Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное  

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

МАКАРОВ Юрии Николаевич

СОВЕТСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ РЕЛИГИОЗНАЯ ПОЛИТИКА

И ОРГАНЫ ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР

(окт. 1917-го - конец 1930-х годов)

Специальность 07.00.02. Ц Отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертация на соискание ученой степени

доктора исторических наук

Санкт-Петербург

2007

Работа выполнена на кафедре истории России и зарубежных стран

Республиканского гуманитарного института

Санкт-Петербургского государственного университета.

Научные консультанты:

доктор исторических наук, профессор Лейкин Аркадий Яковлевич;

доктор исторических наук, профессор Крапивин Михаил Юрьевич

       

Официальные оппоненты:

член-корр. РАН, доктор исторических наук Ганелин Рафаил Шоломович;

доктор философских наук, профессор Гордиенко Николай Семенович;

доктор исторических наук, профессор Измозик Владлен Семенович.

Ведущая организация:

Академия ФСБ России

       

Защита состоится л  2007аг. в 15.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.232.52 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора наук при Санкт-Петербургском государственном университете (199155, г. Санкт-Петербург, пер. Декабристов, 16. Зал заседаний Ученого совета).

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке им. А.М.аГорького Санкт-Петербургского государственного университета.

Автореферат разослан л ________ 2007 г.

И.о. ученого секретаря

диссертационного совета

доктор исторических наук Е.В. Петров

Общая характеристика диссертации

Актуальность темы исследования. Последние два десятилетия в нашей стране ознаменовались широким процессом демократизации религиозной сферы социума: сняты ранее существовавшие неправомерные ограничения на культовую и иную деятельность вероисповедных объединений и участие в ней граждан. Идет бурный рост числа конфессиональных новообразований, не имевших аналога в религиозной жизни прошлого. Возрастание удельного веса и значимости религиозных организаций сказалось на характере государственно-конфессиональных отношений: они стали существеннейшей частью отношений государства с формирующимся гражданским обществом.

Вместе с тем, нельзя не видеть и ряда деструктивных тенденций в складывающейся в стране религиозной ситуации. Среди прочего, акцентируем внимание на всё более обнаруживающейся эрозии основных идей и положений концепции светского государства. Размываются такие конституционные принципы, как отделение церкви от государства и школы от церкви; правовое равенство религий и религиозных организаций; равенство прав верующих и неверующих. Имеет место дискредитация научных светских знаний и нерелигиозного мировоззрения. Всё это ведет к насильственной клерикализации общественных и государственных институтов и к политизации деятельности различных религиозных объединений. Политики разного уровня, включая официальные российские инстанции, активно используют религию в качестве дополнительного источника легитимации. Главное внимание обращается, естественно, на те религиозные объединения, коим исторически были свойственны государственнические инстинкты, в первую очередь на Русскую православную церковь. При этом всячески подчеркивается и выпячивается роль православия и РПЦ в качестве важнейшего средства государственного строительства, гаранта социального и духовно-нравственного возрождения Отечества.

Православная Церковь, в свою очередь, начинает инстинктивно подстраиваться под ныне действующую власть, пытаясь заручиться поддержкой государственных структур властей в противоборстве с многочисленными конкурентами на своей канонической территории, фактически выступая с претензией не только на единоличное представительство в российском обществе (в которой живут граждане более 150 национальностей, действуют последователи свыше 70 религиозных направлений) христианской духовности, но и духовности вообще, стремясь к монополии в области культуры, нравственности и образования.

Противоречивость и неоднозначность вышеописанной ситуации, вряд ли способствующей формированию атмосферы гражданского согласия и расширению базы социальной поддержки политического курса государства, является следствием отсутствия у российских властей современной, продуманной, научно-обоснованной, целостной и сбалансированной модели политики в области свободы совести. Естественно, что процесс создания механизма повседневного решения проблем, возникающих в религиозной сфере жизни социума, пойдет тем успешнее, чем полнее и объективнее будет учтен исторический опыт. Именно это побуждает нас вновь и вновь обращаться к поучительным страницам 1920-30-х гг., к тому времени, когда сложилась (и не впервые в истории России) система жесткой зависимости конфессиональных объединений от государственно-административных структур, при которой до 20% священнослужителей всех конфессий, существовавших на территории СССР (в первую очередь - РПЦ), сотрудничали с ныне ликвидированным 4-м отделом 5-го управления КГБ1. Церковь, диктаторски руководимая атеистами, - зрелище, не виданное за два тысячелетия - писал по этому поводу А.И. Солженицын еще в 1972 г.2. Добиться избавления от подобного рода наследства в практике государственно-конфессиональных отношений быстро и безболезненно, без последствий и рецидивов вряд ли было возможно. Более того, все последние годы россиян не покидает ощущение, что РПЦ и государственные инстанции постсоветской России готовы (каждая сторона - исходя из своих конъюнктурных соображений) броситься друг другу в объятья и восстановить старые золотые цепи стратегического партнерства. И это не может не волновать значительную часть россиян, ибо предостерегающе трагический опыт и исторические уроки многовекового симфонического сотрудничества РПЦ с российскими властными структурами, к сожалению, хорошо известны.

Историография проблемы. Насколько нам удалось установить, специальные работы, посвященные комплексному теоретическому и конкретно-историческому изучению проблемы, вынесенной в заглавие настоящей диссертации, в отечественной исторической науке отсутствуют, хотя отдельные ее аспекты, естественно, затрагивались в исследованиях отечественных и зарубежных специалистов, начиная еще с 1920-х годов.

В первое послеоктябрьское десятилетие главной задачей большевистской партии была, как известно, проблема удержания власти. Именно поэтому объектом пристального публицистического интереса стала Православная церковь, открыто осудившая вооруженный приход к власти лево-радикалов и жестокость нового политического режима. Предпринималась попытка доказать изначальную, классово-генетическую предрасположенность РПЦ к контрреволюционности, как бы априори оправдывавшую применение репрессивных мер в отношении священнослужителей и активистов из числа мирян3. Такой подход в советской литературе сохранялся и после того, как в 1927 г. РПЦ заявила о своей политической лояльности4.

В 1920-1930-е годы обращение к проблеме государственно-конфессиональных отношений зачастую стимулировалось потребностями атеистической пропаганды и агитации. В антирелигиозных публикациях, носивших скорее агитационно-полемический, нежели научный характер, богоборческая деятельность партийно-комсомольских комитетов (вне зависимости от форм и методов преодоления церковно-религиозных влияний) освещалась как конструктивно-положительная5.

После начала лсплошной насильственной коллективизации обличение лантисоветской деятельности церковников, стало одним из основных мотивов антирелигиозной литературы. Подчеркивалось, что гонения по религиозным мотивам в советской стране исключены, преследованиям подвергаются лишь те граждане, которые нарушают советское законодательство о культах. Значение приводившихся в изданиях конца 1920-х Ц первой половины 1930-х гг. многочисленных фактов, относившихся к истории и современному (на тот момент) состоянию вероисповедных объединений, практически полностью нивелировалось их тенденциозным подбором и упрощенным толкованием; допускавшимися чрезмерно широкими обобщениями, в результате которых отдельные высказывания религиозных лидеров по определенному кругу вопросов приписывались большинству рядовых членов общин и отождествлялись с социальной природой самих конфессиональных объединений (дескать, религиозные организации осуществляют сугубо классово-политическую деятельность и являются носителями альтернативной кулацкой идеологии, в ряде случаев прикрывая, в целях мимикрии, свою буржуазную либо мелкобуржуазную сущность крадеными патриотическими и даже псевдосоциалистическими лозунгами).

В предвоенный период не появилось ни одного серьезного историко-религиоведческого исследования6. Все формы религии по-прежнему трактовались как несовместимые не только с теорией, но и практикой социалистического строительства. Антирелигиозный фронт рассматривался как фронт классовой борьбы, деятельность всех и всяческих конфессиональных объединений (наступательные возможности которых существенно завышались) расценивалась как противостоящая курсу на социалистическое переустройство общества, борьба с религией безоговорочно приравнивалась к борьбе за социализм. Советские авторы всячески стремились обосновать сталинскую формулу о неизбежности обострения классовой борьбы в ходе социалистического строительства, приводя массу примеров (зачастую надуманных) враждебной, саботажнической и даже шпионской деятельности религиозных объединений.

В первые послевоенные годы литература по религиозной и антирелигиозной тематике вообще перестала выходить. Это объяснялось, с одной стороны, сформировавшимся в верхах мнением, что изучение истории российской контрреволюции (церковной в том числе) не заслуживает внимания исследователей, с другой - начавшимся в военный период заигрыванием властных структур с руководством РПЦ.

Период с середины 1960-х до середины 1980-х гг. в советской историографии продолжал оставаться временем малоблагоприятным для объективного, взвешенного изучения отечественными историками религиозной сферы жизни общества. Доступ к важнейшим архивным массивам (в т.ч. к документам, отражавшим официальную, а не ту, которую им приписывали, позицию конфессиональных объединений) отсутствовал, в религиоведении господствовали догматизированные стереотипы7. Осмысление советских реалий 1920-х Ц 1930-х гг., как и ранее, носило преимущественно конъюнктурно - идеологизированный характер, ограничивалось разработкой предписанных сверху направлений и сюжетов. Роль Политбюро, Антирелигиозной комиссии ЦК, органов ГБ в процессе выработки и реализации государственной линии в религиозном вопросе оставалась вне поля зрения исследователей. Игнорировался тот факт, что она богоборческая деятельность партийно-советских органов не только отступала от общечеловеческих норм морали и нравственности, но нередко не соответствовала теоретическим положениям самого марксизма. В качестве подпорок для выводов и заключений использовались одни те же исторические факты недавнего прошлого, приводился бесконечный ряд цитат из трудов большевистских лидеров, а также ссылок на открытые, общедоступные решения партии и правительства по религиозным вопросам8.

Правда, в отличие от исследователей 1920-х годов, исходивших из того, что их задача состоит в раскрытии классово-эксплуататорской и контрреволюционной, враждебной новому государственному строю роли Церкви, авторы постсталинского периода в соответствии с изменившимися партийными установками полагали, что противостояние с религией носит в целом характер идеологической борьбы за торжество научного мировоззрения. В литературе систематически звучала мысль о том, что массовый отход от религии и церкви произошел в основном под влиянием изменений в условиях жизни трудящихся и был напрямую связан с успехами в социалистической индустриализации и коллективизации сельского хозяйства, а также являлся следствием широко развернувшейся, особенно в ходе культурной революции, атеистической пропаганды9.

Однако даже в таких неблагоприятных условиях известный прогресс в научном освещении роли религиозного фактора в жизни советского общества все же наметился. Так, в 1960-х Ц середине 1980-х гг. после долгих лет молчания возобновляется тематико-религиоведческая разработка истории тех или иных конфессиональных объединений. При этом в центре внимания советских ученых, по понятным причинам, оказываются сюжеты, связанные с деятельностью РПЦ10.

Так как немногочисленные неподцензурные исследовательские работы, осуществлявшиеся в эти годы духовными лицами тех или иных конфессий, существовали только в рукописном виде и распространялись исключительно в виде лсамиздата в узком кругу единомышленников, то даже препарированные официальные публикации на религиоведческую тематику в известной мере удовлетворяли потребность широкого читателя в получении информации об истории главных вероисповедных объединений, традиционно функционировавших на территории нашей страны.

Среди конкретных проблем, получивших свое развитие в работах характеризуемого периода (кроме хрестоматийного сюжета о церковной контрреволюции времен Гражданской войны), выделялись две: обновленческий раскол в РПЦ 1922 г. и политика Московской патриархии после подписания 29 июля 1927 г. митр. Сергием (Страгородским) Декларации об отношениях Церкви и государства.

Как известно, в период реформ 1860-х гг. в официальных рамках РПЦ возникло движение за обновление церковной жизни, направленное, в том числе, и на освобождение православия от слишком тесных объятий государства. Возродившееся в 1905 - 1907 гг. обновленческое движение получило продолжение уже после отречения царя, являвшегося официальным главой Церкви, а затем вновь напомнило о себе уже в период нэпа.

Традиционная для советской литературы точка зрения на обновленческие тенденции в РПЦ была представлена в монографии А.А.аШишкина11. Автор допускал расхожую для гражданских историков ошибку, заключавшуюся в недостаточном учете специфики православия как конфессии (вероучительных догматов, канонического уклада), что оборачивалось невозможностью без искажения понять и отразить особенности внутренней жизни РПЦ. Рассматривая Церковь как социальный институт, организацию, действовавшую в реальной социально-политической обстановке, А.А. Шишкин представлял обновленчество выразителем взглядов мелкобуржуазных слоев населения, пытавшихся приспособиться к советской действительности, дабы зарекомендовать себя в качестве союзников трудового народа. В идеологии обновленчества, с его точки зрения, первостепенное значение имело признание советской власти. Реформы церковного быта являлись вторичными по отношению к лидейной программе.

Несмотря на явную односторонность и спорность многих из приведенных оценок официальные авторы Московской патриархии могли выразить свое несогласие с вышеизложенной точкой зрения разве что при помощи глухих намеков на некие особые привходящие обстоятельства (речь, естественно, шла о реальной роли органов ГБ в организации церковного раскола).

Обратившийся к событиям 1922 г. церковный диссидент А. Левитин12, профессионально разбиравшийся в вероисповедных проблемах, впадал в своих оценках в другую (по сравнению с историко-партийной позицией) крайность, являвшуюся следствием не изжитых до конца последствий собственного в прошлом участия в обновленческом движении. Автор явно переоценивал степень приверженности обновленческих лидеров социалистическим идеалам, в целом преувеличивая роль и значение христианско - социалистических тенденций в русской православной традиции. Так же как в свое время А. Введенский и Б. Титлинов, стремившиеся обосновать возможность для просоветски ориентированной РПЦ вписаться в советские реалии, занять достойное место в обществе рабочих и крестьян13, А. Левитин пытался доказать, что советское обновленчество 1920-х гг. органично и естественно вызревало в официальной ограде Православной Церкви на протяжении нескольких десятилетий конца ХIХ - начала ХХ века. При этом он предпочитал не акцентировать излишнего внимания на роли, сыгранной советскими спецслужбами в процессе организационного оформления обновленческого раскола, проводя практически прямую линию между реформационным движением в РПЦ в 1905 - 1917 гг. и событиями 1922 г. Дескать, советское обновленчество продолжило дело лцерковной революции 1917 г., прерванное Поместным собором 1917 г. Главный же грех обновленцев - не их антиканоничность, а политическое приспособленчество, доносы и ложь.

С последним тезисом был согласен и еще один церковный диссидент - Л. Регельсон, подчеркивавший, что Еобновленчество Е в своих духовных корнях было течением глубоко реакционным, ибо возвращалось к преодоленным Церковью формам существования: церковно-государственной симфонии и синодально-бюрократическому управлению Е возврат к ним перед лицом воинствующего антихристианства приводил к неизбежному духовному краху14.

В том же ключе рассуждал и историк РПЦ А.И. Кузнецов, писавший, что обновленческий раскол в Русской Церкви явился логическим итогом движения за церковное обновление, идеи которого родились в недрах девятнадцатого столетия. Вместе с тем, лесли церковное обновление являлось идеей времени и идейно оправдывалось стремлением к лучшей организации церковного общества, конечно, в строгих рамках святого православия, то обновленческий раскол представлял собой организованное сборище разнородных элементов, Е ворвавшихся в ограду Церкви ради ее разрушения15.

Пожалуй, ближе всех к истине в этом заочном споре подошли западные авторы16, по крайней мере, те из них, кто уже в 1970 - 1980-х годов трезво и реально смотрели на историю обновленческого движения в РПЦ, не отрицая факта существования закулисного режиссера, искусно дирижировавшего конфликтом, вспыхнувшим в недрах Церкви весной 1922 г., но и не сводя грандиозные события лишь к действиям чекистов, борьбе за власть, материальные привилегии между монашеством и белым, приходским духовенством. Зарубежные историки справедливо полагали, что вне реально сформировавшейся потребности в реформировании системы церковного управления и внесения изменений в богослужебную практику, осознававшейся в той или иной мере многими в церковном обществе, советские властные структуры вряд ли сумели бы с такой легкостью противопоставить одну часть православного духовенства другой его части.

Без сомнения, самой спорной проблемой в литературе по истории РПЦ в исследуемый период была оценка деятельности митр. Сергия Страгородского на посту заместителя Патриаршего Местоблюстителя. Амплитуда оценок, дававшихся в 1960-80-е гг. отечественными и зарубежными исследователями практическим шагам Московской патриархии после подписания в июле 1927 г. текста политической Декларации, колеблется от признания роли митр. Сергия как крупного и искусного церковного политика, по мере возможности стремившегося спасти РПЦ от окончательного разгрома, до классифицирования линии его поведения как трусливой и предательской.

Советские исследователи рассказывали о событиях 1927 г. довольно сухо, рассматривая шаг митр. Сергия, знаменовавший начало процесса политической переориентации РПЦ, перехода на лояльные государству позиции, в качестве свидетельства признания Церковью несомненности успехов советской власти во внутренней и внешней политике.

Точка зрения Московской патриархии и ее официальных историографов17 по поводу Декларации 1927 г. была односторонней: решение митр. Сергия безусловно одобрялось, безапелляционно, апологетически оправдывалось, негативные для РПЦ последствия вынужденного соглашения с богоборческим государством по возможности замалчивались; действия церковных лидеров, занявших непримиримую по отношению к политике зам. Патриаршего Местоблюстителя позицию, характеризовались как раскольничьи.

