Учебники

Глава 2
Трудные пути становления кратологии

Для того чтобы осмысленно подойти к разработке крупной современной научной проблемы — оформлению системы представлений о строении и содержании кратологии, мало сказать только о сегодняшнем понимании ее роли и значении в жизни человека и общества; надо хотя бы задуматься о том, как шло и продолжается формирование взглядов на власть, знаний о власти, и понять, почему же до сих пор не было, да и сейчас фактически еще нет общепризнанной и крайне необходимой науки о власти.

1. О причинах отсутствия самостоятельной науки о власти в традиционной структуре знаний

Поскольку указанным образом вопрос в научном сообществе и в обществе в целом до сих пор вообще не ставился и коллективными усилиями не обсуждался, следует, на наш взгляд, высказать вначале общие принципиальные соображения.

Первое. Собственно потребности в науке о власти у общества и у носителей власти не было и нет. К этому могли и могут вести следующие причины.

1. Власти былых времен полагали, а порой и доныне полагают, что они и сами все знают, и серьезной потребности в такого рода науке не испытывают. Максимум того, что им требуется, — это круг разумных и вместе с тем угодных советников, обслуживающего персонала и, разумеется, послушных подвластных.

2. Потребности в этой науке может не быть и в том случае, если нет наработок в такой области знаний, если от нее нет никаких импульсов, не поступает никакой материал и давать и предлагать обществу и властям нечего.

3. Серьезной потребности в такой науке может не быть и тогда, когда она сама хотя и имеет наработки, но своих идей не выдает, делать это боится и не делает, а сферу исследований в данной области считает опасной по их последствиям. Возьмите, к примеру, ситуацию тоталитаризма, преследований и массовых репрессий. Можно ли было в этих условиях заикаться о какой-либо науке о власти, помимо угодливых комментариев и восхвалений по адресу высказываний "великого вождя народов"? И разве такие времена теперь уже везде и навсегда безвозвратно канули в прошлое?

Второе. Потребность в науке о власти самих власть имущих и тех, кто имеет дело с различными проявлениями власти, существует, но развитой, разработанной, обоснованной системы знаний о власти все еще нет. А разве не близко к такому положению обстоят дела и сегодня в самых разных странах? '

1. Власть имущие ищут своего рода научных доноров в интересах оптимальной управленческой деятельности, но найти их не могут, ибо пока нет необходимого круга ученых. Они еще не выросли, не сформировались и в нужную сферу не вошли.

2. Власть ищет комплекс научных идей, но они разбросаны, рассредоточены, воедино не собраны. Поэтому впустую уходят здесь и силы, и средства, и расчеты, и надежды, и годы.

Третье. Идет взаимный процесс: потребность власть имущих в науке о власти и тяга науки к власти — состояние, близкое к желанному в демократических условиях. Однако уже становится ясно, что наука о власти и сама власть до сих пор по большей части разлучены, разъединены. Даже названия "наука о власти" и тем более "кратология" фактически не знакомы работникам органов государственной власти и рядовым гражданам.

Наука о власти в России, по существу, оказывалась ненужной ни в годы царизма, ни в годы после Октябрьской революции. Не очень нуждались в ней и власть имущие за рубежом. По всей видимости, не хотелось возможных обличений и тем более осуждения односторонности, непрофессионализма, безразличия к судьбам подданных. Не хотелось осмысления людьми властных реалий и протестов против злоупотреблений властью, привилегий и незаслуженных благ властителей и их окружения.

Мы только в самом общем плане приблизились к ответу на вопрос, почему до сих пор не было самостоятельной науки о власти. Обстоятельный, объективный и по-своему исчерпывающий ответ на этот вопрос можно дать, лишь проанализировав состояние отечественной и мировой науки на разных этапах ее развития. А это требует целого комплекса исследований на базе обширного фактического материала. В данной же книге целесообразно показать общие подходы к такого рода анализу.

Напомним для начала, что в советские времена наука в целом и система образования, деятельность которых строго предопределялась правящей партией коммунистов, вовсе не нацеливались на изучение власти и властей разных видов, тем более государственной власти. Говорить можно было, причем в хвалебных тонах, лишь о руководящей и направляющей роли КПСС и о преимуществах Советской власти. В самой науке эти функции в первую очередь выполняли история КПСС, исторический материализм, политэкономия социализма, советское право, а с 1963 года — научный коммунизм.

Фактически властная проблематика подменялась рассуждениями о политике — политической жизни советского общества, его политической организации, достоинствах и преимуществах единственной политической партии и в целом — о преимуществах так называемой Советской (политической) власти, воплощающей в своем лице единство (а не разделение) законодательной и исполнительной властей. Разумеется, речь шла и о политической (классовой) борьбе как движущей силе истории, о расколе мира на два (политических) блока, о движущих (политических) силах современности и т. д.

Власть в буржуазном обществе упоминалась, но тут же и осуждалась. А получить целостное, системное представление о собственно власти (властях) нельзя было даже в курсах советского права, изучавших "историю политических учений". На словах В. И. Ленина о том, что "новейшая философия так же партийна, как и две тысячи лет тому назад", основывались утверждения о партийности науки вообще, о партийности любой науки и одновременно проводилась ее крайняя политизация.

Все это практически не оставляло места для непредвзятого и глубокого изучения, объективного анализа и строгой оценки такого ключевого явления, как власть во всем богатстве ее содержания. Считалось обязательным провозглашать похвалы по адресу диктатуры пролетариата, а с начала 60-х годов — общенародного социалистического государства.

Так, один из фундаментальных и лучших по тем временам учебников для юридических институтов и факультетов — "История политических учений" начинался следующими суждениями и установками: "Среди общественных наук важное место занимает история политических учений. Задача этой науки состоит в изучении истории идеологической борьбы, происходящей в области политических идей и учений, борьбы передовых мыслителей прошлого с защитниками старых порядков и отживших учреждений. Курс должен показать роль передовых идей и учений в борьбе с идеологиями, враждебными делу демократии и социализма, ознакомить с современной реакционной идеологией и ее историческими корнями. Курс вооружает знанием истории возникновения и развития марксистско-ленинской политической теории, обогащавшейся и обогащающейся непрестанно все новыми положениями в результате опыта революционной борьбы рабочего класса, в идеологической борьбе с буржуазными и мелкобуржуазными идеями и учениями... Старые политические, правовые и иные взгляды, служащие интересам отживающих сил общества, тормозят его развитие, мешают движению общества вперед. Наоборот, новые взгляды, идеи, теории, служащие интересам передовых сил общества, облегчают развитие общества".

Можно долго продолжать цитировать этот учебник, но ясно, что при такого рода продиктованных сверху главных политических, идеологических установках трудно было ждать от него какой-то серьезной постановки вопроса собственно о феномене власти, о ее сущности, содержании, многообразии, типах, видах, о науке о власти и т. д. А ведь кроме этого учебника, казалось бы, способного обоснованно и глубоко поставить и осветить тему власти, других изданий в то время не было вообще.

Как видим, не только на проблематику науки о власти, но даже и на обстоятельное изложение сопутствующей политическим учениям властной (кратологической) проблематики единственный в данной области знания учебник в нашей огромной стране нацелен не был. Правда, отдадим должное научной добросовестности коллектива авторов, которые тем не менее к проблематике власти в своем учебнике обращаются неоднократно.

Однако сама проблематика власти — ключевая для жизни общества— не была выдвинута в центр внимания, необходимость иметь специализированную науку о власти не осмыслена, возможность вычленить и изложить историю становления знаний о власти не использована, требуемая систематизация такого рода знаний, в частности применительно ко времени издания учебника, не проведена. И не сделано это все именно потому, что на первом плане стояли вопросы идеологической, классовой борьбы, политики и "партийности" науки.

Сейчас, по прошествии многих лет, уже нельзя не видеть, что за немалым числом добрых явлений и сторон нашего былого бытия остались не реализованными огромные пласты времени и возможностей, потраченных не на всестороннее образование, а на усвоение односторонних догматических трактовок, на пустопорожнюю политическую трескотню, на поддержание непрерывной готовности к идеологической, политической борьбе с противником. А главное, остались далеко не реализованными реальные возможности намного лучше устроить и жизнь, и власть и намного лучше прожить свои жизни. Впрочем, и ныне, хотя уже по другим причинам, это разбазаривание и растранжиривание уникальных человеческих жизней и судеб все еще далеко не прекращено.

Но обратимся и к не очень уж далекому прошлому. В 1983 году вышел вторым изданием удачный учебник 3. М. Черниловского "Всеобщая история государства и права". И даже этот авторитетный, знающий ученый дает всего лишь следующее определение: "Предметом науки и учебного курса всеобщей истории государства и права являются общие закономерности и специфические черты происхождения государства и права как в целом, так и в определенных регионах и странах, сущность и особенные формы государства и права, их развитие и функционирование, всеобщая история государства и права в ее основных чертах и особенностях, определяемых объективно обусловленными интересами политически господствующих классов общества, соотношением классовых сил, классовой борьбой, а в том, что относится к истории эксплуататорских формаций, — разложение и гибель одних государств, одних систем права и их замена другими".

Проблематика власти, и прежде всего государственной власти, прямого отражения в приведенном определении не находит, хотя она как бы незримо присутствует за рассуждениями о государстве, господствующих классах, классовой борьбе, об эксплуататорских формациях.

Говорить о власти было не принято, а ведь, по существу, мы имеем дело в первую очередь с государственной властью, из потребностей установления, поддержания, защиты которой и проистекает необходимость успешного утверждения государства, основательной разработки права, умелого проведения политики, выработки идеологии и неустанного ведения той самой борьбы (политической, идеологической, классовой), о которой так охотно толкует марксизм.

Помимо права в других науках и учебных дисциплинах до самого момента распада СССР речь о власти специально не шла. И это было вопреки всем оптимистическим политико-идеологическим утверждениям предшествовавших десятилетий о восходящем развитии СССР и социализма, его полной и окончательной победе, а также об исторической обреченности и неизбежности гибели "загнивающего" капиталистического строя и буржуазных государств. Казалось бы, следовало не только хвалить социалистическую власть, но и демонстрировать ее реальные дела, анализировать ее структуры, механизмы и технологии, раскрывать интеллектуальный потенциал и тайны мастерства. Однако ее реалиям фактически, по существу, внимания не уделялось. А может быть, речь о власти не шла потому, что это показывало бы настоящего обладателя власти и его ответственность? Больше всего говорилось о будущем, о том, что должно быть, рисовались утопические картины времен, когда и самого государства уже не будет, а на смену ему придет коммунистическое общественное самоуправление, при котором можно, очевидно, и без власти обойтись.

Попробуем еще шире взглянуть на проблему отсутствия науки о власти в былые советские и иные времена. Совершим еще один поучительный для науки экскурс, который может способствовать пониманию места и роли властной проблематики, а также преобладавших в нашем советском прошлом своего рода традиций в осмыслении и освещении фундаментального социокультурного феномена — власти.

Здесь особо показательны публикации разнообразных энциклопедий и словарей, призванных излагать краткую и емкую характеристику наиболее распространенных и значимых явлений, а также отражающих их понятий и терминов.

Как же освещались феномен и понятие "власть" с учетом накопленного опыта и своеобразия марксистской трактовки в последнее десятилетие Советской власти?

По большей части в такого рода изданиях речь о власти как явлении не шла, почти не упоминалась даже собственно государственная власть. Мы не будем называть имена авторов, составителей словарей, руководителей авторских коллективов. Такую позицию диктовало время, а еще точнее — идеологические ориентиры правившей партии. Сказать же об отсутствии внимания к проблемам власти в этих публикациях надо. Они требуют своего исследования, хотя похоже, что с уходом в прошлое времен правления КПСС безвозвратно канет в прошлое и какой-либо интерес ко всей подобной литературе ушедших дней.

Обратимся к фактам. В одном из самых обстоятельных советских изданий — пятитомной "Философской энциклопедии" (4500 терминов-статей) в ее первом томе (М., I960) статьи "Власть" не было вообще. И это при всем философском значении феномена власти и множестве мыслителей, обращавшихся к теме власти на протяжении тысячелетий.

