Учебники

Глава 7
Комплексные области кратологии (Продолжение)

Круг комплексных областей кратологии необычайно широк. В целом он был очерчен нами в параграфе об общей кратологии, а в предыдущей главе мы определили содержание наиболее известных, практически признаваемых, но все еще недостаточно разработанных ее областей. Далее нам предстоит обратиться к тем областям науки о власти, которые уже вполне имеют право на существование, но фактически не пользовались вниманием исследователей и практиков.

Мы не сможем дать их исчерпывающую всестороннюю характеристику. Для этого пока нет наработанного в науке материала, нет устоявшихся взглядов и концепций, да и сама такая задача, естественно, не во всем посильна одному человеку.

Но что же здесь движет автором?

Во-первых, то, что начато дело, которое, несомненно, имеет многообещающее будущее и способно дать серьезное приращение научного знания. Оно должно привлечь ученых и практиков многих стран, и здесь особенно могут помочь информатика и Интернет.

Во-вторых, то, что годы и силы, затраченные на разработку кратологической проблематики, даже в нашу относительно высокоинтеллектуальную и цивилизованную эпоху, могут пока найти продолжение лишь в усилиях единиц, для которых эта тематика окажется интересной и, как говорится, по плечу.

В-третьих, автор уверен, что именно поэтому надо предложить всю сумму обдуманного, наработанного материала, пусть даже спорного и способного вызвать возражения и критику. Это будет пробуждать и формировать мысль и активизировать дальнейшие поиски в этом направлении.

Наконец, в-четвертых, надо широко обратиться к забытому прошлому интеллектуальному богатству и малоизвестному современному материалу, а также использовать аналогии из различных областей знаний. Как это ни противоестественно, беда ученых XX века, особенно российских гуманитариев, только что освободившихся от жестких рамок марксизма, состоит в узости их взглядов, в однобокости специализаций.

В данной главе мы привлечем внимание еще к одной группе гуманитарно ориентированных областей кратологического знания, которой исследователи до сих пор фактически не касались. Среди них грамматика власти (словообразование, морфология и синтаксис в сфере властного языкознания и властной практики), логика власти, педагогика и психология власти, этика власти, эстетика власти, акмеология власти, аксиология власти, имиджелогия власти и даже мифология власти.

1. Грамматика власти

В сферу различных областей гуманитарного знания, и в частности сферу властно-политическую, идеи их осмысления с позиции грамматики и собственно языковой практики проникли уже сравнительно давно. Отдадим должное американскому философу Гарольду Ласки, опубликовавшему в 1925 году "Грамматику политики". При всем внимании к политике, а значит, и к власти мы хотим все же отправиться от общего понимания грамматики в области языкознания, что позволит лучше понять ее место и роль в системе знаний о власти.

Грамматика, по сути своей, — это, во-первых, строй языка, система его языковых форм, способов словопроизводства, тех синтаксических конструкций, которые образуют основу языкового общения; во-вторых, это раздел языкознания, изучающий строй языка, что и позволяет выделять, объединять и координировать на практике взаимодействие словообразования, морфологии и синтаксиса.

Власть всегда оформляется словом. Вначале и во власти было слово. Оно всегда является первоначалом в этой сфере. Не исключено, разумеется, что нередко власть творится междометиями, непечатным словом, мимикой, угрожающими жестами, а то и физическим воздействием. Но будем считать, что это особые случаи проявления власти.

Надо знать, что существуют два вида взаимоотношений власти с

грамматикой:

1) использование возможностей грамматики, языка и языковых форм на службе самой власти, на ее эффективном обслуживании ради

плодотворной отдачи;

2) заимствование полезного опыта грамматики, ее конструкций для усовершенствования власти того или иного вида. В этом случае грамматика поучительна для власти как та система, в которой в течение веков сложились продуманные четкие правила, нормы, формы словообразования, словотворчества, словоотклика на новые запросы жизни, а также способы преодоления языкового догматизма, полезные как пример для тщательного, взвешенного, продуманного властетворчества, считающегося с запросами жизни, интересами граждан.

Правильное грамматическое словопонимание, взвешенное словотолкование, обдуманное словообразование, эффективное словотворчество должны служить власти, прежде всего власти государственной.

Мы уже неоднократно говорили о близости, соседстве, чуть ли не тождественности и взаимозаменяемости понятий "политика" и "власть", отмечая, что это связано и с определенными эпохами, и с конкретными странами, а порой с конкретными интересами конкретных лиц, пользующихся влиянием в науке (в политике и власти). В настоящее время, когда Россия переживает пору увлечения политологией и известной отстраненности от властеведения (кратологии), следует еще раз беспристрастно вглядеться в это явление и его причины.

Приведем результаты исследований и раздумий ученого из Новосибирского университета Г. В. Голосова. Вот как он рассуждает о происхождении политологии на первых же страницах своей книги "Сравнительная политология".

Современная политическая наука — феномен относительно недавнего происхождения. На первый взгляд, это утверждение противоречит тому, что политика — одна из наиболее ярких и увлекательных сторон человеческой деятельности — привлекала внимание мыслителей уже на заре цивилизации, а "основоположниками" политологии часто называют Аристотеля, Никколо Макиавелли, Джона Локка и других философов прошлого. Однако, как отмечает Дэвид Истон, в течение многих столетий, от классической древности до конца XIX столетия, изучение политической жизни оставалось не дисциплиной в строгом смысле слова, но совокупностью интересов. Первоначально политическая проблематика давала пищу для размышлений философам, затем к ним присоединились правоведы, а в прошлом веке, с возникновением социологии, политика сразу же попала в поле зрения этой науки. Обособление политологии как академической дисциплины произошло на рубеже XIX—XX столетий в США, где в нескольких университетах — в основном силами философов, правоведов и социологов — были организованы кафедры политической науки. В западноевропейских странах подобное развитие наблюдалось значительно позднее, уже после второй мировой войны, и протекало под заметным воздействием американских образцов. Последние десятилетия ознаменовались бурным количественным ростом политологии и ее широким распространением во всем мире. Пришла она и в страны бывшего СССР. Однако по сей день большинство индивидуальных членов Международной ассоциации политических наук проживает в США.

Почему же политическая наука была и, по определению Хайнца Эло, остается "преимущественно американским явлением"? Ответ на этот вопрос вытекает из некоторых особенностей американского общества, возникшего как совокупность переселенцев, лишенных общих исторических корней и вынужденных идентифицировать себя с государством. Часто говорят, что США — это "мультикультурное, т. е. включающее в себя многочисленные и чуждые друг другу культурные ориентации, общество, разделяющее некоторые общие политические ценности". Одним из механизмов воспроизводства этих ценностей и выступает политическая наука. Уже в начальной школе американец сталкивается с некоторыми ее элементами, посещая так называемые "уроки гражданственности" (civil classes). В старших классах он изучает Конституцию США, а оказавшись в университете, имеет возможность посещать широчайший набор политологических курсов (в некоторых государственных учебных заведениях такие курсы носят обязательный характер). Многие миллионы студентов ежегодно заканчивают свое высшее образование со степенью бакалавра в области политических наук. Так что количество профессиональных политологов в США не должно удивлять. В основном это университетские преподаватели.

Все вышесказанное, конечно, не объясняет причин распространения политической науки за пределами ее исторической родины. Напротив, мы вправе спросить: если задача этой науки состоит в воспроизводстве определенной, национально-специфической системы ценностей, может ли она прижиться, скажем, в России? Может, ибо это — не единственная задача политологии. По собственному недавнему прошлому мы хорошо знакомы с "политической наукой", почти исключительно занимавшейся оправданием существовавшего порядка в целом и отдельных властных решений, — "теорией научного коммунизма". Будучи закрытой, советская политическая система не нуждалась в исследовательских средствах, которые раскрывали бы подлинные мотивы и механизмы властвования. Г Вот как рассуждает Н. В. Голосов. Это показывает, что политология не случайно выдвинулась и в современной России чуть ли не на самое первое место в системе гуманитарных наук. f Однако время требует своих поправок и для России. Оно требует своего рода политического протрезвления ее граждан, особенно молодежи, и воспитания не просто политически ангажированных и политически озабоченных молодых людей, а граждан великого государства Российского, служащих делу Отечества, уважающих его тысячелетнюю историю, государственно мыслящих и действующих, исходящих из интересов реальной конституционно установленной государственной власти.

Происшедшая за десятилетия подмена грамматики власти политической лексикой сегодня становится все более заметной. Факты такого рода отмечают все большее число авторов и изданий.

Обратимся к первому в России энциклопедическому словарю "Политология", вышедшему в 1993 году. Как ни странно, статьи "Политология" в словаре нет. В статье "Политическая наука" отмечается, что "в 60—70-е гг. в некоторых странах (в Германии, отчасти во Франции, затем у нас) появилось новое наименование политической науки — политология (по аналогии с социологией, экологией и т. п.). Во многих западных странах, особенно в США, его не применяют, хотя оно создает речевые удобства — краткость и понятность термина. Это название, однако, скорее можно применять в сфере эмпирического знания или в научно-публицистической практике, а не в значительной науке, тем более ^,по отношению к крупным политическим авторам: странно было бы на-. политологом Н. Макиавелли или Ю. Хабермаса".

О самой же "политике" словарь "Политология" пишет: "Политика (от греч. polis — город — государство и прилагательного от него — politikos: все, что связано с городом, — государство, гражданин и пр.) — организационная и регулятивно-контрольная сфера общества, основанная в системе других таких же сфер: экономической, идеологической, правовой, культурной, религиозной. Термин "политика" получил распространение под влиянием трактата Аристотеля о государстве, правлении и правительстве, названного им "Политика". Вплоть до конца XIX века политика традиционно рассматривалась как учение о государстве, т. е. власти институционного, государственного уровня. Однако уже в новое время развитие политической мысли и представлений о государстве привело к выделению наук о государстве и их обособлению от политической философии и политической науки. Представление о политике значительно расширилось, и понимание политики стало весьма сложной проблемой, во всяком случае оно оказалось предметом самых различных толкований".

Кстати говоря, заметим, что это и есть весьма убедительное указание непосредственно на лексические, грамматические трудности и противоречия на властно-политическом поприще в связи с грамматическими колебаниями, шараханиями по поводу политики.

Обратимся еще к одной энциклопедии, в которой отмечается: "Политика (от греч. politike — искусство управления государством) — согласно Платону и Аристотелю, единая наука об обществе и городе-государстве (полисе). Сейчас в учении о государстве под политикой понимают науку о задачах и целях государства и о средствах, которые имеются в распоряжении или бывают необходимы для выполнения этих целей".

В связи с таким определением политики, тесно увязывающим ее с государством и ставящим ее на службу государству, в построенной вокруг нее политологии не остается места для понятий политической борьбы, политической оппозиции, политической власти, антигосударственной, антиконституционной деятельности и т. д.

Вернемся к упоминавшемуся в энциклопедическом словаре "Поли-тология" ироничному сюжету с "политологом" Н. Макиавелли (1469— 1527).

В 1996 году в издательстве "Мысль" в серии "Из классического наследия" были опубликованы избранные сочинения Н. Макиавелли. Этот том аттестуется, однако, как том политологических и военно-исторических сочинений. В обстоятельном и интересном предисловии Е. И. Темнова Н. Макиавелли представлен как человек, рожденный для политической деятельности, как основоположник современного понимания политики, исследователь политической власти, классик политической социологии.

Можно согласиться со многими профессиональными суждениями Е. И. Темнова и обязательно надо отметить, что фактически от Макиавелли пошло понятие государство. Но все-таки очень уж велика натяжка, если называть рассуждения о государственной власти и государстве, относящиеся к XVI веку, политологией и вкладом в политическую науку. Чтобы в этом убедиться, нетрудно перечитать книгу "Государь". Здесь нет ни слова о политике, весь текст посвящен власти, государству, искусству правления. И сколь же ярко и многогранно предстает перед нами анализируемая Н. Макиавелли власть — государственная, республиканская, княжеская, королевская, светская, духовная, папская, высшая, неограниченная, а также характеристика порядка, условий и приемов властвования.

