Русская интеллигенция как отводок европейской культуры
Статья - Культура и искусство
Другие статьи по предмету Культура и искусство
»ями дум, между журнальным авторитетом и школьным учителем. Первые могут чувствовать себя независимее и оппозиционнее, вторые более зависимы от власти. Даже в позднее советское время диссиденты, уходящие в дворники, истопники и лифтеры, были меньшинством. Большинство занимало мелкие должности внутри советской системы и сотрудничало с ней, стараясь лишь, чтобы поменьше было ущерба для своей совести. (Об этом недавно очень тонкую работу написал А. К. Жолковский.) Б. А. Успенский, кажется, склонен отказывать этому большинству в праве зваться интеллигенцией: он пишет, что интеллигент не может принадлежать к бюрократической администрации, но разве школа, библиотека или научный институт в советской системе не часть (идеологическая) государственной администрации?
Орудием деятельности русской интеллигенции была прежде всего литература. Характеристика русской классической литературы как наследницы и заместительницы средневековой учительной литературы самая блестящая страница в статье Б. А. Успенского. Но опять-таки, специфично ли это именно для русской литературы? Можно ли сказать, что борьба Добра и Зла ярче продемонстрирована в Евгении Онегине, чем в Жюльене Сореле? Можно ли сказать, что проблемы социальные для нее [для русской литературы] менее характерны и обсуждаются, как правило, в контексте более общей [философской] проблематики это в русской литературе XIX в., с которой каждый критик спрашивал в первую очередь ответы на социальные вопросы? Если русские люди учились жить у Льва Толстого, то не по Войне и миру, а по его публицистике. Если был роман, по которому (пусть не все, но, как убедительно показала история, достаточно многие) учились жить, то это был Что делать? Чернышевского. А кто из мировых писателей был безоговорочным идеалом Чернышевского? Лессинг самый законченный, самый беспримесный деятель европейского Просвещения. Как русская интеллигенция была западным интеллектуальством, пересаженным на русскую казарменную почву, так русский реализм был западным просветительством, пришедшим в Россию с опозданием на сто лет опозданием, не столь уж редким в истории русской культуры, и реализованным в отдельно взятой нищей стране.
Так же неоднозначно выглядит и другой безукоризненно отмеченный факт отклик русской интеллигенции на триединую формулу Уварова Православие, Самодержавие, Народность. Конечно, эта формула была ответом на формулу французской революции Свобода, Равенство, Братство. Можно добавить, что та революционная формула в свою очередь была ответом на идеологическую программу феодализма (к сожалению, никем не высказанную так лаконично): свобода против прикованности к своему сословию; равенство против неравенства сословий; братство против насильственных средств поддержания этого неравенства. Таким образом, перед нами не двойной, а тройной зигзаг, тройной обратный перевод с разных идейных языков; и уваровский перевод тоже никоим образом не восстанавливает старорежимный оригинал, а подновляет его опытом, накопленным Реставрацией и романтизмом. Но гораздо важнее, что третий, интеллигентский вариант этой триады, совсем не так однозначен, как это представляется в статье Б. А. Успенского. Одно раздвоение отмечает сам автор: ответом на народность были, с одной стороны, космополитизм, а с другой стороны, простонародность, культ мужика. Другое раздвоение бросается в глаза еще сильнее: ответом на православие была не только духовность (в статье это понятие не уточнено), но и, наоборот, атеизм и материализм и не только в лице нигилиста, режущего лягушек, но и в лице безбожника-идеалиста Фета и скептика-материалиста Чехова. Отталкивались от одного, но шли в разные стороны.
Может быть, общественную роль интеллигенции стоило бы определить не словом оппозиционность, а более широким: авангард, разведка, эксперимент? Будучи шире образованной, более динамичной, менее закоснелой в традиционном мышлении, она выступает на первый план в те моменты, когда общество оказывается в непривычной критической ситуации, и реакции накопленного массового опыта не срабатывают. Отсюда и отмечаемая Б. А. Успенским несплоченность интеллигенции (прошлой и нынешней), разнонаправленность ее программ: когда несешь разведывательную службу при обществе, то поиски приходится вести в разные стороны, и чем шире, тем лучше. (Не случайно формирование интеллигенции как более или менее самостоятельной общественной группы начинается к концу XVIII в.: именно в это время в истории человечества совершается перелом, от оборонительной борьбы с природой оно переходит к наступательной, а в наступлении непривычные критические ситуации возникают гораздо чаще, чем в обороне.) Это в равной мере относится и к западным интеллектуалам, и к русским интеллигентам. А дальше начинаются местные различия: западное общество располагает более гибким государственным механизмом для решения нетрадиционных проблем, российское более жестким; там удается обойтись реформами, здесь на каждом повороте грозит революция. Есть замечательная сентенция (не помню чья): Величайшим событием Х1Х века была пролетарская революция, которая не произошла в Англии (где, по Энгельсу, и не только по Энгельсу, она была уже на пороге); можно добавить: величайшим событием XX века была пролетарская революция, которая произошла в России (где, по всей логике марксизма, она никак не могла произойти). Причина оппозиционность вп