В последнем издании "Краткого политического словаря" статьи "Власть" не было, отсутствовала и статья "Государственная власть". О власти не упоминалось даже в статье "Политическая наука" (политология) и лишь в общем плане говорилось в статье "Государство".

Не предлагал статей "Власть" и "Государственная власть" и "Краткий словарь по научному коммунизму", а государство в одноименной статье характеризовалось как "организация политической власти экономически господствующего класса для обеспечения управления социальными процессами, целостности и стабильности развития общественного организма".

"Юридический энциклопедический словарь" включал лишь статью "Власть государственная", объясняя, что это — "политическое руководство обществом при помощи государственного аппарата; выступает в качестве орудия осуществления общеобязательной воли господствующего класса или всего общества. Власть государственная состоит в том, что она проводит в жизнь волю господствующего класса при помощи государственного аппарата, особых опирающихся на отряды вооруженных людей принудительных учреждений (армию, полицию, тюрьмы и т. п.)".

Не содержали статей о власти и многие другие идеологически ориентированные издания словарей; А ведь, казалось бы, они должны были ориентироваться на разъяснение читателям сути, содержания, специфики этого важнейшего социокультурного феномена и, более того, формировать соответствующее отношение к власти. В их числе словари: "Коммунистическое воспитание" (М., 1984); "Словарь по партийному строительству" (М., 1987); "Краткий педагогический словарь пропагандиста" (М., 1988); "Управление экономикой" (М., 1986); "Современная социал-демократия" (М., 1990).

Вместе с тем, давая общую характеристику столь специфических изданий, как словари и энциклопедии, нельзя не отметить высокий интеллектуальный и профессиональный уровень многих авторских коллективов и конкретных ученых. Именно поэтому еще в советское время вопросы о власти, несмотря ни на что, все-таки ставились в ряде изданий, привлекая внимание к многогранности и своего рода неисчерпаемости феномена власти.

Так, "Советский энциклопедический словарь" в краткой, но емкой статье отмечал: "Власть — в общем смысле способность и возможность оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью каких-либо средств — воли, авторитета, права, насилия (родительского, государственного, экономического и др.); политическое господство, система государственных органов".

"Философский энциклопедический словарь" опубликовал развернутую статью Ф. М. Бурлацкого "Власть". Фактически повторяя приведенную выше формулировку, автор далее подчеркивал: "Научный подход к определению власти требует учета множественности ее проявлений в обществе, а следовательно, выяснения специфических особенностей отдельных ее видов — экономической, политической (в том числе государственной, общественной), семейной; разграничения классовой, групповой, личной власти, которые переплетаются между собой, но не сводятся друг к другу; разграничения особенностей, форм и методов проявления власти в различных социальных, экономических и политических системах. Если в антагонистическом обществе главной характеристикой власти являются отношения господства и подчинения, то в социалистическом обществе на смену им все более приходят отношения, основанные на убеждении, руководстве, влиянии, контроле". "Философский словарь" в статье "Власть" отмечал, что "к основным формам проявления власти относятся господство, руководство, управление, организация, контроль".

Стоит обратиться и к "Словарю синонимов русского языка". В нем говорилось: "Власть — 1. Кормило правления (или власти, государства)(книжн.); бразды правления (высок.); владычество (устар. и высок.) как символ власти монарха: престол, трон, корона, скипетр (в царской России: шапка Мономаха). 2. См. Полномочия. 3. См. Правительство. 4. См. Могущество".

В 1988 году обстоятельная статья "Власть" была опубликована в первом в СССР словаре по социологии (400 статей). Правда, в духе тех времен статья завершалась утверждением, что "в условиях коммунистического общественного самоуправления отомрет основной институт политической власти — государство, однако сохранятся руководство и управление, которые утратят политическое содержание".

Наконец, еще в советское время был подготовлен под редакцией автора данной книги первый в нашей стране "Политологический словарь", авторы которого (а их 49 человек) объективно оценивали политическую лексику современности. Основное содержание словаря и по сей день не утратило своей актуальности и значимости. В статье "Власть" удалось изложить те основные идеи, которые получают развитие и в данной книге.

После 1991 года в связи с изменением общественно-политической и собственно властной ситуации, несмотря на огромные трудности в исследовательской и издательской деятельности, возникли тем не менее новые, более благоприятные возможности и условия для разработки собственно проблем власти и науки о власти — кратологии, как ее именует автор в печати с октября 1991 года. В настоящее время постепенно утверждается взгляд на власть как на широкое, многогранное, фундаментальное социальное явление, уникальный феномен, требующий масштабного видения и умения выделять в нем власть определяющую, главную — государственную, а не политическую.

В качестве еще одного примера приведем определение власти, данное в "Иллюстрированном энциклопедическом словаре", впервые выпущенном в нашей стране и содержащем 18 тыс. статей. "Власть, в общем смысле — способность и возможность оказывать определяющее воздействие на деятельность, поведение людей с помощью каких-либо средств— воли, авторитета, права, насилия (родительская власть, государственная, экономическая и другие); политическое господство, система государственных органов". Здесь в отличие от многих российских изданий по политологии утверждается крупномасштабный взгляд на власть и возможность выделения самостоятельных типов и видов власти. Наши же политологи в большинстве своем продолжают до сих пор толковать только о политической власти как о главном ее типе. Но разве можно не видеть, что нынешней государственной власти, хотя и политической по характеру, противостоит сейчас иная политическая власть — власть в рядах оппозиции, практически не имеющая с государственной властью ничего общего?

Словарь синонимов русского языка: ок. 9000 синонимических рядов. 5-е •A.M., 1986. С. 66—67.

Краткий словарь по социологии. М., 1988. С. 30.

Политологический словарь / Сост. Р. Г. Григорян, А. А. Когтева, Т. А. Малыгина, В. Г. Смольков, В. Ф. Халипов. Киев: ИнноЦентр, 1991. С. 27—28.

Партийная жизнь. 1991. № 19. С. 51.

Иллюстрированный энциклопедический словарь. М.: Большая Российская Энциклопедия, 1995. С. 134.

В настоящее время проблематика власти, особенно власти государственной, в частности, в связи с принятием Конституции Российской Федерации 1993 года, пронизанной идеей и формулировками государственной (а не политической) власти, стала выходить на подобающее ей центральное место. И если словарей социокультурного, гуманитарного профиля издается сейчас еще немного, их уже начинает пронизывать идея власти и проблема потребности в знаниях о власти. Автору данной книги удалось в таких изданиях, как "Словарь делового человека" (1994) и "Политологический словарь" (1995), не только зафиксировать идею кратологии — науки о власти, но и в ряде словарных статей провести характеристику этого нового научного направления, новой самостоятельной области знания.

К числу последних справочных изданий можно отнести подготовленный с участием автора данной книги словарь "Власть. Политика. Государственная служба" (1996). Из 900 терминов и понятий, освещенных в нем, собственно к проблематике власти относится 600 понятий. Увенчивается весь этот теоретический труд изданием кратологического словаря "Власть" с обстоятельной статьей "Власть".

Если демократизация приоткрывает возможность вникнуть в вопросы власти, властеведения, то откладывать ее использование на будущее нельзя. Так или иначе, а потребность в развитии науки о власти уже возникла, и пришла пора усилить внимание к властной теории и практике. Резервы для этого у нас имеются, теоретический потенциал во многом наработан, методология рационального построения здания науки из массива накопленных идей во многом сложилась.

Вместе с тем надо ясно сознавать, что не только российские, но и зарубежные ученые далеко не всегда уходили вперед в разработке науки о власти и нередко признавали это. Можно согласиться с выводом Мишеля Фуко, приводимым В. А. Подорогой, что "теория власти как основа глобального политического анализа еще не создана и все реальные проявления власти продолжают и по сей день оставаться чем-то загадочным, неопознанным, даже демоническим".

Назревшие задачи углубленной разработки науки о власти приобретают сегодня особый, можно сказать, судьбоносный смысл и для России, и для других государств в силу ряда первостепенных причин. Здесь и приход к власти во всей ее вертикали многих новых молодых людей, и скудость рынка властных идей у теоретиков. Это и назревшая потребность новых идей в условиях реформ и перехода к рынку, в условиях растущего осознания, что у рынка, бизнеса, менеджмента и власти много общего, схожего, немалое совпадение интересов, задач и технологий. Это и важность утверждения цивилизованных форм, структур и методов властвования, разумного освоения зарубежного политико-правового опыта, достижений и невостребованных идей дореволюционной российской правовой и политологической мысли.

В числе первоочередных сегодня обозначилась задача систематизации идей, конкретизации и координации теоретических усилий специалистов различных гуманитарных областей знания, в поле зрения которых входят те или иные существенные проблемы власти. Прежде всего следует назвать философию власти, социологию власти, психологию власти, этику и эстетику власти, антропологию власти, историю власти и, разумеется, все многообразие идей, представлений о власти, ее легитимности и конституционности в собственно правовой теории.

Отдадим должное большому кругу отечественных исследователей, которые, несмотря ни на что, обращались в своих трудах к проблемам власти и обогащали многие теоретические представления. Среди авторов таких исследований С. С. Алексеев, Л. Н. Алисова, Д. Н. Бахрах, Ю. М. Батурин, Г. А. Белов, А. П. Бутенко, Н. А. Васецкий, Ю. Г. Волков, Г. В. Голосов, Р. Г. Григорян, Г. И. Демин, А. А. Деркач, В. Д. Дзодзиев, Л. Г. Егоров, В. И. Ефимов, Н. Н. Ильчук, И. А. Исаев, Н. М. Кеизеров, Д. А. Керимов, А. А. Когтева, М. И. Колесникова, Б. И. Краснов, О. Е. Кутафин, Г. В. Мальцев, Ю. Ф. Мельников, А. А. Миголатьев, В. В. Мшвениерадзе, В. С. Нерсесянц, В. С. Овчинников, А. П. Огурцов, В. П. Пугачев, Г. Ю. Семигин, А. И. Соловьев, Ю. Н. Старилов, Ю. А. Тихомиров, Б. Н. Топорнин, А. А. Федосеев, Г. Г. Филиппов, Е. В. Халипова, В. А. Цыпин, Е. Л. Черников, Е. Б. Шестопал, Р. Г. Яновский И другие ученые.

В последний советский период появилась возможность полнее и громче заговорить о проблемах власти. Назовем лишь некоторые публикации: Ф. М. Бурлацкий и В. О. Мушинский "Народ и власть" (М., 1986); А. П. Бутенко "Власть народа посредством самого народа" (М., 1988); Ю. В. Феофанов "Бремя власти" (М., 1990); сборник статей "Право и власть" (М., 1990); книга "Власть" — очерки коллектива авторов, посвященные современной политической философии Запада (М., 1989);

Д. М. Выдрин "Очерки практической политологии" (Киев, 1991) и др. Издавалась интересная переводная литература: бывший президент Французской республики Валери Жискар д'Эстен "Власть и жизнь" (М., 1990; 1993); американский политолог Роберт Такер "Сталин: путь к власти 1879—1929. История и личность" (М., 1990); политолог русского зарубежья А. Авторханов "Технология власти" (М., 1991). Спустя многие десятилетия пришел к нашему читателю А. И. Деникин "Очерки русской смуты. Крушение власти и армии, февраль — сентябрь 1917" (М., 1991).

Выходят разнообразные аналитические труды и в постсоветский период. Они охватывают все более широкий круг проблем власти: осмысливают прошлое СССР и КПСС, их противоречивый опыт и уроки, систематизируют властные представления в многовековой человеческой истории и современных зарубежных и отечественных концепциях, затрагивают новые области знания, намечают контуры грядущего. К исследованиям такого рода можно отнести: В. 3. Роговин "Власть и оппозиции" (М., 1993); "Наука и тоталитарная власть". Под рук. А. П. Огурцова. (Философские исследования. 1993. № 3); А. А. Игнатенко "Как жить и властвовать. Секреты успеха, добытые в старинных арабских назиданиях правителям" (М., 1994); Г. К. Ашин "Элитология" (М. 1995); Ф. Д. Бобков "КГБ и власть" (М., 1995); О. С. Анисимов, А. А. Деркач "Основы общей и управленческой акмеологии" (М., 1995); Т. П. Коржихина "Советское государство и его учреждения (ноябрь 1917 г. — декабрь 1991 г.)" (М., 1995); В. В. Аксючиц "Идеократия в России" (М., 1995); "Самый короткий путь к власти". Под ред. Н. Н. Петропавловского (Таганрог, 1995); А. Богданова "Музыка и власть" (М., 1995);

В. Д. Тополянский "Вожди в законе. Очерки физиологии власти" (М., 1996); Ю. М. Лужков "Эгоизм власти" (М., 1996); П. А. Судоплатов "Разведка и Кремль. Записки нежелательного свидетеля" (М. 1996); Г. Н. Селезнев "Вся власть—ЗАКОНУ!" (М., 1997) и др.

