Информация о готовой работе

Бесплатная студенческая работ № 5566

План.

  1. Биография.
  2. Тема Великой Отечественной войны в творчестве

О. Берггольц. 3. Заключение. Использованная литература.

Биография.

БЕРГГОЛЬЦ, ОЛЬГА ФЕДОРОВНА (1910-1975), русский поэт. Родилась 3 (16) мая 1910 в Санкт-Петербурге, на старой питерской окраине - Невской заставе, в семье заводского врача. В 1920-х росла и училась в трудовой школе. В 1925 пришла в литературное объединение рабочей молодежи - "Смена", где встретила Б.Корнилова (первого мужа), с которым позднее училась на Высших курсах при Институте истории искусств. Здесь преподавали такие учителя, как Тынянов, Эйхенбаум, Шкловский, выступали Багрицкий, Маяковский, И.Уткин. В 1930 окончила филологический факультет Ленинградского университета, работала корреспондентом казахской газеты УСоветская степьФ, редактором Укомсомольской страницыФ газеты ленинградского завода УЭлектросилаФ (впечатления этих лет отразились в книге очерков Глубинка, 1932, сб. рассказов Ночь в УНовом миреФ, 1935, повестях Журналисты, 1934; Зерна, 1935). Литературный дебют Берггольц (лирические стихи, в т.ч. первые сборники Стихотворения, 1934, и Книга песен, 1936, с воодушевлением и искренностью рассказывающие о Уреспублике, работе и любвиФ, счастливой комсомольской семье, и рассказы для детей и юношества - сб. Как Ваня поссорился с баранами, 1929, повесть Углич, 1932, и др.) с одобрением встретили С.Я.Маршак, К.И.Чуковский, А.А.Ахматова, М.Горький. В конце 30-х Ольга Берггольц по ложному обвинению попадает в тюрьму, где проводит страшные 149 дней и ночей, которые травмировали ее на всю жизнь, но не лишили стойкости. Эти качества в полной мере проявились во время Великой Отечественной войны, в годы Ленинградской блокады, когда голос Ольги Берггольц регулярно звучал по городскому радио. Звучал с настоящим мужеством и силой - как голос человека, разделившего с осажденными жителями все их лишения. В 1938 погиб первый муж Берггольц, известный комсомольский поэт Б.П.Корнилов, репрессированный по ложному обвинению; саму ее заключают в тюрьму, где она находилась с декабря 1938 по июнь 1939. Ноты трагизма появляются в стихах конца 1930-х годов, большинство которых опубликовано в сб. Узел (1965, в т.ч. Не может быть, чтоб жили мы напрасно!..), а наиболее острое, посвященное тем, кто Уобманулся... любяФ свою страну и декларированные ею идеалы, - Нет, не из книжек наших скудных (1939) - вышло в свет только в 1987. В годы Великой Отечественной войны Берггольц, оставаясь в родном городе все 900 дней блокады, работала на Ленинградском радио (выступления вошли в кн. Говорит Ленинград, 1946, 1-е изд. было изъято в связи с т.н. ленинградским делом после разгрома журналов УЗвездаФ и УЛенинградФ). Часто, обессиленная от голода, ночевала в студии, но никогда не теряла силы духа, поддерживая свои обращения к ленинградцам доверительными и мужественными стихами (Письма на Каму, Разговор с соседкой, поэмы Февральский дневник, Ленинградская поэма, обе 1942; Памяти защитников, 1944, Твой путь, 1945; сборники Ленинградская тетрадь, 1942, Ленинград, 1944, в которых картины блокадного города соседствуют с раздумьями о героизме, верности и любви, побеждающими страдания и смерть). Среди других произведений Берггольц - героико-романтическая поэма Первороссийск (1950; Государственная премия СССР, 1951), посвященную петроградским рабочим, в 1918 отправившимся на Алтай для создания там коммуны; книга лирически-исповедальной прозы Дневные звезды, 1959 (не завершена), написанные совместно с А.Г.Макороненко пьесы Они жили в Ленинграде (1944) и У нас на земле (1947), киносценарий Ленинградская симфония (1945), цикл стихов о Сталинграде (1952), трагедия Верность (1954) - о днях обороны Севастополя в 1941-1942. В 1960-е вышли поэтические сборники: "Узел", "Испытание", в 1970-е - "Верность", "Память". Строки О.Берггольц высечены на гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища: УНикто не забыт и ничто не забытоФ. Умерла Берггольц в Ленинграде 13 ноября 1975. Тема Великой Отечественной войны в творчестве О. Берггольц. Тема войны неиссякаема. Появляются всё новые и новые произведения, которые вновь и вновь заставляют вернутся к огненным событиям теперь уже более пятидесяти летней давности и увидеть в современном человеке то, что мы ещё недостаточно осознали и оценили. Великая Отечественная война потребовала от нашего народа, от каждого советского человека напряжения всех его душевных и физических сил. Вновь и вновь исследуют писатели историки нашей победы над фашизмом, сущность советского характера, человека - патриота, интернационалиста, гуманиста. Война не только не УотменяетФ, она делает ещё более острыми нравственные проблемы, чувство гражданского долга, ответственности. Ясность целей и задач на войне не может служить оправданием какой - либо моральной неразборчивости. Она не освобождает человека от необходимости в полной мере отвечать за свои поступки, осмысливать происходящее. Жизнь на войне - это жизнь со всеми её духовными и нравственными проблемами в их сложности и противоречивости. Ольгу Берггольц называли и называют Умузой блокадного городаФ. Это очень высокая и почетная аттестация. И вполне заслуженная. Блокадные стихи Берггольц появились в тоненьком сборнике УЛенинградская поэмаФ еще в блокаду. Именно с тех пор запечатлелись в памяти пронзительные в своей простоте строки: Был день как день. Ко мне пришла подруга, не плача, рассказала, что вчера единственного схоронила друга, и мы молчали с нею до утра. Какие ж я могла найти слова? Я тоже ленинградская вдова. Мы съели хлеб, что был отложен на день, в один платок закутались вдвоем, и тихо-тихо стало в Ленинграде. Один, стуча, трудился метроном... От этих строк и сейчас мороз по коже. Все узнаваемо, все так и было - кроме одной, пожалуй, детали: метронома. Значение этой подробности блокадного быта, пожалуй, преувеличено в позднейших воспоминаниях. Никакого метронома в квартирах рядовых ленинградцев не было слышно. Большинство домашних радиоточек было реквизировано или по крайней мере отключено. Где-то они, конечно, сохранялись - в том числе, вероятно, и у постоянного сотрудника блокадного радио поэта Ольги Берггольц: это была не привилегия, а производственная необходимость. Кстати, при всем при том сами-то радиопередачи летели в эфир не напрасно: услышанное где-нибудь на работе, на дежурстве потом передавалось из уст в уста, пересказывалось, помогало жить. А стихи запоминались наизусть: Вставал рассвет балтийский ясный, когда воззвали рупора: УНад нами грозная опасность. Бери оружье, Ленинград!Ф А у ворот была в дозоре седая мать двоих бойцов, и дрогнуло ее лицо, и пробежал огонь во взоре. Она сказала: УСлышу, маршал. Ты обращаешься ко мне. Уже на фронте сын мой старший, и средний тоже на войне. А младший сын со мною рядом, ему семнадцать лет всего, но на защиту Ленинграда я отдаю теперь его... Ф Блокадные стихи Берггольц можно цитировать бесконечно. Но в них - еще не вся Берггольц. В другие, УоттепельныеФ годы люди читали друг другу, передавали из уст в уста совсем иные стихи: Нет, не из книжек наших скудных, подобья нищенской сумы, узнаете о том, как трудно, как невозможно жили мы. Как мы любили - горько, грубо. Как обманулись мы, любя, как на допросах, стиснув зубы, мы отрекались от себя. Это ведь тоже она. А дальше - и вовсе, кажется, самоубийственное признание, вырвавшееся, по-видимому, в горчайшую минуту: И равнодушны наши книги, и трижды лжива их хвала. И, может быть, самая поразительная строка - набранная курсивом дата: 22.V - 24.V. 1941. УМы о многом в пустые литавры стучали, мы о многом так трудно и долго молчалиФ, - писал Владимир Луговской, поэт тоже замечательный. И стихотворение, из которого эти строки взяты, - УВ сельской школеФ - одно из лучших в период его последнего творческого взлета. И все-таки это - 1956 год, УоттепельФ. А стихи Берггольц написаны задолго до всех УоттепелейФ и тем более перестроек. В самый канун войны. Прошел всего месяц - и вырвались из-под пера совсем другие строки, теперь они напечатаны рядом, на обороте того же книжного листа: Мы предчувствовали полыханье Этого трагического дня. Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье. Родина, возьми их у меня!.. Я люблю Тебя любовью новой, горькой, всепрощающей, живой, Родина моя в венце терновом, с темной радугой над головой... И дальше, в те же дни: Товарищ юный, храбрый и веселый, тебя зовет Великая Война, - так будь же верен стягу Комсомола и двум его прекрасным орденам... И главная - незыблемая - верность непобедимой Партии своей. На первый зов ее, на самый первый вперед за ней, всегда вперед за ней! Качество стихов, уровень их литературной отделки могут быть различны - одно складывалось, возможно, месяцами и годами, другое выплеснулось на бумагу спонтанно, в ответ на требование момента. Но нет ощущения, что одно писалось Удля себяФ, а другое - Удля газетыФ, Удля цензораФ или просто Употому, что так надоФ. Даже вообразить такое в отношении Берггольц было бы немыслимым цинизмом. Такое было время. Оно испытывало не только блокадным холодом и голодом. Оно в буквальном смысле испытывало душу на разрыв. И каждый пишущий переживал это испытание по-своему. Кто-то приспосабливался, кто-то замолкал, кто-то продолжал работать, гоня от себя УнеудобныеФ мысли, боясь не только реальных житейских неприятностей, но и - инстинктивно - разрушительного внутреннего раздвоения. У Берггольц раздвоения, распада личности не ощущается. Взаимоисключающие, казалось бы, стихи отнюдь не перечеркивают друг друга, наоборот: каким-то непостижимым образом даже самые риторичные, безнадежно, казалось бы, устаревшие для сегодняшнего дня строки обретают в этом противостоянии некую новую драматичность и остроту. Слово УКолымаФ мы запомнили много раньше, чем поняли, что изначально это - просто