СОЦИАЛЬНАЯ ДЕОНТОЛОГИЯ: НОРМАТИВНОСТЬ, СУБЪЕКТНОСТЬ, ОБЯЗАТЕЛЬСТВА Специальность 09.00.11 - социальная философия АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук НОВОСИБИРСК

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по философии

На правах рукописи

ШЕВЧЕНКО АЛЕКСАНДР АНАТОЛЬЕВИЧ

СОЦИАЛЬНАЯ ДЕОНТОЛОГИЯ:

НОРМАТИВНОСТЬ, СУБЪЕКТНОСТЬ, ОБЯЗАТЕЛЬСТВА

Специальность 09.00.11 Ц социальная философия

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

НОВОСИБИРСК - 2012

Работа выполнена в отделе философии Учреждения Российской академии наук Института философии и права Сибирского отделения Российской академии наук

Научный консультант: доктор философских наук, профессор

Карпович Валентин Никонович

Официальные оппоненты: доктор философских наук, профессор

Диев Владимир Серафимович

доктор философских наук, профессор

Красиков Владимир Иванович

доктор философских наук, профессор

Сыров Василий Николаевич

Ведущая организация:

Санкт-Петербургский государственный университет

Защита состоится 26 марта 2012 г. в 10 часов на заседании диссертационного совета Д 003.057.02 при Институте философии и права СО РАН по адресу: 630090, г. Новосибирск, ул. Николаева, д. 8.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии и права СО РАН и на сайте Института философии и права СО РАН по адресу:

Автореферат разослан л______ Е. 2012 года.

Ученый секретарь диссертационного совета,

кандидат философских наук Сторожук А.Ю.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Одна из важнейших задач нормативной социальной философии состоит в определении возможных и необходимых условий социальной кооперации. Теоретически это может выражаться по-разному - как поиск способов гармонизации личного и общественного интереса, создание схем эффективного и справедливого распределения материальных и нематериальных ресурсов или оптимальной конфигурации социальных институтов. Часто эти условия сотрудничества фиксируются также в виде прав и обязательств. Борьба за права, расширение зоны личной свободы становится привычным фоном политической жизни, условием и содержанием гражданского участия.

При этом как в общественном сознании, так и в теоретической литературе наблюдается явный дисбаланс в представлениях о том, на что мы имеем право и тем, что мы должны друг другу1 как участники единого социального целого. Очевидное преобладание дискурса прав представляет собой серьезную проблему для эффективного и устойчивого функционирования демократических институтов, как западного либерального, так и современного российского общества. Таким образом, актуальность специального теоретического исследования обязательственных отношений в социуме, во-первых, объясняется необходимостью прояснить отношения и механизмы взаимосвязи между правами и обязательствами, и, следовательно, основания для определения содержания и границ нашей взаимной ответственности.

Во-вторых, актуальность данного исследования вызвана также и необходимостью выявить причины, связанные с уклонением от сотрудничества, от кооперативного поведения в обществе и, в частности, с нежеланием или неготовностью принимать на себя социальные обязательства. Такой отказ нести бремя обязательств часто обосновывается ссылками на нерациональность добровольного кооперативного поведения, поскольку природа общественных благ такова, что ими можно пользоваться, и не принимая участия в их производстве. Анализ деонтической модальности применительно к поведению людей в обществе важен как для понимания природы социальной нормативности в целом, так и для решения практических проблем, связанных с ошибочным практическим рассуждением относительно обязывания и самообязывания.

В-третьих, актуальность исследования объясняется важностью установления причин и оснований, которыми руководствуются люди, принимая на себя те или иные обязательства перед другими людьми. Для этого требуется исследование источников нормативности социальных обязательств. Эта проблема актуальна именно в современном обществе с его неустранимым плюрализмом ценностных оснований. Некоторые ответы, которые могли бы объединить общество в другие времена, либо уже принципиально неприемлемы в качестве универсального основания нормы (например, идея высшего божественного авторитета), либо содержательно не могут быть сформулированы таким образом, чтобы снять политические или моральные разногласия всех членов общества. Исследование источников нормативности обязательств и способов их обоснования необходимо для поиска общественного согласия относительно границ и возможностей взаимного кооперативного поведения или, как это иногда формулируется, условий нового общественного договора.

В-четвертых, актуальность работы вызвана необходимостью исследования заявленной проблематики с точки зрения субъекта, принимающего на себя социальные обязательства и несущего за них ответственность. Уклонение от исполнения социальных обязательств или эпистемические трудности, связанные с осознанием таких обязательств, могут объясняться тем, что люди не идентифицируют себя с субъектом обязательств или же считают себя частью коллективного субъекта с весьма размытыми границами и условиями ответственности. Необходим, поэтому, специальный анализ деонтологической субъектности, условий ее возможности, механизмов формирования.

И, наконец, в-пятых, актуальность выполненного исследования объясняется необходимостью определения содержательной специфики взаимных обязательств, связывающих граждан единого социума. Социальные обязательства не могут быть сведены к моральным, политическим или правовым обязательствам, имеющим собственную специфику. Они также не могут быть определены чисто формальными методами, по образцу моральных обязательств основных этических теорий. С другой стороны, социальные обязательства не могут быть и чисто контекстуальными, выводимыми исключительно из культурной или исторической специфики некоторой социальной общности. Поэтому требуется поиск и обоснование как механизмов функционирования, так и содержательного наполнения социальных обязательств, другими словами, создание своего рода социальной деонтологии.

Степень разработанности проблемы

Заявленная проблематика очевидно междисциплинарная, причем речь идет не только о философских дисциплинах. Помимо социальной философии, этики, философии политики и философии права, проблемы взаимного обязывания и шире - кооперативного поведения - исследуются в психологии, теории управления, экономической науке, математической теории игр и других областях. Здесь особо следует отметить дискуссии об экономической (максимизирующей) рациональности, а также обсуждение проблемы производства и распределения т.н. лобщественных благ (Э. Даунс, М. Олсон, П. Самуэлсон, А Сен, Г. Саймон, Р. Так и др.). Кроме того, большой интерес представляют исследования условий кооперативного поведения и достижения оптимального совместного результата в теории игр (Р.Д. Льюс, X. Райфа , Дж. Нейман, О. Моргенштерн, Дж. Харшаньи и др.).

В истории философии проблема взаимных обязательств людей в социуме концептуально выражалась при помощи таких понятий как долг, должное, надлежащее, подобающее, лобязанность, лобязательство, а также в различных социально-философских концепциях, прежде всего в естественно-правовой традиции и в различных вариантах общественного договора. Считается, что сама категория долга и должного была открыта

Демокритом, полагавшим, что не из страха, но из чувства долга должноавоздерживатьсяа от дурных поступков2. Существенный вклад внес Цицерон, который в своем трактате Об обязанностях разделил обязанности на совершенные и лобыкновенные или средние, а также выделил два направления, в которых стало привычным мыслить обязанности и обязательства: справедливость и благотворительность-щедрость. Фактически это стало разделением обязанностей на правовые и моральные. И. Кант углубляет это понимание: правовые обязанности ( officia juris), т.е. такие, для которых возможно внешнее законодательство он отличает от лобязанностей добродетели ( officia virtutis), а последние, в свою очередь, делит на обязанности по отношению к себе и обязанности по отношению к другим.

Очень важное место в истории философии занимает общественно-договорная традиция. Идея договорного характера обязательств разрабатывается как в классических (Т. Гоббса, Дж. Локк, Ж-Ж.аРуссо), так и современных концепциях общественного договора. Общественно-договорная традиция продолжает оставаться чрезвычайно популярной, выполняя роль не столько общей схемы социального устройства, сколько методологического приема для выявления условий и возможностей социальной кооперации, в том числе объема и содержания прав и обязательств договаривающихся сторон. Особую популярность эта методология сохраняет в современной англо-американской философии, где она чаще всего используется не для построения цельных теоретических систем подобно теории справедливости Дж. Ролза, а для определения гипотетических границ наших взаимных прав и обязательств (Р. Нозик, Д. Готиер, Р. Дворкин и др.).

В логико-лингвистической традиции источники нормативности обязательств исследуются в контексте дискуссий о так называемой Уis-ought problemФ, т.е. о возможности перехода от утверждений о сущем к утверждениям о должном. Так, в рамках современной аналитической философии особую известность приобрел анализ Дж. Сёрлем обещания как парадигмальной формы самообязывания. Что касается деонтологической субъектности, то здесь важны общие работы, посвященные конструированию различного рода субъектности - в первую очередь, моральной, политической или правовой. Ряд авторов исследуют необходимые и и достаточные условия субъектности (П.Рикер, В.Декомб и др.). Отдельный пласт исследований субъектности представлен такими современными философами как Ж.Делез, Ж.Лакан, Ю.Кристева, обосновывающими тезис о мнимости или децентрированности субъекта. Для наших целей особый интерес представляют работы, посвященные социальной идентичности и проблемам самоидентификации субъекта в современном глобализирующемся мире (Ч. Тейлор, Б. Уильямс, А. Макинтайр, М. Сандел, С. Бенхабиб, М. Нуссбаум). К этой же группе можно отнести работы, посвященные методологии анализа субъектности. Это не только классики (Э. Дюркгейм, М. Вебер, К. Маркс), но и такие современные философы как, например, М. Гилберт с её концепцией множественной субъектности. Кроме того, в этической теории продолжается активное обсуждение субъектов, на которые могут и должны быть распространены наши обязательства. Здесь можно вспомнить П. Сингера с его концепцией прав животных, многочисленные и активные дискуссии по поводу обязательств перед будущими поколениями, работы в области экологической этики, в которых субъектом-бенефициарием обязательств полагается природа в целом.

Содержательные аспекты взаимных обязательств в социуме исследуются в первую очередь в литературе, посвященной проблемам справедливости. В современной отечественной литературе это работы А.А. Гусейнова, Т.А. Алексеевой, Б.Н. Кашникова, Н.В. Печерской, Н. А.аВедениной, Р. К. Шамилевой и др. Среди зарубежных исследователей в первую очередь необходимо упомянуть Дж. Ролза, Р. Нозика, Ю. Хабермаса, Р. Рорти Б. Аккермана, М. Сандела, М. Уолцера, Р. Форста, О. Хеффе, Дж. Стербу.

Однако, несмотря на то, что отдельные аспекты заявленной проблематики получили освещение в философской литературе, тем не менее, специфика социальных обязательств, их рациональные и нормативные основания, природа субъекта, которому приписываются или который возлагает на себя те или иные социальные обязательства перед другими людьми, требуют специального и системного комплексного исследования.

Объект исследования - система социальных обязательств современного общества, понимаемая как объединяющий и регулятивный механизм социального кооперативного поведения.

Предмет исследования - рациональные и нормативные основания социальных обязательств, их содержательная специфика, условия формирования деонтологической субъектности.

