Особенности французского менталитета
Информация - Культура и искусство
Другие материалы по предмету Культура и искусство
рала, который если вычислить, то можно узнать все будущие события в истории человечества и поступки людей, то есть Причинность овладеет всей Возможностью, и случай и свобода будут изгнаны из Бытия. Рассказывают, что, когда Наполеон на одном из приемов выразил Лапласу недоумение, что в его системе мира не нашлось места для Бога, ученый ответил: Ваше величество, у меня не было нужды в этой гипотезе, знаменитое изречение, острое слово. И для француза дело чести произнести некое остроумное словцо, которое, в силу тесного взаимного прилегания вращающихся индивидов в социальном рондо салонов зациркулировало бы по среде и вошло бы в субстанцию и память Франции.
Во французской душе нет того гордого самочувствия изолированной личности, которое может иметь германец в глубине своего внутреннего мира и содержать в доме своего я, и в силу чего его самосознание способно к самообоснованию и самоопределению в существовании. Для француза существовать значит: существовать в глазах соседа; впечатление, производимое на ближнего, рефлективно приносит доказательство моего бытия.
Близость и конфликт между быть и казаться образуют сюжет знаменитой трагикомедии Ростана Сирано де Бержерак. В Роксане, женской ипостаси французского идеала две эти субстанции совмещены: высокий интеллект и красота, творчество и грация. В мужской же ипостаси француза дуализм субстанций проблема и здесь они разведены до предельной антитезы. Сирано гениальный интеллектуал и красноречивый поэт безобразен наружностью (его пресловутый нос!), а юный Кристиан херувим внешностью, но бездарен на слово. Сирано одержим страстью к Роксане, своей кузине, но та очарована Кристианом; однако тот на свидании не может выдавить из себя и двух слов. И вот между мужскими персонажами совершается своего рода симбиоз: Сирано жертвует собой Кристиану и пишет для него любовные письма Роксане, исполненные огня и красноречия, от которых ее целостность (взыскующая от предмета своей любви того же тождества ума и красоты, духа и тела, что и в ней самой) тает, внимая Сирано и взирая на Кристиана. Таким образом Сирано становится душой Кристиана, его духовной субстанцией, его мышлением, его сутью. В этом симбиозе они образуют одно существо, функционирующее наподобие Декартова психофизического параллелизма.
Превосходство казаться над быть во Франции сказывается в том, что французская душа склонна к тщеславию, тогда как германская склонна к гордыне. Различие между этими двумя из грехов духа в системе семи смертных грехов в том, что тщеславие есть род служения ближнему: тщеславный и честолюбивый выбивается из сил, чтобы его полюбили и почитали люди, он обращен к ним, зависит от них и в их зеркале видит подтверждение своему существованию, ценности его, в чем он сам не уверен. И это более легкий грех, нежели гордость, которая более эгоистична, самоцентрична, сатанинска. Тут человек самоуверен и самодостаточен, и самозамкнут. Сверхчеловек (Ницше), Супермен идеал германства; французский же идеал Сверх-общество, Суперсоциум вот чего домогаются французские мыслители: Руссо, Монтескье, Сен-Симон, Фурье, Конт, Тейяр де Шарден мечтатели о социуме, о коммуне в Боге.
Французский мыслитель нуждается в отклике, желает чувствовать свое влияние на умы, на дух века, слыть властителем дум, как Вольтер, Руссо, Гюго, Сартр... По крайней мере блистать в каком-нибудь салоне, где он развивает мысль в обществе прекрасных дам, чьи восторженные глаза питают его дух своим восхищением. Вольтер, Руссо, Дидро все имели просвещенных женщин-друзей, поклонниц их таланта. И это было французское изобретение в культуре салоны мадам Ролан, Рекамье, де Сталь... как территории, более благоприятные для развития философии, чем кафедры. Даже Декарт вел обширную корреспонденцию с принцессой Елизаветой и не устоял перед приглашением Христины, королевы Швеции, приехать к ней и лично излагать ей свою философию. И он поехал зимой в эту ледяную страну Снежной королевы он, теплокровный француз из Турени, схватил простуду и умер там в возрасте 53 лет.
О, это требует чрезвычайного усилия от французского духа прорваться через кажущееся существование к подлинному бытию. Этот прорыв, брешь сквозь среду обволакивающее нас пространство смутных ощущений, чувств, эмоций, образов, что окружает и пленяет наш разум, к чистому бытию проделал Рене Декарт, когда он пришел к формуле я мыслю следовательно, я существую. Этот принцип лег в основание философии Нового времени, его развил Кант в своем априоризме и т.д.
Подобный же прорыв сквозь среду к свободе, к Я, проделал в нашем веке Жан-Поль Сартр в трактате Бытие и Ничто. Он ощущал бытие как липкую, клейкую массу, тесто хороший образ для материи, ее континуума, для среды, для Декартова протяжения без просвета вакуума, где бы в порах бытия могла обитать свобода. И чтобы освободить дух и я от этого заключения, надо настроиться на небытие: оно становится субстанцией, основанием для существования ради себя. Этим усилием создается пространство свободы. Но требуется долгий процесс феноменологической редукции, чтобы победить клейкость бытия и снова выйти к Декартову Я.
Эта тенденция к чистому разуму, рационализм, находится во французской культуре в балансе с противоположной тенденцией: сенсуализм, чувственность радостно открыты навстречу среде, ее объятиям и проникновению в меня. Природа блага, человек от природы добр тези?/p>