Сталин и фольклор
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
Сталин и фольклор
Сергей Алпатов
Из кабинета музыки своей родной школы я вынес несколько сильных впечатлений, два из которых имеют непосредственное отношение к предмету настоящего разговора. Первое впечатление принадлежит классу шестому (на старый счёт), когда под диктовку писали: “Мы шли под грохот канонады...”, декламировали по строфам парта за партой: “...с весёлым другом барабаном, с огнём большевистским в груди!” и, наконец, распевали хором: “Погиб наш юный барабанщик, но песня о нём не умрёт!” Ни с того ни с сего на одном из уроков наш музыкант сам начал петь, но совсем иное: “Ребята, надо верить в чудеса...” И так это было пронзительно и задушевно, что я, преодолев робость и смущение, попросил списать слова и после урока вдохновенно копировал из тетрадочки: “...над бухтой, где отважный Грей нашёл свою Ассоль...” и так далее.
Другое впечатление принадлежит, очевидно, выпускному десятому классу. Тот же кабинет. Тот же скрип и запах линолеума. Но уже свежий ветер перестройки. Уже мы прошли по истории XX съезд и разоблачение культа личности, а на обществоведении штудируем материалы XXII съезда. И уже понятно, что “Ассоль” это не только мои субъективные пристрастия, но и общечеловеческие ценности, а “юный барабанщик” вроде как уже нет. И в этой музыкально-идеологической какофонии листаю одиноко брошенный в шкафу песенник тридцатилетней давности, на первой странице которого:
Там, где кедры шумят исполины,
Где могучие реки текут,
Там о Сталине мудром былины
У костра лесорубы поют...
Цитирую по памяти, так прочно засел в ней этот шедевр.
То, что текст пародировал сам себя, было очевидно. Перед мысленным взором так и стояла картинка: в короткие минуты отдыха ударные кадры Севлага артисты больших и малых академических театров поют былины собственного сочинения о мудром решении, круто изменившем их творческие биографии. Но одновременно вставал вопрос: сознавал автор процитированного текста трагическую иронию создаваемого образа или он был неизменно и искренне серьёзен?
Тот школьный вопрос можно переформулировать сегодня, когда я знаком не с одним сборником стихов такого рода (Сталин в песнях народов СССР, Стихи и песни народов Востока о Сталине, Сталинская конституция в поэзии народов СССР и тому подобное). Что это ремесленные поделки, серийные кирпичики в нерукотворный мавзолей (подобный египетским пирамидам, возводившимся заранее, ещё при жизни фараона)? Или всё-таки были не только искренние по намерениям, но и творческие по воплощению, и ценные по результатам попытки увековечить образ вождя народов?
В поисках ответа на поставленный вопрос возьмём произведения, принадлежащие не профессиональным авторам, а носителям живой фольклорной традиции, и рассмотрим тексты трёх родов: прозаические рассказы, эпические песни и лирику.
Фольклорная проза об исторических лицах существует в трёх жанровых формах: предания, сказки и анекдоты. Народные предания о царях, военачальниках, удалых атаманах объединяет одно общее свойство: деятельность видного исторического лица, популярного народного героя обязательно приурочена к конкретной местности кургану, речному обрыву, лесной дороге, деревне, в которой живёт рассказчик. Сюжет рассказа ограничивается изложением одного-единственного факта проезда, остановки, встречи, разговора исторического лица с кем-то из местных жителей. Памятью о случившемся остаётся не только устное предание, но и материальный след, обычай, изменившееся название места:
“Деревня Вянга была. Когда камзол украли у Петра, он сказал:
Ну! Вы тигры!
Вот и переименовали её: Вытегра стала на месте Вянги”.
Другой вариант:
“Вот ПётрI, значит, отдыхал, уснул на воде, отдыхал и разделся, понимаешь? у него это камзол вытянули, украли. А он не стал ни разыскивать, ни наказывать никого, а дал команду отлить чугунную медаль и написал на этой медали, что: Вытегоры-воры, камзольники. И медаль эту в часовенке повесил. Уж вся надпись слиняла, как я её видел...”
Новеллистические сказки углубляют коллизию случайной встречи царя с его подданными, насыщают её авантюрно-психологическими подробностями, обогащают социально-нравственными суждениями. Таковы сюжеты о солдате, спасающем царя от разбойников, о беспечальном монастыре, о справедливых царских судах, о мудром крестьянине, сумевшем “потеребить гусей с Руси”:
“Не в каком месте крестьянин рубил дрова. Вдруг прибыл к нему неизвестной незнамой человек и говорит: Бог-помощь тебе, человек доброй! Скажи-ко, не солги, по много-ли заработываешь деньгами на этих дровах и куды жо ты эте деньги деваешь? Тоже я, по крайней мере, худо-не корысно, буду вам царь, и это нужно узнать царю.
Мужик ошарашился, испужался и перед царём извинился, что не знал, не ведал ево, а заработывает он в день по три полтины: перву полтину заёмку плачу, а втору взаймы даю, третья-жо так уходит. Как так? спрашивает опять ево царь, кому-жо ты отдаёшь заёмную полтину? Вашо царско величество! Тоже меня кормил отец с матерью, то первой полтиной я их теперь откармливаю, значит займы плачу; другой полтиной кормлю моих ребятишек-детишек, значит, на них в займы держу, а оне, после, меня станут откармливать, отплачивать. Как-жо, спрашивает царь, третья полтина так уходит? А третью полтину даю писаришкам да господам... На что-жо оне берут с вас эте деньги? Ну, кто их знает, на что оне берут, как оне живут не по нашему, да и не по ваше