Учебники

5.1. Вызов либерализма и реакции культуры и политики

Прогнозирование этих тенденций требует учета специфической особенности человеческой судьбы — коллективной и индивидуальной. Человеческое поведение следует не рациональной детерминистской логике, будь то логика обстоятельств (причин) или логика интересов; оно следует особым законам драмы, в которой поведение персонажей обусловлено ситуацией их взаимного диалога. Иными словами, человеческая биография развертывается не в рациональном контексте последовательного решения собственных проблем, а в контексте дихотомии вызов — ответ. Наше поведение больше является спровоцированным, чем рационально обусловленным: это, скорее, модель реплики, ответа на выпад, чем модель продуманной автономной тактики, адекватной проблемной ситуации.

Думается, общая методология прогностики следует этапам, соответствующим переходу от старого лапласовского детерминизма (прогнозирование как прослеживание причинно-следственной связи, или "логики обстоятельств"), через промежуточную фазу детерминизма интересов (либерализм и марксизм) к современной культурологической фазе, связанной с осознанием того факта, что обстоятельства не столько мобилизуют наш рассудок, сколько аффицируют нашу чувственность, эмоциональную и моральную.

Человек — это существо, больше откликающееся на субъективное содержание полученного вызова, чем на объективные проблемы, которые он отражает. Именно поэтому нас так часто удовлетворяют символические решения, успокаивающие наше самолюбие или наше чувство справедливости. Все это не означает никакого солипсизма, никакого отрицания объективного мира и проблем с ним связанных. Это означает всего лишь, что человек в первую очередь живет в автономном мире культуры и воспринимает внешний мир сквозь призму принятого в культуре символизма.

После этого краткого методологического экскурса обратимся теперь к анализу того вызова, которому суждено возбуждать реакции культуры и политики в течение нескольких десятилетий будущего века. Первой из прогнозируемых реакций, формирующих климат ближайшего будущего, несомненно явится реакция на либерализм. Даже либерализм классического периода, судя по историческим свидетельствам, вызывал бурную реакцию оппонентов из левого и правого лагеря. У левых радикалов он возбуждал презрительную ненависть за свое наигранное, как считалось, благодушие и стремление стать над схваткой феодальной реакции с революционным демократизмом. Что касается правых консерваторов, то они были убеждены, что именно либеральная критика старых порядков расшатала устои и открыла дорогу разрушительному революционализму и нигилизму. Одним из поздних прозрений этой антилиберальной аналитики является открытие того, что демократический Февраль в России закономерно вел к большевистскому Октябрю.

Таким образом, даже прежний, респектабельно-академический либерализм, объединяющий просвещенную аристократию с аристократизированной буржуазией, провоцировал нешуточные идейно-политические страсти. Современный же либерализм в этом отношении куда более уязвим. Его историческая биография связана с вышеотмеченными законами драмы: его постулаты не выношены в ситуации рационального дискурса, а спровоцированы оппонентами, и в самом деле способными вывести из равновесия своими крайностями. Первым из современных оппонентов либерализма стало кейнсианство. Организовав в ответ на кризис 1929—1930 гг. новую "экономику спроса", кейнсианство не только породило феномен перманентной инфляции, но и такие сомнительные явления, как "субкультура пособий" и предпринимательский абсентеизм. Обложив непомерными налогами экономически активных и снабдив избыточными гарантиями экономически пассивных, оно, с одной стороны, подорвало предпринимательскую активность капитала, с другой — активность труда, соблазняемого возможностями жизни на пособия.

Перед лицом этого вызова либерализм существенно "огрубел", утрачивая мотивы социальной солидарности и сострадательности. В полемике с кейнсианством либерализм незаметно для себя освобождался от наследия христианского и просвещенческого гуманизма, отданных в жертву "светскому" понятию социально-экономической эффективности. Второй, еще более существенный урон гуманистическому багажу либерализма нанесла "холодная война". В ходе ее произошла настоящая милитаризация либеральной идеологии, все более явно превращающейся в пропаганду. Постепенно возникла сомнительная тактика "двойных стандартов": либералы зорко подмечали любые отклонения от гуманистическо-демократических стандартов в стане противника, но оказывались на удивление подслеповатыми, если речь шла об аналогичных "недочетах" в собственном лагере или в стане тех, кого они называли "нашими сукиными сынами".

