Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии  

На правах рукописи

СЕРЕБРЯКОВ Анатолий Алексеевич

РОМАНТИЧЕСКИЙ ТЕКСТ В ЛИНГВОПОЭТИЧЕСКОМ АСПЕКТЕ

(на материале художественной прозы и метапоэтик Г. фон Клейста)

Специальности

10.02.19 - теория языка

10.02.04 - германские языки

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Ростов-на-Дону - 2010

Работа выполнена на кафедре теории и практики английского языка

Педагогического института

ФГОУ ВПО ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

Научный консультант - доктор филологических наук,

профессор С.Г. Агапова

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор Блох М.Я.

доктор филологических наук, профессор Буянова Л.Ю.

доктор филологических наук, профессор Николаев С.Г.

Ведущая организация: Таганрогский государственный

педагогический институт

Защита состоится л 23 апреля 2010 года в 10.00 на заседании диссертационного совета Д 212.208.17 по филологическим наукам при ФГОУ ВПО Южный федеральный университет по адресу: 344082, Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33, ауд. 202.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Педагогического института  ФГОУ ВПО Южный федеральный университет по адресу: 344082, Ростов-на-Дону, ул. Б. Садовая, 33, ауд. 209.

Автореферат разослан  л 23   марта 2010 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета                       Н.О. Григорьева

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В парадигме современного филологического знания текст как языковой знак высшей сложности, как многоаспектное, полифункциональное системное образование и как продукт языковой личности закономерно выступает объектом междисциплинарных исследований. Повышенный исследовательский интерес к языку и тексту обозначился в первой половине ХХ века. Интенсивно разрабатываемые современной филологической наукой функционально-коммуникативный и когнитивно-прагматический подходы опираются на понятия язык, речь, дискурс, текст. Совершенно очевидно, что в условиях антропоцентрической парадигмы текст не может быть адекватно описан с позиций одного подхода.

В.В. Виноградов уже в 1927 году  отмечал важный эпистемологический сдвиг в лингвистике, вызвавший подъем брожения и поиски новых путей лотчасти через канонизацию, видоизменение и развитие побочных языковедческих теченийЕ, отчасти при посредстве прививки к лингвистике новых систем из других наук, даже несмежных1. По твердому убеждению Э. Бенвениста, лименно в языке и благодаря языку человек конституируется как субъект, ибо только язык придает реальность, свою реальность, которая есть свойство быть, - понятию Ego - мое я2.

Актуальность настоящего исследования определяется следующими факторами:

1) необходимостью определения основных направлений метаязыковой рефлексии в антропоцентрической парадигме;

2) потребностью создания модели лингвопоэтического исследования метапоэтических текстов;

3) важностью моделирования рецепции художественных произведений в координатах полипарадигмальной системы современного гуманитарного знания;

4) необходимостью изучения лингвопоэтики прецедентных для немецкой лингвокультуры романтических текстов, оказавших влияние на формирование всей последующей текстовой культуры и вызывающих повышенный интерес современной отечественной филологии;

5) высокой эпистемологической и эстетической значимостью текстов переходного периода от Просвещения к романтизму, нуждающихся в новом прочтении.

       Объектом диссертационного исследования выступают языковые средства разных уровней, формирующие романтический текст и реализующие совокупность авторских интенций по генерированию, хранению и трансляции коллективного и индивидуального культурно-эстетического опыта в интертекстуальном пространстве немецкой лингвокультуры.

       Предметом исследования является лингвопоэтика романтического текста как особого типа дискурса, по-особому реализующего функцию воздействия на адресата, организующего и формирующего специфику читательской рецепции, ориентированной на исторически детерминированные коммуникативные модели и вовлеченной в процесс генерирования новых аксиологических представлений.

В качестве материала в процесс лингвопоэтического анализа были вовлечены не исследовавшиеся до настоящего времени в отечественной филологии  художественные, прежде всего новеллистические, и метапоэтические тексты Г. фон Клейста (1777-1811), в которых отразился высокий уровень метаязыковой рефлексии, то есть тексты, в которых автор в эксплицитной или имплицитной форме выражал свое отношение к проблемам языка как инструментария и материала словесного творчества. Отметим, что многие из этих текстов на русский язык не переведены, что заставило нас предложить собственный вариант перевода (переводы, которые не снабжены ссылками, выполнены автором диссертации). Иллюстративный материал приводится в основном по двухтомному изданию Х. Зембднера Kleist H. von. Saemtliche Werke und Briefe. Hrsg. von Helmut Sembdner. Sechste, ergaenzte und revidierte Aufl. - Muenchen, 1977. Zwei Baende с указанием римскими цифрами номера тома и арабскими - номера страницы. Наряду с текстами Клейста, в качестве материала использовались тексты немецких грамматик XVIII века, лингвофилософских и публицистических работ Г.В. Лейбница, Х. Вольфа, Ю. Мёзера, Я. Ленца, И. Канта, И.К. Аделунга, художественные и метапоэтические тексты И.В. Гете.

Содержательной гипотезой исследования служит следующее положение. В XVIII веке в Европе возникают абстрактные философские системы, в которых язык оценивается как логическая константа мышления, однако, наряду с этим, постепенно формируется исторический подход к языку как коммуникативной системе. Г. фон Клейст, будучи элитарной  языковой личностью, интерпретировал язык как универсальную знаковую систему, а романтический текст - процесс и результат языковой деятельности Ц рассматривал как ориентированное на фактор адресата иерархическое системное образование, предполагающее множественность интерпретаций.

Цель диссертационного исследования - определить специфику элитарной языковой личности с учетом лингвокультурной преемственности и индивидуального осмысления модели художественной коммуникации ладресант - текст - адресат, исследовав лингвопоэтические аспекты языкотворческой деятельности Г. фон Клейста; выявить основные направления метаязыковой рефлексии в условиях изменяющейся научно-социокультурной парадигмы перехода от Просвещения к романтизму.

Выдвинутая гипотеза и цель исследования обусловили круг более конкретных задач:

1) выявить своеобразие сложившихся в немецкой лингвокультуре взглядов на проблему взаимоотношения слова как языкового знака и генерируемых им смыслов; установить корреляции между узуальными употреблениями и языковой системой; 

2) установить специфику нормализационных процессов  в синтаксисе немецкого языка XVIII века с учетом языкового узуса не только средней, но и элитарной языковой личности в аспекте формирования системы порядка слов в придаточном предложении с опорой на тексты немецких грамматик и языковедческих работ;

3) исследовать своеобразие метаязыковой рефлексии Г. фон Клейста в контексте творчества И.В. Гете как элитарной языковой личности, оказавшей влияние на формирование всей романтической эстетики и немецкой текстовой культуры;

       4) обосновать специфичность индивидуально-художественной системы Клейста как множественности языков, проанализировать семантико-синтаксические особенности его дискурсивных практик;

       5) охарактеризовать лингвопоэтическую специфику художественного дискурса, языковых средств реализации пространственно-временного континуума,  разнонаправленного движения как смыслообразующего принципа в романтических новеллах Г. фон Клейста;

       6) систематизировать и описать языковые средства эмоционально-эстетического воздействия на реципиента, определить функционально-коммуникативную значимость невербальных средств коммуникации в текстах  Клейста;

       7) установить функции игрового преломления философской иронии И. Канта в  семантическом пространстве текстов Клейста.

       Методологической основой диссертационного исследования является система фундаментальных принципов диалектики, отражающих всеобщую взаимосвязь языка, мышления, познания, человеческой культуры и их взаимную обусловленность, принцип историзма.

Общелингвистическую основу исследования образуют принцип антропоцентризма, положение об асимметричном дуализме языкового знака, представление о системно-структурной организации языка, когнитивно-коммуникативный и функционально-системный подходы, положение о диалектической взаимообусловленности формы и содержания в произведениях словесно-речевого творчества, всесторонне обоснованные в трудах Н.Д. Арутюновой, М.М. Бахтина, Э. Бенвениста, М.Я. Блоха, Л. Витгенштейна, Г.-Г. Гадамера, В. фон Гумбольдта, В.З. Демьянкова, В.А. Звегинцева, Вяч.Вс. Иванова; Ю.Н. Караулова, С.О. Карцевского, Э. Кассирера, А.Е. Кибрика, А.Ф. Лосева, А.А. Потебни, Э. Сепира, Ф. де Соссюра, Ю.С. Степанова и др.

Частнолингвистические основания диссертации составили: концепции текста как многомерного, иерархически организованного образования, предполагающего связь с  социокультурным контекстом, диалогизм (С.Г. Агапова, О.В. Александрова, Н.Ф. Алефиренко, Р. Барт, И.Р. Гальперин, Б.М. Гаспаров, М.Я. Дымарский, В.И. Карасик, И.М. Кобозева, В.Г. Костомаров, Ю. Кристева, Е.С. Кубрякова, Ю.М. Лотман, В.А. Лукин, М.В. Никитин, Е.В. Падучева, Г.В. Степанов, Н.Е. Сулименко, З.Я. Тураева, Б.А. Успенский, К.Э. Штайн, У. Эко, Р.О. Якобсон, W. Iser, M. Schmitz-Emans и др.); концепции становления немецкого литературного языка,  формирования и функционирования языковых структур (В.Г. Адмони, В.М. Алпатов, А. Бах, М.М. Гухман, В.М. Жирмунский, Н.А. Красавский, В.А. Митягина, О.И. Москальская, Л.А. Ноздрина,  Г. Пауль, М.Д. Степанова, Н.И. Филичева, Е.И. Шендельс, O. Behaghel, H. Eggers, L.M. Eichinger, W. Fleischer, G. Helbig, W. Schmidt, G. Zifonun и др.); концепции лингвопоэтического и лингвокультурологического анализа (Л.Ю. Буянова, Е.А. Гончарова, И.В. Гюббенет, В.Я. Задорнова, Г.А. Золотова, А.А. Липгарт, В.М. Шаклеин, М.А. Шелякин, И.А. Щирова, C. Brors, H. Holz, H.J. Kreutzer, R. Reuss, A. Stephens и др.)

Современной филологической науке свойственно интенсивное взаимодействие интегральных и дифференциальных явлений, лобъединение разных областей знания, связанных с изучением языка, что является отражением всех основных категорий человеческого знания об окружающем мире3, проявление луниверсальной тенденции к общеметодологической, общеконцептуальной и общеметаязыковой интеграции в границах единого гносеологического пространства4.

Одним из важнейших гносеологических принципов в современной филологии является антропоцентрический (антропологический) принцип, детерминирующий основные направления исследовательского поиска (С.Г. Агапова; Н.Д. Арутюнова; Н.Ф. Алефиренко; М.Я. Блох; Л.Ю. Буянова; С.Г. Воркачев; В.Г. Гак; В.А. Звегинцев; Г.А. Золотова; О. Йокояма; Н.А. Красавский; В.И. Карасик; В.А. Маслова; Е.В. Падучева; В.И. Постовалова; Б.А. Серебренников; Ю.С. Степанов; З.Я. Тураева; В.М. Шаклеин; И.А. Щирова; Л.В. Щерба). Показателен в этом отношении факт публикации в 1988 году фундаментальной коллективной монографии Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира, свидетельствующей ло важнейшем методологическом сдвиге, наметившемся в современной лингнвистике, - о смене ее базисной парадигматики и переходе от лингвистики лимманентной с ее установкой рассматривать язык в самом себе и для себя к лингвистике антропологической, предполагающей изучать язык в тесной связи с человеком, его сознанием, мышлением, духовно-пракнтической деятельностью5. Антропоцентризм явился методологической основой для новых научных направлений в филологическом знании, таких, как социолингвистика, лингвокультурология, лингвопоэтика, психонлингвистика, психосемантика, лингвогносеология, этнолингвистика, лингвопалеонтология. 

       Смена базисной парадигмы получила плодотворное практическое воплощение в появившихся интегриративных подходах к изучению и преподаванию филологических дисциплин. Эпистемологические проблемы научного изучения текстов как эстетической реальности опираются на инновационный инструментарий, который инкорпорирует в себя многие ранее противопоставлявшиеся понятия и методы, связанные с традиционными сферами научного знания (Н.Н. Михайлов, Е.В. Падучева).

Этим, однако, не исчерпывается гносеологический потенциал полипарадигмального подхода к языку. По справедливому утверждению Г.А. Золотовой, в центре коммуникативной концепции языка - человек как субъект речевой деятельности, социального общения, как лицо, воспринимающее и осмысляющее мир6. Современные исследования коммуникативных процессов показывают, что доминирующий принцип лингвистического анализа - антропоцентрический - дополняется в настоящее время новым подходом - субъектоцентрическим, когда в центр лингвистической дескрипции ставится не абстрактная языковая личность, а конкретный субъект конкретной коммуникации, текста, дискурса7.

       Признавая плодотворность полипарадигмального подхода к языку, тексту, языковой личности, мы, однако, полагаем необходимым конкретизировать хронологические рамки освоения антропоцентрического принципа в эпистеме рубежа XVIII - XIX веков на примере немецкого культурного пространства с целью выявления степени интенсивности и направленности вектора языковой рефлексии в немецкой лингвокультуре преднаучного (Ю.Н. Караулов) XVIII века, проследить динамику освоения литературно-критическим дискурсом начала XIX века изменяющихся представлений о коммуникативной значимости естественного языка как корреспондирующей с эволюционными механизмами социума системы. Методологическое основание для постановки проблемы именно в данном ракурсе содержится, на наш взгляд, в обобщающем наблюдении И. Канта относительно перспектив и направлений развития научного поиска. Как известно из истории науки, И. Кант осознавал значимость антропологического принципа в качестве методологии научного знания и полагал, что сформулированные им основные философские вопросы сводятся: Е к антропологии, ибо три первых вопроса относятся к последнему8.

       В. фон Гумбольдт, разрабатывая научные основы теоретического языкознания, выдвинул ряд фундаментальных принципов, раскрывающих основные социо- и психолингвистические параметры функционирования языка:  Е языки, помимо своеобразия внешнего организма, должны иметь Е какой-то самобытный характер, который лязык развивает преимущественно в литературные эпохи и в предшествующие им подготовительные периоды, гений отдельных великих людей снова может пробудить языки и нации и вырвать их из спячки9. Появление в переломные эпохи качественно новых выразительных средств в искусстве (а литературу можно рассматривать как социально обусловленную дискурсивную практику с историческими моделями коммуникации) может даже разрывать коммуникацию между творческим субъектом и социумом до тех пор, пока реципиент не освоит предлагаемый новый художественный код.

       Национально-исторические условия в Германии рубежа веков обусловили социально-культурную ситуацию, в которой литературное произведение луже не рассчитывает на понимание читателя, то есть на идеальный, беспроблемный контакт, а, напротив, провоцирует реакцию удивления и даже шокаЕ10. Романтизм как качественно иная эпистемологическая парадигма утвердил принципиально новое восприятие человека: Е в деятельном человеке сумели разглядеть не вспомогательный инструмент для материализации внеположных ему онтологических эйдосов, но свободную, самостоятельную силу, именно творящего субъекта, формирующего предметы по своей собственной мерке, воплощающего в них собственную субъективность11.

       Для реферируемой работы  важное значение имеет обоснованная Ю.С. Степановым теоретическая посылка о первичности появления нового не в теоретическом дискурсе, а в искусстве. Истоки характерного для эпистемы Нового времени расслоения ФЯФ говорящего на УЯФ как подлежащее предложения, УЯФ как субъект речи, наконец, на УЯФ как внутреннее УЭгоФ, которое контролирует самого субъекта12, ученый видел в европейской литературе.

В процессе исследования были использованы следующие  методы и приёмы: описательный метод; текстологический;  метод лингвопоэтического анализа; сопоставительный метод и метод сплошной выборки (в рамках антропоцентрического, культурологического, герменевтического подходов); приемы этимологической реконструкции, контекстологического анализа, стилистического комментирования.

