Учебники
Основные тенденции развития
Основными тенденциями развития внутриполитической жизни региона являются демократизация монархий, милитаризация правящих элит, деградация светской демократии, теократизация демократических институтов и трайбализм. С одной стороны, на БСВ возникла неподконтрольная властям и поддерживаемая Западом информационная среда, насыщенная современной техникой, в первую очередь мобильными телефонами и компьютерами, распространенными в широких кругах населения даже самых патриархальных стран. Как следствие, население, особенно молодежь, получило информацию об общественной жизни и государственном устройстве мира за пределами собственного региона. Образование и владение иностранными языками сформировали в среднем классе стран БСВ классическую предреволюционную ситуацию: недовольство собственным положением и властями при нежелании последних что либо менять в сложившемся статус кво. Волнения «арабской весны» вызвали волну перемен даже в самых консервативных монархиях. Введения конституции в Марокко и ограничения королевской власти в Иордании еще можно было ожидать, но предоставление женщинам избирательного права в консервативной Саудовской Аравии оказалось сюрпризом для экспертов, который лучше всего характеризует степень напряженности отношений между властной элитой и населением стран с традиционным жизненным укладом. Все эти изменения коснулись в первую очередь стран арабского мира, поскольку политическая жизнь Турции, Ирана и Пакистана, не говоря уже об Израиле и Кипре, достаточно развита, а племенной Афганистан был далек от наличия в стране централизованной власти даже во времена королевского режима. Создание в арабских монархиях местных и консультативных советов – шуры разного уровня, и борьба местных парламентов там, где они существовали, за расширение полномочий – тенденция не новая. Однако впервые за несколько десятилетий от того, сумеют ли арабские монархи вовремя среагировать на массовые выступления населения, зависит судьба правящих династий. Отметим, что именно предыдущая волна свержений монархических режимов в конце колониальной эпохи привела к власти в странах, где эти перевороты победили, свергаемых сегодня авторитарных диктаторов и военные хунты, установившие там формально республиканские режимы.Милитаризация правящих элит БСВ являлась и является отличительной чертой региона, имеющей аналоги в Азии, Африке и Латинской Америке, но получившей наибольшее распространение именно на Ближнем и Среднем Востоке. Описанные выше системы правления предоставляют выходцам из армии и спецслужб значительные привилегии. Исключением не является даже Израиль, для которого активное участие в политической жизни генералитета после ухода с военной службы является нормой, хотя военные перевороты, обычные для стран арабского мира и Пакистана, а в недалеком прошлом и для Турции, в Израиле невозможны: армия является частью общества и полностью лояльна ему. Контроль над армией, МВД и спецслужбами для высшего руководства БСВ играет ключевую роль в стабильности режимов – именно поэтому в большинстве стран региона существует значительное число конкурирующих между собой разведок и контрразведок, гвардейских и полевых частей. В некоторых из них армия играет вторичную роль по сравнению с МВД, как в Тунисе. В других существуют превышающие ее по уровню подготовки, вооруженности, а иногда и численности элитные войска наподобие Национальной гвардии в Саудовской Аравии или Корпуса стражей исламской революции в Иране. Обычной практикой является служба в армии на высших постах представителей арабских королевских домов, наиболее показательным примером которой служит опыт Хашимитов в Иордании. Среди военных лидеров Турции самым известным за пределами страны был создатель республики Мустафа Кемаль Ататюрк. В Пакистане – Первез Мушарраф. Что касается арабских республик, перевороты 2011 года отнюдь не означали, вопреки иллюзиям западного политического и экспертного сообщества, наступления там демократии современного типа. Влияние армии и главы правящей военной хунты маршала Тантауи на подготовку парламентских и президентских выборов означает, что военные не отдали власть гражданским политическим силам, которых в Египте, за исключением исламистов, практически нет. Египетская армия просто «подставила» МВД и спецслужбы, ценой свержения Мубарака ликвидировав шансы на получение президентского поста генералом Сулейманом, имевшим на это до переворота все шансы. Переход в Ливии на сторону оппозиции министра МВД, расстановка сил в правящей элите Туниса и рост влияния в Пакистане лидера военных генерала Кияни на фоне снижения популярности и ограничения полномочий президента Зардари демонстрируют ту же тенденцию: перегруппировку элит в верхних эшелонах власти при сохранении роли силовиков. Иран и Турция являются исключениями из этого правила. В Иране силовики подчинены религиозной власти, которую осуществляет рахбар Хаменеи, со времен исламской революции 1979 г. В Турции премьер министр Эрдоган поставил их под контроль в сентябре 2010 г. Впрочем, и в Турции, и в Иране руководство силовых ведомств играет важную роль в управлении страной.
Теократизация демократических институтов – процесс практически неизбежный для региона, в подавляющем большинстве стран которого любая демократия может быть только исламской. Ислам не только религия, но и образ жизни для верующих мусульман – как, впрочем, христианство для ортодоксальных христиан и иудаизм для евреев. В обществах, где секуляризм не получил распространения или его основы расшатаны, индивидуальное стремление к корням или традиционный для государственных институтов поиск национальной идеологии неизбежно приводит религию в политику. Следствием являются религиозные партии, активное участие в политике священнослужителей, попытки – иногда удачные, превратить религию в доминирующий государственный институт, а религиозных иерархов в руководителей государства. Все остальное зависит от личностей, уровня патриархальности или светскости общества, степени влиятельности в данной стране того или иного религиозного направления и конкурентности политической среды. Отметим еще раз: речь не только об исламе, точнее политическом исламе. Влияние греческой православной церкви и пример архиепископа Макариоса, как президента Кипра, не говоря уже о ливанской политической системе, целиком построенной на балансе религиозных общин, демонстрируют действенность этих механизмов в ближневосточном христианстве. Это характерно и для иудаизма: в израильском парламенте представлены и арабская исламистская, и еврейские ортодоксальные и умеренно религиозные политические партии, имеющие устойчивый электорат. Согласно данным специалистов, занимающихся изучением политического пути лидера иранской исламской революции, аятоллы Хомейни, именно изучение опыта израильских религиозных партий позволило ему создать стройную систему управления современным исламским государством на основе принципа «велайяте факих», воплощенную на практике в Исламской республике Иран.
Иран служит примером того, как политический ислам в демократических системах Ближнего и Среднего Востока необратимо вытесняет из высших эшелонов власти, подчиняет и интегрирует в систему, где играет доминирующую роль, военно авторитарную и традиционную – племенную или феодальную элиту. Это же демонстрируют Пакистан, Турция, Афганистан и арабские страны. Пакистан – «страна чистых», по мысли Мухаммеда Али Джинны, должен был стать толерантным обществом, избавленным от индуистского религиозного фанатизма: его парламентская и судебная системы копировали британскую модель. Однако постепенно – а со времен диктатуры генерала Зия уль Хака ускоренными темпами, ИРП превратилась не просто в исламское, но во все более радикальное государство. Нетерпимость к религиозным меньшинствам, шиитам и ахмадийя, включая теракты и погромы, является обычной практикой современного Пакистана. Исламизация политического руководства, армии, спецслужб, покровительствующих экстремистам и проникающихся их идеологией, позволила исламистам укрепить позиции в центральных районах страны. Борьба с ними Первеза Мушаррафа, вынужденного для предотвращения потери контроля над столицей бросить армию на штурм исламабадской «Красной мечети», и попытки найти компромисс с исламистами его преемника, президента Али Асефа Зардари, итогом которых стала военная операция в долине Сват, демонстрируют последствия такого развития событий. Еще более показательным для сторонников теории о возможности развития на исламском Ближнем и Среднем Востоке светской демократии западного типа является опыт Афганистана. Талибы и представители других радикальных движений и групп не только вернутся к власти после ухода из страны американского воинского контингента, но и не покидали государственные структуры ИРА. Значительная часть правительства, парламента, администрации и провинциальных губернаторов этой страны занимала руководящие посты, когда Афганистаном руководило движение Талибан. Многие, если не большинство, придерживались и придерживаются самых радикальных воззрений.
Турецкий ислам, победивший светский кемализм после десятилетий борьбы, пока принято считать модернизированным. Однако его история, как доминирующего в стране политического течения, только начавшись, потребовала введения, пока осторожного, отдельных положений шариата. Не столь неизбежным, хотя и предсказуемым, был взятый правительством Эрдогана курс на поддержку исламистов в арабском мире: «Хизболлы» в Ливане, ХАМАСа в Газе и «Братьев мусульман» в Сирии. Политический ислам турецкого типа оказался недостаточно радикальным для египетских «Братьев мусульман», критиковавших Эрдогана в ходе его визита в эту страну, однако эволюция турецкой политической модели идет в сторону исламизации, и, в конечном счете, никто не знает, где остановится этот процесс: Иран при шахе несколько десятилетий был светским государством в неменьшей мере, чем сегодняшняя Турция. Еще более демократические дивиденды исламистов заметны в арабском мире. В 90 е годы это проявилось в Алжире, спровоцировав там гражданскую войну, и Судане, президент которого Омар аль Башир в итоге смог поставить главу местных исламистов Хасана ат Тураби под контроль. В начале нового столетия было продемонстрировано в Ираке, Ливане, Иордании, Палестине и проявляется в Сирии. Исламисты выиграли парламентские выборы в Тунисе, имеют наибольшие шансы на успех в Египте и контролируют Ливию, что не означает превращения этих стран в подобие Ирана – но только пока. Для построения суннитского исламского государства в «чистом виде» в Ливии исламистам придется подавить сопротивление племен, склонных к традиционному исламу, в том числе сторонников религиозных орденов. В Тунисе – закрепить присутствие в парламенте, исламизировать элиту и вводить шариат политическим путем, по турецкой модели. В Египте отстранить от власти остатки мубараковской элиты, провести исламизацию армии и спецслужб и поставить коптов в положение граждан второго сорта – несложная задача, если вспомнить, насколько их права были ограничены на протяжении предшествующих 60 лет. Как бы то ни было, демократические изменения в арабском и в целом исламском мире означают неизбежный приход к власти исламистских политиков, их постепенную радикализацию, ограничение меньшинств и переход к шариату, хотя и не в такой форме, как этого хотела бы «Аль Каида».
Секуляризм военно авторитарного и национал социалистического типа, распространенный в исламском мире в ХХ веке, исчерпал себя. Политический ислам, в том числе исламофашистского типа, доминирующая в регионе тенденция, которая, судя по пакистанскому и иранскому опыту, на протяжении длительного периода будет эволюционировать на БСВ, проходя те же стадии, которые в свое время прошла социалистическая система. Это означает временной резерв, не менее трех поколений, до того момента, как системы, построенные сегодняшними исламистами, пройдут все фазы развития, ослабнут и распадутся под воздействием внутренних факторов. Неоптимистичная, но реальная перспектива, если, как это принято на Западе современными политологическими школами, не полагать демократию чудодейственной панацеей, исправляющей общественные пороки, а не способом подсчета голосов, которым она на самом деле является.
Одной из самых характерных черт общественного устройства на БСВ и в Африке является трайбализм. Вопрос, «какого ты роду племени», в России в основном носит характер риторический или фольклорно былинный, хотя на Алтае, Камчатке или Северном Кавказе это отнюдь не так. В Европе родо племенной фактор – это прошлое времен Раннего Средневековья, а в США, Латинской Америке или Новой Зеландии об этом имеет смысл говорить только с потомками аборигенов. Однако на Ближнем и Среднем Востоке он означает именно то, что означает. Разумеется, в крупных городах Турции или Ирана вопрос о племенной принадлежности задавать не принято, но в деревенской местности если не племя, то большая семья, точнее семейный клан (арабская «хумула»), означает много больше, чем гражданство или национальность. Точнее – это и есть национальность, что характерно для человеческого общества на протяжении большей части его истории. Род и племя означают систему отношений с окружающими, определяя социальный уровень: в восточных обществах кочевник стоит выше земледельца, а среди кочевников те, кто владеет верблюдами, – выше тех, кто разводит овец и тем более крупный рогатый скот. Благородные «ашрафы» выше простолюдинов, а те – «парий», потомков населения, покоренного в ходе войн. Потомки пророка или аристократических родов выше всех остальных. Семито , тюрко– и ираноязычные племена региона чрезвычайно многочисленны. Берберы и арабы, курды и пуштуны – лишь самые крупные из этнических групп, чья родословная должна учитываться – и никогда не учитывается дипломатами, политиками, бизнесменами и даже экспертами, по долгу службы обязанными знать такие вещи. В СССР говорить и писать об этом было не принято. В сегодняшнем политкорректном мире об этом не принято говорить и писать на Западе. Между тем чтобы понять, что происходит в Афганистане, Ираке, Сомали или Судане, почему палестинцы не могут создать государство, как будет развиваться гражданская война в Ливии и по каким линиям пойдет распад Сирии, нужно знать, какие именно процессы идут там на племенном и клановом уровне. Простое перечисление племен без понимания того, какие лидеры их возглавляют, в каких отношениях они между собой и какие посты занимают в армейской и государственной иерархии той или иной страны, мало что дает для ориентации в местных системах власти. Трайбализм, как и кастовая система в Индии, оказался стойким явлением, адаптирующимся к любым внешним воздействиям.
< Назад Вперед >
Содержание