Российская государственность в середине XVIII века. Императрица Елизавета Петровна
Информация - История
Другие материалы по предмету История
сть так велика, что если сегодня она как будто станет на правильный путь, то завтра опять с него свихнется, и с теми, которые у нее вчера считались опасными врагами, - сегодня обращается дружески, как со своими давними советниками.
Уже этого было более чем достаточно, чтобы императрица изменила свое отношение к Шетарди и Лестоку. Но записка содержала не только убийственную характеристику самой Елизаветы, под которой в душе мог бы подписаться, наверняка, и сам Бестужев, но также и другую любопытную информацию. Шетарди рассуждал в депеше о том, как предан ему Лесток, и о том, что эту преданность надо бы подогреть, увеличив его годичный пенсион. Далее Шетарди просил денег на выплату взяток еще нескольким полезным персонам, а в заключение предлагал Парижу подкупить некоторых православных иерархов, и в частности личного духовника императрицы.
Неудивительно, что после столь удачного перехвата депеши Бестужев избавился и от Лестока, и от Шетарди. Первого отправили в ссылку, второго домой в Париж. Вместе с Бестужевым ликовали австрийский и английский посланники.
Главным рычагом влияния русских на Европу в те времена по-прежнему оставалась мощная армия, она и в елизаветинскую эпоху одержала немало побед. В ходе малой русско-шведской войны 1741-1743 годов Россия не только снова разбила старого противника, но и присоединила к своим владениям еще один кусочек финской земли. Русский солдат в этот период не раз активно вмешивался в большую европейскую политику: в 1743 году благодаря русской армии решился вопрос о престолонаследии в Швеции, а в 1748 году появление русского корпуса на берегах Рейна помогло окончить войну за австрийское наследство и подписать Ахенский мир. Активнейшее участие приняли русские и в так называемой Семилетней войне (1756-1763 гг.)
Вместе с тем, как и в прежние времена, большинство побед не принесло России ничего, кроме славы, успех русского оружия лишь укрепил в Европе страх перед русскими. Русские войска разгромили непобедимого Фридриха, взяли Берлин, но Петербург не смог извлечь из этого ни материальных, ни территориальных, ни политических выгод. Перед падением Берлина Фридрих в панике писал своему министру Финкенштейну: Все потеряно. Я не переживу погибели моего отечества!
Нерешительность русских полководцев сохранила Фридриху и жизнь, и отечество, и власть. Фридрих, справедливо отдавая должное мужеству русского солдата, о чем он говорил неоднократно, так же отмечал и бездарность их военачальников. Они ведут себя, как пьяные, - заметил он однажды. И в этом отличие елизаветинской эпохи от эпохи Петра Великого. Его полководцы и он сам любили выпить, но дрались на трезвую голову и умели извлекать выгоды из побед.
Вместе с тем следует учесть, что непоследовательность шагов тогдашних русских полководцев в немалой степени объяснялась наличием в Петербурге прусской пятой колонны. Сама Елизавета, не любившая Фридриха, требовала решительных действий, но в этот период уже тяжко болела и в любой момент могла умереть. А вслед за ней на престол должен был взойти известный пруссофил Петр III. Рисковать своей карьерой, учитывая ситуацию, русские военачальники не хотели. Отсюда их пьяная походка, шаг вперед, два шага назад.
4.Эпоха просвещенного абсолютизма как один из этапов российской государственности
Петровская эпоха была завершением процесса складывания абсолютизма, но она же оказалась и наиболее полным его выражением. Именно при Петре I неограниченность власти монарха достигла максимального предела. Последующий же период стал этапом выработки пусть и не явных, но все-таки ограничителей полномочий императоров. Именно в этом, а не в простом переходе власти "от одной кучки дворян или феодалов... другой" (В.И. Ленин), состоял смысл тех событий, которые вошли в историю под именем "эпохи дворцовых переворотов". Перевороты XVIII в. были, в сущности, отражением претензий российского общества на участие во власти. "Логика процесса поставила гвардию на то место, которое оставалось вакантным после упразднения земских соборов и любого рода представительных учреждений, так или иначе ограничивавших самодержавный произвол, когда он слишком явно вредил интересам страны. Этот "гвардейский парламент", сам принимавший решения и сам же реализовывавший, был, пожалуй, единственным в своем роде явлением в европейской политической истории" (Я. Гордин).
Благодаря настойчивости "гвардейского парламента" во второй половине XVIII произошла стабилизация политической системы, были выработаны новые формы взаимоотношений между монархией и обществом. Это не были какие-либо письменные взаимные обязательства в виде конституционного закона, скорее императорской властью были осознаны пределы ее возможностей, которые она старалась не переступать. Быть может такую монархию можно было бы определить как "самоограниченную". Именно эта необходимость самоограничения обусловила и успешность царствования Екатерины II (1762 - 1796 гг.) и, напротив, неудачу Павла I (1796 - 1801 гг.), и, наконец, непоследовательность и противоречивость политики Александра I.
Необходимость считаться с общественным мнением стала неотъемлемой чертой государственной системы и легла в основу политики, получившей название "просвещенного абсолютизма". Главным отличием ее от традиционного абсолютизма являлась двойственность проводимых мероприятий. С одной стороны, правительства активно про