Учебники

Психологическое обоснование

Теперь, когда мы прояснили политический спектр элитизма, оказавшийся весьма широким, мы можем сделать упор на рассмотрении теоретических и методологических установок, из которых исходят авторы элитарных теорий и, в частности, к психологическому обоснованию его. Аргументы "от психологии" являются одним из самых распространенных объяснений элитаризма. Эти аргументы можно условно разделить на три группы: инстинктивистские, фрейдистские (близкие к первым, но учитывающие одновременно роль социальной среды на формирование личности ребенка) и бихевиористские (которые обычно рассматривают как альтернативную позицию, поскольку их сторонники считают, что внешняя среда, прежде всего социальная, определяет поведение людей). Впрочем, у всех этих трех групп психологов можно обнаружить общие черты. Их, в частности, отмечает Э. Фромм. Если у инстинктивистов человек живет прошлым своего рода, то у бихевиористов – сегодняшним днем. Если для первых человек – это машина, унаследовавшая модели прошлого, запрограммированная на образцы поведения, в которых существуют множество поколений homo sapiens, то для вторых человек – это машина, способная воспроизводить только социальные модели современности. В обоих случаях человек, в сущности, марионетка, которой управляют либо инстинкты, запрограммированные в его генетическом коде, либо же воспитатели-манипуляторы.

Позицию инстинктивистов (У. Макдаугалл, К. Лоренц) по нашей проблематике можно суммировать следующим образом. Деление общества на элиту и массу – следствие врожденных черт личности, следствие генетически запрограммированных инстинктов. Большинству людей присущи инстинкты стадности, конформизма, послушания. А меньшинству присуща импульсивная, причем неумеренная жажда власти, стремление командовать. Именно между такими людьми и происходит борьба за элитные позиции в обществе. Дж. Джиттлер пишет о "врожденных психических качествах", определяющих принадлежность индивида к элите или массе. Элиту он определяет как "группу людей, обладающих определенными привилегиями, обязанностями и властью, которыми они располагают в связи с тем, что им присущи качества, которые рассматриваются как ценности в данную эпоху развития культуры" [1]. Положение личности в обществе оказывается функцией от ее врожденных свойств, отсюда - психологическая пропасть между элитой (обладающей психическим превосходством) и массой.

Один из тривиальных приемов защиты статус-кво состоит в утверждении, что элита образуется из наиболее одаренных, способных людей, пригодных для выполнения функций руководства обществом. М. Гинсберг и многие другие социологи обосновывают элитаризм ссылками на различия индивидуальных способностей людей, на жажду большинства людей иметь лидеров. У этого большинства имеется якобы инстинктивная потребность в подчинении, тогда как у меньшинства – врожденная жажда господствовать. Эти импульсы и определяют принадлежность людей к элите или массе. Итак, деление на элиту и массу соответствует, по Гинсбергу, самой природе человека. При подобном подходе в тени остаются социальные основы экономического и политического неравенства в обществе, которые выдаются за "естественную норму". Подобная концепция объективно прививает массам психологию неполноценности.

Воспроизводя теорию подражания французского психолога второй половины XIX - начала ХХ века Габриеля Тарда, социологи этого направления утверждают, что "масса подражает немногим, добившимся успеха", что подражание масс элите - "сердцевина социальной жизни". Не менее популярен среди современных элитаристов современник и соотечественник Тарда Густав Лебон, который считал, что в массе люди теряют способность мыслить, полностью подчиняются вождю или лидирующей группе; в толпе люди побуждаются к действиям не разумом, а эмоциями и инстинктами.

