Учебники

3.5. Что думали о полисной демократии Аристотель и Платон

Одно из наиболее полных описаний полисной демократии мы можем найти у Аристотеля в труде «Политика» (335-323 гг. до н.э.). Причисляя демократию к отклоняющейся от правильных форм правления, Аристотель выделил её главные особенности.
Основным началом демократического строя является свобода. По общепринятому мнению, только при этом государственном устройстве все пользуются свободой, так как к ней стремится всякая демократия. А одно из условий свободы – по очереди быть управляемым и править. В самом деле, основное начало демократического правления состоит в том, что равенство осуществляется в количественном отношении, а не на основании достоинства; если справедливость в этом, то, разумеется, верховная власть принадлежит народной массе, и то, что решено, будет большинством, должно считаться решением окончательным и справедливым. Все граждане должны пользоваться равными правами, так что в демократиях неимущие оказываются обладателями большей власти, нежели состоятельные; ведь они составляют большинство, а верховную силу имеет решение большинства. Таким образом, одним из признаков демократического строя, по признанию всех сторонников демократии, является свобода.
Второе – жить так, как каждому хочется; эта особенность есть именно следствие свободы, тогда как следствие рабства – отсутствие возможности жить, как хочется. Это второй отличительный признак демократического строя. Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении – лучше всего ни у кого, если же этого достигнуть нельзя, то, по крайней мере, хотя бы поочередно властвовать и подчиняться. И в данном случае, это стремление совпадает с началом свободы, основанном на равноправии.
Исходя из этих основных положений и из такого начала, необходимо признать демократическими следующие установления:
1) все должностные лица назначаются из всего состава граждан;
2) все управляют каждым, в определённости взятым, каждый – всеми, когда до него дойдёт очередь;
3) должности замещаются по жребию либо все, либо за исключением тех, которые требуют особого опыта и знаний;
4) занятие должностей не обусловлено никаким имущественным цензом или обусловлено цензом самым невысоким;
5) никто не может занимать одну и ту же должность дважды, за исключением военных должностей;
6) все должности либо те, где это представляется возможным, краткосрочны;
7) судебная власть принадлежит всем, избираются судьи из всех граждан и судят по всем делам или по большей части их, именно по важнейшим и существеннейшим, как то: по поводу отчётов должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу частных договоров;
8) Народное собрание осуществляет верховную власть во всех делах, или же решение в главнейших делах и надлежит Совету
9) все получают вознаграждение – Народное собрание, суд, должностные лица – или же, в крайнем случае, должностные лица, суд, Совет, обычные Народные собрания должны питаться совместно;
10) если олигархия характеризуется благородным происхождением, богатством и образованием, то признаками демократии должны считаться безродность, бедность и грубость;
11) ни одна из должностей не должна быть пожизненной, а если какая-нибудь остается таковою по причине какого-нибудь давнишнего переворота, то следует лишить её значения и замещать её уже не путём выборов, а по жребию.
Это – общие признаки, характерные для демократии.
Согласно Аристотелю, для человека, разделяющего демократические убеждения, свобода и равенство должны быть неразрывно связаны между собой. Существует два основных критерия свободы:
1) править и подчиняться по очереди;
2) жить так, как каждому хочется.
Для того чтобы принцип эффективного правления удовлетворял первому критерию, важнейшую роль должно играть равенство. Без количественного равенства толпа не может обладать суверенитетом. Количественное же равенство, то есть равный доступ к управлению государством, с точки зрения приверженцев классической демократии, возможно только в случае, если:
1) политическое участие финансируется из государственной казны, чтобы быть доступным и для бедных;
2) граждане обладают равными избирательными правами;
3) существует равенство шансов на замещение государственных должностей.
Таким образом, равенство – это практическое основание свободы, как её понимали древние греки. Оно также может рассматриваться и в качестве её моральной основы. Однако многие философы, среди них и Аристотель, обратили внимание на противоречие между первым и вторым критериями свободы: «править и подчиняться по очереди» (равенство) и «жить так, как каждому хочется» (свобода). Сторонники демократической формы правления считали, что выбор способа жизни каждым гражданином может быть ограничен общиной, от которой гражданин находился в полной зависимости. Поскольку при этом каждый член сообщества имел возможность править и подчиняться по очереди, риск для равенства граждан минимизировался, и два критерия свободы соблюдались.
