Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по философии  

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

ДОРОФЕЕВ

ДАНИИЛ ЮРЬЕВИЧ

СПОНТАННОСТЬ И СУВЕРЕННОСТЬ КАК КАТЕГОРИИ

ФИЛОСОФСКО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКОГО ИССЛЕДОВАНИЯ

Специальность 09.00.13 - философская антропология, философия культуры

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

Санкт-Петербург

2011

Диссертация выполнена на кафедре философской антропологии  философского факультета ФГБОУ ВПО  Санкт-Петербургский государственный университет

Научный консультант:                        Марков Борис Васильевич

                                               Доктор философских наук, профессор

Официальные оппоненты:  Слинин Ярослав Анатольевич

Доктор философских наук, профессор

Грякалов Алексей Алексеевич

                                               Доктор философских наук, профессор

                                               Щербаков  Владимир Петрович

Доктор философских наук, доцент

Ведущая организация: Русская христианская гуманитарная  академия

Защита состоится л___ ___________ 2011 года в ___ часов на заседании совета Д 212.232.68  по защите докторских и кандидатских диссертаций при Санкт-Петербургском государственном университете по адресу: 199034, Санкт-Петербург, В.О., Менделеевская линия, д.5, философский факультет, ауд.

С диссертацией можно ознакомиться в Научной библиотеке им. А.М. Горького Санкт-Петербургского государственного университета по адресу: 199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., д.7/9.

Автореферат разослан л___ ___________ 2011 г.

Ученый секретарь диссертационного совета,

Кандидат философских наук, доцент                        Лузина Т.И

                               Общая характеристика работы.

Актуальность темы исследования. Философия XX века во всех своих наиболее значимых проявлениях развивалась под знаменем лантропологического поворота. История европейской философии и раньше знала периоды, когда проблема человека являлась особенно актуальной - например, во второй половине V в. д.н.э. в Древней Греции или в XV-XVI  вв. в Италии. Но лишь в прошлом веке философия вплотную подошла к необходимости формирования философской антропологии в качестве нового фундаментального раздела философского знания, современной philosophia prima, пришедшей на смену физике, метафизике, теологии. Вестником этого проекта, как известно, явился Макс Шелер (1874-1928), представивший основные положения своей Философской антропологии в известной работе Положение человека в космосе, но так и не успевший завершить ее, о чем свидетельствуют многочисленные поздние сочинения, заметки, фрагменты, посвященные разработке этого проекта1. Весь этот материал, большая часть которого до сих пор остается в неопубликованных рукописях, еще предстоит серьезно осмыслить,, и недавно выполненная нами работа по критическому анализу уроков и перспектив философской антропологии Макса Шелера2 является важным шагом на этом пути. Также с именем Шелера  связывается  как появление отдельной немецкой школы философской антропологии, так и начало многочисленных последующих исследований в этой области.  Достаточно сказать, что в 50-70 гг. прошлого века появилось сразу несколько серьезных книг под названием Философская антропология  таких самобытных авторов, как М.Ландманн, Э.Ротхакер, Х.Хенгстенберг, В. Брюнинг, П.Ландсберг, Е.Финк и др.

Такая популярность философской антропологии вызвана  большим вниманием к принципиальным проблемам человеческого бытия, но при этом она редко приводила к фундаментальному осмыслению оснований и самой возможности самоопределения философской антропологии как отдельной философской дисциплины, претендующей к тому же на главенство в иерархии философского знания.  Философскую антропологию зачастую поверхностно и  слишком абстрактно понимали как философию человека, ограничиваясь этим определением и не вскрывая ее сущностных апорий, на которые указывал еще М. Хайдеггер в Бытии и времени. Поэтому позже,  благодаря развитию структурализма и постструктурализма, выдвинувших  концепцию смерти человека и представивших критику антропологической составляющей в философии, вопрос о принципиальном самоопределении и самообосновании философской антропологии стал жизненно важным для ее дальнейшего развития. Следует откровенно признать, что данная критика вскрыла некоторые слабые места претензий философской антропологии на главенство в системе философского знания и ее нельзя не учитывать.

       Однако мы продолжаем считать философско-антропологический проект актуальным и продуктивным, возможно, даже еще более чем во времена его зарождения в 20-х годах в Кельне. Подтверждением этому может служить все более увеличивающаяся проблематичность положения  человека в современном мире, когда его философское осмысление  зачастую не успевает за  быстрым развитием наук, привносящими своими открытиями много нового в антропологическую тематику и формирующими новые, не известные ранее формы человеческого существования - прежде всего связанные с возможностями виртуальной коммуникации.  Не менее важно и то, что, по нашему мнению, потенциал философской антропологии до сих пор еще далеко не реализован, несмотря на частые претенциозные заявления и программы, а также многочисленные книги и учебники по данной дисциплине. При этом мы принципиально отказываемся от возможности  создания единой философской антропологии как некой завершенной и всеобъемлющей философской формы антропологического знания, на что еще претендовал в своих поздних метафизических работах  Макс Шелер.  Одним из завоеваний европейской философии второй половины прошлого века является открытие продуктивного  принципа множественности, который позволяет рассматривать человека не в одной монистической и метафизической перспективе, претендующей на предельный охват и завершенность, а в разнообразных и конечных установках, чья неоднородность может лишь способствовать выявлению новых пластов в понимании человеческого бытия. Поэтому мы предпочитаем вместо философской антропологии говорить о философско-антропологических исследованиях, свой вариант которых и собираемся представить3.

       Но мы также не согласны сводить эти исследования к историческому обзору концептов понимания человека или к анализу разных форм антропологического знания (исторической антропологии, религиозной, культурной и др.), как это делали и продолжают делать ряд исследователей 4.  Философско-антропологическому исследованию следует ориентироваться на фундаментальное критическое осмысление собственных оснований,  принципов, категорий, и только тогда оно сможет быть действительно продуктивным и актуальным для развития современной философии.

Представляемая диссертация  направлена на анализ спонтанности и суверенности человека как категорий философско-антропологического исследования. Статус категорий в данном случае выражает наше стремление представить и развернуть на современном  критическом уровне философско-антропологическую проблематику как, по нашему мнению, наиболее полно, существенно и актуально определяемую этими  ключевыми понятиями. Философско-антропологическое исследование спонтанности и суверенности поднимает  проблемы, наиболее важные при понимании современного положения человека. Это в первую очередь проблемы  власти и самоопределения человека, соотношения непроизвольного и самопроизвольного  способа человеческого самополагания, свободы и конечности, утверждения Я и признания Другого,  личностных и безличностных форм  коммуникации,  дорефлексивного уровня сознания и его определенности историко-культурными данностями, открытости и множественности и т.д.

Спонтанность является классическим философским понятием, формирование значений  которого осуществлялось в Античности, Средневековье и Новое время, хотя в наше время оно активно развивается и используется не столько в философии, сколько в физике, биологии, психологии. Мы хотим вернуть этому понятию его фундаментальное значение в философии, раскрыв, прежде всего, его философско-антропологические возможности. Суверенность же  до сих пор окончательно не вошла в ряд основных философских понятий, хотя именно в ХХ веке, с особой актуальностью для него проблем власти и ее границ, самоопределения и независимости, свободы и произвола, оно уже не раз показывало свою насущность для философского и прежде всего философско-антропологического осмысления. Поскольку в истории философии перенос термина из сферы юридической в сферу философии дело не такое уж редкое - можно вспомнить такие понятия, как лархе, категория, субъект, - то, как мы считаем, суверенность также сможет стать одним из центральных философско-антропологических понятий.

Хотим при этом подчеркнуть, что в нашем исследовании эти категории берутся и анализируются не как отдельные и изолированные друг от друга понятия, а как находящиеся в теснейшей взаимосвязи, делающей возможным их рассмотрение в философско-антропологической перспективе  в неразрывном единстве. Именно в такой взаимосоотнесенности спонтанности и суверенности человеческое бытие предстает не в качестве  замкнутой автономности или однородной субъективности, а как способ свободного личностного самополагания, не замкнутого в себе, а открытого диалогу с Другим, или Иным. Такое понимание предполагает, что в своем исследовании спонтанности и суверенности человека мы также обратим серьезное внимание на такие понятия, как неоднородность, множественность, открытость и инаковость (греч. heterites, лат.alteritas, нем.Andersheit). 

С помощью категорий спонтанности и суверенности и выявления их принципиальной взаимосоотнесенности  мы хотим концептуализировать наиболее проблемные и актуальные стороны опыта существования и самополагания человека, раскрыть специфическую амбивалентность осуществления его уникального положения в мире,  уточнить  современные условия осуществления человеческой личности. Эта цель нашего исследования может быть достигнута при максимально полном  осмыслении основных достижений классической и особенно современной философии в области понимания человека, в том числе включая и критические замечания в адрес философской антропологии, которые должны помочь раскрыть ее продуктивный потенциал.

Степень разработанности проблемы. В связи с ориентацией современной философии на антропологическую тематику, формированием и развитием таких форм антропологического знания, как биологическая, историческая, религиозная, социальная, культурная, лингвистическая, политическая антропологии, философско-антропологические исследования получили большое распространение5. Практически каждый сколько-нибудь значимый мыслитель так или иначе затрагивал эту проблематику в своих работах.

Но мы хотели бы упомянуть прежде всего тех, кто не просто рассуждал на тему человека, а так или иначе анализировал основополагающие вопросы, касающиеся самой возможности, форм, методов, специфики развития философской антропологии как самостоятельной философской дисциплины. Так, например, В. Дильтей  или  Э. Гуссерль  очень сильно повлияли на философско-антропологические исследования XX века, но сами эти авторы напрямую в своих работах не касались проблем философской антропологии как отдельной  философской науки.  С другой стороны, такие критики философской антропологии, как М. Хайдеггер  или М. Фуко  способствовали существенному  выявлению и уяснению предпосылок и границ развития этой дисциплины. 

