Учебники
§ 39. Критика учения об атомах Гассенди
Л. Фейербах: История философии. Том
I. Пьер Гассенди
Противоречивость, произвольность соединения принципа атомов и их определений с
представлениями теологии о творении, содействии, внедрении сил движения сразу
очевидны. Ибо движение или принцип и способность к нему неразрывны с атомом. А
именно атом есть простое, неделимое; он существует для себя, будучи отделен от
других атомов; пустота Эпикура не что иное, как чувственное представление,
чувственное выражение этого разрыва в понятии атома. Но атом можно мыслить
одновременно лишь как многие атомы. Невозможно, чтобы существовал лишь один, а
не неисчислимо многие атомы; поэтому он находится в связи, но внешней
безразличной для него связи с другими атомами. Чувственное выражение,
чувственное явление этого тождественного с самим атомом определения связи и
разрыва есть движение; атомы должны сталкиваться, тесниться или, иначе,
двигаться. Что же должен обозначать атом, который вовсе не может мыслиться без
принципа движения, которому оно сообщено и должно сообщаться? И как надо
понимать то, что бог действует вместе с атомами? Атомы — абсолютные атеисты или
по меньшей мере свободомыслящие, которые так же мало заботятся о боге, как бог
Эпикура о мире и атомах; они автократы, монархи, они не терпят соправителя,
сами составляют свой мир. Cicero. De Nat. Deo. Цицерон. О природе богов1, I.,
44. Подобно Гассенди и Магненус также говорит о своем “Democritus” (Hagae Comit,
1658, р. 268): “Воззрение, признающее атомы, вовсе не противоречит идее
творящего бога”. Вообще христианские физики, признававшие атомизм или
склонявшиеся к нему, объявили его связь с атеизмом не необходимой или даже
случайной. Бэкон говорит даже, что атомизм необходимо ведет к теизму.
Справедливо: всякий ограниченный принцип природы необходимо требует для своего
дополнения сверхъестественной причины (1847). Так же нераздельно от
атомистического принципа, как движение и свободомыслие, то определение, что мир,
то есть порядок, совокупность конкретных, определенных, то есть состоящих из
атомов, тел, или сами атомы — дело случая. Ибо определенные тела лишь
соединения атомов, которые, хотя атом уже понятийно относится к другим, в
соединении или связи в виде агрегата остаются вне друг друга, безразличны к
этому соединению и связи, являющейся поэтому случайной. В принципе атома нет
основания, нет необходимости, чтобы он соединялся с другими или так или иначе
образовал определенный агрегат; он вступает только во внешнюю, то есть
случайную, связь; мир есть только агрегат, а не система без единства и
необходимости, произведение случая. Внешняя необходимость легко связывается с
атомистическим принципом, но она не отличается от случая. Поэтому считать атом
принципом вещи не что иное, как считать случай принципом мира. Но, обходя
другие противоречия и пробелы, какова должна быть связь между актом творения и
атомом, который неразложим, является неделимым первым и последним мира, и в
чувственном представлении, то есть в отношении ко времени вечен и бессмертен,
как пишет Лукреций?
Впрочем, именно в этой непоследовательности Гассенди оказывается в высшей
степени последовательным атомистом; в своих противоречиях он как раз находится
в согласии с атомистическим принципом; именно тем, что его мышление так
бессвязно, он представляет в совершенстве дух атомизма. Ибо, как соединение
атомов между собой в конкретные тела является внешним и случайным, такова и
связь его атомистического принципа с другими его мыслями или правильными
представлениями; представить себе внутреннюю связь между ними так же трудно, как
внутреннее единство между соединенными атомами; его мышление представляет
внешнее случайное соединение. И как атомы движутся лишь там, где нет тела, в
пустоте, встречаются друг с другом и связываются, так представления об атомах
связываются в голове Гассенди с другими его представлениями лишь там, где нет
мышления, в мысленной пустоте.
Поэтому Гассенди являет собой и в этой связи атомизма с представлениями
христианской теологии противоречие, замеченное уже у Бэкона и Гоббса и
состоящее в том, что он мыслит иначе, чем он настроен и чувствует; что он имеет
принцип мышления, противоположный его религиозному принципу, который находится
в глубоко коренящемся противоречии к тому, что надо назвать существенным видом,
существенным объектом его духа, следовательно, объективным в нем самом, если
только у такого эклектического, многосторонне образованного мыслителя можно
принять нечто определенное как существенный объект его духа и допустить
решительное противоречие. Это то же самое противоречие, какое в более новое и
новейшее время выразилось самым различным и резким образом и наконец дошло до
того, что разуму оставили только конечные пустые понятия, как шелуху,
отвлеченный покров вещей, а все содержимое втиснули в сердце. Изгнав бога из
храма разума в уголок, богадельню, asylum ignorantiae убежище невежества сердца,
пересадив из открытого, определенного, ясного и свободного мира мышления все
божественное, как тепличное растение, не выносящее свежего воздуха, в приятную
комнатную теплоту вымышленных софистических чувств, люди стали при свете дня,
так сказать, в открытом деловом кругу рассудка, то есть в голове атеистами, а в
сердце, во мраке ночи, частным образом, за спиной разума самыми суеверными
христианами, самыми религиозными людьми в мире, но именно потому почитали как
бога какого-либо домашнего пената.
