университетских лекций основоположника сравнительного финно-угорского религиоведения. 4. Архив Хельсинкского университета (Helsingin yliopiston arkisto, Helsinki) обладает собранием документов финно-угроведов, чья научная и

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по разное

На правах рукописи

Загребин Алексей Егорович

ЭТНОГРАФИЧЕСКОЕ ИЗУЧЕНИЕ
ФИННО-УГОРСКИХ НАРОДОВ РОССИИ

В XVIII Ц НАЧАЛЕ XX вв.: ИСТОРИЯ,
ТЕОРИЯ И ПРАКТИКА

Специальность 07.00.07 - Этнография, этнология и антропология

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Чебоксары - 2009

Работа выполнена на кафедре этнологии и регионоведения ГОУ ВПО Удмуртский государственный университет

Научный консультант: доктор исторических наук, профессор

Владыкин Владимир Емельянович

Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор

Иванов Ананий Герасимович

доктор исторических наук, профессор

Никишенков Алексей Алексеевич

доктор исторических наук, профессор

Чагин Георгий Николаевич

Ведущая организация: Музей антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН

Защита состоится л___ _________ 2009 г. в ___ часов на заседании объединенного совета по защите докторских и кандидатских диссертаций ДМ 212.301.05 при Чувашском государственном университете имени И.Н. Ульянова по адресу: 428034, Чувашская Республика, г. Чебоксары, ул. Университетская, 38 (учебный корпус № 1), ауд. № 513.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке ФГОУ ВПО Чувашский государственный университет имени И.Н.аУльянова по адресу: 428034, Чувашская Республика, г. Чебоксары, ул. Университетская, 38; с авторефератом диссертации - на сайте Высшей аттестационной комиссии Министерства образования и науки РФ

Автореферат разослан л___ __________ 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета

доктор исторических наук С.Ю. Михайлова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Движение идей, возникновение научных школ и исследовательских направлений, как правило, корреспондирует с уровнем общественного внимания к проблемам науки и образования с учетом того, что динамика той или иной отрасли знания часто зависима от внешних воздействий политического и социокультурного характера1. История этнографического изучения финно-угорских народов России в XVIII - начале XX вв. представляет тому яркий пример как в теоретико-методологическом, так и в научно-практическом отношениях.

Пройдя длительный этап накопления и первичного обобщения этнографических фактов, финно-угроведение приобрело со временем роль особого научного направления, институционализация которого отразилась на академическом и университетском уровнях2. Внимание к проблемам традиционной материальной и духовной культуры живущих в России родственных народов со стороны финляндских, венгерских и эстонских этнографов вело к интеграции исследовательских усилий с русскими учеными, создавая дискуссионный контекст, необходимый для позитивного развития науки3. Таким образом, финно-угорская проблематика стала для отечественной этнографии одной из связующих нитей с европейским народоведческим процессом, наложив свой отпечаток на предметную сферу, полевые практики и личностные научные ориентации ученых.

Систематизируя и критически осмысливая историографические факты, связанные с этнографией финно-угорских народов России, мы обозначаем научные приоритеты и выявляем элементы научной традиции, оказавшие серьезное влияние на современные поиски в области этнографического финно-угроведения4.

Финно-угорские народы России, включающие в себя финнов (ингерманландцев), саамов, водь, ижору, карелов, вепсов, марийцев, мордву, удмуртов, бесермян, коми, коми-пермяков, хантов и манси, являются частью древнего автохтонного населения Евразии5. Народы, чей жизненный ареал находится в Западной Сибири, на Урале, в Среднем Поволжье и на Европейском Севере России, отделены огромными расстояниями, спецификой хозяйственной деятельности, отличиями образа жизни и религии. Тем не менее, на протяжении длительного времени российские финно-угры осознают себя не только в качестве носителей определенной этничности, но и как представителей более широкой историко-культурной общности6. В этой связи думается, что истоки современного финно-угорского мира можно искать не только в пределах предметной сферы этнографии, но также в истории науки.

Финно-угроведение (финно-угристика, позднее уралистика), зародившись как историко-филологическое направление компаративистского характера, довольно скоро приобрело этнографическую (в широком понимании) сущность7. Результаты научных открытий, отражаясь на страницах академических изданий, учебников и популярной периодики постепенно формировали чувство финно-угорского родства8. Изучение процесса развития этнографии финно-угорских народов России видится актуальным исследовательским направлением, позволяющим надежно связать историографические факты с этнографической реальностью.

В диссертационной работе история этнографического изучения финно-угорских народов России в XVIII - начале XX вв. понимается как процесс подготовки и реализации исследовательских инициатив, образующих специфическую область научного знания. Анализ источникового материала позволил выделить в рассматриваемом периоде три основополагающих этапа, выявление которых во многом связано с генерирующими общественными идеями, парадигмальными понятиями и выдающимися персоналиями.

Объект исследования - история этнографии финно-угорских народов России.

Предметом исследования являются историографические, теоретико-методологические и научно-практические аспекты этнографии финно-угорских народов России в XVIII - начале XX вв.

Территориальные рамки исследования предполагают локализацию рассматриваемых событий, явлений, фактов и артефактов на территориях традиционного расселения финно-угорских народов России, а также мест нахождения научных центров этнографического финно-угроведения.

Хронологические рамки. Важным представляется вопрос о времени и обстоятельствах зарождения этнографических исследований9. Изначально следует разграничить длительный период накопления материалов о народной культуре финно-угорских народов и хронологически более скромный период научного осмысления собранного, связанный с профессионализацией этнографических исследований10.

Предлагаемая автором хронология этнографического изучения финно-угорских народов России в XVIII - начале XX вв. предполагает выделение трех последовательно сменяющих друг друга периодов, динамика которых обусловлена историческими, идеологическими и социокультурными трансформациями.

Первый этап, охватывающий весь XVIII в., непосредственно связан с идеями европейского Просвещения, включавшими народоведение как часть общей программы рационального познания окружающего мира. Академические экспедиции, работавшие в те годы на пространствах Российской империи, подняли широкий пласт этнокультурной информации, осмысление которой было начато выдающимися деятелями эпохи. Исследовательский импульс, воплотившийся в трудах Ф.И. Страленберга11 и В.Н. Татищева12, Г.Ф. Миллера13 и А.Л. Шлёцера14, И.Г. Георги15 и др., был распространен на финно-угорские народы России, делая их субъектами просветительской ойкумены.

Финно-угорские этнографические исследования получили новое звучание в трудах ученых, опиравшихся на идеи национального романтизма, чья научная деятельность рассматривается в пределах второго этапа предложенной периодизации. Когда в первые десятилетия XIX в. активизировался процесс строительства европейских наций, финские, венгерские и несколько позднее эстонские ученые посчитали делом чести восстановить историю своих народов, обратившись к изучению материальных и духовных свидетельств прошлого. Поиски финно-угорской (уральской) прародины и родственных народов привели в Россию финнов А.И. Шёгрена16 и М.А. Кастрена17, венгра А. Регули18, трудами которых начал складываться базис этнографического финно-угроведения.

События, имевшие место в области этнографического финно-угроведения во второй половине XIX - начале XX вв., анализируются в рамках третьего этапа, особенностью которого стало распространение позитивистской методологии и теории развития применительно к изучению традиционной народной культуры. Многочисленные экспедиции, публикации и организационные усилия, равно как теоретические концепции, выдвинутые в те годы И.Н. Смирновым19, Я. Янко20, У.Т. Сирелиусом21 и их коллегами, способствовали продвижению финно-угорской этнографической проблематики не только в специализированные научные общества, на университетские кафедры и страницы ведущих научных журналов, но и в массовое общественное сознание.

Целью настоящей работы является реконструкция истории этнографического изучения финно-угорских народов России в XVIII - начале XX вв., что достижимо при решении ряда конкретных исследовательских задач:

Ц охарактеризовать основные этапы истории этнографического финно-угроведения в России в рамках научной концепции лэпохи - идеи - герои;

Ц проанализировать институциональные формы и методы финно-угорских этнографических исследований;

Ц представить хронологию проблемы этнической идентификации и поисков прародины финно-угорских народов;

Ц определить основные направления исследований традиционной (материальной, духовной и социальной) культуры финно-угорских народов России;

Ц выявить роль личностного фактора в процессе становления и развития финно-угорских этнографических исследований;

Ц показать многообразие отношений между наукой, обществом и государством в контексте истории этнографического финно-угроведения.

Степень изученности темы. В научной литературе, посвященной истории этнографии финно-угорских народов, можно проследить несколько направлений.

Первое направление обращено к научным биографиям ученых-первопроходцев, организаторов этнографического изучения финно-угорских народов России. Наиболее развитой в этом плане представляется финляндская историография, так как история финской этнографии до определенного периода была непосредственно связана с изучением культур родственных народов22. История науки в этом случае чаще всего раскрывается на основе сочетания нескольких сюжетных линий - личности ученого, свойственного его эпохе мира идей и той этнографической реальности, в которой он работал. Значимыми исследованиями, выполненными в этом ключе, являются книги С. Халтсонена23, Ю.У.Э. Лехтонена24, В. Анттонена25 и Т. Нииранена26. Близкой к ним в теоретико-методологическом отношении является работа английского финно-угроведа М. Брэнча27. В отечественной науке пока недостаточно монографических исследований, выполненных в данном ключе28. Вместе с тем на протяжении длительного времени издаются сборники статей и материалы конференций, посвященные жизненному пути пионеров этнографического финно-угроведения29.

Работы второго направления прослеживают историю этнографического изучения отдельных народов, в том числе в контексте этнографического финно-угроведения. Одним из первых удачных опытов обобщения историографических материалов по проблеме традиционной культуры этноса является работа удмуртских этнографов В.Е. Владыкина и Л.С. Христолюбовой30. Позднее появились публикации по истории этнографии коми31. Во многих аспектах обобщающей стала книга Н.В. Шлыгиной по истории финской этнологии, представляющая различные способы группировки историографического материала32. Более профилированной в методологическом отношении выглядит работа финской исследовательницы Н. Сяяскилахти, в которой автор предлагает взглянуть на историю науки как можно более стратифицировано, когда каждое направление и даже крупное открытие является самостоятельным и самоценным объектом осмысления, когда непрерывная связь имен не имеет определяющего значения для деятельности новых поколений ученых33. В работах мордовских ученых Н.Ф. Мокшина и В.А. Юрченкова используется подход, который возможно обозначить как взгляд со стороны, заключающийся в попытке отображения историко-культурного облика народа в публикациях любопытствующих путешественников, профессиональных этнографов и историографов34. Еще ранее данный подход был использован В.В. Пименовым и Е.М. Эпштейном в работах, посвященных истории этнографического знакомства с Карелией35. До некоторой степени близкий подход использовался диссертантом при анализе научного вклада финских ученых в этнографическое изучение удмуртов36. В монографии эстонского этнолога А. Леэте анализируется изменяющаяся текстология этнографических описаний хантов, манси и ненцев с античных времен до современности37.

Третье направление, стремящееся показать финно-угорские этнографические исследования в качестве самостоятельного научного феномена, представлено работами Э.Н. Сетяля38, Н.Н. Поппе39, У.Т. Сирелиуса40, А. Хямяляйнена41, К. Вилкуна42, Б. Коромпая43, Н. Валонена44, Б. Гунда45, А. Петерсона46. Данное направление подкрепляется традицией организации научных форумов - Международных конгрессов финно-угроведов (с 1960 г.), Международных студенческих конференций по финно-угроведению / IFUSCO (с 1985 г.), Всесоюзных, ныне Всероссийских конференций финно-угроведов (с 1965 г.), Конгрессов историков-финно-угроведов (с 1993 г.) и наличием периодических научных изданий - Journal de la Socit Finno-Ougrienne, Helsinki (с 1886 г.), Mmoires de la Socit Finno-Ougrienne, Helsinki (с 1890 г.), Finnisch-Ugrische Forschungen, Helsinki (с 1901 г.), Finnisch-Ugrischen Mitteilungen, Hamburg (с 1977 г.), Hamburger Sibirische und Finno-Ugrische Materialien, Hamburg (с 1999 г.), Ural-Altaische Jahrbcher, Wiesbaden (с 1921 г.), Советское финно-угроведение / Linguistica Uralica, Tartu (с 1965 г.), Финно-угроведение, Йошкар-Ола (с 1994 г.), Finno-Ugrica, Казань (с 1998 г.), Ежегодник финно-угорских исследований, Ижевск (с 2007 г.), Финно-угорский мир, Саранск (с 2008 г.).

В целом следует отметить, что тема настоящего исследования ранее не являлась предметом специального изучения в исторической науке, что и обусловливает новизну проблематики диссертации.

Источниковая база диссертационного исследования обладает своей спецификой, исходящей из общей концепции работы. Так, при историографической направленности и высокой степени биографичности используемых текстов корпус источников должен отражать этнографическую сущность предпринимаемого научного поиска47. Этим обстоятельством обусловлена взаимодополняемость различных групп источниковых материалов, среди которых можно выделить опубликованные письменные источники, архивные материалы и музейные этнографические коллекции.