река, хотя и очень далеко на севере. Но казалось, что все это - совсем другая материя, не связанная напрямую с сегодняшним праздником созидания и преображения природы. Но сама-то Берггольц знала, что писала. В том числе и тогда, когда обращалась к теплоходу, который скоро пройдет от Дона к Волге: Держи спокойно небывалый путь! На каждом шлюзе, у любых причалов будь горд и светел, но не позабудь о рядовых строителях канала... Казалось бы, все тут хрестоматийно правильно. Как в известном тогда стихотворении о простом советском человеке, который Упо полюсу гордо шагает, меняет движение рекФ. Откуда же тогда эта мольба к тому, кто будет Угорд и светелФ: не позабудь! Разве ж кто забывает? И не было это эзоповым языком, не было кукишем в кармане. Было честное стремление охватить время в целом, с его величием и ужасом. И слово УтрагедияФ подходило здесь больше всего: Друзья твердят: УВсе средства хороши, чтобы спасти от злобы и напасти хоть часть Трагедии, хоть часть души...Ф А кто сказал, что я делюсь на части? Только что процитированные строки - начало одного из УПяти обращений к трагедииФ - датированы 1949 годом. Стихотворная трагедия Ольги Берггольц УВерностьФ была посвящена обороне Севастополя. УЕсли пафосом ленинградской эпопеи было терпение, то пафосом севастопольской трагедии было исступление, - сказала Берггольц, тогда же, в пятидесятых. - Но при всем различии в судьбах двух городов-героев было нечто общее. Потому я и обратилась к севастопольской теме...Ф Это общее, как можно было понять, - подлинная трагедийность, УпредельностьФ ситуации. Поэта притягивали люди, живущие на пределе своих возможностей: каковы они, эти пределы, каков в человеке запас прочности, в том числе и нравственной? Достаточен ли он, чтобы пробиться через все преграды и испытания в светлое будущее, которое должно же наконец когда-нибудь наступить? Ольга Федоровна верила, как идеалистка, и сомневалась, как реалистка. На вопрос о Узагадке БерггольцФ можно сказать самым общим и гипотетическим образом: в основе ее все-таки - масштаб личности, сила характера, неистовый максимализм во всем. В одном из обращений к Родине (том самом, где Уты - дикая, ты - не со злаФ) есть примечательное словечко: Не знай, как велика надменность любви недрогнувшей моей. Недаром и в стихах о человеческой, земной любви у нее звучат те же максималистские, УжелезныеФ интонации: Ни до серебряной и ни до золотой, всем ясно, я не доживу с тобой. Зато у нас железная была - по кромке смерти на войне прошла. Всем золотым ее не уступлю: все так же, как в железную, люблю... Она ведь и в жизни была такой: бескомпромиссной максималисткой. Даже на партийном учете в течение многих лет упрямо считала своим долгом состоять не в писательской организации, а в рабочем коллективе УЭлектросилыФ. Сегодня это многим покажется чуть ли не причудой. Но это не было причудой. Ну, а что до цены, так об этом в нынешней книге сказано много. И беспощадней, откровенней всего - в упоминавшемся УТриптихеФ: Лгать и дрожать: а вдруг - не так солгу? И сразу - унизительная кара. Нет. Больше не хочу и не могу. Сама погибну. Подло - ждать удара! Не женское занятье - пить вино, по кабакам шататься в одиночку... Но я - пила. Мне стало все равно: продлится ли позорная отсрочка... Казалось бы, все, предел. Ведь было десятью годами раньше сказано: Все, что пошлешь: нежданную беду, свирепый искус, пламенное счастье, - все вынесу и через все пройду. Но не лишай доверья и участья. Как будто вновь забьют тогда окно щитом железным, сумрачным и ржавым... Вдруг в этом отчуждении неправом наступит смерть - вдруг станет все равно? И вот - Устало все равноФ. Но ведь и после сумрачного УТриптихаФ было еще четверть века жизни и творчества, внутренней борьбы, отзвуки которой слышны даже в разрозненных, незавершенных, впервые опубликованных фрагментах самых последних лет. Один из них печатается непосредственно по автографу - беглому, черновому, оставленному на обложке одного из ежегодных сборников УДень поэзииФ: А я вот подтверждаю - Мне идти по этому прекрасному пути, по бешеным дорогам Дон Кихота. А вот внутреннее содержание поэзии Ольги Берггольц, ее трагический внутренний конфликт остаются живыми и актуальными. В былые времена Уширокий читательФ знал лишь одну сторону творчества поэта: многое писалось Ув столФ. Сегодня мог бы возникнуть соблазн представить ее исключительно как Упоэта подпольяФ. УА кто сказал, что я делюсь на части?Ф - снова могла бы гневно возразить Берггольц. Сами нонконформистские стихи ее проиграли бы в своей глубине, лишившись УпротивовесаФ. В парадоксальной цельности, в соединении несовместимого - трагическая неповторимость ее феномена. Впрочем, такая ли уж абсолютная неповторимость? Меняются времена, меняются идеи, но время отнюдь не перестает испытывать человеческие души на разрыв. И никогда, наверное, не перестанет. Надеяться на это было бы непростительной иллюзией. Заключение.