Элитаристы консервативной ориентации обычно объявляют предпринимательство основой "человеческой природы". Богатство – доказательство выдающихся способностей человека и одновременно награда за них. Только таким людям и можно доверить управление обществом. Бедные же бедны потому, что у них от природы плохая генетическая наследственность, низкий уровень способностей, да и условия жизни не способствуют их развитию. Так что следовать за элитой, великодушно согласившейся указывать им путь – лучше для них самих. Итак, правящий класс, по мнению многих элитаристов, выделяется в процессе конкурентной борьбы, в которой побеждают наиболее способные, мобильные люди, обладающие наивысшим интеллектом и волей к власти. Такой вывод часто подкрепляется математическими выкладками. А. Фриш установил, что в соответствии со статистическими данными из тысячи индивидов не более десяти способны к творческой деятельности (а, следовательно, занять элитные позиции). А. Коулмен построил даже математическую модель распределения богатства, доказывая, что это распределение "склоняется к индивидуумам с высокими способностями" (а может быть, этот автор "склоняется" к апологетике исследуемой им социальной структуры?). Таким образом, способности людей "пропорциональны обладанию собственностью". Поэтому социальный строй, основанный на неравенстве с присущим ему элитаризмом – вечный и "естественный" строй. Элита победила в "честном соперничестве", она наиболее пригодна для управления обществом. Чтобы оправдать и обосновать столь вольную конструкцию, многие психологи широко применяют, специально разрабатывают тесты для определения умственных способностей. Сами по себе эти тесты могут сыграть большую позитивную роль для оптимального рекрутирования элит. Но при одном условии – чтобы все члены общества имели при этом равные возможности, а именно это условие и отсутствует – мы повсюду сталкиваемся с системой привилегий, преференций, отражающих стратифицированность общества. Это относится (правда, в разной степени) ко всем социальным системам современности – от западных демократий до развивающихся стран, в том числе и к России – как во время "социалистического эксперимента", так и постсоветской.

Бесспорно, люди одарены неодинаково, но следует ли отсюда, что одни люди должны эксплуатировать других или что более способные составляют привилегированный класс? Отнюдь не это обстоятельство играет решающую роль в социально-классовой дифференциации. Принадлежность к привилегированной верхушке, к элите общества, в том числе и в современных демократических странах, определяется прежде всего не умственными способностями, а размерами капитала, социальными связями, происхождением. Утверждения о том, что западные демократии открывают "равные возможности" для всех, хороши лишь как пропагандистский лозунг.

Распространенным психологическим обоснованием элитаризма является вульгаризаторская интерпретация тестов определения умственных способностей – "коэффициента интеллектуальности"( IQ ). Обычно доказывается, что элита обладает (или должна обладать) наивысшим коэффициентом. Подобные исследования обычно направлены на то, чтобы обосновать право элиты на привилегированное положение именно на том основании, что ее IQ выше среднего. Однако при этом обычно игнорируется тот факт, что вне элиты оказываются люди с коэффициентом выше, чем IQ элиты. А главное – до сих пор ни в одной стране мира не было осуществлено полномасштабное, репрезентативное исследование умственных способностей элиты в соотношении с умственными способностями всего населения и "социальных низов" (может быть, потому, что вряд ли представители элиты заинтересованы в таком эксперименте, который может дать для них нежелательный результат и привести к конфузу).

В исследованиях умственных способностей часто произвольно постулируется, что IQ представляет собой постоянную, генетически обусловленную величину. В действительности, это величина переменная, изменяющаяся на протяжении жизни человека; на нее влияют социальные условия, уровень культуры, образования. IQ элиты, если этот показатель в какой-то стране действительно выше среднего (что, разумеется, весьма вероятно), есть не нечто данное природой, но результат того, что представители элиты находятся в условиях, более благоприятных для развития интеллектуальных способностей (в большинстве своем это выходцы из более обеспеченных и более образованных семей). Утверждения ряда психологов об абсолютной генетической детерминированности умственных способностей человека крайне односторонни; речь может идти лишь о сложном диалектическом взаимодействии природных и социальных факторов в процессе формирования и развития умственных способностей человека (вероятнее всего, при определяющем влиянии социальных факторов). Далее, многие психологические интерпретаторы элитаризма исходят из неверного тезиса о том, что IQ – единый показатель умственных способностей человека, который включает в себя способность к такой стороне умственной деятельности, как управление социальной жизнью. Но структура умственных способностей весьма сложна и дифференцирована; особенности личности, способствующие ее успехам, скажем, в области естественных наук, отнюдь не гарантируют ей успехов на поприще управления большими группами людей. Психологи, о которых идет речь, в полном соответствии со стереотипами обыденного сознания изображают дело таким образом, что люди с высоким IQ добились успеха, стали элитой общества, и это естественно и справедливо. Однако такой признанный специалист в вопросах тестирования, как американский психолог Дж. Кронбач, не без оснований считает, что подобные утверждения не более чем "иллюзия, результат игнорирования социальных условий" [2].

Коротко о бихевиористской трактовке рассматриваемой нами проблемы. Один из основателей бихевиоризма Дж. Уотсон утверждал, что предметом исследования психологии вместо неопределенного термина "сознание" должно быть поведение – то, что поддается верификации; психологию следует превратить в науку, способную управлять поведением; манипулируя внешними раздражителями, можно воспитать человека с заданными константами поведения.

Итак, в противоположность интуитивизму бихевиоризм исходит из того, что внешняя среда, прежде всего социальная, определяет поведение людей, и стремление человека в элиту – следствие не врожденной генетической программы, а социальных потребностей, социальных стимулов. Человеческое поведение формируется под воздействием социального окружения, определяется не врожденными, генетически запрограммированными свойствами, а социальными и культурными факторами (которые и мотивируют стремление человека попасть в элиту). Поэтому психология призвана заниматься прежде всего изучением того, какие механизмы стимулируют поведение человека. Происходит переориентация с изучения инстинктов на изучение поведения и возможностей его изменения, изучение того, какие механизмы могут быть использованы для достижения максимальных результатов (максимальных для манипулятора). Таким образом, для психологии, трактуемой как наука о манипулировании поведением, целью становится обнаружение механизмов стимулирования, помогающих обеспечить необходимое заказчику (а этим заказчиком не случайно особенно часто оказывается элита) поведение (прежде всего, поведение масс). Бихевиористы и видят свою задачу в изучении того, какие механизмы стимулируют человека в его деятельности и как они могут быть эффективно использованы в программировании поведения людей (заметим, поведения, нужного заказчику, прежде всего правящей элите). Впрочем, бихевиористы по понятным причинам не признают, что выполняют социальный заказ элиты. И уж во всяком случае они не хотели бы выступать в роли пособников насильственного, диктаторского правления. Ведущий теоретик необихевиоризма Б. Скиннер писал: "Я уверен, что никто не хочет развития новой системы отношений типа "хозяин-слуга", никто не хочет искать новых деспотических методов подавления воли народа власть имущими. Это образцы управления, которые были пригодны лишь в том мире, в котором еще не было науки". Впрочем, автора этих слов Э.Фромм резонно упрекает в наивности. "Спрашивается, в какую эпоху живет профессор Скиннер? Разве сейчас нет стран с эффективной диктаторской системой подавления воли народа? И разве похоже, что диктатура возможна лишь в культурах "без науки?.. На самом деле ни один политический лидер и ни одно правительство никогда не признаются в своих намерениях подавить волю народа" [3]. Сам Скиннер в откровенно признает, что "... нам приходитсяиметь дело с волей к власти или параноидальными заблуждениями лидеров" [4]. Тем не менее, школа Скиннера усиленно работает над решением проблем контроля и управления массовым поведением, заказы на которые явно поступают от правящей элиты. Причем Скиннер выражал сожаление по поводу того, что "поведенческой технологии, сопоставимой по мощи и точности с физической и биологической, не существует" [5].

Однако инстинктивизм и антиинстинктивизм – крайние позиции, между которыми лежат компромиссы, переходы и допущения. Даже сам Б. Скиннер, подчеркивая определяющую роль социокультурных факторов, не отбрасывает полностью роль генетических предпосылок. Отметим, что широко распространенное отождествление фрейдизма с инстинктивизмом не вполне правомерно. С одной стороны, по Фрейду, определяющие жизнь человека влечения сводятся к инстинкту самосохранения и инстинкту сексуальности (в более поздних своих работах Фрейд пишет о борьбе Эроса и Танатоса). С другой стороны, по Фрейду, личность формируется в раннем детском возрасте прежде всего в результате среды, непосредственному окружению, семье, где определяющая роль обычно принадлежит авторитарному отцу семейства. Все большее число психологов приходят к выводу о том, что утверждения, что поведение определяется либо наследственностью, либо обучением, страдают односторонностью, что это поведение – результат большого числа переменных, среди которых только две детерминируются либо генами, либо воспитанием.

Среди психологических трактовок элитаризма наибольшее распространение получило толкование этой проблемы именно фрейдизмом. З. Фрейд полагал, что дифференциация общества на элиту и массу выросла из родовых форм авторитета. Он особенно подчеркивал усвоенную с детства потребность человека в защите его отцом, вытекающую из "инфантильной беспомощности" человека. Тираническая власть отца над детьми приводит к восстанию взрослых сыновей и убийству отца. Но дети испытывают тоску по отцу и раскаяние. Этот психологический конфликт разрешается посредством идеализации убитого отца и поиском его заменителя. Этим отцом-заместителем оказывается обычно авторитарный лидер, авторитарная элита. К ним он испытывает те же амбивалентные чувства – любви и страха, уважения и ненависти, которые ранее пробуждал у них отец. Власть элиты представляется Фрейду неотвратимой. "Как нельзя обойтись без принуждения к культурной работе, так же нельзя обойтись и без господства меньшинства над массами, потому что массы косны и недальновидны, они не любят отказываться от влечений, не слушают аргументов в пользу неизбежности такого отказа, и индивидуальные представители массы поощряют друг в друге вседозволенность и распущенность. Лишь благодаря влиянию образцовых индивидов, признаваемых ими в качестве своих вождей, они дают склонить себя к напряженному труду и самоотречению, от чего зависит состояние культуры. Все это хорошо, если вождями становятся личности с незаурядным пониманием жизненной необходимости, сумевшие добиться господства над собственными влечениями. Но для них существует опасность, что, не желая утрачивать своего влияния, они начнут уступать массе больше, чем та им, и потому представляется необходимым, чтобы они были независимы от массы как распорядители средств власти" [6].

Потребность в авторитете, по Фрейду, живет в "массовом человеке" прежде всего как выражение "тоски по отцу"; элита и старается использовать эту потребность массы, чтобы вести ее за собой. Авторитарный лидер и авторитарная элита трактуются Фрейдом как "заместители отца". Механизм принятий массой авторитета элиты описывается Фрейдом следующим образом: ребенок, сформировавшийся под гнетом отца-тирана, защищает себя, развив механизмы повиновения, становящиеся источником мазохистского удовлетворения. Жизнь взрослого человека продолжает определяться защитными механизмами, сформировавшимися в детстве в результате реакций на отца, выступавшего по отношению к ребенку как социальный агент, часто враждебный. Став взрослым, человек получает удовлетворение, подчиняясь лидеру, элите, становясь конформистом, винтиком бюрократической машины.

Масса и ее психология рассматриваются Фрейдом (вслед за Г. Лебоном) как "регрессия человека к первобытной орде", а также к детской психологии, "регрессия к более ранней ступени, которую мы привыкли видеть у дикарей и детей". "Мы уже знаем, что пугающее ощущение детской беспомощности пробудило потребность в защите – любящей защите, – и эту потребность помог удовлетворить отец; сознание, что та же беспомощность продолжается в течение всей жизни, вызывает веру в существование какого-то теперь уже более могущественного отца" [7]. Подчинение масс элите Фрейд, как и Лебон, связывает с феноменом массовой психологии, оно вызывается не разумом, не пониманием целесообразности этого подчинения, а инстинктами и эмоциями. "Следует ожидать, что угнетенные классы будут испытывать зависть к преимуществам привилегированных... Вполне понятно, что у этих угнетенных развивается интенсивная враждебность против культуры, которую они укрепляют своей работой, но от плодов которой имеют лишь ничтожную долю" [8]. Противоречия элиты и массы рассматриваются Фрейдом не столько как выражение объективного социального конфликта, но как прежде всего конфликт во внутреннем мире человека, его психическая драма.

Среди многочисленных последователей и реформаторов фрейдизма отметим А. Адлера. Согласно его теории, люди, рвущиеся в элиту, компенсируют комплекс неполноценности (хотя они обычно не догадываются об этом) тем, что ведут ожесточенную борьбу за власть. Близкие идеи высказывал Г. Лассуэлл, развивавший фрейдистские идеи применительно к сфере политических отношений. Для него стремление непременно попасть в элиту – преодоление собственной неполноценности, обладание властью как бы "исправляет" заниженные оценки собственной личности. Это - "психопатология политики". Лассуэлл писал: "Может показаться странной мысль о применении психоанализа к исследованию политики. Психоанализ возник как отрасль психиатрии и был первоначально ориентирован на терапию душевнобольных". Но по мере роста популярности фрейдизма политологи стали применять методы психоанализа по отношению к исследованиям политических элит и добились интересных результатов. Психопатологические личности, обуреваемые страстью к власти – наиболее частые персонажи среди стремящихся во что бы то ни стало попасть в элиту. Они подвизаются в политике или в бизнесе, даже в организованной преступности, – "всюду, где они могут надеяться на то, что будут господствовать над другими" [9]. Им безразлично, где утвердиться, лишь бы обладать властью над людьми.

Проблема элиты занимает важное место в неофрейдизме. Его виднейший представитель Э. Фромм претендует на преодоление слабостей Фрейда, прежде всего его пансексуализма. Он справедливо критикует Фрейда за биологизм, недооценку социальных факторов при анализе поведения людей. Фромм показывает, что "наклонности человека не вытекают из фиксированной, биологически обусловленной человеческой природы, а возникают в результате социального процесса формирования личности" [10]. Он совершенно правильно отмечает: "Для апологетов элитной системы социального контроля (когда все контролируется элитным слоем общества) очень удобно считать, что социальная структура возникла как следствие врожденной потребности человека и потому она неизбежна. Однако эгалитарное общество первобытных народов свидетельствует, что дело обстоит совсем иначе" [11]. В эксплуататорских обществах власть опирается на силу, страх и подчинение; господствующая идеология этого общества утверждает, что "все и вся должно быть управляемо - человек и природа - и каждый имеет отношение к власти: одни ее осуществляют, другие - боятся. Чтобы управление было эффективным, люди должны научиться послушанию (подчиняться). А чтобы подчиняться, они должны поверить в превосходство своих правителей, каким бы оно ни было - физическим или магическим" [12].

Неофрейдисты полагают, что основными психологическими механизмами, порождающими элитарную социальную структуру, являются садистско-мазохистские. Фрейд пытался объяснить их как явления сексуальные, по преимуществу либидозные. Фромм (а еще раньше Адлер) попытался дать несексуальную интерпретацию этих механизмов. По Фромму, садистские и мазохистские тенденции обнаруживаются всегда вместе, это – единство противоположностей. Садистские ориентации преобладают в элите, мазохистские – в массе[13]; они и объясняют бегство миллионов людей от свободы к авторитарным диктатурам, готовность подчиниться властвующей элите и даже получить мазохистское удовлетворение от этого подчинения, которое оказывается тем большим, чем более полным является это подчинение. Фромм тонко замечает: "...в психологическом плане жажда власти коренится не в силе, а в слабости... Это отчаянная попытка приобрести заменитель силы, когда подлинной силы не хватает... "власть" и "сила" - это совершенно разные вещи".

Фромм описывает три садистских тенденции, которые и являются основой для элитарных ориентаций личности: 1) стремление человека сделать других людей зависимыми от себя и господствовать над ними, превратить их в свои орудия, "лепить, как глину"; 2) стремление не только иметь абсолютную власть над другими, но и эксплуатировать их, использовать и обкрадывать; 3) стремление заставить других людей страдать физически и нравственно. Целью стремления может быть как активное причинение страдания – унизить, запугать другого, так и пассивное созерцание чьей-то униженности и запуганности. Нетрудно видеть, что ориентации эти глубоко безнравственны и патологичны. Поэтому их носители пытаются оправдаться в собственных глазах и глазах других людей. Вот типичный образчик их объяснений и оправданий, "рационализации" их стремлений. "Я руковожу, поскольку я знаю, что это лучше для интересов руководимых, и поэтому они должны следовать за мной". Или: "Я такой выдающийся, уникальный, что вправе ожидать, что другие люди будут зависеть от меня".

Фромму не откажешь в тончайших психологических наблюдениях. Он замечает, что садист – это не просто человек, который сознательно наносит ущерб, мучает, убивает свою жертву. Иной садист по-своему любит жертву, он зависит от нее в известной мере (это как раз относится ко многим политическим лидерам). Жертва нужна ему, чтобы ее эксплуатировать, тиранить, поэтому он заинтересован в том, чтобы она жила и боялась его, так феодал заинтересован том, чтобы крепостной имел определенный достаток и чтобы он трепетал перед ним, почитал его. Он часто демонстрирует свою "любовь" к тем, кого он угнетает. Он по-своему и в самом деле "любит" их. Элита нуждается в массе и "любит" ее, стремясь "облагодетельствовать" массу, ибо она "лучше знает", что надо для ее блага. "В чем сущность садистских побуждений? Желание причинить другим людям боль в этом случае не главное. Все наблюдаемые формы садизма можно свести к одному основному стремлению: полностью овладеть другим человеком, превратить его в беспомощный объект своей воли, стать его абсолютным повелителем, его богом, делать с ним все, что угодно... Сущность садизма составляет наслаждение своим полным господством над другим человеком» [14].

Более сложным явлением Фромм называет мазохизм (характерный для масс, подчиняющихся элите). Известно, что у Фрейда мазохизм – проявление "инстинкта смерти". Фромм объясняет мазохизм, как один из защитных механизмов, помогающих людям избежать изоляции, отчуждения (пусть даже деструктивным путем – подчиняясь авторитарной элите и в какой-то мере разрушая себя) и избавиться от "бремени свободы", от индивидуальности, раствориться в массе. В Германии между мировыми войнами деморализованные, разобщенные миллионы людей "вместо того, чтобы стремиться к свободе, стремились к бегству от нее". Подчинившись фашистской элите, они обрели "безопасность" (пусть обманчивую, иллюзорную, укрывшись под суровое крыло тоталитарной диктатуры), единение с другими людьми, разделяющими их чувства. Элита существует, поскольку большинство людей преклоняется перед властью, не являются независимыми, разумными, а нуждаются в мифах и идолах. Именно в характерах этого типа нашла живейший отклик идеология нацизма. "Но поскольку термин "садистско-мазохистский" ассоциируется с извращениями и неврозами, я предпочитаю говорить не о садистско-мазохистском, а об "авторитарном" характере, особенно когда речь идет не о невротиках, а о нормальных людях. Этот термин вполне оправдан, потому что садистско-мазохистская личность всегда характеризуется особым отношением к власти. Такой человек восхищается властью и хочет подчиняться, но в то же время он хочет сам быть властью, чтобы другие подчинялись ему" [15]. Из таких людей и рекрутировалась фашистская элита.

В "Анатомии человеческой деструктивности" Фромм показал сомнительность версии, ставшей штампом буржуазной социологии, о том, что социальная иерархия и элита необходимы для любого общества, что они базируются на генетической природе человека. "Анализ истории общества за последние пять-шесть тысяч лет эксплуатации большинства правящим меньшинством показывает весьма ясно, что психология господства-подчинения представляет собой адаптацию к социальной системе, а не ее причину". Как видим, Фромм придерживается принципа историзма при анализе проблемы элиты и социального неравенства. Приведенные выше положения Фромма позволяют нам с уверенностью сказать, что он, в отличие от Фрейда, не элитарист, а скорее наоборот, антиэлитарист. Во всяком случае, поскольку для Фромма исследование элит находится в фокусе его научных интересов, отнесем его с уверенностью к уже известной нам более широкой категории элитологов.

Отметим также позицию других последователей Фрейда – В. Рейха и Э. Эриксона. По Рейху, характер человека формируется в раннем детстве, в кругу семьи с ее нормами и установками, а поскольку ее установки носят, как правило, авторитарный характер, этот авторитаризм порождает социальную структуру с властвующей элитой и послушной ей массой. По Эриксону, участие взрослого человека в общественной жизни, в решении социальных конфликтов есть всего лишь средство решения внутренних конфликтов, коренящихся в особенностях формирования личности в детском возрасте, вылившихся в невротические реакции. Объяснения факта проникновения того или иного человека в элиту он, как и другие фрейдисты, предлагает искать в психоанализе его личности.

Как видим, психосоциологи подменяют вопрос о причинах социального неравенства, существования правящей элиты и массы вопросом о том, каковы психологические особенности и психологические ориентации людей, которые способствуют их проникновению в элиту. Являются ли они генетически закодированными или же следствием особых условий, существующих в классово-дифференцированных структурах, которые и вырабатывают стремление во что бы то ни стало "пробиться наверх", обрести богатство, влияние, известность, овладеть командными позициями? Являются ли они "нормальными" или патологическими? Эти фундаментальные вопросы остаются без ответа в рамках психосоциологии. И не случайно, что именно Фромм, который выходит за пределы традиционной психологической проблематики, наиболее глубоко из перечисленных авторов освещает эту проблему.

Чисто психологическая трактовка элиты представляется односторонней. Ибо за ее пределами остается социально-политическая сущность элиты. Причины выделения элиты не психологические (вернее, не психологические в первую очередь), они порождены определенными социальными причинами (процессом разделения труда, политическими и иными процессами). Иное дело, что при этом было бы неправильным игнорировать социально-психологические механизмы, через посредство которых реализуется эта объективная социальная потребность

< Назад   Вперед >
Содержание