В русской религиозной философии, в которой антропологической теме придавали особенное значение,  необходимо назвать имена П.С. Юркевича, В.С. Соловьева, П.В. Флоренского, Н.А. Бердяева, А.Ф. Лосева, С.Л. Франка, Л.П. Карсавина, Б.П. Вышеславцева, М.М. Бахтина, Л. Шестова, И.А. Ильина.  Отечественные авторы, начиная со  второй половины ХХ века до сегодняшнего дня,  представлены работами Б.Т.Григорьяна, М.К. Мамардашвили,  М.А. Кисселя., С.С. Аверинцева, Э.В. Ильенкова, Б.В. Маркова, П.С. Гуревича, Я.А. Слинина, В.А. Подороги,  И.И.Евлампиева, Б.Г. Соколова, В.Д. Губина,  Ю.Н.Солонина, П.П. Гайденко, К.А.Сергеева,  Н.В.Омельченко, А.С. Зиновьева, А.Я. Гуревича, А.А. Грякалова, В.В. Бибихина, В.П. Щербакова и др. В рассмотрении антропологической проблематики западноевропейская философия выделяется  фундаментальными  работами  М. Шелера, М. Хайдеггера, Х.-Г. Гадамера,  Х. Плеснера, А.  Гелена,  Д. Гильдебрандта, Э. Кассирера, М. Бубера, З. Фрейда,  К. Левита, Е. Финка, Д. Лукача, Т. Адорно, Г. Маркузе,  К. Шмитта, Ж.П. Сартра,  Ж. Батая,  Л. Витгенштейна, Н. Элиаса, П. Рикера, Х. Ортеги-и-Гассета, Э. Фромма,  Э. Юнгера,  П. Шардена,  Э. Левинаса, К. Леви-Строса, М. Фуко  и др.  Из философов второй половины ХХ века также можно назвать имена  М. Фрингса (М. Frings), М. Ландманна  (М. Landmann), Э. Агацци Э.(А. Agazzi), П. Лансберга  (P. Landsberg ), Х.П. Рикмана (H.P.Rickman), E. Ротхакера (E. Rothacker), Л. Фарре Л. (L. Farre), А. Сервера Эспинозу (А. Espinosa Cervera ), Г.Э. Хенгстенберга (H-E. Hengstneberg), Р. Цанера (R. Zaner), В. Брюнинга (W. Bruning), В. Камлаха (W. Kamlah ), В. Келлера (W. Keller), О. Поггелера (О. Poggeler), Г. Арльта (G. Arlt) и др. Также хотелось бы выделить французскую школу исторической антропологии (М. Блок, Л. Февр, Ф. Арьес, Ж. де Гофф  и др.), социальной антропологии (А. Шютц, П. Лукман, Т. Бергер и др.), религиозной антропологии (Р. Отто, П. Тиллих, В.Н. Лосский и др.), культурной антропологии (М. Мосс, Б. Малиновский ,  Л. Леви-Брюль и др.).  Из философов нашего времени, связанных с международным шелеровским обществом (Max-Scheler-Gesellschaft) и активно исследующих философско-антропологические вопросы, можно упомянуть В. Хенкмана  (W. Henckmann), M. Габеля (M. Gabel), Х.Р. Зеппа (H.P. Sepp), H. Леонарди (H. Leonardy), О.В. Орта (O.W. Orth).  Также стоит выделить современных немецких философов Ю. Хабермаса,  П. Слотердайка, Д. Кампера и др., французских философов А. Бадью, А.Рено  и  Ж. Нанси, англоязычных мыслителей Х. Патнэма и П. Стросона.

       Как мы видим,  западная философско-антропологическая традиция довольно внушительная и отечественной философии еще предстоит обрести достаточный уровень критического осмысления и анализа проблем развития философской антропологии. Шагами на этом пути является созданное нами совместно  проф. Б.В. Марковым  несколько лет назад Российское общество Макса Шелера (http:\\max-scheler.philosophy.pu.ru), регулярное проведение в рамках Дней петербургской философии философско-антропологических секций, издание современных работ, посвященных постановке и исследованию жизненно важных вопросов самоопределения философской антропологии, чему посвящена, например, опубликованная нами книга работ современных российских и зарубежных авторов Философская антропология Макса Шелера: уроки, критика, перспективы.  Также нужно отметить усилия, которые прилагают на этом пути сотрудники  секторов отдела аксиологии и философской антропологии (зав. д.ф.н., член-корр. РАН Лапин Н.И.) и отдела комплексных проблем изучения человека (зав. д.ф.н., член-корр. РАН Юдин Б.Г.) Института философии РАН; Института синергийной антропологии (рук. Хоружий С.С.); Лаборатории философско-антропологических исследований (рук. д.ф.н., проф. Омельченко Н.В) при факультете философии и социальных технологий Волгоградского государственного университета, где также регулярно проводится международный форум Человек в современных философских концепциях и выпускается специальный философско-антропологический журнал Рефлексии; Ростовской философско-культурологической школы (Е. В Золотухина-Аболина, Режабек Е.Я).

Что же касается философских и в частности философско-антропологических исследований спонтанности и суверенности, то картина здесь несколько иная. Понятие спонтанности играло существенную роль в китайском даосизме (Лао-цзы, Чжуан-цзы, Ле-цзы), у досократиков,  в атомистике Демокрита и Эпикура,  в физике и этике Аристотеля, теологии Августина, Григория Немезия, Иоанна Дамаскина и Ансельма Кентерберийского, метафизике Лейбница и А. Баумгартена. Но  высшей точкой классического развития философского понимания спонтанности, по нашему мнению, является трансцендентальная философия Канта и Фихте, заложившая ряд оснований современной философской антропологии. Поэтому неудивительно, что в ХХ веке работы, актуализирующие философско-антропологический смысл спонтанности, были непосредственно связаны с изучением и переосмыслением кантовского понимания трансцендентального Я, временности, конечности, трансцендентальной апперцепции и продуктивной способности воображения. Здесь в первую очередь следует назвать лекции Э. Гуссерля по феноменологии внутреннего сознания времени, работу  М. Хайдеггера Кант и проблема метафизики, исследование Х. Мерхена Воображение у Канта; объединяет и систематизирует результаты этих работ  книга И. Хейдеманна Спонтанность и временность. Одна проблема Критики чистого разума, изданная в знаменитой серии УKant-StudienФ6. Из последних работ, анализирующих на рамках принципов немецкой классической философии этические аспекты понятия спонтанность, можно назвать опубликованную в 2006 г. статью Клауса Дюзинга Спонтанность и нравственная свобода у Канта и Фихте7

.

Другая линия в осмыслении понятия спонтанности, также вытекающая из  поставленных Кантом проблем в Критики практического разума, а до него еще и новоевропейским рационализмом у Г. Лейбница и средневековой схоластикой, связана с понятием свободы и воли.  Здесь как раз раскрывается прямая взаимосоотнесенность понятий спонтанности, свободы,  самоопределения, самоограничения, закона и автономии человека. Очень много для новой, антропологической постановки этого вопроса сделал  Шопенгауэр и особенно Ницше, и то, что он не очень часто использует понятие спонтанность здесь даже не столь важно: главное, что способ  существования он рассматривал в свете свободного, волевого и самопроизвольного полагания человеческой личности (лсверхчеловека). Также следует назвать имена Анри Бергсона и Жан-Поля Сартра, в философии которых спонтанности уделяется существенное значение. Следует отметить, что французская философия ХХ  века вообще обращалась к теме спонтанность, воля, свобода достаточно часто. Помимо указанных имен, можно также упомянуть М. Мерло-Понти, Ж. Батая, М. Лейриса, Э. Левинаса, П. Рикера, которые в своих книгах не раз обращались в экзистенциальных и феноменологических аспектах к исследованиям спонтанности как  кардинальной характеристики воли и свободы человека. В контексте социальной проблематики марксизма посвятил теме философии спонтанности свою книгу видный французский философ  Л. Альтюссер8. Также нельзя не упомянуть и критические исследования философов Франкфуртской школы (М. Хоркхмайер, Т. Адорно, Г. Маркузе), которые, хотя и не были непосредственно посвящены проблеме спонтанности, но своими новаторскими подходами к пониманию человеческой свободы в социально-экономических условиях капиталистического общества раскрыли новые аспекты нашего понятия и во многом повлияли на молодежную революцию 1968 года во Франции.  Из современных исследований  можно назвать, например, работу Г. Прауса (G.Prauss)  Кант о свободе как автономии, но прежде всего книги Х. Мюллера (H.A. Muller) Спонтанность и законность,  П. Финстера  (P. Finster ) Спонтанность и свобода и К. Кавамура (K. Kawamura) Свобода и произвол. 

Еще одну линию раскрытия философского и философско-антропологического смысла спонтанности проложила философия жизни, понимаемая в самом широком смысле, от  философии переживания В. Дильтея до  психоанализа и от понимания иерархического строения биопсихического мира Шелера и Плеснера до биологически ориентированного витализма Г. Дриша и И.Икскюля, от  Бергсона до Клагеса. В этом направлении, правда, спонтанность часто заменяется понятиями линстинкта, порыва и влечения Ц  Instinkt, Trieb und Drang. Надо сказать, что такое замещение или даже отождествление, возможно допустимое в биологических науках, будучи перенесенным на философское понимание спонтанности привело к его одностороннему, схематичному, а местами даже поверхностному восприятию, не учитывающему все многообразие его философских коннотаций. Одно дело, когда в этологии говорится о спонтанности поведения как о свойстве инстинктивной реакции животных, и совсем другое Ц  когда в этом же значении оно используется философами в отношении  человека.

Интерес к имманентному познанию жизни, т.е. познанию жизни из нее самой, так ярко проявившийся в конце XIX-первых десятилетиях  ХХ века, был подготовлен новым пониманием природы, критичного к ее пассивному, инертному, детерминистическому и механистическому образу в ньютоновском естествознании. Понимание материи как активного и самоорганизующегося начала у Дидро; учение Руссо о  обращении к естественно-стихийным проявлениям природы;  новая физика Гете, альтернативная учению о свете Ньютона и его общим основополагающим принципам; философия природы Шеллинга и иенских романтиков; концепция воли к жизни Шопенгауэра; даже Диалектика природы Ф. Энгельса - все эти авторы своими трудам  создавали фундамент для развертывания новой концепции спонтанности жизни. В этом философские основания физики во многом возвращались к урокам античной физики, до Аристотеля включительно, основывающейся на понимании материи и природы как активного спонтанного процесса самодвижения. В XX-м веке эту тенденцию развила и систематизировала синергетика, в первую очередь благодаря работам И. Пригожина, которые наиболее интересны  собственно для философии и могут быть полезны философской антропологии9. Мы уже не говорим  о многочисленных исследованиях принципа спонтанности в специальных отраслях физических, биологических, химических и медицинских наук.