Практически везде, где Н. Макиавелли говорит о владении, владычестве, господстве, царствовании, княжении, управлении, правлении, властителях, начальстве, повелении и повиновении, везде он говорит о власти. И нигде не упоминаемая им политика может в этом случае толковаться лишь как линия поведения, как своего рода курс поведения, как функция, производная от власти и властвования. Мы же в наше время в языке (в грамматике власти и грамматике политики) умудрились поставить все с ног на голову. Почему же у нас, по нынешним толкованиям, якобы все дела вершат политика, политики и политология и почему отодвинута на второй план собственно сама государственная власть, являющаяся, как правило, решающим фактором, важнейшим двигателем общественных процессов.

Это говорится и пишется не ради престижа президента, или парламента, или правительства, а ради наведения в стране настоящего государственного порядка; в дополнение к тому, что уже не раз говорилось облеченными высшей властью лицами в России и в XIX веке, и в 1905-м, и в 1997 году.

Грамматика должна служить власти, а власть должна прислушиваться и к самой грамматике. О том, как в условиях демократии и цивилизации грамматика власти достойно служит властям разного рода и в разных странах, уже приходилось упоминать по разным поводам.

Если в общем кратолексика насчитывает сегодня свыше 5000 терминов и понятий, и они успешно содействуют развитию и возвышению понимания роли государственной власти (и властей разного рода), то это заслуга кратологии, которую и надо по заслугам ставить на ноги. Если сегодня мы можем использовать сотни терминов интернациональной лексики, дающих людям Земли возможность понимать друг друга без переводчиков и словарей, то это тоже заслуга кратологии. Везде одинаково звучат, воспринимаются и понимаются десятки и сотни терминов и слов, таких, как "демократия", "республика", "федерация", "президент", "сенат", "парламент", "инаугурация", "спикер", "акт" и т. д.

Грамматика отправилась в своем властном поиске от аристократии, '!: демократии и многих "кратий" древнего мира (число которых теперь составляет многие десятки). Не забудем, что термин "демократия" впервые встречается у известного греческого историка Геродота. И напомним, что Платон выбрал себе в собеседники Сократа, Исократа, , Гермократа и Кратила. Грамматика позволила нам предложить новый перспективный интернациональный термин "кратология" (наука о власти), открывающий научные просторы для познания, поиска, оформления десятков областей науки о власти. Ни один серьезный ученый, ни один серьезный практик-властитель в наше время уже не возразит против выделения специальной науки о власти и против того, чтобы определиться с ее проблематикой, ее возможностями и, естественно, ее названием.

Еще раз о названии. Органично и правомерно для граждан России — наука о власти. Но поставим вопрос: а есть ли другие варианты этого названия, что в данном случае позволяет сделать русский язык, и не I. стоит ли ориентироваться на интернационально приемлемое название? Ведь и за рубежом науке о власти не повезло. Ей тоже внимания не уделяют.

С позиций грамматики и норм русского языка правомерны названия: властеведение, властезнание и даже властология, властография. Учитывая русскоязычные аналоги, благозвучие, традиции, более удачно "властеведение".

Однако еще раз подумаем: возможны ли лексические варианты международного характера, применимые и в практике других стран? Естественно, что власть по-разному предстает в языках в ближнем, среднем и дальнем зарубежье. Но интернациональные понятия пронизывают большинство языков. По крайней мере, слово "демократия" присутствует практически у всех.

Обычно интернациональными становятся понятия, берущие начало прежде всего в греческом языке и латыни. Если брать греческий, то это в первую очередь связано с "кратиями" и "архиями", т. е. производными от греческих слов kratos (сила, власть, могущество; главное начальство над войском, господство на море) и arche (начало, начальство, правительство, власть, господство). В русском языке здесь, как и в ряде других, наибольшее количество производных слов. Только "кратий" можно назвать более 60, а "архий" — более 10. В этом случае, особенно в церковной лексике, сказались давние связи русских с греками.

Много производных слов в русском языке и от латинских слов:

impero (господствовать, начальствовать, властвовать, повелевать, приказывать, распоряжаться); dominatio (господство, владычество, единовластие, верховная власть, деспотизм), а также auctoritas (полновластие, полномочие, власть, повеление, приказание, значение, вес, влияние, авторитет); dictator (диктатор — в Риме должностное лицо с неограниченной властью в государстве, избиравшееся в чрезвычайных случаях и на определенный, короткий срок); jus, juris (право, совокупность законов, суд, привилегия, власть) и др.

Таким образом, речь может идти о признанных в большей части стран латино- и грекоязычных названиях.

Перечень возможных интернациональных названий науки о власти мог бы стать таким: архология, автократология, администратология, диктатология, доминология, имперология, кратология, магистратология, префектология, регология, рексология, тиранология. Возможен и ряд других названий.

Легко заметить, что наиболее приемлемым и по сути, и по звучанию можно считать термин "кратология". Еще раз отметим, в чем существо этого составного слова-новообразования.

Крато... (от греч. kratos — власть, сила, могущество, господство) — частица, начало слов, непосредственно дающих характеристику власти, проявлений власти, ее разнообразных аспектов.

...логия (от греч. logos — слово; понятие, учение) — вторая составная часть сложных слов, которые обозначают названия соответствующих наук, например акмеология, антропология, геология, конфликтология, культурология, политология, психология, социология, филология, элитология и т. д.

Следует отметить, что не исключены и такие смешанные названия, как кратоведение и кратознание. Однако предпочтительнее — кратология, как более точно выражающее суть дела и более благозвучное. А кратология влечет за собой десятки других понятий: кратография, кратодинамика, кратостатистика, кратомеханика, кратосфера, кратософия и т. д.

Понятие "кратология" автор впервые использовал в печати в октябре 1991 года в статье "Научилась ли кухарка управлять государством?”

Именно в это время начинался поиск ответа на знаменитую ленинскую фразу — ответа в новых условиях, когда и Советское государство, и КПСС, так и не сделав кухарку активным фактором власти, уже сами потерпели крах.

Впоследствии автор многократно повторял это понятие в том же самом журнале, оперативно переименованном в журнал "Деловая жизнь", в статье "Чья власть? Над кем? Во имя чего?" и в ряде других статей. Использовалось оно и в других устных и печатных выступлениях автора. Среди принципиальных — статьи в газете "Интеллектуальный мир" (1994) , в журнале "Власть" (1995) . В 1995—1996 годах вышли первые обстоятельные книги.

И вновь возникает вопрос: а как же столь долго и ученые, и сами практики обходились без специальной науки о власти и обширной семьи таких наук? Отметим, что в мировой практике издавна пользовались изысканиями, трактатами, руководствами о том, как и кому властвовать, а также правом, исторической наукой, знаниями об обществе и политике и отдельными научными изданиями по проблемам власти. В Советском Союзе и других странах социализма обходились еще и историей партии, историческим материализмом, научным коммунизмом (социализмом). В переломное и переходное время здесь помогла политология. Практически она и включала в нашей стране знания о власти и политике властей. Об этом свидетельствуют все издания по политологии с конца 80 — начала 90-х годов, появившиеся в Советском Союзе, а „затем и в России. Теперь же с учетом идей и опыта политологии (должна обрести свое место и кратология.

На Западе часто идет речь о политической науке и о политических |науках. Закрепилось и понятие "политолог". В рассматриваемом нами |случае придется использовать теперь понятие "кратолог" по аналогии с |такими названиями, как "психолог", "филолог", "геолог", "астролог", "биолог"и т. д.

Каким же предстанет перед нами кратолог? Это — специалист-ученый, а также журналист, писатель, деятель искусства и, разумеется, прежде всего государственный деятель, сотрудник органов власти, сосредотачивающий внимание в своих публикациях и выступлениях на вопросах теории и практики властной деятельности, на анализе общественно-политической жизни и развитии власти, государственности и конкретных направлений политики.

Непростой путь автора к кратологии оказался нелегким и многолетним. Он вобрал в себя разнообразный опыт работы и общения, в том числе руководство научно-исследовательским отделом и тремя кафедрами последовательно в четырех различных академиях, журналом "Социально-политические науки", написание многих статей, книг, учебных пособий, создание авторских коллективов, руководство ими и разработку целой серии словарей (Научно-технический прогресс. М., 1987;

Политологический словарь. Киев, 1991; Язык рынка. М., 1992; Словарь делового человека. М., 1994; Политологический словарь. М., 1995). Совместно с дочерью — профессором Е. В. Халиповой было осуществлено издание словаря "Власть. Политика. Государственная служба". М., 1996. Седьмым в этой серии стал кратологический словарь "Власть", изданный автором в 1997 году. Эти пояснения позволяют сказать, что обдумывание вопросов кратологии началось давно, шло последовательно на разных этапах и дает теперь возможность предложить не только заимствованные, но и многие самостоятельные идеи.

Обоснованное, широкое и активное вхождение в практику понятия "кратология" продолжит научную традицию, существующую в России и в мире. Можно привести немало примеров появления новых "логий" в новейшей российской и мировой практике.

В последние годы с Запада к нам пришло понятие "полемология" (от греч. polemos — война) — одно из названий учения о войне как явлении социального характера, ее причинах, содержании, последствиях. Будем надеяться, что придет еще пора и иренологии (науки о мире).

Сейчас уже во многих отечественных публикациях можно встретить "кризисологию" как совокупность знаний о кризисах различного рода, их сути, содержании, особенностях, формах, видах, механизмах эволюции, путях преодоления и т. д.

Вошло в научный оборот понятие "конфликтология". Журнал "Государство и право" в 1993 году провел "круглый стол" по теме "Юридическая конфликтология — новое направление в науке". Выступая на нем, профессор Ю. А. Тихомиров в числе оснований для этого назвал наличие в настоящее время около 200 зон конфликтов, которые в дальнейшем будут разрастаться. Потребностями теории и практики обусловлен и выход в конце 1995 года монографии "Юридическая конфликтология". К сожалению, в ней в типологии конфликтов не выделены конфликты в сфере власти.

Стало применяться и понятие "конспирология" (от лат. conspiratio) как теория заговоров, учение об их предотвращении. Несмотря на публикации в этой области, обстоятельно разработанной системы знаний здесь пока не существует.

Собственно кратология, и это принципиально важно, не подменяет, 'е заменяет и не отменяет ни одну из социальных, гуманитарных наук. Она не идет и не может идти на смену праву, философии, социологии или даже политологии, психологии и властным страницам истории. Это .— не ее задача. У нее совсем иная роль, иное призвание, иные функции.

Жизнь демонстрирует правоту и мудрость наших предшественников. Дж. Локк еще в XVII веке обращал особое внимание на возможности и глубину человеческих познаний, на поиск аргументов во имя истины. Он писал: "Надежный и единственный способ приобрести истинное знание заключается в том, чтобы образовать в нашем уме ясные и определенные понятия о вещах, присоединяя к этим определенным идеям и их обозначения. Мы должны рассматривать эти идеи в их различных отношениях и обычных связях, а не забавляться расплывчатыми названиями и словами неопределенного значения, которые можно употреблять в различных смыслах в зависимости от надобности".

Вместе с тем еще раз воздадим должное мудрости Дж. Локка, который не только осудил, но и невольно подсказал властям путь к успеху, забавляясь "расплывчатыми названиями и словами неопределенного значения, которые можно употреблять в различных смыслах в зависимости от надобности".

Думается, и мы должны стремиться к тому, чтобы суметь продемонстрировать нашу правоту и мудрость нашим последователям.

И пусть все-таки в оформлении науки о власти торжествуют жизнь логика; более того, логика жизни и логика власти.

2. Логика власти

К числу общезначимых идей и областей кратологического знания, несомненно, надо отнести логику власти, хотя разработана она меньше других наук и в реальной практике властей соблюдается еще далеко не всегда.

Сама по себе логика как наука, истоки которой восходят к мыслителям Древней Индии и Китая, Греции и Рима и прежде всего к Аристотелю и мегарской школе, явилась закономерным результатом интеллектуального взросления человечества. Она пришла к нам через тщательную отработку и многовековую шлифовку своих четко сформулированных человеческим разумом общезначимых форм и средств мысли, необходимых для рационального познания в любой области науки. В. И. Даль лаконично и мудро сказал, что логика — "наука здравомыслия, наука правильно рассуждать; умословие".

Если есть логика жизни, логика хозяйствования, логика различных видов деятельности человека и есть логика науки, математическая логика, логика музыки и других областей человеческого познания и творчества, то мы будем правы, если поставим вопрос и о логике власти.