Наиболее непримиримым критиком полисной демократии был Платон. Ему довелось жить не в лучший период истории Афин: поражение в пелопонесской войне, осуждение на смерть учителя Сократа в 399 г. до н.э., установление диктатуры «тридцати тиранов» привели к разочарованию великого философа в демократических идеалах и практике.
В своей работе «Государство» Платон изложил пессимистическое видение человеческой истории, которая представляла собой разложение политических форм: движение их по нисходящей линии от аристократии (власти лучших) к тимократии (власти честолюбивых воинов), затем – к олигархии (власти богатого меньшинства), от неё к демократии (правлению народа или черни) и, наконец – к тирании (правлению своекорыстного диктатора).
Согласно Платону, демократический строй – это власть бедняков, власть черни, составлявшей большинство в греческих полисах той эпохи. Этот строй утверждается после того, как беднейшая часть общества одерживает победу в борьбе со своими противниками, которых она уничтожает или изгоняет из страны.
Демократия предполагает равенство прав граждан в замещении государственных должностей, происходящей главным образом, по жребию. По мнению Платона, такое равенство несправедливо, так как оно уравнивает равных с неравными: «Так вот, представь себе такого человека, оказавшегося владельцем одного или нескольких кораблей. Кормчий и ростом, и силой превосходит на корабле всех, но он глуховат, а также близорук и мало смыслит в мореходстве, а среди моряков идёт распря из-за управления кораблем: каждый считает, что именно он должен править, хотя никогда не учился этому искусству, не может указать своего учителя и в какое время он обучался. Вдобавок они заявляют, что учиться этому нечего, и готовы разорвать на части того, кто скажет, что надо. Они осаждают судовладельца просьбами и всячески добиваются, чтобы он передал им кормило. Иные его совсем не слушают, кое-кто – отчасти, и тогда те начинают убивать этих и бросать их за борт. Одолев благородного судовладельца с помощью мандрагоры, вина или какого-либо иного средства, они захватывают власть на корабле, начинают распоряжаться всем, что на нём есть, бражничают, пируют и, разумеется, направляют курс корабля именно так, как естественно для подобных людей. Вдобавок они восхваляют и называют знающим моряком, кормчим, сведущим в кораблевождении, того, кто способен захватить власть силой, или же уговорив судовладельца, а кто не таков, того они бранят, считая его никчёмным. Они понятия не имеют в подлинном кормчем, который должен учитывать времена года, небо, звезды, ветры – всё, что причастно его искусству, если он действительно намерен, осуществить управление кораблем независимо от того, соответствует ли это чьим-либо желаниям или нет. Они думают, что невозможно приобрести такое умение, опытность и вместе с тем власть кормчего… Ведь неестественно, чтобы кормчий просил матросов подчиняться ему или чтобы мудрецы обивали пороги богачей, – ошибался тот, кто так острил. Естественно как раз обратное: будь то богач или бедняк, но, если он заболел, ему необходимо обратиться к врачам; а всякий, кто нуждается в подчинении, должен обратиться к тому, кто способен править».
Свобода афинского демоса, воспетая Периклом, для Платона представала как вседозволенность, возможность принимать любые решения и уклоняться от их выполнения. В демократическом государстве нет никакой необходимости участвовать в управлении, даже если человек имеет к этому способности. Здесь не обязательно подчиняться законам, если гражданин не желает этого, или воевать, когда другие воюют. Демократический строй нисколько не озабочен качественными характеристиками своих руководителей: «кто и от каких занятий переходит к государственной деятельности». Здесь оказывается почёт любому, кто выказывает своё расположение толпе.
Это приводит к тому, что в условиях демократии «граждан, послушных властям, смешивают с грязью как ничего не стоящих добровольных рабов, зато правителей, похожих на подвластных, и подвластных, похожих на правителей, там восхваляют и почитают как в частном, так и в общественном обиходе… Свобода проникает и в частные дома… Например, отец привыкает уподобляться ребёнку и страшится своих сыновей, а сын – вести себя наподобие отца; там не станут почитать и бояться родителей… При таком порядке вещей учитель боится школьников и заискивает перед ними, а школьники ни во что не ставят своих учителей и наставников. Вообще молодые начинают подражать взрослым и состязаются с ними в рассуждениях и делах, а старшие, приспособляясь к молодым и, подражая им, то и дело острят и балагурят, чтобы не казаться неприятными и властными… Но крайняя свобода для народа такого государства состоит в том, что купленные рабы и рабыни ничуть не менее свободны, чем их покупатели… Равноправие и свобода существуют там у женщин по отношению к мужчинам и у мужчин по отношению к женщинам».