       Ведущим исследовательским методом в диссертации является лингвопоэтический анализ. С нашей точки зрения, метод лингвопоэтического анализа, интенсивно разрабатываемый московскими учеными А.А. Липгартом, В.Я. Задорновой в продолжение научных традиций Л.В. Щербы, О.С. Ахмановой, В.В. Виноградова, Б.В. Томашевского, В.М. Жирмунского, Г.О. Винокура, обладает значительным гносеологическим и объяснительным потенциалом. Лингвопоэтический анализ, являясь междисциплинарным, по сути, берет за основу категории лингвостилистического анализа и учитывает также данные литературоведческих работ13. Он оказывается особенно эффективным при анализе текстов, обнаруживающих сложные виды взаимодействия формы и содержания. Лингвопоэтический анализ предполагает уровневую структуру - от лингвостилистического к метасемантическому и к метаметасемиотическому.

На защиту выносятся следующие положения:

       1. В гносеологическом контексте рубежа XVIII-XIX веков лингвистика и этнология ориентировались на  представление о непрерывном и прогрессивном развитии языка. Выявление взаимосвязей между узуальными употреблениями и языковой системой позволило установить экстралингвистическую обусловленность функционирования вариативных речевых конструкций. В этот период в письменном языке совершается специфицированная грамматикализация, которая в её основных чертах присутствует в языке и сегодня. Языковыми факторами, определившими своеобразие концептуализации и категоризации  мира в диахронии культуры, следует признать асимметрию языкового знака, увеличение форм человеческой коммуникации, степень интенсивности заимствований,  развитие функциональных стилей.

       2. Элитарные языковые личности - Г. фон Клейст, И.В. Гете - уделяют особое внимание проблемам языковой объективации картины мира и аспектам невыразимости сущностных отношений. В отличие от Гете, который принимает как данность непостижимость природы и видит в этом жизненную основу первичных феноменов, Клейст воспринимает невыражаемость внутреннего состояния как вызов креативным потенциям личности. Своеобразие структурно-семантической организации художественных текстов этих писателей отражает тот факт, что Гете в большей мере ориентируется на семантику, в то время как для Клейста приоритетной оказывается прагматика высказывания.

       3. Главная лингвистическая тенденция гуманитарной деятельности романтиков - не просто внимание к языку, а интерес к глубинным проблемам философии языка. В теории и в художественной практике романтизма текст осознается как динамический конструкт, как стимул для творческого интерпретирования, а не для одномерного декодирования, как многослойная когнитивно-семантическая структура. Рассматривая текст как пространство взаимодействия смыслов автоpа, читателя и стилистической тpадиции, Клейст экспериментирует с семантическим пространством текста. Акцентирование особенностей графического представления текста, интертекстуальных связей как средств генерирования имплицитных смыслов и реализации интенциональных установок автора направлено на вовлечение читателя-реципиента в процесс сотворчества, на активизацию его когнитивно-эмотивных возможностей.

       4. В романтическом тексте (произведениях Клейста) принципы категоризации семантического пространства текста основываются не на приоритете причинно-следственных отношений, а на признании приоритета вероятностных отношений между индивидуумом, социумом и природой. Для семантического пространства такого текста характерно разрушение иллюзии определённости, смысловой однозначности, что означает акцентуацию идеи относительности, множественности интерпретаций. Творческая практика Клейста фиксирует переход от просветительско-классической, органичной формы к разорванно-фрагментарным формам общественного сознания, предваряя и подготавливая модернистское мировосприятие fin-de-siеcle.

       5. Выбор фундаментальных координат времени и пространства как многоаспектного тексто- и циклоорганизующего начала базируется на интенционально заданных в романтических текстах гносеологических и аксиологических позициях автора. Вербализация (или экспликация) событийного ряда в таких (или подобных) текстах не существенна, она выступает лишь тематическим поводом для возможных интерпретаций текста реципиентом.

       6. Ценностно-смысловые компоненты романтического текста актуализируются посредством языковой деятельности. Рассматривая текст как органическую составляющую культуры, следует отметить, что выявление смысла романтического словесно-художественного произведения обусловлено диалектической связью с эпистемологическим и художественным континуумом, с необходимостью опирающимся  на специфику культурно значимых экстралингвистических факторов: увеличение и усложнение видов духовно-практической деятельности человека, изменение форм его социализации, формирование, развитие и дифференциацию гуманитарного знания, культурные традиции социального страта или всего социума.

       7. В художественном пространстве романтических текстов Клейста функционально релевантны антропонимы, которые наделены способностью изменять смысловую перспективу, отражая утрату акторами индивидуальных качеств. Антропонимы  не просто соотносятся с определенным персонажем, но и формируют некую ассоциативно-вербальную сеть, в которой характерное свойство имени собственного обозначать определенное лицо редуцируется именно в той степени, в какой усиливается общий безличный фон. Функция именования отступает на задний план, уступая место языковой игре, а также демонстрации функциональной заменяемости персонажей. Реализуемая преимущественно посредством синтаксических, лексических, словообразовательных  повторов избыточность, а также обусловленный коммуникативными интенциями автора акт выбора языковых единиц являются системными лингвопоэтическими признаками идиостиля Клейста, обусловившими вербально-семиотическую и смысло-прагматическую специфику его романтического текста.

       Теоретическая значимость представленной диссертации заключается в развитии концептуальных основ лингвопоэтики  как особого раздела филологического знания, ориентированного на изучение языковых средств, реализующих функции эстетического воздействия на адресата; в выявлении художественной специфики  романтического текста, включая особенности его потенциального функционирования в индивидуальной художественной системе и в системе художественной коммуникации лавтор - текст - читатель; в конструировании типологически релевантной модели романтического текста в координатах лингвопоэтики, главным маркером которой является интенционально заданная множественность языков, формирующих индивидуально-авторскую специфику его семиотического кода, определяемую в значительной степени эпистемологическим пространством. Лингвопоэтика как методология  филологического анализа, реализуя через совокупность используемых ею исследовательских методов синтетический характер эвристических подходов, позволила предложить инновационную интерпретацию романтического текста.

       Практическая ценность исследования определяется тем, что полученные результаты обнаруживают новые аспекты взаимоотношения языка и культуры, формирования и рецепции эстетической информации, интертекстуального взаимодействия национальных литературных традиций. Методологические подходы к литературному материалу и осуществленные исследовательские процедуры могут использоваться в лекционных и семинарских  курсах по теории языка,  лингвокультурологии, межкультурной коммуникации, теории и практике перевода, истории немецкого языка, истории и теории литературы, а также в процессе преподавания таких интегративных филологических дисциплин, как теория текста, филологический анализ текста, в курсах по выбору, посвященных общим и частным проблемам европейского и немецкого романтизма.

       Научная новизна диссертации заключается в определении специфики процессов концептуализации и категоризации в словесном искусстве как социально и дискурсивно организованной практике, в установлении принципов языковой объективации эпистемологического пространства. Дискурсивный фокус интерпретации текста как сверхсложного смыслового образования, воспроизведенного, осознанного и оцененного здесь и сейчас, в условиях новой эпистемы, с учетом лингвокультурных традиций, позволил получить новую релевантную  информацию относительно аксиологической системы индивидуально-авторской картины мира, имеющую существенное значение для развития теории языка в целом.

Исследование является первым в отечественной теории языка и германистике  опытом комплексного лингвопоэтического исследования столь различных композиционно-речевых произведений, как творения И.В. Гете и художественная проза Г. фон Клейста. При этом лингвопоэтическое сопоставление проводилось по основанию лингвофилософской и метаязыковой рефлексии, представленной в текстах, ставших прецедентными для немецкой и европейской лингвокультуры. Результаты исследования позволили верифицировать динамику и сущностные различия между просветительским и романтическим типами художественного дискурса, выявить их органическую обусловленность отношением названных авторов к языку как  функционально-коммуникативной системе и, как следствие, к качественно иным принципам и способам организации семантического пространства текста и читательской рецепции.

       Апробация исследования. Основные теоретические положения и практические результаты диссертационного исследования докладывались и обсуждались на заседаниях кафедры теории и практики английского языка Педагогического института Южного федерального университета, на заседаниях научно-методического семинара Textus в Ставропольском государственном университете; были представлены в докладах и выступлениях  на международных, всероссийских научных и научно-практических конференциях, в том числе: История языкознания, литературоведения и журналистики как основа современного филологического знания. Ц  Ростов-на-Дону, 2003; Антропоцентрическая парадигма в филологии. Ц  Ставрополь, 2003; Германистика: состояние и перспективы развития. - М., 2004; Язык и межкультурная коммуникация. - СПб., 2004; Язык, культура, этнос в глобализованном мире: на стыке цивилизаций и времен. - Элиста, 2005; III Международная научная конференция Язык и культура. - Москва, 2005; Язык как система и деятельность. - Ростов-на-Дону, 2005; Художественный текст и текст в массовых коммуникациях. - Смоленск, 2006; Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике. - Кемерово, 2006; ВостокЦЗапад: пространство русской литературы и фольклора. - Волгоград, 2006; Эпический текст: проблемы и перспективы изучения. - Пятигорск, 2006; Пушкинские чтения. - СПб., 2007, 2008, 2009; Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологический и прагматический аспекты. - Ростов-на-Дону, 2007; III Международная научная конференция Концепт и культура. - Кемерово, 2008; Личность, речь и юридическая практика. - Ростов-на-Дону, 2008; IX Кирилло-Мефодиевские чтения Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. - Москва, 2008; Лингвистическое образование как реализация социального заказа общества. - Ставрополь 2008; Поэтика художественного текста. - Борисоглебск, 2008; Х Юбилейные Кирилло-Мефодиевские чтения Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. - М., 2009; Изменяющаяся Россия и славянский мир: новые парадигмы и новые решения в когнитивной лингвистике. - Кемерово, 2009. Содержание диссертации отражено в 60 публикациях общим объемом 61,64 п.л., в том числе в двух монографиях (31,92 п.л.) и 12 статьях (5,95 п.л.) в изданиях из перечня ВАК.

Структура диссертации. Диссертация состоит из Введения, четырёх глав, Заключения, Библиографического списка, включающего 656 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении дается обоснование актуальности темы, определяются объект, предмет, цели и задачи исследования, материал, методологическая основа; подчеркивается научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы; сформулированы выносимые на защиту положения, приводятся сведения об апробации основных результатов.

Первая глава -  Нормализаторские тенденции языковой рефлексии в XVIII - начале XIX веков: вариативность языкового узуса Ц   посвящена рассмотрению различных аспектов формирования языковой рефлексии в немецкой лингвокультуре XVIII века, получившей свое целостное выражение в лингвофилософских трудах В. фон Гумбольдта.

Ю.Н. Караулов, выделив в истории языкознания четыре парадигмы - историческую, психологическую, системно-структурную и социальную14, охарактеризовал XVIII век как преднаучный в истории лингвистической мысли.

       В гносеологической парадигме  рубежа веков лингвистика и этнология получили существенные импульсы из научных трудов философа-просветителя И.Г. Гердера. Исходным тезисом стало положение о непрерывном и прогрессивном развитии языка и его носителей. Размышления И.Г. Гердера о своеобразии исторического пути каждого отдельно взятого народа способствовали утверждению в дальнейшем культурологического подхода к истории.

Содержательным ядром историко-культурологических воззрений И.Г. Гердера стало его убеждение, что каждый народ, каждая нация имеет собственный, отличный от других национальный характер. Культурные различия  он объяснял изменяющимися условиями окружающего мира, которые актуализируются вследствие ступенчатой модели культурного развития народов. Национальный характер И.Г. Гердер связывал с национальным языком, так как они в равной степени детерминированы естественными и социальными условиями.

Исследование работ современников И.Г. Гердера - И.Г. Зульцера (1720 - 1779), И.В. Майнера (1723 - 1789), К. Майнерса (1747 - 1810) - показало, что общие проблемы отношения между языком и мышлением, вопросы о роли языка как средства репрезентации концептуальной картины мира целого народа находились в центре внимания философов, теологов, антропологов. В данном контексте примечательной представляется оценка уровня развития языка и литературы в  трудах  Иоганна Аделунга (1732-1806), видевшего в немецкой литературе 1740 - 1760 гг. расцвет немецкой письменности, а  после 1760-го года - только нарушения языкового единства и вкуса. Представителями этого порицаемого Аделунгом нового поколения являлись Г.Э. Лессинг (1729-1781), К.М. Виланд (1733-1813), Ф.Г. Клопшток (1724-1803), искавшие и утверждавшие в литературе новые жанровые формы и новые языковые средства выражения. Так, Виланд иначе, более глубоко, трактовал содержание распространенного терминологического обозначения для немецкого литературного языка Hochdeutsch, выделяя в нем четыре формирующихся функциональных стиля: 1) высокий ораторский и поэтический язык, 2) комический язык, 3) язык искусств и наук, 4) повседневный язык высших классов.

       Но ещё более опасными представлялись Аделунгу молодые поэты-штюрмеры. В их языковой практике Аделунг усматривал немалую угрозу единству немецкого литературного языка, так как они отдавали предпочтение народным выражениям, разговорному языку.

       Аделунг является одним из первых ученых-лингвистов, применивших определенные морфологические принципы для создания классификации языков и их лексикографического описания, что обеспечивало переход от нормативно-предписывающей к описательной грамматике. Позднее германисты увидели заслугу Аделунга в том, что через систему словарных помет ему удалось разработать довольно разнообразную и тонко градуированную шкалу, отражающую стилистическое и социальное расслоение языка и дающую вместе с тем известное представление о разных формах существования немецкого языка данного периода15. Приверженец эволюционистского подхода, Аделунг связывает начальную стадию развития языка с явлением односложности, рассматривая многосложность как прогрессивную стадию эволюции.

       Представляется важным подчеркнуть выраженную Аделунгом в сочинении 1782 г. оценку языка как важнейшего этнонационального признака: Язык есть важнейший отличительный признак народа. Народ может менять нравы, обычаи, даже религию, но при этом оставаться тем же самым народом; но если ему дать иной язык, то все станет совершенно иным16. Сопоставляя лингвофилософские взгляды таких грамматистов, как  Готшед и Аделунг, можно заметить, что они по-разному воспринимают соотношение между мышлением и языком. Для Готшеда первичным было мышление; Аделунг не разделял этого убеждения, полагая, что язык и мышление равноправно взаимодействуют.

       Существенно, что многими языковедами XVIII век рассматривается как эпоха становления синтаксических норм немецкого литературного языка (В.Г. Адмони, Н.И. Филичева). В этом аспекте оправданным представляется допущение, что нормализационные процессы в XVIII веке специфично протекали в сфере синтаксиса немецкого языка, когда признавалось синхронное функционирование вариантов одной и той же синтаксической структуры в языковом узусе не только средней, но и элитарной языковой личности.

       Характерным явлением представляется соотнесенность синтаксических вариантов с синонимичной парной структурой, когда говорящий/пишущий пользователь языка не уверен и колеблется в выборе, по меньшей мере, между двумя синтаксическими вариантами.  Так, В.Г. Адмони, описывая трудности и непоследовательность внедрения принципа рамочности в грамматическую структуру предложения, установил, что даже вторая половина XVII в. и первая половина XVIII в., которые обычно рассматриваются как период безусловного, абсолютного соблюдения рамочной конструкции в письменных формах речи, также характеризуются известными различиями в этом отношении у разных авторов и в разных жанрах17.

В первой главе прослеживается специфика употребления синтаксических вариантов в текстах немецких грамматик и других языковедческих работ, посвященных проблемам происхождения, функционирования и взаимодействия языков и созданных до 1780 года. Авторы этих трудов (C.Fr. Aichinger, J.B. Basedow, J. Boediker, A. Dornblueth, J.H. Faber, H. Goldhagen,  J.Chr. Gottsched, J. Hemmer, J. Lenz, F.Chr. Oetinger, J. Simon) не акцентируют внимание на собственных языковых колебаниях относительно употребления грамматических конструкций, что вполне объяснимо преимущественно нормализаторскими тенденциями языковой рефлексии XVIII века. Однако при сопоставлении самих текстов грамматик нетрудно заметить, что грамматисты  ощущали себя в ситуации выбора, когда им приходилось критически оценивать употребление языковых единиц, нормализационные критерии друг друга.

Важно иметь в виду, что вопросы языкового употребления рассматривались в контексте острейших религиозных и политических дискуссий. Чрезвычайно дискуссионными - и не только в Германии, но и во Франции - оставались вопросы порядка слов. Отметим, что, анализируя развитие структуры немецкого предложения в диахроническом аспекте, В.Г. Адмони сосредоточил внимание на вопросе ло наличии или отсутствии рамки и не рассматривал проблему соотносительного расположения в подчиненном предложении именной и спрягаемой формы глагола18. Мы же, наоборот, сделали акцент на положении спрягаемой  и именной формы глагола по отношению друг к другу, специфике порядка слов в подчиненном предложении, так как именно эти  параметры определяют своеобразие развития грамматического строя немецкого предложения. Нами были выделены четыре сферы языкового узуса с  однозначно выраженными синтаксическими оппозициями, которые могут быть представлены схематично следующим образом: 1) последовательность глаголов в двучленном глагольном комплексе в придаточном предложении: Vfin vs (X) Vinf; 2) последовательность глаголов в трехчленном глагольном комплексе в придаточном предложении: VKinf Vfin vs Vfin (X) VKinf; 3) положение неглагольных и неконституирующих предложение компонентов в интер- или постпозиции: X [V, Verbpraefix] vs [V, Verbpraefix] X; 4) положение придаточных в пост-  или препозиции: [V, Verbpraefix] NS vs NS (X) [V, Verbpraefix]. 

Исследованный текстовый материал позволил заключить, что порядок слов, представленный схемой 1, можно отнести к числу более ранних языковых явлений, которые в течение XVIII векa постепенно исчезают из письменно-литературного языка образованных слоев.

Так, в изданных в 1690 году И. Бедикером, ректором Берлинского университета, Grundsаеze der Teutschen Sprache (Основы немецкого языка) для сложных периодов предлагалось следующее правило: Завершенное высказывание, период, целесообразнее всего завершать глаголом. То есть по обыкновению вспомогательные слова ich bin, ich habe, ich werde, а также воспринимаемые как вспомогательные Ich mag, kann, will, muss, darf, soll располагаются впереди: Der beste Sieg ist, wenn man seinen Feind kann zur Reue, und nicht zur Misgunst bringen. Однако И. Виппель, выпустивший в 1746 году расширенное и снабженное новым комментарием издание Основ Бедикера, решительно критиковал этот пример, усмотрев в нем нарушение правильного порядка слов, и предложил собственный трансформированный вариант со спрягаемой формой глагола в конце подчиненного предложения: Лучше, когда говорят: Der beste Sieg ueber seine Feinde ist, wenn man sie durch Wolthaten zur Erkenntniss bringen kann19

.

Варианты 2, 3, 4, наоборот, представлены значительно более частотно, в том числе и в современном немецком языке.

       Для большинства грамматистов-нормализаторов правильным признавался один какой-либо вариант, а существующие в узусе иные варианты отвергались как неправильные или не рассматривались. Однако при таком подходе к употреблению языковых единиц не учитывались и игнорировались важные внутриязыковые и прагматические факторы.        Речевой статус таких вариантов не всегда был понятен, что приводило к определенным затруднениям в письменной практике даже известных грамматистов-нормализаторов.

       Во второй главе -  Лингвопоэтические аспекты языкотворческой деятельности И.В. Гете и Г. фон Клейста как элитарных языковых личностей Ц мы исходим из гипотезы, что активная языкотворческая деятельность Гете и Клейста опиралась на интенсивную языковую рефлексию, не прекращавшуюся на протяжении всего XVIII-го века.

       Вторая половина XVIII-го века ознаменовалась в Германии бурными изменениями в лингвокультурной сфере, сопровождавшимися оживленной полемикой по поводу возникновения, развития и роли естественного языка в истории нации и культуры. Пристальное внимание к теоретико-прикладным проблемам функционирования языка как семиотической системы составляло, наряду с теологией и философией, одно из основных направлений в истории немецкого гуманитарного знания, начиная с эпохи М. Лютера, Т. Мюнцера, М. Опица, Ю. Шоттеля. Мы рассматриваем в данном контексте редко упоминаемое в отечественной германистике сочинение Юстуса Мёзера (1720 - 1794) Ueber die deutsche Sprache und Literatur (О немецком языке и литературе)20, написанное в 1781 году, то есть на завершающей стадии эпохи Просвещения, и фиксирующее определенные итоги лингвокультурного развития.

       Опираясь на выработанные Г.В. Лейбницем лингвофилософские позиции,  Мёзер определяет собственный социолингвистический подход к основным проблемам развития и функционирования языка и выделяет в письменном языке несколько функциональных стилей: Volkssprache (народный язык), Dichtersprache (поэтический язык), Kunstsprache (язык искусства), Rednersprache (язык публичных выступлений), die philosophische Sprache (философский язык), historischer Stil (исторический стиль). Он отмечает возросшую качественную роль именно немецкого языка как средства научной типологии и терминологизации, в противопоставлении с традиционной латынью.

       Новые воззрения на природу и функционирование языка были проиллюстрированы нами посредством сопоставления аутентичных для своей эпохи текстов двух авторов. Христиан Вольф (1679 - 1754), авторитетный популяризатор философии Лейбница, настаивал  на неизменной и однозначной связи  каждого слова с определенным понятием. Известно, что слово вне контекста обладает некоторым самостоятельным значением, но, чтобы понять порождаемые словом множественные смыслы, необходимо знать его синтаксическую дистрибуцию, по крайней мере минимальную - словосочетание. Невозможность одномерного соответствия между языковым знаком и означиваемой вещью объясняется тем, что предложение не лотражает ситуацию, т.е. не устанавливает взаимооднозначного соответствия своих компонентов компонентам ситуации: имен - объектам, предикатов - отношениям объектов21. И.В. Гете (1749-1832), напротив, допускал непонимание между людьми, обусловленное различиями индивидуально-когнитивных систем.

       Исследованные  нами языковые принципы Гете как элитарной языковой личности и эмпирический материал (малоизученные в отечественной германистике Maximen und Reflexionen (Максимы и рефлексии), Farbenlehre (Учение о цвете), статьи разных лет, трагедия Фауст, эпистолярий) позволяют заключить, что у поэта возникали серьезные сомнения относительно эффективности когнитивно-коммуникативных возможностей языка. С этого утверждения он начинает концептуальную статью О Лаокооне: Подлинное произведение искусства, подобно произведению природы, всегда остается для нашего разума чем-то бесконечным. Мы на него смотрим, мы его воспринимаем, оно на нас воздействует, но не может быть познано; тем более не могут быть выражены словами его сущность, его достоинства (Выделено нами. - А.С.)22. Мы полагаем, что данная оценка коммуникативных возможностей естественного языка как семиотической системы сформировалась под влиянием опубликованной в 1765 году работы Г.В. Лейбница Новые опыты о человеческом разумении.

Гете  выделяет две функции языка - информативную и творческую, доминирующую в искусстве. Такой подход во многих существенных чертах предвосхищает суть полемических выступлений Р.О. Якобсона против Ф. де Соссюра, возникших из-за различий во взглядах на функции языка. Представляется правомерным допущение, что осознание Гете коммуникативных пределов языка имело характер этического действия. Несмотря на временами подчеркнутое экспрессивное акцентирование молчания или безмолвного созерцания, вера Гете в потенциал выразительных возможностей языка  принципиально никогда не иссякала, о чем свидетельствует, например, содержание его письма к В. фон Гумбольдту от 24 декабря 1821 года.

Анализ текстов трех максим (№№ 388, 389, 390) позволил уточнить  направление метаязыковой рефлексии Гете: от семантической однозначности к смысловой многомерности. По сути Гете высказал мысль о признании смысловых различий между единицами языковой системы и их речевыми реализациями в художественном тексте.        Для выявления качественного уровня языковой рефлексии Гете в трагедии Фауст  были использованы  Максимы и рефлексии, эпистолярий как аутентичный метапоэтический текст. В современных исследованиях по метапоэтике постулируется, что любая поэтическая система включает в себя текст художника о поэзии и творчестве вообще. Это или текст в тексте, который следует выделить, или самостоятельные произведения о поэзии, о творчестве, а также маргиналии - заметки на полях, письма и др.23. Показательна в этом отношении сцена Сатира на университет, в которой школяр, опираясь на свое обыденное представление о языке, приводит  Мефистофелю контраргумент: Doch ein Begriff muss bei dem Worte sein24 - Да, но словам / Ведь соответствуют понятья25. Против пустых, безденотатных слов выступал и Лейбниц, полагая, что они несвойственны немецкому языку: aber leere Worte, da nichts hinter, und gleichsam nur ein leichter Schaum muessiger Gedancken, nehme die reine Teutsche Sprache nicht an26. Мефистофель, однако, не отступает и предлагает как будто бесспорное решение проблемы относительно закрепления понятий за словами, произвольной заменяемости означающего при любом означаемом: Denn eben wo Begriffe fehlen, / Da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein - Бессодержательную речь / Всегда легко в слова облечь.

       Л. Витгенштейн высказался очень иронически по поводу такого понимания характера связи между означающим и означаемым: Говорят: речь идет не о слове, а о его значении; и при этом представляют себе значение как предмет того же порядка, что и слово, хоть и отличный от него27.

       Мефистофель, софист и жец, по определению Фауста, совершенно осознанно использует язык с учетом эгоцентрической прагматики, акцентируя внимание на аспектах языковой манипуляции. Анализ текста показал, что критические замечания Гете в отношении семантических и прагматических подходов к языку в полной мере распространяются и на его протагониста Фауста: со всей очевидностью встает вопрос о возможности соотнесения слов с понятиями и явлениями.

       Все тщетные попытки Фауста свидетельствуют об одном - он стремится к действию, что обнаруживается в известной сцене перевода Фаустом Священного Писания как следует, в которой демонстрируется конвенциональный характер связи означающего Im Anfang war das Wort (В начале было слово) с означаемым.  Фауст, пытаясь определить денотат высказывания, старается выявить наиболее сущностные признаки, что в итоге влечет за собой изменения в означающем, разбивая процесс перевода на демонстрируемые читателю этапы.  Важной представляется констатация того факта, что Фауст, отталкиваясь от текста Писания, высказывает собственное отношение к слову: Ich kann das Wort so hoch unmoeglich schaetzen - Ведь я так высоко не ставлю слова; за словом наступает черед мысли: Im Anfang war der Sinn; затем следует сила: Im Anfang war die Kraft и, наконец, - дело: Im Anfang war die Tat. Итак, в последовательности das Wort - der Sinn - die Kraft - die Tat слово для Фауста, как мы выяснили, наиболее доступный  и удобный инструмент, создающий видимость познания бесконечной природы.

В ходе исследования установлено, что природа во всем её многообразии может быть воспроизведена, по мнению Гете, только живым языком искусства. Если то или иное явление природы воспринимается как первичный феномен, как не подлежащее однозначному пониманию и означиванию воплощение всеобщего, то на помощь приходит язык искусства с присущей ему образностью и символикой, ибо лязык в сущности только символичен, только образен и никогда не выражает предметы непосредственно, а только в отражении (im Wiederschein)28.

Символика является для Гете центральным понятием в его теоретических воззрениях. В максиме № 749 Гете называет специфические качества символики как когнитивного механизма: Символика превращает явление в идею, идею в образ и притом так, что идея всегда остается в образе бесконечно действенной и недостижимой. Даже выраженная на всех языках, она осталась бы все-таки невыразимой (Выделено нами. - А.С.) (Там же: 141).

       На основе такого понимания функционирования языка становится понятным выдвинутое Гете в Учении о цвете требование: Е как трудно не ставить знак на место вещи (Выделено нами. - А.С.), все время иметь пред собой живую сущность и не убивать её словами (Там же: 141), хотя ближе к смыслу оригинала и точнее был бы перевод с использованием формы единственного числа Еи не убивать её словом. Гете преодолевает собственное недоверие к языку посредством утверждения концептуального понимания  символики, которое соответствует его пониманию функций языка и искусства как когнитивно-аксиологических систем и которое способствует восполнению взаимосвязей при одновременном участии рассудка и воображения с учетом семантических и прагматических параметров знака. Живое мгновенное откровение непознаваемого соответствует представлению об искусстве как живом посреднике между человеком и природой и пониманию поэзии как Vermittlerin des Unaussprechlichen (лвыразительницы неизречимого). Гете исходит из аналогии между особенным (включая и язык) и всеобщим, рассматривая символику как лоткровение непознаваемого; отсюда вытекают такие важные качества его творения, как синтетичность и адресация. Художественная специфика Фауста как культурного артефакта проявляется в том, что текст актуализирует проспективную функцию, прямо или опосредованно формирует читательские ожидания относительно динамики смыслового содержания, заранее и постоянно  информирует зрителя-читателя о предстоящих перипетиях. Поэтому  Фауст обоснованно называют поэтическим творением о поэтическом творчестве (лFaust ist zunaechst Dichtung ueber Dichtungen)29, поскольку в трагедии реализуются самые разнообразные интеркультурные и интертекстуальные отношения.

Композиционно-речевая организация трагедии Фауст, представляющей собой уникальный синтез трех родов литературы, опирается на свой метатекст. Таковым являются предваряющие трагедию три пролога, которые в особой поэтической форме дают адресату ориентир на символическую  трактовку универсума.

       В соответствии с авторскими интенциями детерминируемая символикой картина мира, представленная в прологах, ориентирует (посредством активизации когнитивных процессов) читателя-реципиента не только на восприятие содержания линейно развертывающегося основного текста, но и на необходимость оценки способа выражения содержания автором и протагонистом. Иными словами, прологи, выдвигая в качестве условия адекватного отражения природы единство понятийного и чувственного, эмоционального и рационального, ориентируют читателя на обязательность оценки способа языкового выражения, поскольку при сложных операциях смыслопорождения язык неотделим от выражаемого им содержания. В этом Е случае мы имеем уже не только сообщение на языке, но и сообщение о языке, сообщение, в котором интерес перемещается на его язык30. Таким образом, после прологов у читателя в основном сформированы представления относительно языковой специфики и способов выражения содержания. Концовка Фауста обеспечивает столь важное для концептосферы Гете поэтическое акцентирование символики невыразимого, так как, по Гете, листинное, совпадая с божественным, никогда не допускает непосредственного познания31.

       На фоне языковой рефлексии Гете рассматривается специфика языкотворческой деятельности  Г. фон Клейста. Эмпирический материал составляют тексты статей и писем, в большинстве своем не переведенных на русский язык и впервые вводимых в научную сферу отечественной германистики. Нами установлено, что язык в его коммуникативной функции воспринимается Клейстом амбивалентно: от сомнений и полного недоверия (Sprachskepsis) до возможного принятия. Мы разделяем точку зрения Т. Гросса, заметившего, что языковой скепсис имеет для него значение не сам по себе, а только в процессе его преодоления32.

