Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное  

На правах рукописи

Гапоненко Петр Адамович

ПОЭЗИЯ ЧИСТОГО ИСКУССТВА:

ТРАДИЦИИ И НОВАТОРСТВО

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Орел Ц 2008

Диссертация выполнена на кафедре истории русской литературы

XI-XIX веков Орловского государственного университета

Научный консультант:

доктор филологических наук,

профессор Курляндская Галина Борисовна

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук,

профессор Смирнов Александр Андреевич;

доктор филологических наук,

профессор Беляева Ирина Анатольевна;

доктор филологических наук,

профессор Арсентьева Наталья Николаевна

Ведущая организация:

Московский государственный областной университет

Защита диссертации состоится л_______________ 2008 г.  в ____ час. ____ мин. на заседании Диссертационного совета Д.122.183.02 в Орловском государственном университете по адресу: 302015, г. Орел, ул. Комсомольская, д. 95.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Орловского государственного университета.

Автореферат разослан л__________________ 2008 г.

Ученый секретарь

Диссертационного совета,

кандидат филологических наук,

доцент        А.А. Бельская

Общая характеристика работы

Поэзия так называемого чистого искусства - одна из ветвей русской поэзии 1840-1880-х годов - рассматривается в нашей диссертации в свете проблем преемственности и новаторства, а также сопутствующих им художественного метода и психологизма. Подобно любому другому литературному направлению, это сообщество художников слова возникло как определенное единство, обусловленное развитием жизни и самой литературы и имеющее своим истоком прежде всего известную общность в подходе к действительности, в ее эстетическом восприятии, в творческом методе.

Поэты, суммарно зачисляемые в общую категорию апологетов чистого искусства, объединялись родственным пониманием сущности и задач искусства, строгим разграничением низкого и поэтического в действительности, противопоставлением реальной жизни свободному миру поэтической мечты, сосредоточенностью на изображении внутреннего мира человека. Всем им присуще представление о том, что самое глубинное, сокровенное в человеческой природе и жизни вечно, а меняется внешняя оболочка. Их интересовало не социально-историческое содержание личности, а ее трансцендентное начало: личность как носительница абсолютной духовности. Немалая заслуга и бесспорное достоинство чистых лириков заключались в раскрытии высоких порывов человеческого духа, в том, что они рассматривали индивидуум в его общечеловеческом содержании. Романтические возвышения и озарения приводили их к непосредственному соприкосновению со всеобщим.

Искусство - единственная, незаинтересованная форма познания, основанная на созерцательной сущности вещей, то есть идей. Так считал наиболее одаренный из этой группы поэтов А.А. Фет. Такое же представление об искусстве характерно и для других чистых лириков - А.К. Толстого, А.Н. Майкова, Я.П. Полонского. Живое созерцание красоты природы, любви, искусства, в их понимании, освобождает человека от корыстных эмоций и возвышает над прозой жизни. Идеальное познание (в отличие от будничного) открывало каждому из них мир вечных идей, возвышало над миром страстей вследствие гармоничного слияния субъекта и объекта1.

Поэты чистого искусства, будучи по своему философскому мировоззрению объективными идеалистами, противопоставляют рациональному познанию непосредственное постижение действительности, основанное на интуиции как особой способности сознания, несводимой к чувственному опыту и дискурсивному, логическому мышлению. Именно интуиции, лясновидению открывается гармоническая сущность мира. Главное, сокровенное в творчестве чистых лириков - их высокая поэтическая одухотворенность. Тот же Фет в статье Два письма о значении древних языков в нашем воспитании называет искусство духовной жизнедеятельностью, раскрывающей ту сущность предметов, которая таится в неизмеримой глубине, только поэту дано всецельно овладеть самой сокровенной сущностью предметов2.

Я.П. Полонский и А.Н. Апухтин, А.Н. Майков и А.К. Толстой, как и Фет, были убеждены в том, что живую силу поэзии сохраняет вера в идеал и духовность человеческой личности. Все они оставались певцами высоких истин. Майков и А. Толстой с духовных позиций оценивали прошлое Отечества. С тех же позиций откликался на любое явление чужой культуры (древней или новой, европейской или восточной) Полонский. Верой в вечные человеческие ценности одухотворена и поэзия Апухтина.

Творчество примыкающих к направлению чистого искусства писателей никак не умещается в этих рамках, и вообще невозможно ставить знак равенства между эстетическими декларациями поэтов и их творческой практикой. А.К. Толстой, например, был автором не только тончайших стихотворений о природе или любви, но и острейшей социальной сатиры (Сон Попова, История государства российскогоЕ, творения Козьмы Пруткова), автором блестящих пародийЕ на чистое искусство.

Что касается Полонского, то он избежал той тенденциозности наизнанку, которая свойственна, например, Фету, предвзято исключавшему из поэзии все общественное именно потому, что оно общественное. Народ как стихия в моменты подъема своих обычно скрытых сил, свободная человеческая мысль - все это волнует Полонского - человека и поэта. Полонский объективно служил во многом передовым тенденциям времени душевной и гражданской тревогой, выраженной в его лирике.

В стихотворениях А. Майкова из отечественной истории поэтические картины одухотворены верой в живое значение России, в свой народ. Решительно отстаивает он право на достоинство и национальную самобытность своего народа. Что во имя любви может перенести русский народ? - спрашивает поэт в письме Достоевскому и отвечает: - Да все! Народная любовь - вот наша конституцияЕ Россия в ее основных принципах необходима для мира, для истории, и в этом ее сила, и это ничего, что даже умные люди этого не понимают: история, Провидение, Бог - как хотите называйте - их не спросят, понимают ли они или нет!3

Фет, Полонский, Майков, А. Толстой, Апухтин - каждый из них в условиях ожесточенной идеологической борьбы 1860-х годов стремился спасти поэзию от дидактизма, сохранить ее право петь красоту любви, природы, искусства, и каждому суждено было долго нести на себе, как печать отвержения, ярлык чистого искусства, далекого от жизни и ее проблем. Наперекор демократической литературе и в борьбе с нею они отстаивали тезис о независимости искусства от жизни, о его самоценности.

Трудами многочисленных ученых решительно пересмотрены привычные штампы в характеристике этих значительных поэтов того сложного времени. Работы выдающихся литературоведов Д.Д. Благого, Б.Я. Бухштаба, В.В. Кожинова, Б.О. Кормана, Н.Н. Скатова, Б.М. Эйхенбаума, И.Г. Ямпольского создали текстологическую и источниковедческую базу для решения многих проблем, связанных с творчеством этих художников слова, в том числе и тех проблем, что представляют особый интерес для нас, - преемственности и новаторства.

Новейшие исследования значительно обогатили наши представления о месте каждого из поэтов в истории отечественной культуры и поэзии, о своеобразии их поэтических систем, об их эстетических взглядах и т.д. Исследователей привлекает прежде всего не идеология, а та тайная свобода, о которой говорил А. Блок.

Много верных мыслей и наблюдений, не всегда, впрочем, бесспорных, над поэзией чистых лириков содержатся в публикациях А.В. Азбукиной, Т.А. Бахор, Н.М. Бобровой, Н.А. Буранок, О.Е. Вороновой, Е.В. Ермиловой, Д.А. Жукова, Т.В. Ивановой, Р.В. Иезуитовой, В.Н. Касаткиной, Н.А. Коварского, Г.П. Козубовской, Н.П. Колосовой, Н.М. Копытцевой, В.И. Коровина, В.А. Кошелева, Г.Б Курляндской, Ю.В. Лебедева, Л.М. Лотман, Л.Е. Ляпиной, С.Ю. Михайловой, Н.В. Пожидаевой, О.Ю. Поспеловой, Л.А. Прониной, С.В. Солодковой, Н.П. Суховой. Одни из исследователей (С.Ф. Дмитренко, А.Ф. Захаркин, В.Н. Касаткина, Н.А. Коварский, Н.П. Колосова, Ф.Я. Прийма) дают общий очерк жизненного и творческого пути того или иного поэта, другие (Т.А Бахор, Н.М. Боброва, Н.А. Буранок, О.В. Мирошникова) раскрывают отдельные стороны его таланта, третьи (А.В. Азбукина, О.Е. Воронова, Т.Г. Куприянова, С.В. Солодкова) выясняют особенности лирического мира. Обостренный интерес четвертых (Е.В. Азарова, Е.А. Гаричева, Г.Б. Курляндская, В.Ю. Троицкий) концентрируется на вопросах поэтики и творческой индивидуальности. Во всех случаях мы имеем дело не с чисто фактографическими, а теоретически осмысленными материалами. В научной среде наметилась тенденция углубленного постижения сути и самостояния созданных художниками слова поэтических систем и художественных миров, уяснения того, как один и тот же мотив в художественной системе того или иного автора развивается в особый образный комплекс, анализ которого открывает путь к выявлению творческой манеры поэта (В.И. Коровин, В.А. Кошелев, Л.Е. Ляпина, Н.А. Николина).

Существование солидных исследований делает задачу современного прочтения интересующих нас поэтов достаточно сложной. В нашей работе мы попытались, избегая спекуляций, сосредоточиться на вопросах малоизученных и вызывающих споры в научной среде. Мы не ставим перед собой задачи дать систематический и последовательный анализ творчества того или иного поэта, нас интересовали отдельные стороны их поэтики, художественной системы, творческого процесса, метода.

Стержневые, узловые проблемы диссертации - это преемственность, новаторство, причастность исследуемых поэтов классической пушкинской (и не только) традиции, психологизм как наисущественнейшая черта их творческой манеры. Вопросы эти - своего рода скрепы, благодаря которым наши наблюдения относительно поэтики А.А. Фета и А.К Толстого, Я.П. Полонского и А.Н. Майкова, А.Н. Апухтина складываются в целостную картину, позволяющую наглядно увидеть и то общее, что их объединяет, и то неповторимо индивидуальное, что составляет творческую физиономию каждого.

итературная преемственность, как мы ее понимаем, - это сложный процесс, включающий не только интуитивные связи, в которых находятся поэты, - здесь не исключается и лэлемент осознанности и преднамеренности. К тому же преемственность предполагает не только притяжения, но и отталкивания, которые, сочетаясь между собой, диалектически сопровождают друг друга. Это критический пересмотр, переоценка наследуемыми духовных ценностей и творческого опыта своих предшественников, принимающая весьма разнообразные формы, за которыми может скрываться и расхождения творческих манер, и оживленная полемика.

Многие из поэтов школы чистого искусства считали себя наследниками Пушкина, и они объективно, при известных неизбежных ограничениях, продолжили традиции своего великого учителя. В главном - в отношении к поэзии, в понимании своей роли служителей, исполняющих долг, - они, безусловно, следовали ему. Хотя, разумеется, их связи с родоначальником новой русской поэзии имели пределы. В диссертации рассмотрены также отражения М.Ю. Лермонтова, В.А. Жуковского, К.Н. Батюшкова, Е.А. Боратынского, Ф.И. Тютчева в творчестве интересующих нас поэтов. Содержательное начало своей лирики каждый из них обретал в диалоге не с общественно-политическими течениями, а с лучшими образцами изящной словесности. Поэтому глубокое и осмысленное их прочтение возможно лишь в контексте литературной, в частности поэтической, традиции.

Каждый из поэтов, в соответствии с особенностями своего дарования, темперамента, прокладывал пути к освобождению современной поэзии от того лунылого, недовольного, грустно-ленивого элемента, который сообщал ей печать однообразия4. Их голоса возвращали поэзии утраченные ею жизненную достоверность, простоту, естественность, открывали новые возможности художественного постижения мира.