Соглашался (в основном) с вышеприведенным вариантом оценки указанных событий и ряд независимых зарубежных историков, скажем Д. Поспеловский18, не всегда убедительно доказывавший содержательную и текстуальную близость Декларации 1927 г. и предсмертного (1925 г.) послания Патриарха, а также преемственность линии политического поведения Тихона и Сергия. При этом игнорировался тот факт, что условием компромисса между Церковью и государством, зафиксированного в тексте Декларации, явилось допущение вмешательства спецслужб в кадровую политику Московской Патриархии, чего чекистам так и не удалось в свое время добиться от Тихона.

Напротив, церковные диссиденты (в частности, Л. Регельсон), зарубежные историки, эмигрантские авторы, очевидно симпатизировавшие непримиримой позиции Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ), не скрывали своей лособой позиции по отношению к действиям митр. Сергия, квалифицируя шаги руководства Московской Патриархии как открытый коллаборационизм. Явно преувеличивая степень контроля государства над высшей церковной властью, выполнявшей якобы роль ширмы для органов ОГПУ-НКВД СССР, они недооценивали того обстоятельства, что государство, в свою очередь, вынуждено было из прагматических соображений считаться с частью требований церковных иерархов и учитывать хотя бы в некоторой степени интересы верующих. Карловчане, в принципе, отрицали допустимость возможности компромисса между Св.Церковью и сатанинской, по сути своей, богоборческой властью19. Л. Регельсон был также убежден в правоте тех, кто выразил решительное несогласие с текстом Декларации 1927 г. и открыто заявил о своем неприятии последующих шагов церковного руководства. Он взвешенно и аргументировано доказывал представлявшуюся ему реальной возможность иного, альтернативного (по отношению к имевшему место в действительности) варианта поведения Московской Патриархии: путь стойкого нонконформизма и ухода (в случае необходимости) в подполье. Л. Регельсон полагал, что Сталин, оказавшись в 1941 г. в затруднительном положении, все равно вынужден был бы легализовать деятельность РПЦ и восстановить ВЦУ. Только при таком развитии событий канонический церковный центр сохранил бы внутреннюю свободу и нравственную чистоту и организационную целостность.

Что касается проблемы церковного сопротивления православного духовенства и мирян антирелигиозной политике советского государства в конце 1920-х Ц 1940-е годы, то отечественная историографии ее изучением в доперестроечные времена специально не занималась. Этому сюжету уделялось лишь несколько абзацев в общих трудах по истории РПЦ. При этом характеристика нонконформистов фактически ограничивалась лишь указанием на их стойкие промонархические убеждения.

Правда, в 1960 - 1970-е гг. в СССР было организовано конкретно - социологическое изучение идеологических воззрений верующих, традиционно причислявших себя к течению ИПХ (листинно православных христиан)20. Однако полученные результаты (в достаточной степени локального характера и опиравшиеся лишь на те сведения, которые соглашались сообщить о себе сами опрашиваемые) очень по - разному интерпретировались различными группами советских ученых. Если А.И. Клибанов справедливо классифицировал катакомбников в качестве внецерковного религиозного движения в православии и уверенно дифференцировал между собой последователей ИПЦ (Истинно-православной церкви) и ИПХ, считая их двумя в достаточной степени самостоятельными религиозными течениями в рамках единого движения21, то Ф.И. Федоренко22 наоборот - неоправданно отождествлял лиосифлян и лкатакомбников (не обнаруживая в их взглядах и практической деятельности существенных различий), относя и тех, и других к категории православного сектантства, хотя их религиозное мировоззрение и культ мало чем отличались от ортодоксального православия. В подобного рода ошибочных суждениях вышеназванного автора во многом поддерживали и такие авторитетные специалисты, как В. Зыбковец и А.И. Демьянов. Они полагали, что принципиальная разница между ИПХ и ИПЦ отсутствовала, а само обозначение ИПХ чаще всего употреблялось по отношению к тем общинам, которые в связи с арестами потеряли своих священников и вследствие этого превратились в группы мирян23.

В силу нехватки объективных данных советские историки не могли прийти к согласию по вопросу и о времени возникновения первых нелегальных, катакомбных общин: сразу после октября 1917 г.; в период кампании по изъятию церковных ценностей; в годы коллективизации; в середине 1940-х годов.

Однако, несмотря на все недостатки отечественной научной литературы 1960-х - середины 1980-х гг., невозможно отрицать вклад, внесенный советскими историками и религиоведами в формирование и расширение источниковой базы, раскрытие на ее основе общей схематики и динамики государственно-конфессиональных отношений в СССР, создание тщательно выписанной, хотя и неполной картины атеистической деятельности партийно-советских органов в 1920- 1930-е гг., изложение, пусть фрагментарное, истории главных конфессиональных объединений в довоенный период. Накопленный и введенный в научный оборот большой объем фактического материала создавал (в известной мере) основу для выдвижения новых идей и формулирования новых оценочных суждений уже в постсоветский период развития отечественной историографии.

Уже в 1988 - начале 1991-го годов24 начинают появляться исследования, отмеченные стремлением освободиться от политической и теоретической заданности, поиском ответов на ранее закрытые для обсуждения темы. Авторы пытаются продемонстрировать собственную беспристрастность, хотя по-прежнему уходят от прямой критики религиозной политики советского государства, противопоставляя ленинскую традицию решения религиозного вопроса сталинскому форсированному изживанию религии. Что касается имевших место в прошлом антирелигиозных беззаконий, то они, как правило, объясняются наличием командно - административных, военно - коммунистических настроений в отношении религии и церкви, списываются на недостатки административного аппарата и засилье ллеваков в лцерковном отделе Наркомюста и руководстве местных партийных комитетах (об органах ГБ в связи с религиозным вопросом, практически, не упоминалось).

Однако постепенная (а с августа 1991 г. Ц практически полная) ликвидация цензуры, публикация новых источников, открытие доступа к ранее секретным архивным фондам заставляли по-новому взглянуть на наше недавнее прошлое, на идеологию, его охранявшую25. В этой связи особо выделим работы В.А. Алексеева и М.И. Одинцова26.

Существенным недостатком перестроечных публикаций долгое время оставалось то обстоятельство, что процесс выработки и реализации курса государственной вероисповедной политики авторы рассматривали в отрыве от процессов, происходивших внутри религиозной сферы жизни общества. Положение в самих религиозных объединениях в большинстве работ практически не изучалось, в анализе церковных оценок и откликов на общественно-политические события допускались искажения.

В первые годы перестройки предметом для дискуссий, как правило, становились конкретные факты и сюжеты из нашей послеоктябрьской лантирелигиозной истории, которые на предшествующих этапах развития отечественной историографии практически (в научном плане) не изучались. Однако возникавшие на этой почве споры все острее выявляли необходимость не только расширения источниковой базы, но и пересмотра традиционных исследовательских схем исследования религиозного фактора, основанных исключительно на постулатах марксистско-ленинской теории, выработки новых универсалий, соответствующих современному мировому научному опыту27. Появилась возможность сосуществования различных теоретико-методологических подходов, формирования реального плюрализма мнений.

Что касается конкретно-исторических исследований особенностей вероисповедной политики советских властных структур, то на рубеже веков появились работы, написанные на качественно иной источниковой базе, содержащие нетрадиционные оценочные суждения, демонстрирующие концептуально новый уровень осмысления и анализа проблем государственно-конфессиональных отношений28.

При этом есть достаточные основания предполагать, что широкие возможности для ознакомления с взглядами и оценками современных западных специалистов, представившиеся российской научной общественности в перестроечные годы, в известной степени, облегчили отечественным авторам процесс осмысления собственной истории, в ряде случаев сыграв роль детонатора новых идей и концепций.

В максимальной степени из числа западных специалистов к восстановлению реальной картины государственно-конфессиональных отношений в первые десятилетия советской власти, с нашей точки зрения, смогли приблизиться финский ученый А. Луукканен29 и канадский историк Д. Поспеловский. Впрочем, добротность и, несомненно, высокий научно-исследовательский уровень работ Д. Поспеловского, удивительным образом сочетались с надуманностью объяснения автором мотивов, логики аппаратного поведения партийно-советских структур, отвечавших за проведение вероисповедной политики на том или ином временном промежутке. Так в фокусировании антицерковных усилий новой власти, главным образом, на РПЦ автор усматривает намерение большевистского руководства в первую очередь уничтожить национальную Церковь, духовную основу жизни русского народа. Приписывая большевистским функционерам способность в первые послеоктябрьские месяцы профессионально ориентироваться в вероисповедных особенностях русского православия, Д. Поспеловский объясняет конфронтацию советов с участниками Поместного Собора 1917 Ц1918 гг. нежеланием властей допустить восстановление допетровских канонических начал в церковной жизни. По его мнению, заверши Собор рассмотрение своей повестки в полном объеме, Церковь из пережитка отсталого царизма превратилась бы в живой динамичный организм, непоколебимый в своих вероучительных основах, но откликающийся на требования века, отвечающий уровню запросов и понятий современного человека. Этого оживления и омоложения Церкви не желали допускать и не допустили официальные властные инстанции30.

В 1990-2000-е годы в научных дискуссиях впервые на равных смогли принять участие и духовные лица различных конфессий, которые, правда, этой возможностью не всегда (по крайней мере, официальные историографы РПЦ) спешили в полной мере воспользоваться. Как бы в пику светским историкам, практически не затрагивавшим (по крайней мере, первоначально) в своих изысканиях внутрицерковных проблем, церковные исследователи анализировали процессы, происходившие в конфессиональной среде, по сути, в полном отрыве от общегражданской истории (преимущественное внимание уделяя истории епископата и ВЦУ РПЦ без учета перемен в массовом сознании, как низшего духовенства, так и рядовых прихожан, на переломных этапах истории). Кроме того, общим изъяном всех работ лцерковных историков, получивших выход на широкую аудитории и право без оглядки на государственную цензуру озвучивать свое отношение к событиям 1920-х Ц 1930-х гг., можно назвать их сильную ангажированность в пользу той или иной совершенно конкретной версии развития событий, считавшейся единственно правильной, так сказать канонической31.

Абсолютно большая часть работ по интересующей нас тематике, вышедших в нашей стране в 1991-2007 гг., посвящена истории Православной Церкви, проблемам её существования (выживания) в условиях советской действительности, механизму приспособления к реалиям тоталитарно ориентированного политического режима.

Современные отечественные историки приступили к объективному анализу характера отношений руководства РПЦ и властных структур, функционировавших в различных частях страны в годы гражданской войны32. Естественно, старая объяснительная схема, однозначно объявлявшая Патриарха и его окружение штабом и чуть ли не мозговым центром российской контрреволюции и квалифицировавшая обнародованное осенью 1919 г. патриаршее послание с призывом к духовенству и верным чадам Церкви отказаться от прямого участия в политической борьбе лишь как неискреннее приспособленчество, сегодня отброшена. Однако и распространявшаяся долгое время на Западе, а в конце 1980-х Ц начале 1990-х годов ставшая столь популярной в России версия, представлявшая РПЦ, главным образом, страдавшей стороной, занимавшей исключительно миротворческо - нейтральную позицию в кровавой междоусобице (при необходимости сражавшуюся лишь духовным мечом), ныне серьезным специалистам представляется малоубедительной.

В связи с этим особо отметим вклад в исследование интересующей нас проблемы петербургского историка А.Н. Кашеварова, конкретизировавшего и уточнившего вопрос о характере взаимоотношений РПЦ и лидеров российской контрреволюции (отсутствие симфонии, неспособность поддержать Белое движение, оказать ему эффективную помощь). Кашеваров сформулировал принципиально важный вывод о том, что образование ВВЦУ не было политически мотивированным шагом и не преследовало цели демонстративно обособиться от Патриарха, отказавшегося благословить белогвардейских лидеров. Кроме того, А.Н. Кашеваров прояснил связь большевистской кампании по вскрытию мощей с другими антирелигиозными мероприятиями советской власти того времени - закрытием монастырей, разрушением православного обряда погребения и т. д.33. К сожалению, проблема контактов ряда православных деятелей с органами ВЧК в 1919-1921 г. автором была полностью обойдена.

Событийно насыщенный промежуток государственно-церковных отношений 1922 Ц1925 гг., во многом предопределивший дальнейшее развитие событий на церковном фронте, получил детальную (на радикально обновленной источниковой базе документов тематического фонда Политбюро АП РФ) разработку в монографии Н.А. Кривовой. Автор убедительно доказала, что кампания по изъятию храмовых ценностей, наряду с организацией помощи голодающим и пополнением золотого фонда, необходимого большевикам для решения ряда внутри- и внешнеполитических задач, скрывала обширную антицерковную и антирелигиозную программу, имевшую, своей целью (среди прочего) осуществление раскола РПЦ путем государственной поддержки обновленческого течения. Массированное вмешательство атеистического государства во внутреннюю жизнь Церкви означало отступление (фактически отказ) властей от основополагающих положений Декрета 1918 г. и ответным порядком порождало новый виток общественной напряженности. Вместе с тем, смущает откровенно апологетическая (по отношению к каноническому церковному центру) позиция Н.А. Кривовой34.

Кстати, споры по поводу содержательных характеристик советского обновленчества не утихали в отечественной историографии все годы постперестроечного периода. Преобладающим следует признать стремление, по возможности, органически связать между собой движение за церковное обновление конца ХIХ Ц начала ХХ вв. и обновленческий раскол 1920-х годов: Е обновленчество, приобретшее характер схизмы в 1922 г., не было совершенно новым явлением. Это был созревший плод от древа, прозябавшего еще в начале столетия. Нигилистическое пренебрежение церковной традицией, стремление к радикальной модернизации и богослужебного чина, и всего исторически сложившегося уклада церковной жизни под демагогическим лозунгом возвращения к нормам Апостольского века, попрание канонов, политическая ангажированность Ц все эти родовые черты обновленчества обнаруживались Е уже в 1905 г., - полагает один из ведущих на сегодняшний день церковных историков - В. Цыпин35.

С В. Цыпиным согласен М.В. Шкаровский, который утверждает, что обновленческое движение в Русской Православной церкви лимеет длительную, уходящую в века предысторию. Организационно оформившись в 1905-1906 гг., группа реформаторов после февраля 1917 г. широко развернула свою деятельность, но на соборе осталась в меньшинстве. Остатки затем стали центром обновленчества, воспользовавшись удобным случаем, они похитили церковную власть. Впоследствии к этому ядру примкнули рядовые участники, оказавшиеся включенными в раскол логикой развития событий36.

М. Данилушкин и другие авторы Истории Русской Православной Церкви: от Восстановления Патриаршества до наших дней37 также солидарны в том, что появление советского обновленчества имело свои объективные причины, а именно - нерешенность застарелых проблем, вызванных двухвековой зависимостью от светской власти, социальные потрясения времени и ослабление духовного единства русского народа в предреволюционные десятилетия. Однако при советской власти руководящую роль в движении заняли люди, более заботившиеся о своем честолюбии, нежели о церковном благе или решении церковных трудностей и извратившие первоначальные идеи, дискредитировав их в самой основе. Утилитаризм советских обновленцев определил их нравственный и практический крах. Обновленческий раскол не был народным движением, затронув, в основном, иерархию, представители которой оставались в обновленческом расколе лгенералами без армии.

Вместе с тем, значительная группа современных исследователей убеждена в том, что раскол 1922 г. и обновленческое движение начала ХХ века нельзя смешивать, между ними, практически, нет ничего общего. И.В. Соловьев, Д. Поспеловский (с существенными оговорками), Н.А. Кривова и др.38, однозначно квалифицируют обновленцев как чуждое официальной Церкви явление. Авторы указывают на то, что при сопоставлении программных положений дореволюционного обновленчества с программой советских обновленцев (и главное - с их практической деятельностью) становится ясно, что раскол 1922 г. никогда не был продолжением идей дореволюционного движения, и никакие видимые совпадения не доказывают обратного. Церковная полемика начала века завершилась Поместным Собором 1917 г. Именно Собор и следует считать прямым наследником этих дискуссий39. Кроме того, среди советских обновленцев доминировали люди, не имевшие никакого отношения к дореволюционному движению за церковное обновление (за немногочисленными исключениями), в ряде случаев Ц откровенные противники обновления - черносотенцы-приспособленцы. Их усилиями была убита свобода церковной проповеди, узаконено церковно-административное насилие и попраны канонические устои церковной жизни, словом, нормой стало все то, против чего выступали и боролись в свое время представители дореволюционного движения за церковное обновление (стремившегося к ликвидации государственной опеки над церковью, но не выдвигавшего политических лозунгов). Для Советской власти, фактически организовавшей лобновленческий раскол и руководившей им через органы ГПУ-ОГПУ, первостепенное значение имела, как нам сегодня известно, лояльность духовенства, готовность признать советскую власть народной и пропагандировать эту точку зрения. В каких либо реформах в области церковного строя, кроме тех, что помогали развитию и укреплению раскола (новый стиль, второбрачие для духовенства и епископата), большевики не были заинтересованы. Обновленческие реформы отражали сословные интересы части белого клира, но, главным образом, были воплощением в жизнь социального заказа советской власти. Братание с государством, попрание канонов, а не их восстановление, жажда власти, готовность идти к ее достижению любой ценой, фактическая ревизия соборных (1917 г.) решений - отличительные черты советских обновленцев.

В позднейшей по времени публикации Д.А. Головушкина речь идет о том, что церковное обновленчество являлось не просто внутрицерковным конфликтом, впоследствии прагматически использованным советской властью, а развивающимся в рамках традиционной религиозной системы новым религиозным феноменом. Он возник в эпоху великих социальных потрясений и характеризовался активизацией социальных функций религии (укреплением идей христианского социализма, растущей связью религиозного движения с движением социального протеста), а также глубокими религиозно-мистическими исканиями, проникшими в либерально-обновленческую среду в это время. Однако при несомненной и глубокой связи обновленцев периода революций 1905 и 1917 гг. и обновленцев 1920-х годов между ними существовал и ряд существенных отличий: обновленчество начала ХХ века мыслило процесс освобождения церкви только силами самой церкви, а обновленцы 1917-1920-х годов допускали и даже считали желательным вмешательство в него государства. Кроме того, в советском обновленчестве постепенно получают распространение идеи широкого религиозного творчества, вопросы реформирования православия, как догматической и литургической структуры, популярные в начале ХХ в. лишь среди представителей внецерковной ветви религиозного реформаторства. Обновление начинает пониматься как смена объяснительных схем, предлагаемых религией, как смена религиозных интерпретаций мира и бытия человека в нем40.

Что касается оценки Декларации митр. Сергия 1927 г. и последующей линии поведения Московской патриархии, то специальное внимание этой проблеме было уделено в монографии С.Л. Фирсова41 и в трудах М.В. Шкаровского42. М.В. Шкаровский выразил несогласие с Д. Поспеловским (полагавшим, что политика и Декларация митр. Сергия ничем, кроме некоторых акцентов, не отличались от политики и подобного рода декларативных заявлений Патриарха Тихона и Патриаршего Местоблюстителя митр. Петра)43, указывав на то, какой большой ценой был куплен компромисс с властью (допущение чуждых к кадровой политике Церкви). Однако, считая, что иной, альтернативной для РПЦ, линии поведения в середине 1920-х гг. быть не могло, М.В. Шкаровский (полемизируя с известной нам точкой зрения Л. Регельсона) доказывал, что займи митр. Сергий непримиримую позицию и уведи он Церковь в подполье, вряд ли можно было бы ему надеяться получить от Сталина в 1943 г. предложение о восстановлении канонического центра (власть не обратилась бы к разрозненным группам мирян без клириков, пока еще легально функционировали обновленческие и григорианские церковные структуры). Если бы такое предложение все же поступило и было принято руководством РПЦ, то сторонники митр. Сергия все равно были бы обречены идти путем компромисса, соглашаясь на серьезные уступки безбожной власти, подобные тем, что зафиксировал текст Декларации 1927 г.

Этапную роль сыграли работы М.В. Шкаровского и в рассмотрении истории движения сопротивления духовенства и мирян богоборческой политике советского государства, привлекавших все большое внимание отечественных специалистов44. Введя в научный оборот массу новых документов, он сумел сформировать достоверное и дифференцированное представления о двух ответвлениях русского православия 1920-1940-х гг.: лиосифлянах (ИПЦ) - варианте полулегальной оппозиции митр. Сергию, не претендовавшей на создание параллельного церковного центра, но сориентированной на завоевание высшей церковной власти в Патриаршей церкви, и ИПХ - катакомбной, нелегальной Церкви, действовавшей в глубоком подполье, антисоветски и антисергиански настроенной. Указав на четкие различия ИПЦ и ИПХ как двух форм развития РПЦ в условиях утверждения тоталитарного режима, автор определил примерную численность, социальный состав, районы наибольшей активности, хронологические рамки существования упомянутых религиозных течений (движений)45.

Отмечая ценность опубликованных за последние годы работ, анализирующих религиозную ситуацию в Советской России в целом, необходимо указать на то, что среди них в течение многих лет отсутствовали комплексные, выходившие за рамки одной конфессии, конкретно-исторические исследования. Это фактически сужало всё многообразие государственно-конфессиональных отношений лишь до границ взаимоотношений властных структур с РПЦ. Вместе с тем, проблема взаимоотношений властных инстанций с неправославными конфессиями является обязательным и чрезвычайно важным составным элементом, без учета которого невозможно провести целостного анализа роли религиозного фактора в социально- политической жизни общества, представить во всей полноте сетку возможных альтернатив государственной религиозной политики. К сожалению, перестроечные и постперестроечные работы, посвященные этим проблемам, весьма немногочисленные сами по себе, нередко содержали серьезные неточности46. Во-первых, в отличие от истории РПЦ подлинно научное изучение советского периода истории неправославных Церквей и вероисповедных объединений находится на стадии лишь первоначального накопления фактического материала и восстановления на основе вновь открывающихся источников подлинной событийной канвы. Во-вторых, многие исследователи, будучи узкими специалистами по истории РПЦ послеоктябрьского периода, переходя на уровень широких обобщений склонны были делать ошибочные умозаключения, касающиеся политики большевиков в отношении тех или иных конфессий. Одни (меньшинство) считали, что советы изначально с одинаковой агрессивностью относились ко всем без исключения религиозным объединениям47. Другие полагали, что богоборчество носило, так сказать, избирательный характер и говорили об особо доверительных отношениях, установившихся у правящей партии с сектантами, мусульманами, иудеями, бездоказательно заявляя, что наступление государство на большинство неправославных конфессий началось только в конце 1920-х годов.

Впрочем, появление трудов М.И. Одинцова, М.В. Шкаровского, М.Ю. Крапивина, А.Г. Далгатова48 подняли планку научных исследований, позволив осуществлять анализ особенностей религиозной политики советского государства с учетом этноконфессионального многообразия советского социума, во всей многомерности и противоречивости воспроизводя картину как государственно - конфессиональных отношений, так и межрелигиозных / межконфессиональных контактов в послеоктябрьский период.

Выше перечисленные авторы сумели преодолеть стереотипное заблуждение, будто бы курс на уничтожение религии и Церкви осуществлялся большевистским режимом, начиная, практически, с ноября 1917 г., и что интенсивность богоборческих усилий властей не снижалась вплоть до 1941 г., сделав принципиально важный вывод о том, что вероисповедная политика советского государства при всей ее идеологизированности и предрасположенности к антирелигиозному монологу носила во многом прагматический характер. Действия власти не были изначально наступательно - беспощадными; многие акции являлись следствием конкретно складывавшихся обстоятельств, тем самым происходило колебание общей линии государственно - конфессиональных отношений.

Наконец, обретение доступа к определенной части чекистских архивных материалов дало в последнее десятилетие возможность зарубежным и отечественным историкам приступить к рассмотрению такого ключевого для настоящего диссертационного исследования сюжета, как участие специальных служб в процессе выработки и проведения в жизнь религиозной политики советского государства.

Интересующая нас проблема фрагментарно затрагивалась в трудах, посвященных теории тоталитаризма, а также в работах, связанных с изучением структуры и основных сфер деятельности органов ГБ СССР49. Репрессивная статистика, аналитические описания специальных акций, проводившихся властными инстанциями разного уровня и направленных (наряду с другими общественными группами) против лиц духовного звания и религиозных активистов из числа мирян, присутствуют (в том или ином объеме) в исследованиях репрессивно - карательной системы большевистского режима50.

Вместе с тем, за последние годы появился ряд работ, специально посвященных гонениям на священнослужителей различных конфессий51 со стороны органов ГБ, а также анализу методов сопротивления верующих действиям богоборческой власти52.

Характер и формы взаимодействия партийно - идеологических структур со спецслужбами в решении религиозных вопросов наиболее рельефно удалось продемонстрировать С.Н. Савельеву, Н.А. Кривовой, М.Ю. Крапивину, А.Г. Далгатову и С.Г. Петрову. Ими же была предпринята попытка начать исследование деятельности органов государственной безопасности в молодежной среде, а также изучение системы специальных государственных мероприятий, направленных на ограничение и нейтрализацию организованного религиозного влияния (борьба с конфессиональной школой, с групповым преподаванием основ вероучения несовершеннолетними), имевших своей целью недопущение воспроизводства религиозности в новых поколениях53.

Общие (рамочные) представления о специфике оперативной работы спецслужб в религиозной среде, осуществлявших (посредством агентуры) контроль над деятельностью церковных структур, активнейшим образом вмешивавшихся во внутреннюю жизнь религиозных объединений дают работы В.А. Иванова и М.Н. Петрова и др.54.

Большую популярность в отечественной исторической науке последних лет приобрела тема политической цензуры55 и, в особенности, политического контроля (ПК). Несомненный приоритет в её разработке принадлежит петербургскому историку В.С. Измозику. Еще в середине 1990-х годов он инициировал конкретно-историческое исследование процесса становления и развития системы ПК в нашей стране; провел анализ качественно - содержательных характеристик ПК, структурно составляющих его элементов, форм и методов осуществления, правовых и законодательных границ применения, роли в жизни государства и общества56. Материалы политконтроля, характеризовавшие настроения и поведение различных социальных или профессиональных групп населения советской страны, были широко использованы В.С. Измозиком и его последователями57 для выявления, среди прочего, места религии / церкви в системе морально - психологических и социально - мировоззренческих ценностей социума, их роли в повседневной жизни, обыденном сознании и поведении рядовых граждан в условиях противостояния вероисповедных и государственных структур.

Правильная постановка и частичное разрешение нашими предшественниками ряда важных вопросов интересующей нас темы создали базу, условия, предпосылки, необходимые и достаточные для того, чтобы приступить к всестороннему теоретическому и конкретно - историческому анализу роли и места органов государственной безопасности в процессе выработки и осуществления религиозной политики советского государства в окт. 1917-го - конце 1930-х годов.

Учитывая актуальность, научную и практическую значимость темы, а также отсутствие целостного анализа и обобщающих трудов по затронутой проблематике, автор избрал объектом диссертационного исследования государственно-конфессиональные отношения как составную часть, неотъемлемый компонент социально-политической и религиозной сферы жизни российского общества; а его предметом - лсоветскую модель государственной политики в религиозном вопросе. Диссертант ставит своей целью: осуществить комплексный теоретический и конкретно-исторический анализ проблемы места и роли органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР в процессе выработки и реализации общего курса религиозной политики советского государства в конкретно-исторический период: с октября 1917 г. и до начала Великой Отечественной войны. Для этого в диссертации предпринята попытка решить следующие конкретные задачи: 1) изучить процесс формирования и осуществления политики советского государства в религиозном вопросе, в частности: указать ее характерные черты на том или ином содержательном и временном отрезке; выявить объективные и субъективные обстоятельства, влиявшие на изменение ее курса; 2) проанализировать советское законодательство о культах, раскрыть механизм принятия и проведения в жизнь решений, касавшихся религиозной сферы жизни общества, властными инстанциями различного уровня; а также исследовать нормативную базу и особенности функционирования специальных административных, организационно-управленческих, регулятивно - контролирующих и надзорно - репрессивные структур, непосредственно призванных реализовывать политику государства в вопросах свободы совести и вероисповеданий; 3) дать оценку степени и формам участия органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР в процессе выработки и осуществления основных направлений государственной религиозной политики в первые послеоктябрьские десятилетия; указать особенности и выявить специфику средств, методов, приемов, использовавшихся структурами государственной безопасности в целях установления негласного контроля над религиозной сферой жизни социума, а также ограничения и нейтрализации религиозных влияний на различные слои населения страны; 4) изучить систему специальных государственных мероприятий, направленных на недопущение воспроизводства религии в новых поколениях; в частности, охарактеризовать правительственную политику по отношению к конфессиональной школе (групповому преподаванию основ вероучения несовершеннолетним; 5) определить характер и проследить динамику взаимоотношений советских властных структур с православными вероисповедными объединениями в исследуемый исторический период, акцентировав при этом внимание на проблемах упущенных возможностей и нереализованных альтернатив в деле достижения приемлемого для обеих сторон компромисса; 6) оценить степень воздействия хода общественного развития (а также политики государства) на качественные характеристики религиозных систем (социальный состав, вероучительную доктрину, социально-этические ориентиры, формы организации и структуры управления); в связи с этим рассмотреть эволюционные процессы, протекавшие внутри конфессиональных объединений (борьба ортодоксально-консервативных, фундаменталистских и обновленческо-модернистских тенденций; течения, движения, расколы: их внутренние и внешние причины), проанализировать характер (направленность) изменений социально-политических взглядов религиозных лидеров; 7) исследовать реакцию верующих на религиозные преследования, формы и методы сопротивления духовенства и мирян богоборческой политике советского государства; нетрадиционные (нелегальные, подпольные, катакомбные) формы религиозной жизни в условиях противостояния Церкви и государства.

Всестороннее исследование проблемы государственной политики по отношению к религии, конфессиональным объединениям и верующим требует привлечения конкретно-исторического материала по всем основным религиям, представленным в интересующий нас период на территории Советской России (СССР). Однако по объективным причинам (всё возраставшего объема диссертации) автор вынужден был отказаться от первоначального намерения провести анализ с учетом реального этноконфессионального многообразия советского социума, решая поставленные перед собой задачи лишь на материалах истории православия. Материалы по другим вероисповеданиям (скажем, старообрядчества) используются эпизодически, при рассмотрении только отдельных вопросов. Отдавая себе отчет в неизбежных содержательных и смысловых потерях, сопутствующих такого рода избирательному подходу, диссертант, вместе с тем, считает необходимым подчеркнуть, что разработка основных направлений религиозной политики советского государства осуществлялась, в первую очередь, применительно к главной конфессии России - РПЦ, которую органы ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР рассматривали (по крайней мере, первоначально) в качестве наиболее опасного идейно - политического противника (из религиозного лагеря) большевистского режима.

В определении хронологических рамок диссертации автор применяет общепризнанную периодизацию отечественной истории, при этом ограничивая свое исследование территориальными рамками России, Белоруссии и Украины.

В работе был использован широкий круг документальных и повествовательных материалов, в своей совокупности составляющих источниковую базу диссертации и обеспечивающих возможность перекрестной проверки информации.

Отметим, что в более или менее полном объеме (за исключением большинства дел тематического фонда Политбюро ЦК из Архива Президента РФ) комплекс источников по вопросам отношения высших партийно-государственных органов к религии и Церкви стал доступен исследователям только в последние годы. На протяжении всей советской истории решения центральных и местных законодательных и исполнительных органов власти публиковались в усеченном виде. Ведомственные аппаратные инструкции и рекомендации (содержание которых зачастую расходилось с общеизвестными политическими решениями партии и правительства) не публиковались вовсе. Поэтому, диссертант, стремясь использовать все ценное в источниковедческом плане из того, что было сделано его предшественниками, и учесть как можно большее число опубликованных документов, имеющих отношение к теме исследования, привлек неопубликованные материалы из 118 фондов 22 центральных и местных архивохранилищ РФ, а также стран СНГ.

Особую значимость для диссертационного исследования представляют документы секретного делопроизводства (инициативные, подготовительные, протокольно-резолютивные, постановляющие, итоговые, информационные, канцелярско-технические) высших партийных инстанций (Полит- и Оргбюро, Секретариата ЦК, Антирелигиозной комиссии ЦК, Агитпроп - и Секретного отделов ЦК), характеризующие разносторонние усилии РКП(б) - ВКП(б), направленные на установление монопольного контроля над умами масс населения (чего, по мнению, большевистских теоретиков, невозможно было добиться, не преодолев идеологически чуждого, в т.ч. религиозного влияния)58, а также свидетельствующие о наличии различных точек зрения, об имевших место спорах в высших партийно - государственных кругах59 как вокруг базовых проблем выработки общей линии религиозной политики, так и по поводу конкретных методов её реализации.

Особо отметим, что в специальных ЦКовских делопроизводствах отложились многочисленные документы центрального и местного аппаратов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД (сводки, справки, внутриведомственные отчеты, докладные записки, обобщающие обзоры, в ряде случаев не копирующие содержимого архивохранилищ этих компетентных учреждений), которые, исходя из степени обобщения информации и территории ее сбора, можно условно разделить на 2 большие группы: материалы оперативного характера и документы аналитического свойства. Постепенно вводимая в научный оборот60 рассекреченная директивная (приказы, циркуляры, инструкции) и делопроизводственная документация ВЧК-ОГПУ-НКВД, материалы оперативного происхождения, служебная переписка и т.д. вскрывают механизм реализации чекистами лцерковных постановлений партии; характеризует масштабы репрессий61, осуществлявшихся руками чекистов против духовенства и религиозных активистов, а также нелегалов из числа представителей религиозного подполья62; раскрывает методику сбора информации, практику политической цензуры63, приемы агентурной работы в конфессиональной среде64.

Функциональное предназначение - сообщать обо всем случившемся для высшего руководства, которое должно знать все, позволяет говорить об информационных материалах органов ГБ, как уникальном массовом источнике, отличавшемся высокой степенью (по крайней мере, до середины 1930-х годов) достоверности сообщаемых сведений о событиях, которые имели политическое значение.

Первостепенной важности документальным источником являются и архивно-уголовные дела (особенно сохранившие т.н. вещественные доказательства) Управлений ФСБ65. Конечно, при условии обязательной перепроверки информации, полученной в ходе следствия и допросов, по другим альтернативным источникам, ибо часто (хотя и не всегда) показания людей, проходивших через руки чекистов, мягко говоря, недостоверны66.

Автор стремился осуществить комплексный анализ документальных материалов, определив степень их репрезентативности, а также выявив конкретные формы и характер искажающего влияния на историческую информацию политико-идеологических и корпоративных интересов. Диссертант полагает, что аккумулированный им достаточно обширный корпус источников по избранной теме позволяет провести полноценное научное исследование и сформулировать обоснованные выводы, опирающиеся на разнообразный конкретно-исторический материал.

Научная новизна настоящей диссертационной работы заключается в том, что в ней впервые в отечественной историографии осуществлено комплексное исследование процесса формирования и эволюции политики советского государства в религиозном вопросе, что позволило на широком историческом фоне, во всей многомерности и противоречивости, в неразрывной связи с процессами, протекавшими внутри самих конфессиональных организаций, воссоздать картину государственно - конфессиональных отношений указанного исторического периода. Проведена систематизация разнообразного и многоаспектного исторического материала, позволяющая осуществить всесторонний теоретический и конкретно-исторический анализ места и роли, степени влияния чекистского фактора на процесс выработки и реализации курса религиозной политики советского государства. Большая часть источников, использованных в диссертации (в первую очередь, материалов органов ГБ), вводится в научный оборот впервые.

Апробация исследования и практическая значимость работы. Основные положения диссертации обсуждались на заседаниях кафедры истории России и зарубежных стран Республиканского гуманитарного института СПбГУ, кафедры новейшей отечественной истории Краснодарского государственного университета. Результаты исследования неоднократно излагались автором на международных, всероссийских и региональных научно-теоретических и научно-практических конференциях (Санкт-Петербург, Краснодар, Сочи, 2003-2006 гг.), а также нашли отражение в 3 монографиях (одна Ц в соавторстве) и 21 статье общим объемом 73, 6 п.л.

Собранные и проанализированные автором диссертации материалы имеют прикладное значение и могут лечь в основу специальных разделов при написании фундаментальных работ, учебников и пособий по отечественной истории, истории органов государственного управления и структур государственной безопасности, религиоведению, политологии, правоведению, а также быть использованы при чтении лекционных курсов в высших учебных заведениях. Аналитические оценки, авторские выводы и обобщения могут быть полезны при изучении религиозной сферы жизни сегодняшнего российского общества, выработке современной модели государственной этноконфессиональной политики, оценке перспектив государственно-конфессиональных отношений в РФ и странах СНГ на ближайший и более отдаленный период.

Структура и содержание диссертации

Диссертация состоит из введения (в котором обосновывается актуальность темы, определяются объект и предмет, хронологические и территориальные рамки исследования, формулируются цели и задачи работы, раскрывается научно-теоретическая и практическая значимость диссертации), 4-х глав, заключения, библиографии; 5-ти приложений, представляющих собой развернутые исторические справки по проблемам межконфессиональных отношений в 1920-е годы, религиозного образования в условиях советской действительности и др.

В первой главе Советская модель государственной политики в отношении религии, церкви и верующих как предмет исторического исследования рассмотрены теоретические, методологические, политические, исторические вопросы, составляющие научную основу изучения форм и методов участия органов ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР в процессе выработки и осуществления общего курса религиозной политики советского государства в первые послеоктябрьские десятилетия, а также осуществлен историографический анализ литературы по теме диссертации и дана характеристика источниковой базы исследования.

Одной из основных цивилизационных характеристик социума, как известно, является религиозный фактор, определяемый как функциональное состояние и характер взаимосвязи религии и ее компонентов (в качестве субъектов деятельности) с объектами влияния: различными областями социальной жизнедеятельности и социальными структурами (экономикой, политической системой, семьей), различными формами личного / общественного сознания, а также теми или иными явлениями культурно-духовной сферы жизни общества (искусством, образованием, моралью, нравственностью и пр.). Именно посредством подобного рода взаимодействия происходит превращение религиозного феномена в активный лфактор истории, в постоянно действующую тенденцию исторического процесса67.

Место религии в сознании людей, в конечном счете, определяется объективным состоянием общества, типом личности и характером межличностных отношений, которые порождаются социальными структурами, и, прежде всего, линией поведения, политикой государства в религиозном вопросе. История отношений государства и религиозных объединений может быть осмыслена как возникновение и эволюция двух типов государств, клерикального и светского. В рамках клерикального государства церковь (религия) объективно играет государственно - и культурнообразующую роль, а национальное и религиозное, фактически, отождествлены. Государство выстраивает систему отношений применительно к религиозным организациям и верующим (подданным, гражданам), не признавая вневероисповедного состояния и атеистических убеждений. Ведущим и определяющим является религиозно-теологическое обоснование отношений между властными структурами и конфессиональными объединениями.

Светское государство в правовом отношении оформляется на рубеже ХVIII - ХIХ веков и существует в 2-х формах: внеконфессиональной, подразумевающей полную взаимную отстраненность государственных структур и религиозных организаций, и атеистической, как правило, порождающей идеологическое противостояние между ними.

Основными принципами, на которых строятся взаимоотношения между человеком (гражданином), религиозными организациями, с одной стороны, и светским государством, с другой, являются: свобода совести (в широком понимании), культурное сотрудничество, отделение (де-факто или де-юре) религиозных организаций от государства и школы от конфессиональных объединений, правовое равенство религий и религиозных организаций, равноправие граждан независимо от их вероисповедания либо их отношения к религии. Политика светского государства по отношению к гражданскому обществу, составной частью которого являются и религиозные организации, строится на признании и защите мировоззренческого плюрализма и потому в целом должна характеризоваться именно как политика в сфере свободы совести, имеющая два вектора. Первый - вероисповедный: по отношению к верующим и создаваемым ими религиозным организациям. При этом светское государство в отличие от клерикального, обращается, прежде всего, не к административно-управленческим церковным структурам, а к гражданам, исповедующим те или иные религиозные убеждения. Второй - по отношению к нерелигиозной части общества: к гражданам и организациям, чьи мировоззренческие установки и чья деятельность основаны на нерелигиозных убеждениях или принципах атеизма. Оба вектора для светского, мировоззренческии нейтрального государства изначально равнозначны.

С понятием о типах государства соотносится и понятие лмодель государственной религиозной политики, которое подразумевает устойчивую сумму качеств и характеристик политики конкретного, отдельно взятого государства (на протяжении того или иного периода его политической истории) как по отношению к конфессиональным организациям, так и по отношению ко всей религиозной сфере жизни социума (религии, верующим и создаваемым ими религиозным объединениям / религиозным институтам). В качестве ее структурных элементов можно выделить: концептуальные основы взаимоотношений государства и религиозных организаций (в выработке которых могут участвовать представители и властных, и церковных институциональных структур); нормативно-правовую базу (нормативные акты, определяющие содержание понятий свобода совести и свобода вероисповеданий, регулирующие с правовой точки зрения деятельность религиозных организаций, права и обязанности верующих, характер государственно-конфессиональных отношений); организационно-управленческие структуры (в т.ч. и специализированные подразделения), призванные непосредственно реализовывать политику государства в религиозном вопросе68. В зависимости от того, в рамках какого типа государства сложилась та или иная модель, мы можем говорить о моделях вероисповедной политики (для конфессионального государства) или о лмоделях политики в сфере свободы совести (для светского государства).

Таким образом, история государственно-конфессиональных отношений предстаёт как последовательная смена моделей политики государства в отношении религий, церквей, верующих и граждан, имеющих нерелигиозные мировоззренческие убеждения. Количество лмоделей в рамках клерикального или светского государства может быть различным и определяться сложностью и особенностями истории страны.

В тексте первой главы диссертации проанализирован процесс эволюции моделей государственной вероисповедной политики в России. Сравнение их сущности, принципов и практики реализации дает возможность выявить общее и особенное, понять причины отторжения каждой из них в те или иные кризисные периоды отечественной истории.

Политическая практика свидетельствует о том, что в лалгоритм деятельности Православной церкви исторически был заложен инстинкт подчинения власти, причем любой власти. Православию в течение всей его истории было присуще стремление использовать государство для получения преимуществ в ущерб другим конфессиям, и/или приниженно прогибаться перед властью до почти полной потери независимости, до фактического отождествления церкви и государства. Исторический опыт неоднократно доказывал опасность подобного рода симбиоза. Нередко кризисы власти под натиском внешних врагов или под влиянием внутренних смут приводили к крушению не только государства, но и связанных с ней (либо отождествлявшихся с рухнувшей политической системой) религиозных институтов. В этих условиях радикальные изменения во властных структурах, как правило, катастрофически или, во всяком случае, глубоко травматически сказывались на положении, внутреннем самоощущении и даже инфраструктуре государственной церкви, вынуждая ее перестраиваться в соответствии с целями и настроениями новой власти, дабы продемонстрировать свою лояльность.

РПЦ на протяжении всей российской истории была Церковью государственной по своему социальному статусу и самосознанию. В ее деятельности всегда превалировал государственный интерес, доминировал мотив государственной полезности. РПЦ продолжала оставаться особым социальным институтом, прочно интегрированным, впаянным в структуры административного аппарата монархии, вынужденным всегда или почти всегда следовать в фарватере общеимперской политики по основным вопросам. Официальная Церковь деловито, сотрудничавшая с властями на всех уровнях, не стала накопителем народного гнева, не породила мучеников борьбы с самодержавием и крепостничеством. Заглушая народное негодование, РПЦ не сыграла роли социального амортизатора, упустила возможность сделать жизнь российского общества человечней и гармоничней, не смогла выступить в качестве консолидирующей силы в период революционных общественных потрясений.

В свою очередь, самодержавная власть воспринимала Православную церковь не только как религиозный институт, но и как политическое ведомство, рассматривала ее как идеологический базис империи. Поэтому имперский центр предпочитал (дабы не утратить контроль над РПЦ) сохранять религиозную ситуацию в стране в рамках послепетровской симфонии (вопреки мнению православной общественности и даже части иерархов), не давая возможности восстановить канонически-соборный (в допетровском понимании) строй церковного управления. Светские правители боялись независимой Церкви, считая, что это приведет к десакрализации центральной власти и к дальнейшему ослаблению не только имперского государственности, но и самой РПЦ. В этих условиях все внутрицерковные процессы превращались в дело государственной важности, а определение особенностей, характера, механизма взаимоотношений Православной церкви с государством властные инстанции полностью оставляли за собой. Все это, фактически, сводило на нет любые возможности проведения реформ в главной конфессии империи. Не случайно, именно в моменты нестроения власти этатизированная церковь политизировалась как бы автоматически. А момент лобновления, лвозрождения и перестройки РПЦ неизменно совпадал с революционным (а, следовательно, и антиклерикальным) движением в стране. Как только власть укреплялась, она всегда лмешала церковному самоопределению: либо под лозунгами защиты Церкви (1905 - 1907 гг.), либо под лозунгами борьбы с ней (после октября 1917-го года).

Февраль 1917 г. (пытавшийся реализовать плюралистическую модель политики в религиозном вопросе) положил начало движению российского государства от клерикального типа к светскому. Но этот процесс, затянувшийся по времени, не нашел своего завершения в исторических рамках буржуазной республики, доставшись в наследство новой, жестко авторитарной атеистической власти. В этом-то и кроются объективные причины конфликтности, сопутствовавшие утверждению в российском обществе идей свободы вероисповеданий и свободы совести.

Начиная с октября 1917 г. у государства не было какой-то единой линии поведения в религиозном вопросе, так же как и не было единой позиции у тех лиц, которые возглавляли в разное время властные структуры, ведавшие религиозной политикой. Религиозная политика была заложницей господствующей идеологии, результирующей борьбы различных сил в партийно-государственных верхах и силы инерции на местах. Причем, в процессе её осуществления органам ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД СССР руководством страны отводилась роль, не менее значимая, чем специальным партийно-советским структурам, курировавшим Церковь и отвечавшим за проведение идеологических установок69. В этом смысле, советская линия в религиозном вопросе соответствовала, в общем и целом конечно, отечественной традиции церковно-государственных отношений. Внутрицерковные процессы, как и до революции, сознавались как дело государственной значимости; государство продолжало вершить судьбы Церкви и в политике ее подавления, и в стремлении использовать ее в своих интересах для легитимации политического режима, достижения внешнеполитических целей, пробуждения патриотических чувств.

Во второй главе диссертационной работы Органы государственной безопасности как инструмент ограничения религиозных влияний в условиях гражданской войны (окт. 1917-го Ц весна 1921 г.), среди прочего, проанализированы взгляды В.аИ.аЛенина по проблемам отношения к религии и Церкви. Обращено внимание на явное несовпадение ленинской позиции с точкой зрения К. Маркса, считавшего религию (как надстроечное явление) не причиной мирской ограниченности, а фактором ее проявления и закрепления, и полагавшего, что борьба против религии должна выражаться, прежде всего, в борьбе против условий, делающих необходимым существование извращенных форм сознания. В.И. Ленин, будучи прагматиком, создателем и лидером партии, изначально нацеленной на взятие и удержание власти, интересовался абстрактными мировоззренческими сюжетами постольку, поскольку они способствовали достижению конкретных, практических целей. Это давало основание утверждать, что различия в религиозных представлениях не имеют существенного значения для воплощения в жизнь тех или иных социальных идеалов. Однако возможна была и обратная логика: поскольку взаимоотношения с религией (верующими) следует подчинять задачам политической борьбы, то оправданы любые действия в отношении конфессиональных структур. Настоятельные призывы большевиков ограничиться в антирелигиозной работе преимущественно идейным оружием не ставили под сомнение саму необходимость вытеснения религии из человеческого сознания, из жизни общества. Твердое убеждение, что активная борьба с религией выступает одним из важнейших средств преодоления духовного, политического и экономического угнетения и что религия по сути своей несовместима с подлинно социалистическими ценностями, вольно или невольно подталкивало к восприятию не только духовенства, но и верующих в качестве реальных либо потенциальных противников. И это не могло не сыграть поистине роковой роли в судьбе миллионов в период после Октября 1917 г.

На основании январского Декрета 1918 г. Церковь была отделена от государства и школы, в то же время населению предоставлена полная свобода совести и вероисповедания. Вместе с тем, Инструкция от 30 августа 1918 г. по применению базового Декрета полностью лишала конфессиональные объединения имущественных прав, игнорируя исторически сложившиеся особенности их функционирования и создавая практически непреодолимые препятствия на пути осуществления просветительно-педагогической, духовно-образовательной, благотворительной, миссионерской деятельности. Поэтому декларированная новой властью веротерпимость в государственно-правовой сфере не помогла избежать конфликта светских и религиозных структур. Особой ожесточенностью в первые годы советской власти характеризовались взаимоотношения большевиков и Православной церкви. В диссертации детально проанализирована суть обоюдных претензий РПЦ и государства, механизм их вовлечения во взаимное противостояние, указано на упущенные по тем или иным причинам возможности достижения приемлемого для обеих сторон компромисса. В силу того, что и Православной Церкви, и большевикам были свойственны мировоззренческая нетерпимость и претензии на исключительное право духовного водительства массами, их отношения достаточно быстро стали приобретать неконструктивный характер. Кроме того, над многими большевистскими лидерами постоянно довлели партийно-теоретические установки о безусловной реакционности любой религиозной идеологии и укоренившиеся еще в дореволюционном российском обществе представления о Православной Церкви как составной части старой государственной машины и защитнице интересов имущих классов (в своей совокупности порождавшие стремление положить конец влиянию РПЦ на общественную жизнь). Общая направленность наступательных богоборческих действий была заложена партийной программой 1919 г., заявлявшей о неизбежном грядущем отмирании религиозных предрассудков, преодолеваемых в обозримые исторические сроки посредством целенаправленной системы идейно-организационных, административных, контролирующе-репрессивных мер.

Однако расчеты властей на более и менее быструю и безболезненную реализацию основных положений Декрета, в общем и целом, не оправдались (особенно в деревне). Отсутствие у большевиков кадров, способных умело и тактично руководить проведением в жизнь религиозной политики, изобилие двусмысленностей и недоговоренностей в инструкциях, рассылавшихся из центра на места, оставляли простор для богоборческого произвола провинциальной администрации, проявлявшегося в попытках вмешательства в церковно-канонические вопросы, выливавшегося в стремление к регулированию традиционных форм богослужебной практики.

РПЦ болезненно восприняла появление советских законодательных актов по вопросам культа, указывая на отсутствие переходного периода между старым и новым социально-правовым статусом конфессиональных объединений в жизни общества. Не признавая Церковь в качестве правового института, игнорируя исторически сложившиеся особенности церковного бытия, ставя православную иерархию, по сути, вне закона, государство, тем самым, по мнению руководства РПЦ, мешало нормальному течению внутрицерковной жизни, превращая православие в положение юридически и фактически гонимой конфессии. Вместе с тем Московская патриархия, допуская возможность осуществления всевозможных политических демаршей в отношении нового режима, легитимность которого она не признавала, позволяя себе резкие высказывания морального плана с осуждением внутренней и внешней политики большевиков; инициируя движение (как правило, невооруженное) в защиту приходского и епархиального имущества, предпочитала до последнего не идти на открытое столкновение с властными структурами.

Однако начавшиеся летом Ч осенью 1918 г. полномасштабные военные действия окончательно поставили РПЦ и большевиков по разные стороны баррикад. В ходе гражданской войны (отягощенной иностранным вмешательством) Православная Церковь в лице, как отдельных церковных личностей, так и значительных (в масштабах нескольких епархий) групп духовенства, превратилась в активно действующую силу, центр притяжения всех ущемленных новой властью, в первую очередь, на территориях, контролировавшихся белогвардейцами. Попытка официального руководства РПЦ (канонического церковного центра) избежать прямой вовлеченности в открытое вооруженное противостояние, оставаясь как бы над схваткой, миротворческие призывы Патриарха летом Ч осенью 1919 г. не спасли Церковь от массированных (хотя и бессистемных, в рабочем порядке, так сказать) гонений. Настоящий погром церковно - иерархических структур и церковной инфраструктуры под флагом секуляризации продолжался с лета 1918 по лето 1919 г. С осени 1919 г. откровенно репрессивная политика властей была дополнена серией мероприятий, направленных на подрыв материальных основ существования РПЦ, ликвидацию остатков ее экономической самостоятельности, дальнейшее ограничение социально-экономических и политико-юридических прав лиц духовного звания и активных мирян, планомерное выдавливание Церкви за пределы нормальной общественной жизни.

