Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии  

На правах рукописи

  УДК 821.161.1 

Пахомова Светлана Сергеевна

ПОВЕСТВОВАТЕЛЬНЫЕ СТРАТЕГИИ В СОВРЕМЕННОЙ ПРОЗЕ (П. КРУСАНОВ, В. ШАРОВ, А. КОРОЛЕВ)

Специальность:  10.01.01  Ц русская литература

Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата

филологических наук

Санкт Ц Петербург

2012

Работа выполнена на кафедре русской литературы Федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования Российский государственный педагогический университет им. А.а И.аГерцена.

Научный руководитель	доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русской литературы Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена Тимина Светлана Ивановна
Официальные оппоненты:	доктор филологических наук, профессор, профессор кафедры русского языка Российского государственного педагогического университета им. А. И. Герцена Мартьянова Ирина Анатольевна кандидат филологических наук, редактор-переводчик ООО Прайм-Еврознак Полищук Вера Борисовна
Ведущая организация:	ГОУ ВПО Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств

Защита состоится л____ ____________ 2012аг. в __ часов
на заседании Диссертационного совета Да212.199.07, на базе Российского государственного педагогическом университете имени А.аИ.аГерцена по адресу: 199053, Санкт-Петербург, 1-я линия В.О., д. 52, ауд. 21.

С диссертацией можно ознакомиться в фундаментальной библиотеке Российского государственного педагогического университета имени А.аИ.аГерцена, 191186, Санкт-Петербург, наб. реки Мойки, 48, корпус 5.

Автореферат разослан л_______________________2012аг.

Ученый секретарь Совета

кандидат филологических наук, доцент Н. Н. Кякшто

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Реферируемая диссертационная работа посвящена исследованию повествовательных стратегий в современной прозе на примере произведений Павла Крусанова, Анатолия Королева, Владимира Шарова.

Проблема повествования на сегодняшний день является едва ли не центральной проблемой литературоведения. Это обусловлено всеобъемлющим характером данного элемента поэтики, способного проявить особенности и жанра, и стиля, и авторской позиции. Повествование, являющееся родовым свойством эпоса, его основой, можно охарактеризовать как главный способ построения эпического произведения. Кроме того, в современном литературоведении оформился взгляд, когда под повествованием подразумевается весь текст литературного произведения.  Будучи предметом нарративной (М. Бахтин, В. Тюпа, В. Шмид, Ж. Женетт, Ю. Кристева) эстетики, повествовательные стратегии имеют различные определения - нарративные стратегии, стратегии текста, текстовые стратегии, повествовательные инстанции. Под авторскими повествовательными стратегиями в диссертационном исследовании понимается способ подачи фактического материала, который избирает тот или иной автор для коммуникации с читателем как основным реципиентом текста, способ, в известной мере предполагающий предусмотренность и организованность интерпретации самой структурой текста. Иными словами, особенности авторской манеры изложения событий в тексте: как автор описывает последовательность происходящих событий, каким образом их трактует, какие событийные категории при этом оказываются центральными. Единая авторская стратегия рассматривается в диссертации  в двух ее разновидностях: в области стиля и в сфере жанра - на материале творчества Павла Крусанова, Анатолия Королева и Владимира Шарова.

Эти авторы конца 1990-х, идущие не по магистральному пути, не могут быть отнесены какому-то одному определенному направлению. Они занимают пограничные зоны, вбирая в свое творчество элементы различных повествовательных стратегий.  В их творчестве отражается влияние постмодернистской поэтики, что позволяет проследить пути эволюции отдельных ее черт, важных для развития литературы XXI века. Произведения данных авторов дают возможность изучить теоретические и эстетические основы различных систем и увидеть перспективы движения современной русской прозы. Литературоведение сегодня нуждается в интерпретации художественных феноменов современности, отдельных произведений словесности, индивидуальных  творческих систем. Проза А. Королева, П. Крусанова и  В. Шарова может быть рассмотрена  как проявление в русской литературе рубежа XX - XXI веков общих тенденций литературы постсоветского времени. Анализ творчества авторов, замеченных  критиками и литературоведами, но не ставших предметом монографических исследований, позволяет точнее охарактеризовать общую тенденцию развития русской литературы, выявить специфику новой художественной парадигмы, складывающейся в конце 1990-х - 2000-х годах на пересечении постмодернизма, модернизма и реализма, синтез элементов которых составляет их литературную стратегию.

Актуальность настоящей работы обусловлена необходимостью изучения характерных тенденций развития повествовательной структуры современных прозаических текстов, что является важным как для исследования динамики современного литературного процесса, так и для выделения специфических черт, характеризующих творчество выбранных авторов. Романы и повести П. Крусанова, А. Королева и В. Шарова - несомненно значительные явления в современном литературном процессе, многие тексты номинировались на литературные премии или же были отмечены ими. Актуальность исследований в области современной словесности связана и с анализом культурно-исторических изменений нашего времени, отразившихся в литературных произведениях.

Большинство работ, посвященных творчеству А.Королева, В. Шарова и П. Крусанова, выполнено в критических жанрах, однако критического подхода недостаточно, чтобы всесторонне отразить особенности сложных поэтических миров. Творчество этих  писателей в силу особенностей их поэтики не может быть проанализировано в рамках лишь одного из направлений, сочетает черты  разных стилей, вступает в диалог с различными жанровыми канонами. Исследовательские работы замыкаются на некоторых аспектах текстов, преимущественно в свете теории постмодернизма. Таким образом,  новаторство данной диссертации состоит, в том числе, в обращении к мало изученному или не изученному вообще материалу.

Объектом диссертационного исследования является русская проза конца XX - начала XXI веков.

Предмет исследования - специфика выбора повествовательных стратегий в творчестве П. Крусанова, А. Королева, В. Шарова.

В качестве материала исследования избраны произведения рубежа ХХ-XXI века, позволяющие обосновать разнообразие повествовательных стратегий обозначенных авторов и определить генезис тенденций современной литературы в избранном аспекте. Такими текстами стали повести Гений местности и Голова Гоголя, романы Быть Босхом и Stop, коса! А.Королева; романы След в след, Репетиции, До и во время, Воскрешение Лазаря, Будьте как дети В. Шарова; романы Укус ангела, Бом-бом, Американская дырка и Мертвый язык П. Крусанова. Для анализа выбраны тексты, представляющие эстетическую доминанту в разные периоды творчества прозаиков, прошедших длительный путь эволюции.

Цель исследования - рассмотреть специфику повествовательных стратегий А. Королева, В. Шарова, П. Крусанова с точки зрения их взаимоотношения с постмодернистской парадигмой как ведущей для прозы последних десятилетий и выделить пути ее преодоления.

Данная цель достигается путем решения следующих задач:

1. Выявить специфику основных стилевых стратегий прозы рубежа ХХ-XXI вв. в их диахроническом (в контексте исторического развития русской литературы) и синхроническом (в сопоставлении с друг с другом) аспектах.

2. Рассмотреть функционирование прозы А. Королева в рамках постмодернистской парадигмы художественности и выявить пути ее преодоления.

3. Проанализировать стилевые принципы прозы П. Крусанова в рамках взаимодействия с  поэтикой постмодернизма; охарактеризовать своеобразие литературной группировки петербургские фундаменталисты.

4. Раскрыть особенности постреалистического метода В. Шарова,  сопоставить понимание Хаоса в постмодернизме и постреализме.

5. Установить способы и характер взаимодействия основных тенденций современной прозы в её отношении к системе традиционных жанров; выявить черты авторских жанров и продемонстрировать их реализацию в прозе А. Королева, П. Крусанова и В. Шарова.

6. Показать особенности отражения авторской историософской концепции через жанровые, сюжетно-композиционные, характерологические предпочтения.

7. Выявить черты неомифологизма в произведениях современных писателей, рассмотреть истоки, структуру и функционирование основного мифа в современной словесности.

Выбор литературных текстов, подлежащих анализу, основывается на степени осмысления и воплощения в них особенностей авторской художественной и мировоззренческой концепции. Тексты, рассмотренные в данной работе, занимают на шкале филологической ценности различные позиции от признания их в качестве классики XX века до определения некоторых текстов как миддл-литературы, совмещающей в себе черты массовой и элитарной (оценки исследователей в этом вопросе разнятся). В задачи исследования не входит проблема иерархий в современной прозе. В соответствии с обозначенными критериями выбора, в поле зрения попадают тексты, наиболее известные в различных читательских кругах. Рассматриваемые произведения хронологически охватывают последние 20 лет литературного процесса и воплощают некоторые особенности национального менталитета, актуализированные ситуацией рубежа эпох, что позволяет говорить о реализации в данных текстах представлений о мифах (эсхатологическом, литературном, историческом) русской культуры.

Методологическая основа исследования определяется его проблематикой и носит  комплексный характер. Работа написана с опорой на труды Ю.М. Лотмана, В. Топорова, М.М. Бахтина, А. Лосева, Р. Барта, В. Шмида. Основой диссертации также послужили работы по поэтике современных стилевых направлений М. Липовецкого, Н. Лейдермана, И.Скоропановой, Н. Маньковской, Н. Ивановой, О. Богдановой, И. Ильина, В. Курицына, М.Эпштейна, Б. Парамонова, П. Вайля, А. Гениса, И. Роднянской. В их работах осуществляются попытки проследить эволюцию русского постмодернизма, определить его специфику, сформулировать основные особенности поэтики отдельных писателей, установить их место в русской литературе и культуре конца ХХ - начала ХХI в.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Русская проза рубежа ХХ-XXI веков вступает в своеобразный диалог с постмодернизмом, приближаясь или отталкиваясь, подчеркивая его завершение или используя приемы Ч независимо от того, как сами её представители осознают своё к нему отношение. Именно этот диалог становится общим мотивом, позволяющим объединить прозу Павла Крусанова, Анатолия Королёва и Владимира Шарова при всей их непохожести друг на друга.
2. А. Королев придерживается стратегии стилистического и жанрового синтеза, создает выразительный образец прозы, работающей на контрастах: писатель сочетает постмодернистскую эстетику и реализм, обращается к стилистике барокко, а использование сложно сконструированного сюжета, сознательно стремящихся к вульгарности образов, иронии составляют текстовое обрамление для ряда онтологических диспутов о двойственной природе человеческих ценностей и включаются в стратегию интеллектуальной провокации.
3. П. Крусанов, будучи представителем эстетико-литературного и философского явления петербургского фундаментализма, актуализирует в общественном самосознании Имперский элемент и, обращаясь к постмодернистской технике, опираясь на некоторые содержательные положения постмодернизма, выстраивает собственную стратегию метафорического осмысления действительности, возвращения к традициям классической русской литературы, освоенным в игровом ключе.
4. В. Шаров сопрягает пафос частного существования с интересом к архетипическим структурам, к истории и мифу. Постмодернистская философия истории, устраняющая субъекта, в романах Шарова поворачивается к конкретному человеческому сознанию. Эта тенденция ведет к синтезу постмодернистской эстетики с опытом реализма в его постреалистической трансформации. Стратегия создания текста  как сложного духовно-риторического пространства, в котором мифы, архетипы и религиозные концепты берут на себя миссию управляющей формы, обеспечивает взаимодействие современных сюжетов с Традицией.
5. Для творчества П. Крусанова, А. Королева, В. Шарова характерен историософский посыл и неомифологизм как особого рода поэтика, структурно ориентированная на сюжетно-образную систему мифа (в т.ч. литературного), разновидность интертекстуальности, и тяготение к разрушению жанровых канонов, свойственное русской литературе рубежа ХХ-ХХI веков, выражающееся в  создании  авторских жанров.

Научная новизна результатов исследования состоит в том, что в диссертации впервые повествовательные стратегии современной прозы  рассматриваются на материале творчества А. Королева, П. Крусанова и В. Шарова в их совокупности. Наиболее плодотворными для исследования представляются произведения названных авторов, так как их творчество можно причислить к пограничным состояниям современной литературы, этих писателей нельзя назвать апологетами постмодернизма. Сами авторы по-разному отзываются о своей близости этой  эстетике. Тем продуктивнее и показательнее обнаружить в их творчестве наличие продолжения и развития отдельных элементов постмодернистской поэтики или соотнесенности с этой парадигмой. Каждый из анализируемых авторов представляет собой определенную тенденцию современной литературы. В.Шаров рассматривается критикой как яркий представитель постмодернизма, но при этом сам категорически отрицает эту характеристику, особенности романов Шарова позволяют говорить о стратегии постреализма; в творчестве П. Крусанова очевидно игровое сочетание постмодернистских приемов с четко обозначенной идеологической программой,  реализуемой,  однако,  в эстетическом ключе и с определенной долей иронии; А. Королев, по мысли критики, представляет собой синтез постмодернистской эстетики и реализма, знаменующий собой возвращение гуманистического измерения реальности. Анализ творчества столь непохожих авторов призван продемонстрировать многообразие спектров современной литературы, а видимая разнородность материала - раскрыть явление более разносторонне, многопланово и стереоскопично.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что впервые предпринимается попытка рассмотрения наиболее репрезентативных вариантов реализации повествовательных стратегий в прозе малоизученных авторов, в результате чего показано многообразие стратегий современной литературы, раскрывающее исследуемое явление разносторонне и стереоскопично. Делаются выводы о существовании отдельных категорий постмодернистской поэтики в современной прозе, таких, как постмодернистская игра, мир как текст, хаосмос, рассматривается стратегия постреализма как одна из разновидностей стилевого поиска в пространстве прозы рубежа веков, а также другие стилевые направления (лпсевдобарокко, трансметареализм). Кроме того, рассматривается трансформация жанровой системы в современной прозе. Выдвинутые в диссертации положения дополняют и уточняют сложившуюся систему научных представлений о прозе 1990-2000-х годов. Методика анализа художественных текстов, содержащаяся в работе, позволяет приблизиться к авторскому пониманию различных категорий в процессе исследовательской интерпретации художественного произведения.

Принцип анализа текстов несколько разнится в зависимости от специфики творчества того или иного автора. Так, в отношении прозы А. Королева и П. Крусанова оказывается возможным всесторонний анализ отдельных текстов в рамках заявленного принципа; проза В.Шарова отличается большей степенью автоинтертекстуальности, смысловой и стилистической монолитностью, поэтому целесообразным будет отсутствие выделения отдельных произведений из всего корпуса анализируемых романов и рассмотрение текстов в их совокупности с опорой на выдвигаемые положения.

Практическая значимость диссертационного исследования. Результаты и материалы исследования могут быть использованы в преподавательской деятельности: в лекционных теоретико-литературных и историко-литературных курсах, в спецкурсах и спецсеминарах по теории и истории русской литературы,  по проблемам творчества Анатолия Королёва, Павла Крусанова и Владимира Шарова. Конкретные результаты применения предложенных подходов могут быть использованы в построении школьных и вузовских учебных программ и учебных курсов по русской литературе конца ХХ - начала XXI века.

Апробация работы. Основные положения и результаты научного исследования изложены на научных конференциях: Система ценностей научного общества: ХVII Международная научно-практическая конференция (Новосибирск, РГТУ, 2011), Современная филология (Уфа, 2011), II Международно-практическая конференция (2011), II Всероссийская научно-методическая конференция: Инновации и традиции науки и образования (Сыктывкар, 2011); на семинаре профессора Ж.-Ф. Жаккара в Женевском университете в мае 2010 года и в рамках практического курса Русская литература в ФГОУ СПО Петровский колледж (в 2008, 2009 и 2010 гг.). По теме диссертации имеется семь публикаций в виде научных статей и материалов докладов,  в том числе одна публикация в рецензируемом научном издании, включенном в реестр ВАК МОиН РФ.

Структура и объем работы

Структура работы определена задачами исследования. Данное диссертационное исследование состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 347 наименования. Общий объем диссертации составил 223 страницы.

Содержание диссертации.

Во Введении даётся краткий обзор научной и критической литературы по выбранной теме, дается краткая характеристика прозы рубежа ХХ-ХХI веков, обосновывается актуальность выбранной темы; определяются объект, предмет и методы исследования,  его цель и задачи; характеризуется научная новизна, теоретическая и практическая значимость; формулируются положения, выносимые на защиту; сообщаются сведения об апробации работы и её структуре.

Глава 1. Стилевые разновидности повествовательных стратегий в современной прозе.

Раздел 1.1. Многослойность повествовательных подходов и выход за пределы постмодернистской парадигмы в прозе Анатолия Королева.

В начале XXI века в творчестве ряда писателей происходит возвращение в парадигму традиционализма, однако понимание искусства как свидетельства об истине сегодня обогащено постмодернистскими экспериментами последних десятилетий. Появляется ситуация сосуществования игрового начала на уровне приема с осознанием ответственности за слово: центральной направленностью значительной словесности становится содержательно серьезное, нерелятивное устремление к подлинности бытия. К писателям, чья проза обладает подобными свойствами, и относятся А. Королев, П. Крусанов, В. Шаров.

А. Королев является значимой фигурой современного литературного процесса: он отличается от других представителей русского постмодернизма большей эстетической глубиной в сочетании с отсутствием поиска потусторонних объяснений явлениям реальной действительности и элементами черного юмора. Королев, используя стратегии стилистического и жанрового синтеза, создает выразительный образец прозы, работающей на контрастах: писатель сочетает постмодернистскую эстетику и реализм, использует стилистику барокко и выходит к иным эстетическим принципам, знаменуя возвращение гуманистического измерения реальности. Авторская повествовательная стратегия заключается  в  намеренном соединении разных типов дискурсов  (истории, мистики, литературно-художественного пласта) с наличием специфической логики событий в каждой реальности.  За игрой Королева стоят серьезные вопросы: двойственная природа ценностей - сам человек, его язык, свобода, красота, добро, Бог как источник красоты и добра, но и зла одновременно.

А. Королев проходит путь от умозрительной, почти абстрактной повести про пейзажный парк Гений местности, через черную фантасмагорию Голова Гоголя, к роману Быть Босхом - биографическому, филологическому, мемуарному, дембельскому тексту, т.о.  возможно проследить путь от филологической реальности текста к реальности жизни, от приключений мысли к превратностям личной судьбы, и, дальше, к прорабатыванию детской травмы, избавлением от чувства вины из-за ухода из семьи отца и исследованием социальной и метафизической природы явления крионики как желания преодолеть смерть, обрести вечное бессмертие.

В повести Гений местности осуществляется реализация авторских ценностных приоритетов. Королев видит жизнь и как сложившийся текст, понимание которого есть его прочтение (в традициях постмодерна), и одновременно как самодвижущуюся субстанцию, в движении которой принимает участие человек. Писатель не столько осмысляет итоги эпохи модерна или уясняет, почему исторический проект Нового времени Ч в его главных, гуманистических, параметрах Ч остался неосуществленным, а дает собственные представления о гении,  эталоне красоты и идеале. Королев творчески переосмысляет утилитарно-нормативные взгляды, отстаивает свободу жизни и культуры как условие их сохранения и процветания. Королев опирается на авторитет величайших творцов русской культуры, главное место среди которых принадлежит А. С. Пушкину, а в качестве метафоры сокрытой от враждебного взора, но неизменно присутствующей в мире красоты, метафоры сохранения - вопреки трагическим обстоятельствам - лица национальной культуры использует образ волшебного града Китежа. Стиль писателя порой ироничен (однако это отнюдь не всеуничтожающая, обесценивающая ирония постмодерна). Ироническая стилистика нивелирует любой государственный пафос и четко выявляет представления о должном и не должном.

