Сказка и правда
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
Сказка и правда
Николай АНАСТАСЬЕВ
Вряд ли кто из американских писателей удостоился при жизни таких безудержных похвал, как Фенимор Купер.
Теккерей считал, что Кожаный Чулок стоит в одном ряду с бессмертным дядей Тоби из романа Лоренса Стерна Тристрам Шенди и лучше любого из персонажей Вальтера Скотта.
Белинскому этого показалось мало, и он поставил Купера рядом с Сервантесом и даже Гомером.
Бальзак, по собственному признанию, читая романы американского писателя, рычал от удовольствия.
Пушкин отмечал богатое поэтическое воображение Купера.
Такое единогласие и тем более такой энтузиазм могут смутить. Разумеется, и у великих мастеров бывают вещи, написанные лучше или хуже, но ниже определённого уровня они не опускаются.
Купер опускался. Ему случалось писать просто плохо тяжеловесно, многословно, с провалами вкуса, когда характеры смахивают на манекены, приёмы затасканы, а сюжет скрипит, как немазаная телега. Таков первый его роман Предосторожность (1820), написанный словно под диктовку Джейн Остен, таков невыразимо скучный и невыразимо претенциозный, начиная уже с названия (Мерседес из Кастилии) роман о Колумбе, появившийся двадцать лет спустя, такова последняя, изданная в 1850 году, всего за несколько месяцев до смерти, книга Веяния времени неуклюжая попытка социального романа.
Тем не менее следует признать, что и восторг современников, которые неизбежно пристрастны в оценках, и бессмертие в потомстве этот писатель заслужил.
Чем же?
Только не романами на актуальные темы, составившими так называемую трилогию о земельной ренте (Чёртов палец, Землемер, Краснокожие). И тем более не сатирами Моникины, Домой, ДоRма, хотя в своё время реакцию они вызвали достаточно живую, чтобы не сказать нервную.
Это, между прочим, своя история, не вполне обычная. В 1826 году Купер отправился в Европу, где прожил целых семь лет, и не только каждый год по роману выпускал, но и впервые в жизни занялся публицистикой, написав, в частности, Письмо генералу Лафайетту и Представления американцев. В сочинениях этих он всячески отстаивал преимущества, прежде всего экономические, республиканского строя перед монархическим. Возможно, в аргументах автор оказался не слишком убедителен не знаток, прямо скажем, вопроса, но пафос выступлений был сверхпатриотический.
Но в Америке почему-то решили иначе. Журналисты набросились на него с какой-то остервенелой яростью, упрекая как раз в недостатке патриотических чувств. Сначала Купер просто обиделся, затем печально молвил: “Я разошёлся с моей страной”, далее подвигся на публицистическую отповедь Письмо соотечественникам и, наконец, дал выход чувствам на привычном, то есть романном, поле. Моникины сочинение, выдержанное в чисто свифтовской манере: стране Высокопрыгии (естественно, Англии), где люди кичатся длинными хвостами, противостоит страна Низкопрыгия (естественно, Америка), символом равноправия в которой являются хвосты обрубленные. Обе одинаково нелепы в своих амбициях. Два последовавших романа выдержаны скорее в традиционном стиле, здесь есть и быт, и характеры, и даже сюжет занимательный, однако же всё сатирически заострено, а повествовательная форма просто камуфляж.
Что ж, сатира жанр вполне почтенный, да только не хватало Куперу ни свифтовской фантазии, ни свифтовского остроумия, слишком поглощён он злободневными спорами, слишком явно торчит здесь тенденция, убивающая всякую художественность. Так что, повторяю, не на этом слове зиждется его статус в литературе.
Иное дело Шпион, первый в длинной череде куперовских романов на историческую тему, здесь изображаются события, происходящие в годы войны за независимость. Правда, и тут не сразу становится понятно, отчего всё-таки столь понравился он первым читателям а ведь понравился, собственно, этой книгой Купер и сделал себе поначалу имя. Непонятно потому, что уж слишком часто впадает автор в романтический штамп.
“Дамское общество состояло из незамужней особы лет сорока и двух юных девушек по меньшей мере вдвое моложе её. Краски поблёкли на лице старшей леди, но чудесные глаза и волосы делали её очень привлекательной; очарование придавало ей и милое, приветливое обхождение, каким далеко не всегда могут похвастать многие более молодые женщины. Сёстры сходство между девушками свидетельствовало об их близком родстве были в полном расцвете молодости; румянец неотъемлемое свойство вестчестерской красавицы, рдел на их щеках, а ясные голубые глаза сияли тем блеском, который пленяет наблюдателя и красноречиво говорит о душевной чистоте и покое”.
Куперу даже на писательских его вершинах фатально не давались женские лица, но тут перед нами вообще какие-то кукольные персонажи, случайными, никакими словами описанные.
Пейзаж тоже нередко предстаёт в формах абстрактно-размытых. Благоуханный воздух, на востоке сгущаются страшные тучи, но на западе солнце излучает своё прощальное сияние. “Такие явления можно наблюдать лишь под небом Америки”, замечает автор, но это сомнительно: наблюдать их можно под любым или никаким небом.
Наконец, читая роман, утомляешься в конце концов патриотической риторикой, лишённой, как правило, внятной художественной необходимости.
Словом, в какой-то момент закрадывается нехорошая мысль: а ну как прав был вечный насмешник Марк Твен, обвинивший Купера в самых невероятных литера?/p>