Однако ощущение большевиками малой результативности предпринимавшихся ими в этом направлении усилий и осознание того факта, что большинство населения продолжает испытывать потребность в религиозной вере, заставило власти отказаться от использования исключительно силовых способов преодоления церковно-религиозного влияния и параллельно перейти с конца 1919аг. к реализации долговременной программы, рассчитанной на осуществление искусственной (усилиями извне) дестабилизации церковного организма. Внесение раскола в православно - церковные ряды путем педалирования личностных разногласий и катализирования процессов борьбы ортодоксально - консервативных и модернистско - обновленческих группировок внутри РПЦ (являвшихся следствием неоднородности духовенства и различий в его социально-политической ориентации), придание каноническим спорам и богословским дискуссиям откровенно неконструктивного характера посредством втягивания в конфликт широких масс верующих должно было вести к постепенному дроблению исторически сложившихся конфессиональных оргструктур на автономные объединения и общины, лишенные общего руководства, теряющие с течением времени авторитет среди прихожан и рано или поздно прекращающие свое существование в советской стране.

В третьей главе Специфика деятельности органов государственной безопасности в годы религиозного нэпа: поиск форм и методов вмешательства властных структур в кадровую политику и жизнедеятельность вероисповедных объединений (весна 1921 г. - конец 1920-х годов) исследуется процесс изменения взаимоотношений властных структур с конфессиональными объединениями после окончания гражданской войны. Весной 1921 г. началась серьезная корректировка (ненадолго прерванная кампанией по изъятию церковных ценностей) линии государственной религиозной политики, сопровождавшаяся приведением форм и методов антирелигиозной работы в соответствие с общим курсом на укрепление союза с крестьянством. Вместе с тем, установление с 1923/24 г. (в условиях относительной экономической и политической стабилизации в обществе) сравнительно спокойных государственно-конфессиональных отношений (получивших условное наименование религиозный нэп) не гарантировало верующих от проявлений лантирелигиозного хулиганства и не приостанавливало специфической деятельности органов ГБ, перед которыми по-прежнему стояла задача стремиться к дезорганизации и экономическому обессиливанию лцерковных противников советской власти.

Нэповская оттепель на антирелигиозном фронте лишь активизировала усилия государства (решения майского 1921 г. Пленума ЦК), направленные на заключение конкордата с определенной частью православной иерархии и приходского духовенства в целях установления контроля над РПЦ. Условия массового голода 1921/22 г. предоставили властям уникальную возможность добиться осуществления (на почве изъятия культовых ценностей) раскола в Православной Церкви путем поддержки оппозиционно настроенных по отношению к патриаршей верхушке церковных групп, их консолидации, создания параллельного центра (центров) церковной власти.

Инициированное и организованное (хотя не полностью инспирированное) усилиями органов ГПУ обновленческое движение в недрах РПЦ (вариант просоветски ориентированного клерикализма) представляло собой вырождение добросовестных христианско-социалистических исканий и искреннего желания добиться реформирования церковной жизни в систему беспринципного сотрудничества части православного духовенства и иерархов со спецслужбами богоборческого государства, сумевшими использовать обновленческие лозунги и реанимированные дореволюционные синодальные формы церковного администрирования для решения партийно-стратегических задач. Наличие в рядах раскольников определенного числа лидейных обновленцев, подлинных реформаторов, лишенных карьеристских соображений и властолюбивых поползновений, нравственно чистых людей (постепенно оттесненных на задний план политическими приспособленцами) - сути дела не меняло.

В свою очередь Московская Патриархия (в лице Патриарха Тихона), также изъявляя готовность идти на компромисс с гражданскими властями (в целях укрепления положения и легализации деятельности канонического церковного центра, а также нейтрализации происков обновленцев), вместе с тем твердо отстаивала свободу внутреннего самоопределения Церкви, ее полной независимости в богословско-литургических, культовых вопросах от любых внешних влияний, отвергая возможность любого мировоззренческого компромисса с богоборческим государством.

Впрочем, альтернативная линия церковного развития, предложенная обновленцами, не получила массовой и долговременной поддержки со стороны рядовых верующих, воспринимавших раскольников не только как реформаторов-экстремистов, искажавших веру предков, стремившихся к разрушению традиционных форм православной обрядности и церковного быта, канонического строя церковного управления, но и как провокаторов, совместно с ГПУ ведущих борьбу с законным руководством РПЦ. Это заставило государство отказаться от преимущественной поддержки обновленцев, допустив их свободную конкуренцию с лтихоновцами, дабы и дальше поддерживать состояние внутрицерковного разброда и шатаний.

После кончины Патриарха спецслужбы, не допуская проведения канонически правильных выборов нового главы Церкви, вступают в сложную игру с высшей церковной иерархией. Чекисты стремились нейтрализовать и изолировать нонконформистских лидеров и наладить контакт с теми, кто, обладая высоким личным авторитетом, в то же время согласен был продолжать и углублять компромиссную линию в отношениях ортодоксальной Церкви и госструктур. Формально не отступая от буквы Декрета 1918 г., ставившего церковную иерархию вне закона, власти готовы были при необходимости зарегистрировать лисполнительные органы религиозных объединений, либо разрешить им функционировать де-факто с наделением их лпринудительно - карательными правами по отношению к низовым церковным организациям в обмен на предоставление государству рычагов воздействия на внутреннюю и внешнюю церковную политику.

Митр. Сергий (Страгородский), приступивший в конце 1925 г. к исполнению обязанностей Заместителя Местоблюстителя Патриаршего Престола, согласился на легализацию по - чекистски и тем самым открыл путь к канонически правильному устройству церковной жизни в центре и на местах, обеспечил функционирование на законных основаниях административного костяка ортодоксальной Церкви, исключив, тем самым, вероятность установления монополии в церковной жизни легально действовавших раскольничьих центров. Правда, достижение ограниченной легализации Патриаршей церкви и временного (как окажется впоследствии) ослабления государственного давления на нее было осуществлено ценой существенных уступок внешним - посредством отказа от свободы внутреннего самоопределения РПЦ и допущения чуждых к контролю над принятием административно-кадровых решений. Подписанная в 1927аг. митр. Сергием Декларация знаменовала окончательный переход ортодоксальной Церкви с позиций аполитичности и духовного размежевания с большевистским режимом на позицию совершенного законопослушания, безоговорочного признания легитимности советской власти, более того, фактического сотрудничества с госструктурами при условии отказа последних от поддержки легально действовавших раскольничьих центров. Однако установление неких союзническо-подчиненных взаимоотношений с богоборческим государством, проявление неестественной духовной солидарности с атеистической властью, привели к возникновению новых внутрицерковных расколов, не избавив, при этом Московскую патриархию от последующих репрессий.

Между тем компетентные органы продолжали сообщать по инстанциям об имевших место фактах противодействия православного духовенства и мирян богоборческой политике советской власти, постепенно трансформировавшихся в широкое внецерковное, антисергиански и антисоветски настроенное движение. Под флагом церковного активизма лобъединились достаточно многочисленные нонконформистские элементы: от полулегально существовавшей оппозиции в лице ИПЦ до подпольщиков из числа ИПХ, даже не пытавшихся вписаться в советское законодательство о культах.

В четвертой главе диссертации Новый курс государственной конфессиональной политики: попытка радикального решения религиозного вопроса (конец 1920-х - конец 1930-х годов) исследуется процесс возвращения государства к силовому противостоянию с религией и Церковью. К концу 1927-го Ч началу 1928 г. сохранявшиеся до того момента (пусть даже гипотетически) альтернативные варианты развития советского социума практически исчезают. С 1928/29 г. происходят радикальные перемены во всех сферах общественной жизни. Свертыванию экономического нэпа сопутствует (а в ряде случаев даже предшествует) свертывание нэпа религиозного. С высокой трибуны было сформулировано положение, будто бы церковно-православные и сектантские структуры стоят за спиной кулака, и именно поддержка Церкви, превратившейся в центр притяжения реакционных элементов, увеличивает силы и идеологизирует частника в его противостоянии с советской властью.

Постановление ВЦИК и СНК РСФСР от 8 апреля 1929 г. О религиозных объединениях ставило жизнь религиозных общин под абсолютный контроль государственных органов, ограничивая сферу их деятельности задачами удовлетворения сугубо культовых потребностей верующих, закрывая для них выход в общество, превращая в разновидность резервации. Отношение к религии как к явлению, чуждому социализму, его идеологии, политике, образу жизни и нравственности, естественным порядком вело к перерастанию мировоззренческого противостояния в русло политической конфронтации, порождая желание решать идеологические проблемы насильственными методами, волевыми усилиями помогая быстрейшему исчезновению остатков религиозности.

Антирелигиозная кампания испытала и периоды резких взлетов (авг.1928 - весна 1929 г.; осенью - зимой 1929 / 1930 г.; вторая половина 1931 - 1932 гг.), и моменты временной приостановки богоборческой активности (май Ц сентябрь 1929 г.; весна 1930 г. - начало 1931 г.; конец 1933 Ц начало 1934 г.). Ужесточение ключевых пунктов действующего законодательства о культах, осуществление дальнейших шагов по ограничению гражданских прав священнослужителей и активных мирян коррелировались ходом процессов насильственной коллективизации и индустриализации хозяйства. Повсеместное и лавинообразное закрытие монастырей и церквей было органически дополнено крупномасштабными операциями по сбору колокольного металла (и других материальных ценностей) в интересах отечественной промышленности. Властные инстанции искусственно наращивали темпы ликвидации культовых зданий, дабы путем реализации их имущества решить текущие проблемы с кирпичом, трубами, котлами, радиаторами.

Действия партийно-государственных органов вызывали стойкое сопротивление верующих, порождая многочисленные эксцессы на религиозной почве. Массовое недовольство государственной религиозной политикой заставляло руководителей страны в критические кризисные моменты выступать с осуждением нарушений законодательства о культах в каждодневной практике советских и хозяйственных органов. Впрочем, принятые на злобу дня решения запретительного свойства выполнялись слабо и практически никакого реального облегчения верующим не приносили. В конечном итоге марксистская мысль, что атеизм станет привычной нормой мышления человека эпохи коммунизма, была заменена другой: атеизм должен бороться с религией как классово чуждым явлением, лишенным человеческого содержания. Конфессиональные структуры отныне однозначно рассматриваются как активно действующие очаги контрреволюции, лиспользующие легальное положение и традиционный авторитет Церкви в антисоветских целях. В этих условиях инициатива на религиозном фронте постепенно переходит в руки карательных органов. С середины 1935 г. антирелигиозная работа, сопряженная со сталинским тезисом об усилении классовой борьбы по мере продвижения к социализму, окончательно приобретает погромный характер. Большой антирелигиозный террор в одинаковой степени затрагивает все без исключения религиозные конфессии и деноминации. Причем по большинству неправославных религиозных объединений, пользовавшихся у советских властей в первые послереволюционные годы некоторым доверием, удар спецслужбами наносится раньше, нежели по традиционно находившейся у большевиков в немилости Православной церкви.

Заключение. Практически сразу же после прихода к власти большевики, стремившиеся привести страну и весь мир к грядущему счастью на базе диктатуры пролетариата, столкнулись с недовольством широких слоев населения, с сопротивлением политических противников, с реальной угрозой утраты политической власти (феномен осажденной крепости). В 1920-1930-х годах ситуация еще более обострилась. Закономерный (и вынужденный) переход к индустриально-городскому обществу, невиданный темп изменений, переворачивавший условия существования каждого человека и входивший в противоречие с реалиями крестьянской России, создавали особое качество социальной жизни - глобальную нестабильность, протяженную во времени, усугублявшуюся ситуационной нестабильностью. Постоянная угроза дезинтеграции общества порождало потребность в перманентном укреплении государственно-бюрократической машины, одной из важнейших составляющих которой являлась контрольно-запретительная система, постепенно стремившаяся распространить свое влияние на все сферы общественной и даже личной жизни. Рассматривая проблему обеспечения безопасности страны, прежде всего, как обеспечение возможности беспрепятственной реализации собственной радикальной программы, большевистская партия для осуществления насильственной трансформации общества активно использовала силовые структуры и спецслужбы, в т.ч. органы ВЧК - ОГПУ - НКВД.

Как известно, для жестко-авторитарного (тоталитарно ориентированного) государства характерно стремление властных структур, дабы обеспечить собственную монополию в политической и идейно-культурной области, изолировать все нонконформистски настроенные личности, нейтрализовать любые ценности, жизненные установки, межличностные отношения, не поддающиеся контролю сверху, подавить все очаги автономной, мировоззренческой и политической активности, вытеснить за пределы нормальной общественной жизни любые организации, объединения, способные выступить для индивидуума в качестве альтернативной (по отношению к государству) референтной группы. Осуществление атомизации социальных общностей, доведение их до состояния полной аморфности заставляет человека искать защиты у власти. Поэтому, большевистская доктрина нацеливала на решительную, беспощадную борьбу с религиозным мировоззрением в целях достижения культурной и религиозной (точнее безрелигиозной) однородности социума.

Большевики рассматривали сам факт продолжения существования религии в стране победившей революции как некое отклонение от нормы (в контексте свойственного большинству руководителей РКП(б) восприятия жизни общества исключительно через призму учения о классовой борьбе, для которого любые религиозные и национальные различия несущественны в силу их производности от базисных материальных факторов и поэтому легко преодолимы после смены власти в стране). Большевистские лидеры были убеждены, что меры по ликвидации эксплуатации, снятию социальных антагонизмов помогут сразу и полностью разрешить все проблемы социального, индивидуального и духовного существования людей, создадут почву для исчезновения религиозных предрассудков. И наоборот: углубление кризиса религиозного мировоззрения, сужение сферы влияния религиозных объединений и их последующее отмирание будут способствовать скорейшему поступательному развитию общества (лборьба с религией - борьба за социализм, 1922 г.).

Однако в силу сохранявшейся религиозности большинства населения страны государственные структуры вынуждены были поддерживать с конфессиональными объединениями определенные взаимоотношения де-юре и де-факто, вырабатывая и корректируя приемлемую для себя модель вероисповедной политики. Эта модель, неизменно базировавшаяся на априорном тезисе о генетической несовместимости религиозной и марксистской концепций, являлась результирующей двух известных партийных постулатов, зафиксированных в программе РКП (б) 1919 г. Первый из них требовал добиваться более или менее быстрого преодоления религиозных предрассудков. Памятуя об известном марксистском положении, гласившем, что религиозная ориентация противоречит общественной активности людей, большевики рассматривали антирелигиозную работу в качестве одного из важнейших средств, необходимых для того, чтобы направить энергию масс на решение задач глобального социального переустройства. А это, полагали партийные лидеры, невозможно было осуществить, не овладев полностью сознанием человека, не выдавив из него все и всяческие пережитки прошлого, религиозные в том числе. Второй постулат ориентировал на использование в борьбе с религией преимущественно просветительских приемов и методов, рекомендуя не прибегать к прямому насилию во избежание роста религиозного фанатизма.

Несмотря на свою идеологическую заданность, политика большевиков в религиозном вопросе не являлась изначально жестко детерминированной, не была лишена известного прагматизма и вариативности. Процесс осуществлялся в диалектическом развитии: общая результирующая складывалась не просто, в спорах, в борьбе подходов. Конкретное развитие событий на антирелигиозном фронте всегда зависело от целого ряда привходящих обстоятельств (менявшихся с течением времени):

Ч от внешнеполитического фактора (обострение международной обстановки, угроза военных конфликтов, борьба за международный престиж советской власти, необходимый для ее выживания и экспансии ее идеологии);

Ч от соображений лэкономической эксплуатации культа и задач лэкономического обессиливания религиозных противников власти (экономический фактор): имеются в виду прямые изъятия в пользу государства церковного имущества, культовых ценностей и колокольного металла, налоговое обложение храмов и духовенства;

Ч от партийных установок по основным вопросам социально-политической жизни (политико-идеологический фактор): естественно, при нейтрализации религиозных влияний особое внимание концентрировалось на Православной Церкви. Вместе с тем, потребность в укреплении отношений властных структур с национальными массами, установлении смычки города и деревни не исключала возможности предоставления неправославным (сектантским, этноконфессиональным и др.) объединениям некоторых преимуществ и льгот (в ряде случаев выходивших за рамки действовавшего законодательства о культах), правда, носивших временный характер, не гарантировавших права на свободу совести, не избавлявших религиозные меньшинства от перманентного вмешательства госструктур и органов ГБ во внутреннюю жизнь религиозных общин;

Ч от расстановки сил в партийно-государственных и чекистских аппаратных верхах, от позиции чиновников, возглавлявших те или иные участки антирелигиозной работы в центре и на местно-региональном уровне, от их точки зрения на особенности и перспективы государственно-церковных отношений (человеческий / личностный фактор).

Надежды некоторой части старых партийцев, что реализация в послереволюционных условиях принципа отделения Церкви от государства позволит избежать противостояния светских и религиозных структур, достаточно быстро развеялись. Страшные реалии гражданской войны отнюдь не способствовали ликвидации конфронтационности в отношениях между советской властью и РПЦ. А перманентно нараставшая авторитарная ориентация советского социума в последующие годы только усиливала напряженность во взаимоотношениях властных структур и религиозных объединений.

Создание полностью регулируемого общества, как правило, достигается тоталитарно ориентированным режимом посредством административного подчинения социальных институтов соответствующим государственно-партийным инстанциям. С вероисповедными объединениями дело обстояло сложнее. По Конституции они были отделены от государства, их нельзя было непосредственно включить в систему светской власти. Религиозные структуры можно было либо уничтожить (физически либо экономически), либо попытаться их приручить. Однако первый опыт использования чисто силовых способов преодоления церковно-религиозного влияния показал их малую эффективность, ибо с помощью прямого силового противоборства достичь реального и масштабного снижения уровня религиозности масс не удалось, зато напряженность во взаимоотношениях власти и многомиллионного крестьянства заметно усилилась. Кроме того, сосредоточение внимания в антирелигиозной работе почти исключительно на РПЦ только облегчало работу сектантам по вовлечению в свои ряды новых членов за счет выходцев из православной среды, а допущение подобной рокировки (по принципу сообщающихся сосудов) в планы большевиков, вряд ли, входило.

С конца 1919 г. для многих партаппаратчиков стало очевидно, что добиться отмирания религии в обозримые исторические сроки будет невозможно без нахождения способов контроля извне над конфессиональными объединениями, выработки приемов и механизмов прямого государственного вмешательства в их жизнедеятельность. В этой связи особая роль (из всей совокупности специальных административных, организационно-управленческих, регулятивно - контролирующих и надзорно - репрессивных структур, непосредственно призванных реализовывать политику государства в вопросах свободы совести и вероисповеданий) отводилась органам государственной безопасности, имевшим в своем распоряжении специфические возможности и средства достижения выше обозначенных целей.

Конфессиональные структуры находились в зоне особого и постоянного внимания органов ВЧК-ОГПУ-НКВД СССР. Спецслужбы осуществляли негласный контроль над религиозной сферой в целом, а также за ситуацией внутри конкретных религиозных организаций и потому владели практически полными сведениями о жизнедеятельности религиозных общин. Для сбора информации использовалась широкая сеть секретных сотрудников (информаторов, осведомителей, специальных агентов - мужчин и женщин), начавшая создаваться в 1919/1920 гг. и к началу 1930-х годов охватывавшая практически каждую церковную 20-ку, каждый приходской совет. Правда, преимущественно это касалось городов, создание массовой и работоспособной осведомительной сети в деревне оказалось практически невозможным ни в 1920-х, ни в 1930-х годах.

Выявление, учет, информационное освещение (лобеспечение) и агентурная разработка осуществлялись как в отношении отдельных представителей епископата, клира (причта), актива из числа мирян, так и в отношении больших групп верующих (целых объединений, течений, движений). Часть агентуры действовало по линии раскола и внутреннего разложения религиозных организаций, другая специализировалась на изучении антисоветских настроений в конфессиональной среде, способов мимикрии и приспособления церковной контрреволюции к условиям советской действительности, на раскрытии новых организационных форм, выявлении новых путей, по которым идет контрреволюционная борьба, в частности, методов участия духовенства и мирян в работе городских контрреволюционных группировок и сельских кулацко-белогвардейских повстанческо - террористических организаций. При этом сугубое внимание органов концентрировалось на сторонниках церковно-монархической идеи (особое политическое недоверие вызывали монахи и бывшие монашествующие), не случайно в течение долгого времени при классификации противников большевистского режима духовенство и лправые партии объединялись в одну категорию. Начиная с 1929/1930 г. отдельным и весьма существенным направлением агентурной деятельности становится борьба с религиозным подпольем (незарегистированными и неофициально функционировавшими молитвенными помещениями, нелегальными религиозными лобщежитиями и коммунами, профессиональными нелегалами из числа духовенства, возвратившимися либо бежавшими из концлагерей и ссылок). При этом акцент делался на выявлении системы иногородних, межкраевых связей лместных ячеек и филиалов с т.н. лруководящими центрами, а также с закордоном и местами заключения.

Правда, акцентирование внимания на количественных показателях роста рядов агентуры оборачивалось малой эффективностью её деятельности. На поверку лработоспособными оказывались лишь 1-2% от числа завербованных.

Низкая квалификация штатных оперативных работников органов ГБ, специализировавшихся по церковникам и сектантам (в первую очередь, на местном уровне), приводила к тому, что справки, меморандумы, донесения, составленные нередко по старым архивным материалам, по данным случайных источников или сведениям т.н. лмассового [не специального] осведомления, в большинстве своем носили неконкретный, описательный характер. Сотрудники органов ГБ зачастую занимались лобщим руководством церковной политикой (лдачей санкций на распределение церковных средств, на распределение епархий и назначение попов), полагая, что этим самым они страхуют себя от нелегальной антисоветской работы церковников.

Нередко лица духовного звания давали подписку о сотрудничестве с органами под давлением обстоятельств непреодолимой силы, в ряде случаев - лишь для того, чтобы использовать сведения, получаемые от чекистов, в интересах обеспечения собственной безопасности и безопасности своей паствы, снабжая спецслужбы либо ложной информацией, дабы сознательно ввести их в заблуждение, либо лосведомляя Е о фактах антисоветской деятельности церковников и сектантов, всплывших уже наружу и ставших общеизвестными. Имели место факты, когда агенты из числа религиозных авторитетов друг перед другом расшифровывались, взаимно осведомляя друг друга о заданиях, получаемых от органов Е, и вырабатывали единую тактику, единую линию дезинформации. Не случайно, Центр неоднократно рассылал на места указания о необходимости постоянного контроля, перманентной перекрестной проверки работы агентов, чистки их рядов от балласта (случайно завербованных, лразложившихся, расшифрованных и потерявших соприкосновение с врагом и поддерживающих с нами лишь лофициальную связь), двурушников, дезинформаторов и предателей, требуя добиться надлежащего руководства агентурой и обеспечить воспитание агентурной сети (т.е. подготовки из осведомителей квалифицированных агентов посредством специального инструктажа и тренировок).

При вербовке новых агентов особое внимание обращалось на укрепление т.н. лмаршрутной агентуры, приобретение агентов влияния не только среди крупных религиозных авторитетов, но, в особенности, среди мирян (церковного актива), в среде локолоцерковной молодежи и интеллигенции, а также в местах заключения. Требовалось локружить особым агентурным вниманием ранее репрессированных сященослужителей, епископов, находящихся на покое, лпрофессионалов-контрреволюционеров из числа деятелей подпольных церковных образований.

Органы ГБ осуществляли систему специальных мероприятий, призванных помешать духовенству принимать участие в общественно-политической жизни страны, стремясь ограничить сферу деятельности религиозных структур удовлетворением сугубо культовых потребностей верующих. Чтобы добиться снижения активности вероисповедных объединений спецслужбы вели предупредительную профилактическую и разложенческую работу в конфессиональной среде, направленную на компрометацию и дискредитацию руководителей религиозных общин в глазах рядовых верующих, создание негативного общественного мнения в целом по отношению к членам религиозных объединений, представляя их людьми, не заслуживающими политического доверия и т.д.

В целях минимизации степени организованного религиозного влияния на различные социальные слои и создания препятствий на пути воспроизводства религиозности в новых поколениях органы ГБ всячески мешали самостоятельной организации хозяйственной жизни конфессиональных объединений на территории СССР и препятствовали получению ими материальной помощи от единоверцев из-за рубежа.

Максимальное сокращение числа специальных богословских курсов, готовивших кадры священнослужителей, и, по сути, полное прекращение выпуска религиозной печатной продукции, запрет социально - благотворительной и миссионерской деятельности практически исключали возможность ведения общинами религиозной агитации и пропаганды (устной и письменной).

Активно спецслужбы действовали и в среде подрастающего поколения. Особое внимание при этом обращалось на секуляризацию процесса образования, недопущение возможностей сохранения/возрождения любых систематическо - групповых (легальных и нелегальных, школьных, внешкольных, частно-церковных) форм конфессионального обучения несовершеннолетних.

В первые послереволюционные годы преимущественное внимание органов ГБ концентрировалось на осуществлении процесса деполитизации деятельности религиозных объединений (т.е. обеспечении разрыва оргсвязей лиц духовного звания и политических / политизированных организаций). Для нейтрализации радикальных (религиозно-нонконформистских, оппозиционно-религиозных) проявлений в конфессиональной среде использовался богатый арсенал средств, уже апробированных спецслужбами в борьбе против светских некоммунистических союзов и организаций. Однако уже с конца 1919 г. (в качестве перспективы) и со второй половины 1922 - первой половины 1923 г. (в качестве важнейшего приоритета) перед органами ГБ выдвигается задача полного подчинения жизнедеятельности вероисповедных организаций контролю извне посредством, в частности, нахождения каналов влияния на кадровую политику их руководства. Применительно к ортодоксальной Православной Церкви, рассматривалась возможность продвижения на руководящие посты в РПЦ ряда иерархов (конформистски настроенных и по разным причинам выразивших готовность сотрудничать с чекистами), дабы через церковный центр, используя механизм внутрицерковной дисциплины, влиять на поведение членов религиозных общин на местах, добиваясь превращения РПЦ в учреждение вполне управляемое и послушное богоборческой власти. Не исключался вариант соглашения с определенной частью молодого приходского духовенства в целях завоевания ВЦУ Патриаршей церкви, в случае же неудачи Ц планировалось создание параллельной церковной структуры / параллельного центра церковной власти. Особо подчеркнем, что конечной целью многоплановых усилий, предпринимавшихся в этом направлении властными структурами, неизменно выступала установка на полное, но плановое угасание религии. Церковь ни в старом, ни в обновленном виде советской власти была не нужна (по крайней мере, так представлялось в 1920-1930-е годы). Не случайно, любой чекистский сценарий, в конечном итоге, был рассчитан на инициирование процесса внутренней эрозии, дестабилизации и организационного развала церковного организма.

Поэтому органы зорко следили за развитием внутриконфессиональных конфликтов, стараясь лзаполучить у обеих сторон церковного движения взаимно уличающие их документы, а также лзавербовать осведомителей из их среды. Спецслужбы стремились использовать раскол церкви и группировки внутри нее  Е для борьбы против всякой религии, ибо борьба между различными течениями, в ходе которой лвраги дискредитируют и топят друг друга, создавала, с их точки зрения, лблагоприятную почву для разложения масс верующихЕ и последующего отхода их от религии.

Конечно, всё вышесказанное означало очевидное отступление от положений базового Декрета о свободе совести 1918 г. Неудивительно, что отделение Церкви от государства воспринималось населением как сознательное лицемерие властей. Публично декларированная веротерпимость в государственно-правовой сфере на практике подменялась закрытыми инструкциями, служебными записками, в ряде случаев, даже устными распоряжениями ответственных функционеров: отсутствие (зачастую) единообразных, официально озвученных нормативов позволяло властным инстанциям рассматривать просьбы духовенства и мирян в линдивидуальном порядке (демократическое правило - всё, что не запрещено - разрешено, в СССР не работало), сообразуясь в каждом конкретном случае с теми или иными привходящими обстоятельствами. К примеру, процедура лишения (либо - напротив Ц предоставления) т.н. легального статуса, со временем превратилось в мощное оружие органов ГБ, умело приспосабливавших законодательство о культах для решения конкретных политических задач. Неоднократно осуществлявшуюся в первые послеоктябрьские десятилетия перерегистрацию т.н. добровольных обществ (к коим относились и религиозные объединения), спецслужбы использовали для ликвидации организаций, дальнейшее существование которых представлялось властным структурам нецелесообразными по политическим соображениям (организации, не пожелавшие либо не успевшие зарегистрироваться в установленный срок, подлежали немедленному роспуску), а также для чистки представительных и исполнительных органов конфессиональных объединений, списков клира и причта от политически неблагонадежного элемента и одновременного внедрения своей агентуры в ряды руководства религиозных общин. В ряде случаев речь могла идти даже о принудительной (с последующим предоставлением ряда налоговых и юридическо - правовых льгот) легализации, конечно, лишь в том случае, если органы ГБ стремились сохранить для себя возможность контролировать внутриобщинные / внутрицерковные процессы либо воздействовать на них через централизованные церковные структуры. В этих условиях единственной для Московской патриархии альтернативой легализации по-чекистски становилось создание в подполье самоуправляющихся региональных (приходских и епархиальных) церковных структур. Если бы архипастыри РПЦ оказались подготовленными к автономным формам церковной жизни, к переходу на принципы автокефализма, если бы не укоренившаяся со времен синодальной системы общая привычка епископата существовать в условиях бюрократической централизации, то успехи органов ГБ в православно-конфессиональной среде были бы намного скромнее. Однако для большинства верующих, духовенства, иерархов такой путь оказался неприемлемым.

Подчеркнем, что корпоративные интересы и излишняя идеологизированность в деятельности спецслужб нередко порождали у них стремление к улучшению плановых показателей (любыми путями, в т.ч. посредством искусственной фальсификации дел), и к гиперболизации внешних / внутренних угроз. Уже в декабре 1920 г. в сознании руководителей органов ГБ возникла идея о потенциальной возможности формирования единого антисоветского внеконфессионального церковно-сектантского блока. Власти полагали, что жестокий вал преследований и репрессий заставит духовных лиц различных конфессий, забыв о взаимных распрях, проявить солидарность в борьбе за выживание.

Мистификация религиозной опасности (в ряде случаев, думается, сознательная), преувеличение масштабов движения религиозного сопротивления, порождали, тем не менее, отнюдь не виртуальную активность специальных служб. Чекисты, рассматривавшие проблемы межконфессионального общения через призму своих специфических интересов и функций, стремились столкнуть между собой разные направления, течения, секты, церкви, верования, чтобы посредством активизации межрелигиозных противоречий не допустить прозелитизма в иноконфессиональной среде. История борьбы партийно-советских и чекистских органов с религиозными влияниями в нашей стране лишний раз подтвердила эффективность бессмертного принципа разделяй и властвуй. Некоторое потепление межконфессиональных отношений, имевшее место в конце 1920-х - 1930-е годы, получило распространение лишь на низовом уровне и практически не затронуло официальные надобщинные структуры. Не сумев консолидироваться перед лицом общего противника - государственного атеизма (слишком сильны были укоренявшиеся веками и искусственно подогревавшиеся усилиями извне межрелигиозные противоречия) - вероисповедные объединения разной конфессиональной направленности вынуждены были решать общие для всех них проблемы выживания поодиночке.

К концу 1920-х годов в СССР завершается процесс перехода от диктатуры пролетариата к диктатуре партии и происходит сращивание партийно-советского аппарата с аппаратом спецслужб. С этого же времени органы ОГПУ начинают оказывать весьма существенное (если не решающее) воздействие на политику государства в религиозной сфере, непосредственно участвуя в принятии многих важных партийно-государственных решений: роспуск Антирелигиозной комиссии ЦК, произошедший в 1929 г., фактически подтверждал, что инициатива на религиозном фронте от идеологических структур партии преимущественно переходит в руки спецслужб. Количество директив и распоряжений по чекистской линии кратно возрастает - пик приходится на 1932 год - параллельно с резким уменьшением аналогичной документации, рассылавшейся по партийно-советским и комсомольским каналам. Представлявшиеся органами ГБ докладные записки, информационные обзоры и т.д. играли, как правило, роль инициативных документов, имевших целью провести тот или иной вопрос через соответствующие партийные инстанции, превратив подготовленный проект в последующую партийную (а далее - советскую) директиву. Чаще всего, это происходило в тех случаях, когда спецслужбы разрабатывали планы массовых репрессивных операций, на проведение которых требовалась политическая санкция. При этом органы ГБ неизменно играли важнейшую роль в процессе определения контингента репрессируемых, стремясь максимально (по сравнению с партийными установками) расширить перечень лврагов народа, зачастую, именно за счет лиц духовного звания и религиозных активистов из числа мирян.

Постепенно властные инстанции от попыток поставить жизнедеятельность конфессиональных объединений под полный государственный контроль переходят к ликвидации вероисповедных объединений как таковых (как сколько-нибудь значительных общественных институтов), стремясь к всеобщей атеизации советского общества. Общеисторический процесс секуляризации с лета 1931 г. приобретает характер искусственного создания безцерковного, а затем и лбезрелигиозного пространства.

Однако, несмотря на чрезвычайные усилия партийно-государственных органов, выдавить религию и церковь из реальной общественной и повседневной жизни россиян, обыденного сознания и поведения рядовых граждан в 1920-1930-е гг. не удается (данные всесоюзной переписи 1937 г. убедительно свидетельствовали об том). Религиозные параметры для очень многих (если не для большинства) сохраняли значение базисных, стержневых в духовной, хозяйственно-экономической и бытовой сферах личной/общественной жизни, выступали неотъемлемым элементом трудовой этики, обязательной составной частью нравственного и эстетического воспитания. Искусственное создание лбесцерковного пространства зачастую порождало нетрадиционные (катакомбные, например) формы религиозной жизни. Наличие религиозного подполья (разветвленного и достаточно массового), игравшего роль мировоззренческого анклава на марксистско-материалистическом поле, свидетельствовало о том, что тоталитарно ориентированный политический режим, так и не сумел поставить под свой полный контроль религиозную жизнь общества.

По теме диссертации автором опубликованы 24 работы общим объемом 73,6 п.л.:

Монографии

1. Макаров Ю.Н. Русская православная церковь в условиях советской действительности (1917-1930 гг.). - Краснодар: Изд-во КубГУ, 2005. Ц 383 с. (21,5 п.л.).

2. Далгатов А.Г., Крапивин М.Ю., Макаров Ю.Н. Внутриконфессиональные конфликты и проблемы межконфессионального общения в условиях советской действительности (окт. 1917 - конец 1930-х годов). - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. - 624 с. (45,0 / 15,0 п.л.).

3. Макаров Ю.Н. Органы ВЧК Ч ГПУ Ч ОГПУ и Православная Российская Церковь (1919Ч1927 гг.). - Сочи: Изд-е СГУТиКД, 2007.- 252 с. (14,6 п.л.).

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ для публикации основных результатов диссертационного исследования

4. Макаров Ю.Н. Кампания по изъятию церковных ценностей в Советской России (1922 г.): причины, ход, последствия // Вестник молодых ученых. 2003. № 1. (Сер. Исторические науки. 2003. №1). С.69-86 (2,6 п.л.).

5. Крапивин М.Ю., Макаров Ю.Н. Религиозное сектантство в условиях советской действительности (октябрь 1917 - конец 1930-х годов) // Исторические записки. - М.: Наука, 2005. Т.8 (126). С.115-150 (2,7 / 1,0 п.л.).

6. Макаров Ю.Н. Советская политическая цензура в СССР в 1920-е годы (на примере издательской деятельности религиозных организаций) // Вестник молодых ученых. 2006. №4. (Сер. Исторические науки. 2006. №2). С.131-161 (1,6 п.л.)

7. Макаров Ю.Н. Органы государственной безопасности как инструмент преодоления религиозного влияния: поиск и выработка механизмов вмешательства в жизнедеятельность Православной Российской Церкви (1919 - 1921 гг.) // Человек. Сообщество. Управление: Актуальные проблемы исторической науки (Изд-е КубГУ, Краснодар). 2006. С.63-74 (1,0 п.л.).

8. Макаров Ю.Н. Издательская деятельность религиозных организаций СССР в 1920-е годы (ч.1) // Вестник Санкт-Петербургского университета. (Сер.2. История). 2007. №4 (0,8 п.л.).

Другие публикации

9. Макаров Ю.Н. Из истории сектантских объединений в СССР в 1920 г. Духовные христиане-молокане // Гуманитарные науки: исследования и методика преподавания в высшей школе: мат-лы всеросс. науч. - метод. конф. - Сочи, 2002. (0,2 п.л.).

10. Макаров Ю.Н. Власть и церковь в России после Октября 1917 года // Гуманитарные науки: исследования и методика преподавания в высшей школе: мат-лы всеросс. научно-метод. конф. - Сочи, 2002 (0,7 п.л.).

11. Макаров Ю.Н. Власть, ВЧК и Русская православная церковь в первые годы Советской власти (1917-1920 гг.) // История и историки в контексте времени: сб. науч. тр. Вып.1. - Краснодар, 2003. С. 4-26 (1,0 п.л.).

12. Макаров Ю.Н. Из истории спецслужб в осуществлении государственной вероисповедной политики (1918-1921 гг.) // Гуманитарные науки: исследования и методика преподавания в высшей школе: мат-лы 2-й всеросс. метод. конф. - Сочи, 2003 (0,5 п.л.).

13. Макаров Ю.Н. ВЧК и Русская православная церковь (1919-1921 гг.) // Клио: журнал для ученых (СПб.). 2003. № 3(22). С.67-85 (3,4 п.л.).

14. Крапивин М.Ю., Макаров Ю.Н. Всеволод Путята: биографическая справка // Общество и власть: матер. всеросс. науч. конф. - СПб.: РГИ СПбГУ, СПбГУКИ, 2003. С.230-237 (0,4 / 0,2 п.л.).

15. Макаров Ю.Н. Религиозные и религиозно-политические организации молодежи, действовавшие на территории СССР (октябрь 1917 - 1930-е годы) // Клио: журнал для ученых (СПб.). 2004. № 3. С.134-154 (3,3 п.л.).

16. Макаров Ю.Н. Сектантская периодика 1920-х годов и органы советской цензуры // Клио: журнал для ученых (СПб.). 2004. № 1(24). С.36-39 (0,6 п.л.).

17. Макаров Ю.Н. Религия в системе морально-психологических  и социально-мировоззренческих ценностей советского общества (октябрь 1917- конец 1920-х годов) // История и историки в контексте времени: сб. науч. тр. Вып. 2. - Краснодар-Сочи, 2004. С.99 - 121 (1,0 п.л.).

18. Макаров Ю.Н. Секуляризированные формы политической религии: пародоксы советского безбожия 1920-1930-х гг. // История и историки в контексте времени: сб. науч. тр. Вып. 3. - Краснодар - Сочи, 2004. С.30-53 (1,0 п.л.).

19. Анна Полозова: Я состояла членом Армии Спасения / публ. М.Ю. Крапивина, С.К. Бернева, Ю.Н. Макарова // Свобода совести в России: исторический и современный аспекты: сб. докл. и мат-лы межд., общеросс. и межрег. науч. - практ. семинар. и конф. 2004 - 2005 гг. - М.: Российское объединение исследователей религии, 2005. С. 487-498 (0,8 / 0,3 п.л.).

20. Далгатов А.Г., Крапивин М.Ю., Макаров Ю.Н. Меннонитские вероисповедные и хозяйственные объединения в условиях советской действительности (окт. 1917-го - 1930-е годы) // Петербургская историческая школа: альманах. Четвертый год выпуска. Памяти А.Я. Лейкина. Ц СПб.: Нестор, 2005. С.85-123 (2,5 / 0,8 п.л.).

21. Крапивин М.Ю., Макаров Ю.Н. Христианско - социалистическая рабоче - крестьянская партия: из истории партийного строительства в православно-церковной среде в 1917 Ц 1919 гг. // Политические партии России: прошлое и настоящее: сб. ст. - СПб.: Изд-во СПбГУ, 2005. С.217-226 (0,6 / 0,3 п.л.).

22. Макаров Ю.Н. Армия спасения в Советской России (октябрь 1917-1923 гг.) // Гуманитарные науки: исследования и методика преподавания в высшей школе: мат-лы 3-й всеросс. науч. - метод. конф. / г.Сочи, 13-14 мая 2005 г.- Сочи: РИО СГУТиКД, 2005. С.126-128 (0,2 п.л.).

23. Макаров Ю.Н. Ускорение процесса атеизации советского общества в условиях окончания НЭПа (конец 1920-х начало 1930-х гг.) // История и историки в контексте времени: сб. науч. тр. Вып. 4. - Краснодар, 2006. С.50-69 (1,0 п.л.)

24. Макаров Ю.Н. Раскол в русском православии: внутренний конфликт и его внешние причины (весна - осень 1922 гг.) // История и историки в контексте времени: сб. науч. тр. Вып. 5. - Краснодар, 2007. С. 66-71 (1,0 п.л.).

---

1 Аргументы и факты. 1991. №36; 1992. №1; Известия . 1992. 22 февраля и др.

2 Солженицын А. Всероссийскому Патриарху Пимену. Великопостное письмо (1972 г.) //Слово. 1989. №12.

3 Горев М. Церковные богатства и голод в России. - М., 1922; Лукин Н.М. Церковь и государство. - М., 1922; Брихничев И. Патриарх Тихон и его церковь. - М., 1923; Рожицын В.С. Тихоновцы, обновленцы и контрреволюция. - М., 1926 и др.

4 Зыбковец В.Ф. Безбожники и социалистическое переустройство деревни. - М., 1930; Попов М.В. 1) Церковь в наши дни. - Иваново, 1930; 2) Церковь в годы реакции и революции. - Иваново, 1930; Кандидов Б.П. 1) Религиозная контрреволюция 1918 Ц1920-х годов и интервенция: Очерки и материалы. - М., 1930; 2) Церковь и гражданская война на юге. - М., 1931; 3) Голод 1921 г. и церковь. - М., 1932; Зарин П. Политическая маскировка религиозных организаций. - М., 1934 и др.

5 Пути антирелигиозной пропаганды. К постановке работы: В 2 вып. - Харьков, 1925; Зырянов И. Антирелигиозная пропаганда. Методология, содержание и задачи. - Харьков, 1926; Сутулов Л. Комсомол в борьбе с религией. - М., 1929; Крайнюк З. Комсомол, в наступление на классового врага. - М.; Л., 1930; Шах М. Рыцари мракобесия в борьбе с комсомолом. - Л., 1930; Шишаков В. Религия и колхозное строительство. - М.; Л., 1931; Воинствующее безбожие за 15 лет: Сб. статей. - М., 1932 и др.

6 О контрреволюционной деятельности религиозных мракобесов. - М., 1938; Олещук Ф. Борьба церкви против народа. - М., 1939; Тубанов С. Церковь на службе врагов народа. - Свердловск, 1940 и др.

7 Плаксин Р.Ю. Крах церковной контрреволюции. 1917Ц1923 гг. - М., 1968; Куроедов В.А. Религия и церковь в советском государстве. - М., 1981; Барменков А.И. Свобода совести в СССР. - М., 1986 и др.

8 Плаксин Р.Ю. Тихоновщина и ее крах. - Л., 1987 и др.

9 Персиц М.М. Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР (1917Ц1919 гг.). - М., 1958; Шахнович М.И. Ленин и проблемы атеизма. - М., Л., 1961; Воронцов Г.В. Ленинская программа атеистического воспитания в действии (1917Ц1937 гг.). - Л., 1973; Эйнгорн И.Д. Очерки истории религии и атеизма в Сибири (1917Ц1937 гг.). - Томск, 1982 и др.

10 Дунаев В.Н. Социально-политическая ориентация и действия православных церковников в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции и первые годы советской власти. 1917-1922 гг. (на материалах Воронежской, Курской и Тамбовской губерний): Автореф. дис. Е канд. ист. наук. - Воронеж, 1972; Снигирева Э.А. Политическая переориентация русского православия в первое десятилетие советской власти (1917Ц1927 гг.): Дис. Е канд. ист. наук. - Л., 1974; Зыбковец В.Ф. Национализация монастырских имуществ в Советской России (1917 - 1921 гг.). - М., 1975; Гордиенко Н.С. Эволюция русского православия (20-е - 80-е годы ХХ столетия). - М., 1984; Эйнгорн И.Д. 1) Религия, церковь и классовая борьба в Сибири в переходный период от капитализма к социализму (1917Ц1937 гг.): Дис. Е д-ра ист. наук. - Томск, 1985; Корзун М.С. Русская православная церковь. Изменение социально-политической ориентации и научная несостоятельность вероучения (1917Ц1945 гг.). - Минск, 1987. Красников Н.П. Социально-этические воззрения русского православия в ХХ веке. - Киев, 1988; Нечаев М.Г. Контрреволюционная деятельность церкви в период подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции и гражданской войны на Урале (1917 - 1918 гг.): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Пермь, 1988; Русское православие: вехи истории. - М., 1989 и др.

11 Шишкин А.А. Сущность и критическая оценка лобновленческого раскола Русской Православной Церкви. - Казань, 1970. С.6, 43, 61, 78, 99, 105-106, 128-130, 203, 356, 359, 364-365.

12 Левитин А., Шавров В. Очерки по истории русской церковной смуты 20Ц30-х гг. ХХ века [1960. (машинопись)]: В 3 т. - Кuesnacht, 1978. (Переизд.: М., 1996).

13 Введенский А.И. Церковь и государство. Очерк взаимоотношений церкви и государства в России (1918Ц1922 гг.). - М., 1923; Титлинов Б.В. Церковь во время революции. - Пг., 1924 и др.

14 Регельсон Л. Трагедия Русской Церкви (1917Ц1945 гг.). - Париж, 1977. (Переизд.: М., 1996). С.96.

15 Кузнецов А.И. Обновленческий раскол в Русской Церкви: В 3 т. Астрахань, 1956 Ц1959. (машинопись) / переизд.: Обновленческий раскол (Материалы для церковно-исторической и канонической характеристики) / Сост. И.В. Соловьев. - М., 2002. С.135, 140.

16 Fletcher W.C. The Russian Orthodox Church Underground, 1917Ц1970. - N.Y., 1971; Ellis J. The Russian Orthodox Church. A Contemporary History. - L., Sidney, 1986 и др.

17 Снычев И., архимандрит. Церковные расколы в Русской Церкви 20-х и 30-х гг. ХХ столетия - григорианский, ярославский, иосифлянский, викторианский и другие, их особенности и история - М., 1965. (машинопись); 2-е изд., доп. - Сортавала, 1993; Мануил (Лемешевский), митр. Русские православные иерархи с 1893 по 1965 гг. (включительно). Ч. I.ЦVI. - Куйбышев, 1966. (машинопись). (Переизд.: Т. 1Ц6. - Эрланген, 1979Ц1989).

18 Рosрielovsky D. 1) The Russian Church under the Soviet Regime, 1917 - 1982. Vol. 1 - 2. - N.Y., 1984; 2) А History of Soviet Atheism in Theory and Рractice, and the Believer. - Vol. 1 -3. - L., 1987- 1988.

19 Польский М., прот. 1) Каноническое положение высшей церковной власти в СССР и за границей. - Джорданвилл, 1948; 2) Новые мученики российские. Ч. 1-2. - Джорданвилл; Нью-Йорк, 1949Ц1957. (Переизд.: М., 1993); Андреев И.М. Краткий обзор истории Русской Церкви от революции до наших дней. - Джорданвилл, Нью-Йорк, 1951; Аделин Н. Православное зарубежье о Русской Православной Церкви в СССР // Русская Православная Церковь в СССР. - Мюнхен, 1960. С.228Ц244 и др.

20 Митрохин Л.Н. Реакционная идеология листинной православной церкви на тамбовщине // Вопросы истории религии и атеизма. Вып. IХ. - М., 1961. С.144Ц162; НикольскаяаЗ.А. К характеристике истинно-православных христиан // Там же. С.161Ц188 и др.

21 Клибанов А.И. Религиозное сектантство в прошлом и настоящем. - М., 1973. С.168, 189, 193.

22 Федоренко Ф.И. Секты, их вера и дела. - М., 1965.

23 Демьянов А.И. Истинно православное христианство. - Воронеж, 1977. С.9, 13Ц14, 22, 68Ц70. Оговоримся, правда, что А.И. Демьянов проводил свои исследования на территории ЦЧО в 1970-х годах, когда различия между ИПЦ и ИПХ уже практически стерлись.

24 Одинцов М.И. Путь длиною в семь десятилетий: от конфронтации к сотрудничеству (государственно-церковные отношения в истории советского общества) // На пути к свободе совести. - М., 1989. С.29Ц91; Алексеев В.А. 1) Был ли патриарх Тихон вождем церковной контрреволюции? // Диалог. 1990. № 10. С.94Ц103; 2) В начале был Декрет // Диалог. 1991. №4. С.86Ц98 и др.

25 Религия и демократия. (На пути к свободе совести. Вып. 2): Сб. статей. - М., 1993; Религия и права человека. (На пути к свободе совести. Вып.3): Сб. статей. - М., 1996 и др.

26 Алексеев В.А. 1) Иллюзии и догмы. - М., 1991; 2) Штурм небес отменяется? Критические очерки по истории борьбы с религией в СССР. - М., 1992; 3) Государственно-церковные отношения: Содержание, характер, тенденции эволюции: На материалах отечественной истории послеоктябрьского (1917 г.) периода ХХ века: Дис. в форме науч. докл. Е д-ра филос. наук. - М., 1994; Одинцов М.И. 1) Государство и церковь: история взаимоотношений (1917Ц1938 гг.). - М., 1991; 2) Государство и церковь в России: ХХ век. - М., 1994.

27 Митрохин Л.Н. Философия религии. - М., 1993 и др.

28 Васильева О.Ю. 1) Русская Православная Церковь и советская власть в 1917Ц1927 гг. // Вопросы истории. 1993. №8. С. 40-54; 2) Русская Православная Церковь в 1927Ц1943 гг. // Вопросы истории. 1994. №4. С.35-46; Васильева О.Ю., Кнышевский П.Н. Красные конкистадоры. - М., 1994; Шкаровский М.В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917Ц1945 гг. - СПб., 1995; Одинцов М.И. Государственно-церковные отношения в России (на материалах отечественной истории ХХ века): Автореф. дис. Е д-ра ист. наук. - М., 1996; 2) Русская Православная Церковь в ХХ веке: история, взаимоотношения с государством и обществом. - М., 2002; Крапивин М.Ю. Непридуманная церковная история: власть и Церковь в Советской России (окт.1917-го - конец 1930-х гг.). Ц Волгоград, 1997; Володина Н.В. Конституционно-правовые основы государственно-церковных отношений в России (ХХ век). - М., 2000 и др.

29 Luukkanen A. The Рarty of Unbelief: The Religious Рolicy of the Bolshevik Рarty: 1917 - 1929 // Studia Historica (Helsinki). 1994. Vol. 48.

30 Поспеловский Д. Русская Православная Церковь в ХХ веке. - М., 1995. С.45, 49, 60.

31 Иоанн (Снычев), митр. 1) Состояние Русской Церкви при Патриархе Тихоне // Вестник Ленинградской духовной академии. 1990. № 1. С.7Ц17; 2) Расколы // Христианское чтение. 1991. №6. С.6Ц49; 3) Стояние в вере. Очерки церковной смуты. - СПб., 1995; Цыпин Вл., прот. 1) Русская Церковь (1917Ц1925 гг.). Ц М., 1996; 2) История Русской Церкви: 1917Ц1997. - М., 1997. (История Русской Церкви. Кн. 9); 3) Русская церковь. 1925 - 1938 гг. - М., 1999; Митрофанов Г., свящ. (прот.) 1) Православная церковь в эмиграции в 1920-е гг. - СПб., 1995; 2) История Русской Православной Церкви. 1900-1927 гг. Ц СПб., 2002.

32 Емельянов С.Н. Попытки модернизации органов церковного управления Русской православной церкви в условиях религиозной политики государственных органов власти в годы Гражданской войны (1917-1920 гг.): Комплексно-исторический анализ. - Курск, 2002; Нечаев М.Г. Церковь на Урале в период великих потрясений, 1917-1922 гг. - Пермь: Изд-во Пермск. гос. пед. ун-та; Екатеринбург, 2004 и др.

33 Кашеваров А.Н. 1) Государство и церковь. Из истории взаимоотношений советской власти и Русской Православной Церкви (1917Ц1945 гг.). - СПб., 1995; 2) Государственно-церковные отношения в советском обществе 20-30-х годов (новые и малоизученные вопросы). Ц СПб., 1997; 3) Советское государство и Русская Православная Церковь в 1917 - 1922 гг.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - СПб., 1998; 4) Церковь и власть: Русская Православная Церковь в первые годы советской власти. - СПб., 1999; 5) Православная Российская Церковь и советское государство (1917-1922 гг.). - М., 2005 и др.

34 Кривова Н.А. 1) Власть и Русская православная церковь в 1922 - 1925 гг. (Политика ЦК РКП(б) по отношению к религии и церкви и ее осуществление органами ГПУ-ОГПУ): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - М., 1998.

35 Цыпин В., прот. Обновленчество. Раскол и его предыстория // Сети обновленного православия. - М., 1995. С.6, 10.

36 Шкаровский М.В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви ХХ века. Ц СПб., 1999. С.10-17.

37 История Русской Православной Церкви: От Восстановления Патриаршества до наших дней [Новый Патриарший период] / М. Данилушкин и др. Т. 1. 1917-1970. - СПб., 1997. С.224.

38 Обновленческий раскоЕС.21-23; Кривова Н.А. Власть и Церковь в 1922Ц1925 гг. Политбюро и ГПУ в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. - М., 1997. С.217 и др.

39 Кравецкий А.Г. Священный Собор 1917-1918 гг. о расстреле Николая II // Уч. зап. Российского православного университета ап. Иоанна Богослова. Вып.1. - М., 1995. С.113.

40 Головушкин Д.А. Обновленческое движение в Русской православной церкви (февраль Ц октябрь 1917 г.) // Свобода совести в России: исторический и современный аспекты. - М., 2004. С.354-357.

41 Фирсов С.Л. Время в судьбе: Святейший Сергий, Патриарх Московский и всея Руси. (К вопросу о генезисе лсергианства в русской церковной традиции ХХ века). - СПб., 1999; 2-е изд., испр. и доп. - СПб., 2005.

42 Шкаровский М.В. 1) Петербургская епархия ...; 2) Русская православная церковь и религиозная политика советского государства в 1939 - 1964 гг.: Дис. Е д-ра ист. наук. - СПб., 1996; 3) Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве (Государственно-церковные отношения в СССР в 1939 - 1964 гг.). - М., 2000 и др.

43 Поспеловский Д. Русская Православная Церковь в ХХ веке. С.179 и др.

44 Осипова И.И. Сквозь огнь мучений и воды слёз...: Гонения на Истинно-Православную Церковь: По материалам следственных и лагерных дел заключённых. - М., 1998 и др.

45 Шкаровский М.В. Иосифлянство - течение в Русской Православной Церкви. - СПб., 1999; 2) Судьбы иосифлянских пастырей. Иосифлянское движение Русской Православной Церкви в судьбах его участников. Архивные документы. - СПб., 2006.

46 Оговоримся, что исследование данного сюжета выходит за рамки темы настоящей диссертационной работы.

47 Подобной позиции (в силу ограниченности источниковой базы) в течение многих десятилетий придерживались и многие зарубежные историки, ошибочно полагая, будто бы советское государство с самого момента своего рождения вступило в беспощадную борьбу с духовенством и рядовыми верующими всех без исключения конфессий, а базовый Декрет 1918 г., вопреки декларировавшимся в его тексте принципам, преследовал цель скорейшего уничтожения самой возможности отправления религиозного культа в нашей стране (Curtiss J. Shelton. The Russian Church and the Soviet State (1917Ц1950). - Boston, 1953. P.203, 212; Kolarz W. Religion in the Soviet Union. - L., 1961. P.296; Bourdeaux M. Opium of the People. The Christian Religion in the USSR. - L., 1965. P.29Ц30; Fletcher W.C. A Study in Survival (The Church in Russia : 1927Ц1943). - L., 1965. P.63Ц64; Рowell D.E. Antireligious Рroрaganda in the Soviet Union. A Study of Mass Persuasion. - Cambridge, Mass., L., 1978 и др.).

48 Крапивин М.Ю. Религиозный фактор в социально-политической жизни советского общества (окт.1917-го Ц конец 1920-х годов): Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - СПб., 1999; Далгатов А.Г. Политика советского государства по отношению к неправославным вероисповеданиям (кот. 1917-го - конец 1930-х годов): Автореф. дис. Е д-ра ист. наук. - СПб., 2004; Крапивин М.Ю., Далгатов А.Г., Макаров Ю.Н. Внутриконфессиональные конфликты и проблемы межконфессионального общения в условиях советской действительности (окт. 1917 - конец 1930-х годов). Ц СПб., 2005 и др.

49 Олех Г.Л. Кровные узы: РКП(б) и ЧК/ГПУ в первой половине 1920-х годов: механизм взаимоотношений. - Новосибирск, 1999; Боева Л.А. Деятельность ВЧК-ОГПУ по формированию лояльности граждан политическому режиму (1921-1924 гг.). Ц М., 2003; Государственная безопасность России: История и современность. - М., 2004. С.333-424; Лубянка: Органы ВЧК - ОГПУ - НКВД - НКГБ - МГБ - МВД - КГБ. 1917 - 1991 гг.: Справочник / Сост. А.И. Кокурин, Н.В. Петров. - М., 2003; Плеханов А.М. ВЧК-ОГПУ в годы новой экономической политики, 1921-1928 гг. Ц М., 2006 и др.

50 Яковлев А.Н. 1) По мощам и елей. - М., 1995; 2) Крестосев. Ц М., 2000; Литвин А.Л. Красный и белый террор в России. 1918 - 1922~гг. Казань, 1995 (2-е изд. - М., 2004); Степанов А.Ф. Расстрел по лимиту: Из истории политических репрессий в ТАССР в годы лежовщины. - Казань, 1999; Протько Т.С. Становление советской тоталитарной системы в Беларуси (1917-1941 гг.).- Минск, 2002; Юнге М., Биннер Р. Как террор стал лбольшим: Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. - М., 2003; Мозохин О.Б. 1) ВЧК-ОГПУ. Карающий меч диктатуры пролетариата. - М., 2004; 2) Право на репрессии: Внесудебные полномочия органов государственной безопасности (1918-1953 гг.). - Москва, 2006 и др.

51 Емельянов Н.Е. Оценка статистики гонений на Русскую Православную Церковь в ХХ веке // Культура. Образование. Православие: Сб. матер. региональной науч.- практ. конф. - Ярославль, 1996. С.248-252; За Христа пострадавшие. Гонения на Русскую Православную Церковь, 1917-1956: Биогр. справочник. Кн. 1. А - К - М., 1997; Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Российской [Русской] Православной Церкви ХХ столетия: Жизнеописания и материалы к ним: В 6 [7] кн. - Тверь, 1992, 1996, 1999 - 2002 и др.

52 Рожков А.Ю. Народное сопротивление антирелигиозной политике советской власти на юго-востоке России в 1918-1929 гг. // Голос минувшего. Кубанский ист. журнал. 1997. №2. С.3-12; Далгатов А.Г. Оппозиционная религиозность в Советской России (окт. 1917 Ц конец 1930-х годов) Ц СПб., 2002; Беглов А.Л. Церковное подполье в СССР в 20-40 годах: стратегии выживания // Одиссей: Человек в истории. - М., 2003. С.78-104 и др.

53 Савельев С.Н. 1) Протоколы антирелигиозных мудрецов // Религия и свободомыслие в культурно-историческом процессе. - Л., 1991. С.143Ц155; 2) Бог и комиссары (К истории Комиссии по отделению церкви от государства при ЦК РКП(б) - Антирелигиозной комиссии) // Религия и демократия. - М., 1993. С.а164 Ц 216; Кривова Н.А. Власть и Церковь в 1922Ц1925 гг.; Петров С.Г. Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921-1925 гг.). Ц М., 2004 и др.

54 Иванов В.А. 1) Органы государственной безопасности и массовые репрессии на Северо-Западе в 30-50-е гг. (Историко-правовой обзор репрессивной документалистики). Ц СПб., 1996; 2) Миссия Ордена. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 1920- 1940-х годах (на материалах Северо-Запада РСФСР). - СПб., 1997; Петров М.Н. 1) ОГПУ и Русская Православная Церковь // Исторические чтения на Лубянке. 1999 г. Отечественные службы в 1920-1930- годах. - М., Великий Новгород, 2000. С.109-115; 2) Крест под молотом. - Вел. Новгород, 2000;

См. также: Митыпова Е.С. НКВД и Православная церковь в Бурятии (1920-30-е гг.). Из истории спецслужб Бурятии: Материалы научно-практической конференции, посвященной 80-летию ВЧК-ФСБ. - Улан-Уде, 1997; Редькина О.Ю. Илиодор в Советской России: 1918-1922 гг. // Стрежень: Научный ежегодник. - Волгоград, 2000. Вып.1. С.164-169; Кравецкий А.Г. К предыстории обновленческой смуты (Записка прот. В.Д. Красницкого О направлении политики советской власти в отношении Православной Церквил) // Уч. зап. Российского православного университета ап. Иоанна Богослова. Вып.6. - М., 2000. С.51 - 72; Макаров Ю.Н. 1) ВЧК и Русская православная церковь (1919-1921 гг.) // Клио. Журнал для ученых. 2003. № 3(22). С.67-85; 2) Религиозные и религиозно-политические организации молодежи, действовавшие на территории СССР (октябрь 1917 - 1930-е годы) // Клио. Журнал для ученых. 2004. № 3. С.134-154; Далгатов А.Г. И.А. Шпицберг: человек и функционер (Из истории формирования правительственной вероисповедной политики в первые годы советской власти) // Общество и власть: Материалы Всероссийской научной конференции. - СПб.: РГИ СПбГУ, СПБГУКИ, 2003. С.204-207; Федоровский Ю.Р. Неизвестный герой невидимого фронта // Актуальнi проблеми Велико Вiтчизняно вiйни 1941-1945 pp.: Матерiали мiжннародно науково-Практично конференцi. 27-28 квiтня, Луганськ, 2005. С.221-225 и др.

55 Блюм А.В. 1) За кулисами Министерства правды. Тайная история советской цензуры. 1917-1929 гг. Ц СПб., 1994; 2) Советская цензура в эпоху тотального террора. 1929-1953 гг. - СПб., 2000; Жирков Г.В. История цензуры в России ХIХ - ХХ вв.: Уч. пособие. Ц М., 2001; Суров А.В. Цензурная политика Советского государства в 1917 - начале 1930-х гг.: Автореф. дис. Е канд. ист. наук. - Ярославль, 2002; Макаров Ю.Н. Сектантская периодика 1920-х годов и органы советской цензуры // Клио. Журнал для ученых. 2004. № 1(24). С.36-39.

56 Измозик В.С., Волкова Ю.А. Советское государство и церковь в частной переписке середины 20-х годов (по материалам перлюстрации) // Тоталитаризм и личность: Тезисы ... конф. - Пермь, 1994; Измозик В.С. 1) Глаза и уши режима. Государственный политический контроль за населением Советской России в 1918 - 1928 гг. - СПб., 1995; 2) Политический контроль в Советской России. 1918 - 1928 гг.: Автореф. дис. ... д-ра ист. наук. - М., 1995; 3) Политический контроль в Советской России. 1918-1928 гг. // Вопросы истории. 1997. №7; 4) В зеркале политконтроля. Политический контроль и российская повседневность в 1918 - 1928 гг. // Нестор. Ежеквартальный журнал истории и культуры России и Восточной Европы. 2001. №1(5). С.232-302 и др.

57 Сикорский Е.А. Советская система политического контроля над населением в 1918-1920 гг. (На материалах Смоленской губернии) // Вопросы истории. 1998. №5. С.91-100; Катков А.П. Политический контроль в советском обществе в 20-30-е годы): Автореф. дис. ... канд. ист. наук. - Саратов, 2000; Горяева Т.М. Политическая цензура в СССР, 1917 Ц 1991 гг. Ц М., 2002 и др.

58 Не стесняясь никакими средствами...: Материалы Комиссии ЦК РКП(б) по вопросам отделения церкви от государства. Окт. - дек. 1922 г. / Публ. О.Ю. Васильевой, М.М. Горинова // Исторический архив. 1993. №а2. С.а76 - 89; Применить к попам высшую меру... // Источник. 1995. №а3. С.а114 - 131; Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917-1941 гг.: Документы и фотоматериалы / Сост. О.Ю. Васильевой. - М., 1996; Политбюро и церковь. 1922Ц1925 гг. / Сост. и коммент. Н.Н. Покровского и С.Г. Петрова: В 2 т. - М., Новосибирск, 1997 - 1998 и др.

59 Ленин В.И. Неизвестные документы. 1891 - 1922 гг. - М., 1999; Большевистское руководство. Переписка. 1912 - 1927 гг.: Сб. документов. - М., 1996; Советское руководство. Переписка: 1928-1941 гг. Ц М., 1999 и др.

60 Совершенно секретно: Лубянка - Сталину о положении в стране (1922 Ц 1934 гг.): В 7 т . - М., 2001 - 2004 (Изд-е продолжается); Лубянка. Сталин и ВЧК-ГПУ-ОГПУ-НКВД. Архив Сталина: Документы высших органов партии и государственной власти. Янв. 1922 - дек. 1936 гг. / Сост В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова.Ц М., 2003; Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938 гг. / Сост. В.Н. Хаустов, В.П. Наумов, Н.С. Плотникова.Ц М., 2004; Советская деревня глазами ВЧК - ОГПУ - НКВД. 1918 - 1939 гг.: Документы и материалы. В 4 т. - М., 1998 - 2003 (Изд-е продолжается); Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927 - 1939 гг.: Документы и материалы: В 5 т. - М., 2000 - 2004. (Изд-е продолжается); Высылка вместо расстрела. Депортация интеллигенции в документах ВЧК-ГПУ. 1921-1923 гг. / Сост., вст. ст. В.Г. Макарова, В.С. Христофорова. Ц М., 2005; Сов. секретно. Срочно. Лично. Тов. Тучкову и не только ему: Донесения из Ленинграда в Москву, 1927 Ц 1928 гг.; 1928-1930 гг. / Публ., вступл. и примеч. А. Мазырина // // Богословский сборник. Вып.10. - М.: Изд-во Православного Свято-Тихоновского Богословского ин-та, 2002. С.362-385; Вып.11. - М., 2003. С.330-367.

61 Красный террор в годы Гражданской войны: По материалам Особой Следственной комиссии по расследованию злодеяний большевиков / Под ред. Ю.Г. Фельштинского и Г.И. Чернявского. - М., 2004; Возвращение к правде. Из истории политических репрессий в Тверском крае в 20-40-е год и начале 50-х годов: Документы и материалы. - Тверь, 1995 и др.

62 Иосифлянское движение и оппозиция в СССР (1927 - 1943 гг.) / Публ. М.В.аШкаровского // Минувшее. Вып.а15. - М., 1994. С.а446 - 463; Истинно-православные в Воронежской епархии / Публ. М.В. Шкаровского // Минувшее. Вып.а19. - СПб., 1996. С.а320 - 356; Так истязуется и распинается истинаЕ: А.Ф.Лосев в рецензиях ОГПУ // Источник. 1996. №4. С.115-129; Я иду только за Христом...: Протоколы допросов митрополита Иосифа (Петровых), 1929-1930 гг. // Богословский сборник. 2002. №9. С.376 - 424.

63 История советской политической цензуры. Документы и комментарии / Сост. Т.М. Горяева. - М., 1997; Цензура в Советском Союзе. 1917-1991 гг.: Документы / Сост. А.В. Блюм. - М., 2004.

64 Правда для служебного пользования: Из документов личного архива Ф. Дзержинского / Публ. Г.А. Бордюгова // Неизвестная Россия. ХХ век: Кн. 1. - М., 1992. С. 28 Ц 56; Взять на учет все духовенство... / Публ. Н. Сидорова // Источник. 1994. №а6. С.а102 - 105; Политических разговоров не замечено (Дело Донской монастырь: рапорты агентов наружного наблюдения) // Источник. 1996. №а5. С.а58 - 68; Подвергнуть аресту и привлечь к судебной ответственности. ВЧК-ГПУ и патриарх Тихон. 1917-1925 гг. / Публ. М.И. Одинцова // Исторический архив. 1997. № 5-6. С.141-155; Ильина З.Д., Карнасевич В.Г. Религия и власть: из рассекреченных архивов Курского ОГПУ // Клио. 2000. №2. С.260-265; Галамай Е.Н. ГПУ и обновленческая церковь на Подолье. 1922 - 1926 гг. // Исторический архив. 2002. №6. С.52-68; Савин А.И. Эта работа произведет соответствующее впечатление и на ЕвропуЕ: Из документов руководства ОГПУ СССР о методах борьбы с религиозными организациями в первой половине 1920-х годов // Гуманитарные науки в Сибири. 2005. №2. С.74-78.

65 Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. документов по материалам ЦА ФСБ РФ. - М., 2000; Хотелось бы всех поименно назвать...: По материалам следственных дел и лагерных отчетов ГУЛАГа / Обраб. арх. материалов: Осипова И. - М., 1993; Новые материалы оапреследованиях зааверу ваСоветской России. Сост. И.И. Осипова // Церковно- исторический вестник. 1999. № 2Ц3. С.4-198 и др.

66 Кобко В.В. Следственные материалы как источник по истории старообрядчества Приморья (конец 20-х Ц 30-х годов) // Политические репрессии на Дальнем Востоке СССР в 1920-1950-е годы. - Владивосток, 1997. С.88-197; Белоконь С.И. Следственные дела ЧК-ОГПУ-НКВД-КГБ как исторический источник // Тоталитаризм в России (СССР). 1917-1991 гг.: оппозиция и репрессии. - Пермь, 1998. С.38-42; Головкова Л. А. Особенности прочтения следственных дел в свете канонизации новомучеников и исповедников Российских // Приложение к Богословскому сборнику. 2000. № 6.

67 Рагузин В.Н. Роль религиозного фактора в межнациональных отношениях. - М., 1998. С.23, 28 - 29, 92; Красиков А.А. Религиозный фактор в европейской и российской политике (исторический аспект). - М., 2000 и др.

68 Одинцов М.И. Русская Православная Церковь в ХХ векеЕ С.11-15; 189-190; 121-177; Логинов А. Власть и Вера: Государство и религиозные институты в истории и современности. - М., 2005 и др.

69 Одинцов М.И. Государство и церковь в России: ХХ век. - М., 1994. С.127-131.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное