Geum.ru
Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии  

На правах рукописи

ФРОЛОВА Ольга Евгеньевна

РЕФЕРЕНЦИАЛЬНЫЕ МЕХАНИЗМЫ ФОЛЬКЛОРНОГО

И АВТОРСКОГО ХУДОЖЕСТВЕННОГО ТЕКСТА

Специальность 10.02.01Ч русский язык

АВТОРЕФРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва

2008

Работа выполнена на кафедре  русской словесности  и межкультурной коммуникации

Государственного института русского языка им.аА.С.аПушкина

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Елена Львовна Березович

доктор филологических наук, профессор

Валентин Ильич Зимин

доктор филологических наук, профессор

Екатерина Сергеевна Яковлевна

Ведущая организация:

Институт русского языка

им. В.В.аВиноградова РАН

Защита состоится л18 _июня__2008 г. в л10.00_ ч. в зале Ученого совета на заседании диссертационного совета Д 212.047.01 Государственного  института русского языка им. А.С.аПушкина по адресу:

117485, Москва, ул. Академика Волгина, 6.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Государственного института русского языка им. А.С.аПушкина.

Автореферат разослан л____ _____________ 200 ___ г.

Ученый секретарь

Диссертационного совета

доктор педагогических наук,

профессор  В.В.аМолчановский

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Диссертация посвящена референции Ч соотношению высказывания с внеязыковой действительностью.

На материале текста исследование данной проблематики велось в нескольких направлениях: описание а) кореферентных цепочек как средства связности (работы И.П.аСевбо, М.И.аОткупщиковой, А.А.аКибрика), б) категории определенности/ неопределенности (работы И.И.аРевзина, Т.М.аНиколаевой, А.А.аКибрика), в) структуры и семантики высказываний с предикатами пропозициональной установки, присоединяющих в качестве актанта развернутую пропозицию или имя с пропозитивной семантикой (работы Дж.аСерля, Н.Д.аАрутюновой, В.Г.аГака, С.А.аКрылова, А.Д.аШмелева), г) неоднозначности языковых выражений, в частности, de re de и dicto (работы Е.В.аПадучевой, Л.А.аДеминой, А.Д. Шмелева), д) мира, воссозданного в художественном тексте (далее Ч ХТ), и референциальной природы вымысла (работы К.аБюлера, Г.-Н.аКастанеды, Д.аЛьюиза, Дж.аСерля, Ц.аТодорова).

Описание референции текста, с одной стороны, выявило разные стороны данного сложного объекта, а с другой, необходимость синтеза разноуровневых единиц для интерпретации не составляющих, а текста как целого. Денотативные статусы именных групп (далее Ч ИГ) были выявлены на материале изолированного высказывания, референция текста описывалась преимущественно линейно. Исследование диктумно-модусной структуры высказывания и текста заключалось в том, что интерпретировались ограничения, накладываемые на референциальный статус актанта, вводимого предикатом пропозициональной установки.

Обращение к ХТ заставило лингвистов пересмотреть два тезиса: а) об истинности/ ложности, б) логичности и аргументированности высказывания. Для описания референции ХТ было введено разработанное в рамках модальной логики понятие возможных миров. ХТ стал полем, позволяющим обнаруживать референциальные противоречия и парадоксы.

С усложнением объекта исследования пришло осознание референции как комплексного явления, опирающегося на семантику имени, ИГ и логический синтаксис, а также касающегося категорий дейксиса, определенности/ неопределенности, субъекта речи.

При попытках интерпретировать референцию ХТ лингвистика столкнулась с рядом иных проблем: сложность и многообразие объекта, наличие системы субъектов речи, несводимость текста к цепочке высказываний, трудность типологического рассмотрения референциальных механизмов разных текстов, множественность интерпретаций, заложенная в ХТ.

Плодотворной попыткой, на наш взгляд, может стать рассмотрение референции текста в аспекте его жанровых характеристик Ч денотативного пространства жанра.

Объектом изучения в диссертации является референция повествовательного ХТ.

Предмет Ч референциальные механизмы фольклорных текстов разных жанров (пословицы, анекдота, волшебной сказки) и авторских повествовательных ХТ.

Актуальность диссертации обусловлена необходимостью описания референции ХТ как сложного многоуровневого речевого произведения, обусловленного его жанром.

Новизна исследования в том, что описание референциальных механизмов фольклорных и авторских художественных нарративных текстов предпринимается с опорой на их жанровые характеристики.

Гипотеза исследования состоит в следующем: если референция ХТ имеет жанровую природу, если жанр формируется системой субъектов речи, поведением антропонимов и предметных имен, а также сильными позициями, в частности, заглавием и перцептивным модусом, то специфика референции текстов разных жанров проявляется в данных единицах, категориях и позициях текста.

Выбор объектов исследования определяется антропоцентричностью ХТ, которая выражается субъектом речи, антропонимом как способом именования персонажа, предметными именами, формирующими среду, окружающую человека, а также перцептивным модусом, наиболее ярко и зримо представляющим субъективное восприятие мира.

Сопоставляя фольклорные и авторские ХТ, мы исходим из следующего предположения: если референция повествовательных фольклорных текстов характеризуется рядом запретов, налагаемых на субъект речи, поведение антропонима, предметного имени и ИГ, а также на перцептивный модус как сильную позицию текста, то референция авторского повествовательного ХТ может быть интерпретирована как снятие этих запретов. 

Свою цель автор видел в том, чтобы описать референциальные механизмы текстов разных жанров, выделяя в текстах одни и те же языковые единицы и прослеживая их референцию в пословице, анекдоте, волшебной сказке и авторском ХТ. Для достижения данной цели мы намереваемся решить следующие задачи:

1) описать характеристики и организацию референциального пространства пословицы, анекдота, волшебной сказки, авторского повествовательного ХТ, обусловленные:

1.1) субъектом или системой субъектов речи (в 1 или 3 л. ед.ч.);

1.2) сильными позициями текста (заглавием, инициальной и финальной позициями, перцептивным модусом);

2) описать запреты, которые налагает жанр текста на систему субъектов речи, синтаксис и референциальные возможности ИГ в пословице, анекдоте, волшебной сказке и авторском повествовательном ХТ;

3) разработать референциальную типологию пословицы;

4) разработать референциальную типологию анекдота;

5) разработать референциальную типологию заглавий ХТ;

6) на материале паремии, анекдота, волшебной сказки и авторского повествовательного ХТ описать референцию ИГ в контексте перцептивного модуса как сильной позиции текста;

7) описать референцию антропонимов;

8) описать референцию ИГ с предметным значением.

Положения, выносимые на защиту:

1) жанр текста определяет тип референциального пространства, обусловливающий поведение субъекта речи, антропонимов и предметных имен;

2) текст, разворачивающийся линейно, при восприятии и осмыслении представляет собой для адресата своеобразную нарративную иерархию, создаваемую сильными позициями;

3) жанр текста определяет конфигурацию его сильных позиций;

4) референцию фольклорного текста, обладающего жесткой структурой, можно описать как систему запретов;

5) референцию авторского ХТ Ч как систему разрешений, которые выявляются при сопоставлении с фольклорными нарративами;

6) лингвистическая типология пословицы и анекдота отражает референциальные механизмы этих жанров;

7) описание референции волшебной сказки базируется на фабуле и композиции текста;

8) заглавие как сильная позиция ХТ является его референтом и отражает его структуру;

9) антропоцентричность ХТ имеет жанровую природу, но выражается по-разному в референции антропонимов и предметных имен в фольклорном и авторском ХТ;

10) перцептивный модус как сильная позиция текста специфичен и организован по-разному в фольклорных жанрах и авторском ХТ, что отражается на субъекте модуса, типах модусных предикатов, референциальных статусах ИГ, называющих воспринимаемые объекты;

11) организация перцептивного модуса авторского ХТ позволяет выделить маркированный тип модусного предиката, выраженного словосочетанием представить себе, в контексте которого могут употребляться нереферентные ИГ;

12) в фольклорных и авторских нарративных ХТ выделяются сюжетные и фабульные антропонимы и ИГ с предметным значением, различающиеся своим поведением в тексте и референциальными статусами.

Методы исследования:

Ч наблюдение;

Ч интроспекция;

Ч дистрибутивный;

Ч трансформационный;

Ч структурно-семантический анализ;

Ч смысловая интерпретация текста.

Разноплановый материал, избранный для исследования, обусловил необходимость применения нескольких методов: как носитель языка автор опирался на собственную языковую интуицию, прибегая к самонаблюдению (интроспекции). Описание ограничений, которыми характеризуются фольклорные жанры, потребовало привлечения дистрибутивного метода, позволяющего изучать и классифицировать свойства языковых единиц на основе их распределения в речи, т. е. на основе сочетаемости с другими единицами. Трансформационный метод, предполагающий описание семантики лингвистических единиц с помощью выявления их реакции на преобразования, был привлечен для того, чтобы показать различия близких жанров Ч пословицы и загадки внутри класса паремий. Анализ повествовательных текстов был бы невозможен без структурно-смыслового анализа и интерпретации.

Методологической основой работы стали теория структурного синтаксиса Л.аТеньера, типология предикатов и интерпретация референциальных нулей Т.В.аБулыгиной, явление интенциональности, описанное Дж.аСерлем, исследование референции высказывания в рамках логического анализа языка Н.Д.аАрутюновой, Е.В.аПадучевой и А.Д.аШмелева, интерпретация фигуры наблюдателя в работах В.В.аВиноградова, А.В.аБондарко, Г.А.аЗолотовой, Ю.Д.аАпресяна, Е.В.аПадучевой, структурно-типологическое описание волшебной сказки В.Я.аПроппа, структурно-семиотический подход к паремиям Г.Л.аПермякова и к ХТ Ц.аТодорова, Ю.М.аЛотмана и Б.А.аУспенского.

Выбор материала обусловлен: а) возрастающей композиционной сложностью текстов, которая отражается на их референции, б) разноплановостью жанров. Материал демонстрирует усложнение синтаксиса от изолированного высказывания, равного предложению и представленного жанром пословицы, к сверхфразовому единству анекдота, и далее к развернутому нарративу волшебной сказки и авторского ХТ. Принципиальная разноплановость избранных жанров позволяет выделить такие языковые объекты, универсальный статус которых в тексте дает возможность предложить модель описания референции текста.

Материалом исследования являются пословицы, анекдоты, волшебные сказки, авторский повествовательный ХТ. Рассматриваются пословицы из 10 сборников XVIII-XX вв., анекдоты из 40 собраний в Интернете и 10 печатных сборников, волшебные сказки из 19 сборников XIX и ХХ вв. и авторские художественные произведения А.С.аПушкина, Н.В.аГоголя, Ф.М.аДостоевского, А.П.аЧехова, В.В.аНабокова, В.В.аЕрофеева, В.О.аПелевина, В.Г.аСорокина, Д.И.аРубиной. В диссертации также анализируются примеры из Национального корпуса русского языка.

Теоретическая значимость исследования состоит в том, что предложен алгоритм описания референции фольклорного и авторского ХТ, включающий единицы разного уровня (систему субъектов речи, антропоним, предметное имя, заглавие, перцептивный модус).

Практическая значимость работы в том, что предложенное описание референции пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского ХТ может быть основой курсов по языку фольклора, интерпретации и лингвистическому анализу ХТ, адресованных студентам-филологам.

Апробация результатов диссертации. Результаты исследования обсуждались в докладах на международных конференциях, в том числе, на Первом всероссийском конгрессе фольклористов (ГРЦРФ) 1-6 февр. 2006 г., на II и на III Международных конгрессах исследователей русского языка Русский язык: Исторические судьбы и современность (Москва, МГУ им. М.В.аЛомоносова, филол. ф-т) 18-21 марта 2004 г., 20-23 марта 2007 г., на 11 Российском Интернет форуме (РИФ - 2007), на XVII Оломоуцких днях русистов в Университете Палацкего в Оломоуце в августе 2003 г., а также на конференциях по преподаванию РКИ в МГУ им. М.В.аЛомоносова и в РГПУ им. А.И.аГерцена в Санкт-Петербурге, а также на конференциях в Гос. респ. центре русского фольклора.

Содержание диссертации отражено в 68 публикациях, в том числе в одной монографии и 42 статьях.

Структура диссертации определяется ее целью и основными задачами: работа состоит из Введения, пяти глав, Заключения и библиографии, включающей более 500 научных источников.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы диссертации, сформулированы гипотеза, цели и задачи работы, дана общая характеристика исследования.

В первой главе Действительность в зеркале языка и текста (теории референции) на основании обзора исследований референции мотивируется выбор предмета и метаязыка исследования.

В языкознании исследование референции велось в нескольких направлениях: а) выявление референциальных возможностей разных языковых единиц; б) описание соотношения с экстралингвистической действительностью изолированного и контекстно связанного высказывания; в) типологическое описание референциальных механизмов языков разного строя.

Основы интерпретации референциальных возможностей языковых единиц и высказываний были заложены в работах Г.В.аЛейбница, Б.аРассела, Г.аФреге, Дж.аМилля, С.аКрипке в содружестве логики и лингвистики. Структура высказывания первоначально также описывалась в терминах логики, т.к. с внеязыковой действительностью соотносятся только термы. Так были выделены классы языковых выражений, способных к референции: 1) имена собственные, 2) индексальные слова, 3) именные группы (ИГ), или дескрипции, 4) общие имена. В лингвистике исследовались референциальные возможности класса местоимений (Е.В.аПадучева, О.И.аСеливерстова, А.Д.аШмелев) и онимов (Б.аРассел, С.аКрипке, А.аГардинер).

Для описания типов соотнесенности имен и ИГ с внеязыковыми объектами Е.В.аПадучевой был предложен термин денотативный статус ИГ и описан их репертуар. В денотативном статусе ИГ отражаются, с одной стороны, тип экстралингвистического объекта (класс, невыбранный или конкретный объект), а с другой, отношения говорящего и адресата (объект, неизвестный отправителю или получателю сообщения).

Референция осуществляется не в языке, а в речи и предполагает двух участников: адресанта и адресата. На материале изолированного высказывания были описаны отношения к экстралингвистической реальности термов и предиката и выявлены отношения экзистенции, номинации, идентификации и характеризации (работы Н.Д.аАрутюновой, Е.Н.аШиряева, Е.В.аПадучевой). В статьях Т.В.аБулыгиной и А.Д.аШмелева были показаны принципы согласования денотативных статусов актантных ИГ и видовременных характеристик предиката.

Переход к тексту потребовал понятия, которое позволило бы объединить разные объекты анализа. Таким синтезирующим термином, который дает возможнсоть интерпретировать функционирование языкового выражения в высказывании, равном не предложению, а тексту, можно считать релевантное денотативное пространство (Дж.аДинсмор, А.Д.аШмелев). 

Референцию текста можно рассматривать как линейную и нелинейную. Линейным образом организованы кореферентные цепочки в нарративе, с помощью которых осуществляется связность текста. О разноуровневой организации референции свидетельствуют нетождественные интерпретации статуса ИГ в широком и узком контексте. Разделение двух типов контекстов в рамках сверхфразового единства и текста как целого предложено Л.А.аДеминой.

Для ХТ не релевантна характеристика истинности/ ложности. Референт ХТ Ч возможный мир, созданный автором и, в некоторых случаях, персонажем, который выступает как субъект модуса при предикатах пропозициональной установки. ХТ характеризуется противоречивостью, при которой широкий контекст может менять референциальный статус ИГ, выявляемый в узком контексте.

Современный этап описания референции высказывания характеризуется обращением: 1) к разному текстовому материалу, 2) к ХТ, 3) к выявлению референциальных приемов в творчестве одного автора. 

Интерпретация референции текста возможна в рамках комплексного подхода к объекту и базируется на следующих основаниях:

Ч семантике имени и ИГ,

Ч позиции ИГ в составе высказывания,

Ч пространственно-временной локализованности предиката,

Ч согласовании актантных ИГ и предикатного выражения в высказывании,

Ч семантике предикатов пропозициональной установки,

Ч характере субъекта речи в тексте,

Ч направлении соответствия мир высказывание, высказывание мир (Дж.аСерль),

Ч модальности высказывания,

Ч различении узкого и широкого контекстов в ХТ.

Современная лингвистика обладает гибким инструментарием средств, которые позволяют выявить объективный и субъективный пласты референции высказывания, а также подойти к описанию референциальных пространств ХТ разных жанров.

В первой главе выделены термины, которые являются инструментами предпринимаемого анализа текста: субъект речи, субъект модуса, возможный мир, денотативный/ референциальный статус, референциальное пространство текста, узкий контекст, широкий контекст.

Положения, на которые мы опираемся при описании референции ХТ:

Ч за ХТ стоит не реальный, а возможный мир, зависящий от жанра текста;

Ч в ХТ могут быть представлены как несколько субъектов референции, соотносимых с повествователем и персонажами текста, так и несколько субъективных референциальных пространств;

Ч для описания референции текста как целого целесообразно рассматривать и интерпретировать референциальный статус ИГ с точки зрения субъекта речи и модуса в контексте (а) изолированной пропозиции, (б) предиката пропозиционной установки, (в) кореферентной цепочки;

Ч предикаты пропозициональной установки выступают в высказывании как миропорождающие операторы, делающие вводимую пропозицию референциально непрозрачной;

Ч ХТ создает, по крайней мере, три разных типа референциального пространства: необычное, фантастическое и чудесное (Ц. Тодоров).

Во второй главе Референциальные механизмы жанра текста рассматривается роль референции в работах по лингвистике текста, в существующих описаниях жанров и моделей интерпретации ХТ (работы М.М.аБахтина, А.аВежбицкой, К.А.аДолинина, О.И.аМоскальской, М.Ю.аФедосюка, К.Ф.аСедова, Т.В.аШмелевой). В данной главе предлагается возможность анализа референции текста с учетом его жанровой характеристики.

Теория жанров в лингвистике еще не разработана. Пионерские идеи в этой области, позволяющие анализировать разные по объему и сложности тексты, были высказаны М.М.аБахтиным, который считал возможным рассматривать в рамках одного подхода первичные и вторичные жанры. Первые соотносятся с речевыми актами, а вторые Ч со сложными по языковому воплощению и композиции литературными произведениями. В качестве наиболее адекватной для описания референции нами была признана модель жанра, предложенная Т.В.аШмелевой. В модель входят семь компонентов: 1) коммуникативная цель, 2) образы автора и 3) адресата,  образы 4) прошлого и 5) будущего, 6) диктумное содержание и 7) языковое воплощение. Однако модель Т.В.аШмелевой должна быть дополнена еще одной позицией: 8) характер референциального пространства. Особенности референциальных различий жанров текста были осознаны в фольклористике: В.Я.аПропп выделил данную характеристику в описании жанровой системы, т.к. адресат фольклорного текста четко различает произведения, в реальность мира которых он верит или считает их вымыслом.

Референция ХТ связана с его пониманием и интерпретацией. Если понимание предполагает рассмотрение ИГ в составе пропозиции в узком контексте, то при интерпретации читатель обращается к широкому контексту, который формируется субъектом речи (модуса, референции), модальностью и модусом высказывания, предикатами пропозициональной установки (в частности, перцептивным модусом).

инейность текста при восприятии преобразуется для адресата в некую организованную автором иерархию. В ХТ можно выделить сильные позиции, описанные И.В.аАрнольд, Ю.М.аЛотманом, В.А.аЛукиным (заглавие, инициальная и финальная, перцептивный модус). Конфигурация сильных позиций имеет жанровую природу.

Плодотворным признан подход к референции ХТ, при котором данное явление связывается с пониманием высказывания (в узком контексте) и интерпретацией текста читателем или слушателем (в широком контексте). Таким образом, референция текста имеет многоуровневую структуру. Мы выделяем четыре уровня в организации референции текста: 1) пропозициональный, 2) сверхфразовый, 3) уровень, обеспечивающий связность, 4) текстовый. На низшем уровне (в узком контексте) формируется референциальный статус ИГ в рамках пропозиции. Данный уровень рассматривается на материале пословицы, отражающей структуру ситуации и равной изолированному высказыванию. На втором уровне (в широком контексте) ИГ может получать неоднозначную интерпретацию в анекдоте, в котором ситуация, как правило, показана в развертывании. Волшебная сказка позволяет описать референциальные статусы ИГ на уровне связности фабульного нарративного ХТ. Высший уровень образуют сильные позиции, в частности, заглавие ХТ, которое выступает как его референт.

Обосновано понятие референциального пространства текста: это пространство, (1) соотносимое с жанровыми характерстиками текста, (2) его сильными позициями, (3) субъектами речи, (4) модальностью, (5) предикатами пропозициональной установки, выступающими как миропорождающие операторы, (6) перцептивным модусом, а также (7) определяющее поведение антропонимов и (8) предметных имен.

На основании структуры референциального пространства выделяются объекты описания: а) субъекты речи, б) заглавие, в) перцептивный модус, г) антропонимы, д) предметные имена.

Выбор перцептивного модуса в качестве объекта описания референции текста обусловлен несколькими причинами: он является сильной позицией текста, организован предикатами пропозициональной установки, которые могут вводить актант, принадлежащий диктуму, а могут выступать как миропорождаюшие операторы и представлять ситуацию, созданную субъектом модуса. Перцептивный модус формирует широкий контекст, способный менять референциальный статус ИГ.

Фольклорные тексты, в отличие от авторских, обладают жесткой структурой. Под жестко структурированным текстом мы понимаем такое речевое произведение, которое построено по определенной, известной носителю языка и культуры схеме, воспроизводимой при порождении текста и формирующей набор пресуппозиций, ожиданий адресата и узнаваемой при его восприятии и понимании.

Анализ жестко структурированных и свободных повествовательных ХТ позволяет говорить о том, что жанр представляет собой модель, в значительной степени определяющую характер референциального пространства текста.

В зависимости от объема текста все важнее становятся особенности его развертывания, которые можно интерпретировать, описывая его композицию. Роль нарратива минимальна в пословице, но возрастает от анекдота к сказке и авторскому ХТ. И чем меньше текст по объему, тем важнее для него внутренняя типология. Она существенна для пословицы и анекдота, но отходит на второй план для волшебной сказки.

Для пословицы возможны два режима функционирования: неактуализированный и актуализированный. В первом режиме пословица рассматривается вне связи с экстралингвистической ситуацией, а во втором Ч употребляется в речи и соотносится с внеязыковой ситуацией. В актуализированном режиме референциальное пространство пословицы не фикционально.

В пословице Ч тексте, равном предложению, не целесообразно выделять сильные позиции.

Рассмотрены типологии пословиц Г.Л.аПермякова, Ю.И.аЛевина, Т.М.аНиколаевой. Г.Л.аПермяков выделял пословицы с образной и прямой мотивировкой значения, Ю.И.аЛевин Ч законы и предписания, Т.М.аНиколаева Ч пословицы с условным компонентом и без него. Г.А.аЗолотова и Н.К.аОнипенко относят пословицы к особому генеритивному регистру, организованному гномическими предикатами.

Предлагаемая в диссертации типология пословиц построена на основании теории структурного синтаксиса Л.аТеньера. Выделяются пословицы трех типов: первый Ч с заполненными (Два медведя в одной берлоге не уживутся)1 и второй Ч с незаполненными актантными позициями (Тише едешь Ч дальше будешь). Третий тип является промежуточным, в нем актанты а) формально выражены, но семантически опустошены (У кого что болит, тот о том и говорит) или б) референциально не прояснены (Игра стоит свеч).

В зависимости от заполненности/ незаполненности актантных позиций предиката в пословице задействованы различные референицальные механизмы.

Для занятых позиций работает механизм презумптивной предикации. Для того чтобы применить пословицу к внеязыковой ситуации, говорящий должен распределить роли, обозначенные в пословице с помощью актантных ИГ. Например, актуализация пословицы И овцы целы, и волки сыты предполагает следующие действия адресанта и адресата: создание конструкций (а)аS1 cop ОВЦЫ, (б)аS2 cop ВОЛКИ, где S1, S2 Ч субъекты (участники внеязыковой ситуации), cop Ч связка, ОВЦЫ, ВОЛКИ Ч предикатные выражения при экстралингвистических субъектах.

Во втором типе пословицы работает другой механизм актуализации: референциальные нули (). Незанятые актантные позиции позволяют соотнести участников внеязыковой ситуации непосредственно с предикатом пословицы.

Тише едешь, дальше будешь. Дают Ч бери, бьют Ч беги.

Пословица является нефикциональным текстом и выступает как текстовое местоимение, способное менять референцию в зависимости от ситуации. Таким образом, ведущие признаки жанра: ситуативность, антропоцентричность, клишированность и нефикциональность.

ИГ в пословице нереферентны по-разному: при образной мотивировке значения, по Г.Л.аПермякову, они имеют презумптивный или при прямой мотивировке Ч родовой статус.

Гусь свинье не товарищ  (ИГ гусь, свинье имеют презумптивный статус). Рыба ищет, где глубже, а человек, где лучше (ИГ рыба, человек имеют родовой статус).

Пословице присуща референциальная полисемия, которая выражается в том, что одно речение может относиться: а) к нескольким однотипным ситуациям, б) к говорящему, адресату или третьему лицу, в) к человеку, предмету или ситуации. 

Несмотря на то, что пословица является клишированным речением, ее смысл и референция изменчивы, что и показано на примере паремий и их толкований, приведенных в Словаре Академии Российской (СПб., 1789-1794) и Словаре Академии Российской, по азбучному порядку расположенном (СПб., 1806-1822). При соотнесении толкований пословиц в словарях конца XVIII Ч начала ХIХ в. и современного употребления показаны изменения в семантике ИГ, смысле речений и их референции. Например, в конце XVIII Ч начале XIX в. пословица Сколько волка ни корми, а он к лесу глядит имела двоякий Е смысл: а) Сколько неблагодарному человеку ни делай добра, он своего качества не переменяет; б) Сколь бы кому ни хорошо было на чужой стороне, всегда однако ж хочется на свою родину2. В современном употреблении второе значение утрачено.

В анекдоте создается фикциональное референциальное пространство, сквозь которое просвечивает реальность. Поэтому функционирование жанра и комический эффект связаны с узнаванием нефикциональной действительности.

Сильной позицией данного жанра является неожиданная концовка.

Типология анекдота строится на коммуникативном намерении говорящего и видовременных характеристиках предиката. Выделяются пять типов анекдотов: 1) анекдот-закон, 2) случай, 3) сцена, 4) толкование, 5) метажанровый анекдот.

Гномический предикат организует законы-анекдоты, которые отражают постоянные характеристики актантов.

Красивая женщина радует мужской взгляд, а некрасивая Ч женский3.

Предикат, локализованный в пространстве и времени и выраженный, чаще всего, глаголом СВ в прошедшем времени, встречается в анекдоте-случае, который описывает единичное конкретное событие в прошлом.

Штирлиц пошел в лес за грибами и не вернулся. Заблудившись, он так и не смог вспомнить, как по-немецки крикнуть: Ау!.

Анекдот-сцена подключает перцептивный модус, при котором изображаемая ситуация предстает как трехмерная картинка, находящаяся перед мысленным взором адресата. Такой анекдот предполагает, что ситуация разворачивается синхронно повествованию. 

Приходит пациент к врачу.

Ч Доктор, я буду жить?

Ч А смысл?

Анекдоты-сцены формируют центр жанрового поля анекдота.

Толкование (1) объясняет единицу кода (слово), (2) интерпретирует реальность, стоящую за словом, (3) определяет один из компонентов высказывания, (4) утверждает истинность/ ложность суждения, (5) проясняет причинно-следственные связи событий.

Ч Как можно отличить осторожность от трусости?

Ч Очень просто, если боимся мы, то это осторожность, а если другие Ч трусость.

Метажанровые анекдоты строятся по модели других жанров, сохраняя сильную финальную позицию текста Ч неожиданную концовку. Описаны несколько групп метажанровых анекдотов: объявления, реклама, SMS-сообщения, компьютерные тексты, молитва.

Кладу плитку. Или ложу. (По желанию заказчика).

В анекдоте-законе ИГ имеет родовой статус. В анекдоте-случае и сцене ИГ конкретно-референтны. В метажанровых анекдотах и анекдотах-толкованиях возможны и конкретно-референтные, и нереферентные употребления ИГ.

Описаны способы актуализации анекдота: актантный, предикатный, ситуативный, интертекстуальный.

Волшебная сказка является фикциональным закрытым жанром, не предполагающим связи с неязыковой действительностью и создающим чудесное референциальное пространство, в терминах Ц.аТодорова.

При описании референции ИГ в данном жанре мы опираемся на модель жанра, предложенную В.Я.аПроппом в его книге Морфология сказки.

Описаны запреты, которым подчиняется сказочный нарратив, касающиеся: а) жесткой локализации 1-го л. ед.ч. сказочника в инициальной и финальной позициях текста, б) присутствия модальных императивных и условных конструкций только в прямой речи персонажа или в цитатном употреблении (надписях на камнях, в книгах). Таким образом, в сказке наблюдается разделение полномочий между субъектами речи Ч повествователем и персонажем.