О логике вообще, логике формальной и диалектической, логике различных видов теоретической и практической деятельности написано много книг. История логики украшена такими именами, как Аристотель, Теофраст, Диодор, Филон, Апулей, Секст Эмпирик, Диоген Лаэртский, Цицерон, аль-Фараби, Ибн Сина, Ибн Рушд, Абеляр, И. Д. Скотт, У. Оккам, Ж. Буридан, Леонардо да Винчи, Ф. Бэкон, П. Гассенди, Г. Лейбниц, Дж. С. Милль, И. Кант, Гегель, Дж. Буль, Б. Рассел, А. Тьюринг, А. А. Марков, А. Н. Колмогоров и др.

Многие логики, так же как и многие обществоведы, увлекавшиеся логикой, выходили непосредственно в сферу политики и власти, пытаясь дознаться, царит ли логика в сфере власти и не является ли видимый алогизм решений и поступков власти своеобразным проявлением нетрадиционной, нестандартной, а порой и уникальной логики власти и властителей.

Логика власти (англ. logic of power, от греч. logike) — 1) разумность, правильность, подчиненность внутренним правилам, принципам как власти вообще, так и данной власти, ибо нередко поведение, действия реальных представителей власти бывают алогичны, идут вразрез с логикой; 2) развивающаяся система знаний, наука о законах и формах властного мышления; составная часть кратологии, комплексная, междисциплинарная область знания на стыке собственно логики и науки о власти.

О том, как велик объем предстоящих глубоких исследований логики власти, можно показать на многочисленных примерах ждущих своего часа разработок в области науки о власти:

• логика или алогизм властвования лиц, персон, правителей (Цезарь, А. Македонский, Петр I, Наполеон, Гитлер и т. д.);
• логика функционирования властных образований (империй, монархий, демократий и т. п.);
• логика деятельности эшелонов власти (верховная власть, правительство, местная власть);
• логика деятельности основных видов власти (законодательной, исполнительной, судебной, контрольной и т. д.);
• логика действия в реальных структурах и разновидностях власти (церковной, родительской, школьной, банковской) и т. д.

Множество проблем логики власти связано с функционированием и нормами конституций, права, законодательства. Они очерчивают круг властных функций и определяют ориентиры логичной разумной деятельности властей.

Очень широк круг и проблематики подготовки государственного персонала (служащих, чиновников) к восхождению во властных структурах по логически обоснованным ступеням с растущим кругом прав и обязанностей.

Поскольку мы вступаем в довольно редко исследуемую сферу знания, обратимся к общим сведениям о логике и покажем их применимость в области власти. Это относится к понятиям, суждениям, умозаключениям, определениям, правилам, принципам, силлогистике, индукции, дедукции, законам логики и т.д.

Самое главное, самое очевидное и самое трудное для восприятия власти и ее логики в том, что власть относится к числу тех немногих феноменов и факторов (как экономика, хозяйство, культура), которые рождает сама жизнь общества в целях создания благоприятной для выживания человека среды. Ее создает сам человек для себя. И насколько он логичен (и алогичен), настолько логичной оказывается и созидаемая им для себя среда обитания, существования.

Здесь нельзя не вспомнить весьма разумное и поучительное высказывание замечательного русского философа С. Н. Булгакова (1871— 1944) из его оригинального труда "Философия хозяйства" (1912):

"Жизнь есть то материнское лоно, в котором рождаются все ее проявления: и дремотное, полное бесконечных возможностей и грез ночное сознание, и дневное, раздельное сознание, порождающее философскую мысль и научное ведение, — и Аполлон, и Дионис. Чрезвычайно важно не упускать из внимания, что мысль родится из жизни и что в этом смысле философская рефлексия есть саморефлексия жизни, другими словами, начало логическое, логос жизни, выделяется из того конкретного и неразложимого целого, в котором начало логически непроницаемое, чуждое, трансцендентное мысли, алогическое нераздельно и неслиянно соединяется с началом логическим. Жизнь, как конкретное единство алогического и логического, конечно, остается сверхлогичной, не вмещается ни в какое логическое определение, имеющее дело лишь с ее гранями и схемами, а не с живою ее тканью, однако она не становится от этого антилогична или логически индифферентна. Она рождает мысль, она мыслит и имеет свое самосознание, она рефлектирует сама на себя. Начало логическое имеет свои границы, которых оно не может перейти, но в этих пределах оно нераздельно господствует. Алогическое не растворимо логическим и непроницаемо для него, но оно вместе с тем само связано Логическим. Логическое и алогическое сопряженны и соотносительны. Так свет предполагает постоянно преодолеваемую им тьму, а радость — непрерывно побеждаемую печаль (Шеллинг), так теплота любви порождается смягчившимся и потерявшим свою мучительную жгучесть огнем (Я. Бёме). Только при этом воззрении становится понятным факт мыслимости и познаваемости бытия, объясняется возможность философии, науки, даже простого здравого смысла, вообще всякого мышления, поднимающегося над инстинктом с его автоматизмом. Мысль родится в жизни и от жизни, есть ее необходимая "ипостась".

Собственно мысль, логичная или алогичная, рождаемая в жизни, движет и властителями и повелителями, и демократами и деспотами. Но на уровень логичного, тем более идеально-логичного правления человек, общество, государство, человечество идут долгими веками и еще далеко не вышли. Тем не менее эти субъекты исторического действия, конечно, уже далеко ушли от первоначальных точек неосознанного (часто инстинктивного) властительства в пору детства рода человеческого. Поэтому весь уже пройденный путь в сфере власти должен быть осмыслен как всей совокупностью наук о власти, так и каждой из них в меру ее способностей и возможностей. Этих областей кратологии мы уже назвали очень много и назовем еще немало, так что арсенал и потенциал возможностей познания власти, самопознания влаги очень велик, хотя используется пока крайне недостаточно.

Разумеется, продраться сквозь дебри, сквозь чащу алогизмов, загадок и тайн власти необычайно трудно. Вот почему надо всерьез трудиться над созданием логики власти и в силу требований логики самой жизни брать на вооружение все мудрое из опыта человека и человечества.

Уже в самом начале "Левиафана" Т. Гоббс так говорил о самом главном качестве правителя: "Тот же, кто должен управлять целым народом, должен постичь (to read) в самом себе не того или другого отдельного человека, а человеческий род". Вот с чего должна начинаться необычная и трудная логика властвования. Если уж крайне сложно постичь самого себя, то сколь же глубоки и многогранны должны быть качества лица (правителя), постигающего во имя успешного властвования сам род человеческий. Ясно, что для одного этот род будет исчисляться тысячами, а для другого — тысячами тысяч людей; для одного — небольшим районом (даже учреждением), для другого — целыми странами (блоками, союзами, группировками, коалициями государств). В таком постижении крайне трудная процедура состоит в том, чтобы определиться, как понимать людей, их интересы, цели, желания и как самому первовластителю определять свои цели, задачи и чувствовать ход дел.

Известный английский философ Джон Стюарт Милль (1806—1873) в 1843 году издал книгу "Система логики силлогической и индуктивной". На наш взгляд, именно Миллю удалось высказать точную и содержательную оценку логики, вполне применимую к трудноподдающейся осмыслению и анализу сфере логики власти.

"Логика есть наука не об уверенности, но о доказательстве или очевидности: ее обязанность заключается в том, чтобы дать критерий для определения того, обоснованна или нет в каждом отдельном случае наша уверенность, поскольку последняя опирается на доказательства...

Логика не тождественна с знанием, хотя область ее и совпадает с областью знания. Логика есть ценитель и судья всех частных исследований. Она не задается целью находить очевидность; она определяет, найдена очевидность или нет. Логика не наблюдает, не изображает, не открывает—она судит..."

В самом деле, в сфере власти пусть логика не учит, как править (это сделают другие), но пусть она судит о том, как идет правление — о мыслях, решениях и деяниях власти, — и пусть судит и высказывает свое мнение не только a posteriori, в зависимости от опыта, но и a priori — независимо от опыта.

К логике власти и властителей, к практике их деяний нередко обращаются историки или новые поколения лидеров, ставших у руля своих государств. Они часто говорят об опыте прошлого, хотя саму логику упоминают пока лишь изредка.

Но сегодня уже можно встретиться и с фактами обращения непосредственно к логике. Один из отечественных молодых политиков — А. В. Митрофанов в 1997 году издал книгу "Шаги новой геополитики". Как председатель комитета Государственной Думы по вопросам геополитики, он сумел проанализировать обширный и интересный материал. В книге есть заслуживающая внимания глава "Логика Сталина". В целом автору удалось правильно поставить столь сложную проблему. Приведем лишь один пример его рассуждений.

"Как политик от Бога (или от черта!), Сталин приложил свой природный дар к сохранению того государственного наследия, которое досталось ему от предыдущего поколения отечественных политиков. Строительство собственного государства проходило в условиях борьбы с правыми и левыми коммунистами.

Первые тянули государство в прошлое, но на основе крепких фермерских хозяйств. Весь деревенский люмпен предполагалось выселить в город для занятий промышленным трудом. Разумеется, о быстром росте тяжелой индустрии в этом случае следовало бы забыть.

Вторые призывали на основе имеющихся материальных и людских ресурсов закидать шапками танковые армады Европы и взять власть на континенте в свои руки. Столкновение с войсками Антанты на Висле и последующее поражение показали ошибочность такого подхода к реальным условиям. Сталин наблюдал за исходом наступления на Европу, что называется, из первого ряда. Будучи фактически главкомом левого фланга наступающих войск, он убедился, что крестьянская масса, даже вооруженная берданками и трехлинейками, бессильна перед небольшой, но хорошо вооруженной профессиональной армией. Армады аэропланов и танков перебороли конные армии.

Из битвы на Висле Сталин сделал два важных вывода: необходимость технического перевооружения армии и беспочвенность надежд на "солидарность социал-демократов" Европы. Этими принципами он руководствовался всю жизнь.

Логика событий указывала на третий путь, которым и пошел Сталин. Необходимо было смекалку и жизненные силы народа поставить на дело создания тяжелой промышленности. Для этого лучшие силы крестьянства следовало направить в города и на крупные стройки страны. Временной фактор определял возможность реализации плана только через жесткую централизацию процесса".

Думается, что здесь нет нужды обсуждать весь массив проблем, связанных с властью Сталина, с его культом и его злоупотреблениями властью. Мы лишь показали, что в ходе развития науки исследователи и сами практики обращаются и будут все чаще обращаться к анализу логики властно-государственных процессов, знание которой помогает мудро и результативно править.

Разумеется, в практике правления и впредь придется иметь дело с миллионами людей (у каждого из которых свои взгляды и интересы) и, балансируя между ними, искать пути организации сожительства огромных масс граждан в рамках современных государств. Логика этой трудной деятельности будет требовать осторожности и осмотрительности, прозорливости и хитрости, расторопности и дипломатических уверток не только на международной арене. Логика власти должна конечно же помогать находить оптимальные решения в каждой из сфер жизни — в хозяйстве, в организации труда, его оплаты, отдыха и т. д.

Но, как и в прошлом, нельзя будет полностью избавиться, даже при строгом следовании логике, от такого неблагоприятного фактора, как злоупотребления властью. Они могут возникать по разным причинам — и от удовольствия обладания властью, и от полной бесконтрольности, и от сугубо психологических особенностей властителей и т. д.

Проблемы эти давно волновали и беспокоили людей думающих, умевших мыслить широко и масштабно.

Так, Иммануила Канта (1724—1804) всерьез беспокоила неизбежность злоупотреблений со стороны лиц, облеченных властью. В этой связи он писал: "Ведь каждый облеченный властью всегда будет злоупотреблять своей свободой, когда над ним нет никого, кто распоряжался бы им в соответствии с законом. Верховный глава сам должен быть справедливым и в то же время человеком. Вот почему эта задача самая трудная из всех; более того, полностью решить ее невозможно; из столь кривой теснины, как та, из которой сделан человек, нельзя сделать ничего прямого. Только приближение к этой идее вверила нам природа. Что эта проблема решается позднее всех, следует еще из того, что для этого требуются правильное понятие о природе возможного (государственного) устройства, большой, в течение многих веков приобретаемый опыт и, сверх того, добрая воля, готовая принять такое устройство. А сочетание этих трех элементов — дело чрезвычайно трудное, и если оно будет иметь место, то лишь очень поздно, после многих тщетных попыток".