Такая новая модель отношения к  природе, отказывающаяся от привычных схем и установок - например, от субъектно-объектной парадигмы или установки на деятельное искусственное подчинение и завоевание природы - неизбежно привела к повышенному интересу к тем культурам, в которых изначально царил иной принцип - неразделенной тождественности. В первую очередь имеются ввиду, конечно, высокоразвитые восточные культуры. Именно в них, прежде всего в даосизме и буддизме, спонтанность представала как некий единый и неделимый вселенский принцип, проявляющийся во всех частных множественных феноменальных проявлениях. В зарубежных трудах такая установка, понимающая спонтанность открытость всеобъемлющей космической энергии, нашла свое отражение в книгах известного исследователя и переводчика даосизма А. Грехама, прежде всего в его книге Разум и спонтанность. Новое решение проблемы факта и ценности10

.

И здесь мы органично переходим к отечественным исследованиям спонтанности. Если в западноевропейской философии мы смогли выделить по меньшей мере четыре направления, каждое из которых представлено подробными, значимыми и влиятельными работами в сфере изучения спонтанности, то отечественная философия представлена преимущественно одной работой, целенаправленно и оригинально развертывающей возможности этого понятия. Имеется в виду книга В.В. Налимова Спонтанность сознания (М., 1989), которая как раз актуализирует перспективы восприятия спонтанности в восточных культурах, переориентируя их на анализ проблем множественности смыслов и механизмов понимания. Кроме этого труда можно назвать разве что недавно подготовленный Институтом философии Российской Академии Наук  сборник статей отечественных ученых под названием Спонтанность и детерминизм (М.: Наука, 2006), в котором проблема спонтанности рассматривается прежде всего в перспективе развития современной физики и синергетики, уходящей от абсолютизации причинно-следственных связей в природе, а также в опубликованной в этом же сборнике статье В.И. Самохвалова Спонтанность как состояние и прием,  развивающую  установки  Грехама и Налимова. В электронном каталоге Российских диссертаций в разделе гуманитарных наук на наш запрос было выдано всего три наименования работ, связанных со спонтанностью, причем две из них были связаны со сферой педагогики, а оставшаяся - с гносеологией. Конечно, такое состояние изучения понятия спонтанности можно признать неудовлетворительным для современной российской философии и особенно философской антропологии. Хочется надеяться, что вышедшая  недавно книга сможет хотя бы частично изменить это положение11

.

Что касается суверенности, то этому понятию еще только предстоит войти в философский словарь как России, так Европы, и не случайно, что именно в наше время оно раскрывает свою актуальность. Ведь хотя некоторые аспекты его значений - в первую очередь независимость, свобода, самостоятельность - не раз подробно анализировались в философской литературе, но именно акцент на философское осмысление проблем власти, которым характеризуется современная философия, способствует выведению понятия суверенности в центр внимания и превращению его, наряду со спонтанностью, в основополагающую  категорию философско-антропологического исследования. В отличие от понятия автономии (от греч. auto - сам, себя, и nomos - закон), которое является признанным классическим философским понятием и имеет обширную библиографию, суверенность раскрывает значение  не полагания  закона, а  верховной власти человека полагать и определять себя. В этом значении спорадически употреблял данный термин Ф. Ницше.

Являясь одним из основных понятий в юридической теории государства и права, вошедшим в активный научный обиход благодаря трудам  Жан Бодена в ХVI в., для современной философии суверенность начала открывать свой птенциал благодаря  основополагающим работам К. Шмитта, прежде всего его сочинению Диктатура.  В этой книге осуществлен исторический обзор истоков формирования понятия суверенность, уходящих к древнеримскому правовому понятию диктатуры,  и представлены новаторские мысли в области философии власти, которые в дальнейшем будут развиваться такими своеобразными мыслителями, как, например, Э. Юнгер. Еще более значимой для нас с точки зрения непосредственно философско-антропологических перспектив развития концепции суверенности человека является  книга Жоржа Батая Суверенность12.  Для нас Жорж Батай особенно важен, т.к. он показывает глубинную взаимосвязь спонтанности и суверенности человека, о чем нам приходилось уже писать13

. В этом он следует за Ницше - одним из основных для себя философов. Также значимым для Батая в перспективе развития проблематики человеческой суверенности является Г.В. Ф. Гегель, открытие которого связано для него, как и для многих других видных французских философов, с лекций  по Феноменологии духа Александра Кожева. Из последних отечественных работ, предлагающих философский анализ суверенитета и близких философско-антропологической тематике, можно назвать  книгу С.Н. Бондаревой и Д.В. Колесова Суверенитет, субъективность, свобода (Москва\Воронеж., 2007),  а также интересное исследование о истоках возникновения идеи суверенной личности в европейской культуре Т.Б. Длугач Подвиг здравого смысла, или рождение идеи суверенной личности (М.: Канон, 2008). В целом же нужно признать, что в современном отечественном научном пространстве  очень слабо представлены философско-антропологические исследования человеческой суверенности, тогда как политологических исследований, посвященных государственному суверенитету (прежде всего в сфере политики и экономики), довольно много14. Нам кажется, что подобное положение должно быть исправлено.

Цель диссертационного исследования: Выявить научный понятий спонтанности и суверенности для развития  философско-антропологической концептуализации человека в условиях современной философии.

В соответствии с данной целью ставятся следующие задачи:

       - раскрыть актуальное значение понятий спонтанности и суверенности для современной философской антропологии.

       - описать положение человека в современном мире в понятиях лоткрытая и замкнутая  суверенность, однородность и неоднородность, монологизм и диалогизм, множественность и единство, свое и иное, коммуникация и общность, норма и ланомалия,  свобода и власть, самополагание и отчуждение,  экстатичность и рецептивность.

       - показать, что спонтанность и суверенность человеческого Я дополняется его открытостью  Другому  благодаря интерсубъективности  повседневного жизненного мира.

       - подчеркнуть недостаточность понимания спонтанности как стихийного импульсивного порыва и осуществить герменевтический анализ механизмов упорядочения и самоорганизации человеческого бытия.

       - выявить онтологические и экзистенциальные основания актуализации конечности человеческой спонтанности и суверенности.

- установить границы и возможности персоналистического проекта философской антропологии

Теоретическую и методологическую основу проведенного исследования составляют философско-антропологические разработки, полученные в ходе применения феноменологических,  трансцендентальных, экзистенциальных, герменевтических, частично аналитических и структурных методов исследования. Особое внимание было обращено на опыт развития феноменологии и философской антропологии европейскими философами в ХХ веке, начиная  от подходов Мартина Хайдеггера, Макса Шелера и методов немецкой школы философской антропологии (Г. Плеснер, А. Гелен) до сегодняшнего дня. Также задействованы возможности диалогического, междисциплинарного и компаративистского анализа. Учитываются и те результаты, которые были достигнуты при анализе спонтанности методами других наук - например, физикой, биологией, химией, а при анализе  суверенности - юриспруденцией, политической философией и политологией.

Работа построена на активном использовании и критическом осмыслении итогов и методов исследований гуманитарных наук и наследия классической философии в сферах, близких философско-антропологической проблематики. Так, например, существенную помощь оказал опыт исследований исторической, социальной, религиозной антропологии.

Полученные результаты и их научная новизна.

Научная новизна диссертации состоит в разработке понятий спонтанности и суверенности в качестве категорий философско-антропологического исследования положения человека в современном мире, в ходе которого были получены следующие основные результаты: 

- осуществлена критическая рефлексия сложившихся в ХХ веке представлений о философской антропологии как сущностной науке о человеке, а также тезиса о смерти человека, подвергающего сомнению актуальность философской науки о человека;

       -  актуализирована  дискуссия о статусе, месте, возможностях, методе, целях, понятийном аппарате философской антропологии, что помогло учесть уроки  развития философской антропологии  в прошлом веке и наметить перспективные пути ее развития в веке нынешнем.

       -  проанализированы  и обобщены исследования спонтанности в разных областях научного и вненаучного знания  (в физике, этике, теологии, трансцендентальной философии и др.) с целью использования их в философско-антропологических исследованиях.

- выявлена взаимосвязь спонтанности и суверенности как категориальных характеристик личностного способа человеческого самополагания и самоопределения.

       - на основе феноменологического, экзистенциального и герменевтического анализа  представлено понимание человеческой суверенности, как утверждающей себя в открытости миру и другому человеку.

       - в ходе развертывания философско-антропологических возможностей  категорий спонтанности и суверенности  актуализированы понятия множественности, неоднородности и линаковости для теоретического описания  человеческого существования в условиях современности.

       - благодаря применению герменевтического метода  рассмотрены пространственные,  временные и этико-религиозные измерения формирования порядков спонтанности.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. В диссертации разработан философско-антропологический проект, построенный на основе категорий спонтанности и суверенности, позволяющих выявить специфические характеристики отношения человека к себе, Другому, власти и акцентировать внимание на способах самоконституирования человеком своей независимости, неоднородности и открытости. Утверждается  продуктивность и актуальность философской антропологии в качестве самостоятельной и основополагающей философской дисциплины, исследующей множественные способы человеческого самополагания и самоопределения.

2. Поскольку в современной философии использование потенциала этих понятий минимально, а там, где оно и есть, их использование носит устаревший, односторонних, схематичный или спорадический  характер, то важным положением, отстаиваемым в диссертации, является утверждение  существенной значимости спонтанности и суверенности для развития современной философии и особенно философской антропологии.

3. Особенно насущным это положение выглядит в отношении понятия спонтанности, которое, несмотря на свою длительную, идущую из традиций античной физики, философскую историю,  в наше время намного более полно представлено в исследованиях современной физики, химии, биологии, педагогики, чем собственно в философских работах. Поэтому автор диссертации рассматривает спонтанность в статусе одного из основных классических понятий, раскрывая историю его формирования в диалектических взаимоотношениях самопроизвольности и непроизвольности и подчеркивая его актуальное современное философско-антропологическое значение для понимания способа личностного самополагания.

4. Что касается человеческой суверенности, то в диссертации заявляется самостоятельное философское значение категории суверенность как волевого властного самоутверждения и самоопределения, манифестирующего независимость и свободу человека в состоянии разомкнутости (Erschlossenheit) и открытости (Offenheit).

5. Из развития данного подхода вытекает положение о взаимосвязанности спонтанности и суверенности в качестве характеристик личностного способа самополагания человека.  Поскольку, такого рода самополагание может осуществляться в состоянии агрессивной, замкнутой и монистичной активности  рационального субъекта, что показывает опыт новоевропейской философии, то для диссертационного исследования  важным является признание личностной суверенности как  утверждающейся собственное самополагании  в открытости предстающей инаковости (греч. heterites, лат.alteritas, нем. Andersheit), прежде всего другого человека, и рассмотрение этого самополагания как акта спонтанности,  взаимосоотнесенного с рецептивностью.

6. В связи с этим активно вводится и развивается понимание человеческой суверенности как конечной, множественной и неоднородной личности, осуществляющей себя как в сознательно полагаемых, так и дорефлексивных (непроизвольных) актах спонтанного самопроявления.

Научно-теоретическая и практическая значимость работы. Основные выводы и итоги диссертации рассчитаны на выявление возможностей  философского рассмотрения человека; анализ,  активизацию и развитие современных философско-антропологических исследований; а также на внедрение понятий спонтанность и суверенность в полноценный и продуктивный обиход современной философии. Полученные результаты могут быть использованы в научной, преподавательской и методической работе в различных областях гуманитарного знания, прежде всего философии и философской антропологии, истории и исторической антропологии,  культурологии и культурной антропологии, религиоведения и религиозной антропологии, социологии и социальной антропологии.

Апробация результатов исследования. Основные результаты и положения диссертации отражены в монографии и статьях автора (их список представлен в конце автореферата). Также отдельные выводы были озвучены в докладах и сообщениях на международных и отечественных научных конференциях, в первую очередь связанных с  философской антропологией вообще и Максом Шелером - в частности.  Так, в 2003 г. автор выступал с докладом Взаимодействие между экзистенциальной феноменологией и феноменологической психиатрией на конференции в Гетеборге (Швеция) Философия, феноменология и психиатрия; в 2005 и 2007 гг. принимал участие в заседаниях международного шелеровского общества  Max-Scheler-Gesellschaft (членом которого он является) соответственно в г. Триере и  г. Дрездене (Германия); в 2009 г. был включен в состав выступающих на пленарном заседании IV международной плесснеровской конференции в Роттердаме (Нидерланды) с докладом Взаимоотношения Шелера и Плесснера и биологические основания их проектов философской антропологии;  в 2010 г. по приглашению Северо-американского общества Макса Шелера и  Американской философской ассоциации выступил на конференции в Чикаго (США) с докладом Взаимодействие философской антропологии Макса Шелера и Михаила Бахтина; в 2011 выступил с докладом Судьбы современной философской антропологии в рамках международной конференции Дни науки философского факультета, организованной Киевским национальным университетом имени Тараса Шевченко. Что касается отечественных конференций, то можно отметить руководство, организацию и проведение,  начиная с 2006 г., шелеровских секций  в рамках работы Дней петербургской философии, выступления на которых печатались в издаваемых материалах; ежегодные выступления на секции Гуманитарные проблемы образа человека, проводимой в рамках Научно-технической конференции Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича; участие в городских конференциях, организованных, в частности, кафедрой философской и педагогической антропологии РГПУ им. А. Герцена и факультетом философии Русской христианской гуманитарной академии (РХГА).

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, трех частей, в каждой из которых содержится по четыре главы,  заключения и библиографического списка.

Основное содержание диссертации.

Во лВведении обосновывается актуальность темы диссертационного исследования, оценивается степень ее научной разработанности и новизны,  формулируются основные проблемы, задачи и цели работы, определяются основные методологические основания, представляется теоретическая и практическая значимость результатов, излагаются положения, выносимые на защиту.

В первой части лЭтапы становления понятия спонтанность: между самопроизвольностью и непроизвольностью  представлен историко-философский и философско-антропологический анализ процесса формирования  понятия спонтанность в европейской философии.  Выделяется четыре основных линии развития философских коннотаций спонтанности,  каждая из которых осуществлялась различными философскими дисциплинами и подходами  на разных этапах истории философии и была по-своему актуальной для понимания человека. Так, в физике спонтанность раскрывалась как самодвижение, в этике и теологии - как самопроизвольный, или добровольный,  выбор и свободное самоопределение, в трансцендентальной философии - как активное субъективное самополагание, в философском осмыслении сущности жизни - как непроизвольное естественное проявление.

В первой главе лФизика и этика спонтанности в Античности рассматривается опыт  понимания спонтанности античными философами, прежде всего древнегреческими, в перспективе развития двух основных для этого времени философских дисциплин - физики и этики. Греческий философский словарь имел два основных термина для выражения физического и этического значения спонтанности, как самопроизвольности и добровольности, соответственно to automaton и to hekoysion.

Поскольку само появление и первоначальное развитие философии связано с проблемами познания природы (physis), материи (hyle), первоначала (arche), выявления универсального мирового порядка(cosmos), созерцания несокрытой истины (aletheia), то понятно, что именно в горизонте этих понятий зарождались основы понимания спонтанности в физике. Такое понимание определялось  у первых натурфилософов прежде всего на основе рассмотрения природы как имманентно присущей ей активной творческой способности к движению, самопроявлению и самоорганизации, самоупорядочиванию. В дальнейшем именно подобное физическое значение спонтанности будет активно развиваться философским материализмом XVIII-XIX вв., а также синергетикой и новейшими направлениями физики XX века.

Существенным шагом в сторону увеличения философской рефлексии понятия спонтанности явилось движение греческого атомизма. В нем впервые было остро поставлена проблема соотношения понятий случайности (tyche), самопроизвольности и необходимости в физике. Так, как показывают исследования С.Я. Лурье и И.Д. Рожанского,  атомизм Левкиппа и Демокрита, не делая принципиальных различий между случайностью и самопроизвольностью, признавал спонтанным зарождение космоса, при этом подчеркивая необходимость всего происходящего в нем. С другой стороны, атомизм Эпикура и Лукреция Кара, наоборот, отстаивал не детерминистический  характер движения атомов, а случайный, самопроизвольный,  означавший их способность к непредсказуемому спонтанному отклонению (clinomen) от имеющейся траектории движения и по сути наделяющий из свободной волей (libera voluntas).

Но наиболее глубокий и философски разработанный анализ понятия спонтанности дал Аристотеля, который во многом вернул физике ее фундаментальный характер, частично утраченный благодаря философии Сократа и Платона. Прежде всего материальный чувственный мир перестал полагаться извне, вновь обрел онтологическую самостоятельность и причина движения сущего понималась имманентно, как полагаемая самой его природой15 . В этом смысле природное движение у Аристотеля это самодвижение, определяемое энергией и энтелехией того или иного сущего.

       Философ из Стагиры также провел четкое и очень важное различие между понятиями случайность и самопроизвольность, или спонтанность. Первое относится только к сфере деятельности разумного взрослого человека, способного к преднамеренному проектированию, прогнозированию и  свободному выбору целей своей деятельности, которая, однако, может столкнуться с  изначально  не предполагаемыми, или случайными, обстоятельствами. Случайной, например, является незапланированная встреча два людей, каждый из которых шел по улице со своими целями.  Самопроизвольность же характеризует природные процессы, происходящие сами собой (aytomatos), т.е. нарушающие изначально определенную для данного сущего телеологическую деятельность и осуществляющиеся без какой-либо цели - так, например, камень может падать с дерева, имея для этого внешнюю причину (скажем, сильный ветер), сам собой, не имея цели упасть на голову проходящего под этим деревом человека. Для подтверждения такого понимания Аристотель даже обращается к этимологической поддержке: самопроизвольное действие (to aytomaton) это действие, само (ayto) возникающее напрасно (maten). Таким образом, хотя аристотелевская физика представляет собой филигранную модель иерархически выстроенного  упорядоченного космоса, в ней есть место и самопроизвольности в качестве одной из причин происходящего в мире, хотя и не основной.

Что касается этического значения спонтанности, то Аристотель рассматривал в качестве фундамента добродетельного поступка  hekoysion, означающего в дословном переводе про-из-вольность (в основе этого понятия лежит  греческое слово hekon, по своей воле), понимаемое не как своевольность, а скорее как л добровольность.  Разум позволяет человеку сознательно определять планируемый и осуществляемый поступок, управлять им, держать его в своей власти. Но в отличие от Сократа, Стагирит признавал в качестве причин человеческих  действий не только разумную часть души, но и неразумную, проявляющуюся в стремлении (orexis), которое может быть трех видов: хотение (boylesis), порыв (thymos),  желание (epithymia).  Свободный выбор, определяющий человеческую деятельность, определялся им как стремление, соединенное с обдумыванием и решением (Никомахова этика. 1189а30). Понятия добровольности и свободного выбора не тождественны: первое шире второго, не всякий добровольный поступок является сознательно полагаемым, но любой сознательный выбор доброволен. При этом поступок, определяемый исключительно неразумной частью души, характеризуется как невольный (akoysion), делающийся вынужденно, насильственно и, в-третьих, без умысла (Большая этика. 1188b25). Получается, что  невольные поступки человека, неподотчетные его разуму, являются добровольными, за которые он несет полноценную ответственность. Для этого Аристотелем проводится продуктивное различие между поступками, совершаемыми в неведении и по неведению (diТagnoian).  И  большинство человеческих поступков носят как раз смешанный характер, т.е. включают в себя как элемент сознательной добровольности, так и непроизвольности. 

Аристотель глубоко раскрыл взаимосвязь между понятиями свободы, выбора, стремления, ответственности, самополагания человека, отметив взаимосвязь в осуществляемых поступках момента разумной добровольности и непроизвольности. Тем самым древнегреческий философ показал, что действия человека не полностью полагаются его чистым разумом, они откликаются как на значение не подвластной ему случайности, так и непроизвольных дорефлексивных порывов. Эти темы будут активно развиваться уже в философии ХХ века.

Вторая глава лСвободный и спонтанный выбор в Средневековье посвящена рассмотрению развития понятия спонтанность в парадигме христианской философии и теологии, чье понимание  человека носило уже не космоцентричный, а теоцентричный и персоналистичный характер, несмотря на трудность реального утверждения личностного самопонимания. Само понятие личности, выросшее из греческого prosopon, hypostasis и римского persona, направляло новую антропологию в сторону развертывания индивидуального, уникального, обращенного внутрь себя автономного человека. Этому не в малой степени способствовали такие практики, как исповедь и молитва, в которых осуществляется непосредственное обращение одной конечной личности (человека) к личности Абсолютной (Богу).

Проблематика свободы воли и выбора в христианстве стала еще более актуальной, чем в античной традиции, благодаря необходимости учитывать такие  богословские доминанты христианской религии, как учение о первородном грехе человека и божественном предопределении. Это не могло не привести к актуализации проблематики спонтанности воли и вообще повышению философской значимости и самостоятельности способности воления, что не было в такой степени характерно для античной философии. Трактаты с названием О свободе воли возникают один за другим.  При этом, однако, в вопросе понимания спонтанности греческие философа и Отцы Церкви во многом определялись именно учением Аристотеля. Так, если раскрыть важный труд Немезия Эмесского по раннехристианской антропологии  О природе человека  нетрудно будет заметить, что учение о непроизвольности и добровольности практически полностью повторяет аристотелевское, а более позднее  произведение  Иоанна Дамаскина Точное изложение православной веры следует уже в этом вопросе за книгой Немезия. 

Западная христианская традиция начала рассматривать проблему свободы выбора и воли человека с попытки Августина совместить ее с признанием проведение Богом будущего.  Для этого им осуществляется в трактате О Граде Божьем критика Цицерона, полагавшего в своих работах О дивинации и О природе богов эти положения не совместимыми. Уже здесь видна большая значимость проблемы философского соотнесения вечности и времени, предельной божественной первопричины  и конечного человека, природной причинности и человеческой свободы воли и выбора. И то, что в Античности признавалась несовместимым, в христианстве обнаруживает свою взаимосоотнесенность.

В этом же труде Августин выделяет три рода причин - случайные, естественные и добровольные16. В принципе такая классификация повторяет античный опыт, но поскольку христианство привносит с собой учение о греховности человека, то встает вопрос о различении свободного добровольного выбора, осуществляемого исключительно в согласии с волей Бога и направленного в сторону Бога, и произвольного выбора, осуществляющегося в состоянии отчуждения человека от Бога и определяемого первородным грехом. Получается, что понятие произвольного выбора оказывается шире понятия свободного выбора, но его теологическая ценность несопоставима с последним.

Пытаясь закрепить теологически обоснованные различия в философских в схоластически выверенных понятиях, Ансельм Кентерберийский стремится  рассматривать понятия спонтанность именно в значении произвольного, определяемого мотивами утверждения своей частной, противопоставляющей себя Богу, самоутверждения, тогда как свободная воля возможна лишь как осуществляющая себя в сторону Бога и ради Бога. Именно эту терминологическую дифференциацию, не всегда строго выдерживаемую, проводит Ансельм в трактатах О свободе воли и О падении дьявола. Именно в этот период зарождается традиция рассмотрения, пусть и в негативном осуждаемом контексте, спонтанности как активного самополагания, традиция, которая найдет свое фундаментальное выражение в философии немецкого классического идеализма.

Третья глава лТрансцендентальная и практическая спонтанность  анализирует новоевропейский период философской рецепции понятия спонтанности, основы которого закладываются антропоцентризмом эпохи Возрождения. Так, Мирандолла в своем известном сочинении О достоинстве человека формирует принципы понимания человека как автономной и суверенной личности, осуществляющей себя в активном самоопределении и самополагании. Именно в  антропологии Ренессанса была раскрыта взаимосвязь между спонтанностью и суверенностью человека: активное самоутверждение человека предполагало наличие  самовластия в отношении способов  его проявления, и наоборот. Результаты такого  самоощущения человеком своего нового положения в мире являли себя прежде всего в сфере искусства и политики, в характерных примерах, например, Леонардо да Винчи и Лоренцо Медичи Великолепного.

Начиная с XVII века,  философия откликается на наиболее актуальные изменения европейского самосознания. И если Декарт еще продолжал акцентировать внимание на принципы созерцания и всеобщности, осуществляющиеся ratio и определяющие основы концепции активного  Ego, то Лейбниц стал развивать принципы индивидуации и деятельности в качестве основных характеристик сущего. Поэтому не удивительно, что из новоевропейских философов именно Лейбниц стал рассматривать спонтанность в качестве сущностного акта самопроявления монады, характеризующего как ее перцепцию, так и аппетицию. Будучи последователем рационалистической традиции, Лейбниц отдавал, конечно, приоритет разумным, осознанным стремлениям, восприятиям и представлениям, но признавал и подчеркивал значимость непроизвольных дорефлексивных проявлений как неотъемлемой составляющей способа существования монады. Этим указывались границы ratio  и закладывались основы трансцендентальной философии.

       Увеличение философской роли субъекта приводило и к повышению значимости спонтанности, которая стала рассматриваться как характеристика активности субъективного самополагания. Такой подход с наибольшей четкостью, глубиной и полнотой проявил себя в коперниканском повороте Канта. Именно критическая философия философа из Кенигсберга явилась высшей точкой осмысления спонтанности как одного из основополагающих философских понятий. Десятилетняя работа над Критикой чистого разума показывает в какой взаимосвязи находился процесс формирования критической философии и развертывание возможностей спонтанности. Подробный анализ этого процесса убеждает, что спонтанность является одним из ключевых понятий при развитии Кантом учения об активности и конечности субъекта, продуктивной способности воображения и времени, трансцендентальной апперцепции и трансцендентального схематизма, автономности и самоопределении человеческой личности. Трансцендентальная антропология, о которой говорил как-то Кант17, развивалась благодаря раскрытию фундаментального значения спонтанности, которое оказала влияние как на дальнейших продолжателей немецкой трансцендентальной философии - прежде всего Фихте, - так и на развитие многих положений антропологической философии и философской антропологии XX века.

Четвертая  глава лСпонтанность природы и жизни исследует развитие трансцендентального понимания спонтанности и  выход его за рамки исключительно субъективного применения рассудка  и разума. Активность самоутверждающего и самополагающего трансцендентального субъекта вызвала неизбежную реакцию на ущемление им прав природы в качестве самостоятельной объективной реальности.  Новое открытие природы, опирающееся на традиции немецкой мистики, спинозизма и расширение трансцендентального метода, было манифестировано в  романах Руссо, естественнонаучных трудах Гете, эстетических произведениях Шиллера, построениях иенских романтиков, философии тождества Шеллинга.

Уточнение принципов отношения трансцендентальной философии к природе произошло и у Канта, который в Критике способности суждения (1790) обнаруживает новые философские возможности спонтанности в учении о возвышенном, гении, целесообразности произведения искусства. В частности, выводя воображение из подотчетности рассудку, как это устанавливалось вторым изданием Критики чистого разума, Кант заявляет о их равноправной взаимосоотнесенности в состоянии  правильной игры, позволяющей активизировать целостное и свободное проявления спонтанности при сохранении определенного порядка. И такая игра наиболее полно и продуктивно раскрывается в деятельности гения, спонтанность которого находится в органичной соразмерности со спонтанностью природы.

Трансцендентальная философия  послужила основой и для формирования  метафизической системы Шопенгауэра, который рассматривают спонтанность как иррациональный непроизвольный порыв объективированной в природе мировой воли. Начинается период спонтанной метафизики воли, хотя с ним само понятие спонтанности все чаще заменяется понятиями порыва (Drang) и влечения (Trieb), которые характеризует уже не сферу активного утверждения субъективности человека, а способ непроизвольного проявления природы и жизни. С стремлением выявить спонтанную сущность жизни и связаны усилия философии жизни Ницше, Дильтея, Бергсона. Тем самым спонтанность все больше приобретает органический, биологический и виталистический оттенок, о чем говорят труды Икскюля, Дриша, частично Шелера.

Эта линия развития понятия спонтанности осталась приоритетной на протяжении всего XX века. Она могла проявляться как в более позитивистской перспективе психоанализа, так и в более философско-мистических версиях, построенных на актуализации опыта восточных культур и религий. Именно последнее направление использовал  В.В. Налимов, предлагающий концепцию спонтанности сознания как характеристики открытости человека вневременной трансперсональной космической сущности, позволяющей усматривать и переживать новые смыслы. Подобное понимание спонтанности очень тесно связано с особенностями восточных учений и религий, прежде всего даосизма, в котором спонтанность рассматривается в трудах Лао-цзы, Чжуан-цзы и Ле-цзы как проявляющееся в состоянии  недеяния (у вэй) естественное непроизвольное выражение монистичной мировой сущности - Дао.

Во второй части лСуверенность Я и Другого представлен философско-антропологический анализ человеческой суверенности, прежде всего в аспекте интерсубъективных отношений, определяемых  генезисом власти, механизмами формирования общности, характером взаимосоотнесеннности неоднородности, множественности и инаковости человека в жизненном мире (Lebenswelt).

Первая глава лФилософско-юридические основания понятия суверенности посвящена анализу исторического процесса развития понятия суверенности в юридической сфере и вытекающим из нее основным философским принципам понимания человека.  Раскрываются философские, теологические и философско-антропологические основания рассмотрения понятий власти в древнегреческой и средневековой моделях организации мирового порядка.

Но особое внимание уделяется подробному анализу древнеримской традиции, формулирующей юридические условия, основания и границы возникновения и осуществления абсолютной верховной и неограниченной законами полноты власти (plenitude potestasis), известной под именем диктатуры. Этим закладывались основы понимания суверенности на многие века.  Еще в XVI веке Жан Боден, а в XVII веке Гуго Гроций и Томас Гоббс не видят принципиального различия между суверенностью и правовым пониманием диктатуры, как оно сформировалось древнеримскими законами: для всех них суверен, или диктатур, является легальным носителем верховной власти, которая ему добровольно и легально передается законодательной власти, действующей так от лица народа и в его же интересах.

       Такого рода диктатуру Карл Шмитт в своем классическом труде Диктатура называл комиссарской диктатурой, призывая ее отличать от подлинно суверенной диктатуры, которая обладала бы действительной полнотой власти, не была бы ограничена временем своего осуществления и имела бы права назначать себе по закону преемника.  Именно здесь встает важная проблема соотношения абсолютно безосновной и неподотчетной личной власти, или само-властия, и формально ограничивающих норм закона.  Если первая модель власти максимально персонализирована, имея в качестве критерия для себя лишь эффективность своего применения и основываясь на силовой харизме ее носителя, то вторая предполагает существенную деперсонализацию и формализацию механизмов осуществления власти законами.

Соотношения власти и законов лежит и в основе понимания различия между понятиями суверенности и автономии. Если суверенная власть основывается на обладании реальной силой, проявлением и подтверждением которой в наиболее явном виде является война, то автономия дается и полагается в определенных границах носителем суверенитета. Поскольку автономность осуществляется через добровольно принимаемое соответствие определенным ограничивающим ее законам, то ставится вопрос о возможности конечной суверенности, т.е. верховной утверждающей себя власти способной свободно ограничивать себя.

Вторая глава лМножественные и неоднородные человеческие суверенности как раз и посвящена рассмотрению этого вопроса уже преимущественно в философско-антропологическом контексте.  Здесь продолжается уточнение различий и взаимных корреляций  между автономностью и суверенностью с учетом механизмов самоопределения и властного волевого самоутверждения.

В результате анализа формируется модель понимания суверенной личности как властно полагающую свою неоднородность в открытом и свободном выходе навстречу иному - в первую очередь другому Я. Обоснование идеи неоднородности человеческой суверенности осуществляется с помощью обращения к работам Ф. Ницше, М. Хайдеггера, Ж. Батая.

Одним из итогов такого обращения выступает актуальная значимость идеи множественности, которая в XX веке приходит на смену традиционному метафизически и спекулятивно понимаемому монизму. Развертывание философско-антропологической значимости человеческой множественности и неоднородности, в первую очередь в контексте повседневного существования человека, осуществляется благодаря феноменологии множественных реальностей (phenomenology of multiple realities), заложенной трудами У.Джемса и Э. Гуссерля и получившей развитие у А. Шютца. Очень важными для понимания актуальности личностной неоднородности человека являются исследования раннего М.М. Бахтина о полифоничном романе Достоевского и диалоге, а также его поздние заметки по философской антропологии.

Подобная перспектива исследования позволяет сформулировать альтернативу, с одной стороны, монизму и центризму, а с другой - плюрализму (полифоничности) и относительности. На основе наиболее характерных работ ХХ века - например, Философских исследований Л. Витгенштейна - раскрывается философско-антропологическая  продуктивность принципов множественности и неоднородности в сфере спонтанности языка. Более того, эти принципы рассматриваются как основополагающие для современной философии и в герменевтическом контексте, позволяющем признавать допустимость и продуктивность множественных неоднородных точек зрения в отношении истины, о чем свидетельствует, например, Конфликт интерпретаций П. Рикера или Манифест философии А. Бадью.

Критика монологической замкнутости и центристской абсолютизации не закрывает, однако, и проблемы, связанные с распространением множественных альтернатив (например, в сфере информации и виртуальной реальности),  которые современные молодые люди далеко не всегда могут освоить и трансформировать в собственную активную деятельность. Подобные острые и актуальные вопросы побуждают вновь и вновь обращаться к таким классикам, как Кант или Шиллер, применяя их достижения в новых, неизвестных им перспективах, с учетом изменившегося характера способов человеческого существования.

Третья глава называется лСуверенность и инаковость в феноменологической теории интерсубъективности жизненного мира.  В ней идея множественных и неоднородных человеческих суверенностей получает свое развитие в перспективе феноменологии интерсубъективности жизненного мира как пространства столкновения Я с инаковостью Другого. Для этого прежде всего исследуется само понятие мира как пространства человеческого присутствия и взаимодействия, известного в качестве гуссерлевского жизненного мира (Lebenswelt) и хайдеггеровского бытии-в-мире (Sein-in-Welt).  Проводится сравнение понятий мира и природы, в результате которого выделяются такие специфические характеристики первого, как неоднородность, множественность, открытость, субъективность, интерсубъективность.

Для уточнения структуры повседневного существования человека осуществляется феноменологический анализ жизненного мира, с учетом как уже ставших классических подходов Гуссерля и Хайдеггера, так и при помощи опыта современной феноменологии, например Б. Вальденфельса. Вскрывается как определенная проблематичность отношения к Другому и  признания его полноценной инаковости в феноменологических установках, определяемых интенциональностью Я и его эгоцентризмом (что наиболее выразительно представлено в 5-ом картезианском размышлении Гуссерля), так и возможные пути ее разрешения.  Для этого проводится исследования интерсубъективной тематики у М. Шелера, Э. Левинаса, раннего М.М. Бахтина,  пытающихся преодолеть замкнутость трансцендентального Эго, для которого Другой - это объект, или ноэма, его интенциональных полаганий. Тем самым возможность интерсубъективности раскрывается в неизбежной взаимосоотнесенности в Я спонтанного самополагания и рецептивной открытости Другому. При этом подчеркивается неустранимое и не преодолеваемое различие в восприятии Я самого себя и Другого.

В связи с этим различием подымается тема одиночества и интерсубъективной общности человека, рассматриваемая как в феноменологической, так и этической перспективах. Для этого анализируется опыт разработок генетической феноменологии, в частности поздние размышления Э. Гуссерля, сочинения по аксиологическим основаниям феноменологической теории интерсубъективности М.Шелера, работы А. Шютца о проблемах и возможностях трансцендентальной субъективности, исследования по феноменологии тела М. Мерло-Понти и феноменологической онтологии Ж.П.Сартра. Результатом такого анализа явилось признание глубинной взаимосоотнесенности Я и Ты, актуализированной культурно-историческими и социальными механизмами создания общности, в которой  возможно осуществление взаимосоотнесенности и взаимной корреляции суверенности Я и инакового Другого.

Четвертая глава лСпонтанный генезис, порядок и общность власти направлена на раскрытие спонтанности человека как механизма формирования власти и системы ее нормативностей. В связи с этим еще раз затрагивается проблема взаимосоотнесенности спонтанности и суверенности человека.

Для этого отдельному углубленному анализу подвергается философско-антропологическое значение феномена власти как способа конечного самоутверждения, осуществляющегося через преодоление сопротивления. Соответственно суверенная спонтанность может быть только, во-первых, конечной, а во-вторых, интерсубъективной, т.е. предполагающей наличие по меньшей мере двух человек. Обращаясь к исследованиям А. Кожева, спонтанный генезис власти подробно рассматривается в четырех формах Ц  как власть Отца, Вождя, Господина и Судьи - с уточнением специфики каждой из этих форм.

Рассмотрение власти как силы вводить и утверждать определенную систему нормативности, прежде всего в сфере морали, осуществляется Ницше, который подчеркивает персональный генезис происхождения моральных ценностей, полагаемых спонтанными актами отдельных харизматичных лидеров, или суверенных личностей.  С другой стороны, имеет место быть и менее индивидуализированный способ формирования определенных порядков поведения, складывающихся в ходе стихийных, историко-культурных мутаций и трансформаций норм. Именно их выявлению на уровне социогенетических и психогенетических исследований посвящен труд Н. Элиаса О процессе цивилизации или работы Э. Юнгера 30-х годов, призывающие к освобождению в человеке  мирового спонтанно-стихийного начала, способного разрушить старый порядок и оформить новый.

Нормативный характер власти показывает, что утверждающая ее спонтанность обладает определенным характером, а не является лишь хаотическим деструктивным актом. Спонтанность, таким образом, предстает как имманентно самоорганизующийся процесс, на чем основывалась еще физика досократиков. Подтверждением этому в XX веке является  структурированная упорядоченность как спонтанности игры, так и спонтанности языка. Подобная спонтанная самоорганизация, формирующаяся в разного рода повседневных практиках человеческого существования, полагает определенную нормативную общность, служащую для установлений  индивидуальных и коллективных, более или менее личностных (вплоть до безличностных) форм коммуникаций. В этом вопросе особенно актуальными и интересными предстают исследования современного американского философа Ф. Фукуямы в книге Великий разрыв, раскрывающего спонтанную природу социальной и иной нормативности и при этом указывающего на ее границы.

Третья часть лГерменевтика спонтанности и конечность человека  посвящена герменевтическому анализу человеческой  конечности, раскрывающего пространственные и  временные, этические и религиозные основания организации спонтанного порядка.

Первая глава лРелигиозные основы суверенной власти и понимание неоднородности человека в протестантизме и немецкой философии  исследует проблему суверенной власти Бога, понимания взаимоотношений между трансцендентным и имманентным  и соотнесения человеческой неоднородности с лабсолютной инаковостью в  протестантизме, а также  влияние сформировавшейся в нем антропологических принципов на развитие лонто-теологической традиции немецкой философии. 

Подробно анализируются истоки формирования самобытной спекулятивной специфики немецкой философии. Они находятся, с одной стороны, в средневековой мистике Экхарта и его школы, которая и раскрывает взаимоотношения между соотнесенностью с трансцендентным Иным и человеческой самосоотнесенностью, а с другой - в  протестантизме, признававшем лишь одну форму человеческой неоднородности - неоднородности подлинного и неподлинного, и призывавшего к растворению частной уникальности человека во всеобщем божественном начале. Поэтому в лютеранстве определяющая роль отведена пассивной человеческой рецептивности, направленной на приятие безусловной суверенной власти Бога. В немецкой философии эти подходы более или менее опосредованно проявились в принципах монизма, отрешенности, трансцендентальности, открытости и др.

Для раскрытия теологического влияния на немецкую философию исследуются антропологические взгляды М. Лютера и в целом взаимоотношения теологии и философии в немецкой культуре, а также вскрывается значение основных установок протестантизма для понятий фундаментальной онтологии Хайдеггера. При этом затрагиваются специфические личностные особенности антропологических взглядов в православии и русской религиозной философии.

Вторая глава лПространства формирования спонтанности  посвящена герменевтическому исследованию механизмов пространственной организации спонтанности, что должно преодолеть ее одностороннее и схематичное понимание как неупорядоченного и стихийно возникающего акта. При этом акцент делается как на вскрытии экономических оснований человеческого существования, по разному исследуемых Марксом, Ницше и Фрейдом, так и с учетом древнегреческого значения термина oikonomos как искусства управления домом, подчеркивающего значение приватного пространства.