Как видим, власть и властители выдвигаются в центр внимания общества. Пора сказать свое слово и науке о власти. Всегда плохо, когда наука и власть разъединены. Напомним о В. И. Ленине. Из того, что он написал и наговорил, значительная часть относится к политике и власти. Еще в сентябре 1917 года он писал: "Ни обойти, ни отодвинуть вопроса о власти нельзя, ибо это именно основной вопрос, определяющий все в развитии революции, в ее внешней и внутренней политике".

Собственно о власти, особенно о Советской власти, он говорил довольно часто. А в лекции "О государстве" 11 июля 1919 года В. И. Ленин хотя и не упомянул о государственной власти, но вел речь именно о власти: "власти старейшин рода", "власти иногда за женщинами", "власти рабовладельцев", "власти одного", "невыборной власти", "власти меньшинства", "власти помещика", "власти капитала", "власти денег", "власти кучки миллиардеров", "власти народа", "власти общенародной", "власти советской".

Посмотрим в будущее оптимистически, с верой, что именно за наукой о власти — завтрашний день науки и практики, и вместе с тем покажем, сколь велик объем стоящих перед нами задач.

2. Необходимость масштабного взгляда на проблему неразработанности науки о власти

Мы с сожалением констатируем, что до сих пор не существовало науки о власти (кратологии). Но это верно лишь в общем плане. Дело в том, что в данной области знания предшественники сделали очень многое. Чтобы это увидеть, надо все сделанное переосмысливать, переоценивать и истолковывать заново. Здесь предстоит и прорыв в науке, и формирование обновленной науки XXI века.

При этом следует принимать во внимание два принципиальных обстоятельства.

Во-первых, необходимо более глубоко исследовать становление, оформление, развитие за столетия и тысячелетия тех или иных конкретных представлений, взглядов, понятий и концепций о власти в разных странах и на разных языках (греческом, латинском, персидском, индийском, японском, китайском, русском, английском, французском, немецком, итальянском, испанском и др.). Например, политика во времена

Аристотеля фактически толковалась прежде всего как совокупность знаний о власти, как наука о власти; ныне же к Аристотелю возводят истоки политологии, а сама политология оттеснила на обочину потребность в науке о власти.

Во-вторых, надо понять, как много своеобразия привносится при переводе с одного языка на другой, тем более с языков далеких эпох на язык наших дней, в понимание и истолкование любых вопросов, и в частности в понимание власти, ее видов, правления, управления, политики и т. д. Это связано с неадекватностью понятий в различных языках, их нетождественностью. Если уж в одном и том же языке меняется, развивается, наполняется новым смыслом, содержанием то или иное конкретное слово (тем более понятие), как это, к примеру, произошло в русском языке со словами "спутник", "информация", "демократия", то что же тогда говорить, когда произведения мыслителей минувших веков и тысячелетий переводятся с их родных языков на современные языки. Разве не встает вопрос о существенной трансформации былых текстов и смыслов в угоду нашему времени?

Однако еще не стало правилом принимать в расчет это своеобразие, эти детали, хотя и очень важные. Но в нашем случае такие вопросы не обойдешь вниманием, ибо речь идет о весьма принципиальном явлении: фактическом конституировании ключевой области знания — науки о власти (кратологии). Научная точность, объективность, справедливость, чистота научного поиска обязывают более внимательно, более пристально и ответственно вчитываться в труды мыслителей прошлого.

Ведь мы, с большим трудом перейдя к науке о политике (политологии), в оформлении науки о власти (кратологии) делаем пока лишь первые шаги. Только отдельные темы о власти включены сейчас в те или иные программы и пособия по политологии.

Не решен даже ключевой вопрос о том, что чему предшествует:власть — политике или политика — власти и какую именно науку надо в первую очередь осмысливать, оформлять, формировать.

По нашему глубокому убеждению, речь должна идти в первую очередь о власти, а уже затем о политике как о линии поведения 1) той или иной власти, 2) тех, кто стремится к власти, 3) тех, кто вообще занимает какую-либо позицию в любых делах, в том числе в чисто обыденных, житейских.

Дело в конце концов не в том, что власть является якобы порождением, продуктом политики, объектом устремлений политиков. Дело в том, что именно власть — изначальное, фундаментальнейшее социальное явление; что же касается политики, то она есть проект, производное от власти, ее порождение, ее инструмент, ее орудие, ее функция.

Только те, кто борется за власть и добивается своей цели, говорят, что их политика привела их к власти. В действительности же власть дает жизнь политике, а не политика рождает власть, хотя именно за ту или иную власть порой и ведется напряженная политическая борьба.

В общей системе научного знания основополагающей областью является наука о власти, а следом за ней, из нее, в ее развитие, во имя конкретизации и детализации науки о власти существует наука о политике.

Следует признать, что с таких позиций, в таком соотношении власть и политика фактически впрямую не рассматривались. По большей части, по крайней мере в советские времена, речь шла о политике и лишь в связи с политикой порой говорилось и о власти. Подобный подход обычно подтверждался ссылками на ведущих представителей политической мысли, таких, как Платон, Аристотель, Цицерон, Фома Аквинский, Н. Макиавелли, Т. Гоббс, Дж. Локк, Вольтер, Ш. Л. Монтескье, Г. В. Ф. Гегель, М. Вебер, Б. Н. Чичерин, и многих других мыслителей от древности до наших дней.

А ведь если вчитаться в их труды внимательнее, то при всем значении политики и политического первое место в них отводится все же власти и властителям. И еще более странно, что многочисленные суждения, подводящие к выводу о необходимости науки о власти и даже прямо говорящие о науке о власти, выпадали из поля зрения многих исследователей.

Нам представлялось, что об этом нужно было бы подробно сказать в данной монографии. Однако материал оказался столь велик, столь обширен и значителен по содержанию, столь принципиально важен в канун третьего тысячелетия и у истоков информационного, подлинно демократического общества, что он требует многих новых, фундаментальных и желательно международных исследований. Мы приведем лишь некоторые, наиболее существенные принципиальные соображения выдающихся мыслителей прошлого и кратко скажем' о целом айсберге идей, давно уже ждущих своего творческого переосмысления и реализации.

Итак, каковы примеры того, что выдающиеся умы человечества уже издавна в первую очередь говорили впрямую о власти (а не о политике в ее наших нынешних истолкованиях), говорили собственно и о самой науке о власти (правлении, властвовании, владычестве, управлении и т. п.)?

Если очень внимательно, обращаясь к источникам, анализировать древнюю историю, начиная с выдающихся памятников мысли Древнего Рима и Греции, Египта и Персии, Индии, Китая и Японии, можно найти массу подтверждений необычайному интересу к власти. Тема власти и науки о власти в истории, пронизывающая всю жизнь человечества с древнейших времен, еще ждет фундаментальных исследований.

На протяжении многих веков у крупных мыслителей и государственных деятелей зрели, обретали жизнь, становились известными и признанными, использовались на практике разнообразные (и уникальные, и стандартные, и тривиальные) идеи науки о власти, точнее говоря, различных наук о власти. Здесь и оценка сути и роли власти и многообразия ее типов, видов и форм, характеристика специфики различных видов, процедур, технологий властвования и этапов, статики, статистики, динамики, эволюции, подъемов и спадов, кризисов, восхождений, расцвета, одряхления и гибели того или иного рода власти со всеми ее отличиями, приметами, аксессуарами, символикой и т. д.

Если не просто выискивать, чем не соответствовали недавним догмам Цицерон (106—43 до н. э.), Августин Блаженный (345—430), Фома Аквинский (1226—1274) или же Давид Юм (1711—1776), Б. Н. Чичерин (1828—1904), Лев Шестов (1866—1938) и т. д., то мы увидим, сколь многое для своего времени, для своих народов и стран, для философии и кратологии сделали многочисленные выдающиеся мыслители различных эпох.

Сегодня многие имена возвращаются из небытия, переиздаются многие произведения, но остается еще множество чрезвычайно интересных трудов, которые могут так и не дойти ни к сегодняшнему любознательному читателю, ни к читателю наступающего третьего тысячелетия. От этого серьезно страдает и наука вообще, и кратология в частности.

3. Становление знаний о власти в истории кратологической мысли человечества

Власть как уникальный социальный феномен исторически предшествует государству и политике. Она уходит корнями в первобытное устройство жизни людей, закладывается в самый фундамент элементарной организации их жизни и быта, восходит к первобытной семье, роду, племени, к матриархату и патриархату.

Если, скажем, возникновение государства в Древнем Египте можно относить к V тысячелетию до н. э. и подтвердить это материальными останками старины, теми же глиняными сосудами, помеченными определенными знаками, то надо задуматься и о тех десятках, сотнях, тысячах, а то и миллионах лет, когда государства не было вообще, но какая-то праорганизация и правласть уже существовали и действовали.

А теперь обратимся к учениям и ученым, которые говорят с нами издалека, из глубины веков, но очень основательно и мудро. Нам известно о древнегреческих городах-государствах, называвшихся полисами и своим наименованием давших путевку в последующие столетия, в" сегодняшний и завтрашний день одному из наиболее распространенных, ключевых понятий — политике.

Любой образованный человек вправе гордиться, если он читал такие произведения философа и мудреца Платона (427—347 до н. э.), как "Государство" и "Политик", и знаком с трудами другого великого философа античности Аристотеля (384—322 до н. э.) "Политика", "Афинская полития", "Никомахова этика".

Это, на первый взгляд, труды о политике и политиках. Но в том понимании, как их воспринимали и толковали великие умы человечества, это труды о государстве и его видах, формах. Речь в них идет не о политике в ее сегодняшнем понимании, а прежде всего об организации жизни людей сообща, о власти как основном условии, принципе и средстве этой организации, о науке и искусстве властвования, начальствования, господства над людьми и соответственно об исполнительности и умении множества людей подчиняться или их нежелании это делать и обо всех вытекающих отсюда последствиях

Именно государственная власть, т. е. власть как определяющее явление, как многозначный феномен, именно такая разноплановая власть, о которой много и оригинально говорят Платон и Аристотель, и находится в фокусе их диалогов и монологов. Это можно подтвердить непосредственным обращением к первоисточникам, к подлинным текстам.

Правда, здесь есть три момента, с которыми нельзя не считаться.

Во-первых, мы обращаемся к первоисточникам не на языке оригинала, а в переводах с древнегреческого, которые порой не совсем адекватно передают оттенки слов, мыслей и суждений.

Во-вторых, мы часто воспринимаем те или иные понятия (даже очень давнего происхождения) с позиций их сегодняшнего, современного звучания, толкования, отражающего как развитие, так и определенные изменения и даже искажения первоначального смысла за истекшие столетия и тысячелетия.

В-третьих, в наше время понятия, пришедшие, скажем, из латыни и древнегреческого, могут неоднозначно толковаться в различных современных мировых языках.

Все эти теоретико-познавательные тонкости существенно влияют на суть дела, на детали и оттенки концептуальных подходов и истолкований.

Обратимся к некоторым особенностям трактовки, толкования интересующих нас проблем власти у Платона и Аристотеля, повлиявших на многие поколения исследователей, ученых и практиков.

Еще раз подчеркнем, что мыслители древности, даже называя свои произведения "Политик" и "Политика", в центр внимания выдвигали не политику (в ее современном понимании), а власть. Кстати говоря, политику они и понимали как власть. "Политик" Платона содержит массу прямых или косвенных обращений к теме власти, властвования, правления, умения повелевать, искусства управления и т. д.. Тема власти пронизывает и труд Платона "Государство". Столь же выразительно предстает этот комплекс проблем и в "Политике" Аристотеля. Центральная тема его труда — власть, что можно проследить буквально постранично.

