Старые поэтические жанры на новом витке
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
снове сплетения и противопоставления своих традиций, развивая и видоизменяя их по принципам контраста, пародирования, смещения, сдвига”. И дальше: “Некрасов перекладывает старые формы, пользуясь ими как основой для смещения”. Словно об Окуджаве сказано! У Окуджавы не может быть г о р д о г о гимна только уютный, а ведь уют в советской поэзии воспевать (а тем паче в гимнах) было не принято. Создаётся полемический оксюморон, в недрах которого побеждает индивидуальный и частный человек. Жанровое смещение выражает ту позицию, которую Окуджава закрепил в хрестоматийных, но по-прежнему острых строчках: “Сто раз я нажимал курок винтовки, // а вылетали только соловьи”. Он нажимает курок оды, гимна, марша, а вылетают только лирические соловьи!
Что касается жанрового знака “п е с н я”, то есть у Окуджавы и “Детская песенка”, и “Главная песенка”, и “Дорожная песня”; всего в его наследии около полусотни названий, куда входят “песня” или “песенка”. Здесь Окуджава, с одной стороны, окликает Вертинского, а с другой “параллелен” Высоцкому, у которого песни и песенки два неравнозначных жанра, с совершенно самостоятельными нагрузками (по наблюдению С.Вдовина, у Высоцкого “песенка”, как правило, связана с элементами басни: исследователь даже вводит свой термин “песенка-побасёнка”)...
Отдельно должен быть рассмотрен жанр фантазии. Вообще-то, фантазия это музыкальная пьеса свободной формы на темы знаменитых мелодий, всегда виртуозного характера. “Дорожная фантазия” называется одно из стихотворений Окуджавы, но и все остальные его фантазии тоже именно дорожные: “Калужская фантазия”, “Парижская фантазия”, “Подмосковная фантазия”, “Турецкая фантазия”. Как бывает музыкальная фантазия на известный мотив, так у Окуджавы рождаются исключительно фантазии (а не фотографии или путевые зарисовки) на мотив места. Он творит собственную фантазию словно бы в кружении над поразившим его пейзажем, городом, селеньем.
О жанре романса, который обрёл своё, совершенно необщее лицо в творчестве Окуджавы, уже много говорилось, писалось и спорилось. В его стихах мы обнаружим и “Арбатский романс”, и “Ещё один романс”, и трижды он называет стихи просто “Романсом”.
Однажды Окуджава дал в стихах ёмкое своё определение этого жанра:
Русского романса городского
слышится загадочный мотив,
музыку, дыхание и слово
в предсказанье судеб превратив,
подчёркивая непременный урбанизм и всегда мистическую (он и загадочный, и предсказывает судьбы) подоснову с в о е г о романса.
Именует он стихи и кланяясь фольклору: “Колыбельная”, “Молитва”, “Речитатив”, “Надпись на камне”, “Сказка”, “Старинная солдатская песня”, “Старинная студенческая песня”, “Считалочка для Беллы” (о его считалочках и о прочих жанрах детского фольклора вообще можно было написать целый трактат). Даже р а з г о в о р как жанр устной речи тоже осмысляется поэтом в качестве художественной формы и посему выносится в название “Разговор по душам” или “Разговор с рекой Курой”.
Жанры поминаются Окуджавой не только в связи с обозначением стихотворных видов и подвидов, но и внутри простых житейских метафор: “А годы проходят, как песни...” Или: “И сквозь всякие обиды пробиваются в века // хлеб (поэма), жизнь (поэма), ветка тополя (строка)...” И даже так: “У песни бегущей воды эта рыбка припев...” Выходит, что словесность, по Окуджаве, не отражение природы, а её живая часть, их не отлепить друг от друга и не развести. В этом удивительном мире лирические жанры цветут и плодоносят, как ветки, или бурлят, пенятся и сливаются, как струи речной воды... И опять родство с Бродским, который эту же перекрученную нить довёл до лирического гротеска, назвав последний сборник “Примечания папоротника”.
Вообще, как мы видим, все жанровые обозначения переложены Окуджавой на неожиданно свежий мотив, они отстраняются и расширяют собственные, ставшие поэту тесными, рамки. Он про каждый из этих учёных терминов может сказать своими же стихами: “Иному слову тесно в словаре, // как тесно рыболову во дворе...” Его жанровым понятиям тесно в “Словаре литературоведческих терминов”!
Особого разговора в контексте творчества Окуджавы заслуживает, конечно, б а с н я. Уставший от инерции, от непомерной эксплуатации, а порою и скомпрометированный спекуляциями жанр можно возродить лишь введением внутривенного парадокса (мой личный, в беседах со студентами, термин “плодотворная червоточина внутри усталой перезрелой формы”)... Это и происходит сегодня с басней. Поднятая на головокружительную высоту в ХIХвеке не только гениальным Крыловым, но и лукавым Хемницером, басня в столетииХХ была сведена на нет сначала плоско-агрессивным Демьяном Бедным, а потом угодливо-сервильным Михалковым и его последователями из журнала “Крокодил”. Если где-то басенные традиции “дедушки Крылова” ещё и теплились, так это в талантливых мультипликациях, но только не в подлинной поэзии. Казалось бы, финита басенная комедия! Но именно в творчестве Окуджавы этот сатирический с непременным присутствием аллегории и дидактики жанр исподволь поднял опущенную от стыда за советских эзопов голову. Память о басне живёт и в лирических стихах о простом муравье, которому “вдруг захотелось в ноженьки валиться”, и о “чёрном коте”, которого боится весь подъезд: “Каждый сам ему выносит // и спасибо говорит...” Стихотворение “О кузнечиках”, которые пишут белые стихи и игнорируют бедных барышень-букашек, конечно, далеко не басня, но лирическая исповедь с лёгк?/p>