Показано, что временной строй сказки неоднороден: в ней можно выделить дофабульное время, которому присуща цикличность, и линейное фабульное время. Цикличное время выражается глагольными предикатами СВ в будущем и НСВ в настоящем времени, а также частицей бывало. Линейное фабульное время, выраженное глагольными предикатами СВ и НСВ прошедшего и настоящего времени, в сказке помещено в рамку, сформированную статичными инициальными бытийными конструкциями и цикличным узуальным временем, не предполагающим развития. 

Сопоставление модели В.Я.аПроппа и текстов сказок позволяет определить количество актантных позиций в каждой функции. Однако в описании В.Я.аПроппа и в текстах сказок работают разные механизмы: у В.Я.аПроппа эллиптируется агенс в пассивных, а в сказке Ч в активных конструкциях. Если у В.Я.аПроппа субъектные актанты Ч личные и пропозитивные имена, то в сказке встречаются также субъекты, выраженные ИГ с неодушевленными предметными, вещественными и временными именами. Такие ИГ связаны с восприятием героя. 

В инициальной позиции в речи субъекта речи в 3 л. ед.ч. происходит смена референциальных статусов ИГ: нереферентный неопределенно-референтный конкретно-референтный (Н.Д.аАрутюнова). Сказка предельно конкретна. Большинство ИГ в ней неопределенно-референтны или конкретно-референтны. Появление нереферентных ИГ, выраженных как личными, так и неличными предметными именами, связано с функцией испытания героя (25-ая функция, по В.Я.аПроппу, Ч трудная задача).

Авторский повествовательный ХТ представляет собой фикциональное произведение свободной структуры. В нем выделяется компонент, описываемый с типологических позиций и поддающийся формализации: заглавие. Этот же компонент отличает авторские ХТ от фольклорных. В сборниках народных сказок рубрикация и заголовки текстов даны собирателями и публикаторами. В авторском ХТ заглавие Ч единица, референт которой Ч сам ХТ.

Предлагаемое описание типологии заглавий также строится на концепции Л.аТеньера. Выделяются пропозитивные (Выстрел) и непропозитивные заголовки (Анна Каренина). Среди пропозитивных заглавий можно выделить развернутые (Девчонки умнее стариков) и свернутые (Рубка леса). Свернутые пропозиции выражаются отглагольными и отадъективными именами (Смерть Ивана Ильича, Припадок, Затишье). Среди свернутых пропозиций выделяются нарративные (Рассказ неизвестного человека), включающие имена с семантикой речи. Непропозитивные заголовки делятся на предикатные и непредикатные. Предикатные выражены именами с конструктивно обусловленным значением (Идиот, Герой нашего времени, Фаталист). Непредикатные заголовки могут быть актантными (Станционный смотритель, Нос, В родном углу) и сирконстантными (По делам службы). К предикатным близки интертекстуальные заглавия (Леди Макбет Мценского уезда). В группе актантных заглавий выделяют индивидуализированные (Обломов) и неиндивидуализированные (Станционный смотритель). Среди первых существуют цитатные заглавия, в терминах А.аВербицкой, воспроизводящие привычный характер именования персонажа в его кругу (Ася, Ионыч, Княжна Мери).

С помощью заглавия автор направляет и моделирует восприятие ХТ читателем. Описаны два типа сдвигов в интерпретации заглавия: запланированные и незапланированные. Первые, наиболее наглядные, связаны с выбором классов имен и референциальными нулями: переосмысливаются заглавия, выраженные неодушевленными (а) предметными, (б) локативными, (в) временными именами (Нос, Степь, Ночь перед Рождеством), (г) заголовки с незаполненными позициями (Накануне). Менее очевидны запланированные автором сдвиги, касающиеся актантной структуры ХТ (Капитанская дочка), разделения сфер модуса и диктума (Черный монах). Незапланированные сдвиги вызваны изменениями семантики лексических единиц (Пиковая дама, Скучная история). 

В третьей главе Референция и видимый мир текста рассматривается перцептивный модус, его модусно-диктумная структура и объекты референции в текстах разных жанров: в пословице, анекдоте, волшебной сказке и авторском ХТ.

Исследованию перцептивности в языке посвящены работы В.В.аВиноградова, Г.А.аЗолотовой, Ю.Д.аАпресяна, В.А.аБондарко, Н.Д.аАрутюновой, Е.В.аПадучевой, И.М.аКобозевой, Л.О.аЧернейко.

Ключевым понятием, с помощью которого интерпретируется перцептивный модус, является введенный В.В.аВиноградовым в статье Стиль Пиковой дамы термин наблюдатель. Данное понятие описано на материале лексической семантики Ю.Д.аАпресяном. Интерпретация перцептивного модуса текста в терминах пространственно-временной точки зрения связана с работой Б.А.аУспенского Поэтика композиции (М., 1970). Г.А.аЗолотова рассмотрела перцептивность в рамках специального репродуктивного (изобразительного) регистра. Н.Д.аАрутюнова описала типы модусов и место перцептивного (в ее терминологии Ч сенсорного) среди них. А.В.аБондарко показал связь перцептивного модуса с семантикой несовершенного вида глагола, а Е.В.аПадучева связала наличие наблюдателя с широко понимаемой диатезой, а также с конструкцией с родительным падежом при отрицании. В активных конструкциях наблюдатель выступает как экспериент, а пассивных Ч находится за кадром.

Перцептивный модус в тексте является сильной позицией и служит средством выдвижения. Фрагмент прозаического ТХ, который можно представить в качестве некоей картинки, структурирует восприятие всего произведения, перестраивая его линейное развертывание в иерархию.

Перцептивный модус создается не конкретным именем, не единицей с инкорпорированным наблюдателем, а высказыванием, которое позволяет встроить денотат имени в ситуацию, которая и воспринимается как трехмерная картинка.

Данный модус формирует широкий контекст, становящийся источником референциальной неоднозначности ИГ.

Описана актантная структура перцептивного модуса: 1) модусная рамка (субъект модуса, модусный предикат), 2) средства связи (союзы как, что) и 3) внутрирамочная конструкция (перцептивно воспринимаемая ситуация со своими актантами). Соответственно выделяются две референциальных позиции: а) наблюдателя, или субъекта модуса, и б) воспринимаемой ситуации. Обязательна только вторая позиция (объект восприятия).

Перцептивный модус описан на фоне случаев подавления перцептивности: при абсолютивном употреблении модусного предиката, родовом статусе ИГ при общефактическом значении глагольного предиката, нелокализованности наблюдателя во времени и пространстве.

Показано, каким образом визуализация связана с системой субъектов речи в 1 л. и 3 л. ед.ч. При повествовании от 1 л. ед.ч. субъект речи и наблюдатель совпадают. Третьеличный субъект речи, как показал В.В.аВиноградов, позволяет строить текст с несколькими наблюдателями. 

Описаны типы модусных предикатов. Проанализирована семантика модусных глаголов с позиций (а) синхронности/ несинхронности момента наблюдения и события, (б) истинности/ ложности результата восприятия, (в)аналичия/ отсутствия контроля над восприятием, (г) способности/ неспособности субъекта модуса к миропорождению.

Кроме того, описаны и систематизированы языковые средства создания эффекта чувственно воспринимаемых образов во внутрирамочной конструкции.

Показан характер согласования модусного предиката в рамке и единиц, создающих перцептивный образ внутри рамки. Особенность перцептивного модуса в речи в том, что внутрирамочная конструкция реагирует на канал восприятия (визуальный или аудитивный), но не на характер модусного предиката.

Я вижу / вспоминаю / представляю себе / мне снится / мне привиделось, как восходит солнце.

При эллипсисе рамки определение типа модусного предиката по перцептивно представленной ситуации требует читательских усилий. Следовательно, затруднено выявление типа референциального пространства зрительно воспринимаемой ситуации. Это пространство может быть: а) чудесным с нарушенными физическими законами, б) необычным, представляющим редко встречающиеся явления, в) фантастическим, когда у субъекта модуса нет объяснения происходящему (в терминологии Ц.аТодорова), г) принадлежащим субъекту, когда зрительно воспринимаемое событие разворачивается только в сознании субъекта модуса.

Рассмотрение референции ИГ в рамках перцептивного модуса требует обращения к узкому и широкому контексту, т.к. в авторскую задачу может входить изменение интерпретации зрительно воспринимаемой ситуации.

Перцептивный модус обнаруживается в фольклорных и в авторских текстах, при этом ведущая роль принадлежит предикатам, выраженным глаголами визуального восприятия видеть, смотреть.

Анализ фольклорных текстов с точки зрения возможности/ невозможности включения перцептивных образов дает такие результаты: визуализация доступна жанрам анекдота и волшебной сказки. Пословица принципиально не изобразительна, что проявляется в сопоставлении ее с другим типом паремии Ч загадкой. Причина неперцептивности пословицы в ее ситуативности и антропоцентричности. Актантные ИГ в пословице переосмысляются, т.к. в типе с занятыми позициями работает механизм презумтивной предикации. Даже если адресат представляет себе, как выглядит денотат того или иного конкретного имени, пословица не дает возможности зрительно представить себе ситуацию, включающую актант, выраженный этим именем. Отсутствие перцептивного модуса в пословице показано при сопоставлении ее с загадкой, в которой он допустим, хотя и не проявляется регулярно. Загадке не присуща антропоцентричность, являющаяся важнейшей характеристикой жанра пословицы.

В загадке же перцептивный образ заложен дважды: в самом тексте и в отгадке.

Погляжу я в окошко, стоит репы лукошко (небо и звезды).

Адресат должен соотнести ИГ в этом жанре паремии с объектами внеязыковой действительности и представить себе некий визуальный образ. Отгадка же заставляет адресата его переосмыслить. Кроме того, загадка, в отличие от пословицы, не допускает переосмысления и замены единиц в ИГ.

В анекдоте только один тип позволяет регулярно создавать трехмерные визуально воспринимаемые образы Ч анекдот-сцена, синхронизирующий время события и момент наблюдения. Субъектом модуса в таком анекдоте является персонаж. Перцептивный зрительный образ создается благодаря монологическому вводу и диалогу персонажей в формах прямой речи, разворачивающейся на глазах адресата. В данном жанре систематически эллиптируется рамочная конструкция с субъектом модуса и модусным предикатом. В монологическом вводе эффект перцептивности создается употреблением настоящего актуального времени при инверсии субъекта и предиката. Так строится большинство анекдотов-сцен, к какой бы тематической группе они ни принадлежали: Возвращается муж из командировкиЕ; Встречает новый русский приятеляЕ; Приходит Вини-Пух к ПятачкуЕ Однако анекдот не допускает  подобной инверсии с предикатами, выраженными глаголами речи.

В анекдоте-случае также возможен изобразительный эффект, но это качество не воспроизводится регулярно.

ИГ в лизобразительных анекдотах конкретно-референтны. В анекдотах-сценах конкретно-референтные ИГ жестко закреплены за повествователем. Прямая речь персонажей не подвергается подобным ограничениям: в репликах диалога встречаются как нереферентные, так и конкретно-референтные  ИГ.

В волшебной сказке наблюдатель недостаточно индивидуализирован: близость героя и повествователя позволяет передавать способность видения разным персонажам. Наблюдатель в сказке может быть коллективным: это герой и солидаризирующиеся с ним персонажи, например, помощник. В качестве наблюдателя выступает также и повествователь. Волшебная сказка допускает как эллипсис модусного предиката, так и его экспликацию. Грамматические средства создания перцептивности те же, что в анекдоте: настоящее актуальное время и инверсированный порядок слов. Перцептивно организованы ряд функций: прежде всего, встреча с дарителем и борьба. В контексте перцептивного модуса в сказке встречаются только конкретно-референтные ИГ.

Вот хорошо; идут они, а куда Ч и сами не знают. Видят Ч спереди громят стог сена чертиЕ Иван Зорькин4.

В анекдоте и в волшебной сказке субъект модуса не совпадает с субъектом референции. Количество модусных предикатов в анекдоте и сказке ограничено, они выражены глаголами визуального восприятия видеть, смотреть, данные предикаты пропозициональной установки не выступают как миропорождающие операторы. Принадлежа миру чудесного (в терминологии  Ц.аТодорова), наблюдатели в данных жанрах не создают миров, альтернативных реальному.

В фольклорных нарративах (анекдоте и волшебной сказке) в перцептивном модусе представлены только конкретно-референтные ИГ.

В авторском тексте субъектами модуса могут быть как персонаж, рассказчик, выступающий от 1 л. ед.ч., так и повествователь в 3 л. ед.ч. В первом случае субъект речи и модуса совпадают. В авторском ХТ резко увеличивается количество модусных предикатов разных групп: непосредственного (видеть) и ретроспективного восприятия (вспоминать), сознательного (мечтать) и бессознательного миропорождения (сниться), предикатов мысленного взора (представлять себе), ложного восприятия (казаться, чудиться). Рамочная конструкция может эллиптироваться или быть эксплицированной. Актантная структура перцептивного модуса в авторском ХТ активизирует позиции, не реализованные в фольклорных жанрах, в частности, преграду.

Важной отличительной чертой авторского ХТ является возможность эллипсиса рамочной конструкции, а также постановки рамки в препозиции и в постпозиции по отношению к изобразительному фрагменту, особенно при предикатах ложного восприятия, бессознательного и сознательного миропорождения. Рамка с модусным предикатом в постпозиции к визуально воспринятой ситуации заставляет адресата перестраивать свою гипотезу о характере референциального пространства картинки.

Авторский ХТ также позволяет спрессовывать время события, зрительно представляя однотипные ситуации как одну. Показателем итеративности в таких перцептивных контекстах служит частица бывало в высказываниях, представляющих собой обобщенно-личные предложения. В дофабульном времени волшебной  сказки такие конструкции визуализации не допускают.

В авторском ХТ можно выявить маркированный модус, разрешающий нереферентные ИГ в рамках единичной зрительно воспринимаемой ситуации в контексте настоящего времени. Это модус мысленного взора, вводимый предикатом, выраженным глагольным словосочетанием представлять себе. При такой модусной рамке перцептивный образ допускает появление ИГ с неопределенным местоимением Цнибудь, подобная ИГ предполагает неважность данного объекта для наблюдателя. При модусном предикате представляю себе в актуальном настоящем времени появляется нереферентная ИГ.

Особенно ясно я себе представляю Ч среди всей этой прозрачной  и переменчивой  обстановки, Ч  главное  и  постоянное  занятие  моего отцаЕ Я вижу, как, наклоняясь с седла, среди грохота скользящих каменьев, он сачком на длинном древке зацепляет  с размаху и быстрым поворотом кисти закручивает (так, чтобы полный шуршащего биения конец кисейного мешка перелег через обруч) какого-нибудь царственного родственника наших аполлонов Е (В.В.аНабоков).

В качестве миропорождающего оператора выступает также глагол казаться, который при перенесении перцептивного образа в план будущего может интерпретироваться как предикат мысленного взора.

В отличие от фольклорных повествовательных текстов авторский ХТ позволяет также перцептивно представлять семантический предикат, выраженный сравнительным оборотом, выстраивая его как разворачивающуюся в пространстве и времени ситуацию с набором конкретно-референтных актантов.

Авторский ХТ усложняет задачи адресата, который должен перцептивно реконструировать эллиптированные фрагменты текста.

Итак, фольклорным текстам (анекдоту и волшебной сказке) присущ эффект перцептивности, который:

1) реализуется в речи от 3 л. ед.ч.,

2) выражен предикатами в настоящем актуальном и прошедшем времени НСВ с инверсией субъекта и предиката, а также глагольными предикатами СВ в прошедшем времени.

В фольклорных текстах в контексте перцептивного образа возможны только референтные ИГ.

Перцептивный модус волшебной сказки отличается от анекдота тем, что первый жанр позволяет эксплицировать субъект модуса и модусный предикат, выраженный глаголом реального восприятия видеть. Перцептивный модус  анекдота-сцены формируется импликативным предикатом.

Субъектом модуса в анекдоте-сцене и волшебной сказке является персонаж, но поскольку субъект речи выступает в 3 л ед.ч., в сказке герой Ч лишь один из субъектов модуса: в данном жанре фигура наблюдателя получает неоднозначную интерпретацию.

В отличие от фольклорных текстов авторскому ХТ присущ разнообразный в проявлениях субъект модуса. Он может быть (а) персонифицированным/ не персонифицированным, (б) статичным/ динамичным, (в) локализованным/ не локализованным в актуальном времени.

Отличительными чертами перцептивных фрагментов авторского повествовательного ХТ являются:

1) принципиальная возможность субъектов модуса в 1 и 3 л. ед.ч.;

2) увеличение количества модусных предикатов;

3) представленность модусов реального и ложного восприятия, а также модусных предикатов, выступающих как миропорождающие операторы;

4) перцептивное представление миров, существующих только в сознании наблюдателя;

5) появление нереферентных ИГ, выраженных неопределенным местоимением -нибудь в перцептивно воспринимаемой единичной ситуации, в контексте настоящего времени при рамочной конструкции с предикатом мысленного взора (представить себе);

6) временне луплотнение перцептивно воспринимаемого образа в контексте частицы бывало и обобщенно-личных конструкций.

В четвертой главе Референция антропонима в фольклорном и авторском тексте рассматривается поведение и референция антропонима в ХТ. Теория имени собственного строится на его семантике и референциальных возможностях (Б.аРассел, Дж.аМолль, С.аКрипке, А.В.аСуперанская, М.В.аГоломидова, Н.В.аВасильева, Е.С.аОтин). За жестким десигнатором стоит индивидуальный объект (С.аКрипке). Мы опираемся на концепцию воплощенных и невоплощенных имен А.аГардинера, идеи которого позже получили развитие в теории прецедентности Ю.Н.аКараулова. Невоплощенные, или непрецедентные, антропонимы называют уникальные объекты, занимают в высказывании актантные позиции и употребляются конкретно-референтно. Для воплощенных, или прецедентных, антропонимов референтное употребление не предопределено. Такие имена собственные способны как называть конкретных лиц, так и занимать позицию семантического предиката, употребляться во множественном числе, относиться к классу объектов (М.А.аКронгауз). С точки зрения референции, маркированным следует признать непрецедентный антропоним, не способный к предикатному употреблению.

Показано, что в обиходной речи прецедентные антропонимы, называющие реальное лицо или литературного персонажа, обнаруживают разную сочетаемость. Антропоним, называющий реальное лицо, сочетается с числительным второй, а литературный антропоним Ч с прилагательным настоящий.

На материале пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского ХТ рассматривается наличие/ отсутствие антропонимов, а также анализируются закономерности референтного и нереферентного употребления прецедентных и непрецедентных имен собственных.

В пословице актантные позиции чаще заняты нарицательными именами, тем не менее, в данном жанре употребляются и прецедентные, и непрецедентные имена собственные. Однако пословица различает ветхозаветные и новозаветные антропонимы: только вторые могут употребляться конкретно-референтно. Непрецедентные же имена всегда употребляются в пословице нереферентно, т.к. за ними не стоят конкретные люди. Благодаря употреблению таких антропонимов, адресат включается в личную сферу говорящего, т.к. предполагается, что носитель имени знаком обоим участникам речевого общения, таким образом создается впечатление узнаваемости ситуации. Поэтому в ИГ с непрецедентным антропонимом входит притяжательное местоимение: Наш Филат не бывает виноват. Пословица допускает употребление антропонима и в позиции обращения: Живи, Устя, рукава спустя. Кроме того, непрецедентный антропоним служит средством ситуативной генерализации: У всякого Федорки свои отговорки.

В отличие от пословицы, анекдот, волшебная сказка и авторские ХТ различают фабульные и сюжетные имена. Первые называют персонажей, которые участвуют в развитии действия и употребляются конкретно-референтно, а вторые характеризуют ситуации и могут употребляться как референтно, так и нереферентно.

Из пяти типов анекдотов антропоним не встречается в анекдоте-законе. В анекдотах-случаях могут быть только референтные прецедентные антропонимы. В толковании прецедентный антропоним употребляется референтно как актант и выступает в качестве предиката. В сценах и метажанровых анекдотах встречаются антропонимы обеих групп. В анекдоте из непрецедентных антропонимов избираются только типичные.

Под типичным именем понимается такой антропоним, который носители языка и культуры признают привычным внутри своей культуры и который для них входит в стереотип чужой культуры и языка и мыслится как наиболее употребительное имя в этой культуре.

Отсутствие типичного имени делает персонажа безымянным: в русском анекдоте лишены имен эстонец и чукча. Персонаж анекдота может носить или прецедентное, или типичное имя. Выбор формы имени в данном жанре диктуется характером коммуникативной ситуации, но он ограничен только для прецедентного имени.

Анекдот также накладывает ограничения на нереферентное употребление антропонима. Прецедентное имя может занимать позицию предиката или в речи повествователя в анекдоте-толковании, или в речи персонажа в анекдоте-сцене.

Корпус сюжетных имен в анекдоте составляют: а) предикатные употребления прецедентных антропонимов, б) имена, называющие известных людей в качестве предмета речи.

Цикл анекдотов о Штирлице создает ряд необычных антропонимов, омонимичных глагольным формам, наречиям или неодушевленным именам.

Штирлиц бил наотмашь. Отмаш отбивался как мог. Мог был здоровый мужик.

Данный жанр создает собственный прецедентный антропоним-местоимение Вовочка, у которого два типа референта: мальчик-подросток или любой знаменитый носитель имени Владимир.

В волшебной сказке граница между антропонимом и нарицательным именем нечеткая. Более того, в сказке нет прецедентных имен, антропоним становится таковым в цитатном употреблении, покидая пределы жанра. Анализ именований в сказке позволяет рассматривать сказочный антропоним как субъектно-предикатную структуру, в которой вторая часть сложного имени может быть интерпретирована как признак, приписываемый субъекту (Кощей Бессмертный, Иван-дурак). В рамках данного жанра, как правило, форма имени персонажа не реагирует на смену субъектов речи и характер коммуникативной ситуации.

С точки зрения наличия/ отсутствия антропонимов выделены пять моделей сказок:

1) с безымянными персонажами;

2) однокомпонентная, в которой именами собственными наделены: а) герой, б) вредитель, в) царевна, г) ложный герой;

3) двухкомпонентная, в которой именами собственными наделены: а) герой + вредитель. б) герой + царевна, в) герой + отправитель, г) герой + волшебный помощник;

4) трехкомпонентная, в которой именами собственными наделены: а) герой + вредитель + царевна, б) герой + помощник + ложный герой, в) герой + ложный герой + царевна, г) герой + помощник + даритель, д) герой + вредитель + ложный герой; 

5) четырехкомпонентная, в которой именами собственными наделены: а) герой + царевна + даритель + вредитель, б) герой + помощник + даритель + царевна.

Антропонимы, называющие персонажей, являются в сказке фабульными и употребляются конкретно-референтно.

Сюжетные имена собственные встречаются в инициальной и финальной позиции текста и употребляются нереферентно. В позиции предиката в сказке антропоним не употребляется. 

Авторский ХТ так же, как и анекдот, обращается к прецедентным и непрецедентным антропонимам. Однако ХТ, по сравнению с фольклорными жанрами, расширяет возможности референтного употребления прецедентного имени.

ХТ допускает конкретно-референтные прецедентные антропонимы, которые могут быть: а) историческими (актантными), б) связанными с артефактом (атрибутивными), в) связанными с авторством технологий, г) интертекстуальными, д) сопоставительными, е) связанными с омонимией.

В ХТ широко разрешается как предикатное употребление прецедентного имени в речи повествователя и персонажа, так и немотивированное употребление непрецедентных антропонимов, не соотнесенных с системой персонажей произведения. Непрецедентый антропоним без таксономического ввода, не называющий персонажа и включенный в речь повествователя, сближает субъект речи в 3 л. ед.ч. с героями ХТ. Подобные употребления антропонимов свидетельствуют о включении носителя имени в личную сферу повествователя. Анализ таких имен в широком контексте позволяет сделать вывод о том, что субъект речи ХТ в 3 л. ед. ч. перестает быть объективным хроникером, понижает свой статус и становится сопричастным персонажам.

Композиция ХТ позволяет автору создавать несколько референциальных пространств, между которыми устанавливаются взаимосвязи с помощью кореферентных цепочек антропонимов, принадлежащих разным субъектам речи в 1 л. и в 3 л. ед.ч., как в  романе Д.И.аРубинной На солнечной стороне улицы.

Фабульные антропонимы, как и в анекдоте и в сказке, называют в ХТ персонажей. Однако в ХТ самая сложная конфигурация сюжетных антропонимов Ч это случаи референтного и предикатного употребления прецедентных имен, а также немотивированные фабулой и таксономически не проясненные  непрецедентные антропонимы.

В пятой главе Референция предметного имени описано поведение ИГ с предметным значением в пословице, анекдоте, волшебной сказке, авторском ХТ. Предметные ИГ рассматриваются в узком и широком контексте.

Поведение предметных имен в рамках узкого контекста демонстрирует значительные различия в фольклорных и авторских текстах.

В пословицах ИГ с предметным именем нереферентна и подчиняется процедуре презумптивной предикации. Однако некоторые предметные имена выступают как связанные актанты и имеют родовой статус: Глаза Ч зеркало души; Деньги счет любят.

ИГ с предметными именами могут относиться к разным объектам: к ситуациям, предметам и людям. Референциальная полисемия в пословице присуща, прежде всего, ИГ с предметными именами. 

Поведение предметных имен, называющих неотчуждаемые части целого, при семантическом согласовании субъекта и предиката описывает функции денотата. Глазу свойственно видеть, уху Ч слышать, голове Ч думать, языку Ч говорить. Такие имена интерпретируются метонимически и приобретают в пословице функтивное значение: Язык до Киева доведет; Одна голова Ч хорошо, а две лучше.

В анекдоте, волшебной сказке и авторском ХТ функционирование ИГ с предметной семантикой определяется ролью денотата имени в фабуле текста. Для этих трех типов текста было предложено разделение предметов на фабульные и сюжетные. Первые формируют действие, вторые Ч служат характеристикой личного субъекта или локуса, т.е. определяют социальный или поведенческий статус персонажа или помогают изобразить обстановку.

ИГ с фабульными предметными именами конкретно-референтны, выступают в качестве актантов при нескольких личных субъектах. Такие кореферентные цепочки пронизывают текст. В отличие от них сюжетные предметные имена способны занимать позицию таксономического предиката или выступать субъектами при стативных предикатах.

В жанре анекдота референциальный статус предметной ИГ зависит от типа текста. В анекдоте-законе предметные ИГ нереферентны. Случай обращается к единичному событию, поэтому изображает конкретные материальные объекты. В толковании речь идет о представителе класса, которому дается определение. Статус предметной ИГ в метажанровом анекдоте зависит от коммуникативного намерения текста-донора и его жанра. В анекдоте-сцене предметная ИГ конкретно-референтна в речи повествователя, однако в прямой речи персонажа такая ИГ может иметь как родовой статус, так и соотноситься с конкретным внеязыковым объектом.

Средствами создания комического эффекта в анекдоте служат переход предметного имени из одного семантического класса в другой и изменение референциального статуса предметной ИГ.

В волшебной сказке предметные имена жестко обусловлены фабульными функциями. Сюжетные предметные имена непосредственно связаны с персонажами и служат их характеристиками: Марья-краса, черная коса. Фабульные предметные имена соединяют нескольких персонажей, выполняя неэлементарную фабульную функцию.

В группу неэлементарных фабульных функций входят предметы, предполагающие участие в сценарии (1) выполнения задачи, (2) трансформации, ретрансформации, а также служащие (3) контейнером (смерть Кощея Ч в яйце), (4) залогом и выкупом, (5) знаками Ч средством опознания и диагностики, доказательством, (6) заменителем (репрезентантом) персонажа.

При выполнении задачи, трансформации, опознании, диагностике ИГ с предметным именем представлена в речи персонажа и повествователя. При выполнении задачи (изготовлении объектов) денотативный статус предметных ИГ меняется от нереферентных к неопределенно-референтным и к конкретно-референтным.

Уникальным синтаксическим поведением отличается группа волшебных средств: они способны выступать в качестве субъектов, соединяться с акциональными предикатами без внешнего каузатора.

Авторский повествовательный ХТ, в отличие от фольклорного текста делает границы между сюжетным и фабульным предметом не столь четкими. По сравнению с фольклорными текстами количество предметных имен в авторском ХТ резко увеличивается. Их денотаты формируют предметную среду. Количество предметов, которые выступают в качестве характеристики персонажа или локуса, возрастает, а тех, которые играют важную роль в фабуле текста, наоборот, сокращается. В ХТ и сюжетные и фабульные предметные ИГ конкретно-референтны.

ИГ, называющие фабульные предметы, формируют кореферентные цепочки, заполняя актантные позиции при различных акциональных предикатах, как в повести Н.В.аГоголя Портрет. Фабула ХТ (Портрет) формируется предикатами, актантом которых может быть одно предметное имя.

Конструирование чудесного или фантастического референциального пространства осуществляется благодаря переходу конкретно-референтной предметной ИГ из одного класса в другой. Такие переходы показаны на примере повести Н.В.аГоголя Нос. Благодаря тому, что в основе текста лежит денотативное тождество имени нос в разных ситуациях, при этом имя переходит из семантического класса предметных имен, называющих неотторжимую часть целого, в класс прикрепленных и отделяемых частей целого, а затем в класс личных имен, создается неоднозначность референциального пространства текста.

В заключении подводятся итоги исследования и описываются признаки референциальных пространств жанров пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского ХТ на основании нескольких критериев:

1) наличия занятых/ свободных актантных позиций,

2) наличия эпизодического/ гномического предиката,

3) наличия субъекта речи в 1 л./ 3 л. ед.ч.,

4) наличия/ отсутствия заглавия текста,

5)  наличия/ отсутствия перцептивного модуса,

6) фикциональности/ нефикциональности пространства текста,

7) референтного/ нереферентного употребления прецедентного,

8) непрецедентного антропонимов, а также

9) референтного/ нереферентного употребления предметного имени.

Только в пословице жанрообразующую роль играют незанятые субъектные актантные позиции, или референциальные нули, и гномические предикаты.

В анекдоте, сказке и авторском ХТ актантные позиции заняты и формируют систему персонажей нарратива. Гномические предикаты перестают играть столь важную роль, т.к. присутствуют в только анекдотах-законах и толкованиях. Таким образом, в жанрах анекдота и волшебной сказки уменьшаются возможности для нереферентного употребления родовых ИГ.

Система субъектов речи также варьируется от пословицы к авторскому ХТ. Пословица, даже если субъект речи выступает в 3 л. ед.ч., предполагает инклюзивного говорящего в 1 л. ед.ч. В анекдоте и волшебной сказке четко разделяются перволичный и третьеличный субъекты речи. 1 л. ед.ч. соотносится с персонажем и принадлежит миру текста. В фольклорных нарративах существует разделение полномочий между этими двумя типами говорящих. Лишь в ХТ нового времени разделение между различными пространствами 1 л. и 3 л. ед.ч. может нарушаться.

Жанр формирует свое денотативное пространство: для пословицы оно нефикционально, анекдот, волшебная сказка и авторский ХТ представляют собой фикциональные тексты. Но пространство анекдота открыто и прозрачно, т.к. предполагается сопоставление двух ситуаций: экстралингвистической и отраженной в тексте, а пространства волшебной сказки и авторского ХТ закрыты. В последнем случае важно, что сказка создает мир чудесного, в терминологии Ц.аТодорова. В авторском ХТ благодаря присутствию различных модусных предикатов, выступающих как миропорождающие операторы, ИГ получают референциальный статус только в мире субъекта модуса.

Основные положения работы отражены в следующих публикациях:

  1. ФроловааО.Е. Мир, стоящий за текстом: референциальные механизмы пословицы, анекдота, волшебной сказки и авторского повествовательного художественного текста. М.: УРСС, 2007. 320 с.
  2. ФроловааО.Е. Предметный синтаксис романа М.Ю.аЛермонтова Герой нашего времени // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 2003. № 5. С. 68-83.
  3. ФроловааО.Е. Пословица и ее отношение к действительности // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 2005. № 4. С. 125-132.
  4. ФроловааО.Е. Пословица: ситуативность, синтаксис, референция // Вестник МГУ. Сер. 9. Филология. 2007. № 3. С. 31-46.
  5. ФроловааО.Е. Рассказчик, повествователь, персонаж // Русская речь. 2007. № 6. С.  39-43
  6. ФроловааО.Е. Грамматика заглавия // Русская речь. 2006. № 5. С. 49-57.
  7. ФроловааО.Е. Антропоним в пословице: парадоксы употребления // Русская речь. 2007. № 4. С. 100-105.
  8. ФроловааО.Е. Переносные значения названий животных в толковых словарях // Русский язык в научном освещении. 2005. № 2 (10). С.137-158.
  9. ФроловааО.Е. Возможные миры в повествовательном художественном тексте // Русский язык за рубежом. 2000. № 3-4. С.107-114.
  10. ФроловааО.Е. Имя собственное в культуре и речи // Русская речь. 2003. № 6. С. 68-72.
  11. Фролова О.Е. Заглавие Ч автор Ч тексты Ч литературный процесс // Русский язык за рубежом. 2001. № 3. С. 94-98.
  12. ФроловааО.Е. Люди и звери // Русская речь. 2005. № 2. С. 57-63.
  13. ФроловааО.Е. История ... просвечивает сквозь искусство (Предлог сквозь в романе В.В.аНабокова Дар) // Русская речь. 2004. № 3. С. 23-28
  14. ФроловааО.Е. Предметный план Повестей Белкина // Русский язык за рубежом. 1999. № 4. С. 5-18.
  15. ФроловааО.Е. Интертекстуальность и мотив в свете синтаксиса // Русский язык за рубежом. 2006. № 2. С. 68-74.
  16. ФроловааО.Е. Визуальная специфика сетевого анекдота // Традиционная культура. 2007. № 3. С. 30-36.
  17. ФроловааО.Е. К типологии анекдотов // Живая старина. 2007. № 4. С. 38-40.
  18. ФроловааО.Е. Корпоративный и некорпоративный анекдот // FOLK-ART-NET: новые горизонты творчества от традиции Ч к виртуальности: Сб. ст. / Сост. А.С.аКаргин, А.В.аКостина. М.: ГРЦРФ, 2007. С. 43-53.
  19. ФроловааО.Е. Перцептивный модус в художественном повествовательном тексте (к проблеме средств выражения) // Русистика на пороге XXI века: проблемы и перспективы: Мат-лы междунар. науч. конф. (Москва, 8-10 июня 2002 г) МГЛУ. М., 2003. С. 84-86.
  20. ФроловааО.Е. Референция повествовательного художественного текста в системе его модусов // От слова к делу: Сб. докл. Х Конгресс МАПРЯЛ (Санкт-Петербург Ч 2003). М.: Гос. ИРЯ им. А.С.аПушкина, 2003. С. 382-391.
  21. ФроловааО.Е. Антропоним как прецедентное имя: сочетаемость и семантика // Вестник РУДН. Серия: русский язык нефилологам. Теория и практика. 2003. № 1(4). С. 99-105.
  22. ФроловааО.Е. Интродуктивная позиция и референция повествовательного художественного текста // Оптимизация учебно-воспитательного процесса на этапах довузовского и вузовского обучения: Мат-лы междунар. науч.-практич. конф. Иркутск, 28-20 апр. 2003. Т.1. Иркутск, 2003. С. 130-135.
  23. ФроловааО.Е. Грамматика и связность текста // Слово. Грамматика. Речь. Вып. V: Сб. научно-метод. ст. по преподаванию РКИ. М.: МГУ, 2003. С.86-92.
  24. ФроловааО.Е. Слово не воробей, вылетит Ч не поймаешь (Пословица: синтаксис, модальность, семантика) // Живая старина. 2003. № 4.  С. 5-8.
  25. ФроловааО.Е. Референциальная связность художественного текста по вертикали и горизонтали (к постановке проблемы) // Лингвистика на рубеже эпох: доминанты и маргиналии. Вып. 2. М., 2004. С.262-276.
  26. ФроловааО.Е. Предметное имя в волшебной сказке и авторском повествовательном тексте // Славянская традиционная культура и современный мир: Сб. мат-лов науч. конф. Вып. 6. М.: ГРЦРФ, 2004. С. 116-127.
  27. ФроловааО.Е. Грамматика сказки // Фольклор и художественная культура. Современные методические  и технологические проблемы изучения и сохранения традиционной культуры: Сб. ст. и мат-лов. Вып. 13. М.: ГРЦРФ, 2004. С. 121-129.
  28. ФроловааО.Е.  Жестко структурированные тексты: модус и референция // Rossica olomucensia XLII (ZA ROK 2003). 1 cast. Olomouc 2004. S. 177-182.
  29. ФроловааО.Е. Образ автора и имя персонажа (субъект речи и антропоним) // Восьмые междунар. Виноградовские чтения. Русский язык: уровни и аспекты изучения: Сб. науч. тр. М.: МГПУ, 2005. С.  221-226. 
  30. ФроловааО.Е. Антропоним в жестко структурированном тексте // Вопросы ономастики. 2005. № 2. С. 36-44. 
  31. ФроловааО.Е. Предметное имя в повествовательном художественном тексте // Слово. Грамматика. Речь. Вып. VII: Сб. ст. М.: МГУ, 2005. С. 61-67.
  32. ФроловааО.Е. Предметное имя в пословице // Филологические заметки: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 3. В 2-х ч. Ч. 2 / Отв. ред. Т.И.аЕрофеева,  Я.аВречко, Перм. ун-т, ун-т в Любляне. Пермь, Любляна, 2005. С. 183-191. 
  33. ФроловааО.Е. Лингвистическая типология анекдота // Живая старина, 2005. № 4. С. 24-26.
  34. ФроловааО.Е. Предмет в анекдоте // Живая старина. 2006. № 1. С. 29-31.
  35. ФроловааО.Е. Антропоним в анекдоте // Славянская традиционная культура и современный мир. Вып. 9: Сб. ст. по мат-лам конф. М.: ГРЦРФ, 2006. С. 106-115.
  36. ФроловааО.Е. Лингвистический портрет фольклорного жанра (анекдот) // Первый всероссийский конгресс фольклористов: Сб. докл. Т. III. М.: ГРЦРФ, 2006. С. 209-225.
  37. ФроловааО.Е. Прецедентный антропоним в функции семантического предиката // Вопросы ономастики. Екатеринбург, 2006. № 3. С. 27-32.
  38. ФроловааО.Е. Перцептивный модус: семантика, грамматика, референция // Семантический анализ единиц языка и речи: процессы концептуализации и структура значения. М.: МГПУ, ИЯ РАН, 2006. С. 313-324.
  39. ФроловааО.Е. Перцептивный модус в жестко структурированном тексте // Филологические заметки: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 4. В 2-х ч. Ч. 1. Пермь-Скопие-Любляна, 2006. С. 184-193.
  40. ФроловааО.Е. Предметный  мир волшебной сказки (существительное с предметной семантикой в волшебной сказке) // Славянская традиционная культура и современный мир: Сб. мат-лов науч. конф. Вып. 10. М.: ГРЦРФ, 2007. С. 137-154.
  41. ФроловааО.Е. Ментальное пространство персонажей повествовательных художественных текстов первой половины XIX века // Теория и практика преподавания русской словесности.  МГУ. Международный колледж: Сб. науч.-метод. ст. Вып. 3.  М., 1996. С. 40-48.
  42. ФроловааО.Е. Рефенциальный план повествовательного художественного текста // Русский язык на рубеже тысячелетий. 26-27 окт. 2000 г.: Мат-лы докл. и сообщ. Т. II. Динамика синхронии. Описание русского языка как этнокультурного феномена. Язык художественной литературы. Филол. ф-т СПбГУ. СПб., 2001. С. 528-533.
  43. ФроловааО.Е. Дискуссионные вопросы референции повествовательного художественного текста // Русский язык: вопросы теории и инновационные методы преподавания: Мат-лы междунар. науч.-метод. конф. 25-28 мая 2001 г. Ч. 1. Иркутск, 2001. С. 249-255.
  44. ФроловааО.Е. Референция художественного текста // Функциональный аспект семантики языковых единиц: Мат-лы VIII междунар. науч. конф. по актуальным проблемам семантических исследований. Ч. II.  Харьков, 1997. С. 97-98.
  45. ФроловааО.Е. Предметный план и сюжет художественного текста // Виноградовские чтения. Когнитивные и культурологические подходы к языковой семантике: Тез. докл. науч. конф. (5 февр. 1999 г.). Гос. ИРЯ им. АС.аПушкина. М., 1999. С. 55-56.
  46. ФроловааО.Е. Референциальный план повествовательного художественного текста А.С.аПушкина и традиция психологической русской прозы (на материале Повестей Белкина) // А.С. Пушкин и русский литературный язык в XIX-XX веках: Тез. докл. междунар. науч. конф. Ниж. гос. лингв. ун-т. Нижний Новгород, 1999. С. 313-314.
  47. ФроловааО.Е. Универсальное и национально специфическое в референции повествовательного художественного текста // Национально-культурный компонент в тексте и языке: Мат-лы II междунар. науч. конф. 7-9 апр. 1999 г.,  Минск. БГУ. Ч. 2.  Минск, 1999. С. 173-175.
  48. ФроловааО.Е. Сильные позиции в интерпретации художественного текста // Проблемы и перспективы развития системы предвузовского обучения иностранных граждан на рубеже третьего тысячелетия. Моск. гос. автомобильно-дорожный ин-т: Тез. докл. М., 2000. С. 233-236.
  49. ФроловааО.Е. Повествовательный художественный текст: явление типичности в лингвистическом свете // Русский язык и культура (изучение и преподавание): Мат-лы конф. Москва, РУДН, 28-30 ноября 2000 г. М., 2000. С. 198-199.
  50. ФроловааО.Е. Имя собственное в художественном тексте // Имя: внутренняя структура, семантическая аура, контекст: Тез. междунар. науч. конф. 30 янв.-2 февр. 2001 г. Ин-т славяноведения и балканистики. РАН. Ч. 2. М., 2001. С. 160-163.
  51. ФроловааО.Е. Референциальный план художественного текста как динамическая система // Язык и социум: Мат-лы IV междунар. науч. конф. 1-2 дек. 2000 г., Минск. В 2-х ч. Минск, БГУ, 2001. С. 67-69.
  52. ФроловааО.Е. Местоимение мы в повествовательном художественном тексте // Текст - 2000: теория и практика. Междисплинарные подходы: Мат-лы Всерос. науч. конф. 24-27 апр. 2001 г. Удмуртск. гос. ун-т. Ижевск, 2001. С. 158-160. 
  53. ФроловааО.Е. Литературный текст в зеркале заглавия // Пушкинские чтения 2000: Мат-лы науч. конф. 5 июня 2000 г. Гос. ИРЯ им. А.С.аПушкина. М., 2001. С. 98-101.
  54. ФроловааО.Е. Типы референции повествовательного художественного текста // Когнитивные сценарии языковой коммуникации. Таврический нац. ун-т им. В.И.аВернадского, Таврич. экологич. ин-т, СПб гос. ун-т: Докл. междунар. науч. конф. Симферополь, 2001. С. 139-140.
  55. ФроловааО.Е. Референциальная связность художественного текста // Русский язык как иностранный: специфика описания, теория и практика преподавания в России и за рубежом: Тез. докл. междунар. науч. конф. МГУ, филол. ф-т 4-6 дек. 2001 г., М., 2001. С. 331-332.
  56. ФроловааО.Е. Художественный текст: референция, интерпретация, комментарий // Русский язык как иностранный: теория, исследования, практика: Мат-лы IV междунар. науч.-практич. конф. Русистика и современность. 28-29 июня 2001 г. РГПУ им. А.И. Герцена. СПб., 2002. С. 308-311.
  57. ФроловааО.Е. Грамматика и связность текста // Современный учебник русского языка для иностранцев: теоретические проблемы и прикладные аспекты: Тез. докл. междунар. науч.-практич. конф. МГУ им. М.В.аЛомоносова, филол. ф-т. М., 2002. С. 146-148. 
  58. ФроловааО.Е. Референция жестко структурированных текстов // II Международный конгресс исследователей русского языка. Русский язык: исторические судьбы и современность: Тр. и мат-лы. Москва, МГУ, 18-21 марта 2004. М., Изд-во МГУ, 2004. С. 415-416.
  59. ФроловааО.Е. Синтаксис пословиц // Русская литература и внелитературная реальность. Историко-литературный сборник: Мат-лы Герценовских чтений 2003. РГПУ им. А.И.аГерцена. СПб., 2004. С. 183-185. 
  60. ФроловааО.Е. Антропоним в жестко структурированном тексте // Текст: проблемы и перспективы. Аспекты изучения в целях преподавания русского языка как иностранного: Мат-лы III междунар. науч.-метод. конф. МГУ им. М.В.аЛомоносова. М., 2004. С. 303-305.
  61. ФроловааО.Е. Русская пословица и ее отношение к действительности // Русистика и современность: Мат-лы VII междунар. науч.-практич. конф. 17-18 сент. 2004 г. Т. 1. Лингвокультурология и межкультурная коммуникация. РГПУ им. А.И.аГерцена.  СПб, 2005. С. 106-110.
  62. ФроловааО.Е. Русские зоонимы в переносном употреблении и их глагольные дериваты в синхронии и диахронии: лексикография и употребление // Язык, культура, менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории: Мат-лы III междунар. науч.-практич. конф. 22-24 апр. 2004 г. РГПУ им. А.И.аГерцена.  СПб, 2005. С. 58-59.
  63. ФроловааО.Е. Антропоним в жестко структурированных текстах // Ономастика в кругу гуманитарных наук: Мат-лы междунар. науч. конф. Екатеринбург. 20-23 сент. 2005 г. Екатеринбург, Изд-во Уральского ун-та, 2005. С. 287-288.
  64. ФроловааО.Е. Заглавие художественного текста в лингвистическом и методическом аспекте // Традиции и новации в преподавании русского языка как иностранного. М.: МАКС Пресс, 2006. С. 194-196.
  65. ФроловааО.Е. Субъект речи в художественном тексте // Понимание в коммуникации. 2007. Язык. Человек. Концепция. Текст: Тез. докл. междунар. науч. конф. 28 февр.-1 марта 2007, Москва. М.: МГУ, НИВЦ, 2007.  С.131-133.
  66. ФроловааО.Е. Парадоксы восприятия и референция // III Международный конгресс исследователей русского языка. Русский язык: Исторические судьбы и современность. Москва, МГУ им. М.В.аЛомоносова, филол. ф-т. 20-23 марта 2007 г.: Тр. и мат-лы. М.: МАКС Пресс, 2007. С. 258-259.
  67. ФроловааО.Е. Грамматика фольклорного жанра в русской языковой картине мира (имя с предметной семантикой в жестко структурированных текстах) // Язык, культура, менталитет: проблемы изучения в иностранной аудитории: Мат-лы V междунар. науч.-практич. конф.  12-14 апр. 2006 г. РГПУ им. А.И.аГерцена. СПб, 2006. С. 45-46.
  68. ФроловааО.Е. Что стоит за текстом? // Текст: проблемы и перспективы. Аспекты изучения в целях преподавания русского языка как иностранного: Мат-лы IV междунар. науч.-практич. конф. 22-24 ноября 2007 г. М.: МГУ, 2007. С. 369-372.

1 Паремии приводятся по сб.: Даль В.И. Пословицы русского народа. В 2-х т. М., 1984.

2 Словарь Академии Российской СПб., 1789-1794. Т. 1, стлб. 812; Словарь Академии Российской по азбучному порядку расположенный. СПб., 1806-1822. Т. 1, стлб. 643.

3 Все цитированные в автореферате анекдоты заимствованы из Интернета.

4 Сказки Красноярского края. Сборник М.В.аКрасноженовой / Под общ. ред. М.К.аАзадовского и Н.П.аАндреева. Л.: Гослитиздат, Тип. им. Володарского, 1937, № 18.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии