Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по истории  

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

ИНСТИТУТ РОССИЙСКОЙ ИСТОРИИ

На правах рукописи

Сидорова Любовь Алексеевна

СОВЕТСКАЯ ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА

СЕРЕДИНЫ ХХ ВЕКА:

СИНТЕЗ ТРЕХ ПОКОЛЕНИЙ ИСТОРИКОВ

Специальность 07.00.09 Ц историография, источниковедение

и методы исторического исследования

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Москва Ц 2009

Работа выполнена в Центре Историческая наука России Института российской истории Российской академии наук.

Официальные оппоненты	доктор исторических наук, профессор Данилов Александр Анатольевич доктор исторических наук Сенявский Александр Спартакович доктор исторических наук Цамутали Алексей Николаевич
Ведущая организация	Московский государственный университет им. М.В.Ломоносова

Защита состоится л _________________ 2009 г. в _____ час. на заседании Диссертационного совета Д 002.018.02 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Институте российской истории РАН по адресу: 117036, Москва, ул. Дм.Ульянова, д. 19.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института российской истории РАН (Москва, ул. Дм.Ульянова, д. 19)

Автореферат разослан л  ________________2009 г.

Ученый секретарь

Диссертационного совета

кандидат исторических наук  Т.М.Смирнова

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы. Современная историческая наука не может плодотворно развиваться без использования достижений предшествующих поколений ученых, накопленных ими знаний, выработанных исследовательских методов. Изучение опыта собственного развития, его сопоставление с современным состоянием отечественной историографии является непременной составляющей исторической науки как одной из ветвей гуманитарного знания. Раскрытие содержания этапов развития исторической мысли позволяет определить направленность ее движения, оценить достигнутые результаты и, отталкиваясь от них, наметить новые исследовательские горизонты. Особое место в самопознании отечественной исторической науки занимает ее советский период. Современное движение исторического знания требует осмысления этого этапа его развития, понимания сути происходивших процессов, которые самым непосредственным образом связаны с проблемами, решаемыми исторической наукой России сегодня.

Существует настоятельная необходимость дать объективную картину развития советской историографии, так как в современной исторической науке она нередко характеризуется крайне односторонне и преимущественно с политизированных позиций как однородный поток идеологизированного знания. Такой нигилистический взгляд на советскую историческую науку приходит в противоречие с собственными суждениями работающих сегодня историков о трудах своих предшественников, многие из которых они ставят очень высоко.

Предложенный в диссертации генерационный подход к изучению отечественной исторической науки дает возможность изучить советскую историческую науку как сложное и неоднородное явление, слагавшееся из исследовательской деятельности работавших в ней различных по своему менталитету поколений историков. Изучение советского этапа отечественной историографии в рамках этого метода открывает новые возможности для выяснения степени ее зависимости от внешних условий развития, позволяет показать ее преемственность с классической российской исторической наукой.

Отечественная историческая наука середины ХХ века представляет в этом отношении особый интерес. В ней одновременно работали три поколения историков - дореволюционное, первое марксистское и послевоенное, творчество которых, несмотря на приоритет марксистско-ленинской парадигмы, имело свою специфику, что не могло не отражаться на общем состоянии советской историографии того времени. Исследование профессиональной культуры советских историков трех поколений дает основания для определения роли и места каждой генерации в сообществе советских историков, способствует созданию его целостной картины.

Объектом исследования  выступает система советской исторической науки середины ХХ столетия, включающая в себя образующие ее институты, деятельность исследователей и опыт познания истории.

Предметом исследования является научное творчество и взаимоотношения трех поколений отечественных историков середины прошлого века, деятельность которых развивалась под влиянием специфических условий их формирования как исследователей, особенностей генерационного восприятия политических и идеологических установок, усвоения марксистской исследовательской парадигмы, а также традиций межличностного общения в научном сообществе.

Хронологические рамки работы охватывают, в основном, период 40-х - 50-х гг. ХХ в., однако в ряде случаев потребовалось обращение ко времени второй половины 30-х гг. и начала 60-х гг. 

Территориальные рамки исследования. Советская историческая наука середины ХХ в. изучалась, в основном, на примере ведущих научных центров страны, в первую очередь Москвы и Ленинграда.

Степень изученности темы. В изучении истории советской исторической науки середины ХХ в. можно выделить два этапа. Первый из них охватывал период 1960-х - 1980-х гг. и характеризовался вниманием к рассмотрению проблематики исследований, к показу спектра научных интересов советских историков. Историографический анализ был построен на марксистской парадигме истории1. В наиболее концентрированном виде он проявился в пятом томе Очерков истории исторической науки в СССР (М., 1985) и монографии А.С.Барсенкова Советская историческая наука в послевоенные годы (1945-1955) (М., 1988). В этих работах советская историческая наука середины прошлого века рассматривалась в рамках лединой концепции поступательного развития на основе марксистско-ленинской теории, постоянного совершенствования методологии и методики исторического исследования2.

С начала 1990-х гг. начала происходить переоценка опыта осмысления отечественной истории, связанная с отказом от марксистско-ленинских концептуальных подходов как единственно возможного метода ее исследования. Увидели свет многочисленные публикации, в которых пробивали себе дорогу освобожденные от политизации предшествовавших лет суждения об историческом прошлом страны. Большое внимание было уделено проблемам советской истории середины ХХ века как выражению постиндустриальной фазы его развития, вопросам власти и политико-идеологического климата в стране на излете сталинизма, в частности, кампании борьбы с космополитизмом, дискуссии по вопросам марризма и пр.3 Новые тенденции в исследовании истории советского общества оказали значительное влияние на формирование подходов к изучению отечественной исторической науки середины ХХ в., которая рассматривается в диссертации в контексте общих проблем советской истории этого времени.

Существенную роль в раскрытии поставленных задач сыграли работы, созданные в рамках активно развивающегося в последние годы направления по изучению повседневности, основанному на использовании приемов исторической антропологии4, которые также дали интересные результаты применительно к истории исторической науки, поставив вопросы роли историков, их общностей, самосознания ученых в исследовательском процессе5.

Значительное место в изучении истории советской исторической науки заняли вопросы взаимоотношения исторической науки, идеологии и политики. Был сделан акцент на показе зависимости ее развития от политического заказа, оценивался ущерб, который был нанесен господством марксистско-ленинских догматов в осмыслении проблем истории. Исследования свидетельствовали, что идеологизация советской исторической науки являлась препоной для ее развития, приводила к искажениям в отображении прошлого6.

В конце ХХ века в отечественной историографии получил распространение вывод, что вся послеоктябрьская историческая литература являлась сплошь политизированной, фальсифицированной и, следовательно, не могла претендовать на научность. Этот тезис был сформулирован Ю.Н.Афанасьевым в книге Советская историография. Он оценил всю советскую историографию как лособый научно-политический феномен, гармонично вписанный в систему тоталитарного государства и приспособленный к обслуживанию его идейно-политических потребностей7.

В опубликованной в том же издании статье Становление советской историографической традиции: наука, не обретшая лица Н.В.Иллерицкая поддержала данную Ю.Н.Афанасьевым оценку. Она пришла к выводу, что партийное руководство наукой сыграло свою пагубную роль - советская историческая наука перестала быть наукой, так и не предприняв серьезных попыток стать ею8.

В последние годы в научном сообществе все более утверждается точка зрения, согласно которой использование формулы феномен советской историографии сочетается с признанием ее достижений9. Историческая наука России ХХ века рассматривается многими исследователями как поступательный процесс, в котором сохранялись традиции предшествующих периодов.  В этом отношении весьма характерна позиция петербургских историков В.С.Брачева и А.Ю.Дворниченко, которые в своей книге, посвященной деятельности кафедры русской истории Санкт-Петербургского университета, отметили взаимосвязь между советской и досоветской историографией. Подчеркнув, что, пройдя сквозь переходное время 1920-х гг., русская историческая наука выльется в форму феномена советской историографии со всеми присущими этому явлению чертами, они подкрепили свои рассуждения о специфике советского периода мыслью о том, что тысячами зримых и незримых нитей историография этого времени была связана с предшествующей, дореволюционной10.

Советская историческая наука изучалась также через исследование творчества отдельных историков, их жизни и деятельности, посредством анализа предложенных ими научных концепций. Все без исключения работы такого плана ставили проблему Историк и время, показывая ученых в окружавшей их действительности, во многом определявшей возможности и пределы творческой активности. Появилась тенденция представлять деятелей науки без парадного блеска, возникло стремление проникать в психологию личности, показывать особенности творческой лаборатории исследователей11. Особое место в этом ряду занимают очерки о русских и советских историках, включенные в коллективные издания Историки России. XVIII - начало ХХ века (М., 1996) и Историческая наука России в ХХ веке (М., 1997), которые явились первым опытом объективной оценки их творчества в постсоветской историографии.

За последние несколько лет увидели свет книги, посвященные таким советским историкам, как П.В.Волобуев, П.А.Зайончковский, И.И.Минц, А.М.Панкратова и др. В них собраны не только статьи об их жизни и творчестве, но и документальные материалы, воспоминания и пр.12  Популярной формой стал выпуск сборников творческих биографий историков, биобиблиографических справочников13.

Предложенный в диссертации генерационный подход возник из опыта изучения исторической науки лет лоттепели, который убедил автора не только в существовании в ней исследовательской струи, несмотря на засилье догматического прочтения истории, но и навел на размышления о взаимосвязи между научной позицией историка и его принадлежностью к определенному поколению.

За последние несколько лет проблема поколений, в том числе и в контексте исторической науки, начала появляться в отечественной историографии. Увидели свет работы, в которых рассматриваются отдельные аспекты и характеристики поколений советских историков14. Сделаны первые шаги в осмыслении когнитивных возможностей такого подхода в целом15.

Таким образом, накопленный историографический опыт исследования истории исторической науки, появление новых тенденций раскрытия ее особенностей позволяет ставить вопрос о ее изучении с использованием новых методов, каковым является, в частности, генерационный подход.

Целью исследования является изучение советской исторической науки середины ХХ века в контексте работавших в ней трех поколений исследователей - дореволюционного, первого марксистского и послевоенного, а также анализ межличностных коммуникаций в сообществе советских историков.

В соответствии с поставленной целью были определены следующие задачи исследования:

- Оценить степень влияния политики и идеологии на советскую историческую науку в целом и на каждое из работавших в ней поколений в отдельности;

- Раскрыть генерационные особенности отношения к марксистской парадигме истории;

- Показать методы методологической верификации исследований и особенности их интерпретации историками трех поколений;

- Выявить способы и специфику использования руководящих цитат историками различных генераций в качестве обязательного атрибута исторического исследования;

- Проанализировать характер профессионального общения в сообществе советских историков середины ХХ в.

Источники. Поставленные в диссертации задачи решались на основе изучения обширного комплекса архивных и опубликованных материалов. Проведенное исследование базировалось преимущественно на архивных документах. Были изучены материалы Отделения исторических наук АН СССР (стенограммы заседаний ученого совета, материалы обсуждений, постановления и распоряжения), хранящиеся в Архиве РАН (ф. 457, 1577), фонда Института красной профессуры (личные дела и автобиографии слушателей Института, ГА РФ, ф. 5284), научный архив Института российской истории РАН за весь изучаемый период. Комплекс документов архива ИРИ РАН - стенограммы заседаний секторов Института, материалы конференций и совещаний, личные дела и автобиографии научных сотрудников Института, отличающиеся высокой информационной насыщенностью и цельностью в отражении повседневной исследовательской практики,  - имел особое значение для раскрытия поставленных в диссертации проблем.

Выбор именно этого источникового комплекса в качестве основного был обусловлен несколькими причинами:

во-первых, являясь ведущим исследовательским центром страны, Институт сосредоточил в своем составе видных историков всех трех поколений, определял общий вектор развития советской исторической науки середины ХХ в.;

во-вторых, документы первичных научных подразделений - стенограммы заседаний секторов Института - в большей степени, чем материалы заседаний ученых советов, общих собраний, отразили неформальную сторону исследовательской деятельности и межличностного общения историков тех лет;

в-третьих, обращение к данному источниковому массиву объясняется тем, что большинство документов впервые вводятся в научный оборот, либо использовались ранее чрезвычайно фрагментарно и для решения иных исследовательских задач.

Опубликованные источники подразделяются на несколько групп. Первую из них составляют документы личного происхождения. Это дневники и подневные рабочие записи советских историков трех поколений, в том числе А.Е.Преснякова, Ю.В.Готье, С.Б.Веселовского, М.В.Нечкиной, Н.М.Дружинина, Н.Я.Эйдельмана, С.С.Дмитриева, И.И.Минца, Б.Г.Тартаковского16 и др. Они дают возможность изучить лабораторию исследователей, понять роль личностного фактора в научном творчестве, оценить общественную и научную позицию историков. Были использованы также дневники историков старой школы, жизнь и деятельность которых находится вне хронологических рамок данного исследования, например, А.Е.Преснякова, Ю.В.Готье.17 Они имеют большое значение для характеристики поколения старой профессуры, для сопоставительного изучения образа деятельности этого поколения советских историков с последующими.

Также к этой группе источников относятся воспоминания историков о времени и о себе, о своих коллегах по историческому цеху, автобиографии, эпистолярное наследие советских историков середины ХХ века (И.В.Бестужева-Лады, П.В.Волобуева,  Р.Ш.Ганелина, Э.Б.Генкиной, А.Я.Гуревича, Е.В.Гутновой, А.А. Данилова, Н.М.Дружинина, С.В.Житомирской, А.И.Зевелева, А.А.Зимина, Г.З.Иоффе, И.Д. Ковальченко, К.Г.Левыкина, И.И.Минца,  Ю.А.Полякова, А.В.Предтеченского, М.Г.Рабиновича, А.Н.Сахарова, М.Г.Седова, А.Л.Сидорова, Б.Г.Тартаковского, А.А.Формозова, В.В. Шелохаева и др.) составили следующую группу опубликованных источников. В них нашли отражение вопросы как повседневной научной и научно-педагогической деятельности историков, так и творческой лаборатории исследователей. Историки давали оценки происходивших событий, раскрывали свои мировоззренческие позиции, делились мыслями о научном сообществе18.

Среди мемуаров следует выделить воспоминания историков о своих старших коллегах и учителях. Они имеют особую ценность для данной работы, так как дают материал для оценки межпоколенческих взаимоотношений в сообществе историков, для изучения историографической традиции19.

Особую группу источников составили научные труды советских историков трех поколений, в которых отразилась исследовательская позиция их авторов. Преимущественно привлекались монографии, статьи и доклады, появление которых вызвало неоднозначные оценки как со стороны партийного руководства исторической наукой, так и собственно научного сообщества. Среди таких изданий следует назвать, в первую очередь, Русскую историографию Н.Л.Рубинштейна (М., 1941), двухтомную Историю Казахской ССР (М., 1943), Феодальное  землевладение  Северо - Восточной  Руси С.Б.Веселовского (М., 1947), сборник Петр Великий (М.-Л., 1947), монографию Б.А.Романова Люди и нравы древней Руси (Историко-бытовые очерки XI-XIII вв.) (Л., 1947) и др. Эти работы стали знаковыми в истории советской исторической науки. В их историографических судьбах отразились ведущие тенденции ее развития, проявились сложные переплетения исторической науки и правящей идеологии.

Большую группу источников составили материалы периодики. Были изучены журналы Большевик (Коммунист), Историк-марксист, Борьба классов, Пролетарская революция, Вестник АН СССР, Исторический журнал, Вопросы истории, История СССР, Вопросы истории КПСС и др. Содержащиеся в них научные статьи, рецензии, опубликованные постановления ЦК партии и Президиума АН СССР дали обширный материал для понимания ситуации, которая складывалась внутри и вокруг советской исторической науки в изучаемый период времени.

Использовались также документы и материалы, в которых были отражены основные вехи истории советской исторической науки, директивные партийные документы в этой области, работы классиков марксизма-ленинизма, в том числе сталинские, оказавшие влияние на развитие отечественной историографии.

В качестве источников, характеризующих научное сообщество с точки зрения его социально-демографического состава, были изучены биобиблиографические справочники и указатели, содержащие информацию о возрастном, образовательном, профессиональном уровне советских историков20

.

Информативное богатство всего комплекса источников, как архивных, так и опубликованных, позволило рассмотреть развитие советской исторической науки середины ХХ века как результат совместных усилий историков всех трех работавших в ней поколений. 

Методы исследования. Исследование проводилось на основе сравнительно-исторического метода и комплексного подхода, с позиций историзма, научности, объективности и многофакторности. Особое значение имел метод типизации и группировки, историко-антропологический и генерационный подходы в изучении истории исторической науки. Сущность генерационного метода в изучении историографии заключается в исследовании роли одновременно работавших в науке больших групп историков разных поколений, составлявших в совокупности единое профессиональное сообщество, в выяснении их влияния на развитие исторической науки данного периода. Его использование дает возможность проследить зависимость профессиональной судьбы историков от условий, сформировавших ту или иную их генерацию. В диссертации широко используется категория генерации (поколения) историков, которая понимается как общность специалистов, примерно в одно и то же время начавших заниматься профессиональной научно-исследовательской и преподавательской деятельностью. Границы этого термина достаточно подвижны: к одному поколению могут быть отнесены люди, разница в возрасте которых относительно велика. Крутые изломы истории разбивали единство поколений, и в силу личностных особенностей историки примерно одного возраста оказывались причисленными и сами относили себя к разным поколениям. Вместе с тем, самоидентификация и определение в общественно-профессиональном мнении историка как представителя того или иного поколения - категория достаточно постоянная. Генерации историков достаточно четко вычленяются при некоторой условности возрастного фактора, находящегося в основе такого деления. В середине ХХ века в исторической науке работали три поколения советских историков - дореволюционное (историки старой школы), первое марксистское (поколение красных профессоров) и послевоенное.

Научная новизна  исследования. Впервые предпринята попытка изучить историю исторической науки с использованием генерационного метода. Его применение дало возможность показать особенности воздействия идеологии и политики на исследовательскую деятельность советских историков разных поколений, изучить генерационную специфику восприятия и использования методологии марксизма. В диссертации подняты вопросы межличностного общения в сообществе советских историков середины ХХ в., проанализированы характерные черты профессиональных коммуникаций историков разных поколений. Такая постановка проблемы дала возможность по-новому оценить характер развития советской исторической науки и ее вклад в российскую историографию, отказавшись от стереотипного нигилистического либо апологетического ее восприятия. В научный оборот введен большой комплекс документов из Архива Института российской истории РАН. На его основе, с привлечением материалов Архива РАН и опубликованных источников, сформирована база данных, содержащая информацию о социально-политическом, культурном и научном облике советских историков, работавших в середине ХХ в.

Практическая значимость работы. Материалы диссертации могут быть использованы в дальнейших научных исследованиях по проблемам истории и методологии отечественной исторической науки, в изучении духовной жизни советского общества, при подготовке лекционных и специальных курсов,  учебных пособий  по отечественной историографии и культуре.

Апробация результатов исследования. Диссертация обсуждена и рекомендована к защите на заседании Центра Историческая наука России Института российской истории РАН. Основные положения диссертации были представлены в виде двух монографий и серии статей, девять из которых опубликованы в ведущих рецензируемых научных журналах и изданиях. Они нашли отражение в ряде выступлений и докладов на научных конференциях, в том числе на международных - Основные этапы развития российской государственности. Центр и периферия. ХЦХХI вв. (Москва. 30-31 октября 2008 г.) и Российская государственность в лицах и судьбах ее созидателей: IX-XXI вв. (Липецк. 31 октября - 1 ноября 2008) и Всероссийской научной конференции Тысячелетие развития общественно-политической и исторической мысли России (Нижний Новгород.14-16 мая 2008).

Структура диссертации. Поставленные цели и задачи исследования определили структуру работы. Диссертация состоит их введения, пяти глав, заключения, списка источников и литературы и приложений.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, ставятся цели и задачи исследования, характеризуется степень научной разработанности проблемы и состояние источниковой базы, раскрывается методология исследования, его научная значимость и новизна, а также определяются объект и предмет исследования, его хронологические и территориальные рамки, приводятся сведения о научной апробации результатов исследования.

Глава первая История и политика в научном творчестве трех поколений советских историков раскрывает зависимость отечественной исторической науки середины ХХ века от внешних факторов, первенствующую и определяющую роль среди которых играл контроль партийных органов, прямо вторгавшихся в исследовательскую деятельность историков. Главной идеологической составляющей была в тот период идея советского патриотизма, которая активно внедрялась в гуманитарной сфере и в области изучения истории, в частности. Она сочеталась с остававшейся в силе с середины 1930-х гг. критикой школы М.Н.Покровского.

Включение идеи советского патриотизма, вобравшего в себя элементы российского патриотизма в широком смысле слова, в арсенал партийно-государственной идеологии и пропаганды способствовало появлению позитивных моментов в оценках событий дореволюционной истории России и в осмыслении историографического наследия. Однако отрицание национального нигилизма в духе М.Н.Покровского, проводимое как политика партии в области исторической науки, имело не только положительные стороны. Одновременно вызревала тенденция (получившая свое крайнее выражение в годы холодной войны) к абсолютизации идеи советско-государственного патриотизма, доведению до степени отрицания любого зарубежного опыта и, тем самым, к ее компрометации. Она отчетливо проявилась на состоявшемся летом 1944 г. в ЦК ВКП (б) совещании историков.

Послевоенное оживление исследовательской деятельности советских историков проходило на фоне многочисленных проработочных кампаний, инициировавшихся ЦК партии. С 1947 г. стала постепенно набирать силы идеологическая кампания, вылившаяся в следующем году в борьбу с космополитизмом и буржуазным объективизмом. Одним из наиболее заметных ее эпизодов была дискуссия по фундаментальному труду Н.Л.Рубинштейна Русская историография. События вокруг этой книги можно рассматривать как видимое проявление влияния, производившегося на историков внешними политико-идеологическими факторами.

В диссертации поставлен вопрос о влиянии политических репрессий на сообщество советских историков и развитие исторической науки середины ХХ века в целом. Репрессии наложили свой отпечаток на последующую деятельность советских историков всех трех поколений, понуждая их занимать выжидательную позицию по отношению даже к тем переменам в исторической науке, которые отвечали их собственным научным представлениям и были санкционированы сверху; они породили лцензуру собственной головы.

Наименее болезненно налагаемые партийно-идеологическим контролем ограничения переносили историки первого марксистского поколения. Партийность была той реальностью, в которой шло их формирование как исследователей-профессионалов. Она органично входила в систему их жизненных ориентиров; ею было принизано их научное творчество. Историки старой школы стремились дистанцироваться от политически заостренных тем. Степень политизированности представителей послевоенного поколения исследователей в значительной степени зависела от генерационной принадлежности их научных руководителей.

Выявлено влияние идеологической доминанты на решение советскими историками источниковедческих задач. Принцип приоритета источника в историческом исследовании в руководящих партийных документах послевоенных лет квалифицировался как Уложный академизмФ.

Пропагандистской акцией, затронувшей советскую историческую науку середины ХХ в., была общесоюзная дискуссия, развернутая вокруг брошюры И.В.Сталина Марксизм и вопросы языкознания. Большое значение для советской историографии приобрел сталинский тезис о том, что, несмотря на идеализм и вульгаризаторство Н.Я.Марра, все ценное и поучительное при соблюдении критического подхода должно быть у него взято. В данной связи напрашивалась аналогия с отношением к школе М.Н.Покровского, к более объективной оценке ее деятельности. Идеологические кампании сопровождали XIX съезд КПСС, работу И.В.Сталина Экономические проблемы социализма в СССР.

После смерти И.В.Сталина самым заметным идеологическим элементом в советской исторической науке была борьба с культом личности, сначала в безличной, а затем в персонифицированной форме. Историки выступили критиками преувеличения роли личности в истории в исторических исследованиях, однако политико-идеологическая конъюнктура не способствовала глубокому и объективному рассмотрению заявленной проблемы. Советские историки находились в состоянии ожидания прояснения идеологической обстановки. Ее неясность и неопределенность выступали в качестве катализатора творческой активности, следствием чего было усиление интереса к общим проблемам истории.

Для историков советского общества сверка идеологических координат продолжала доминировать. Она велась под знаком достижения объективности исследований, внимания к истории советского периода, возрождения духа дискуссионности в научной деятельности, однако касалась в основном формально-содержательной, а не сущностной стороны исследовательской деятельности.

Объективность исследования в середине 1950-х гг. приравнивалась к соблюдению этого требования в отношении оценки роли личности в истории. Безграничное преклонение перед такими историческими личностями, как Иван Грозный, Петр Великий и др., перед деятелями более близких эпох сменилось довольно-таки нейтральным к ним отношением, подчеркнутым вниманием к прочим участникам исторического процесса. Сиюминутная конъюнктура, как одно из основных следствий идеологического диктата в исторической науке, являлась препятствием к изучению проблем истории на всех уровнях

Глава вторая Генерационные особенности восприятия марксистской парадигмы истории посвящена анализу отличий в понимании и интерпретации существовавших в советской исторической науке середины ХХ в. методологических подходов историками трех изучавшихся поколений. Показано, что все они работали в русле так называемой марксистской парадигмы, альтернатив которой практически не было. Однако понимание советскими историками марксизма было далеко не однозначным. Как правило, этим термином обозначался набор уже достаточно устоявшихся в советской исторической науке положений и подходов к изучению истории, который не был полностью тождествен философско-социологической теории К.Маркса и Ф.Энгельса и обозначался дефиницией марксизм-ленинизм.

Доминирование марксистско-ленинских концептуальных основ в советской исторической науке допускало некоторые вариации в отношении к ним историков. Модель использования марксистской парадигмы не была единственной и в существенной степени определялась тем, к какому поколению относился тот или иной историк и чью школу он наследовал.

Сложность и важность вопросов соотношения методологии и фактов сделали их непременным элементом рефлексии российских историков всех поколений. Они определяли модели использования методологии марксизма - творческую, догматическую и формальную, - которые можно выделить в советской исторической науке середины ХХ в. В трудах историков они существовали как в чистом виде, так и в смешении элементов нескольких одновременно. Преимущественное внимание к историческому факту было свойственно для первой и третьей, доминирование теории - для второй модели.

В отношении историка к факту проявлялась его творческая индивидуальность, поэтому внутри каждого поколения исследователей были ученые, в большей или меньшей степени склонные к теоретизированию или к фактологии; наилучших результатов достигали те из них, кто допускал между ними разумный синтез, находил свое золотое сечение. Использование в качестве базовой одной из моделей было самым тесным образом связано с принадлежностью исследователя к определенной генерации. Отношение к факту как основе исследовательской деятельности, фундаменту будущей работы историки старой школы сохранили и в советское время. Они считали, что использование в качестве основы исследования не осмысленных самостоятельно, заимствованных теоретических построений без достаточной проработки фактического материала приводит к отсутствию четкой авторской позиции и путаным суждениям, а введение в научный оборот новых источниковых массивов расценивали как залог развития исторической науки. Решение данной проблемы в рамках марксистской парадигмы не оставляло историкам этого поколения иных путей, кроме как следования формальной модели использования марксистских подходов (уход от них под прикрытием руководящих цитат) либо попытки реализации творческой модели (при позитивном отношении к марксистской гносеологии).

Позиции старой профессуры в отношении исторических фактов противостояла точка зрения советских историков генерации красных профессоров (особенно тех из них, кто занимался историей советского общества), которую характеризовало преклонение перед марксистскими постулатами и социологическими схемами. Она претерпела определенные подвижки в середине 1930-х гг. в связи с постановлением о преподавании гражданской истории. Внимание к изучению истории, а не только социологии в определенной мере изменило отношение к фактам, особенно у творческой части поколения красных профессоров.

Изменения в исследовательской позиции отдельных представителей первой марксистской генерации были связаны не только с изменившимися внешними условиями развития советской исторической науки. Немаловажную роль в них сыграл творческий контакт между поколениями. Поэтому не случайно, что именно у историков, занимавшихся проблемами досоветской истории, наиболее часто встречались попытки отказа от применения догматической модели использования методологии марксизма, в чем можно видеть прямое влияние их предшественников. Напротив, историки советского общества и, конечно же, партии, принадлежавшие к генерации красных профессоров и послевоенному поколению историков, в наибольшей мере сохранили преклонение перед вопросами теории, подчинив им фактическую сторону своих трудов, несмотря на постоянное прокламирование тезиса о важности опоры на факты.

Проблема соотношения теории и факта в историческом исследовании возникала на каждом переломном этапе развития советской исторической науки. Взятый с середины 1930-х гг. курс на внимательное отношение к историческим фактам был ослаблен к началу 1950-х гг., когда на волне сменявших одна другую идеологических кампаний наблюдалось повышенное стремление к догматическому теоретизированию. Новый всплеск интереса к этой проблеме возник в период лоттепели. Эта позитивная тенденция имела большое значение для формирования исследовательских позиций вступавшего в науку нового, послевоенного поколения советских историков.

Российская классическая историческая школа XIX в. сформировала принципы работы с источником, которые стали основой для исследовательской деятельности всех последующих отечественных историков. Скрупулезность в отношении к содержавшейся в источнике информации, точность и всесторонность ее анализа, критическое отношение и установление ее подлинности - вот тот фундамент, на котором строилась работа историков с источником. В качестве основного условия в обращении с историческими источниками выдвигалось требование их научной критики, в основе которой лежали объективность и историзм. Произвольная, а тем более однонаправленная выборка источников признавалась недопустимой. В повседневной исследовательской практике историкам старой школы приходилось в ряде случаев отступать от своих принципов обращения с историческими источниками, опуская информацию, которая уж слишком очевидно приходила в противоречие с общепринятыми на определенный момент марксистско-ленинско-сталинскими трактовками.

То, что для историков дореволюционной формации было нарушением, отступлением от привитых им со студенческой скамьи навыков работы с историческими фактами, для поколения красных профессоров стало осознанной позицией, которая имела свои обоснования. Объективность в отношении к историческим источникам оценивалась с позиций классовости и партийности. Под таким углом зрения исключение из исследовательской практики источников, не прошедших тест на идеологическую выдержанность, не считалось нарушением принципа историзма.

К середине ХХ века в советской исторической науке утвердилось понимание истории, основанное на марксистских постулатах формационности и классовости. Оно официально разделялось советскими историками всех работавших в это время генераций и для большинства из них было непреложным фактом и убеждением. Существовавшая разница в подходах по большей части не затрагивала их основ, а характеризовала степень свободы интерпретации, большую или меньшую долю догматизма в исследованиях. Даже историки старой школы, многие из которых, как, например, С.Б.Веселовский, продолжали работать в рамках историко-юридической школы, неодобрительно относились не к марксистской теории, а к догматическому способу ее приложения к исторической науке.

Одновременное существование двух типов восприятия марксистско-ленинских теоретических положений - догматического и творческого - приводило к образованию своеобразных методологических ножниц. Их преодоление сторонники названных моделей использования методологии марксизма также видели по-разному. Первые - в безусловном следовании руководящей цитате, вторые - во вдумчивом отношении к историческим фактам.

Формальная модель использования марксистской методологии имела несколько типов мотиваций. В исследованиях историков старой школы она часто служила элементом дистанцирования от марксистской парадигмы. Историки марксистских поколений иногда с помощью этой модели избегали крайностей догматизированно-идеологизированных подходов.

Однако в целом в середине прошлого столетия безусловно преобладали канонизированные в сталинском варианте методологические установки. Как вспоминал П.В.Волобуев, догматизм и некритическое отношение к высказываниям классиков марксизма-ленинизма были непременными атрибутами той эпохи21. В таких условиях часть исследователей старалась не выходить на решение проблем, предполагавших обязательную постановку вопросов общего порядка.

Другим краеугольным камнем марксистско-ленинской методологии был классовый подход. Его применение советскими историками трех поколений имело свои черты и особенности, что, в свою очередь, также определяло формирование той или иной модели использования марксистской парадигмы. Классовая подоплека была предметом поиска как в событиях истории, так и в оценке деятельности исторических лиц, а также при характеристике творчества самих историков. Классовость напрямую отождествлялась с объективностью и партийностью исследования. Для первого марксистского  поколения советских историков это было аксиомой. Если изложение документального материала ставило под сомнение интересы правящей партии, то оно не могло быть признано верным.