И Платон, и Аристотель с позиций своих убеждений смотрят на власть широко, масштабно, показывают, что она может проявлять себя по-разному в разных странах и сферах жизни и требует поэтому пристального внимания и конкретного подхода. Платон говорит о "...власти врача, как и всякой другой власти"; различает царскую власть и другие власти: власть отца, матери, старейшего; власть немногих и большинства; вид власти; власть закона, выборную власть и т. д.. в труде Платона "Законы" (кн. IV) речь идет о том, что родители должны править детьми, старшие — младшими, благородные — неблагородными. У Аристотеля также подробно говорится о многообразии различного рода властей: господина по отношению к рабам, отца к детям, мужа над женой; власти государственного мужа; власти закона; власти законосовещательной и судебной, о пяти видах демократии, четырех видах олигархии и т. д.

Само собой разумеется, что оба мыслителя в фокус внимания выдвигают власть государственную, дают именно ей разностороннюю характеристику. В этой области их взгляды более широко известны. О них написано очень много и в прошлые века, и в настоящее время. '

Платон в "Политике" называет три вида государственного правления: правление одного — монархия (и ее извращение — тирания), правление немногих — аристократия (и ее извращение — олигархия) и правление большинства (демократия). Симпатии Платона на стороне наилучшего, по его мнению, государственного устройства при соблюдении законов — монархии, а также аристократии. Демократия же пугала Платона тем, что, по его мнению, ей свойственно отсутствие истинного правителя, при ней совершается много зол, происходит упадок наук и искусств, утверждается беззаконие, царит распущенность. Подробно свои взгляды на различные виды государственного устройства, на виды власти — аристократия, тимократия, демократия (вот они — ...кратии, отсюда и кратология), а также тимархию, олигархию (...архии) и тиранию — Платон излагает в книге восьмой своего труда "Государство".

Когда речь идет о власти, выдающиеся мыслители не обходят стороной и вопрос о науке о власти. Для нашей книги это вопрос главный, определяющий. И Платон, и Аристотель признают необходимость иметь науку о власти и утверждают, что владение этой наукой, этими знаниями вооружает властителя искусством власти. Иначе говоря, сама власть в их представлениях является наукой и искусством. Из социальной потребности во власти в человеческих сообществах возникает потребность в таком ее инструменте, как государство. Из появления государственной (или иной) власти и важности ее закрепления, отстаивания и защиты вытекает задача выработки и проведения соответствующей политики и формирования политиков, политических руководителей, властителей.

К характеристике значения знания, науки для власти и властвования Платон обращался неоднократно. Он утверждал: "...если у человека величайшая власть соединяется с разумением и рассудительностью, возникают наилучший государственный строй и наилучшие законы — иного не дано"; "...надо в каждом упражнять способность давать объяснение и его воспринимать". И далее: "...царское правление есть некое знание"; следует "...наречь царем того, кто обладает царским знанием..."; "...законодательство — это часть царского искусства; однако прекраснее всего, когда сила не у законов, а в руках царственного мужа, обладающего разумом"; "...умно и искусно уделяя всем в государстве самую справедливую долю, уметь оберечь всех граждан и по возможности сделать их из худших лучшими"; "...монарх должен стремиться и быть в состоянии управлять добродетельно и со знанием дела, справедливо и честно уделяя каждому свое...".

Впечатляюще в трактовке Платона передается диалог Сократа-младшего и Чужеземца о роли знания, науки в управлении государством —"науки подлинно царской". И завершается этот диалог благодарностью Чужеземцу за превосходное изображение "царственного мужа— политика", т. е. властителя, обладателя власти.

Хорошо понимая роль знания (науки) о власти, практически отождествляя в лексике своего времени политику с государственной властью, Платон мог подробно говорить о политике и политиках, о политической

Правление, основанное на принципе ценза, обусловленного имущественным положением науке и утверждать, что "...невежественным гражданам нельзя поручать ничего относящегося к власти". Напомним также и седьмую книгу "Государства" Платона, в которой он прямо выделяет вопрос "Об отборе правителей и их воспитании". Вслед за надежностью и мужеством правителя Платон ставит на первый план и его острую восприимчивость к наукам, и быструю сообразительность. В число такого рода наук входят философия (правителями государства, по Платону, должны быть философы), арифметика (счет, наука о числе), геометрия (она "влечет душу к истине"), астрономия (стереометрия вращающихся тел), музыка (учение о музыкальной гармонии). К этому сказанному самим Платоном перечню наук следует добавить совокупность знаний о мудром правлении — науку о власти, фактически пронизывающую его знаменитые труды "Государство" и "Политик".

Если даже не перечислять всего богатства и разнообразия идей о власти у Аристотеля, не касаться его критики Платона, все равно мы с полным правом можем сказать, что, подобно Платону, он в своей "Политике" вел речь прежде всего о самой власти. В "Никомаховой этике" Аристотель называл политику наукой о государстве и прямо использовал формулу наука о власти господина. Видя многообразие видов и форм власти, Аристотель свой знаменитый труд "Политика" начинает с рассуждений о том, что "неправильно говорят те, которые полагают, будто понятия "государственный муж", "царь", "домохозяин", "господин" суть понятия тождественные". Естественно, что у этих разных лиц и разные возможности проявления соответствующей власти. И далее все восемь книг "Политики" — это книги о власти и властителях, их реалиях и проблемах.

Характерное для Аристотеля стремление к систематизации, классификации знаний нашло выразительное отражение в его характеристике шести видов государственного устройства — три из них оцениваются как правильные, три — как неправильные, т. е. как извращения первых. Правильные виды: царская власть, аристократия, полития (правление большинства, отбираемого на основании определенного ценза и пекущегося об общем благе). Неправильные виды: тирания, олигархия и демократия (правление большинства, неимущих в интересах этого большинства). Как видим, и Платон, и Аристотель не жалуют демократию. Эта линия пройдет потом через взгляды многих мыслителей, в том числе таких отечественных ученых, как Б. Н. Чичерин и В. С. Соловьев. Заметим в связи с этим, что сегодняшнюю демократию следует подкреплять делами, а иначе ее идея может быть дискредитирована в России.

И еще раз подчеркнем, что и у Платона, и у Аристотеля, при всей общности и при существующем различии их взглядов по поводу власти, речь шла больше всего о власти государственной, а тема собственно власти как феномена ставилась нередко лишь попутно. Нас же в данной книге интересует не только сугубо государственный аспект, но и целостный, универсальный взгляд на власть в жизни человека и общества.

Следует считаться и с тем фактом, что сам Аристотель не называл свое произведение "Политика". И это также веский аргумент, для того чтобы современные исследователи более осторожно и осмотрительно возводили начала нынешней политики и политологии (в их современном понимании) к так называемой "Политике" Аристотеля.

Исторически сложилось так, что теоретический труд Аристотеля оказался в ту пору без специального названия. И ему лишь спустя годы дал название один из последователей и редакторов трудов Аристотеля (возможно, Теофраст). Основой этого трактата Аристотеля послужили 158 греческих и варварских государственных устройств, и греческое слово "политика" в свое время означало "то, что относится к государству", к его устройству и функционированию.

Этому примечательному обстоятельству ученые уделяли внимание и ранее. Л. Гумплович в труде "Общее учение о государстве", обращаясь к проблемам политики, считал нужным и важным подчеркнуть, что понятие "политика" "в новейшее время принято почти во всех европейских языках" применять в смысле "государственная мудрость" ("Staatsklugheit"). Здесь же он прямо отмечал, что "в том смысле, в каком слово это употреблялось у Аристотеля и других греческих писателей... для такого (греческого) значения вполне подходят немецкие слова "Staatslehre" (учение о государстве) и "Staatswissenschaft" (государственная наука)".

Для углубленного понимания сути политики, власти, государства и их соотношения полезно сравнить оценки Платона и Аристотеля со взглядами других виднейших мыслителей (по большей части философов) и оценить их собственный вклад в развитие политической, правовой, а также, скажем, и кратологической теории и истории.

Предлагаемый нами подход к политико-правовой проблематике требует конкретизации, а то и переосмысления многих современных положений истории политических и правовых учений и создания самостоятельной как специфической, так и более широкой области знаний — истории власти, т. е. истории теорий, учений и практики власти (или исторической кратологии). Сколь велики здесь научные резервы и ресурсы, видно уже на приведенных нами примерах из обращения к наиболее известному научному наследию Аристотеля и Платона. Но если даже у них оказались идеи, обойденные должным вниманием потомков, то какой же гигантский интеллектуальный потенциал в целом до сих пор оказался невостребованным, сколько теоретических богатств не то что кануло в безвестность, но не вышло на поверхность, не нашло спроса, отклика, разумного применения.

Чтобы еще раз подтвердить, что это так, можно привести множество примеров и из истории Востока, и из средневековья, и из нового времени, и из жизни России.

В том же IV в. до н. э., т. е. в пору творчества и Платона, и Аристотеля, в Древнем Китае создается один из наиболее известных трактатов

Востока о власти — "Книга правителя области Шан". Естественно, что понятие "политика" не применялось еще в те времена в Китае. В центре внимания была власть. А в самом трактате, почитаемом и поныне, отмечалось: "Порядок в государстве достигается тремя путями: законом, доверием, властью. Закон —это то, чего сообща придерживаются правитель и сановники. Доверие — это то, что сообща устанавливают правитель и сановники. Власть — это то, чем распоряжается один правитель".

Наконец, в том же самом IV в. до н. э., на этот раз в Древней Индии, создан трактат "Артхашастра, или Наука политики" (о политике говорится в русском переводе с санскрита. Другое название книги — "Наука о государственном устройстве"). Эта своего рода энциклопедия лаконично повествует о жизни страны в давно минувшую эпоху. В центре внимания здесь тоже стоит не политика, а власть (государственное управление). Трактат особо выделяет четыре главные области знания, именуя их науками: "философия, учение о трех ведах, учение о хозяйстве, учение о государственном управлении". В книге подчеркивается, что "основными элементами государства являются: государь, министр, сельская местность, укрепленные города, казна, войско и союзники", и дается яркая характеристика идеала государя, его определяющих качеств как властителя. При этом прежде всего отмечается, что государь должен быть "в высшей степени энергичным, не имеющим обыкновения медлить, господином своих вассалов, с сильной волей, не имеющим в своем окружении лиц негодных...". Далее определяются вопросы практической деятельности и материального содержания государственных служащих.

Перешагнем мысленно через пару тысячелетий и обратимся к суждениям о власти и о науке власти некоторых выдающихся мыслителей XVII—XVIII вв.

Английский философ Томас Гоббс (1588—1679) в рамках своей философской доктрины особо выделял проблематику власти, науку о власти. Широко известно его произведение "Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского" (впервые издано в Лондоне в 1651 году). Но ему предшествовал труд "О гражданине" (издан в Париже в 1642 году). Мы выделяем его не только потому, что в нем содержится раздел "Власть", но прежде всего потому, что Гоббс уже в "Предисловии" начинает рассуждать о тайнах власти и практически о науке о власти. ,

Гоббс отмечает, что этой гражданской наукой "первым заинтересовался Сократ, когда она еще только зарождалась и лишь частично, как бы сквозь облака, просвечивала в управлении государством, и так отдался ей, что, оставив все прочие разделы философии, только ее одну почитал достойной своего таланта. А за ним обратились к ней Платон, Аристотель, Цицерон и прочие философы, как греческие, так и латинские, и вот уже не только все философы во всем мире, но и просто досужие люди стали заниматься ею...".

И далее Гоббс утверждает: "...следуя суждению мудрых людей, из всех наук наиболее уважаемой, конечно, оказывается та, которая важна для государей и других людей, управляющих родом человеческим". По мнению Гоббса, "правильное обучение граждан науке о государстве необходимо для сохранения мира", а "все обязанности правителей можно выразить одной фразой: благо народа — высший закон".

Как видим, уже с позиций XVII века многое виделось полнее и глубже, чем порой сегодня, в канун XXI века.