По замыслу героическая, а по сути, как оказалось, утопическая и фантастическая попытка решить проблему — по-человечески устроить общество и по-человечески устроить власть — была предпринята на многострадальной земле российской. Она, к сожалению, не удалась. Не удалась потому, что ни человек (сравнительно тщательно отобранные для этого миллионы — члены партии), ни теория (сравнительно долго, всесторонне и напряженно разрабатывавшаяся для этого совокупность идей и установок), ни сами вожди (правящие единицы) не справились с беспрецедентной задачей. Погубило эту попытку прежде всего злоупотребление властью, нежелание считаться с интересами и волей других миллионов людей. А стратегический просчет оказался изначально заложенным в исходной концепции — в теории.

Остановимся на этом важном вопросе из области логики власти.

Один из главных, фундаментальных выводов-просчетов был сформулирован К. Марксом и Ф. Энгельсом в "Манифесте Коммунистической партии" следующим образом: "Политическая власть в собственном смысле — это организованное насилие одного класса для подавления другого". ,

Такой изначальный курс на безоговорочное насилие, его абсолютизацию в устройстве власти был ошибочен, ибо нес грандиозные потрясения человеческому обществу, его разбалансирование. Фактически, провозгласив своей задачей создание общенародного государства, КПСС в своей программе пересмотрела именно этот опасный вывод, пронизанный идеей насилия и непримиримой классовой борьбы.

Роль человека, таким образом, очень сложна. Как обстоит дело с обитателями других планет и их природой, мы не знаем; но если мы это поручение природы хорошо исполним, то можем тешить себя мыслью, что среди наших соседей во Вселенной имеем право занять не последнее место. Может быть, у них каждый индивид в течение своей жизни полностью достигает своего назначения. У нас это не так; только род может на это надеяться.

Где же тогда логика во все еще сохраняющемся преклонении перед политической властью? Если сегодняшние учебники по политологии в центр внимания ставят вопросы политической власти, то что же они имеют в виду: неужели проблемы такого насилия и борьбы и призыв к ним?

И кто же тогда представляет сегодня эти борющиеся классы и какой диктатурой должна разрешиться их борьба? И как быть с идеей общественного согласия, консенсуса, да и просто с поиском национальной идеи?

И не лучше ли более фундаментально и всесторонне, а не однобоко и догматично посмотреть на феномен и институт власти?

Да и не пора ли вообще перестать увлекаться пропагандой взрывоопасной идеи насилия и политической власти? И если сами политологи не догадываются, как им расстаться с центральной идеей своей науки, то следовало бы предложить им присесть, подумать, посоветоваться, поискать новые пути и новые идеи, а самой идее политической власти дать отдохнуть и тихо заснуть. А там, глядишь, как и рассчитывал марксизм, эта идея вместо государства возьмет и отомрет. Как же быть с самим государством и государственной властью, жизнь покажет. Не надо ее подгонять и не надо ее загонять в придуманные схемы.

Автор отнюдь не торопится приписывать себе первенство в таких "смелых" предложениях. Напомним хотя бы такой факт. В 1989 году вышла книга "Пульс реформ". Ее составителем был Ю. М. Батурин. В статье "Сверим ориентиры: наука о государстве и праве нуждается в радикальном обновлении" Л. С. Мамут довольно тактично отмечал, что есть еще люди, которые "полагают, будто отсутствуют проблемы гипотетичности, неполноты, подчас ошибочности отдельных суждений классиков о власти и политике, праве и государстве. Ими плохо улавливаются те рассогласования и противоречия, которые есть в работах К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина"., К сожалению, "люди" не прочли и не услышали этого в 1989 году.

Автор данной книги по собственному непростому опыту может сказать, сколь больших усилий стоит и как нелегко дается переучивание со 100-процентного доверия к марксистской литературе 100—150-летней давности на осмысление современных явлений, процессов, идей, перспектив национального и планетарного социально-экономического, властного и культурно-информационного развития.

Поэтому хочется просить читателя еще раз вдуматься в логику (и алогизм) былой прописной "капитальной" формулы: "Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым". Можно ли наше еще недавно "новое советское общество" (разумеется, вместе с новым советским человеком) теперь считать старым? Когда и почему оно вдруг состарилось и как вдруг забеременело более новым обществом? Кто был у него повивальной бабкой? И могут ли, простите, у нашей матери-Родины быть еще новые беременности?

Завершая наш нелегкий экскурс в такую область знания, как логика власти, и признавая все трудности и алогичность властей и мыслителей разного рода на долгом пути человечества в завтрашний день демократизации, справедливости, добра, благополучия, мира, спокойствия, информатизации, следует сказать, что до сих пор род людской все еще так и не обладает разработанной концепцией, необходимой для того, чтобы строить власть логично и мудро.

Еще десяток лет назад нашлось бы много рекомендаций по этому поводу со стороны марксизма-ленинизма.

Подумаем всерьез над тем, что в конце своей деятельности внушал России (советской) В. И. Ленин: "Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть".

Правда, он заявлял это в пылу острой полемики в 1920 году и приводил определения, выдвинутые еще в 1906 году, причем добавлял: "Хорошо ли, что народ применяет такие незаконные, неупорядоченные, непланомерные и несистематические приемы борьбы, как захват свободы, создание новой, формально никем не признанной, революционной власти, применяет насилие над угнетателями? Да, это очень хорошо. Это — высшее проявление народной борьбы за свободу". Хочется все-таки думать, что, даже понимая, чем грозят такой призыв к диктатуре и оправдание насилия, вождь пролетариата, при всей своей революционной нетерпимости, видимо, не допускал мысли о тотальном взаимоистреблении народа России.

Установление именно такой диктатуры —это даже не монархия, не самодержавие, не абсолютная власть. Это — дикий безграничный властный произвол, от которого никому, нигде и никогда не укрыться. Такой установкой можно оправдать с позиций формальной логики тюрьмы, ссылки, концлагеря, и не только те, через которые прошли большевики до 1917 года, но и те, что самих большевиков настигли и поглотили в 30-е годы, увенчавшиеся расстрелами без суда и следствия.

Напомним и о том, как логически противоречили упомянутые "научные взгляды" на диктатуру идеям, оценкам и суждениям выдающихся мыслителей древности, о которых с уважением говорили К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. Вот только некоторые примеры.

Платон писал: "Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там же, где закон — владыка над правителями, а они — его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут даровать государствам боги". Еще раз напомним, что сходные взгляды высказывал и Аристотель: "Там, где отсутствует власть закона, нет места и (какой-либо) форме государственного строя. Закон должен властвовать над всеми...". "Да и что такое государство, как не общий правопорядок?" — вопрошал Цицерон.

А как же из приведенного "научного понятия диктатуры" логически вывести полновластие народа и Советов, политические свободы, права человека, разделение властей, верховенство закона; как в соответствии с этим понятием сделать народ источником власти, проводить выборы властей и осуществлять контроль за властью и т. д.? И можно ли вообще такое диктаторское государство сделать правовым, конституционным, а общество гражданским и человечным?

Рассуждая по поводу всех этих решающих принципов и показателей логики, нормального устройства жизни людей в обществе и вступая теперь уже в логическую полемику с классиками марксизма-ленинизма (пока можно), нельзя не видеть возможного возражения: "Ну что вы тут прицепились к диктатуре, к политической власти пролетариата, время уже давно ушло, а вы теперь цепляетесь к терминам?" Ответов здесь два.

Первый. Если то время ушло, то надо сделать практические выводы, чтобы подобное время — с подобными вождями, целями, установками и бесчеловечной жестокостью — снова не пришло.

Второй. Насчет терминов. Доверимся русскому философу П. А. Флоренскому (1882—1943). В 1917 году он очень мудро говорил студентам Московской духовной академии насчет терминов: "Суть науки — в построении или, точнее, в устроении терминологии. Слово, ходячее и неопределенное, выковать в удачный термин — это и значит решить поставленную проблему. Всякая наука — система терминов. Поэтому жизнь терминов и есть история науки, все равно какой, естествознания ли, юриспруденции или математики. Изучить историю науки—это значит изучить историю терминологии, т. е. историю овладения умом предлежащего ему предмета знания".

Вот и давайте задумаемся: во что же обошелся России, и не только России, а многим народам и прежде всего самому пролетариату, термин "диктатура пролетариата"? Во что обошлись нашей "Планете Разума" и такие термины, как "революционное насилие", "экспроприация экспроприаторов", "политическая власть пролетариата" и даже "большевики" с "меньшевиками". То-то теперь нередко голоса раздаются: может, в светлое будущее можно было легче и спокойнее прошагать, минуя диктатуру пролетариата?

Будем надеяться, что XXI век всех рассудит, если, конечно, никто не предложит установить в будущем "информационную диктатуру", хотя пока еще и неизвестно, чью именно.

Воистину пора соглашаться, что диктатура как тип власти вообще никакая никому не нужна.

Именно для того чтобы не было никакой диктатуры, и необходима глубоко продуманная и разумно проводимая в жизнь всеобщая наука о власти. И среди ее многочисленных областей нужны и логика власти, и педагогика и психология власти, и этика власти, и другие полезные области знания.

3. Педагогика и психология власти

Данный параграф, как и последующие, будет касаться в общем-то почти не рассмотренных в науке проблем. Они чаще всего прекрасно выписаны в драмах, трагедиях, экзотических повестях или фантастических романах. Уход со сцены в России псевдовластного марксизма, державшего в строжайшей узде любые отклонения от предписанных догм, позволяет попытаться привлечь внимание к острым и ждущим своего освещения вопросам. Ввиду их неразработанности многие из этих вопросов будут лишь названы, упомянуты, но они ждут и, будем надеяться, дождутся своего часа. Этим своего рода психолого-педагогическим вступлением можно, пожалуй, открыть сюжеты, связанные с педагогикой власти и психологией власти. В российской литературе последних десятилетий можно отыскать лишь единицы научных работ, касавшихся таких тем. Сейчас эти темы выплеснула мемуарная литература. Но это все-таки не наука. Обратившись к нашей дореволюционной литературе и даже зарубежной научной литературе, мы убедимся, что там авторов все-таки больше. Но даже Ф. Ницше в своей книге "Воля к власти" заводил речь о "психологии философии" и "физиологии искусства", а отнюдь не о психологии власти, не о физиологии власти и не об искусстве власти.

Как же видятся сегодня педагогика власти и психология власти? Обычно педагогика и психология рассматриваются вместе, поэтому и у нас они находятся именно в такой связке, хотя несомненны самостоятельность и автономия каждой из этих областей знания. Особенно это относится к обособленности самой психологии и психологии власти, которые не только тяготеют к соседству с психологией бессознательного, но и вообще близки к биосоциальной и медикосоциальной проблематике.

Итак, обратимся к педагогике.

Педагогика (англ. pedagogy, pedagogics, от греч. paidogogike, от pais (paido.s) — дитя и ago — веду, воспитываю) — наука о воспитании и обучении человека, исследующая сущность, цели, задачи, закономерности и социальную роль воспитания. Педагогика призвана готовить человека к цивилизованному образу жизни, в том числе к пониманию сути государства и власти, к умению правильно вести себя с властями, а если придется, то и разумно властвовать.

Педагогика власти (англ. pedagogy of power) — система знаний на стыке педагогики и кратологии; одна из формирующихся областей кратологии. В ней с позиций педагогической науки должны исследоваться суть, необходимость, возможность и особенности воспитания и образования лиц, занятых деятельностью (или готовящихся к ней) в столь сложной, трудной, деликатной и в то же время авторитарной сфере, как власть. Педагогике власти надлежит иметь систему представлений о педагогических условиях, характеристиках и факторах властной практики, возможностях и пределах педагогического влияния на управляемых и подвластных со стороны обладателей власти.

По мере демократизации жизни общества, его движения к правовому государству все более остро встает проблема педагогической культуры властей, властителей и подвластных.

Поскольку кратология и право — науки близкие, соседствующие, взаимодействующие и нуждающиеся в педагогическом обосновании и использовании педагогики, то неудивительно, что наиболее творчески одаренные и последовательные отечественные ученые обращались к проблемам педагогики власти.

