Русская и зарубежная литература. Мольер, "Скупой". А.Н.Островский, "Гроза"
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
ссийский сельский простор, ему сразу же придается общенациональный масштаб, поэтическая окрыленность: Не может укрыться град, в верху горы стоя.
В устах Кулигина звучит песня Среди долины ровныя - эпиграф, поэтическое зерно Грозы. Это песня о трагичности добра и красоты: чем богаче духовно, чем высокогорнее нравственно человек, тем меньше у него внешних опор, тем драматичнее его существование.
В песне, которая у зрителя буквально на слуху, уже предвосхищается судьба героини с ее человеческой неприкаянностью (Где ж сердцем отдохнуть могу, Когда гроза взойдет?), с ее тщетными стремлениями найти поддержку и опору в окружающем мире (Куда мне, бедной, деться? За кого мне ухватиться?).
Песня с первых страниц входит в Грозу и сразу же выносит факты и характеры трагедии на общенародный песенный простор. За судьбой Катерины - судьба героини народной песни, непокорной молодой снохи, отданной за немилого чуженина в чужедальную сторонушку, что не сахаром посыпана, не медом полита. Сгущая общенациональное содержание, Островский прибегает к поэтической условности, убирает излишние социально-бытовые мотивировки. Отсутствие их в Грозе нередко ставили в упрек драматургу. Почему родные, так по-видимому любившие Катерину, выдали ее в семью Кабановых? - спрашивал, например, А. И. Незеленов и утверждал: Поэт, к сожалению, оставил все это в драме неясным. Сожаление напрасное: перед нами поэтический прием, типичный для народной песни. Характеры героев Грозы, не теряя своей социальной окрашенности, поднимаются на необходимую в трагедии общенародную поэтическую волну.
Песенная основа ощутима не только в характерах Катерины, Кудряша и Варвары. Речь всех персонажей Грозы эстетически приподнята, очищена от купеческого жаргона, от бытовой приземленности языка Своих людей... или трилогии о Бальзаминове. Даже в брани Дикого: Провались ты! Я с тобой и говорить-то не хочу, с езуитом, Что ты, татарин, что ли? - слышится комически сниженный отзвук русского богатырства, борьбы с неверными, латинцами или татарами. В бытовой тип купца-самодура вплетаются иронически обыгранные Островским общенациональные мотивы. То же и с Кабановой: сквозь облик суровой и деспотичной купчихи проглядывает национальный тип злой, сварливой свекрови. Поэтична фигура механика-самоучки Кулнгина, органически усвоившего просветительскую культуру XVIII века от Ломоносова до Державина.
В Грозе жизнь схватывается в остро конфликтных моментах, герои находятся под высоким поэтическим напряжением, чувства и страсти достигают максимального накала, читатель и зритель проникаются ощущением чрезмерной полноты жизни. Чудеса, истинно надобно сказать, что чудеса! Кудряш! Вот, братец ты мой, пятьдесят лет я каждый день гляжу на Волгу и все наглядеться не могу, - в захлебывающихся от восторга словах Кулигина настораживает туго натянутая поэтическая струпа. Еще мгновение - и, кажется, не выдержит его душа опьяняющей красоты бытия.
Люди Грозы живут в особом состоянии мира - кризисном, катастрофическом. Лопнули пружины, сдерживающие старый порядок, и взбудораженный быт заходил ходуном. Первое действие вводит нас в предгрозовую атмосферу жизни. Внешне пока все обстоит благополучно, но сдерживающие силы слишком непрочны: их временное торжество лишь усиливает напряженность. Она сгущается к концу первого действия; даже природа, как в песне, откликается на это надвигающейся на Калинов грозой.
В поведении всех героев Грозы есть некий безудерж: чрезмерность отрицания одних сторон бытия порождает чрезмерность утверждения других. В кулигинском культе красоты есть сила и энергия, но это красота, отделенная от жизненной прозы, и подчеркнуто противопоставленная ей. Тут, в Калинове, - темнота и невежество, там, в божьем мире, - красота и гармония. Воспаряя над калиновским царством, просветитель Кулнгин теряет духовную власть над ним. В его обличениях много горькой правды, но мало жизненной полноты и действенной силы: Мне уж и так, сударь, за мою болтовню достается; да не могу, люблю разговор рассыпать! Кулигинская просвещенность и связанная с нею нравственная щепетильность (С него, что ль, пример брать! Лучше уж стерпеть) на деле превращаются в попустительство, в оправдание собственной робости и смирения (при встречах с Диким Кулигин один учтиво снимает шапку).
Кудряш равнодушен к восторгам Кулигина не только вследствие типично народного недоверия к чрезмерным эмоциональным излияниям. Волжская вольница, волжское раздолье - часть собственной его души, естественная и нераздельная. Подняться над нею Кудряш не может, в этом и слабость его и его сила. Самодур Дикой для Кулнгина грозен и неуправляем, а для Калиновского лихача-кудрявича Дикой всего лишь озорник: Это он вам страшен-то, а я с ним разговаривать умею. Кудряш слов рассыпать не любит, да и не умеет. Но он готов при случае выучить Дикого делом: Вчетвером этак, впятером в переулке где-нибудь поговорили бы с ним с глазу на глаз, так он бы шелковый сделался... Жаль, что дочери-то у пего подростки, больших-то ни одной нет... Я б его уважил. Больно лих я на девок-то!
Для Кулигина с его отвлеченно-просветительских позиции столпы города Дикой и Кабаннха - одна стать. Калиновский мир в его описании жестоких нравов одноцветен. А вот близкий к этому миру Кудряш чувствует глубокое