Либерализм постепенно утрачивает достоинство имманентности, превращаясь в орудие холодной войны, в средство пропаганды и манипулирования. Учитывая культурный статус либерализма в системе западной цивилизации и масштабы его влияния в мире, отмеченная метаморфоза может быть оценена как одна из крупнейших социокультурных катастроф нашей эпохи, ответственная за порчу современного человека.

Как пишет А. Н. Анисимов, "то, что бывших советских граждан, поверивших в "новое политическое мышление", обманули, ограбили и посадили на диету,— это мелочь сравнительно с тем, что проделывается с глобальной цивилизационной системой в целом. Все же поразительна способность западного сообщества к функциональной автотрансформации... Пока Запад видел перед собой мощный военный аппарат, он копировал гуманистическую модель социального поведения. А по мере исчезновения этого аппарата во все большей степени стал обнаруживать рефлексы мистера Хайда" Анисимов А. Н. Цит. соч. С. 40. .

Либерализм после победоносной для Запада "холодной войны" все больше являет черты неприкрытого социал-дарвинизма, презрения к слабым и неадаптированным, стремления передоверить рынку решение вопроса о том, кто достоин жить на этой земле, а кто подлежит "элиминации". Более того: либерализм в лике теории глобального открытого общества стал обоснованием американского экспансионизма и гегемонизма, с его требованием открытия границ для беспрепятственных "воспитательных" акций в отношении стран с недостаточно хорошим поведением и ликвидации суверенитетов, мешающих "здоровому естественному отбору" в масштабе планеты.

Может ли большинство человечества, в особенности та его часть, которая чувствует за собой поддержку цивилизационной традиции куда более древней, чем западная, смириться с отведенной участью и безропотно принять вердикты высокомерного и небеспристрастного либерализма, уже достаточно уличенного в жульнических приемах двойного стандарта?

Думается, это совершенно исключено. Следовательно, прогнозируя изменения в социокультурном климате грядущего столетия, нам нужно отдавать себе отчет в том, что эти изменения пройдут под знаком ответа оскорбленного большинства человечества на вызов дегуманизированной идеологии, начавшей служить не правде, а силе; не высоким идеалам, а грешным, и даже весьма грешным, интересам. И поскольку свою классическую драму, связанную с контраверсами либерализма и революционного демократизма, либерализма и социализма, Запад уже сыграл, то альтернативу духовно обанкротившемуся либерализму человечество станет, скорее всего, искать вне западной традиции вообще. Весьма вероятно, что местом нового идеологического паломничества станет Индия, духовный потенциал которой до сих пор по-настоящему не прочитан на близком современному человеку языке.

Вторая связка, в которой будущее раскрывается в логике вызова — ответа — это американская заявка на однополярный мир и поиски противовесов этому гегемонизму. Выше (см. гл. 2) уже говорилось о том, какими вселенскими авантюрами и катастрофами чреват проект однополярного мира, предполагающий ни больше ни меньше исчезновение всех государственных суверенитетов перед лицом единоличного хозяина планеты — США. Дело не только в том, что указанная цель обнаруживает неслыханное самомнение и безграничную дерзость. Дело и в том, что авантюристические цели влекут за собой последовательную деградацию морального и социального облика тех, кто эти цели преследует.

Вопрос не только в том, какова сегодняшняя Америка и каков нынешний баланс ее пороков и добродетелей; вопрос в том, какой ей предстоит стать, следуя логике завоевания мира,— логике неуемного коварства, жестокости и самомнения. И такое ухудшение образа Америки в мире (а оно уже сегодня явно имеет место) неминуемо сделает мир антиамериканским, мобилизует против США все тираноборческие чувства и таланты, весь моральный, а затем и материальный потенциал мира, почувствовавшего себя атакованным. Вся мировая история, связанная с противостоянием претендентам на мировое господство,— от Карла V до Гитлера — указывает нам на логику скрещения "осей": кристаллизация гегемонистских наступательных альянсов вызывает в ответ кристаллизацию тираноборческих коалиций, удостаивающихся естественных симпатий народов и потому в конечном счете победоносных.

Свою нынешнюю мироустроительную стратегию США строят в логике атлантизма — выстраивания союзнических осей по горизонтали, соответствующей линии всемирной вестернизации. Как уже отмечалось, эта линия сомкнула Атлантику с Тихим океаном, позволяя говорить о новом, несравненном по своим масштабам натиске Моря на континентальную Сушу.

