Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разным специальностям  

На правах рукописи

СОЛДАТКИНА ЯНИНА ВИКТОРОВНА

МИФОПОЭТИКА РУССКОЙ ПРОЗЫ

1930-1950-Х ГОДОВ

(А.П. ПЛАТОНОВ, М.А. ШОЛОХОВ, Б.Л. ПАСТЕРНАК)

Специальность 10.01.01. - русская литература

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени

доктора филологических наук

Москва 2012

Работа выполнена на кафедре русской литературы

и журналистики XX-ХХI веков филологического факультета

федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования

Московский педагогический государственный университет

Научный консультант:

доктор филологических наук, профессор,

заслуженный деятель науки

Агеносов Владимир Вениаминович

Официальные оппоненты:

доктор филологических наук, профессор

Голубков Михаил Михайлович

доктор филологических наук

Поль Дмитрий Владимирович

доктор филологических наук, профессор

Шафранская Элеонора Федоровна

Ведущая организация:

федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

Российский государственный гуманитарный университет

Защита диссертации состоится л14 мая 2012 года в 14.00 часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.15 при федеральном государственном бюджетном образовательном учреждении высшего профессионального образования Московский педагогический государственный университет по адресу:

119991, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. 304.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке федерального государственного бюджетного образовательного учреждения высшего профессионального образования Московский педагогический государственный университет по адресу:

119991, Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан л ______________ 2012 года

  И. о. ученого секретаря

  диссертационного совета  Т.М. Колядич

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В истории русской культуры и литературы период конца 1920-х - середины 1950-х обладает особой значимостью. С одной стороны, это период, наследующий революционным потрясениям, гражданской войне, острой борьбе за политическую власть в стране, является ключевым для становления новой государственности, новой социокультурной реальности - советской. С другой стороны, эти годы отмечены такими трагическими событиями, как насильственная коллективизация, массовые репрессии, во многом усугубившие ситуацию внутринациональной конфронтации, характерную для гражданской войны. Внутренняя сложность и противоречивость эпохи, обусловленная экстралитературными факторами, описывается и оценивается литературой по-разному. Но важной в этическом и эстетическом аспектах тенденцией художественного осмысления действительности становится стремление преодолеть национальное разобщение, найти пути гармонизации общества, какими бы труднодостижимыми они ни казались.

Как справедливо указала Е.Б. Скороспелова, уже с начала 1920-х годов культура стремится к преодолению раскола сознания, пережитого нацией во время революции и гражданской войны1. Потребностью в таком художественном языке, который способен воплотить новые общественное мышление и мировоззренческие установки, определяются ведущие направления литературного развития эпохи. Литературе требуются эстетические средства и приемы, ориентированные на воссоздание драматической действительности в ее противоречивости и полноте, поскольку в литературе опосредованно отражается глобальный процесс формирования советского социума, пришедшего на смену дореволюционной России. Эпическая проблематика построения нового мира после мощного катаклизма, смерти/рождения новых личности и общества занимает важное место в культуре 1930-1950-х годов.

Как особый этап в рассматриваемом периоде необходимо выделить 1940-е годы - Великую Отечественную войну, которая еще сильнее заострила ведущие эпические темы: судьба народа, обострение конфликта личности и государства, единение перед лицом внешней угрозы, обращение к национальным истокам и традициям, к исторической памяти нации, размышление о национальном характере и его роли в социокультурном процессе. Война придала новый импульс эпическому мышлению, позволила обобщить послереволюционный опыт, доказать состоятельность нации, сумевшей выжить и нравственно выстоять в суровом испытании. В послевоенные 1950-е годы подводится художественный итог эпохе трудного, подчас трагического, реформирования социума.

Стремление аксиологически и эстетически осмыслить глубинные социально-философские причины произошедшей революции, а также тот миропорядок, который формируется в стране, обуславливает в период 1930-1950-х появление произведений с выраженным эпическим содержанием и принципами художественного обобщения - текстов, тяготеющих к использованию мифопоэтических элементов. Соединение эпического и мифопоэтического в тексте, их художественная иерархия, специфика мифопоэтики в прозаическом повествовании, тяготеющем к эпическому отражению действительности, являются ключевыми вопросами, поднимаемыми в работе.

Актуальность исследования обусловлена отсутствием обобщающей научной концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, необходимой для новой научной рецепции закономерностей литературного процесса рассматриваемого периода - такой рецепции, которая одновременно учитывала бы многостилевой и разножанровый характер этой прозы и подчеркивала бы присущие ей общие эпические и неомифологические интенции. В работе раскрываются внутренние типологические связи между прозой М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и А.П. Платонова, авторов, различных по мировоззрению и творческой манере, но близких по выполняемым художественным задачам, по используемым мифопоэтическим приемам, что свидетельствует о глубинном единстве литературы этого периода. В теоретическом плане в диссертации разрабатываются актуальные для изучения отечественной литературы ХХ века понятия мифопоэтика и лэпическая проза, являющиеся отражением осевых тенденций литературного процесса ХХ века.

Для обозначения прозаического текста, обладающего эпическим потенциалом, эпическими принципами восприятия и отражения действительности и раскрывающего эпическое миросозерцание автора, используется понятие лэпическая проза. Этим понятием объединены произведения, различающиеся по типу повествования, но обладающие общими этико-эстетическими свойствами, ориентированными на воплощение национального миросознания. Понятие лэпическая проза не зависит от строгой жанровой атрибуции текстов. Оно позволяет рассмотреть проблему мифопоэтики в прозе 1930-1950-х годов в широком контексте, сопоставить произведения различных стилистических направлений, с различными жанровыми признаками. Подобный ракурс дает возможность выйти за пределы сложившихся представлений о литературных закономерностях периода, выявить и проанализировать одно из ключевых направлений в прозе эпохи - воссоздание эстетическими средствами процесса становления новой действительности, стремления к возвращению эпического равновесия.

Понятие лэпическая проза отражает ту эволюцию, которую проходит в историко-литературном процессе художественный прозаический текст с эпическими содержательными и эстетическими характеристиками: от народного эпоса, каким его знала античная поэтика2, к эпопеям и обладающим эпическими интенциями романам нового времени.

Уже в гегелевской концепции эпоса, во многом ориентированной на античные образцы, приоритет отдавался рассмотрению содержательной стороны эпоса, а не его формальных свойств: Содержанием эпоса является целостность мира, в котором совершается индивидуальное действие. Сюда поэтому относятся многообразнейшие предметы, связанные с воззрениями, деяниями и состояниями этого мира3.

Проблема эволюции эпоса как жанра народной литературы и соотношения народного эпоса, авторского эпоса и эпических произведений нового времени рассматривалась А.Н. Веселовским в курсе авторских лекций по исторической поэтике4. Ученый актуализирует вопрос о связи эпических характеристик произведения с отражением лидеального содержания общества, его миросозерцания, переданного во всей полноте и целостности. Одновременно А.Н. Веселовский подчеркивает ту эволюцию, которая была проделана эпическим родом литературы в Новое время, называемое им периодом лирики, драмы и романа5, - формулой, в которой термин роман занимает привычное место эпоса.

В литературе последних двух столетий меняются границы понятия лэпическое. Сущностное наполнение этого понятия - процесс, обусловленный той эволюцией, которую претерпевают повествовательные жанры в ходе своего становления и развития. Структура эпического произведения становится более динамичной и драматичной, в центре ее уже не эпически-спокойное описание бытия в его статике, но стремление осмыслить мир в его минуты роковые - как столкновение противоборствующих сил, приводящих в итоге к рождению нового общества. Трансформируется и такой компонент эпоса, как обязательная временная дистанция повествователя по отношению к описываемым событиям. Уже в литературе XIX века эта дистанция существенно сокращается (напр., в Войне и мире). В литературе ХХ века произведения с эпическими установками создаются современниками событий - свидетелями глобальных катастроф, переворачивающих привычный социум и требующих этического и эстетического осмысления.

Появление произведений, посвященных эпохальным переменам, анализирующих народное бытие в период мощного потрясения, порождает необходимость теоретически осмыслить проблему эпического, создать современную теорию эпоса не как древнего жанра, но как специфического художественного текста, актуального для литературы прошлого столетия и обладающего набором характерных эстетических приемов и эпическим содержанием. На рубеже 1970-х годов проблему эпического сделал предметом своих научных разысканий Г.Д. Гачев6. По Гачеву, основной предмет эпоса, лэпический сюжет - созидание нового общества после пережитой миром катастрофы, когда народ и государство справляют свой день рождения на краю смерти, небытия. Это - творение, перворождение мира, всех вещей и отношений: Да будет свет! - и потому в эпопее они облиты ослепительным блескомЕ7. Тема обновления бытия и сопряженная с ней тема преодоления смерти и разрушения, взятая в масштабе всей страны, всей нации - таков конститутивный признак эпического  художественного текста в современной трактовке понятия лэпическое.

Изучению крупных повествовательных форм в отечественной литературе ХХ века уделено внимание в исследованиях Л.Ф. Киселевой8 и Т.Н. Фоминых9, подчеркнувших изменения характера эпического повествования, произошедшие в ХХ веке. Обобщает их разыскания и раскрывает эволюцию эпического в русской литературе первой трети ХХ века  диссертация Л.А. Трубиной Историческое сознание в русской литературе первой трети ХХ века: Типология. Поэтика, в частности, глава Эпическая ситуация в литературе 20-х годов10. В своих научных разысканиях Л.А. Трубина показывает, что катаклизмы, сотрясавшие российское бытие, породили в литературе 1920-х годов стремление к эпическому осмыслению мира, к созданию такой эпической картины действительности, которая помогла бы осмыслить грандиозность перемен: Тяготение к эпопее - так можно обозначить ведущую тенденцию развития литературы двадцатых годов11. В концепции Л.А. Трубиной отмечена эволюция ведущих эстетических параметров текста с эпическими установками: эпического времени, которое перестало быть эпически спокойным, цельным, а стало взвихренным, метельным, распадающимся на доминантные ситуации; антиномичной эпической картины мира, раскрывающей бытие как столкновение противоположных космических сил (жизни и смерти, войны и мира); эпического героя, который соотнесен в литературе 1920-х годов с народной массой, зачастую становящейся подлинным обобщенным эпическим героем.

Подобные изменения эпического повествования, форм воплощения эпического содержания приводят к возникновению не только новых образцов собственно эпопеи (как, например, Тихий Дон М.А. Шолохова), но и к появлению эпически ориентированных произведений. Обстоятельное изучение эволюции эпических тенденций в прозе ХХ века представляет собой серьезную проблему теории литературы, которая нуждается в специальном научном рассмотрении.

Таким образом, в реферируемой работе под понятием лэпическая проза понимается художественный текст, наделенный следующими особенностями:

- в содержательном плане эпическая проза посвящена исследованию глубинных первооснов бытия, удерживающих мир от распада и хаоса, и созданию обобщающего, масштабного, достоверного изображения действительности как сложноорганизованной системы;

- в эстетическом плане эпическая проза служит художественным воплощением авторского лэпического миросозерцания, ориентированного на постижение сущностных параметров бытия, обновившегося после исторического испытания;

- в структурном плане эпическая проза требует наличия таких художественных категорий, как лэпическая картина мира, лэпическая ситуация - ситуация  потрясения мироздания, лэпический герой. С помощью данных категорий эпическая проза формирует образ бытия, претендующий на эстетическую и этическую полноту отражения действительности;

- в этическом плане эпическая проза утверждает те базовые нравственные ценности, которые определяют собой мышление и поведение личности в обществе и способствуют духовному росту личности, ее самосознанию в потоке меняющегося исторического времени.

Эпическая проза представляет собой межжанровое явление, соответствующее характерной для литературы ХХ века тенденции к трансформации жанровых форм, размыванию привычных жанровых границ. Эпическая проза как эстетический феномен значима тем, что объединяет тексты различных повествовательных типов, решающие в эпоху 1930-1950-х общие художественные задачи воплощения эпической картины мира, эпической ситуации, эпического мировидения. Необходимость выхода за пределы жестких жанровых границ при сопоставлении и анализе текстов вызвана потребностью расширить контекст исследования, рассмотреть литературный процесс 1930-1950-х годов в качественно новом ракурсе, выявляющем те принципиальные схождения и параллели, которые позволяют говорить об общих закономерностях развития литературного процесса эпохи.

В центре представляемого научного исследования, посвященного эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов, лежит изучение такого специфического свойства этой художественной прозы, как мифопоэтика. Для гуманитаристики изучение мифа и мифопоэтического в его философском (Я.Э. Голосовкер, Э. Кассирер, М.А. Лифшиц, А.Ф. Лосев, К.Г. Юнг и др.), общественном и социальном (В. Вунд, А.В. Гулыга, П.С. Гуревич, С.Г. Лупан и др.), культурологическом (Ж. Амери, Р. Барт, Д.Н. Низамитдинов, М. Элиаде и др.), литературном и языковом (Вяч. Вс. Иванов, Ю.М. Лотман, Е.М. Мелетинский, В.Н. Топоров, Б.А. Успенский и др.) аспектах является одной из приоритетных сфер познания, поскольку миф непосредственно связан с мировоззрением как отдельной личности, так и крупных национально-этнических образований. В реферируемом исследовании для получения более полной картины учтены данные различных направлений научной рецепции понятия миф.