Соотношение категорий этического и эстетического,  прекрасного и безобразного находит дальнейшее развитие в повести Голова Гоголя. Королев выбирает для изображения три власти: власть новояза французской революции, власть сталинской матрицы и христианскую парадигму. Автор задает читателю онтологические вопросы об увлечении злом, творящемся в масштабах Европы не менее двухсот лет, о массовом убеждении в том, что  Бога нет, и воздаяния не будет.

А. Королев  обращается к традиции XIХ  века  и  вслед за Гоголем и Достоевским настаивает на казалось бы ушедшей из  культурно-литературного пространства в эпоху постмодерна идее ответственности литературы и писателя перед бытием. Королев обращается к проблеме власти слова. Автор ставит вопрос влияния Текста на течение  жизни и движение истории, и Гоголь оказывается виновным в кровопролитиях последних ста пятидесяти лет. Персонажи повести (Гоголь, черт, Мари Гроссхольц, Сталин и др.) - особого рода знаки, литературнные персонажи-приемы, цель которых - провоцировать читателя на интенсивную реакцию мысли. Королев демонстрирует отказ от изображения конкретного человека в пользу человеческой натуры как таковой, обращаясь к культурной традиции (например, Сталин Королева - современная интерпретация темы Великого инквизитора). Королев исследует понятие кровавая антикрасота и рассматривает процессы функционирования террора, уделяя основное внимание  этическим механизмам воспроизводства репрессивной власти с опорой на культурно-литературный контекст. Собственное авторское кредо Королев обозначает как стремление к объективности, явленной как сторонний взгляд наблюдателя. Общее восприятие мира в текстах Королева опирается на аполлоническую традицию, где по-настоящему красиво то, что гармонично, естественно, идет от Бога, а не просчитывается математически.

Авторская стратегия романа Быть Босхом расположена между двумя позициями - нравоучительной, правдоискательской традицией русской литературы и традицией интеллектуальной, элитарной литературы, искусства и философии. В стратегии писателя прослеживается тенденция к ассимиляции фантасмагорических образов И. Босха и лобыденной действительности, квазибиографического и автобиографического текстов. Соотношение воображаемого и реального в романе можно интерпретировать в терминах М.Н. Эпштейна, исследующего феномен метаболы.

Фрагменты в романе монтируются по принципу текста в тексте, описанному Ю.М.Лотманом. Мозаичная картина мира, выстраиваемая Королевым как совмещение несовместимых явлений, отвлеченной символики с использованием метафоричности и аллегории и подчеркнутого натурализма, восходит к традиции барокко и соотносится с принципами изображения средневекового художника, в чьем сознании мир отражался раздробленно, разбитым на тысячи осколков, которые вступают в непостижимые соединения.

Вслед за Босхом автор обнажает изъяны не только советской действительности, но и свои собственные, обнажая истинные цели поступков. Королев-автор критичен в отношении своего биографического героя,  главная проблема которого - его принципиальный эстетизм и  эскапизм. Роман о художнике мучительно не пишется лейтенантом К. до тех пор, пока герой оберегаем собственным отстранением. В пространстве Быть Босхом, как и в собственной биографии, Анатолий Королев демонстрирует стратегию создания центробежного жизненного сценария: бегство как жизненную задачу, прорыв из тесного мира провинции или зоны к мировому культурному наследию и к подлинной свободе. Этот сценарий воплощается лишь в случае реализации основной максимы творчества Королева - не отворачиваться. Роман Быть Босхом, как и предшествующие тексты, -  рефлексия на взаимодействие добра со злом не столько в отдельной выбранной  судьбе (биографии), сколько во всем мироздании. Текст Быть Босхом порывает с воспитательной традицией страданий, закрепившейся в русской литературе. Опыт дисбатовской жизни в Бишкиле и размышления над картинами Босха доказывают, что неиссякаемый источник зла на земле - человек.

В романе Быть Босхом и последнем тексте Stop, коса! по типу мироощущения, ведущим повествовательным стратегиям и способам художественно изображения мира Королев оказывается близок к барочной манере творчества. Вслед за Н.Ивановой, используется термин псевдобарокко, отсылающий к исходному варианту стиля, вне  специфики его трансформации и эпоху постмодерна. Прозу Королева сближает с барокко установка на новизну как высшую ценность, нарушение равновесия и цельности стиля, соединение высокой аллегории с низовыми формами, игра как стремление высвободиться от давления действительности. В основе представлений, определивших суть барочной стратегии А. Королева, лежит понимание многосложности мира, его глубокой противоречивости, драматизма бытия и предназначения человека.

Stop, коса! вписан в актуальный дискурс смерти и строится вокруг осмысления проблемы бессмертия и его тревожных последствий. Писатель заключает серьезное философское содержание в гротескных, пародийных, смеховых, китчевых формах, осмеивает стереотипы массового современного сознания, и выявляет тайные импульсы коллективного бессознательного при столкновении со смертью. В романе происходит наложение жестко выписанной реальности недавнего советского прошлого, постсоветского настоящего, текстов сказок Шарля Перро, мифологии шумеров. В текстовое единство разные пласты позволяет скрепить поединок героя со смертью. Для каждой из линий писатель выбирает свою повествовательную стилевую стратегию (гротескно-пародийную, сниженную, наполненную массово-литературной событийностью; реалистическую с углубленным психологизмом; фантастическую). Важным свойством текста Королева является фрактальность (вариация повторяющегося мотива - фрагмента иного текста, иной мысли).

Снятие напряжения наиболее драматичных моментов встречи со смертью осуществляется за счет обращения к элементам массовой культуры (в том числе популярного кинематографа: обыгрывание кинематографической метафоры и монтажная стилистика входят в стратегию Королева) и использования элементов черного юмора. Комически-сниженный план обязательно нужен Королеву как отражение современного отношения к смерти и к любой серьезной категории в эпоху постфилософского общества и массовой культуры. Для объединения контрастирующих элементов Королев использует стратегию коллажности, непосредственно связанную с доминантой клипового мышления. Стратегия Королева включает выстраивание системы зеркал, многообразно преломляющих проблему и позволяющих видеть смерть в отражениях, опосредованно. Это позволяет писателю уйти от прямой оценки, заставить воспринимать текст с позиций выразительности,  многозначности, сохраняя при этом интонацию вопрошания как следствие  понимания всей сложности исследуемой темы.

Принимая игру текстами как главное событие своих произведений, Королев делает ставку на глубину подтекста. Автор, прибегая к постмодернистским приемам, настаивает на противоположной постмодернизму идее об ответственности художника слова. Королев не приемлет механику игры цитат, на которой строится постмодернистский текст. Сам момент игры, присутствуя, сохраняет статус священного, возможно - эзотерического, действа,  абсолютно лишенного иронии.

Раздел 1.2 Стилевые принципы прозы Павла Крусанова в рамках явления петербургского фундаментализма.

Сегодня все чаще в авангардистской среде возникают романы и повести, обладающие всеми признаками радикального авангардизма и постмодернизма Ч и при этом имеющие определенную цель, сверхзадачу, и четко выраженную идеологию, способную стать объясняющей системой в обстоятельствах неприятия реальности.

П. Крусанов (наряду с Н. Подольским. С. Носовым, А. Секацким, В. Рекшаном, С.Коровиным) принадлежит к основателями философско-социального литературного движения петербургских фундаменталистов, в котором ведущей является установка на возрождение глубинной традиции в культуре. Для писателей фундаментом являются здравый смысл, право на непредвзятое мнение, право называть вещи своими именами, осмысленная широта жеста и величие порыва. Фундаменталисты стремятся к актуализации в общественном самосознании имперского элемента, т.к. неофундаментализм осознает себя явлением великой Империи Ч империи духа, достойной великодержавных заявлений и великодержавных действий. Авторы-фундаменталисты вписывают себя в единый литературно-культурный контекст, состоящий из художественных текстов, интервью, манифестов, публичных акций,  т.о. выходят за пределы собственно литературных явлений в поле общественно-исторического и идеологического контекстов  и демонстрируют стремление к прямоговорению, желание предъявить читателю облик, не скрытый за маской.

Единогласно причисленный критиками к писателям-постмодернистам в 2000-е гг., Крусанов, используя постмодернистскую технику, выстраивает картину текстовой реальности на иных основаниях. С другой стороны, писатель говорит и о современном кризисном состоянии реализма, который не выдерживает конкуренции с освободившимся от рамок позитивизма новым мифом, реализованным в самых разнообразных вариантах: как латиноамериканский магический реализм, как метафизический реализм Ю. Мамлеева, как балканская магия реальности. Канон реализма слишком узок для повествовательной стратегии прозаика, ставящего своей целью метафорическое осмысление действительности, попытку удивить мир предъявленной рукописью.

Идею синтеза стратегий постмодернизма и реализма (однако в иной разновидности, нежели у А. Королева) предлагает Н. Иванова, называя это явление лтрансметареализм, а в качестве формально-смысловых параметров этого литературного феномена, развившегося в творчестве Д. Бакина, О.Ермакова, В.Маканина, предлагает следующие признаки: развертывание текста как единой многоуровневой метафоры. интеллектуализация эмоциональной рефлексии, проблематизация проклятых вопросов русской классики.  Преодолевая постмодернистскую ситуацию, трансметареализм вбирает то, что наработано постмодернистами, Ч интертекстуальность, иронию, игру, но подчиняет все эти усвоенные и преодоленные элементы сверхзадаче. Используя различные постмодернистские приемы и опираясь на некоторые содержательные положения постмодернизма, П. Крусанов  выстраивает собственную стратегию возвращения к традициям классической русской литературы, освоенным в игровом ключе, несмотря на серьезность комплекса идей группировки.

Петербургские фундаменталисты необыкновенно органично соединили в себе респектабельность вполне солидной культурной организации со скоморошеством и юродством как своеобразными игровыми практиками. Петербургские фундаменталисты  и П. Крусанов, в частности, реализуют игровую стратегию на самых разнообразных уровнях: это игра с известными личностями, историческими фигурами, литературными персонажами, с мировой мифологией, с различными концептами и архетипами, в меньшей степени - с языком (на уровне стилистики), игра с жанрами. Т.е. литературная группировка включает в область задействованных элементов всю мировую культуру и литературу, все наследие философской мысли человечества. При этом П. Крусанов в трилогии Триада, состоящей из романов, не связанных ни сюжетно, ни сквозными персонажами (романы Укус ангела, Бом-бом, Американская дырка), а по гегелевскому принципу тезиса-антитезиса-синтеза, и в романе Мертвый язык проходит путь очевидной идеологической эволюции: от соответствия канонам постмодерна к выходу в иную эстетику.

В основе романа Укус ангела - игровая стратегия воссоздания могущественной Российской Империи. Автор романа действует вполне в рамках постмодернистских традиций, когда персонажами произведений (а не только материалом для рефлексии) становятся основополагающие интеллектуально - философские и культурологические понятия и категории. Писатель играет с уже существующими текстами, насыщая свой роман реминисценциями и ассоциациями. Текст написан в интерактивном ключе: читать главы можно в любом порядке.

Основной авторской целью является исследование механизмов функционирования имперского пространства и поведения человека в этом пространстве. Главным действующим лицом романа оказывается не Иван Некитаев-Чума и его путь завоевателя, а Небесная Империя как таковая, ее эстетика. Пространство, в котором разворачивается действие, само по себе героично, и Иван - лишь носитель имперского духа. С опорой на постмодернистскую эстетику строит Крусанов теоретическое обоснование прихода Некитаева к власти, и особенно важным становится понятие Хаоса. Империя в романе П. Крусанова также показана не как противоположность хаоса, а как его продолжение - локализованный и персонифицированный хаос. Трактат о хаосе Петруши Легкоступова как знаке времени может быть определен как смысловое и структурное ядро романа. Как хаос предстает в романе и История, в этом хаосе потенциально присутствуют и творящее, и разрушительное начала, утверждающие принцип открытости, многовариантности исторического процесса.

Стилистическая стратегия Крусанова в романе Бом-бом, кроме преодоления принципов постмодернизма, включает также и совершенно особое качество стиля текста на уровне языка, не менее ценное, чем смысловое наполнение романа. Общий композиционный принцип романа Крусанова таков: стилистика нечетных глав соответствует той эпохе, в которой разворачивается действо, русская история оказывается историей рода Норушкиных, написанной в образах и на языке определенного времени. Перемещаясь между темпоральными сферами, Крусанов создаёт речевые характеристики персонажей сообразно периоду и месту действия. Бом-Бом принадлежит области литературного дизайна, является эталоном стилистики и стилизации. Писатель совмещает в пределах одной фразы прозаические, бытовые элементы с поэтическими деталями, достигая этим нивелирования пафоса и одновременно повышая ценность лирического компонента прозы.

Метафорическая стратегия авторского дискурса, кроме свойственной трансметареализму общей многоуровневой метафорической структуры текста, проявляется в метафоричности названия, в организации проблематики каждого произведения вокруг какой-либо метафоры. В романе Бом-бом это метафоры - муравейника или улья - как образа жизни,  подчиненной воле зова, общему роевому началу, как Судьбы. Андрей Норушкин - герой идеальный, олицетворяющий творческую свободу человека в его выборе и ответственность за осуществленный выбор  и имеющий силы принять уготованный ему жребий. Однако и в исследовании самого понятия Судьбы, Крусанов продолжает придерживаться игровых принципов организации текста по законам алеаторической игры, основанной на  случае, жребии, шансе, поэтому текст издается двойным тиражом с разными вариантами финала. Писатель настаивает на важности общечеловеческих ценностей (Дома, Семьи, Рода, Родины), вне зависимости от того, в какой временной и культурный пласт они помещены. Автор в Бом-боме выстраивает ценностную цепочку в традициях русской классики, а текст демонстрирует случай прямого авторского говорения. Тем самым происходит обращение современного литературного процесса  к тем истокам, из которых он вышел.

Художественная сторона романа Американская дырка имеет важную особенность: в нем замысел подчиняет себе другие аспекты текста, что выражается в некотором прагматизме, замкнутости на групповой мировоззренческой программе - т.е. Крусанов предстает в нем более идеологом, чем живописцем. В романе планомерно завершается создание образа нового мира как следующей стадии, должной прийти на смену современности. Этот эстетический образ, определенный В.Н. Топоровым как основная мифологема русской литературы начала XX века,  всегда возникает на стыке столетий. Создание образа нового мира происходит в романе в тесной связи с изучением и презентацией целого круга философских и политических идей. Эти принципы связаны с понятиями консерватизм, консервативная революция. Также в романе важное место занимает понятие политической корректности, а точнее ее нынешней травмированности, актуализированное М. Липовецким. Крусановым осуществляется развенчание либеральных американских идей, в том числе гуманизма как взаимовыгодного и негласного соглашения существ, ориентированных на массовую систему ценностей. По мнению фундаменталистов, необходимо хотя бы через катастрофу выйти из статического состояния в области политики, литературы, культуры и создать новую модель человека и общества. Критика Америки и американского образа жизни становится поводом для проповеди определенного жизненного принципа, воплощенного в героях.

Одной из тенденций в литературе рубежа веков становится изображение героя, не соответствующего эпохе, не представляющего собой идеальное ее отражение, а преодолевающего ее, производящего утопии, идеи, смыслы - т.е пытающегося преобразовать реальность. В такой роли появляется в Американской дырке Капитан. Это не сверхчеловек ницшеанского типа: вместо холодного величия он предпочитает радостное сотворчество с Богом на равных правах. Однако Капитан, по Крусанову, не идеальный человек будущего, он - необходимый инициатор, катализатор трансформации. Как идеальный человек будущего может быть рассмотрен ученик-соратник Капитана Евграф Мальчик, не являющийся ни консерватором, ни ярким прогрессистом, а опирающийся на объективность, в которой проявляются Дух и Традиция как Вечное, как возвращение к вневременному Истоку.

В романе Мертвый язык Крусанов продолжает развитие идеи необходимости преображения современности, для характеристики которой использует неологизм бублимир. Современность Крусанова - лобщество зрелища, лобщество спектакля необарочного типа, где любое событие воспринимается как простая условность, символ. Роман представляет и художественный протест против идеи постмодернистского искусства в его западном варианте, демонстрирующего величайшую несерьезность. Эта мысль зафиксирована в форме создания реального театра, способного противостоять бублимиру силой внутреннего горения страсти. Выступая против общества зрелища, реальный театр вместо психологизма, мнимого существования предлагает соприкосновение с античным роком. Идея реального театра акцентирует главенство факта подлинной эмпатии, катализирующего рождение из сверхчувственного мира душа Ставрогина, который, как и ангельский укус и голос подземного колокола из предшествующих романов, есть овеществленная метафора. В самом же названии душ Ставрогина, в выборе названия текста, в ряде других элементов романа эстетически проявляется интертекстуальный диалог с Ф.М.Достоевским.

На фабульном уровне Крусанов обращается к стратегии  упрощения. Освоив технику сюжетосложения в Укусе ангела, Бом-боме, уделив меньшее внимание событийности в Американской дырке, петербургский фундаменталист практически полностью отказывается от ее акцентирования  в Мертвом языке. Подобная стратегия позволяет автору создать текст, главенствующее место в котором занимает язык: его утрата современным бессловесно потребляющим социумом, попытка обретения языка как средства сотворения новой вселенной. Крусанова интересует Язык, взыскующий подлинности существования, нуждающийся в  живом воплощении. Роман Мертвый язык и есть текст, написанный на живом языке. Так проявляется логоцентричность авторской картины мира: Крусанов презентирует слово как ипостась Бога. При этом важной  особенностью стратегии писателя по-прежнему является игровой характер решения всех философских вопросов, всепроникающая ирония, вносящая в тексты амбивалентность и нивелирующая пафос идеологической проповеди.

Раздел 1.3 Постреалистическая направленность стилевого поиска Владимира Шарова.

Шаров сознательно старается избегать включения себя в рамки какого-либо направления, подчеркивая в  публичных высказываниях, что каждый писатель интересен прежде всего своей непохожестью на других. Постмодернистская философия истории, устраняющая субъекта, в романах Шарова поворачивается к конкретному человеческому сознанию. Эта тенденция ведет к синтезу постмодернистской эстетики с опытом классического реализма в его постреалистической трансформации.

Частная жизнь осмысляется как уникальная лячейка всеобщей истории, происходит смещение акцентов с типичного на индивидуальное. Реалистическое отражение эпохи, по Шарову, упрощает единичного человека. Шаров признает достойным собеседником Бога не народ, не племя, а только единственного человека, отстаивая таким подходом ценность не временного, а универсального подхода. Подобное понимание мира соответствует повествовательной стратегии постреализма, где главное  и единственно нужное - личное. 

Народ, по Шарову, тоже проще и примитивнее отдельного человека, идея национальной  идентичности - радикальное упрощение того мира и того человека, какими они были созданы. Шаров выдвигает концепцию трех историй: события в земной плоскости, соотнесение их с универсальным Библейским текстом  и третья, вертикальная история - жизнь рода. Род, где каждая отдельная личная история сохраняет самоценность, позволяет осуществить наследование жизненного опыта,  удач или неудач.

В прозе В. Шарова пафос частного существования в постреализме сопрягается с интересом к архетипическим структурам, к истории и мифу. Герои заново переживают изолированные мифы творения, грехопадения, изгнания по текстам Священных Книг. Автор через человека пытается постигнуть хаос, понять алогичные законы и найти в них телеологическую связанность Ч то, что могло, бы стать целью и оправданием единственной человеческой жизни, окруженной обстоятельствами хаоса. 

Повествовательную стратегию постреализма с модернистскими стратегиями роднит восприятие мира как хаоса, а с реализмом Ч стремление к постижению глубинных взаимоотношений между человеческой душой и окружающим ее миром. Постреализм - это экзистенциальный  реализм, с его идеей личной ответственности, идеей свободы, требующей индивидуальной проверки и примерки, идеей связанности и убежденностью в незавершимости и неразрешимости поединка личности с хаосом. Главное же, что заимствовал постреализм в поэтике постмодернизма, это паралогические компромиссы, которые играют роль механизмов саморегуляции не только хаографического текста. Шаров не склонен апологизировать хаос, он пытается найти тот нравственный, человеческий смысл, которым хаос русской истории ХХ века самоорганизуется.

Общим предметом осмысления для писателя является непроработанная память об исторических  катастрофах, что соотносится с концепцией травматического письма, разрабатываемой М. Липовецким. Историческая травма отрабатывается Шаровым практически во всех текстах: травма времен раскола -  в Репетициях, советская травма и опыт революции - в Воскрешении Лазаря, След в след, Старой девочке, Будьте как дети и Репетициях. Источник травматического письма для прозаика еще и  гражданская война (в Воскрешении Лазаря).

Другой трагический момент в истории России, концептуально значимый для Шарова, - идеологизированность преподнесения исторических событий при одновременном наличии множества архивных документов. По этой причине исходной точкой движения каждого романа оказывается рукопись. Новые обертоны традиционной для писателя вере в сверхъестественное значение всякого рода документов и рукописей дает простая фабульная идея синодика, реестра, каталога людей, на которую накладываются повествовательные приемы Шарова. Так обыгрывается тема русского литературоцентризма, власти текста над человеком. Пространство прозы Шарова подвержено всеобщей амнезии, с которой герои борются, вспоминая, записывая,  восстанавливая разрозненные архивы, тем самым воскрешая умерших близких, но не так, как планировал Николай Федоров (этот философ часто становится для Шарова фигурой игрового переосмысления), а иначе, особым авторским способом след в след, так обозначает и масштаб повествования, и наследование как важный принцип собственного письма, традиционный для русской литературы.

Историк по образованию, Шаров в своей прозе опирается именно на реальные исторические детали, которые могут показаться сегодня совершенно безумными,  следовательно,  остаются в стороне,  предоставляя место усредненным результатам. Однако именно алогичные, странные факты для писателя наиболее показательны, неслучайны. Деталь  превращается в  структурно значимый текстообразующий компонент.

В соответствии с принципами  постреализма Шаров выстраивает образы  героев (напр., Федорова, Сталина,  старицы Дуси) своих текстов так, что сама его структура предполагает амбивалентность эстетической оценки. Двуплановость, двунаправленность проявляется и во взаимопроникновении типического и архетипического как принципе структурирования художественного образа. В. Шаров никогда не подвергает сомнению существование реального мира как объективной данности. Автор сочетает детерминизм с поиском внекаузальпых (иррациональных) связей, парадоксально совмещает почти архитектурную четкость исторического сюжета, хотя и абсурдного, высокую интеллектуальную связность образов с доверием к звуковым метафорам, инерции ритма, к интонационным отголоскам, понимаемым как инструментарий интуитивного нащупывания связей между человеком и миром, между существованием и бытием.

Постреализм В. Шарова опирается на идею классического реализма - устремленность к постижению всего спектра связей между человеком и миром. История и  личность, свобода  и власть, добро и зло, человек и время,  человек и Бог - ряд классических категорий, выстраивающийся в романах. Своими произведениями Шаров возвращает в отечественную культуру те нравственные координаты, которые определяли духовную суть русской литературной классики, но были сначала подвергнуты скептической ревизии модернизмом и авангардом, а затем были вовсе вытеснены соцреалистической прагматикой.

юбовь у В. Шарова выступает как доминирующий способ реализации эпистемологических интенций героев и как единственная непреходящая ценность в нестабильной реальности оказывается сильнее любых характеристик (социальных, пространственно-временных, возрастных и проч.).

В сущности, романы В. Шарова демонстрируют столкновение двух духовных стратегий: постмодернистской (М.Ремизова, Б. Парамонов, М. Липовецкий) и классической (в характеристике В. Топорова, Е. Степанян, А. Секацкого). С одной стороны, в текстах, казалось бы, есть те же постмодернистские приемы, которые можно наблюдать у Королева или Крусанова: нелинейное движение текста, понятие Хаоса, специфический характер восприятия истории; с другой Ч вера в преодолимость хаоса через приобщение к предзаданным высшим истинам. Суть осознанного взаимодействия этих различных систем составили, во-первых, спор о самых фундаментальных категориях и ценностях: о природе человека, о смысле жизни, о судьбах рода людского и силах, управляющих историей, и, во-вторых, мучительные метания между безысходным отчаянием и упорными поисками основ бытования человека в мире. Так постреализм Шарова избирает некий третий путь, в известной степени снимающий противостояние постмодернистской и традиционалистской, (в том числе и реалистической) стратегий, но не примиряющийся ни с той, ни с другой.  Верую, ибо абсурдно!Ч вот внутренний закон этой прозы, нацеленно прозревающей в глубине хаоса смыслы, дающие человеку трагическое оправдание его страшной жизни. Именно потребность ответить на вопросы этого типа и породила третий вариант нынешней постреалистической прозы Ч вариант собственно диалогический.

Произведения В. Шарова, П. Крусанова, А.Королева  элементами своей поэтики связаны с постмодернизмом, но та логика, та системная связь, которая и объединяет эти элементы в художественную целостность, для постмодернизма абсолютно не характерна. Постреалист Шаров остается верен традиции классического реализма в том отношении, что он ищет смысл в исторических событиях, но не утверждает единственную точку зрения,  один верный ответ, а ставит на первое место именно процесс поиска ответа.  Повествование Шарова избегает интонации прямой философской проповеди,  не допуская упрощения огрубления живой философской пластики романных образов, психологических коллизий, сюжетных решений.

Предельно обостренное сознание опыта кровопролитий, взлетов и падений колоссальных империй, социальных катастроф, ежедневно угрожающих жизни и обнаживших онтологический хаос как универсальный вселенский закон, вынуждает современных писателей самым настойчивым образом искать константы бытия. Для А. Королева такая константа - творчество и гармония, для П. Крусанова - Россия-империя, где человек имеет достоинство и гордость, для В. Шарова - память, сохраняющая родовую цельность и объединяющая человечество. Всепроникающая релятивность постмодерна оборачивается возвращением к потребности ориентира,  статических ценностей, Абсолюта при сохранении ценности отдельной человеческой личности, ответственной за свой выбор. Диалогические отношения между этими полярными противоположностями и определяют внутренне напряженное бытие такого Абсолюта. Отсюда следуют и другие существенные особенности творческого метода Шарова. Возникающая на основе взаимопрорастания современности и мифа единая модель мира носит трансисторический характер Ч но это преодоление ограниченности историзма социального толка и возвышение к историзму иного масштаба, в котором жизнь человека предстает в координатах судеб человечества и в системе общецивилизационных, общекультурных, общечеловеческих ценностей.

Таким образом В. Шаров, А. Королев, П. Крусанов  встраиваются в традицию - каждый по-своему, встают в один ряд с модернизмом серебряного века, с текстами Булгакова, Ахматовой, Шаламова, Пастернака, Солженицына. Возможно, отсюда проистекает невключенность писателей в постмодернистские монографии или же включенность на основе анализа только некоторых аспектов их творчества  с большой долей субъективности исследователей. Писатели выходят в своих произведениях за пределы литературы - в пространство философии, культурологии, литературоведения и таким образом преображают литературу, укрупняя ее проблематику, давая более масштабный срез бытия, обогащая язык, в том числе язык смыслов. Возникают новые гибридные формы, всё новые модификации постмодернистского сверхъязыка. Пафос наиболее значительных произведений этого типа составляют поиски пути - через отрицание неприемлемого, критическое усвоение духовного опыта прославленных и малоизвестных мыслителей, обретение способности к нелинейному, многомерному культуро-философскому мышлению, открытие многоликости, многозначности, динамичности мира.

Глава 2.  Жанровые разновидности повествовательных стратегий.

Ситуация постмодерна в культуре вдохнула новую жизнь в лизносившиеся эстетические системы, активизировала их взаимодействие, запустив механизм разветвляющейся эстетической комбинаторики, проявлением чего  является и жанровое обновление литературы. Наиболее удачным термином для описания данных процессов представляется термин жанровая стратегия, который используется такими исследователями, как Н.Л.Лейдерман, М.Н.Липовецкий, Н.В.Барковская, Н.Д.Тамарченко, В.И.Тюпа, С.Н.Бройтман в том случае, когда наблюдается взаимодействие и взаимопроникновение различных жанровых моделей и сознательное обыгрывание их автором. Под жанровой стратегией понимается сознательное и концептуальное использование автором преимущественно формальных признаков того или иного жанра для решения как авторских идеологических задач, так и художественных задач, связанных с самим жанром (исследование природы и истории жанра). В диссертационном исследовании внимание останавливается на стратегии использования двух крупных форм историософского и неомифологического романа, одновременно представленных в творчестве В. Шарова и П. Крусанова. Для творчества писателей характерен неомифологизм как особого рода поэтика, структурно ориентированная на сюжетно-образную систему мифа, разновидность интертекстуальности. В качестве одного из важнейших текстопорождающих мифов национальной культуры П. Крусанов  создает государственный миф. Общая жанровая повествовательная стратегия В. Шарова предстает как создание авторского жанра романа-комментария с притчевым началом. В прозе А. Королева анализу подвергается синтетическая жанровая стратегия, рассмотрение авторского жанра апории,  выделение элементов биографического романа, романа о художнике. Также  в главе идет речь о дембельской прозе, филологической прозе, литературе существования и затрагивается интермедиальная повествовательная  стратегия  с целью выяснения степени проницаемости  жанровых границ  между искусствами.

