Поэтическая версия революции в поэме А. А. Блока «Двенадцать»
Сочинение - Литература
Другие сочинения по предмету Литература
Поэтическая версия революции в поэме А. А. Блока Двенадцать
А. А. Блок трагическая фигура в нашей национальной истории, как писала о нем 3. Гиппиус, “потерянное дитя”. Он трагичен своей ролью романтика в революции, гения, захваченного стихией и видевшего своими глазами “слепой и беспощадный русский бунт”, трагичен и своим поздним пониманием той цены, которую заплатила русская интеллигенция и вся Россия за бесовское наваждение веру, что к “солнечному краю непочатому” (Маяковский) можно прийти через кровь, разрушение, новую “пугачевщину”. Свидетель “страшных лет России” стал гениальным исследователем и того, что мы называем “русская революция”, ибо поэзия своеобразная художественная лаборатория, в которой поэт исследует какое-то явление.
“Двенадцать” самое важное и, я бы сказал, самое бессмертное блоковское творение, потому что подводит итог безумному увлечению русской интеллигенции идеей революции. Поэма бессмертна и потому, что является настоящим художественным шедевром. Но что сделало с ним время! Оно окрасило “Двенадцать” в красный цвет кумача, замутило смысл, извратило суть, сделав политическим манифестом в руках тех, кому нужно было как-то оправдать национальную трагедию 1917 года. Блок, хотя и приветствовал революцию в статье “Интеллигенция и революция” (“Слушайте, слушайте музыку революции!”), не был политиком.
Поэма начинается поэтической запевкой: “Черный вечер, белый снег...” “Ветер, ветер на всем белом свете!” В реальный и символический город ворвалась стихия, ветер космический, вселенский, мировой. Пока нет ничего страшного просто весело противостоять ему и стараться удержаться на ногах... Но ветер крепчает, сливается с вьюгой, “смеющейся в очи” человеку, и вместе они накрывают город живых людей. А в этом городе обычная вроде бы жизнь: сугробы, на улицах лихачи, распахнуты двери кабаков, плакаты, кто-то кого-то убил, идут двенадцать солдатиков... Читатель ловит себя на мысли о сюжетной бедности поэмы. Но как только он овладевает ее художественным шифром, он начинает в ней жить и понимать, что в этом городе происходит сейчас что-то очень важное: борются не на жизнь, а на смерть хаос и гармония, свет и тьма.
Нет, не двенадцать воплощают в себе идею гармонии, света... Он где-то есть, он брезжит, но где? В чем? А пока перед нами предстает ночная душа города. Скачущий, лихорадочный, меняющийся от марша к городскому романсу, от романса к частушке ритм поэмы как бы собирает всех жителей, все классы и сословия на огромную площадь, где решается их историческая судьба.
Вот мимо прошли двенадцать. Какой странный у них вид: картуз, в зубах цигарка! Кто они люмпены, дети подвалов и чердаков, куда и зачем они идут? Почему радостно скандируют: “Свобода, эх, эх, без креста!” Как к ним относится поэт, сказавший о них: “...на спину б надо бубновый туз!”, т. е. видевший в них потенциальных преступников. Но не будем спешить с выводами, ибо сам поэт, прошедший путь “вочеловечения”, дает шанс и своим героям преодолеть злобу, снять накипь с души, очиститься в процессе революции. Блок, как романтик, был убежден, что из стихии должна родиться гармония, а перевести на обычный язык это можно так: вот идут люди, почти звери, готовые к разрушению и насилию, “выпить кровушку за зазнобушку”, им позабавиться не грех... Но должно же быть в них что-то человеческое? Ведь два начала есть в человеке: бесовское (черное) и Христово (белое). А как эта мысль реализуется в художественном тексте? По-блоковски.
Группу из двенадцати “апостолов” революции замыкает пес (не просто бездомная собачонка, а символ дикого, необузданного, злого, лающего, что может быть в каждом из нас в минуты раздражения и гнева), впереди их, за снежной завесой, где-то очень далеко, идет тот, от кого они отказались, сняв с себя крест, т. е. освободившись от обязанности быть людьми, Христос. И память о нем, по Блоку, в душе есть, но они об этом не знают. “Эка тьма!” говорит один из них. Тьма и вокруг них и в душах тьма безверия и слепоты. А доказательством этому является центральный эпизод поэмы убийство Катьки. Убийство из-за ревности, из-за этой душевной “тьмы” и “дозволения” революции делать что хочешь. Сначала Петька и Катька на минуту заставляют забыть “страшный мир” и своей бедовой удалью, и хмельным разгулом, восторженным упоением, в которых “для Блока была самая сущность России” (Чуковский). Но когда мы видим девчонку убитой, лежащей на снегу, нам становится не по себе. В чем вина ее? Гетры носила, с юнкерами гуляла, шоколад “Миньон” жрала? Пролита кровь невинной жертвы. А сколько таких “катек” и “ванек” убьют эти солдатушки на своем историческом пути! Блок и для себя делает открытие: “ветер, ветер на всем Божьем свете” это романтично и красиво, но кровь на снегу это трагедия, которой нет оправдания.
Но почему блоковскому убийце стало стыдно (“голову повесил”, “что, Петруша, что с тобой?”)? Блок считает, что память о Боге, называемая совестью, живет даже в атеисте, поэтому тот так свирепо защищает свою идею безбожия.
Совесть убийцы оборачивается страхом. Тут-то и появляется Христос в белом венчике из роз, с кровавым флагом... Каков смысл этого символа? Гумилев говорил Блоку, что “это место в поэме кажется ему искусственно приклеенным”. Блок ответил: “Мне тоже не нравится конец... Когда я кончил, я сам удивился: почему Христос. Но чем более я вглядывался, тем яснее видел Христа”. Интуиция гения, позднее прозрение и для самого Блока, который хотел оправдать революцию и не сумел. Осталось одно пре