Учебники

0 том, что могла бы сделать Европа

Известна старая формула, с которой правительство обращается к своему парламентскому большинству: «Дайте мне хорошие финансы — я вам сделаю хорошую политику». Гельмут Коль войдет в историю, так как в течение более сорока лет Германия была святилищем финансовой ортодоксии. Колю понадобилась беспрецедентная смелость, чтобы приступить к немедленному объединению денег обеих Германий. Вопреки мнению официальных экспертов, несмотря на интернационализацию экономики, ограничивающую пределы маневров государств, несмотря на предвыборную неуверенность и совпадение всех эгоизмов (национальных, провинциальных и корпо-ративных), этот человек, которому, как считали, не хватало воображения и решимости, проявил гениальность, навязав свою политическую федеральную волю представителям Земель, которые управляют Центральным банком во Франкфурте.
Мы часто забываем одну истину: экономические императивы должны иногда отступить перед требованиями политики, не возводя это, однако, в обязательный принцип. Я хочу сказать, что это преобладание политики должно быть основано прежде всего на ранее достигнутых экономических и финансовых успехах: чем сильнее экономика, тем больше может освободиться от нее политика. Если бы Германия не накопила излишков, если бы ее валюта не была такой, какой она является сейчас, если бы ее предприятия не были столь рентабельными, если бы ее экономический потенциал не был столь значительным, она никогда не смогла бы себе позволить столь сказочного поглощения на востоке, поглощения, из которого она имеет все шансы извлечь прибыль.
Именно потому, что она руководила знаменитым «экономическим сдерживанием», она и смогла от него освободиться. Еще нужно запомнить из германского опыта идею, согласно которой смелость может эффективно сочетаться с Солидарностью. Дерзость, экономический динамизм не обязательно означают рост обездоленности, неравенства, социальной несправедливости. Что касается солидарности, то она не приводит неизбежно к неподвижности, тяжеловесности и бюрократизации.
Но нужно всегда помнить два основных фактора, свойственных рейнской модели, которые сделали возможным воссоединение без драматических событий. Я уже упоминал их в предыдущих главах, но в данном контексте они выступают особенно выпукло.
Первый фактор: видение интересов страны на долгосрочную перспективу. Немцы поняли, что экономические и социальные жертвы, на которые они пошли сегодня, обернутся прибылями в будущем. Разумеется, в первое время дефициты вырастут, избыток уменьшится, население почувствует ухудшение социальной защиты, и налогоплательщик ощутит новые тяготы. Но каково бы не было недовольство на Западе и особенно на Востоке, немцы придут к тому, что добьются все вместе вознаграждения за совместные усилия.
Второй фактор: приоритет, отданный общему, а не частному интересу. Немцы укрепили свою политику, основанную на принципе долгосрочности, придерживая на коротком поводке частные интересы. Общественные и частные средства расходовались осторожно, экономно, взвешенно. Если бы канцлер Коль послушался западного налогоплательщика или безработного, он никогда не пошел бы на этот риск.
Настал момент представить себе, что могло бы произойти, если бы финансовый рынок продиктовал свой закон и навязал свою логику предприятиям и правительству. В этом случае никогда не был бы принят риск воссоединения.
В условиях неуверенности никогда не был бы принят подобный залог на длительный срок. Дело в том, что не были устранены все аспекты неуверенности, а именно финансовые. Никому в точности неизвестно, смогут ли рассосаться, не причиняя особой боли, финансовые напряжения, созданные огромным привлечением фондов в целях воссоединения, которые выразятся в повышении процентных ставок, инфляции, переливах капиталов внутри Европейской валют-ной системы, и т. д. Остаются потенциальные риски.
Но несомненно, что подобные напряжения более благополучно рассосутся в системе, где обеспечена мощь финансовых учреждений. В германском случае доминирующий финансовый рынок, как в неоамериканской модели, был бы слишком неустойчивым, нервным, непредсказуемым для того, чтобы выдержать шок воссоединения. Стабильная и мощная банковская система, ориентированная на поддержку предприятий, значительно лучше вооружена для того, чтобы приспособиться, не потерпев особого ущерба, к новым финансо-вым требованиям. Легче добиться действий в общих интересах в рамках структур с прочным фундаментом, основанным на результатах, накопленных в течение десятков лет, чем от тысяч финансовых операторов, одержимых идеей немедленной доходности, зависящей от летучих критериев, основным из которых является мнение одних операторов, составленное на основании мнения других.
«Немецкий урок» должен заставить нас подумать и натолкнуть на полезно провокативные мысли относительно Восточной Европы в целом. Разве не смогла бы Европа в целом сделать то, что Германия сделала со своей собственной третью, наказанной Историей? Разве не смогла бы она выполнить эту задачу в отношении своей «трети», которую составляет Центральная Европа, истерзанная и разорванная полувековой властью коммунизма?
Прежде чем дать ответ на этот вопрос, нужно измерить последствия серьезных ошибок, совершенных в настоящее время, ошибок, которые могут привести к падению экономики Германии еще ниже уровня, указанного в возможном сценарии «Меццоджорно». Отметим две основные ошибки: повышение заработной платы, которое предшествует росту производительности и значительно ее превосходит; щедрость социальной помощи, благодаря которой сейчас многие, не работая, получают больше, чем раньше зарабатывали.
Несмотря на это общественное мнение на востоке Германии высказывает недовольство, поскольку там уровень жизни и в особенности перспективы на будущее остаются значительно менее удовлетворительными, чем на западе Германии.
В течение еще какого периода финансовые жертвы Запада будут погружать Восток в состояние оцепенения и недовольства? Это в большей степени будет зависеть от быстроты продуктивных инвестиций.
В основном эти инвестиции будут немецкими, западно- немецкими, разумеется, но все же немецкими. В других странах Центральной и Восточной Европы, где существует лишь ничтожная способность развить национальные конкурентоспособные капиталовложения, только иностранные капиталовложения могут ускорить пуск рыночной экономики. Разумеется, их темпы весьма замедленны; но если они слишком ускорятся, если предпринимательством в этих странах займутся иностранцы, то обострятся риски националистических и популистских реакций в ущерб экономическому развитию.
Тем не менее есть еще огромное поле деятельности для изыскания оптимального решения вопроса о чрезмерно обильной помощи в Германии и о ее недостаточности в соседних странах.
Однако подобное изыскание немыслимо. Даже вопрос от этом не может быть поставлен. Почему? Рассмотрим это более детально. Население экс-ГДР — 17 миллионов, по сравнению с 58 миллионами в экс-ФРГ, т. е. составляет не больше трети. Общая численность населения ГДР и трех соседних стран Центральной Европы (Венгрии, Чехословакии, Польши) — 100 миллионов жителей, а соответствующая численность ЕЭС Двенадцати равна 340 миллионам. Для трех стран, надеявшихся, что освобождение от коммунизма в 1989 г. немедленно откроет им двери в землю обетованную, дорогу к процветанию, на деле начинается переход через пустыню. В этой пустыне, где уже вопиют популистские и националистские лжепророки, несмотря на усилия Европейского банка реконструкции и развития, они не получат манны, сравнимой с той, что получают восточные немцы. Дело в том, что, несмотря на успехи развития после 1985 г., ЕЭС, в противоположность ФРГ, не является политической федерацией и даже пока еще не представляет собой законченного единого рынка; это скорее зона свободного обмена, не имеющая общей политики, кроме сельского хозяйства и Европейской валютной системы.
Если бы двенадцать стран, составляющие ЕЭС, сделали общими не 1-2% своих ресурсов, а 10 или 15%, как это делают все федерации свободного мира, они сразу сделали бы скачок вперед в направлении рейнской модели, модели солидарности и обогащения, укрепляя друг друга. Но это еще не все. Тем самым они создали бы средства для опло-дотворения новых экономических пустынь Центральной Европы. Не заходя так далеко, как второй германский урок, но, открыв заново то, что американцы придумали в своем плане Маршалла, можно предположить, что усиление солидарности одних стран в пользу других косвенно окажется благотворным для того, кто осмелится быть щедрым.
Страна, придумавшая это, называется Соединенные Штаты. Есть Соединенные Штаты Америки, но нет Соединенных Штатов Европы. Тем хуже для нас. Не-Европа будет нам стоить все дороже и дороже. Тем хуже, особенно для венгров, чехов, поляков и всех их соседей. Не построив Соединенных Штатов Европы, мы начали строить в Центральной и Восточной Европе то, что Вацлав Гавел недавно назвал «зоной отчаяния, нестабильности и хаоса, которая будет угрожать Западной Европе не меньше бывших бронированных дивизий Варшавского пакта».

< Назад   Вперед >
Содержание