огика работы предопределяет приоритетное значение опубликованных письменных источников. В первую очередь трудов ученых, работавших в области этнографического финно-угроведения в XVIII - начале XX вв., среди которых можно выделить:

1. Общетеоретические работы, посвященные определению места и роли финно-угорских этнографических исследований.

2. Полевые дневники и записки, опубликованные в научной и популярной периодике.

3. Официальные документы и уставы научных организаций, занимавшихся организацией финно-угорских этнографических исследований;

4. Исследования, посвященные конкретным этнографическим фактам и явлениям.

5. Автобиографические материалы.

Под неопубликованными письменными источниками понимаются архивные документы, классифицирующиеся по месту хранения и типологическим признакам, а также личная переписка финно-угроведов48. Основным критерием отбора архивных источников являлось сочетание лэтнографичности и биографичности используемых материалов, поскольку в истории науки важно соблюсти баланс между предметной сферой, изучаемой личностью и ее социальным окружением. В данной диссертационной работе использованы материалы следующих архивов:

1. Санкт-Петербургский филиал архива РАН (ПФА РАН) хранит уникальные документы, свидетельствующие о вкладе научных сотрудников Императорской Санкт-Петербургской Академии наук в разработку проблем этнографии финно-угорских народов России. В настоящем исследовании активно использовались материалы: Ф. 21, содержащего рукописи Г.Ф. Миллера; Р. I, включающего в себя бумаги И.Г. Георги и Ф. 94, укомплектованного полевыми дневниками, отчетами и рукописями А.И. Шёгрена.

2. Архив Финно-Угорского Общества (Suomalais-Ugrilaisen Seuran Arkisto, Helsinki) располагает материалами, принадлежащими разным поколениям финно-угроведов, преимущественно этнографам и лингвистам второй половины XIX - первой половины XX в. Непосредственное отношение к рассматриваемой проблематике имеют личные фонды Т.Г. Аминоффа (T.G. Aminoffin ksikirjoitus), Ю. Вихманна (Y. Wichmannin jmist), А. Хямяляйнена (A. Hmlisen kansatieteellisi muistiinpanoja), В.П. Налимова (V. Nalimov: Kansatieteellisi kirjoituksia ja muistiinpanoja syrjneist. IЦIII), Т.Е. Евсевьева (T. Jevsevjevin Ethnografican IЦXIII suomennos), содержащие записки, корреспонденции, фотографии и рисунки, сделанные во время экспедиций к финно-угорским народам России. Значительно облегчает работу в настоящем архиве подробный каталог, составленный И. Кечкемети 49.

3. Архив Финского Литературного Общества (Suomalaisen Kirjallisuuden Seuran Arkisto, Helsinki) является старейшим в Финляндии хранилищем фольклорных и этнографических материалов, немалая часть из которых была собрана в экспедициях к родственным финнам народам России. Информативностью отличаются фонды А.И. Шёгрена (Sjgren A.J. III. 1.79. I. F 8,4), где хранится дневник ученого Allmnna Ephemerider, 1806Ц1828, и У. (Хольмберга-) Харва, содержащий полевые записки, фотографии, рукописи научных работ и университетских лекций основоположника сравнительного финно-угорского религиоведения.

4. Архив Хельсинкского университета (Helsingin yliopiston arkisto, Helsinki) обладает собранием документов финно-угроведов, чья научная и педагогическая деятельность была связана с университетом. Архивные материалы подразделяются на факультетские и кафедральные фонды (фонды кафедр финно-угорской этнографии, финского языка и литературы и др.), отдельно выделяется фонд канцлера университета, хранящий личные дела преподавателей. Часть рукописей переведена на диапозитивы, как это сделано с полевыми дневниками А.И. Шёгрена (Allmnna Ephemerider. 01.01.1826Ц31.12.1829.), находящимися в университетской библиотеке (Helsingin yliopiston kirjasto).

5. Архив этнографических рукописей Музейного ведомства Финляндии (Museovirasto: kansatieteen ksikirjoitusarkisto, Helsinki) отличается богатством материалов, связанных с научно-организационной деятельностью пионеров финно-угорской этнографии и музеологии - А.О. Хейкеля (Heikeliana. A.O. Heikelin kirjekokoelma), У.Т. Сирелиуса (U.T. Sirelius. Obinugrilaisia kansoja koskevia muistiinpanoja. Permalaismatka muistiinpanovihkoja) и А. Хямяляйнена (A. Hmlisen ksikirjoitus). Наряду с описанием коллекций и экспозиционными планами, здесь хранятся экспедиционные дневники, переписка и разного рода деловые бумаги.

6. Фото-изобразительный архив Музейного ведомства Финляндии (Museovirasto: Kuva-arkisto, Helsinki) содержит фотографии, акварели и графические рисунки, сделанные финскими учеными в ходе экспедиционных поездок к родственным народам России. Выделенные в особую финно-угорскую коллекцию (Suomalais-ugrilainen kokoelmat) фотоматериалы У.Т. Сирелиуса, А. Хямяляйнена, У. (Хольмберга-) Харва, Ю. Вихманна, Э.Н. Сетяля и др., вкупе с этнографическими рисунками профессиональных художников А. Рейнгольма и Г. Екимова, не только создают иллюстративный фон научного произведения, но и сами выступают в качестве полноценного этнографического источника50.

7. Фото-коллекция Этнографического музея Казанского государственного университета (ЭМ КГУ) дополняет финляндские собрания экспедиционными фотографиями русских этнографов. Наиболее информативны в этом отношении фонды И.Н. Смирнова и П.М. Богаевского, посвященные восточно-финским народам.

Музейные коллекции, являющиеся одним из самых репрезентативных типов этнографических источников, также обладают своими биографическими и нередко автобиографическими особенностями. Коллекции, собранные финно-угроведами, включаются в трехмерную систему отношений, олицетворяя опредмеченное пространство этноса, указывая на творческие и функциональные мотивации владельцев (изготовителей) и, наконец, эти вещи связаны с личностью собирателя, руководствующегося личной исследовательской программой и субъективным восприятием изучаемой культуры. Собранные в России финно-угорские этнографические коллекции наиболее полно представлены в Музее антропологии и этнографии им. Петра Великого (Кунсткамера) РАН, Российском этнографическом музее, Национальном музее Финляндии, Этнографическом музее Венгрии, Эстонском национальном музее, а также в музейных центрах финно-угорских регионов РФ51.

Методология исследования предполагает рассмотрение историографических фактов и этнографических реалий во взаимосвязи, развитии и критической оценке52. В работе используются общеисторические методы: проблемно-хронологический, согласно которому исследуемая проблематика рассматривается во временной последовательности; историко-генетический, выявляющий основные причины, тенденции и факты преемственности в деле этнографического изучения финно-угорских народов России; историко-сравнительный, положеный в основу оценки научного вклада разных поколений ученых в разработку проблем финно-угроведения; культурно-антропологический, реконструирующий ценностные ориентации финно-угроведов; историко-биографический, позволяющий показать роль лидеров, ученых-первопроходцев в становлении и развитии научного направления.

Размышления и некоторые предварительные опыты над тем, как надежней всего связать в единый текст довольно разнородный материал, предопределили способ изложения, который можно отобразить в виде концептуальной схемы: эпохи - идеи - герои.

Исторический период диктует определенные нормы поведения, мышления и письма, одновременно определяя цель интеллектуальной деятельности, направляющей усилия ученых-профессионалов и энтузиастов-любителей. Форма и стилистика научных произведений, датируемых примерно одним временем, также указывают на их связь с некими общими идеями, которые позволяют авторам особым образом интерпретировать находящийся в их распоряжении материал, одновременно выступая в качестве проводников инновационного знания53. Мир идей, по-видимому, превращает историческое время в историческую эпоху, выделяя исследовательские приоритеты, указывая на ориентиры и вырабатывая систему оценивания54. Устойчивое развитие науки зависело от достижительных способностей ее лидеров, от их умения демонстрировать познавательные возможности выработанной методологии и готовности вести за собой молодое поколение. Проблема лидеров состояла еще в том, что, добиваясь выдающихся научных успехов, они ломали прежние установки, своими трудами и биографиями задавая столь высокую планку, за которой как будто бы возникала пустота55. Но эта кажущаяся пустота была не бесплодным пространством, а своеобразной точкой отсчета для поисков новых героев, новых идей, новой эпохи.

Расположение и отслеживание движения избранных персоналий в историческом времени и географическом пространстве потребовало применения ряда специальных приемов, первостепенное значение среди которых занимает метод биографического анализа. Научная биография как жанр предполагает не только рассказ о личных успехах и неудачах ученого, но, прежде всего, исследование его мироощущения и, если можно так сказать, позиционирования в различных социальных средах56. Таким образом, научные биографии выделенных персоналий в буквальном смысле находятся между социологией и историей, если учитывать индивидуальные импульсы и коллективные решения, имеющие место в конкретной ситуации. Биографические данные фокусируют внимание на истории тех научных сообществ, в которых формируются и работают интересующие нас ученые. Академические традиции, университетская жизнь и сведения о неформальных объединениях интеллектуалов создают рабочий контекст, позволяющий определить степень вовлеченности ученого в общее дело, рассмотреть его взаимоотношения с коллегами и работодателями.

Сделанные М. Фуко наблюдения из европейской истории знаний, подчеркнули общественную значимость научных изысканий, открытий и инноваций, показав тесную связь интеллектуальной и политической истории. Финансирующие этнографическую науку государственные институты, равно как и покровительствующие ученым сановники-меценаты, становились участниками исследовательского процесса, пытаясь извлечь из него практическую пользу, а порой и личную выгоду57. Тонкая игра между этнографами и властью продолжалась с переменным успехом, точно так же, как и дружба/вражда между отдельными представителями науки и правительства58. В этой связи, в работе значительное внимание уделено истории взаимоотношений ученых и империи. Теория и практика европейского национализма, широко обсуждающаяся в последнее время в рамках имперского дискурса, представила достаточно оригинальный угол зрения на, казалось бы, давно известные факты59. Так, имперское государство, чья устойчивость, как известно, зиждилась на наднациональной природе власти, должно было быть достаточно чутким к поликультурной реальности своего внутреннего бытия. В том случае, если империя начинала изменять правила в пользу одного или нескольких доминирующих народов, ответный ход не заставлял себя долго ждать, принимая формы культурно-просветительских обществ, позднее - национальных движений, программы которых также создавались на основе научных рекомендаций.

Невозможно представить личность ученого безотносительно его текстов. Другое дело, каким образом извлечь из научных сочинений необходимую информацию об авторе, его позиции и мировоззрении. В этом случае был предпринят опыт прочтения интересующих нас трудов, во многом опирающийся на методологические разработки ученых-литературоведов. В частности, привлекла внимание поднятая в работах М.М. Бахтина проблема отношения автора к герою, применительно к этнографическим текстам - к героям, под которыми следует понимать весь описываемый ученым народ(ы)60. Специфика этнографического текста отдаленной от современности эпохи становится ближе и понятнее, если учитывать идеологические и стилистические особенности времени, разглядеть которые может помочь нулевая степень письма, поиски которой советовал вести Р. Барт, отделявший ангажированную оболочку текста от его глубинного ценностного ядра61. Идеологическая пристрастность автора выступает не столько декларацией его политической позиции, сколько способом его личной ориентации в историческом периоде. Одновременно метафоричность научных произведений часто указывает на подлинное отношение авторов к исследуемому материалу. Умение писать правду или максимально приближенные к правде вещи стала своеобразной визитной карточкой многих этнографов. И финно-угорская проблематика не была исключением.

Большой вклад в становление отечественной этнографии внесли приглашенные из различных европейских стран ученые, опиравшиеся не только на свои полевые собрания, но и использовавшие наследие предшествующей литературы. Историографическая значимость так называемых высказываний иностранцев о России стала предметом исследования М.П. Алексеева и его школы, воспринятая затем исследователями финно-угорских народов62. Далеко не всегда лицеприятные сочинения иностранных авторов, проанализированные с исторической и культурно-антропологической точек зрения, приобретали порой совсем иное звучание. Как отмечал Ю.М. Лотман, следует подходить к источникам этого типа как к текстам, нуждающимся в дешифровке, своеобразном раскодировании, которое должно предшествовать цитатному их использованию63. Кроме того, работая с текстами историко-географической и этнографической направленности, многие исследователи замечали некоторые закономерности, связанные со стереотипизацией рассматриваемых объектов и событий64. Создаваемые таким путем ментальные карты отображали субъективированную историю стран и народов, на долгое время закрепляя в литературе те или иные этнические символы и маркеры, изучение которых видится весьма перспективным.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые в отечественной и зарубежной историографии предпринята попытка комплексного рассмотрения истории этнографического изучения финно-угорских народов России как научного феномена. В рамках исследовательской концепции лэпохи - идеи - герои представлена хронология и процесс развития этнографического финно-угроведения в XVIII - начале XX вв., проанализированы основные проблемно-тематические сферы, показаны механизмы трансляции полученного знания и факты преемственности научной традиции. Исследованы идейные истоки и интеллектуальные основы этнографического изучения финно-угорских народов России, теоретико-методологические установки и организационные формы, в рамках которых протекала научная деятельность пионеров финно-угорской этнографии. В диссертации использован широкий круг источников, значительная часть которых переведена автором с финского, венгерского, английского, немецкого, шведского на русский язык и впервые введенных в научный оборот отечественной этнографии.