       Нами установлено, что о характерном для Клейста совмещении в одном тексте скептического и нескептического отношения к языку свидетельствует уже его ранняя работа Aufsatz, den sichern Weg des Gluecks zu finden (Сочинение о пути обретения счастья). Клейст столкнулся с трудностью выработки вербальной дефиниции для понятия Tugend (добродетель). Отметим, что такая постановка проблемы свидетельствует о пристальном интересе Клейста к номинативной и коммуникативной функциям языка. На наш взгляд, приведенные рассуждения Клейста указывают на осознание им языкового знака как материально-идеальной сущности (А.Ф. Лосев, И.М. Кобозева, И.Т. Касавин). В терминах современной лингвистики описанные эмоционально-интеллектуальные усилия Клейста соответствуют процессу концептуализации и категоризации: с одной стороны, он стремится выявить чистое содержание человеческого опыта, а с другой - классифицировать и обобщить выявленные единицы на конвенционально признанном основании с целью получения релевантной для лингвокультурного сообщества дефиниции.

       По утверждению Н.Д. Арутюновой, человек воспринимает больше, чем может выразить язык. За его пределами остается несказанное, невыразимое, непередаваемое, ненареченное, неизреченное33. Поэтому Клейст, ищущий соответствующую явлению форму выражения, рассматривает перспективу найти какой-либо иной способ означивания и обойтись без языка: подлежащее означиванию явление предлагается дефинировать через именование его рассеянных в эмпирическом опыте признаков.

       Чувства, считает Клейст, могут быть названы, но не могут быть постигнуты в их полноте. В рамках современного лингвокогнитивного подхода высказанные Клейстом мысли актуализируют идею проблемности концептуализации эмоционально-оценочных сущностей в отличие от предметно-понятийных (В.И. Карасик, Л.О. Чернейко). Трудности языкового выражения он обобщенно отчеканивает в известном высказывании: Ich weiss nicht, was ich Dir ueber mich unaussprechlichen Menschen sagen soll (II: 729) - Не знаю, что я могу сказать тебе о себе, невыражаемом человеке.

       Особенно наглядно языковой скепсис Клейста проявляется в письме к сестре Ульрике от 5 февраля 1801 года: Е у нас нет средства для общения. Даже то единственное, чем мы владеем, язык, не пригоден для этого, он не может живописать нашу душу и что он нам дает, так это только разорванные фрагменты (II: 626). Кажущееся парадоксальным высказывание Клейста относительно коммуникативных возможностей языка, однако, не является единичным в контексте современной ему немецкой литературы. Принципиально не разделявший, более того, отвергавший эстетические взгляды Клейста высший литературный авторитет эпохи Гете высказывал сходные мысли: Литература есть только фрагмент фрагмента; записывается ничтожная доля того, что произошло и было сказано, сохраняется ничтожная доля записанного34.

       В ХХ в. Г. Гадамер, анализируя герменевтические аспекты вербальной коммуникации и понимания, отметил безусловный приоритет романтиков в этой сфере и в обобщенном виде почти повторил смысл высказывания Клейста: ФЯзыковостьУ (обремененность языком, погруженность в язык) события понимания, которое разыгрывается между людьми, означает прямо-таки непреодолимую преграду, на которую впервые обратили внимание опять же немецкие романтики и оценили ее поначалу позитивно. Можно сформулировать ее одним предложением: Individuum est ineffabile (индивид неизрекаем), а для романтического же сознания это означает: язык никогда не достигнет последних, неискоренимых тайн индивидуальности человека35. По существу, Клейст в парадоксальной форме заострил вопрос о соотношении действительности, языка и мышления. Обозначенная Клейстом проблема не утратила своей актуальности и в ХХ веке (Л. Витгенштейн, А.Ф. Лосев).

       Исследованный метапоэтический материал позволяет заключить, что в отличие от Гете в оценках Клейстом коммуникативных возможностей языка  на первый план выдвигаются не семантические, а прежде всего прагматические аспекты, которые представлены в текстовых фрагментах, выражающих признаки и состояния внутреннего мира субъекта переживания, что характерно для писем, статей, новелл и драматических произведений. Обращение к эпистолярию и статьям Клейста позволяет прийти к выводу, что он, опираясь на современное ему философское, естественнонаучное и гуманитарное знание, выработал определенные приемы актуализации невыразимого, базирующиеся на индивидуально-авторском осмыслении модели художественной коммуникации ладресант - текст - адресат.

       На наш взгляд, при рассмотрении релевантной для  семантического пространства словесно-художественных произведений Клейста проблематики невыразимого целесообразно оперировать понятиями полые  места и линверсия. Понятие полое место (лLeеrstelle, gap) активно использовалось В. Изером в системе рецептивной эстетики. Автор исходил из положения, что процесс рецепции художественного текста не является произвольным, а в значительной степени зависит от воспринимающей инстанции и автора. Поэтому в текст вводятся различные маркеры, сигнализирующие о наличии авторской оценки (прямой или косвенной) какого-либо компонента текста и постоянно стимулирующие реципиента к выявлению тематического ядра, а идея завершенности уступает место идее дальнейшего комбинирования смыслов читателем. Тем самым, благодаря активизации эстетического реагирования реципиента создается смысловая множественность текста, предполагающая многообразие оценок, принципиальную возможность выбора интерпретирующих стратегий, использование различных наборов кодов и субкодов. Обращение к инверсии Клейсту необходимо для введения в содержание текста нового знания или новой точки зрения на известное.

Анализ показал, что романтический текст интерпретировался Клейстом как многослойная когнитивно-семантическая структура, предполагающая не одномерное декодирование, а множественность интерпретаций, обусловленных динамично изменяющимися социокультурными обстоятельствами, контекстом, знаниями, опытом знаковой деятельности интерпретатора.

       Важным представляется обращение Клейста к  проблеме действия и проблеме знания. В статье О том, как постепенно формируется мысль, когда говоришь (1805), затрагивающей проблему соотношения языка и мышления, Клейст дает одну из немногих точных формулировок: Denn nicht wir wissen, es ist allererst ein gewisser Zustand unsrer, welcher weiss (II: 323) - Ибо знаем не мы, знает прежде всего некое наше состояние36. Заметим, что для немецкой литературы рассматриваемого периода понятия знать и знание обозначают не количество, но качество, хотя и количество, и качество были включены Кантом в таблицу категорий.  Показательно, что содержательное противопоставление количества и качества находим в первом же монологе Фауста, в котором он перечисляет изученные им разделы знания - богословие, философия, юриспруденция, медицина - и делает вывод: Da steh ich nun, ich armer Tor! - Был и остался дураком. Далее Фауст делает признание Und sehe, dass wir nichts wissen koennen! - И вижу, что знать мы ничего не можем (Перевод наш. - А.С.), которое было почти повторено Клейстом.  Сформулированная Клейстом посылка может быть спроецирована на языковую практику персонажей и подвергнуть её сомнению: если знает Е некое наше состояние, логично допустить, что оно и вербализует имеющееся знание.

  Лингвопоэтический анализ позволил выявить актуальность лингвофилософских подходов Клейста к проблемам текстопорождения. В романтическом тексте Клейста, с одной стороны, повествователь представал наивным участником и свидетелем формирования действия и развития конфликта, с другой - повествователь, прерывая ход действия, разрушая иллюзию аутентичности, отсылает читателя к предшествующему состоянию, как, например, в Поединке: Man muss naemlich wissen, dass der Graf schon lange, ehe seine Begierde ... (II: 256) - Дело в том, что граф уже давно, раньше, чем его вожделение Е37. Это внезапно оказавшееся необходимым знание указывает на то, что читателю не был предоставлен семиотический код для декодирования данной информации, что в свою очередь ориентирует читателя на проблему невыразимости мира в совокупности его разнообразных проявлений. Для Клейста в искусстве содержится призыв к реципиенту постичь и дополнить то, что сам писатель может выразить только фрагментарно.

       Исследованный в заданном ракурсе текстовый материал позволяет заключить, что оба писателя - И.В. Гете, Г. фон Клейст Ц  как элитарные языковые личности целенаправленно уделяли внимание проблемам языкового выражения картины мира и аспектам невыразимости множественности сущностных отношений. Свойственные Гете сомнения относительно адекватного отражения природы в искусстве касаются, прежде всего, её понятийного постижения. Клейст сосредоточен на прагматических аспектах проблемы невыразимости внутреннего мира индивида. В отличие от Гете, который принимает как данность непостижимость природы, Клейст воспринимает невыразимость внутреннего состояния как вызов креативным потенциям личности. Имеющийся языковой скепсис  относительно выражения невыразимого, по Гете, может быть преодолен через выражение конкретного,  особенного, вместо категориально всеобщего, посредством естественного языка. Преодоление языкового сопротивления, по Клейсту, возможно при смысловом заполнении имеющихся в тексте пустых мест и определенных прагматических обстоятельствах - со-участии в когнитивном процессе реципиента. Тексты Гете с их стремлением к завершенности принадлежат эпохе немецкой классики. Тексты Клейста, характеризующиеся фрагментарностью мировосприятия и смысловыми инверсиями, относятся к эпохе романтизма.

       Структурно-семантическая организация текстов обоих авторов свидетельствует о том, что Гете предпочитает в большей мере призывать читателя к совершению действий. Клейст же почти повсюду использует подтекст, ставя читателя в положение выбора интерпретирующих стратегий.

В третьей главе Ц  Индивидуально-художественная система Клейста как множественность языков Ц  обосновывается специфика индивидуально-художественной системы Клейста, анализируются семантико-синтаксические особенности его художественного дискурса, выявляются языковые средства эмоционально-эстетического воздействия на реципиента. Термин лингвопоэтика трактуется в аспекте использования отдельного художественного приема38.

В ходе исследования было выявлено, что в романтическом тексте Клейста акцентируется коммуникативная недостаточность устной диалогической речи и, наоборот, фиксируется коммуникативная значимость письменных (посредством документов) форм общения. Рассматривая отношение между мыслью (Gedanke) и речью (Rede), Клейст эксплицитно выражает сомнения в значимости последней для художественной коммуникации: Лишь потому, что мысль, чтобы предстать нам, должна, как летучие, неизобразимые химические вещества, соединиться с чем-то более грубым, телесным, - лишь поэтому я пользуюсь речью Е 39.

       Это наблюдение подтверждается выводами Е.С. Кубряковой, по мнению которой мысль, чтобы стать достоянием другого, должна объективироваться, получить некую овеществленную форму40. И хотя язык характеризуется как  Е не что иное, как истинное, хотя естественное неудобство, тем не менее это все же не окончательный вывод Клейстa относительно языка как средства коммуникации. Отметим очевидную близость  взглядов Клейста и выраженной в 389-й максиме Гете оценки коммуникативных возможностей естественного языка: Е denn leider sind dem Menschen die Worte gewoehnlich Surrogate: er denkt und weiss es meistenteils besser, als er sich ausspricht - Етак как, к сожалению, для человека слова обычно суррогаты, то он мыслит и осознает большей частью лучше, чем выражает. На наш взгляд, высказанная Клейстом мысль получила последовательное развитие в лингвофилософских воззрениях Гадамера, полагавшего, что лязыковая форма выражения не просто неточна и не просто нуждается в улучшении - она, как бы удачна ни была, никогда не поспевает за тем, что пробуждается ею к жизни41.

Такое восприятие языка Клейстом тесно связано с представлением о формализованном языке как средстве реализации социального насилия. В привлеченных к анализу текстах формализованный язык представлен, прежде всего, в форме многочисленных письменных свидетельств, написанных или полученных персонажами. Элиминация спонтанной речи, таинственная и неумолимая сила письменного документа, луказа, в полной мере соответствуют руссоистской оценке конвенциональных форм коммуникации. В этой связи целесообразно вспомнить высказывание Ж. Деррида применительно к Опыту о происхождении языков Ж.-Ж. Руссо: В Опыте голос пронтивопоставляется письму, как свобода - рабству: устный язык - это собнственность всего народа, а письмо уже свидетельствует о рассеивании нанрода и тем самым - о превращении его в раба42. Сходную точку зрения легко обнаружить в фундаментальном труде И.Г. Гердера (1784): Рассудок связан буквой, и вот он уже не идет, а робко пробирается, плетется через силу; лучшие наши мысли умолкают, погребенные в мертвых черточках письма43. Такой подход актуализируется и  в современных исследованиях, отмечающих ограничение реализации эмотивной функции при графическом представлении высказывания (В.В. Наумов).

       В современной лингвоконцептологии обосновано, что возможны коммуникативные ситуации, в которых отсутствие означающего вовсе не исключает бытования означаемого в концептуальной системе лингвокультурного сообщества (И.А. Щирова, Н.Г. Комлев), а сложные коммуникативные интенции могут быть выражены посредством невербальных знаков (Н.А. Красавский, У.Эко). Это напряжение ещё более усиливается при контрастном сопоставлении в высказывании или сегменте текста невербального (бессловесного) жеста с риторически оформленной речью или письменными способами её выражения. В романтическом тексте Клейста такие контрасты доведены до предельной степени экспрессивности. В качестве иллюстрации приведем интродуктивное предложение  текста новеллы Маркиза дТО., в котором публичность газетного объявления подчеркнуто диссонирует с этической и конвенциональной интимностью содержания: Е вдовствующая маркиза дТО., женщина, пользовавшаяся превосходной репутацией,  и мать нескольких прекрасно воспитанных детей напечатала в газетах, что она, сама того не подозревая, оказалась в положении и просит отца ожидаемого ею ребенка явиться. 

       В приведенном контексте создаваемое повествователем эмоциональное напряжение между акцентированным молчанием и профанным, публичным языком газетного объявления маркирует трагический потенциал полого лингвоментального пространства между безмолвием и многословным текстом.

       Исследование показало, что, вопреки существующему в отечественной германистике мнению (Н.С. Павлова), для текстов Клейста характерно  вовлечение читателя в сам процесс толкования текста, а это уже имеет значимые последствия для дальнейшего смыслопорождения, так как нарушает последовательность передачи невербализованных мыслей персонажа читателю, как, например, в новелле Обручение на Сан-Доминго: Что произошло дальше, нам нет надобности сообщать читателям, ибо каждый, кто дойдет до этого места, сам легко догадается44. Почему, в силу каких лингвистических факторов читатель может прийти к заключению, чтобы под воздействием рассказанной Густавом истории квалифицировать реакцию Тони как ein  menschliches Gefuehl (лнепосредственное человеческое чувство)? Для нас представляется важным констатировать новацию Клейста - акцентирование в романтическом тексте эстетической значимости фактора адресата как одного из смыслопорождающих и текстопорождающих факторов: Клейст стимулирует множественность прочтений и, следовательно, интерпретаций текста.

       Лингвопоэтический анализ текстов Клейста показывает, что применительно к структурной организации новелл можно говорить об эстетической функции приема провоцирования читателя: Клейст осознанно ставит читателя в ситуацию интерпретационного выбора. О мотиве провоцирования  оправданно говорить в ситуации, которая стимулирует двойственность в отношении текст - читатель в том смысле, что сам процесс организации читательской рецепции осознается в качестве эстетической проблемы. Для восприятия акта провоцирования читателя необходимы дифференциация, контраст. Сознательно допускаемый пробел в линейном развертывании текста, диктемный разлом (М.Я. Блох), оправдывается определенным конвенциональным жестом немецкой лингвокультуры. К факторам, детерминирующим выбор языковых средств, принято относить смысловые потребности, пространственно-временную позицию говорящего по отношению к сообщаемому, способы восприятия, отношение к адресату речи, коммуникативные намерения. В повествовании с линейно организованной повествовательной перспективой и одномерным отношением адресанта к адресату мотив провоцирования не приведет к продуцированию множественности смыслов. Провоцирование читателя как теоретическая проблема раскрывается в контрапунктном сопоставлении очевидной манипуляции читательским вниманием и возникающими при этом культурно-психологическими проблемами.