Л. И. Петражицкий (1867—1931), возглавлявший в 1898—1918 годах кафедру философии права Петербургского университета, в своем труде "Введение в изучение права и нравственности. Основы эмоциональной психологии" (1908 г.) специально подчеркивал важность психологии и педагогики. Он писал: "Историю человеческих учреждений, в частности, например, социально-экономических организаций, только и можно понять путем анализа соответственных правовых систем (например, системы рабства, либерально-капиталистической системы, зачатков системы социализации народного хозяйства) с точки зрения их мотивационного и педагогического значения.

Миссия будущей науки политики права состоит в сознательном ведении человечества в том же направлении, в каком оно двигалось пока путем бессознательно-эмпирического приспособления, и в соответственном ускорении и улучшении движения к свету и великому идеалу будущего.

Из предыдущего вытекает, что политика права есть психологическая наука.

Теоретическим базисом ее должно быть общее психологическое знание факторов и процессов мотивации человеческого поведения и развития человеческого характера и специальное учение о природе и причинных свойствах права, в частности учение о правовой мотивации I и учение о правовой педагогике.

Основным методом правно-политического мышления является психологическая дедукция, умозаключение на основании подлежащих психологических посылок относительно тех психических — мотивационных и педагогических — последствий, которые должны получаться в результате действия известных начал и институтов права или относительно тех законодательных средств, которые способны вызвать известные желательные психические — мотивационные и педагогические — эффекты".

Сошлемся и на известного российского правоведа, историка и теоретика педагогики С. И. Гессена (1887—1951). Будучи в эмиграции, в Берлине в 1923 году он издал труд "Основы педагогики", суммировавший его философские, правовые и педагогические воззрения на индивидуальное измерение человека, отстаивавший демократический плюрализм интересов человека в мире власти.

Немало полезных педагогических идей для властной практики и кратологии содержат идеи таких мыслителей, как Я. А. Коменский (1592—1670), И. Г. Песталоцци (1746—1827), и педагогические системы российских педагогов-творцов К. Д. Ушинского (1824— _870/71), А. С. Макаренко (1888—1939), В. А. Сухомлинского •918—1970)и др.

Развитие отечественной кратологии и педагогики, несомненно, будет вести и к развитию стыковых областей знания, к числу которых в нашем случае мы относим педагогику власти, или, говоря иначе, кратологическую педагогику. Вместе с тем ясно, что вопросы власти должны находить более полное отражение в истории и теории педагогики, в психологической, вузовской, школьной, военной педагогике, различных секторах профессиональной педагогики (например, педагогика гос-служащих) и других областях педагогических знаний. |;4,- Что следует отметить, говоря о психологии власти?

Сегодня в России складывается довольно благоприятная обстановка для разработки психологии власти как науки. Накоплен богатый опыт разработки сугубо психологических проблем, широко представленных в научной литературе. Надо отметить здесь большой вклад таких ученых, как Г. М. Андреева, Г. Г. Дилигенский, В. П. Зинченко, А. И. Китов, А. А. Леонтьев, Б. Ф. Ломов, Б. Д. Парыгин, С. Л. Рубинштейн, Д. Н. Узнадзе, Д. Б. Эльконин. Издаются содержательные словари. Заслуживают внимания издания зарубежных авторов, переиздания трудов отечественных ученых, хотя до многих интересных публикаций дореволюционного периода наши руки пока еще не дошли.

В настоящее, казалось бы непростое, время мы тем не менее располагаем необходимыми условиями для разработки очень важной, сложной и перспективной области знаний — психологии власти. При этом надо принимать во внимание богатую динамику развития соответствующих историко-психологических разделов науки, позволяющих квалифицированно и доказательно внедрять систему кратопсихологических знаний.

Не зря в свое время Р. Иеринг еще в 1877 году писал: "История власти на земле представляется историей человеческого эгоизма, последняя же состоит в том, что эгоизм научается, доходит до разумения, каким образом надлежит пользоваться властью с той целью, чтобы не только сделать чужую силу безвредною, но и полезною. На всякой ступени развития, как на низшей, так и на высшей, это разумение, обусловленное собственным интересом, служит настолько же к усилению, насколько и к умерению власти; гуманность, до которой возвышается человек, в ее первоначальном источнике есть не что иное, как самообуздание власти и силы, обусловленное разумно понятым собственным интересом.

Первым шагом на этом пути было рабство. Победитель, вместо того чтобы казнить побежденного неприятеля, начал оставлять ему жизнь, нашел, что живой раб ценнее трупа неприятеля; он стал щадить последнего по той же причине, по которой хозяин щадит домашнее животное..."

Насколько же мудрее и дальновиднее должны быть теперь властители если не жестокого XX века (полного дикости и варварства), то хотя бы XXI века.

Необходимая всем психология власти (англ. psychology of power) это одна из наук на стыке психологии и кратологии, фактически составная часть кратологии. Эта наука дает представление о закономерностях, механизмах и фактах психической жизни человека, оказавшегося в структурах власти и у ее руля, а также о влиянии психических процессов и проявлений у множества подвластных непосредственно на власть.

Ввиду особой скрытности образа мышления и действия реальных рпиц, стоящих у власти, эта сфера весьма трудна для изысканий и научного анализа, а потому разработана слабо, в том числе и в российской науке. В прямой постановке вопросы психологии власти пока крайне |редко рассматриваются отечественными учеными. Можно назвать Клишь единицы авторов, обращающихся к этой тематике: В. Д. Попов, А. И. Соловьев, А. А. Силин. Имеющиеся публикации пока еще не дали развернутого обобщающего представления об этой науке. Рассмотрение ее по большей части идет наряду с другими сферами знания — философией, социологией, правом, политологией.

Вместе с тем растет объем публикаций, охватывающих чрезвычайно интересный с научной, да и обыденной точки зрения материал, дающий яркие, впечатляющие, а порой ужасные и отталкивающие картины влияния психики властителя, психологии повелителя на власть, на властные процессы.

Наиболее продуктивно потрудились в этой сфере зарубежные ученые. Теперь свой вклад начинают вносить и российские исследователи, получившие, наконец, определенную свободу для анализа властной практики, как российской, так и мировой. При этом конечно же в пору становления психологии власти, как и любой другой науки, надо внимательно, тщательно разрабатывать и теорию, и логику, и сущность, и содержание, и особенности, и функции этой области знания.

Здесь дороги мысли и наблюдения не только нынешних ученых и Правителей, но и властителей и мыслителей других времен и народов. Например, среди внимательно раздумывавших над судьбами властей, Властных учреждений и их психологией был и опытнейший российский государственный деятель П. А. Столыпин. Он говорил: "...правительство, действующее не в безвоздушном пространстве, должно было знать, кто придет час и оно столкнется с двумя самостоятельными духовными вирами — Государственной думой и Государственным советом. Но так как эти два духовных мира весьма между собой различны, то люди, искушенные опытом, находили, находят и теперь, что правительство должно было мириться с политикой, скажем, некоторого оппортунизма, с политикой сведения на нет всех крупных, более острых вопросов, между прочим и рассматриваемого нами теперь, с политикой, так сказать, защитного цвета. Эта политика, конечно, не может вести страну ни к чему большому, но она не приводит и к конфликтам. Очевидно во всяком случае, что ключ к разъяснению возникшего недоразумения — в оценке и сопоставлении психологии Государственного Совета, Государственной Думы и правительства".

Уж если в начале XX века речь заходила на высшем уровне о психологии властей и психологии властных учреждений, то, видимо, и в нынешнее время могут возникать аналогичные вопросы, и они должны тщательно учитываться и анализироваться. Это важно для того, чтобы Россию сделать могучей и достойной страной, великой Россией. В заботах о будущем нашего Отечества различного рода психологические аспекты и факторы, особенно относящиеся к власти, должны учитываться со все большим усердием и тщательностью.

А. И. Соловьев в статье "Психология власти" писал: "Чем последовательнее будут выдержаны и воплощены основополагающие принципы демократии, тем будут эффективнее преодолеваться предрассудки и стереотипы массового сознания, отождествляющие статус управляемого с ролью подвластного, возникать потребность во властном волении, соучастии во власти, управлении делами общества и государства. Смешанная экономика, плюралистическая организация политических отношений, создание оппозиционных структур власти, духовная свобода — это главные врачеватели гражданской психологии, средства поиска социальных ценностей, которые способны сплотить и стабилизировать общество, снизить удельный вес безответственной активности людей, поднять уровень моральных требований к гражданскому поведению электората и селектората".

Психология власти стоит наиболее близко к политической психологии. Поэтому охарактеризуем содержание и этой области знания.

Политическая психология (англ. political psychology) — одна из составных частей политологии, область науки, изучающая психологические компоненты политического сознания, деятельности и ценностных ориентации людей, социальных групп, национальных образований, органов государственной власти, которые проявляются в конкретных действиях и поступках. Понимание и осмысление психологических механизмов внутренней и внешней политики — одно из важнейших условий политической деятельности, и особенно многогранной деятельности органов власти.

Из всей сферы социально-психологического знания политическая психология и особенно психология власти не только очень нужные и интересные области теории, но и самые сложные, трудные, острые, жесткие и даже жестокие. Это именно та зона теории и практики, где наиболее чувствительно и болезненно дают о себе знать человеческие агрессивность, деструктивность, жестокость, садизм, мазохизм.

Чего стоит одна фраза Эриха Фромма: "Я думаю, что главным мотивом для Сталина было наслаждение своей неограниченной властью:

"Хочу — казню, хочу — помилую".

Эта оценка фактически ставит под сомнение, если вовсе не перечеркивает любые уверения в глубокой приверженности Сталина и сталинистов к идеям и идеалам коммунизма. Хотя, думается, и она не вычеркивает из истории столь противоречивую и влиятельную фигуру, " немало потрудившуюся на пользу державы.

Э. Фромм вправе был сказать о себе: "Я занялся изучением агрессии и деструктивности не только потому, что они являются одними из наиболее важных теоретических проблем психоанализа, но и потому, Что волна деструктивности, захлестнувшая сегодня весь мир, дает основание думать, что подобное исследование будет иметь серьезную практическую значимость".

В фокусе всех современных борений в человеческом сообществе, а в эпицентре их оказались сегодняшние жители России и русскоязычные граждане многих стран, особое значение приобретает необходимость глубочайшего всестороннего анализа психолого-кратологической и управленческой проблематики.

К сожалению, эти проблемы мало анализировались в прошлом. Правда, их рассматривали М. Вебер, А. Файоль, Ф. Тейлор, Г. Форд, А. Гастев, А. Богданов, П. Керженцев. В настоящее время серьезные, обстоятельные исследования начинают выходить в свет.

Проблемы психологии власти, психологии социального управления, психологии политических конфликтов и борьбы, и прежде всего собственно психологии борьбы за власть и удержания власти будут в ближайший период стоять на первом плане (и не только в России), а потому и нужна их первоочередная научная разработка.

4. Этика и эстетика власти

Сейчас мы подошли к проблемам еще двух важных областей знания, которые помогают основательнее постичь природу и все своеобразие власти и властей. Это две важнейшие философские науки — этика. эстетика, о которых сказано, казалось бы, бесконечно много и написаны за века пирамиды книг. Самую общую картину рисуют здесь разнообразные словари.

Но, сколько бы ни произносилось слов по поводу этики и эстетики (а теперь еще и с помощью бесчисленных сетей информатики с их возможностями), эта тема так и не будет никогда исчерпана до конца. И в этике, и в эстетике существует множество направлений, теорий, концепций, которые будут появляться и далее.

Напомним аксиологию (о ней разговор впереди), деонтологию, метаэтику, нормативную этику. Задумаемся над этическим абсолютизмом, автономной этикой, гедонизмом, эвдемонизмом. Поразмышляем над аналитической эстетикой, информационной эстетикой, метаэстетикой, эстетикой позитивизма и прагматизма, эстетикой труда и спорта и множеством других теорий и направлений.

Несомненно, мы и вправе, и обязаны ставить и решать вопросы и об этике власти, и об эстетике власти, тем более что со времен Аристотеля и доныне десятки и сотни выдающихся умов человечества касались этих проблем, искали ответы и порой отваживались давать свои советы в этой области властителям и властям. Поставим же и мы вопросы этого рода.