Раздел 2.1. Жанровые эксперименты Анатолия Королева.

Повествовательные стратегии А. Королева во многом обусловлены жанром, а не замыслом как таковым, это, по авторскому определению, свободные игры ума (из личного письма диссертантке. 2011. 6 мая). Повесть Гений местности обнаруживает сознательную установку на многослойность авторских жанровых стратегий: художественно осмысленной хроники парка; повествовательных новелл, как документально подтверждённых, так и вымышленных; авторских эссе на исторические, культурологические, литературоведческие темы. При этом текст цитатен в своей основе: в размышлениях об истории и России писатель опирается на суждения философов и писателей, разнообразные мемуарные, документальные, научные материалы. Центральное место в полижанровой стратегии Королева занимает так называемый Knstlerroman, то есть роман о художнике. Писателем рассматривается проблема сущности художественного дара, искусства в его соотношении с реальностью - выдвигает на первый план героя с творческими (жизнестроительными) амбициями (поэта, художника, создателя парков). В тексте это фигуры гениального неитальянца, человека-кузнечика Антонио Кампорези и Осипа Сонцева. На примере парка в руках Сонцева Королев реализует собственную аксиологическую систему, раскрывает представления о мере, свободе, эталоне,  идеале.

В повествовательных новеллах Королев раскрывает понятие концепта Genius loci, известного еще с античных времен, понятие, характеризующее исключительную степень творческой одарённости человека Королев создает ситуации столкновения человека с онтологией, гением местности, которые ставят проблему наличия в природе метафизической силы, воздействующей на человека. В понимании сути Genius loci важным является концепт Пустоты. Эта категория в повести Королева приобретает отличную от постмодернистской  направленность: она работает на контрасте с барочной наполненностью текста, оставляя лакуны для читательского сотворчества.

Жанровая классификация текста Голова Гоголя А. Королева неоднозначна. В структуре Головы Гоголя видны черты философских повестей, в основе которых лежит приключение мысли о природе свободы и насилии как ее тени. Королев сознательно обращается к вольтеровской традиции, когда герой Ч абсолютно авторская мысль, свободно движущаяся через различные пронстранства. Вся повесть построена вокруг тезиса Фомы Аквинского, в знаменитом трактате Сумма теологии так разрешившего проблему существования зла при Божьем промысле: Бог попускает зло в силу своей благости. Зло не исходит от Бога, но попущено им. А. Королев разворачивает монологи, не дающие конечных ответов, но поднимающие карамазовские вопросы вновь уже в условиях конца ХХ века, пережившего победы зла и извращение красоты. При этом Королеву вообще не свойственен интерес к анализу механизмов функционирования социума или к отдельно взятой человеческой судьбе. Он ведет прямой диалог с Создателем, исследует зарождение и развитие идеи, то есть действует в ином масштабе. Писатель выбирает ситуацию, заведомо не имеющую решения, находит моральный тупик, выбирает из ноосферы некое проблемное мнение, общепринятое правило и вскрывает противоречия, т.е. отыскивает сюжетную катастрофу или апорию. Королев решает сложнейшие нравственно-философские уравнения. В центре авторского внимания - категории добра, зла, свободы, красоты и т.д. Поэтому жанр Головы Гоголя может быть определен именно как апория.

В романе Быть Босхом Королев вступает в диалог с традициям разнообразных жанров, что создает сложную, многослойную структуру текста. Автор использует автобиографическую жанровую стратегию, обращается специфическому жанру литературы существования, жанру лагерной повести (или романа), традиций дембельской прозы и филологической прозы с использованием интермедиальной стратегии, в  рамках которой осуществляется включение экфрасисных элементов в общий пласт повествования. Структура роман в романе осложняется включением во внутренний текст описания и интерпретации текстов живописи.

В первом сюжете - документальном дискурсе (жизнь лейтенанта Анатолия К. в советском дисбате образца начала 1970-х годов) Королев в целом следует традиции жанра романа с биографией: он воссоздает реальное вхождение в лагерно-армейскую систему. По тематике и стилистике биографический текст романа А.В. Королева совпадает с современной неонатуралистической прозой (лчернухой), но уравновешенной культурологической, искусствоведческой рефлексией. Здесь Королев наследует традиции изображения лагерной жизни и в то же время актуализирует понятие дембельской прозы,  в которой фотографическая точность  ситуаций, документальность  являются для автора поводом  к разговору об иных, далеких от армейского быта вещах. Потребность высказать правду, найти ее социальное обоснование,  апеллирование к вечным вопросам,  философское осмысление советского армейского хронотопа.

       Второй сюжет, фикциональный пласт - роман в романе - процесс написания романа-биографии Корабль дураков, чье название отсылает к жанру литературы Возрождения под условным названием Корабли дураков (Narrenschiff). Содержанием этих текстов было великое символическое плавание экипажа Корабля дураков, состоящего из вымышленных героев, из олицетворенных добродетелей и пороков или социальных типов. Лейтенант К. пишет о средневековом художнике Иерониме Босхе как знак протеста против армейского быта: Биография Босха выдумана автором как протест против сталинского культа фактов. В эпизодах судьбы молодого лейтенанта-дознавателя К. отражается уродливая красота прозрений мастера Северного Возрождения, преломленная средневековьем солдатской зоны, диссидентствующий офицер уральского дисбата убегает в эстетику от жуткого быта, тогда как голландский живописец выворачивал роскошь своей жизни в видения ужаса. Королев снова обращается  к стратегии создания романа о художнике, однако жанровый канон подвергнут трансформации, которая основана на переосмыслении самой фигуры художника - жестокого творца, вершащего суд над неправедным миром, терзаемого собственными противоречиями, претворяющего свои слабости и комплексы в страшные по художественной силе картины.

       Текст частично написан в традициях мемуарной литературы. Мемуарное повествование Королева отмечено красочностью художественной прозы и публицистической пристрастностью. В этом аспекте герой книги - сложнейший процесс событийного и духовного взаимодействия личности и общества в определенную эпоху. В тексте есть и черты филологического романа, нового жанрового образования, заявившего о себе на рубеже ХХ-ХXI вв. Этот тип повествования возвращает в литературу категорию автора, нивелированную структурализмом и  постмодернистской деконструкцией.

Отдельное место в романе занимают экфрасисные элементы - искусствоведческое описание и интерпретация основных мотивов живописи Босха и его наиболее значимых картин. Эти включения формируют интеллектуально-эстетический код прочтения романа: с одной стороны, создают дополнительный ассоциативный фон восприятия сцен, а с другой стороны, погружают изображаемую реальность в пространство культуры и тем самым концептуализируют ее. Т.о. жанровая стратегия А. Королева предстает как синтетическая, интермедиальная, интегрирующая элементы различных дискурсов (филологического, живописного) в литературное произведение.

В романе Stop, коса! при раскрытии непростого вопроса онтологии смерти Королев обращается к элементам массовой культуры, тем самым с помощью экфрасисных рекламных включений расширяя поле традиционного эстетического дискурса. Реклама в  романе Stop, коса!  А. Королева выступает  не только как фон,  но своего рода кодирующий механизм современной культуры,  обозначает один из проблемных полюсов романа, она приобретает и символическую функцию: становится маркером общества потребления,  избегающего мыслей о смерти.  Герой Королева активно актуализирует укорененные в массовом российском сознании мифологемы, что характерно для современной рекламной практики. Проблемное поле романа располагается в пространстве между дискурсами популярной культуры и филологии (сюда же относится сказочный дискурс,  имеющий значение в некоторых моментах сюжета),  обозначая тем самым два альтернативных взгляда на рассматриваемую автором проблему  смерти. Королев, используя различные средства вплоть до провокативных, ищет пути обновления и расширения практик традиционного эстетического дискурса, заимствуя элементы в диаметрально противоположном ему по происхождению, внеэстетическом, рекламном дискурсе и создавая единую интеремедиальную повествовательную стратегию собственного творчества.

Раздел 2.2. Неомифологические предпочтения Павла Крусанова.

Обращение к мифу для П. Крусанова знаковое и в том смысле, что именно мифологизацию, а не следование канонам реализма петербургские фундаменталисты понимают под традицией как эстетической и этической доминантой своих произведений. Мифологизация становится главной стратегией исторического повествования П.Крусанова как одного из фундаменталистов. При этом настоящая задача крусановского мифа не в том, чтобы дать объективную картину мира; в нем, скорее, выражается понимание автором и его соратниками своего места в окружающем мире.  Романы и повести фундаменталистов - своеобразная иллюстрация, комментарии к масштабному общественному мифу, творимому петербуржцами, текстовая реализация лелеемой ими мечты об Империи - России.

В Триаде писатель движется от обыгрывания классических мифов в Укусе ангела, через создание Идеального, но несколько нереального человека в Бом-боме, к сотворению в Американской дырке того гармоничного мира, в котором мечтают жить все петербургские фундаменталисты. В художественной историософии Павла Крусанова на первый план выходит проблема воли, движение героя к решению внутренней, духовной задачи. Писатель создает драматические и одновременно оптимистические альтернативные сюжеты, раскрывающие силу и амбивалентность имперского строительства. Эта трилогия формирует определенный идиостиль Крусанова, его индивидуальную поэтику. Оригинальные художественные решения в нем связаны с идеей Империи.

       В романе Укус ангела стратегия Крусанова включает соединение мифологической архаики и элементов постмодернистской литературной традиции как средства модернистского переосмысления русской жизни. В тексте можно выделить несколько мифологических уровней: мифологические образы и архетипы, однако трансформированные, описание общего мифа, творимого идеологом великой Империи Петром Легкоступовым. Наконец, эстетика Империи у Крусанова опирается на уже сформированные в русском сознании культурные модели, связанные с определенными историческими личностями (Иван грозный, Чингисхан и др.) и ориентированные на воссоздание архетипа русской власти. Некитаев представляет собой мифологизированнный образ человека, тяготеющего к типу культурного героя (воспроизведены мотивы чудесного рождения от мертвого, инициации, инцеста), действующего в мифологизированном пространстве, в начале времени и своей деятельностью обусловливаюнщего целую культурную эпоху. Парой культурному герою  является антигерой, трикстер Петруша Легкоступов, олицетворяющий сознательное (чрезмерно рефлексирующее) начало.

Волевые характеристики Некитаева роднят его с героями трактата петербургского фундаменталиста А. Секацкого Моги и их могущества (1994): поиск сильного человека, мотивы поединка с судьбой, глобальная попытка возродить мифологическое мышление в качестве творческого синтеза - изменение действительности через Слово. Крусанов демонстрирует собственное восприятие реальности как мистической и выражает его через обыгрывание новейшего мифа - конспирологии, согласно которой человеческая история есть поле борьбы между космическими силами.

Общая картина, разворачивающаяся в романе - грандиозный миф становления  новой  Российской Империи. Крусанов создает бытийно значимую и эстетически привлекательную картины мира. Альтернативная история избирается автором в качестве объекта для неомифологической эсхатологии. Затрагивая проблемы современности, писатель выстраивает сюжет противостояния России с Западом, в котором нет мотивов русского поражения, а сам конфликт России и Запада подан как конфликт архетипический.

Неомифологическая стратегия в романе Бом-бом разворачивается в двух направлениях. Во-первых, узнаваемые Петербургские реалии в романе становятся элементами создаваемой Крусановым новой мифологии в рамках жанровой стратегии литературы существования, задача которой - актуализация частного мифа, либо мифа о своей группе, поколении, о времени и месте в нем. В Бом-боме современный питерский миф творится посредством описания коллективных встреч и совместных застольных философских споров персонажей, написанных с реальных членов группировки петербургских фундаменталистов - Коровина, Секацкого и др.

Во-вторых, это альтернативно-историческое описание рода Норушкиных, имеющего конечную и вполне определённую цель существования, с акцентированием мифопоэтического компонента: Крусанов предлагает иную версию образа культурного героя, наделенного с отличными от Ивана Некитаева качествами, и создает образ мифологического пространства. Здесь П. Крусанов использует стратегию создания своеобразной семейной хроники, генеалогического мифа. Одинаково заканчивая судьбу всех Норушкиных, автор воссоздает идею вечного мифологического возвращения, закольцованности; обращается писатель и к хтоническим (нора-Вавилонская башня, оборотни-охранники деревни Сторожиха) и архетипическим образам (Дом); создает по мифологическим законам пространство, попадая в которое все члены клана Норушкиных превращаются в первобытных, архаических людей - героев мифа.

       С помощью мифологических образов П. Крусанов предлагает единую историко-этическую и философскую концепцию современного человека и русского общества. Этот сюжет, где русский человек осознает свою миссию служения, внимает зову и возвращает  к Дому, в родовое гнездо для выполнения предназначения, апеллирует к библейскому сюжету о блудном сыне и одновременно демонстрирует вариант поведения, полярный представленному в Укусе ангела. Писатель исследует метафизическую диалектику взаимоотношений Соборного и Индивидуального, судьбы Коллектива и Личности. Т.о.Бом-бом может быть прочитан как текст о Долге и Ответственности,  решенный в мифологическом ключе.

Роман Американская дырка построен как разгадывание причины несмерти Сергея Курехина. Физическая фигура Сергея Курехина необходима П. Крусанову для создания романной мифологии и реализации своей собственной идеи (правда, продолжающей идеи музыканта). Капитан в романе П. Крусанова отражает особый тип сознания человека начала ХХI века, способного постепенно оказать преобразующее воздействие и на строй жизни, подчинившейся влиянию новых ценностей. Философии малых дел, продуктивной систематической деятельности, этике скромного труда противопоставлена философия бунта, разрушения рутинных социальных основ человеческой жизни для предоставления простора выражения героизма, энергии созидания.

Кроме Курехина, прозаик упоминает имена других деятелей питерского андеграунда 1980-х, тех, кто становился новыми культурными героями своего времени,  и называет хармсовскими беспокойниками потому, что они, умершие физически, продолжают жить в метафизическом пространстве города. Эти персонажи, собранные в романе вместе, дают мозаичную, весьма представительную, рельефную и яркую картину живой, а не официальной русской культуры от конца 1990х - до начала ХXI века.        В тексте романа присутствуют отсылки к разнообразным плутовским персонажам мировой литературы (от Локи до Остапа Бендера). Обращается писатель и к излюбленному архетипу своей прозы - Вавилонской башне актуализируя весь круг связанных с ней апокалиптических мотивов, а также использует уже традиционные мифологические схемы инициации, принесения искупительной жертвы и др.  и сюжет преображения мира.

Роман Мертвый язык с точки зрения жанровой стратегии в основном завершает развитие положений, представленных в Американской дырке. Основной идейный комплекс воплощается через стилевые находки и мало связан со спецификой жанра. Идеология Мертвого языка, как и в романах-предшественниках, глубоко укоренена в традициях петербургского текста. Персонажи Крусанова, как и в современном пласте Бом-бома, вписаны в конкретную топографию.

Противоборствующие романные силы имеют мифологическую природу: мистический персонаж Ветер перемен, деструктивное, хаотическое начало - и Рома Тарарам - тип  героя, константный для писателя: художник, космологизирующий, восстанавливающий гибнущее пространство. Рома Тарарам продолжает линию крусановских героев-трикстеров,  и особенно Капитана. Для стратегии Крусанова принципиальны образы творцов-стратегов, которые воспринимают историю как поле для интересной и оправданной игры.

Аспект жанровой повествовательной стратегии Крусанова, на котором необходимо остановиться подробнее, - это проработка автором схемы романа-побега. М.Липовецкий отмечает, что уже сложился канон жанра, называемого лэскейп-прозой. Использование эскейп-схемы как основы текста непосредственно связано с  историософскими поисками писателя: саморефлективное изображение побега от современной реальности позволяет вычленить вектор движения истории явственнее, чем при непосредственном  отображении. В то же время сама идея эскапизма противоречит авторским приоритетам, что и представлено в сюжетном решении: опыт западной цивилизации, произведшей на свет пресловутое общество потребления, по мнению писателя, демонстрирует невозможность активной формы борьбы с ним.

Обобщая анализ жанровой составляющей повествовательной стратегии петербургского фундаменталиста Павла Крусанова, нужно повторить, что тяготение писателя к форме историософского мифологического романа позволяет прозаику сохранить константы бытия, не разрывая преемственности поколений и акцентируя метафизическую сущность человека. Стратегия Крусанова возрождает само мифологическое мышление, возвращается к первообразам в их первоначальной силе воздействия, а не ограничивается лишь интерпретацией архетипов и созданием авторской мифологии. С опорой на литературный, философский, научный контекст выстраивает автор свою картину мира,  состоящую из фундаментальность идей и образов. Это осознанное противостояние усредненному идеалу общественности; возрождение глубинной традиции в культуре и возвращение к мифологически чистому сознанию, воспринимающему мир как вечную борьбу хаоса с космосом.

Раздел 2.3. Историософский метод создания эсхатологического романа Владимира Шарова.

Владимир Шаров прочно вошел в современную русскую литературу как автор романов, для которых историософская проблематика всегда актуальна. Шарова интересуют не текущие политические события и не художественная футурология, когда национальное прошлое и настоящее становятся платформой для утопических или антиутопических экспериментов, а русская революция 1917 года как кульминационное для России событие, соединяющее ушедшие века (особенно XVII столетие - эпоху раскола) и годы, наступившие после Гражданской войны. Главная особенность авторского метода - решение историософских проблем в религиозном контексте.

Тексты Шарова не могут быть отнесены ни к жанру лальтернативной истории, обычно построенной на допущении  двойного стандарта, соединении того, как было и как могло быть, ни к листорической прозе. Шаров не пишет параисторию, коренящуюся в недовольстве реальной историей. Облеченная в конкретные сюжеты, событийные формы, произвольные цифры и даты, в текстах Шарова рождается та история, которая не попадает в учебники, но, тем не менее, существует в авторской реальности. В текстах сочетаются два, казалось бы, несовместимых подхода к истории. С одной стороны, автор c почти научным педантизмом излагает версии конкретных участников описываемых событий - персонажей, выдуманных, но, как правило, изображенных с массой реалистических подробностей.

Писатель показывает множественность самого феномена исторической достоверности, предлагает целостную метаисторическую концепцию, в большей части отсутствующую в современной прозе. Параллель между различными историческими временами просматривается в  каждом текста В. Шарова. Стратегия нахождения универсальной исторической модели и наложения на нее событий иного исторического периода осуществляется в романах Будьте как дети (крестовый поход детей 13 века), Воскрешение Лазаря (библейская история Лазаря), До и во время (Всемирный потоп) и Репетиции (житие Христа). Так Шаров подводит к мысли о театральности истории, о том, что жизнь людей любого времени, Смутного времени или 30-х гг ХХ века - это репетиция некой неизменной пьесы, репетиция будущих событий и одновременно повторение сыгранных когда-то ролей. Это - подготовка к постижению прошлого, происходящему, как правило, через осмысление библейских сюжетов.

       Кроме того, к какому бы времени ни обращался В. Шаров, он всегда соотносит его с событиями русской революции, рассматривая её как ключ к  пониманию национальной истории и судьбы русского народа. Революционный хронотоп, воссозданный автором, позволяет рассматривать события минувших эпох в контексте сюжета, кульминация которого приходится на 1917 год.

Стратегия Шарова включает и обращение к о богоискательским и богоборческим мотивам, многовариантно представленным в современной прозе. Презентация освоения православной аксиологии на всех уровнях классической и неклассической систем позволяет сформулировать гипотезу о религиозно-православном основании мировоззрения как основе поляризации стратегий современной русской прозы. Евангельский сюжет у Шарова становится кодом восприятия и прогнозирования истории.

Писатель уверен, что литература, не отрываясь от Священного Писания и предоставляя пространство для бесконечных игр с его сюжетами и мотивами, помогает истории выявить свою христианскую сущность, реализовать слово о спасении и воскресении в практической деятельности.

Еще в 1993 году в интервью В. Шохиной Шаров называл себя комментатором Священного писания. Эта жанровая стратегия повествования по прошествии лет стала для писателя ведущей. Все его тексты могут быть трактованы как обширный исторический комментарий к событиям Ветхого и Нового Заветов. Священное Писание, при изменении исторического фона, трактовок,  актуализации или  уходу на второй план каких-то стихов из Завета, не перестает быть для Шарова живым фактом культуры и при этом чем-то очень личным и близким, сохраняющим живость в веках. С точки зрения В. Шарова, все люди и все народы, которые живут в рамках библейской культуры Ч иудеи, мусульмане, христиане, Ч своей жизнью, жизнью своих стран и народов, политической историей дают комментарий к Библии, пытаются своей жизнью ее объяснить, отрефлексировать. Поэтому в названия своих романов Шаров часто выносит цитаты из  Библии или строчки, отсылающие  к тем или иным библейским сценам. Апелляция к библейскому мифу прямо, наиболее непосредственно, следует из логической непостижимости самой художественной сверхзадачи постреализма Ч поиска смысла в хаосе, закона в абсурде существования. При этом в современных священных писаниях намеренно задается особый масштаб повествования: охват огромного исторического материала соответственно уменьшает масштаб отдельных судеб, но это не уничижение человека, а осознание его места и доли в пространстве Вечности.

Апокалиптичность связана с одним важным свойством стратегии постреализма. Для автора  апокалипсис есть реальность истории и духовной жизни, не реальная опасность, о которой нужно сообщить,  но длящееся уже несколько веков предчувствие конца.

       Повествовательная стратегия Шарова избегает линейного движения, путем использования множественных вставных новелл, повествование превращается в круговое вращение. Речь идет не о графических фокусах, но об исторических сдвигах в сознании, о нравственных, религиозных парадоксах, имевших место в России, об основополагающих принципах бытия и сознания вообще. Тексты выстроены таким образом, что событие, инициирующее фабульное движение, остается на периферии сюжета.

Постреалистическая повествовательная стратегия объясняет во многом такую приверженность Шарова документальному  жанру: дневники, написанные на основе этих дневников воспоминания о себе самом (но не об эпохе), письма, которые пишут люди своим близким и друзьям, Ч все то, что позволяет человеку увидеть его отличие от других. Соблюдена видимость строгого документализма, даны ссылки на архивы, информаторов, в ткань повествования вплетаются факты русской истории, а фигура исследователя-историка или архивиста часто находится в центре повествования.

Стилистика и композиция текстов Шарова ориентирована на устную традицию, бесконечно ценную для писателя. Шаров использует нелинейный, гипертекстуальный способ рассказывания, но речь идет не столько о постмодернистской ризоматичности, сколько о циклическом мифологическом мышлении.

Ни один роман не обходится без использования значимых исторических имен. Однако Шаров выстраивает романы, используя исторические события или исторических лиц не столько как материал для мифологической трансформации, сколько как метафоры,  подвергающиеся развертыванию в пространстве текста. Причем практически все деятели революции мечтают о религиозном преображении, а не о победе конкретных идеалов марксистской философии. Центральное место среди таких героев занимает Н. Федоров: философия Федорова сама подталкивает писателя к разного рода мистификациям, истоки большевизма, по мнению писателя, заложены именно в учении Федорова. Также значимо и  внимание В. Шарова к предельно семиотизированному сталинскому времени к чекистской теме. Показателен интерес шаровского нарратива к локусу клиники для душевнобольных. В ситуации обнажения абсурда реальных обстоятельств, лечебница оказывается наиболее адекватным отражением утраты рациональных логических связей, и, следовательно, лечебница - своеобразный новый Ноев ковчег.

Жанровая повествовательная стратегия В. Шарова, так же, как и А. Королева, может быть названа синтетической. Она заключается в создании текста  как сложного духовно-риторического пространства, в котором мифы, архетипы и религиозные концепты берут на себя миссию управляющей формы, обеспечивающей взаимодействие (апологетическое, диалогическое, полемическое, конфликтное) современных сюжетов с Традицией. Можно говорить о том, что В. Шаров, совмещая различные повествовательные стратегии, разрабатывает один из возможных сценариев дальнейшей эволюции романного жанра. Инновационный характер поисков писателя, очевидный на фоне русской литературы конца XX столетия, заслуживает серьезного внимания и прочтения. Романы Шарова, с их множеством видов времени, характеризуются смешением дискурсов (в частности научного, религиозного и политического). Произведения представляют собой сплав метафоры как жанра, притчи, исторических жанровых разновидностей,  авторского жанра комментариев. Кроме того, в текст романов на правах текста в тексте включены образцы эпистолярного жанра, архивные документы. Такая полижанровая повествовательная стратегия объясняется сложностью материала и соответственно,  форм,  необходимых для его упорядочивания. В масштабе же целого В. Шаров ориентирован на создание притч о страшном времени или романов-комментариев к Священному писанию, что позволяет понять и взаимосвязь событий,  и их подосновы в обширной временной перспективе.

В Заключении подводятся итоги исследования,  формулируются основные выводы, намечаются дальнейшие пути изучения обозначенных проблем.

Проведенный анализ позволил увидеть важное качество лэстетической прозы рубежа XX-ХХI веков - особую организацию повествования. Повествовательные стратегии А.В.Королева, П.В.Крусанова, В.А.Шарова являются формами времени и отражают установку эстетической прозы на самопознание.

Авторы,  одинаково занимающиеся поиском истины, при этом не похожие друг на друга по поэтике, отличаются еще и особой художественной стратегией: это интеллектуализация эмоциональной рефлексии и, главное, проблематизация проклятых вопросов русской классики о добре и зле,  о спасении мира.

Интенция и В.Шарова, и А. Королева, и П. Крусанова всегда едина - обозначить  и попытаться решить крупные мировоззренческие, онтологические проблемы, а главным оказывается сам исторический процесс (у В. Шарова), эстетика Империи (у П. Курсанова) или эстетика творчества (у А. Королева).

В отношении этих современных авторов можно говорить одновременно и о постмодернистской  стратегии, и о реализме, но о реализме особого рода. В прозе Крусанова, Королева, Шарова осуществляется переоценка ценностей, в связи с чем огромное внимание уделяется культурному и литературному наследию человечества. Многое из того, что оказалось полузабытым, воскрешается и подвергается перекодировке и анализу в современном контексте.

Основные положения диссертационного исследования отражены в следующих публикациях (общим объемом 2 п.л.):

Статья, опубликованная в рецензируемых научных изданиях, включенных в реестр ВАК МОиН РФ:

1. Пахомова С. С. Споры вокруг литературного постмодернизма (повесть А. Королева Голова Гоголя) // Вестник Череповецкого Государственного Университет. Череповец, 2011. - № 4. - Т. 3. - С. 109 Ц 111 (0,3 п. л.).

Статьи в сборниках научных трудов и материалы докладов на научно-

практических конференциях:

2. Пахомова С. С. Поиск нового героя современной литературы в романе  П. Крусанова Американская дырка. Филологические записки: Сб. ст. / Ред.-сост.: к.ф.н. А. М. Новожилова; РГПУ им. А. И. Герцена. - СПб., 2007. - 106 с. - С. 90-96. (0,4 п.л.).
3. Пахомова С. С. Проблема выбора, свободы и личной ответственности в романе П. Крусанова Бом-бом. Система ценностей современного общества: сборник материалов ХVII Международной научно-практической конференции:  в  2-х частях. Часть 1. Новосибирск: Издательство РГТУ, 2011. - 284 с. - С. 90-94. (0,3 п.л.).
4. Пахомова С. С. Мифологизация художественного пространства в романе Павла Крусанова Укус ангела. Современная филология: материалы междунар. заоч. науч. конф. (г. Уфа, апрель 2011). Уфа: Лето, 2011. - 272 с. - С. 112-114. (0,3 п.л.).
5. Пахомова С. С. Метод магического реализма в прозе В. Шарова. Новое в современной филологии: Материалы II Международной научно-практической конференции. - М.: Изд-во Спутник,  2011. - 111 с. - С. 28-30. (0,2 п.ал.).
6. Пахомова С. С. Постреалистический взгляд на историю в прозе Владимира Шарова. Перспективные направления  развития науки: сборник научных статей. Бугульма: НО Фэн-наука,  2011. - 122 с. - С. 28-30. (0,25 п.л.).
7. Пахомова С. С. Имперская тематика творчества как специфическая особенность группировки петербургские фундаменталисты. Материалы II Всероссийской научно-методической конференции. Часть 2 / ред. С. В. Лесников. Сыктывкар, 2011. - 316с. - С. 286-288. (0,25 п.л.).

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии