Учебники

VIII. Конституционные вопросы

С точки зрения техники государственного строительства Срединная Европа должна образоваться путем централизации известных государственных функций, т. е. созданием новых центров, в которых объединялась бы общая для всей увеличенной области правительственная работа. Но раньше чем говорить о подобной централизации, желательно выделить то, чего она не должна и не может касаться, потому что многие возражения против новых планов возникают из опасения, что влияние чужого иностранного правительства может распространиться и на такие дела, которые безусловно не должны выходить из собственных рук данного государства. Ни одно государство, которое составит часть нового высшего государственного организма, не пожелает пожертвовать своей независимостью и своим суверенитетом. Например, венгерцы, без участия которых нам не образовать Срединной Европы, несомненно, поймут экономические выгоды срединноевропейского плана, но они не пожелали бы участвовать в его осуществлении, если бы чем-либо была затронута самостоятельность их государственного существования. Одинаково отрицательное отношение встретил бы этот проект и в самой Германии. Все готовы согласиться на известные уступки в пользу осуществления плана Срединной Европы, но при этом не должна быть затронута самостоятельность отдельных государств. Создание Срединной Европы не означает образования нового государства, в заключение союза между существующими независимыми государствами. Срединная Европа будет не союзным государством, а союзом государств: хотя первая форма и представляла бы больше реальных выгод, но она неосуществима. <…>

Срединноевропейским союзом не должна быть также затронута организация отдельных внутренних управлений, общинных и государственных. Так как в состав Срединной Европы войдут страны различных степеней развития, то самобытный их строй должен быть [c. 54] сохранен. Ни австрийская, ни венгерская конституции не должны касаться конституции Германской империи, равно как и последняя не может иметь какого-либо отношения к той или другой. Ни Пруссия, ни Венгрия никогда не пожелают пожертвовать своим исторически сложившимся строем.

То же самое относится и к законодательным постановлениям, которыми урегулированы соотношения между народным представительством и короной. При образовании Срединной Европы никоим образом не должны быть задеты права короны. Парламентские и непарламентские формы правления также не подлежат изменению. Венгрия, например, является на основании своей выборной системы строго парламентарным государством, Австрия с постоянными уступками большинству – страна принципиально непарламентарная. Германская империя – формально государство не парламентарное, но с возрастающим влиянием парламентского большинства; отдельные германские союзные государства весьма разновидны, начиная с Мекленбурга и кончая Баденом. Все эти государства будут продолжать развиваться согласно своим внутренним законам, но можно предвидеть, что после окончания войны в крупных финансовых дебатах обнаружится усиленное влияние парламента; однако все эти вопросы не должны подлежать решению срединно-европейского союза. <…>

Мы уже упомянули выше, что площадь мировой экономической области “Срединная Европа” должна превзойти территориальный объем Германии, Австрии и Венгрии. Однако, по причинам военного положения, мы воздержались назвать возможных участников срединно-европейского союза, указав только на необходимость присоединения еще других членов. К чему придется примкнуть этим соседним странам? К военному и экономическому союзу. В этом заключается все, и больше ничего не надо. Следовательно необходимо выделить элементы военного и экономического союза из общей массы прочих государственных функций таким образом, чтобы эти элементы сами по себе могли служить связующим звеном. Сначала остановимся на экономическом союзе. Ни одна из центральноевропейских наций, даже немецкая, недостаточно велика, чтобы образовать экономическое мировое государство. Это является последствием международного капиталистического общения. Такое мировое экономическое государство имеет свои таможенные границы, как военное государство свои окопы. В пределах этих границ государство старается развить наиболее обширный и разнообразный товарообмен. Для этого должно существовать хозяйственно-экономическое управление, которое [c. 55] являлось бы, с одной стороны, ответственным за разработку и соблюдение экономических законоположений, а с другой – вдохновляло бы своими советами отдельные национальные правительства. Непосредственному ведению правления экономического государства должны подлежать пошлины и тарифы, синдикаты, урегулирование вывоза, патентное право, защита фабричных клейм, контроль над магазинными запасами и проч. <…>

Новая срединноевропейская федерация будет нуждаться в будущем в экономической хозяйственной конституции. В какую форму выльется такая конституция, теперь еще решить невозможно, но она должна явиться чем-то новым, созидательным и не скопированным со старых шаблонов, как например с системы парламентских делегаций. <…>

Требование единства военной организации обусловливается понятием мировой экономической области. Если таковую область желательно создать, то она должна представлять собой замкнутое целое, обладающее необходимыми средствами обороны. Эти требования должны найти себе после войны конституционное выражение как в объединенной и расширенной английской империи, так и в срединно-европейской конфедерации. Участие в мировых группах повлечет за собой для входящих в них государств и территорий известное ограничение в области их особых политических задач, так как им придется отказаться от возможности ведения самостоятельных войн. Однако это ограничение должно предоставить им, с другой стороны, надежное обеспечение их существования, так как они не могут более подвергнуться нападению по отдельности. Кто принадлежит к военному союзу, тот стоить под защитой объединенных военных сил. <…>

Вытекающие из образования экономического и военного союза последствия, разумеется, будут иметь громадное влияние на направление внешней политики, и в этой области придется также преодолеть целый ряд технических и конституционных затруднений. Но все эти сложные вопросы лучше всего могут быть выяснены не преждевременной теоретической формулировкой, а общей совместной работой и создающимися традициями.

Между Австрией и Венгрией существует полное единение в вопросах внешней политики. В основных законах сказано: “Общими являются внешние дела с включением дипломатического и консульского представительства за границей, а равно и необходимые решения относительно международных соглашений, причем санкция международных договоров, если таковая в данном случае требуется [c. 56] конституцией, зависит от представительных палат обеих половин монархии (т. е. австрийского рейхсрата и венгерского рейхстага)”. Между тем как каждая из двух половин монархии имеет по всем остальным отраслям государственного управления отдельные министерства, у них один общий министр иностранных дел, который является ответственным перед двумя самостоятельными палатами. На этот пост министра иностранных дел назначались как австрийцы, так и венгерцы. Несомненно, что с исторической точки зрения эта система представляется далеко не удовлетворительной, но в действительности с ней удавалось все-таки работать благодаря выдающейся личности императора Франца Иосифа.

В Германской империи руководство внешней политикой принадлежит союзному совету, а представителем иностранного ведомства является имперский канцлер. В целях же обеспечения участия других союзных германских государств в делах внешней политики была образована под председательством Баварии в союзном совете из уполномоченных Баварии, Саксонии и Вюртемберга и представителей двух других союзных государств особая комиссия по иностранным делам. Эта комиссия собирается довольно редко, но ее существование является уже как бы гарантией против преобладания одностороннего прусского влияния. Но и здесь практика пробила себе более простой путь, чем то предуказывает теория государственного права. В действительности все внешние сношения ведаются зависящим от имперского канцлера департаментом иностранных дел, действия коего подлежат одобрению союзного совета и рейхстага.

Как в Австро-Венгрии, так и в Германии сама собой установилась практика сосредоточенного в одном ведомстве заведывания внешними делами. Вопрос, каким образом воля народа могла бы проявляться во внешней политике, в обоих случаях не нашел удовлетворительного разрешения, но до сих пор ведь ни у одной нации не решен этот вопрос ни писанной, ни неписанной конституцией. Технически невозможно посвящать народные представительства во все незаконченные еще международные переговоры. Кое-что может быть сообщено в парламентских комиссиях, что все чаще и практикуется в Германии, однако выбор подлежащего сообщению материала предоставляется всегда ответственному руководителю ведомства. Здесь обнаруживается недостаток самой системы демократической формы правления, который не устраняется даже признанием за народным представительством права решения о войне и мире или требованием обнародования всех тайных соглашений. Мы видели в августе 1914 г., [c. 57] что все совершилось бы тем же порядком, если бы упомянутые выше права народа были даже буквально оговорены в конституции. Одобрение военных кредитов и законопроектов о военном положении страны равносильно парламентскому голосованию о войне, но все это происходит в самый момент величайшего военного напряжения и является, собственно говоря, актом войны. Народы охраняются от необдуманных объявлений войны не какой-либо статьей конституции, а сознанием ответственности государственных деятелей, что в настоящее время нельзя вести войну без согласия на нее большинства населения. Демократия фактически участвует в решении этих вопросов, хотя это и не сформулировано письменно. Точно так же обстоит дело и с международными договорами. Разумеется, было бы лучше публиковать еще больше договоров и тем самым привлекать нации к своей же собственной гарантии, но тем не менее некоторые секретные архивы все-таки останутся закрытыми, как то почти всюду бывает. Заведывание внешней политикой, это первейшее, самое трудное и наиболее ответственное дело государственного управления, остается по своей природе вопросом доверия. Действительно, для всех граждан неприятно сознание, что им, может быть, придется расплачиваться кровью или золотом за ошибки ведомства иностранных дел, но это вряд ли можно изменить. Все конституционные постановления касательно этой высшей отрасли правления являются не более чем попытками контроля.

Из вышеизложенного явствует, что составление какого-либо наказа для общего ведения внешней политики имело бы мало пользы и для будущей Срединной Европы. Можно попробовать это сделать, но ответственные руководители военных государств и стран отложат такой документ в сторону и заглянут в него, пожалуй, только в том случае, если в данный момент он может быть им на руку. Кроме того, внешняя политика сама по себе слишком многогранна и разнообразна, чтобы было возможно направлять ее по заранее составленному и выработанному общему плану. Мы это видим в течение нынешней войны: в Вене и Берлине совместно работают, спорят, сталкиваются, примиряются и стараются добросовестно и с наилучшими намерениями преодолевать недоразумения. Дуализм на лицо, но он не является безусловным препятствием. Насколько можно предвидеть, подобное положение вещей вряд ли может быть изменено, по крайней мере в ближайшем будущем; но постепенно совместная работа будет все лучше налаживаться и обе стороны станут лучше понимать [c. 58] друг друга. В этом отношении не предвидится каких либо конституционных нововведений, достаточно создания известных традиций.

Кто не считается с реальной действительностью, тот может требовать учреждения одного общего иностранного ведомства для будущей Срединной Европы наподобие того, как существует один министр иностранных дел для Австрии и Венгрии. Но при этом упускается из виду, что Австрия и Венгрия имеют одного и того же монарха. Без этой личной унии общий министр иностранных дел был бы немыслим, так как отсутствовало бы единство воли. Если бы Срединная Европа была республикой, то, может быть, многое могло бы быть иначе, но достаточно высказать подобное предположение, чтобы ощутить это как историческое противоречие. Собственно говоря, вполне естественная мысль об одном общем иностранном ведомстве не может быть, кроме того, предметом серьезного обсуждения до тех пор, пока взаимные отношения между союзными государствами сами принадлежат еще к области внешней политики. При договорной системе, как мы ее рассматривали выше, предполагается как у одной, так и у другой стороны наличие органов, обладающих правом заключать соглашения. Новый порядок выразится, таким образом, не в учреждении какого-либо нового министерства иностранных дел для Срединной Европы, а в постоянно возрастающем числе общих задач и совместных установлений между двумя уже существующими ведомствами.

Кроме упомянутых выше смешанных экономических комиссий следует иметь в виду еще устройство других совместных организаций. Каждая из обеих империй обладает своей собственной законченной системой дипломатической и консульской службы. По всей вероятности, это так, в общем, и останется; однако и здесь мыслимы попытки сближения и некоторого слияния. Так, например, в консульской службе, где уже теперь допускается в различных местах совмещение представительства, следовало бы принципиально поощрять на более мелких постах такое сочетание обоюдных интересов в лице одного общего агента. Уроженец Срединной Европы, находящийся за границей, должен проникаться сознанием общности интересов, и было бы также весьма желательно создание, со временем, центральных бюро для обмена консульскими донесениями. Что же касается посольств и миссий, то при настоящих условиях вряд ли может подлежать рассмотрению вопрос об осуществлении какой-либо, общей организации, но тем не менее вполне мыслимо установить постоянный обмен получаемыми общими сведениями и сообщениями. [c. 59]

Разумеется, нельзя утверждать, что впредь союзные государства должны будут совместно заключать все договоры; на самом деле многие вопросы касаются исключительно только того или другого государства. Например, соглашения касательно судоходства по Дунаю до Черного моря являлись бы австро-венгерским делом, между тем как германо-шведский договор о судоходстве принадлежал бы к числу вопросов, исключительно зависящих от компетенции Германской империи. В случае же, если оба государства будут заинтересованы в одном и том же вопросе, то принципиально необходимо будет добиваться тождественных условий. Таким желанием должны быть одушевлены обе стороны.

Итак, мы дошли до конца нашего изложения. Мы посвящаем его государственным деятелям и народам. Мы не даем в заключение краткого обзора всего нашего труда, полагая, что читатель сохранил в памяти главнейшие положения. Мы надеемся, что читатель усвоил взгляд, что центральноевропейские государства должны сознательно отнестись ко всем этим вопросам и принять твердое решение, желают ли они стать Срединной Европой. Если нет, то они займут иное положение на мирной конференции, чем желали бы. Решение каждого связанного с войной вопроса находится в зависимости от этого главного решения. В том или другом случае политика Германской империи должна будет иначе ориентироваться; в одинаковом положении окажется и политика Австро-Венгрии. Достаточно подумать о Польше, положении дел на Балканах, о Турции, Средиземном море и о торговых соглашениях, включаемых в мирный трактат; все это находится в зависимости от срединноевропейского решения.

Ввиду того, что решение стремиться к образованно Срединной Европы является весьма серьезным и ответственным шагом со стороны всех участвующих держав, каждое государство в отдельности, несомненно, будет взвешивать все шансы и возможности. Мы вполне признаем, что подобное решение будет в особенности тяжело для Венгрии. Может быть, Венгрия несет при этом самую большую долю ответственности. В руках этого ненемецкого государства находится до известной степени вся будущая судьба германской нации, ибо если Венгрия откажется от участия в образовании Срединной Европы, то она вряд ли сможет вообще создаться. Венгерцы это знают и готовятся к тому, что от них ожидается исторически решающее слово. Если они его не произнесут, то для нас и для них безвозвратно будет утеряна возможность мирового исторического значения. Но надо полагать, что идея Срединной Европы встретит мощную поддержку [c. 60] со стороны монархов обеих союзных империй. Австрийский и Германский императоры стоят вместе со своими народами перед важнейшим решением, которое потребует забвения многого старого и восприятия многого нового. Верность Нибелунгов должна быть возведена в принцип общей государственной системы. Былые, спорные и решенные уже вопросы всплывут вновь. Но не внушает ли всем нам эта неимоверная война, что мы не должны останавливаться на полпути? Мы выйдем иными из этой войны, чем мы в нее вступили. Мы вернемся с войны гражданами Срединной Европы

< Назад   Вперед >
Содержание