Родина для Берггольц была не абстракция. Бессмертные слова: "Никто не забыт, ничто не забыто", сказанные Ольгой Берггольц, относятся, впрочем, не только к Великой Отечественной, но и к другой, подлой войне против собственного народа, выбивавшей не только детей из животов, но и веру в прижизненную справедливость. Для многих справедливость оказалась действительно только посмертной. После XX съезда наконец-то вышли многие стихи Берггольц о ее личной трагедии и о трагедии всего народа, но кое-что напечатали только посмертно. Использованная литература О. Берггольц. Верность: Стихи и поэмы - Л.: Сов. писатель, 1970.- 358с. О. Берггольц. Дневные звезды. - М.: Сов. Россия, 1977.- 206с: ил.. О. Берггольц. Ленинградская поэма: Поэмы, стихотворения / Предисл. М.Дудина - Л.: Худ. лит., 1976.- 204с.: ил. О. Берггольц. Стихи и поэмы / Худож. Г.А.В.Траугот - Л.: Сов. писатель, 1979.- 463с.: ил. Русские писатели и поэты. Краткий биографический словарь. Москва, 2000. Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

Вы можете приобрести готовую работу

Альтернатива - заказ совершенно новой работы?

Вы можете запросить данные о готовой работе и получить ее в сокращенном виде для ознакомления. Если готовая работа не подходит, то закажите новую работуэто лучший вариант, так как при этом могут быть учтены самые различные особенности, применена более актуальная информация и аналитические данные