Часто историзм попадал в плен формационности. Стремление приноровить социально-экономическое и политическое развитие России под европейские категории и темпы, невзирая на своеобразие развития страны, приводили к нарушению исторической перспективы, к поиску надуманных аналогий. Имевшиеся общецивилизационные закономерности российского и европейского исторического опыта в таком контексте приобретали жесткую формационную структуру, что схематизировало и искажало исторический процесс. Более того, поощряло историков к подгонке исторических фактов, к их расширительной трактовке.

Следование определенной модели использования методологии марксизма - догматической, творческой, формальной (либо в сочетании) - зависело и от выбора тематики исследований. Последняя часто рассматривалась историками как способ избежать жесткого методологического диктата путем сознательного отказа от исследования проблем новейшей и даже новой истории. Хронологические рамки - от XVIII в. и глубже - были объектом предпочтения советских историков старой школы. Историков советской формации, изучавших проблемы феодализма и более ранних периодов истории, часто упрекали в том, что они сделали свой профессиональный выбор с целью избежать идеологического контроля. Советские историки, особенно послевоенного поколения, довольно часто признают, что доводы относительно исследовательской свободы в рамках  творческо-формальной модели использования методологии марксизма были весьма убедительны и перевешивали несомненную увлеченность историей современности, если таковая наблюдалась.

С догматической моделью использования марксизма отчасти связана утрата советской исторической наукой художественности изложения. Несомненно, личностные особенности отдельного историка - культурный и образовательный уровень, особенности мышления и владение словом - играли здесь решающую роль. Однако весомое значение имело отсутствие социального заказа на работы такого рода вкупе с понижением среднего культурного уровня историков советской формации по сравнению с их старшими коллегами.

Марксистский поиск преимущественно материальных начал любых исторических явлений выводил за рамки исследования изучение психологических и духовных основ мотивации человеческой деятельности, что обедняло язык повествования, лишало его образности. Творческая модель использования методологии марксизма не являлась препятствием к созданию ярких в изобразительном плане работ. Одним из самых убедительных примеров может служить творчество М.В.Нечкиной.

Все модели использования советскими историками методологии марксизма реализовались в условиях, когда в собственно методологических установках происходили некоторые подвижки, связанные, в первую очередь, с изменявшимся политико-идеологическим климатом в стране (реакция на окончание Второй мировой войны и начало холодной войны, смерть И.В.Сталина и хрущевская лоттепель).

Научный подход при смене парадигм характеризовал историков старой школы. Им в большей степени было свойственно размышление над проблемами, которые встали перед наукой, чем стремление к простому изменению полярности оценок. Они предлагали начать с выяснения методологических основ сталинской модели исследований, с решения кардинальных вопросов влияния сталинизма на советскую историческую науку.

Смена вех для советских историков поколения красных профессоров имела свои особенности. Марксистские штудии молодых красных профессоров, которым они отдали дань в начале своей профессиональной карьеры, в условиях еще не монополизированного партией марксизма, говорили о творческом начале многих их представителей. Исследовательский поиск, в силу менявшихся условий деятельности историков, часто оказывался под спудом, активизируясь в моменты ослабления давления внешних факторов на развитие советской исторической науки или их совпадения с ее собственными потребностями, что имело место, например, в начале лоттепели или в период отхода от господства школы Покровского.

Вместе с тем, многие представители этой генерации советских историков начали свою деятельность с безусловного усвоения исторической концепции М.Н.Покровского, причем в догматической форме, с отрицания (и практического незнания!) предшествовавшей историографии. Особенно это сказалось на историках, изучавших советскую историю, в силу того обстоятельства, что никаких иных традиций ее изучения в отечественной науке просто не существовало. Поэтому смена вех для них была в наибольшей степени связана с директивными решениями партии в области исторической науки, хотя происходила она также небезболезненно. Особенно трудным был период критики культа личности И.В.Сталина. Исследователи, изучавшие творческие судьбы историков первого марксистского поколения, отмечали во многом зависимый от внешних факторов характер трансформации их научных представлений, причем даже тех их представителей, которые занимались отдаленными от современности проблемами русского феодализма.

Историки послевоенного поколения, особенно их старшая часть, прошедшая войну, в самом начале своей научной деятельности столкнулась с необходимостью осмысливать концептуальные изменения в советской исторической науке, появившиеся в годы лоттепели. Несмотря на обстановку творческого подъема, закладывавшую основы для преодоления догматизма, и появившуюся возможность методологического поиска, проходившего под лозунгом возвращения к подлинным К.Марксу, Ф.Энгельсу и В.И.Ленину, для многих историков этого поколения принять перемены было весьма непросто, как констатировал на собственном примере П.В.Волобуев22.

Таким образом, в советской исторической науке середины ХХ в. методология марксизма-ленинизма имела особенности своего использования, которые реализовывались в трех основных моделях. Выбор какой-либо из них во многом определялся принадлежностью к тому или иному поколению историков, индивидуальностью исследователя, а также наличием исследовательских традиций и возможностью их передачи младшим генерациям.

Глава третья Практика обсуждения рукописей как методологическая верификация исследования посвящена наиболее распространенному методу оценки работ по истории. Традиция вынесения на суд коллег по историческому цеху текстов готовившихся монографий и статей была присуща сообществу историков России во все времена. Поделиться своими изысканиями, выслушать мнения признанных авторитетов в данной области исторического знания по поводу написанного - такие виды профессиональных коммуникаций рассматривалось историками как непременный атрибут научной жизни, способ повышения исследовательского уровня исследований.  В середине ХХ в. в сообществе советских историков принцип обсуждения готовившихся к изданию рукописей, научных докладов сохранялся, но его суть значительно изменилась. В этой практике стали ясно различимы два уровня.

На одном из них поддерживалась преемственность с бытовавшей в дореволюционной исторической науке традицией. Продолжали существовать негласные кружки вокруг отдельных историков, в первую очередь представителей старой школы. В них научные единомышленники обсуждали свои изыскания в поисках оптимальных исследовательских результатов. Такие неформальные объединения сложились вокруг С.Н.Валка, Б.А.Романова, Е.В.Тарле, М.Н.Тихомирова, М.В.Нечкиной, А.Л.Сидорова и некоторых других историков в виде проблемных групп, специальных семинаров и пр. Впоследствии они будут образовываться вокруг советских историков послевоенного поколения - В.П.Данилова, В.З.Дробижева, И.Д.Ковальченко и др.

Другой уровень обсуждения работ был детищем советской эпохи. Он возник как следствие изменившегося положения и характера самой исторической науки России. Безусловное превалирование в ней марксистско-ленинского направления в сталинской интерпретации, предназначавшаяся ей роль лидеологического фронта привели к тому, что ставшие обязательными разборы статей и монографий на стадии их подготовки преследовали цель не столько проверить научную значимость работ, сколько проследить их соответствие принципам марксистской методологии и принципу партийности исторической науки.  Бюрократизация научных и научно-образовательных учреждений также в немалой степени этому способствовала.

Самым наглядным следствием нового характера обсуждения научных трудов стало соотношение между двумя его непременными частями - констатировавшими позитив и негатив. Рассмотрение собственно научных достоинств представленных работ, открывавшихся перспектив исследования занимало значительно меньше места, чем критическое сличение с марксистскими канонами, малейшее отклонение от которых самым детальным образом фиксировалось в устных выступлениях и заносилось в стенограмму. Таким образом, ставшая обязательной практика проверки выполнения и утверждения готовых исследований стала инструментом марксистской верификации.

Ее характерные черты и особенности раскрыты посредством контент-анализа стенограмм обсуждений работ разного плана - учебного пособия, монографии и докторской диссертации, которые состоялись в середине ХХ в. в Институте истории АН СССР - в секторе истории СССР до XIX в. и в секторе истории советского общества. Для разбора были намеренно взяты материалы секторов, занимавшихся исследованием столь удаленных хронологических друг от друга вопросов. Это дало возможность осветить поставленную проблему с учетом генерационных особенностей ее проявления. Если историки советского общества представляли два поколения - первое марксистское (в основном) и послевоенное, то историки-древники, помимо названных,  имели в своем составе и ученых старой школы.

Все обсуждения начинались с выяснения степени соответствия представленных рукописей основным методологическим принципам и концепциям, принятым в то время. Прежде всего, внимание рецензентов было обращено на формационность и классовый подход, как наиболее общие составляющие марксистско-ленинско-сталинской теории истории, а также на степень использования в работе произведений классиков марксизма, их интерпретацию и на наличие отклонений от принятых в советской исторической науке более частных концепций.

Тщательно отслеживалось следование принципу партийности исследования, ситуационным идеологическим канонам, на основании чего делались выводы об актуальности и научной значимости той или иной работы. Все нюансы в акцентах, которые допускали рецензенты, были связаны в значительной степени с принадлежностью этих историков к различным генерациям.

В обсуждениях работ по проблемам советской истории правильность их общей концепции сверялась по соответствию трактовкам и постулатам, представленным в Кратком курсе истории ВКП (б), которые наличествовали практически во всех, без исключения, публикациях,  а также по знаковым цитатам из ленинских и сталинских произведений. Выдвигалось требование буквальной передачи руководящих формулировок в классической интерпретации, без привнесения каких бы то ни было разночтений, с дальнейшим подкреплением их источниками.

Марксистская верификация исследования предполагала также сопоставление  представленных в рецензируемом труде трактовок с принятыми в тот момент времени оценками в исторической литературе, созданной, в свою очередь, на основе тех же марксистских положений. Этот элемент обсуждения работ мог вызывать дискуссии, в которых автору следовало отстаивать свои взгляды.

Рецензируемым трудам было важно совпасть с логикой директивной оценки. В таком случае марксистская верификация исследования была успешной. Отклонение от нее вызывало повторные обсуждения, внесение исправлений в текст исследований. Проверка методологического соответствия включала не только общую направленность работы, но и ее отдельные сюжеты.

Фундированность в качестве одного из решающих критериев оценки исследования учитывалась с большими ограничениями. Богатый фактический материал, введенный в научный оборот, не принимался во внимание без марксистского его объяснения.

Особым вниманием в ходе обсуждения всех без исключения готовившихся изданий пользовались вопросы критики взглядов буржуазных историков. Обязательным элементом рецензирования был поиск наличествования в том или ином исследовании сравнений с существовавшими немарксистскими трактовками, имевших целью опровержение последних. Поддерживался именно боевой, а не лобъективистский подход к их рассмотрению.

При рассмотрении названного критерия марксичности той или иной работы часто возникал вопрос о том, в какой форме предпочтительнее было раскрывать ложность буржуазных концепций - в прямой или скрытой. Обозначение авторства этих взглядов, изложение их конкретного содержания становилось предметом специального обсуждения, так как эти вопросы могли быть расценены как пропаганда чуждых воззрений со всеми возможными последствиями.

Отметим, что различие в подходах к решению этого далеко не частного вопроса было во многом обусловлено фактором генерационности. Например, для историка-марксиста А.М.Панкратовой фигура умолчания была привычным атрибутом профессиональной деятельности, следствием исповедовавшейся ею партийности исторической науки. Равно как для историка права с дореволюционным стажем С.В.Юшкова исследовательская практика была неразрывно связана со вниманием к историографической традиции, с прямым указанием на своего оппонента.

Особое внимание при методологической верификации работ, в первую очередь по новейшей истории, было обращено на то, как была представлена роль большевистской партии в исторических событиях. Требование показа руководящей роли партии находилось в обойме обязательных критериев подтверждения марксистского характера обсуждавшихся работ.

Материалы всех без исключения обсуждений работ по любой проблематике и периоду демонстрировали боязнь совершения методологической ошибки, понимаемой как отступление от принятого на данный момент прочтения марксистских положений. На этом фоне меркли все возможные упущения научного свойства, так как их наличие не могло стать основанием для идеологической критики. Поэтому не случайно, что в ходе обсуждений исследовательские проблемы находились не на первом плане. Вопросы источниковедческой критики, степени раскрытия поставленных вопросов, их научной новизны присутствовали, но не за ними, как правило, оставался решающий голос в определении значимости работы. Наличие методологических несоответствий перевешивало все ее научные достоинства. Такой характер большинства обсуждений ограничивал степень их влияния на развитие советской исторической науки в целом.

Глава IV Марксистско-ленинская цитата в историческом исследовании и полемике посвящена выяснению роли и значения цитирования произведений теоретиков марксизма-ленинизма в работах советских историков, раскрытию особенностей этой практики для каждого поколения исследователей изучаемого периода.

В середине ХХ столетия ссылки на высказывания классиков марксизма являлись непременным атрибутом исторического исследования любого ранга и объема, вне зависимости от избранной темы. Цитаты являлись мерилом методологического уровня осмысления проблемы, добросовестности предпринятого исследования. Помещение цитат классиков марксизма-ленинизма во вступительную и заключительную часть исследования и корреляция с ними авторских посылов и выводов служило критерием истины, доказательством научности проведенной работы, даже если оно носило чисто формальный характер. В основной части исследования наличие и количество цитат зависело как от отношения к ним самого исследователя, так и от характера изучаемой проблемы.  Наибольшую дань цитированию отдавали работы обобщающего характера и посвященные социально-экономическим и политическим проблемам нового и новейшего времени. Это в равной мере относится к использованию ссылок на работы классиков марксизма-ленинизма при обсуждении научных проблем, в стиле ведения полемики.

От характера цитат, положенных в основу исследования, зависели параметры исследовательского поля историка. Наиболее продуктивные из них содержали идеи, имевшие потенциал для своего развития и, вследствие этого, давали известный простор для конкретно-исторического изучения.

В течение первого послевоенного десятилетия пропорции в использовании цитат разных классиков изменялись в соответствии с политической обстановкой в стране. До смерти И.В.Сталина и некоторое время после нее цитировали преимущественно В.И.Ленина и И.В.Сталина. В книгах и статьях, в прочих документах тех лет употребление высказываний живого вождя часто было преобладающим, но существовали прямо не оговоренные, но достаточно определенные соотношения в количестве приводимых цитат.

Вопросу о том, чьи цитаты лучше использовать, придавалась большая значимость. Исследователю было необходимо определить, чью цитату привести в том случае, если и В.И.Ленин, и И.В. Сталин высказывались по одному и тому же вопросу, или же сталинское изречение цитировало ленинское. В этом решении наиболее верным, но тоже не беспроигрышным методом было найти ответ на него в самих же цитатах. Определить удовлетворявшую существовавшей конъюнктуре дозу тех или иных цитат было просто необходимо для того, чтобы работа могла быть утверждена к защите, к печати и т.д.

Наиболее дежурными являлись выдержки из последних работ И.В.Сталина, широкое обсуждение которых предпринималось вскоре по их выходу в свет. В такой ситуации историки часто сталкивались с необходимостью цитирования при полном отсутствии подходящего к теме исследования высказывания, поиск которого не приносил результатов даже с учетом всех словесных ухищрений.

С началом критики культа личности стали исчезать сталинские цитаты, затем их полностью заменили  высказывания В.И.Ленина. С усилением оттепельных процессов несколько сократилось само количество руководящих цитат в исторических исследованиях, обусловленное стремлением части историков к преодолению догматизма. Но у данного явления была еще одна причина, которую сами историки определили как цитатобоязнь, вызванную ожиданием прояснения идеологической ситуации в исторической науке.

К авторитету К.Маркса и Ф.Энгельса историки прибегали значительно реже и в основном в работах по всеобщей истории. Выборочное использование отдельных положений работ классиков марксизма-ленинизма не означало в большинстве случаев изучения историками теории марксизма-ленинизма на основе корпуса произведений их основателей. Цитирование К.Маркса требовало от исследователя также соблюдения определенной субординации. Выдержки из его работ следовало дополнить высказываниями большевистских классиков марксизма. Без этого даже чрезвычайно ценные мысли К.Маркса не выглядели доведенными до конца. Использование выдержек из работ Ф.Энгельса, помимо методологического, имело  и историографическое значение, особенно в работах по этнографии.

Вопрос об использовании в работах историков цитат из произведений классиков марксизма-ленинизма, по времени своего создания не совпадавшими с хронологическими рамками исследовавшихся конкретно-исторических проблем, неоднократно затрагивался самими исследователями. Проблема их интерполяции на более ранние периоды решалась по большей части независимо от фактора времени, либо необходимость такого приема объяснялась особой значимостью этих высказываний, делавшей их вневременными.

Параллельное использование цитат из наследия К.Маркса и Ф.Энгельса и выдержек из произведений В.И.Ленина и И.В.Сталина в исторических исследованиях имело свои особенности. Если последние были неопровержимыми аргументами в подтверждении той или иной трактовки исторических фактов (в отношении сталинских высказываний это было верно до начала лоттепели), то ссылки на самих родоначальников марксизма не были столь неуязвимы. Изречения из их трудов брались с поправкой на критику, которая содержалась в работах их российских последователей. Отношение исследователя к высказываниям К.Маркса было в целом несколько более свободным. Они воспринимались скорее как пример анализа исторических процессов, образец методики исследования.

Отношение к цитате зависело также от фактора времени. В нем были отражены главенствующие тенденции того или иного этапа в деятельности сообщества советских историков, проявлялись  их научная позиция, отношение к общим проблемам методологии истории, исследовательский стиль. В манере цитирования сказывалось своеобразие каждого поколения историков. Среди генераций, работавших в исторической науке в середине ХХ века, непревзойденными мастерами цитирования были представители первого марксистского поколения. Историки старой школы проявляли достаточно рациональное отношение к высказываниям классиков марксизма-ленинизма, стремясь выстраивать свою систему аргументации, в первую очередь исходя из исторических фактов. У многих историков послевоенного поколения просматривался взгляд на произведения классиков марксизма-ленинизма как на исторический источник. Такой подход, при последовательном осуществлении, мог бы серьезно изменить роль марксистско-ленинской цитаты в историческом исследовании, уменьшить ее значение как догмата. Но он был, скорее, исключением, чем общим правилом. Столкновение цитаты и факта в исследовании было проблемой, трудноразрешимой для историка не с научной, а с идеологической точки зрения.

Существование рациональных элементов в отношении советских историков к марксистско-ленинскому наследию на фоне преобладавшего догматического характера его  использования отмечалось на протяжении всего изучаемого периода времени. К середине 1950-х гг., на волне начавшейся лоттепели, они получили новый импульс к развитию, связанный с концептуальными подвижками, происходившими в советской исторической науке. Одновременно проявились их особенности, заключавшиеся в своеобразии сочетания новых тенденций и уже устоявшихся традиций в использовании  цитат классиков.

енинская цитата сохранила свою директивную функцию, продолжая оставаться отправной точкой исследования, его стимулом, в ней же заключалась и заданность его проблемного поля. Обращение к авторитету цитаты было непреложным и открытым. Высказывания Ленина трактовались как указания, а не как тезис, научное положение, они стояли вне критики. Цитирование освобождало историка от необходимости делать самостоятельные обобщения, но требовало постоянного коррелирования хода конкретно-исторического исследования с теоретической моделью. Все наиболее значимые дефиниции в изучении исторических проблем должны были быть подтверждены соответствующими высказываниями классиков.

Принцип аутентичности в отношении ленинского наследия означал, что использование отдельных положений и высказываний должно было идти с учетом обстоятельств и времени создания конкретной ленинской работы, принимая во внимание временной фактор при введении цитаты в ткань исторического повествования. Теоретически такой подход советскими историками поддерживался, но в исследовательской практике сплошь и рядом нарушался, даже несмотря на все лоттепельные тенденции. Предлогом для этого было особое теоретико-методологическое значение высказывания, которое делало последнее как бы надвременным. 

Историзм и директивность при использовании цитаты плохо уживались между собой. Эта двойственность по отношению к ленинским высказываниям выводила их из-под источниковедческой критики, обособляла от конкретно-исторических источников. Стараясь привести как можно больше высказываний по тому или иному сюжету, исследователи произвольно смешивали высказывания В.И.Ленина разных лет, без учета конкретной ситуации их возникновения.

Еще одна важная сторона в цитировании наследия классиков проявлялась, в первую очередь, при соблюдении методологического требования - использовать возможно бльшую совокупность марксистско-ленинских высказываний по изучаемой проблематике. Этот подход иногда расширял санкционированные границы исследования, так как в совокупности взятых максимально полно цитат находились такие, которые выбивались из общего смыслового русла и содержали возможность продуктивных интерпретаций.

Марксистско-ленинские высказывания сохраняли свою методологическую функцию даже будучи примененными при изучении отдельных исторических проблем в роли исторических источников или фактов историографии. Внутренняя и внешняя критика этого источника, проверка его дополнительным документальным и архивным материалом признавалась излишней. Авторы путем сопоставления ленинских цитат пытались найти ту из них, которая бы наилучшим образом характеризовала изучаемые проблемы. Смягчение идеологического климата не слишком повлияло на эту практику среди тех историков, которые не видели в ней ограничения для своей научной работы. Традиция толкования идейного наследия сохранялась у многих представителей красных профессоров на протяжении всей их научной деятельности. Историки старой школы использовали цитаты по большей части как необходимое обрамление работы. Послевоенная генерация историков была отмечена вниманием к эвристическому содержанию ленинского наследия.

Глава V Проблемы межличностных коммуникаций трех поколений советских историков содержит анализ сложившейся системы взаимоотношений в сообществе советских историков середины ХХ в. как способа передачи научного исторического знания и сохранения исследовательских традиций, как основы для создания научных школ.  Рассмотрены особенности межгенерационных взаимосвязей между тремя поколениями советских историков, работавших в данный период времени.