Этика (греч. ethika, от ethos — обычай; лат. ethica) — философская наука, объектом которой является мораль.

Аристотель отличал учение о нравственности (морали) от обыденного морального сознания людей, стихийно формирующегося в разнообразной и противоречивой жизненной социальной практике человека.

Можно ли желать большего в сфере власти, чем ее законопослушность, соблюдение норм права и приверженность высоким принципам морали? Другое дело, что это неимоверно трудно и для лиц, облеченных властью, особенно высшей, и для их окружения.

Этика власти (англ. ethics of power) — 1) соблюдение властью норм морали и нравственности; 2) система представлений, знаний на стыке этики и кратологии, которая может рассматриваться как одна из наук о власти.

Этика власти занимается исследованием места морали в системе властных отношений, в деятельности правителей и органов власти, теоретически обосновывает необходимость и важность нравственного поведения властей, дополняющего и развивающего их приверженность нормам права, вырабатывает соответствующие рекомендации для властной практики.

Как показывает исторический опыт, этика в поведении и действиях властей всегда оставалась узким местом, страдала изъянами. Их преодолению должно послужить формирование демократического, правового государства XXI века. В этом смысле у понятия "этика" большое будущее.

Этика власти призвана занять свое собственное особое место как область знаний, характеризующих установки, позиции и поведение властей (и лиц, и органов), согласуемые с этическими принципами, нормами морали, которые в цивилизованном обществе все чаще предопределяют оценки, решения и поступки самих субъектов власти.

В общей, даже несистематизированной характеристике основных принципов морали хорошо видно, как они вторгаются в сферу властвования какие требования предъявляют к властям и какие ожидания и надежды рождают у подвластных. Это относится и к деятельности властителя, качествам его личности, его ценностно-нормативным представлениям и ориентациям.

В этом свете можно вести речь о благодеяниях и злодеяниях властей, о мотивах, намерениях и целях власть имущих, о культуре, гуманизме, ответственности, самовоспитании, стыде, совести, чести и вместе с тем о зле, грубости, хамстве, бесчеловечности, волюнтаризме, догматизме, фанатизме, фарисействе, аморализме, цинизме и эгоизме в делах, поступках, принципах лиц, оказавшихся у власти.

Эта тема привлекала множество мыслителей. Блистательный П. Гольбах (1723—1789) создал труд "Основы всеобщей морали, или Катехизис природы", а в 1770 году опубликовал работу "Этократия, или Управление на основе морали". В ней он намечал продуманную общественно-политическую программу буржуазно-демократического правительства. Для этого П. Гольбах предлагал передать национальному собранию законодательную власть, выработать и принять комплекс основных законов, обеспечивающих свободу, собственность и безопасность подданных. Он предлагал рассматривать воспитание как дело государства, отделить церковь от государства, провести судебную реформу и много других мер, а также решительно осуждал милитаризм и войны.

Очень многое для развития представлений об этике власти сделали отечественные мыслители.

"Где есть беззаконие, там должен быть и протест. Он может быть практически бесполезен, но он всегда нравственно необходим. Это не только право, это прямая обязанность каждого гражданина... обязанность, от исполнения которой зависит прочное утверждение законного порядка в русском обществе", — писал выдающийся политический мыслитель России Б. Н. Чичерин еще в 60-е годы XIX века.

Заслуживают внимания взгляды виднейшего российского философа И.А. Ильина (1882—1954). Человек, по Ильину, — существо прежде всего духовное, вместилище религиозного опыта, вечного божественного начала. По мнению Ильина, государство, власть и право базируются в первую очередь не на силе "приказа и угрозы", а на духовном авторитете, духовной правоте, на "содержательной верности издаваемых повелений и прав". Государственная власть есть духовная, волевая сила. Власть — тонкое искусство; она должна обладать "душевно-духовной прозорливостью", способностью понимать жизнь людей, умением их воспитывать. Властвующий должен не только хотеть и решать, но и других "систематически приводить к согласному хотению и решению". Поэтому, подчеркивал И. А. Ильин, подлинная основа власти — нравственно-религиозная.

Трудно перечислить профессионалов разных областей знаний, фактически уделявших внимание этике власти, даже если они и не именовали так эту сферу теории и практики.

Спектр морально-этических проблем, связанных с властью и нередкими обличениями властителей, как хорошо известно из отечественного и мирового опыта, необычайно велик.

Коснемся лишь такой деликатной темы, как брачно-семейные отношения властителей и властительниц и их сексуальные похождения. Вот лишь некоторые сюжеты из книги М. Салливан "Любовницы американских президентов": Джек и богиня секса; Одиночество сумасшедшего монарха; Похоть сердца и гордость страсти; Идеальный развратник; Президент и его наложница; Многоженец поневоле; Сомнительный холостяк; Был ли... гомосексуалистом; Президент с омертвевшим сердцем и др.

Действительно, вопросы теории и практики этики власти всегда интересовали и волновали людей различных стран и эпох, различных слоев и уровней, и, видимо, эта проблема останется и в будущем и актуальной, и важной, и жгучей.

А теперь обратимся к эстетике, тесно связанной с этикой, и в особенности в сфере власти.

Эстетика (от греч. aisthetikos — чувственный, чувствующий, относящийся к чувственному восприятию) — философская наука, изучающая сферу эстетического как своеобразного (специфического) проявления ценностного отношения между человеком и обществом (миром) и область художественной деятельности людей.

Проблематика эстетики известна издавна и всегда активно обсуждалась, а сам термин введен в 1735 году немецким философом А. Баумгартеном (1714—1762) для обозначения "науки о чувственном знании", постигающем и создающем прекрасное и выражающемся в образах искусства.

Власть, даже будь она сама по своим деяниям безобразной, никогда не обходила вниманием прекрасное и не уклонялась от возможности поставить прекрасное себе на службу. Начиналось это с поощрения приятной ее слуху лести и венчалось грандиозными архитектурными, планетарными и космическими проектами. '

Фактически в сферу эстетики власти выходили Кант, Гегель и другие мыслители. Не обошел ее и марксизм.

К сожалению, идеи эстетики, восходящие к Платону и Аристотелю и насчитывающие на путях своего развития и обогащения множество известных имен, в сфере науки о власти находили пока мало применения. Дело в том, что самой по себе разработанной кратологии не было. Поэтому проблематика обслуживания власти миром прекрасного решалась по другим "ведомствам", прежде всего в области литературы и искусства. Здесь ведь торжествуют никогда не исчерпывающие себя возможности поэзии, музыки, песен, танцев, всегда приятных человеку, услаждающих слух и ублажающих зрение властителей.

Эстетика власти (англ. aesthetics of power, от греч. aisthetikos) — это, во-первых, возможное проявление во властной практике поистине величественного, достойного, прекрасного, особенно во времена, когда власть и властители находятся на подъеме, творят общеполезные, запоминающиеся, возвышенные дела в мирную пору и даже в лихую годину защиты, отстаивания интересов государства; во-вторых, практически возможная и допустимая постановка вопроса о совокупности знаний на стыке собственно эстетики и кратологии, знаний, относящихся к осмыслению проявлений возвышенного, достойного и прекрасного во властной практике, рассчитанного на эстетическое восприятие актов и акций властей согражданами или подвластными.

Эстетика власти может проявляться в различного рода торжествах, празднествах, их оформлении, преподнесении, в разнообразных ритуалах, символике, атрибутике, церемониалах и т. д.. Об этом уже было многое сказано в предыдущих главах книги.

Само собой разумеется, эстетика власти не должна быть сводима к чисто внешнему эффекту. Уже в Российской империи признавалось большое влияние атрибутики, ритуалов и т. п., производимое на личность, ее настроение, психику, отношение к делу, на служение России и государю императору. Эти идеи учитывались и закладывались в практику государственного награждения, величания, возвышения и т. д..

Практика советских времен — серпа и молота и красного флага — в своеобразной форме тоже обращалась фактически к эстетике власти. Это оригинально проявилось во времена Сталина и великих строек коммунизма. Но аскетизм, защитные гимнастерки, фуражки, погоны и сапоги трудных военных и послевоенных лет конечно же не позволили использовать огромный эстетический потенциал и традиции нашего Отечества.

Однако не будем излишне сгущать краски над прожитыми советскими людьми годами и не станем забывать достойные дела и свершения советского народа. Это ведь было бы и аморально, и антиэстетично.

В самом деле, не только к победе в Великой Отечественной войне, не только к триумфу Ю. А. Гагарина сводится то доброе, что было и нравственным, и эстетическим подвигом тех долгих 70 лет. Здесь взгляд должен быть теперь уравновешенным и здравым. Годы Советской власти означали не только нравственный подъем духа миллионов людей (а вовсе не одно лишь самопожертвование), но и эстетически впечатлявшие в свое время демонстрации, церемонии, сооружения. Благо, что даже на запуске в космос В. Ф. Быковского и В. В. Терешковой довелось автору присутствовать, с великими конструкторами, начиная с С. П. Королева общаться и потом рассказывать об этом соотечественникам, а в меру возможного и в печати.

И этично, и эстетично с сегодняшних позиций и властям, и гражданам воздавать должное прожитым нашей страной десятилетиям и векам. Перед современной Россией открыты большие возможности поставить этику и эстетику власти на службу интересам возрождения и возвеличения нашей Родины.

5. Междисциплинарные области кратологического знания (аксиология власти, акмеология власти, имиджелогия и морфология власти)

В общей системе постоянно развивающегося человеческого знания каждый век новой и новейшей истории, отражая активный поиск научной мысли, формирует все новые и новые области, позволяющие все полнее и глубже отражать и осмысливать окружающий мир, жизнь человека, общества, государства, власти.

Про XX век, похоже, в будущем станут говорить, что в нем развитие наук шло по убедительной восходящей экспоненте. Закономерно возникавшие все новые и новые "логии" создавали и продолжают создавать разностороннюю и глубокую картину мира вообще и мира человека в частности. Еще раз подчеркнем и новизну возникающих областей знания, и обогащение совокупности уже давно сложившихся и продолжающих развиваться отраслей науки.

Среди формирующихся междисциплинарных гуманитарных областей кратологии мы остановимся сейчас на возможностях, открываемых для углубления представлений о власти в таких областях знания, как аксиология, акмеология, морфология и даже мифология. Перечень подобного рода областей знания, восходящих к естественным и техническим наукам, будет продолжен в следующей главе.

Феномен власти настолько разносторонен, что он постоянно требует обращения к разнообразным его проявлениям. Неудивительно, что речь заходит и о ценности власти, и об ее ценностях, и о ее высотах, вершинах, и о круге лиц и социальных групп, в первую очередь с ней соприкасающихся, в ней заинтересованных и ею пользующихся, а также о создании привлекательного образа властителей и власти, преодолении возникающих здесь недоразумений, конфликтов, слухов, мифов и т. д.

Для человека, находящегося у власти или идущего к власти, почитающего власть или недовольного ею, она то привлекательна, то отталкивающа совокупностью своих достоинств или недостатков, приносимых благ и привилегий или их недоступностью. Исчерпать эти проявления власти и ее свойств, возможностей конечно же нельзя, но привлечь к ним внимание, разобраться в их совокупности и нужно, и важно.

Чтобы понять цену, ценность и ценности власти вообще, как и разнообразных видов власти и фигур во власти, надо проделать большой труд, учесть множество явлений, фактов и факторов. Отправиться же здесь следует от общего понимания цены и знаний о ценах и ценностях, сообщаемых такой наукой, как аксиология.

Аксиология (от греч. axia — ценность и logos — учение) — теория, рассматривающая философские вопросы проблемы ценностей.

Как специфическая философская дисциплина, изучающая проблемы экономических, моральных, эстетических, социальных, духовных и исторических, а также властных (кратологических) и других ценностей, она возникла во второй половине XIX века. Термин "аксиология" введен в начале XX века французским философом П. Лапи. Однако еще в древности начали рассматриваться вопросы цены и ценностей, имеющие отношение к теории и практике человека.

Проблемы ценностей с позиций философии, этики, психологии, логики, истории отечественные ученые исследовали уже в XIX веке.

В советский период к этой проблематике неоднократно обращались К. С. Бакрадзе, В. А. Василенко, О. Г. Дробницкий, Т. В. Любимова, Л. Н. Столович, В. П. Тугаринов, Л. А. Чухина и др.

Из зарубежных исследований в области аксиологии, прямо ориентирующих на создание аксиологии власти, следует назвать книгу Фридриха Ницше (1844—1900) "Воля к власти: опыт переоценки всех ценностей", изданную его сестрой Е. Ферстер-Ницше в 1906 году и представляющую собой совокупность его многолетних размышлений. Эта книга повлияла на творчество таких всемирно известных философов, как Шестов, Фрейд, Хайдеггер, Камю, Сартр, Фуко, Гессе, Борхес. Нередко к ней возводят истоки идей фашизма, возникшего в Германии в первой половине XX века.

Приведем некоторые из суждений, афоризмов и заметок Ф. Ницше к книге, которую он хотел создать.

"Жизнь только средство к чему-то: она есть выражение форм роста власти".

"Бог" как кульминационный момент: бытие — вечное обожествление и разбожествление. Но в этом нет никакой высшей точки в смысле ценности, а только высшая точка власти.

Абсолютное исключение механизма и вещества: и тот и другое только известные формы выражения для низших стадий, только формы аффекта ("воли к власти"), совершенно лишенные духовности.

Изобразить обратное движение вниз от высшей точки в процессе становления (точки наивысшей одухотворенности власти на почве наивысшего рабства) как следствие наивысшего развития силы, которая обращается теперь против самой себя и, так как ей нечего более организовать, употребляет свою силу на дезорганизацию...

а) Все большее подавление социальных групп и подчинение последних маленькому, но более сильному числу;

б) все большее подавление привилегированных и более сильных, а следовательно, торжество демократии и в конце концов анархия элементов.

Ценность — это наивысшее количество власти, которое человек в состоянии себе усвоить, человек, а не человечество! Человечество, несомненно, скорее средство, чем цель. Дело идет о типе: человечество просто материал для опыта, колоссальный излишек неудавшегося, поле обломков.

Слова о ценности — это знамена, водруженные на том месте, где был открыт новый вид блаженства, новое чувство.

Точка зрения "ценности" — это точка зрения условий сохранения, условий подъема сложных образований с относительной продолжительностью жизни внутри процесса становления".

Однако не такого рода спорными суждениями посеял Ф. Ницше отрицательное отношение к себе в Советском Союзе, а своим резко отрицательным отношением к социализму. Приведем лишь одно из таких высказываний.

"Социализм, как до конца продуманная тирания ничтожнейших и глупейших, т. е. поверхностных, завистливых, на три четверти актеров, —действительно является конечным выводом из "современных идей" и их скрытого анархизма; но в тепловатой атмосфере демократического благополучия слабеет способность делать выводы, да и вообще приходить к какому-либо определенному концу. Люди плывут по течению, но не выводят заключений. Поэтому в общем социализм представляется кисловатой и безнадежной вещью; и трудно найти более забавное зрелище, чем созерцание противоречия между ядовитыми и мрачными физиономиями современных социалистов и безмятежным бараньим счастьем их надежд и пожеланий. А о каких жалких, придавленных чувствах свидетельствует хотя бы один их стиль! Однако при всем том, они могут во многих местах Европы перейти к насильственным актам и нападениям; грядущему столетию предстоит испытать по местам основательные "колики", и парижская коммуна, находящая себе апологетов и защитников даже в Германии, окажется, пожалуй, только легким "несварением желудка" по сравнению с тем, что предстоит. Тем не менее собственников всегда будет более чем достаточно, что помешает социализму принять характер чего-либо большего, чем приступ болезни; а эти собственники, как один человек, держатся той веры, что "надо иметь нечто, чтобы быть чем-нибудь". И это — старейший и самый здоровый из всех инстинктов; я бы прибавил: "нужно стремиться иметь больше, чем имеешь, если хочешь стать чем-либо большим". Так говорит учение, которое сама жизнь проповедует всему, что живет: мораль развития. Иметь и желать иметь больше, рост, одним словом, — в этом сама жизнь. В учении социализма плохо спрятана "воля к отрицанию жизни": подобное учение могли выдумать только неудавшиеся люди и расы. И в самом деле, мне бы хотелось, чтобы на нескольких больших примерах было показано, что в социалистическом обществе жизнь сама себя отрицает, сама подрезает свои корни".

Неудивительно, что деятели ВКП(б) оценивали Ф. Ницше как идейного предтечу гитлеровской идеологии. Однако события XX века убедительно показали, что надо было не только замалчивать или решительно отметать рассуждения Ф. Ницше, но и стоило всерьез задуматься над его оценками и предупреждениями, фактически прозорливо говорившими о сложностях, трудностях и противоречиях "грядущего" социалистического общества и Советской власти. Ведь это писалось Ф. Ницше еще в 80-е годы XIX века, а спустя сто лет жизнь стала подносить сюрпризы, подтверждая, казалось бы, столь невероятные прогнозы.

Этот пример, как и огромное множество других, свидетельствует о том, что с властью шутить нельзя и прятаться от ее "причуд" в разговорах о политике вместо прямого выхода в сферу власти тоже нельзя. На-i конец, нельзя отказываться от формирования кратологии во всем обилии ее областей и отраслей, что позволит судить о власти с позиций ее собственной науки, а не только с позиции философии, истории и даже политологии.

Аксиология власти (англ. axiology of power, от греч. axios — ценный) — это теория ценностей власти, ценности и цены самой власти. Это относящиеся к властной сфере обобщенные систематизированные представления о предпочтениях, высоко ценимых человеком благах, объектах его устремлений и интересов. К их числу среди важнейших относятся сама власть, государственная служба, ее атрибуты, привилегии, открываемые ею возможности и перспективы (в частности, карьера).

Для большей полноты картины совершим экскурс в близкую к проблематике ценностей область представлений о цене вообще, предваряющей идеи ценностей.

Цена есть денежное выражение стоимости товара, или, как считают западные экономисты, количество денег (или других товаров и услуг), уплачиваемое и получаемое за единицу товара или услуги. Цена формируется на мировом и государственном рынках.

Существует многообразие действующих в условиях рыночной экономики цен: базисные, биржевые, внешнеторговые, государственные, договорные, импортные, льготные, монопольные, оптовые, розничные, рыночные, сезонные, фабричные, экспортные, цена золота, покупателя, продавца и т. д.; цены предложения, продажные, спроса, со скидкой, с надбавкой, твердые, скользящие, устойчивые, неустойчивые.

Не вмешиваясь непосредственно в это хитросплетение цен, власть обязана быть в их курсе и уметь влиять на них, ибо с ценовой политикой и позицией связаны судьбы граждан (подданных), а нередко и судьбы самой власти. Понятием цены предвосхищается и цена власти.

Цена власти — плата за власть, за ее роль, за ее предназначение, действие или бездействие, плата, которую несут общество в целом и люди в отдельности через свое существование, образ жизни, обеспеченность или необеспеченность. Это же относится и к таким связанным с властью явлениям, как политика, революция, просчеты и кризисы власти, общественные конфликты, их "цена".

Похоже, что глубоко прав был английский философ Т. Карлейль (1795—1881), когда в своих фрагментах, объединенных в книгу "Этика жизни" (пер. с англ. Спб., 1906), он весьма разумно подчеркивал цену власти, часто равную цене человеческой жизни:

"В современном обществе, точно так же как и в древнем, и во всяком другом, аристократы или те, что присвоили себе функции аристократов — независимо от того, выполняют ли они их или нет, — заняли почетный пост, который является одновременно и постом затруднений, постом опасности, даже постом смерти, если затруднения не удастся преодолеть.

Это и есть настоящий, истинный закон. Всюду постоянно должен человек "расплачиваться ценой жизни", он должен как солдат исполнять свое дело за счет своей жизни".

В современных условиях, формируя представления о ценностях власти и ценности самой власти, видимо, надо учитывать в первую очередь следующие соображения.

Ценность власти — это важность и мера значимости и стоимости власти как уникального многоликого социального института; как порождения человеческого разума и практики; как найденного еще в далеком прошлом, постоянно совершенствуемого института совместной деятельности и совместного выживания человеческого рода, фактора управления, влияния, упорядочения отношений в обществе и рычага господства, повелевания в конкретных случаях огромными массами людей.

Идеальная и нелегко достижимая ценность власти есть народовластие, народоправление, иначе говоря демократия со всеми ее достоинствами и с непременным устранением ее возможных "спутников" и последствий — всеобщей неорганизованности, бестолковости и безответственности.

Ценности власти — это:

1) важные явления, предметы, представляющие общественный интерес и высоко ценимые в социальной практике самим населением, гражданами как создания, порожденные той или иной властью (это и ее законы, указы и декреты; и ее шаги, меры, решения, действия; и материально овеществленные объекты, сотворенные в годы правления данной власти);

2) вещи, явления, предметы, объекты, высоко ценимые самой властью. Естественно, что в силу своей роли власть, особенно в зависимости от ее ступени, обладает или может обладать ими.

Создание подлинно демократического, социально развитого, стабильного, безопасного общества предполагает оформление и у властей, и у граждан ясных представлений о цене, стоимости и ценностях власти.

Все большее значение для кратологии приобретает и разработка идей акмеологии.

Акмеология (англ. acmeology, от греч. acme — вершина, высшая степень чего-либо) — утверждающаяся в последние годы наука о наивысших достижениях в области профессионального мастерства.

Понятие "акмеология" ввел в 1928 году Н. А. Рыбников для обозначения особого раздела возрастной психологии — психологии зрелости, или взрослости.

В условиях демократизации общественной жизни возникла потребность в систематизации представлений о современных требованиях к личности политического лидера, государственного и хозяйственного руководителя и в значительном повышении профессионализма руководителей различного рода и ранга. Этим целям и служит разработка проблематики акмеологии такими исследователями, как О. С. Анисимов, А. А. Деркач, И. А. Кузьмин, А. П. Ситников и др.

Акмеология власти (англ. acmeology of power) представляет собой область знаний о высших ступенях власти и действующих на них властных лицах, их властных качествах, искусстве власти, мастерстве правления.

Проблематика акмеологии, профессиональной готовности и развития высоких качеств у руководителей восходит к временам Древней Греции и древнего мира в целом. Она пронизывает всю толщу веков до наших дней, ибо в конечном счете выходит на сферу власти и играет большую роль в судьбах государств.

Разумеется, в разных странах, тем более в империях, монархиях, эта проблематика преломляется и звучит по-разному. Сегодня стало модным слово "лидер", а в прошлом, в досоветские и советские времена, было принято говорить и писать о "вождях". Об этом действительно написано множество книг и статей.

С вождями советского периода связана истинная "акме" — это была вершина партии и государства. Как теперь известно, эти люди не всегда, не во всем и далеко не все соответствовали по своему профессионализму той верхушке пирамиды, до которой им удалось дойти. Но не" только этим интересны суждения о "вождях". Они дают массу полезного и поучительного материала, который позволяет представить многоцветную палитру качеств и требований, необходимых людям во власти, в специфических жизненных ситуациях.

Ф. М. Бурлацкий, например, так начинает свою книгу:

"Основной замысел этой книги — попытаться воссоздать политический, а в еще большей мере психологический портрет Хрущева, а также его окружения — я наблюдал их на протяжении многих лет. Готовя речи, а иногда выступая в качестве советника Хрущева, Андропова и других советских руководителей, я имел возможность видеть изнанку политической жизни. И поэтому меня больше всего занимают не сами события (они описаны давно и многократно), а политические нравы людей, возведенных случаем или ловкостью, правдами и неправдами на Олимп.

На протяжении почти пяти лет — с I960 по 1964 год— я тесно соприкасался с Хрущевым, имел возможность слышать его выступления, высказывания в интимной обстановке, во время встреч с советскими и зарубежными политическими деятелями. Шесть раз мне довелось сопровождать его в поездках за границу.

Если искать аналог, то моя деятельность больше всего напоминала то, что делал Тед Соренсен для Джона Кеннеди. Подружились мы с Соренсеном во время международных конференций, посвященных карибскому кризису, и других встреч и с приятным удивлением выяснили, что по разные стороны океана делали примерно одну и ту же работу, испытывая, как ни странно, очень сходные чувства. И он, и я были, пожалуй, одними из наиболее либеральных ассистентов двух крупнейших лидеров, которые нашли в себе мудрость и мужество предотвратить сползание к термоядерной войне в период карибского кризиса.

Хрущев интересен сам по себе. Шутка ли, сын простого крестьянина, шахтер, обыкновенный слесарь, получивший самое минимальное образование, — он до конца так и не научился писать без орфографических ошибок, — был вознесен на такую вершину власти. Обласканный Сталиным, он стал смелым и великим сокрушителем его культа. Достигнув власти, держал в своих руках в период карибского кризиса судьбу каждого из нас, можно сказать, всего человечества.

Только богу в воображении наших предков принадлежало право судного дня, апокалипсиса. Но история любит парадоксы, если она вручила такую же власть простому русскому мужику из деревни Калиновка Курской области. Из забытой богом, бедной и несчастной России, истерзанной монгольским игом, жестокими царями, а в наше время—сталинизмом".

Повествование Ф. М. Бурлацкого интересно тем, что он хорошо знает вершину айсберга власти. Он писал о Ленине, Сталине, Мао Цзэ-дуне, Дэн Сяопине, Гитлере, Франко, Джоне Кеннеди и других деятелях.

В рассматриваемой книге интересны зарисовки из "коридоров власти" и картины из деятельности Андропова, Тито, Кадара, Ходжи, Эйзенхауэра, Кеннеди, Брежнева и других властных персон.

С точки зрения акмеологической и справочно-информационной любопытен материал о вождях, собранный А. Д. Черновым; особенно примечательны биографии советских руководителей и обобщенные данные в заключении его книги.

Если попытаться заполнить своеобразную общую анкету или составить "коллективный портрет" высшей партийно-государственной номенклатуры за 70 с лишним лет Советской власти, то получится следующая картина. В руководящие органы ЦК Коммунистической партии с марта 1919 года по август 1991 года входило 229 человек, в том числе в Политбюро (Президиум) ЦК — 157 человек, в Оргбюро ЦК — 80 человек, в Секретарита ЦК — 109 человек. При этом во все органы одновременно входили лишь 18 человек, в состав Политбюро (Президиума) и Оргбюро — 13 человек, в Политбюро (Президиум) и Секретариат — 67, в Оргбюро и Секретариат—16 человек.

К декабрю 1995 года были живы 79 человек (34,5 процента), из них 7 перешагнули 80-летний рубеж, двое (Б. Н. Пономарев и Н. А. Тихонов) отметили свое 90-летие. Из состава Политбюро (Президиума) были живы 62 человека, Секретариата ЦК— 17 человек. Из Оргбюро последним скончался в июле 1991 года Л. М. Каганович.

57 человек, или около четверти всего состава Политбюро (Президиума), Оргбюро и Секретариата ЦК партии, умерли неестественной смертью: 46 человек, т. е. практически каждый пятый из составов высших руководящих органов ЦК, были репрессированы и казнены; еще трое (М. Д. Багиров, Л. П. Берия, Н. И. Ежов) расстреляны как организаторы и пособники этих репрессий. Наибольшее число репрессированных было в Оргбюро ЦК — 40 человек (50%), из Политбюро репрессировано около 10%, из Секретариата ЦК — 15%. Два человека (С. М. Киров и Л. Д. Троцкий) убиты в результате покушения; пятеро (Я. Б. Гамарник, М. М. Каганович, Г. К. Орджоникидзе, Б. К. Пуго и М. П. Томский) покончили жизнь самоубийством. В автомобильной катастрофе погиб П. М. Машеров.

Своей смертью умерли 93 человека (более 40 процентов), из них в возрасте от 71 года до 80 лет — 32 человека, от 81 до 90 лет — 20 человек, старше 90 лет — четверо (Л. М. Каганович — на 98-м году жизни, Я. Э. Калнберзин — в 92 года, В. М. Молотов — на 97-м году жизни, Е.Д.Стасова—в 93 года). - .

В составе Политбюро (Президиума), Оргбюро и Секретариата ЦК никогда не было рабочих, колхозников, руководителей предприятий, колхозов и совхозов (лишь в Оргбюро ЦК входил один хозяйственный руководитель), представителей целого ряда отраслей знаний, литературы и искусства, секретарей парткомов первичных организаций. Только после XXVIII съезда КПСС в Секретариат ЦК были избраны двое рабочих, один председатель колхоза и два секретаря парткома.

В руководящие органы ЦК партии избиралось лишь 7 женщин, что составляет немногим более 3% от общего числа их членов. Это А. В. Артюхина, А. П. Бирюкова, К. И. Николаева, Г. В. Семенова, Е. Д. Стасова, Г. Тургунова и Е. А. Фурцева. Причем только трое из них (А. П. Бирюкова, Г. В. Семенова и Е. А. Фурцева) избирались в Политбюро (Президиум) ЦК.

Образовательный уровень лиц, входивших в руководящие органы ЦК партии, характеризуется такими данными: 17% имели начальное и неполное среднее образование, были самоучками, 12% — среднее и среднее специальное образование и более 63% — высшее. Следует отметить, что среди лиц с незаконченным высшим образованием 70% не смогли окончить институты или университеты в связи с арестами в дооктябрьский период или переходом на профессиональную революционную работу.

Среди руководителей ЦК партии, имевших высшее образование, почти половина (46%) окончили технические вузы, более 17% — университеты, более 11% — институты сельскохозяйственного профиля, по 10% — с высшим гуманитарным или педагогическим образованием, 5% — с военным; 27% получили два высших образования, причем у большинства из них (около 70%) второе высшее образование — партийно-политическое. Обновление состава руководящих исполнительных органов ЦК партии после XXVIII съезда КПСС повысило образовательный уровень этих органов. До этого доля лиц с начальным образованием составляла почти 19%, а с высшим образованием — 58%.

Как правило, в Политбюро (Президиум) ЦК и Секретариат ЦК избирались работники в возрасте от 50 до 60 лет (соответственно 41 и 35%), а в состав Оргбюро ЦК еще моложе — до 40 лет (70%). Самыми молодыми в Политбюро (Президиум) ЦК избирались А. А. Андреев, Н. И. Бухарин, А. И. Микоян и В. М. Молотов (в 31 год), в Оргбюро ЦК — Н. П. Чаплин (в 22 года), секретарями ЦК — В. М. Михайлов (в 27 лет) и А. А. Андреев (в 29 лет). В то же время впервые были избраны уже в пенсионном возрасте около 13% членов и кандидатов в члены Политбюро (Президиума) ЦК и свыше 9% — секретарями ЦК. При этом О. В. Куусинен стал членом Президиума ЦК в 71 год, а секретарем ЦК — в 76 лет, кандидатами в члены Политбюро ЦК в возрасте 73 лет был избран Н. А. Тихонов, в 74 года — С. Л. Соколов, в 76 лет — В. В. Кузнецов.

Практически все члены и кандидаты в члены руководящих органов ЦК партии избирались в состав ВЦИК, ЦИК СССР, Верховного Сове та СССР, народными депутатами СССР. Среди секретарей ЦК их было 92,5%, в Политбюро (Президиуме) ЦК — 95,5%, в Оргбюро ЦК — 97,5% В последних составах Политбюро и Секретариата ЦК было 25 народных депутатов СССР (70%).

Конечно, акмеология власти не может исчерпать всю проблематику отбора и властной деятельности конкретных лиц. Обилие даже систематизированного материала, связанного со множеством властных персон во множестве стран, эпох и ситуаций, ставит весьма емкую задачу перед кратологией в целом.

Вместе с тем заслуживают поддержки выдвинутые А. А. Деркачом и О. С. Анисимовым соображения:

"Выделение особой области знаний — "акмеологии" — обусловлено потребностью нашего общества в высоком профессионализме деятельности специалистов, в создании условий максимального их самовыражения и творческой самореализации. Освобождение от искусственных преград прежней политической и идеологической системы обнажило парадокс между огромным потенциалом профессионального корпуса и его невостре-бованностью, отсутствием социально-культурных механизмов поддержки талантов и талантливости любого специалиста. Это в наибольшей степени присуще управленческому корпусу. Объективная возможность брать на себя груз ответственности за реализацию управленческой функции обнажила крайне условный профессионализм и в руководстве предприятием, фирмой, и в решении государственных задач на региональном и федеральном уровнях. В то же время для преодоления кризиса переходного периода необходим высший профессионализм управленцев как условие быстрого преодоления кризиса, а затем и достойного движения общества в мировом сообществе".

Научно-теоретический поиск в современных условиях позволяет выдвигать и другие полезные и перспективные идеи в рассматриваемой области, как, например, это делает Г. К. Ашин, предложивший систему представлений об элитологии.

Несомненно, что выход России на мировую арену в качестве обновленной державы, распрощавшейся с властно-прямолинейной спецификой прошлого, ставит со всей определенностью проблему создания привлекательного образа не только самой России, но и ее руководителей, а также их политической рекламы.

В этой связи следует вести речь и о выработке имиджелогии власти (англ. imagelogy of power) — теории разработки и разностороннего формирования привлекательного образа власти и ее руководителей.

Данная концепция и практика на Западе уже основательно разработана, а в России делаются только первые шаги в этом направлении и появляются первые публикации. Чтобы кратко сказать о ее сути, сошлемся на указанный труд В. М. Шепеля. Он говорит о важных, в том числе и для лиц, стоящих у власти, секретах имиджа. Они затрагивают следующие практически игнорировавшиеся в СССР вопросы: какие качества формируют наиболее привлекательный имидж (образ) человека (лидера); как приобрести элегантные манеры; какую тактику следует избирать в общении. Сообщаются и нужные для разных ситуаций знания о фейсбилдинге', кинесике, дизайне одежды и т. д.

Надо отметить, что вопросы подобного рода в целом уже ставились, обсуждались и оказывали влияние на жизнь еще в императорской России и не обязательно только в "высшем свете" с его правилами этикета.

К сожалению, в советские времена при низкой обеспеченности людей одеждой, жильем, утрате вкусов и традиций речь большей части руководителей сводилась только к шлифовке мастерства выступлений перед трудящимися и развитию пропагандистских навыков в системе партийной учебы.

Сегодня много поучительных и полезных идей, касающихся проблемы имиджа, можно почерпнуть в зарубежных и переводных изданиях и, разумеется, в телепередачах, различного рода кассетах, по информационным сетям Интернета.

Например, Хорст Рюкле в своей книге "Ваше тайное оружие в обаянии. Мимика, жест, движения" выделяет следующие главы:

1. Поведение
2. Действия
3. Движения
4. Раздражители и реакции
5. Анализ индивидуальных реакций и индивидуального поведения
6. Жестикуляция...
7. Ролевое поведение
8. Поведение в замкнутом пространстве
9. Одежда
10. Язык тела в социальных ситуациях и т. д.

Очевидно, что сам процесс преодоления скованности, возрастание индивидуальной и социальной раскрепощенности, все более полное раскрытие индивидуальностей, демократизм и непринужденность в общении открывают новые горизонты и для простых граждан, и для лиц, наделенных властью.

Из областей кратологического знания, которые сегодня требуют внимания, разработки и применения, назовем и такие, как морфология власти и мифология власти.

Морфология власти (англ. morphology of power, от греч. morphe — форма) — область знания (наука) о структуре и формах власти, закономерностях и принципах формирования и функционирования как власти так и ее разнообразных отдельных видов в их индивидуальном или общеисторическом развитии.

Наконец, стоит сказать и о получившей распространение мифологии власти (англ. mythology of power, от греч. mitho.s — предание). Это совокупность мифов, окружающих власть как социальное явление, а' также практически каждую власть, каждого конкретного властителя.

В идеале власть призвана быть столь совершенной, полезной для общества, ценной для людей, важной для истории, что она не должна сопровождаться никакими мифами. Но вся беда в том, что такого состояния ни одна власть еще не достигала и достигнет ли — ни наука, ни практика толком пока не ответили. Более того, похоже, что и не могут четко ответить. Напротив, мифы, тайны, домыслы, слухи (чуть ли не сплетни) сопровождают власти на рубеже тысячелетий порой ничуть не меньше, чем в былые времена.

В следующей главе нам предстоит обратиться к рассмотрению тех областей наук о власти, которые появились уже за пределами собственно системы гуманитарного знания, на стыках с целой совокупностью естественных и технических наук.

Содержание

Дальше