Учебники

Три тенденции

Но, как только объединяющее напряжение холодной войны в 90-х годах начало спадать, в отношениях между двумя западными регионами, Северной Америкой и Западной Европой, обнаружились несоответствия в позициях, выявилось частичное взаимонепонимание и все более отчетливое различие в интересах. Три глубинные тенденции проявляют свою силу.

Первая: достаточно резко определилась в различиях темпов экономического развития. В Соединенных Штатах с 1992 года начался бум, позволивший стране совершить большой скачок вперед, “добавив” на протяжении первого президентства Клинтона к своему валовому национальному продукту долю, примерно равную валовому национальному продукту всей объединенной Германии, а во второе президентство Клинтона - объем экономической мощи, равный ВНП Японии. США закрепляют свои позиции на фронтах научно-технической революции, а страны Европейского Союза пока не могут восстановить темпы своего экономического роста. В США самый низкий за последнюю четверть века уровень безработицы - 4,2%, а в Западной Европе самый высокий - 12 процентная безработица. Безработица в Германии превысила уровень 1933 года, когда Гитлер взял власть в стране, критикуя бездействие властей в отношении безработицы.

Отличие США от западноевропейского экономического пространства заключается в том, что американские фирмы на протяжении 1990-х годов прошли через своего рода чистку - сокращая контингент занятых, оптимизируя производство, связывая производственный цикл компьютерной сетью, устанавливая новое оборудование, «дерегулируя» производство, реструктурируя его, вырабатывая новые отношения с финансовыми учреждениями, воспринимая новую технологию. Новая система налогообложения в США стимулирует «рисковое» производство, поощряет капиталовложения в новые отрасли. Самоудовлетворение Америки достигло такой степени, что министр финансов Л. Ламмерс по-своему перефразировал знаменитую фразу Ф. Рузвельта: «Единственное, чего мы должны бояться - это отсутствие самого страха».

Ничего подобного Западная Европа не совершила. После взаимного открытия рынков стран ЕС она потратила десятилетие на политическое сближение и расширение - на Маастрихт, Амстердам, Ниццу, увеличивая численность союза и пытаясь выработать новую квазифедеральную структуру. Она не оновила производство, не регенерировала технологию и менеджмент. В ней не появилось своих Кремниевых долин. Фактом является, что 40 тысяч молодых и талантливых французов сегодня живут в Северной Калифорнии, в обширной зоне вокруг Сан-Хосе, столицы Кремниевой долины. В этих специалистах весьма нуждается сама Франция, но Америка создала беспрецедентные и не подверженные конкурентному оттоку условия для талантливых и предприимчивых.

Вторая - усиливается различие в направленности интеграционных процессов. Оба западных центра предпринимают активные усилия по консолидации близлежащей периферии, что естественным образом будет способствовать размежеванию направленности их интеграционной политики, центра приложения национальных усилий. Создав Ассоциацию свободной торговли Северной Америки (НАФТА), Вашингтон стал видеть свое будущее связанным с Канадой и Мексикой - непосредственными соседями по континенту. Западноевропейские же столицы укрепляют северное направление западноевропейского интеграционного процесса (включив в свой состав скандинавские Швецию и Финляндию), и всей своей мощью разворачиваются к

Восточной Европе, где бывшая ГДР (а теперь новые пять земель Германии) вместе с Австрией становятся форпостами воздействия на Центральную и Восточную Европу.

Решение Вашингтона связать свою судьбу с демографически и экономически растущей Мексикой и другими латиноамериканскими странами довольно решительно меняет само этническое лицо Соединенных Штатов, еще более укрепляет латиноамериканский элемент в североамериканской мозаике. В то же время ассоциация с Восточной Европой делает этнически иным западноевропейский конгломерат. В обоих регионах ослабевает “объединяющая нить” англосаксонско-германского элемента, теряющего позиции как в североамериканском “плавильном тигле”, так и в западноевропейской конфедерации народов. Меняющееся этнополитическое лицо США и Западной Европы (как и направленность их непосредственных политико-экономических инициатив) отнюдь не сближают два региона Запада.

Третья - различная геополитическая ориентированность. Соединенные Штаты после окончания холодной войны нацелены (если судить хотя бы по рассекреченному в 1992 году меморандуму Пентагона об американских стратегических целях) на “глобальное предотвращение возникновения потенциальной угрозы США, на сохранение американского преобладания в мире ”. Западная же Европа все более видит свои интересы именно в пределах Европы, ограничивая себя в оборонных функциях Средиземноморьем и новой линией по Бугу и Дунаю. Подчеркнутый глобализм США и не менее акцентированный регионализм ЕС ставят два западных центра на принципиально отличные друг от друга позиции.

Эти различия акцентируются военным строительством в двух регионах. Соединенные Штаты лишь незначительно сократили военное строительство (по сравнению с пиком десятилетней давности), а Западная Европа по военным изысканиям и модернизации отстает от своего старшего партнера на порядок. Проекция силы для США - глобальный охват; проекция силы для Европейского Союза ограничена Гибралтаром, Балканами, Прибалтикой, Скандинавией. И это отличие акцентируется настоящей революцией в военном деле, делающей для США необходимыми (а для ЕС недоступными) такие элементы военного могущества как тотальное слежение со спутников, электронная насыщенность вооруженных сил, электронная разведка по всем азимутам, двенадцать авианосных групп, новое поколение авиационной техники - все то, что в американской специальной литературе называют SR + 4С (слежение, разведка плюс командование, контроль, оценка, компьютеризирование). По рангу военного могущества США поднялись на огромную высоту и свой военный рост они отнюдь не “связывают” только с участием в Североатлантическом Союзе. Различная степень развитости индустриально-научный потенциала в военной сфере ставит два региона Запада на разные ступени военностратегического могущества.

Кумулятивный эффект трех указанных процессов однозначен: Соединенные Штаты и Европейский Союз видят себя в мире отлично друг от друга, различно воспринимают существенные мировые процессы, неодинаково формулируют свои интересы и в целом дрейфуют не друг к другу, а скорее в различных направлениях.

Европа усомнилась в том, в чем она была всегда уверена - в своей культурной состоятельности. Германский аналитик Й. Иоффе замечает: «Америка - другая. Она владеет, доминирует и стремится определить всеобщие правила... Соединенные Штаты владеют самой совершенной военной машиной в мире. Она на класс выше в военной технологии. На этом фронте Китай, Россия, Япония и даже Западная Европа не могут надеяться на равенство с Соединенными Штатами. Люди рискуют жизнью, пересекая океаны, чтобы попасть в Соединенные Штаты, а не в Китай. Не так уж много людей стремится получить магистерскую степень в Московском университете или одеваться как японцы. К сожалению, все меньше студентов хотели бы учить французский или немецкий языки. Английский с американским акцентом становится мировым языком. Этот тип мощи - культура движется впереди рынка - зависит от ее приятия или неприятия. На этой арене даже взятые вместе - Европа, Япония, Китай и Россия не могут соревноваться с США. Равным образом любой консорциум университетов не может лишить трона один Гарвард»402.

Превращение США в единственную сверхдержаву заставило страны ЕС задуматься над своей ролью в будущем. Задуматься над тем, какую роль они себе готовят в будущем - младшего помощника Соединенных Штатов или более равноправного партнера? Выбор существенен - быть младшим партнером

Соединенных Штатов или постараться занять позицию более равноправного партнера? Оба варианта развития событий нельзя исключить: согласно первому два берега Атлантики расходятся, согласно второму общая цивилизация и общие интересы заставят Америку и Европу сблизиться.

< Назад   Вперед >
Содержание