Известную трудность представляет проблема художественного метода чистых лириков ввиду ее недостаточной разработанности и дискуссионности. Более или менее обстоятельно этот вопрос исследован нами на примере творчества А.К. Толстого. Оказалось, что в сложной системе взаимозависимости, взаимовлияния предметно-тематической основы, образно-идейного содержания, жанрово-речевой формы - всех этих компонентов произведения - заключена художественно-эстетическая сущность романтического типа творчества.

В понимании приверженцев школы чистого искусства не вся жизнь, но лишь отдельные ее звенья и участки служат выражением того ее главного, сокровенного течения, которое приковывало к себе их поэтический слух. Общий же ее смысл представлялся им зачастую таинственным, неразумным, противоречивым. Они ограничивали себя воссозданием лишь локальных сфер жизненных переживаний, интересовались особыми, эстетическими пластами действительности. В основе романтизма поэтов-лириков лежит своеобразная эстетическая концепция жизни, ею определяется идейно-эстетическая особенность их романтизма, в том числе метода как выдержанного единства пересоздания внешней эмпирической оболочки явлений в целях познания их истинного существа.

В целом же творческий метод исследуемых нами поэтов представляет собой сложный высокохудожественный сплав разнородных элементов, где определяющим является все-таки романтическое начало. Система их романтической поэзии соприкасается с другими, неромантическими художественными системами: реализмом, классицизмом (А. Майков), импрессионизмом и символизмом (А. Фет).

С творческим методом связан художественный стиль. Каждый из поэтов, помимо родовых стилевых черт, свойственных ему как представителю школы чистого искусства, наделен еще и своим стилевым почерком. Фет, например, обращается к семантически подвижному слову, к его обертонам и прихотливым ассоциациям. Майков, точный и ясный в словоупотреблении, в передаче красок и звуков, сообщает слову известную красивость, эстетизирует его. Стилевая система Толстого определяется тем, что в его лирике неизмеримо больше сердечной тоски, чем удалого разгула. Обыденная жизнь - и метафорический прорыв в сферу идеального, уводящий в глубокую перспективу осмысливаемых посылок, расширающий пространство души поэта, - это приметы индивидуального стиля Полонского. Очаровательное обаяние и неумирающую прелесть банальности способен высветить изнутри элегический стих Апухтина.

В диссертации говорится также о природе психологизма поэтов-романтиков, о воздействии поэзии, с ее способностью к расширению и обобщению заложенных в ней смыслов, понятий, идей5, на прозу и об обратном влиянии прозы на поэзию, на происходящие в ней процессы.

Природу психологизма поэтов-романтиков мы связываем не с натуральной школой, как это делают некоторые исследователи, а с характерным для середины XIX века обостренным интересом к внутренней жизни, индивидуальной психологии человека, к духовным и нравственным ценностям личности. Умением запечатлеть тонкую и зыбкую душевную жизнь поэты предвосхищали толстовскую диалектику души, тургеневскую тайную психологию, открытую Достоевским в сфере душевной жизни психологическую аналитику. И сами при этом учитывали достижения русской психологической прозы.

В лирике психологизм носит экспрессивный характер. В ней, как правило, невозможен взгляд со стороны на душевную жизнь человека. Лирический герой либо непосредственно выражает свои чувства, мысли, переживания, либо углубляется в самоанализ. Субъективность лирического делает его выразительным и глубоким, но одновременно ограничивает его возможности в познании внутреннего мира человека.

В процессе анализа лирических стихотворений мы стремились уловить неизъяснимое обаяние намека, недосказанности, которые позволяют догадываться о том, что является самой субстанцией искусства, а вместе с тем с трудом поддаются переводу на язык прямых и единственных значений. Не случайно Достоевский ценил поэзию за то, что она позволяет из намека или из детали вывести нечто общее и целое.

По верной мысли Б.О. Кормана, поэзия русских романтиков середины и второй половины XIX в., во многом противостоявшая реалистической литературе, выступала в то же время как ее своеобразное идеальное дополнение6. И это, несомненно, роднило их между собой.

В размышлениях над этим идеальным миром каждый из поэтов прокладывал свой путь. Их поэтическое творчество отличается редким выразительным многообразием.

Актуальность предпринятого нами исследования определяется тем, что в восприятии наших современников поэты некрасовской школы и представители чистой поэзии уже не противостоят друг другу, а одни других восполняют. Историческое единство противоположностей обретает гармонический характер. На лучших образцах лирики Фета и Майкова, Полонского и А. Толстого наш современник учится чувству поэзии, восприятию и постижению прекрасного. Их творчество продолжает оставаться живым, непреходящим явлением в истории отечественной литературы и культуры.

Цель нашей работы состоит в том, чтобы, не сбиваясь на повторение известных сведений, сосредоточиться на проблемах, не нашедших пока должного освещения в литературе вопроса (концепция личности в творчестве чистых лириков, особенности их художественного метода и стиля, признание ими красоты как всемирной гармонии, сокровенной сути мира, признание эстетического созерцания как высшей стадии познания). Для ее достижения ставятся следующие задачи:

Ц выявить место каждого из поэтов в истории русской литературы;

Ц исследовать отдельные вопросы их художественного метода и творческого процесса;

Ц охарактеризовать своеобразие их поэтической манеры;

Ц рассмотреть творческие связи, в которых находились поэты между собой;

Ц показать органическую причастность поэтов классической пушкинской традиции.

Основные положения, выносимые на защиту.

1. Русская поэзия 1850-1870-х годов, по традиции именуемая чистым искусством, как литературное направление, представляет собой определенное единство, обусловленное развитием жизни и самой литературы и имеющее своим истоком известную общность в эстетическом восприятии, философско-этических идеалах, в творческом методе.
2. Общие начала и тенденции, существующие в творчестве поэтов, играют важную роль в литературном процессе.
3. Творчество примыкающих к школе чистого искусства поэтов далеко не всегда укладывается в ее рамки и многими особенностями выходит за ее пределы (стремление найти красоту в земном и обыденном, усмотреть идеальное и вечное в повседневном и преходящем, любовь к свободе, попытки обращения к народной жизни, критическое отношение к произволу и насилию).
4. Природа художественного метода исследуемых поэтов: в основе своей метод романтический, но осложненный элементами реализма, а в иных случаях - классицизма (А. Майков) и импрессионизма и символизма (А. Фет).
5. Стилевые особенности поэтов связаны не только с типом художественного мышления, но и со всем строем эстетических мыслей и чувств художника слова в их индивидуальном преломлении.
6. Психологизм лирического творчества поэтов, испытывавших воздействие русской психологической прозы и оказывавших, в свою очередь, влияние на прозу с ее растущим вниманием к подробностям чувства, - важная особенность их творческой манеры.
7. Историческая преемственность - одно из необходимых условий плодотворности всякого литературного художественного творчества.

Научная новизна исследования проявляется в установлении признаков, по которым определяется художническая индивидуальность поэта, а также специфика эстетического мира поэтов, относимых к школе чистого искусства, в выявлении особенностей восприятия и оценки мира, характерных для того или иного поэта, а также комплекса средств выражения - доминирующих черт его поэтики.

Теоретическая значимость работы определяется тем, что она содержит осмысление нравственно-эстетических и духовных исканий поэтов в свете идей чистого искусства на широком историко-литературном фоне середины и второй половины XIX века. Теоретические наблюдения и выводы вносят отдельные уточнения и дополнения в изучение:

Ц проблемы гармонии вселенской жизни в творчестве А. Фета с аналогичной проблемой в творчестве И.С. Тургенева;

Ц эволюции художественного метода А.К. Толстого;

Ц романтизма Майкова, облеченного в строгие классические формы, но не сводящегося к пассивной созерцательности и холодной бесстрастности;

Ц связей поэзии и русской реалистической прозы;

Ц жанра стихотворной психологической новеллы.

Предметом исследования является лирическое творчество поэтов, в отдельных случаях - эпические и драматические произведения (поэмы Сны, Странник, лирическая драма Три смерти Майкова).

Объект исследования - проблема преемственных связей и новаторских устремлений в творчестве поэтов чистого искусства.

Методологической основой диссертации послужили теоретические разработки исследователей о путях изучения текста художественного произведения, о лирической системе и лирическом герое, о проблеме автора в лирической поэзии, об основах реалистической и романтической поэтики, о романтизме как методе и как художественной системе.

Методы исследования. В работе используются принципы целостного анализа художественных произведений в тесной взаимозависимости с историко-литературным, сравнительно-типологическим и системным методами.

Научно-практическое значение работы состоит в том, что ее результаты могут найти применение при разработке общих и специальных курсов по истории русской литературы середины и второй половины XIX века.

Апробация полученных результатов работы проводилась в виде докладов на научной конференции в Орловском государственном университете, посвященной 180-летию со дня рождения А. Фета (2000 г.), и педагогических Чтениях в Орловском институте усовершенствования учителей, посвященных писателям-орловцам (1998, 2002 гг.). Материалы диссертации обсуждались на заседаниях кафедры истории русской литературы XI-XIX веков ОГУ.

Работы, подготовленные диссертантом по материалам исследования, опубликованы в журналах Русская литература, Литература в школе, Русский язык в школе, Русская словесность, Русская речь, а также в его книгах Звездные нити поэзии. Очерки о русской поэзии (Орел, 1995), Звонкий родник вдохновенья. Над страницами русской поэзии (Орел, 2001).

Структура работы: состоит из введения, пяти глав, заключения и списка литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обоснована актуальность темы, рассмотрено состояние ее научной разработанности, определены цель и содержание поставленных задач, представлена методология исследования, раскрыты научная новизна и практическая значимость работы.

Первая глава (А.А. Фет. Поэтика. Творческие связи с Ф.И. Тютчевым и И.С. Тургеневым) посвящена поэтике крупнейшего и самобытного лирика, поражающего читателя всей своей стилевой системой, своим особым строем художественных средств и приемов.

В первом разделе главы содержится анализ двух стихотворных посланий А. Фету по случаю пятидесятилетия его поэтической деятельности. Их авторы, А. Майков и Я. Полонский, в блистательной художественной форме сумели запечатлеть самую суть адресата-юбиляра, набросать его творческий портрет. Майков в своем послании нашел удивительно точный образ, которым он выразил поэтический талант Фета. Неудержимый стих Фета он уподобил бурному коню, порвавшему удила. Стих этот мчится в пространство в погоне за мыслью, чтобы ухватить ее как трофей, потешиться леще людьми не знаемой красою этой мысли и подивиться своей дерзости. А сам поэт следит за своим детищем - стихом - и, когда тот является к нему победителем, испытывает величайшее чувство радости, блаженства. Майковское послание захватывает нас могучим дыханием свежего, искрящегося образа, благодаря которому Фет становится нам ближе и доступнее.

Полонский лувидел Фета с другой стороны. Поэт предстал в его послании товарищем богов, участником их игры, ее певцом. Певцом красоты жизни! Песни Фета, чуждые сует и минут увлечения, - это песни вековые. Гений музыки находит в них сочетания слов, спаянных в нечто душевным огнем. Фетовские песнопения с трудом поддаются строго логическому анализу. Смысл их более чувствуется, угадывается, чем отчетливо воспринимается разумом - гений разума проходит мимо них.

Особенности творческой манеры Фета, подмеченные его ближайшими приятелями, Полонским и Майковым, подробно раскрываются нами во втором разделе Новизна метафорического языка Фета.

Давно замечено, что фетовское первозданное слово многомерно, точный лексический смысл его не всегда улавливается. Язык и поэтические метафоры напряженны, допуская разное толкование. Логическая связь (лсцепление) образов ослаблена, логика развития поэтической мысли часто причудлива и парадоксальна. Поэт всякий раз увлекает нас в новые, неожиданные состояния духа, тревожит наше воображение образами, дающими сращение весьма отдаленных понятий, ставит слово в необычную позицию. Таково коренное свойство фетовской лирики. Смелые уподобления и метафоры поэта не всегда открывались внутреннему взору современников, ошеломляли и ставили их в тупик. Яков Полонский, например, не раз досадовал на двусмысленность и даже непонятность отдельных образов Фета. Он нередко оценивал стихотворения Фета исходя не из непосредственного поэтического впечатления, а с точки зрения формальной логики, здравого смысла, - критерий, применительно к Фету, слишком шаткий, если не сказать, неверный, ибо не учитывает специфики его творческой индивидуальности. Эмоциональный принцип композиции позволяет Фету опускать ассоциативные звенья. Это вызывало у многих критиков, причем эстетически чутких, недоумение - Фет своими открытиями опережал свое время.

Неясности в стихах Фета, на которые указывали Полонский, Страхов, Боткин, Дружинин и другие современники, закономерно вытекали из самой природы фетовской лирики и были ею обусловлены. Такого рода непонятности Фет решительно отстаивал в своих стихах, твердо стоял на своем. Победу здесь одерживало шестое чувство поэта, которым Фет способен был, по его слову, видеть музыку и там, где не-поэт и не подозревает ее присутствия.

Рассмотренные и проанализированные нами неточности, двусмысленности, логоворки в отдельных стихотворениях Фета углубили наше представление о его поэтической индивидуальности, о том ее качестве, которое Л.Н. Толстой определил словами лирическая дерзость.

Фет поражает читателя не только порывом своих эмоций, но и достоверной конкретностью, зоркостью наблюдений. В нем жила изощренная зрительная сила художника-импрессиониста и одновременно могучая мелодическая стихия. Об этом - два последних раздела главы - Природа в поэтическом мире Фета и Тютчева и Природа и человек в творчестве Фета и Тургенева: типология эстетических ситуаций поэта и прозаика. Фету, особенно позднему, в не меньшей мере, чем Тютчеву, присуще восприятие природы как гигантского целого, как одушевленного, разумного существа. Поэзия Фета периода Вечерних огней, художественно породнившись с дисгармонией (не без влияния А. Шопенгауэра), все глубже проникает в мир природы и души человека. Мир природы изображается через эмоциональное восприятие человека, стремящегося слиться с нею, обнять ее своей мыслью и чувством. Подобно Тютчеву, стихи которого умеют расширяться до размеров Вселенной, Фет заражает нас глубоким космическим лиризмом и вселенской мощью. Созданный им образ озаренных золотыми ресницами звезд бесконечных просторов Вселенной с солнцем мира в центре в высшей степени созвучен Тютчеву с его пристальным вниманием к метафоре и сравнению совершенно особого рода: Словно тяжкие ресницы / Подымались над землею, / И сквозь беглые зарницы / Чьи-то грозные зеницы / Загораются порою.

По-видимому, не без влияния Тютчева Фет прибегает к торжественным интонациям речи, используя, например, зачины с помощью торжественно-утверждающего наречия так (Так, невозможно-несомненно, / Огнем пронизан золотым), составные эпитеты (лтомительно-сладкое, безумно-счастливое, золотолиственные), архаическую лексику (лсоприсущ, лоный серафим, ладья, ветр).

Вместе с тем Фет и Тютчев разнятся между собой в разработке философии природы, в принципах осознания и изображения жизни природы. Фета не пугает ночь, как пугает она Тютчева своею неприглядностью, шевелящимся под покровом темноты хаосом. Ночь Фета - по преимуществу ночь светлая, лунная, звездная, тихая, настраивающая на восторженное созерцание. У Тютчева природа и человек разобщены, отчуждены. Стихи Фета - это не стихи, передающие философское мироощущение личности, погруженной в созерцание мировых законов, как у Тютчева, а отображение психологического состояния человека, полного впечатлений и постепенно осмысляющего их. Фет стремится уловить что-то значительное в изменчивых переживаниях. Тютчев, напротив, пытается проникнуть через текучие впечатления жизни к чему-то более сокровенному и постоянному в ней.

Интересный материал дает сопоставительный анализ проблемы природы и человека в творчестве Фета и Тургенева. И поэту и прозаику человеческая сущность природы открывалась в эстетических переживаниях ее красоты. К процессу слияния человека с бесконечным миром природы оба художника подошли с лирико-романтических позиций. Воспроизведение экстатических состояний человека, погруженного в природу, помогало им познать сущность жизни. Тургенев и Фет показали, что общение человека с природой открывает перед ним возможность постижения высоких этических ценностей. Поэтическая чуткость оказывалась связанной с чистотой нравственного чувства. Это та основа идейно-философского осмысления природы и человека, которая роднит поэта и прозаика, несмотря на их индивидуальные особенности в разработке данной проблемы. Суть этих особенностей заключается в следующем. В понимании Фета красота - это жизненная реальность. В его идеальном мире нет места мистическим настроениям, в то время как тургеневский мир нередко соприкасается с запредельным, таинственным, неведомым. Чувство красоты у Тургенева обретало оттенки идеалистического созерцания. Писатель противопоставляет своего героя-идеалиста прозе жизни. Для Фета не существовало конфликта романтика с повседневностью, его интерес сосредоточен на мгновениях просветления и восторга, душевного подъема7. В творчестве Фета выражается впрямую чувство идеала - то ощущение жизни, полное, светлое и свободное, на какое способен человек, стряхнувший гнет повседневных забот и тягот.

В диссертации отмечается, что романтические идеальные порывы тургеневских героев, когда у каждого из них в глазах восторг, и щеки пылают, и сердце бьется, и говорят они ло правде, о будущности человечества, о поэзииЕ8, под стать тем моментам созерцательного возвышения над миром возможного, которые так вдохновенно поэтизировал Фет и которые были для него, как и для Тургенева, моментами нравственного подъема. Оба они, и поэт и прозаик, через любовь приобщались к Целому всемирной жизни, преодолевая ту угнетающую человека силу, которую Л. Толстой называл любовью к себе, или скорее памятью о себе9, - чувство болезненной сосредоточенности на себе.

Из проведенного анализа творчества А. Фета следует:

Во-первых, в основе романтической эстетики Фета было резкое разграничение двух сфер: лидеала и лобыденной жизни. Это убеждение имело общий корень с самим существом его поэтического дара. Сферу идеала образуют разлитая по всему мирозданию красота, разлитая по всей природе любовь, сокровенные моменты созвучия космической и душевной жизни, творения искусства. Всем этим и дышал Фет в своей лирике.

Во-вторых, фетовская песня рождалась идеалом красоты и возносилась тем же духом сопротивления жизненным тяготам. Естественность и природность ее - результат предчувствия все обновляющих перемен в русской жизни середины века, предчувствия, которое взывало к новому человеку и к новой человечности.

В-третьих, глубокий космический лиризм и вселенская мощь стихотворений позднего Фета роднит его с Тютчевым. И философской обобщенностью, и ощущением целостности мирового бытия, и подчеркнутым типично романтическим чувством запредельного.

Наконец, в-четвертых, романтическая устремленность Фета к прекрасному сближает его с Тургеневым, в чем мы могли убедиться, анализируя их эстетические позиции при исследовании ими проблемы взаимоотношения природы и человека. К познанию сущности жизни оба они шли одинаковым путем: через изображение романтических озарений, имеющих нравственно возвышающее значение для человека. Человеческая сущность природы и поэту, и прозаику открывалась в эстетических переживаниях ее красоты.

А.К. Толстой в оценках критиков и творчестве писателей, начало творческого пути поэта, особенности его художественного метода, Толстой и поэтическая традиция - предмет исследования второй главы диссертации (А.К. Толстой и его место в истории русской поэзии).

Глава состоит из четырех разделов.

Творчество Толстого, как показано здесь, с самого начала несет в себе стройную художественную концепцию, в которой красота и гражданственность, дополняя и обогащая друг друга, составляют единое нерасторжимое целое. Певец, державший стяг во имя красоты, держал его одновременно с тем и во имя гражданственности, во имя нравственного смысла жизни. Исповедуемая им теория лискусства для искусства не имела для него самодовлеющего значения, ей он придавал совершенно особый смысл: она не означала отказа ни от определенной точки зрения на вещи, ни от оценки изображаемого. Подлинное произведение искусства, по убеждению Толстого, должно нести в самом себе лучшее доказательство всех тех истин, которых никогда не доказать тем, кто садится к своим письменным столам с намерением изложить их в художественном произведении10. В признании за поэзией только служебных, вспомогательных функций, в подчинении ее политическим задачам виделась ему угроза самому существованию искусства как особой и свободной сферы духовной деятельности человека.

В первом разделе главы приводятся многочисленные оценки творчества Толстого его современниками, впервые в литературе вопроса показано, как отдельные вершинные лирические стихотворения поэта возбуждали художественную мысль многих писателей (Н.С. Лескова, Скитальца (С.Г Петрова), Л.Н. Андреева, В.Г. Короленко), которые вводили их в свои произведения - в качестве цитат, не только ложивлявших повествование, но и помогавших глубже проникнуть в сокровенный смысл собственного художественного текста. Поэтическое искусство Толстого оказывалось удивительно восприимчивым к живому движению истории.

Второй раздел посвящен началу творческого пути поэта. Подчеркивается, в частности, что многие его стихотворения 40-х годов испытали влияние повествовательной прозы, художественных принципов натуральной школы, так называемой дельной поэзии. В лирическую поэзию вторгаются сюжетные и описательные приемы прозы, стих насыщается конкретными жизненными наблюдениями: в него включается философский, исторический материал. История не только образует особую сферу эпического, но вторгается даже в лирику поэта, внося в нее балладные мотивы и образы. Исторические ассоциации осложняют лирическое начало таких стихотворений, как Колокольчики моиЕ, Ты знаешь край, где все обильем дышитЕ, По гребле неровной и тряскойЕ.

Ассоциативность поэтического мышления, помноженная на чувство истории и осложненная сознательной соотнесенностью с художественным миром Пушкина и других поэтов, предопределила глубокое своеобразие Толстого.

Художественный метод и творческий процесс Толстого-лирика - предмет исследования третьего раздела главы.

Влечение к идеальному миру сочеталось у него с любовью к земле, к привычным радостям человеческого земного бытия. Связь с романтизмом не отрывала Толстого от реальности. В идейно-образной системе поэта синтезированы разнородные элементы. Определяющими в ней были безусловно романтические начала, поскольку предметом пересоздания и воспроизведения Толстой избрал, по преимуществу, духовную сферу жизни. Романтический образ в лирике Толстого несет в себе художественное опредмечивание духовных чувств личности - любви, эстетического восприятия природы, раздумий над явлениями окружающей жизни и т.д. Однако в поэтической системе Толстого проявились и реалистические начала, что свидетельствует о сложности его эстетического отношения к действительности. С реализмом середины XIX века сближает его поэзию ее направленность на реальность, земные корни жизни, пластичность картин природы, элементы типизации и реалистического психологизма в любовной лирике, фольклорные поэтические ассоциации. Путем аналитического исследования сложного мира человеческой души поэт преодолевал традиционную романтическую стилистику. Реалистические образно-идейные элементы, проникая в художественную ткань романтических стихотворений, подчинялись структурной системе романтического произведения. С особой очевидностью это сказалось в любовной и философской лирике поэта.

Как показали наблюдения над записными книжками Толстого, его черновиками, процесс реализации замысла завершается созданием ярко выраженных романтических произведений. В них явления действительности, воспроизведенные в художественных образах, не являются простым, однозначным отражением реальных предметов, а служат средством выражения душевных переживаний автора. В других случаях, весьма немногочисленных, творческий замысел претворяется в реалистическое произведение искусства. Например, по мере работы над стихотворением Когда природа вся трепещет и сияетЕ конкретная, материальная действительность предстала в художественном сознании Толстого в форме конкретно-зрительных образов, данных, в сущности, с единственной целью - раскрыть своеобразную прелесть русской осени.

Говоря о сложном характере художественного метода Толстого-лирика, об ассимиляции реалистических элементов общим романтическим характером его произведений, следует подчеркнуть, что творческий путь Толстого - это не эволюция от романтизма к реализму, как считает Г. Стафеев11. Формула лот романтизма к реализму упрощает творческое развитие Толстого, а главное, противоречит фактам. Как согласовать с таким утверждением, например, то, что поэт в одно и то же время пишет реалистические и романтические стихотворения. (Ср. написанные в один и тот же год стихотворения Темнота и туман застилают мне путьЕ и Вновь растворилась дверь на влажное крыльцоЕ)? Или то, что вслед за реалистическими стихотворениями (Шумит на дворе непогодаЕ, Пустой дом, Колодники) он создает типично романтические вещи (В стране лучей, незримой нашим взорамЕ)? Кроме того, изучая творческий метод Толстого, важно иметь в виду, о каких жанрах поэта идет речь. Если, скажем, это лирика и баллады, то следует говорить о романтизме Толстого, обогащенном элементами реализма. Сатирические стихотворения и поэмы Сон Попова, История государства РоссийскогоЕ, произведения, изданные от имени Козьмы Пруткова, связаны, как нам представляется, с реалистической линией его поэзии.

В диссертации исследуются речевой и жанровый компоненты стихотворений Толстого. Традиционные поэтические словосочетания в его художественной системе приспосабливались к новым стилистическим требованиям, трансформировались, обретая утраченные в поэтической традиции конкретные значения. В стихотворениях О, если б ты могла хоть на единый мигЕ, Смеркалось, жаркий день бледнел неуловимоЕ, С тех пор как я один, с тех пор как ты далекоЕ поэт возвращает отвлеченным формулам элегической печали поэтическую конкретность, оживляет семантические связи стиха, извлекает из слов тонкие дифференцирующие оттенки.

Самый жанр стихотворения не имеет у Толстого четко выраженной внутренней структуры. Сюжет отдельных лирических миниатюр остается незавершенным, их композиция - лоткрытой. По своей эмоциональной тональности и общему колориту они тяготеют в одних случаях к романсу (Средь шумного бала, случайноЕ), в других - к оде (Звонче жаворонка пеньеЕ), в третьих - к элегии (На нивы желтые нисходит тишинаЕ). В этом плане Толстой закрепил осуществленный в романтической лирике 20-х годов разрыв с каноническими жанровыми формами.

Для эстетических тенденций Толстого весьма характерно и то, что он разнообразит стилистическую окраску своих элегических признаний, расширяет их эмоциональный диапазон. Можно говорить о своеобразном жанре торжественной элегии, разработанной поэтом. Элегические интонации поэт подчиняет пафосному строю своих философских размышлений (Слеза дрожит в твоем ревнивом взореЕ).

Существенной чертой художественного мышления Толстого является интуитивность. О неосознанности отдельных образов и картин, об интуитивном постижении истины свидетельствуют многочисленные признания Толстого в его письмах. Иногда настоящее представлялось ему повторением давно минувшего, и он уносился мыслью в другие времена, чтобы угадать связи между настоящим, прошлым и будущим. Жизнь - вечное возвращение - такова, собственно, философия многих его стихов. Жизнь строится на повторяющихся вещах, повторяемость помогает мысленно путешествовать во времени. Память поэта способна проникнуть в до-историю. Осознание Толстым настоящего сквозь призму прошлого и пророческие предсказания будущего весьма знаменательны. Они характеризуют особенности склада мышления тех поэтов, которые в своем творчестве широко пользовались предсказаниями как своеобразным художественным приемом. Проникновение в глубь вещей путем интуиции позволяло поэту понять многие стороны психологической жизни человека. Вместе с тем непосредственное лугадывание сущности бытия побуждало его несколько отстраняться от действительности (Я чувствую недостаточность жизниЕ и хотя не говорю об этом, но это чувство очень искренне во мне)12 и порываться душой в иной мир, где первообразы кипят, где блещет вечная красота.

В диссертации раскрываются принципы работы Толстого над поэтическим образом на основе широко привлекаемых для литературоведческого анализа черновых автографов и записных книжек поэта. Эти принципы - предельная обобщенность изображения, отказ от перегруженности деталей в раскрытии темы, стремление избежать конкретизации в разработке ситуаций - важны не только для изучения лаборатории поэта, они помогают понять общие законы искусства слова и уяснить природу поэтического мировоззрения.

Последний, четвертый, раздел главы Толстой и поэтическая традиция раскрывает место поэта в истории отечественной словесности и его тесную связь со своими предшественниками (Пушкин, Лермонтов, Боратынский) и современниками (Тютчев, Фет). Подчеркивается, в частности, что общий характер использования Толстым пушкинских и лермонтовских образов и мотивов определяется потребностью образно-живописного воплощения темы России, сосредоточенным вниманием к ее историческим судьбам. Переосмысляя пушкинские и лермонтовские образы, Толстой включал в большую историю факты и из истории своего рода.

Влияние Пушкина особенно ощутимо в пейзажной и любовной лирике поэта. Под знаком Пушкина Толстой разрабатывает и тему поэта. Творческое использование пушкинских и лермонтовских традиций укрепляло ценные идейно-художественные тенденции Толстого: любовь к здоровой земной жизни, русской природе и родине, цельность восприятия окружающего мира, жизнерадостность.

В известной мере можно говорить о влиянии Жуковского на поэтику Толстого. У первого русского романтика он учился исследованию тонких, неясных, противоречивых явлений эмоционального мира и гармонии стиха.

Обращение к опыту Боратынского, как и Тютчева, обогащало лирику Толстого философско-психологическим содержанием. Очень близки к философской лирике Тютчева стихотворения Толстого о любви, выдержанные в торжественном ключе (Не ветер, вея с высотыЕ, В стране лучей, незримой нашим взорамЕ, О, не спеши туда, где жизнь светлей и чищеЕ). В них любовные переживания осознаются в свете философских, родственных тютчевским, взглядов и настроений. С этой целью оба поэта используют во многом одинаковые интонационно-синтаксические конструкции, анафорические и иные языковые средства.

Толстой называл себя лискренним почитателем Фета. Естественно, он не мог пройти мимо его художественных достижений. Очевидно, речь может здесь идти не о влиянии одного поэта на другого, а скорее о некоторой общности эстетических позиций, о типологических схождениях и внутренних связях. Основная направленность их поэзии - пафос романтических переживаний, чувств и впечатлений, вызванных жизнью природы и человеческими, по преимуществу любовными, отношениями. Через детали пейзажа выражают они свое восторженное чувство запредельного. В таинственном общении с космосом им открылась природа собственной души, ее глубочайшая сущность, и эта сущность оказывалась близкой, родственной той мировой жизни, которая дышала вокруг. В их поэзии мы находим отдельные переклички, скорее всего неосознанные. Ничего удивительного в этом нет: поэты жили и творили в одно время - это обстоятельство сказалось в их творчестве общими настроениями, мотивами и даже словесными образами.

Некоторые выводы из сказанного об А.К. Толстом.

Среди русских поэтов одного с ним поколения Толстой выделяется разнообразием творчества и значительностью своей личности. Поэт никогда не замыкался в эстетическом созерцании художественных образов. Любовь к родине и народу, критическое отношение к окружающему помогли ему увидеть отрицательные стороны русской жизни Поэт не приемлел бюрократизации русского государственного строя, его удручало измельчение и перерождение монархического принципа, он печалился об исчезновении рыцарственного начала в общественной и частной жизни, его отталкивали беззаконие и косность в любых их проявлениях.

В интимно-психологических, пейзажных и философских стихотворениях последовательно и неуклонно отстаивал он независимость духа и свободу личности - те моральные принципы, которые ценил превыше всего. Его беззаветное служение лидеалу красоты, прекрасному - это осознанное служение человечности: абсолютное и человеческое для Толстого глубоко связаны. Красота неотделима от нравственного смысла жизни - вот его символ веры, краеугольный камень его творчества.

Глава третья отведена поэтическим исканиям А.Н. Майкова. Она состоит из пяти разделов.

Поэтическое слово Майкова и Тютчева - название первого раздела.

В идейно-образной системе Майкова и его старшего современника Тютчева, несмотря на различные пристрастья, есть нечто общее. Их связывает проблематика стихотворений: взаимоотношения человека и Вселенной, понимание природы как единственно подлинной реальности. Однако сознание Тютчева в своей основе глубоко антиномично. Поэтическое сознание Майкова не знает роковой раздвоенности. Но и он обладает космическим чувством, созвучным возвышенному строю переживаний Тютчева. Общностью восприятия вечных вопросов человеческого бытия вызвано совпадение отдельных образов. Таковы образы горных вершин, ночной звезды, звездного неба. Перекличка мотивов связана с общностью и родственностью философического миропонимания поэтов.

Внутреннее единство в стихотворениях одного и другого осуществляется, однако, по-разному. В натурфилософских стихах Тютчева поэтическое слово воспринимается в двойном значении - прямом и переносном. Это обусловлено контекстуальной взаимосвязанностью обоих параллельных образных рядов.

Иное дело - у Майкова. У него нет взаимообмена или эквивалентности природного и человеческого, которые так ощутимы в лирических миниатюрах Тютчева. Майковский параллелизм явлений природы и переживаний человека характеризуется тем, что предметность изображения явлений природы преобладает над их эмоциональной окраской.

Различие поэтических индивидуальностей Тютчева и Майкова особенно наглядно проявляется в том, что дает окраску словесному образу, - в эпитете. С помощью эпитетов Тютчев выражает свое эмоционально-оценочное отношение к изображаемому. Поэт нередко прибегает к парным локсюморонным (полдень мглистый, сумрачный свет звезд) и сложносоставным эпитетам (пророчески-прощальный, болезненно-яркий, звучно-ясный), передающим диалектику мысли.

Майков стремится объективировать каждое впечатление от внешнего мира. Эпитеты он употребляет в их привычном значении (сумрак синий, вечер тихий, день угрюмый), почти не пользуется средствами двойного определения. В отличие от Тютчева Майков сохраняет классическую эпически-повествовательную эпитетику.

Следующий, второй, раздел - Стихотворный цикл Майкова Excelsior: идеи, образы, поэтика.

Ключевая тема цикла - тема поэта и сущности поэзии. В ее разработке Майков во многом следует А.С. Пушкину, своеобразно им понятому и интерпретируемому. В пушкинских стихах об искусстве - в их лартистическом истолковании - Майков пытался найти опору и подтверждение своим эстетическим взглядам.

Он последовательно противопоставляет поэта толпе. В толпе самодовольной света поэт не встречает сочувствия и понимания, напротив, он наталкивается на ее лукор.

Вдохновение - это божья сила, благодаря которой художник может лизвлечь из первобытного тумана мысль и облечь ее в образ. Майков противопоставляет творческое озарение, поэтическое горение - базарной суете.