Научно-практическая значимость. Материалы диссертационного исследования предоставляют широкие возможности для применения в научно-исследовательской и учебно-методической деятельности. Собранные и систематизированные в работе этнографические и историографические факты позволяют более глубоко подходить к изучению проблем истории этнографической науки и финно-угорской составляющей этнографии России. Монографическая перспектива диссертации видится в создании обобщающего труда по истории этнографического изучения финно-угорских этносов страны в пространственно-временном изложении. Сведения, собранные и проанализированные в диссертации, могут быть полезны при подготовке обобщающих трудов по истории финно-угроведения, по этнической истории, этнографии, лингвистике финно-угорских народов России, а также по истории российско-финских, российско-венгерских и российско-эстонских научных связей. Прикладное значение выполненного исследования заключается в подготовке академических, энциклопедических и учебно-методических изданий, лекционных курсов по истории, этнографии, истории и историографии исторической науки.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Этнография финно-угорских народов России имеет свое особое место в истории науки о народах и культурах. Формировавшиеся на протяжении XVIII - начала XX вв. цели, задачи и понятийный аппарат, методы сбора и интерпретации полевого материала позволили взглянуть на финно-угорское этническое сообщество как на единое поле приложения исследовательских усилий.

2. Интеллектуальный переворот в европейской науке XVIII в. затронул ойкумену, ранее находившуюся на историографической периферии. Осуществление практических шагов по реконструкции исторического прошлого финно-угорских народов России продвигалось в те годы параллельно с процессом их этнической идентификации.

3. Первые десятилетия XIX в. были связаны с распространением в научных кругах идей романтизма, вобравших в себя многие понятия, связанные с народной самобытностью, языковой политикой и нациестроительством. Отличительной чертой многих этнографических инициатив той эпохи стало совмещение романтической мотивации с прагматическими задачами изучения народной культуры.

4. Финно-угорская этнографическая проблематика во второй половине XIX - начале XX вв. была включена в общий процесс научного оценивания с позиций позитивистской методологии. Эволюционистская ценностная шкала, применительно к проблемам этнографии, показывала, что многочисленные и до того мало связанные друг с другом описания туземной жизни, происходящие из разных времен и регионов, теперь могли складываться в определенную последовательность.

5. В истории этнографического финно-угроведения в России дореволюционного периода можно выделить ряд научных центров, аккумулировавших теоретические наработки и практические результаты в области этнографического финно-угроведения. В эпоху Просвещения таким центром стала Императорская Санкт-Петербургская Академия наук, сохранявшая лидерство в финно-угорских исследованиях вплоть до середины XIX века. Профессионализация этнографической науки во второй половине XIX - начале XX вв. была связана с тем, что финно-угорская проблематика стала частью многих инициатив отечественных и зарубежных научных обществ, приобретя для некоторых из них профильное значение, учитывая региональную специфику их деятельности.

6. Этнографическая реальность, как правило, была непростым испытанием для пионеров этнографического финно-угроведения. В этой связи многократно повышалась роль местных жителей, заинтересованных в изучении родного края и способных помочь ученым в организации полевых исследований. Наиболее продвинувшиеся в научном отношении местные корреспонденты со временем начинали самостоятельно заниматься этнографией своих народов. Процесс формирования финно-угорской этнографии достиг к началу XX в. той стадии, когда ценность народной культуры и необходимость ее изучения была осознана российскими финно-уграми, для которых этнография стала средством, с помощью которого можно было заявить о себе научному миру.

7. Появление этноса в историографическом пространстве находится в тесной связи с проблемой идентификации этнических общностей. Этнографические классификации, позволившие определить круг родственных языков и народов, одновременно выявили разную скорость адаптации финно-угров к благам цивилизации и государственным институтам. Одним из аспектов предпринимаемых научных поисков стала разработка проблемы прародины финно-угорских народов, призванная указать на точку отсчета современных этнических культур. При этом идеологическая сторона не превалировала над ее научной составляющей, вкупе образуя дискуссионное поле финно-угроведения.

8. Формирование в общественном сознании устойчивых представлений о прошлом предполагало наличие неких базовых ценностей, выявление которых было важнейшей задачей ученых-профессионалов и краеведов-любителей, чьими трудами складывался свод знаний о народной жизни, ныне ассоциируемый с традиционной культурой. Предварительные поиски и наблюдения ученых за жизнью и бытом народов на рубеже XIXЦXX вв. получили методологический импульс в виде идей эволюции и диффузии культуры. Неслучайно в сфере этнографического финно-угроведения эти десятилетия стали временем утверждения сравнительного изучения вещного мира родственных народов и максимально плодотворных исследований.

9. История этнографического изучения финно-угорских народов России прошла к настоящему моменту немалый путь, на котором были времена открытий и научного подвижничества, но имелись и случаи безликого тиражирования очевидных фактов. Тем не менее, у автора сложилось стойкое убеждение в том, что ушедшие поколения ученых, их мысли и труды не должны остаться в забвении, несмотря на то, кажутся ли они нам важными и актуальными, либо не вписывающимися в контекст сегодняшнего дня. Современная этнография финно-угорских народов России в равной степени опирается как на данные эмпирического характера, так и на свое историографическое наследие.

Апробация работы. Материалы и выводы диссертационного исследования обсуждены на расширенном заседании кафедры этнологии и регионоведения Удмуртского государственного университета и отдела исторических исследований Удмуртского института истории, языка и литературы УрО РАН; изложены в докладах на 15 международных конгрессах, научных конференциях, симпозиумах и семинарах, на 9 всероссийских конгрессах и научных конференциях; использованы в авторских лекционных курсах История зарубежной этнологии, Методика и методология полевой этнографии, Этнография финно-угорских народов; отражены в 2 монографиях, 41 статье, в том числе 8 - в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК, 5 - в зарубежных рецензируемых научных изданиях, 2 учебно-методических пособиях. Общий объем публикаций по теме более 68 п.л.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырех глав, разделенных на параграфы, заключения, списка использованных источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновываются актуальность темы, хронологические рамки и территориальный охват; определяются объект, предмет, цель и задачи диссертационного сочинения; представлен анализ научной разработки проблемы и анализ источниковой базы, приведены использованные в ходе работы научные методы, отмечаются научная новизна и практическая значимость исследования.

Первая глава Этнография финно-угорских народов: эпохи Ц идеи Ц герои посвящена обоснованию общей схемы периодизации рассматриваемых в диссертации событий и явлений, связанных со становлением и развитием этнографического финно-угроведения в России в досоветский период.

В первом параграфе Этнографическое финно-угроведение в эпоху Просвещения дан обзор источников и анализ историографических фактов, свидетельствующих о том, что интеллектуальный переворот в европейской науке XVIII в. затронул область научного знания, включавшего в себя историю народов, не обладавших длительной письменной традицией, историей которых являлась этнография. Стремление к рациональному познанию мира коснулось в те годы историко-географического освоения европейской периферии и сопредельных с ней азиатских земель, где в массе своей жили финно-угорские народы. Работы Д.Г. Мессершмидта, Ф.И. Страленберга, В.Н. Татищева показали в этой сфере серьезную исследовательскую перспективу.

Известный прагматизм эпохи часто предопределял цели, задачи и источники финансирования научного предприятия. В России изучение финно-угорских народов стало частью большого государственного проекта лузнавания собственной страны, ее ресурсов, пределов и возможностей. В этом ключе следует рассматривать финно-угорские штудии участников академических экспедиций XVIII века. С другой стороны для финских и венгерских ученых работы в области истории и культуры родственных народов России являлись важными элементами в складывании этнического самосознания. Разрушение прежней европоцентричной модели предполагало распространение среди самых разных народов чувства сопричастности к всеобщей истории.

Возникновение научного понятия лэтнография было связано с интеллектуальной историей европейского Просвещения, в определенной степени имея отношение к изучению финно-угорских народов. Вторая половина XVIII в. была отмечена попытками синтеза историко-архивных и полевых фольклорно-этнографических материалов в контексте решения этногенетических проблем. Метод синхронизации событий, применительно к обществам не обладавшим давней письменной традицией, был воспринят многими представителями зарождающихся национальных научных школ. Основоположник финляндской исторической науки Х.Г. Портан писал о перспективах изучения финских древностей в сравнении с культурным наследием родственных народов России, что сыграло определяющую роль в возникновении финно-угорской этнографии.

Во втором параграфе Финно-угроведение в эпоху романтизма показано, что с распространением в европейских научных кругах идей романтизма, вобравших в себя многие понятия, связанные с традициями, языковой политикой и нациестроительством, незаменимым средством для обретения знаний о собственном народе стала этнография. Национально-культурное движение, начатое интеллектуалами, постепенно привлечет к себе внимание третьего сословия и даже знати, чтобы затем с помощью институтов власти, пропаганды и образования воздействовать на крестьянские массы. Применительно к финнам, венграм и отчасти к эстонцам данная схема работает почти безупречно. Что касается российских финно-угров, которые в данный период не имели ни собственной интеллигенции, ни буржуазии, следует говорить скорее о подготовительной стадии, когда образ народной истории и культуры создавался благодаря воздействию внешних сил.

Обращение к народной идее, народному творчеству, традициям живой старины было присуще романтическому сознанию пионеров этнографического финно-угроведения. Так, А.И. Шёгрен, М.А. Кастрен и А. Регули выступают в своих текстах далеко не равнодушными зрителями, фиксирующими те или иные яркие и запоминающиеся аспекты народной жизни. Они восхищаются, ужасаются и нередко скорбят об увиденном, собственными трудами создавая биографический миф о великом первопроходце, без которого невозможно было бы дальнейшее развитие науки.

Понимание предмета этнографии приобретает в первой половине XIX в. все более прочные основания, поскольку в ученых кругах постепенно осознается источниковая ценность этнографического факта и артефакта в решении проблем ранней этнической истории, одновременно стимулируя поиски новых методологических подходов. Среди оригинально мыслящих ученых той поры был академик К.М. Бэр, которому суждено было внести существенный вклад в развитие этнографической науки в России. Согласно его воззрениям, неминуемая волна социальной и технологической модернизации захватывает все пространства ойкумены, стирая уникальные и единично встречающиеся произведения культуры. Сотрудничая с А.И. Шёгреном и П.И. Кёппеном, академик Бэр одновременно поддерживал начинания более молодых энтузиастов финно-угроведения - Ф.И. Видемана, А. Регули и М.А. Кастрена, стараясь использовать их полевые наблюдения в своих теоретических размышлениях. Отличительной чертой многих этнографических инициатив той эпохи стало совмещение романтической мотивации с прагматическими задачами изучения народной культуры.

Третий параграф Финно-угроведение в эпоху позитивизма посвящен тому периоду, когда финно-угорская этнографическая проблематика была включена в общий процесс научного оценивания на предмет выявления архаики и так называемых чистых форм. Открытое в предыдущий период население территорий, где функционировали еще древняя сказительская традиция, языческая религия и общинные порядки, вдохновляло новую генерацию финно-угроведов на поиски уходящей натуры. Прогресс, наметившийся на рубеже XIXЦXX вв. в работе этнографов, по всей видимости, был связан с радикальными изменениями в методологическом обеспечении исследований, когда рациональные практики занимали все большее значение в научной аргументации.

Универсальным решением проблем, стоявших перед финно-угроведами в этот период, казалась набиравшая популярность среди этнографов теория развития. Смена научной парадигмы протекала в связи с более широкими общественными процессами, затронувшими мировоззрение различных слоев населения. Романтические устремления интеллектуалов предыдущей эпохи, сыгравшие важную роль в формировании национальной науки, показали, что узконаправленные проекты, не имеющие выхода на проблемы межкультурного диалога, оставались недостаточно востребованными на европейском научном поле.

