Учебники

14.1. Параметры супердержавности в новых геополитических реальностях

Статус великой державы определяется некоторым комплексом факторов, среди которых можно назвать численность населения и размеры территории, природные ресурсы, экономические возможности, военную силу, внутриполитическую стабильность и уровень компетентности руководителей страны. С точки зрения органического сочетания демографических, производственно-экономических, территориальных, военно-экономических, военно-политических и иных факторов действительно сверхдержавой в послевоенные десятилетия были США. Советский Союз был однобокой сверхдержавой, которая экономическую слабость компенсировала политической дисциплинированностью, военной силой и обильными природными ресурсами. Тем не менее статус великой державы невозможно удержать без определенного уровня экономических возможностей. Как справедливо отмечал германский политэкономист XIX в. Ф.Лист, «способность создания богатства важнее, чем само богатство».

Что касается России, то у нее и то и другое есть в избытке. Если исходить из традиционного понимания геополитики и из реальностей мира с обычными вооружениями, то вместе с некоторыми обозревателями можно было бы сказать, что дни России как великой державы уже сочтены. Однако, как установлено многими исследователями, военно-технические нововведения (об этом говорилось выше) способствуют определенному размыванию позитивной корреляции между материальным богатством, или уровнем экономического развития, и характером военной мощи государства. Это достигается прежде всего в результате изменения издержек на единицу военной мощи, сокращения стоимости оружия и дает относительные преимущества экономически менее развитым странам. Например, в период до появления железной металлургии оседлые, более процветающие общества бронзового века были способны держать в постоянном страхе менее развитые общества, которые не обладали возможностями для производства дорогостоящего бронзового оружия. Однако освоение последними менее дорогостоящего железа трансформировало этот военный баланс и привело к перемещению центра военно-политической мощи к новым восходящим обществам, таким как хетты и ассирийцы.

Вместе с тем нововведения в военном деле могут привести к увеличению стоимости единицы военной мощи, что в свою очередь может благоприятствовать более крупным политическим организациям. Так обстояло дело, например, в начале Нового времени, когда ни отдельные феодалы, ни города-государства не могли финансировать крупные скопления военной мощи новых форм: артиллерию, постоянные армии, парусный флот и т.д. Это явилось решающим фактором в победе территориального национального государства над другими формами политической организации.

С появлением современных вооружений изменяются сами критерии оценки сравнительной военной мощи конкурирующих стран. Так, создание в 1906 г. английского «Дредноута» сразу сделало устаревшими традиционные военные корабли. При господстве же ядерного оружия в этом плане произошли существенные изменения. Как писал Б.Броуди, «оружие, которое не способно поразить свой аналог, не становится бесполезным с появлением более новых и более совершенных типов». При производстве одной стороной наступательного оружия противная сторона может создать более мощное оборонительное оружие и наоборот. Такая асимметрия затрудняет сопоставление систем вооружений противоборствующих сторон.

Военные технологии, как правило, изменяются постепенно, и вероятность распространения нового знания дает возможность государствам с помощью эквивалентных разработок сохранить примерный военно-технологический паритет. Разумеется, технологический прорыв в тех или иных областях оказывает влияние на соотношение сил. Однако распространение технологической информации можно в лучшем случае временно сдержать, но невозможно навсегда блокировать. Крупные прорывы в технологиях, которые способны быстро изменить стратегический баланс в пользу одной из сторон, в современных условиях, по мнению специалистов, нереальны. Технология ограничена физическими принципами, состоянием науки, проблемами, связанными с интеграцией новых систем в уже существующие, и т.д.

Военно-стратегический баланс зависит от эквивалентности не только уровней технологического развития, но и параметров, таких как возможности доставки оружия, выживаемость, размеры сил и т.д. Советский Союз на начальном этапе гонки вооружений показал свою способность компенсировать технологическое отставание с помощью, например, размещения более крупных ракет, которые позволяли использовать боеголовки большей мощности, что было призвано восполнить недостаточную точность. Более высокая военная технология влияет на стратегический баланс, но все же разрыв в балансе зависит от того, возможно ли его компенсировать за счет других средств.

До тех пор, пока одна из сторон способна ответить на первый удар противника или же обладает видимостью такой возможности, ее ядерные силы нельзя считать устаревшими. Причем силы для второго удара могут и не быть слишком большими — достаточно сохранить способность нанести удар возмездия несколькими десятками боеголовок. У США и России число боеголовок и систем их доставки далеко превосходит потребности сдерживания. Более того, стратегия сдерживания делает излишним содержание в большом количестве обычных сил.

С крушением биполярного мира равновесие сил существенно изменилось. В биполярном мире мощь одного блока оценивалась относительно мощи второго блока. В многоцентрическом мире тому или иному государству (если абстрагироваться от сохранившегося блока НАТО) приходится сравнивать свою мощь с мощью не одной из двух противостоящих сторон, как это было при двухполюсном миропорядке, а нескольких или множества сторон. Поэтому аргументы о контроле над вооружениями и сокращении вооружений не могут ограничиваться отдельно взятыми союзами или государствами.

Например, Россия, идя на переговоры, должна брать в расчет вооружение не только западных стран, но и Японии, Китая и других стран. Подобным же образом от Китая также нельзя ожидать согласия на сокращение его вооружения, если Индия и ряд соседних стран не пойдут на эквивалентные сокращения. Индия же в свою очередь потребует, чтобы на соответствующие сокращения пошел Пакистан, и т.д. Другими словами, требуется баланс сил не просто между отдельно взятыми государствами, а всемирного масштаба.

Если учесть, что у каждого государства не один, а несколько противников, то станет очевидна сложность обсуждения соответствующего баланса без предварительных политических выкладок относительно возможностей конфликта между конкретными государствами или группами государств в будущем. Выкладки же могут создать непреодолимые разногласия. Кроме того, постоянно меняется ситуация, поэтому любой достигнутый баланс может быть нарушен.

Очевидно, что безопасность возможна только на интернациональном уровне. Правда, ядерное оружие вносит в такой расклад сил свои коррективы. Дело в том, что государство, способное нанести второй ракетно-ядерный удар и причинить неприемлемый ущерб хотя бы одной великой державе, независимо от его географической удаленности как бы обладает паритетом со всеми остальными ядерными государствами вместе взятыми.

Из всего изложенного выше можно сделать вывод о кардинальном изменении баланса сил, который сложился в период холодной войны, что в свою очередь предполагает коренную трансформацию всей геополитической структуры во всепланетарном масштабе. Поэтому естественно ожидать постепенного переосмысления традиционно понимаемых категорий гегемонии той или иной державы или групп стран.

Гегемонизм во внешней политике в современных условиях вступает в противоречие с основополагающими ценностями и идеалами равенства и свободы всех субъектов международного общения. Конец глобального противостояния означает конец гегемонистско-глобалистской политики в традиционном понимании. Если ее значение и сохранится, то оно будет весьма изменчивым, не поддающимся сколько-нибудь предсказуемому, устойчивому прогнозу.

Разумеется, при таком положении не может не иметь место перераспределение геополитической энергии, которое по сути дела существенно подрывает претензии какой-либо одной страны на статус державы № 1, способной диктовать свою волю другим странам. В создавшихся на исходе второго тысячелетия реальностях всякие рассуждения о единополярном, равно как и треугольном, мировом порядке являются в лучшем случае упрощением и лишены оснований в реальной действительности.

Уникальность ситуации состоит в том, что по всем важнейшим параметрам и характеристикам она не поддается оценке и классификации традиционными критериями, понятиями и категориями. Это обусловливается целым комплексом факторов. Среди них в первую очередь следует отметить совокупность названных выше четырех блоков факторов, определяющих облик мирового сообщества в период перехода от евроцентристского мира к всепланетарной цивилизации.

В контексте этих факторов гегемония одной какой-либо страны или группы стран не имеет перспектив в силу набирающей темпы интернационализации важнейших сфер жизни народов и стран, а также усиления транснациональной взаимозависимости с характерной для нее диффузией мощи и власти и растущей неопределенности их реальных источников.

Может получиться и так, что относительное ослабление позиций США и уход с геополитической сцены России не обязательно приведут к появлению новых гегемонистских держав, будь то в политической или экономической сфере. Если логика восхождения одних и упадка других гегемонистских держав была верна в условиях государствоцентристского мира, она может оказаться не совсем приемлемой к современному многополярному миру с разными типами акторов.

Уже в 70–80-х годах постепенно стало обнаруживаться, что сами принципы державности и сверхдержавности с точки зрения реальных возможностей одних государств навязывать свою волю другим претерпевают существенные изменения. Говоря словами Розенау, становится очевиден тот факт, что сверхдержавы не столь сверхдержавны, а мелкие государства не столь мелки, какими они некогда были. Обладание энергоресурсами, степень их доступности и недоступности существенно изменили баланс между сильными и слабыми.

< Назад   Вперед >
Содержание