Поскольку спонтанность человека осуществляется в мире, то она не может не определяться его структурами, оставаясь при этом способом феноменальной манифестации его свободной суверенности. Раскрытие  взаимосоотнесенности личностной суверенности и спонтанного способа ее проявления в мире  осуществляется при помощи феноменологической герменевтики жизненного мира. Для этого используется как опыт традиционных феноменологических исследований  Гуссерля, Хайдеггера, Гадамера, так и отечественные разработки феноменологической герменевтики повседневного сознания, прежде всего сочинение А.Ф. Лосева Диалектика мифа.

Герменевтика спонтанности рассматривается также и через исторический социо-культурный генезис, включающий в себя и экономическую доминанту. Такой анализ, основанный на критическом рассмотрении работ Н. Элиаса и М. Фуко, вскрывает дорефлексивные структуры организации непроизвольных проявлений повседневного сознания, которые, однако, своим конституированием не лишают человека свободы его спонтанного самополагания, а, наоборот, выступают условиями ее осуществления.

Для конкретизации этих положений проводится анализ древнегреческого лискусства жизни, т.е. системы определенных повседневных практик, позволяющих организовать себя в качестве свободного человека благодаря осуществлению режима определенного отношения к своему телу. Этот анализ дополняется рассмотрением опыта Ницше, подчеркивающего важность условий повседневного существования для спонтанной самоорганизации человека. И поэтому дом, приватное пространство, а также работа и улица, место профессионального и публичного проявления человеческого присутствия, также формируют собой важнейшие структуры организации  и проявления свободной спонтанности человека в мире.

Третья глава лВременное измерение спонтанности рассматривает спонтанность в качестве ключевого основоположения философии и феноменологии временности. Особенно важным представляется опыт переживания настоящего для раскрытия временных оснований человеческой спонтанности. Другие измерения временности, прошлое и будущее, рассматриваются через соотнесенность с настоящим, как ретенции и протенции в феноменологии внутреннего сознания времени Э. Гуссерля, как непроизвольное спонтанное воспоминание у А. Бергсона, как проект у М. Хайдеггера.

Но особенное значение уделяется анализу собственно настоящего, выступающего амбивалентной границей между прошлым и будущим и одновременно фундирующей их  основой - то, что Платоном в Пармениде понималось как вдруг (exaipahnes), Аристотелем в Физике как теперь (nyn), Августином в Исповеди как настоящее настоящего, а Н. Кузанским, С.Кьеркегором и М. Хайдеггером как мгновение. В связи с этим рассматриваются специфические временные проявления сознания - например, интенциональные акты восприятия, внимания, припоминания, планирования.

Особо подробно анализируется проблема взаимосоотнесенности изначальной субъективности и конституирования временности в трансцендентальной феноменологии Э. Гуссерля. В Лекциях по феноменологии внутреннего сознания времени им исследуются способы интенционального полагания и самоконституирования временного потока, в котором спонтанность не противопоставляется и даже не отличается, а неразрывно связана  в некой глубинной точке-истоке (Urquellpunkt) с рецептивностью первичного впечатления (Urimpression).  Гуссерль раскрывает спонтанные истоки этого первичного впечатления. На этом уровне рассмотрения сознания феноменология уже имеет дело не с Я, а с тем, что сам Гуссерль в своих поздних размышлениях называл Пра-Я (Ur-Ich). Тем самым выявляется та первичная временная спонтанность, которая является предельным основанием самоконституирования субъекта.

Также подвергается критическому изучению неоднородность временного опыта человеческого существования, позволяющая говорить о сопричастности профанного времени повседневной жизни и сакрального времени праздника, подлинного и неподлинного времени или времени и вечности, что мы и находим, например, в понятии лабсолютного времени М. Шелера. Спонтанность настоящего осуществляет себя как решительное и экстатичное временное самополагание свободной суверенности человека  в условиях открытости миру.

Четвертая глава Этические и религиозные порядки спонтанности: фронезис, совесть, сердце направлена на выявление и анализ тех этических и религиозных оснований, в которых формируется спонтанный порядок человеческого самополагания.  Таких форм, в которых осуществляется процесс самоорганизации и самоопределения человека в повседневной жизни, выделяется три:  фронезис, совесть и сердце. Проводится анализ каждой из этих форм с рассмотрением ее специфической историко-культурной и философско-антропологической значимости.

Особый интерес для философско-антропологического анализа имеет исследование влияний понятий совести и сердца соответственно на западное (в католицизме и протестантизме)  и восточноевропейское (в православии) понимание человека. В частности, рассматривается целостное объединение в сердце порядка разума и чувственно- эмоциональных порывов, а в голосе совести Хайдеггера обнаруживается  обличение  неподлинности человеческого существования благодаря указанию на его априорную виновность. Оба этих феномена позволяют более глубоко осуществить герменевтику спонтанности и уяснить способы само-отношения человека.

В Заключении диссертации подводятся основные итоги проведенного исследования, излагаются общие выводы и намечаются возможные перспективы дальнейшей работы.

       Список работ, опубликованных по теме диссертации.

Статьи в рецензируемых журналах, рекомендованных Высшей аттестационной комиссией (ВАК).

1. Дорофеев Д.Ю.  Спонтанные броски Жоржа Батая \\ Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6., 2004. Вып.5. С.33-44. - 0,9 п.л.
2. Дорофеев Д.Ю. Спонтанность желания \\  Вестник Санкт-Петербургского университета. Серия 6., 2007. Вып.1. С.64-70. - 0,6.п.л.
3. Дорофеев Д.Ю. Суверенный герой в русской литературе XIX века: философско-антропологический анализ \\ Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. Серия Философии. Спб. 2008. №4(17). С.127-139. - 0,8 п.л.
4. Петербургские философско-антропологические авансы: к вопросу восприятия Макса Шелера в современной России \\ Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С. Пушкина. Серия Философии. СПб. 2009. №1(25). С.160-167. - 0,7 п.л.
5. Дорофеев Д.Ю. Категории мистического опыта \\ Культурология. Дайджест. 2009. №1. М.: РАН ИНИОН, 2009. С. 42-55. - 0,9 п.л.
6. Дорофеев Д.Ю. Значение философской антропологии Макса Шелера для ранней философии Михаила Бахтина. \\ Философские науки. М.: гуманитарий. 2009. №7. С.72-89. - 1,2.п.л.
7. Дорофеев Д.Ю. Проблема современной философской антропологии: спонтанность и конечность человека \\ Вестник Ленинградского государственного университета им. А.С.Пушкина. Серия Философия. 2009.№3(том 2). С.162-171. - 0,7.п.л.
8. Дорофеев Д.Ю. Философско-юридические основания понятия суверенности \\ Известия Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена. СПб. 2009. №110. С.79-90. - 1,1 п.л.

9. Дорофеев Д.Ю. Спонтанное измерение настоящего \\ Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 6. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета. 2009. Выпуск 3. С.333-341. - 0,8. п.л.
10. Дорофеев Д.Ю. Феномен странничества в западноевропейской и русской культурах \\ Культурология. Дайджест. 2010. №1. М.: РАН ИНИОН, 2010. С.63-87. - 1,1 п.л.
11. Дорофеев Д.Ю. Философская антропология спонтанности \\ Вестник Сибирского Федерального Университета.2010, №1, т.3, С.3-12. - 0,7 п.л.
12. Дорофеев Д.Ю. Биографический образ учителя в диалогах Платона, или являлся ли Сократ личностью \\ Вестник Русской христианской гуманитарной академии (РХГА). 34 (т.11). 2010. Спб.: Издательство РХГА. С.45-49. - 0,3.п.л.
13. Дорофеев Д.Ю. Жорж Батай - философ вне-себя \\ Культурология. Дайджест. 2011. №1. С.153-161. - 0,7 п.л. 

  Монография:

1. Дорофеев Д.Ю. Суверенная и гетерогенная спонтанность. Философско-антропологический анализ. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2007. - 39 п.л.

Редактируемые сборники:

1.Мартин Хайдеггер: Сб. статей. Составитель Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Издательство РХГИ, 2004. Ц  36 п.л.

2. Книга ангелов. Антология христианской ангелологии.  Сост., вступ.ст., примеч. Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Амфора, 2005. Ц  29 п.л.
3. Предельный  Батай.  Сборник статей. Отв. ред. Д.Ю. Дорофеева. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета, 2006. Ц  18 п.л.
4. Философская антропология Макса Шелера: уроки, критика, перспективы. Отв. ред. Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Алетейя, 2011. Ц  35,5 п.л.

Избранные исследования по теме диссертации, опубликованные в других изданиях:

1. Дорофеев Д.Ю. Христианско-мистические основания антропологии Макса Шелера и русской религиозной метафизики \\ Verbum. Выпуск 2. Наследие средневековья и современная культура. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета. 2000. С.52-79. - 1,6 п.л.
2. Дорофеев Д.Ю. Человек и Бог в мистическом опыте христианского персонализма \\ Вестник Русского Христианского гуманитарного института (РХГИ). СПб: Издательство Русского Христианского гуманитарного Института. 2001. №4. С.12-41. - 2,1 п.л.        
3. Дорофеев Д.Ю. Современные философско-антропологические и мистико-антропологические модели \\ Антропологический синтез: религия, философия, образования. Сост. А.А. Корольков. СПб: Издательство РХГА. 2001. С.97-121 - 1,9 п.л.
4. Dorofeev D. Connections between existential phenomenology and phenomenology psychiatry in the conception being-in-word \\ Philosophy, Phenomenology and Psychiatry. Programme. Abstracts. Gteborg University, 2003. P. 19 - 0,1.п.л.
5. Дорофеев Д.Ю. И.В.Гете: поэзия и правда мысли \\ Философская антропология. Очерки истории.  Под редакцией Б.В.Маркова., А.Н. Исакова. СПб.:  Издательство С.-Петербургского университета. 2003. С. 105-117. - 1 п.л.
6. Дорофеев Д.Ю. Человек в экстазе \\ Вестник Русского Христианского гуманитарного Института. СПб.: Издательство Русского христианского гуманитарного института (РХГИ). 2004. №5. С.73-92. - 1,9 п.л.
7. Дорофеев Д.Ю.  Хайдеггер и философская антропология \\  Мартин Хайдеггер: Сб. статей. Составитель Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Издательство РХГИ. 2004. С.368-397. 2,4 п.л.
8. Дорофеев Д.Ю. Блуждания философа в берете \\ Там же. С.3-25. - 1,4 п.л.
9. Дорофеев Д.Ю. (в соавторстве с Черновым С.А.). Трансцендентальная способность воображения и радикальная конечность: Кант, Хайдеггер, Кассирер \\ Вестник Гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета. 2004. №1. С.120-171. - 4,1 п.л.
10. Дорофеев Д.Ю. Место ангелов в христианской картине мира \\ Книга ангелов. Антология христианской ангелологии.  Сост., вступ.ст., примеч. Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Амфора. 2005. С. 9-37. - 1,7 п.л.
11. Дорофеев Д.Ю. (в соавторстве с Зобовой М.Р., Черновым С.А.). Бог и свобода, гуманизм и вера: Эразм Роттердамский и Мартин Лютер о воле и предопределении \\ Вестник Гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета. 2005. №2, С.234-260. - 2 п.л.
12. Дорофеев Д.Ю. Саморастраты одной гетерогенной суверенности \\ Предельный Батай. Отв. ред. Д.Ю. Дорофеева. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета. 2006. С.3-39. - 2.7 п.л.
13. Дорофеев Д.Ю. Поминовение и упоминание словом и молчанием: пределы языка (памяти В.В. Бибихина) \\ Acta eruditorum. Приложение к журналу Вестник русской христианской гуманитарной академии. СПб.: Издательство Русской христианской гуманитарной академии. 2006. С.22-36. - 0,9 п.л.
14. Дорофеев Д.Ю. За поворотом: философская антропология в горизонте феноменологии множественных реальностей. \\  Философские науки. Специальный выпуск Общественное призвание философии. М.: Академия гуманитарных исследований.  Ред.кол.: Солонин Ю.Н. и др. 2006. С.30-49. - 1.6 п.л.
15. Дорофеев Д.Ю. Поэзия и святость: благовестие Р.М.Рильке \\ Мученичество и святость в ХХ веке.  СПб.: Издательство С.Петербургского университета. 2007. С.153-169. - 1,4.п.л.
16. Дорофеев Д.Ю. Общество Макса Шелера \\ Вестник Российского философского общества. 2007. №4. С.175-177. - 0,2. п.л.
17. Дорофеев. Д.Ю. Эмоции и чувства в современных философско-антропологических исследованиях. \\  Вестник Гуманитарного факультета Санкт-Петербургского государственного университета телекоммуникаций им. проф. М.А. Бонч-Бруевича. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета. 2008. № 5. С.138-144. - 0,6 п.л.
18. Дорофеев Д.Ю. Аксиология и философская антропология Макса Шелера \\  Миссия интеллектуала в современном обществе: сб.статей. Ред.кол.: Ю.Н. Солонин(пред.) и др. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета. Приложение к Вестнику С.-Петербургского университета. Серия 6. 2008. С. 553-570. - 1.п.л.
19. Дорофеев Д.Ю. Онто-теологические основания самоопределения немецкой философии \\ Acta eruditorum. Приложение к журналу Вестник русской христианской гуманитарной академии. СПб.: Издательство Русской Христианской гуманитарной академии. 2008. Выпуск 5. С.80-83. - 0,6 п.л.
20. Дорофеев Д.Ю. Философско-антропологические перспективы спонтанности \\ Философская и педагогическая антропология. Под редакцией А.А. Королькова. СПб.: издательство РГПУ им.А.И. Герцена. 2009. С.196-206. - 0.8 п.л.
21. Дорофеев Д.Ю. Знак и символ в феноменологии \\ Языки философии. Под ред. Е. Я. Режабека, Б.В.Маркова. Ю. М. Шилкова. СПб.: Издательство С.-Петербургского университета.2009.С.199-205. Ц  0,6.п.л.
22. Дорофеев Д.Ю. Этические и религиозные порядки спонтанности: фронезис, совесть, сердце \\ Человек познающий, человек созидающий, человек верующий. Приложение к журналу Вестник С.-Петербургского государственного университета. Ред. кол.: Ю.Н. Солонин (пред.) и др. СПб.: Издательство СПбГУ. 2009, С. 542-553. Ц  0, 7 п.л.
23. Дорофеев Д.Ю. Диалог философской антропологии Макса Шелера и Михаила Бахтина \\ Мастер и профессионал: история и современность. В честь 70-летия профессора Константина Семеновича Пигрова. Под ред. И.В. Кузина. СПб.: Издательство СПбГУ. 2009, С.34-50. - 1,1 п.л.
24. Dorofeev D. Interrelations between the Philosophical Anthropology of Max Scheler and Michael Bachtin \\ Program and Papers from 2010 Chicago meeting (biannual meeting of The Max Scheler Society of North America, February 17-20, 2010),
25. Дорофеев Д.Ю.(в соавторстве с Арзуманяном М.Ю.). Антропологические и информационные аспекты современных форм устной и on-line коммуникации \\ Казанский социально-гуманитарный вестник. №2 (2). 2010. С.79-83. - 0,4 п.л.
26. Дорофеев Д.Ю. К проблеме философско-антропологической дифференциации \\ Философия в диалоге культур: Сб.ст. Ред.кол.: Ю.Н. Солонин (предс.) и др. СПб.: Изд-во С.-Петерб.ун-та, 2010. С. 156-165. - 0,9. п.л.
27. Дорофеев Д.Ю. Философско-антропологические принципы феноменологической аксиологии Макса Шелера \\  Философская антропология Макса Шелера: уроки, критика, перспективы. Отв. ред. Д.Ю. Дорофеев. СПб.: Алетейя, 2011. С.81-100. - 1,4 п.л.
28. Дорофеев Д.Ю. Манифестации времени позднего Шелера (в соприкосновении с ранним Хайдеггером) \\  Там же. С.192-229. - 2,3 п.л.
29. Дорофеев Д.Ю. Судьбы современной философской антропологии: от инфляции к принципам самоопределения \\  Днi науки фiлософського факультету-2011. Мiжнародна наукова конференцiя (20-21 квiтня 2011 року). Матерiaли доповiдей та виступiв. Частина 3. Редкол.: А.Конверський (та iн.). Киiв, 2011. С.81-82. - 0,2 п.л.

 

                               

                                               

---

1. Рукописное наследие Макса Шелера, посвященное разработке философской  антропологии, представлено в 12 томе его собрания сочинений - одном из шести томов, в которых частично опубликовано наследие немецкого философа: Scheler M. Schriften aus dem Nachlass. Vol. III:  Philosophishe Anthropologie \ Max Scheler. Gesammelte Werke. Bd. 12. Hrsg. Frings M.S., Bonn, 1987. См. также: Scheler M. Schriften zur Anthropologie. Philipp Reclam. Stuttgart. 1994.

2 Философская антропология Макса Шелера: уроки, критика, перспектива. Отв. ред. Д.Ю. Дорофеев. Спб.: Алетейя, 2011.

3 Ф.И. Гиренок, зав. кафедра философской антропологии МГУ,  предлагает говорить об лантропологических конфигурациях философии.

4 См. например:  Fisher J. Philosophische Anthropologie. Eine Denkrichtung des 20 Jahrhunderts.Verlag Karl Alber. Freiburg\Mnchen, 2008; Arlt G. Philosophische Anthropologie. Verlag J.B.Metzler. Stuttgart\Weimar, 2001;  Landmann M. Philosophische Anthropologie. Walter de Gruyter. Berlin\ New Yourk, 1982.

5 Многообразие антропологической проблематики мы попытались представить, систематизировать и проанализировать в разработанном совместно с И.И. Евлампиевым и Л.В. Бурлака в форме полнотекстовой специализированной  электронной библиотеки по антропологии  специальном сайте www.anthropology.rchgi.spb.ru.

6 Heidemann I. Spontaneitat und Zeitlichkeit. Eine Probleme der Kritik der reinen Vernuft. Kln. 1965.

7 Dusing K. Spontaneitat und sittliche Freiheit bei Kant und Fichte \\ Geist und Willensfreiheit. Klassische Theorien von der Antike bis zu Moderne. Hrsg. Edith Dusing, Klaus Dusing, hans-Dieter Klein. Wurzburg, 2006, S.107-126.

8 Althusser L. Philosophie et philosophie spontanee des savants. Paris, 1974.

9 См., например: Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. Новый диалог человека с природой. М.:КомКнига. 2005; можно назвать также труды таких важных для синергетики авторов, как Г. Хакен и Р.Эшби.

10 Graham A.C. Reason and  Spontaneity. A  New Solution to the Problem of Fact and Value. London, 1985.

11 См.: Дорофеев Д.Ю. Суверенная и гетерогенная спонтанность. Философско-антропологический анализ. Спб: издательство СПбГУ, 2007.

12 Bataille G. Le souverainete. Paris. Editions Gallimard, 1976; русское издание: Батай Ж. Суверенность \\ Батай Ж.  Проклятая часть. М.: Ладомир. 2006. С.313-491. 

13 Дорофеев Д.Ю. Саморастраты одной гетерогенной суверенности  \\  Предельный Батай. Сборник статей. Отв. ред. Дорофеев Д.Ю. СПб.: издательство СПбГУ, 2006.  С.3-39; Дорофеев Д.Ю. Спонтанные броски Жоржа Батая \\ Вестник Санкт-Петербургского университета. СПб.: издательство Санкт-Петербургского университета. 2004. Сер.6, вып.5. С.33-44.

14 Например: Суверенитет. Сборник. Составитель Н. Гараджа. М.: Издательство Европы, 2006.

15 Впрочем, у Аристотеля есть и другой взгляд на эту проблему, в соответствии с которым любое движение имеет своей предельной причиной неподвижный Ум-Перводвигатель; эта двойственность не раз отмечалась исследователями.

16 См.: Августин А. О граде Божьем в 22 книгах. Т.1. М.: Издательство Спасо-Преображенского Валаамского монастыря, 1994. С.253.

17 Kants gesammelte Schriften. Akademie-Ausgabe. Berlin. Bd.15. S.395.

  Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по философии