На обоих флангах этого наступления, западном и восточном, находятся мощные страны, традиционно принадлежащие континентальной системе, но сегодня активно соблазняемые архетипом морского пиратства. Это, с одной стороны, Германия, а с другой — Китай. Чувствуется, что их положение двойственно: если атлантизм и впредь будет не только демонстрировать собственные успехи, но и обещать им благоприятные перспективы, они могут значительно реконструировать свою континентальную идентичность в духе сближения с архетипами Моря. С Германией это уже произошло после 1945 года, с Китаем начинает происходить по мере дальнейшей инфильтрации "свободных торговых зон" в глубь Континента. Но в той и в другой стране чувствуется негодующая реакция континентальной части: в Германии это земли, представляющие бывшую ГДР; в Китае — основной континентальный массив, которому угрожает превращение во внутреннюю колонию.

Все может измениться, если нынешняя доминанта атлантической горизонтали сменится мощной планетарной активизацией евразийской вертикали, идущей от Северного Ледовитого океана к Индийскому. Вдоль этой вертикали способны сплотиться все силы осажденного океаническими пиратами мирового Континента. Если удастся создать новое мощное магнитное поле, объединяющее евразийский центр под действием пробужденного континентального архетипа, то поведение колеблющихся флангов Евразии — Германии и Китая — может быть выправлено в духе прежней культурно-цивилизационной ортодоксии. Возможность эта неким таинственно провиденциальным образом приберегалась новейшей историей, так и не давшей странам великой евразийской вертикали — России и Индии — успешно вестернизироваться.

Вестернизацию Индии остановила национальная культурная реакция, спровоцированная бесцеремонностью британского колониализма. Вестернизацию России — тот на первый взгляд странный факт, что внутренний колониализм российских модернизаторов, от большевиков до нынешних либералов, оказался даже более жестоким и опустошительным, чем внешний, экзогенный колониализм чужих пришельцев в Индии. Не только в Индии, но и в России импортированная модернизационная модель явила черты безжалостного "столкновения цивилизаций". И Петр I, и большевики, и нынешние либералы оказались преисполнены столь жгучей ненависти к коренной русской традиции, столь одержимыми в своем разрушении ее всеми доступными средствами, что напрашивается мысль: речь идет о полпредах враждебной цивилизации, выполняющих заказ разрушить изнутри великую наследницу Византии, к которой "первый Рим" сохранил острую неприязненную память.

Создается впечатление, что фундаменталисты атлантизма, как и фундаменталисты мусульманского мира, вступая в конъюнктурные союзы друг с другом, преисполнены авантюрным чувством случайно выпавшей удачи. Обе стороны полагают, что и свои внутренние противоречия и взаимные претензии они легче решат, если приберут к рукам новые пространства и ресурсы, ставшие бесхозными после крушения СССР и неожиданного ослабления России. Мы разделили бы грех духовной подслеповатости, свойственной новому "великому учению", если бы сочли, что авантюра очередного вселенного перераспределения ресурсов ограничилась бы одними материальными последствиями. На самом деле мы имеем дело с процессом, не только угрожающим духовному здоровью человечества, заражаемого микробами ненасытной алчности и неизбывной ненависти, но и посягающим на его культурно-цивилизационное разнообразие, а значит — планетарную устойчивость его как вида.

Дело в том, что вступившие в конъюнктурный союз силы, с разных сторон наступающие на российскую и индийскую цивилизации, явно не равны не только по мощи, но и по степени ясности своего самосознания. Запад охотно эксплуатирует наступательный потенциал мусульманства в своих гегемонистских планах, но вряд ли готов действительно считаться с автономией мусульманской цивилизации и ее заявками на будущее. Здесь ведущая роль отводится стратегии разрушения, а не созидания. Как только мусульманский мир выполнит отведенную ему разрушительную роль, глобальные гегемоны примутся и за него.

Но это означало бы окончательное исчезновение на Земле важнейшего из планетарных архетипов — континентального. Последний представлен тремя великими цивилизациями: индийской, славяно-православной и мусульманской. В условиях, когда обнаружилось явное диссидентство части мусульманского мира, оказавшейся в роли подручного у Запада, бастионы континентальной сердцевины мира некому держать, кроме России и Индии. Только их союз, организованный "по закону вертикали", способен уберечь мир от "тепловой смерти" — энтропийного хаоса, связанного с исчезновением разнообразия социокультурных энергий человечества

< Назад   Вперед >
Содержание