Слово как опорный образ поэтики Иосифа Бродского
Информация - Литература
Другие материалы по предмету Литература
ше, и менее дорого, чем время. Не потому, что оно меньше, а потому, что оно вещь, тогда как время есть мысль о вещи. Между вещью и мыслью, скажу я, всегда предпочтительнее последнее. А мысль всегда выражается в словах, тем более, что все его произведения объединяет идея о превосходстве языка над временем. Таким образом, лирический герой воплощает собой попытки самого автора с помощью языка овладеть временем. И пусть эти попытки не исполнены страсти, но ведь человеческие действия имеют гораздо меньше ценности, чем присоединение к потоку языка. Именно поэтому позиция отстраненного наблюдателя, так часто принимаемая alter ego поэта, является для него оптимальной. Любые попытки творца властвовать над языком ни к чему не приводят, потому что Слово само по себе несет идею всего мира, состоящего из названий, а поэт не в праве навязывать свое понимание реальности. Нельзя ничего навязывать обществу. Единственное, что необходимо сделать, это создать такие механизмы, которые защищали бы одного человека от другого. И определенно одним из важнейших подобных механизмов является Слово.
Как раз отладкой механизмов или хотя бы размышлениями на эту тему и занимается лирический герой Бродского. Привести мир в состояние гармонии можно всего лишь систематизацией слов и понятий, но как сложно найти подходящее, гораздо труднее, чем придумать новое! Отсюда вытекает ярко выраженная конструктивная тенденция его стихов, преимущественно ранних, из которой, в свою очередь, следует определенный принцип построения образной системы. Разумеется, речь идет не об абсолютном законе, а лишь о тенденции, которая достаточно четко прослеживается. Бродский стремится описать как можно больше предметов, соотнеся их, по возможности, с универсальной системой ценностей. Вот и его лирический герой является спокойным, целостным образом летописца, верного только Слову. Поэтому для него не важны субъективные мнения, расхождения с его желаниями, жестокие болезненные потери. При этом его нельзя назвать фаталистом разве что под судьбой будет пониматься язык. Бродский чувствует, что человек может и должен ковать свою собственную историю не путем борьбы, а путем объединения с обстоятельствами. Ведь каждое из них можно превратить в слово, в каплю среди океана Языка, и вместе с ним занять свое место в канве бытия. Но это не означает полной пассивности, наоборот, его бьющая ключом энергия выражается именно в этой словесной мозаике, эта мозаика и наполняет смыслом его жизнь, жизнь поэта:
Ведя ту жизнь, которую веду,
я благодарен бывшим белоснежным
листам бумаги, свернутым в дуду.
(Двадцать сонетов к Марии Стюарт, 1980)
Да и когда же чувствовать полноту существования, как не вмещая в собственной речи все далекие и разъединенные явления жизни. После всех творившихся разрушений Бродский не может не вернуться к воспеванию Жизни, к мотиву вечной благодарности за красоту мироздания:
И пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
(Я входил вместо дикого зверя в клетку…, 1980)
Его не так уж заботит то, что его рот все-таки забьют глиной, но любая лепта, внесенная в общее состояние языка, мгновенно станет достоянием всего общества язык по своей природе ставит то, что в нем достигнуто, в настоящее время. Так, каждый, кто считает себя поэтом, должен стремиться удлинить перспективу человеческого мироощущения, показать выход, предложить путь человеку, у которого ум зашел за разум человеку, оказавшемуся в тупике. Единственным средством достижения этого является язык в нем нет тупиков, так как он находится в непрерывном движении относительно и пространства, и времени (Чтобы уберечь себя от попятного хода, искусство пользуется понятием клише). В одном из своих эссе, Катастрофы в воздухе, посвященном литературному анализу, Бродский пишет о Достоевском потрясающие строки: Во многих отношениях он был первым нашим писателем, доверявшим интуиции языка больше, чем своей собственной… И язык отплатил ему сторицей. Придаточные предложения часто заносили его гораздо дальше, чем то позволили бы ему исходные намерения или интуиция. Тот же путь автор подсказывает и другим поэтам, ведь они те, кем он (язык) жив, именно этот закон учит поэта большей праведности, чем любая вера. Только полагаясь на диктат языка, можно и нужно что-то менять в этом мире: помимо конкретного зла, подлинная мишень мироощущение языка, это зло породившего. Слова первыми реагируют на метаморфозы человеческой жизни, а значит, и метаморфозы языка имеют влияние на качество бытия. Бродский открыто заявляет, что литература мешает ревнителям всеобщего блага объединить людей в одну толпу и управлять ей, потому что там, где прошло искусство, где прочитано стихотворение, они обнаруживают на месте ожидаемого согласия и единодушия равнодушие и разногласие, на месте решимости к действию невнимание и брезгливость. По сути, приобщение к культуре Слова, будь то творчество или чтение, представляет собой бегство от знаменателя, …бегство в сторону необщего выражения лица, в сторону числителя, в сторону личности, в сторону частности. Это бегство и есть выход, предложенный языком, выход в будущее, так как другого будущего, кроме очерченного искусством, у человека нет. И в этом с ним сложно не согласиться.
Таким образом, если этот путь является самым желаемым для Бродского, то ответственность провожат