Обратимся к другому известному английскому философу — Дж. Локку (1632—1704). Его традиционно характеризуют как основоположника эмпирической теории познания нового времени. Нас же в первую очередь интересуют его взгляды на власть. Здесь наиболее показателен изданный в 1988 году в Москве 3-й том его сочинений. В нем впервые на русском языке публикуются: "Опыт о веротерпимости", "Первый трактат о правлении", "Мысли о том, что читать и изучать джентльмену", "Опыты о законе природы". Отметим важные для нашего анализа три момента. Первое. Локк глубоко, осмысленно, целеустремленно, обстоятельно анализирует проблемы власти. Наиболее показателен в этом отношении труд "Два трактата о правлении" (1690). Обычно при его рассмотрении правоведы обращают все внимание на проблематику устройства государства. Но это труд прежде всего о правлении, т. е. о самой власти, и о совокупности знаний (науке) о власти.

Вот некоторые характерные высказывания мыслителя:

"...нельзя причинить больше вреда государю и народу, чем распространением неправильных понятии о правлении... ;

“...уместно дать определение того, что я считаю политической властью, с тем чтобы власть должностного лица над частным можно было отличить от власти отца над своими детьми, от власти хозяина над своими слугами, от власти мужа над своей женой и от власти господина над своим рабом. Хотя все эти виды власти иногда оказываются в руках одного человека, однако если его рассматривать с точки зрения этих различных отношений, то это может помочь нам отличить один вид власти от другого и показать разницу между правителем государства, отцом семейства и капитаном галеры".”

Наконец, отметим идею Локка собственно о науке о власти ("наука о видах правления"), сформулированную в труде "Мысли о том, что читать и изучать джентльмену": "...кто желает быть сведущим во всем, должен познакомиться с объектами всех наук. Но для джентльмена, чье призвание — в служении отечеству... более всего подобает заниматься вопросами нравственными и политическими. Итак, к его призванию самым непосредственным образом относятся науки о добродетелях и пороках

гражданском обществе и видах правления, а также право и история".

Второе. Объективным показателем того, сколь много внимания Локк уделял вопросам власти, т. е. "науке о правлении", может служить приведенный составителем рассматриваемого 3-го тома А. Л. Субботиным "Предметный указатель". Вот как выглядит в нем рубрика "Власть" (без указания страниц тома). Мы видим, насколько широк круг ее понятий, сделавший бы честь любому современному исследователю науки о власти:

"Власть:

• виды
• первоисточник
• пределы
• цель
• абсолютная (неограниченная)
• деспотическая
• божественная (бога)
• высшая (более высокая)
• гражданская (человеческая)
• естественная (природная)
• монархическая
• ограниченная
• отцовская(отца)
• патриархальная
• политическая
• родительская
• справедливая и несправедливая
• суверенная (верховная власть, владычество, господство)
• тираническая
• господина над рабом
• должностного лица
• мужа над женой (Адама над Евой, супружеская)
• правителя (правительственная, государственная)
• в государстве:
• законодательная объем
• исполнительная федеративная соподчинение властей
• хозяина над слугами
• над жизнью и смертью другого
• над собственной жизнью".

Вот как обстоятельно и разумно (и это с позиций XVII века) представлена у Локка проблема власти. Воистину уже одно такое перечисление может побудить вдумчивого человека к изысканиям, позволяющим логично выстроить систему представлений о власти и ее видах.

Добавим, что все это обогащается множеством других рубрик, т. е. рассмотренных Локком проблем: Авторитет, Безопасность, Благо, Бог, Воля, Государство, Демократия, Закон, Законодатель, Империя, Монархия,Правитель, Правительство, Правление, Право, Теократия, Человек, Человечество и т. д. А мы в конце XX — накануне XXI века все еще пребываем в раздумьях: есть ли такая наука, как наука о власти (кратология)? Максимум, на что мы пока решились, —это открыть для себя политологию и в нее раздельчиком в учебниках ввести политическую (а почему не государственную?) власть.

Мы начинали эту часть рассуждений в нашей книге с сопоставления политики и власти, политологии и кратологии и уяснения их взаимосвязи. Попробуем и здесь посоветоваться с Локком. Это третий момент, о котором хотелось бы сказать в связи с рассматриваемым томом его сочинений.

О восприятии данного тома его составителем, переводчиками, редакторами, редколлегией свидетельствует любопытный факт. Если все содержание тома переполнено мыслями о власти, то о политике в нем говорится крайне редко, и то, возможно, в силу своеобразного восприятия и известного осовременивания самой лексики. Что же касается предметного указателя к рассматриваемому 3-му тому, то в нем рубрика "Политика" вообще отсутствует. Вот так сама власть как суперфеномен заслонила богатством своей проблематики тему вырабатываемой и определяемой ею политики, высветила функциональную подчиненность политики, ее зависимый характер.

Это — весьма убедительные, идущие из глубин истории аргументы в пользу необходимости коренного поворота внимания к проблематике науки о власти и к осознанию хотя и важности, но обусловленности политики, производности и зависимости проблем политики от фундаментального феномена человеческого сообщества — власти, а в связи с этим и от науки о власти, от кратологии, разрабатываемой и отстаиваемой автором.

Этот факт органично вписывается в общий комплекс доказательств необходимости выделения в конце концов науки о власти как самостоятельной науки.

4.Проблемы власти и науки о власти в отечественной мысли

Обратившись к экскурсу в прошлое философской, общественно-политической и духовной мысли человечества, мы оставляли в стороне огромный пласт знаний, накопленных за более чем тысячелетний период в России. Это грандиозная совокупность идей, представлений, доктрин, концепций, относящихся к феномену власти и рожденных за время с момента возникновения Руси и до наших дней.

Здесь идеи самих властителей разных эпох, людей из их близкого окружения и их оппонентов. Здесь и положения нормативных актов, и творения правовой мысли, нашедшие отражение в разного рода сводах Законов, и переводы трудов, пришедших в Россию из близкого и далекого зарубежья, особенно начиная с XVII века, и произведения отечественных мыслителей разных веков. Напомним лишь имена наших известных соотечественников конца XIX — начала XX века: М. А. Бакунин, В. В. Берви-Флеровский, Н. А. Бердяев, А. А. Богданов, С. Н. Булгаков, В. И. Вернадский, Р. Ю. Виппер, В. М. Гессен, Н. Я. Данилевский, Е. В. Де-Роберти, И. А. Ильин, Н. И. Кареев, Б. А. Кистяковский, М. М. Ковалевский, Н. М. Коркунов, П. Л. Лавров, В. И. Ленин, Л. И. Мечников, П. Н. Милюков, Н. К. Михайловский, С. А. Муромцев, П. И. Новгородцев, Г. В. Плеханов, В. С. Соловьев, П. А. Сорокин, Н. А. Столыпин, П. Б. Струве, Е. В. Тарле, М. И. Туган-Барановский, В. М. Хвостов, Б. Н. Чичерин, Г. Ф. Шершеневич, С. Н. Южаков, П. С. Юшкевич. Можно было бы назвать и многих других. Еще более велик список их трудов, и обозреть это богатство очень непросто.

Постараемся показать, какого подъема достигла собственно крато-логическая мысль в России, несмотря на всю специфику ее судеб на рубеже XIX—XX веков в условиях монархического строя. Если об этом времени принято говорить как о серебряном веке отечественной поэзии и прозы, музыки и живописи, то с не меньшим основанием можно назвать вторую половину XIX — начало XX века временем подлинного подъема, расцвета, серебряным веком отечественной философии, социологии, истории, права и даже кратологии. И ярких имен в эту пору много, и достойных произведений. Удивительно и обилие высказанных идей, так и не нашедших в массе своей ни понимания, ни поддержки и, естественно, реализации. Многие из них непосредственно относились к проблемам власти, кратологии.

Многое из высказанного около ста лет назад не утратило глубины мысли, свежести суждений и актуальности по сию пору. И часто это были идеи, не допускавшиеся к распространению, использованию и даже упоминанию в 20—80-е годы XX века в такой, казалось бы, образованной стране, как Советский Союз. В первую очередь это относилось к наукам, каким-либо образом входившим в сферу идеологии, политики и власти (государственной власти, или — по терминологии недавнего времени — политической власти). Разумеется, на глубокое научное осмысление этого фундаментального явления XX века уйдут еще многие годы, а то и десятилетия. Но эту работу надо начинать проводить уже сейчас. Пора начать заново переосмысливать теоретическое наследие наших отечественных предшественников — все богатство их идей и соответствующую их односторонность и даже ограниченность.

Покажем на примерах, каким образом тема власти как научная проблема ставилась и освещалась наиболее видными исследователями около полутора веков назад.

Крупнейшей фигурой той поры являлся Б. Н. Чичерин (1828— 1904). Практически неизвестным остается его огромное творческое наследие. На наш взгляд, при всем обилии, казалось бы, юридических, философских и политических произведений центральная тема его трудов — власть. Сейчас трудно найти пять томов его "Истории политических учений" (1869—1902), его трехтомный труд "Курс государственной науки" (1894—1898) и "Философию права" (1900). Думается, что на основе только названных публикаций можно написать не одну книгу о взглядах Б. Н. Чичерина на власть и защитить не одну докторскую диссертацию.

Б. Н. Чичерин исходил из необходимости обращения к познанию места и роли человека, смысла его жизни, управляющих ею законов, и именно для этого он внимательно в течение десятилетий изучал труды виднейших мыслителей разных стран, анализировал и систематизировал их взгляды.

Начиная свою "Историю политических учений", Чичерин писал:

"...в истории политических учений всего удобнее исследовать историческое развитие человечества и отыскать управляющие им законы". Он аргументировал это следующим образом: "Человек, как свободное существо, имеет личные, эгоистические стремления; он нередко действует в ущерб другим. Общежитие невозможно там, где этим стремлениям предоставляется полный простор, где каждый может безнаказанно вторгаться в область чужой воли, а так как на добровольное воздержание нельзя рассчитывать, то остается прибегнуть к принуждению. Необходима общественная сила, подчиняющая себе силы частные. Это и есть общественная власть, представительница единства союза. Она составляет первый и основной элемент всякого общества, а тем более... государства. Она дает обществу бытие, ибо без нее нет единства, нет целого, а есть только разрозненные члены.

Однако существование общественной власти и подчинение частей целому не уничтожают свободы членов. Человек по природе своей существо свободное. Таким он остается и в обществе. Он подчиняется общежитию, но имеет при этом в виду удовлетворение личных своих целей, которые не достигаются в одиночестве. Сожительство с другими подвергает его свободу ограничениям, но не уничтожает ее совершенно. Повинуясь власти, человек не становится рабом, который служит выгодам другого. Между господином и рабом, собственно говоря, нет человеческого общества, ибо нет отношения лица к лицу, а есть только отношение лица к вещи, к живому орудию. Во всяком другом обществе, а потому и в государстве, свободное лицо с его правами, с его интересами составляет коренной и необходимый элемент.

Свобода выражается в праве; человек имеет права, потому что он свободное существо. Но кроме прав он имеет и обязанности. Человек не только свободное, но и разумное существо, а потому он свои действия возводит к общим правилам, которыми определяются его отношения к другим. Эти общие правила составляют закон, истекающий из разума и налагающий на человека нравственное принуждение или обязанность. Закон есть третий и необходимый элемент всякого общества. Без него есть только произвол власти, уничтожающий свободу, или безграничная свобода, разрушающая общежитие. Закон заключает в себе нравственное начало государственного устройства". '

Поэтому Чичерин считал, что очень важно выделить "четыре основные элемента всякого общества: власть, закон, свобода и общая цель".

Именно эти исходные идеи и пронизывают творчество Чичерина. Обращаясь к произведениям мыслителей древнего мира (начиная от Платона, Аристотеля и Цицерона), средних веков и нового времени, Чичерин глубоко вникает в суть кратологических идей, выявляет их сильные стороны, высказывает свои оценки и собственные взгляды как сторонника просвещенной монархии и развивает их в многочисленных произведениях.