       Проведенный лингвопоэтический анализ романтических текстов Клейста позволил заключить, что эмоционально-эстетическое воздействие на воспринимающее сознание реализуется на семантико-синтаксическом уровне, поскольку как содержательные, так и формальные свойства синтаксиса в значительной степени предопределены семантическим уровнем45. Если рассматривать текст как семиотическое пространство взаимодействия смыслов автоpа, читателя и письменной тpадиции, то Клейст, воспринимая множественность жизненных перипетий как вербально невыразимую сущность, считал, что достиг пределов выразительных возможностей языка. Клейст использует чрезвычайно усложненные синтаксические структуры (издатели не понимали значения его запятых и нередко вносили собственные правки). Однако, как известно, нерегламентированные знаки препинания тоже характеризуют стиль писателя и способствуют выявлению имплицитных смыслов художественного текста. Языковая экспрессивность художественно-коммуникативного события генерирует образное воздействие такого уровня, что читатель мог бы одновременно с Клейстом воскликнуть: Mir wars, als geschaehe das Unglueck indem ich es lasЕ (II: 711) - Мне казалось, что несчастье свершается одновременно с процессом чтения. Нами было выявлено, что в текстах Клейста на семантическом уровне доминирует понятие насилие, дробящее смысл на части и целенаправленно реализуемое Клейстом на разных языковых уровнях и, прежде всего, на лексическом, а также на визуально-графическом. На наш взгляд, отмечаемое в текстах Клейста насилие реализуется в воспринимающем сознании посредством акцентируемой автором связи субъектов с конкретными, обусловленными авторским выбором предикатами.

       Германистика, начиная с фундаментального труда Г. Минде-Пует (1897), подвергала острой критике отклоняющиеся от традиционных норм стилистические нововведения, вместо того чтобы признать в них художественное выражение определенных антропологических качеств. Так, Г. Минде-Пует трактует необычное сцепление слов в текстах Клейста крайне отрицательно, буквально как насилование языка (лVergewaltigung der Sprache).

       Разорванная структура предложения - характерная и доминирующая грамматико-синтаксическая структура в текстах Клейста. Такое синтаксическое построение создает ощущение прерываемого протекания каждого изображаемого временного момента. Решительные вставки придаточных предложений позволяют Клейсту воспроизвести на синтаксическом уровне одновременность и устранить или минимизировать связанную с линейным развертыванием текста последовательность изображаемых действий.

       Нами установлено, что усложнение синтаксиса вплоть до изменения употребления глагольного времени и инверсивных перестановок частей предложения в наибольшей степени характерно для самой короткой новеллы Клейста Das Bettelweib von Locarno (Локарнская нищенка). В тексте доминируют сложноподчиненные предложения, в которых подлежащее в такой степени отделяется от сказуемого посредством цепочечного введения придаточных предложений или распространенных причастных оборотов, что уже с трудом осознается адресатом-читателем в качестве грамматического субъекта. Так, в предложении Das Ehepaar, zwei Lichter auf dem Tisch, die Marquise unausgezogen, der Marchese Degen und Pistolen, die er aus dem Schrank genommen, neben sich, setzen sich gegen elf Uhr jeder auf sein Bett (II: 198) подлежащее das Ehepaar занимает позицию в начале предложения, в то время как предикат setzen sich, который при обычном порядке слов занимает в структуре немецкого предложения второе место, отделяется от грамматического субъекта двумя аккузативными конструкциями zwei Lichter auf dem Tisch, der Marchese Degen und PistolenЕ neben sich, причем последняя включает придаточное определительное в интерпозиции die er aus dem Schrank genommen, и причастным оборотом die Marquise unausgezogen. Кроме того, выделенные в составе предложения конструкции имплицитно содержат собственные логические  субъекты.

Характерным для романтического текста Клейста является постановка на второе место после подлежащего какой-либо конструкции с достаточно неконкретной семантикой лобщего места: Der Kommandant, nach einer langen Pause, rewiderte, dassЕ (II: 111); Veit Gotthelf, der Tuchhaendler, der sich inzwischen verheiratet, mehrere Kinder erzeugt, und die betraechtliche Handlung seines Vaters uebernommen hatte, empfing die Fremde ... (II: 221). В целом для текстов Клейста характерна такая синтаксическая структура предложений, при которой находящийся в начале предложения грамматический субъект отделяется от личной формы глагола одной или несколькими языковыми единицами. В качестве таких единиц могут выступать самостоятельное предложение с предикатом речи, относительное придаточное предложение, причастный или инфинитивный оборот, различные союзные придаточные, приложения, дополнения.

       В следующем примере вводный колон как ритмико-интонационная единица отделяется не только формально, через препозитивное положение, но и семантически посредством нагромождения синтаксических конструкций: Er fiel auch, mit diesem kleinen Haufen, schon, beim Einbruch der dritten Nacht, den Zollwaerter und Torwaechter, die im Gespraech unter dem Tor standen, niederreitend, in die Burg, und  waehrend, unter ploetzlicher Aufprasselung aller Baracken im Schlossraum, die sie mit Feuer bewarfen, Herse, ueber die Windeltreppe, in den Turm der Vogtei eilte, und den Schlossvogt und Verwalter, die, halb entkleidet, beim Spiel sassen, mit Hieben und Stichen ueberfiel, stuerzte Kohlhaas zum Junker Wenzel ins Schloss (II: 31-32) - Уже на третью ночь с  кучкой  своих людей  Кольхаас  ворвался  в замок, копытами коней растоптав сборщика пошлин и привратника, мирно беседовавших у ворот.  Покуда с  треском разваливались  надворные  постройки,  которые  они закидали горящими головнями,  Херзе  взбежал  по  винтовой лестнице  в канцелярию,  где управитель  с  кастеляном,  полуодетые,  играли  в карты, и заколол, зарубил  их;  сам же Кольхаас  кинулся в замок  к  юнкеру  Венцелю (Клейст 1977: 441). Отметим, что приведенное сложное синтаксическое целое, связанное с семантическим развертыванием текста (Er fiel auch - Он и напаЕ), в существующем русском переводе передано тремя, пунктуационно отделенными самостоятельными предложениями, что, естественно, не вполне адекватно воспроизводит семантико-синтаксическую структуру идиостиля Клейста.

       Нами замечено, что психология авторского Я, творческие интенции Клейста, передача многомерности смысла реализуются в тексте часто графически, посредством анаграмм, пунктуационных знаков, поскольку в художественном тексте происходит семантизация внесемантических (синтаксических) элементов естественного языка46. Авторские знаки препинания в такой степени буквально разрезают структуру художественных текстов Клейста, что даже на уровне визуального восприятия возникает ощущение семантической раздробленности.

       Некодифицированное употребление знаков препинания может  быть использовано автором как составная часть писательского кода для индуцирования визуально-графическими средствами, то есть индексально, интенционально обусловленных коннотаций. Убедительный пример употребления тире в такой функции представлен в тексте новеллы Маркиза дТО.: Е[Graf F...] bot dann der Dame Е den Arm, und fuehrte sie, die von allen solchen Auftritten sprachlos  war, in den anderen, von der Flamme noch nicht ergriffenen, Fluegel  des Palastes, wo sie auch voellig bewusstlos niedersank. Hier - traf er,  da bald darauf ihre erschrockenen Frauen erschienen, Anstalten, einen Arzt zu rufen (II: 106) - Е он [граф Ф.] предложил ей руку и провел её, утратившую от всего пережитого способность говорить, в другое, не охваченное огнем крыло замка, где она упала, потеряв сознание. Здесь, куда вновь сбежались её перепуганные служанки, он распорядился вызвать врача47.  Отметим, что тире, с одной стороны, осуществляет дискретизацию высказывания, задавая иной ритм, а с другой - выступает в качестве субститута определенного содержания, которое в силу различных причин (этических, конфессиональных, эстетических) не может быть эксплицировано именно в данном контексте. В приведенном выше контексте Клейст, неконвенционально разбивая предложение на синтагмы, динамически передает имплицитные смыслы, подтверждающие его собственное, основывающееся на категориально-семантических доминантах романтической эпохи представление о мире как о разорванном, дисгармоничном и враждебном человеку. Г. Бенн назвал использование тире в этом контексте самым брутальным во всей немецкой литературе. В русском переводе это выдающееся тире, однако, отсутствует, что, безусловно, противоречит интенциональной установке автора.

       Можно утверждать, что акцентирование особенностей графического представления текста как средства генерирования имплицитных смыслов и реализации интенциональных установок автора направлено на вовлечение читателя-реципиента в процесс сотворчества, активизацию его когнитивно-эмотивных возможностей. Такие же средства эстетического воздействия на адресата обнаруживаются в текстах Г. Флобера, В.В. Набокова, Ф. Кафки (А.В. Леденев).

       Проведенное исследование позволило также  выявить лингвопоэтические функции номинаций человеческого тела в художественной прозе Клейста как релевантной составляющей языковой картины мира, как определенной моделирующей системы.

       Известно, что в разных культурах и на разных этапах развития культур человеческое тело, рассматриваемое как сложный семиотический знак, изображается и оценивается неодинаково - от абсолютного запрета на изображение до полного воспроизведения. В произведениях Клейста человеческое  тело представляет собой некий  текст, который реализует свою коммуникативную функцию только в том случае, если подвергается внешним воздействиям вплоть до уничтожения. В посвященных творчеству Клейста научных исследованиях отмечалось внимание писателя к способам речевой репрезентации в тексте темы насилия; в этой связи назовем концептуальную работу А. Стефенса с говорящим названием: Kleist - Sprache und Gewalt. Изображения насилия у Клейста представляют собой картины воспоминаний, которые столь болезненны, что буквально врезаются в душу или в тело. Такую ситуацию позднее описал Ф. Ницше в Генеалогии морали. Модус автонимизации языкового знака особенно отчетливо проявляется в эмоциональных жестах. В текстах Клейста часто называются жесты Arme zum Himmel strеcken (воздеть руки к небу); Augen zum Himmel erheben (обратить взор к небу); Arm anbieten (протянуть  руку) (II: 146;154;155;156; 157), многозначные по своему семантическому содержанию: от угрозы до просьбы о защите. Утрата веры в просветительские обещания мировой гармонии, в лединое, гомогенное, позитивное (Ю. Кристева) и принципиальное признание субъекта лишенным духовной и телесной целостности приводят Клейста к необходимости создания нового поэтического языка, в котором доминирует как бесконечное рассеивание, так и потенциальное смещение значений.

       Рассмотренный материал позволяет заключить, что Клейст осознанно через жест и язык человеческого тела рассматривает проблему художественной коммуникации в конкретной социокультурной ситуации, что язык романтика-Клейста эпистемологически противопоставлен языку предшествующей, рационалистически мыслящей эпохи Просвещения.

       В четвертой главе - Лингвопоэтическая специфика художественного дискурса Г. фон Клейста - на материале текстов новелл второго тома анализируются языковые средства реализации пространственно-временного континуума, выявляются функционально-коммуникативная значимость невербальных средств коммуникации, языковые средства реализации разнонаправленного движении как смыслообразующего принципа романтического текста, определяются функции игрового преломления философской иронии И. Канта в  семантическом пространстве новеллы.

В августе 1811 года вышел составленный самим Г. фон Клейстом второй том новелл, включавший пять текстов, частично уже известных немецкому читателю по более ранним газетным вариантам. Эти тексты представляют собой важный этап в эволюции романтического мировосприятия и стилистического самосознания, основывающихся на качественно иных принципах категоризации и моделирования мира. В реферируемой главе впервые в отечественной науке второй том новелл рассматривается как единый текст, как этико-эстетическое единство, а термин лингвопоэтика используется здесь в значении лисследование отдельного художественного текста, направленное на выявление роли формальных языковых элементов в передаче некоего идейно-художественного содержания и в создании определенного эстетического эффекта48.

На наш взгляд, значимыми являются лингвокультурные понятия, вокруг которых группируются тексты клейстовских новелл, обнаруживающих несомненную лингвокультурную и предметно-понятийную соотнесенность не только друг с другом, но и с аутентичными эпистемологическими критериями рубежа XVIII-XIX вв. Рассматривая второй том Новелл как единый текст, мы признаем, что в нем композиционное строение и связность коррелируют с цельностью, а совокупное содержание целого не равно сумме составляющих его частей. Признание сложности языкового процесса именования в Обручении, предшествует противоречивому процессу отражения в Святой Цецилии. Роль художественного центра сохраняется за новеллой Найденыш, поскольку именно в ней оба выявленных процесса сводятся к продуктивному сомнению в когнитивно-коммуникативной функциональности языка. И в соответствии с названными взаимосвязями новелла Поединок логично занимает место в конце тома, так как в ней снова тематизируется проблема эффективности вербальной коммуникации. Выбор фундаментальных координат времени и пространства как многоаспектного организующего начала базируется на целостно представленных в новеллах гносеологических, аксиологических позициях автора.  С точки зрения понятийной систематики, организующим центром которой являются категории пространства и времени, издание новелл могло быть названо Трансцендентальная эстетика Клейста.

Второй том открывается новеллой Обручение на Сан-Доминго, содержащей такое множество несоответствий и противоречивых деталей, что многие исследователи воспринимали ее как эстетически незрелое произведение Клейста. Однако в художественном тексте нет ничего случайного (М.Ю. Лотман).

На наш взгляд, имеющиеся в тексте многочисленные пространственно-временные противоречия по замыслу Клейста обусловлены воздействием на означающее (Ж. Женетт), смещением; в результате возникают дополнительные смысловые отношения, эстетически воздействующие  на реципиента и формирующие читательскую рецепцию.

Можно утверждать, что многочисленные подробности и разрозненные замечания эксплицируются автором исключительно для того, чтобы путем столкновений противоречащих друг другу деталей создать в повествовании семантическую напряженность и, как следствие, смысловую многомерность путем разрушения линейного развертывания смысла. Тем самым Клейст включает и поддерживает механизм вариативной, многомерной интерпретации действительности. Временные несоответствия приобретают в повествовании дополнительную остроту вследствие прямых или косвенных упоминаний реальных хронологических дат: im Jahr 1795, und noch im Jahr 1807, zu Anfange dieses Jahrhunderts.

Настойчивое фиксирование временных подробностей производит впечатление нереального, схематичного мира. Клейст достигает аналогичного эффекта и с помощью последовательного противопоставления основному месту действия новеллы, дому, целого ряда культурных пространств - городов, мировых столиц, стран, национальностей как носителей различных лингвоментальных традиций.

Обобщая результаты сплошной выборки, отметим, что в тексте новеллы лексемы с корневой морфемой fuehr- с общим значеним передвижения дают 28 словоупотреблений; с частеречной точки зрения это в основном глаголы, актуализирующие признак действия: fuehren, anfuehren, fortfuehren, einfuehren, verfuehren и др.; однако встречаются и отглагольные существительные Fuehrer, Ausfuehrung. Этот совершенно очевидный в языке оригинала морфемный повтор, обеспечивающий в тексте реализацию таких языковых функций, как экспрессивная, конативная, металингвистическая, а также категорий когезии и когерентности,  крайне слабо представлен в языке транслята, что в итоге искажает восприятие и читательскую оценку перевода по сравнению с оригиналом.

