Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное  

На правах рукописи

Мальчукова Нина Валерьевна

проблема оснований общей теории языка

Специальность 09. 00. 01 Ч онтология и теория познания

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

Красноярск 2009

Работа выполнена на кафедре философии Иркутского государственного университета

Официальные оппоненты:

д-р филос. н., проф. Вячеслав Владимирович Мантатов

д-р филос. н., проф. Алла Александровна Кузьмичева

д-р филос. н., проф. Вячеслав Иванович Кудашов 

Ведущая организация Ч ГОУ ВПО Бурятский государственный университет

Защита состоится л_20__ октября 2009 г. в___часов на заседании диссертационного совета по философии ДМ 212. 099. 17 при Сибирском федеральном университете по адресу: 660041, г. Красноярск, пр. Свободный, 79

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки Сибирского федерального университета

Автореферат разослан л___  2009 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат философских наук, доцент М. А. Петров

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность темы исследования. Язык Ч это знаменательнейшая сфера преломления линий субъекта (мышления и деятельности), действительности и знаково-формального компонента, именно поэтому философия со времен древности особенное внимание уделяет языковой проблематике. К настоящему времени в философии и языкознании разработано множество теоретических моделей языка, дающих представление о всеобщих оппозиционных сторонах его сущностных проявлений. При этом если одни из этих моделей акцентируют (абсолютизируют) системно-структурные и устойчивые характеристики языка, то другие Ч его функциональность, переменность, диффузность. Целостной же, общей теории языка, которая давала бы удовлетворительное определение отношений этой оппозиционности, а значит, адекватно объясняла бы сущность языка, его становление и функционирование в настоящее время  не существует.

С философской точки зрения в поиске оснований построения такой теории особое значение приобретает рассмотрение того, как в разнообразных теоретических реконструкциях языка осмыслена функциональность субъекта в сфере языка, место и роль субъекта в пространстве применяемого им языка. Нельзя представить себе что-либо более единое и взаимопредполагающее друг друга, чем субъект и язык. Не случайно поэтому в философии XX в. языковая проблематика становится центром философствования, а в ряде направлений (философская герменевтика, философский постмодернизм, экзистенциализм) язык объявляется основой человеческого бытия и отправной точкой экзистенциальных проблем. Между тем, признавая определенную справедливость данных положений, следует заметить, что они содержат опасность поглощенности субъекта языком. В то время как целостная, общая теория языка должна преследовать цель раскрыть действительное соотношение субъекта (мышления и деятельности) и языка в их единстве без осуществления редукции одного к другому.

Построение целостной, общей теории языка имеет не только важное теоретическое, но и практическое значение, которое определяется состоянием и потребностями современной цивилизации, характеризующейся интенсификацией и интеграцией коммуникационных и информационных процессов, обусловленных в большой степени развитием и применением компьютерной техники и роботехники. Появление этой техники во многом было обусловлено формированием языков программирования, основу которого составил логико-математический анализ естественного языка. Важными современными проблемами моделирования психических функций человека в машинном варианте (проблемами искусственного интеллекта), решение которых способно вывести развитие этой техники на новый уровень, является проблема уменьшения разрыва между естественным языком и языками программирования, а также проблема моделирования функции целеполагания. Решение этих проблем требует наличия качественной общей теории языка, которая, адекватно объясняя единство субъекта и языка, адекватно объясняла бы сущность и функционирование языка в единстве его противоречивых сторон. Именно такая теория может играть положительную роль в столь необходимом совершенствовании компьютерной техники и информационных технологий, а также в адекватной оценке такой стороны этого совершенствования, как формирование особого вида реальности Ч компьютерной виртуальной реальности Ч и ее воздействия на человека.

Степень разработанности проблемы. Потребность в создании общей теории языка, синтезирующей представления о всеобщих оппозиционных сторонах его сущностных проявлений, была осознана к середине ХIХ в. Наиболее выпукло она представлена в философии языка В. Гумбольдта. Однако здесь синтез, хотя и получил реализацию в виде единства языковой практики и явлений сознания (национального духа) и впервые был осуществлен  с качественной философской обстоятельностью, но, безусловно, нуждался в дальнейшем конкретизирующем развитии. К тому же последующие реалии логико-лингвистической практики (логический анализ естественного языка, построение формализованных языков) вместо программы синтеза стали актуализировать тему преимущественного, совершенного языка. В начале ХХ в. возникла целая серия лингво-философских теорий, претендующих на универсализм: логицизм (Г. Фреге), логический атомизм и эмпиризм (Б. Рассел, Л. Витгенштейн). Односторонность трактовок языка, а в случае Л. Витгенштейна, обоснование взаимоисключающих концепций языка уводили в сторону от решения проблемы концептуального синтеза в теории языка (исключая из теоретических схем сознательные процессы вообще и отдельные их виды, например, метафизическое (философское) состояние сознания), а главное явно расходились с практическими потребностями языкового и научно-познавательного процесса. Все более явным становилось осознание того, что любая из концепций носит либо частный, либо искажающий лингво-интеллектуальный процесс характер. Именно поэтому к 1970-м гг. возникают концепции гетерогенного плана, в которых объяснение лингвистического процесса объединяется, и притом довольно универсально, с различными состояниями сознания.

Наиболее значительными среди этих последних считаются те исследования, синтетическая ориентация разработок которых совершенно очевидна: одни стремятся соединить в теории значения семантику и прагматику (например, М. Даммит), другие в качестве платформы порождения высказывания обосновывают интенциональные состояния субъекта (например, Дж. Серль). Оба подхода и по результатам и по намерениям далеко не безынтересны, хотя оставляют неясности по ряду принципиальных вопросов. Укажем только некоторые. Семантико-прагматическая трактовка значения высказываний в конечном счете так и оставляет в тени существо образования значений в конкретном употреблении языка. Что же касается теории интенциональности, то здесь порождение конкретных высказываний объясняется как инициируемое состоянием убежденности, желательности, ощущения. Но говорить о желаниях, ощущениях, а тем более убеждениях и намерениях применительно к человеку, считая их чем-то внеязыковым, недопустимо. А если это так, то в случае Серля языковое поведение объясняется сознательно-языковыми факторами и состояниями. Но тогда, чтобы избежать тавтологии, необходим дополнительный анализ лингвистического статуса этих состояний и механизмов их взаимосвязи с конкретными речевыми актами.

Современными примерами интеграционно направленных концепций в теоретической лингвистике могут быть построения таких известных исследователей, как Н. Хомский и А. Вежбицкая. В каждой из концепций, хотя и по-разному, упор сделан на изначальных элементах языка, способных объяснить всю его систему. Если в генеративной (порождающей) грамматике Н. Хомского таким исходным уровнем является синтаксис, то у А. Вежбицкой это Ч базисные семантические примитивы. Нельзя, конечно, отрицать теоретической правомочности этих концепций вообще, однако нельзя не отметить их локального характера, который отнюдь не охватывает своими объяснительными возможностями практику языкового функционирования, в сфере которой язык реализуется чаще всего принципиально системно, т. е. как единство синтаксиса, семантики и прагматики. Поэтому в настоящей работе ставится задача преодоления недостаточности отмеченных и сходных с ними теорий и обоснования возможных направлений выработки более целостной картины языкового функционирования. В осуществлении этой задачи большое значение имеют результаты исследований в области философии сознания, теоретической лингвистики, психологии, семиотики, нейрофизиологии и искусственного интеллекта отечественных и зарубежных ученых, таких как: М. М. Бахтин, М. Боден, Дж. Брунер, С. Н. Васильев, Б. М. Величковский Л. С. Выготский, Д. П. Горский, Ж. Деррида, Д. И. Дубровский, Н. И. Жинкин, А. М. Иваницкий, А. Кларк, О. П. Кузнецов, М. В. Лебедев, В. А. Лекторский, А. Н. Леонтьев, А. А. Леонтьев, В. Л. Макаров, Н. Я. Марр, И. И. Мещанинов, В. В. Петров, К. Прибрам, Б. Ф. Поршнев, Э. Сепир, Ю. С. Степанов, Б. Уорф,  В.С. Швырев, Г. Х. Шингаров, Т. В. Черниговская, У. Эко и др. Таким образом, ясно, что, с одной стороны, проблема формирования обобщенной теоретической модели языка имеет междисциплинарный характер. С другой же стороны, очевидно то, что решение этой проблемы, как показывает анализ исследований в отечественной философии  последних лет, в свою очередь имеет значение: для выявления природы и специфики сознания и познавательной деятельности человека [см. работы Гончарова С. З., Иойлевой Г. В., Кениспаева Ж. К., Колычева П. М., Леонтьевой Е. Ю., Мочалова С. М., Тимошенко И. Г., Шипуновой О. Д.]; для выявления взаимосвязей языка и реальности, а также основ коммуникации [см. работы Бересневой Н. И., Костиной О. В., Лебедева М. В.]; для выявления природы и специфики виртуальной реальности [см. работы Бодрова А. А., Орехова С. И.].

Объект исследования. Язык в его функционировании и в теоретических реконструкциях такого функционирования.

Предмет исследования. Реализация субъекта в языке как база формирования общей теории языка.

Цель исследования. Разработка оснований общей теории языка, которая, объясняя реализацию субъекта в языке, адекватно представляла бы сущность и функционирование языка в единстве его противоречивых сторон.

Поставленная цель реализуется посредством выполнения следующих задач:

1. Установить исторически формирующиеся в философско-теоретических концепциях основания и тенденции в определении сущности и функционирования языка.
2. Проанализировать и критически оценить решение проблемы представленности субъекта в языке ведущими философско-теоретическими концепциями, ориентированными на получение генерализующих результатов в истолковании лингвистической практики.
3. Выявить и применить принципиально значащие в формировании обобщенной теоретической модели языка результаты таких наук, как психология, семиотика, логика, физиология высшей нервной деятельности и информатика.
4. Раскрыть содержание таких применяемые в работе понятий, как субъектность и лисчислительность в качестве основополагающих в теории языка.
5. Обосновать взаимодетерминирующий характер отношений исчислительности и субъектности как базы интеллектуально-лингвистического процесса.
6. Выяснить возможности аналогии процессов интеллектуального управления (самоуправления) у человека и у компьютерных систем.

Теоретико-методологическая основа исследования. Следует иметь в виду, что в соответствии с поставленной в работе целью теоретическую значимость приобретает целый спектр философско-теоретических представлений о языке, подчас разнонаправленных (например, концепция генеративного синтаксиса Н. Хомского и концепция семантических примитивов А. Вежбицкой). Вместе с тем имеется ряд теорий, которые стали базисными для обоснования предлагаемой в работе теоретической модели языка. В первую очередь это Ч общефилософские представления о едином становлении и развитии практики, языка и мышления в процессе антропосоциогенеза, получившие разработку в философии диалектического материализма. Кроме того Ч это учение В. Гумбольдта об антиномиях языка, среди которых антиномия субъективного и объективного в языке, антиномия языка и мышления, антиномия языка как деятельности и как продукта деятельности. Учение В. Гумбольдта развивается в работе с позиций материалистических представлений о языке, где он предстает как продукт единства объект-субъектных и субъект-субъектных отношений, реализующихся в ходе научно-познавательной и материальной практической деятельности субъекта. Именно такой взгляд на язык развивается в теории языковых переходов И. И. Мещанинова, опора на которую позволяет рассматривать процесс становления языка в единстве с процессом становления субъектности. Объяснение данного процесса, имеющего в своей основе взаимосвязь и взаимодействие языка и сознания (мышления), производится в работе с учетом теории отражения, и здесь значимыми оказываются культурно-историческая концепция языка и мышления Л. С. Выготского, деятельностная концепция С. Л. Рубинштейна  и в особенности функциональный подход к нейрофизиологическим процессам мышления, развиваемый П. К. Анохиным, Н. А. Бернштейном, Н. П. Бехтеревой и Д. И. Дубровским. В данном подходе при рассмотрении психических и особенно сознательных процессов, обращается внимание на их информационно-кодовую природу. В связи с этим важным оказывается также  обращение к результатам семиотического подхода к анализу мозговой деятельности, реализующегося в работах К. Прибрама, Дж. Брунера, Г. Х. Шингарова и позволяющего использовать общесемиотическую трактовку понятия лязык в ее объяснении. Наконец следует отметить, что обосновываемая в работе теоретическая модель языка учитывает и данные логики, а именно логики высказываний и нечеткой логики и мягких вычислений Л. Заде. Упомянутые теоретические основания представляют основу информационно-семиотического подхода к анализу языка и сознания, с позиций которого в работе критикуются способы решения данной проблемы, предложенные такими ведущими зарубежными представителями философии сознания, как Дж. Серль и Дж. Фодор.