Так, говоря о "Политике" Аристотеля, он отмечает, что это "самое замечательное из всех политических сочинений, которые когда-либо являлись в свет. Это единственное, которое соединяет в себе высшие

философские взгляды с глубоким многосторонним пониманием действительности... Это единственное сочинение вместе философское, юридическое и политическое". Характеризуя светскую и церковную власть, верховную, государственную власть, Чичерин обращается к разнообразным видам и проявлениям власти, рассмотренным Аристотелем: тимократии, аристократии, демократии, тирании, политии, республике. Это позволяет ему высказываться в пользу самодержавия, где власть сосредоточивается в лице царя, и ставить вопрос о среднем классе.

Обращаясь к взглядам Цицерона, Чичерин отмечает: "Из общения непосредственно вытекает потребность власти. Всякое государство, говорит Цицерон, для того чтобы иметь прочность, должно управляться каким-либо советом или властью. Эта власть может быть вручена одному, нескольким или всем. Отсюда три образа правления:

монархия, аристократия и демократия. Каждый из них имеет свои достоинства, а потому может быть терпим, но каждый имеет и существенные недостатки". Чичерин обращает внимание, что уже по опыту Древнего Рима "власть — первая основа государственного быта".

Несмотря на многочисленные обращения к феномену власти и ее характеристикам, Чичерин еще не говорит о науке о власти. Он и многолетний свой труд называет "История политических учений" и неоднократно пользуется понятием "политическая наука", одобрительно отзываясь, в частности, о "немецкой политической науке".

Но если исходить из существа взглядов Чичерина и содержания его работ, то становится ясно, что значительная часть опубликованных им трудов фактически посвящена суждениям о власти, кратологической проблематике. Так, уже в первой части "Истории политических учений" наряду с уже названными проблемами затрагиваются проблемы императорской власти, всемирной монархии, полновластия, папской власти, семейной власти, княжеской власти, а также потребности в единой, нераздельной, неограниченной власти.

Во второй части рассматриваемого труда внимание Чичерина привлекают оценки власти такими исследователями, как Г. Греции, Гоббс, Кумберланд, Боссюэ, Спиноза и др.

Во взглядах французского идеолога абсолютизма XVII века епископа Боссюэ Чичерин выделял идею о том, что "учение о власти начинается... от Бога", а также оценки Боссюэ родительской власти, власти патриархальной, царской, монархической. Передавая взгляды Боссюэ и фактически солидаризируясь с ними, Чичерин писал: царская власть — "форма самая естественная, ибо она имеет свое основание и свой прообраз в отеческой власти. По этому самому это — власть наиболее прочная, а вследствие того и самая сильная"; "нет лучшего единения

как под властью одного начальника"; "монархическая власть, говорит Боссюэ, имеет четыре главных свойства: это власть 1) священная, 2) отеческая, 3) абсолютная, 4) подчиненная разуму".

В третьей части своей "Истории политических учений" Чичерин рассматривал взгляды Гельвеция, Гольбаха, Т. Пэна, Руссо, Мабли, Юма, Беркли, Бентама, Канта, Гумбольдта, Фихте и других мыслителей, выделяя их суждения о власти.

В целом Чичерин, еще только приступая к изучению истории политических учений, исходил из характеристики четырех основных общественных союзов, которые, согласно его концепции, включают все основные общественные элементы (власть, закон, свободное лицо и общая цель). К этим четырем союзам он относил семейство, гражданское общество, церковь, государство. Их власть он и выделял прежде всего.

Чичерин аргументировал свой подход следующим образом:

"Первый союз — семейство. Оно основано на полном внутреннем согласии членов, на взаимной любви, которая составляет жизнь семейства. Отдельные лица не имеют здесь своих особых интересов, но все сливается в один общий семейный интерес, который связывает всех. Это цельный, органический союз, созданный самою природой; это вместе с тем и идеал человеческого общества. Следовательно, здесь преобладает начало общей цели, составляющей внутреннюю связь всех элементов и приводящей их к гармоническому единству. Второй союз, гражданское общество, заключает в себе совокупность всех частных отношений между людьми. Здесь основное начало — свободное лицо с его правами и интересами. Здесь господствует частное или гражданское право с различными его формами: владение, собственность, договор. Третий союз, церковь, воплощает в себе начало нравственно-религиозное; в нем преобладает элемент нравственного закона. Наконец, четвертый союз, государство, господствует над всеми остальными. Он представляет собой преимущественно начало власти, вследствие чего ему принадлежит верховная власть на Земле. Это отличительный признак государства. Однако в политическом теле заключаются и все другие элементы, а потому возможно перенесение на него начал, господствующих в других союзах. Такое смешение союзов бывает в действительности, но еще более в теории. Отсюда происходят воззрения на государство, которые в противоположность первым, основным, можно назвать второстепенными. Из перенесения на государство начал семейного быта возникает учение патриархальное, из построения государства на началах частного права — учение патримониальное, или вотчинное, наконец, из подчинения государства началам церковным — учение теократическое. Последнее имеет наибольшее значение и в жизни, и в теории, ибо другие союзы, семейство и гражданское общество, естественно, подчиняются государству; церковь же, господствуя в нравственно-религиозном мире, нередко предъявляет притязание и на владычество в области политической. Притом теократическое учение дает государству высшее освящение, возводя его к верховному началу бытия, к Богу"

Так мыслил Чичерин. Для нас это уже история политических и кратологических учений. Но продолжать игнорировать приведенные оценки и суждения нельзя, ибо без них не понять самой истории науки о власти.

Следует обратить внимание на то, что через тридцать с лишним лет, как бы подводя итоги своего анализа, Чичерин писал: "...государство является верховным союзом на Земле; ему поэтому присваивается верховная власть. Во всяком разумно устроенном человеческом обществе такая власть необходима, ибо без нее невозможно соглашение разнообразных его элементов: надобно, чтобы кто-нибудь разрешал возникающие между ними столкновения. Но она не может принадлежать ни гражданскому обществу, которое есть собрание дробных сил, ни церкви, которая принудительной власти не имеет; она может принадлежать только государству, которое сочетает в себе оба элемента, юридический и нравственный. Поэтому государство вкратце может быть определено как союз людей, образующих единое целое, управляемое верховною властью". "Из того, что государство есть верховный человеческий союз, не следует, однако, что оно упраздняет остальные. Оно призвано над ними господствовать, но не заменять их. Каждый из предшествующих союзов отвечает существенным, постоянным и неотъемлемым потребностям человека; каждый из них выражает известную сторону человеческой жизни, а потому все они сохраняют относительную самостоятельность, подчиняясь верховной власти государства, но отнюдь не поглощаясь им". "В качестве союза, представляющего собой общество как единое целое, оно (государство. — В. X.) призвано осуществлять все те цели, которые составляют совокупный интерес этого целого. Сюда относятся прежде всего внешняя и внутренняя безопасность".

Отметим, что идея безопасности и власти органично пронизывала творчество Чичерина.

Излагая идеи Гоббса, он еще в 1872 году специально подчеркивал необходимость стремления человека к мирному общежитию и далее отмечал, что для "...соблюдения естественного закона нужна безопасность, а для достижения безопасности нет иного средства, как соединение достаточно значительного числа людей для взаимной защиты. Люди должны согласиться между собою и действовать заодно для общего блага".

Продолжая наш экскурс к основным идеям одного из наиболее плодотворно трудившихся отечественных мыслителей, укажем, что Чичерин в работе "Государство и земство" писал об очень важном аспекте в соотношении общества и государства: "Отношения государства и общества в новейшее время подвергались весьма обстоятельному обсуждению, которое привело к совершенно прочным результатам. Ни один человек, имеющий сколько-нибудь ясные понятия о самых элементарных началах публичного и частного права, не сомневается в том, что общество есть нечто отличное от государства. Только социалисты, мечтающие о коллективном обладании всеми орудиями производства, смешивают эти две разнородные сферы; но это обнаруживает только полное их неведение и непонимание основных начал общественной жизни. Государство есть союз народа, как единое целое, управляемое верховной властью. Ему поэтому подчинены все частичные сферы деятельности и все частичные отношения, существующие в его пределах. Но это не значит, что оно поглощает их в себе и делает их органами и орудиями в своих целях. Государство видит совокупные интересы, которым подчиняются частные, но последние сохраняют свою относительную самостоятельность. Люди, входящие в состав государства, остаются свободными лицами, преследующими свои частные цели и имеющими права, которые принадлежат им в качестве граждан. Так, они обладают собственностью, размер которой определяется не положением их в государстве, а их собственной деятельностью и их частными отношениями... Совокупность... частных отношений, существующих в пределах государства и подчиняющихся ему как представителю интересов целого, но образующих, однако, свою самостоятельную сферу деятельности, и есть то, что называется обществом".

Думается, что эти суждения об обществе и государстве и их соотношении могут послужить уточнению и наших нынешних подходов к решению этой теоретической и практической проблемы. В нынешней гуманитарной, общественно-кратологической и правовой мысли эти вопросы нуждаются в дополнительном осмыслении и проработке.

Чичерин говорит и о своем понимании разделения власти на отдельные отрасли, вытекающие из самого ее назначения. "Эти отрасли суть власть законодательная, судебная и правительственная. Первая представляет отношение власти к закону, вторая — к свободе, третья — к государственной цели. Последнюю можно разделить на две: на власть военную и административную, из которых первая имеет в виду безопасность, а вторая — благоустройство. В совокупности они представляют полное осуществление государственных целей, а с тем вместе и идеи государства".

Чичерин касается многих злободневных проблем своего времени, приобретающих сейчас растущую теоретическую и практическую актуальность. Так, отстаивая идеи земства и самоуправления, он писал:

"Истинный дух земских учреждений есть дух самоуправления, то есть заведования своими собственными делами на основании своих собственных решений. Это начало прилагается прежде всего к уездам как основным земским единицам, а затем и к губернии как воздвигающейся над ними высшей единице, призванной восполнять, а не регулировать и регламентировать деятельность первых. Только признание этого начала может обеспечить согласное действие земства и открыть ему широкую будущность". Дело здесь не только в том, что в конце XX века в России сторонником земства выступает А. И. Солженицын, но и в том, что следует глубоко осмыслить весьма своеобразную, типично русскую земскую практику.

Заслуживает внимания и то, что Чичерин, только коснувшись в 60-е годы проблемы средних классов, в 1900 году заявлял: "Естественные вожатые демократии суть средние классы, в которых достаток соединяется с образованием и трудом. И тут различаются классы средних землевладельцев, средних капиталистов и затем многочисленные так называемые либеральные профессии, техники, ученые, художники, медики, адвокаты, составляющие умственное зерно средних классов. Из них выходит умственная аристократия, и они являются главным двигателем демократического прогресса. При правильном развитии общественных элементов эти профессии составляют источник более или менее значительных доходов, а потому здесь достаток соединяется с образованием".

Следует отметить, что, уделяя большое внимание вопросу развития образования и считая утопией возможность получения одинакового высшего образования для представителей разных классов в условиях материального неравенства, Чичерин связывал этот вопрос и с демократией: "Если же образование по необходимости распределяется в обществе неравномерно, то очевидно, что руководящею частью должна быть самая образованная часть, то есть зажиточные классы. Поэтому демократия никогда не может быть идеалом человеческого общежития. Она дает преобладание наименее образованной части общества". В этой связи Чичерин ставил под сомнение возможность народовластия, утверждая, что "народовластие есть идеал без приложения". Видимо, иначе мыслитель, симпатизировавший монархизму, думать не мог. На редких книгах Чичерина, имевшихся лишь в некоторых библиотеках, в свое время стояли штампики "на руки не выдавать" или "погашено". Для того чтобы понять, почему это происходило, надо знать, как Чичерин относился к марксизму и что писал о К. Марксе.

Отношение Чичерина к марксизму было откровенно отрицательным. Обращаясь к оценке взглядов К. Маркса в пятой части своей "Истории политических учений", он посвятил ему более 70 страниц текста. Характеристика Маркса, идущая вслед за суждениями о взглядах Лассаля, начинается таким пассажем: "Ни по силе ума, ни по таланту, ни по разнообразию сведений, ни по философскому смыслу он не может сравняться с Лассалем, но он сделал то, о чем Лассаль только мечтал: он дал теоретическое построение социальной утопии". Завершается этот раздел еще более резким выпадом: "Влияние Маркса в современном мире представляет, можно сказать, самый колоссальный пример человеческой глупости, какой встречается в истории мысли".