Одним из первых эволюционистское видение предмета этнографии представил Н.Н. Харузин, полевые исследования которого в немалой степени были связаны с изучением финно-угорских народов. Знакомство с идеями западных этнографов было свойственно и провинциальным ученым. Последовательным сторонником эволюционизма был профессор Казанского университета И.Н. Смирнов. Отрицательное влияние принятых им ряда искусственных теоретических моделей сказалось при оценке ряда конкретных этнографических фактов из жизни российских финно-угров. Не менее остро стоял вопрос о предметной сфере этнографии для финских и венгерских ученых. Проводниками идей эволюции культуры в финно-угроведении стали финские ученые, фольклорист Ю. Крон и археолог И.Р. Аспелин. В 1889 г. их ученик А.О. Хейкель был назначен на должность доцента Императорского Александровского университета с правом чтения лекций по этнографии родственных народов, что стало началом движения к официальному признанию новой дисциплины. Новое поколение финских этнографов в большинстве своем также разделяло идеи эволюционизма. У.Т. Сирелиус, готовя лекционный курс в качестве доцента финно-угорской этнографии, писал, что его наука одновременно исследует материальные и духовные традиции. В образовавшемся пространстве ученый мог, изучая свою частную (финскую) культуру, проводить сравнения в рамках общего (финно-угорского) народоведения. В 1915 г. профессор Э.Н. Сетяля опубликовал программную статью о предмете, цели и задачах этнографии, еще раз подчеркнув стремление финских ученых рассматривать этнографию родственных народов в качестве сравнительного исследовательского поля, необходимого для понимания своей культуры.

Позитивистский методологический переворот в финно-угорской этнографии во многом был связан с научной деятельностью венгерского этнографа Я. Янко, сформулировавшего так называемую теорию треугольника, согласно которой на вершине виртуальной пирамиды находились развитые индустриализирующиеся культуры финнов, венгров и эстонцев; в средней части помещались земледельческие культуры финноязычных народов России; в основании же располагались кочевые и охотничье-рыболовческие культуры саамов и обских-угров. Таким образом, им предполагалось возможным реконструировать некоторые элементы традиционной культуры более развитых (западных) народов путем обращения к быту восточных родственников.

Глава вторая Институциональные формы финно-угорских этнографических исследований включает в себя материалы, характеризующие исследовательскую и научно-организационную деятельность научных и образовательных центров, аккумулировавших теоретические наработки и практические результаты, полученные в рассматриваемый период в области этнографического финно-угроведения.

В первом параграфе Этнографическое финно-угроведение в Императорской Санкт-Петербургской Академии наук показано, как рационализация различных отраслей знания, включая и народоведение, в эпоху Просвещения потребовала принятия новых институциональных форм, способных объединить потенциал ученого сообщества на решение насущных практических задач и далеко идущих фундаментальных проблем. Наиболее продуктивной в этом отношении виделась идея создания Академии наук. Европейский опыт свидетельствовал о том, что инкорпорация академических институтов в систему науки и образования позволяла ожидать значительного прогресса в деле освоения материальных и духовных ресурсов страны. Важной вехой стал XVIII в., когда был накоплен большой фактический материал и сделаны первые шаги по его теоретико-методологическому осмыслению.

Финно-угорская проблематика, включаемая в структуру академического интереса, постепенно приобретала регулярный характер, определяемый реализацией научных проектов и наличием оплаченного государством социального заказа. Возможность для теоретических конструкций и практических реконструкций находилась в прямой зависимости от способности академиков самостоятельно добывать опытный материал, тем более, что экспедиция создавала абсолютно новый тип исследовательских процедур, ныне известный как полевая работа. Финно-угорские народы неоднократно попадали в орбиту внимания участников Великой Северной (2-ой Камчатской) экспедиции (1733Ц1743 гг.) и Физической (академической) экспедиции (1768Ц1774 гг.), реализовавших планы по описанию пространств Восточной России, ранее известных как Великая Та(р)тария. Несмотря на то, что на тот момент не удалось организовать специальной экспедиции к финно-угорским народам, стало ясно, что будущее исследований зависит не только от поиска и обработки полевых материалов, но и от своевременного появления новой генерации ученых, способных взять инициативу по решению выявленных проблем.

Следуя традиции исторических исследований, отечественную академическую науку XIX - начала XX вв. занимали вопросы межэтнического взаимодействия и синтеза культур. Так, в области славяно-финно-угорских отношений успешно работал академик А.Х. Лерберг, чьи работы часто стимулировали размышления первых профессиональных финно-угроведов. Изучение собственно финно-угорских материалов в Академии наук приняло системный характер после возвращения в 1829 г. А.И. Шёгрена из экспедиции по России. Принципиальная новизна шёгреновского подхода выразилась в его способности показать этническую историю финно-угорского Севера в качестве самостоятельного объекта исследования. Экспедиционные и, прежде всего, этнографические начинания академика Шёгрена в 1840-е гг. продолжил М.А. Кастрен, придавший финно-угорской тематике более широкое луральское (урало-алтайское) толкование. Развитие финно-угроведения в Санкт-Петербургской Академии наук в 1850Ц1880-х гг. преимущественно, было связано с деятельностью академика Ф.И. Видемана, что говорило о признании научным сообществом права преемственности данного научного направления. Наряду с проблемами этногенеза и исторической этнографии финно-угорских народов, в Академии наук осуществлялись этностатистические и картографические исследования, лидером которых в этот период был П.И. Кёппен. Кризис в российском академическом финно-угроведении обнаружился на рубеже XIXЦXX вв., когда не нашлось ученого, способного занять вакантную кафедру языков и этнографии финских народов. Единичные проекты не могли более удовлетворять растущий общественный интерес к этнографии, следствием чего было создание сети добровольных научных обществ, имевших связи с университетской средой и местными любителями народоведения.

Во втором параграфе Этнографическое финно-угроведение и научные общества рассмотрен процесс профессионализации этнографической науки в России, связанный с расширением спектра гуманитарных университетских дисциплин и возникновением научных обществ, занятых проблемами истории и культуры русского и линородческого населения страны. Финно-угорская проблематика стала частью многих исследовательских инициатив отечественных научных обществ, приобретя для некоторых из них профильное значение, учитывая региональную специфику их деятельности.

В 1845 г. по инициативе видных представителей российской науки было создано Императорское Русское географическое общество (ИРГО). Возглавивший отделение этнографии ИРГО К.М. Бэр активно проводил в жизнь программу изучения неславянских народов империи, проводниками которой стали его единомышленники по лакадемическому кружку, среди них финно-угроведы - А.И. Шёгрен и Ф.И. Видеман. Во второй половине XIX в. происходит дальнейшая специализация этнографических исследований в ИРГО, имевшая одной из целей создание сводного описательного труда о населяющих Россию линородцах. Сотрудниками и местными корреспондентами Общества был собран значительный материал по истории и культуре финно-угорских народов, немалая часть которого отложилась в архиве ИРГО и еще ждет своего введения в научный оборот.

В пореформенные годы своеобразная монополия ИРГО на этнографические исследования в России была несколько нарушена по причине создания при Московском университете Императорского Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ИОЛЕАЭ). Одним из первых его начинаний была организация в 1867 г. Всероссийской этнографической выставки, поставившей цель собрать все племена, населяющие Россию, под одну кровлю, с их домашним бытом и климатом. Из сотрудников этнографического отдела ИОЛЕАЭ к финно-угорской проблематике чаще других обращались Н.Н. Харузин, Н.С. Трубецкой и П.М. Богаевский, поддерживавшие личные контакты как с финскими и венгерскими учеными, так и с провинциальными энтузиастами отечественной этнографии. Стремление к рациональному познанию родного края было поддержано во многих областях страны путем создания местных научных обществ, так, например, немалый вклад в накопление сведений о финно-угорских народах внесли корреспонденты Уральского и Казанского обществ любителей естествознания.

Региональная научная мысль в России получила одно из своих ярких воплощений в 1878 г., когда было создано Общество археологии, истории и этнографии (ОАИЭ) при Казанском университете, поставившее главной задачей научное изучение Среднего Поволжья и Приуралья. Ведущую роль в организации ОАИЭ финно-угорский исследований сыграли профессора М.П. Веске, И.Н. Смирнов, Н.И. Андерсон, но основную нагрузку по поиску и фиксации сведений взяли на себя рядовые члены-сотрудники и корреспонденты - из числа студентов, земцев, учителей и священников. Тесные научные связи установились между ОАИЭ и состоявшими в Обществе финскими финно-угроведами. Инициативная, подвижническая деятельность членов ОАИЭ, наверное, раньше других отказавшихся от этноцентизма в пользу толерантного отношения к культурному наследию разных народов, способствовала созданию в региональном научном сообществе обстановки творческого диалога, приемлющего множественность точек зрения и интерпретаций.

Идея создания специального научного общества, ориентированного на проведение финно-угорских исследований и популяризацию их результатов, давно волновала финляндских интеллектуалов. В 1883 г. инициативная группа, возглавляемая профессором О. Доннером, взялась за создание нового научного общества, цели которого получили поддержку как в ученой среде, так и со стороны властей автономии. Вскоре деятельность Финно-Угорского Общества (ФУО) составила ему хорошую репутацию в российских и западноевропейских научных институтах. Так, из числа русских ученых членами ФУО были академики В.И. Ламанский, С.Ф. Ольденбург, П.П. Семенов-Тян-Шанский, А.А. Шахматов, В.В. Радлов, Вс.Ф. Миллер, Д.Н. Анучин, профессора Н.Н Харузин, Н.Ф. Катанов и др. Зарубежных членов ФУО представляли классики британской эволюционистской этнологии и ориенталистики - Дж.Дж. Фрэзер и Г.К.Ч. Масперо, немецкие мифологи - Ф.М. Мюллер и В. Вундт, шведские музеологи - О. Монтелиус, М.Г. Рециус и др. Таким образом, можно констатировать, что в конце XIX - начале XX вв. финно-угроведение в Финляндии оформилось в самостоятельное научное направление.

В третьем параграфе Этнографическое финно-угроведение и институт местных помощников автор анализирует материалы, раскрывающие методические аспекты финно-угорских исследований. Этнографическая реальность часто становилась непростым испытанием для ученых, и в этой связи многократно повышалась роль местных жителей, заинтересованных в изучении родного края и способных помочь ученым в организации полевых исследований.

Первые попытки вовлечения местного населения в исследовательский процесс предпринимались уже в ходе академических экспедиций XVIII в., когда вырабатывались первичные навыки работы с информантами. Во время своей экспедиции к финноязычным народам Российской империи (1824Ц1829 гг.) А.И. Шёгрен старался привлечь к научным занятиям владевших местными языками священников и чиновников, а также грамотных крестьян и горожан. Работа с местными уроженцами была основой полевой методики М.А. Кастрена и А. Регули, сделавших своих ключевых информантов непосредственными участниками научного поиска. Вопрос о местных помощниках приобрел дополнительную актуальность во второй половине XIX - начале XX вв., когда финно-угроведы начали отходить от многолетних маршрутных экспедиций в пользу кратко- и среднесрочных этнографических исследований ареального характера.

Пореформенная либерализация общественной жизни позволила распространить профессиональное образование на отдельных представителей нерусского населения империи. Центром подготовки национальных педагогических кадров в Восточной России стала основанная в 1872 г. Казанская учительская линородческая семинария, в стенах которой было воспитано первое поколение марийской, мордовской, удмуртской и коми интеллигенции. При участии директора семинарии, видного ученого-ориенталиста Н.И. Ильминского более продвинувшиеся в научном отношении воспитанники становились участниками полевых финно-угорских исследований в качестве экспедиционных проводников и переводчиков. Некоторые из них со временем начинали самостоятельно изучать этнографию своих народов.

В 1908 г. правлением Финно-Угорского Общества были организованы специальные курсы для обучения местных помощников-корреспондентов навыкам самостоятельной исследовательской работы. Последовавшие вскоре военные и революционные события позволили лишь немногим стипендиатам из числа российских финно-угров пройти стажировку в Финляндии. Во многих чертах показательными для стипендиатов ФУО были судьбы основоположников марийской и коми этнографии Т.Е. Евсевьева и В.П. Налимова, ставших профессиональными учеными и популяризаторами финно-угорских исследований. В начале 1930-х гг. начинаются гонения на буржуазных националистов и последовавшая вскоре расправа над первым поколением национальной интеллигенции по сфабрикованному делу Союза освобождения финских народов (СОФИН).

Длительный процесс формирования финно-угорской этнографии в России на рубеже XIXЦXX вв. достиг той стадии, когда ценность народной культуры и значимость ее научного изучения была осознана самими российскими финно-уграми, когда из среды вчерашних просвещаемых выделились собственные просветители, для которых этнография родного края стала тем средством, с помощью которого можно было заявить о себе научному миру.

Глава третья Проблемы этнической идентификации финно-угорских народов в историографии XVIII Ц начала XX вв. сопряжена с одной из сложных проблем современной этнологии, заключенной в вопросе: Как и когда этносы включаются в процесс позиционирования в историографическом пространстве и когда наука включается в процесс идентификации тех или иных этнических общностей?

В первом параграфе Финно-угорские народы России в свете этнографических классификаций и описаний первой половины XVIII в. показано, что накопление эмпирических материалов неизбежно приближало народоведение к необходимости классифицировать типологически сходные данные, придавая им вид строгой логической схемы, столь ценимой в эпоху Просвещения. Обнаруженная учеными множественность признаков этнической номенклатуры, включавшая произведения материальной и духовной культуры, тем не менее, опиралась на доминантный признак языка. Ключевым пунктом в методологии финно-угроведов XVIII в. был поиск языковых соответствий, чаще всего реализуемый при составлении сравнительных многоязычных словарей, поскольку, по мнению ученых, сопоставляя лексические формы, можно было приблизиться к пониманию существовавшего в древности языкового луниверсума и получить средство, приоткрывающее тайны прошлого народов.

Публикация в 1730 г. книги, сравнительно-лингвистической таблицы и карты Ф.И. Страленберга стало началом научной дискуссии о ранней истории народов Северо-Восточной Евразии. Одним из серьезных критиков шведского исследователя был В.Н. Татищев, составивший на его труд комментарии этногенетической направленности. Финно-угорская проблематика стала составной частью их заочной дискуссии, включая вопросы этнонимии, ономастики, культурно-антропологического зонирования и ранней политической истории. Так, восточно-финские и обско-угорские народы ассоциировали некий этнографический переход из Европы в Азию, когда образ жизни, религия и даже физический облик служили иллюстрацией движения цивилизации в ту или иную сторону. Западно-финские этносы империи привлекали к себе внимание ученых и политиков, учитывая их расположение на столичном пограничье, где сохранялись традиции западного конкурирующего (шведского, лютеранского) просвещения. При этом отношение властей к финно-угорским народам складывалось как к православным, но недавно; понимающим по-русски, но с трудом; подданным, но все же инородным.

Г.Ф. Миллер не оставил специальных исследований, посвященных финно-угорским народам. Тем не менее, буквально рассыпанная в опубликованных трудах и рукописях финно-угрия занимает достойное место в его этнографических представлениях. Одним из удачных опытов такого рода стало его Описание трех языческих народов в Казанской губернии Е, включавшее этническую территорию марийцев, чувашей и удмуртов, и показавшее, что постижение этнической истории и культуры невозможно осуществить, руководствуясь лишь текстом хронографа или послания, без учета контекста живого разговорного языка, этнографического факта и артефакта. Данное убеждение прошло красной нитью по страницам миллеровского Описания Сибирского царства Е, не упуская из виду таких неоднозначно трактуемых событий, как вхождение обских угров в состав Российского государства. В любом случае, Миллеру удалось, не изменяя своей вере в универсальные блага просвещения, показать всю сложность процесса адаптации сибирских народов к государственным институтам.

Во втором параграфе Финно-угорские народы в этнографическом компендиуме И.Г. Георги рассмотрен научный феномен первой этнографической монографии Описание всех в Российском государстве обитающих народов Е. Первая сводная этнографическая работа о народах России была построена на солидной научной базе. Написанная академиком И.Г. Георги, она может считаться продуктом сотворчества многих ученых-путешественников XVIII века. Значимость этой работы состоит, кроме многих ее достоинств, в том, что автором была предложена система группировки этнокультурного материала, ставшая своеобразной вершиной ранних классификационных опытов в области народоведения. Отправным пунктом авторских поисков была мысль о древнейшем населении страны, носителях изначальной языковой и культурной идентичности, первенство среди которых он отдавал этносам финно-угорского происхождения. В целом, придерживаясь концепции МиллераЦФишера о возникновении отдельных финских народов путем выделения из материнского этноса, он показывает себя сторонником экологического миграционизма, предполагая постепенное распространение финнов с севера на юг. Так, представленная в тексте И.Г. Георги этнографическая карта Восточной Прибалтики смыкается в его представлении с этнографией Среднего Поволжья и Приуралья в силу родства местных жителей (принадлежащих к породе Финской) и периферийности этих территорий по отношению к политическому центру империи.

В третьем параграфе Проблемы определения финно-угорского родства в исследованиях этнографов первой половины XIX в. прослеживаются основные этапы поисков родственных народов и культур учеными-финно-угроведами. Пример служения романтической идее представляет жизнь и научная работа А.И. Шёгрена, выведшего финно-угорские этнографические исследования в российское поле. Экспедиция А.И. Шёгрена (1824Ц1829 гг.) в поисках родственных финнам народов, пройдя по северо-западным и северо-восточным областям империи, завершилась не только конкретными научными результатами, но и признанием финнологии как самостоятельного предмета академических исследований. Полевая работа в сочетании с источниковедением позволила получить более реалистическую картину расселения финно-угорских народов, рассмотреть их взаимоотношения с соседними народами в прошлом и настоящем.

В 1830Ц1840 гг. сведения о жизни и быте народов, поступавшие в распоряжение европейской науки преимущественно из колониальных территорий, были уравновешены трудами, выполненными в духе патриотического родиноведения. Так, в Финляндии поддержанные властями лидеры фенноманского движения заложили не только первые камни в основание финской нации, но и сформулировали идею финно-угорского родства, когда разделенные расстояниями, языковыми и хозяйственными особенностями этнические группы могут быть наделены общим происхождением и древней историей. Определяющую роль здесь сыграли экспедиционные материалы и личные качества М.А. Кастрена, чей научный радикализм воплотился в попытке доказательства факта этногенетического родства финно-угорских (уральских) и тюрко-монгольских (алтайских) народов. В любом случае, этнографичность истории финно-угров более не ставилась под сомнение в ученых кругах, обеспечивая будущее финно-угорской этнографии.

История венгерского финно-угроведения была самым тесным образом связана с проблемой самоидентификации венгров. Начальные компаративные опыты требовали продолжения в виде специальных исследований среди предполагаемых родственных народов. Плеяда венгерских ученых-путешественников посвятила себя этим поискам. Но лишь А. Регули, сам искренне поверивший в финно-угорскую идею, смог указать венграм путь в далекое прошлое, без которого не было бы настоящего и будущего. Опираясь на помощь Венгерской Академии наук, финляндских и русских ученых, он встал на нелегкий путь борьбы с устоявшимся мнением, своим примером утверждая приоритет научного знания перед мифологизированным сознанием общества.

Собирая фольклорно-этнографический материал среди саамов, финнов, води, поволжских и пермских народов и, прежде всего, обских угров в 1839Ц1846 гг., А. Регули задавался вопросом: Нашел ли он родственников? Утвердительный ответ на него дала кропотливая работа его многочисленных комментаторов и интерпретаторов, позволивших сделать достоянием науки собрания венгерского ученого.

Четвертый параграф Проблемы прародины и ранней этнической истории финно-угорских народов в свете исследований XVIIIЦ начала XX вв. ориентирован на освещение одного из приоритетных моментов идентификационных поисков в области финно-угорской этнографии - проблемы прародины, призванную указать на некую точку отсчета современных этнических культур.

Начальным пунктом поисков документальных свидетельств о древней прародине финнов и угров стали скандинавские рунические сказания и раннесредневековые англосаксонские тексты, содержавшие упоминания о походах викингов в богатую страну Биармию, попытки отождествления населения которой с саамами, финнами, карелами и даже пермянами предпринимались учеными на протяжении XVIIIЦXX веков. Не менее остро дискутировался вопрос о возможности прямого соотношения понятий люгра и лугры в контексте поисков древневенгерской прародины.

Радикализация проблемы финно-угорской (уральской) прародины произошла после возвращения М.А. Кастрена из сибирской экспедиции 1844Ц1849 гг., когда сделанные им наблюдения позволили выдвинуть идею о непрерывности древнеуральского населения от Алтая до Скандинавии. Мысль об алтайской прародине получила во второй половине XIX в. довольно широкий резонанс в Финляндии, в связи с публикациями фольклориста З. Топелиуса и научно-организационной деятельностью профессора археологии И.Р. Аспелина. Одновременно не оставляли попыток найти алтайские (тюркские, кавказские) корни своих предков венгерские ученые. Согласно плану ученого-ориенталиста графа Е. Зичи, венграм следовало серьезно подумать о возможностях, открывающихся в связи с изучением обширного региона, включающего Сибирь, Центральную Азию, Монголию и Китай. Хотя постепенно стало ясно, что вряд ли возможно прямо связывать алтае-саянские находки с проблемой прародины финно-угров, был сделан большой шаг вперед в прояснении древней истории центральноазиатского региона, сыгравшего важную роль в этногенезе многих народов Евразии.

Несмотря на длительное доминирование идей об азиатском происхождении финно-угорских народов, попытки обоснования европейского месторасположения их прародины предпринимались еще со второй половины XVIII в., когда А.Л. Шлёцер указал на бассейн р. Волги и европейское Приуралье как на возможно изначальную территорию финских народов. Обсуждение проблемы прародины получило новую динамику во второй половине XIX в., когда на второй план отошли реминисценции лалтайской гипотезы, и основная линия научной полемики пролегла между сторонниками волго-камского/европейского и пограничного/евразийского происхождения финно-угров. В 1916 г. была опубликована статья профессора Э.Н Сетяля под названием Праистория финских народов, в которой автор в целом придерживался версии о Волго-Камском местонахождении финно-угорской прародины. В 1926 г. в первой книге трехтомника Финский род он уточнил, что изначальная территория финно-угров располагалась на Средней Волге с восточной границей по Каме и Уралу и западным пределом по Верхнему Поволжью. Оставаясь вплоть до середины 1960-х гг. классической, гипотеза Э.Н. Сетяля вбирала в себя различные более ранние и поздние интерпретации. Нельзя исключать здесь и политико-идеологического влияния, поскольку крушение империй (Австро-Венгерской и Российской) заставило молодые независимые республики (Финляндскую, Венгерскую и Эстонскую) искать свой путь в Европе, одновременно не забывая о своих исторических корнях, общих предках и родственных народах.

Глава четвертая Традиционная культура финно-угорских народов в свете этнографических исследований второй половины XIXЦ начала XX вв. подкрепляет авторскую мысль о том, что отмечаемая в рассматриваемый период профессионализация этнографической науки была связана с попытками выявления природы традиционного и изначального, когда благодаря собирательской работе ученых и краеведов-любителей сложился свод знаний о народной жизни, что ныне принято ассоциировать с традиционной культурой.

В первом параграфе Проблемы изучения материальной культуры финно-угорских народов России показано, что опредмеченное пространство этноса длительное время не попадало в список проблем, требующих специального научного осмысления, и лишь на рубеже XIXЦXX вв. изучение истории вещей получило мощный импульс развития в контексте идей эволюции и диффузии культуры. В сфере этнографического финно-угроведения эти десятилетия стали временем утверждения сравнительного изучения вещного мира родственных народов.

Научный интерес к истории жилищ и поселений с этнографической точки зрения был обусловлен убежденностью в том, что традиционные формы народных построек выступали в качестве одного из устойчивых этнодифференцирующих признаков. Типологические ряды из жилых и хозяйственных сооружений, выстраиваемые сторонниками теории развития были призваны показать поступательное движение архитектурного процесса. Нельзя сказать, что все предложенные типологии были бесспорны, тем более, пришедший на смену эволюционизму географический детерминизм привнес в изучение народного зодчества натуралистический аспект, позволивший взглянуть на постройку как на продукт совместного творчества человека и окружающей природной среды. Собранный на рубеже XIXЦXX вв. полевой материал и созданные на его базе научные труды по народному зодчеству финно-угорских народов не утратили своей эмпирической и историографической ценности, давая обильную пищу для последующих исследований. Рассматривая домостроительные сюжеты, этнографы тех лет стремились не только показать эволюционные цепочки и культурно-исторические параллели, но и проанализировать имевшийся в их распоряжении материал на предмет наличия в нем местных специфических черт, а также выявления иноэтнических влияний. Несмотря на отмеченное стремление многих авторов того времени напрямую связывать отдельные типы или элементы современных построек с жилищами более раннего времени, им удалось преднставить оригинальные концепции в рамках истории народного зодчества Северо-Восточной Евразии.

Народный костюм и его орнаментация несут на себе систему кодов, позволяющую различать людей по полу и возрасту, территориальной, этнической и социальной принадлежности. Ценность народной одежды для реконструкции этнической истории обусловила интерес финских и венгерских ученых к национальному костюму уже в 70-е гг. XIX в., который позже перерос в этнографическое изучение традиционной одежды родственных народов России. Исследовательский процесс стимулировался также необходимостью комплектования музейных коллекций, представляющих культуру финно-угорских народов. Благодаря целенаправленной работе крупнейшими собраниями народных костюмов российских финно-угров стали Национальный музей Финляндии, Дашковский этнографический музей, этнографический музей Казанского университета и Тобольский уездный музей. Отдельно следует сказать о коллекциях рисунков, акварелей и фотографий, зафиксировавших традиционную одежду и их носителей.