Основная цель исследования - выявить источники нормативности обязательств, контексты возникновения социальных обязательств, их содержательную специфику, а также определить условия возможности и основные характеристики социальной деонтологической субъектности.

Достижение поставленной цели потребовало решения следующих исследовательских задач:

Выявить рациональные и нормативные источники социальных обязательств, способы и процедуры их обоснования.
Раскрыть специфику социальных обязательств посредством их сравнительного анализа с таким регулятивом поведения как социальные нормы.
Выявить основания обязательственных отношений в контексте рационального и нормативного поведения, парадоксы рациональности, связанные с сознательным уклонением от социального кооперативного поведения, и, в частности, с отказом принимать на себя социальные обязательства.
Описать содержательные особенности моральных и политических обязательств в их концептуальной связи с социальными обязательствами.
Реконструировать основные условия формирования и сущностные характеристики политического субъекта как носителя политических обязательств.
Обосновать специфику социальной деонтологической субъектности, т.е. основных характеристик социального субъекта, понимаемого как носитель социальных обязательств, условия возможности социальной деонтологической субъектности, механизмы ответственности.
Эксплицировать границы и контексты обязательств справедливости посредством реконструкции соответствующих контекстов обоснования и контекстов действия.
Обосновать качественную специфику социальных обязательств как нормативного отношения между гражданами современного демократического общества, выступающими в роли социальных деонтологических субъектов и разделяющими некоторую общую концепцию справедливости.

Теоретико-методологическая основа диссертационного исследования

Работа выполнена в аналитическом ключе, что предполагает философскую реконструкцию, выявление и анализ явных и скрытых предпосылок основных исследуемых положений, а также основных теоретических аргументов и контраргументов. В ходе решения поставленных задач был использован комплекс методов исследования:

Ц теоретический анализ и обобщение научных источников по проблематике исследования, такие общенаучные методы и процедуры как абстрагирование, моделирование, сравнение, мысленный эксперимент.

Ц метод системного анализа, учитывающий взаимосвязь и взаимозависимость различных элементов и сторон общественной жизни;

Ц метод структурно-функционального анализа, используемый при выявлении целей, задач и функций социального обязательства как общественного отношения и социальной деонтологии как теоретической схемы.

В качестве теоретико-методологической основы исследования можно также выделить следующие составляющие: (а) вся заявленная социально-философская проблематика рассматривается с точки зрения методологической приоритетности социальных обязательств как интегрирующего механизма социального взаимодействия; б) проблемы социальной деонтологии исследуются в контексте представлений о нормативности и рациональности человеческого поведения - как практической, так и эпистемической; в) исследовательский акцент сделан на выявлении специфики социальных обязательств, условий их возникновения и особенностей функционирования.

Научная новизна диссертационной работы состоит в том, что в ней впервые предпринимается попытка обосновать необходимость создания общей теории социальных обязательств или социальной деонтологии, а также закладываются основы такой комплексной социальной теории. Предлагается социально-философская характеристика способов обоснования обязательств, источников нормативности, содержательной специфики социальных обязательств, а также основные предпосылки и условия формирования социальной деонтологической субъектности.

Основные выводы и положения, выносимые на защиту:

Предложена трактовка понятия социальное обязательство. Социальное обязательство - это такое обязательство, которое принимается добровольно и осознанно, на основе нормативного рефлексивного рассуждения, и связано при этом с обретением или осознанием субъектом обязательства своего социального статуса. Содержательными ограничениями на рефлексивное рассуждение выступают те или иные представления о справедливости, принятые в обществе. Социальное обязательство представляет собой общественное отношение особого рода, специфика которого определяется, таким образом, тремя основными факторами: а) социальным статусом субъекта, в первую очередь его самоидентификацией как субъекта гражданского; б) нормативностью, источником которой являются рациональная рефлексия и гипотетический консенсус граждан современного демократического общества; в) принципами справедливости в их исторически конкретном воплощении.
Создана и обоснована авторская концепция социальных обязательств, в рамках которой основные социальные обязательства полагаются объективными и всеобщими, при этом их основанием служат универсальные сферы опыты или структурные особенности социальной ситуации.
Показано, что уклонение от принятия или исполнения социальных обязательств необходимо интерпретировать в контексте более общей проблемы, связанной с уклонением от кооперативного поведения в целом, а также в связи с решением парадоксов коллективной рациональности.
В результате философской реконструкции и критического анализа возможных источников нормативности социальных обязательств продемонстрировано, что социальные обязательства не могут быть сведены к властным или правовым источникам, а являются одновременно условием и результатом достижения условного гипотетического консенсуса с другими членами общества.
Предложена и обоснована интерпретация социальных обязательств как обязательств справедливости. Показано также, что такая трактовка является перспективным содержательным подходом к проблемам справедливости в отличие от преобладающих в современной либеральной философии процедурных подходов, сутью которых является достижение согласия по поводу исходной процедуры принятия коллективных решений в отношении социального порядка.
Описаны основные контексты обязательств справедливости - контекст действия и контекст обоснования. Обоснована необходимость и неизбежность расширения границ обязательств справедливости, что связано как с процессом глобализации, так и существенным расширением представлений о границах политического в современном демократическом обществе.
Выявлены и описаны основные принципы и процедуры публичного обоснования социальных обязательств. Сформулированы необходимые условия и процедуры применения общественно-договорной методологии применительно к социальным обязательствам.
Сформулированы основные характеристики деонтологической субъектности, ее качественная специфика по сравнению с моральной и политической субъектностью. Вскрыты и обоснованы слабости теоретической интерпретации деонтологического субъекта в либеральной традиции, когда субъект понимается лишь как рефлексирующий агент, абстрагированный от внешнего социального и культурного контекста. Вместо этого предлагается и обосновывается такая концепция деонтологической субъектности, в рамках которой рефлексия субъекта содержательно обусловлена некоторыми общими представлениями о справедливости, а конституирование деонтологического субъекта происходит посредством самоидентификации субъекта в качестве субъекта гражданского.

Теоретическая и практическая значимость исследования

Теоретическая значимость заключается в комплексном философском анализе социальных обязательств. Результаты исследования должны привести к расширению и уточнению теоретических представлений об обязательственных отношениях в обществе. Теоретическую значимость представляет авторская трактовка социальных обязательств как обязательств справедливости, а также их нормативных оснований. Результаты исследования могут быть использованы в создании теоретических моделей развития социума, моделирования различных вариантов общественно-договорных отношений в современном демократическом обществе. Предложенные теоретические подходы и элементы могут также стать методологической базой для дальнейших исследований социальной деонтологической субъектности.

Результаты исследования могут быть использованы для понимания и объяснения сути важных общественных явлений - в частности, причин уклонения от кооперативного поведения или условий и способов формирования политической и деонтологической субъектности. В педагогическом процессе выводы диссертации могут быть использованы в преподавании курсов политической и социальной философии, этики, философии права.

Апробация исследования

Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в двух монографиях и 23 статьях в журналах, входящих в перечень изданий, рекомендованных ВАК, а также 24 публикациях в других изданиях.

Исследования, нашедшие отражение в диссертации, были поддержаны 3 грантами РГНФ: 1) проект 05-03-3027a Границы и субъекты дистрибутивной справедливости (руководитель); 2) проект 08-03-00569а л Политическая субъектность: философско-нормативный анализ (руководитель); 3) проект 07-03-00605а Политические обязательства: обоснование и легитимация (исполнитель).

Основные выводы и теоретические положения настоящей диссертации были изложены на международных, всероссийских и региональных семинарах, конференциях и конгрессах: Всемирном философском конгрессе (Сеул, 2008 г.), Российских философских конгрессах (Ростов-на-Дону, 2002 г.; Москва, 2005 г.; Новосибирск, 2009 г.), Первых Кузбасских философских чтениях (Кемерово, 2000 г.), 4-й сессии постоянно действующего всероссийского семинара Методология науки (Томск, 2000 г.), амеждународной конференции Alliance of Universities for Democracy (София, 2002 г.), международном конгрессе XXI век: на пути к единому человечеству? (Москва, 2003 г.), научно-теоретической конференции Рациональность и вымысел (Санкт-Петербург, 2003 г.), международной конференции Человек - мир - культура. Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих исследований. К 170-летию философского факультета Киевского национального университета имени Т. Шевченко (Киев, 2004 г.), Летней философской школе Наука и философия в Сибири: традиции, новации, перспективы (Новосибирск, 2005 г.), IV международной научно-практической конференции Общечеловеческое и национальное в философии (Бишкек, 2006 г.), международной конференция Днi науки фiлософського факультету, Киевский национальный университет им. Т. Шевченко (Киев, 2008 г.), международной научно-практической конференции Интеллигенция, ее роль в поиске гражданского согласия в условиях общества переходного периода (Симферополь, 2008 г.), международной конференции Мировоззренческие и философско-методологические основания инновационного развития современного общества (Минск, 2008 г.), международной научно-практической конференции Философия детям. Диалог культур и культура диалога (Москва, 2008 г.), Всероссийском научном семинаре Дефиниции культуры (Томск, 2009 г.), международной научной конференции Облики современной морали. В связи с творчеством академика РАН А.А. Гусейнова (Москва, 2009), VIII международном философском конгрессе ISUD (Пекин, 2010), Всероссийской научно-практической конференции XVIII Адлерские чтения (Сочи, Адлер, 2010 г.), международном круглом столе Антропологiя права: фiлософський та юридичний вимiри: стан, проблеми, перспективи (Львов, 2010 г.), Сибирском философском семинаре Интеллектуальные ценности в современной России: философия - наука - инновации (Новосибирск, 2011 г.), научной конференции Теоретическая и прикладная этика: традиции и перспективы в рамках Дней Петербургской философии (Санкт-Петербург, 2011 г.).

Структура диссертационной работы. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении диссертации содержится обоснование актуальности темы исследования, охарактеризованы состояние и степень ее разработанности, сформулирована цель, определены задачи, объект, предмет исследования, научная новизна работы, изложены основные результаты и положения, выносимые на защиту, теоретическая и практическая значимость диссертационной работы, а также формы ее апробации.

Глава 1 Нормативные основания социальной деонтологии посвящена анализу природы социальной нормативности и специфики обязательственных отношений в обществе. В ней осуществляется реконструкция механизмов и способов рационального обоснования кооперативного поведения индивидов в обществе, проводится анализ основных источников нормативности обязательств членов социума. В работе такие обязательства граждан друг перед другом определяются как социальные обязательства, а система этих обязательств, вместе с представлениями об их субъектах, содержании и способах обоснования, как социальная деонтология.