Воплощение тайной мысли в образ - это не акт простой импровизации, это огромный труд. Чтобы вызволить мысль из мрака, поэт должен буквально выстрадать образ: Венец свой творческая сила/ Кует лишь из душевных мук!.

Важный вопрос, возникающий в процессе анализа стихотворного раздела Excelsior, - так называемая лобъективная манера письма Майкова. Мы считаем, что стремление поэта объективировать свои чувства характеризует по преимуществу его антологическое творчество. Стремление выйти в лирике за пределы субъективно-эмоционального восприятия мира не вело, однако, к полному устранению и отстранению лирического субъекта от изображаемой картины. Изображаемые им живописные картины так или иначе подсвечиваются лирическим подтекстом.

Майков настойчиво проводит мысль о том, что одним из важнейших условий подлинно высокого искусства является отражение личности поэта в творении. Важно, чтобы лобраз весь сиял огнем души поэта и был лисполнен радости, иль гнева, иль печали.

До конца жизни Майков оставался певцом высоких истин, выразителем духовного начала в поэзии.

В третьем разделе главы - Мечта и действительность в лирике Майкова исследуются такие вопросы: как поэт трактует лидеальное, как переделывает реальность в идеальные образы, какова степень противопоставления высшей, поэтической действительности - действительности реальной, каков эстетический идеал поэта.

Поэтическая и романтическая мечта Майкова не желала мириться с бездуховной прозой жизни. Преображенный поэтом мир заставляет человека забыть вечные будничные тревоги, прах вседневной суеты.

Романтические настроения Майкова выливались в формы античного мифологизма, в условные, но живописные картины римского быта.

Мотивы тоски и томления, вечной неудовлетворенности и вечного стремления к недостижимому определяют образный строй многих личных стихотворений.

Проникновение действительности в мечту отражается в стиле поэта, для которого характерно смешение бытописи с мифологическими образами, условно-литературной струи с бытовой лексикой, просторечием, прозаизмами.

Стилевая двуплановость в языке Майкова вовсе не вела к стилистическому разнобою, но она производила впечатление диссонанса в отношениях реального мира и идеальных представлений о нем. Бытовая лексика, которая вторгалась в высокий поэтический словарь, служила своего рода сигналом, напоминавшим о каждодневной реальности и не позволявшим до конца порвать живые связи с ней. Вместе с тем бытопись свидетельствовала о вызревании реалистических тенденций в лирике Майкова.

Оригинальность Майкова-стилиста заключается во многих его образных построениях и словосочетаниях, которые выделяются на фоне современной ему поэзии силой словесного воспроизведения и свежестью восприятия: смугло-палевое классическое лицо, зелень стыдливая, светила дневного кровавое ядро, Аврора пурпур свой рассыпала струисто, романтизм сентиментальный.

Мечта Майкова выражалась, скорее, в классицистических, чем романтических художественных формах. Стиль его упорядочен, он не знает разорванности и прерывистости форм романтической поэтики. В стихотворении Встреча поэт пишет о своем стремлении воплотить идеал в резких, отточенных и совершенных формах, он силится запечатлеть резких черт красу и совершенство.

Столь же настойчиво поэт подчеркивает еще одну художественную черту своей лирики - музыкально-певучую мелодику стиха.

О богатых возможностях Майкова-поэта свидетельствуют его эпические произведения (лирическая драма Три смерти, поэмы Странник и Сны), которые мы рассматриваем в четвертом разделе главы. Лиризм поэта в эпических произведениях вместе с тем как бы уплотнился, насытился многосторонней реальностью, конкретностью человеческих отношений. В эпосе Майков раскрывался новыми гранями своего таланта как поэт мощного эпического размаха и дыхания, страстного гражданского темперамента. Художественные принципы драмы и поэмы, вливаясь в поэтическую систему Майкова, обогащали ее, образуя различные стилевые пласты, расширяя диапазон стилистических и языковых средств.

В поэмах Странник и Сны, в драме Три смерти Майкову удавалось, устремляясь в мир нравственно-философских проблем, преодолевать тематическую и жанрово-стилистическую ограниченность.

Поэма Странник демонстрирует мастерство ее автора воссоздавать в новой форме поэзии образы и картины, почерпнутые из многовековой культуры прошлого, в частности из рукописной раскольничьей литературы. Поэма Сны интересна тем, что дает возможность прояснить как эстетическую позицию Майкова, благоговейно преклонявшегося перед искусством Слова, озаренного светом евангельского идеала, так и идейную, близкую взглядам передовой части русского общества. В лирической драме Три смерти сказалось своеобразие исторической концепции поэта - живописца, воскресившего дух и характер волновавшей его эпохи крушения рабовладельческого общества и становления мира новых духовных начал. С его точки зрения, воскресить прошлое может не ученый, не реставратор древнего мира, но поэт, лизнутри подходящий к каждому явлению. Не совсем правы те критики, которые считают Майкова по преимуществу поэтом внешней формы и отказывают ему в психологизме. Лирический элемент в драме Три смерти спрятан за живописным стихом. Лирическую стихию формируют такие особенности майковской поэтической речи, как ее эмоциональная взволнованность, напряженный драматизм интонаций, символика образов, предметность сравнений, торжественность лексики, частые анафоры.

В последнем разделе главы (Майков и поэтическая традиция) рассматривается поэтическое творчество Майкова в контексте русской поэзии, прослеживаются его творческие связи с предшественниками и современниками. Видное место отводится органическому освоению им традиций Пушкина и Батюшкова.

Пушкинская поэтическая традиция дает о себе знать как в непосредственных и открытых обращениях к творчеству великого русского поэта, засвидетельствованных в форме обычных реминисценций, цитат, аллюзий, так и в общем строе гармонической лиры преемника, в высокой культуре его стиха. Майков объективно продолжил пушкинскую традицию.

Правда, Майков ограничивает значение Пушкина как поэта одним лишь художественным достоинством его творчества, хотя, впрочем, цельность майковской оценки Пушкина нарушалась признанием мыслительного, идейного элемента его поэзии. (См. стихотворение Ваятелю (что должен выразить памятник Пушкину).

Часто и охотно обращался Майков к тем идеям и образам Пушкина, которые содержатся в знаменитом цикле стихотворений о положении поэта в обществе, о пути художника, об общественном содержании и значении поэзии. И хотя он односторонне воспринял сложную концепцию своего великого учителя, тем не менее его сознанием глубоко овладели пушкинские образы поэта и толпы, срывающей святотатственной рукою с головы певца венец, мотив вдохновения, творческой дрожи и т.д. Вслед за Пушкиным Майков провозглашает независимость поэта от служения светской толпе и черни. Только свободное и независимое искусство занимает в духовной жизни общества свою особую сферу, недоступную для идеологических и политических спекуляций.

Майков унаследовал стилевую манеру Батюшкова, характерной приметой которой является сочетание изящных, пластических образов с гармоничным звучанием стиха. Многие свои образы он строит по батюшковскому принципу. Более того, к нему переходят отдельные батюшковские образы и выражения: золотая чаша, говор вод, пенаты, песни нереид, чайки-гальционы, янтарный мед. Стихи Батюшкова как бы просвечивают сквозь всю антологическую лирику Майкова.

Подобно Батюшкову, Майков открыл доступ бытовой лексике, прозаизмам. Но по сравнению с ним расширил связи между русским литературным языком и стихией живой разговорно-бытовой речи.

В поэзии Майкова находим образы, навеянные творчеством Жуковского, Лермонтова, Боратынского, Тютчева.

Глубинная литературность составляет подпочву майковской поэзии, ее неотъемлемое качество. Стиховые воспоминания, которыми проникнут поэт, - это знак его богатой духовной культуры, неоспоримой филологической эрудиции, позволявшей ему быть с веком наравне и рождать стихи в диалоге с лучшими образцами словесного искусства.

Четвертая глава (В поэтическом мире Я.П. Полонского) состоит из трех разделов. В первом разделе (Кавказский цикл стихотворений Полонского: идеи, мотивы, образы) выявляются особенности художественной, стилистико-языковой системы поэта, которые определяют характер его образности.

Кавказские стихотворения Полонского отмечены романтическим колоритом, обостренным интересом к истории, культуре и этнографии Грузии, к ее дикой и живописной природе. Гармония и ясность, точность слова, сжатость синтаксиса, широта и гуманность взгляда на мир, стремление постигнуть дух другого народа - во всем этом просматривается классическая пушкинская традиция, виден, выражаясь словами Тургенева, лотблеск пушкинского изящества.

Поражает красота художественных образов и картин, в связи с высоким поэтическим и гуманным настроением. В кавказских стихах - безоглядное упоение жизнью, полная слиянность с природой, воспевание любви и любовной страсти. Стих энергичен, нигде не затянут, он напевен и задушевен, часто насыщен бытовой, обыденной лексикой.

На кавказском материале Полонский продолжает разрабатывать традиционные жанры романса (Затворница), баллады (Агбар), поэмы (Караван), создает фольклорные и исторические произведения, навеянные старинными легендами и преданиями Грузии (Татарская песня, Грузинская песня, В Имеретии (Царя Вахтанга ветхие страницыЕ), Тамара и певец ее Шота Руставель), пишет большую историческую трагедию Дареджана, царица Имеретинская. В кавказском цикле Полонский вырабатывает новые стилистические приемы, роднящие его стихи с натуральной школой. Он усваивает такие достижения реалистической прозы, как насыщенность ее демократическими идеями времени, интерес к маленькому человеку - герою разночинского слоя, к атрибутам реального быта. Характерны в этом отношении сюжетные стихотворения, поэтические произведения очеркового или новеллистического характера, некоторые из которых напоминают поэтические физиологические очерки.

Простота и живописная зримость описаний (Тифлис для живописца есть находка, по замечанию Полонского) сочетается с психологическим элементом, вводимым в художественную ткань стихотворных новелл и очерков и просто лирических миниатюр, как, например, в стихотворении Ночь, символический пейзаж которого выражает противоречивое состояние человеческой души, любующейся красотой ночи и одновременноЕ страдающей.

Отдельные стихотворения кавказского цикла объединены образом поэта. Образ этот во многом традиционно-романтический: это пророк, избранник (Старый сазандар, Сатар, Саят-Нова).

Прозвучала в стихах Полонского и философская идея Пути художника (Горная дорога в Грузии).

Стихотворение Качка в бурю предвосхитило будущие поэтические открытия XX века. Не случайно А. Блок в юности зачитывался им. Оно занимает в цикле едва ли не центральное место, поднимаясь над этим лирически объединенным рядом и в известной мере воздействуя на его содержание и само испытывая обратное влияние.

Стихотворения кавказского цикла связывает единый образ поэзии Полонского и все то, что к нему относится: переживание, поэтические идеи-мифологемы, символы, темы, лейтмотивы. Оттого при их чтении не покидает ощущение смысловой спаянности и целостности.

Второй раздел (Становление поэтической системы Полонского. Особенности мировидения поэта) углубляет наше представление о своеобразии поэзии гражданственности Полонского, которую сам он удачно определил как поэзию душевной и гражданской тревоги. В лучших своих гражданско-публицистических и философских стихах он выразил себя как сын времени, сочувствовавший тому, что совпадало в прогрессивном движении эпохи с идеалами его юности. Общественные беды поэт ощущал как личные, сочувствуя страдающим, но не поднимаясь, однако, до возмущения и негодования. По складу своей духовной организации, чрезвычайно мягкому, добродушному, благородному, он не был способен проклинать и ненавидеть: Мне не дал бог бича сатирыЕ / В моей душе проклятий нет (Для немногих).