Культура жизнеобеспечения этноса, включающая в себя способы хозяйствования, технологические навыки и производственный инвентарь, является обширным полем для исследований по истории материальной культуры. Этнографические наблюдения над хозяйственно-экономическим укладом финно-угорских народов России, сделанные на рубеже XIXЦXX вв., не могли не отразить модернизационных процессов, что начали воздействовать на прежний образ жизни. Приоритетное значение в этот период приобрели научные изыскания в области луходящих видов хозяйственной деятельности, таких как охота, рыболовство и собирательство. Можно с большой долей уверенности предположить, что научная проблематика, связанная с промысловым (присваивающим) хозяйством стала своего рода призмой, сквозь которую рассматривались различные сюжеты, связанные с традиционной культурой финно-угров России (начиная с вопросов обычного права и народного искусства, заканчивая религиозным мировоззрением).

Во втором параграфе Проблемы изучения духовной культуры финно-угорских народов России речь идет о попытках ученых приблизиться к поэтическому состоянию детства народа, обусловленном распространенным мнением об особой консервативности таких важных компонентов духовности, как мифологические представления, религиозные культы и обрядовые действия. Дополнительной мотиваций, очевидно, выступало то, что, признавая в целом стабильный характер традиционных морально-этических норм, исследователи народного духа осознавали, что движение цивилизации требовало от людей принятия новых ценностных ориентаций.

Религиозно-мифологические представления финно-угорских народов вошли в сферу заинтересованного внимания еще в эпоху Просвещения, но специальную разработку вопросы мифологии и культовой практики получили в трудах финно-угроведов, работавших на рубеже XIXЦXX вв., сумевших предложить сумму различных взглядов на проблему происхождения и развития традиционной (языческой) религии родственных народов. Попытки обобщения религиозно-мифологических материалов, предпринимаемые в этот период, преследовали двоякую цель: с одной стороны - зафиксировать уходящие элементы традиционной культуры, с другой - представить широкой публике духовную культуру финно-угорских народов как часть мирового культурного наследия. Этнографам удалось показать многообразие изучаемой системы, включающей элементы, присущие древнему мировоззрению, наряду с многочисленными заимствованиями, легшими в основу современного религиозного синкретизма.

Традиционные обычаи и обряды, по всей видимости, сформировались еще на ранних ступенях развития общества, пройдя долгий исторический путь. Обрядовая культура финно-угорских народов в значительной мере функционировала в таких устойчивых социальных системах как семья и община, являясь одним из основных каналов передачи этничности. В области этнографического финно-угроведения научное осмысление обрядов жизненного цикла было самым тесным образом связано с религиоведческими поисками. Основную исследовательскую линию можно выразить следующим образом: традиционные обычаи и обряды, сформировавшиеся еще на ранних этапах развития общества, изменялись и вбирали в себя новые культурные элементы, но сохраняли свою древнюю освященную религией основу.

Третий параграф Проблемы изучения системы родства, брачно-семейных отношений и социальной организации финно-угорских народов России посвящен тематике, приобретшей особую актуальность во второй половине XIX - начале XX вв. в связи с появлением ряда публикаций видных представителей западной эволюционистской этнологии. В свою очередь, движимые идеей соплеменности финно-угроведы внесли свой вклад в сохранение и обобщение сведений по системам родственных народов.

Как показали исследования систем родства/свойства у финно-угорских народов, устойчивость обеспечивающих их терминов была связана с тем, что практически каждая группа родственников являла собой самостоятельную религиозную организацию и хозяйственную единицу со своей строго определенной территорией природопользования. Опираясь на теоретические модели, предлагаемые британскими социальными антропологами и немецкими этнологами, и на личный полевой материал, финно-угроведы попытались представить историческую динамику систем родства изучаемых народов с учетом заимствованных и адаптированных терминов, а также оригинальных неологизмов.

Актуализация научной проблематики, связанной с историей брачно-семейных отношений у финно-угорских народов России, была подготовлена появлением ряда публикаций русских этнографов-эволюционистов. Особо здесь следует отметить позицию И.Н. Смирнова, предполагавшего, что на начальных ступенях общественного развития у восточных финнов кровное родство не являлось препятствием к браку, пережитки чего якобы можно зафиксировать в современном быту этих народов. Примечательно, что аргументированная критика указанных положений прозвучала не только со стороны маститых ученых, но и от начинающих исследователей этнографии родного края. Таким образом, намечаются две новые историографические линии в финно-угроведении, представленные работами русских провинциальных ученых, демонстрирующих внешний взгляд на культуры местных инородцев и публикациями представителей нарождающейся национальной интеллигенции. Неслучайно, значимую роль в пореформенные годы приобрел вопрос о соотношении категорий морали и нравственности во взаимопроникающих, но остающихся самостоятельными, этносоциальных общностях.

Прирост конкретных этнографических знаний о жизни финно-угорских народов России приблизил исследователей к реконструкции традиционной системы социальной организации, учитывая тот факт, что значительное подспорье здесь мог оказать возрастающий объем фольклорно-лингвистического и археологического материала. Общинная проблематика стала профилирующим направлением в работах ряда русских этнографов, затрагивавших проблему функционирования корпоративных институтов в финно-угорской этнической среде. Что касается финских этнографов, то стержнем финно-угорской социальной организации они считали традиционную религию, когда родовые группы, объединенные общим культом и ритуалами, составляли устойчивый этнокультурный социум. Представленная в работах русских и финских этнографов картина социального устройства финно-угорских народов местами идеализирована, некоторые авторы, словно намеренно, архаизировали некоторые аспекты жизни родственного коллектива, однако рациональное зерно, очевидно, превалирует над романтическими моментами.

Рассмотренные в рамках настоящего диссертационного исследования проблемы позволяют сделать в Заключении основной вывод о том, что этнография финно-угорских народов России имеет свое особое место в истории науки о народах и культурах.

Совершенный в эпоху Просвещения теоретико-методологический переворот в европейской науке затронул ту область научного знания, что включала в себя ойкумену, ранее находившуюся на историографической периферии. Идея Просвещения пробудила интерес к жизни народов, не обладавших длительной письменной традицией, историей которых, по сути дела, являлась этнография. Известный прагматизм эпохи часто предопределял то, что в России изучение финно-угорских народов стало частью большого государственного плана изучения собственной страны, ее пределов и возможностей. В этом контексте следует рассматривать финно-угорские штудии участников отечественных академических экспедиций XVIII века.

Первые десятилетия XIX в. были связаны с распространением в европейских интеллектуальных кругах идей романтизма, вобравших в себя многие понятия, связанные с народной самобытностью, языковой политикой и нациестроительством. Незаменимым средством для обретения знаний о собственном народе стала этнографическая наука, когда народоведческие интересы образованной части общества обрели надежную опору в трудах деятелей науки. Отличительной чертой этнографических инициатив той эпохи стало совмещение романтической мотивации с прагматическими задачами изучения народной культуры.

Вторая половина XIX в. и в особенности рубеж веков оказались для многих народов временем начала расставания с прошлым жизненным укладом. Отечественная финно-угорская проблематика представляла в этот период благодатную почву для полевых исследований и теоретических (ре)конструкций, пытавшихся установить эволюционный порядок среди выявленных произведений народной материальной и духовной культуры. С другой стороны, позитивистская методология позволила этнографам более строго, с профессиональной точки зрения, подходить к анализу этнокультурных явлений.

Обладая устойчивой историографической традицией, этнографическое финно-угроведение стало частью отечественной этнографии, во многом составляя фундамент финского, венгерского и эстонского народоведения. Формировавшиеся на протяжении XVIII - начала XX вв. цели, задачи и понятийный аппарат этнографии, методы сбора и интерпретации полевого материала позволили взглянуть на финно-угорское этническое сообщество как на единое поле приложения исследовательских усилий.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях автора

Публикации в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ

1. Загребин А.Е. А.И. Шёгрен: в поисках финно-угорского Севера // Вестник Поморского университета. Серия: Гуманитарные и социальные науки. - 2006. Ц № 6. - С. 97Ц101 (0,5 п.л.).

2. Загребин А.Е. Ф.И. Страленберг и В.Н. Татищев у истоков этнографического изучения финно-угорских (уральских) народов // Уральский исторический вестник. - 2006. - № 13. - С. 59Ц68 (1 п.л.).

3. Загребин А.Е. К проблеме этнической идентификации народов Среднего Поволжья и Приуралья в трудах ученых XVIIIЦXIX вв. // Известия Самарского научного центра РАН. - 2006. - Специальный выпуск Актуальные проблемы истории, археологии, этнографии. - С. 27Ц31 (0,5 п.л.).

4. Загребин А.Е. Просветительство и национальный романтизм как две модели развития финно-угорской этнографии в России // Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 2: История. - 2007.Ц Вып. 4. - С. 231Ц239 (0,9 п.л).

5. Загребин А.Е. И.Г. Георги и первая сводная монография по этнографии народов России // Вопросы истории. - 2007. - № 6. - С. 155Ц159 (0,5 п.л).

6. Загребин А.Е. Финно-угорские народы России в историографии XVIII - первой половины XIX в. // Отечественная история. - 2007. - №а5. - С. 169Ц175 (0,9 п.л).

7. Загребин А.Е., Иванов А.А. Анкеты 1920-х гг.: из документального наследия Вятского института краеведения // Отечественные архивы. - 2008. - № 4. - С. 76Ц83 (0,8/0,4 п.л.).

8. Загребин А.Е., Шарапов В.Э. К истории Пермской экспедиции У.Т. Сирелиуса // Этнографическое обозрение. - 2008. - № 1. - С.а110Ц117 (1 п.л./0,5 п.л.).

Публикации в зарубежных рецензируемых научных журналах

1. Zagrebin A. Reason against feelings, or the first pages in the history of Udmurt studies // Urlisztikai Tanulmnyok. - 2004. - Vol. 14. - P. 458Ц463 (0,5 п.л.).

2. Zagrebin A. Г.Ф. Миллер и его Описание трех языческих народов в Казанской губернии studies // Hamburger Sibirische und Finno-Ugrische Materialien. - 2005. - Bd. 3. - S. 92Ц104 (1 п.л.).

3. Zagrebin A. Die Position des Autors in der Nachricht von den Tscheremisien, Tschuwaschen und Wotiacken studies // Hamburger Sibirische und Finno-Ugrische Materialien. - 2005. - Bd. 3. - S. 105Ц110 (0,5 п.л.).

4. Zagrebin A. Казань как центр финно-угорской этнографии // Studia Slavica Finlandensia. - 2005. - Tom. 22. - S. 96Ц117 (1 п.л.).

5. Zagrebin A. The Scientist and Authority in the History of Finno-Ugric Research in Russia // Journal of Ethnology and Folkloristic. - 2007. - Vol. 1. - № 1. - P. 63Ц73 (1,0 п.л.).

Монографии

1. Загребин А.Е. Финны об удмуртах. Финские исследователи этнографии удмуртов XIX - первой половины ХХ в. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 1999. - 185 с. (12,3 п.л.)*65.

2. Загребин А.Е. Финно-угорские этнографические исследования в России (XVIII - первая половина XIX в.). Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2006. 324 с. (22,47 п.л.)*66 *.

Научные статьи

1. Загребин А.Е., Владыкин В.Е. Шведско-финский компонент в исследовательском пространстве пермских народов // Шведы и Русский Север: Историко-культурные связи. Материалы международного научного симпозиума. Киров: Кировская обл. типография, 1997. - С. 107-113 (0,5 п.л./0,25 п.л.).

2. Загребин А.Е. Т.Г. Аминофф как исследователь фольклора и мифологии удмуртов // История и культура финно-угорских народов: Материалы международной научно-практической конференции. Глазов: ГГПИ, 1998. - Ч. 2. - С. 84Ц86 (0,25 п.л.).

3. Загребин А.Е., Владыкин В.Е. Макс Бух и этнография удмуртов // Европейский Север в культурно-историческом процессе: Материалы международной научной конференции. Киров: Кировская обл. типография, 1999. - С. 421Ц424 (0,5 п.л./0,25 п.л.).

4. Загребин А.Е. Проблемы народного зодчества удмуртов в удмуртов в исследованиях финских ученых XIX - первой половины ХХ в. // Вестник Удмуртского университета. - 1999. - № 7. - С. 90Ц96 (0,5 п.л.).

5. Загребин А.Е. Сирелиус Ууно Таави (1872Ц1929) // Удмуртская Республика: Энциклопедия. Ижевск: Удмуртия, 2000. - С. 638Ц639 (0,05 п.л.).

6. Загребин А.Е. Хольмберг-Харва Уно Нильс Оскар (1882Ц1949) // Удмуртская Республика: Энциклопедия. Ижевск: Удмуртия, 2000. - С. 729 (0,05 п.л.).

7. Загребин А.Е. Хямяляйнен Альберт (1881Ц1949) // Удмуртская Республика: Энциклопедия. Ижевск: Удмуртия, 2000. - С. 733 (0,05 п.л.).

8. Загребин А.Е. Шёгрен Андерс Иоганн (1794Ц1855) // Удмуртская Республика: Энциклопедия. Ижевск: Удмуртия, 2000. - С. 761 (0,05 п.л.).