В мифе в обобщенно-художественном виде содержится информация о духовной истории общества и его морально-нравственных установках. Основа подобного философского понимания мифа заложена еще философской работой А.Ф. Лосева Диалектика мифа12, принципиально важной для нашего исследования. Философ показывает, что миф - не выдумка, не фикция, но имманентно присущая личности особенность мышления (и, шире, восприятия мира), он содержит в себе строжайшую и определеннейшую структуру и естьЕ необходимая категория бытия и сознания вообще13. По мысли ученого, так называемая картина мира, представление о закономерностях и свойствах мироустройства, мировая система, лорганизованный космос - не объективная реальность, но именно миф, сознательно или бессознательно принимаемый личностью и обществом в целом. Для философа существование личности подразумевает включенность в систему мифа (как способа мировидения) и восприятие окружающего через призму этого мифа, определяющего и особенности миросозерцания, и поведенческие нормы. Этот социокультурный и философско-онтологический аспект понимания и интерпретации феномена мифа имеет для нашей работы принципиальное значение.

Миф в общем философско-культурологическом значении этого понятия отражается в литературе опосредованно. Интерес литературоведения к изучению литературного мифологизма, мифопоэтики соотносим с общим интересом гуманитарных дисциплин к проблеме мифа. Изучение мифа в его отношении к литературе имеет в отечественной науке многолетнюю историю: от опыта мифологической школы, Исторической поэтики А.Н. Веселовского до принципов изучения литературных и культурных мифов, сформулированных учеными тартуско-московской семиотической школы. На современном научном этапе мифопоэтика художественного текста рассматривается многоаспектно: и как отражение глубинных мифологических представлений общества, и как часть общей поэтики произведения. Один из ведущих современных исследователей мифопоэтического В.Н. Топоров, чья точка зрения значима для работы, подчеркивает, что проблему функционирования мифа в художественно-литературном тексте можно трактовать двояко: с одной стороны, тексты выступают в пассивной функции источников, носителей мифа, но, с другой, лэти же тексты способны выступить и в лактивной функции, и тогда они сами формируют и разыгрывают мифологическоеЕ14.

Понятие мифопоэтика включает в себя, во-первых, функционирование в художественном тексте мифологических образов, мотивов, аллюзий и реминисценций, причины и особенности тех формальных и смысловых трансформаций, которым они подвергаются по авторской воле; во-вторых, создаваемые авторами новые мифологемы, и - шире - новые авторские мифы, художественный неомифологизм. Для данной работы, посвященной комплексному изучению мифопоэтики прозы избранной эпохи, именно второй аспект мифопоэтики - художественное преобразование исходного мифологического материала в мифопоэтические элементы авторского текста - представляется наиболее значимым, поскольку именно в таком аспекте мифопоэтика демонстрирует способность к глобальным обобщениям на этико-философском уровне произведения.

В рассматриваемый период в эпической прозе складывается  мифопоэтическая система, которая функционирует на всех формально-содержательных уровнях текста и приводит к образованию авторского неомифа. Авторский неомиф в эпической прозе представляет собой сложносоставной элемент художественного целого произведения, где мифологические образы и мотивы различного происхождения (языческие, христианские, литературные) творчески преобразовываются писателем для создания эпической картины мира, отражающей краеугольные основы бытия. С эстетической точки зрения неомиф в эпической прозе 1930-1950-х годов представляет собой разновидность литературного мифа - оригинального авторского способа художественного видения и объяснения мира, его универсальных и актуальных для всей нации общественных и нравственных установлений, как они понимаются автором. Как показано в работе, в изучаемых текстах созданные неомифы обладают рядом общих типологических черт.

Объектом исследования является мифопоэтика эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, а предметом - эпические и мифопоэтические черты прозаических текстов, мифопоэтическая система эпической прозы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака и др.

Конкретным материалом для данного исследования послужили такие образцы русской прозы 1930-1950-х годов, как Чевенгур А.П. Платонова, Тихий Дон М.А. Шолохова, Доктор Живаго Б.Л. Пастернака и произведения малого эпоса литературы конца 1950-х годов (Судьба человека М.А. Шолохова, Один день Ивана Денисовича и Матренин двор А.И. Солженицына и др.). Эти тексты демонстрируют ту эволюцию, которую претерпевает эпическое повествование в рассматриваемую эпоху: от крупных эпических форм до малого эпоса, раскрывающего эпическую проблематику на примере личной истории национального героя. Для иллюстрации ряда ключевых тенденций развития мифопоэтики прозы указанного периода в творчестве избранных авторов также рассмотрены романы А.П. Платонова Счастливая Москва и М.А. Шолохова Поднятая целина.  Эпически ориентированная проза 1930-1950-х годов представляет собой, безусловно, более широкое явление, которое не исчерпывается избранными текстами. В исследуемую эпоху мифопоэтический компонент как составной элемент эпического мышления присущ произведениям таких авторов, как М. Горький, А.Н. Толстой, М.М. Пришвин, Л.М. Леонов, И.С. Шмелев и других, которые достаточно часто становились предметом научных исследований, что учитывается в работе. Вместе взятые, романы А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, рассмотренные в широком литературном и социокультурном контексте, представляют наиболее характерные тенденции мифопоэтики эпически ориентированной прозы, поскольку отражают ведущие повествовательные стратегии этого литературного периода: философская проза А.П. Платонова, реалистическая проза М.А. Шолохова и лирическая проза Б.Л. Пастернака.

При таком подходе акцент делается не на крайне существенных различиях в художественном мире рассматриваемых произведений, но на общности тех этических и эстетических задач, которые ставит эпоха перед авторами. Различия в жанровых и стилистических свойствах этих произведений, в художественных интенциях их авторов не заслоняют присущих им общих эпических установок. Безусловно, художественный мир названых произведений не исчерпывается только мифопоэтикой и эпическими чертами. Но специальное изучение лирической, философской и других конститутивных составляющих поэтики избранных текстов не входит в цели данного исследования. Сопоставление произведений разных повествовательных типов, имеющих при этом ряд сходных черт в мифопоэтике, в приемах передачи эпического содержания, способствует выявлению наиболее общих закономерностей развития литературного процесса, характеризующих русскую литературу ХХ века как единый эстетический феномен.

Современное литературоведение уже отметило лэпический статус романов А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. В исследованиях последнего времени можно обозначить первые примеры атрибуции платоновских романов, в частности Чевенгура, как попытки А.П. Платонова в ответ на запросы времени создать лэпос русской жизни начала советской эры15. В разысканиях Б.М. Гаспарова16 и в недавно опубликованных на родине литературоведческих трудах философа русского зарубежья В.Н. Ильина17 к пастернаковскому роману применяется определение эпопеи именно не в жанровом, а в содержательном плане. Проблема реализации эпического потенциала в неклассической прозе (термин Е.Б. Скороспеловой), затрагиваемая в работе на примере платоновских произведений, представляет собой перспективную тему для специального научного исследования, которое в будущем позволит более подробно и точно проанализировать эволюцию эпического в многообразии его проявлений в отечественной литературе ХХ века.

Цель данной работы - изучить художественные свойства и этико-философское значение мифопоэтики эпической прозы 1930-1950-х годов, ее функции в воплощении эпического содержания и в моделировании национального неомифа, рассмотреть эстетические и тематические связи между мифопоэтическим и эпическим в данном виде художественного текста.

Избранной целью продиктованы следующие конкретные задачи исследования:

- показать изменение содержания понятий лэпос, лэпическое, лэпическая проза в литературе ХХ века и в научной рецепции;

- проанализировать специфические черты мифопоэтики романов А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, произведений малого эпоса 1950-х годов;

- охарактеризовать мифопоэтику как целостную художественную систему и как одно из ключевых художественных свойств эпически ориентированной прозы 1930-1950-х годов, обращая особое внимание на типологическое сходство мифопоэтики эпической прозы различных повествовательных стратегий;

- исследовать мифопоэтические свойства художественной категории национальный характер, ее значение для воссоздания национального мировидения и формирования авторского неомифа;

- обозначить философскую и социокультурную семантику авторского неомифа рассматриваемых произведений, роль мифопоэтики в выражении авторской позиции;

- выявить сходства и отличия мифопоэтики русской эпической прозы 1930-1950-х годов от мифопоэтики предшествующих и последующих литературных эпох, раскрыть место мифопоэтики указанного периода в общей эволюции литературного процесса ХХ века.

Основная гипотеза исследования. Коренным отличительным свойством мифопоэтики эпически ориентированной прозы рассматриваемого периода является художественная мифопоэтическая концепция воплощения изменившегося после революций и войн миросознания нации. В эпическом произведении складывается мифопоэтическая система, функционирующая на всех формально-содержательных уровнях текста и приводящая к образованию авторского неомифа. Эта многоуровневая мифопоэтическая система подчинена творческой задаче передачи эпического содержания, являясь и в аксиологическим, и в художественном планах неотъемлемой частью эпического миросозерцания авторов.

В неомифе воссоздается онтологически необходимый нации образ возрождения/нового рождения человека и бытия после суровых испытаний. Вера в возможность установления новой гармонии в той или иной степени свойственна рассматриваемым произведениям М.А. Шолохова, А.П. Платонова и Б.Л. Пастернака. Каждый из этих авторов, признавая историческую обусловленность революции, приводит читателя к мысли о необходимости разрешения идеологических и социальных конфликтов, о переоценке прошлого, о грядущем совершенствовании личности и общества.

Научная новизна работы определена избранным исследовательским подходом. В работе впервые проанализирована мифопоэтика как составная часть художественной системы текста с эпическими установками, определена ее роль в смысловом и эстетическом выражении эпического содержания; разработана концепция функционирования мифопоэтики в эпически ориентированной прозе 1930-1950-х годов. Впервые сопоставлены мифопоэтические системы текстов, относящихся к трем различным повествовательным типам (Чевенгур А.П. Платонова, Тихий Дон М.А. Шолохова и Доктор Живаго Б.Л. Пастернака), по следующим аспектам:

а) воплощение в них национального миросознания;

б) создание художественного неомифа о путях преодоления гражданского разобщения и достижения гармонии;

в) реализация через мифопоэтическую систему эпической интенции данных произведений.

Это сопоставление позволило увидеть общность принципиальных черт эпического мышления в произведениях, принадлежащих к разным повествовательным стратегиям.

Теоретико-методологическая база исследования. Диссертация продолжает традиции изучения русской литературы ХХ века, сформированные научной школой кафедры русской литературы и журналистики ХХ-ХХI веков филологического факультета МПГУ. Выбор темы, связанной с компаративным сопоставлением образцов прозы разных повествовательных типов, предполагает рассмотрение произведений в широком социокультурном и философском контексте и обусловлен принципами научной школы кафедры, основанной профессором С.И. Шешуковым. Исследованиями С.И. Шешукова заложены такие принципиальные подходы к аналитическому осмыслению литературного процесса ХХ века, как диалектическое взаимодействие традиций и новаторства в литературном процессе, компаративизм, тематическое и эстетическое единство отечественной литературы XX-XXI веков, изучение литературы в качестве одного из способов размышелния о смысле российской истории, постижения судеб нации и человека в испытаниях прекрасного и яростного ХХ века. На современном этапе шешуковскую научную школу продолжают исследования В.В. Агеносова, А.А. Газизовой, Л.А. Трубиной и других, которые прослеживают внутренние смысловые и художественные связи между произведениями различных стилей и направлений с позиций таких категорий, как тип художественного повествования, тип творческого сознания, метажанр. В работе учтены научные приемы изучения мифопоэтики творчества М.А. Шолохова, примененные в диссертации А.М. Минаковой18, впервые обозначившей проблему художественного мифологизма романа Тихий Дон. В работе развиваются традиции изучения русской прозы в ее эстетическом многообразии и аксиологическом значении, предложенные Н.С. Выгон, О.В. Дефье, Т.М. Колядич, В.А. Мескиным, И.Г. Минераловой, Л.Г. Сатаровой, В.К. Сиговым, В.А. Славиной. 

В философском и культурологическом аспектах методологической основой исследования стали труды отечественных и зарубежных ученых и философов Р. Барта, М.М. Бахтина, Н.А. Бердяева, Б.П. Вышеславцева, Д.С. Лихачева, А.Ф. Лосева, Ю.М. Лотмана, М. Элиаде и других. В диссертации использованы принципы исследования мифопоэтического в литературе, сформированные Е.М. Мелетинским, З.Г. Минц, О.Ю. Осьмухиной, В.В. Полонским, В.Н. Топоровым, Е.Г. Чернышевой, Э.Ф. Шафранской. Работа основывается на теоретических разысканиях в области эпоса и эпического Аристотеля, Гегеля, А.Н. Веселовского, а также ученых ХХ века: Ю.Б. Борева, Г.Д. Гачева, Е.П. Ершова, Л.Ф. Киселевой, Г.Н. Поспелова, Н.Д. Тамарченко, Н.П. Утехина и др. Для работы значим опыт исследований эпического, философского и лирического начал в русской прозе ХХ века, проведенных С.Г. Бочаровым, М.М. Голубковым, Л.Л. Горелик, Н.В. Корниенко, Н.М. Малыгиной, Д.В. Полем, Л.В. Поляковой, Е.Б. Скороспеловой и др. В методологии работы использованы такие актуальные в современных научных условиях методы исследования, как мифопоэтический, структурный, сравнительно-типологический и сравнительно-исторический.

Теоретическая значимость проведенного исследования заключается в создании концепции мифопоэтики эпически ориентированной прозы разных повествовательных стилей и направлений. Концепция отражает как общие, так и частные специфические черты данного явления: роль мифопоэтики в выражении национального миросознания, мифопоэтическую составляющую художественного феномена национальный характер, создание авторского неомифа, использование мифопоэтических элементов для выражения эпического миросозерцания и авторской позиции в прозе 1930-1950-х годов.

Практическая значимость работы заключается в возможности применения ее результатов при разработке курсов истории русской литературы ХХ века в высшей школе и в школьном изучении. Результаты исследования применимы в элективных курсах по истории отечественной литературы ХХ века и в курсах по выбору, посвященных творчеству А.П. Платонова, М.А. Шолохова, Б.Л. Пастернака, а также по неомифологизму, компаративистике, истории эпической прозы ХХ века. Работа имеет и междисциплинарный потенциал, поскольку наблюдения и выводы исследования могут быть учтены и использованы при составлении интегрированных курсов по истории общественной мысли и культуры ХХ века, изучению литературы ХХ века в социокультурном контексте.

Положения, выносимые на защиту:

1. В отечественной литературе ХХ века наблюдается процесс изменения понятия лэпическое, обусловленный историческими обстоятельствами и социокультурными условиями. Характер изменений обуславливает появление прозаических текстов, обладающих эпическими художественными чертами, общими для различных типов повествования. 
2. Эпическая проза, генетически связанная с эпосом и эпопеей как жанрами, служит выражением эпического миросозерцания автора и обладает такими структурными признаками, как лэпическая картина мира, лэпическая ситуация, лэпический герой.
3. Эпические тенденции в прозе периода 1930-1950-х реализуются в произведениях таких повествовательных типов, как философская проза А.П. Платонова (Чевенгур), реалистическая проза М.А. Шолохова (Тихий Дон), лирическая проза Б.Л. Пастернака (Доктор Живаго).
4. В романе А.П. Платонова Чевенгур, в эпопее М.А. Шолохова Тихий Дон, в Докторе Живаго Б.Л. Пастернака складывается мифопоэтическая система, динамически развивающаяся в текстах и ориентированная на воссоздание национального миросознания. В текстах малого эпоса центральная роль в мифопоэтике отводится категории национальный характер.
5. Мифопоэтическая система в эпической прозе 1930-1950-х годов участвует в передаче эпического содержания произведения, воссоздавая эпическую картину мира. Мифопоэтическая семантика сообщается структурным элементам произведения (композиции, центральному герою, воплощающему национальный характер, и др.).
6. Формирование мифопоэтической системы в эпически ориентированном повествовании порождается эпическим мироощущением авторов, разрабатывающих собственный инвариант национального мифа. Создаваемые авторами эпической прозы неомифы по своим формально-смысловым характеристикам оказываются идеальными образами гармонического мироустройства, художественной моделью общественного сознания, обобщающей в себе ту эволюцию, которую претерпело национальное миросозерцание в постреволюционный период.
7. Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х преломляет и творчески преобразовывает находки и идеи русской литературы рубежа веков, продолжает литературную традицию и опосредованно оказывает влияние на пробудившийся в культуре последующего периода интерес к народной культуре и национальному мифу. Русская эпическая проза 1930-1950-х годов ХХ века и ее художественный неомиф в диахронической перспективе оказываются необходимым связующим звеном в поступательной эволюции литературного и культурного процесса.

Апробация результатов исследования проводилась с 2003-го по 2011 год на международных и межвузовских научных конференциях: Шешуковские чтения (МПГУ 2004-2009), Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых (МПГУ 2003), Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании (МГПИ 2003, 2007-2011), Кирилло-Мефодиевские чтения (ГосИРЯ 2005, 2010, 2011), Изучение творчества М.А. Шолохова на современном этапе: проблемы, подходы, концепции (ст. Вешенская, Государственный музей-заповедник М.А. Шолохова 2008, 2009), Язык, литература и культура России в XXI веке - теория и практика (Университет гуманитарных и естественных наук в г. Кельце, Польша, 2010) и других. Основные положения диссертации были отражены в монографии Мифопоэтика русской эпической прозы 1930-1950-х годов: генезис и основные художественные тенденции, получившей положительные отклики в русских и зарубежных научных периодических изданиях, и в других научных публикациях. Тезисы работы использованы при написании Электронного мультимедийного учебно-методического комплекса по предмету Русская литература (раздел Русская литература ХХ века) (30 п.л.), применены в разработке статьей для Шолоховской энциклопедии (Фонд Шолоховская энциклопедия, издательство Синергия).

Структура работы. Работа состоит из введения, пяти глав и заключения. Библиография работы содержит 337 наименований. Общий объем диссертации - 347 страниц.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обоснована тема исследования, его актуальность и новизна, сформулированы цели, задачи и основная гипотеза работы, прописан понятийный аппарат исследования. Специальное внимание уделено разработке ключевых для работы понятий: эпическая проза, эпическая картина мира, эпическая ситуация, эпическое мироощущение, мифопоэтика, мифопоэтическая система, образ национального характера.

Используемое в работе понятие лэпическая проза требует тщательного научного комментария данной дефиниции. Заложенная еще античными теоретиками традиция выделяет лэпос в собственном смысле слова как один из родов литературы наравне с лирикой и драмой, понимая при этом эпос как искусство повествовательное. Уже античная теория в лице Аристотеля указывает на такие особенности эпоса и эпопеи (Аристотель в Поэтике соотносит эти понятия как родовую и видовую категории), как повествовательный характер, наличие нескольких сюжетных линий, описание значительного временного промежутка; в качестве предмета повествования в эпопее избирается либо масштабное историческое событие, либо значительное историческое лицо19.

В литературе ХХ века выражение эпического содержания связано зачастую не с конкретными формальными (или количественными) показателями, но, прежде всего, с авторской интенцией (лэпическое миросозерцание (Н.Д. Тамарченко20), лособое эпическое мировидение (Л.Ф. Киселева)21, лэпическое мироощущение22 (Н.С. Выгон)) по созданию обобщающего по своему характеру текста, посвященного описанию крушения и восстановления обновленного бытия, исследованию первооснов жизни (философских, общественных, исторических, нравственных). По мысли Н.Д. Тамарченко, подобное миросозерцание - не прерогатива исключительно эпопеи в жанровом понимании этого термина, оно может быть присуще ориентированному на эпопею роману, не являясь имманентным романным качеством23. Н.С. Выгон, рассматривая проблему эпического в литературе ХХ века, специально отмечает: Эпическое мышление, выражающее взгляд на мир как единое целое, способное постигать объективный ход истории, видеть в ней не хаос, а закономерности, отражающие многосложность народного бытия, может воплощаться не только в художественной форме романа-эпопеи, но также в малых и средних эпических формахЕ24. Тем самым, эпическое, обобщающее описание мира как арены борьбы сил космоса и хаоса, стремящихся поколебать бытие, нарушить эпическое равновесие, развертывание эпического сюжета как сюжета рождения нового мира на границе смерти, небытия (Г.Д. Гачев) составляют сущностные признаки эпической прозы в литературе ХХ века, исторически связанной с эпосом и эпопеей как жанрами, но в ХХ веке представляющей собой более сложное в жанровом отношении явление.

Во введении содержится обзор мифопоэтики прозы XIX и начала ХХ веков, представлена такая тенденция литературы рубежа веков, как неомифологизм25. В частности, мифопоэтические романы символистов передают авторское восприятие окружающего мира как битвы Добра и Зла, их мистериальной борьбы за человеческую душу, что уводит неомиф модернизма в сферу мистического, но отдаляет его от эпически-национального. Последующие литературные эпохи - и прежде всего, эпоха 1930-1950-х годов, воспользовались творческим опытом модернизма, освоенными им приемами литературной адаптации мифологического материала и построении на его основе неомифологических текстов26. Но в русской эпической прозе, исследуемой в настоящей работе, неомифологизм проанализирован именно как средство выразить национальное миросознание, как способ создания нового национального мифа.

Следует более подробно остановиться на том типе героя, который свойствен русской эпической прозе 1930-1950-х годов. Взятая в совокупности, эта проза развивает, и мифопоэтическими средствами в том числе, образ национального характера. Дефиниция национальный характер плодотворно используется в отраслях гуманитарного знания, связанных с изучением взаимодействия общества и личности (философии, этнологии, социологии, культурологии, литературы). Исследование проблемы национального характера можно считать одной из актуальных для современного состояния гуманитарного знания. Вопросом теоретического осмысления явления национальной ментальности, национального характера и его репрезентации в литературе занимались М.М. Бахтин, А.Я. Гуревич, Ф.А. Степун, Б.А. Успенский, Г.П. Федотов, С.Л. Франк и др. В работе учитываются трактовки национального характера, выдвинутые русскими философами-персоналистами Б.П. Вышеславцевым и Н.А. Бердяевым. Несомненно для исследования концепция национального характера, выработанная академиком Д.С. Лихачевым (статьи Д.С. Лихачева, посвященные проблемам культуры и интеллигенции27, также специальное исследование О национальном характере русских28).

Необходимо отметить, что, безусловно, прав В.К. Сигов, который в своем исследовании, посвященном проблеме народного характера и национальной идеи в прозе В.М. Шукшина, специально отметил: при крайней важности названной категории для гуманитарных наук, лавтономность литературоведческого изучения проблемы является ограниченной, сама по себе проблема народного характера и народности творчества с трудом переводится литературоведением в теоретико-литературоведческий план29. В этом отношении крайне важна концепция, разработанная М.М. Голубковым30. По мысли исследователя, правомочным является рассмотрение лявлений литературной и культурной истории ХХ века как обусловленных некими корневыми чертами русской ментальности31. При таком подходе литература оказывается лодной из сфер воплощения русского национального характера32, что подтверждается разысканиями самого М.М. Голубкова. С этой точки зрения национальный характер есть некий совокупный образ, сформированный национальным менталитетом и наделенный наиболее показательными, лузнаваемыми чертами, имманентно присущими данной нации. В литературном произведении персонаж, атрибутируемый как национальный характер, в своих действиях, эмоциях, размышлениях раскрывается именно как выразитель национальной идеи, как воплощение всей нации. Для данной работы большее значение имеет не выявление всех сущностных качеств национального характера, но его образ в литературе указанного периода и те мифопоэтические средства, которые избираются авторами для его создания.

В первой главе работы - лРомантистика А.П. Платонова: мифопоэтика прозы философского типа - преимущественное внимание уделяется роману Чевенгур. Не являясь эпикой в жанровом понятии этой дефиниции, роман наделен эпическим мироощущением и ориентирован на воссоздание эпической картины построения послереволюционной жизни. В платоновской романистике складываются формально-содержательные принципы мифопоэтической системы, которые характерны для эпического повествования рассматриваемого периода: обращение к национально-патриархальным и христианским мифологемам для изображения дореволюционного народного мировоззрения и его крушения, создание финального неомифа, посвященного послереволюционному развитию нации, синтезирование мифологем различного генеза для создания художественной модели национального мифа. Творческие находки романистики А.П. Платонова предвосхищают направление эстетической эволюции мифопоэтики эпики Шолохова и эпически ориентированной прозы Пастернака.

В первом параграфе названной главы - Синкретический платоновский неомиф в романе Чевенгур: генезис и художественное значение - показано, что произведение А.П. Платонова стало не только своеобразным художественным итогом эпохи 1920-х, но открывает собой следующий литературный период. Этот роман анализирует попытки преобразовать революционный хаос в гармонический космос. По широте описания событий, по грандиозности замысла, по количеству типажей, по своим структурным свойствам Чевенгур относится к эпической разновидности художественного текста. В центре авторского внимания - судьба национального мира, того космоса, который претерпевает в революционный период коренные изменения.

Платонов исследует выхолащивание прежнего социокультурного мифа - народно-патриархального, потерявшего свою жизнеспособность. Мистическое отношение к революции порождает специфическое, мифологически окрашенное понимание коммунизма как утопического рая, сочетающего в себе черты народных утопических верований и христианской эсхатологии. Другие важнейшие элементы мифопоэтики платоновского текста: заимствование и творческое переосмысление евангельской символики, мифологизация центрального героя, мифопоэтическое преобразование мифологем различного происхождения (народно-патриархального и христианского), становящееся основой авторского неомифа, а также кольцеобразность композиции и отсутствие сюжетного завершения. Взятые в целом, они указывают на существование в тексте мифопоэтической системы, свойственной эпическому повествованию.

Неомиф, создаваемый в финале Чевенгура, представляет собой художественную модель дальнейшего развития миросознания нации: воссоединение череды поколений через встречу (символическую) отца и сына, надежды на будущее развитие, на продолжение существования и преодоление смерти. Эти мысли художественно раскрываются автором с привлечением образа циклического умирания/возрождения природы и христианской идеи воскрешения мертвых, гармонически синтезированных в финальных строках. При этом символика финала Чевенгура, построенная на образах возращения к истокам, обретения родства, веры в воскресение, преображение человека (нравственное, духовное или мистическое), типологически близка финалам шолоховского Тихого Дона и, отчасти, пастернаковского Доктора Живаго. Подобное сходство вызвано общностью социокультурной ситуации и литературных тенденций, которые провоцируют развитие эпически ориентированного художественного мышления эпохи.

Во втором параграфе - Рецепция идей русской религиозной философии в романе А.П. Платонова Счастливая Москва: художественная и содержательная специфика неомифологизма - рассматривается такая особенность мифопоэтики второго платоновского романа, как художественный диалог с культовыми мифологемами эпохи (мифы о летчиках, о метростроевцах и другие). Роману также свойственно стремление расширить национальный миф за счет обращения к мифологическим и этическим традициям русской религиозной философии. Главными действующими лицами платоновского неомифа становятся Москва Честнова и инженер Сарториус (Груняхин). В центре внимания автора - духовные поиски героев, моделируемые на основе метафорически прочитанного мифа об Амуре и Психее (Боге и ищущей Бога душе/земной природе). Испытания воздухом (парашютистка) и подземельем (метростроевка) оборачиваются для героини трагедией. Лишенная неба, способности двигаться (отнятая нога), затем и самого стремления к высшей участи, героиня, всю жизнь мечтавшая о коммунизме и отрицавшая плотскую любовь, последний раз появляется на страницах романа сожительницей недочеловека Комягина. Москва, которой надлежало бы открыть собой новую эру, переплавиться в новое существо, оборачивается угрожающей бабой-ягой костяной ногой, жаждущей смерти. Автор оставляет Москве, героине и городу, надежду на второе рождение. Одновременно Платонов противопоставляет художественному мифу о Москве, сироте, женщине, городе, - неомиф о жертвенной любви к ближнему и мужестве беспрерывного счастья, состоящего не в служении обществу, но в помощи и самоумалении ради конкретного человека. Проповедуемое Платоновым растворение Бога в людях подразумевает лобожение человека, в финале происходящее с Сарториусом (сцена поминовения усопших). Сарториус проходит путь от блестящего инженера, страстно влюбленного в Москву, до никому не ведомого мужа сварливой жены, смиренно посвящающего себя семье. Именно он у Платонова становится подлинным героем нового мифа, переосмысляющего христианские образы и идеи русской религиозной философии.

Тенденция к мифопоэтизации индивидуума, характерная для образов Москвы и Сарториуса, станет ключевой для романа Доктора Живаго Б.Л. Пастернака, подводящего символический итог эпохе.

Во второй главе Ц Мифопоэтическая система романа-эпопеи М.А. Шолохова Тихий Дон: национальное мировоззрение и национальный характер Ц доказывается, что мифопоэтика Тихого Дона, вершины эпической прозы 1930-1950-х годов, представляет собой емкую и динамически развивающуюся в тексте систему.

В первом параграфе - Начальный этап построения мифопоэтической системы: традиционный патриархальный мир и новая революционная идеология - рассматриваются те мифопоэтические средства, с помощью которых Шолохов описывает казачий дореволюционный космос, а затем и революционная эпоха. Мифопоэтическая система начальных глав романа монологична: в ней присутствуют только образы и мотивы, взятые из патриархальной аграрной культуры и усиливающие эпопейный характер повествования (образы земли, воды, грозы, огня-солнца, цикл земледельческих работ /мифологемы пахоты, сева/, переосмысленные Шолоховым народные обряды и ритуалы /сватанье, свадьба, казацкая инициация/). Потрясения мировой войны и революции разрушают замкнутость мифопоэтического мира. В текст привносятся явные евангельские аллюзии и реминисценции, помогающие Шолохову художественно возвысить, ломифологизировать революцию. Наиболее ярко евангельская символика появляется в эпизоде в глазной больнице, где Григорий прозревает правду о войне и будущей революции, а также в эпизоде казни отряда Подтелкова, приуроченном в повествовании к Пасхе и сюжетно-композиционно повторяющем, пусть и в переосмысленном виде, пасхальные события. Центром этого эпизода становится фигура Подтелкова - мученика, умирающего за новый мир и прощающего своих палачей. Писатель мифопоэтически маркирует две противоположные стороны конфликта, но не отдает явного предпочтения ни одной из сторон, предопределяя тем самым дальнейшую художественную эволюцию мифопоэтической системы романа, направленную на постепенное снятие указанной оппозиции.

Во втором параграфе главы - Образ Григория Мелехова и проблема национального характера: мифопоэтический аспект - анализируются мифопоэтические свойства образа центрального героя шолоховской эпопеи - Григория Мелехова. Задавая художественные координаты произведения, М.А. Шолохов уделяет внимание особенностям национального характера казаков: уже в эпической предыстории рода Мелеховых дан один из важнейших конфликтов произведения: человек / социум, личность / патриархальный мiр, не поощряющий бунтарство. Но в концепции Шолохова беспокойство личности относится к числу имманентно присущих ей качеств, поскольку, противостоя национальному космосу-мiру, личность парадоксальным образом реализует одно из основополагающих свойств национального характера - тягу к духовной независимости, к самостоянию.

Независимость, обособленность Григория проявляется в системе образов романа: ему одинаково противопоставлены как Митька Коршунов, бессовестный и безжалостный каратель белой армии, так и красноармеец Мишка Кошевой (автор неслучайно дает им даже фонетически сходные имена и связывает их с Григорием равнозначными родственными узами). Эти персонажи в определенном смысле хрестоматийны. Григорий же подчеркнуто не включен автором в идеологические оппозиции, представляя собой иной, по сравнению с Кошевым и Коршуновым, тип героя-правдоискателя, наследующий традиции классической русской литературы.

На изобразительно-выразительном уровне исключительность образа Григория Мелехова подчеркивается автором за счет привлечения мифопоэтических аллюзий (образ святого Георгия Победоносца и других). К этому побуждают и самый образ героя-всадника, и популярность святого Георгия в народе (неслучайно в тексте романа Георгий-Егорий поименован донским казаком), и внешнее сходство Григория и иконографического канона изображения святого Георгия, и фонетически родственные имена. В III томе, когда сражения гражданской начинают восприниматься Григорием как битва за землю-любушку, внутренний сюжет гражданской войны на Дону и метаний Мелехова может быть понят как битва с врагом/змием за землю/истину. На Григория, как на воина-всадника, возложена миссия по защите любушки-земли, по поиску наиболее оптимального мироустройства, отвечающего подлинной нравственной правде.

Само название эпопеи - Тихий Дон - в контексте избранной автором темы коренного переустройства жизни прочитывается как своего рода символ утопической мечты об успокоении многострадальной земли. В определенном ракурсе оксюморонный тихий Дон есть образ гармонии (рая, нового Иерусалима, крестьянской утопии и т.д.), в которой все противоречия социума, все межличностные и социально-идеологические конфликты были бы разрешены. Символически поиски Григория, его георгианскую борьбу можно назвать поисками тихого Дона, воплощения народной мечты о праведном царстве, не укладывающуюся ни в одну из предложенных временем социальных концепций. Подобные поиски указывают на проявление в образе Григория черт национального характера. Но идеал недостижим в современных условиях, а его поиски провоцируют Григория на распрю с социумом. Герой и мiр приходят к конфликту, не разрешимому идеологически.

Преодоление противоречий и обретение гармонии символизирует у Шолохова неомифологический финал, подготовленной той эволюцией, которую совершила в романе мифопоэтическая система. Эти аспекты романа проанализированы в третьем параграфе - Неомиф в Тихом Доне: основные свойства и особенности функционирования. В шолоховской эпопее мифопоэтика становится сферой разрешения кризисного противостояния двух правд, участвует в авторском конструировании попытки примирения, создания эпически равновесной картины нового мира.

Ведущими мифопоэтическими мотивами последнего тома становятся семантически близкие мотивы возвращения и умирания/возрождения, носящие обобщенно-мифопоэтический характер. Автором смыкаются здесь патриархальные мифологемы дома как центра крестьянского космоса и христианская в основе своей идея о преодолении страдания (болезни, смерти) как духовного пути к лулучшению, новому рождению.

Авторский неомиф необходим Шолохову творчески и идеологически, поскольку ни одно из представленных ранее в романе мировоззрений во всей полноте не отвечает запросам автора и его любимого персонажа. Национальный герой Григорий Мелехов не находит для себя адекватной роли в общественной системе. Шолохов рисует символическую картину весеннего обновления, которая сопутствует возвращению Григория домой, его покаянию и духовному возрождению. Евангельский мотив возвращения блудного сына, связанный с идеей переосмысления прошлого и с готовностью к покаянию, в художественно трансформированном виде используется Шолоховым в сцене встречи Григория и его сына, Мишатки, перед которым Григорий опускается на колени и чьи руки целует. Этот мотив у Шолохова сопрягается с народно-поэтическими мотивами восстановления преемственности поколений. Объединяя мифопоэтические мотивы сходной семантики, свойственные различным мифологическим системам, Шолохов создает собственный неомиф о постоянстве бытия, о духовном возрождении личности (и всей нации) после пережитой драмы. Только в этом авторском неомифе становится возможным примирение героя и мира, его подлинное возвращение домой и обретение сына. Автор через обращение к мифопоэтическим образам призывает нацию к отказу от разобщения, к восстановлению исконных национальных ценностей семьи, труда на земле, духовного самосовершенствования. Этот неомиф призван знаменовать собой, по мысли Шолохова, новый этап развития национального миросознания.

Мифопоэтическая система Тихого Дона сублимирует в себе все основные признаки мифопоэтики эпической прозы как эстетического феномена периода 1930-1950-х. Эта система участвует в воссоздании эпической картины мира (в начале произведения), в обрисовке эпического сюжета столкновения противоборствующих начал (оппозиция двух мифологических кодов во II томе). Центром этой системы становится образ национального героя, омифопоэтизированного автором, участвующего в едином циклическом мифологическом сюжете и олицетворяющего собой нацию как единую фигуру космического масштаба. Мифопоэтическая в своей основе тенденция к циклизации, свойственная поэтике Тихого Дона, является отражением крестьянского циклического мировосприятия круговорота умирающей/возрождающейся жизни, одновременно представляя собой конститутивный признак эпичности повествования. Жизненный путь Мелехова в предельно обобщенном виде сворачивается в мифопоэтический сюжет ухода-временной смерти (вызванных протестом против миропорядка) / возвращения-возрождения, наиболее ярко проявившихся именно в финальном возращении героя в мир. Итогом развития мифопоэтической системы становится финальный неомиф, воплощающий собой новую эпическую картину мира - такую, какой она виделась М.А. Шолохову. Ключевым свойством шолоховского эпопейного повествования становится, тем самым, тенденция к неомифологизму. Мифопоэтическая система Тихого Дона составляет один из базовых параметров эпического мира произведения. В этом романе раскрывается тот смысловой и художественный потенциал, которым обладает мифопоэтика в эпической прозе.

В третьей главе Ц Роман М.А. Шолохова Поднятая целина как отражение основных мифопоэтических стратегий эпохи - утверждается, что в своей колхозной летописи Шолохов стремится создать национальный неомиф периода коллективизации, который апеллирует к тем же народно-патриархальных основам бытия, что и неомиф русской эпической прозы. Это доказывает художественную продуктивность неомифологизма эпического типа.

В первом параграфе - Поднятая целина и советская культура 1930-1950-х годов - рассматриваются те культурные мифологемы эпохи, которые находят свой отклик в тексте романа: миф о светлом будущем, миф о превосходстве (идеологическом и нравственном) города над деревней, миф о сакрализации коммунистов, о коммунистической аскезе и другие. В работе показано, что данные мифы подвергаются художественной коррекции, обретая в романе амбивалентное звучание.

Одной из центральных в мифопоэтике Поднятой целины становится мифологема земли, рассматриваемая во втором параграфе - Образ земли в романе: структура, функции и мифопоэтика. Образ земли в романе трехчастен: ближайшая к человеку земля садов; поля, возделываемые человеком; целина, степные земли, пока дикие и чужие для человека. Коллективизация видится Шолохову естественным развитием идеи необходимости лодухотворения, лочеловечивания природы, преобразования и облагораживания земли общими, коллективными усилиями. В мифопоэтике романа именно человек и его деятельность необходимы земле для плодоношения, что воспроизводит исконные мифологические комплексы, доказывая, по мысли автора, преемственную связь между аграрной народной культурой и колхозным движением. В тексте непротиворечиво соединяются народные земледельческие верования и мифология первых пятилеток с желанием преобразовать прежний окружающий хаос в новый прекрасный советский космос. Впрочем, к финалу автор существенно приглушает жизнеутверждающие ноты в образе земли-матери.

Мифопоэтические основы диалектического взаимодействия личного и общественного в романе проиллюстрированы в третьем параграфе Ц  Личное, родовое и общественное в художественном мире Поднятой целины. Шолохов, стремясь доказать соприродность колхозного движения крестьянским душам, показывает, что противостояние личности коллективу, понимаемому в романе как народное соборное единство-мiр, губительно для личности (судьбы Островнова, Тимофея Рваного, Тита Бородина, отчасти Лушки). На примере образа Кондрата Майданникова Шолохов раскрывает механизм преображения крестьянина в колхозника: не вытеснение личного общественным, но восприятие общественного как личного. Промежуточное положение занимает у Шолохова мифология рода, которая не вступает в противоречие с общинной мифологией, но, напротив, оказывается связанной с идеей коллектива, как бы осуществляя своего рода посредничество между личностью и социумом (здесь Шолохов верен традиционному мировоззрению, не разделяющему человека от рода, а род - от народа). С другой стороны, автор дает почувствовать и определенную однобокость общинной психологии, показывая, что процесс вытеснения одиночек приводит к угасанию стихийных народных сил, к постепенному исчезновению из ставшего лидеальным майданниковского колхоза оплодотворяющей энергии живой жизни.

Таким образом, создавая текст, отвечающий социальным запросам 1930-х годов, Шолохов пишет своего рода эпос о новой деревне и о новом крестьянине-колхознике (эволюция образов Майданникова, Давыдова, Разметнова). Автор, веря в возможность созидания новой соборности, стремится соединить патриархальные и коммунистические идеалы в неомифологическом повествовании. С этой точки зрения можно сказать, что Шолохов-романист тяготеет к эпопеизации повествования, описывающего титанические конфликты, потрясающие землю и народ. В мифопоэтическом плане Поднятая целина представляет собой художественный опыт совмещения советской и народно-патриархальной культур в неомиф о народном единстве и преобразовании бытия, близкий соцреализму, но не равный ему.

Роман Б.Л. Пастернака Доктор Живаго рассматривается в четвертой главе работы Ц Мифопоэтика романа Б.Л. Пастернака Доктор Живаго: диалектика нации и личности в прозе лирического типа - как специфический образец романной прозы 1940-1950-х годов, наделенный рядом особых мифопоэтических свойств, характерных для русской эпической прозы 1930-1950-х годов как эстетического феномена.

В первом параграфе - Мифопоэтическая система романа Доктор Живаго: основные принципы построения и центральные мифологемы - поэтапно проанализированы приемы мифопоэтического мышления, которые складываются в единую мифопоэтическую систему, свойственную эпически ориентированной прозе. Личностная, подчеркнуто индивидуалистическая тональность романа не заслоняет собой его обобщающий эпический характер. Именно в сочетании частного и всеобщего, лирического и эпического проявляется пастернаковское особое эпическое мировидение.

Мифопоэтическая структура романа рассчитана на воссоздание национального миросознания дореволюционной и постреволюционной эпох, что становится одним из средств реализации эпической интенции произведения. Подобно Шолохову в Тихом Доне, Б.Л. Пастернак стремится раскрыть символический образ национального бытия, причем, как и Шолохов, использует для этого мощные мифопоэтические средства, с той существенной разницей, что сама мифопоэтическая база у Пастернака - иная, чем у Шолохова. У Пастернака существенно расширяется семантика национального мифа, объединяющего в себе народно-патриархальное, культурно-интеллигентское и общечеловеческое христианское;  пастернаковский текст претендует на многомерное отражение  российской жизни. Но разность мифопоэтического содержания не может отменить глубинного сходства приемов.

Культурные и литературные ассоциации и реминисценции обретают в пастернаковском романе статус вторичного культурного мифа, который соотносит события романа с историей страны последних столетий, а также способствует воссозданию духовного портрета поколения. В работе отмечены христианские аллюзии, свойственные роману, но показано, что осмысляются они автором через посредничество русской религиозной философии. Идеи деятелей русского религиозного ренессанса (Н.С. Трубецкого, Н.А. Бердяева, П.А. Флоренского и др.) оказываются тем символическим мостиком, который связывает роман и его персоналистически понятое христианство - с миром собственно христианских идей и христианской культуры. Эти идеи воплощаются в нем не только на философском, но и на художественном уровне, реализуясь в сюжете, композиции, системе образов, мифопоэтике. Особенно значима роль мифологемы вечной памяти (по о. П. Флоренскому - утверждение бессмертия) в структуре кольцевой композиции и трехчастного финала романа (данные художественные особенности романа также относятся к числу дифференциальных признаков эпического повествования). Мифопоэтичны все стадии трехчастного финала: а) отказ от церковных похорон, известие о потере ребенка, перекликающееся с ранним сиротством самого Живаго (мифологема умирания/возрождения); б) символические воскресение Живаго в дочери и в творчестве; в) стихотворный финал: утверждение будущего воскресения Христа как залога всеобщего воскресения и осевого события мировой истории. Посредством мифологем, созданных на основе русской религиозной философии, автор развертывает в тексте собственный неомиф о жизни личности в контексте российской и общемировой истории и культуры. С этой точки зрения принципиально важно, что христианство Пастернака носит не только универсальный общечеловеческий, но - за счет обращения к русской религиозной философии - специфически российский, национальный характер.

Мифопоэтическая система романа Доктор Живаго строится двояким образом: с одной стороны, Б.Л. Пастернак обращается к ведущим христианским образам и героям, которых переосмысляет в соответствии с собственными представлениями, вдохновленными русской религиозной философией. С другой стороны, автором мифопоэтизируются аллюзии на литературные сюжеты и коллизии, литературных героев, фигуры русских поэтов и писателей (Блока, Пушкина и других). Взятые в совокупности, они используются в создании целостного образа России и российской культуры, представляющего собой пастернаковскую вариацию эпической картины мира.

Второй параграф Ц  Роман Доктор Живаго в контексте эпической прозы 1930-1950-х годов: сходство несходного - раскрывает место и художественную роль романа в эволюции русской эпической прозы указанного периода. В общем контексте эпохи пастернаковский роман становится закономерным следствием внутрилитературных тенденций 1930-1950-х. Для избранной темы наиболее важны две из них: 1) стремление к эпическому осмыслению произошедших в стране перемен, нуждающихся в художественном осмыслении; 2) необходимость художественной рецепции открытий предыдущего этапа литературного развития, диалога с модернистскими традициями, развитие заложенных на рубеже веков тенденций к обновлению реализма и к неомифологизму.

На пересечении этих двух магистральных линий возникает пастернаковский текст, который мыслится автором как итоговый по отношению к классической и модернистской культурам. При этом роман создается в культурном контексте 1940-1950-х годов, и этот факт для художественного мира произведения не менее значителен. Роман неминуемо вступает в диалектические отношения отталкивания-притяжения с культурой современной ему эпохи. В нем затрагиваются вопросы и проблемы, актуальные для рассматриваемой нами эпической прозы 1930-1950-х: выявление причин революционного переворота, оценка революционных событий, необходимость идеологического и нравственного самоопределения личности в условиях гражданской конфронтации, поиски гармонии и примирения.

В частности, Доктор Живаго парадоксальным образом вступает в творческий диалог с шолоховской эпопей Тихий Дон. При всей очевидной разнице и творческих манер, и замыслов эти тексты подают пример поразительного сходства несходного. Авторы мыслят своих главных героев вне идеологических партий и лагерей. Григорий мечется между красными и белыми, а Живаго созерцает их противостояние, но оба они по терминологии эпохи оказываются линдивидуалистами. Их сближает внутренняя непринадлежность ни к одной из столкнувшихся в гражданской войне сторон, составляющая конститутивный признак этих персонажей. Герои вступают в сходную систему противопоставлений: Григорий Мелехов - Михаил Кошевой - Митька Коршунов // Юрий Живаго - Патуля Антипов (Стрельников) - Комаровский. Отношения внутри этих треугольников строятся по тождественной схеме: каждый из антагонистов олицетворяет собой определенный жизненный уклад, его идеологию, нравственные принципы и модель поведения. Неслитость героев с общим потоком авторы подчеркивают одинаковым способом: заставляют их участвовать в военных действиях против тех, кого они должны были бы считать своими (Живаго - против белых, Григория - против красных). И в Тихом Доне, и в Докторе Живаго присутствуют сходные по значению эпизоды, признанные в метафорическом виде передать всю сложность положения протагонистов: так, в Тихом Доне автор заставляет Григория рубить матросов, а в Докторе Живаго Юрий Андреевич вынужден стрелять по молоденьким юнкерам.

Для обоих рассматриваемых образов чрезвычайно характерны мифопоэтические аллюзии и параллели, призванные их символически возвысить. Представляется симптоматичным тот факт, что оба автора мифопоэтическими патронами своих героев избирают святого Георгия, особо акцентируя момент битвы со змием за землю-Россию, за будущее страны.  Существенно и то, что ни один из них на деле землю-любимую не спасает, не исполняет функцию святого Георгия-Егория по приведению земли в гармонический порядок. Но при этом для обоих авторов исключительно значима идея внутреннего самостояния героя, его верности нравственным, а не идеологическим ценностям (и с этой точки зрения и самоустранение из социума, предпринимаемое Живаго в качестве противостояния мимикрии, и отказ Григория дожидаться амнистии, его своевольное возвращение к сыну и дому - явления сходного порядка, поскольку выводят героев за грань социального).

Значима для поэтики романа и категория национальный характер. Обращение к концепции Д.С. Лихачева позволяет опровергнуть представление о Живаго как о слабовольном интеллигенте. Ценно и мнение В.Н. Ильина, считавшего, что в Докторе Живаго в виде героя русской национальной эпопеиЕ взят человек русской элиты33. Поскольку роману свойственна эпическая установка отразить отечественный космос и национальное миросознание в его наиболее полном виде, то образ доктора Живаго полифонически сочетает в себе и личное, и всеобщее, и интеллигентское, и обиходное, и христианское, и языческое. Живаго возводим к хрестоматийному типу лишнего человека, но при этом он не жалуясь проходит все испытания революционного времени. В нем ощутим архетип странника-правдоискателя. Умеющий растопить печь и выжить в партизанской отряде, Живаго сознательно лопрощается Пастернаком, приближается (иногда нарочито и искусственно) к стихии народной жизни. Для этого образа характерны отсылки и к Христу, и к Гамлету, Фаусту и другим культурным персонажам, и к святому Георгию-Егорию Храброму, и к народно-песенному заюшке из песни Кубарихи-Злыдарихи. Живаго как образ в свернутом, сублимированном виде является пастернаковским инвариантом национального миросознания; он может быть отнесен к категории национальных характеров не столько сюжетными своими действиями и человеческими качествами, сколько именно полифонией синтезированных в нем аллюзий, его мифопоэтической причастностью практически всем сторонам многомерной российской жизни. Личность Живаго, при всей его кажущейся частности, универсальна, она символизирует собой поколение, страну, а в дальней проекции - и все человечество.

С этой точки зрения выглядит закономерной уготованная автором для Живаго мифопоэтическая роль жениха многоликой России, когда каждая его спутница олицетворяет собой одну из ее ипостасей (Тоня - профессорско-интеллигентскую, Лара - революционную, Марина - новую советскую). Пастернак не избирает для своего героя какой-либо одной героини, ибо только все они в совокупности отражают становящуюся Россию в разных ее обликах, но в своей любви к Живаго и в отношении Живаго к ним составляющую единое целое.

Финал романа, пронизанный мифопоэтическими мотивами, развивает и дополняет неомиф эпической прозы, будучи родствен финалам платоновского Чевенгура и шолоховского Тихого Дона. Этот финал использует сходные метафоры, мифопоэтические темы и образы: восстановление преемственности поколений, символическое обретение потерянной дочери (художественная вариация на темы притчи о Блудном сыне), утверждение идеи бессмертия, преодоления смерти (в памяти людской и в живом токе крови). Здесь проявляется стремление мифопоэтическими средствами выразить надежду на новую жизнь, на неуничтожимость бытия. Пастернак приходит в эпилоге к идее национального примирения, становящейся истинным (и положительным) финалом революционных потрясений. Восстановлен прежде по-гамлетовски вывихнутый век, связь времен, плывущих, как баржи каравана, на Божий суд.

Пастернак вычерчивает цепь взаимодействий: личностное - национальное - общечеловеческое. Если в философском аспекте важнее оказывается общечеловеческое, то в социокультурном аспекте именно национальное позволяет выявить динамику восприятия и отражения творческим сознанием миросознания нации. Роман Пастернака к тому же эстетически утверждает идею возрождения культурной преемственности, при этом творчески аккумулируя и переосмысливая культурные тенденции своей эпохи.

Мифопоэтическая система романа построена таким образом, чтобы воссоздать национальную картину мира во всей полноте и показать ее поэтапную эволюцию: от дореволюционного состояния через жесточайший гражданский раскол к новой национальной целостности (эпилог романа). Ключевым для мифопоэтики произведения оказывается образ заглавного героя, мифопоэтическими средствами воплощающего обобщенный национальный характер в тот период, когда страной, нацией переживается острейшая конфронтация. Образ Живаго становится художественным ответом на идеологические разногласия эпохи, в нем преодолеваются хаотические тенденции времени. Эпические по духу идеи восстановления гармонического бытия, победы над смертью и разладом через мифопоэтическую систему сообщаются композиции и трехчастному финалу романа. Все принципиальные структурные элементы эпического повествования наделены в романе мифопоэтической семантикой. На формально-содержательном уровне она способствует раскрытию эпической интенции текста, а в общей философской конструкции романа мифопоэтическая система выполняет связующую функцию между личностным и общечеловеческим аспектами повествования.

С точки зрения развития литературного мышления периода 1930-1950-х годов пастернаковский роман предвосхищает переход от крупных эпических форм (лбольшого эпоса) к расцвету более адекватного меняющемуся времени малого эпоса: Судьбе человека (1956) М.А. Шолохова, Evgenia Ivanovna (окончательная редакция 1963) Л.М. Леонова, Одному дню Ивана Денисовича (1959 г.) и Матрениному двору (1960) А.И. Солженицына, которые рассмотрены в пятой главе работы Ц Мифопоэтика малых эпических форм 1950-х годов. В первом параграфе - Общая характеристика феномена малого эпоса: проблематика и поэтика - рассмотрено явление малого эпоса конца 1950-х годов в контексте эволюции эпического мышления в прозе 1930-1950-х. Одновременно малый эпос становится связующим звеном между периодом 1930-1950-х с его общенациональной тематикой - и последующей литературой 1960-1970-х годов, для которой одной из центральных становится проблема личности. Развитие национального космоса, формирование новой мифологии по-прежнему составляет смысловое ядро эпической прозы. Но если большой эпос изучает эти вопросы на широком художественном материале, то малый эпос выдвигает на первый план категорию национального характера. Подобная художественная идея обуславливает специфическую композицию. Смысловым ядром произведения становится образ главного героя/героини, национальный характер, что заставляет авторов искусственно замыкать художественное пространство, чтобы более ярко и выпукло очертить фигуру центрального персонажа-символа поколения. Малый эпос тяготеет к кольцевой/рамочной композиции (кольцевая композиция и открытый финал являются художественными приметами и большого эпоса 1930-1950-х годов, и эпического мышления в целом): рамочная композиция Судьбы человека М.А. Шолохова, пространственно замкнутые композиции Одного дня Ивана Денисовича А.И. Солженицына, Evgenia Ivanovna Л.М. Леонова. Это позволяет авторам вместо масштабного лэпопейного повествования воссоздать модель национального бытия, опираясь на ряд ключевых деталей (биография, окружение, поступки, выражающие национальную специфику, национальное миросозерцание), активно используя при этом мифопоэтический компонент.

К протообразцам малого эпоса может быть отнесен рассказ А.П. Платонова Возвращение, проанализированный во втором параграфе - Истоки формирования малого эпоса: рассказ А.П. Платонова Возвращение. Такие черты этого текста, как народная фигура главного героя, композиционное кольцо, установка на мифопоэтизацию и символизацию повествования (образы дороги и ребенка), на выражение народного мировоззрения, на обращение к народной речи (в частности, к притчевым и сказовым элементам), предугадывают ту магистральную линию развития, по которой пойдет эпическая мысль малого эпоса.

Тематически платоновский текст близок такому произведению малого эпоса, как Судьба человека М.А. Шолохова (третий параграф Аксиология семьи в малом эпосе: Судьба человека М.А. Шолохова). Появление Судьбы человека в новогодних номерах Правды (1956-1957) стало своего рода художественным откликом на исторические события ХХ партсъезда. Писатель с его эпическим мироощущением придает повествованию обобщающий смысл, а герой превращается им в иконический символ нации - национальный характер. Соколов - ровесник века, в гражданскую воюет в Красной армии, затем чудом выживает в голодные годы. Жена Соколова - сиротка, что также осмысляется как знак времени (образы сирот Москвы Честновой и Тани Безочередевой, воплощающих собой послереволюционное поколение). В Андрее Соколове проявляются наиболее значимые, самые узнаваемые, с точки зрения автора, национальные черты: трудолюбие, человеческая смекалка и находчивость (например, эпизод с портянками), национальная справедливая сердобольность (Соколов делится с солагерниками полученным от коменданта хлебом и салом), замечательная в человеке из народа деятельная сострадательность к старшему по званию (Соколов вступается за неизвестного взводного-коммуниста, которого собирается предать один из солдат). Соколов реализует народный нравственный идеал, который дает четкие установки о добре и зле, о допустимом и невозможном. Существованием такого идеала и обеспечивается жизнеспособность нации, что ярко подтверждает малый эпос.

Композиционная рамка позволяет подчеркнуть важнейшую для повествования (и для всего малого эпоса) тему перепутья. За счет использования рамки (ожидание переправы) рассказ Соколова, возрождающий традиции сказа, не только получает ситуативное оправдание, но и становится указанием на необходимость поиска путей к новой жизни, что мифопоэтически усиливается образом переправы. Вторая значимая мифопоэтическая тема - тема пути. Командирование пешим порядком в тексте становится символом духовного пути, испытаний-поприщ, проходимых героем (и всей страной). Залогом духовного возрождения становится для Соколова, потерявшего на войне всю семью, обретение родства (эта же мысль звучала и в финале Тихого Дона, и в эпилоге Доктора Живаго, и в платоновском Возвращении). Национальный идеал семьи, на протяжении всего повествования наделенный для героя принципиальной значимостью, утверждается автором в финале с особой выразительностью - как та единственная опора, которая возможна для потерянного в историческом потоке человека. Песчинки-личности обретают свою духовную силу только в родственном объединении.

Символом перемены эпохи и одновременно одним из ярких образцов малого эпоса становится рассказ А.И. Солженицына Один день Ивана Денисовича. Малому эпосу этого писателя конца 1950-х годов посвящен четвертый параграф - Народная ипостась национального характера: герои малого эпоса А.И. Солженицына конца 1950-х годов. Принципиально важно, что в солженицыновском тексте можно выделить ряд точек соприкосновения с проанализированным выше текстом М.А. Шолохова Судьба человека: это и определенная тематическая близость (довоенные воспоминания, война и проблема пленных, разлука с семьей, опыт несвободы), и образы главных героев, своего рода маленьких людей, которые при этом мыслятся авторами воплощениями русского национального характера, и, наконец, то, что несмотря на привычные жанровые определения, оба они являются образцами малого эпоса. Такие схождения указывают на типологическую общность художественных поисков двух ведущих русских эпиков ХХ века.

Как и Шолохов, Солженицын в Одном дне Ивана Денисовича разрабатывает категорию национального характера. В контексте избранной проблемы исследования более корректно определять героя не как народный (В.Я. Лакшин), но именно как национальный характер. Помимо самого национального имени, у солженицыновского героя примечательная биография - он крестьянин, пехотинец, как и подавляющее большинство солдат. Выйдя на войне из окружения (ситуация, аналогичная ситуации Андрея Соколова), попадает в ГУЛАГ. Жестокости внешнего мира проявляют в Иване Денисовиче те качества, которые наиболее присущи, по мнению Солженицына, национальной системе ценностей. И именно они становятся залогом выживания Шухова: это радость труда и желание трудиться (Шухов предпочитает работу болезни, а в бригаде его считают мастером), хозяйственность и находчивость в трудной ситуации (эпизод с ножовкой), готовность помочь, поделиться с неимущим (Шухов протягивает Алешке-баптисту заработанное у Цезаря Марковича печенье), замечательное человеческое сострадание, обращенное к бывшим начальникам, в котором маленький герой раскрывает свою подлинную душевную крепость (даже по-народному осуждая за бунт, Шухов жалеет кавторанга или во время проверки помогает сберечь посылку Цезарю Марковичу). Как и Андрею Соколову, Ивану Денисовичу свойственны нравственная твердость, чувство собственного достоинства.

В Судьбе человека основой для будущего возрождения Соколова служит семья, обретение родства, то есть преодоление человеческой разобщенности. Эта идея близка и Солженицыну (поскольку является краеугольной для национального миросознания), но реализует он ее не в концепте семьи, а в концепте общиныЦбригады. Солженицын стремится показать, что только единым соборным духом может не просто выжить, но и по-человечески реализовать себя герой. Кульминацией данного процесса становится сцена кладки ТЭЦ, когда все члены бригады, занятые общим трудом, забывают о собственной несвободе и продолжают работать, когда смена уже окончена. Для Солженицына прообразом этой сцены был народный общинный идеал. Так в тексте середины ХХ века оживают исконные народные представления.

Свойственна рассматриваемому тексту и специфическая пространственно-временная организация. Хронотоп его замкнут, но при этом предельно обобщен. Пространство сначала расширяется из маленькой точки - нар Ивана Денисовича, а потом замыкается обратно. Но это прирастание пространства имеет, помимо конкретного, и символический характер. Покидая зону, зэки, с одной стороны, покидают обжитое, свое пространство, но, с другой, они приближаются к хотя бы символической свободе, потому что как раз на будущей ТЭ - их охватывает чувство освобождения. Граница этих символических пространств обозначена вахтой, и здесь Солженицын обращается к мифологии границы/перехода как места, сопряженного с особой опасностью. Именно тут кавторанг зарабатывает свои десять суток карцера, а Шухов едва не попадается с ножовкой, на миг забыв о собственной несвободе и осторожности. Мифология границы, как отмечалось выше, актуальна и для Судьбы человека. И у Шолохова, и у Солженицына она подсознательно связывается с раздумьями о будущем всей страны, в частности у Солженицына - о пути из замкнутого мирка зоны в большой мир идеального общинного творческого труда, преодолевающего людскую самость, разобщенность, лень и гордыню.

К малому эпосу можно отнести и рассказ Солженицына Матренин двор. В этом тексте внешне повествование еще более локально, но оно упоминает все важнейшие события российской истории ХХ века. Модель общества здесь свернута до общения двух главных героев: Матрены, воплощающей в себе национальный характер праведницы, и рассказчика, образованного человека, проходящего свой путь духовных исканий. Значима и дата, открывающая собой повествование, - 1956 год. Она знаменует собой окончание сталинской эпохи и заставляет задуматься о том, какое будущее ждет рассказчика и всю страну. Кольцевая композиция (текст открывают рассуждения рассказчика о притормаживающих на месте гибели Матрены поездах, а завершает своего рода реквием по умершей Матрене) способствует большей компактности и содержательной насыщенности произведения. Смерть Матрены хоть и ставит под угрозу дальнейшее народное бытие, но пока жива память о ней, жив и тот нравственный идеал, который она собой воплощает - и к которому автор подспудно призывает стремиться читателя.

Пятый параграф - Категория национального характера в повести Л.М. Леонова Evgenia Ivanovna: особенности трансформации - указывает на те вариации, в которых реализуется краеугольная для малого эпоса категория национального характера. Леонов, подобно другим творцам малого эпоса, ощущает кризис перемены эпох, тот социокультурный слом, что актуализирует проблемы поиска новых ориентиров, нового мировоззрения. Потенциальная возможность обретения гармонии реализуется Леоновым только на мифопоэтическом уровне: в последних фразах повести автор намеренно соединяет воедино четыре стихии: огонь и воду, землю (поле) и воздух (ветер), взаимосоприкосновение которых может стать символом будущей новой жизни. Задуманная в конце 1930-х, повесть Evgenia Ivanovna совмещает в себе художественные признаки эпического мышления 1930-х и 1950-х годов. В основе мифопоэтики этого текста лежат множественные библейские аллюзии, свойственные эпической прозе 1930-х годов (образ Ноева ковчега, виноградной лозы, символизирующей умирание/возрождение, воздвиженья креста). При этом композиционная замкнутость повествования при внутренней эпической масштабности, обращение к категории национального характера соотносимы с малым эпосом 1950-х, когда данные художественные явления приобрели особую актуальность. Но леоновский текст раскрывает проблему национального характера иначе, чем произведения Шолохова или Солженицына: судьба Евгении Ивановны трагична и безнадежна. Таков альтернативный вариант малого эпоса.

Малый эпос 1950-х сублимирует в себе основные творческие достижения и открытия эпической прозы 1930-1950-х годов, художественно доказывает необходимость обращения к народному нравственному опыту, который мыслится залогом продолжения бытия, единственным путем, способным вывести нацию из кризиса смены мировоззрений. В художественном плане малый эпос работает со сферой мифопоэтического, так как именно мифопоэтика становится для эпической прозы 1930-1950-х тем средством, которое позволяет создавать эпическую картину мира, художественно проанализировать национальное миросознание и смоделировать авторские неомифологические вариации, призванные воплотить в себе народные чаяния, творчески выразить народный дух и попытаться восстановить эпическую гармонию.

В Заключении суммированы основные наблюдения исследования и подведены его итоги. Анализ мифопоэтики конкретных произведений эпохи 1930-1950-х, проникнутых эпическим мироощущением и наделенных эпическими художественными свойствами, раскрывает внутреннюю обусловленность появления особой мифопоэтической системы эпической прозы: в этой прозе с помощью мифопоэтических приемов создается художественный неомиф, который мыслится продуктивной основой для преодоления национального разобщения, для дальнейшего духовного развития нации. Жанрово-стилевые отличия рассматриваемых произведений не заслоняют их типологической близости, проявляемой на уровне эпических интенций повествования и специфики его мифопоэтики. Исследование мифопоэтики позволило увидеть принципиальную художественную общность разностилевых текстов, проявление в них единой, значимой для эпохи, эстетической тенденции к мифопоэтизации эпического пространства текста.

В эпической прозе изучаемого периода мифопоэтика принадлежит к ведущим признаками передачи эпического содержания. Характерное для мифопоэтики обращение к сфере национального миросознания в эпической прозе 1930-1950-х годов реализуется в создании мифопоэтическими средствами изначальной эпически равновесной картины мира: в текстах отражаются краеугольные параметры национального мифа в его дореволюционном варианте. Крестьянско-патриархальный у Шолохова и Платонова, культуро-центричный у Пастернака, этот миф может разниться по своей семантике, но его художественное значение сходно: он описывает тот прежний космос, который в эпическом сюжете будет разрушен, а затем восстановлен в обновленном виде, художественно воплощенном в смоделированном писателями неомифе. Сходны и принципы воспроизведения начального мифа: использование мифопоэтических мотивов и образов, восходящих к народно-поэтическому или литературно-культурному и религиозному комплексу.

В художественном пространстве эпической прозы мифопоэтическая система реализует себя в таких сущностных параметрах, как композиция, финал и тип героя. В работе показано, что многоступенчатая кольцевая композиция Чевенгура, Тихого Дона, Доктора Живаго, рамочные композиции образцов малого эпоса являются частями мифопоэтической системы этих произведений, одновременно служащими средствами создания лэпического, поскольку среди формальных показателей эпического художественного мышления можно отметить повторение магистрального события и сюжетную симметрию. На уровне композиции мифопоэтическое становится одной из форм выражения эпического.

Смысловым и художественным центром мифопоэтической системы, по мнению автора реферируемой работы, становится категория национального характера. В мифопоэтическом плане развитие образа национального характера играет роль одного из средств воплощения цельности национального миросознания. Центральный персонаж в русской эпической прозе мыслится мифопоэтическим воплощением всей нации. Художественная разработка категории национального характера позволяет показать и объяснить типологическую близость таких персонажей, как Мелехов и Живаго, Андрей Соколов и Иван Денисович, указать на общность выполняемых ими в эпической прозе функций и на сходство художественных приемов, использованных авторами для создания их образов.

Своего наивысшего художественного и семантического развития мифопоэтическая система достигает в финале произведений, где она превращается в средство моделирования авторского неомифа - новой непротиворечивой эпической картины мира, в которой разрешена эпическая ситуация противостояния хаоса и космоса. Сюжетная незавершенность, свойственная концовкам названных текстов, соотносима с таким характерным свойством эпического повествования, как факультативность или принципиальное отсутствие развязки. Авторы, отказывающиеся в финале говорить о гибели Дванова или аресте Мелехова, о будущей победе или же поражении нового строя, подводят не идеологический, а художественный итог своим размышлениям - создают неомиф о путях возможного достижения гармонии, о возрождении/перерождении личности, о со-бытии личности и окружающего мира. Встреча отца и сына в финалах Чевенгура и Тихого Дона, обретение Таней Безочередевой семьи, восстановление живого тока крови, череды поколений в финале Доктора Живаго; чаемое возвращение/воскрешение Дванова, нравственное перерождение, переживаемое Мелеховым; отказ от эроса/эгоизма и растворение в служении ближним Сарториуса в Счастливой Москвы; символическое воскрешение Живаго в его стихах, читаемых друзьями и обращенных к вечности, - в мифопоэтическом плане представляют собой типологически близкие вариации на христианские и народно-патриархальные темы обновления/возрождения и достижения подлинной гармонии. Таким образом, именно неомифу принадлежит центральное место в раскрытии как авторских чаяний, так и эпических интенций рассматриваемой прозы.

Как показано в работе, создание мифопоэтическими средствами национального неомифа позволяет русской эпической прозе выполнить те нравственно-философские и художественные функции, которые отведены ей историей отечественной словесности, всей русской культурой. С точки зрения динамики литературного процесса ХХ века, русская эпическая проза 1930-1950-х годов преломляет и творчески преобразовывает находки и идеи русской литературы рубежа веков, поддерживая ее мифопоэтические и неореалистические традиции. Ближайшие наследники русской эпической прозы 1930-1950-х годов, писатели-деревенщики, создают свои тексты с учетом художественного опыта Шолохова и Платонова. В диахронической перспективе русская эпическая проза 1930-1950-х годов ХХ века оказывается необходимым связующим звеном в поступательной эволюции литературного и культурного процесса прошлого столетия.

Дальнейшие перспективы исследования связаны с изучением специфики мифопоэтики русской прозы второй половины ХХ века, с выявлением общих и частных тенденций в использовании мифопоэтического в разных типах прозы: от реалистического до неклассического и постмодернистского, а также с созданием общей теории функционирования мифопоэтического в эпосе, эпопее и эпической прозе, в осмыслении феномена лэпической прозы как современного этапа развития лэпического мышления со всеми свойственными ему содержательными и эстетическими характеристиками.

Основные публикации по проблематике исследования.

Монографии

1. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика русской эпической прозы 1930Ц1950-х годов: генезис и основные художественные тенденции (монография). - М.: Экон-Информ, 2009. - 356 с. - 22,25 п.л.

(Рец.: Осьмухина О.Ю. Вопросы литературы. - 2010. - № 6. - С. 484-485.; Zbyrowski Zygmunt PRZEGLAD RUSYCYSTYCZNY. - 2011. - nr 3 (135). - S. 120-122.)

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых научных журналах, определенных ВАК РФ

2. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика русской эпической прозы 30-50-х годов ХХ века: проблема национального миросознания (статья) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия Вопросы образования: языки и специальность. Ц 2008. Ц  № 1. Ц С. 107-114 Ц 0,9 п.л.
3. Солдаткина Я.В. Особенности мифопоэтики романной прозы А.П. Платонова: диалог с мифологемами эпохи (статья) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия Литературоведение. Журналистика. Ц 2008. Ц  № 3. Ц С. 24-30. Ц  0,9 п.л.
4. Солдаткина Я.В. Малый эпос в русской литературе 50-х годов ХХ века: категория национального характера (статья) // Филологические науки. Ц 2009. Ц №2. Ц С. 13-19. Ц 0,56 п.л.
5. Солдаткина Я.В. Образ отечественной культуры на страницах романа Б.Л. Пастернака Доктор Живаго: к вопросу об лэстетическом изучении литературных произведений (статья) // Искусство в школе. Ц 2009. Ц № 3. Ц С. 64-66. Ц 0,5 п.л.
6. Солдаткина Я.В. Категория национального характера в творчестве М.А. Шолохова (статья)// Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Ц 2009. Ц №7. Ц С. 198-201. Ц 0,4 п.л.
7. Солдаткина Я.В. Донской сюжет в творчестве М.А. Шолохова (статья) // Русский язык за рубежом. Ц 2009. Ц № 5. Ц С. 92-98 Ц 0,7 п.л.
8. Солдаткина Я.В. Национальное миросознание сталинской эпохи: советская культура и русская эпическая проза (статья) // Обсерватория культуры. Ц 2009. Ц № 5. Ц С. 108-112. Ц 0,9 п.л.
9. Солдаткина Я.В. Русский национальный характер в прозе М.А. Шолохова и А.И. Солженицына: Судьба человека и Один день Ивана Денисовича (статья) // Русская словесность. Ц 2009. Ц № 6. Ц С. 29-32. Ц 0,5 п.л.
10. Солдаткина Я.В. Легенда о Святом Георгии в русской прозе 1930-1950-х гг. (М.А. Шолохов, Б.Л. Пастернак, Л.М. Леонов) (статья) // Вестник Московского Университета. Серия 9. Филология. Ц 2010. Ц № 1. Ц С. 133-140. Ц 0,6 п.л.
11. Солдаткина Я.В. Мифопоэтическая система романа-эпопеи М. Шолохова Тихий Дон: особенности структуры и эволюции  (статья) // Вестник Российского университета дружбы народов. Серия Литературоведение и журналистика. Ц 2010. Ц №1. Ц С. 28-35. Ц 0,7 п.л.
12. Солдаткина Я.В. Философия русского религиозного ренессанса и потаенная проза советской эпохи (Счастливая Москва А. П. Платонова и Доктор Живаго Б. Л. Пастернака) (статья) // Ярославский педагогический вестник. Ц 2011. Ц № 1. Ц Том I (Гуманитарные науки). Ц С. 201-204. Ц 0,5 п.л.
13. Солдаткина Я.В. Эпическое мышление в прозе 1930-1950-х годов: мифопоэтический аспект (статья) // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Ц 2011. Ц №2. Ц C. 117-120. Ц 0,4 п.л.
14. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика романа Б. Л. Пастернака Доктор Живаго: культурно-историческое и универсальное  (статья) // Вестник Московского государственного областного университета. Серия Русская филология. Ц 2011. Ц № 2. Ц С. 117-122. Ц 0,7 п.л.
15. Солдаткина Я.В. Семантика категории трагического в творчестве М.А. Шолохова: диалог с традицией и полемика с соцреализмом (статья) // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. Серия Филологические науки. Ц 2011. Ц № 5. Ц С. 136-139. Ц 0,56 п.л.
16. Солдаткина Я.В. Доктор Живаго Б.Л. Пастернака: эпическое и мифопоэтическое в романе  (статья) // Вестник РГГУ. Серия Филологические науки. Литературоведение и фольклористика. Ц 2011. Ц № 7 (69). Ц С.  181-188. Ц 0,5 п.л.

Статьи, опубликованные в материалах всесоюзных, всероссийских, международных конференций

17. Солдаткина Я.В. Притча о блудном сыне в поэтике и проблематике романа М.А. Шолохова Тихий Дон (статья) // Филологическая наука в ХХI веке: взгляд молодых: Материалы первой межвузовской конференции молодых ученых. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2002. - С. 121-123. - 0,2 п.л.
18. Солдаткина Я.В. Образ Федора Подтелкова в романе М.А. Шолохова Тихий Дон: проблема эволюции (статья) // Проблемы эволюции русской литературы ХХ века: Сборник научных статей, посвященных С.И. Шешукову. Вып. 8. - М.: Изд-во МПГУ, 2003. - С. 61-63. - 0,5 п.л.
19. Солдаткина Я.В. Агиографические аллюзии и их роль в создании образа Григория Мелехова (статья) //Филологическая наука в ХХI веке: взгляд молодых: Материалы второй межвузовской конференции молодых ученых. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2003. - С. 36-38 - 0,25 п.л.
20. Солдаткина Я.В. Сюжет о Св. Георгии в повести Л.Леонова Evgenia Ivanovna (статья) // Филологическая наука в ХХI веке: взгляд молодых: Материалы третьей межвузовской конференции молодых ученых. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2004. - С. 36-39. - 0,25 п.л.
21. Солдаткина Я.В. Использование элементов сравнительно-сопоставительного анализа при изучении романа Б.Л. Пастернака Доктор Живаго (статья) // Филологическая наука в ХХI веке: взгляд молодых: Материалы третьей межвузовской конференции молодых ученых. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2004. - С.458-461. - 0,25 п.л.
22. Солдаткина Я.В. Элементы народной смеховой культуры в поэтике эпопеи М.А. Шолохова Тихий Дон (образ Прохора Зыкова) (статья) // Русская литература ХХ века. Типологические аспекты изучения: Сборник научных статей, посвященных 90-летию заслуженного деятеля науки Российской Федерации, проф. С. И. Шешукова. Вып. 9. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2004. - С. 497-501. - 0,3 п.л.
23. Солдаткина Я.В. Чудо Св. Георгия о Змие и девице в романном творчестве  М.А. Шолохова (Тихий Дон) и Б.Л. Пастернака (Доктор Живаго) (статья) // Русская литература ХХ века. Типологические аспекты изучения: Материалы Х Шешуковских чтений. - М., 2005. - С. 36-41. - 0,4 п.л.
24. Солдаткина Я.В. Мифопоэтическая символика в романе В.С. Гроссмана Жизнь и судьба (статья) // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых: Материалы четвертой межвузовской конференции молодых ученых. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2005. - С. 308-312. - 0,4 п.л.
25. Солдаткина Я.В. Рецепция православных идей П.А. Флоренского в русской прозе ХХ века (М.А. Булгаков, Б.Л. Пастернак, А.П. Платонов) (статья) // Актуальные вопросы изучения православной культуры: Материалы секционного заседания Всероссийской научно-практической конференции Славянская культура: Истоки, традиции, взаимодействие VII Кирилло-Мефодиевских чтений. Часть IV. Вып. 2. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2006. - С. 44-50. - 0,56 п.л.
26. Солдаткина Я.В. Всадник - Св. Георгий в художественном мире М.А. Шолохова (Тихий Дон) и Б.Л. Пастернака (Доктор Живаго) (статья) // Актуальные вопросы изучения православной культуры: Материалы секционного заседания Всероссийской научно-практической конференции Славянская культура: Истоки, традиции, взаимодействие VII Кирилло-Мефодиевских чтений. Часть IV. Вып.2. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2006. - С. 51-55 - 0,4 п.л.
27. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика романа Б.Л. Пастернака Доктор Живаго: принципы построения (статья) // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых: Материалы шестой Всероссийской научно-практической конференции молодых ученых. - М.-Ярославль, 2007. - С. 260-264. - 0,3 п.л.
28. Солдаткина Я.В. Роман Б.Л. Пастернака Доктор Живаго в контексте эпической прозы 30-50-х гг. ХХ века: постановка проблемы (статья) // Филологическая наука в XXI веке: взгляд молодых: Материалы шестой Всероссийской научно-практической конференции молодых ученых. - М.-Ярославль, 2007. - С. 256-260. - 0,3 п.л.
29. Солдаткина Я.В. Русский национальный характер в концепции Д.С. Лихачева и в русской литературе ХХ века (статья) // Наследие Д.С. Лихачева в культуре и образовании России: Сборник материалов научно-практической конференции. В 3-х т. Т. 1. - М.: МГПИ, 2007. - С. 296-298. - 0,3 п.л.
30. Солдаткина Я.В. Трехчастная мифопоэтическая структура образа земли в романе М.А. Шолохова Поднятая целина (статья) // Вешенский вестник. № 8: Материалы международной  научно-практической конференции Изучение творчества М.А. Шолохова на современном этапе: подходы, концепции, проблемы (Шолоховские чтения). 6-8 октября 2008 г. - Ростов н/Д.:  ООО Ростиздат, 2008. - С. 114-121. - 0,5 п.л.
31. Солдаткина Я.В. Роман М.А. Шолохова Поднятая целина и соцреалистический канон: диалог и полемика (статья) // История русской литературы XX-ХХI веков в литературоведении, критике и журналистике: Материалы XII Шешуковских чтений. М.: МПГУ, 2008. С. 254-260. - 0,5 п.л.
32. Солдаткина Я.В. Миф об Амуре и Психее в романе А.П. Платонова Счастливая Москва (статья) // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. Вып. 8. - Том. 1. - М.: МГПИ, 2009. - С. 62-66. - 0,4 п.л.
33. Солдаткина Я.В. М.А. Шолохов и А.П. Платонов: к проблеме типологических схождений в литературе 30-50-х годов ХХ века  (статья) // Вешенский вестник. № 9: Сборник материалов международной  научно-практической конференции Изучение творчества М.А. Шолохова на современном этапе: подходы, концепции, проблемы (Шолоховские чтения-2009) и научных статей. - Ростов н/Д.:  ООО Ростиздат, 2009. - С. 240-248. - 0,56 п.л.
34. Солдаткина Я.В. Категория национального характера в русской прозе ХХ века (статья) // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы Международной научно-практической конференции Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XI Кирилло-Мефодиевские чтения 18-29 мая 2010 года. - М.-Ярославль: Ремдер, 2010. - С. 494-499. - 0,4 п.л.
35. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика эпического текста: неомиф в русской эпической прозе 1930-1950-х гг. (статья) // Филологические традиции в современном литературном и лингвистическом образовании. Сборник научных статей. В 2 т. - Вып. 9. - Том. 1. М.: МГПИ, 2010. - С. 188-194. - 0,5 п.л.
36. Солдаткина Я.В. Мифопоэтика русской эпопеи 1930-1950-х годов: традиции и новаторство (статья) // JZYK, LITERATURA I KULTURA ROSJI W XXI WIEKU. TEORIA I PRAKTIKA. Kielce: Uniwersytet Humanistyczno-Przyrodniczy Jana Kochanowskiego, 2011. - C. 333-338. - 0,56 п.л.
37. Солдаткина Я.В. Эпическое мировидение в романе А.П. Платонова Чевенгур (статья) // Вопросы языка и литературы в современных исследованиях. Материалы Международной научно-практической конференции Славянская культура: истоки, традиции, взаимодействие. XII Кирилло-Мефодиевские чтения 17 мая 2011 года. - М., 2011. - С. 619-624. - 0,4 п.л.

Другие публикации

38. Солдаткина Я.В. Мотив слепоты в романе М.А. Шолохова Тихий Дон: генезис, семантика, особенности использования (статья) // Русская литература ХХ века. Итоги и перспективы изучения: Сборник научных трудов, посвященный 60-летию профессора В.В. Агеносова. - М.: Советский спорт, 2002. - С. 179-188. - 0,75 п.л.
39. Солдаткина Я.В. Центральный персонаж в русском романе 20-30-х годов (Александр Дванов и Григорий Мелехов) (статья) // Проблемы современного филологического образования: Межвузовский сборник научных статей. Вып.5. - М. - Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2004. - С. 110-115. - 0,5 п.л.
40. Солдаткина Я.В. Тихий Дон М.А. Шолохова и Доктор Живаго Б.Л. Пастернака: опыт типологического сопоставления (статья) // Научные труды МПГУ. Серия: Гуманитарные науки. Сборник статей. - М.: Прометей, 2005. - С. 84-91. - 0,56 п.л.
41. Солдаткина Я.В. Мифопоэтическая система романа-эпопеи М.А. Шолохова Тихий Дон: от монологичности к полифонии (статья) // Филологический Вестник Ростовского государственного университета. - 2005. - № 2. - С. 20-23. - 0,75 п.л.
42. Солдаткина Я.В. Рассказ А.П. Платонова Возвращение в школе (статья) // Проблемы современного филологического образования: Межвузовский сборник научных статей. Вып. 6. - М.-Ярославль: МПГУ-Ремдер, 2005. - С. 264-269. - 0,4 п.л.
43. Солдаткина Я.В. Платонов А.П. // В.В.Агеносов, Б.С. Бугров, Н.С. Выгон, А.А. Газизова, М.М. Голубков и др. История русской литературы. ХХ век. В 2 ч. Ч. 2: учебник для студентов вузов. - М.: Дрофа, 2007. - С. 153-176. - 1,75 п.л.
44. Солдаткина Я.В. Тихий Дон М.А. Шолохова и Доктор Живаго Б.Л. Пастернака (статья) // Русский язык и литература для школьников. - 2009. - № 3. - С. 7-11. - 0,6 п.л.
45. Солдаткина Я.В. Диалектика мифа Алексея Лосева в контексте мифопоэтики русской прозы 1930-х годов (статья) // SLAVIA ORIENTALIS. - 2010. - Rocznik LIX, № 2. - С. 207-213. - 0,56 п.л.
46. Солдаткина Я.В. Мифопоэтическая система эпической прозы 1930-1950-х годов: особенности семантики и функционирования (статья) // Преподавание языка и литературы. - Ташкент, 2011. - № 3. - С. 56Ц63. - 0,5 п.л.

---

1 Скороспелова Е.Б. Русская проза ХХ века: от А.Белого (Петербург) до Б.Пастернака (Доктор Живаго). М., 2003.

2 См.  Аристотель Поэтика. // Он же. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Мн., 1998. С. 1101-1112.

3 Гегель Г.В.Ф. Эстетика: в 4 т.  М., 1997. Т. 3. С. 459.

4 Веселовский А.Н. Избранное. На пути к исторической поэтике. М., 2010. С. 507-520.

5 Там же.

6 См. труды Г.Д. Гачева Ускоренное развитие литературы (М., 1964), Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр (М., 1968), Жизнь художественного сознания: очерки по истории образа (М., 1972).

7 Гачев Г.Д. Содержательность художественных форм. Эпос. Лирика. Театр. М., 1968. С. 85.

8 Киселева Л.Ф. Русский роман советской эпохи: Судьбы большого стиля Дис. Е д-ра филол. наук.  М., 1992.

9 Фоминых Т. Н. Первая мировая война в русской прозе 1920-1930-х годов: Историософия и поэтика. Дис. Е д-ра филол. наук. М., 1998.

10 Трубина Л.А. Историческое сознание в русской литературе первой трети ХХ века: Типология. Поэтика. Дис. Е д-ра филол. наук. М., 2000. С. 106-134.

11 Там же. С. 109.

12 Лосев А. Ф. Диалектика мифа // Он же. Миф - Число - Сущность. М., 1994. С. 5-216.

13 Там же. С. 10.

14 Топоров В.Н. Миф. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического. М., 1995. С. 4.

15 См. Корниенко Н. Зощенко и Платонов. Встречи в литературе // Литературное обозрение, 1995. № 1. С. 47; Красовская С. Чевенгур Андрея Платонова: на краю лэпоса // Страна философов Андрея Платонова: проблемы творчества. Выпуск 6. М., 2005. С. 345.

16 Гаспаров Б.М. Временной контрапункт как формообразующий принцип романа Пастернака Доктор Живаго // Гаспаров Б.М. Литературные лейтмотивы. М., 1994. С. 269.

17 Ильин В.Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. СПб., 2009. С. 512.

18 Минакова А.М. Художественный мифологизм эпики М. А. Шолохова: сущность и функционирование. Дис. Е д-ра филол. наук. М., 1992.

19 См. Аристотель Поэтика. // Он же. Этика. Политика. Риторика. Поэтика. Категории. Мн., 1998. С. 1101-1112.

20 Тамарченко Н.Д. Эпика // Литературоведческие термины: (материалы к словарю). Вып.2. Коломна, 1999. С. 113-119.

21 Киселева Л.Ф. Художественные открытия советского классического романа-эпопеи // Советский роман. Новаторство. Поэтика. Типология. М., 1978. С. 245.

22 Выгон Н.С. Художественный мир прозы Фазиля Искандера. Дис. Е канд. филол. наук. М., 1992. С. 47-49.

23 Содержательность позиции эпического субъекта (в ее сообщающем варианте) принято связывать с вопросом об лэпическом миросозерцании, свойственном, как полагают многие современные исследователи, эпопее, а также и роману, который на нее ориентирован, но отнюдь не роману в целом Тамарченко Н.Д. Указ. соч.

24 Выгон Н.С. Художественный мир прозы Фазиля Искандера. Дис. Е канд. филол. наук. М., 1992. С. 48.

25 Влияние мифопоэтического на тематико-жанровое развитие русской прозы начала века проанализировано в работе Полонский В.В. Мифопоэтика и динамика жанра в русской литературе конца XIX-начала ХХ века. М., 2008. 285 с.

26 Е.Б. Скороспелова характеризует неомифологизм в литературе 1920Ц1950-х как средство универсализации. Подробнее см. Скороспелова Е.Б. Русская  проза советской эпохи (1920Ц1950-ые годы). М., 2002. С. 41-61.

27 Они собраны в сборнике Лихачев Д.С. Об интеллигенции. (Приложение к альманаху Канун, выпуск 2).  СПб., 1997. 446 с.

28 Лихачев Д.С. О национальном характере русских // Лихачев Д. С. Об интеллигенции. (Приложение к альманаху Канун, выпуск 2). СПб., 1997. С. 368-377.

29 Сигов В.К. Проблема народного характера и национальной судьбы в прозе В.М. Шукшина. Автореферат дис. Е д.ф.н.. М., 2000. С. 7.

30 Голубков М.М. Русская литература ХХ в.: После раскола. М., 2001.

31 Там же. С. 10.

32 Там же.

33 Ильин В.Н. Арфа Давида. Религиозно-философские мотивы русской литературы. СПб., 2009. С. 512.

  Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по разным специальностям