Рациональность и рационализация в философском дискурсе
Информация - Философия
Другие материалы по предмету Философия
?тали трактоваться в современной философии как границы языка, как границы того, что может быть осмысленно сказано.
Совершенно иное отношение к дискурсу риторического типа мы обнаруживаем в герменевтике. Наиболее выпукло это различие проявляется в оценке гегелевской спекуляции, которая видится аналитикам верхом мутной бессмыслицы, а герменевтикам философской глубины. Герменевтический принцип тАЬдоверия языкутАЭ противостоит аналитическому принципу подозрения и критики языка. Герменевтики следуют риторическому идеалу софистов, аналитики идеалу критики языка у Сократа. Заимствуя термины франкфуртской школы, можно сказать, что герменевтики принимают мифологию языкового образа мира, аналитики же придерживаются тАЬмагиитАЭ исчисления протокольных высказываний.
Между рациональностью инструментального разума и рационализациями коммуникативного разума существует переходная форма авторитарный разум. Этот тип разума также можно отнести к области рационализации, однако, уже надындивидуальной идеологической рационализации. Если обратиться к истории философии, то данный переходной тип разума может быть обнаружен в схоластике и во всех прочих формах философии руководимой авторитетом. Догматические рационализации можно обнаружить, например, во всякой марксистской или психоаналитической философской литературе. Авторитарные идеологии игнорируют объективную истину, и в этом проявляются как рационализации. Всецело полагающийся на традицию философ как бы тАЬпришиблен авторитетомтАЭ (Хайдеггера, Фрейда, Деррида и др.), он не имеет объективных оснований для собственного интеллектуального достоинства, ибо авторитет подменяет интерсубъективные критерии достоверности.
Когда всецело полагающиеся на авторитет тАЬфилософытАЭ обычно и сами метят в тАЬавторитетытАЭ, запугивая оппонентов темнотой и тайной авторитарное мышление не переносит ни каких критических аргументов, и вербуя последователей собственной идеологии. И наоборот, объективность всякой диiиплины опирается на критикуемость её аргументации (К.Поппер). В то же время, авторитарные рационализации ближе к рациональности, чем субъективистские рационализации, авторитет может даже являться шагом к подлинной рациональности.
В предложенной Ч.С. Пирсом классификации методов закрепления верований (убеждений) вслед за тАЬметодом упорстватАЭ (тАЬдикаятАЭ, субъективистская рационализация) рассматривается тАЬметод авторитетатАЭ, а вслед за ним метод философского априоризма. Мы полагаем, что возможны вполне рациональные версии априоризма, которые не сводятся вопреки мнению Пирса к рационализации субъективных интеллектуальных склонностей. В качестве следующего, после авторитета, шага от рационализации к рациональности лучше рассматривать не априоризм, а конвенционализм. Примером философского конвенционализма является идея истины как консенсуса у Р.Рорти, который сводит истинность к общечеловеческому признанию истинности. Конвенционалисты полагают, что истинным может оказаться любое мнение, если только на это имеется общее согласие. Однако номос ещё не логос. Ошибка конвенционалистов заключается в отождествлении объективности с общезначимостью. Поэтому конвенционализм хоть и близок рациональности, но всё же не является вполне последовательным её воплощением. Конвенционалист рационализирует собственное желание в соответствии с безличным и внешним авторитетом общепризнанного. Поэтому конвенционалист законопослушен, но воспринимает закон как нечто навязанное извне.
Рационально мыслящими философами являются, прежде всего, те мыслители, которые ставят объективную истину выше самых авторитетных мнений, будь то Платона, Хайдеггера, Витгенштейна, или любого иного. Можно сказать (и в шутку, и всерьёз): тАЬАристотель мне друг, но истина дороже!тАЭ (Платон). Рационально мыслящий философ ставит истину выше всякой конвенции даже общечеловеческой, полагая, вслед за Гераклитом, что тАЬлогос выше номосатАЭ. Интеллектуально честный философский дискурс способен оказывать позитивное влияние на культуру, содействуя установлению справедливости в жизни. И обратно: рационализирующий и порождающий мифы философский дискурс есть сон разума, сохраняющий чудовищ нашей жизни.
Мы вовсе не стремимся, вслед за последователями Платона, неразрывно связать истину с добром и красотой. Рассматривая истину трезво, без поисков гипостазированного предмета соответствующего имени существительному тАЬистинатАЭ вот где языковые истоки метафизических облаков, принимающих порой самые причудливые обличья (бокала вина, женщинытАж), можно сказать, что остаются лишь истинность или ложность (речи, мысли и т.д.). Адекватным выражением истины в естественном языке становятся имена прилагательные тАЬистинныйтАЭ, тАЬистиннаятАЭ, тАЬистинноетАЭ, тАЬистинныетАЭ и т.д. Однако любовь к мудрости без страсти к истине пусть даже страсти всего лишь к истинным утверждениям (красивы они или нет, полезны или вредны) бесплодна, ибо лишенная этой страсти тАЬмудростьтАЭ не препятствует сохранению и распространению лжи как ложных (т.е. ошибочных), так и лживых (т.е. намеренно обманывающих) утверждений.
Аналогична связь мудрости с законом. Тот, кто всецело подчиняет законы объективного познания частным интересам, превращается в Адвоката дьявола. Тот же, кто следует закону прежде всех частных обстоятельств, если и не всегда совершает тем самым добро, то, по крайней мере, не допустит никакой толерантности в отношении зла, в том числе и своего собствен