Полонский ничего не навязывает читателю, пользуясь намеком или недосказанностью, умеет высветить будничную жизненную ситуацию, продлить ее в бесконечную даль, и тогда в самой незавершенности открывается таинственный смысл. Это удивительное свойство поэта проявилось уже в ранних опытах, в сюжетных стихотворениях Встреча, Зимний путь, Уже над ельником из-за вершин колючихЕ, В гостиной, Последний разговор. Иные из них - это маленькие повести из жизни небогатой интеллигенции - выдержаны в духе тургеневских повестей. Для них характерно наличие бытовых и портретных подробностей, передающих психологическое состояние лирического героя. Здесь отчетливо сказалась та лотличительная черта, которую отметил в типичных стихах Полонского Владимир Соловьев, - естественность грани между житейским и поэтичным: Епереход из обычной материальной и житейской среды в область поэтической истины - остается ощутительным13.

Возвышенное и житейское неотделимы друг от друга, они как бы переходят друг в друга - мы являемся свидетелями этого перехода. На наших глазах поэтическая душа отрывается от земли и взмывает над ней. Если воспользоваться метафорой В. Соловьева, мы чувствуем взмах крыльев, поднимающий душу над землей.

Житейское в стихах Полонского принимает отблеск лидеального; последнее, в свою очередь, бросает обратный свет на материальное, отражаясь в нем. Положенная в основу того или иного стихотворения бытовая сцена, как, например, ничем не примечательная встреча в стихотворении В глуши, предстает у Полонского полной тайны и красоты, потому что в ней открывается далекая перспектива.

То же - в стихотворении Слышу я, - моей соседкиЕ. Простой рассказ о соседке соединен с загадочно-метафорическим прорывом в сферу лидеального: За стеной поющий голос - / Дух незримый, но живой, / Потому что и без двери / Проникает в угол мой, / Потому что и без слова / Может мне в ночной тиши / На призыв звучать отзывом, / Быть душою для души. Последнее двустишие - это, пожалуй, смысловой центр всей лирической сцены, концентрирующий глубинную тему поэта: отзывчивость. Поэт внимает зову, обращенному к человеческой душе. Уже одним этим своим даром внимать зову жизни и открывать перед читателем ее романтические дали Полонский притягивает к себе наше внимание.

Поэт любил изображать картины в открывающейся далекой перспективе, поэтому так часты в его стихах образы дороги, дали, степи, простора (Дорога, В глуши, На Женевском озере, Цыганы, Памяти Ф.И. Тютчева). Он словно раздвигает границы поэтической ситуации, намекая на то, что скрывается в глубинах его психологии. Круг размышлений о смысле человеческой жизни, мечты о невозможном счастье, опасение за будущее, грустное воспоминание о том, что было и погибло - все это кажется на первый взгляд вполне традиционным, однако образ лирического героя обретает психологически достоверные черты, он оказывается выразителем неповторимого душевного опыта самого поэта с его реальными переживаниями.

Романтик по характеру своего творчества, Полонский остается лириком, умеющим сочетать действительность с фантастикой, со сказочным элементом. Субъективный взгляд на жизнь, на искусство, на его задачи обусловливает в его творчестве романтический принцип художественного воссоздания действительности. Вместе с тем в нем рано обнаруживаются поиски иного, более трезвого, реалистического отношения к жизни. Это сказалось в усвоении им достижений и открытий реалистической прозы, в его интересе к скромной, незаметной судьбе маленького человека, к атрибутам реального быта, окружающим людей, в демократизме и гуманизме его поэзии.

В третьем разделе (Духовные и нравственные искания позднего Полонского) рассматриваются основные идеи, мотивы, образы поздней лирики поэта, подчеркивается, что основное достоинство таких шедевров, как Лебедь, Узница, Старая няня, У двери, - в гармоническом сочетании гражданских мыслей и чувств с красотой художественной формы. Правда, в поздних произведениях встречаются забытые лаксессуары высокой поэзии: жертвенный пламень, тяжелый крест поэта, фимиам, венки, терн колючий. Но эти традиционные атрибуты вечного мира искусства были призваны защитить поэзию в трудное для нее время, в условиях резкого размежевания двух поэтических направлений. Однако они не могут заслонить от нас главного: прочной жизненной основы тихой лирики Полонского, ее глубинных связей со своей эпохой. Полонский, как и его единомышленники по взглядам на искусство Фет и Майков, по-своему выразил дух эпохи и настроения своего современника. Ему близка Ебезродная, / В самом рабстве благородная старая няня; он с сочувствием говорит о народе, Ечто от цепей / Страдал и без цепей страдает; его восхищает подвиг сестры милосердия, спасшей жизнь изувеченного солдата; он хочет, чтобы лу каждого, в семье его родной, / Горели праздничные свечи!. Обостренная чуткость к чужому страданию запечатлена в проникновенных строках Узницы.

Сам поэт имел полное основание сказать о себе: Меня гармония учила / По-человечески страдатьЕ.

Душевная отзывчивость на людские беды была порождена чувством одиночества и подавленности в мире торжествующей пошлости и закоснелости беспутства. И я с колосьями, как колос, / Прибит к сырой земле, - жаловался поэт в стихотворении Любя колосьев мягкий шорохЕ. Между мной и целою вселенной / Ночь, как море темное, кругом, - досадовал он в другом стихотворении (Ночная дума). В стихотворении Холодная любовь Полонский с горечью заключает: Любовь моя давно чужда мечте веселой. Мне, охлажденному жизнью и светом, / Дай хоть тебя встретить теплым приветом!.. - обращается он к морской волне (На закате).

Сюжетообразующими элементами, определяющими структуру лирического стихотворения, становятся такие ключевые образы-краски, как плывущие в туман громады полярных льдов, погасающий закат, осенняя темень, глухой и безответный мрак ночи, на пути - бурьян, - образы, имеющие не только психологический, но и ярко выраженный общественный подтекст.

Конечно, нельзя за каждым из таких образов прямолинейно-буквалистски усматривать некие смыслы-иносказания, но, переходя из стихотворения в стихотворение, варьируясь и повторяясь, друг с другом сопрягаясь, они в своей совокупности формируют чувственный образ и дух эпохи, а кроме того, выражают душевное, нравственно-психологическое состояние лирического героя, очень близкого самому поэту.

Стремясь спасти поэзию от дидактизма, Полонский, с его постоянным скептицизмом по отношению к себе и жизни, был чужд позитивистских умозрений своих оппонентов и решительно отстаивал право поэта петь красоту искусства, любви, природы. Шестым чувством поэта слышал он Божью музыку, что из вечности вдруг раздалась и полилась в бесконечность, захватывая на своем пути хаос (Гипотеза).

Он не только слушал эту музыку - он пытался ее выразить всеми доступными ему художественными средствами. Поэтическую глубину его вдохновенных творений определяет находящаяся на грани сверхчувственного, лиррационального сила изображения человеческих переживаний и настроений. Поэтическая неясность была заложена как бы в самой природе художественного мироощущения Полонского, который, по примеру своего ближайшего друга и покровителя И.С. Тургенева, выступал противником систем и всякого рода последних слов, предпочитая однозначным оценкам и суждениям полутона.

Трудно, почти невозможно анализировать многие стихотворения Полонского. Зато легко проникнуться их настроениями, внутренней экспрессией. Тонкий стилист и лирик, Полонский достигает художественного эффекта смелым соединением традиционных романтических образов с конкретными бытовыми деталями. Он намеренно избегает ярких образов, насыщенных эпитетов. Стих, освобожденный от излишних украшательств, наделяется естественными разговорными интонациями. Он максимально приближен к прозаической речи, к ее самым строгим нормам, сохраняя, однако, все качества речи поэтической.

ирические произведения позднего Полонского написаны рукой опытного мастера, не утратившего юношеской живости восприятия мира, социальной чуткости, горячей веры в идеал свободы и красоты. До конца дней оставался он рыцарем поэзии.

Глава пятая (А.Н. Апухтин - один из последних романтиков 80-х годов) содержит три раздела. В первом - раскрываются лособенности содержания поэзии Апухтина и принципы осознания и изображения жизни (название раздела).

В небольшом по объему поэтическом наследии Апухтина отчетливо выделяются интимно-повествовательная лирика и романсный жанр. Линию интимного повествования представляют стихотворения-дневники (Год в монастыре), стихотворения-монологи (Из бумаг прокурора, Сумасшедший, Перед операцией), стихотворные послания (Братьям, А.Г. Рубинштейну. По поводу исторических концертов, К славянофилам). Все они условно могут быть причислены к жанру своеобразной исповеди, отмеченному неподдельной задушевностью, искренностью, тончайшим психологизмом. Те же качества отличают и романсы (Я ее победил, роковую любовьЕ, Мухи, День ли царит, тишина ли ночнаяЕ, Ни отзыва, ни слова, ни приветаЕ, Пара гнедых).

В разных аспектах варьируется тема трагического бессилия, бесперспективности, хаотичности, раздробленности. И хотя проблематика многих произведений напрямую не связана с общественно-политической и нравственной атмосферой восьмидесятых годов, тем не менее в них с редкой психологической и эмоциональной выразительностью, с глубоким внутренним драматизмом отразились идеи и тревоги поколения, пережившего кризис народничества. Поэт изображает обычные житейские драмы, запечатлевает боль лизнывшей души.

В стихотворении Музе (1883) безысходность приобретает прямо-таки декларативный характер: Мой голос прозвучит в пустыне одиноко, / Участья не найдет души изнывшей крикЕ. Люди отравили жизнь изменой и клеветой, сама смерть милостивее их, она теплей, чем эти люди-братья.

Мятущееся сознание затравленного жизнью героя с большой художественной силой воспроизведено в поэме Год в монастыре. Герой бежит лиз мира жи, измены и обмана в монастырскую обитель, но и там не находит покоя и по первому же зову женщины возвращается в общество ненавистных ему пошлых, злобных лиц, с горечью сознавая, что он жалкий труп душой и что ему места в мире нетЕ

Традиционные для поэзии того времени образы-символы нередко становятся сюжетообразующими элементами лирической пьесы. Так, лирический сюжет стихотворения Истомил меня жизни безрадостный сонЕ формирует метафорический образ тюрьмы:

Я в прошедшем моем, как в тюрьме, заключен

Под надзором тюремщика злого.

Захочу ли уйти, захочу ли шагнуть, Ц

Роковая стена не пускает,

ишь оковы звучат, да сжимается грудь,

Да бессонная совесть терзает.

Тема узничества для Апухтина не случайный образ, но реальная проблема существования современного человека. Так же, как и другие образы: сны, тоска, жгучие слезы, воспоминания роковые, могучая страсть, душевная тишина, любовные грезы, душа мятежная, безумный пыл, безумная ревность - все это неотъемлемые атрибуты апухтинской лирики, плоть от плоти ее.

Структуру стихотворения К поэзии (В те дни, когда широкими волнамиЕ) определяют выразительные образы-краски духа вражды неумолимой, коры ледяной, сковавшей жизнь, подземелья, таинственных сил, колеблющих землю. Эти и подобные им условные образы, локализуя лирическую ситуацию во времени и пространстве, создают впечатляющий облик переходной эпохи. Страстное обличение социального зла смыкается для поэта со злом вселенским, космическим, с неправдами земли.

Поэтика Апухтина - это любопытное переплетение условных общепоэтических образов, традицией закрепленных поэтических формул, устойчивых моделей, языковых штампов с резкими чертами частного, с прорывами в просторечие, в разговорную стихию.

Подчеркнутое включение в возвышенный поэтический текст обыденной речи, сугубо прозаических сравнений (черные мысли как мухи) придает ему своеобразный выразительный оттенок, обогащающий повествование именно за счет ощутимости различия словесных рядов, соотнесенных в произведении. Всякого рода бытовизмы, приземленные слова, в соседстве с высокими лексемами, теряют свою обытовленность.

Вчитаемся в стихотворение О, будьте счастливы! Без жалоб, без упрекаЕ, имеющее, кстати, реальную подоснову, связанную с отношениями поэта и горячо любимой им певицы А.В. Панаевой. Судьба распорядилась так, что им не суждено было стать вместе - певица вышла замуж за друга поэта - Г.П. Карцова, которого он сам же и познакомил с ней, сам содействовал их брачному союзу и, по его собственному признанию, ни разу не раскаялся в случившемся.

Первая строфа стихотворения - это набор традиционной, прекрасной в своей испытанной действенности фразеологии и лексики: жалобы, упрек, вопль ревности пустой, безумная тоска, горячие мольбы, потухший алтарь.

Но уже вторая строфа - метафорический прорыв в душевную глубину, прорыв в частное, конструктивное, конкретное. Счастливо найденный образ погребального поезда и на свадьбу едущих гостей, выполняя в стихе важную ассоциативно-психологическую роль, перестраивает весь текст, сообщая ему пронзительно-интимную интонацию. Образ этот ложится на душу и легко запоминается потому, что он возникает неожиданно на фоне обычных образов.

Внутренняя связь, какая всегда, просвечивает у Апухтина между внешней средой и потаенно-духовной жизнью, напоминает русскую реалистическую психологическую прозу. Апухтинский, на грани прозы, стих печальный, взвешенный и выверенный на весах безупречного вкуса, полный внутренней напряженности и психологической достоверности, становится живой болью.

Апухтин создавал свои произведения с расчетом на чтение их декламаторами либо исполнение певцами, то есть на слуховое восприятие. Отсюда большое значение в стихах приобретает интонация: повышение и понижение тона, речевые паузы, вопросы и восклицания, синтаксические и фразовые ударения, подчеркнутость звукового строя речи. С помощью различной синтаксической структуры фраз, порядка слов, пунктуационных знаков Апухтин передает основные особенности интонации, добиваясь неповторимости своего голоса.

Поэт намеренно избегает совпадения заканчивающей строку постоянной ритмической паузы с паузой смысловой, нередко разбивает стих короткими фразами. Для повышения эмоциональной напряженности речи он перемежает - в пределах одного стихотворения - четырехстопный, пятистопный и шестистопный ямбы (Ночь в Монплезире), иногда в тех же целях использует сужающуюся строфу (Проложен жизни путь бесплодными степямиЕ).

Повышенную эмоциональную окраску поэтической речи Апухтина придают частые переклички первой и финальной строф стихотворений (Солдатская песня о Севастополе, О, Боже, как хорош прохладный вечер летаЕ, Дорожная дума, Ночи безумные, ночи бессонныеЕ), а также другие виды повторения: удвоение, анафора, градация, стык, рефрен. В Паре гнедых поэт весьма удачно применил повторение слова в различных значениях: Таял в объятьях любовник счастливый, / Таял порой капитал у иныхЕ.

Столь же легко отыскать в стихотворениях Апухтина примеры иных приемов стилистических фигур, скажем, синтаксический параллелизм (Мухи, Разбитая ваза), пересечение различных синтаксических конструкций (Найду ли я тебя? Как знать! Пройдут годаЕ - К пропавшим письмам), многосоюзие (Я люблю тебя так оттогоЕ) и т.д.

В поэтической речи Апухтина представлены бытовые, обиходные выражения, просторечные слова и словосочетания, прозаизмы. Приведем примеры бытовой, разговорной выразительности: Ей о любви никто б не заикнулся, / Но тут король, к несчастью, подвернулся - Венеция; больно уж не смел - Грусть девушки (из цикла Деревенские очерки); А серый пристяжной с своей подругой жирной / По знойному пути бредут себе шажкомЕ - Сосед (из цикла Деревенские очерки); А и так победили, что с кислым лицом / И с разбитым отчалили носом - Солдатская песня о Севастополе; Авось, твой разговор убить часы поможет - Гаданье и т.д.

Апухтин придал русскому стиху свободу, раскованность, непринужденность, необходимые для рассказа о вещах обыденных, будничных, для искреннего излияния души. Стихи его говорят языком тонких и сложных ассоциаций о глубине личных переживаний, часто исполненных драматических противоречий, в них, как правило, подтекст оказывается значительно важнее и глубже самих слов, в которых выражены душевные движения.

Романтик Апухтин отнюдь не лишен социального пафоса. За его поэтическими признаниями и откровениями в конечном счете стоят вполне земные заботы и конфликты современного ему человека и современного общества. Он испытывал сильное тяготение к реалистическому воссозданию жизни. Апухтин усвоил отдельные черты реалистического стиля в поэзии Некрасова, которые сказались особенно сильно в его повествовательных стихотворениях, в его стиховых повестях. Это обнаруживается и в трактовке темы, и в самом характере образности, и в лексике - везде о себе дает знать постоянная тенденция снижения.

Апухтин избрал для себя как наиболее эмоционально-напряженное средство выражения условной поэтической действительности жанр романса, который и сглаживает выразительность поэтической мысли и одновременно эту же выразительность придает бытовой эмоции.

Часто романсная, условная лексика переплетается с почти прозаическим анализом сложной психологической ситуации, как, например, в стихотворении Мы сидели одни. Бледный день наступаЕ, в романсовой оболочке которого едва удерживаются такие прозаизмы, как сарказм, лирония. Песенно-романсовая стихия растворяет душевную боль: А твой голос звучал торжеством / И насмешкой терзал ядовитою / Над моим помертвелым лицом / Да над жизнью моею разбитоюЕ.

Как своего рода психологические исследования строятся и другие стихи - Памятная ночь, Позднею ночью, равниною снежнойЕ, Ночи безумные, ночи бессонныеЕ.

Апухтин поэт переходный, открытый равно и прошлому и будущему поэзии. На его поэтике лежит отсвет отошедшей великой поэтической эпохи, которая одновременно и питает его творчество, и тяготит тяжелым грузом. Этот груз наследия остро ощущают не только Апухтин, но и другие поэты конца века - К. Случевский, К. Фофанов, С. Андреевский, А. Голенищев-Кутузов. В поэзии Апухтина, по сравнению с ними, наиболее полно выразились основные черты жизненной и литературной атмосферы восьмидесятых годов.

И еще одно важное, на наш взгляд, обстоятельство. Некоторые критики акцентируют внимание на безнадежно-унылой апухтинской осени, говорят о монотонно-серых сумерках Апухтина. Вряд ли это справедливо. Искренность печали и подлинность страданий сопротивляются общему чувству луныния. Недаром Случевский писал о его песнях:

Что-то в вас есть бесконечно-хорошееЕ

В вас отлетевшее счастье поетЕ

Словно весна подойдет под порошею,

В сердце истома, в душе - ледоход.

Во втором разделе Жанр психологической новеллы в творчестве Апухтина и Полонского. Связи с русской реалистической прозой дан анализ нового для лирики жанра - психологической новеллы в стихах, которая многими нитями связана с прозой, но вместе с тем - что характерно именно для поэзии - дает проблему в предельно сжатом, спрессованном виде. Произведения этого жанра, в отличие от чисто лирических стихотворений, имеют, как правило, развернутый сюжет, заключающий в себе какую-то жизненную драму.

Почвой для психологической новеллы, как можно думать, явилась русская психологическая проза с ее искусством проникновения в глубины человеческой души. Вместе с тем некоторые стихотворные новеллы сами рождали литературную традицию, предвосхищая открытия писателей-прозаиков. Воспроизводимые в них жизненные ситуации и коллизии настолько овладевали сознанием прозаика, что он невольно думал волновавшими его стихами, нередко вводя их в свой художественный текст и, отталкиваясь от них, обогащая и углубляя их сюжетные ходы, творил собственную духовную вселенную.

К жанру психологической новеллы активно обращались не только Апухтин и Полонский, но и другие поэты золотого века русской лирики - К. Случевский, Ин. Анненский. Лучшие его образцы, представленные ими, получили широкое признание и сохранили свое значение характерного явления литературы периода исканий и порывов, какими были в истории отечественной литературы середина и особенно вторая половина XIX столетия.

При чтении психологических новелл Апухтина возникают ассоциации с Достоевским. Одна из этих новелл - Из бумаг прокурора намечает ситуацию действительного выбора, включая предельный вариант ухода в небытие - выбор самоубийцы, - тема, волновавшая автора романа Бесы.

С традицией Достоевского взаимодействует и известнейшее стихотворение Апухтина Сумасшедший.

Органична для Апухтина новелла С курьерским поездом, в которой отразилась толстовская диалектика души: внутренние монологи героев, в которые перетекает авторский рассказ, раскрывают их нравственно-психологические состояния через бытовые детали. Новелла эта в какой-то мере предвосхищает отдельные рассказы А.П. Чехова.

Маленькие трагедии в стихах Полонского, таких как Колокольчик, Миазм, Слепой тапер, У двери, Лебедь, находили сочувственный отклик у наших замечательных мастеров прозы. Стихами Полонского думали И.А. Бунин и Ф.М. Достоевский, создавая свои произведения, соответственно, В одной знакомой улице и Униженные и оскорбленные. Герои этих произведений воспринимали стихи Полонского как нечто свое, глубоко прочувствованное, родное, до боли знакомое.

Контуры целого романа либо, по меньшей мере, рассказа или повести в стиле Чехова намечают стихотворения Слепой тапер, У двери. За сюжетными линиями новеллы Миазм угадывается коллизия, также могущая развернуться в объемное романное повествование.

Обращение к стиховой новелле дало Апухтину и Полонскому возможность внести в свою поэзию интонацию живой разговорной речи, новые настроения. Важнейшими особенностями жанра стихотворной новеллы явились следующие: высокое напряжение образного строя, питающееся коллизиями и характерами, почерпнутыми из жизни преимущественно демократических слоев населения, сюжетный драматизм, психологическая мотивированность любовных и иных жизненных перипетий человеческих судеб, лоткрытость композиции. Следует отметить также значительную роль разговорно-бытовой лексики в общем колорите повествовательных стихотворений Полонского и Апухтина.

Третий раздел Апухтин и поэтическая традиция посвящен рассмотрению творчества поэта в контексте литературной, в частности поэтической, преемственности. С самого начала творческого пути Апухтин формировался под непосредственным влиянием Пушкина, Лермонтова, Некрасова, связь с этими и другими своими предшественниками и современниками он сохранил до конца жизни. В разделе рассматриваются отзвуки, реминисценции, парафразы из Пушкина, исследуются лермонтовские отражения: мотивы неразделенной роковой любви, измены женщины, бездушия и лицедейства людей светского круга. Значительным воздействием автора Думы и Героя нашего времени отмечены поэмы Апухтина Год в монастыре и Из бумаг прокурора: в них изображен тот же внутренний человек, который стал объектом пристального художественного внимания Лермонтова.

Определенное воздействие на Апухтина оказала философская лирика Ф.И. Тютчева (мотивы эфемерности человеческой жизни, бессилия, немощности человека перед всесилием Творца и сотворенной им природы, мучительных раздумий над загадкой бытия, бездушия и бездуховности века). В поэтике обоих поэтов огромное место принадлежит ночи, снам, всему тому, что лежит на грани между бытием и небытием.

В творчестве Апухтина явственно ощутимы некрасовские традиции. Правда, словесных совпадений с Некрасовым, за редким исключением, в нем мы не обнаруживаем, но тем не менее некрасовский лэлемент выражен довольно сильно. В близком к стилю Некрасова поэтическом ключе выдержаны Деревенские очерки, отрывки из поэмы Село Колотовка, стихотворения В убогом рубище, недвижна и мертваЕ, Гаданье, Старая цыганка, О цыганах, Год в монастыре, Перед операциейЕ В них использованы некрасовская драматургически-повествовательная тональность, сюжетные принципы развития темы.

Творческое освоение традиций Некрасова не исключало, однако, полемики с ним. Апухтин декларировал свою неприязнь к Некрасову. И тем не менее он усвоил отдельные черты реалистического стиля в его поэзии.

Глубокая человечность, искренность чувства, тонкий, изящный психологизм роднит лирику Апухтина также с прозой его великих современников. По нашему мнению, в частности, стихотворение Гремела музыка, горели ярко свечиЕ конспективно воспроизводит историю интимно-личных отношений героев повести И.С. Тургенева Ася, опубликованной, кстати, в один год со стихотворением Апухтина (1858). В короткий пространственный промежуток стихотворения втиснута целая история драматических отношений героев, начиная от зарождения первых чувств и кончая их разрывом, - ситуация, довольно близкая той, о которой мы узнаем из тургеневской повести. В стихотворении пунктирно намечены основные фазы душевных состояний лирического героя (не верил, томился, плакал), те стадии, через которые прошло чувство тургеневского героя. Психологизм поэта сродни психологизму Тургенева: Апухтин сосредоточен лишь на внешних проявлениях чувств и душевных движений героев (дрожала грудь, пылали плечи, ласков голос, нежны речи, печальна и бледна и т.д.), давая читателю возможность самому догадываться о том, что происходит в их душах.

Обладая несомненно высоким художническим даром, Апухтин не боялся вводить в свои стихи образы и мотивы современников и предшественников - ему не угрожала опасность быть в поэзии простым подражателем. Поэзия его не вторична, она свежа и оригинальна: ее питали не чужие образы, а сама жизнь. Он не побоялся обратиться к темам, давно воспетым другими, смог найти и передать неповторимое в привычном и банальном. Не случайно А. Блок обмолвился об лапухтинской нотке в русской поэзии14.

...Только будучи независимым, свободным от каких-либо внеположных ему целей, искусство и может пробуждать в человеке лучшие чувства. Это кантианское в конечном счете представление о лцелесообразном без цели искусстве, о поэзии, воплощающей лидеал, закономерно вытекает из анализа поэтического творчества чистых лириков. Принцип возвышенного идеала, составляющий один из основных принципов их эстетических воззрений, предопределил отсутствие в их творчестве прямого, непреображенного изображения некоторых сторон реальности.

Долгая настороженность по отношению к чистым лирикам объясняется не содержанием их творчества как таковым. Роковую роль в их судьбе сыграло то обстоятельство, что они попытались воскресить свободу поэзии, ее независимость от практических нужд и злобы дня в драматической ситуации - ситуации, которую Достоевский вполне всерьез уподобил лиссабонскому землетрясению. Мир раскололся на два лагеря - и оба лагеря стремились поставить поэзию на службу своим нуждам и требованиям.

Но, как и всегда, судьба искусства решается всемогущим временем. Лирическая дерзость А. Фета, светлый, простосердечный, мужественный, исполненный высокого идеала талант А.К. Толстого, своеобразное дарование Я. Полонского, в котором причудливо сочетается реальное, обыденное с фантастическим, духовное изящество лирики А. Майкова, с ее гармоничной жизнерадостностью, пластической законченностью, певучая, притягательная меланхолия А. Апухтина, Ч все это наше духовное достояние, которое доставляет нам и будет доставлять и нашим потомкам подлинное эстетическое наслаждение.

В Заключении работы обобщаются результаты исследования, актуализированные в положениях, выносимых на защиту.

Список работ по теме диссертации, определенных вак рф

1. Письмо А.А. Фета к А.Н. Майкову // Русская литература. - 1988. - № 4. - С. 180-181.
2. Стройные слов сочетания в ясном сплетутся значеньеЕ. Заметки о лирике А.К. Толстого // Русская речь. - 1992. - № 4. - С. 13-17.
3. Можно ли шалить клятвою? О поэтической речи А.Н. Майкова // Русская речь. - 1994. - № 6. - С. 3-7.
4. Душа моя полна тревоги и участьяЕ. Заметки о поэзии А.Н. Апухтина // Русская речь. - 1996. - № 6. - С. 7-12.
5. И нет на земле прорицанийЕ. Поэтика позднего Е. Боратынского // Русский язык в школе. - 1997. - № 3. - С. 74-78.
6. А.Н. Майков об А.С. Пушкине. (По неопубликованным письмам) // Русская словесность. - 1998. - № 2. - С. 13-15.
7. Поэтика двух стихотворных посланий А. Фету // Русский язык в школе. - 1998. - № 2. - С. 64-68.
8. Меня гармония учила по-человечески страдать. Заметки о поэзии Я.П. Полонского // Русский язык в школе. - 1998. - № 4. - С. 70-74.
9. Стихи Николая Страхова, критика и философа // Русская речь. - 1998. - № 5. - С. 35-47.
10. Стилевая энергия эпиграмм А.Н. Майкова // Русская речь. - 1999. - № 2. - С. 3-9.
11. Размышляя над стихотворениемЕ (Я. Полонский, Чайка) // Русский язык в школе. - 1999. - № 6. - С. 57-59.
12. О языке поэмы А.Н. Майкова Странник // Русская речь. - 2000. - № 6. - С. 11-17.
13. Неопубликованная статья А.Н. Майкова. Загадка святой Катерины // Русская литература. - 2001. - № 2. - С. 102-105.
14. Благоуханная свежесть (А. Фет, Шепот, робкое дыханьеЕ) // Русский язык в школе. - 2002. - № 6. - С. 67-68.
15. Поэтическое слово у Ф.И. Тютчева и А.Н. Майкова // Русская речь. - 2003. - № 5. - С. 10-14.
16. Способность черкать безжалостно. Черновые варианты стихотворений А.К. Толстого // Русская речь. - 2004. - № 4. - С. 30-34.
17. Образы А. Толстого, А. Майкова, Я. Полонского, Ин. Анненского и поэзия К. Случевского // Русская речь. - 2005. - № 1. - С. 23-31.
18. Мое сердце - родник, моя песня - волна. О поэтике Я.П. Полонского // Русская речь. - 2005. - № 2. - С. 12-22.
19. Стихотворение И.А Бунина Одиночество // Русский язык в школе и дома. - 2005. - № 4. - С. 8-10.
20. Все это уж было когда-тоЕ // (Об одном стихотворении А.К. Толстого) // Русский язык в школе и дома. - 2005. - № 5. - С. 14-17.
21. О стихотворении К.М. Фофанова Вечернее небо, лазурные водыЕ // Русская речь. - 2006. - № 4. - С. 10-14.
22. Жанр психологической новеллы в русской поэзии // Русская словесность. - 2006. - № 8. - С. 8-14.
23. Ты жертва жизненных тревогЕ. (Страница любви А.К. Толстого) // Русская речь. - 2007. - № 2. - С. 17-20.
24. Размышляя над стихотворением // Русский язык в школе и дома. - 2007. - № 3. - С. 15-17.
25. В глубине психологического подтекста (Ин. Анненский. Старая шарманка) // Русский язык в школе и дома. - 2007. - № 8. - С. 9-11.

ОСТАЛЬНЫЕ ПЕЧАТНЫЕ РАБОТЫ СОИСКАТЕЛЯ

26. Что с нею, что с моей душой?. Читаем с шестиклассниками стихи русских поэтов о природе // Литература в школе. - 1995. - № 1. - С. 65-68.
27. Звездные нити поэзии. Очерки о русской поэзии. - Орел, 1995. - 208 c.
28. Муза Евгения Боратынского // Литература в школе. - 1996. - № 1. - С. 86-89.
29. Бездна поэзииЕ. Произведения русских писателей о родной природе в V классе // Литература в школе. - 1996. - № 3. - С. 111-115.
30. ПриродаЕ стройной верна простоте. Межпредметные связи при изучении лирики И.С. Тургенева // Литература в школе. - 1997. - № 3. - С. 124-127.
31. А.Н. Апухтин и поэтическая традиция // Литература в школе. - 1999. - № 5. - С. 25-33.
32. О поэтике А.А. Фета // Литература в школе. - 2000. - №8. - С. 2-5.
33. Звонкий родник вдохновенья. (Над страницами русской поэзии). - Орел, 2001. - 244 c.
34. Поэтическая индивидуальность П.А. Вяземского: от Первого снега - к Зимним карикатурам // Литература в школе. - 2002. - № 1. - С. 21-25.
35. Во имя жертвенного самоотречения. Ф.И. Тютчев. Сияет солнце, воды блещутЕ // Литература в школе. - 2003. - № 1. - С. 14-15.
36. Поэзия - выражение всечеловеческой печали. К. Случевский. Горит, горит без копоти и дымаЕ // Литература в школе. - 2003. - № 4. - С. 13-14.
37. Заметки о поэтике А.К. Толстого // Mundo Eslavo. Revista de Cultura y Estudios Eslavos. - Universidad de Granada. - 2004. - № 3. - С. 91-96.
38. О Поэте и гражданине Н.А. Некрасова // Литература в школе. - 2007. - № 6. - С. 47.
39. А.К Толстой и поэтическая традиция // Литература в школе. - 2006. - № 8. - С. 13-18.

---

1 См. об этом: Курляндская Галина. Раздумья: И. Тургенев, А. Фет, Н. Лесков, И. Бунин, Л. Андреев. - Орел, 2005. - С. 107 и послед.

2 Фет А.А. Соч.: В 2-х т. - М., 1982. - Т. 2. - С. 166.

3 Достоевский Ф.М. Статьи и материалы / Под ред. А.С. Долинина. - П.-Л., 1925. - С. 348.

4 Дружинин А.В. Собр. соч. - СПб., 1866. ЦТ. VII.-С. 132.

5 У лирики есть свой парадокс. Самый субъективный род литературы, она, как никакой другой, устремлена к общему, к изображению душевной жизни как всеобщей (Гинзбург Л.Я. О лирике. - 2-е изд. - М., 1974. - С. 8).

6 Корман Б.О. Романтическая лирика эпохи реализма // Проблемы изучения культурного наследия. - М., 1985. - С. 263.

7 Детально этот вопрос разработан в трудах Г.Б. Курляндской. См., напр., ее исследование Тургенев и Фет // Курляндская Галина: Раздумья: И. Тургенев, А.Фет, Н. Лесков, И. Бунин, Л. Андреев. - Орел, 2005. - 70-87 с.

8 Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 28-ми т. - М.-Л, 1960-1968. - Соч., т. VI. - С. 299.

9 Толстой Л.Н. Полн. собр. соч. (Юбилейное издание). - Т. V. - С. 196.

10 Толстой А.К. Собр. соч.: В 4-х т. - М., 1963 - 1964. - Т. IV. - С. 343.

11 Стафеев Г.И. Сердце полно вдохновенья. Жизнь и творчество А.К. Толстого. - Приокск. кн. изд., Тула, 1973. - С. 304.

12 Толстой А.К. Полн. собр. соч. - Т. IV. - СПб., 1908. - С. 56.

13 Соловьев Вл. С. Литературная критика. - М., 1990. - С. 158.

14 Блок А. Собр. соч.: В 6-ти т. - Л., 1980. - Т. II. - С. 367.

Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разное