Учебники

6.1. Угроза цивилизации на Континенте

Нынешнее наступление всеразмывающего Моря на Континент по масштабам и замыслу превышает все до сих пор известное в истории. Речь идет уже не о том, чтобы совершить очередной набег на Континент или колонизовать отдельные его части. Речь идет о попытке в корне изменить саму биполушарную структуру мира, состоящую из суши и моря, и объявить сами основы континентального существования незаконными и устаревшими. По всей видимости, устойчивость человечества как вида строится на отношениях взаимодополняемости разных начал — Востока и Запада, Суши и Моря. О смысле дихотомии "Восток — Запад" я уже писал См.: Философия истории. Учебник. // Под ред. А. С. Панарина. Раздел 1. М.: Гардарика. 1999. . Эта дихотомия носит преимущественно культуроцентричный характер и касается противопоставления материи и духа, светского и сакрального, прагматики и патетики.

Дихотомия Суши и Моря больше относится к соотношению номинализма и реализма, принципу атомизированного и рискованного существования и принципу связанного (законами исторической памяти, традиции и законами коллективности) существования. "Связанность" относится к этосу Континента, привязывающего людей к месту и внушающего им ответственность за это место как "дом бытия".

Атомистическая раскованность относится к этосу Моря и выражается в эгоцентристском принципе: "мой дом там, где я в данный момент предпочитаю быть по соображениям удобства и выгоды". Сама социология новаций, выражающая кредо западного способа бытия, основана на ощущении маргинального субъекта, "отчалившего от берега", простившегося со всем тем, что олицетворяет устойчивость и укорененность. Свое происхождение этот "великий комбинатор" — маргинал ведет от морских пиратов. Сошлемся еще раз на М. К. Петрова: "Нам кажется, что именно в пиратском ремесле, в его признанности и повсеместной распространенности следует искать разгадку как античной культуры, так и евразийского типа мысли вообще. И дело здесь не в экзотике, не в "черных роджерах" и "бригантинах", а в предельно прозаическом обстоятельстве: пиратское ремесло, единственное из всех известных к тому времени ремесел, не поддается ритуализации, требует постоянного опредмечивания программ и постоянного их обновления" Петров М. К Самосознание и научное творчество. Ростов-на-Дону: 1992. С. 67. .

Пират — это субъект, не дающий туземцу Континента успокоиться и затвердеть в ритуалах. С одной стороны, пират — грабитель, похищающий чужое богатство, с другой — изобретательный соблазнитель-провокатор, "похищающий" чужие устои и нравственность. Развитие цивилизаций, их структурно-отраслевые перестройки постоянно создают временных "лишних" людей. На Континенте эти лишние люди вовлекаются в служилую деятельность чиновничества и воинства, по-своему охраняющих твердыни континентального существования. Море использует лишних людей по-другому — вовлекает в пиратское ремесло.

Совсем недавно, когда нам всем еще были неясны экологические тупики западного прогресса и другие связанные с ним глобальные проблемы, западноевропейский (по происхождению) тип новатора-маргинала мог казаться заветной антропологической перспективой всего человечества. Но сегодня нам дан опыт, позволяющий оценить историческую ограниченность этого типа в целом. С одной стороны, пиратствующие маргиналы-новаторы все откровеннее рвут с продуктивной деятельностью и возвращаются к криминально-ростовщической архаике. Так последнее слово модерна оборачивается реставрацией наихудших, деструктивных практик, преодоление которых он как раз и записывал себе в актив.

С другой стороны, это пиратствующее новаторство, одновременно достигшее и пределов технического могущества, и пределов экологической безответственности, грозит разрушить нашу планету. С этих позиций нам открываются исторические границы этого типа, не обуздав которого, человечество не может выжить.

И в этот роковой момент пират решается дать последний бой человечеству, объявив фактически все противостоящие ему человеческие типы, связанные с континентальной укорененностью и ответственностью, отжившими и непригодными. Именно в этом свете мы должны понять и программу глобальной модернизации-вестернизации незападных культур, и программу однополярного мира. Сегодня однополярность чаще всего интерпретируется без надлежащей онтологической сути этого замысла — всего лишь как антипод былой биполярности. На самом деле речь идет значительно о большем: о преодолении дихотомической структуры человеческого существования и, в целом, человечества как вида — устранении Востока в пользу Запада и Континента в пользу Моря.

Мы являемся свидетелями беспрецедентных замыслов и вызовов, и нам нельзя отмалчиваться и прикрываться банальностями: вызов, брошенный сегодня человечеству — это вовсе не банальность, он затрагивает основы его существования.

Еще недавно мы могли думать, что Америка боролась с тоталитарным СССР, и с устранением "тоталитарного монстра" мир придет к согласию и гармонии. Сегодня нам, наконец, становится понятно, что ставкой в борьбе был не тот или иной режим, а власть над миром. Умопомрачительный военно-стратегический арсенал, накопленный в ходе "холодной войны", не только не сокращен и дезактивирован, но наращивается ускоренными темпами, хотя Западу и Америке никто уже не угрожает. Эта странная "алогичность" поведения, если его оценивать по критериям гуманизма и прогрессизма, сегодня получила предельно откровенное объяснение. "Главный геополитический приз для Америки — Евразия" Бжезинский З. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 43. ,— вот лозунг победителя в "холодной войне".

Таким образом, те, кто рассчитывал на новый мировой порядок, наступающий сразу же после завершения холодной войны, трагически заблуждались; победа в холодной войне оказалась всего лишь трамплином для броска Америки в Евразию и "окончательного", как предполагается, закрепления там в качестве вершителя дел и судеб. "Сегодня в Евразии руководящую роль играет неевразийское государство, и глобальное первенство Америки непосредственно зависит от того, насколько долго и эффективно будет сохраняться ее превосходство на евразийском континенте" Бжезинский З. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 43. .

Евразия — это континентальная основа планеты, сосредоточение ее основных и культурных богатств, демографического и экономического потенциала. "Около 75% мирового населения живет в Евразии, и большая часть мирового физического богатства также находятся там — как в ее предприятиях, так и под землей. На долю Евразии приходится около 60% мирового ВНП и около трех четвертей известных мировых энергетических запасов" Там же. С. 44. .

Такого поистине глобального приза пираты Моря никогда еще не получали. Но мы сузим наше понимание проблемы, если решим, что речь идет только о материальном похитительстве. Надо обратить внимание не только на возможный материальный результат глобального экспроприаторства, но и на сам завоевательный процесс, который алчное Море организует против главной сухопутной твердыни и основы мира.

Наш опыт беспрецедентен в том отношении, что нам дано оценить разрушительные возможности новых военно-политических технологий, которые противник предпринимал в условиях, когда прямая горячая война была невозможна, ибо гарантировала самоубийство человечества. Суть новых технологий в том, что они разрушают не физические, а моральные объекты, и в этом сродни нейтронной бомбе, уничтожающей одну только органическую материю, не затрагивая физической.

Сегодня Море замыслило не просто физически захватить Континент, но разрушить сам континентальный этос — духовно-психологическую структуру, выработанную на протяжении тысячелетий и ответственную за устойчивость континентального антропологического типа. С этой целью производится операция деления континентального населения на костных автохтонов и переменчивую "пятую колонну", назначение которой — открывать ворота континентальной крепости для морских пришельцев. На наших глазах происходит неслыханное искажение самого понятия "элита" (культурная, политическая, хозяйственная). Элитой в собственном смысле можно назвать носителей культурного образца — того самого, в котором находят воплощение наиболее адекватные, затребованные историей и географией черты поведения. Наиболее существенным качеством образца является его адекватность условиям места и времени. Неадекватный образец — это, скорее, соблазн и манипуляция сознанием, которые помещают человека в виртуальный мир. Именно в этом качестве так называемый западный "образец" выступает для тех, которым предстоит не эмигрировать туда, где этот образец сформировался, а остаться у себя на родине.

Собственно, сейчас этот соблазняющий подтекст выявлен достаточно четко. Еще вчера западниками считали себя те, кто был уверен в своем праве и способности завести западные порядки у себя дома. Сегодня настоящими западниками считают себя те, кто был уверен в своем праве и возможностях эмигрировать на Запад. Не всегда речь идет о прямой физической эмиграции. В более общем виде западничество сегодня означает внутреннюю "отстраненность", противопоставленность собственной туземной традиции и законченную неготовность разделять тяготы "континентальной судьбы".

Таким образом, постепенно произошла роковая подмена понятия "элита" на Континенте: элитой стали считать себя те, кто присваивает привилегии вести более легкое "западное" существование, безотносительно к тому, открыта или закрыта эта перспектива для большинства. Словом, элита уже не воплощает ни местный высокий образец, ни повышенную ответственность за его сохранение, воплощение в жизнь и творческое усовершенствование. Элита, скорее, характеризуется своею солидарностью с морскими пиратами, готовностью пересесть на их корабль. На этом, собственно, и основаны новые технологии завоевательного пиратства: заполучить местные элиты себе в союзники, пообещав им поделиться престижем, полномочиями и богатством и принятием в международный клуб господ мира сего. Этот прием кооптации местных элит морским пиратством и совместное противостояние местному отсталому населению обещает новую классово-колониальную колонизацию мира и место Континента в нем как родины униженных и оскорбленных.

Наряду с этим противопоставлением снобистской и алчной элиты обездоленной и презираемой туземной массе технологии морского пиратства предусматривают и противопоставление этнических элит так называемым имперским — то есть тем, кто способен оказать эффективное сопротивление пришельцам. Американская "стратегия для Евразии" предполагает нейтрализацию любых имперских центров — то есть крупных полиэтнических государств (практически все крупные государства в Евразии полиэтничны). Речь идет о последовательном курсе на то, чтобы превратить Евразию в мозаику мелких этносуверенитетов, по возможности враждующих и соперничающих друг с другом за благосклонность Запада и позволяющих последнему сполна использовать принцип "разделяй и властвуй".

В этом свете понятной становится агрессивная ненависть к России, несмотря на ее доверчивую разоруженность, отказ от "имперского" геополитического наследия и необъяснимый и явно незаслуженный Россией переход США от обещанного стратегического партнерства к последовательному наступлению на российские интересы по всему фронту — геополитическому, военно-стратегическому, экономическому. Вначале думали, что все дело в былой тоталитарной вине России. Оказалось, что дело в самой России как таковой — в ее размерах, природных богатствах и историческом призвании организатора больших суперэтнических синтезов. Замысел архитекторов однополярного мира состоит в том, чтобы нейтрализовать всех тех, кого можно назвать "активными геостратегическими действующими лицами", способными отстаивать независимость евразийского континента.

Даже сегодняшняя крайне ослабленная, деморализованная и дезориентированная компрадорскими "элитами" Россия не устраивает этих архитекторов по причине своей "слишком большой" величины. Россия все еще не годится на роль безропотного вассала (а политическим субъектам иного типа нет места в Евразии), которой предстоит знать одного хозяина-протектора — Америку. Вот как определяет Бжезинский имперскую стратегию США в Евразии: "Три великие обязанности имперской геостратегии заключаются в предотвращении сговора между вассалами и сохранении их зависимости от общей безопасности, сохранение покорности подчиненных и обеспечение их защиты и недопущение объединения варваров" Бжезинский 3. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 54. .

Требуется не только гражданское и специфическое интеллектуальное мужество, чтобы понять, с каким процессом, с каким вызовом мы здесь на самом деле сталкиваемся. Это понимание табуировано новой идеологией, заставляющей видеть в Америке спасительного мессию заблудшего человечества. Мы сталкиваемся не только с реваншем традиционной rеаllу роliсу над прекраснодушными благоглупостями "нового мышления". Мы наблюдаем острейший конфликт между двумя ипостасями, двумя программами западного модерна: старой гуманистической программой просвещения мира и неоколониалистской программой глобального завоевания мира. Просвещенческую ипостась воплощал Запад как цивилизация, завоевательно-пиратскую ипостась воплощает Запад как Море, вздумавшее окончательно "затопить" Континент. Дело в том, что завоевательные стратегии пиратов Моря органически враждебны стратегиям развития, модернизации мира.

Развитию благоприятствуют большие цивилизованные пространства, не разделенные племенными барьерами; морской завоеватель заинтересован в предельном дроблении больших пространств и провоцировании племенной розни ("разделяй и властвуй"). Развитие требует упрочения завоеваний, индустриализации, формирования наукоемких производств, создания прочной национальной экономики, опирающейся на собственные кадры.

Завоевателю выгодна деиндустриализация, гибель местных перспективных отраслей промышленности, зависимость подмандатных территорий от импорта технологий и продовольствия, утечка мозгов с континента и деградация местной социальной среды. Развитие требует от нации статуса независимого субъекта, уверенного в своем будущем и чувствующем свое историческое призвание. Завоевателю выгодно насаждать безнадежность и уныние, капитулянтскую, а не мобилизационную мораль.

И чем с более крупной страной континента сталкивается морской завоеватель, тем более крупный откат этой страны из современности в архаику, из индустриального в доиндустриальный мир, из образованности в варварство он для нее предусматривает. У мелких стран развитость совместима с внешней зависимостью, поэтому их развитие не встречает столь ожесточенного противодействия завоевателю, по крайней мере на первых порах, когда их соблазняют благами этносуверенитета и посулами вестернизации.

Что же касается крупных государств, то здесь характеристики развитости и внешней зависимости (вассальности) полностью исключают друг друга. Именно поэтому заокеанская программа для России предусматривает одно — тотальную деиндустриализацию, деинтеллектуализацию и тьермондизацию. Само национальное пространство, если оно способно служить естественной "рентой", благоприятствующей развитию страны, подлежит "селекции" и "реконструкции" в смысле максимального неблагоприятствования. Вот как это описывает цитируемый нами геостратег. "...Россия, являвшаяся до недавнего времени созидателем великой территориальной державы... превратилась в обеспокоенное национальное государство, не имеющее свободного географического доступа к внешнему миру и потенциально уязвимое перед лицом ослабляющих его конфликтов с соседями на западном, южном и восточном флангах. Только непригодные для жизни и недосягаемые северные просторы, почти постоянно скованные льдом и покрытые снегом, представляются безопасными в геополитическом плане" Бжезинский 3. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 118. .

Таким образом, наступление Моря на континентальную Сушу ведется в такой последовательности: в первую очередь отторжению подвергаются те части территории, которые обладают наибольшим потенциалом развития и открывают возможности прорыва, связанные либо с коммуникационными особенностями (выход к морям, близость к мировым центрам и "полюсам роста"), либо с ресурсными и климатическими. Тем самым наступление внешних "сил модерна" обретает для Континента явные признаки игры с нулевой суммой: чем дальше заходит навязанный или спровоцированный извне "путь реформ", тем больше признаков повсеместного раздора, нищеты, обездоленности и варварства.

Таким образом, мы здесь сталкиваемся с двумя парадоксами:

— во-первых, признанные миссионеры модерна (на самом деле воплощающие проект глобального морского пиратства), несут населению Континента не модерн, а архаику и обездоленность;

— во-вторых, именно туземные массы оказываются заинтересованными защитниками местного потенциала развития, тогда как элита "внутренних эмигрантов" не стесняется приторговывать им в обмен на обещанные преференции.

Стратегическая цель Моря — сделать Континент зависимым. Но зависимость — это черта, прямо противоположная тем качествам, которые предполагает развитие. По-видимому, мы имеем дело с инволюционным процессом, почему-то называемым рыночным отбором. Главным завоеванием эпохи позднего модерна было социальное государство, создающее для масс внерыночные подстраховки и институты развития. Социальное государство облегчало специфическую социальную мобильность, воспитывая на массовом уровне не поденщика, как это делал рынок, а притягательную личность, ориентированную на ценности прогресса.

Пора понять, что рынок отнюдь не во всем совпадает с ценностями прогресса. Прогресс основан на причудливом сочетании системы рынка с духовным аристократическим наследием, которое мы сегодня называем классикой. Рыночный отбор в чистом виде порождает изворотливость на одной стороне, забитость и безропотность на другой. Ни то ни другое не возможно отождествить с ценностями развития в собственном смысле. Эти ценности являются превращенной формой аристократической притязательности. Не случайно референтной группой в современных массовых обществах чаще всего являются не предприниматели, а люди творческих профессий, интеллигенция. Ориентация молодежи на такой эталон явилась бы чистейшей утопией "в чисто рыночном обществе", которое сегодня формируют либералы. Институты, обслуживающие "человеческий фактор" и способствующие его качественному совершенствованию, связаны с социальным государством. Без этой опоры они исчезнут, а вместе с ними окажется полностью невостребованной вся культурная классика, которую буржуазное общество унаследовало от аристократической эпохи. Прогресс, таким образом, нельзя путать с "отбором", ибо понятие "духовности" и понятие "выживаемости" ("изворотливости") отнюдь не характеризуется отношениями взаимного соответствия.

Ниже мы остановимся на вопросе о том, почему именно Континент, а не Море в свое время породил аристократию, а сегодня питает дух интеллигентности, в чем-то заразительный и для масс. Здесь достаточно подчеркнуть, что "избыточность" государства и "избыточность" культуры (по критериям чистой рентабельности) — явления одного порядка; сам прогресс наполнен такими "избыточностями", с которыми связаны возвышительные устремления совершенного человека. Считать, в духе установок Чикагской школы, что социальное государство плодит одно только иждивенчество, значит уподобляться тем ортодоксам казенного марксизма, которые в свое время твердили, что только физический труд является производительным и кормит нахлебников духовной "надстройки".

Главная задача пиратов Моря — лишить Континент такого орудия самозащиты, каким является государство. Само собой разумеется, что антигосударственный императив навязывается Континенту не в форме откровенного призыва к разрушению и капитулянтству, а в форме "требования рынка". Однако под каким бы соусом эта политика демонтажа государства не подавалась, необходимо понять, что она направлена не только на разоружение Континента в прямом военном смысле, но и на подрыв социального арсенала, обеспечивающего прогресс и развитие.

В этом состоит удивительный парадокс эпохи: массы, заинтересованные в сохранении большого социального государства, выступают тем самым и как защитники аристократических "сверхрыночных" ценностей высокого развития, а компрадорская элита играет роль буржуазных шейлоков, готовых упразднить высокую культуру "за ненадобностью". Посягательство на социальное государство как "сверхрыночную" конструкцию, поддерживающую свод высокой социальности и связанную с ней культурную ауру, сегодня имеет место и внутри самого Запада. Не будь соперничества с социалистическим Востоком, можно не сомневаться, что социальная цивилизация на Западе никогда не достигла бы настоящего уровня. Д. Белл и другие проницательные критики "культурных противоречий капитализма" неплохо это показали.

Но главной мишенью Моря является социальное государство в России и в бывшем "втором мире" в целом. Здесь оно выдается за сугубо милитаристскую и бюрократическую конструкцию; его компоненты, связанные с инфраструктурой, питающей цивилизованность и культуру, намеренно затушевываются. Без государства, поддерживающего развитую социокультурную надстройку и подсистему социального развития в целом, "второй мир" способен быстро превратиться в третий, что мы и наблюдаем сегодня. Цитируемый нами геостратег Америки откровенно об этом пишет: "... Постсоветский кризис постсоветского государства (так сказать, его "сущности") был осложнен тем фактом, что Россия не только лишилась своей имперской миссионерской роли, но и оказалась под давлением своих собственных модернизаторов (и их западных консультантов), которые... требуют, чтобы Россия отказалась от своей традиционной экономической роли ментора, владельца и распорядителя социальными благами. Это потребовало не более не менее как политически революционного ограничения роли Российского государства... Это стало абсолютно разрушительным для большинства укоренившихся моделей образа жизни в стране... " Бжезинский 3. Великая шахматная доска. // Международные отношения. М.: 1998. С. 120

Современная идеология либерализма осуществила небезопасную подмену понятий: прогресс подменен рынком, а тем самым ценности развития подменены торгашескими ценностями. Характеристика атлантической (морской) цивилизации как торгашеской, данная в свое время немецкими романтиками, указывает на ее враждебность к культуре и духовным ценностям. Ее сегодняшний массированный натиск на Континент угрожает последнему неслыханной культурной экспроприацией и варваризацией.

Западные советники местных "модернизаторов" призывают демонтировать "сверхрыночную" надстройку социума не только по злому умыслу диверсантов Моря, заинтересованных в разоружении Континента, но и повинуясь архетипу торгашеской цивилизации, испытывающей органическую неприязнь к поэтам и воинам.

Бесспорно, враждебность торгово-ростовщической цивилизации морали и культуре заставляет всерьез задуматься об их судьбах в случае, если бы моральная авантюра Моря, направленная на окончательный размыв твердынь Континента, в самом деле удалась. Не случайно стратегическому натиску Моря сопутствует мутная волна американской поп-культуры, представляющей подлинную игру на понижение, на подрыв духовного и нравственного потенциала Континента. Сегодня даже Франция защищается от этой "американизации", разрабатывая меры континентальной культурной защиты. Здесь, по-видимому, существует определенная корреляция: чем более серьезным оппонентом американскому гегемонизму выступает та или иная страна, тем большему натиску американского культурного вандализма она подвергается. Сегодня под влиянием США социальная (в частности социал-демократическая) и культурная идеи стали гонимыми на Западе. Они могут найти прибежище только на евразийском Континенте, если он выстоит под натиском Моря. Учитывая, что западнические элиты на Континенте быстро превращаются в компрадоров, способствующих агрессии Моря, социальная и культурная идеи имеют перспективу обрести мотивацию классовых идей, связанных защитой права масс на цивилизованное существование и на развитие, что сегодня откровенно оспаривается. Освободительное и классовое движение на Континенте имеет тем больше шансов слиться воедино, чем очевиднее переплетаются интересы местных компрадоров с иноземными поработителями

< Назад   Вперед >
Содержание