В ходе лингвопоэтического анализа установлено, что в текстах Клейста важным средством моделирования внешнего мира являются номинации соматического поля, в частности, лексемы Hand, Kopf / Haupt, Brust / Busen, Fuss / Fuesse, Blick, Auge / Augen. Частотное употребление этих лексем приводит к интенционально обусловленным повторам, функциональная специфика которых в переводе передается нерегулярно. Эксплицированная в тексте телесность обеспечивает возможность чувственного восприятия действительности  и пронизывает весь текст (А.А. Потебня, Н.А. Красавский). В первую очередь, в этой связи следует выделить зрение и слух, что отражается в частотном употреблении в тексте языковых единиц, обозначающих визуальные и аудиальные виды восприятия, которые играют важную роль в формировании когнитивно-ментальной рефлексии персонажей и эксплицируются в тексте в виде номинаций множества видов звуков, шумов или тишины.

       Исследование выявило лингвопоэтическую специфику употребления антропонимов, которые не просто референциально соотносятся с определенным носителем, но и генерируют определенную ассоциативно-вербальную сеть. Так, имена Марианна Конгрев, Бабекан и Тони отсылают читателя-реципиента к идее заменимости полов. Француженка Марианна совершенно очевидно наделена фамилией английского драматурга Уильяма Конгрива (1670 - 1729), причем с учетом трагических обстоятельств её жизни, как и к Тони, к ней в полной мере применимо название одной из пьес У. Конгрива The mourning bride (1697) - Невеста в трауре. В этой связи отметим, что используемые Клейстом в тексте новеллы имена собственные Seppy, Nanky, Kelly, Conally никак не связаны с ареалом обитания персонажей - Карибскими островами. Общий для них фонетический и графический признак - один и тот же конечный гласный звук - вводит их скорее в фикциональный мир другого англоязычного писателя - Л. Стерна (L. Sterne), герои которого носят имена дядюшка Тоби (Toby), братец Бобби (Bobby), таинственная Дженни (Jenny), а главного героя зовут Тристрам Шенди (Tristram Shandy). Небезынтересно отметить, что форма множественного числа существительного Stern / Sterne, омонимичная антропониму Sterne, во всей художественной прозе Клейста встречается единственный раз именно в новелле Обручение на Сан-Доминго. Антропоним Бабекан - имя восточной принцессы из поэмы К.М. Виланда (1733 - 1813) Оберон (1780); известно также, что Тони является одновременно мужским и женским именем.

Этой же функции служит и используемый Клейстом прием анаграммной игры с именами персонажей. Раздробленное на элементарные части имя у Клейста становится шифром дискретно воспринимающегося действия. Имена Mariane / Toni являются анаграммами исторического имени, полученного при крещении будущей королевой Франции Marie Antonie, на что указывают упомянутые в тексте французские реалии - Конвент, революция, революционный трибунал. Номинация орудия казни Guillotine, в свою очередь, тоже может быть прочитана как анаграмма, образованная из фрагментов имен протагонистов новеллы: Guillaume, Gustav, Toni.

       Лингвопоэтический анализ текста позволил сделать вывод, что интерпретативная вариативность действительности может поддерживаться синтаксической многозначностью языковых конструкций. Doch wirst du ... die Wanderung eher nicht, als um Mitternacht antreten; aber dann dieselbe auch so beschleunigen, dass du vor der Daemmerung des Tages hier eintriffst. В данном контексте указательному местоимению dieselbe предшествуют два существительных женского рода Wanderung и Mitternacht, поэтому соотнесение местоимения с ближайшим к нему в сегменте текста существительным, Mitternacht (полночь), грамматически корректно, однако  возникающий смысл явно противоречит всем реальным причинно-следственным отношениям: лускорить полночь. Смысловые неопределенности, лингвистически обусловленные потенциальным взаимодействием местоимения с несколькими референтами, используются Клейстом на протяжении всего текста.

       В стремлении избежать однозначных номинаций проявляется, на наш взгляд, характерное свойство идиостиля Клейста, коренящееся в восприятии мира как системы вероятностных, а не рационалистически одномерных причинно-следственных отношений. Так, для обозначения отнятых у Кольхааса коней Клейст вводит в текст шесть - Hirsche, Schweine, Gaense, Kuh, Schaf, Rappen - номинаций домашних животных, что индуцирует в сознании реципиента представление неопределенности и размывает денотативное пространство текста.

       Нами установлено, что неопределенность, вероятностный и необлигаторный характер отношений представлен в новелле Обручение на Сан-Доминго и на уровне обозначений семейного родства. Так, господин Штремли и Густав приходятся друг другу дядей и племянником. С этой точки зрения можно было бы использовать номинацию кузен в контексте, когда юные Готфрид и Адельберт называют Густава Vetter: Aber Vetter Gustav, halb im Bette aufgerichtetЕ (II: 191) - Однако, кузен Густав, приподнявшись на постелиЕ49. Отметим, что в русскоязычном переводе употребляется лексема кузен (лCousin), хотя в тексте Клейста она, вопреки ожиданиям читателя,  не встречается ни разу.

       Показательно, что Клейст для обозначения родства выбирает менее конкретное слово Oheim вместо более распространенного и конкретного Onkel; именно так, Oheim, называет старшего Штремли Густав: Е ein ehrwuerdiger alter Greis, mein Oheim, mit seiner Gemahlin und fuenf Kindern (II: 164) - Е почтенный старик, мой дядя, с супругой и пятью детьмиЕ (Там же: 567). По нашему мнению, выбор именно данной лексемы Oheim (три словоупотребления в тексте) с ослабленной семантикой родства объясняется целеустановкой автора эксплицитно поддержать и сохранить отмеченную выше неопределенность читательской ориентации. Старший Штремли, как и его сыновья, тоже называет Густава Vetter (двоюродный брат) вместо ожидаемого Neffe (племянник). Такое неточное именование повторяется Клейстом многократно, что подтверждает и акцентирует значимость авторской интенции. Эта особенность языка новеллы лисправлена в переводе благодаря выбору переводчиком лексемы с однозначно определенной и конкретной степенью родства - племянник.

       Можно утверждать, что акцентированные автором несоответствия между нарастающим трагизмом событий и их обыденным восприятием, демонстрируемый автором скепсис в возможностях их адекватного языкового означивания нивелируют любую специфику событийного ряда.

Анализ национально-специфических языковых средств концептуализации пространства в новелле Локарнская нищенка подтверждает вывод о виртуозном владении автором всем сложным репертуаром композиционно-речевых форм, проявляющимся в скрупулезной работе над языковыми и речевыми средствами различных уровней - текстового, синтаксического, лексического, морфологического. В качестве характерной для идиолекта Клейста семантико-синтаксической структуры приведем завершающее интродуктивную часть новеллы предложение:

Die Frau, da sie sich erhob, glitschte mit der Kruecke auf dem glatten Boden aus, und beschaedigte sich, auf eine gefaehrliche Weise, das Kreuz; dergestalt, dass sie zwar noch mit unsaeglicher Muehe aufstand und quer, wie es ihr vorgeschrieben war, ueber das Zimmer ging, hinter dem Ofen aber, unter Stoehnen und Aechzen, niedersank und verschied (II:  196) - Женщина, в то время как она подымалась, поскользнулась клюкою на гладком полу и опасно повредила себе крестец, настолько, что хотя она ещё встала с несказанным трудом и, как ей было приказано, наискось пересекла комнату, но со стоном и оханьем опустилась за печкой и скончалась50.

Механизм вариативной интерпретации действительности в данном фрагменте поддерживается многозначностью союза da, вводящего придаточные разных типов. С этой точки зрения придаточное da sie sich erhob играет важную роль для понимания смысла всего сложноподчиненного предложения. В исторической перспективе подчинительный союз da семантически совпадал с темпоральным als, хотя с ранневерхненемецкого периода сфера его употребления заметно сужалась. Помимо этого семантического наложения обнаруживается совпадение с наречием пространственно-дистанционной семантики wo; в XVIII веке союз da употреблялся также в значении современного модального indem, противительного waehrend и причинного weil.

Таким образом, в выделенном нами придаточном da sie sich erhob при доминирующей роли значения причины реализуются все его пять лексико-семантических вариантов, образуя соотнесенные друг с другом смысловые оппозиции. В пространственно-временных параметрах определяется положение замка; противительный характер имеет отношение хозяина замка к нищенке и жене; доминирующее причинное, а не темпоральное, как в переводе, значение союза da указывает на причину, побудившую нищенку подняться с отведенного ей места. В данном контексте нами выявлено комплексное проявление двух видов  обоснованной А.А. Зализняк неоднозначности (языковой и речевой), поэтому адресату - переводчику, читателю - в процессе интерпретации высказывания необходимо, учитывая семантику союза da, проделать сложные мыслительные операции, чтобы прийти к обусловленным интенциями адресанта выводам.  Итак, придаточное da sie sich erhob в данном контексте следует понимать как придаточное причины, поэтому существующий перевод женщина, в то время как она подымаласьЕ нельзя признать адекватным, так как свойственная тексту Клейста множественность смысловых отношений сведена к одному - темпоральному.

Проведенный лингвопоэтический анализ позволил установить структуро- и смыслообразующую функцию символа Kreuz (крест) и его центра, которая поддерживается автором и на композиционно-речевом уровне. На это указывают пять значений подчинительного союза da, реализуемых в интродуктивной части; текст объёмно-прагматически членится автором на четыре абзаца, четырежды в тексте упоминаются непонятный шорох (лGeraeusch) и полночный час (лMitternacht Geisterstunde), маркиз с четырёх сторон поджег замок (лan allen vier Ecken), собака ложится именно посреди комнаты (лin der Mitte des Zimmers), акцентируя идею центра, а старая нищенка пересекает комнату нaискось (лquer); иными словами, Клейст имплицирует в тексте признаки креста как смыслообразующего символа.

Таким образом, образно-понятийный центр повествования конституируется не действующим лицом (маркиз), а фактическим отсутствием субъекта как языковой личности.

В ходе исследования выявлено, что специфической чертой идиостиля Клейста является акцентуация пространственных перемещений и их эксплицирование посредством частотного употребления префиксов и предлогов, этимология которых восходит к утраченным в современном языковом сознании пространственным отношениям. В девятом предложении новеллы, например, использованы префиксы auf-, ab-, nieder-, unter-. В морфеме unter совместились значения двух первоначально различных слов zwischen (где?) с указанием местонахождения под чем-либо и unterhalb (куда?) с указанием на направление действия. Nieder, будучи в древневерхненемецком союзом и наречием, содержит сему движения вниз - nach unten; auf также содержит сему месторасположения в пространстве и направленности на что-то снизу вверх: von unten an etwas heran oder hinauf; ab как отделяемый префикс глагола содержит сему направленность действия и указывает на движение сверху вниз.

В ходе лингвопоэтического анализа новеллы Найденыш нами выявлено, что семантическое пространство новеллы воспроизводит восходящую к мифологической архаике бинарную модель мира, которая, в свою очередь, обусловлена конкретным аксиологическим, философским и художественным контекстом социально-культурной традиции. Анализ содержательно-композиционных средств новеллы Найденыш позволил сделать обобщающие выводы относительно корреляции общеромантических и индивидуальных признаков в стиле, которые можно считать свидетельством окончания господства риторического готового слова. Романтический автор пользуется словом как индивидуальным орудием анализа, субъективно-оценочного познания и художественного воспроизведения действительности. Основывающиеся на результатах лингвопоэтического анализа выводы убеждают, что Клейст полемизирует с опирающимся на причинно-следственные отношения немецким просветительским романом воспитания и противопоставляет ему процесс социализации персонажа.

       Исследование показало, что в тексте новеллы Святая Цецилия, или власть музыки. Легенда имеются речевые маркеры, указывающие на целенаправленное использование Клейстом принципов музыкальной организации целого; когерентность текста новеллы во многом опирается на канонизированную структуру сонатной формы. Данные маркеры отчетливо проявляются при сопоставительном рассмотрении текста новеллы с текстом эссе Клейста Чувства при виде морского пейзажа Фридриха, выполняющим в этом случае метапоэтическую функцию. Семантическая корреляция данных текстов позволила выявить в смысловом пространстве новеллы авторскую идею, касающуюся отношения изображающего и изображаемого, означающего и означаемого. Применительно к тексту Клейста можно говорить о его музыкальной структурной форме, воспроизводящей образно-тематическое членение - экспозиция, разработка, реприза, кода - сонатной формы как развитой циклической формы.

В трудах В.В. Виноградова, Ю.М. Лотмана, Е.С. Кубряковой убедительно обоснована идея взаимодействия текстов; текст как сложный или сверхсложный знак имеет свою интерпретанту - текст, разъясняющий данный текст, поэтому выход за пределы языковых форм, содержащихся в самом тексте, обязателен (Е.С. Кубрякова). Нами установлено, что текст новеллы Клейста композиционно и содержательно соотносится с небольшим сочинением Канта, в свою очередь апеллирующим к тексту Апокалипсиса: речь идет о написанной в 1794 году статье Das Ende aller Dinge (Конец всего сущего). Выдвинутая посылка о введении Клейстом в текст кантовской идеи конца (Ende) времени подтверждается лексическим наполнением интродуктивного предложения: Um das Ende des sechzehnten Jahrhunderts, als die Bilderstuermerei in den Niederlanden wueteteЕ.

       Сочинение Das Ende aller Dinge состоит из трех частей, центральная часть начинается комментарием слов ангела из 10-й главы Откровения: Е и клялся Живущим во веки веков, Е что времени уже не будет - dass hinfort keine Zeit mehr sein soll. Приведя эту цитату, Кант конкретизирует положение о тождестве конца времени и отсутствии изменений; и эта кантовская конкретизация эксплицируется в тексте Клейста в виде лексического повтора, совершенно очевидного в языке оригинала: Alsdann wird naemlich die ganze Natur starr und gleichsam versteinert: der letzte Gedanken, das letzte Gefuehl bleiben alsdann in dem denkenden Subjekt stehend und ohne Wechsel immer dieselben51. В новелле Клейста рассказчик Фейт Готгельф обнаруживает четырех братьев в соборе словно окаменевших - als ob sie zu Stein erstarrt waeren.

       На фоне выявленных межтекстовых корреляций проступают аспекты, которые в других случаях остаются незамеченными. Целесообразно рассмотреть два из них. Кант в пространном отступлении приводит рассуждения относительно того, что во все времена мнящие себя мудрецами (или философами) старались представить земной мир очень неприглядно, например, в виде постоялого двора, исправительной тюрьмы, сумасшедшего дома или, наконец, в виде клоаки, куда сплавляются все нечистоты других миров - ein Kloak, wo aller Unrat aus anderen Welten hingebannt worden (Там же: 505). Отметим в этой связи, что в существующем русском переводе - Во все времена мудрецы (или философы), не желавшие удостоить вниманием добрые задатки в человеческой натуреЕ52 - не учтено ключевое словосочетание sich duenkende Weise (oder Philosophen), то есть мнящие себя мудрецами, которое реализует оценочное авторское отношение к номинируемым объектам и обеспечивает именно ироническое, а не серьезное, как в русском переводе, восприятие текста реципиентом. Кроме монастыря Святой Цецилии, два заведения из перечня Канта являются местом действия в новелле Клейста - постоялый двор и дом для умалишенных. На наш взгляд, введение в текст новеллы мотива арестов, противоречащего исходной фабульной ситуации, способствует опосредованному включению в текст и мотива тюрьмы, а частое употребление Клейстом лексемы Stuhl, имеющей и медицинское значение, ассоциируется в восприятии реципиента с наличием в тексте упомянутой Кантом клоаки с нечистотами. Этот вывод можно подтвердить материалом словарной статьи Stuhl из авторитетнейшего словаря Аделунга: Figuerlich ist der Stuhl in der anstaendigen Sprechart theils der Stuhlgang, die Entladung des Leibes durch den After ...; theils auch die Exkremente selbst53.