Приходится сожалеть, что вместе с ограждением от "хулы" марксизма отечественный читатель оказался отторгнут от очень многих разумных взглядов и раздумий Чичерина. Именно поэтому мы и решили привлечь внимание ко взглядам и кратологическим суждениям такого фундаментального исследователя, как Чичерин.

Наконец, еще раз подчеркнем, как глубоко оценивал власть на рубеже веков Б. Н. Чичерин. Власть, по его словам, призвана "охранять закон и сдерживать свободу. Она составляет центральное звено всякого общественного порядка; это — владычествующий в нем элемент. По самой природе вещей власть может быть вверена только физическому лицу или лицам, но эти физические лица являются представителями общества как целого, владычествующего над отдельными особями. Выработанное правом понятие об юридическом лице находит здесь полное и, притом, необходимое приложение. Оно составляет юридическое выражение идеи союза как целого, господствующего над частями. Но именно потому, что власть вверяется физическому лицу, как представителю общества, оно должно употреблять ее не в виду частных своих интересов, а в интересах целого".

У нас нет возможности столь же подробно излагать характеристики идей других наших отечественных мыслителей. Но надо постоянно иметь в виду, что российская кратологическая мысль имеет очень основательную базу, и это, несомненно, будет показано многими другими авторами.

Характерно, что к проблематике власти обращались очень многие исследователи второй половины XIX — начала XX века. Это связано с развитием философской, исторической и правовой науки, становлением и развитием социологии, распространением марксистского учения и стремлением его представителей и сторонников занять соответствующее достойное место и вытеснить другие социальные взгляды.

Эволюция кратологической мысли, хотя она так и не именовалась, во многом сопровождала процессы развития прежде всего правовой и социологической мысли, ибо власть является характернейшим элементом и признаком собственно человеческого общества, а государственная власть, как власть верховная, находит отражение и закрепление в праве (государственном праве).

С XIX века в России все более заметно проявляется взаимодействие общественно-кратологической мысли с зарубежной (мировой) мыслью. Это выражается в значительно растущем числе контактов российских и зарубежных ученых, выездов россиян в Европу, изданий и переизданий трудов зарубежных ученых в России.

С полным основанием известный российский ученый-социолог Н. И. Кареев (1850—1931) счел необходимым специально выделить группу таких русских юристов-социологов, как В. И. Сергеевич, С. А. Муромцев, М. М. Ковалевский, Н. М. Коркунов, Б. Н. Чичерин, В. М. Хвостов, Е. В. Спекторский, Е. И. Гальперин, Г. Ф. Шершеневич, Н. А. Гредескул, П. И. Новгородцев, Б. А. Кистяковский, Л. И. Петражицкий. Если Кареев отмечал у этих ученых интерес к обществу, социологии, экономике, то для нас важно еще и то, что почти каждый из них проявлял внимание к проблематике власти и внес полезный вклад в оформление российской кратологической мысли. Более того, в рассматриваемый нами период именно в связи с основными этапами становления и развития социологической мысли в России происходит и заметное ,; восхождение кратологической мысли. К- Применительно к социологии ныне принято выделять:

Первый этап — 1860—1890 годы. Как и на Западе, социология в России возникла в лоне позитивистской доктрины.

Второй этап — 1890—1900 годы. Для этого этапа характерна острая критика позитивистской методологии. Ведущей социологической школой становится неокантианство (Б. А. Кистяковский, 1868—1920, Л. И. Петражицкий, 1867—1931, П. И. Новгородцев, 1866—1924 и др.). Представители старых школ (Н. И. Кареев, М. М. Ковалевский и др.) во многом уточняют свои позиции. Утверждается экономический материализм (или марксистская социология), причем в двух вариантах: ортодоксальный марксизм (Г. В. Плеханов, В. И. Ульянов-Ленин) и неортодоксальный В. Ф. Халипов , "легальный" марксизм (П. Б. Струве, 1870—1944, Н. А. Бердяев, 1874—1948, С. Н. Булгаков, 1871—1944, М. И. Туган-Барановский, 1865—1919), весьма близкий с точки зрения методологии к неокантианству.

Третий этап в развитии русской социологии — начало XX века — был насильственно прерван в 1922 году установками РКП(б) и пролетарской власти.

Именно в такой хронологической последовательности шло и восхождение российской кратологической мысли, обогащавшейся переводами зарубежных авторов. В эти годы вопросы теории власти получили освещение и развитие в трудах философов, правоведов, социологов.

Казалось бы, далекий от кратологии выдающийся российский философ В. С. Соловьев в своем произведении "Оправдание добра. Нравственная философия" (1899) очень вдумчиво отнесся к идее разделения властей. Правда, в его взглядах немало своеобразия; например, судебную власть он считал второй и т. д. Но это лишь придает особый колорит его суждениям. Приведем развернутые суждения Соловьева, которые несут на себе печать времени и отражают своеобразие его понимания затрагиваемых проблем: "...Три различные власти — законодательная, судебная и исполнительная — при всей необходимой раздельности (дифференциации) не могут быть разобщены (и тем менее должны вступать в противоборство между собою), так как они имеют одну и ту же цель: правомерное служение общему благу. Это их единство имеет свое реальное выражение в одинаковом их подчинении единой верховной власти, в которой сосредоточивается все положительное право общественного целого, как такого. Это единое начало полновластия непосредственно проявляется в первой власти — законодательной, вторая — судебная — уже обусловлена первою, так как суд не самозаконен, а действует согласно обязательному для него закону, а двумя первыми обусловлена третья, которая заведует принудительным исполнением законов и судебных решений. В силу этой внутренней связи, без единства верховной власти, так или иначе выраженного, невозможны были бы ни общеобязательные законы, ни правильные суды, ни действительное управление, т. е. самая цель правомерной организации данного общества не могла бы быть достигнута. Само собою понятно, что должная связь трех властей нарушается не только их разобщением и враждебным противоположением, но также, с другой стороны, смешением их и извращением естественного между ними порядка, когда, например, вторая власть — судебная — подчиняется не первой, а третьей, ставится в зависимость не от единого закона, а от различных органов власти исполнительной".

А вот как писал о власти известный дореволюционный ученый-юрист Г. Ф. Шершеневич (1863—1912) в своем труде "Общая теория права": "Юридическое определение не только не способно объяснить реального существа того, что мы называем государством, но оно кроет в себе опасность затемнить перед нами истинную сущность явлений, происходящих в государстве.

Понятие о государстве только одно — социологическое. Характеризующий понятие о государстве момент власти, по своей важности и сложности, требует особого рассмотрения.

Самостоятельность государственной власти, которой она отличается от других властей, в своем раскрытии обнаруживает свойства государственной власти. Самостоятельность характеризует государственную власть как независимую, высшую, неограниченную и неделимую. Ни одно из этих свойств в отдельности не покрывает собою понятие о государственной власти.

Во втором томе рассматриваемого труда Шершеневич подробно говорил о власти в связи с характеристикой публичного и частного права.

Отечественные ученые тщательно анализировали проблематику власти в связи с обращением к истории римского права, и в частности к истории институтов публичного права. Интересна в этом отношении "История римского права" И. А. Покровского.

Весьма заметную роль в разработке взглядов на власть как социальный феномен сыграли многие зарубежные ученые. Покажем это на примере Р. Иеринга (1818—1892) и Л. Гумпловича (1838—1909).

Еще в 70-е годы XIX века немецкий мыслитель Иеринг писал: "Абсолютным, обусловленным целью самого государства требованием представляется то, чтобы государственная власть являлась в пределах государства высшею, преобладающей над всякой другой властью. Всякая другая власть, будет ли она исходить от отдельного лица или будет принадлежать многим, должна быть под государственною властью, последняя должна быть над нею...".

Иеринг отмечал, что "Право есть политика власти. Но само собой разумеется политика не отдельного, конкретного случая, — это политика близорукого, политика глупца, недостойная названия политики,— а, напротив, политика разумная, дальновидная, никогда не теряющая из виду абстрактной, т. е. постоянно подлежащей преследованию цели в связи с целями человеческой жизни, — следовательно, политика, которая сознает, что низшей или мимолетною выгодою следует поступиться для достижения высшей, продолжительной".

Много внимания государственной власти, ее исследованию уделял немецкий исследователь Л. Гумплович, особенно в своей книге "Общее учение о государстве" (1877). Об этом говорит уже сам методологически стройный перечень глав этой книги: понятие государства; происхождение государства; основание государств в Европе; социальные элементы государства; нация и национальность; общественные формы; развитие государства; формы государства; государственное управление; парламентаризм; обычай и право; право и наука о нем; государственный правопорядок; международные отношения; систематика наук о государстве и праве.

Во вступительном очерке к этой книге русский переводчик-исследователь И. Н. Неровецкий писал: "Это был социолог-государственник, монист, верно преданный заветам естествознания и стремившийся поставить государственную науку на позитивную почву".

Уделяя главное внимание государствоведению, Гумплович определял государство как "естественно возникшую организацию властвования, предназначенную для охраны определенного правопорядка" и критиковал определения государства Велькера (1790—1869), Моля (1799—1875), Аренса (1808—1874), Гербера (1823—1891), Гегеля (1770—1831)и др.

Отметим, что Гумплович еще в 1877 году, говоря о политике, заявлял: "Мы имеем в виду область политики; и не в том смысле, в каком слово это употреблялось у Аристотеля и других греческих писателей;

... Только государственное право может считаться "наукой", политика же является лишь своего рода "тактическим учением", катехизисом правил для жизни и деятельности входящих в состав государств людей". Гумплович серьезно критиковал Гольцендорфа, который в 1869 году в Берлине в своей книге "Принципы политики" излагал политику как науку.

Можно представить, как же эволюционировали и переменились наши взгляды с тех пор, если мы сегодня, как правило, считаем политику наукой, а о науке о власти практически почти не говорим. Тем не менее, обращаясь к прошлому отечественной мысли, следует еще раз подчеркнуть, что фактически все сколько-нибудь крупные мыслители России на рубеже XIX—XX веков обращались к проблематике власти, к богатому идейному содержанию и лексикону этой области знания.

А. Н. Бердяев в своей книге "О назначении человека", вышедшей в 1931 году в Париже, задаваясь вопросом о природе власти, писал, что в человеке, по выводам психопатологии, "ослаблены инстинкты его природы, инстинкт половой и инстинкт власти, подавлены и вытеснены цивилизацией, создавшей болезненный конфликт сознания с бессознательным".

Как видим, проблематика власти столь богата, широка, многогранна еще и потому, что ее истоки восходят не только к рациональному в человеке, но и к инстинктивному, не только к продуктам сознания, но и к бессознательному.

Таковы власть и ее природа в мире человека, в мире живого. Это уже само по себе указывает на необходимость для науки прежде всего идти к власти, исходить из осмысления власти, а затем уже выстраивать и политику, и науку о политике, т. е. политологию.

Серьезнейший перелом в постановке и налаживании теоретико-методологических исследований власти был конечно же связан с Октябрем 1917 года. Революция — сначала в теории, а потом и на практике — перенесла смысловые ударения, иначе расставила акценты в науке о власти. Главным в науке стало обращение не собственно к власти, а к политике, борьбе за власть, революции, диктатуре пролетариата, Советам, вопросам руководящей и направляющей роли коммунистической партии, а в перспективе — к проблемам отмирания государства, а значит, и собственно государственной власти, перенос в установках на перспективу упора на общественное коммунистическое самоуправление.

Но это особая глава в истории отечественной и мировой кратологической мысли. Задача нашего труда видится в том, чтобы привлечь к этому внимание и высказать несколько исходных идей, побудить к последующей перспективной разработке данной проблематики, проблематики сложной, дискуссионной, но для изучения крайне нужной и не подлежащей дальнейшему откладыванию.

Итак, как же развернул кратологическую проблематику в науке и на практике год 1917-й?

Естественно, что в теоретических установках, а еще более в практических делах миллионов, вершивших Октябрьскую революцию и осуществлявших ее курс в последующий период, сказывались программные установки марксизма, большевистской партии. Главные из них следующие:

а) установление диктатуры пролетариата — с фактическим креном собственно к диктатуре, а не к пролетариату;

б) отказ от мировой практики разделения властей, а отсюда — уход от теории власти, от разделения трех ветвей власти к концентрации, соединению в единых органах Советской власти законодательной и исполнительной властей и отодвигание судебной власти на задний план, непризнание ее властью;

в) провозглашение принципа коллективного руководства — с фактическим игнорированием коллективности, особенно в высших органах;

г) упор на единоначалие не только в армии, но и в других сферах деятельности и введение кратких периодов деятельности комиссаров в армии в условиях массовых репрессий против командных и политических кадров;

д) уход в теории и на практике от собственно властного лексикона в сторону повседневных и постоянных рассуждений о руководящей и направляющей роли коммунистической партии.

Эти ключевые моменты отражены в первую очередь в основополагающих теоретических трудах марксизма XIX века и особенно советских времен — К. Маркса, Ф. Энгельса, В. И. Ленина, И. В. Сталина, других руководителей КПСС.

Фактическая реальная власть РКП(б), ВКП(б), КПСС и ее руководителей была беспредельной, но об этой власти (кроме Советской власти) даже в последние годы существования СССР речь не шла.

Вот почему даже такой идеологический центр и законодатель теоретических изысканий, как Институт Маркса—Энгельса—Ленина— Сталина при ЦК ВКП(б) (затем Институт марксизма-ленинизма), в целом обходил собственно властную проблематику в течение десятилетий. Наиболее показательны в этом отношении предметные указатели к сочинениям классиков марксизма-ленинизма.

В 1969 году вышел "Справочный том к Полному собранию сочинений В. И. Ленина". В первую его часть входил предметный указатель, составленный 35 научными сотрудниками. В предисловии к нему отмечалось: "Предметный указатель призван помочь читателям лучше и глубже овладевать идейным богатством ленинского наследия. Он составлен к 55 томам Полного собрания сочинений, включающим около 9000 произведений и документов В. И. Ленина. В указателе имеется несколько тысяч понятий, которые содержат сотни тысяч отсылок к ленинскому тексту... При работе над подготовкой этого издания авторский коллектив взял за основу схему указателя к 4-му изданию Сочинений В. И. Ленина. Однако при этом проведена большая работа по ее улучшению с учетом опыта, накопленного за многие годы работы над изучением ленинского идейного наследия. Значительное увеличение объема работы (в прежнем указателе было расписано 35 томов, включавших 3000 документов и произведений В. И. Ленина) также потребовало нового подхода к составлению схемы. В предметный указатель включены новые важные, актуальные рубрики, которых в прежнем издании не было".

Таким образом, в рассматриваемом предисловии подчеркнуто, что в указателе имеется несколько тысяч понятий и что в данный указатель введены новые важные рубрики.

Вправе ли мы ожидать тщательного изучения проблем власти в трудах Ленина? Конечно, вправе. Писал ли Ленин о власти? Да, писал. Указатель свидетельствует, что о диктатуре буржуазии и пролетариата он высказывался тысячи раз, о демократии — множество раз, о бюрократии — около 400 раз.

Но ведь он говорил и непосредственно о власти, ее разновидностях, и о Советской власти, хотя и меньше, чем о названных выше явлениях и понятиях. Имеется ли в указателе понятие власти? Нет. В указателе нет рубрики "Власть", нет рубрики "Государственная власть", нет рубрики "Советская власть", нет и модного в советскую пору понятия "Политическая власть". И неудивительно, что, кроме "бюрократии" и "демократии", нет вообще никаких других "кратий" (а ведь их в русском языке более полусотни).

Автору данной книги, подготовившему кратологический словарь "Власть", нетрудно назвать до 1000 понятий, прямо связанных со словом "власть", а вот в указателе к главному собранию политических произведений в СССР понятию и явлению "власть" места не нашлось.

Можно ли было в таких условиях ожидать внимания к теории власти, разработки "науки о власти"? Конечно же нет.

То, что это не случайность, подтверждает и второй по значимости источник советских времен — состоящий из трех частей "Предметный указатель ко второму изданию Сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса". В этом указателе появляются две небольшие рубрики:

"Власть законодательная и исполнительная" и "Государственная власть".

Если "власть" как феномен в предметных указателях к произведениям К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина не пользовалась должным вниманием, да и в самом марксизме-ленинизме ее заслоняла диктатура пролетариата, то разве можно было рассчитывать на глубокую, концептуально продуманную, всестороннюю науку о власти?

И еще одно обстоятельство надо иметь в виду — это то, что марксизм трактовался как имеющий три источника (немецкая классическая Философия, английская политэкономия и французский утопический социализм) и три составные части (философия, политэкономия и научный коммунизм). Здесь тоже дело не доходило до адекватного феномену власти разговора. И при всей важности хотя бы политэкономии, материального производства, собственности во всех ее видах, рынка вполне можно утверждать, что власть как реальный многоплановый феномен не только стоит в одном ряду с экономикой, но и нередко ею управляет.

Казалось бы, фантастически выглядит прорыв идей К. Маркса, ф. Энгельса, В. И. Ленина к умам, сознанию и деяниям сотен миллионов людей на всей планете в целом ряде поколений. Но жизнь показывает, что все-таки не за ними закрепляет история роли своих первых лиц.

Или, скажем, не так уж и давно в СССР миллионам людей внушалась мысль о том, что идеи и дела Н. С. Хрущева (в пору его правления), или Л. И. Брежнева (в пору его правления), или М. С. Горбачева (в пору его правления) войдут на века в благодарную память народов. Но прошло совсем немного времени, и каждый из названных руководителей КПСС уже получил свое место на страницах летописи истории.

Науке пришлось пройти через ленинский, сталинский и постсталинский периоды, чтобы наконец-то начать осмысливать явление власти, и прежде всего государственной власти, в России до 1917 года, в Советской России и Советском Союзе.

В России первые обстоятельные работы о сути, особенностях, роли и многообразии форм власти начали появляться после взлета кратологической мысли в конце XIX — начале XX века, потом лишь в конце 80—х годов XX века, а затем уже после 1991 года. Это была пора, когда начинало осмысливаться явление тоталитаризма в годы Советской власти и влияние этой власти на процессы экономической, социальной, политической, духовной и научной жизни.

Здесь можно выделить по крайней мере три группы книг.

I. Первая серьезная попытка осмысления феномена власти в последние годы Советской власти.

Назовем следующие издания: Ф. Бурлацкий, В, Мушинский "Народ и власть" (М., 1986); А. П. Бутенко "Власть народа посредством самого народа" (М., 1988); В. М. Карельский "Власть. Демократия. Перестройка" (М., 1990); С. А. Никольский "Власть и земля" (М., 1990); Ю. Феофанов "Бремя власти" (М., 1990) и др.

II. Первые теоретические труды, посвященные становлению науки о власти.

В их числе: "Философия власти". Под ред. В. В. Ильина (М., 1993);

М. И. Колесникова, В. Ф. Борзунов "Социология власти" (М., 1994);

В. ф. Халипов "Власть. Основы кратологии" (М., 1995); В. И. Ефимов "Власть в России" (М., 1996); В. Ф. Халипов "Введение в науку о власти" (М., 1996); "Россия: власть и выборы" (М., 1996); В. Ф. Халипов "Власть. Кратологический словарь" (М., 1997) и др.

III. Публикации, посвященные осмыслению прошлого власти в СССР, ее проявлениям в разных сферах жизни, в том числе и негативным воздействиям на ключевые области жизни, науки, искусства.

В числе книг такого рода: Е. И. Чазов "Здоровье и власть. Воспоминания "кремлевского врача" (М., 1992); В. Сойфер "Власть и наука. История разгрома генетики в СССР" (М., 1993); А. Богданова "Музыка и власть (постсталинский период)" (М., 1995); Ф. Д. Бобков "КГБ и власть" (М., 1995); "Социология и власть. Документы и материалы. 1953—1968". Под ред. Л. Н. Москвичева (М., 1997) и др.

Есть основания считать, что все такого рода издания убедительно свидетельствуют о становлении в России системы знаний о власти. Это тем более важно, что сам феномен власти рассматривается многопланово, все более полно и доказательно.

К проблемам власти и ее различных проявлений обращаются ученые, деятели литературы и искусства, а также многие лица, оказавшиеся волей судеб на руководящих постах.

Не случайно, например, М. Петрачев в "Независимой газете" 29 ноября 1997 года опубликовал статью "Партия власти в России — это "Союз писателей" с подзаголовком "Страсть к сочинению книг компенсирует профессиональные неудачи политиков всех властей". Автор отмечает, что эту тягу российских политиков к писательскому труду подметил еще на заре века Максим Горький. Троцкому и Тухачевскому писательские откровения стоили жизни. В период застоя предвестниками будущего литературного потока на Олимпе власти стали мемуары Хрущева, Жукова и Брежнева. Затем в литературную нишу ринулась первая когорта оставшихся не у дел прорабов перестройки. Писателями от политики стали: Александр Яковлев, Михаил Горбачев, Егор Лигачев, Валентин Павлов, Вадим Бакатин и многие другие бывшие партийные лидеры. Газета называет и ряд других имен.

Для нас существенно иное: сегодня и книжный рынок, и библиотеки основательно насыщены литературой о властной практике конца XX века. А если учесть, что весьма значителен и поток литературы этого рода за рубежом, то сейчас как раз подошел тот момент в развитии науки, когда есть все необходимые и достаточные основания для того, чтобы начать развивать поистине новое серьезное и перспективное направление — науку о власти (кратологию). Более того, это не просто одна область знания, это — целая группа областей, целая система наук.

А если ставить вопрос в более широком плане, то не пора ли в гигантском здании современной науки наводить порядок по существу — заново выстраивать систему естественных, технических и общественных наук во всем обилии их областей и отраслей, осмысливать и смело развивать новые области знания, переконструировать существующие, уводить с первых ролей конкретных лиц, как не оправдавших надежд и т. д.? А в нашем случае разве не стоит поставить структуру наук с головы на ноги: власти — свое (первое место), а политике — свое (последующее место)?

Приведем еще и такой современный аргумент. Когда в системе вузовского преподавания в 1991/92 учебном году надо было удержать гуманитарные науки, то свою роль сыграло и оперативное введение преподавания политологии. К сожалению, с течением времени по мере деполитизации жизни и в связи с неумелым преподаванием политологии к ней стал падать интерес, и ныне, согласно данным Центра социологических исследований Госкомвуза, "наибольшее неприятие опрошенных студентов (даже у "чистых" гуманитариев) вызывает курс политологии".

Ученые, проводившие исследования в октябре 1996 года и опросившие в 40 вузах России 2000 студентов, пришли к неутешительному выводу: тот факт, что лишь 35,6% студентов считают для себя полезным изучение политологии, свидетельствует прежде всего "о неспособности коллективов многих кафедр политологии, сформированных из бывших преподавателей истории КПСС и научного коммунизма, полностью освободиться от прежних мировоззренческих и идеологических догм, кардинальным образом переосмыслить происходящие общественно-политические процессы и соответственно перестроить свои учебные курсы".

Видимо, сказывается и доставшееся от былых времен излишнее усердие педагогов в ненужных рассуждениях о политике и политизации, в пропаганде надоевшей молодежи сугубо политической проблематики вместо активного привлечения внимания к вопросам государственной жизни и государственной власти, к сугубо конституционной проблематике и необходимости введения жизни не в так называемое политическое русло, а в русло конституционное, государственное. Именно такой подход отвечает установкам нынешнего законодательства на пребывание вне политики широкого круга государственных служащих (в том числе военнослужащих).

Подведем итоги анализа, проведенного в данной главе.

Власть в ее различных видах и формах с давних пор, со времен возникновения на заре цивилизации представлений о жизни человека и общества, пользуется все возрастающим вниманием. К ее осмыслению и истолкованию обращались многие выдающиеся умы человечества и многие правители разных времен и народов.

К нашим дням накоплен достаточный материал для обдуманного, квалифицированного, нацеленного на перспективу построения системы знаний о власти, точнее — системы наук о власти. Такова главная цель этой книги. Теперь мы приступаем непосредственно к систематизации знаний, относящихся к сфере власти.

Содержание

Дальше