Демократия создавала прекрасные возможности для льстецов народа – софистов, умело манипулировавших общественным сознанием, во имя достижения корыстных целей. Платон сравнивал ораторов, выступавших в Народном собрании, с дрессировщиками животного, которым известны его повадки и дикий нрав, но которые потакают ему из необходимости, забывая о благе.
«Каждое из этих частных лиц, взимающих плату (большинство называет их софистами и считает, будто их искусство направлено против него), преподают не что иное, как те же самые взгляды большинства и мнения, выражаемые на собраниях, и называют это мудростью. Это всё равно, как, если бы кто-нибудь, ухаживая за огромным и свирепым зверем, изучил его нрав и желания, знал бы, с какой стороны к нему подойти и каким образом можно его трогать, в какую пору и от чего он свирепеет или успокаивается, при каких обстоятельствах привык издавать те или иные звуки и какие посторонние звуки укрощают его либо приводят в ярость. Изучив всё это путём обхождения с ним и длительного навыка, тот человек называет это мудростью и, как бы составив руководство, обращается к преподаванию, по правде сказать, не зная взглядов большинства и его вожделений – что в них прекрасно или постыдно, хорошо или дурно, справедливо или несправедливо, но, обозначая перечисленное соответственно мнениям этого огромного зверя: что тому приятно, он называет благом, что тому тягостно – злом и не имеет никакого иного понятия об этом, но называет справедливым и прекрасным то, что необходимо. А насколько по существу различна природа необходимого и благого, он не видит и не способен показать это другому человеку… А чем же отличается от него тот, кто мудростью считает уже то, что он подметил, что не нравится, а что нравится собранию большинства самых различных людей – будь то в живописи, музыке или даже в политике? Если, общаясь с ними, он выставляет напоказ свои поэтические или иные произведения либо своё служение государству, он делает это большинство своим властелином сильнее, чем вызывается необходимостью, и тогда…он выполняет то, что одобряет большинство. А действительно ли это хорошо или прекрасно – разве слышал ты когда-либо, чтобы кто-то из них отдавал себе в этом отчёт и чтобы это не вызывало бы смеха?»
Наиболее уничижительно из уст Платона звучит критика «демократического человека». Такой человек обуреваем лишёнными необходимости вожделениями, которые являются весьма и весьма разорительными. Это – «трутень», находящийся под властью необузданных страстей. Он формируется в результате отсутствия должного воспитания и влияния дурного образа жизни и «растлителей человеческих душ».
Такие люди «наглость называют просвещённостью, разнузданность – свободой, распутство – великолепием, бесстыдство – мужеством». Так воспитанный человек с возрастом выстраивает систему равновесных желаний; подчиняясь целиком одному из них, потом другому, считая все вожделения равными и заслуживающими уважения.
Изо дня в день «демократический человек» живёт, угождая первому налетевшему на него желанию: «то пьянствует под звуки флейт, то пьёт только воду и изнуряет себя телесными упражнениями. Когда на него нападает лень – он ничего не делает, порой же он проводит время в занятиях, кажущихся ему философскими. Часто занимают его общественные дела: внезапно он вскакивает и говорит и делает что придётся. Увлечётся военными делами, туда его понесёт, торговлей – понесёт в другую сторону; в его жизни нет порядка, в ней царит необходимость».
В демократическом государстве «трутни» живут за счёт богачей и примыкают к простому народу, которому тоже достается «доля меда» от богачей. В длительной перспективе – это ведёт к политической нестабильности. «Та же болезнь, что развилась в олигархии и её погубила, ещё больше и сильнее развивается здесь – из-за своеволия – и порабощает демократию. В самом деле, все чрезвычайное обычно вызывает резкое изменение в противоположную сторону… Ведь чрезвычайная свобода, по видимому, и для отдельного человека, и для государства оборачивается ничем иным, как чрезвычайным рабством… Так вот, тирания возникает, конечно, возникает не из какого иного строя, как из демократии; иначе говоря, из крайней свободы возникает величайшее и жесточайшее рабство»

< Назад   Вперед >
Содержание