В первом параграфе Нормативность и конструктивизм социальной деонтологии дается общее представление о содержании общефилософской проблемы нормативности применительно к анализу обязательств и формулируются основные исходные посылки исследования. В отечественной литературе понятие социальная деонтология обычно обозначает разновидность профессиональной этики, морально-этический кодекс для представителей таких профессий как врачи, педагоги, социальные работники. В работах же зарубежных философов это понятие практически не встречается. В тех редких случаях, когда оно используется, оно применяется не к анализу собственно социальных обязательств, а относится, как правило, к некоторой общей системе представлений об общественном устройстве.

Основная исходная предпосылка данной работы состоит в том, что отношение обязательства является фундаментальным общественным отношением, представлено на всех уровнях социальной системы и социального взаимодействия, связывает индивидов как непосредственно, так и через социальные институты. Это отношение фундаментально еще и в том смысле, что система взаимных социальных обязательств людей фактически представляет собой условия, возможности и ограничения социальной кооперации в каждом конкретном обществе.

В параграфе отмечается общий характер философской проблемы нормативности, которая чаще всего понимается как разрыв между тем, что есть и тем, что должно быть (в характеристике, идущей от Д. Юма). Надежды на преодоление этого разрыва могут быть связаны либо с логико-лингвистическими средствами (в работе рассматриваются соответствующие предложения А. Прайора и Дж. Сёрля), либо с попытками найти основания нормативности в самой социальной реальности, в диалектике фактов и общих принципов, опыта и предписывающей теории, наличных целей и необходимых средств. В работе анализируется еще более фундаментальная трактовка проблемы нормативности как механизма, запускающего процессы рациональной рефлексии (К. Корсгаард). По мнению этого автора, любое философское исследование можно трактовать как поиск принципов, на основе которых сформулирована та или иная конкретная норма. Ответ на вечный вопрос что такое философия? может быть дан, только если мы попытаемся понять усилия философов как попытку объяснить, почему то или иное нормативное утверждение является нормативным. Если мы хотим знать - действительно ли обязательна эта норма и почему она обязательна, т.е. хотим понять, как нам реагировать на ту или иную нормативную проблему, нам нужен какой-то общий принцип для действия. И попытка открыть, сформулировать или создать такой (предельно) общий принцип - это и есть философская работа3.

Именно такой мировоззренческий подход является наиболее перспективным для исследования природы и источников социальных обязательств и социальной реальности в целом. В данном параграфе также обосновывается тезис о том, что специфика нормативности деонтологического отношения, выраженного в социальном обязательстве, состоит в особом понимании нормативности. Это специфическое понимание раскрывается посредством сравнительно-сопоставительного анализа социальных обязательств и социальных норм. Их важнейшее отличие состоит в источнике нормативности, что и задает различные векторы нормативного отношения к действительности. В то время как социальные нормы представляют собой закрепление разнообразного социального опыта, рассматриваемые в работе нормативные деонтологические отношения и соответствующие обязательства - это некоторая конструкция должных социальных отношений между людьми, объединенными определенными социальными связями, и при этом находящимися в общем социальном контексте. Если социальная норма представляет собой типизацию воспроизводимых и ожидаемых социальных взаимодействий и отношений, имея своим источником прошлый социальный опыт, то отношение обязательства понимается как такое нормативное отношение, которое по источнику представляет собой осознанное и ответственное решение субъекта обязательства (индивидуального или коллективного), а по содержанию - должное, которое подлежит осуществлению в практическом действии.

В связи с этим отдельное внимание уделяется проблеме рационального обоснования и рационального конструирования подобных социальных деонтологических отношений и, в частности, анализу различий между найденным и сделанным (по выражению Р. Рорти)4, применительно к проблематике социальных обязательств. Найденными при этом полагаются социальные нормы, базирующиеся в фактичности, а сделанными или сконструированными - социальные обязательства, которые могут представлять собой требование ревизии того социального опыта, который выражен в социальных нормах. В параграфе также содержится критический анализ двух конструктивистских концепций - конструктивной аксиологии Н.С. Розова и социального конструктивизма Дж. Сёрля. В своей системе конструктивной аксиологии5, Н.С. Розов рассматривает конструирование ценностей как часть глобального и фундаментального процесса, суть которого - прогрессирующая рационализация всех сторон общественной жизни. Представляется, что предложенные Н.С. Розовым принципы конструктивной аксиологии вполне применимы и для построения социальной деонтологии, что не удивительно, так как и ценности, и обязательства представляют собой способы нормативного регулирования социального поведения. Особый интерес здесь представляет требование генерализации, которое Н.С. Розов полагает необходимым дополнением к системе принципов конструктивной аксиологии. Особенности применения этого постулата к социальным обязательствам обсуждаются как в данном параграфе, так и в следущем, в контексте анализа обязательств prima facie У.Д. Росса.

В социальном конструктивизме Дж. Сёрля ключевую роль играет различение между двумя типами правил - регулятивными и конститутивными, которое впервые было использовано в авторской версии концепции речевых актов6. Кроме того, Дж. Сёрль различает линституциональные и грубые (brute) факты. Первые зависят от человеческого согласия по поводу этих фактов и требуют соответствующих (человеческих) институтов (например, институт денег), вторые - не зависят ни от согласия, ни от институтов (например, наличие снега на вершине горы Эверест). Основный вопрос Дж. Сёрля: как возможна объективная реальность, которая, в то же время, зависит от нашего согласия с этой реальностью?. Ответ на этот вопрос Дж. Сёрль предлагает искать с помощью понятия коллективная интенциональность, которая и делает возможным эти институциональные факты. Эта коллективная интенциональность включает как коллективное согласие, так и коллективное принятие институциональных фактов. Коллективная интенциональность является, таким образом, условием принятия норм, стандартов и обязательств внутри соответствующих практик или институтов.

Представляется, что социальные обязательства также обладают ключевыми характеристиками, приписываемыми Дж. Сёрлем институциональным фактам. Система социальных обязательств - это именно система не регулятивных, а конститутивных правил, которые задают сами условия и нормы социальной кооперации. Они одновременно объективны, в смысле независимости от конкретного исследователя, и, в то же время представляют собой социальную практику, приобретающую смысл только в контексте коллективной интенциональности. Акцент на субъективности социальных обязательств предполагает, таким образом, что важнейшим методологическим требованием является рациональный характер обоснования социальных обязательств, они должны быть так или иначе согласованы с человеческим разумом и уже не могут быть основаны на человеческом или божественном авторитете. В этом параграфе обсуждается методологический тезис о том, что контекст обоснования должен включать философскую реконструкцию и анализ явных и неявных постулатов нормативности и рациональности, поскольку обязательство является разновидностью нормативного и рационального поведения. Специфика обоснования социального обязательства заключается в том, что, с одной стороны, оно представляет собой пример рационального поведения и, соответственно, должно оцениваться по канонам инструментальной практической рациональности. С другой стороны, обязательство может быть рассмотрено как разновидность нормы и, соответственно, акцент должен быть сделан на источниках нормативности, о чем и идет речь в следующем параграфе.

Второй параграф лИсточники нормативности социальных обязательств: эмпирические, диалектические и метафизические посвящен философской реконструкции и критическому анализу источников нормативности обязательства как общественного отношения. Отмечается сужение теоретических возможностей по поиску источников нормативности. Такие ответы как божественный авторитет, да и вообще любые ответы, содержащие ссылку на волю харизматичного законодателя, уже вряд ли могут быть восприняты в современном светском и демократическом обществе. В параграфе сформулированы три возможных подхода к решению проблемы нормативности социальных обязательств, условно именуемые 1) логико-лингвистический; 2) диалектический; 3) метафизический. Обосновывается тезис о том, что идея нормативности и социальные обязательства связаны двояким образом. Во-первых, сами обязательства являются источником нормы поведения. Например, явное обещание налагает на человека некоторое обязательство, переводит его поведение в план нормативности. Здесь можно вспомнить один из наиболее известных способов перехода от утверждений со связкой лесть к утверждениям со связкой должен, который был предложён Дж. Серлем как реконструкция трехходовой процедуры - высказывание обещания, самообязывание, переход в модус долженствования. Причем переход от обещания в модус долженствования происходит автоматически, в силу семантики понятия лобещание. Связывая себя обещанием, компетентный носитель языка автоматически переносит соответствующее действие (предмет обещания) в модус долженствования, аналогично тому, как произнесение высказывания X - треугольник имеет логические следствия, а именно - принятие утверждения о наличии у данной геометрической фигуры трех сторон7. Такой формальный подход при всей его элегантности вряд ли можно считать полностью удовлетворительным ответом на вопрос об источниках социальной нормативности, если только не рассматривать понятие лобещание очень расширительно - как акт гипотетического взаимного самообязывания в некоторой гипотетической ситуации общественного договора.

Диалектичность отношений между правами и обязательствами отмечают и анализируют самые разные исследователи, особенно в рамках теории права. В первую очередь здесь необходимо вспомнить ставшую уже классической классификацию прав и обязанностей, предложенной У.Н.аХохфелдомав работе Основные правовые понятия8, а также анализ этой концепции Г. Хартом9 и Л. Фуллером10. У.Н. Хоxфелд выделил четыре базовых типа права, каждый из которых имеет уникальный коррелят. Для наших целей важно то, что право можно понимать как правовое требование (claim), коррелятом которого будет правовая обязанность другой стороны, а можно - как (правовую) свободу осуществлять некоторое действие. Возьмем, например, такое право как свобода совести. В рамках концепции У.Н. Хофелда это право создает зону свободного выбора, представляет собой полномочие, не налагая при этом явных обязательств на других людей. В параграфе отмечается, что фактически речь идет не просто о достаточно тонком аналитическом различении видов прав и обязанностей, а именно о радикальной смене фокуса. Традиционно в теории права считалось, (а в обыденном сознании продолжает считаться и поныне), что право обеспечивает прямую защиту действия, о котором идет речь. Но в рамках концепции У.Н. Хохфелда требуется уточнение о том, что такое право-притязание обретает силу только в том случае, если какой-либо другой субъект не препятствует реализации этого права. В контексте обсуждения источников нормативности обязательств это означает, что не все обязательства непосредственно порождаются коррелятивными правами, в некоторых случаях обязательство возникает только в результате добровольного и осознанного решения субъекта обязательства, даже при наличии соответствующего формального права у другой стороны,

Что касается метафизических источников нормативности, то и здесь в работе принимается тезис о первичности социальных обязательств, которая объясняется самим фактом связи людей друг с другом, фундаментальными универсальными структурами социального взаимодействия. В параграфе предлагается расширительная трактовка теории обязательств prima facie У.Д. Росса. Дело в том, что зачастую буквальное понимание обязательств prima facie как обязательств на первый взгляд ведет к неверной трактовке таких обязательств как обязательств случайных или поверхностных. Обязательства prima facie нередко понимаются как обязательства, которые менее приоритетны по сравнению с обязательствами, которые могут быть сформулированы или возложены на второй или на третий взгляд, т.е., после более тщательного анализа ситуации и учета дополнительных факторов. В параграфе показано, что такая трактовка неверна. Реконструкция концепции обязательств prima facie У.Д. Росса требует в первую очередь понимания оснований предлагаемых им обязательств. Главное в его концепции - не идея самоочевидности, и не сам перечень обязательств, а те структурные элементы ситуации и особенности взаимоотношений между людьми, которые составляют нормативную деонтологическую основу социального взаимодействия. Перенос акцента с идеи самоочевидности на понимание обязательства как отношения между людьми, не сводимому к какому-то одному моральному принципу - утилитаристскому или кантианскому Ц позволяет продолжить поиски нормативности уже на ином основании.

Третий параграф Рациональная легитимация социальных обязательств посвящен проблемам обоснования социальных обязательств. Как было показано в первом параграфе, одна из основных отличительных характеристик социального обязательства состоит в том, что оно принимается индивидом добровольно и осознанно. В этом его отличие от социальных норм, которые мы наследуем как часть прошлого социального опыта. Отсюда особое внимание и требования к процедурам рационального обоснования социальных обязательств - как на уровне индивидуальной рефлексии, так и в публичном обсуждении. Однако при всей важности субъективной оценки действий на рациональность такая оценка не является достаточным условием правильного или должного действия, так как характеристика действия как нормативно должного предполагает не только когерентность представлений субъекта о реальности, но и соответствие этого субъективного восприятия реальности фактическому положению дел.

Третий параграф целиком посвящен различным способам рациональной легитимации социальных обязательств, методологическим проблемам, связанным с необходимостью публичного обоснования социальных норм и обязательств в современном демократическом обществе, специфике понимания рациональности в деонтологическом контексте. В параграфе отмечается роль и функция социальных обязательств как механизма, обеспечивающего рациональное кооперативное поведение в обществе. Разработка этой методологии ведется, прежде всего, в традиции общественного договора. Именно эта традиция, как часто отмечается, позволила, начиная с 1970-х гг., реабилитировать саму политическую философию Ц благодаря переносу акцента с анализа некоторого политического идеала на поиски согласия между рациональными индивидами по поводу оптимального или рационального общественного устройства.

Традиционно считалось, что интересы отдельных индивидов и групп, состоящих из таких индивидов идентичны. Однако Э. Даунс и М. Олсон, опираясь на принятое в экономике понятие личного интереса, показали неверность представления о том, что группы людей с общими интересами всегда будут стремиться к совместной реализации этих интересов11. Оказывается, что, несмотря на выгоды, которые может принести стратегия сотрудничества, такая стратегия может показаться непривлекательной или даже оказаться неосуществимой. Для философского исследования наибольший интерес представляют аргументы против сотрудничества, отказ принимать на себя социальные обязательства и нести за них ответственность, а также апелляция к нерациональности совместной деятельности. Речь идет о так называемом парадоксе коллективной рациональности, когда интересы отдельных людей и интересы групп, состоящих из этих же самых людей, могут не совпадать.

В параграфе формулируется и обосновывается тезис о том, что преодоление парадокса коллективной рациональности невозможно без смены модели рациональности. В качестве возможных альтернативных концепций в работе рассматриваются концепция минимальной рациональности, предложенная К. Черняком и концепция ограниченной (bounded) рациональности, введенная в философский оборот Г. Саймоном, а также проводится их сравнительный анализ.

В параграфе также рассматриваются различные походы к обоснованию социальных обязательств и утверждается, что одной из эффективных теоретических процедур может здесь стать предложенная Дж. Ролзом в Теории справедливости процедура рефлективного равновесия.

Глава 2 Деонтологическая субъектность посвящена методологии исследования и конструирования социальной субъектности. Главный интерес в таком исследовании социальный субъект представляет как потенциальный носитель социальных обязательств. Рабочей гипотезой проводимого анализа является предположение о тесной связи типа обязательств с типом субъектности. Обычно философский анализ обязательств предполагает рассмотрение их разновидностей - т.е. раздельный анализ моральных, правовых или политических обязательств, Однако при таком анализе моральные, правовые и политические обязательства в том виде, в каком они обычно трактуются в современной философской литературе, ни семантически, ни функционально не покрывают всей социальной сферы, в которой возникают или должны возникать отношения обязывания. Это объясняется тем, что кроме политического, морального и правового субъекта есть и другие виды субъектности, порождающие соответствующие обязательства. В частности, социальный деонтологический субъект, отличительные характеристики и содержательная сущность которого выявляются в сравнительном анализе с субъектом политическим.

В первом параграфе Методология социальной субъектности рассматриваются общие подходы к исследованию социальной субъектности в современной политической и социальной философии, при этом особое внимание уделяется критическому обсуждению популярного в социальной теории принципу методологического индивидуализма, его возможностей и ограничений. Сам термин был введен в научный оборот учеником М. Вебера Дж. Шумпетером, а затем активно использовался самим М. Вебером, а также Ф. Хайеком, Л. Мизесом, К. Поппером и многими другими. В параграфе формулируется и обосновывается тезис о существовании двух основных версий методологического индивидуализма. В первой версии методологический индивидуализм понимается как объяснительная схема, в рамках которой любые общественные явления могут быть объяснены как результат мотивации или действий отдельных индивидов. Более жесткое и последовательное распространение принципов методологического индивидуализма на сферу политики вынуждает вообще исключить из рассмотрения любые коллективы людей, в том числе и такие, как классы или политические партии. Второе понимание методологического индивидуализма - приоритет личных прав и интересов над интересами группы, коллектива или государства. Таким образом понимаемый методологический индивидуализм запрещает жертвовать индивидуальными правами или интересами в пользу прав или интересов коллективных. Эту версию методологического индвидуализма можно условно назвать политической. Если понимать методологический индивидуализм как объяснительную социологическую схему, то его теоретической оппозицией будет холизм. Если же использовать методологический индивидуализм как тезис о приоритете индивидуальных прав, интересов (и шире - субъектов) над групповыми, то противоположностью такого индивидуализма будет уже коллективизм12.

В параграфе также приводятся примеры использования второго, политического понимания методологического индивидуализма, когда он понимается не как схема для объяснения социальных явлений, а как принцип разрешения конфликтов прав и обязательств. Примечательно, что этот прием может использоваться даже для аргументации в пользу групповых прав, в частности прав национальных меньшинств в условиях либерализма. Именно так его использует известный канадский политический философ У. Кимлика, который полагает, что одним из важнейших аргументов в пользу групповых прав может быть увеличение степени свободы каждого (индивидуального) субъекта, входящего в группу13. Таким образом, в данном случае мы имеем дело одновременно как с коллективной, так и с индивидуальной политической субъектностью, при этом права и свободы индивидов (имея приоритет над групповыми правами и свободами), вполне органично сосуществуют с правами и обязательствами группы.

В этом же параграфе рассматривается проблема идентичности и самоидентификации социальных субъектов. Прежде всего, диссертант различает два вида дискурса идентичности - метафизический и социально-политический. Первая разновидность дискурса идентичности - это обсуждение идеи тождества, условий и критериев самотождественности применительно к объектам самой разной природы - кораблям, бриллиантам, именам, высказываниям, событиям, и, конечно, людям. В истории философии имеется немало примеров обсуждения самых фундаментальных метафизических проблем, связанных с тождеством и самотождественностью. Стандартным и самым ярким примером дискурса первого типа обычно считается корабль Тесея. Но особую важность дискурс идентичности приобрел в политической философии последнего времени. О важности этого понятия свидетельствует тот факт, что это понятие стало центральным в философских дискуссиях о мультикультурализме, стержнем так называемой парадигмы признания в политической теории. В этом контексте идентичность предполагает уже не только самотождественность, а некоторый самоидентификационный выбор, значимый для социального положения человека.

Проблемы и способы обсуждения в этих двух дискурсах настолько разнятся, что возникает вопрос: а объединяет ли их вообще что-либо, кроме семантической неоднозначности термина лидентичность? Как можно преодолеть этот разрыв между двумя подходами, двумя дискурсами идентичности? В параграфе критически анализируется подход Д. Парфита, который вообще предложил считать избыточным само понятие идентичности. По мнению Д. Парфита, как многочисленные парадоксы, связанные с идеей личного тождества, так и мысленные эксперименты показывают, что на самом деле, значимым для нас является не сохранение собственной идентичности, а того, что является для нас важным - наших проектов, ценностей и целей14.

В этой связи в тексте диссертации предлагается аргументация в пользу более перспективного и гораздо менее радикального подхода, связанного с концепцией повествовательной или нарративной идентичности15. Человек полагается конструктором, создателем, автором своей идентичности путем сознательного выстраивания событий своей жизни в некоторый нарратив, либо, постфактум, путем интерпретации уже происшедшего в связное повествование. Такая динамическая, в некотором смысле произвольная, идентичность оставляет большой простор для человеческой субъективности, но в рамках некоторого ограничивающего культурно-исторического контекста. В этом отличие данного подхода от чистых экзистенциалистских требований к формированию личной идентичности.

Второй параграф Политическая субъектность посвящен детальному описанию политической субъектности. Особое внимание к политическому субъекту вызвано тем, что в последнее время имеет место очевидная реконцептуализация политического. Расширение сферы политического приводит и к расширению класса политических субъектов. С теоретической точки зрения важно определить границы как политического, так и политической субъектности, и выяснить, в каком отношении находится постулируемый нами деонтологический субъект к субъекту политическому. Особое внимание уделено двум аспектам - зависимости трактовки политической субъектности от того или иного понимания политического и связи политической субъектности и политических обязательств.

То или иное понимание политической субъектности напрямую зависит от понимания самой политики, от того, как формулируются ее предмет, цели и проблемное поле исследования. В параграфе обсуждаются два наиболее популярных кандидата на роль современного лосновного вопроса политической философии. В рамках одного из наиболее распространенных подходов (особенно популярных среди современных европейских философов) основным вопросом политической философии считается вопрос о власти, причем часто понимаемой весьма широко - как некоторой социальной или политической каузальности. Если основной темой политической философии считать власть (ограничившись при этом только властью, обеспеченной правовой поддержкой, и оставляя в стороне явные или неявные формы власти, которыми обладают другие формы социальной реализации), основными субъектами политической философии будут считаться субъекты власти. Это индивиды, социальные институты, а также государство в целом, причем субъектность последнего связывается с возможностью осуществления суверенитета как первого и основного акта реализации власти.

Другой кандидат на роль основного вопроса политической философии Ч вопрос о справедливости. Такой подход представляется наиболее адекватным, но здесь нужно иметь в виду, что его принятие влечет существенное расширение представлений о том, что такое политическое. При этом в параграфе отмечается и тот факт, что даже традиционное понимание политики как борьбы за власть также ведет к необходимости пересмотра традиционного понимания политического. Обоснование этого тезиса состоит в указании на то, что и в частной сфере существуют ценностные конфликты по поводу прав и обязанностей, вся она пронизана властными отношениями самого разного уровня. Другими словами, частная сфера обременена теми же конфликтами и отношениями, что и сфера публичная. Осознание этого ведет к необходимости пересмотра всей конфигурации политического, то есть всего категориального аппарата, начиная с самых базовых понятий, таких как политический субъект, политические свойства, политические отношения.

Далее рассматриваются теоретические попытки предложить описание субъектности, которое бы позволило зафиксировать важнейшие отличительные характеристики политических субъектов в современной политической и культурной ситуации. Здесь отмечается, что основная трудность связана здесь с отсутствием единства относительно характеристик субъектности как таковой. В самом общем виде, субъектом политической философии обычно считаются люди (индивиды, агенты, личности, наделенные сознанием, рациональностью), живущие в обществе, действия которых в той или иной степени ограничены социальными институтами или практиками. Иногда такие характеристики как сознание и рациональность дополняются и таким важным условием субъектности как способность к действию. П. Рикер, например, считает, что в качестве своего лантропологического введения политическая философия нуждается в размышлении над проблемой человека могущего (lТ homme capable). При этом, замечает П. Рикер, если бы удалось доказать, что человек определяется главным образом своими способностями, которые достигают полной реализации только в условиях политического существования, то это явилось бы доказательством и связи политики с этикой благой жизни16. Однако при всей бесспорности и необходимости учета такой характеристики политического субъекта, потенциала воления все же недостаточно для того, чтобы однозначным образом определить субъектов политического действия. Сам факт наличия или отсутствия воли и способности к действию не позволяет, например, отличить человека политического от человека морального. Попытка же введения таких уточнений как, например, наличие воли к политическому действию или действию в сфере политики, является некорректной отсылкой к тому, что само нуждается в определении, то есть сфере политического.

Далее в параграфе формулируются наиболее существенные различия между субъектом моральным и субъектом политическим. Одно из таких различий состоит в том, что для политического субъекта способность к коллективному действию является необходимым условием его конституирования, в отличие от субъекта морального. Именно способность индивида к совместным действиям с другими людьми, действиям, которые могут привести к изменению ситуации в обществе, делают его политическим субъектом. Помимо способности к коллективному действию также важна принципиальная возможность перехода субъекта на позиции коллективной рациональности. Коллективное действие в соответствии с постулатами коллективной рациональности может (хотя и не всегда) приводить к появлению коллективных субъектов, которые, кроме того, могут создаваться и другим способом. Таким образом, в число политических субъектов обычно включаются не только индивиды, непосредственно организованные для осуществления коллективных действий, но и, например, социальные институты. Методологическая проблема заключается здесь в том, где и как провести границы между коллективным политическим субъектом и неполитической совокупностью индивидов. Поиски политической субъектности ведутся в двух направлениях: как поиски свойств субъекта (сознание, рациональность, способность к коллективному действию), и как поиски отношений, задающих саму область политического.

Трактовка политического субъекта как субъекта обязательства требует рассмотрения еще одной важной методологической проблемы. Говоря о политических субъектах, естественно предположить, что и здесь существует корреляция между типом субъектности и типом обязывания, другими словами, политический субъект - это субъект, обремененный политическими обязательствами. Однако в данном случае ситуация не столь очевидна. Дело в том, что политическое обязательство стандартно понимается как моральное обязательство соблюдать законы государства, независимо от их содержания. Таким образом, политические обязательства являются как бы мостиком между сферами моральности и легальности. Но поскольку это все же обязательство моральное, то оно связывает любого морального субъекта, на которого распространяются законы страны, в которой он живет. В чем же тогда специфика политической субъектности с точки зрения его долженствования по отношению к другим политическим субъектам и обществу в целом? В параграфе предложены аргументы против трактовки политических обязательства исключительно как разновидности обязательств моральных, прежде всего в силу того очевидного факта, что класс политических субъектов не совпадает с классом субъектов моральных. Вхождение морали в политику может быть осуществлено через конкретизацию понятия политически должного, т.е. политического обязательства. Такая конкретизация одновременно поможет выявить и механизмы конституирования политической субъектности. Понимание политической субъектности как осознанного само-идентификационного выбора требует расширительной трактовки и политических обязательств, к которым следует относить уже не только стандартные моральные обязательства соблюдать законы своей страны, но и действия по реализации своей политической субъектности.

Кроме того, осознание носителем обязательств этих условий и процедур - требование далеко не тривиальное. Настоящим политическим субъектом, способным стать равным партнером государству, является только тот, кто, говоря словами Г. Торо, способен проследить последствия своего повиновения. Выше уже шла о речь о двух важнейших условиях политической субъектности, а именно - способности к коллективному действию и необходимости перехода на позиции коллективной рациональности. Воспользовавшись правовой аналогией, такой переход от формального членства в политическом сообществе к политической субъектности можно сравнить с переходом от правоспобности к дееспособности.

В этом случае политическое обязательство возникает при двух условиях - если гражданин становится подлинным политическим субъектом, и если государство (основной политический институт) отвечает определенным условиям. Таким образом, ход обсуждения подводит к мысли о том, что само понятие политического обязательства нуждается в расширительном толковании. Можно, пожалуй, согласиться с тем, что политическое обязательство не обязательно предполагает действия сверх формального долга. Но подлинное политическое обязательство может быть приобретено только подлинно политическим субъектом, который понимает разницу между личной выгодой и общественным благом и ясно осознает условия, на которых он взаимодействует с политическими институтами и, прежде всего, государством. Такие субъекты будут равными в своих политических обязательствах, причем это равенство определяется и обеспечивается самим статусом политического субъекта. Кроме того, в этом случае политические обязательства становятся взаимными. Равнообязанными становятся не только граждане государства, но и обе стороны - и индивидуальные политические субъекты, и государство.

В третьем параграфе Субъекты социальных обязательств дан анализ общей деонтологической субъектности. Здесь показано, что этот субъект наиболее близок по своим характеристикам к субъектам политическим, при соответствующем (расширительном) понимании того, что такое политическое.

Одним из наиболее перспективных направлений поиска деонтологической субъектности является философская разработка темы гражданства, которая приобретает в последнее время все большую популярность. Одна из причин в том, что тема гражданства позволяет учесть и проблему распределения членства, выражаясь словами М. Уолцера17, сделав акцент на правах и обязанностях человека как гражданина, учитывая, в то же время, его включенность и участие в делах сообщества. Проблематика деонтологической субъектности была одной из центральных тем дискуссий между либералами и т.н. коммунитаристами. Автор работы солидаризуется с критикой либерального субъекта, понимаемого, по выражению М. Сандела, как л самопорождающий источник обоснованных требований. Приводятся аргументы, показывающие, что такое понимание деонтологической субъектности ошибочно - как в рамках собственных теоретических построений либерализма, так и в более общем смысле - как объяснение нашего морального опыта. Одной из перспективных альтернатив такому деонтологическому субъекту в работе предлагается считать субъектность гражданскую.

Если говорить о внутрифилософских, теоретических причинах поворота к гражданину, то можно отметить, что обращение к идее гражданина, к гражданским добродетелям позволило в какой-то мере снять остроту спора между либералами и коммунитаристами по поводу того социального атома, который лежит в основе их теоретических построений. Кроме того, акцент на гражданских добродетелях позволил исправить некоторый перекос, возникший в связи с тем, что политический субъект современного либерального общества все чаще стал восприниматься преимущественно как носитель индивидуальных прав, имеющий очень ограниченное число обязанностей перед другими членами общества. В результате предлагаемого в диссертации теоретического компромисса у абстрактного идеализированного индивида сохраняются такие традиционные либеральные атрибуты, как свобода и автономия, дополненные представлениями о ценностях сообщества и необходимости совместной деятельности. Самое главное же заключается в том, что именно в понятии гражданин акцент переносится с борьбы за власть и прочих атрибутов политики на понимание субъекта, в первую очередь, как носителя прав и обязательств.

Здесь можно воспользоваться известными рассуждениями Ю. Хабермаса о том, что сам статус гражданина определяется мерой субъективных прав, которыми он обладает по отношению к государству и другим гражданам. Субъективные права суть права негативные; они предоставляют пространство выбора, в рамках которого субъекты права избавлены от внешнего принуждения18. При этом необходимо подчеркнуть, что права человека в либеральной традиции всегда рассматривались как негативные. Это, прежде всего, права, защищающие индивида от агрессии и вмешательства. Эти права коррелируют с негативными обязательствами, т.е. обязательствами не совершать соответствующих действий, наносящих ущерб другому лицу. Ю. Хабермас напоминает и о республиканской альтернативе, в основе которой лежат права позитивные, которые Егарантируют не свободу от внешнего принуждения, но участие в общественной практике, через осуществление которой граждане только и могут стать теми, кем они стремятся быть - политически ответственными субъектами сообщества свободных и равных19. Одно из традиционных объяснений приоритетности негативных обязательств в либеральных концепциях обычно заключается в том, что они гораздо лучше согласуются с традиционным идеалом личной свободы

Глава 3 лСоциальные обязательства посвящена выявлению специфики социального обязательства. С этой целью проводится анализ основных черт моральных и политических обязательств, с точки зрения их содержания, границ и контекстов действия. В результате проведенного анализа делается вывод о том, что в содержательном плане наиболее уместно трактовать такие обязательства как обязательства справедливости.

В первом параграфе третьей главы Моральные и политические обязательства как формы социальной нормативности анализируются два аспекта моральной деонтологии: 1) стандартное (после И. Канта) деление моральных обязанностей на обязанности справедливости и обязанности благотворительности и 2) проблема моральной перегрузки, то есть, теоретические и практические трудности, связанные с определением границ наших моральных обязательств перед другими моральными субъектами. Отмечается, что различие между обязанностями справедливости и благотворительности заключается не только в их подчинении внешнему или внутреннему законодательству. Во-первых, в рамках этого противопоставления, обязанности справедливости принято считать исключительно негативными, т.е. обязательствами воздерживаться от определенных действий, хотя имеются и исключения - например, обязательства, порожденные обещаниями или договорными отношениями иного рода. Обязательства же благотворительности являются позитивными, т.е. обязательствами оказывать помощь. Второе различие заключается в том, что нарушение обязанностей справедливости наказуемо, существуют разнообразные механизмы (в том числе и правовые) принуждения к выполнению этих обязательств, а также механизмы наказания их неисполнения. Нарушение же обязанностей благотворительности может подвергаться лишь моральному осуждению. Третье различие между обязанностями справедливости и обязанностями благотворительности заключается в том, что первые - это так называемые совершенные обязанности, т.е. определенные, четко фиксирующие то, что именно должно быть сделано и кто именно является адресатом действия. Обязанности же благотворительности таких характеристик не имеют. И, наконец, четвертое различие заключается в том, что обязанности справедливости коррелируют с соответствующими правами. Обязанность одного лица совершить некоторое действие предполагает и основывается на праве другого лица в отношении этого действия.

Анализ различий такого рода показывает, что они носят скорее поверхностный, а не сущностный характер и не могут служить водоразделом между поведением обязательным и желательным, или же обязательным с точки зрения права или морали. Первое различие оказывается декларативным, являясь, скорее, выражением озабоченности по поводу возможного несанкционированного вторжения в частную сферу. Такое различие между обязанностями справедливости и благотворительности как наличие или отсутствие правовых санкций в случае их невыполнения, тоже не является определяющим. Выделяют два типа законов, которые регулируют исполнение обязательств, связанных с помощью другим людям: законы, относящиеся к так называемым хорошим самаритянам, и определяющие санкции в отношении плохих самаритян. Нормы первого типа защищают хороших самаритян от санкций в случае непреднамеренного нанесения ими ущерба во время оказания помощи. Законы о плохих самаритянах, обязывают оказывать помощь. Хотя законы первого типа являются более распространенными, особенно в англо-американской правовой традиции, во многих европейских странах, и в ряде штатов США существуют правовые санкции за неоказание помощи человеку, оказавшемуся в критической ситуации (например, несообщение в полицию в случае криминального нападения). Кроме того, возможно правовое принуждение и в тех случаях, когда та или иная обязанность считается коллективным благом, например забота о недееспособных членах общества.

Такое различие как совершенный и несовершенный характер (соответственно) обязанностей справедливости и благотворительности, тоже не является абсолютным, так как несовершенные обязанности часто могут быть переформулированы как совершенные, путем спецификации объекта и размера помощи. И, наконец, наличие или отсутствие корреляции обязанностей того или иного рода с правами, также не кажется вполне убедительным, поскольку многие базовые права человека либо уже прописаны в национальном и международном законодательствах, либо постулируются в качестве необходимого стандарта.

Проблема моральной перегрузки состоит в том, что при принятии посылки беспристрастности (общей как для утилитаризма, так и для кантианской этики) отдельный моральный индивид сталкивается с огромным количеством нуждающихся в помощи. Один из казуистических вопросов Канта таков: до какого предела можно расходовать свои средства на благотворительные цели? Ответ: Разумеется, не до такого предела, чтобы в конце концов самому нуждаться в благодеянии других20. Выражаясь более техническим языком, это означает, что помощь другим допустима до уровня предельной полезности, т.е. такого, при котором наше собственное благосостояние оказывается не ниже состояния тех, кому оказывается помощь.

Существуют ли способы ограничения морального бремени индивидов и установления разумного баланса между требованиями благотворительности и справедливости, с одной стороны, и личным интересом - с другой? В диссертации предлагается одна из таких возможностей - считать морально необходимые действия коллективным благом. Помощь в такой ситуации является кооперативным мероприятием, требующим участия множества индивидов. Соответственно, становится возможным по-разному определять свои обязанности в зависимости от вклада других людей. Акцент, таким образом, будет перенесен на меры по обеспечению кооперации, в том числе, возможно, и принудительного характера. Однако, это лишь временное решение проблемы. Учитывая то, что большинство людей по разным причинам все же не принимают участия в морально необходимых инициативах, возникает вопрос: каким образом неучастие или неполное участие одних влияет на обязанности других, ослабляет, усиливает или вообще избавляет от таковых?

В параграфе также отмечается, что четкое разграничение обязательств политических и моральных не всегда возможно. Абсолютизация моральных оснований той или иной философской теории (например, либерализма) часто ведет к тому, что политические обязательства начинают трактоваться как обязательства моральные, что приводит к фактической невозможности создания каких-либо институциональных механизмов, которые бы обеспечивали соблюдение таких обязательств. С другой стороны, попытки закрепления какого-либо ограниченного набора политических обязательств в рамках политических концепций справедливости21 могут приводить к тому, что содержание таких обязательств становится настолько бедным, что они вряд ли могут служить основой реального общественного согласия и стабильности.

Обычно считается, что моральные обязательства мы имеем друг перед другом в силу принадлежности человеческой природе, в то время как политические обязательства связывают нас как членов одного политического сообщества. При этом в политической философии политические обязательства, тем не менее, часто трактуются как разновидность моральных, особенно там и тогда, когда речь заходит об их обосновании и легитимации. Мораль в таком случае понимается как некоторая общая рамка, задающая ограничения на действия в правовом и политическом пространстве. Если говорить о различении обязательств политических и правовых, то хотя важнейшие политические обязательства прописываются в конституциях, других правовых актах, неправильно было бы сводить политические обязательства только к их законодательному выражению. Дело не только в теоретической неправомерности редукции политического к правовому. Многие важные политические обязанности, определяющие роль человека как гражданина, иногда весьма трудно или даже нецелесообразно прописывать в законах. Во-первых, в силу того, что некоторые из них содержательно определяются достаточно широко (например, принимать участие в выработке решений, касающихся жизни политического сообщества), и у индивида должна оставаться свобода самому интерпретировать ситуацию и определять возможные для него варианты социального участия. Вторая причина, по которой жесткое правовое регулирование политических обязательств является нежелательным, - необходимость оставить пространство для действия доброй воли. В этом аспекте политические обязательства ближе к обязательствам моральным, нежели правовым. Можно, таким образом, сделать вывод о том, что политические обязательства - это моральные обязательства, определяющие поведение людей как политических субъектов.

С теоретико-философской точки зрения дискуссии о политических обязательствах имеют смысл при соблюдении по крайней мере трех условий. Первое условие - принятие предпосылки о необходимости государства или некоторого государственно-правового сообщества22. Второе условие - согласие с тем, что политические обязательства не являются составной и неизменной частью природного или божественного порядка и, хотя бы частично, могут быть переопределены и пересмотрены. Третье условие - готовность расширительного толкования политических обязательств, которые не сводятся лишь к негативным обязательствам индивидов с одной стороны, и правозащитным функциям государства с другой. При этом именно расширение функций государства, прежде всего, властно-принудительных, с соответствующим возложением дополнительных политических обязательств на его граждан и является основным предметом споров последнего времени. Понятно, что центральной здесь становится проблема обоснования или рациональной легитимации политических обязательств. Особые требования к обоснованию политических обязательств вызваны не только их содержанием и возможными последствиями для граждан, но и самим статусом этих обязательств. По сути своей политические обязательства - это обязательства публичные, что предполагает и их публичное обоснование.

В современной политической философии проблема политических обязательств трактуется преимущественно в рамках либеральной парадигмы. Следствием этого является тот факт, что значительное количество литературы посвящено описанию политических обязательств отдельно взятого члена политического сообщества, при этом недостаточное внимание уделяется нормативному анализу политических обязательств коллективных субъектов политики или обязательств государства23. Но самая большая проблема, связанная с с обоснованием политических обязательств, заключается в том, что такой методологический индивидуализм нелегко согласовывать с необходимостью социальной кооперации вообще, и в политической сфере в частности.

В работе рассмотрены две наиболее популярные схемы обоснования. Первая - различные аналогии с играми, где политическое сообщество представлено в виде игровой площадки, а граждане - игроками, которые должны соблюдать правила этой игры. Но такая аналогия весьма уязвима для критики, прежде всего потому, что участие в политических лиграх редко является добровольным. Вынужденность участия может объясняться как отсутствием реальных альтернатив (например, в тоталитарном обществе), так и их незнанием (при низком уровне гражданского сознания). Кроме того, слишком высокими могут оказаться и издержки, связанные с эмиграцией. Вторая стандартная схема обоснования политических обязательств - общественно-договорная, где политические обязательства понимаются по аналогии с обещаниями, в данном случае - взаимными. Критические аргументы в адрес этой методологии объяснения и обоснования также хорошо известны. Это, в первую очередь, указание на то, что гипотетический договор вообще не является договором, а согласие, полученное путем абстрагирования от существенных элементов ситуации, не может считаться полноценным согласием. Хотя моделирование политической ситуации и полезно для понимания очень многих проблем социального участия, этот своего рода мозговой штурм вряд ли может служить окончательным легитимирующим основанием для такого серьезного бремени как политические обязательства.

Теоретические и практические трудности достижения согласия, а также нелегкое бремя некоторых политических обязательств (например, таких, как армейская служба), делают необходимой разработку альтернативной концепции обоснования политических обязательств, которая могла бы служить основой для широкого диапазона политических обязательств, включая и непопулярные, в отношении которых особенно трудно ожидать добровольного согласия. При этом основания политических обязательств не могут быть найдены в утилитаризме как этической теории или напрямую выведены из фактических условий жизни. Необходимой остается апелляция к нормативности как модусу обоснования таких обязательств и к справедливости как их содержательному основанию, то есть оценка политической жизни в терминах должного и справедливого, а не с позиции желаний субъекта или некоторой случайной фактичности.

В заключительном параграфе Обязательства справедливости предлагается обоснование социальных обязательств именно как обязательств справедливости. Прежде всего, справедливость в работе трактуется не только как ценность, но и как нормативное требование. Такая трактовка, по мнению автора, позволяет использовать идею и идеал справедливости не только как цель, но и как средство для обоснования и легитимации социальных отношений и обязательств.

В параграфе подробно рассматривается принцип справедливости как честности, который был впервые в явном виде сформулирован Г. Хартом в 1955 году: Когда некоторое количество людей вступают в какую-либо совместную деятельность в соответствии с правилами, ограничивая, таким образом, свою свободу, те, кто подчинился этим ограничениям, в случае необходимости имеют право на аналогичное подчинение со стороны тех, кто получил выгоду от их подчинения [ограничениям]24. Дж. Ролз в Теории справедливости практически дословно повторяет формулировку Г. Харта, добавляя, Мы не должны выигрывать от кооперации, не делясь честно с другими25. Идея, таким образом, заключается в обращении к лестественному, почти детскому ощущению справедливости как честной игры.

Одной из главных трудностей при использовании принципа справедливости как честности для обоснования социальных обязательств является выяснение того, что именно составляет совместную деятельность. Кроме того, не вполне понятно, как именно мы приобретаем обязательство участия в этой совместной деятельности или кооперативной схеме. Наиболее сложные, важные и интересные проблемы, опять же, возникают при рассмотрении так называемых общественных благ, о которых уже шла речь в первой главе. Такие блага, как известно, имеют две существенные характеристики - неделимость и неисключаемость (потребителей). Первое означает невозможность выбрать или ограничить объем потребления того или иного общественного блага для конкретного индивида. Например, нельзя определить какую именно часть чистого воздуха буду использовать я, а какую - мой сосед, нельзя определить какие именно войска будут защищать меня, а какие - моих друзей. То есть, неделимость (в потреблении) общественного блага означает то, что эти блага (в отличие от частных) потребляются равным образом, более того - потребление их одними людьми не уменьшает их количества для других.

Другой важнейшей характеристикой общественных благ является неисключаемость (потребителей) - либо в виду принципиальной невозможности это сделать, либо в силу слишком высоких затрат. Еще одна важная особенность общественных благ заключается в том, что они могут быть произведены только в результате совместной деятельности больших групп людей. Потребность в принципе справедливости как честности возникает прежде всего из-за неделимости общественных благ, так как в противном случае были бы возможны более простые и технологичные способы включения и исключения людей из числа потребителей этого блага.

Но проблема добровольного участия или неучастия в производстве общественных благ - не единственная проблема, возникающая при попытке использования принципа справедливости как честности. Неясным остается то, какие именно содержательные требования предъявляет этот принцип, когда речь заходит о социальных обязательствах. Если обычно можно сказать, в чем заключается справедливость как честность в отношении семейных или профессиональных обязательств, то с содержанием социальных или гражданских обязательств дело обстоит гораздо сложнее. Скорее всего, любой гражданин согласится с тем, что имеет определенные социальные обязательства. Но именно разногласия относительно того, в чем именно заключаются такие обязательства как граждан, так и государства, и составляют или, по крайней мере, должны составлять основное содержание любой политической борьбы.

Тем не менее, несмотря на эти теоретические трудности, схема легитимации социальных обязательств, основывающаяся на идее справедливости как честности, т.е. на принципе справедливого участия индивидов в жизни общества, включая совместное производство самых насущных благ, включая неделимые общественные блага, представляется наиболее перспективной. В рамках этой схемы социальные обязательства могут, наконец, трактоваться не только как индивидуальное рациональное решение соблюдать правила игры, не только как индивидуальное гипотетическое обещание, но и как результат согласования личного интереса с общественным. Ведь именно в случаях расхождения индивидуального интереса и интересов общества и имеет смысл говорить о необходимости как обязывания, так и самообязывания в сфере морали и политики. При этом идея справедливости как честности позволяет отказаться и от односторонней апелляции к общему благу, так как в современном мире трудно предложить какие-то общие основания для легитимации обязательств, которые могли бы послужить конкретизацией довольно расплывчатой идеи лобщего блага.

Отдельный и сложный вопрос - продумывание и формулировка условий, которые бы определяли порядок и сроки прекращения действия обязательств. Следует подчеркнуть, что речь идет именно о социальных обязательствах, которые, в отличие от правовых, не могут быть прекращены с помощью соответствующего правового акта или судебной процедуры, и от которых, в отличие от моральных, нельзя отказаться ценой утраты индивидуальной или коллективной репутации. Невозможность такого прекращения социальных обязательств или гораздо более тяжелые последствия этого еще раз подчеркивают несводимость социальных обязательств к политическим, правовым или моральным.

В параграфе также рассматривается связь представлений об обязательствах справедливости и формах ответственности. Привычной является связь ответственности и ретрибутивной справедливости. Понимание справедливости как правосудности и акцент на ретроспективной ответственности, т. е. ответственности человека за совершенное им действие (или бездействие) - исторически первая форма размышлений о связи справедливости и ответственности. В последнее время в философской литературе заметен рост интереса к перспективной ответственности. Причем если ретроспективная ответственность чаще связывается с правом, то ответственность перспективная - с моралью. Это объясняется тем, что понимаемая таким образом ответственность - за то, что еще только должно быть сделано, по существу мало чем отличается от понятия долга или обязательства.

Если говорить о связи понятий ответственности и распределительной справедливости, то основную проблему можно сформулировать так: каковы содержание и пределы нашей индивидуальной или коллективной ответственности за существующее положение дел, в котором всегда и с неизбежностью наблюдается дефицит справедливости? Другой поворот темы таков: должны ли требования дистрибутивной справедливости учитывать меру ответственности человека за то социальное и материальное положение, в котором он оказался? Иначе говоря, насколько принципы дистрибутивной справедливости должны учитывать то, что люди рождаются или могут становиться бедными и больными не по своей вине, а в силу случая, т. е. проигрыша в природную или социальную лотерею? В какой степени эта случайность, т.е. тот факт, что люди не несут ответственность за то плачевное положение, в котором они оказались, обязывает богатых и здоровых принимать участие в судьбе тех, кому не повезло? В работе приводятся аргументы в поддержку позиции, согласно которой такое моральное везение отдельных индивидов накладывает на общество и государство дополнительные социальные обязательства по компенсации тем, кому не повезло.

В завершение предложен анализ контекстов и границ обязательств справедливости. Относительно границ вопрос в общем виде вопрос можно сформулировать так: существуют ли области, поступки, временные периоды, на которые не распространялись бы принципы справедливости? Если да, что именно выводит их из сферы действия справедливости? Содержание той или иной концепции блага, преобладающей в сообществе? Культурные традиции? Границы политического сообщества? Границы дискурсивного пространства? Основной причиной роста интереса к теме границ справедливости является все большее осознание того, что выработка принципов справедливости для одного конкретного общества в современном мире по меньшей мере не может обеспечить устойчивости этого общества. Необходимо исследование того, каким образом наши представления о справедливости социальных институтов соотносятся с реалиями процесса глобализации, как обосновывается приоритет, отдаваемый обязательствам перед согражданами, каким может и должно быть распределение лобязательств справедливости между социальными институтами и индивидами.

В параграфе вводится различие между концептуальными и практическими пределами справедливости. В первом случае речь идет об уместности самой идеи справедливости для тех или иных ситуаций или контекстов. Во втором - о сфере действия социальных обязательств, регулируемых той или иной концепцией справедливости. Если концептуальные пределы справедливости как правило не представляют собой самостоятельной теоретической проблемы, будучи следствием обсуждения других вопросов - природы собственности, источников моральных обязательств, границ политического и т д., то определение практических пределов обязательств справедливости является одной из серьезных теоретических проблем, усугубляемой тем, что пространственно-временная ограниченность справедливости является одной из принципиальных посылок большинства современных либеральных теорий справедливости. На основе критического рассмотрения различных подходов к локализации обязательств справедливости автор делает вывод о том, что для политической и моральной философии последнего времени характерен космополитический поворот. Иммиграционная политика, протекционистские меры, распределение ресурсов между странами и обоснованность вмешательства во внутренние дела других государств все чаще обсуждаются с использованием языка справедливости. Как в экспертных сообществах, так и в массовом сознании начинает преобладать точка зрения, согласно которой постулаты и нормы справедливости не могут считаться внутренним делом той или иной страны или обосновываться ссылкой на уникальность исторического, политического или культурного контекста. В условиях глобализации остро ощущается и необходимость в соответствующих авторитетных и эффективных институтах справедливости, основанных на некотором универсальном и разделяемом наборе взаимных обязательств справедливости, причем на уровне как индивидуальных, так и коллективных социальных субъектов.

В параграфе также рассматривается специфика некоторых наиболее значимых контекстов справедливости, определяющих как принятие содержательных принципов, так и их использование. Обычно, когда говорят о контекстах справедливости, имеют в виду контексты материальные, то есть условия и обстоятельства справедливости, при которых такая ценность как справедливость вообще имеет смысл, а также типы ситуаций, в которых и происходит распределение разного рода благ и ресурсов. Однако сами эти ситуации и обстоятельства справедливости нельзя правильно понять и оценить, не принимая во внимание те теоретические предпосылки и способы обоснования, благодаря которым концепции справедливости появляются и формулируются. Именно этим и объясняется необходимость рассмотрения контекстов эпистемических, то есть контекстов выбора и обоснования самих принципов и концепций дистрибутивной справедливости.

Проблема здесь в том, что нормы одновременно должны быть укоренены в контексте, только так они могут быть восприняты в качестве норм членами определенного сообщества. Но, с другой стороны, эти нормы должны служить некоторым стандартом, не обязательно всегда совпадающим с принятыми практиками. Фактически это вопрос о допустимой степени абстрактности социальной теории, которая должна суметь избежать релятивизма, оставаясь, в то же время, значимой для конкретного морального и политического сообщества.

Таким образом, требования к контексту обоснования обязательств справедливости будут зависеть от того, какую именно теорию справедливости мы обосновываем. Метафизические концепции справедливости требуют ориентации на истину, философское обоснование предполагает обоснование истинности утверждений метафизического характера, которые, в свою очередь, станут опорой для той или иной концепции справедливости. Контекст обоснования политической теории справедливости требует ссылок на практику, а в качестве необходимого содержит условие реалистичности концепции, ее эффективности в смысле честного распределения социальных обязательств между свободными и равными людьми.

В Заключении подводятся основные итоги исследования, формулируются выводы, намечаются перспективы дальнейших исследований по данной проблеме.

Основное содержание диссертации изложено в следующих работах:

Монографии

Шевченко А.А. Справедливость и рациональность: философский анализ. Новосибирск: Нонпарель, 2004. 134 c. 8,5. п.л.
Шевченко А.А. Моральные и политические контексты справедливости. Новосибирск: изд-во СО РАН, 2007. 212 с. 12. п.л.

Публикации в журналах, рекомендованных ВАК:

Шевченко А.А. Рациональность как характеристика коллективного действия // Гуманитарные науки в Сибири. 1998. № 1. С. 70-74. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Ученое незнание: скептицизм и постмодернизм // Гуманитарные науки в Сибири. 1999. № 1. С. 31-35. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Минимальная рациональность как проблема // Гуманитарные науки в Сибири. 2000. № 1. С. 3-6. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. От теории к процедуре: проблема обоснования в современной политической философии // Гуманитарные науки в Сибири. 2002. № 1. С. 43-46. 0.5 п.л
Шевченко А.А. О границах справедливости // Вестник НГУ. Серия Философия. 2003. Том 1. Вып. 1. С. 90-98. 1 п.л.
Шевченко А.А. О границах моральных обязательств // Гуманитарные науки в Сибири. 2003. № 1. С. 53-56. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Моральный минимализм: проблемы и альтернативы // Гуманитарные науки в Сибири. 2004. № 1. С. 58-62. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Субъекты политической философии // // Вестник НГУ. Серия Философия. 2004. Том 3. Вып. 1. С. 111-117. 0.75 п.л.
Шевченко А.А. С моральной точки зрения // Гуманитарные науки в Сибири. 2005. № 1. С. 79-82. 0.5 п.л.
Шевченко А.А.Контексты дистрибутивной справедливости // Вестник НГУ. Серия Философия. 2005. Т. 3. Вып. 2. С. 17-25. 1 п.л.
Шевченко А.А Равенство и справедливость // Вестник НГУ. Серия Философия. 2006. Т. 4.аВып 1. С. 46-50. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Рациональный гражданин в изменяющемся обществе // Философия образования. 2006. Специальный выпуск.С. 46-51. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Дискурс идентичности: варианты и трансформации субъекты // Вестник НГУ. Серия Философия. 2006. Т. 4.аВып 2. С. 28-32. 0.5 п.л.
Шевченко А.А Политические обязательства: в поисках справедливости // Гуманитарные науки в Сибири. 2007.а№ 1. С. 74-78. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Политика, политическое и субъекты // Вестник НГУ. Серия Философия. 2008. Т. 6.аВып 2. С. 71-76. 0.5 п.л.
Шевченко А.А Равнообязанные: равенство и политические обязательства // Вестник НГУ. Серия Философия. 2008. Т. 6.аВып 1. С. 70-75. 0.5 п.л.
Шевченко А.А Методологический индивидуализм и политическая субъектность // Вестник НГУ. Серия Философия. 2009. Т. 7.аВып 1. С. 60-65. 0.5 п.л.
Шевченко А.А Политические субъекты и обязательства // Вестник НГУ. Серия Философия. 2009. Т. 7.аВып 3. С. 44-49. 0.5. п.л.
Шевченко А.А Социальная деонтология: проблемы построения // Вестник НГУ. Серия Философия. 2010. Т. 8.аВып 3. С. 42-47. 0.5. п.л.
Шевченко А.А Понятия нормативность и конструктивизм в социальной теории // Вестник РУДН. Серия Философия. 2010.а№ 4. С. 13-20. 0.5. п.л.
Шевченко А.А. В поисках нормативности: обязательства prima facie // Вестник НГУ. Серия Философия. 2011. Т. 9.аВып. 2. С. 77-81. 0.5 п.л.
Шевченко А.А О социальной нормативности // Вестник НГУ. Серия Философия. 2011. Т. 9.аВып. 3. С. 61-66. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Об исторической справедливости // Вестник НГУ. Серия Философия. 2011. Т. 9.аВып. 4. С. 49-54. 0.5 п.л.

Публикации в других изданиях:

Шевченко А.А. Общественный договор как парадигма философии толерантности // Четвертый международный философский симпозиум Диалог цивилизаций: Восток-Запад. Вып.1.: Материалы круглого стола Кризис современной философской компаративистики в условиях диалога культур. Логика истории и будущее современных цивилизаций. Российский университет дружбы народов, 10-14 ноября 1999 г. М.: Изд-во РУДН, 2000. С. 319-323. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Рациональность как императив взаимодействия при формировании гражданских установок // Первые Кузбасские философские чтения. Материалы Всероссийской научной конференции. 5-6 октября 2000 года. Кемерово: Кузбассвузиздат, 2000. С. 205-206. 0.1 п.л.
Шевченко А.А. В поисках рационального консенсуса: о методе политической философии // На пути к новой рациональности. Сборник статей по материалам 4-й сессии постоянно действующего всероссийского семинара Методология науки. Томск: изд-во Томского университета, 2000. С. 120-126. 0.5 п.л.
А. Shevchenko. Arguments from rationality in civic education // Perspectives in Higher education reform, Vol, 11. Texas Review Press, 2002. P. 90-94. 0.4 п.л.
Шевченко А. А. О проблеме обоснования в политической философии // Материалы Третьего Российского Философского конгресса (16 - 20 сентября 2002г.). Ростов н/Д. Т. 3. С. 281-282. 0.2 п.л.
Шевченко А.А. Глобальная справедливость и ее субъекты // XXI век: на пути к единому человечеству?: Материалы международного конгресса Москва, МГУ, 27-30 мая 2003 г. М.: изд-во Современные тетради, 2003. С. 200-202. 0.2 п.л.
Шевченко А.А. О кризисе субъектности в современной политической философии. // Человек - мир - культура. Актуальные проблемы философских, политологических и религиоведческих исследований. К 170-летию философского факультета Киевского национального университета имени Тараса Шевченко. Материалы международной научной конференции (20-21 апреля, 2004 года, Киев), Киев, 2004. С. 162-163. 0.2 п.л.
Шевченко А.А. Беспристрастность и моральная ответственность. Тезисы докладов и выступлений IV Российского философского конгресса. Москва, 24-28 мая 2005 г. М.: Современные тетради, 2005. Т. 2. С. 501-502. 0.2 п.л.
Шевченко А.А. Справедливость и ответственность // Наука и философия в Сибири: традиции, новации, перспективы. Материалы летней философской школы Голубое озеро-2005, Новосибирск, 2005. С. 135-139. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Глобальная справедливость в современном мире // Общечеловеческое и национальное в философии: IV международная

научно-практическая конференция КРСУ (25Ц26 мая 2006 г.). Материалы выступлений. Бишкек: ОсОО Дэна, 2006. С. 217-221. 0.5. п.л.

Шевченко А.А. Честная игра на уроке этики // Философия детям. Диалог культур и культура диалога. Материалы Третьей Международной научно-практической конференции. Москва, 4-7 июня, 2008. С. 82-84. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Равенство и политические обязательства // Международная научная конференция Дни науки философского факультета - 2008 Киевский национальный университет, 2008. Часть 10. С. 43-44.
Шевченко А.А. Политическая субъектность и ответственность //Мировоззренческие и философско-методологические основания инновационного развития современного общества: Беларусь, регион, мир. Материалы международной научной конференции. - Минск: Право и экономика, 2008. С. 240-242. 0.2. п.л.
Шевченко А.А. Рациональные основания гражданского согласия // Ученые записки Таврического национального университета. Серия Философия. Политические науки. Социология. Том 21 (60). № 1, 2008. С. 219-224. 0.5 п.л.
Shevchenko А. Obligations of Justice // XXII World Congress of Philosophy. Seoul, July 30-August 5, 2008. P. 465. 0.1 п.л.
Шевченко А.А. Политические субъекты и абстрактные индивиды //Мат. V Российского философского конгресса Наука. Философия. Общество. Новосибирск, 2009. Т. 2. С. 499. 0,1 п.л.
Шевченко А.А. О пределах ответственности //Дефиниции культуры: Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых. Томск: изд-во Томского университета, 2009. С. 340-343. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Глобальная справедливость и персональная ответственность // Облики современной морали. Материалы международной научной конференции. Москва, МГУ, 16-19 марта, 2009. С. 321-324. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Гражданский долг как нормативное понятие //Личность. Общество. Государство. Материалы Всероссийской научно-практической конференции. XVIII Адлерские чтения. Краснодар: Традиция, 2010. С. 433-436. 0.25 п.л.
Шевченко А.А. Идея нормативности в философии и праве // Антропологiя права: фiлософський та юридичний вимiри: стан, проблеми, перспективи): Статтi учасникiв Мiжнародного "круглого столу" (м. Львiв, 3-5 грудня 2010 року). - Львiв: Галицький друкар, 2010. С. 666-674. 0.5 л.
Шевченко А.А. Политическая субъектность: философско-нормативный анализ // ВестникаРоссийскогоагуманитарногоанаучногоафонда 2010 4(61). С. 70-76. 0.5 п.л.
Шевченко А.А. Рациональность: минимум или дефицит? // Сибирский философский семинар, 2011. Новосибирск, 2011. С. 142-145. 0.25 п.л.

1Перевод названия книги Т. Скэнлона УWhat We Owe to Each OtherФ (1998), одной из самых заметных работ последних лет в области нормативной этики.

2 Материалисты Древней Греции: собр. текстов Демокрита, Гераклита, Эпикура. М., 1955. С. 158.

3 Korsgaard C.M. The Sources of Normativity. Cambridge University Press, 1996. Oxford: Clarendon Press, 2002.

4 Рорти Р. Релятивизм: найденное и сделанное //Философский прагматизм Ричарда Рорти и российский контекст. М., 1997. С. 11Ц44.

5 См. Розов Н.С. Ценности в проблемном мире: философские основания и социальные приложения конструктивной аксиологии. Новосибирск: Изд-во Новосибирского ун-та. 1998.

6 Серль Дж. Что такое речевой акт? // Новое в зарубежной лингвистике. М., 1986. Вып. 17. С. 151-169.

7 а Searle J. аHow to Derive an "Ought" from an "Is" // Philosophical. Review 73, 1964.

8 Hohfeld W.N. Fundamental Legal Conceptions as Applied in Judicial Reasoning // The Yale Law Journalа, Vol. 26, No. 8 (Jun., 1917), pp. 710-770.

9 Hart H. L. A. Are There Any Natural Rights? // Philosophical Review 64 (1955), pp. 175-91.

10 Фуллер Л. Мораль права. М.: Ирисэн, 2007. С. 161, 163-165.

11 см. Downs A. An Economic Theory of Democracy. N.Y., 1957. Olson M. The Logic of Collective Action. Cambridge, 1965.

12 Это условное деление отличается от встречающихся в литературе. Так, см. размышления Ф. Хайека об индивидуализме и коллективизме в Хайек Ф.А. Индивидуализм и экономический порядок. М.: Начала-Фонд, 2000. Гл. 1.

13 Kymlicka W. Multicultural Citizenship - A Liberal Theory of Minority Rights. Oxford: Oxford University Press, 1996. Ch. 3.

14 Parfit D. Reasons and Persons. Oxford: Clarendon Press, 1984. Ch. 12.

15 См., например, Рикер П. Герменевтика. Этика. Политика. М.: Academia, 1995. С. 19-37. Макинтайр А. После добродетели. М.: Академический проект; Екатеринбург: Деловая книга, 2000. Гл. 15.

16 Рикер П. Мораль, этика и политика. В: Герменевтика, этика и политика. М., 1995. С. 39.

17 Walzer M. Spheres of Justice. N.Y.: Basic Books, 1983. P. 31.

18 Хабермас Ю. Вовлечение другого. Очерки политической теории. СПб.: Наука, 2001. С. 383.

19 Там же. С. 384.

20 Кант И. Метафизика нравов. СПб: Наука, 1995. С. 473.

21 См., например, Rawls J. Political Liberalism. N.Y.: Columbia University Press, 1996.

22 См. Хеффе О. Политика. Право. Справедливость. М.: Гнозис, 1994. С. 35. Он полагает этот термин более уместным для философских дискуссий подобного рода, так как он позволяет отвлечься от исторического многообразия и конкретных исторических форм государства и права.

23 Конечно, встречаются и работы другого рода, в которых политические обязательства обосновываются не с помощью моральных аргументов, адресованных отдельного взятому индивиду, а представлены как естественное следствие жизни в политическом сообществе. Это своего рода продолжение линии коммунитаризма в политической философии, хотя такое самоназвание уже и вышло из моды. См., например: Gilbert М. A. Theory of Political Obligation. Oxford: Oxford University Press, 2006. В этой работе даже вводится понятие множественного субъекта (plural subject), нагруженного общими, объединяющими политическими обязательствами.

24 Hart H. L. A. Are There Any Natural Rights? // Philosophical Review, 64 (1955). С. 185.

25 Ролз Дж. Теория справедливости. - Новосибирск: Изд-во НГУ, 1995. с. 106.

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по философии

Blog