Таким образом, методологическую основу исследования составляют:

- материалистическая диалектика, и конкретно такие ее принципы, как принцип детерминизма, принцип системности, принцип развития (через разрешение противоречий), принцип единства исторического и логического, принцип восхождения от абстрактного к конкретному. Кроме того, применяется интегральное и конкретизированное выражение этих принципов (представленное объединением эволюционного и синхронного подходов) в непосредственном анализе языка и в анализе теоретических представлений о нем, выраженных в основных концепциях прошлого и современности;

- элементы общенаучных подходов, таких как системно-структурный, информационно-кибернетический (в его содержательном, т. е. нематематическом плане), семиотический, а также герменевтический;

- результаты, положения и данные таких наук, как языкознание, физиология высшей нервной деятельности, когнитивная психология, семиотика и логика.

Научная новизна исследования:

1. Предлагается подход, объясняющий функционирование языка через обращение к таким его сущностным характеристикам, как субъектность и исчислительность. Данный подход позволяет системно (в единстве семантических, синтаксических и прагматических составляющих) представить процесс продуцирования высказывания и тем самым преодолеть элементы редукционизма в объяснении речепорождения.

2. Исчислительность определяется как такой способ представления действительности, когда ее объектам и явлениям ставятся в соответствие материальные конфигурации (нейронные соединения, звуки, буквы, слова, цифры и т. д.), с которыми затем по принятым в системе (в центральной нервной  системе, в системе вербального языка и т. д.) правилам (правилам вывода) производятся операции, необходимые для решения поставленной задачи. Правила вывода в общем случае не ограничиваются  правилами формальной логики, и поэтому исчислительность предстает как множественность приемов и принципов, приводящих к решению поставленной задачи.

3. Субъектность трактуется как волевая и интеллектуальная свобода субъекта в сфере реализации языка, которая свое первоначальное выражение находит в формировании субъектно-предикатной структуры предложения (в формировании грамматической категории носителя действия), а в дальнейшем проявляется в различных аналитических и творческих операциях в рамках языка.

4. Дается типология исчислительности и субъектности, которая позволяет увидеть эти феномены в единстве и развитии. Исчислительность представлена такими типами, как аддитивная исчислительность и переменная исчислительность. Субъектность представлена такими типами, как теоретическая субъектность (реконструктивная и конструктивная)  и естественная субъектность (базисная субъектность и суперсубъектность).

5. Обосновывается детерминирующий характер исчислительности по отношению к субъектности, а именно: субъектность обусловливается в своем возникновении и развитии (от квазисубъектности к базисной субъектности и суперсубъектности) эволюцией исчислительных механизмов языка. Начало этой эволюции Ч в бессубъектной аддитивной исчислительности нервно-сенсорных механизмов психики животных систем, а продолжение Ч в развитых, переменных формах исчислительности, построенных на интеграции в системе естественного языка языковых средств различной природы. В то же время показывается активное обратное воздействие субъектности на исчислительность в лингво-интеллектуальном процессе (в частности, благодаря таким феноменам суперсубъектной природы, как ментальность и вера).

6. Выявляются возможности применения полученных модельных представлений в проблематике искусственного интеллекта. При этом подчеркивается, что моделирование функции целеполагания в машинном варианте обязательно должно реализовывать какие-то исходные уровни суперсубъектности.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Обоснование обобщенной теоретической модели языка, которая органично сочетала бы представления о его системной и функциональной сторонах, преодолевая, таким образом, известный радикализм существующих концепций языка, возможно при учете единства и взаимовлияния таких характеристик языка, как субъектность и исчислительность.

2. Естественный язык есть набор знаково-исчислительных операций, которые отчасти представляют собой унифицированную систему, образованную грамматическими категориями числа, степенями сравнения, отношениями типа большеЦменьшеЦравно, а также базисной логикой Ч логикой высказываний. В целом же исчислительность как способ получения допустимых значений и смыслов не предполагает чисто количественных отношений, в основе которых лежит жесткое (математическое) тождество; скорее, в большей части функционирования языка Ч это функциональная исчислительность, протекающая в режиме интеграции различного (нечетких множеств и алгоритмов). Она выступает как основа логогенеза и определяет становление базисной языковой формы Ч вербальной, знаменуя возникновение Я, т. е. сознающего человеческого субъекта (homo sapiens).

3. В плане обоснования обобщенной теоретической  интегральной схемы языка имеет значение не только выявление его исчислительной природы самой по себе, но и восстановление эволюционной последовательности исчислительности, включающей разные ее типы: чисто аддитивную исчислительность простейших кодов нервной деятельности животных, усложняющуюся аддитивность архаичных форм естественного языка, сложную переменную исчислительность, характеризующую развитую форму естественного языка. Сложная переменная форма исчислительности обеспечивает достижение формирующимся человеком исходной и определяющей формы субъектности, и при этом такая исчислительность создает возможность развитого языка за счет внутренних резервов с одной стороны, и выход к иным формам исчислительности Ч с другой.

4. В соответствии со сменяющимися стадиями исчислительности изменяются и формы субъектности Ч от квазисубъектности на уровне животного мира, через исходную форму субъектности, проявляющуюся на уровне качественного овладения родным языком, к рефлексивной субъектности в форме осознания места и роли человека в семиозисе, лингвистическом конструировании, науке и философии, а следовательно Ч к суперсубъектности.

5. Субъектность вообще Ч это состояние сознания (в том числе языкового сознания), а также лингвистическое поведение (практика) субъекта в рамках социальных и индивидуальных заданий. Они Ч состояния сознания и поведения Ч характеризуют, следовательно, каждый раз свою степень интеллектуальной свободы субъекта, вплоть до такого ее уровня, как интуитивное и неожиданное для субъекта получение им информационно новых результатов. В этом отношении субъектность переходит в суперсубъектность, которая реализуется уже не только в среде какого-либо одного языка (сенсорного, обыденного, художественного и т. д.), а имеет принципиально трансъязыковой характер, и ее результаты санкционируются и продуцируются в исчислительном пространстве взаимодействия всех языковых форм, какими располагает субъект. Особыми комплексными формами суперсубъектной природы являются ментальность, вера и парадигмальность.

6. Уникальная возможность взаимоперевода сенсорных кодов и всех остальных кодовых (языковых) форм в известной степени объяснима именно свойствами исчислительности, которая делает возможным переход (как правило, частичный и условный) наглядного в условно-символическое и наоборот.

7. Коммуникация как многообразная сфера применения языка реализует интерпретативность в общении в рамках тех же процедур исчислительности, проявляющихся в единстве таких характеристик, как широта базы интерпретации и мощность интерпретации, составляющих основы эффективности коммуникации. Широта и мощность интерпретации могут быть достигнуты только взаимосвязью языковых средств и структур различного качества.

8. Обеспечение в какой-то степени целеполагающей функции (псевдосубъектности) в действии компьютерной техники и робототехники может быть обеспечено только при учете в программировании указанных свойств исчислительности и субъектности.

Теоретическая и практическая значимость исследования.

Предложенный комплексный методологический подход к анализу языка позволяет получить некоторую единую базисную объясняющую концептуальную его схему, которая дает возможность развить представление о разнообразии состояний сознания (субъектности) субъекта. В этой схеме центральное место занимает феномен исчислительности, имеющий определенную структуру и обеспечивающий в разных ситуациях функционирования языка некоторое переменное единство его синтаксических, семантических и прагматических характеристик. Таким образом, по мысли автора, преодолеваются недостатки существующих в философии языка концепций, и открывается дорога к более широкой и обновленной практической реализации языковой составляющей в решении задач обучения и в разработке искусственного интеллекта.

Полученные результаты могут быть использованы: в процессе дальнейшего развития представлений о фундаментальных свойствах языка; в изучении процессов мышления и процессов порождения высказываний; в решении проблемы моделирования психических функций человека, а именно Ч рече-мыслительной функции, в машинном варианте; в практике преподавания таких учебных курсов, как Философия, История и философия науки, Философские проблемы языкознания, Философия и методология искусственного интеллекта, Когнитивная психология.

Апробация работы.

1. Основные положения и результаты диссертационного исследования опубликованы в двух монографиях и 10 статьях Перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук.

2. Выводы и результаты исследования были доложены на международном конгрессе: IV Российский философский конгресс 24Ц28 мая 2005 г., Москва, МГУ, а также на 4 международных и всероссийских конференциях: Вторая международная молодежная конференция Искусственный интеллект: философия, методология, инновации 15Ц17 ноября 2007 г., г. Санкт-Петербург; Международная научная конференция Системное и асистемное в языке и речи 10Ц13 сентября 2007 г., Иркутск; Первая Всероссийская конференция студентов, аспирантов и молодых ученых Искусственный интеллект: философия, методология, инновации 6Ц8 апреля 2006 г., г. Москва, МИРЭА;Научная конференция, посвященная 250-летию Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова Антропологические конфигурации современной философии 3Ц4 декабря 2004 г., Москва, МГУ.

3. Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на научно-практических конференциях кафедры философии ИГУ, а также на заседаниях Иркутского отделения Научного совета по методологии искусственного интеллекта РАН.

4. Диссертация обсуждалась и была рекомендована к защите на заседании кафедры философии ИГУ от 23 апреля 2008 г.

Структура диссертации. Диссертация состоит из введения, пяти глав, заключения и списка использованной литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, характеризуется степень ее научной разработанности, формулируется цель и задачи исследования, определяются методы исследования, раскрывается новизна работы и ее теоретико-практическая значимость.

Первая глава диссертации Становление методологии анализа языка и языковой коммуникации содержит материал, обобщающий результаты решения проблемы сущности языка и его функционирования, полученные к настоящему времени и концентрирует внимание на необходимости серьезных уточнений и дополнений этого решения, с позиции уточненной интерпретации той роли, которая реализуется субъектом в пространстве применяемого им языка.

В первом параграфе История формирования принципов анализа языка и языковой коммуникации показывается, что различия в воззрениях мыслителей на природу языка и его функционирования зависели и зависят от господствующих в их сознании общеметодологических парадигм, задающих то или иное видение взаимодействия субъекта и объекта, взаимодействия человека и окружающей его действительности. Парадигматическое своеобразие, исторически фиксируемое в разных теоретических и философских структурах, обусловило, во-первых, определенное видение мыслителями существенных сторон языковой реальности, а, во-вторых, привело к сущностным результатам познания последней (онтологическим инвариантам).

Существующие в современной философии подходы к анализу языка и языковой коммуникации есть, таким образом, результат развития общефилософской теоретико-методологической парадигмы, которая, имея своим начальным пунктом бессубъектность в античности, в теориях XIX в. стала все более прочно фиксировать усложненное категориальное отношение субъекта к объекту и субъекта к субъекту. Ярким свидетельством этого стала весьма богатая лингвистическая концепция В. Гумбольдта, заложившая принципиально важные основы дальнейших исследований языка как деятельности. Положение В. Гумбольдта о своеобразии человеческого духа, присущего каждому национальному языку, стало основанием его собственной и последующих теорий лингвистической относительности. Утверждая принцип деятельностной коммуникативной сущности языка, исследователь исходит из субъект-объектной и субъект-субъектной методологической парадигмы, в значительной степени склоняясь ко второй части (субъект-субъектной) этой парадигмы. Диалектическая природа языка фиксируется В. Гумбольдтом в ряде логически связанных друг с другом антиномий, среди которых базисными являются антиномия субъективного и объективного в языке и антиномия языка и мышления.