Отношения, которые существовали между различными генерациями историков России в послевоенные годы, имели свою специфику. Характер профессионального общения представителей старой и красной профессуры отличался от взаимоотношений историков этих поколений со своими младшими коллегами - формировавшимся послевоенным поколением: свои черты проявлялись в коммуникативных связях смежных генераций, совершенно особенные штрихи были свойственны отношениям между историками старой школы и только вступавшими в середине ХХ века на эту стезю исследователями. Принадлежность учителей и учеников к поколениям с различными, во многом противоположными условиями формирования и социализации создавала новую ситуацию в сообществе советских историков. 

Историки с дореволюционным стажем, несмотря на резко изменившиеся условия их научной деятельности и жизни в стране в целом, не могли не воспроизводить усвоенного со студенческой скамьи опыта профессионального научного общения, который им передали их предшественники. Традиция внимательного отношения к подготовке научной смены, формирования исследовательской школы имела для них непреходящую ценность.

Силовой метод внедрения генерации историков-марксистов первой волны не смог прервать нити, связывавшие советскую историческую науку с предшествовавшими российскими историографическими обычаями. М.М.Богословский, ученик В.О.Ключевского, в начале ХХ в. воспитал целую плеяду молодых историков (Н.М.Дружинин, Б.Б.Кафенгауз, А.А.Новосельский, В.К.Яцунский и др.), которые, в свою очередь, передавали исследовательское мастерство историкам послевоенного поколения. Но в целом отношения между старой и красной профессурой в условиях советской России не пошли по традиционной для эволюционного типа развития науки линии межгенерационных коммуникаций - лучитель - ученик, а уступили место неравноправному соперничеству. Характер взаимоотношений между этими поколениями не смогла изменить даже критика школы Покровского второй половины 1930-х гг. Первая и вторая генерации советских историков оставались внутренне достаточно замкнутыми корпорациями, несмотря на внешнее взаимодействие и на усвоение и использование марксистских постулатов историками старой школы.

Вместе с тем, к середине ХХ в. стали явственны плоды не только этого сосуществования, но и сотрудничества. Имеется в виду, в первую очередь, рост исследовательской квалификации молодых историков-марксистов, посвятивших себя изучению древней и новой истории и ставших к этому времени уже средним поколением советских историков (В.В.Мавродин, М.В.Нечкина, Н.Л.Рубинштейн, И.И.Смирнов и др.). Несмотря на иную методологическую ориентированность, они в своей научной работе сохраняли черты преемственности со старшими коллегами.

Несколько иначе обстояло дело с генерацией красных профессоров, избравших своей специализацией историю ХХ века. Отсутствие наставников из числа старой профессуры, особенность менталитета этих историков (ярко выраженная партийность, перенесенная в науку), их сознательное формирование (особенно в ИКП) как противовес буржуазным специалистам выступили в роли факторов, резко обособивших их от предыдущего поколения. Более того, эти представители первого марксистского поколения не только осознавали свою отдельность, но и всячески подчеркивали ее как в текущей научной жизни, так и в своих работах. Восприятие и оценка себя самих как лагеря, противостоявшего историкам дореволюционной формации, подпитывало цеховую замкнутость историков советского общества, стремление выступать единым фронтом.

Историки генерации красных профессоров, изучавшие отечественную историю ХХ века, были в своем проблемном поле практически первым поколением исследователей. Они положили начало разработке вопросов социально-экономического и политического развития России этого времени, став учителями для историков послевоенного поколения, избравших такую же специализацию.

Несмотря на жесткие рамки методологических трактовок, предлагавшихся исследователям для подтверждения конкретно-историческим материалом, ряд историков этой генерации сохранили вкус к вопросам методологии, привитый в 1920-х гг., когда марксистская парадигма исторического процесса еще не приобрела характера догмы. Отсюда - обучение своей научной смены не только приемам работы с руководящими материалами как основы изучения проблем истории ХХ века и умению соответственно подбирать и интерпретировать документы, но и нацеливание их на творческий подход к изучаемым вопросам.

Историки первого марксистского поколения готовили своих учеников как продолжателей именно своей линии в науке. То же самое делали, естественно, и уже немногочисленные в послевоенный период в силу естественных и чрезвычайных причин представители старой профессуры. В известном смысле, шла неявная, лишенная внешних признаков, но все-таки борьба за послевоенное поколение между историками двух старших генераций. К 1950-м гг. состязание за научную смену полностью приняло латентную форму, хотя еще в предвоенные годы, несмотря на возвращение к преподаванию историков старой школы и даже благодаря ему, оно носило лишь слегка завуалированный характер.

Сочетание идеологизированных методологических принципов исследования и стремления к научному прочтению документальных материалов, достаточно обычное для многих советских историков первого марксистского поколения, наводило мосты как между ними и их предшественниками, так и следующей генерацией исследователей. Вместе с тем, с позиций историков послевоенного поколения противоположность старших генераций ощущалась не столь значительно.

.В.Черепнин, работавший в духе ортодоксального марксизма-ленинизма, одновременно являлся крупнейшим знатоком летописного и актового материалов по истории Русского государства, мастером источниковедческого анализа. Эта вторая сторона его творчества имела колоссальное значение для учившихся у него молодых историков. Научить работать с историческим источником профессионально - эта задача составляла сердцевину научного общения между историками разных поколений.

Передача творческого опыта непосредственно от историков старой школы историкам послевоенного поколения создавала уникальную ситуацию в советской исторической науке. Часть молодых историков оказалась в определенной степени вне прямого научного контакта с историками первой марксистской генерации, что вело к укреплению российской историографической традиции после произошедшего в 1920-х гг. ее нарушения.

Историки послевоенного поколения также отмечают, что старая профессура оказала на них влияние не только привитием навыков исследовательской работы. Наряду с этим они подчеркивают воспитательное значение этого общения, его нравственную школу. Прошедшие ее советские историки обогащались качествами, которые казались реликтами ушедшей эпохи, сметенной чередой войн и революций; они прикоснулись к духовному миру интеллигенции, сложившемуся на рубеже XIX и ХХ веков, смогли не только оценить энциклопедичность их знаний, но и получить вкус к их приобретению.

Историки старой школы, на своем опыте испытавшие тяжелую длань партийно-государственного диктата в исторической науке, предостерегали молодых историков от нарушения идеологических канонов и советовали найти приемлемую для себя исследовательскую нишу. Передавая свой исследовательский опыт, историки старших поколений рассчитывали, что их ученикам удастся осуществить то, что оказалось невозможным для них самих.

Разница социокультурной традиции, в которой шло формирование двух первых поколений советских историков, их образовательной подготовки привела к тому, что вокруг них образовались научные коллективы, отличавшиеся, в том числе, характером профессионального общения. Оно имело свои особенности в тональности, степени напряженности межличностных взаимоотношений, что создавало особый микроклимат в их организационных структурах, формировало только им присущую атмосферу.

Агрессивность и напор были в большей степени свойственны историкам современности, тогда как их коллег, исследовавших ранние периоды истории, отличала скорее спокойная манера профессионального общения, ориентированная на классический профессорский стиль. Конечно, известные поправки вносили индивидуальные особенности личности исследователя, его темперамент. Историки советского общества культивировали стиль партийного общения, дисциплину жестких формулировок документов партии. Вместе с тем, академический тон, отсутствие политизированных обвинительных формулировок могли быть формой достаточно жесткой и даже разгромной критики, в отдельных случаях служить формой для выражения крайне идеологизированных суждений.

Квинтэссенцию стиля профессионального общения, присущего историкам старой школы, составляли высокая степень самоуважения и уважение к собеседнику, его исследовательской деятельности, неприятие диктата как метода научных коммуникаций. Старая профессура отличалась стремлением нейтрализовать ситуации, возникавшие в результате идеологического прессинга. Историки первого марксистского поколения, напротив, демонстрировали склонность заострять критические стрелы, что задавалось и всемерно поддерживалось партийным руководством  исторической наукой.

Стиль межличностных коммуникаций являлся также одной из форм консолидации поколений историков. Его культивирование было для историков старой школы одним из способов сохранения своей общности, противопоставления поколению красных профессоров, нерастворенности в сообществе советских историков. В той же мере стиль профессионального общения историков первого марксистского поколения обособлял их и противопоставлял своим предшественникам.  Что же касается поколения историков, шедшего на смену этим двум генерациям российских историков, то его представители, испытывая влияние обоих стилей профессиональных коммуникаций, в большей степени следовали одному из них, в зависимости от того, как формировались их научные пристрастия, под чьим руководством они оказывались.

В заключении обобщены основные результаты диссертационного исследования. Изучение истории исторической науки России середины ХХ века, проведенное с позиций генерационного анализа, показало, что как сообщество советских историков, так и сама наука представляли собой сложное явление, в котором были тесно переплетены различные исследовательские подходы, проводниками которых выступали историки трех поколений - дореволюционного, первого марксистского и послевоенного.

Несмотря на видимое единство советской исторической науки, объединенной марксистской парадигмой исследования, в ней присутствовало поддерживаемое прежде всего историками старой школы стремление к объективному историческому знанию, шедшему не от марксистских в сталинском или ленинском прочтении методологических постулатов, а от признания приоритета исторического факта в исторических исследованиях.

Наиболее чуткими к политико-идеологической конъюнктуре были советские историки поколения красных профессоров, для многих из которых большевистская убежденность и принципы научной деятельности были совместимы без внешнего принуждения. Шедшая за ним генерация послевоенных историков в своем отношении к исследовательским принципам наследовала традиции обоих своих предшественников, причем зачастую она была ближе к старшему поколению советских историков, что особенно проявилось в рядах специалистов по ранним периодам истории.

Выбор модели использования методологии марксизма в своей научной деятельности - творческой, догматической и формальной - или их сочетания во многом был продиктован как индивидуальностью историка, так и его причастностью к одному из поколений исследователей, работавших в отечественной исторической науке середины ХХ века. Та же закономерность прослеживается в отношении к руководящей цитате, в характере участия в научной полемике, в стиле профессионального общения, в которых  историки проявляли себя как представители своего поколения.

Межпоколенческие связи, присутствовавшие в сообществе советских историков, служили механизмом передачи накопленного научного опыта. Особенностью середины прошлого столетия было значительное влияние историков старой школы на молодых историков послевоенного поколения, что поднимало профессиональный уровень исторической науки и в какой-то степени консолидировало все историческое сообщество в целом.

Советскую историческую науку этого периода не следует оценивать как лишенное научности сосредоточие догматизма и отрицание дореволюционной историографии. Она включала в себя непосредственно или в марксистском преломлении достижения предшествовавшей науки, сохраняя особенности исторического видения каждого из трех поколений историков. Синтез поколений историков середины ХХ века послужил питательной средой для быстрого развития исторических исследований последующего периода. Сложились новые исторические школы и направления, сформировались исследователи, которые даже в жестких идеологических рамках 1970 - 1980-х годов могли создавать яркие научные работы, а в конце ХХ - начале XXI веков определили новое лицо отечественной исторической науки.

СПИСОК ОПУБЛИКОВАННЫХ РАБОТ

ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ

Статьи в ведущих рецензируемых научных изданиях, рекомендованных ВАК:

1. Сидорова Л.А. Школы в исторической науке России // Отечественная история. 1999. № 6. С. 200 - 203. (0,3 п.л.)
2. Сидорова Л.А. Проблемы исторической антропологии // Отечественная история. 2000. № 6. С. 206 - 207. (0,2 п.л.)
3. Сидорова Л.А. Шестидесятники в исторической науке России // Отечественная история. 2001. № 5. С. 195 - 197. (0,5 п.л.)
4. Сидорова Л.А. Проблемы лотцов и детей в историческом сообществе // История и историки: Историографический вестник. 2002. М.: Наука, 2002. С. 29 - 42. (1,0 п.л.)
5. Сидорова Л.А. Духовный мир историков старой школы: эмиграция внешняя и внутренняя. 1920-е годы // История и историки. 2003. Историографический вестник. М.: Наука, 2003. С. 168 - 192. (1,5 п.л.)
6. Сидорова Л.А. Советские историки послевоенного поколения: собирательный образ и индивидуализирующие черты // История и историки. 2004. Историографический вестник. М.: Наука, 2005. С. 208 - 223. (1,0 п.л.)
7. Сидорова Л.А. Руководящая цитата в советской исторической науке середины ХХ в. // История и историки. 2006. Историографический вестник. М.: Наука, 2007. С. 135 - 171. (2,2 п.л.)
8. Сидорова Л.А. Межличностные коммуникации трех поколений советских историков // Отечественная история. 2008. № 2. С. 129 - 137. (1,2 п.л.)
9. Сидорова Л.А. Стиль жизни и научного творчества историков России на рубеже XIX - ХХ вв. // Историки и историки. 2007. Историографический вестник. М.: Наука, 2009. (0,7 п.л.).

Монографии:

10. Сидорова Л.А. Оттепель в исторической науке: Советская историография первого послесталинского десятилетия. М.: Памятники исторической мысли, 1997. 288 с. (14,1 п.л.)
11. Сидорова Л.А. Советская историческая наука середины ХХ века: Синтез трех поколений историков. М.: ИРИ РАН, 2008. 294 с. (18,5 п.л.)

Статьи в других научных изданиях и сборниках:

12. Сидорова Л.А. Оттепель в освещении советской историографии и публицистике: К постановке проблемы // Историк - художественная литература и публицистика. Материалы Всесоюзной конференции. Орел: Орловский пед. ин-т, 1991. С. 97 - 98. (0,1 п.л.)
13. Сидорова Л.А. Советская историческая наука: Разрыв российской историографической традиции? // Историческое познание: Традиции и новации. Ижевск, 1993. Ч. 1. С. 168 - 170. (0,1 п.л.)
14. Сидорова Л.А. Анна Михайловна Панкратова // Историки России XVIII - ХХ веков. Вып. 2-й. Архивно-информационный бюллетень № 10. М.: История-Сервис, 1995. С. 128 - 136. (1,0 п.л.)
15. Сидорова Л.А. Санкционированная свобода исторической науки: Опыт середины 50-х - середины 60-х гг. // Россия в ХХ в. Судьбы исторической науки. М.: Наука, 1996. С. 705 - 711. (0,5 п.л.)
16. Сидорова Л.А. Оттепель в исторической науке. Середина 50-х - середина 60-х гг. // Историческая наука России в ХХ веке. М.: Скрипторий, 1997. С. 244 - 269. (2,0 п.л.)
17. Сидорова Л.А. Анна Михайловна Панкратова // Историческая наука России в ХХ веке. М.: Скрипторий, 1997. С. 419 - 437. (1,0 п.л.)
18. Сидорова Л.А. Вопросы истории академика А.М.Панкратовой // Историк и время. 20-50-е годы ХХ века. А.М.Панкратова. М.: РУДН, 2000. С.76 - 85. (1,0 п.л.)
19. Сидорова Л.А. Историческая наука России. 1950 - 2000 гг. Программа спецкурса // Отечественная историография и региональный компонент в образовательных программах: Проблемы и перспективы. Материалы научно-методической конференции. Омск. 11-12 мая 2000 г. Омск: ОмГУ, 2000. С. 273 - 279. (0,4 п.л.)
20. Сидорова Л.А. Инновации в отечественной историографии: Опыт рубежа 50-х - 60-х годов // Проблемы источниковедения и историографии. Материалы II Научных чтений памяти академика И.Д.Ковальченко. М.: Наука, 2000. С. 401 - 410. (0,6 п.л.)
21. Сидорова Л.А. Закономерности обновления научного знания: Опыт рубежа 50-60-х и 80-90-х гг. ХХ в. // Россия и мировая цивилизация. М.: ИРИ РАН, 2000. С. 581 - 595.  (1,0 п.л.)
22. Сидорова Л.А. Генерации историков как историографическая проблема // Культура и интеллигенция России: Интеллектуальное пространство (Провинция и Центр). ХХ век. Материалы четвертой всероссийской научной конференции. Т. 2. Омск: ОмГУ, 2000. С. 69 - 73. (0,3 п.л.)
23. Сидорова Л.А. Панкратова Анна Михайловна // Историки России. Биографии. М.: РОССПЭН, 2001. С. 685 - 691. (1,0 п.л.)
24. Сидорова Л.А. Межличностные коммуникации историков: Проблема лотцов и детей // Историк на пути к открытому обществу. Материалы Всероссийской научной конференции. 20 Ц22 марта 2002 г. Омск: ОмГУ, 2002. С. 110 - 111. (0,2 п.л.)
25. Сидорова Л.А. Поколение как смена субкультур историков // Мир историка. ХХ век. М.: ОмГУ, 2002. С. 38 - 54. (1,0 п.л.)
26. Сидорова Л.А. Три поколения советских историков // Отечественная история ХХ века: экономическая, политическая и социальная жизнь, преподавание в вузе. Материалы Международной конференции, посвященной 70-летию доктора исторических наук, профессора Владимира Зиновьевича Дробижева. М.: МГУ, 2004. С. 189 - 199. (0,8 п.л.)
27. Сидорова Л.А. Проблема смены поколений в исторической науке. Первое поколение советских историков и его характеристика // Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века. Омск: ОмГУ, 2005. С. 343 - 360. (1,0 п.л.)
28. Сидорова Л.А. Историческая наука СССР в первые послевоенные годы // Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века. Омск: ОмГУ, 2005. С. 517 - 531. (0,8 п.л.)
29. Сидорова Л.А. Феномен санкционированной свободы: Вопросы истории академика А.М.Панкратовой // Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века. Омск: ОмГУ, 2005. С. 532 - 561. (1,6 п.л.)
30. Сидорова Л.А. Послевоенное поколение советских историков // Проблемы методологии и источниковедения. Материалы III научных чтений памяти академика И.Д.Ковальченко. М.: РОССПЭН, 2006. С. 145 - 154. (0,5 п.л.)
31. Сидорова Л.А. Смена поколений историков и инновационные процессы в отечественной исторической науке в ХХ веке // Связь веков: Исследования по источниковедению истории России до 1917 года. Памяти профессора А.А.Преображенского. М.: РОССПЭН, 2007. С. 428 - 442. (0,8 п.л.)
32. Сидорова Л.А. Генерационный подход в изучении истории исторической науки // Тысячелетие развития общественно-политической и исторической мысли России. Н.Новгород: НГПУ, 2008. С. 4 - 7. (0,4 п.л.)
33. Сидорова Л.А. Внешнеполитический фактор развития советской исторической науки в середине ХХ века // Раздвигая горизонты науки. К 90-летию академика С.Л.Тихвинского. М.: Памятники исторической мысли, 2008. С. 395 - 400. (0,6 п.л.)
34. Сидорова Л.А. К вопросу о роли марксистско-ленинской цитаты в отечественной исторической науке середины ХХ века // Преподавание истории и обществознания в школе. 2009. № 3 - 4. (1,5 п.л.).

---

1 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. I-IV. М., 1955-1966; Советская историческая наука от ХХ к ХХII съезду КПСС. Сб. ст. Ч. 1-2. М., 1962-1963; Историческая наука и некоторые проблемы современности. Статьи и обсуждения. М., 1969 и др.

2 Очерки истории исторической науки в СССР. Т. V. М., 1985. С. 4.

3 Аксютин Ю.В., Пыжиков А.В. Постсталинское общество: проблема лидерства и трансформации власти. М., 1999; Алпатов В.М. История одного мифа: Марр и марризм. М., 2004; Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. М., 2001; Зубкова Е.Ю. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953. М., 1999; Илизаров Б.С. Тайная жизнь Сталина. По материалам его библиотеки и архива. К историософии сталинизма. М., 2003; Илизаров Б.С. К истории дискуссии по вопросам языкознания в 1950 году // Новая и новейшая история. 2004. № 5; Жуков Ю.Н. Сталин: Тайны власти. М., 2005; Ионов И.Н. Цивилизационное сознание и историческое знание. М., 2007; Костырченко Г.В. Идеологические чистки второй половины 40-х годов: псевдопатриоты против псевдокосмополитов // Советское общество: возникновение, развитие, исторический финал. Т. 2. М., 1997; Костырченко Г.В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М., 2003; Куманев Г.А. Проблемы военной истории Отечества. 1938-1945. М., 2007; Невежин В.А. Сталин и война. Застольные речи 1933-1945 гг. М., 2007; Пихоя Р.Г. Москва. Кремль. Власть. Сорок лет после войны. 1945-2005. М., 2007; Сенявский А.С. Урбанизация России в ХХ веке. Роль в историческом процессе. М., 2003; Сивохина Т.А., Зезина М.Р. Апогей режима личной власти. Оттепель. Поворот к неосталинизму. М., 1993; Сизов С.Г. Идеологические кампании 1947-1953 гг. и вузовская интеллигенция Западной Сибири // Вопросы истории. 2004. № 7; Соколов А.К., Тяжельникова В.С. Курс советской истории. 1941-1991. М., 1999; Фирсов Б.М. Разномыслие в СССР. 1940-1960-е годы. История, теория и практика. СПб., 2008; Шестаков В.А. Новейшая история России с начала ХХ в. и до сегодняшнего дня. М., 2007 и др.

4 Андреевский Г.В. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1920-1930-е гг. М., 2003; Он же. Повседневная жизнь Москвы в сталинскую эпоху. 1930-1940-е гг. М., 2003; Антипина В.А. Повседневная жизнь советских писателей. 1930-1950-е гг. М., 2005; Журавлев С.В. Маленькие люди и большая история. М.: РОССПЭН, 2000 и др.

5Зверева Г.И. Обращаясь к себе: самосознание профессиональной историографии ХХ века // Диалог со временем. Альманах интеллектуальной истории. 1999. № 1; Россия в ХХ веке: Судьбы исторической науки. М., 1996; Кефнер Н.В. Научная повседневность послевоенного поколения советских историков. Автореферат дисс. на соискание степени канд. истор. наук. Омск, 2006; Колеватов Д.М. Научное сообщество как социальный фильтр (Репрессивное давление в научной судьбе М.А.Гудошникова и М.К.Азадовского. 1940-е гг.) // Мир историка. Историографический сборник. Выпуск 1. Омск: ОмГУ, 2005; Корзун В.П. Образы исторической науки на рубеже XIX - ХХ вв. (анализ отечественных историографических концепций). Омск-Екатеринбург, 2000; Историческая наука на рубеже веков. М., 2001 и др.

6  Алексеева Г.Д. Историческая наука в России. Идеология. Политика. 60-80-е гг. ХХ в. М., 2003; Аксютин Ю.В., Волобуев О.В. ХХ съезд КПСС: Новации и догмы. М., 1991; Бордюгов В.А. Чрезвычайный век российской истории. Четыре фрагмента. СПб., 2004; Булыгина Т.А. Общественные науки в СССР (1945-1985). М., 2000; Бычков С.П., Корзун В.П. Введение в историографию отечественной истории ХХ в. Омск, 2001; Дубровский А.М. Историк и власть: Историческая наука в СССР и концепция истории феодальной России в контексте политики и идеологии (1930-1950-е гг.). Брянск, 2005; Дубровский А.М., Прудникова Е.П. Идейное перевооружение: патриотизм и идеология большевиков (1920-1940-е гг.) // Отечественная культура и историческая мысль XVIII - ХХ веков. Сб. ст. и материалов. Вып. третий. Брянск, 2004; Дьяков Ю.Л. Историческая наука и власть (Советский период). Тула, 2008; За железным занавесом: Мифы и реалии советской науки. СПб., 2002; Зеленов М.В. Аппарат ЦК РКП(б) - ВКП(б), цензура и историческая наука в 1920-е годы. Н.Новгород, 2000; Иванов К.В. Как создавался образ советской науки в постсталинском обществе // Вестник Российской академии наук. 2001. т. 71. № 2; Литвак Б.Г. Парадоксы российской историографии на переломе эпох. СПб., 2002; Новый образ исторической науки в век глобализации и информатизации. М.: ИВИ РАН, 2005; Образы историографии. Сб. ст. Под ред. А.П.Логунова. М., 2000 и др.

7 Афанасьев Ю.Н. Феномен советской историографии // Советская историография. М., 1996. С. 37.

8 Там же. С. 187.

9 Бычков С.П., Свешников А.В. Проблема феномена советской историографии // Очерки истории отечественной исторической науки ХХ века. Омск, 2005.

10 Брачев В.С., Дворниченко А.Ю. Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета. 1834-2004. СПб., 2004. С. 5.

11 Академик Ю.В.Бромлей и отечественная этнология. 1960-1990-е годы. М., 2003; Будущего нет и не может быть без наукЕ (Памяти профессора Московского университета Михаила Герасимовича Седова). М., 2005; Брачев В.С. Крестный путь русского ученого. Академик С.Ф.Платонов и его дело. СПб., 2005; Он же. Русский историк А.Е.Пресняков (1870-1929). СПб., 2002; Он же. Травля русских историков. М., 2006; Брачев В.С., Дворниченко А.Ю. Кафедра русской истории Санкт-Петербургского университета (1834 - 2004). СПб., 2004; Вандалковская М.Г. П.Н.Милюков, А.А.Кизеветтер: История и политика. М., 1992; Ганелин Р.Ш. А.В.Предтеченский в ЛОИИ // Анатолий Васильевич Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., 1999; Горская Н.А. Борис Дмитриевич Греков. М., 1999; Дворниченко А.Ю. Владимир Васильевич Мавродин. Страницы жизни и творчества. СПб., 2001; Дубровский А.М. Александр Александрович Зимин: трудный путь исканий // Отечественная история. 2005. № 4; Он же. С.В.Бахрушин и его время. М., 1992; Емельянов Ю.Н. С.П.Мельгунов: В России и эмиграции. М., 1998; История идей и воспитание историей: Владимир Иванович Герье. М., 2008; Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле и Петербургская школа историков. СПб., 1995; Кобрин В.Б., Аверьянов К.А. С.Б.Веселовский. Жизнь. Деятельность. Личность. М., 1989; Малинов А.В., Погодин С.Н. Александр Лаппо-Данилевский: Историк и философ. СПб., 2001; Панеях В.М. Творчество и судьба историка: Борис Александрович Романов. СПб., 2000; Пивоварова О.Г. Историко-педагогическая деятельность М.М.Богословского // Отечественная история. 2005. № 5; Попов И.И. А.П.Новосельцев и некоторые вопросы изучения истории древнейших государств Восточной Европы // Отечественная история. 2005. № 6; Портреты историков: Время и судьбы. В 4 т. М.- Иерусалим, 2000 - 2004; Твардовская В.А. Б.П.Козьмин. Историк и современность. М., 2003; Цамутали А.Н. У меня, как всегда, много работыЕ Несколько штрихов к облику Николая Леонидовича Рубинштейна // Страницы Российской истории. Проблемы, события, люди: Сб. ст. в честь Б.В.Ананьича. СПб., 2001; Историки России XVIII - начала ХХ века. Под ред. А.Н.Сахарова. М., 1996 и др.

12 Жаль, мало пишуЕ Статьи, письма, архивные документы академика РАН П.В.Волобуева. М., 2006; Из памяти выплыли воспоминанияЕ Дневниковые записи, путевые заметки, мемуары академика АН СССР И.И.Минца. М., 2007; Гражданин, солдат, ученый. Воспоминания и исследования. Памяти А.И.Зевелева. М., 2007; Константин Николаевич Тарновский. Историк и его время. Историография. Воспоминания. Исследования. СПб., 2002; Петр Андреевич Зайончковский. Сборник статей и воспоминаний к 100-летию историка. М., 2008; Долг и судьба историка. Сборник статей памяти доктора исторических наук П.Н.Зырянова. М., 2008; Историческая наука и образование на рубеже веков. М., 2004; Историк и время. 20-50-е годы ХХ века. А.М.Панкратова. М., 2000 и др.

13 Историки мира. Вып. 1-2.  М., 1998-2001; Историки России XVIII - ХХ века. Вып. 1-7. М., 1995-2000; Историки России. Биографии. М., 2001; Историки России. Послевоенное поколение. М., 2000; Историки России: Иконография. М., 2008 и др.

14 Алексеева Л., Голдберг П. Поколение оттепели. М., 2006; Историки России. Послевоенное поколение. М., 2000; Данилов В.П. О возможностях поколенческого анализа в познании исторического процесса в России  // Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. М., 2005;  Матвеева Н.В. Особенности формирования послевоенного поколения советских историков (на примере Томского государственного университета) // Университеты как регионообразующие научно-образовательные комплексы: Тезисы докладов региональной научной конференции. Омск: ОмГУ, 2004 и др.

15 Отцы и дети: Поколенческий анализ современной России. Под ред. Ю.Левады и Т.Шанина. М., 2005.

16 Веселовский С.Б. Дневники 1915-1923, 1944 годов // ВИ. 2000. № 2-12; Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997; Дневник академика Н.М.Дружинина // Вопросы истории. 1995. № 9-12; 1996. № 1-4, 7, 9-10; Дневник академика М.В.Нечкиной // Вопросы истории. 2004. №№ 10-12; 2005. №№ 1-2, 4-12; 2006. №№ 1-3, 5-7; Из дневников С.С.Дмитриева // Отечественная история. 1999. №№ 3 - 6; Дневники Натана Эйдельмана. М., 2003; Из памяти выплыли воспоминанияЕ Дневниковые записи, путевые заметки, мемуары академика АН СССР И.И.Минца. М., 2007; Тартаковский Б.Г. Из дневников военных лет. М., 2005 и др.

17 Готье Ю.В. Мои заметки. М., 1997; Александр Евгеньевич Пресняков. Письма и дневники. 1889-1927. СПб., 2005.

18 Академик С.Ф.Платонов: Переписка с историками: В 2 т. Т. 1. М., 2003; Анатолий Васильевич Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., 1999; Дружинин Н.М. Воспоминания и мысли историка. М., 1979; Кучкина О.А. О моем отце // История и историки. 2005. Историографический вестник. М., 2006; Сидоров А.Л. Институт Красной профессуры // Мир историка. Историографический сборник. Выпуск 1. Омск, 2005; Бестужев-Лада И.В. Свожу счеты с жизнью. Записки футуролога о прошедшем и приходящем. М., 2004; Ганелин Р.Ш. Советские историки: о чем они говорили между собой. Страницы воспоминаний о 1940-х - 1970-х годах. СПб., 2004; Гуревич А.Я. История историка. М., 2004; Гутнова Е.В. Пережитое. М., 2001; Жаль, мало пишуЕ Статьи, письма, архивные документы академика РАН П.В.Волобуева. М., 2006; Ковальченко И.Д. Научные труды, письма, воспоминания (из личного архива академика): Сб. материалов. М., 2004; Константин Николаевич Тарновский. Историк и его время. Историография. Воспоминания. Исследования. СПб., 2002; Левыкин К.Г. Мой университет: Для всех - он наш, а для каждого - свой. М., 2006; Рабинович М.Г. Записки советского интеллектуала. М., 2005; Тартаковский Б.Г. Все это былоЕ Воспоминания об исчезающем поколении. М.,2005 и др.

19 Зимин А.А. Н.Г.Бережков // Отечественная культура и историческая мысль XVIII - ХХ веков. Сб. ст. и материалов. Вып. 3-й. Брянск, 2004; Итенберг Б.С. Несколько слов о Михаиле Герасимовиче // Будущего        нет и не может быть без наукЕ (Памяти профессора Московского университета Михаила Герасимовича Седова). М., 2005; Китанина Т.М. В семинаре А.В.Предтеченского. 1951-1953 //Анатолий Васильевич Предтеченский. Из творческого наследия. СПб., 1999; Лурье Я.С. Из воспоминаний об Александре Александровиче Зимине // Одиссей. Человек в истории. 1992. М., 1994; Манфред А.З. Милица Васильевна Нечкина - мастер исторического повествования // Проблемы истории общественной мысли и историографии. К 75-летию академика М.В.Нечкиной. М., 1976; Рамазанов С.П. О педагогической деятельности Б.Г.Могильницкого // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Вып. 25. Сб. ст. Томск, 1999; Фоменко В.Т. Воспоминания об Израиле Менделевиче Разгоне // Мир историка: историографический сборник. Вып. 1. М., 2005 и др.

20 Кто есть кто в РГГУ. М., 1997; Современная историческая наука Западной Сибири в лицах. Историки Омска. Биобиблиографический словарь. Под ред. В.П.Корзун. Омск, 1999; Чернобаев А.А. Историки России ХХ века. В 2-х тт. Саратов,  2005 и др.

21 Академик П.В.Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000. С. 22.

22 Академик П.В.Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. С. 16.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по истории