9. Загребин А.Е. Об исследовательском феномене одной научной генерации в истории финно-угорской этнографии // Этнос - культура - человек. Материалы международной научной конференции. Ижевск: АНК, 2003. - С. 163Ц168 (0,5 п.л.).

10. Загребин А.Е. Казань, финно-угорская этнография и институт местных помощников // Проблемы этнографии Волго-Уральского региона. Казань: КГУ, 2004. - С.101Ц106 (0,5 п.л.).

11. Загребин А.Е., Владыкин В.Е. Тро удмуртской этнографии // Г.Е. Верещагин и взаимодействие культур Урало-Поволжского региона. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2004. - С. 19Ц23 (0,5 п.л./0,25 п.л.).

12. Загребин А.Е., Владыкин В.Е. Страницы истории этнографии удмуртов (КазаньЦХельсинки) // Народы Волго-Уралья: история, культура, взаимодействие. Казань: КГУ, 2004. - С. 74Ц81 (0,6 п.л./0,3 п.л.).

13. Zagrebin A. Researcher and Power, or about same Peculiarities of Finno-Ugric Fieldwork in Russia // Kultuur ja vim. Eesti Rahva Muuseumi 46. konverents. Tartu: ERM, 2005. - P. 46Ц49 (0,3 п.л.).

14. Загребин А.Е. Автор и авторитет(ы) в Описании трех языческих народов в Казанской губернии Г.Ф. Миллера // Семиозис и культура. Сыктывкар: КГПИ, 2005. - Вып. 1. - С. 96Ц101. (0,5 п.л.)

15. Загребин А.Е. Интеллектуальные основы финно-угорских исследований в эпоху Просвещения // Вестник Удмуртского университета. Серия: История. - 2005. - № 7. - С. 39Ц54 (1 п.л.).

16. Загребин А.Е. Основные этапы этнографического изучения удмуртской культуры // Удмуртия: история и современность. Материалы международной научно-практической конференции Проблемы и перспективы функционирования родных языков. Ижевск: УдГУ, 2005. - C. 81Ц87 (0,6 п.л.).

17. Загребин А.Е. Классификация как новый способ конструирования науки (наблюдение из истории финно-угроведения) // Семиозис и культура. Сыктывкар: КГПИ, 2006. - Вып. 2. - С. 33Ц40 (0,5 п.л.).

18. Загребин А.Е. Ф.И. Страленберг: первые шаги финно-угорской историографии // Марийский археографический вестник. - 2006. - № 16. - С. 4Ц15 (1 п.л.).

19. Загребин А.Е. Об этнографической журналистике в истории финно-угроведения // Журналистика Удмуртии: история и современность. Материалы региональной научно-практической конференции, посвященной 100-летию удмуртской национальной периодической печати. Ижевск: УдГУ, 2006. - С. 30Ц36 (0,4 п.л.).

20. Загребин А.Е. К проблеме этнической идентификации финно-угорских народов в трудах ученых XVIII в. // Цивилизации народов Поволжья и Приуралья. Проблемы археологии и этнографии. Сборник статей по материалам международной научной конференции. Чебоксары: ЧГПУ, 2006. - Ч. 1. - С. 63Ц73 (0,7 п.л.).

21. Загребин, А. Е. Интеллектуальные основы финно-угорских исследований в эпоху романтизма // Вестник Удмуртского университета. Серия: История. - 2006. - № 7. - С. 148Ц160 (1 п.л.).

22. Загребин А.Е. К проблеме этнической идентификации чуди заволочской: историографический аспект // Русский Север и восточные финно-угры: проблемы пространственно-временного фольклорного диалога. Материалы I межрегиональной научной конференции и VII международной школы молодого фольклориста. Ижевск: АНК, 2006. - С. 80Ц85 (0,4 п.л.).

23. Загребин А.Е. К истории изучения удмуртского народа: этнографический опыт с древнейших времен до начала XX века // Нестор. - 2007. - № 10. - С. 347-359 (1 п.л.).

24. Загребин А.Е. Финно-угры Среднего Поволжья и Приуралья в Описании всех в Российском государстве обитающих народов И.Г. Георги // Семиозис и культура. Сыктывкар: КГПИ, 2007. - Вып. 3. - С. 45Ц52 (0,5 п.л.).

25. Загребин А.Е. И.Н. Смирнов и его ЗадачиЕ местной этнографии // Этнография восточно-финских народов: история и современность. Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 150-летию со дня рождения И.Н. Смирнова. Ижевск: УИИЯЛ УрО РАН, 2007. - С. 22Ц30 (0,5 п.л.).

26. Загребин А.Е. Некоторые особенности финно-угорских этнографических исследований во второй половине XIX - начале XX в. // Россия между прошлым и будущим: исторический опыт национального развития. Материалы всероссийской научной конференции. - Екатеринбург: УрО РАН, 2008. - С. 81Ц84 (0,25 п.л.).

27. Загребин А.Е., Черниенко Д.А. Региональная историография XVIII - первой четверти XX вв. в контексте краеведческих исследований (на примере Удмуртии) // Общественно-политическая мысль и духовная культура народов Поволжья и Приуралья (XIXЦXX вв.). Проблемы изучения. Казань: КГУ, 2008. - С. 58Ц62 (0,3/0,15 п.л.).

28. Загребин А.Е. Местная этнография в контексте финно-угорских этнографических исследований // Россия и Удмуртия: история и современность. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 450-летию вхождения Удмуртии в состав Российского государства. Ижевск: Удмуртский университет, 2008. - С. 101Ц107 (0,5 п.л.).

Учебно-методические пособия

1. Загребин А.Е. Полевая этнография: история - теория - практика. Ижевск: УдГУ, 2003. 105 с. (7,9 п.л.).

2. Загребин А.Е., Черниенко Д.А. Ученые-краеведы Удмуртии. Историко-биографические очерки. Ижевск: ИПК и ПРО УР, 2007. 138 с. (10,5 п.л./4,5 п.л.).

1 Данное обстоятельство хорошо показано в работах отечественных и зарубежных историков этнографии. См.: Токарев С.А. История русской этнографии (Дооктябрьский период). М., 1966; Его же. История зарубежной этнографии. М., 1978; Его же. Истоки этнографической науки (До середины XIX в.). М., 1978; Аверкиева Ю.П. История теоретической мысли в американской этнографии. М., 1979; Марков Г.Е. Немецкая этнология. М., 2004; Никишенков А.А. Из истории английской этнографии. Критика функционализма. М., 1986; Его же. История британской социальной антропологии. СПб., 2007; Леви-Строс К. Место антропологии среди социальных наук и проблемы, возникающие при ее преподавании // Леви-Строс К. Структурная антропология. М., 1983. - С. 305Ц339; Эванс-Причард Э. История антропологической мысли. М., 2003.

2 Академик А.М. Шёгрен // Журнал министерства народного просвещения. - 1855. - № 86. - Отд. 5. - С. 2Ц3; Депман И.Я. К истории финноугроведения в России // Сборник ЛОИКФУН. - 1929. - Вып. 1. - С. 133Ц134; Смирнов И.Н. М.П. Веске // Живая старина. - 1890. - Вып. 1. - Отд. 4. - С. 19Ц23; Niiranen T. Pioneers of Finnish ethnology // Pioneers: The History of Finnish ethnology. - Studia Fennica: Ethnologica. - 1992. - Vol. 1. - P. 35.

3 См.: Богораз В.Г. Кастрен - человек и ученый // Памяти М.А. Кастрена: К 70-летию со дня смерти. Очерки по истории знаний. Л., 1927. - Вып. 2. - С. 3Ц35; Похлебкин В.В. Переписка Н.П. Румянцева с финляндскими учеными // Скандинавский сборник. - 1962. - № 5. - С. 321Ц336; Такала И.Р. О связях ученых Туркуского университета с Петербургской академией наук в XVIII в. // Скандинавские чтения 2002 года: Этнографические и культурно-исторические аспекты. СПб., 2003. - С. 236Ц244.

4 Неслучайно в ходе определения перспектив развития отечественной исторической науки было специально отмечено, что представляется важным критический анализ современных зарубежных интерпретаций новейших этапов российской истории и положения народов и культур в России, особенно финно-угорских народов и коренных малочисленных народов Севера. Цит. по: Общее собрание отделения историко-филологических наук РАН // Новая и новейшая история. - 2008. - № 5. - С. 8.

5 Согласно принятой в науке классификации, финно-угорские народы в языковом отношении являются родственными самодийским этносам (ненцам, энцам, нганасанам и селькупам), совместно образуя уральскую языковую семью; отсюда встречающиеся в научной литературе понятия - уральские народы, уральцы и уралистика. По итогам Всероссийской переписи населения 2002 г. численность финно-угорских народов составила 2,7 млн. человек, или 1,9 % от общей численности населения страны. См.: Финно-угорские народы России. Статистический сборник. Сыктывкар, 2005; Лаллукка С. Восточно-финские народы России. Анализ этнодемографических процессов. СПб., 1997; Напольских В.В. Введение в историческую уралистику. Ижевск, 1997; Поппе Н.Н., Старцев Г.А. Финно-угорские народы. Л., 1927; Хайду П. Уральские языки и народы. М., 1985; Ancient Cultures of the Uralian Peoples. Budapest, 1976; Bartens H.-H. Die finnisch-ugrischen Minorittsvlker in Europa. Hamburg, 1998; Finnnugor kalauz. Budapest, 2001; Lallukka S. The East Finnic minorities in the Soviet Union. Helsinki, 1990; Manninen I. Die finnisch-ugrische Vlker. Leipzig, 1932; The Finno-Ugric World. Budapest, 2004; Vuorela T. The Finno-Ugric Peoples. Bloomington, 1964.

6 Domokos P. Uralisztikai olvasknyv. Budapest, 1977; Lehtinen I. Suomalais-ugrilainen kulttuuriperint ja identiteetti // Sukukansaohjelman ARKI. Castrenianumin toimitteita. - 2005. - Vol. 64. - S. 131Ц148; FinnugorЦSzamojd (Urli) regk s mondk. Budapest, 1984. - Vol. 1Ц2.; Taagapera R. The Finno-Ugric republics and the Russian State. London, 1999; The Great Bear. A thematic anthology of oral poetry in Finno-Ugrian languages. Helsinki, 1993; Zsirai M. Finnugor rokonsgunk. Budapest, 1937.

7 См.: Домокош П. История и роль международных конгрессов финно-угроведов // Congressus Decimus Internationalis Fenno-Ugristarum. Orationes plenariae. Yoshkar-Ola, 2005. - P. I. - C. 93Ц107; Основы финно-угорского языкознания. М., 1974Ц1976. Т. 1Ц3; Поппе Н.Н. Этнографическое изучение финноугорских народов в СССР // Финноугорский сборник. Труды по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. Л., 1928. - С. 27Ц76; Сануков К. Финно-угорские народы России: проблемы историографии // Finno-Ugristica. - 1998. - № 1 (2). - С. 38Ц66; Его же. Финно-угристика о финно-угорских народах России: основные этапы и тенденции развития исследований // Финно-угроведение. - 2000. - № 1. - С. 3Ц16; Финно-угорские народы России: Проблемы истории и культуры. Источники, исследования, историография // Нестор. - 2007. - № 10; Markantonio A. Uralic language family. Facts, myths and statistic. OxfordЦBoston, 2002.

8 Казанцев Д.Е. Истоки финно-угорского родства. Йошкар-Ола, 1979; Патрушев В.С. Финно-угры России (II тыс. до н.э. - начало II тыс н.э.). Йошкар-Ола, 1992; Korompay B. Finn nyomokon: Folklr, nprajz, irodalom. Budapest, 1989. - Vol. 1Ц2.

9 См.: Лашук Л.П. Проблема становления русской этнографической науки // Историография этнографического изучения народов СССР и зарубежных стран. М., 1989. - С. 8Ц36.

10 См., например: Гуя Я. Древнейшие сведения о финно-угорских народах и первые шаги в их изучении // Советское финно-угроведение. - 1987. - № 2. - С. 127Ц130; Кузнецов С.К. Успехи этнологии в деле изучения финнов Поволжья за последние тридцать лет // Этнографическое обозрение. - 1910. - Кн. 84Ц85. - № 1Ц2. - С. 76Ц113.

11 Новлянская М.Г. Филипп Иоганн Страленберг: его работы по исследованию Сибири. М.; Л., 1966; Чагин Г.Н. Шведы в Северном Прикамье в первой четверти XVIII века // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Киров, 1997. С. 202Ц206; Manaster Ramer A., Sidwell P. The truth about StrahlenbergТs>

12 Степанов Н.Н. В.Н. Татищев и русская этнография // Очерки истории русской этнографии, фольклористики и антропологии. Труды института этнографии АН СССР. - 1956. - Т. 30. - Вып. 1. - С.71Ц 84.

13 Элерт А.Х. Народы Сибири в трудах Г.Ф. Миллера. Новосибирск, 1999.

14 Weithmann M.W. Fenno-Ugrica in August Ludwig Schlzers УAllgemeiner Nordischer GeschichteФ // Finnisch-Ugrische Mitteilungen. - 1983. - Bd. 7. - S. 175Ц200.

15 Haltsonen S. J.G. Georgi suomenheimoisten kuvajana // Virittj. - 1970. - S. 155Ц164; Токарев С.А. Первая сводная этнографическая работа о народах России (из истории русской этнографии XVIII в.) // Вестник Московского университета. Историко-филологическая серия. - 1958. - № 4. - С. 113Ц128.

16 Sjgren A.J. Bericht uber die wissenschaftliche Reise zur untersuchung der finnischen vlkerschaften in Russland // Joh. Andreas Sjgren`s Gesammelte Schriften. Historisch-ethnographische Abhandlungen ber den finnisch-russischen Norden. St.-Petersburg, 1861. Bd. 1. S. 71Ц84; Лаллукка С. Наследие академика Шёгрена и некоторые задачи изучения финно-угорских народов // Финно-угроведение. - 1995. - № 1. - С. 55Ц61.

17 Castrn M.A. Nordische Reise und Forschungen. St.-Petersburg, 1853Ц1858, 1862. Bd. 1Ц12; Setl E.N. Zum andenken Matthias Aleksander Castrn // Finnisch-Ugrische Forschungen. - 1901. - Bd. 1. - S. 1Ц5; Терюков А.И. А.И. Шёгрен и М.А. Кастрен // Финляндия и Россия в XIXЦXX вв. СПб., 1998. - С. 3Ц15.

18 Karjalainen K.F. Dem andenken Anthon Regulys // Finnisch-Ugrische Forschungen. - 1909. - Bd. 8. - S. 1Ц10; Антал Регули: Календариум. Дневник венгерского путешественника-исследователя с 29 сентября 1843 г. по 5 марта 1846 г. Путешествие по России: Петербург - Урал - Петербург. Будапешт, 2008.

19 Смирнов И.Н. Наброски из истории финской культуры // Этнографическое обозрение. - 1891. - № 2. - С. 59Ц73; Его же. Значение урало-алтайских племен в образовании и истории русской народности // Вестник и библиотека самообразования. - 1903. - № 35. - С. 1379Ц1392, 1449Ц1458.

20 Jank J. A magyar halszat eredete. IЦII. BudapestЦLeipzig, 1900; Idem. Egy osztjk hztarts kiadsai s bevtelei // Nprajzi rtesit. - 1904. - Vol. 5. - Ol. 61Ц67; Kodolnyi J. (jr.) Jank Jnos a nprajztuds // Nprajzi rtesit. - 1968. - Vol. 50. - Ol. 7Ц15.

21 Сирелиус У.Т. Путешествие к хантам. Томск, 2001; Sirelius U.T. Suomen kansanomaista kulttuuria. IЦII. Helsinki, 1919; Idem. Die Herkunft der Finnen. Die finnisch-ugrische Vlkern. Helsinki, 1924; Lehtonen J.U.E. U.T. Sirelius student of Finno-Ugric Ethnology // Ethnologia Scandinavica. - 1981. - P. 14Ц16.

22 Lehtonen J.U.E. Topical observation in Finno-Ugric Ethnology in Finland // Ethnologia Fennica. - 1984. - Vol. 13. - P. 3Ц7; Karjalainen S. Ethnological Finno-Ugric research in Finland // Ethnologia Fennica. - 1984. - Vol. 13. - P. 31Ц39.

23 Haltsonen S. Theodor Schvindt. Kansatieteillija ja kotiseuduntutkija. Helsinki, 1947.

24 Lehtonen J.U.E. U.T. Sirelius ja kansatiede. Helsinki, 1972.

25 Anttonen V. Uno Harva ja suomalainen uskontotiede. Helsinki, 1987.

26 Niiranen T. Axel Olai Heikel. Suomalais-ugrilaisen kansatieteen ja arkeologian tutkija. Kuopio, 1987.

27 Branch M. A.J. Sjgren. Studies of the North. Helsinki, 1973.

28 Исключение может составить книга Карху Э.Г. Элиас Лённрот. Жизнь и творчество. Петрозаводск, 1996, а также исследование Рогачева В.И. Истоки (к проблеме историко-культурного и филологического наследия М.Е. Евсевьева). Саранск, 2002.

29 См., например: Памяти М.А. Кастрена: К 70-летию со дня смерти. Очерки по истории знаний. Л., 1927. Вып. 2; Путешествия Элиаса Лённрота: Путевые заметки, дневники, письма 1828Ц1842 гг. Петрозаводск, 1985; Шёгрен - академик Императорской Санкт-Петербургской Академии наук. К 200-летию со дня рождения. СПб., 1993; Тимофей Евсевьев: этнографические коллекции. Йошкар-Ола, 2002; Электронная энциклопедия Налимовские чтения (CD). Сыктывкар, 2005; Этнография восточно-финских народов: история и современность. К 150-летию со дня рождения профессора И.Н. Смирнова. Ижевск, 2007. Отрадным фактом стала защита диссертации на соискание ученой степени кандидата исторических наук Т.В. Киселевой Андреас Иоганн Шёгрен - основатель финно-угроведения в России. Петрозаводск, 2007.

30 Владыкин В.Е., Христолюбова Л.С. История этнографии удмуртов. Краткий историографический очерк с библиографией. Ижевск, 1984.

31 Семенов В.А., Терюков А.И., Шарапов В.Э. История этнографического изучения традиционной культуры коми. Сыктывкар, 2006; Очерки по истории изучения этнографии коми. Сыктывкар, 2007.

32 Шлыгина Н.В. История финской этнологии (1880Ц1980). М., 1995.

33 Sskilahti N. Kansa ja tiede. Suomalainen kansatiede ja sen kohde 1800-luvulta 1980-luvulle. Jyvskyl, 1997.

34 Мокшин Н.Ф. Мордва глазами зарубежных и российских путешественников. Саранск, 1993; Юрченков В.А. Взгляд со стороны. Мордовский народ и край в сочинениях западно-европейских авторов VIЦXVIII столетий. Саранск, 1995.

35 Пименов В.В., Эпштейн Е.М. Русские исследователи Карелии (XVIII в.): Очерки. Петрозаводск, 1958; Они же. Карелия глазами путешественников и исследователей XVIIIЦXIX вв. Петрозаводск, 1969.

36 Загребин А.Е. Финны об удмуртах. Финские исследователи этнографии удмуртов XIX - первой половины XX в. Ижевск, 1999.

37 Leete A. Phjarahvad antiigist tnapevani: obiugrilaste ja neenetsite kirjelduste muutmine. Tartu, 2000.

38 Setl E.N. Kansatiede, sen ala ja tehtv // Suomen suku. Helsinki, 1926. - Vol. 1. - S. 1Ц22.

39 Поппе Н.Н. Этнографическое изучение финно-угорских народов в СССР // Финно-угорский сборник. Труды по изучению племенного состава населения СССР и сопредельных стран. Л., 1928. - С. 27Ц76.

40 Sirelius U.T. Suomalais-ugrilainen kansatiede // Valvoja-Aika. - 1929. - S. 106Ц112.

41 Hmlinen A. Suomalais-ugrilaisen kansatieteen alasta ja tehtvist // Kalevalaseuran vuosikirja. - 1933. - Vol. 13. - S. 7Ц21; Idem. Suomalais-ugrilaisen kansatieteen nykyisest asemasta // Valvoja-Aika. - 1939. - S. 316Ц327; Idem. Das Gebiet, die Aufgaben und der gegenwrtige Stand der finnisch-ugrischen Vlkerkunde // Mitteilungen des Vereins fr finnische Volkskunde. - 1943. - Bd. 1Ц2. - S. 1Ц13.

42 Vilkuna K. L`ethnographie finno-ogrienne cherche sa voie // Laos. - 1951. - Vol. 1. - P. 48Ц57; Вилкуна К. О положении финно-угорской этнографии (этнологии) в настоящее время // Советское финно-угроведение. - 1965. - № 2. - С. 129Ц132.

43 Korompay B. Die finnisch-ugrische Ethnologie // Acta Linguistica Hungaricae. - 1960. - Vol. 10. - S. 131Ц142; Idem. ber vergleichende Forschungen auf finnisch-ugrischen Gebiet // Mmoires de la Socit Finno-Ougrienne. - 1983. - Vol. 183. - S. 127Ц136.

44 Valonen N. Why have Finno-Ugric Ethnology? // Ethnologia Fennica. - 1981. - Vol. 11. - P. 3Ц5.

45 Gunda B. Die Bedeutung der Kultur von finnisch-ugrischen Vlkern in der eurasischen Kulturentwicklung // Congresus II Fenno-Ugristarum. Helsinki, 1965. - Pars II. - Acta Ethnologica. - S. 163Ц167.

46 Peterson A. Zur finnougrischen Volkskunde. Tallinn, 1985.

47 См.: Byron R.F. Ethnography and Biography: On the Understanding of Culture // Ethnos. - 1992. - Vol. 3Ц4. - P. 169Ц182.

48 См.: Лаллукка С., Чагин Г.Н. Письма Севери Нюмана из Восточной России // Вестник Удмуртского университета. Серия: История. - 2005. - № 7. - С. 232Ц249; Kunze E. Aus Gebrauch der Grnderzeit der Fenno-ugrisik. Unbekannt gebliebene Briefe von M.A. Castrn, A. Ahlqvist und F.J. Wiedemann // Mmoires de la Socit Finno-Ougrienne. - 1962. - Vol. 125. - S. 253Ц262; Djupedal K. Personal letters as a research source // Ethnologia Scandinavica. - 1989. - Vol. 19. - P. 51Ц63.

49 Kecskemti I. Suomalais-Ugrilaisen Seuran Arkisto ja Julkaisut vuoten 1968 // Journal de la Socit Finno-Ougrienne. - 1970. - Vol. 69. - S. 1Ц62.

50 См.: Bringus N.-A. Ethnologische Bildforschung // Ethnologa Europea. - 1981. - Vol. 12. - № 1. - S. 6Ц15; Lehtinen I. Agathon Reinholm - suomalainen taiteilija sukukansojen parissa // Suomen Museo. - 2004. - Vol. 111. - S. 47Ц60.

51 Suomalais-ugrilaisia kokoelmia Venjn museoissa - Finno-ugrian collections in RussiaТs museums / Toim. Ildik Lehtinen. Helsinki, 1999.

52 Lehtonen J.U.E. Some Aspects of the Study of the History of Ethnology // Ethnlogia Fennica. - 1973. - Vol. 1Ц2. - P. 49Ц53.

53 См.: Алексеева Е.В. Диффузия европейских инноваций в России (XVIII - начало XX в.). М., 2007; Смагина Г.И. Петербургская Академия наук и провинциальные любители наук в XVIII в. // Вопросы истории естествознания и техники. - 2007. - № 2. - С. 121Ц139.

54 См.: Барг М.А. Эпохи и идеи: становление историзма. М., 1987.

55 В этом отношении я солидаризируюсь с точкой зрения Г.П. Мягкова, считающего, что научная школа это не сумма личностей и их достижений, а нечто большее (Мягков Г.П. Научное сообщество в исторической науке. Опыт русской исторической школы. Казань, 2000. - С. 6.). Под этим бльшим хочется видеть устойчивую исследовательскую традицию, допускающую вариативность мнений, суждений и разночтений.

56 См., например: Gribaudi M. Biography Academic Context and Models of Social Analysis // Between Sociology and History. Essays on Microhistory, Collective Action and National-Buildings. Helsinki, 2004. - P. 102Ц129.

57 Фуко М. Слова и вещи. Археология гуманитарных наук. СПб., 1994; Его же. Интеллектуалы и власть. М., 2003Ц2006. - Ч. 1Ц3.

58 Соловей Т.Д. Власть и наука в России. Очерки университетской этнографии в дисциплинарном контексте (XIX - начало XXI вв.). М., 2004.

59 См.: Российская империя в сравнительной перспективе. М., 2004; Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. М., 2005.

60 Бахтин М.М. Автор и герой в эстетической деятельности // Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1986. - С. 9Ц25; Его же. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. М., 2000. - С. 32.

61 Барт Р. Нулевая степень письма // Семиотика. М., 1983. - С. 306Ц349.

62 Алексеев М.П. Сибирь в известиях западноевропейских путешественников и писателей. Введение, тексты и комментарии. Иркутск, 1932Ц1936. - Т. 1Ц2.

63 Лотман Ю.М. К вопросу об источниковедческом значении высказываний иностранцев о России // Сравнительное изучение литератур. Л., 1976. - С. 125.

64 См., например: Вульф Л. Изобретая Восточную Европу: Карта цивилизации в сознании эпохи Просвещения. М., 2003.

* Рец.: Этнографическое обозрение. - 2001. - № 4. - С. 149Ц152.

* * Рец.: Отечественная история. - 2008. - № 1. - С. 192Ц193.

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по разное

Blog