Состояние господствующей бессубъектной категориальной структуры в теориях до XIX в. (характеризующейся, тем не менее, определенными модификациями: сведение субъекта  к Субъекту (божеству, Абсолюту) в Средние века или субъекта к объекту в Новое время) обеспечило видение рациональной составляющей языка и его функционирования, что является положительным результатом, так как язык и языковая коммуникация (текст, говорение) обязательно содержат рациональнонпонятийный компонент, это и следует считать одним из онтологических инвариантов коммуникации и языка. Но данная парадигма затеняла эмоциональнончувственную сторону коммуникации и не давала возможности для воспроизведения должной сложности и разнонаправленности рациональных и чувственнонобразных компонентов в ходе коммуникации на ее различных уровнях. Понятие лязык в этой традиции трактуется как гомогенная и замкнутая структура сквозь чисто логические принципы. И эффективность коммуникации понимается как обеспечиваемая исключительно этими принципами. Сформулированные же в учении В. Гумбольдта антиномии языка содержат признаки конкретизирующей категориальной структуры в развитии анализа языка и языковой коммуникации, позволяющей избежать этих недостатков. При этом сами антиномии выступают другим, выявленным наукой, онтологическим инвариантом языка и языковой коммуникации (т. е. они отражают существо названных феноменов). Не будет безосновательным признать, что подавляющее число известных (современных) теоретических концепций языка (философская герменевтика, лингвистическая философия, постструктурализм) стали развитием антиномий В. Гумбольдта. Однако это развитие приводит либо к замене в субъект-объектной парадигме понятия субъект на понятие лязык, либо к отрицанию субъекта и объекта как таковых. Эти результаты указывают на необходимость более пристального анализа роли субъекта в языке и обратного влияния языка на субъекта.

Во втором параграфе Субъектность в осмыслении сущности языка дается определение субъектности и выявляется ее роль в осмыслении сущности языка. Определение понятия субъектности осуществляется через обращение к понятиям субъективного и объективного, субъективной реальности и объективной реальности, объектного и субъектного. В результате чего делается вывод о том, что язык есть явление субъективной реальности, т. е. он производен от субъекта, зависим от него, вне него не существует и в этом смысле он субъективен и противопоставлен реальности объективной. Язык субъективен также и в том смысле, что он не вполне точно и всесторонне воспроизводит свой объект (вплоть до полного его искажения). И в то же время язык субъектен, причем субъектен не только в том смысле, что его свойства проявляются при обязательном участии субъекта, но и в том смысле, что свойства субъекта раскрываются в языке:  становление и развитие языка связано со становящейся и развивающейся в нем субъектностью. Понятие субъектности в данном случае определяется как волевая и интеллектуальная свобода субъекта в сфере языка. При этом реальное проявление субъектности как эволюционирующего свойства языка (естественная субъектность) явилось базой субъектности осмысления языка (теоретическая субъектность), которая проявляется в разных языковых теориях и может быть определена как оценка меры оправданной волевой и интеллектуальной свободы субъекта в сфере языка.

Концепции философии языка с древности до современности реализуют исторически переменную субъектность следующих типов: 1) слабо выраженная реконструктивная субъектность в теориях до XIX в; 2) рефлексивная универсально-коструктивная субъектность, проявившаяся в теориях XIXЦXXI вв. Философскими основаниями реконструктивной субъектности стали субстанционализм и латомизм в общих воззрениях на язык, следствием чего явилась именная (знаковая) теория языка: язык как инвентарь словесных единиц Ч словарь с соответствующими определенными значениями, которые следует уточнять, избегая полисемии и неопределенности, и применять в соответствии с правилами грамматики. В рамках данной теоретической ориентации приоритетным является поиск инвариантных, универсальных (всеобщих) языковых структур, которые рассматриваются как составляющие каркас языка и обусловливающие его существование и функционирование. Чрезвычайно важными здесь становятся выявление и изучение принципов и правил взаимосвязи этих инвариантов. Рационально-понятийный, предметно-логический, структурно-системный компонент языка понимается как инвариантный, т. е. характеризующийся устойчивостью, повторяемостью. Тогда как эмоционально-чувственный, чувственно-образный, оценочный компонент напротив понимается как вариативный, т. е. неповторяющийся, изменчивый. Природа инвариантности (устойчивости) рационально-понятийного, предметно-логического, системно-структурного компонента видется в его изоморфизме окружающей человека действительности, миру каков он есть. В связи с этим данный компонент языка понимается еще и как объективный, т. е. представляющий мир, объект так, как он существует независимо от человеческого сознания. Соответственно,  эмоционально-чувственный, чувственно-образный, оценочный компонент трактуется как субъективный, т. е. представляющий мир специфически человеческих настроений и предпочтений, которые и делают язык вариативным, изменчивым, неустойчивым. Понимая язык, который имеет рациональную составляющую, как тождественный миру (в соответствии с общефилософскими установками), данная традиция главным условием понимания, языкового обмена, диалога, таким образом, объявляет устранение эмоционально-чувственного, субъективного фактора из языка. Именно рационально-понятийный компонент в данном случае видется основой и возможностью построения универсального совершенного языка. Подобная теоретическая ориентация имеет положительное значение. Как в прошлом, так и теперь она составляет теоретическую основу процессов формализации и разработки программного обеспечения компьютерных систем. Вместе с тем данная ориентация, противопоставляя инвариант и вариант, приходит и к противопоставлению мышления и языка (язык начинает восприниматься как лодежда мышления в философии логического анализа), что делает невозможным рассмотрение и объяснение процессов происхождения, развития и функционирования языка в их целостности.

В известной мере на преодоление такого противопоставления претендуют теории, сформированные в рамках рефлексивной универсально-конструктивной субъектности, философской основой которой стало осознание конструктивной роли субъекта в языке, а значит осознание безграничности (универсальности) языка, который одновременно соотнесен с многообразием проявлений и изменений субъекта и миром, которому потенциально соразмерен. Данная теоретическая традиция ведет свое начало с философии языка  В. Гумбольдта, который развивает представление о диалектической природе языка, а также представление о непостижимом народном духе, составляющем субстанцию языка, ее сущность и внутреннюю форму. В результате он постулирует, таким образом, принципиальное единство инварианта и варианта в языке, их общую природу и отрицает изоморфизм языка и мира. Вместе с тем, объявляя основой языковой деятельности субъекта непостижимый народный дух (развивая трансценденталистскую трактовку субъекта), Гумбольдт мистифицирует эту деятельность, превращает ее в самостоятельную силу, что затрудняет адекватное объяснение механизмов понимания и порождения языка, способствует развитию агностицизма в этом отношении. В последующих теориях языка (философская герменевтика, философский постмодернизм, философия лингвистического анализа) эта тенденция Ч отчуждение языка от человека лишь усиливается, и сопровождается при этом, абсолютизацией изменчивости (вариативности) языка. Теряются возможности и для адекватного объяснения взаимосвязи языка и мышления, когда в рамках философской герменевтики и философского постмодернизма утверждается по существу панъязыковой характер мышления, а в рамках философии лингвистического анализа проблема мышления объявляется не существующей (метафизическим заблуждением).

К гумбольдтовской традиции диалектического рассмотрения языка (в единстве инварианта и варианта, устойчивости и изменчивости и т. д.)  в известной мере стремятся в своих теориях Н. Хомский и А. Вежбицкая. Однако при этом оба ученых по существу объясняют языковую деятельность (способность) субъекта как базирующуюся на некоей единой основе: у Хомского Ч это врожденный синтаксис, а у Вежбицкой Ч семантические примитивы. В результате чего адекватное описание языковой деятельности в ее целостности (в единстве синтаксиса, семантики и прагматики) выглядит весьма затруднительным.

Полезными в решении данной проблемы  являются марксистские (диалектико-материалистические) представления об общественно-исторической основе языковой деятельности субъекта, о единстве, но не тождественности, практики, языка и сознания. Они полезны потому,  что позволяют преодолеть агностицизм и подойти к решению проблемы функционирования языка, учитывая его связь и субъектом, и с миром. Данные представления нашли своеобразное развитие в культурно-исторической концепции языка и мышления Л. С. Выготского, а также в ее критике с позиций деятельностной концепции. Вместе с тем и эти концепции имеют недостатки: культурно-историческая традиция затеняет общественно-социальную природу языка, а деятельностная Ч обходит факт детерминации человеческой деятельности сознанием и мышлением. Однако эти недостатки не затрагивают существа и справедливости изначальных представлений об общественно-исторической основе языковой деятельности субъекта, о единстве, но не тождественности, практики, языка и сознания. Эти представления, позволяя учитывать положительное содержание каждой традиции рассмотрения языка, могут служить своеобразной общефилософской методологической базой построения общей теории языка, одним из существенных оснований которой следует признать субъектность.  В настоящей главе субъектность в ее становлении рассмотрена как предельное рефлексивно-теоретическое основание осмысления феномена языка. Однако начала рефлексивно-теоретической субъектности, как уже упоминалось, коренятся в субъектности как важнейшем свойстве самого естественного языка; это свойство также имеет непростую, требующую аналитического внимания эволюцию. Анализу этого вопроса уделяется внимание в последующих главах.

Вторая глава Ч Исчислительность в языке как основа субъектности Ч содержит обоснование возможности построения общей теории языка, учитывающей единство субъектности и исчислительности. При этом автор опирается на возможности информационно-семиотического и эволюционного подходов к анализу языка.

В первом параграфе Язык как исчислительный механизм. Становление базисной субъектности генезис вербального языка и сознания рассматривается в их связи с трансформирующимися знаково-кодовыми системами и делается вывод об исчислительной природе сознания и языка, притом, что во внимание принимается универсальность исчислительных процедур, связанных с преобразованием и получением информации в рамках любых нервных процессов. Сама по себе исчислительность языка и познания (знания) доказывалась многими философами: Аристотелем, Т. Гоббсом, Г. Лейбницем и др. Вместе с тем принятая в работе методология, позволяя рассмотреть исчислительность как эволюционирующее свойство в его биологической и общественно-социальной  обусловленности, позволяет сделать его описание более целостным и адекватным.

Исчислительность понимается как такой способ представления действительности, когда ее объектам и явлениям ставятся в соответствие материальные конфигурации/знаки (нейронные соединения, звуки, буквы, слова, цифры, и т. д.), с которыми затем по принятым в системе (в центральной нервной  системе, в системе вербального языка и т. д.) правилам (правилам вывода) производятся операции, необходимые для решения поставленной задачи. Очевидно, что для живых систем, каковой является и человек, предельно обобщенной первоочередной задачей является задача выживания, которая в процессе эволюции человека и человеческого общества приобретает определенную спецификацию. Что же касается правил вывода, являющихся важной характеристикой исчислительных процессов, то необходимо заметить, что они не ограничиваются в данном случае правилами формальной логики, и исчислительность, таким образом, предстает как множественность логических принципов и их дополнительность. Понятие вычисления же при этом, если его трактовать широко, т. е. не отождествлять исключительно с числовыми и формально-логическими операциями, может рассматриваться как синоним исчислительных процессов и в то же время может обозначать конкретные случаи проявления исчислительности (включая числовые и формально-логические операции).

Естественный язык рассматривается как важнейший исчислительный механизм, возникший на основе эволюционного совершенствования исчислительных возможностей исходного языка высшей нервной деятельности, унаследованного предками человека от непосредственных своих животных предшественников Ч человекообразных приматов. Безусловно, в генетическом аспекте момент возникновения языка и сознания вряд ли когда-нибудь нам будет дан во всей подлинности. Тем не менее  результаты, полученные в области психологии познавательных процессов, позволяют утверждать, что на уровне животных складывается (в виде возможности) обобщенный нервный механизм Ч материал кодирования, который физиологи высшей нервной деятельности животных нередко склонны считать языком сенсорного воспроизведения действительности. Соединение семиотического подхода с данными теории функциональных систем позволяет рассматривать сенсорный языковой процесс как представляющий единство семантики, синтаксиса и прагматики. При этом пространственно-временное разделение (порядок) действий в памяти животного (как в обычном поведении, так и в обучении) выполняет роль синтаксиса; инстинкт выживания Ч  выполняет в поведении животного семантическую функцию, а конкретная ситуативная программа поведения Ч прагматическую. Таким образом, формирование программы в известной степени целенаправленного поведения животного представляет собой систему, в которой взаимодействуют синтаксис, семантика и прагматика. Порождение окончательной целевой программы поведения есть результат взаимодействия элементов, из которого (взаимодействия) не может быть (хотя бы на время) исключен ни один из них. Это сделало бы систему (функциональную систему) несостоятельной.

На уровне сенсорного воспроизведения действительности принципы кодирования информации у человека и высокоразвитых животных являются одинаковыми: а именно, в основе кодировок и перекодировок лежат процессы обобщения и переноса кодовых фигур в ходе решения пространственно-ориентировочных задач и задач на определение нестандартного объекта в наборе стандартных объектов в процедурах обучения. Однако дедуктивный исчислительный процесс в рамках поведения животных осуществляется в пределах строгой аддитивности и симметричности. Уровень системности высшей нервной деятельности развитых животных, представляющий собой реализацию языка сенсорно-перцептивного баланса организации организма и среды вследствие жесткой замкнутости на биологические потребности и аддитивность кодовых единиц Ч заместителей только пространственно-временных чередований Ч принципиально не позволяет вывести выскоорганизованных животных на уровень субъектности. Важно, однако, то, что природа на данном уровне реализовала впечатляющее начало наработки нервно-кодового исчислительного механизма языкового типа. Это оказалось неоценимым приобретением живых систем в поддержании своего устойчивого существования в среде, с одной стороны, и успешной пробой на пути продвижения к совершенным языковым средствам новой исчислительной природы и вместе с тем к возникновению фундаментального уровня субъектности.

В обычном естественном языке наследуется исчислительный логический механизм прежних кодов, но здесь он уже обладает другими особенностями и качествами. И именно эти особенности и качества в самом их начале Ч свидетельство становления Я, т. е. проявления сознания. Это уже ступень базисной фундаментальной субъектности, и возникала она с определенной постепенностью, о чем, несомненно, свидетельствует качественная специфика предпочтительных синтаксических конструкций, характерных для разных групп языков, отмеченная теорией языковых переходов И. И. Мещанинова.

Согласно данной теории, в целой серии языков, сохраняющих реликтовые синтаксические образования, прослеживается, хотя и по-разному, некоторая тенденция продвижения глоттогонического процесса к так называемому номинативному строю, особенно характерному для индоевропейских языков. При этом именно номинативное состояние языка наиболее органично реализует смысловые отношения субъекта предложения с другими словами в предложении, вследствие чего синтаксис становится расчлененным, а морфология слова (система словоизменения) Ч достаточно гибкой. Наиболее архаичной формой языка выступает такая форма, в которой ни слово, ни предложение не выражены, т. е. каждое предложение является сложнооднословным. Первым шагом на пути к номинативной форме языка, а следовательно, к субъектности стала постановка группы субъекта впереди предиката в таких предложениях.  Последующим переходом в развитии языка в данном направлении стали посессивность (притяжательность)  и эргативность (орудийность). Под давлением таких факторов бытия еще древних обществ, как усложнение социальности и практики, мышление человека постепенно преодолело сложность и неподвижность конструкций слов-предложений, наследующих логику аддитивности и вышло на уровень небывалой свободы смыслообразования, а следовательно, Ч творчества. Основой его стал новый тип исчислительности Ч переменная исчислительность, которая предполагает уже не запрограммированную аддитивность, а всякий раз по-новому оцениваемую пространственно-временную определенность, и обеспечивает, таким образом, свободу сравнений и абстрагирования. Этот тип исчислительности оформил  базисную, фундаментальную форму субъектности, которая получила выражение в сложно-расчлененном синтаксисе, в субъектно-предикатной логической структуре предложения (соответственно, в сложной системе парадигм словоизменения Ч род, падеж, число и т. д.), в деиктической лексике, в механизме словообразования. Базисная субъектность демонстрирует (означает) максимальную степень саморазличенности состояний субъекта в природной и социальной среде, когда в то же время с полной определенностью выявляются ординарные деятельностные, аффективные и интенциональные отношения субъекта к объекту и субъекта к субъекту. Благодаря этой форме субъектности, обеспечивается очень гибкое, вариативное индивидуальное и коллективное поведение субъекта прежде всего в рамках повседневности. Здесь сняты также все ограничения для формирования новой формы субъектности, которая и возникает, поначалу реализуя возможности словосложения, т. е. следы бывшей аддитивности.

Во втором параграфе Суперсубъектность как проявление новых форм исчислительности новая форма субъектности Ч суперсубъектность Ч рассматривается  как результат эволюции исчислительных механизмов, выступающих тем фундаментальным основанием, на котором базируется порождение высказываний. Произошедшее подразделение в структуре субъекта языково-кодовых средств на два вида: язык сенсорного воспроизведения действительности и абстрактно-логический (речевой) язык, субстратными носителями которых выступили соответственно правая сторона коры головного мозга (более древняя) и левая (молодая), эволюционно приобретенная и развитая гораздо позже, Ч свидетельство того, что исчислительность кодовой системы сенсорики оказалась дополненной исчислительными приемами и механизмами теоретически бесконечной мощности и безграничных возможностей. Трансъязыковой характер исчислительности обусловил становление своеобразного уровня субъектности, который можно было бы назвать суперсубъектным, имея в виду такой ее существенный признак, что в ней осуществляется мысленное метаотношение. В нем полагается своеобразное интеллектуальное и чувственное состояние субъекта, которое как бы надстраивается над состояниями и действиями субъекта в качестве некоего независимого носителя действия или мысли, являясь при этом внутрисубъектным лингво-интеллектуальным состоянием и достоянием, хотя и сугубо социального происхождения и социально артикулированного функционирования.

Исторически суперсубъектность проявляется поначалу в формировании страдательного залога (мне чувствуется или реликтовая форма Ч мне хочу), а также в конструировании иллюзорного субъекта, что в конечном счете повлекло формирование мифологических и религиозных знаково-символических систем и языков. Мистико-мифологическое и тотемное восприятие субъекта действия означало движение сознания по пути все большего обобщения и абстрагирования, при котором субъект понимается не просто как конкретное лицо, границы и пространство которого вполне определимы, а как повсеместный субъект Ч носитель неограниченных сил и произвола. Такое осмысление субъекта, несомненно, происходило при участии сенсорно-эмоциональных состояний древнего человека, что означало взаимодействие рациональных и чувственных кодовых структур, результатом чего и стало это первоначальное становление суперсубъектности. Иное проявление суперсубъектности демонстрирует Аристотель, обосновывая содержание философских терминов в Метафизике: здесь уже реализуется направленная рациональная процедура установления семантических инвариантов. Сходная объемная работа по выведению логических форм надежных рассуждений, демонстрирующая действие суперсубъектности, была проведена Аристотелем и при создании им силлогистики. Здесь уже учитывалось единство исчислительности в естественном языке с таковой в строгом рассуждении, в том числе в математическом выводе.

Развитое научное познание, реализующее полиморфность языков, также демонстрирует действие суперсубъектности. Об этом свидетельствует, например, процесс разработки системы структурных формул в органической химии XIX в.: в нем реализовалась довольно сложная вычислительная работа, потребовавшая кооперации различных языковых средств Ч от обычного естественного языка и оптико-волновых физических представлений до языка пространственно-геометрических количественных отношений, сопровождаемых зрительной образно-фигурной зеркально асимметрической образностью. И именно эта лцепь вычислений дала тот структурно представляемый синтетический результат (формулы бензола, правовращающейся винной кислоты и левовращающейся винной кислоты), который в строгом количественном отношении все время подтверждается экспериментом. Что касается художественной сферы деятельности субъекта в целом, то здесь суперсубъектность проявляет себя в  феноменах метафоризации, несобственной прямой речи, а в частности, если речь идет о поэзии, то Ч в лирическом герое, а также в художественной правде концепции и художественной логике реализации персонажа в эпических видах искусства. Однако как в научном познании, так и в художественном важнейшим моментом в действии суперсубъектности выступает аспект кооперации различных языково-кодовых образований Ч семиотики сенсорных информационных процессов и вербальной формы языка. Общей базой этой кооперации, этого в отдельных случаях поразительного по эффективности и результативности контакта выступает исчислительность (разных типов). При этом все время приходится учитывать неоднородность естественного языка, который в единстве содержит в себе базисную субъектность и суперсубъектность, выступающих фундаментальным условием таких форм духовного содержания субъекта, как ментальность, вера, философия.

Очерченный подход, рассматривающий исчислительность трансъязыковых отношений как основу взаимосвязи базисной суьбектности и суперсубъектности в получении, обработке и переработке информации человеком, позволяет реализовать важные методологические принципы, дающие возможность естественным и адекватным образом подойти к объяснению процессов порождения высказываний, а также их понимания: 1) принцип общности и единства информационно-языкового лаппарата производства высказываний; 2) принцип системности в интерпретации связи блоков продуцирования высказывания. Суть первого принципа состоит в том, что средства разной языковой природы, воплощающие различающуюся по качеству информацию (язык сенсорики, базисная субъектность языка, язык суперсубъектности) выступают в производстве высказываний в единстве, хотя это единство, как показывается в параграфе, подвижно относительно ситуации порождения высказывания. Оно допускает локальную свободу и главенство того или другого компонента, что оборачивается нередко снятием неопределенности и возникновением новой структуры (целостности) интеллектуально-языкового порядка. Тем самым возникают пункты антиэнтропийности и осуществляются синергетические эффекты в рамках интеллектуальной деятельности, стимулированной социокультурными факторами и ситуациями.

В связи с этим реализуется и принцип системности в интерпретации связи блоков продуцирования высказывания. Внутренний контур системы образуют базисная субъектность языка и взаимосвязи различных отношений и форм суперсубъектности: суперпрограмм, верований, убеждений, ментальностей. Внешний же контур представлен соответствующей организацией социокультурных экстралингвистических стимулов. Внутренний контур филогенетически является (в субстратном отношении) структурным совершенствованием ЦНС становящегося человека, что и получает в конечном счете выражение в межполушарном разделение коры головного мозга. А функционально сформировавшиеся на базе этого подразделения типы лингво-мыслительной субъектности сделали возможными, с одной стороны, волевое управление и контроль субъективного интеллектуального процесса, а с другой Ч частичное и локальное самоуправление мысле- и речепорождающего процесса.

Реализация упомянутых принципов обеспечивает целостное рассмотрение процесса порождения и понимания высказываний в единстве синтаксических, прагматических и семантических отношений, а также позволяет детализировать рассмотрение единства вербального языка и мышления, важного для объяснения этого процесса, не сводя одно к другому, но и не противопоставляя одно другому. Это в свою очередь дает возможность избежать редукционизма в объяснении данного процесса и критически подойти к концепциям, которые представляют его разновидности: философия логического анализа, лингвистическая философия, постмодернизм, генеративный синтаксис Н. Хомского, теория семантических примитивов А. Вежбицкой, теория интенциональных состояний Дж. Серля, теория модулей Дж. Фодора, теория универсального семантического поля Вселенной, носителями которого объявляются мэоны и торсионы и т. д. Кроме того, очерченный подход к объяснению процесса порождения и понимания высказываний позволяет адекватно оценить роль ментальности, веры и парадигмальности в этом процессе. Так как очевидно, что хотя они и не являются предельными основаниями порождения высказываний (как это следует, например, из теории интенциональных состояний), однако, будучи особыми комплексными формами суперсубъектности, они не могут не выполнять в нем определенных функций.

В главе третьей Ч Ментальность, вера и парадигмальность в продуцировании высказывания анализируется, как именно ментальность, вера и парадигмальность, будучи особыми лингво-семиотическими формами духовного состояния и проявления реального человека (индивидуального и коллективного субъекта) обусловливают особенности его речевого поведения.

В параграфе первом Суперсубъектная природа и лингвистическая реализация ментальности устанавливаются основные характеристики ментальности как комплексного феномена суперсубъектной природы и выявляются ее функции в процессе формирования высказываний. Здесь определяется, что ментальность Ч это своеобразное духовное состояние и достояние социально-этнических общностей и индивидов, это синкретическая, небессистемная, довольно устойчивая часть духовности, которая не детерминируется всецело наличным социальным строем и производственными отношениями, обладая определенной автономностью по отношению к вырабатываемым и насаждаемым идеолого-политическим схемам.

Ментальность в целом составлена, во-первых, архаичными элементами эмоционально-чувственной природы с весьма слабой рациональной проработкой, во-вторых, традициями и обычаями, в-третьих, художественной культурой и философско-этико-эстетическими разработками. Срединный слой Ч традиционный, рассудочный, связанный с исходным и в то же время способный к восприятию элементов рефлексивного уровня Ч как раз и образует центральную часть ментальности. Идеолого-политическая верхняя периферия стремится, с одной стороны, апеллировать к центральному уровню, с другой Ч нередко претендует на теоретическое обоснование форм обновления ментальности. Исходной сферой выражения, хранения и трансляции ментальности в ее фундаментальном содержании выступает взаимосвязь таких знаково-символических средств, как национальный язык, мифопоэтическое, сказочное (эпическое) народное творчество.

Рассуждают о ментальности, обычно имея в виду, во-первых, широкий, мультинациональный, тяготеющий к универсальности смысл, а во-вторых Ч более узкий смысл, национально  территориально локализованный. Тогда в первом случае говорят о ментальности западного типа, а также о ментальности восточного типа. Во втором случае принимают во внимание этнонациональные градации ментальностей в одной и той же универсальной ментальности.

Итак, ментальность Ч это специфический комплексный феномен суперсубъектной природы в силу того, что возникает он на основе трансъязыкового контакта, выступая в то же время предельным ориентирующим речевое поведение субъекта феноменом. При этом ментальность реализуется как рефлексивно, так и автоматически. Ментальность не порождает высказывания. Она сама является продуктом языкового взаимодействия Ч взаимодействия рациональных и чувственных (рефлексируемых и нерефлексируемых) кодовых структур, хотя и оказывает вместе с тем обратное действие на речетворчество. В этом качестве ментальность не безразлична процессам формирования и выражения высказываний и выполняет ряд функций, в который включаются следующие наиболее характерные:

1. Функция сценирования. Выполняя эту функцию, ментальность обусловливает национально специфичное членение явлений мира, видение причинно-следственных связей и пространственно-временных характеристик, которые находят выражение в структуре и организации национальных языков.

2. Функция реализации локального колорита. Выполняя эту функцию, ментальность обусловливает национально специфическую оценку субъектом реалий окружающего мира и своих собственных возможностей, состояний и характеристик.

3. Функция нормативно-нормирующая. Данная функция ментальности  акцентирует ценности и нормы словоупотребления, т. е. другими словами обусловливает каноны разговорной этики. В этом случае ментальность может не только регламентировать употребление слов и выражений в зависимости от той или иной ситуации, но и фактически ограничивать употребление определенных слов, которые при этом отнюдь не являются ругательствами.

Выполняя данные функции в процессах речетворчества, ментальность выступает в качестве своеобразного модификатора высказываний, условием порождения которых являются взаимодействия субъекта с окружающей действительностью, с себе подобными, с самим собой. Фундаментальные представления, такие как субстанция, пространство, время, согласие/несогласие и т. д., являются общими для всех людей и как таковые находят выражение в национальных языках, однако в соответствии с ментальной установкой они могут получать разную интерпретацию. Ментальность как лингвистически оформленный феномен может, конечно, проявлять инициирующее воздействие на процессы порождения высказываний и текстов, и это вполне естественно, так же как индивидуальные литературно-поэтические стилевые воплощения могут побуждать к образованию высказываний по поводу этих воплощений, а также и других высказываний. Однако в этом нет собственно конструктивно-производящей функции: она принадлежит базисной субъектности как важнейшему свойству языка.

Следует иметь в виду также, что в процессах речетворчества роль ментальности может быть не только положительной Ч идентификация субъектом себя как части группы, общности, но и отрицательной в соответствующих условиях (например, в ситуации провозглашения национальной исключительности и т. д.). В этом случае, выполняя упомянутые функции, ментальность может способствовать излишнему отгораживанию и повышенной изоляции от лингвистических нормативов других ментальностей.

В параграфе втором Вера, ее проявления и семиотическая реализация раскрывается суперсубъектная природа веры путем реализации философско-антропологического подхода к ее анализу (синтезирующего онтологический, гносеологический, аксиологический и праксеологический подходы) в единстве с семиотическим подходом; выявляется роль веры в процессе порождения высказываний. Здесь показывается, что вера представляет собой своеобразный и притом синкретический компонент субъективной реальности. Своеобразие веры в том, что в ней соединяются элементы различной гносеологической  и психологической природы: рационально-понятийные и интуитивные, бессознательные структуры, а также эмоционально-чувственные и волевые состояния, Ч при решающем перевесе последних четырех над рациональным. Невзирая на известную рациональную недостаточность в своей структуре, вера выступает предельным (а не каким-либо) частным духовным метаотношением, лозаглавливающим личность во всех ее жизнепроявлениях. Проявляя себя как высокий уровень согласованности духовно-психических структур субъекта, обеспечивающих ему принятие эффективного решения в трудной ситуации, вера представляет собой своеобразный жизненный (экзистенциальный) базис. Причем эта согласованность, будучи до конца не проясненной для субъекта (и в этом смысле Ч незнающим знанием), организуется и продолжается при подкреплении поведенческими успехами, т. е. возникает некоторое подобие причинно-следственной связи, и в этой связи причинное звено остается за пределами полного объяснения. В указанных характеристиках веры сконцентрировано ее значение как ценности.

Вера носит суперсубъектный статус, поскольку действователь в ней начинает осознаваться как некий субъект, превращающий реального субъекта Ч носителя хотя бы не очень развитого абстрактного мышления Ч в объект своей воли и разума. Такой результат в своем начале был обусловлен новой исчислительностью, эволюционно найденной и осуществляемой на основе взаимодействия разного типа языков. В развитом состоянии субъект обладает еще более объемным множеством языков и соотвествующей им обогащенной кодовой организацией работы головного мозга, что и является основой образования веры как синкретического духовного метаобразования, курирующего все виды осознаваемой психической деятельности и реальных поступков. Источником веровательного отношения являются те информационные инвариантности, которые представлены кодовыми взаимодействиями (вычислениями) ВНД. В этом смысле филогенетически когнитивные процессы Ч база, источник веровательного отношения. Онтогенетически такое отношение возникает как преодоление проблематичности и дефицитности наличного знания. Вера в данном случае выступает своеобразным перекидным мостиком от наличного знания к возможному новому знанию, который имеется, с одной стороны, в запасе, а с другой Ч постоянно, по мере необходимости, достраивается, причем материал достройки Ч это опять-таки некоторое когнитивное содержание, имеющее лявную или неявную пропозициональную структуру.

Конфессиональная (религиозная) вера, имея своим объектом сверхъестественное и во всех смыслах абсолютное, является специфической разновидностью веры. В этом случае не только объект веры приобретает трансцендентные характеристики, но и само веровательное отношение понимается как имеющее трансцендентный характер, т. е. как обусловленное связью человека с Абсолютом. Конфессиональная (религиозная) вера, кроме  того, имеет ярко выраженный канонически-догматический характер: объект веры и способы отношения к нему канонизированы двумя способами Ч исходно историческим и ситуативно-историческим. Личностная вера в отличие от традиционной конфессиональной предполагает высокую степень проявления индивидуально-личностного начала в своей организации, свободу от догматизма. Примеры личностной веры следует искать в ее гражданской (светской) форме реализации, хотя отдельные случаи индивидуально-личностной трансформации конфессиональной веры, как отмечается в параграфе, также могут восприниматься как примеры веры личностной.

Вера в любом из своих проявлений (личностная или конфессиональная) есть суперсубъектное семиотико-прагматическое духовное образование, выполняющее функции самоопределения, самообоснования личности через посредство соотнесения личностью принятых общих установок с общими планами действий, с кардинальными поступками, со значащим речевым самовыражением. И здесь необходимо сделать уточнение о возможности со стороны веры порождать высказывания, а именно: вера сама является феноменом, порождаемым пропозициями (хотя бы и не в явном порядке) и в то же время, она, безусловно, участвует в порождении высказываний (пропозиций), текстов. Это участие состоит в выполнении следующих функций:

1. Функция инициирующе-стимулирующая. В данном случае вера не только как бы включает, запускает механизм порождения высказываний определенной смысловой нагрузки, но и поддерживает, стимулирует его;

2. Функция контрольно-санкционирующая. Выполняя эту функцию, вера, с одной стороны, разрешает, санкционирует подбор языковых средств, работающих и на решение интеллектуальной задачи, и на принятую веровательную установку, укрепляющих ее, отвечающих ей (здесь весьма значимым оказывается использование образных, метафорических, эмоционально нагруженных конструкций), а с другой, контролирует, не допускает использование языковых средств, нивелирующих ее;

3. Функция экстраполирующая. В этом случае происходит распространение пропозиций веры Ч высказываний, устанавливающих предмет веры Ч на большинство остальных высказываний, прямо не связанных с этим предметом. Другими словами, та или иная принятая субъектом веровательная установка, реализуемое им веровательное отношение могут в целом определять его речевое поведение. Так, например, вера человека в себя, в свои способности и призвание, скажем, в призвание педагога, способна задавать общий тон (синтаксический и семантический) каждому конкретному случаю его речевой реализации вне школьной или вузовской аудитории;

4. Функция синтезирующая. Выполняя эту функцию, вера оказывает воздействие на композиционную организацию текстов как письменных, так и устных. В рамках конфессиональной веры, например, выполнение верой этой функции способствует формированию таких исходных жанров религиозной коммуникации, как Откровение, проповедь и молитва.

В целом, выполняя данные функции, вера является своеобразным катализатором высказываний: она способна усиливать и ускорять их воздействие на собеседника. Если учитывать, что вектор полнопредставленной веры может иметь разную направленность Ч как гуманистическую, так и антигуманистическую, Ч то очевидно, что и катализация верой высказываний может иметь как положительное, так и отрицательное значение.

Все сказанное позволяет следующим образом суммировать обобщенные представления о вере. Вера Ч это всегда некоторое знание, выступающее в синтезе с этико-эстетическими компонентами, сопровождаемое и дополняемое эмоционально-волевыми переживаниями; она обладает взаимно дополняющими свойствами Ч быть устойчивым духовным комплексом и в то же время обладать определенной динамикой: веровательный комплекс различается личностно и, кроме того, может изменяться в эволюции личности. В этом плане вера обнаруживает некоторые черты сходства с ментальностью, в частности, устойчивость и трансъязыковой характер. Кроме того, вера, как и ментальность, императивна по своему действию; и тот и другой диапазоны субъективной реальности как бы заготовлены заранее для долгосрочного функционирования. Но именно здесь Ч начало существенных различий между ментальностью и верой. Ментальность формируется чуть ли не от рождения человека, а личностная вера начинает формироваться вместе с формированием личности и требует ощутимого уровня рефлексивности субъекта. Ментальный комплекс в целом более устойчив, чем личностная вера, и, несомненно, более канонически замкнут на этно-национальные особенности; в нем есть склонность затенять ценностями обозримого человеческого коллектива общечеловеческие ценности. Личностная вера более подвижна и индивидуализирована, но в то же время она ориентирована на общечеловеческие ценности. Вера и ментальность выполняют в функционировании языка инфраструктурные функции. Личностная вера, более свободно, чем ментальность и конфессиональная вера, опирающаяся на фундаментальные блоки общей духовности личности (искусство, науку, мораль), содействует расширению границ общей свободы личности и способна обеспечивать преодоление излишней ее ментальной замкнутости. Кроме того, личностная вера более расположена (по отмеченным причинам) к трансформациям, реконструкциям и смене.

В параграфе третьем Парадигмальность и ее суперсубъектная природа обращается внимание на то, что парадигматическое отношение как система упорядоченностей в языке характеризуется разнообразием проявления этих упорядоченностей Ч от систем склонения и спряжения в обычном языке и закладывания основ семантически противоречивого осознания сущности вещей в этом же языке до разработки семантической парадигмы противоречий в языке науки и философии. Парадигмальность Ч основа доверительного отношения к языку по следующим важным основаниям: во-первых, в ней представлена упорядоченность, которая настраивает на семантико-синтаксическую явленность действительности в языке; во-вторых, прагматическое отношение за исключением эстетической сферы языка оказывается в парадигме скрытым. Все это заставляет провести сравнение разных проявлений парадигмальности на разных языковых уровнях: естественном языке общей коммуникации, языке науки, в том числе философской, а в последующем Ч социогуманитарной сферы (см. гл. 4). В результате такого сравнения выявляется, что система научного языка, усваивая частично парадигматику естественного языка, заботится прежде всего о целостной логике Ч связности основных понятий и законов, отображающих реальные упорядоченности. Поэтому для нее важна целостная семантическая парадигма, т. е. своеобразная интеллектуальная конструкция. В естественных языках парадигмы представлены различно, но при этом не имеет смысла утверждать, что парадигмы склонения и спряжения английского языка по сравнению, например, с русским более объективно и точно обеспечивают воспроизведение обыденных реалий. В то же время сравнение парадигм научных теорий (научных языков) оказывается в целом ряде случаев далеко не беспочвенным. Сегодня в методологической литературе и в философии науки общепризнанным считается положение, согласно которому, скажем, релятивистская (квантовая) физика является языком, несравненно более мощным и гибким в воспроизведении реальности, чем, скажем, язык классической физики.

В этой связи полезно обращение к проблеме бинарных оппозиций, которые известны в практике обыденного общения и инициировали последующее развитие интеллектуальных систем, обеспечивая общий духовный и практический прогресс. Такие оппозиции стали своеобразным универсальным парадигмальным центром для философских и научно-теоретических воззрений, содействуя их диалектизации. Здесь имеет смысл обратить внимание на реализацию универсальных противоречивых форм, используя самые общие лингво-семиотические представления, такие как система и норма. При этом под системой имеется в виду общая разработка смысла оппозиций в рамках конкретных наук и философии, а под нормой Ч конкретная обновленная реализация той или иной оппозиции. Эти представления показывают, например, что классическая механика является парадигмальной системой для классической электродинамики и термодинамики, которые выступают нормативными проявлениями классической механики. Однако на базе этих нормативных теоретических форм возникает новая парадигма Ч релятивистская физика. Таким образом осуществляется связь систематической (парадигмальной) и нормативной сторон формирования представлений об универсальных контрарных оппозициях. К этому следует добавить и разработку неклассических логических исчислений, модифицирующих, а то и отменяющих действие некоторых законов классической формальной логики. В ходе этого изменялась и продолжает изменяться языковая система диалектики, стимулируя более точную настройку языков конкретных наук на познаваемый объект.

Таким образом, о философской теории противоречий (всеобщих форм противоречий) есть все основания говорить как об интеллектуальной суперпарадигме, заслуга развития которой принадлежит немецкой классической, а также марксистской философии. В свете этого задачей и способом развития конкретных наук является разработка нормативных конкретных вариантов суперпарадигмы с целью более эффективного вычерпывания сущности объективного бытия. Метафизическая (философская) суперпарадигма содержит массу возможностей, которые могут войти в проекты научной реализации, сами эти реализации в виде нормативных преобразований и новаций в области как естествознания, так и социально-гуманитарных наук.

В итоге, принимая лингво-семиотический ракурс рассуждения о сущности парадигмы, есть все основания считать ее формой суперсубъектности, действующей в интеллектуальной сфере императивно и чаще всего в рамках рефлексивности. Парадигма при этом выступает в своей инструментальной функции. С этим сопрягается функция парадигмы как познавательного образца в целом, и кроме того, парадигма оказывается резервом более конкретных образцов и средств, служащих опорой для теоретико-модельных построений в новых объяснительных схемах (так например, классические представления в обновленном варианте образуют теоретическую схему максвелловской теории поля). А так как в осуществлении таких построений действуют/работают аналогии, отождествления, реконструкции, ведущие к образованию понятийного каркаса будущей теории, то тем самым реализуется вычислительная функция участвующих здесь семиотических средств.

В главе четвертой Коммуникативная реализация субъектности объясняется производство высказываний и текстов, с учетом того, что это последнее базируется на реализации и получении смыслов, которые могут быть не только восприняты, но и поняты участниками коммуникации.

В параграфе первом Формирование и восприятие значения высказывания раскрывается как именно рассмотренные компоненты смыслообразования содержательного плана, а следовательно, речеобразования (базисная субъектность, а также формы субъектности особого статуса Ч ментальность, вера, парадигмальность) ответственны за формирование и восприятие значения высказываний в своем единстве, если принимать во внимание, что значение Ч это семантико-прагматический синтез, продуцируемый внутренними возможностями наличного значения под решающим воздействием факторов действительности.

Формирование информационно нагруженных высказываний требует участия всех отмеченных смыслообразующих компонентов и происходит оно к тому же в режиме постоянной оппозиции, которую организует ближайшим образом сам отдельный субъект, в результате чего возникает ситуация диалога в режиме самокоммуникации. В ходе такого диалога, как и в случае полнопредставленного диалога, когда вторым участником коммуникации становится другой реальный субъект, точки зрения оппонентов, обладая одним и тем же набором субъектных форм, могут тем не менее существенно отличаться по содержанию. И это отличие обусловлено тем, что такие субъектные формы, как ментальность, вера, парадигмальность характеризируются лишь частичным совпадением у разных коммуникантов, возрождая и активизируя таким образом метаязыковое отношение (интерпретацию), что лобновляет организующиеся высказывания, стимулирует процессы самоотображения. В то же время базисная субъектность, характеризуясь тождественностью для разных коммуникантов, выполняет фокусирующую функцию, представляет собой своеобразный лингвистический лостов, благодаря которому выстраиваются высказывания. Разумеется, в ходе исторического времени смысловое содержание субъектностей, как и языка в целом изменяется, но сама модель формирования высказываний принципиально сохраняется, как, естественно, сохраняется вычислительность в механизме получения высказываний: итоговое высказывание организуется интегрированием форм субъектности.

Итоговый продукт, реализуемый в коммуникации (высказывание, текст), должен обладать такой характеристикой, как успешность  (эффективность), т. е. он должен восприниматься, пониматься и в пределе вызывать согласие адресата. Для этого высказывания и тексты, производимые под действием социальных, интеллектуальных, художественных целей, выступающих в функции суперпрограмм (формулируемых посредством связи пропозиций и являющих таким образом также формами субъектности) должны отличаться правдивостью. По-разному проявляясь во всех сферах коммуникации (естественнонаучной, социально-гуманитарной, эстетической), правдивость определяет специфику каждой сферы: в естественнонаучной она предельно сближается с истиной, в социально-гуманитарной Ч акцентирует этико-психологическую направленность высказываний, а в художественной Ч выражает требование к художественной концепции следовать правде жизни. В любом случае правдивость высказываний, хотя и необходимое, но слишком либерализованное требование к ним. Либерализованное за счет отнесения к позиции субъекта, и следовательно, прагматизации. Поэтому оно не заменяет, а предполагает другое требование (гносеологическое) Ч истинности высказываний и текстов, которое начинает играть роль генеральной программы (цели) в научном знании. Так как социогуманитарное знание Ч от высказываний о фактах до теоретизированных текстов Ч во главу угла ставит выражение социально ориентированных ценностей (оформляемых к тому же под личным углом зрения), то значение здесь реализует интеллектуальное движение от смысла через денотат к смыслу, и особую роль в его формировании играют ментальность и вера. В то же время в естественнонаучном знании информация при формировании значения движется от денотата через смысл к денотату, и особую значимость в этом процессе приобретает парадигмальность. Предметное содержание истин социогуманитарного знания суть прежде всего социально значимые ценности. Говоря иными словами, содержание истин социально-гуманитарного знания носит интенсионально-коннотационный характер, тогда как содержание истин естественнонаучных Ч денотативно-экстенсиональный. В отмеченных характеристиках методологии получения истин в гуманитарном знании, а также их содержания заключено качественное отличие этих истин от истин естественнонаучных. Однако кардинальное свойство самой истины как специфического отношения, в том и другом типах знания остается одним и тем же. Ведь истина есть семиотическое отношение, выражающее степень соответствия языковых построений со стороны их содержания к познаваемому объекту (отношение степени совпадения), и именно это отношение одинаково призвано отличать основные типы знания.

В параграфе втором Истинность и семантизированность высказываний. Понятие УмощностьФ интерпретации рассматривается, как обеспечивается успешность сообщения (коммуникации) в том случае, если истинностная характеристика новых высказываний и текстов не дана участникам коммуникации.

В большинстве случаев динамика науки, вероятно, получает импульсы за счет принимаемых в ней новых средств, понятий, моделей, которые оправдываются преимущественно прагматически (ценностно). В чем-то исследовательская практика исходит из формулы: не только ценно, но даже если не истинно, то, по крайней мере, не лишено определенных оснований. В самом общем виде природа такого обоснования может быть прояснена при учете того, что язык науки представляет собой довольно сложное явление, в котором постоянно взаимодействуют разные знаково-лингвистические системы. Если иметь в виду то, что базисными лингвистическими средствами науки выступают естественный язык, математические структуры, язык философии, да к тому же языки различных естественнонаучных теорий находятся в сложных отношениях пересечения и дополнительности, то станет понятно, что принятие различных научных новообразований и частных моделей в качестве обоснованных санкционируются зафиксированным в этих языках так или иначе апробированным знанием. Именно этот процесс подкрепления ценностей соображениями и предположениями о возможной или действительной их истинности имеет смысл назвать семантизацией ценностей.

В направленном стремлении семантизировать фрагменты знания, часто отражен высокий авторитет такой ценности, каковой является истина, хотя результаты могут оказаться ложными. Для исследователей они могут принимать лик истины, оставаясь объективно лишь так или иначе семантизированными ценностями. В целом процесс семантизации трудно оценить однозначно: с одной стороны, семантизация определяет направленность научных исследований, активизирует их, с другой Ч она не может быть гарантом истины. Эта гносеологическая надежда, дополняемая неопределенностью и неуверенностью, может весьма показательно проявляться в конкретном научном исследовании. Порою в воззрениях одного и того же ученого в рамках самокоммуникации совершается противоборство более надежно семантизированных, но неистинных представлений с такими, которым предстоит еще пройти сложный путь семантического углубления, обогащения, трансформации, с тем, чтобы обрести статус истинного знания. Так, например, зачинатель антифлогистики в химии Ч Лавуазье, разрабатывая кислородную теорию горения, долгое время исходил из допущений флогистики.

Итак, понятие семантизации выражает более или менее сложное явление, логико-гносеологическую процедуру ссылок и объяснений, оправдания и обоснования выдвигаемых идей, моделей, гипотез, призванных объяснить возникающие эмпирические факты и закономерности. Эти ссылки объяснения, оправдания апеллируют к наличным эмпирическим данным и их языковым обобщениям, имеющимся в той или иной науке, а также к общелогическим закономерностям. Исследователь в восприятии и интерпертации возникающих ситуаций исходит из предзаданных языковых систем, перенося знание (а, стало быть, и фрагменты языка) из одной научной области в другую. Семантизация, таким образом, своим логико-гносеологическим содержанием выражает известные классические требования корресподентности и когерентности знания, знания предположительно истинного.

Процессы семантизации выдвигаемых новых предположений, предварительных решений нередко наталкиваются на серьезные трудности. Так, существенной трудностью формирования единства физического знания (а единство физического знания есть ценность, предполагающая новую целостность физических теорий, новую синтетическую теорию с единой семантикой) является отсутствие математического аппарата соответствующего качества. Совершенно ясно, что точно так же недостаточными для целей роста и синтеза знания могут оказаться мировоззренческие основания и методологические принципы. Кроме того, подобные трудности часто дополняются переоценкой возможностей семантизации со стороны тех или иных философских принципов в ущерб развитию семантизации  за счет внутренних возможностей науки; или, напротив, внутренние успехи науки начинают приобретать без достаточных на то оснований роль универсальных семантизирующих принципов (как, например, универсализация принципов языкового анализа в логическом атомизме, а позднее Ч в лингвистической философии).

В гуманитарном общении успешность результата связана с такими характеристиками как широта и мощность интерпретации. Под широтой  истолкования понимается его ориентация на все основные языки и системы континуума от мифологических источников до философских и мировоззренческих принципов. Через расширение интерпретативной базы, проявляет себя семантизация в области социально-гуманитарной языковой практики. Мощность же интерпретации может быть выражена своеобразным произведением значительного (влиятельного) для сознания коммуникантов общего принципа на широту базы интерпретации.

Так, например, концепцию лингвиста Н. Я. Марра в свое время справедливо критиковали за умозрительность, так как в ее основу был положен мощный дедуктивный объединяющий принцип в объяснении генезиса языка (граничивший, правда, с социологизаторством). Но, со временем, как показали исследования Б. Ф. Поршнева, данная концепция получает определенную интерпретативную мощность, достигаемую за счет опоры на зоопсихологические, психолингвистические, палеоантропологические и физиологические данные.

В то же время национал-социалистическая пропаганда Германии 1930Ц1940-х гг., например, широко использовала интуитивно найденный принцип мощности интерпретации, исходя из акцента на националистическую установку, обоснованную, с одной стороны, обращением к мистике и мифологии (древний германский эпос и мистифицированные массовые действа с воскрешением культа огня), с другой Ч к псевдонаучным археологическим и антропологическим исследованиям. Отсюда ясно, что сама по себе мощность интерпретации не отменяет требования маргинальной истинности отдельных входящих в идеологические построения  концепций. И эта истинность должна отвечать обычным критериям соответствия воспроизводимого объекта, а также выступать в таком специфическом для гуманитарной сферы виде, как соответствие предлагаемых конкретных новаций предельным гуманистическим принципам, обеспечивающим фундамент гомеостатики. В понятиях широты базы интерпретации, а также ведущего, влиятельного для сознания коммуникантов общего духовного принципа, как и в синтетическом понятии мощности интерпретации показательное отображение получают как все формы субъектности, так и исчислительная природа языка.

Гуманитарно-художественная практика, показательна в том отношении, что использование в ней полного ряда (полной гаммы) знаково-символических средств Ч от мистико-мифологических (архетипических) до интеллектуально-дискурсивных, порою с включением научных реалий, Ч не только не мешает художественной истинности, но содействует ее достижению в максимально точном приближении. А достигается она за счет мощности интерпретации и максимальной широты ее базы, сплавленных в творчески-художественную ткань (организацию) конкретных художественных произведений. В этом синтезе эффекты взаимного перевода, усилений, оттенений между всеми формами языкового континуума работают на художественное обоснование важной гуманистической идеи.

В главе пятой Ч Теория языка и компьютерное моделирование лингво-интеллектуального поведения рассматривается проблема адекватности понятийного аппарата описания информационной реальности машины и человека и своеобразия семиотической представленности этой реальности, а также проблема гармоничного сосуществования трех реальностей: человека с его субъективной реальностью, объективной реальности и виртуально-информационного мира компьютера.

В параграфе первом Методологические возможности парадигмы Уразум как машинаФ и Умашина как разумФ раскрывается значение предложенного подхода к формированию общей теории языка в решении проблемы моделирования психических функций человека в машинном варианте (проблемы искусственного интеллекта).

Важной и чрезвычайно сложной стратегической задачей современных исследований в рамках искусственного интеллекта является создание систем интеллектного управления с целеполаганием. Организация подобных систем предполагает наличие в них модели мира, без которой невозможно говорить об линтеллектуальном управлении как таковом. Данные характеристики функционально сближают понятие модели мира у машины и человеческое сознание. А так как сознание и язык представляют тесное единство, то моделирование функции целеполагания с необходимостью предполагает моделирование такой психической функции человека, как языковая (речевая). Несмотря на определенные успехи в моделировании этой функции, связанные с логико-математическим анализом языка, различия между естественным языком и языками программирования продолжают оставаться весьма существенными. Различия эти во многом обусловлены сложностью моделирования вариативной составляющей языка, а в целом Ч единства инварианта и варианта в языке. Важным шагом в преодолении этой сложности является формирование теории языка, которая давала бы его адекватное описание в единстве инвариантных и вариативных характеристик. В связи с этим положительное значение может иметь предложенный в работе подход к формированию такой теории. Однако при этом он сам нуждается в некоторых пояснениях, необходимость которых связана с реализующейся в настоящее время критикой вычислительного подхода в изучении психики и сознания (телесный подход, коннекционизм, Р. Пенроуз), направленной против отождествления процессов переработки и представления информации, осуществляемых компьютером и человеком. Признавая справедливость этой критики, следует в то же время иметь в виду, что понятийная сетка, включающая в частности понятия вычисления, алгоритма и выражающая в данное время специфику искусственного интеллекта, первоначально характеризовала языки логики и математики, которые являются продуктом функционирования человеческого разума. Именно поэтому вычислительно-кодовые, алгоритмические характеристики не могут рассматриваться как чуждые природе естественного интеллекта. Однако вопрос в том, какое именно место они в ней занимают; в чем специфичность их проявления по отношению к интеллекту искусственному?

Предложенный в работе подход к анализу языка, учитывающий  единство субъектности и исчислительности в его формировании и функционировании, позволяет утверждать, что субъектность Ч это результат взаимодействия знаково-кодовых систем разного качества, являющихся специфическим достоянием субъекта. Главной системой здесь выступает естественный язык как база сознания, а следовательно, рациональности. Тесный контакт системы естественного языка с системой сенсорики, кооперативность этих систем, их взаимопереводимость открывают, тем не менее, возможность при разных режимах высшей нервной деятельности своеобразного их переключения, т. е. принятия активной и разрабатывающей функций то той, то другой из них при окончательной доработке и оформлении результата в сфере рацио. Из-за весьма опосредованной связи с чувственно представляемым миром язык математики объективизирует субъектность, тем самым обеспечивая ей высокий уровень самостоятельности, так что ориентации пифагореизма и платонизма в математике выступают как бы неизбежной платой за высокий уровень интеллектуализма и субъектности. Тем не менее, следует помнить, что математика не изолирована полностью от реальных систем, от сенсорных типов информации. Она развивается не в каком-то интеллектуальном вакууме, а в связи с техническим прогрессом в рамках культуры и в тесной связи с другими лингвистическими структурами Ч естественным языком, логикой, языками науки и философии. Именно поэтому высшие уровни субъектности здесь также имеют синтетическую природу. А естественный язык сохраняет за собой качество носителя универсально проявляемой субъектности и исчислительности. Необходимо иметь в виду при этом, что исчислительность, понимаемая как множественность логических принципов и их дополнительность уже на начальных стадиях своего формирования характеризовалась семантико-прагматической обусловленностью (контекстуальностью): была связана с системными отношениями организма с миром, явилась результатом его приспособительной активности, направленной на поддержание жизнедеятельности, сохранение гомеостазиса. Именно широко понимаемый контекст: от ситуации, в которой формируется мысль или высказывание до внутренних установок, целей, эмоционального, физического состояния, уровня образованности и т. д. субъекта, производящего и/или воспринимающего высказывания, Ч дает возможность реализоваться мышлению человека, не просто как набору повторяемых процедур (алгоритмов), но и как творчеству. Широко понимаемым контекстом  определяется и обеспечивающий реализацию сознания и языка взаимоперевод кодовых систем, который рассматривается в параграфе как информационно-энергетическое взаимодействие, что позволяет избежать чисто механического подхода к переводу, когда он трактуется как переложение одной символической репрезентации в другую, более понятную. Машина же такой возможностью погруженности в семантико-прагматический контекст  не обладает (во всяком случае, на современном этапе развития техники), в результате чего исчислительный процесс здесь не только представлен как бы в чистом виде, но и ограничен символьным кодом.

Здесь следует заметить, что обычный (естественный язык) интуитивно воспринимается как мало поддающийся смысловому переложению на понятие код, которое выражает предельно закрытый перифраз (шифр), вследствие своей открытости и прямой связи для субъекта с отображаемой реальностью. Однако кодовые характеристики переработки информации человеком вполне адекватны в качестве выражения информационно-знаковой природы процессов, протекающих в ходе высшей нервной деятельности, и, кроме того, совсем не противоречат сущностным характеристикам естественного языка, который кодирует реальные отношения и взаимодействия. Кроме того понятие кода как нельзя более адекватно именно в процессах преобразования, взаимопереводов информации, а здесь могут действовать законы кодовых трансформаций при сохранении информации.

Таким образом, при разработке систем искусственного интеллекта, реализующих функцию целеполагания, следует учитывать сложность и иерархичность кодовых систем человека, участвующих в восприятии, обработке и переработке информации, притом такой переработке, которая в результате сложнейших вычислительных процедур приводит к новому творческому результату. При этом необходимо какое-то пародирование или какая-то имитация тех качеств субъективной реальности (субъектности, суперсубъектности), носителем которых является человек. Для современного компьютера пока по-видимому наиболее приемлемым и доступным представляется уровень, где осуществляются операции обобщения и ограничения понятий, их пересечения, а также чисто синтаксических преобразований, в рамках которых компьютер в состоянии реализовать предпочтение. О той переменности вычислений и активаторах вычислений, которые действуют в субъективной реальности человека, пока приходится говорить как о малодоступных для компьютера, реализующего линейную систему обработки информации, в то время как естественный интеллект, выступая в единстве сенсорики и рацио, работает в большинстве случаев в нелинейном режиме. В связи с этим кардинально важный вопрос Ч это вопрос о том, какие ступени компьютерного моделирования естественного интеллекта действительно адекватны человеческим потребностям. Ведь уже сегодняшний уровень компьютерной техники и компьютеризации обладает такими возможностями, которые являются не только положительно впечатляющими в плане соучастия с человеком в сложных видах интеллектуальной поисковой и моторной деятельности, но негативно воздействуют в качестве носителя виртуальной реальности на психоинтеллектуальное состояние и развитие человека. Некоторым аспектам этой проблемы посвящен заключительный параграф работы.

В параграфе втором Компьютерная виртуальная реальность (лингво-семиотический аспект) статус моделей мира, полученных с помощью компьютера, специфика их отношения к объективной действительности и к уже существующим моделям мира, а также специфика процессов, в них протекающих рассматриваются в свете развиваемых в работе взглядов на язык.

Существование компьютерных моделей мира Ч компьютерной виртуальной реальности (КВР) Ч во всем многообразии стало возможным не только в результате совершенствования инженерно-технической базы, но и в результате развития способов формализации естественного языка. Таким образом, КВР имеет языковую природу и для своей характеристики требует обратить особое внимание на природу и свойства естественного языка. Выполняя функцию замещения объектов действительности, язык имманентно содержит в себе опасность отчуждения. На это указывает так или иначе уже В. Гумбольдт, подчеркивая, что язык Ч это мировидение; что язык Ч это не только смыслопорождение и постижение смыслов, но и простое воспроизводство и потребление смыслов. Современные направления и в частности философский постмодернизм, вводя понятия письма, интертекстуальности, смерти субъекта, критикуя традиционные представления о структуре слова-знака, утверждают панъязыковой характер мышления, в результате чего выход из состояния отчуждения не представляется возможным в принципе.

Между тем, если в настоящее время единство языка и сознания не вызывает сомнения, то делающийся вывод об их тождественности далеко не столь очевиден. Развиваемые в работе представления о языке позволяют утверждать, что суверенность, свобода сознания по отношению к языку состоит в его функции получения информации об интересующих действительных взаимодействиях, взаимоотношениях понятий, реализация которой, так или иначе, невозможна вне предметно-чувственной практики, теснейшим образом связанной со знаково-кодовой системой сенсорики. Определенная степень свободы сознания человека по отношению к словесному языку делает возможным преодоление состояния отчуждения, которое заключается в выработке умения перевода сенсорно-перцептивной информации в рационально-понятийную, интерсубъективного в языке в субъективное и, наоборот, субъективного в интерсубъективное, в выработке критического отношения к языковой реальности. Однако сам этот процесс весьма непрост: он требует от человека постоянных усилий, напряженной работы мысли, постоянного обращения к окружающему миру и той информации о нем, которую он имеет. Не последнюю роль в осуществлении данного процесса играют условия существования человека.

В новом коммуникационном пространстве Ч виртуальной реальности Интернета, Ч являющемся мультисубъектным и характеризующимся чрезвычайно большими объемами циркулирующей в нем информации, особенно ярко проявляет себя феномен, который  может быть назван смертью субъекта или другими словами отчуждением человека в знаке, когда ему, часто абсолютно неосознанно, становятся безразличны, непонятны смыслы, передаваемые языком,  безразличны, непостижимы те личные смыслы, которые он бы мог передать в языке, когда человеку, погруженному в языковую реальность, становится безразличным его актуальное, объективное бытие. Таким образом, здесь складываются наиболее благоприятные условия для воспроизводства и потребления языка и наименее благоприятные для смыслообразования и постижения смыслов.

Проблема свободы и отчуждения личности в данном случае оказывается тесно связана с проблемой истины, так как выход из состояния отчуждения не представляется возможным вне получения информации о действительных отношениях объектов. Развиваемые в работе представления о языке позволяют утверждать, что язык, являя собой континуум языковых, знаково-кодовых явлений: внутримозговых (язык сенсорного воспроизведения действительности или рефлексируемый образный язык, бессознательно-образный язык), вербального языка общей коммуникации и его художественной составляющей, языков науки в рамках естественно-технической и гуманитарной коммуникации. Ч одновременно способен воспроизводить природный мир и мир субъекта (как человека вообще, так и отдельных индивидов) с его переживаниями, эмоциями, мироощущением и миропониманием. Именно поэтому он выполняет регулирующую и управляющую функцию, без чего существование человека, его взаимоотношения со средой были бы весьма проблематичны. Если при этом обращать внимание на КВР как модель действительности, то возникает вопрос, выполняет ли эта модель функцию регуляции и управления по отношению к человеку и как именно с учетом того, что в данном случае непосредственной (внутренней) связи между мозгом и этой реальностью нет в том смысле, что производит ее другой субстрат (хотя и не без участия человека)?

Проективные КВР (виртуальные миры, выступающие по отношению к миру обычному как условные схемы или модели) и условные КВР (реальности, созданные, спроектированные, исходя из некоторых идей, научных теорий и т. д.), создаваемые чаще всего в научно-практических целях, безусловно, играют важную роль в познании действительности и как таковые могут выполнять функцию регуляции взаимодействия с ней человека. Вместе с тем здесь имеется ряд проблем, касающихся истинности данных моделей, фиксируемых аппаратом математической логики.

Если иметь в виду имитационные КВР (компьютерные игры, Интернет), то выполняемая ими регулятивная функция будет весьма специфичной. Игра в данном случае создает иллюзию устойчивости (она не может самоперестроиться в зависимости от контактов с внешним миром, так как живет по своим законам Ч выдуманным создателями игры правилам), не требует от играющего разнообразных эмоционально-психологических затрат, реакций как при контактах с реальной действительностью, дает ощущение контроля, имея свободу входа/выхода. В результате она выполняет скорее функцию эскапизма и компенсаторную функцию, что приводит к дерегуляции взаимодействия человека с внешним миром и с себе подобными, когда он просто выпадает из этого взаимодействия или взаимодействует неадекватно (эффекты игромании и компьютерной (виртуальной) зависимости).

Интернет представляет собой реальность чистых образов, которая, включая в себя пространство, время, движение, развитие, отражение, является как-то идентичной реальности актуальной, и в то же время отличается от нее. Интернетн-реальность, как подчеркивают исследователи, не имитирует реальность, а симулирует ее и в частности симулирует  социально-коммуникационные отношения. В такой ситуации весьма заманчивой и легко реализуемой становится, с одной стороны, перспектива не быть, а казаться, производить впечатление, с другой же стороны, возможность выйти из-под власти экономических, институциональных, идеологических, культурных и прочих отношений, т. е. возможность дать волю своему бессознательному. Интернет-реальность, таким образом, осуществляет функцию регуляции, апеллируя большей частью к бессознательному, и регуляция в таком случае имеет манипуляционный характер, что может привести и приводит к негативным социально-культурным результатам, среди которых Ч уже упомянутые игромания, компьютерная зависимость, а также явление лумственной лени. Эти тенденции особенно опасны в современном мире, когда благосостояние страны, государства во многом определяется уровнем развития технической инфраструктуры социальной организации, что требует высокого уровня рефлексии. Гомеостазис машины и человека в данном случае Ч это не настоящее, как считают некоторые исследователи, а напротив Ч желаемое будущее, причем будущее, реализация которого стихийно, т. е. без направляющего воздействия человека, невозможна.

В заключении подводятся итоги исследования, суммируются основные положения и намечаются возможные направления дальнейших исследований данной проблемы.

Публикации по теме диссертации. Основные положения исследования нашли отражение в следующих публикациях автора:

Монографии

1. Мальчукова Н. В. Субъектность и исчислительность в языке. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2008. 259 с.
2. Мальчукова Н. В. Природа эффективности языковой коммуникации. Иркутск: Иркут. гос. ун-т, 2007. 136 с.

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК

1. Malchukova N. V. Nature of belief and role of belief in statements producing process // Journal of Siberian Federal University. Humanities & Social Sciences 1. 2009 (2). С. 56Ц66.
2. Мальчукова Н. В. Субъектность в осмыслении языка и проблема доверия к представляемым им объектам // Известия РГПУ им. А. И. Герцена. 2008. № 12 (86). С. 166Ц174.
3. Мальчукова Н. В. Роль ментальности в реализации речевой функции субъекта // Вестник Бурятского государственного университета. Философия, социология, политология, культурология. 2008. Вып. 14. С. 76Ц82.
4. Мальчукова Н. В. Понятие кода в моделировании языковой функции // Открытое образование. 2008. № 1. С. 53Ц58.
5. Мальчукова Н. В. Интеграция знания и междисциплинарность Ч основа исследований в области искусственного интеллекта // Вопросы философии. 2008. № 8. С. 169Ц172. Соавт.: А. Ю. Нестеров.
6. Мальчукова Н. В. Искусственный интеллект: философия, методология, инновации // Философские науки. 2008. № 3. С. 135Ц137. Соавт.: А. Ю. Нестеров.
7. Мальчукова Н. В. Молодые специалисты обменялись опытом исследований в области искусственного интеллекта // Открытое образование. 2008. № 1. С. 4Ц5. Соавт.: А. Ю. Нестеров.
8. Мальчукова Н. В. Истинность высказываний как основание эффективной языковой коммуникации // Известия Иркутской государственной экономической академии. 2008. № 6 (62). С. 111Ц115. Соавт.: В. А. Мальчуков.
9. Мальчукова Н. В. Исчислительная природа языка как основание обобщенной теоретико-лингвистической концепции // Известия Иркутской государственной экономической академии. 2005. № 1 (42). С. 99Ц103.
10. Мальчукова Н. В. Возможные направления концептуального синтеза в философии языка // Известия Иркутской государственной экономической академии. 2004. № 1 (38). С. 109Ц114.

Материалы конференций

1. Мальчукова Н. В. Понятие кода в моделировании языковой функции // Искусственный интеллект: философия, методология, инновации: материалы Второй междунар. молодежной конф., г. Санкт-Петербург, , 15Ц17 ноябр. 2007 г. СПб., 2007. С. 33Ц35.
2. Мальчукова Н. В. Системное и асистемное в языке и речи в свете проблемы языкЦмышление // Системное и асистемное в языке и речи: материалы междунар. науч. конф. г. Иркутск, 10Ц13 сент. 2007 г. / под. ред. М. Б. Ташлыковой. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2007. С. 196Ц200.
3. Мальчукова Н. В. Моделирование искусственного интеллекта в свете информационно-семиотического подхода к проблеме сознания  // Искусственный интеллект: философия, методология, инновации: материалы Первой Всерос. конф. студентов, аспирантов и молодых ученых, г. Москва, 6Ц8 апр. 2006 г. / под ред. Д. И. Дубровского, Е. А. Никитиной. М.: ИИнтеЛЛ, 2006. С. 90 - 93.
4. Мальчукова Н. В. Знаково-лингвистические основы сознания // Философия и будущее цивилизации: тез. докл. и выступлений IV Рос. филос. конгресса, г. Москва, 24Ц28 мая 2005 г.: в 5 т. М., 2005. Т. 1.  С. 267Ц268.
5. Мальчукова Н. В. Лингво-семиотическое измерение проблемы свободы и отчуждения личности // Антропологические конфигурации современной философии: материалы науч. конф., г. Москва, 3Ц4 дек. 2004 г.  М., 2004. С. 163Ц165.

Другие публикации

1. Мальчукова Н. В. Ментальность и вера в продуцировании высказывания // Известия Иркутского государственного университета. Сер. Политология. Религиоведение. 2008. № 1(2). С. 370Ц381. Соавт.: В. А. Мальчуков.
2. Мальчукова Н. В. Лингво-семиотический аспект проблем компьютерной виртуальной реальности // Вторые университетские социально-гуманитарные чтения 2008 года. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2008. С. 669Ц678.
3. Мальчукова Н. В. Суперсубъектность религиозного сознания и противоречия его гуманитарной реализации // Известия Иркутского государственного университета. Сер. Политология. Религиоведение. 2007. Вып. I. С. 260Ц267. Соавт.: В. А. Мальчуков.
4. Мальчукова Н. В. Специфика научной и художественной практики в свете проблемы языкЦмышление // Методологическое обеспечение современных философских проблем: сб. науч. тр. / отв. ред. Н.С. Коноплев. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2007. Вып. 6. С. 107Ц111.
5. Мальчукова Н. В. Методологические возможности парадигмы разум как машина в анализе естественного интеллекта // Методологическое обеспечение современных философских проблем: сб. науч. тр. /  отв. ред. Н.С. Коноплев. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2007. Вып. 6. С. 142Ц149.
6. Мальчукова. Н. В. Семиотический подход к анализу оснований языкового кода // Методологическое обеспечение современных философских проблем: сб. науч. тр. Иркутск: Иркут. ун-т, 2006. Вып. 5. С. 126Ц34.
7. Мальчукова Н. В. Субъект как основание развития языка // Словарь, грамматика, текст в свете антропоцентрической лингвистики: сб. ст. Вып. 3 / под ред. О. Л. Михалевой. Иркутск: Иркут. ун-т, 2005. С.89Ц96.
8. Мальчукова Н. В. Гуманизм и эффективность языковой коммуникации // Современный гуманизм: проблемы и перспективы: сб. науч. тр. Иркутск: Иркут. ун-т, 2004. С. 216Ц227.
9. Мальчукова Н. В. Синтетическая традиция в философии языка и ее значение // Методологическое обеспечение современных философских проблем. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. техн. ун-та, 2004. Вып. 4.  С. 153Ц156. Соавт.: В. А. Мальчуков, Л. Ц. Тарчимаева.
10. Мальчукова Н. В. Языковая природа виртуальной реальности // Методологическое обеспечение современных философских проблем. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. техн. ун-та, 2004. Вып. 4. С. 149 - 153.
11. Мальчукова Н. В. Бинарные оппозиции и проблема представленности объекта в языке // Методологическое обеспечение современных философских проблем. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. техн. ун-та, 2004. С. 144Ц149. Вып. 4.  Соавт.: В. А. Мальчуков.
12. Мальчукова Н. В. Исток и трактовка современной парадигмы понимания языка и языковой коммуникации // Словарь, грамматика, текст в свете антропоцентрической лингвистики: сбор. ст. Иркутск: Иркут. ун-т, 2003. Вып. 2. С. 62Ц74.
13. Мальчукова Н. В. Основания и условия эффективной языковой коммуникации // Известия Иркутской государственной экономической академии. 2002. № 4 (33). С. 110Ц117. Соавт.: В. А. Мальчуков.
14. Мальчукова Н. В. Процессуальный и результирующий аспекты истины в естественнонаучном и социально-гуманитарном знании // Методологическое обеспечение современных философских проблем. Иркутск: Изд-во Иркут. гос. пед. ун-та, 2001. Вып. 3. С. 158Ц163. Соавт.: В. А. Мальчуков.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное