Учебники
Введение
Глава I. Государство как произведение искусства
В подлинном смысле слова эта книга является всего лишь попыткой, и автор вполне отдает себе отчет в том, что он пытается решить чрезвычайно сложную задачу, используя весьма ограниченные средства. Но если бы он и мог отнестись с большей уверенностью к своему исследованию, то вряд ли мог бы ожидать одобрения сведущих людей. Духовные черты культурной эпохи, возможно, с разных точек зрения выглядят неодинаково, и если речь идет о цивилизации, которая и сейчас продолжает оставаться образцом для нашей, то субъективное восприятие и суждения автора и читателя должны каждый раз смешиваться. В безбрежном море, куда мы погружаемся, есть множество возможных путей и направлений, и те исследования, которые выполнялись для этой работы, могли бы не только быть использованы кем-либо совершенно иным образом, но и дать повод к тому, чтобы сделать совершенно другие заключения.
Предмет данного исследования сам по себе достаточно важен для того, чтобы сделать желательными многочисленные изыскания, побудить высказаться исследователей с самыми различными взглядами. Мы же в данный момент будем удовлетворены, если нас терпеливо выслушают, а эта книга будет воспринята как единое целое. Существенной трудностью в изучении истории культуры является то, что приходится разлагать духовный континуум на отдельные часто как будто произвольные категории, чтобы вообще каким-либо образом изобразить его. Наибольший пробел в данной книге мы хотели бы восполнить работой «Искусство Возрождения», но это намерение осуществлено лишь в малой степени.
Борьба между папами и Гогенштауфенами оставила Италию в политической ситуации, существенно отличавшейся от ситуации в прочих западноевропейских странах. Если во Франции, Испании, Англии ленная система сложилась таким образом, что, прекратив свое существование, она сменилась монархическим единым государством; если в Германии она, по крайней мере обеспечивала внешнее единство Империи, то в Италии к нему не было никаких подступов. В лучшем случае императоры в XIV веке воспринимались и почитались не как верховные властители ленов, но как носители верховной власти, поддерживающие уже существующие властные права; папство же со своими сторонниками и опорой в обществе было достаточно сильным, чтобы воспрепятствовать любому будущему единству, не будучи, однако, способным само его создать2. Между обеими сторонами было множество политических образований, - города и тираны - частично уже ранее сложившиеся, частично возникшие вновь, существование которых соответствовало фактическому положению вещей3. В них проявляется дух современного европейского государства, впервые свободно предоставленный собственным внутренним устремлениям; они демонстрируют в достаточной мере свой ничем не ограниченный эгоизм в его наиболее устрашающем виде, пренебрегая любым правом, подавляя в зародыше любое здоровое образование. Нотам, где это направление преодолевается или уравновешивается, в истории появляется нечто новое: государство как сознательно задуманное построение, как произведение искусства. В городах-республиках, так же, как и в государствах с тираническим образом правления, эта тенденция сказывается существенным образом и определяет как их внутренний облик, так и их внешнюю политику.
Ограничимся рассмотрением государства с тираническим образом правления как наиболее законченного и ярко выраженного типа.
***
Внутреннее состояние территорий, управляемых тираническими властителями, иллюстрируется хорошо известным примером норманнских областей Южной Италии и Сицилии, преобразованных императором Фридрихом II. Сформировавшись как личность в среде постоянных угроз и измен рядом с сарацинами, он, первый современный человек на троне, рано научился полностью объективной оценке окружающего мира и обращению с ним. К этому еще добавилось надежное, весьма близкое к истине, знание устройства и образа правления сарацинских государств и борьба не на жизнь, а на смерть с папами, вынуждавшая обе стороны максимально использовать все мыслимые силы и средства.
Распоряжения Фридриха (особенно с 1231 г.) направлены на полное уничтожение ленного государства, на превращение народа в безвольную, безоружную и в высочайшей степени доступную для манипулирования массу. Он централизовал судебную власть и управление в масштабах, неслыханных прежде в Западной Европе; никакая должность более не могла быть занята по выбору народа под угрозой опустошения данной местности и превращения его жителей в крепостных.
Налоги, основанные на всеобъемлющем кадастре и магометанских порядках, взимались тем жестоким и мучительным способом, без применения которого жителей Востока нельзя принудить расстаться со своими деньгами. Народа как такового больше нет, есть только покорная контролируемая масса подданных, которые, к примеру, не имели права без специального на то разрешения учиться и заключать браки на стороне; университет Неаполя практиковал первое известное в истории принудительное обучение, в то время как Восток, по крайней мере, в этом отношении предоставлял свободу своим жителям. Напротив, поистине магометанским было то, что Фридрих подчинил себе всю средиземноморскую торговлю, отбирал в свою пользу многие товары и препятствовал своим подданным вести торговлю. Халифы Фатимиды3* с их тайным учением неверия были (по крайней мере, в начале) терпимы по отношению к верованиям своих подданных, Фридрих же, напротив, венчает свою систему управления инквизицией, что тем более не заслуживает оправдания, если принять во внимание его преследования свободомыслящих городских жителей в качестве еретиков. Полицией внутри государства и ядром армии в войнах ему служили сарацины, переселенные из Сицилии в Лючерию и Ночеру, глухие к любым мольбам и безразличные к церковному отлучению. Подданные, отвыкшие от оружия, позднее совершенно спокойно отнеслись к свержению Манфреда и воцарению Анжуйского дома4*; последний (Карл I Анжуйский - Ред.), однако, унаследовал тот же самый механизм управления государством и продолжал использовать его.
Наряду с императором, проводившим политику централизации, появился своеобразный узурпатор: его викарий и зять Эццелино да Романо5*. Он не является представителем государственной власти, так как его деятельность протекала главным образом в борьбе за власть в Северо-восточной Италии; однако для последующего времени он является политическим примером не менее важным, чем его венценосный покровитель. Все предыдущие завоевания и захваты велись в средние века либо за действительное или мнимое наследство и иные права, или же против иноверцев или отлученных от церкви. Здесь же впервые предпринимается попытка основать государство посредством массовых убийств и бесчисленных мерзостей, т. е. С использованием любых средств для достижения цели. Никто и нигде впоследствии не сумел превзойти Эццелино в чудовищности совершенных преступлений (даже и Чезаре Борджа6"), однако пример был дан и свержение Эццелино не стало для народов восстановлением справедливости и предостережением будущим злодеям.
И напрасно св. Фома Аквинский, урожденный подданный Фридриха, выступал в такое время с теорией конституционной власти, по которой властитель мыслится опирающимся на назначенную им верхнюю палату пэров и на избранную народом палату представителей. Это осталось гласом вопиющего в пустыне, а Фридрих и Эццелино были и остались для Италии самыми значительными политическими феноменами XIII столетия. Их образы, ставшие уже полулегендарными, составляют основное содержание «Ста старых повестей», первоначальная редакция которых приходится как раз на это время5. Уже здесь Эццелино с робкой почтительностью берется под защиту, что противоречит общему впечатлению от этого произведения. На его личности замкнулся целый ряд литературы от хроники очевидцев до полумифологической трагедии.