       Далее Кант ставит вопрос о том, почему люди вообще ждут конца света. Е wenn dieser aber nicht erreicht werden sollte, die Schoepfung selbst ihnen zwecklos zu sein scheint: wie ein Schauspiel, das gar keinen Ausgang hat, und keine vernuenftige Absicht zu erkennen gibt (Там же: 504). Используемое Кантом восходящее к античности и распространенное в мистериальных пьесах испанского барокко концептуальное представление мир как театр находит отражение и в тексте Клейста. Значение слова театр (Schauspiel) актуализируется Кантом в примечании, то есть в особом контексте, семантическая значимость которого заключается в том, что он содержит метатекстовые объяснения исследовательского метода и семантического содержания статьи в целом. Приходится отмечать, что русский вариант данного контекста, как и всей статьи в целом, не передает, несмотря на наличие лексемы игра, именно игровой, иронической тональности текста.

       Нами установлено, что иронически-игровой характер текста реализуется и в самом акте выбора Кантом лексических единиц, словоформ, в частотности словоупотреблений определенных лексем или корневых морфем, лежащих в основе номинаций философских понятий и категорий. Так, иронию  репрезентирует способ употребления лексемы Weisheit (мудрость) и родственных или близких ей по фонемному составу слов - Weise, beweisen. Соответственно, в тексте Канта называются мудрые правители (weise Weltregierer), тщетная мудрость (verfehlte Weisheit), высшая мудрость (hoechste Weisheit), мудрость. Лексико-семантическая группа  Weisheit дополнительно актуализируется за счет частотного повторения в тексте фразеологических оборотов, сложных слов и составных наречий с базовым словом weise, повторяющим фонемный состав корневой морфемы лексемы Weisheit и выполняющим функцию обстоятельства образа действия: gluecklicher weise, vernuenftiger weise, auf wundersame Weise, Erfahrungsbeweisen. На этом фоне становится более понятной причина выбора Кантом в уже цитированном отступлении оборота sich duenkende Weise (oder Philosophen), а не просто философы, как в переводе.

       Проведенный анализ показал, что Клейст в речевой партии персонажа целенаправленно нарушает темпоральную перспективу изложения, используя претерит вместо ожидаемого читателем исторического презенса: Еda... einige Frevler... von einer Wache aufgegriffen und abgefuehrt wurden (претерит вместо презенс werden), so bleibt der elenden Schar nichts uebrig, als sich schleunigst... zu entfernen. Am Abend, da ich in dem Gasthof vergebens mehrere Mal nach Euren Soehnen gefragt hatte (претерит вместо презенс habe), gehe ich... wieder nach dem Kloster hinaus. Отметим, что данная стилистическая черта, релевантная для смыслообразования и усиления экспрессивности в клейстовском тексте, не всегда адекватно осознана в существующем русскоязычном переводе, что проявляется в безусловном предпочтении презентных форм.

       Рассмотренный на фоне сочинения Канта текст новеллы Клейста позволяет не только увидеть тонкую, придающую смысловую многомерность всему тексту игру слов, но и выявить глубокую эпистемологическую соотнесенность содержания новеллы со всем национально-культурным контекстом.

       Основной темой новеллы Поединок, как показал лингвопоэтический анализ, является событие самого рассказывания, анализируемое с точки зрения развертывания пространственно-временного континуума. Автор постоянно использует прием нарушения темпоральных отношений в изображении событийного ряда, с одной стороны, и акцентирования многоаспектных функций художественного пространства, с другой. В итоге категория движение наделяется тексто- и смыслообразующей функцией и является доминантным средством выражения дисгармоничности авторского мировосприятия. Эта аксиологическая установка реализуется в тексте, например, посредством актуализации противоположных смыслов лексемы wanken, когда Клейст употребляет фонетически соотнесенные друг с другом два слова с противопоставленной семантикой - stuerzen (повергать, ввергать; свалиться; падать, устремиться) и stuetzen (поддерживать; подкреплять; укреплять; обосновывать; опираться) - и их производные.

В романтическом тексте Клейста художественная ситуация моделируется так, что одна и та же пропозиция в различных сегментах текста представляется читателю истинной или ложной, причинно-следственные отношения вытесняются вероятностными, что создает неопределенность решения / завершения конфликта или сюжетной ситуации. Авторские интенции Клейста исключают возможность конструирования читателем некоей правильной и однозначной вариации, и в этом проявляется специфика идиостиля Клейста-художника.

       В Заключении обобщаются результаты и намечаются дальнейшие исследовательские перспективы. Проведенный  лингвопоэтический анализ подтвердил выдвинутую содержательную гипотезу. Исследование показало, что в романтическом тексте Клейста очень наглядно и последовательно фиксируются контуры проблематики художественной (языковой) коммуникации именно с учетом фактора адресата.

       В аспекте проведенного лингвопоэтического анализа романтический текст предстает как многомерное, иерархически организованное лингвоментальное образование, предполагает множественность исследовательских подходов и методов, базирующихся  на различных эпистемологических принципах, допускает множественность интерпретаций, обусловленных заменой облигаторных для эпохи Просвещения причинно-следственных отношений на вероятностные.  Поэтому правомерным представляется вывод о последующем  развитии этой проблематики - в теоретическом и художественном аспектах Ц  в трудах Ф. Ницше, поэтов fin-de-siеcle и не в последнюю очередь - в  произведениях Ф. Кафки.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:

Монографии:

1. Серебряков, А.А. Художественная система Генриха фон Клейста как множественность языков: лингвопоэтический аспект: монография  [Текст] / А.А. Серебряков. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2007. - 180 с. (11, 72 п.л.).
2. Серебряков, А.А. Композиционно-речевая организация новелл Г. фон Клейста в лингвопоэтическом аспекте: монография [Текст] / А.А. Серебряков. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. - 340 с. (20,2 п.л.).

В ведущих рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК РФ:

3. Серебряков, А.А. Некоторые проблемы изучения творчества К. Иммермана [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник МГУ. Серия 9: Филология, 1981. - №. 5. - С. 22-28.  (0,5 п.л.).
4. Серебряков, А.А. Реализация авторских интенций в художественном пространстве текста: этнокультурный аспект [Текст] / А.А. Серебряков // Экологический вестник научных центров черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС): Экология языка как прагматическая сущность. - Краснодар, 2004. - С.218 - 222. (0,4 п.л.).
5. Серебряков, А.А. Способы моделирования рецепции в художественном тексте (на материале немецкой романтической прозы) [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник Ставропольского гос. ун-та. Вып. 47. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006. - С. 12-17.  (0,5 п.л.).
6. Серебряков, А.А. Коммуникативно-прагматический потенциал парадоксальности в организации семантического пространства новеллы [Текст] / А.А. Серебряков // Экологический вестник научных центров черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС): Дискурсивное пространство: эволюция и интерпретации. - Краснодар, 2006. - С. 95-99. (0,4 п.л.).
7. Серебряков, А.А. Антропоцентризм романтического дискурса  [Текст] / А.А. Серебряков // Экологический вестник научных центров черноморского экономического сотрудничества (ЧЭС): Экология языка как прагматическая сущность. - Краснодар, 2006. - С. 134-136. (0,4 п.л.).
8. Серебряков, А.А. Синтаксическая вариативность придаточного предложения в немецком узусе XVIII века [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - 2008. - № 3. - С. 86-92. (0,75 п.л.).
9. Серебряков, А.А. Языковая манифестация движения как смыслообразующей доминанты в новелле Г. фон Клейста Поединок [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник Челябинского гос. ун-та. - 2008. - № 26 (127). Вып. 25. - С. 112-118. (0,65 п.л.).
10. Серебряков, А.А. Специфика семантики и функционирования антропонимов в романтическом дискурсе (На материале новеллы Г. фон Клейста Обручение на Сан-Доминго) [Текст] / А.А. Серебряков // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. - 2008. - № 7 (31). - С. 52-55.  (0,4 п.л.).
11. Серебряков, А.А. Языковые средства выражения многомерности чувственного восприятия мира в фикциональном  пространстве романтической новеллы / А.А. Серебряков // Вестник Ставропольского гос. ун-та. Вып. 58 (5). - 2008. - С. 11-17.  (0,6 п.л.).
12. Серебряков, А.А. Философская ирония И.Канта в семантическом пространстве романтической новеллы [Текст] / А.А. Серебряков // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. - 2008. - № 2 (26). - С. 152-156. (0,4 п.л.).
13. Серебряков, А.А. Языковой скепсис Г. фон Клейста в немецкой лингвокультурной традиции [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник Ставропольского гос. ун-та. Вып. 62 (3). - 2009. - С. 21-26. (0,42 п.л.).
14. Серебряков, А.А. Смыслообразующий потенциал конструктивного приема контраста как маркер бинарной модели мира Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - 2009. - № 3. - С.146-150. (0,53 п.л.).

В научных изданиях и сборниках материалов международных

и всероссийских научных конференций: 

15. Серебряков, А.А. Т. Бурк. Нарушение стиля как стилистическое средство [Текст] / А.А. Серебряков // РЖ. Общественные науки за рубежом. Серия 7. Литературоведение. № 2, 1982. - C. 36-40. (0,3 п.л.).
16. Серебряков, А.А. Zur Funktion der Einschubteile in Immermanns Muenchhausen [Текст] / А.А. Серебряков // Abhandlungen und Essays zur deutschen Literatur, Sprache und Landeskunde. - Rurhr-Universitat Bochum. Institut fur Deutschlandforschung, 1998. - S.110-124. (1,0 п.л.). 
17. Серебряков, А.А. Проблема многомерности художественной структуры в рассказе Э.Т.А. Гофмана Песочный человек [Текст] / А.А. Серебряков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Выпуск Х. Часть III. - М.: Прометей, 2002. - С. 252-261. (1,0 п.л.). 
18. Серебряков, А.А. Подходы к изучению текста как метаинформации о внеязыковой действительности [Текст] / А.А. Серебряков // Образование - Наука - Творчество. Журнал АМАН. № 3 (4), 2004. - С. 122-125. (0,4 п.л.). 
19. Серебряков, А.А. Субъектно-объектные отношения в повествовательной структуре новеллы Э.Т.А. Гофмана Песочный человек [Текст] / А.А. Серебряков // Язык и межкультурная коммуникация: Материалы 1-й Межвузовской научно-практической конференции. - СПб.: Изд-во СПбГУП, 2004. - С. 200-203. (0,4 п.л.). 
20. Серебряков, А.А. Средства выражения эстетической природы конфликта в музыкальных новеллах Э.Т.А. Гофмана [Текст] / А.А. Серебряков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания: Сборник научных трудов. Выпуск ХI. - М.: Век книги - 3, 2004. - С. 295 - 300. (0,5 п.л.).
21. Серебряков, А.А. Номинационно-коннотативная функциональность синонимических процессов [Текст] / А.А. Серебряков // Синергетика образования: Межвузовский сборник (выпуск второй). Научное издание. - М.; Ростов н/Д: Изд-во Ростовск. гос. пед. ун-та, 2004. - С. 155-168. (0,55 п.л.).
22. Серебряков, А.А. Дихотомия художественного текста: смыслосодержательный и смыслообразующий аспекты [Текст] / А.А. Серебряков // Социальные и гуманитарные науки: Межвузовский сборник. № 5. - М.: МГОУ, 2004. - С. 39-45. (0,4 п.л.).
23. Серебряков, А.А. Специфика реализаций авторских интенций в немецкой романтической прозе [Текст] / А.А. Серебряков // Германистика: состояние и перспективы развития. Материалы Международной конференции. - М.: МГЛУ, 2005. - С. 183- 189. (0,4 п.л.). 
24. Серебряков, А.А. Языковые реализации семантических доминант в художественном тексте [Текст] / А.А. Серебряков // Язык как система и деятельность. Материалы Всероссийской научной конференции. Ростов н/Д, 2005. - С.170-173. (0,3 п.л.).
25. Серебряков, А.А. Динамика семантических процессов в аспекте экспликации модальных отношений [Текст] / А.А. Серебряков // Синергетика образования: Межвузовский сборник (выпуск третий). Научное издание - М.; Ростов н/Д: Изд-во Ростовск. гос. пед. ун-та, 2005. - С. 167-176. (0,45 п.л.). 
26. Серебряков, А.А. Контрастность как смыслообразующий принцип реализации авторской модальности [Текст] / А.А. Серебряков // Образование - Наука - Творчество. Журнал АМАН. № 1, 2005. - С. 29-38. (0,9 п.л.).
27. Серебряков, А.А. Модель адресата как маркер художественного познания действительности [Текст] / А.А. Серебряков // Личность в пространстве языка и культуры: Юбилейный сборник. - М., Краснодар: Кубанский гос. университет, 2005. - С. 100-107. (0,4 п.л.).
28. Серебряков, А.А. Языковые средства концептуализации пространства в идиолекте Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Образование - Наука - Творчество. Журнал АМАН. № 6, 2005. - С. 86-92. (0,7 п.л.).
29. Серебряков, А.А. Поэтика лексико-грамматических категорий пространственно-временной семантики [Текст] / А.А. Серебряков // Новое в когнитивной лингвистике: Материалы 1 Международной научной конференции Изменяющаяся Россия: новые парадигмы и новые решения в лингвистике. - Кемерово: КемГУ (Серия Концептуальные исследования). Вып. 8. 2006. - С. 431- 440. (0,8 п.л.).
30. Серебряков, А.А. Темпоральный и пространственный дейксис в художественной прозе Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Этнокультурная концептология: Сб. науч. тр./ Калм. гос. ун-т. - Вып. 1. - Элиста, 2006. - С. 307-318.  (0,8 п.л.).
31. Серебряков, А.А. Специфика выражения пространственных отношений как лингвостилистический маркер в немецкой романтической новелле XIX века [Текст] / А.А. Серебряков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания. Сборник научных трудов. Выпуск ХV. Ч М.: Век книги - 3, 2006. - С. 186-189. (0,5 п.л.).
32. Серебряков, А.А. Этнонациональная специфика категоризации мира в романтической новелле Клейста Найденыш [Текст] / А.А. Серебряков // Проблемы духовности в русской литературе и публицистике XVIII-XXI веков: Материалы международной научной конференции.Ц Ставрополь: Изд-во СГУ, 2006. - С. 97-105. (0,55 п.л.).
33. Серебряков, А.А. Эпистолярное наследие Г. фон Клейста  как документ эпохи [Текст] / А.А. Серебряков // Литература в движении эпох: межвузов. сб. науч. тр. - Элиста: Изд-во КГУ,  2006. - С. 149-159. (0,65 п.л.).
34. Серебряков, А.А. Архаика мифа и композиционно-речевые структуры в немецкой романтической новелле [Текст] / А.А. Серебряков // Эпический текст: проблемы и перспективы изучения: Материалы I Международной научной конференции. Ч. II. - Пятигорск: ПГЛУ, 2006. - С 137-142. (0,35 п.л.).
35. Серебряков, А.А. Лингвопоэтика повтора в немецком романтическом дискурсе [Текст] / А.А. Серебряков // Языковая система и речевая деятельность: лингвокультурологический и прагматический аспекты. Выпуск II. Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ Логос, 2007.Ц С. 253-257. (0,3 п.л.).
36. Серебряков, А.А. Дискурсивные стратегии в новелле Генриха фон Клейста Михаэль Кольхаас [Текст] / А.А. Серебряков // Материалы XII международной научной конференции Пушкинские чтения. - СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2007. - С. С. 371-378. (0,5  п.л.).
37. Серебряков, А.А. Г. фон Клейст и Ф. Кафка: поэтика художественного диалога [Текст] / А.А. Серебряков // Литература в диалоге культур - 5: Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ Логос, 2007. - С. 133-139. (0,3 п.л.).
38. Серебряков, А.А. Прагмалингвистические средства идентификации личности в немецком романтическом дискурсе [Текст] / А.А. Серебряков // Личность, речь и юридическая практика: Межвузовский сборник научных трудов. Выпуск 10. Часть 2. - Ростов н/Д: ДЮИ, 2007. - С. 140-144. (0,3 п.л.).
39. Серебряков, А.А. Поэтика тела как способ категоризации мира [Текст] / А.А. Серебряков // Вестник МГОУ. Ц  М., 2007. - № 4 (29) - С. 158-163. (0,5 п.л.). 
40. Серебряков, А.А. Авторская речь как лингвопоэтический стратум в новелле Г. фон Клейста Михаэль Кольхаас [Текст] / А.А. Серебряков // Альманах современной науки и образования. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии. В 3 ч. Ч. 1: Межвуз. сборник науч. трудов. - Тамбов: Изд-во Грамота, 2007. - С. 257-259. (0,3 п.л.).
41. Серебряков, А.А. Речевые средства моделирования языковой личности персонажа в новелле Г. фон Клейста Святая Цецилия, или власть музыки [Текст] / А.А. Серебряков // Актуальные проблемы социогуманитарного знания: Сборник научных трудов. Выпуск XVI. Часть 2. - М.: Век книги - 3, 2007. - С. 174-178. (0,6 п.л.).
42. Серебряков, А.А. Дискурсивные стратегии в новелле Генриха фон Клейста Михаэль Кольхаас [Текст] / А.А. Серебряков // Пушкинские чтения - 2007. Материалы XII международной научной конференции Пушкинские чтения. - СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2007. - С. 371-378. (0,5 п.л.).
43. Серебряков, А.А. Семиотический код художественного пространства романтической новеллы [Текст] / А.А. Серебряков // Концепт и культура: материалы III Международной научной конференции. - Кемерово: Кузбассвузиздат, 2008. - С. 525-532. (0,5 п.л.). 
44. Серебряков, А.А. Некоторые лингвофилософские аспекты функционирования языка в немецком художественном и публицистическом дискурсах XVIII века [Текст] / А.А. Серебряков // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы Международной научно-практической конференции Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие IX Кирилло-Мефодиевских чтений. - М.; Ярославль: Ремдер, 2008 - С. 46-52. (0,5 п.л.).
45. Серебряков, А.А. Функционально-коммуникативная специфика интродуктивной части в новелле Г. фон Клейста Das Bettelweib von Locarno [Текст] / А.А. Серебряков // Метапоэтика: Сборник статей научно-методического семинара Textus. Ч Ставрополь: Изд-во Ставропольск. гос. ун-та, 2008. - Вып. 1. - С. 202Ц218. (1,5 п.л.).
46. Серебряков, А.А. Интерпретирующий потенциал интертекстуальности: Г. фон Клейст vs И.В. Гете  [Текст] / А.А. Серебряков // Литература в диалоге культур - 6: Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ Логос, 2008. - С. 208 - 210. (0,4 п.л.).
47. Серебряков, А.А. Литературный анекдот: языковые и текстовые формы полемичности [Текст] / А.А. Серебряков // Пушкинские чтения - 2008. Малая проза: жанры, авторы, стили: Материалы XIII Международной научной конференции Пушкинские чтения. - СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2008. С. 174-180. (0,4 п.л.).
48. Серебряков, А.А. Лингвофилософские воззрения И.В. Гете [Текст] / А.А. Серебряков // Альманах современной науки и образования. Языкознание и литературоведение в синхронии и диахронии и методика преподавания языка и литературы. В 3 ч. Ч. 2. - №2 (9). - Тамбов: Грамота, 2008. - С.  181-184. (0,4 п.л.).
49. Серебряков, А.А. Специфика нормализационных процессов в немецком языке XVIII века [Текст] / А.А. Серебряков // Лингвистическое образование как реализация социального заказа общества: Материалы межрегиональной конференции. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2008. - С. 333-340. (0,4 п.л.).
50. Серебряков, А.А. Лингвопрагматические и структурно-семантические аспекты интродуктивных частей в новеллах Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Синергетика образования: Межвузовский сборник. Научное издание. Вып. 13. - Москва; Ростов н/Д: Изд-во Ростовск. гос. пед. ун-та, 2008. - С. 108 - 119. (0,55 п.л.).
51. Серебряков, А.А. Экстериоризация как способ лингвопоэтического моделирования внутреннего мира персонажа [Текст] / А.А. Серебряков // Наследие В.В. Кожинова и актуальные проблемы критики, литературоведения, истории, философии: Материалы 6 Междунар. научно-практ. конф.: в 2 ч. - Ч. II. - Армавир: Изд-во АГПУ, 2008. - С. 101-105. (0,55 п.л.).
52. Серебряков, А.А. Вариативность грамматической последовательности глагольных форм как маркер синтаксического узуса XVIII века  [Текст] / А.А. Серебряков // Филология как средоточие знаний о мире: Сборник научных трудов. - М.; Краснодар: Просвещение-Юг, 2008.  - С. 89-94. (0,4 п.л.).
53. Серебряков, А.А. К проблеме композиционно-речевой организации второго тома Новелл Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Поэтика художественного текста: Материалы Международной заочной научной конференции: В 2 т. Т. 1: Язык. Текст. Культура. - Борисоглебск: Изд-во БГПУ, 2008. - С. 165-172. (0,6 п.л.).
54. Серебряков, А.А. Слово в художественной системе Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Литература в диалоге культур - 7: Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ Логос, 2009. - C. 162-164. (0,32 п.л.).
55. Серебряков, А.А. О множественности художественных языков в семантическом пространстве новеллы Г. фон Клейста Святая Цецилия [Текст] / А.А. Серебряков // Пушкинские чтения-2009: Материалы XIV международнойа научной конференции Пушкинские чтения. - СПб.: ЛГУ им. А.С. Пушкина, 2009. - С. 91-98. (0,45 п.л.). 
56. Серебряков, А.А. Семантико-синтаксические противоречия как реализация авторских интенций в новеллистике Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // XI Виноградовские чтения / Текст и контекст: лингвистический, литературоведческий и методический аспекты. Т.III. Зарубежная филология: восприятие, анализ и интерпретация художественного текста / Межвузовский сборник научных статей. - М.; Ярославль: МГПУ, 2009. - С. 9-13. (0,3 п.л.).
57. Серебряков, А.А. О лингвокультурологических взглядах И.К. Аделунга [Текст] / А.А. Серебряков // Междисциплинарные аспекты лингвистических исследований: Сб. науч. тр. Книга 1. - Ставрополь: Альфа Принт, 2009. - С. 234-241. (0,35 п.л.). 
58. Серебряков, А.А. К вопросу о формировании лингвофилософских представлений в немецкой лингвокультуре  конца XVIII  начала XIX века [Текст] / А.А. Серебряков // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях: Материалы Международной научно-практической конференции Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. Х Юбилейные Кирилло-Мефодиевские чтения. - М.: Ремдер, 2009. - С. 43-49. (0,4 п.л.).
59. Серебряков, А.А. Интертекстуальность как форма художественного диалога: И.В. Гете - Г. фон Клейст - Ф. Кафка [Текст] / А.А. Серебряков // Изменяющийся славянский мир: новое в лингвистике: Сборник статей. - Санкт-Петербург - Севастополь: Рибэст, 2009. (Серия Славянский мир. Вып. 3). Ц  С.425-433. (0,5 п.л.). 
60. Серебряков, А.А. К вопросу о соотношении языка и мышления в метапоэтических текстаха Г. фон Клейста [Текст] / А.А. Серебряков // Изменяющийся славянский мир: новое в лингвистике: Сборник статей. - Севастополь: Рибэст, 2009. (Серия Славянский мир. Вып. 2). - С. 51-58. (0,6 п.л.).

---

1 Виноградов,  В.В. К построению теории поэтического языка // Русская словесность. От теории словесности к структуре текста. Антология. - М.: Academia, 1997. - С. 163.

2 Бенвенист, Э. Общая лингвистика. - М.: Прогресс, 1974. - С. 293.

3 Александрова, О.В. Когнитивно-дискурсивная парадигма в изучении языка // Филология как средоточие знаний о мире: Сборник научных трудов. - М.; Краснодар: Просвещение - Юг, 2008. - С. 117.

4 Буянова, Л.Ю. Термин как единица логоса . - Краснодар, Кубанский гос. ун-т, 2002. - С. 79.

5 Постовалова, В.И. Картина мира в жизнедеятельности человека  // Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 8. См. также: Кибрик, А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфичное в языке). 2-е изд. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. - С. 17; Агапова, С.Г. Прагматические особенности английской диалогической речи. - Ростов н/Д: АПСН, 2002. Ц  С. 11.

6 Золотова, Г.А., Онипенко, Н.К., Сидорова, М.Ю. Коммуникативная грамматика русского языка. - М.: Филол ф-т МГУ им. М.В. Ломоносова, 1998. - С. 20.

7 Буянова, Л.Ю., Нечай, Ю.П. Эмотивность и эмоциогенность языка: механизмы экспликации и концептуализации. - Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2006.  - С. 3.

8 Кант, И. Собрание сочинений: Юбил. изд., 1794 - 1994: В 8-ми т. Т. 8. - М.: ЧОРО, 1994.Ц С. 280.

9 Гумбольдт, В. фон. Избранные труды по языкознанию. - М.: Прогресс, 2000. - С. 164-165.

10 Карельский, А.В. Драма немецкого романтизма [Текст] / А.В. Карельский. - М.: Медиум, 1992. - С. 9.

11 Косиков, Г.К. Зарубежное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе / Зарубежная эстетика и теория литературы XIX - XX вв. Трактаты, статьи, эссе. - М.: Изд-во Моск. ун-та, 1987. - С. 9.

12 Степанов, Ю.С. В трехмерном пространстве языка. Семиотические проблемы лингвистики, философии, искусства. - М.: Наука, 1985. - С. 218.

13 Липгарт, А.А. Методы лингвопоэтического исследования. - М.: Московский лицей, 1997. - С. 25.

14 Караулов, Ю.Н. Русский язык и языковая личность. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 14.

15 Гухман, М.М., Семенюк, Н.Н., Бабенко, Н.С. История немецкого литературного языка XVI-XVIII вв. - М.: Наука, 1984. - С. 228.

16 Adelung, J. Chr. Umstaendliches Lehrgebaeude der Deutschen Sprache. Bd. I. - Leipzig:, 1782. - S. 5.

17 Адмони, В.Г. Развитие структуры предложения в период формированния немецкого литературного языка [Текст] / В.Г. Адмони. - Л.: Наука, 1966. - С. 138.

18 Адмони, В.Г. Указ. соч. - С. 138.

19 Boediker J. Johann Boedikers Grundsaeze der Teutschen Sprache mit Dessen eigenen und Johann Leonhard Frischens vollstaendigen Anmerkungen. Durch neue Zusaeze vermehret von Johann Jacob Wippel [...]. - Berlin. Nachdruck. Leipzig, 1977. - S. 405.

20 Moeser, J. Anwalt des Vaterlands [Текст] / О. Moeser. - Leipzig und Weimar, 1978. - S. 416-417

21 Степанов, Ю.С. Имена, предикаты, предложения (семиологическая грамматика). Изд. 2-е, стереот. - М.: Едиториал УРСС, 2002. - С. 24-25.

22 Гете, И.В. Собрание сочинений: В 10-ти тт. Т. 10. - М.: Худож. лит., 1980. - С. 48.

23 Штайн, К.Э., Петренко, Д.И. Русская метапоэтика. - Ставрополь: Изд-во Ставропольского гос. ун-та, 2006. - С. 10.

24 Goethe, J.W. Faust-Dichtungen. Nachwort von Ulrich Gaier. - Stuttgart, 1992. - V 1993.

25 Гете, И.В. Собрание сочинений. В 10-ти тт. Т. 2. - М.: Худож. лит., 1976. - С. 70

26 Leibniz, G.W. Unvorgreiffliche Gedancken, betreffend die Ausuebung und Verbesserung der Teutschen Sprache / Pietsch Paul. Leibniz und die deutsche Sprache // Wissenschaftliche Beihefte zur Zeitschrift des Allgemeinen Deutschen Sprachvereins, Vierte Reihe, Heft 30 (1908). - S. 331.

27 Витгенштейн, Л. Философские исследования // Языки как образ мира. - М.: АСТ; СПб.: Terra Fantastica, 2003. - С. 290

28 Гете, И.В. Избранные философские произведения. - М.: Наука, 1964. - С. 141.

29 Goethe, J.W. Faust-Dichtungen. Nachwort von Ulrich Gaier. - Stuttgart, 1992. - S. 596.

30 Лотман, Ю.М. Внутри мыслящих миров. Человек - текст - семиосфера - история. - М.: Языки русской культуры, 1996. - С. 17.

31 Гете, И.В. Избранные философские произведения [Текст] / И.В, Гете. - М.: Наука, 1964. - С. 354.

32 Gross, Th. л... grade wie im Gesprаеch .... Die Selbstreferentialitаеt der Texte Heinrich von Kleists. - Wuerzburg, 1995. - S. 88.

33 Арутюнова, Н.Д. Феномен молчания // Язык о языке: Сб. статей. - М.: Языки русской культуры, 2000. Ц  С. 433.

34 Гете, И.В. Собрание сочинений: В 10-ти тт. Т. 8. - М.: Худож. лит., 1980. - С. 257.

35 Гадамер Х.-Г. Текст и интерпретация // Герменевтика и деконструкция. - СПб.: Б.С.К., 1999. - С. 203.

36 Клейст, Г. Избранное. Драмы. Новеллы. Статьи. - М.: Худож. лит., 1977. - С. 507.

37 Немецкая романтическая повесть:  В 2-х т. Т. 2.Ц М. - Л.: Academia, 1935. - С. 341.

38 Липгарт, А.А. Основы лингвопоэтики. - Изд. 2-е, стереот. - М.: КомКнига, 2006. - С. 8

39 Клейст, Генрих. Избранное. Драмы. Новеллы. Статьи. - М.: Худож. лит., 1977. - С. 519

40 Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира. - М.: Наука, 1988. - С. 142.

41 Гадамер, Г.-Г. Актуальность прекрасного. - М.: Искусство, 1991. - С. 65.

42 Деррида,  Жак. О грамматологии. - М.: Ad Marginem, 2000.Ц С. 323.

43 Гердер, И.Г. Идеи к философии истории человечества. - М.: Наука, 1977. - С. 241.

44 Клейст, Г. фон. Драмы. Новеллы. - М.: Худож. литература, 1969. - С. 576.

45 Кибрик, А.Е. Очерки по общим и прикладным вопросам языкознания (универсальное, типовое и специфичное в языке). 2-е изд. - М.: Эдиториал УРСС, 2001. - С. 21.

46 Лотман, Ю.М. Структура художественного текста / Об искусстве. - СПб.: Искусство - СПБ, 1998. - С. 34.

47 Клейст, Г. фон. Драмы. Новеллы. - М.: Худож. литература, 1969. - С. 515.

48 Липгарт, А.А. Основы лингвопоэтики. Изд. 2-е, стереот. - М.: КомКнига, 2006. - С. 8.

49 Клейст, Г. фон. Драмы. Новеллы. - М.: Худож. литература, 1969. - С. 590.

50 Клейст, Г. Избранное. Драмы. Новеллы. Статьи. - М.: Худож. лит., 1977. - С. 498.

51 Kant, Immanuel. Werke in zwоеlf Bаеnden. Bd. 11. / Hrsg. von W. Weischedel. - Frankfurt, 1968. - S. 511.

52 Кант, И. Трактаты и письма.Ц М.: Наука, 1980. - С. 283.

53 Adelung, J. Chr. Grammatisch-kritisches Wоеrterbuch der Hochdeutschen Mundart. - Leipzig, 1793-1801. - Sp. 473.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии