Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии  

На правах рукописи

Чотчаева Марина Юрьевна

ХУДОЖЕСТВЕННОЕ ОСМЫСЛЕНИЕ ФИЛОСОФСКОЙ

И НРАВСТВЕННО-ПСИХОЛОГИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ СВОБОДЫ И НЕСВОБОДЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ

В РУССКОЙ И СЕВЕРОКАВКАЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРАХ

ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХIХ-ХХ ВЕКОВ

Специальности:  10.01.02 - Литература народов РФ

10.01.01 - Русская литература

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Майкоп - 2009

Работа выполнена на кафедре литературы и журналистики Адыгейского государственного университета

Научные консультанты: доктор филологических наук,

профессор Шаззо Казбек Гиссович,

доктор филологических наук,

профессор Степанова Татьяна  Маратовна

Официальные оппоненты:  доктор филологических наук, профессор

Чанкаева Татьяна Азаматовна,

доктор филологических наук, профессор

Кузнецова Анна Владимировна,

доктор филологических наук, профессор

Баков Хангери Ильясович

Ведущая организация: Армавирский  государственный педагогический  университет

Защита состоится  л18 декабря 2009 г. в  часов на заседании диссертационного совета Д.212.001.02 при Адыгейском государственном университете по адресу: 385000, г. Майкоп, ул. Первомайская, 208, конференц-зал.

С диссертацией можно ознакомиться в читальном зале библиотеки Адыгейского государственного университета.

Автореферат разослан  л____ __________ 2009 г.

И.о.ученого секретаря диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор                         Т.М.Степанова

Общая характеристика работы

Характерной  особенностью современного гуманитарного знания все больше становятся проблемы изучения художественно-эстетического исследования смыслового, ценностного потенциала социально-философских, нравственно-психологических, духовно-мировоззренческих категорий, их роли и места в художественном тексте и контексте, их соотнесенности с другими формами общественного сознания. Такова, в частности, проблема свободы человеческой личности. Сама многозначность понятия свобода диктует необходимость и неизбежность всестороннего ее рассмотрения.

Категория свободы отнюдь не однозначна, не монолитна, не абсолютна, а многоцентрична и относительна. Определяемые нами позиции побуждают к анализу взаимодействия между политической, научной, философской, духовно-нравственной, религиозной и художественной концепцией свободы в русской и национальной художественной литературе на протяжении достаточно длительного периода, сопровождающегося особыми  явлениями и процессами в духовной жизни всего общества. Проведенный в диссертационном исследовании анализ принципов изображения и субъектной организации произведений связан с определением социально-философского содержания художественной антропологии и бытийной концепции писателей в плане художественного изучения категории свободы в литературных произведениях о несвободе.

Художественно-эстетическое осмысление философско-нравственной и психологической оппозиции человеческой свободы-несвободы и связанной с этим проблемы насилия власти над личностью и народом восходит к глубокой древности - к тираноборческим мотивам, существующим в любом национальном фольклоре. Уже в античной мифологии это нашло глубокое и четкое отражение в сюжетах о Сизифе, Тантале, Тезее, Дедале и Икаре, ПрометееЕ Имеет место то или иное художественно-философское освещение данного вопроса в эпосе и других народов мира, начиная с Песни о Гильгамеше, Песни о Гайавате, Песни о Роланде, Песни о моем Сиде и т.д. Антиномия основополагающих категорий свобода-несвобода неизбежно и закономерно порождает в литературном творчестве различные модификации трагических конфликтов глобального формата посредством системы образных феноменов как соотношения общего и особенного.

Свобода, как возможность проявления личностью своей воли, как отсутствие стеснений и ограничений, очень рано и по-разному начала осознаваться как ни с чем не соизмеримая ценность в литературе Древней Руси (Моление Даниила Заточника, Житие протопопа Аввакума).

Новый виток - в плане художественного освоения проблемы свободы личности - делает эпоха Просвещения (ср. утверждение категорий Свободы, Равенства, Братства в идеологии Великой французской революции) и вся литература XVIII века (Р.Бернс Дерево свободы, ода Вольность  А.Радищева).

В эстетике и художественной практике романтизма и постромантизма в русской литературе образ свободы во многом сохраняет идущее от классицизма внешне несколько абстрактно-риторическое, обобщенно-аллегорическое, а по сути, совершенно иное, многогранное воплощение подобной категории. В этот период в русской поэзии становится весьма продуктивной стилизация свободолюбивых фольклорных (по преимуществу разбойничьих и тюремных) песен, обладающая всей характерной для жанра символизированной семантической атрибутикой.

Можно сказать, что духовная свобода героев русской литературы представляет собой свободу от античеловеческих поступков, не отменяет нравственных обязательств, хотя имеет, прежде всего, социально-политический подтекст: свобода - непременное условие жизни. Эта мысль бесконечно варьируется в литературе, потому что составляет ее идейно-художественное средоточие.

Во многих произведениях русской литературы тема свободы раскрыта благодаря изображению ее противоположности: каторга - несвобода, равнозначная аду. Сюжетный мотив похищения, пленения, заточения, а в конечном счете - любого лишения свободы, как и последующего преодоления, избавления от этой неволи характерен  также и для сказочного и несказочного эпоса и песенной лирики всех северокавказских народов. Вне связи с реальной жизнью философия и социология свободы, ее выражение в произведениях литературы и публицистики лишились бы корней и  питательной среды. Мораль, право, государственная власть, политические идеи, искусство и народные  традиции получали в разные эпохи свое толкование понятия свобода.

Соответственно, актуальность исследования заключается в значимости обращенности к принципиальным вопросам отражения в литературном процессе проблем философско-социологического знания, а именно к интегративной сфере взаимообогащения науки об обществе и его духовной жизни Ч к феноменологии личности и ее свободы в их взаимосвязях с конкретными и насущными проблемами изучения литературного творчества России и национальных регионов Северного Кавказа. Актуальность усиливается той знаковой феноменологичностью проблемы, в которой российская полиэтническая и поликонфессиональная духовность как сущее определяет культово-мировоззренческий статус проблемы свободы личности и общества в русской классической литературе ХIХ-ХХ вв., северокавказских литературах (преимущественно карачаево-балкарской и калмыцкой) второй половины ХХ века, а также литературе черкесского (адыгского) зарубежья.

В этом исследовании, рассматривая его основную проблему, мы затрагиваем и такие актуальные проблемы, как сохранение социокультурной идентичности, межкультурного диалога, вхождение традиционных культур народов Северного Кавказа в современную мировую культуру.

Однако специальных исследований вопроса о взаимовлиянии и взаимодействии русской и северокавказских литератур в этом направлении явно недостаточно. И сегодня проблема нуждается в исследованиях не только на литературоведческом, но и на философском, психологическом, этнополитическом, этнокультурном уровнях. Думается, обращение к столь острому в нравственном отношении, даже в известной  степени болезненному  вопросу позволит рассмотреть и  в онтологическом плане специфику бытийности и духовности как нравственной атмосферы народов России.

Все это ставит задачу рассмотрения проблемы свободы-несвободы человеческой личности в литературе России и населяющих ее народов сквозь призму ценностной категориальной системы, выработанной  литературоведческой, социологической, этико-эстетической мыслью. Основополагающими  признаками этого процесса являются те специфические исторически сложившиеся черты национальной духовности, которые в совокупности составляют тот национальный и общечеловеческий вектор развития личности, который связан  с категорией свободы.

Это проявляется часто в сопряжении личной судьбы писателя с судьбами близких, нации, отечества. Ценностный подход к изучению обозначенной проблемы очевидно связан с выбором конкретной ценностной системы как своего рода плацдарма для развертывания исследовательской деятельности.

Художественное воплощение идеи свободы различно в зависимости от особенностей в этнической истории того или иного народа, порождающих несходство национальных образов мира, типов исторического мышления. Решение этой задачи в целом связано с актуализацией аксиологической составляющей теоретического, фундаментального и прикладного литературоведения  как науки, а применительно к нашей работе - с обращением к давней традиции ценностного этико-философского, духовного и социологического подхода к исследованию художественно-эстетического потенциала литературного творчества. Достаточно обратиться к русским писателям и представителям свободолюбивой общественно-философской, богословской, этической и эстетической мысли ХVШ, XIX, ХХ веков (протопоп Аввакум, А.Радищев, Н.Новиков, П.Пестель, К.Рылеев,  Н.Бестужев, А.Бестужев-Марлинский, Н.Муравьев, М.Лунин,  В.Кюхельбекер, А.Герцен, Филарет Московский, Н.Гоголь, А.Хомяков,  И.Киреевский, Ю.Самарин, А.Григорьев, К. и И.Аксаковы, Ф.Достоевский, Н.Страхов, В.Розанов, Е.Трубецкой), работам философов и литературоведов русского зарубежья (И.Ильин, Б.Вышеславцев, Н.Лосский, Л.Карсавин, С.Франк, Н.Бердяев и др.). При всей неоднородности и даже разнополярности их социально-политических, философско-мировоззренческих взглядов и устремлений все они,  так или иначе, многогранно изучили проблему свободы в комплексе как диалектико-материалистических, так и идеалистических концепций.

Диапазон исследований в данном направлении достаточно широк: от метафизического противопоставления свободы и необходимости, распространенного среди философов XVII-XIX веков (Т.Гоббс, П.Гольбах,  Ж.Ламетри, П.Лаплас, Е.Дюринг и др.), а также их истолкования как антиномии сознания (И.Кант), от волюнтаризма, проповедующего произвольность человеческих поступков, фатализма, рассматривающего их как предопределенные, идеализма, во многом ограничивающего проблему свободы сферой сознания (И.Гегель, экзистенциалисты), до  марксизма, считающего необходимым воплощение свободы в практической деятельности.

В современной научной литературе России на кавказскую тему выделяются разработанные  в течение двух последних столетий следующие традиции осмысления духовно-эстетических линий взаимодействия с Кавказом, его влияния на русскую литературу:  в первой половине ХIХ века - романтическое освоение национальных и общечеловеческих идей свободы, чести и непокорности, поэтизация природы (А.Пушкин,  М.Лермонтов, А.Бестужев-Марлинский, А.Грибоедов), затем у Л.Толстого - трезво-реалистическое, глубокое философское и нравственно-психологическое освещение         национального мира горца, идея Запада и Востока, свободы и власти. Неоромантическая поэтизация истории, природы и национального менталитета горца прослеживается в творчестве  В.Немировича-Данченко, К.Бальмонта, И.Бунина, прозе адыгских просветителей.  Добавим к этому имена В.Брюсова, С.Есенина, Н.Тихонова, А.Белого, О.Мандельштама. 

Методологическая и теоретическая основа данной диссертации имеет несколько измерений, что продиктовано ее интегративным характером.

Во-первых, это труды общефилософского, культурологического и общефилологического характера. Задачи, связанные с проблемами свободы личности, в последние полтора десятилетия стали столь актуальны, что можно уже говорить о сложившейся традиции их рассмотрения, основа которой была заложена новыми процессами в духовной жизни общенства. Среди отечественных ученых, уделивших внимание разработке этой проблемы, можно выделить М. Бахтина, В.Виноградова, Г.Гачева, И.Ильина, Ю.Лотмана, Е.Мелетинского, А.Потебню,  В.Сторчак, Б.Успенского, Г.Федотова, П.Флоренского и др. Вопросы национального самосознания поднимают в трудах Ю.Бромлей, Л.Дробижева, Н.Золотова, М.Иордан, А.Уледов. Особенности становления национального характера анализируют А.Арабаджян, Э.Баграмов, В.Болотоков, В.Вундт, В.Гараджа, А.Митрохин, Н.Моисеев,  Д.Овсяннико-Куликовский, В.Семёнов, П.Сорокин, Г.Шпет, Н.Чавчавадзе.

Работы из области теоретического и исторического литературоведения - Л.Бронской, Л.Гинзбург, Л.Егоровой,  В.Кожинова, А.Кузнецовой, Д.Лихачева, А.Лосева, Ю.Манна, Ю.Павлова, А.Скафтымова, Ю.Тынянова. Исследования, изучающие проблемы художественного воплощения философско-онтологических категорий в национальных литературах Северного Кавказа, - Б.Бадмаевой, X.Бакова, З.Баковой, Н.Байрамуковой, Л.Бекизовой,  Г.Гамзатова, А.Гутова, Л.Деминой, Р.Джамбиновой, Н.Джусойты, А.Караевой, 3.Караевой, Г.Ломидзе, Р.Мамия, А.Мусукаевой, Н.Надъярных, З.Османовой, У.Панеша, В.Пюрвеева, К.Султанова, А.Теппеева, Х.Тимижева, З.Толгурова, Ф.Урусбиевой, Р.Фидаровой, Т.Хаджиевой, Ф.Хуако, Т.Чамокова, Т.Чанкаевой, П.Чекалова, К.Шаззо, Е.Шибинской, Ф.Эфендиева, Т.Эфендиевой.

Степень изученности темы. Творчество Достоевского с точки зрения вопросов философии духа (антропологии, философской истории, этики, религии) в целом и свободы личности  в частности рассматривается в трудах  М.Бахтина, В.Бачинина,  В.Белопольского, Н.Вильмонта, Э.Голосовкера,  Н.Давыдова, А.Дуловой,  М.Ермаковой, В.Кирпотина, Н.Пруцкова, Б.Сучкова, М.Туган-Барановского, Л.Шестова, Г.Фридлендера, М.Храпченко. 

Изучение чеховской концепции мира и человека проводилось в монографиях и  статьях А.Белкина, Г.Бердникова, Н.Берковского, Г.Бялого, В.Гейдеко,  Л.Громова, И.Гуревича, Е.Елизаровой, В.Ермилова, А.Захаркина, В.Катаева,  М.Кузнецовой, В.Кулешова, Р.Кулиевой, В.Лакшина, В.Линкова,  Л.Мышковской, А.Опульской, 3.Паперного, Э.Полоцнкой, А.Роскина,  В.Романенко, М.Семановой, А.Скафтымова, А.Туркова, Е.Червинскене, А.Чудакова, Б.Шубина, А.Якубовой.

Среди многочисленной литературы по творчеству А.Солженицына интересующий нас вопрос наиболее полно освещен в работах исследователей разных лет - В.Акимова, В.Воздвиженского, О.Иванова,  А.Казина,  Н.Коробковой, В.Котельникова,  Н.Кякшто, В.Кузьмина, С.Ларькова, Л.Лосева, Д.Лукача, В.Максимова, С.Мельниковой,  Ж.Нива, П.Паламарчука,  Е.Пономарева, Ю.Рокотян, К.Секе, Н.Ульянова, А.Урманова, С.Шешуновой, Д.Штурман,  Р.Якобсона.

Проблемы мировоззренческого характера в творчестве В.Шаламова раскрывают М.Берютти, Е.Волков, В.Компанеец, Е.Полищук,  А.Симонова, Л.Тимофеев,  Е.Шкловский, Ю.Шрейдер, а также И.Сухих в книге Солженицын и Шаламов: две прозы, две судьбы. Cуществует ряд кандидатских диссертаций, посвященных различным аспектам обозначенной в данном исследовании темы, либо сопредельной с ней проблематике в русской литературе. Такова, к примеру, работа А.Новиковой Пространство смерти в европейской литературе ХХ в. (И.Шмелев, Б.Виан, В.Шаламов, А.Солженицын, Ф.Ксенакис), труды Г.Аношиной, Т.Автократовой и др.

Художественное воплощение  проблемы свободы личности и социума в литературе о депортации народов Северного Кавказа отчасти  отражено и проанализировано в работах С.Бейтуганова, Б.Зумакулова, А.Карова Час испытаний. Депортация, реабилитация и возрождение балкарского народа,  X.Джаубаева Кёзлерибизден къан тама (Из наших глаз капала кровь), Народные песни и плачи, Р.Тебуева Депортация карачаевцев. Докуменнты рассказывают, A.Теппеева и Ф.Теппеевой Сюрген (Изгнание),  Т.Хаджиевой Кечпончюле эсгермеси (Словеснные памятники выселения) и др., в работах М.Иванова и А.Койчуева (Карачаевск), К.Корнеева и А.Балакаева (Элиста), М.Кучмезовой и С.Эфендиева (Нальчик), Х.Тугуза (Майкоп), Х.Бокова (Назрань), Т.Ужаховой (Грознный).

Ценный материал по обозначенной проблеме представлен в книге Мы из высланных навечно. Воспоминания депортированнных калмыков. (1943-1957) под редакцией В.Убушаева (2003), в сборниках материалов научных конференций Репрессиронванные народы: упразднение их национальной государственности и проблемы реабилитации (Элиста,1993) и Репрессированные наронды: история и современность (Нальчик,1994).

Определенным вкладом в рассмотрение данного вопроса являются кандидатские диссертации Б.Берберова Тема народной трагедии и возрождения в карачаево-балкарской поэзии (Нальчик,2002), М.Отаровой Художественное осмысление проблемы депортации (на материале литератур народов Северного Кавказа и Калмыкии) (Нальчик,2006), Н.Манджиева Калмыцкая проза о депортации: концепция человека (Майкоп,2005) и др.

Подводя итог проведенному историографическому обзору, можно отметить, что заявленная проблематика не нова и для северокавказского литературоведения, но вместе с тем  она вряд ли может быть исчерпана как в художественно-эстетическом, так и в научно-исследовательском плане. Уже пришла пора провести некоторое подведение предварительных итогов, обобщить изученность этой темы в северокавказской литературоведческой науке. Отметим, что  данная работа является первой докторской диссертацией в регионе, посвященной одному из аспектов данной проблематики.

Все это позволяет рассмотреть проблему свободы-несвободы человеческой личности в литературе России и населяющих ее народов сквозь призму ценностной категориальной системы, выработанной  литературоведческой, социологической, этико-эстетической мыслью. Основополагающими  признаками данного процесса являются те специфические исторически сложившиеся черты национальной духовности, которые в совокупности составляют национальный и общечеловеческий вектор развития личности, связанный  с категорией свободы.

Это проявляется часто в сопряжении личной судьбы писателя с судьбами близких, нации, отечества. Такой подход к изучению обозначенной проблемы, очевидно, связан с выбором конкретной ценностной системы, своего рода плацдарма для развертывания научной деятельности.

Научная новизна. Настоящая диссертация, обобщая результаты уже существующих исследований российских и, в частности, северокавказских ученых в указанном направлении, впервые вписывает данную проблему в контекст общероссийского литературного процесса. Настоящая диссертация, обобщая результаты уже существующих исследований российских и, в частности, северокавказских ученых в указанном направлении, впервые вписывает данную проблему в контекст общероссийского литературного процесса. В ней впервые проводится интегрированное литературоведческое, межкультурное и частично междисциплинарное углубленное исследование острой социально-политической, философско-онтологической и нравственно-психологической проблемы человеческой свободы и несвободы в произведениях о каторге и ссылке в русской литературе второй половины Х1Х-ХХ вв и в северокавказских литературах второй половины ХХ века. По проблематике и методологии она представляет собой теоретико-литературный и частично историко-литературный труд. Материалом для научных изысканий послужил довольно широкий пласт текстового пространства литературы России и Северного Кавказа, объединенный единым смысловым содержанием, подвергшийся синхронно-диахронному анализу.

Тема работы лишь на первый взгляд может показаться хрестоматийной.  На самом деле это не так. Вопрос о глубоком наполнении поставленной проблемы, видимо, никогда не будет исчерпан, поскольку далеко не  однозначен. Он рассматривается на пересечении и во взаимодействии различных нравственно-психологических, философских и эстетических категорий и понятий.

Материал исследования. Данная диссертация охватывает четыре основных весьма  значительных по объему и достаточно разнородных пласта литературного материала, организованных, однако, общей проблемой индивидуальной и общественной свободы, каждый из которых включает в себя несколько разделов. Первый - это русская литература ХIХ века, представленная, главным образом, произведениями о свободе и несвободе человеческой личности, принадлежащими Ф.Достоевскому и А.Чехову. Второй - так называемая возвращенная русская литература ХХ века советского периода (творчество А.Солженицына и В.Шаламова). Третий - литература народов Северного Кавказа, знакомящая нас с  большим количеством художественных произведений писателей разных национальностей, разных  жанров и тематических подразделений, объединенных общей  идеей. Четвертый - отдельные примеры литературы черкесского зарубежья.

Объект исследования Ц русская и северокавказская общественно-публицистическая, философская, этико-эстетическая и литературно-художественная мысль о проблеме свободы личности и ее воплощение в литературном процессе России  и Кавказа на протяжении ХIХ - ХХ веков.

Предметом изучения выступает текстовой материал произведений русских и северокавказских писателей ХIХ - ХХ века, дающий основания для анализа художественного исследования проблемы соотношения свободы и несвободы личности и целого этноса.

Цель исследования - выявление конкретных форм и реализаций идеи свободы и несвободы личности и социума в литературах народов регионов и России в целом как одного из проявлений того или иного национального характера, их духовно-этического сознания и бытия в прошедшие эпохи.

Это определяет основные задачи исследования:

- рассмотреть теоретические концепции противопоставления свободы и несвободы личности в философском, социологическом и духовно-нравственном  аспектах;

- выявить сущность гуманистического и духовного понимания свободы человеческой личности и её предназначения, определяющую принципиальную основу произведений о ссылке и каторге Ф.Достоевского;

- исследовать вопрос о трактовке проблемы свободы и насилия  в чеховской концепции мира и человека на материале документально-художественной прозы (Остров Сахалин);

- обосновать закономерность исследования выделяемых в работе феноменов общественного сознания в творческом  наследии Варлама Шаламова и Александра Солженицына в диалектическом единстве их проявления;

- подчеркнуть значимость и перспективность для изучения национальной специфики художественного воплощения концепции человеческой свободы в литературных произведениях народов Северного Кавказа о депортации ценностного духовно-социологического подхода и его терминологического инструментария; дать концептуальное теоретическое обоснование терминам и понятиям, используемым в работе; подтвердить их продуктивность в конкретике литературоведческого анализа;

- проанализировать механизмы и формы художественного решения проблемы свободы и несвободы в условиях адаптации к инонациональному социокультурному пространству носителей различных культурных традиций в литературе северокавказской диаспоры.

Методы исследования представляют собой синтез историко-социологического, сравнительно-типологического подходов к рассмотрению литературного процесса как основы для целостного анализа художественного воплощения проблемы свободы личности в русской и северокавказских литературах.

Теоретическая значимость и научная новизна диссертации связаны с необходимостью комплексного художественного осмысления концепции свободы личности в произведениях о несвободе в русской литературе ХIХ-ХХ вв.,  северокавказских литературах ХХ века и литературе черкесского зарубежья.

Практическая значимость. Результаты диссертационного исследования могут быть использованы при подготовке новых учебных пособий, дополнении и переработке уже существующих, составлении новых методических разработок, спецкурсов, а также чтении курсов лекций и  проведении семинарских занятий по русской литературе ХIХ и XX века, литературе народов Российской Федерации  и литературе народов Северного Кавказа.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Исследование художественного воплощения категории  свободы личности в литературе различных социально-исторических эпох, различных национальных образований, разных жанров и разных авторов позволяет прийти к выводу о том, что обозначенная категория из разряда социально-политических, философско-мировоззренческих, духовно-нравственных категорий все больше переходит в категорию эстетическую.

2. В современном мире проблема свободы личности  ощущается и осмысливается как наиболее актуальный и сущностный социокультурный институт, рассмотрение которого в литературе принадлежит к числу наиболее востребованных  прогрессивной частью социума.

3. В настоящее время социокультурно значимым становится требование защиты прав личностного начала, свободы выбора. Оно (в единстве с другими условиями) определяет отношение представителей художественной литературы в разные периоды ее развития и в разных национальных регионах к гражданскому обществу, либо к обществу, принимающему или отвергающему духовно-нравственные принципы на той или иной конфессиональной основе в контексте свободы личности и ее духовной ответственности, её права на счастливую жизнь, отношение к власти, которая может быть как  карающим органом, так и построенным на принципах социальной справедливости.

4. Существенно, что литературные персонажи, как и человек вообще в эпоху Нового времени, озабочены противоречием между естественной склонностью к созиданию, взаимопомощи и биосоциально привычной тенденцией к ущемлению ближних, к эгоистическому торжеству собственной силы.

5. Связь отечественной литературной классики с русской национальной духовностью глубинна, многогранна, исключительно прочна и плодотворна. Ф.Достоевский и А.Чехов, на первый взгляд, парадоксально непохожие друг на друга личности, выстроили каждый свой мир в русской литературе, центром которого является человек. При изучении мировоззрения писателей происходит постепенное осмысление целей и идеалов их творчества, что дает, в свою оченредь, возможность говорить о преемственности, традициях, внутреннем сходстнве и различиях в их творчестве.

6. Феномен современного возвращения русской и национальной литературы к многоаспектной и многоуровневой трактовке проблемы человеческой свободы-несвободы после эпохи советского воинствующего тоталитаризма так же сущностно закономерен и неотъемлем, как и в известные предшествующие наиболее либеральные конкретно-исторические цивилизационные периоды, как, например, после эпохи Ренессанса и Просвещения.

7. Отвергая официальный язык, лишенный свободы бытования, превративший застывшие формулы и шаблоны в средство общения, А.Солженицын наполняет свой рассказ о пережитом живыми голосами. В структуре повествования прямая авторская речь представлена не индивидуальным голосом, а, скорее, многоголосым хором, множественность голосов и взглядов отражает необычайную сложность и разнообразие человеческих состояний в ракурсе проблемы свободы личности. Голос рассказчика, говорящего от своего имени и от имени поколения, является, помимо прочего, нравственным голосом писательского сознания, одушевляемого ощущением призвания и свидетельского долга.

8. Ослабление жанровых принципов в шаламовских произведениях идет по пути, проложенном Достоевским. Бессюжетность - еще одно сопряжение с Достоевским. Как каторга не является событием, а, скорее, состоянием, так и  тем же состоянием оказывается и лагерь. Шаламов был против определения жанра своих произведений как мемуаров, был не всегда достоверен  в воспроизведении автобиографических фактов. У него чаще видится совмещение художественной прозы с документальностью мемуаров. Вкрапление художественной ткани в произведения В.Шаламова размывают их очерковость.

9. Мифологема Кавказа в аспекте проблемы свободы личности в художественном сознании как русского человека-индивида, так и всего русского общества на протяжении двух минувших веков многогранна,  неоднозначна, полна парадоксов. Кавказ для прогрессивно настроенного русского человека с начала ХIХ века чаще символизировал волю, свободу, хотя с этого же времени Кавказ для России становится антиподом данных понятий - местом ссылки, штрафной армейской службы. Но репрессивные меры зачастую парадоксально воспринимаются русскими как своеобразный выход из состояния российской несвободы. Одновременно создается русский листорический культурный миф о Кавказе, где существует золотой век, где люди вольны, как орлы; в нем отчетливо проявляется ностальгия русской культуры по цельности мировосприятия, лишенной всеразъедающей рефлексии и скепсиса. Однако для В.Г.Белинского синонимами были понятия черкес, плен и мучительное рабство.

10. Знаковым явлением в развитии северокавказских  литератур - и  литературной науки всего региона рубежа ХХ-ХХI веков - впервые стало художественно-онтологическое освоение трех сложных и глубоких генетически родственных, дотоле запретных исторических проблем:  1)мухаджирства и Кавказской войны; 2)истории депортации ряда северокавказских народов и отчасти 3) литературы кавказского зарубежья.

11. Тема политического режима, политических репрессий художественно-эстетически рассматривается в русской и национальных литературах в различных ракурсах, но, чаще всего, уходя от политической проблематики и переключаясь на проблематику философско-онтологическую (свободы и несвободы, воли и неволи) и нравственно-психологическую (униженности и оскорбленности, но не утраченности человеческой чести и достоинства).  Важным принципом подхода к анализу данного материала является его познание с точки зрения жанрово-родовой специфики, с точки зрения сочетания в этих произведениях факта и вымысла, документальности и художественности, поэзии и правды. Трактовка проблемы индивидуальной и общенародной свободы в литературе северокавказского зарубежья звучит приглушенно, она практически не вычленена авторами из общего смыслового пласта глухого протеста, скрытого недовольства своим положением.

Апробация результатов исследования. Концепция работы и основные положения исследования докладывались на  международных, всероссийских, региональных конференциях в Северо-Осетинском государственном университете; Карачаево-Черкесском государственном университете, Адыгейском государственном университете, Армавирском  лингвистическом университете, Пятигорском лингвистическом университете, обсуждались на заседаниях кафедры русского языка, литературы и методики их преподавания Карачаево-Черкесского государственного университета, кафедре литературы и журналистики Адыгейского государственного университета, а также нашли отражение в 3 монографиях, в 41 статье (печатных листов - 53,13), в том числе в изданиях, рекомендованных ВАК (9 статей: Москва, Архангельск, Челябинск, Майкоп, Пятигорск).

Структура работы. Диссертация состоит из введения, 3 глав, заключения и списка использованной литературы, включающего 675 наименований. Общий объем диссертации составляет 342 страницы машинописного текста.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении обосновывается выбор и актуальность темы, определяются цели и задачи исследования, его научная новизна, методологическая основа и теоретическая база, формулируется комплекс выносимых на защиту положений, характеризуется теоретическая и практическая значимость работы.

В первой главе Категория свободы и нравственный идеал человека в произведениях Ф.М.Достоевского и А.П.Чехова о каторге и ссылке, прежде всего, раскрываются теоретико-методологические аспекты изучения свободы.

Свобода принадлежит к фундаментальным категориям социальной жизни. Это её неотъемлемое свойство. Свобода представляет собой не только условие естественного существования, но и его качественную сущность, смысл и идеал. Но свобода выявляется только тогда, когда есть несвобода. Сама по себе, без своего антипода, она не ощущается. Когда свобода отсутствует, её не хватает, а когда она есть, она не зрима.

Свобода является сущностной родовой характеристикой природы человека. Мировой опыт предыдущих столетий убедительно показал, что свобода - непреходящая ценность, основная характеристика человека. В самом общем смысле свобода означает отсутствие ограничений и принуждения. В самом содержании понятия свобода внутренне заложен вектор альтернативности, то есть сознательного противостояния социальному давлению: свобода конструируется именно в социальном контексте как результат преодоления несвободы. Степень свободы может быть разной: свобода выбора цели, свобода в выборе средств, свобода приспособления к действительности. Таким образом, основной показательной чертой свободной личности, обнажающей присутствие категории свободы, становится ситуация выбора, в которой она оказывается. И степень свободы каждого отдельного человека зависит от него самого.

В настоящее время ввиду того, что человеку приходится взаимодействовать в условиях многомерного социального пространства, свобода понимается, как способность к поведению, соразмеряющему самостоятельность индивида с действием разнообразных общественных структур.

Каждая историческая эпоха накладывает свой отпечаток на понимание свободы, суммируя его с предыдущим. Свобода находила мыслительное выражение в древних мифах, в атомистических теориях, в средневековой теологии и схоластике, в механически-метафизических концепциях нового времени и в немецкой классической философии. Особую позицию в разработке проблемы свободы человека занимает русская философия. В общем, для творчества русских философов характерна идея цельности, рассмотрение в единстве всех духовных сил человека: чувственных, нравственных, эстетических и религиозных, а также оптимизм, глубокая духовность, вера в неограниченность человеческого потенциала и его добрую волю. Русская философия в рассмотрении проблемы свободы человека не принимает характерных для ряда западных философских учений фатализма и механического детерминизма.

В русской идеалистической философии конца XIX - начала XX столетий приводилась мысль о космическом, или Божественном происхождении свободы. Далее эта идея развивалась по принципу редукции, трансформируясь в индивидуальную свободу путем постижения человеком Божественной необходимости и его практической творческой деятельности.

Весьма велико внимание к критерию свободы. Положительный или отрицательный оттенок она принимает лишь тогда, когда речь идет о целях её использования, критерий свободы связывается с понятиями долга, нравственного выбора, смысла жизни, совести, ответственности. Свобода в философском смысле слова не знает моральных оценок. Она в равной степени открыта и для добра, и для зла, потому что добро и зло - это две стороны бытия человека. Зло - онтологическая проблема. Если бы зло не имело свободы, значит, и сама свобода была бы ущербной. Свобода потому и является свободой, что предоставляет выбор из множества альтернатив, включая выбор между добрым и злым деянием. При этом, как показывает опыт, зло в большей степени приспособлено к принципу свободы, ибо не знает моральных ограничений.

Свобода вообще, как и человек вообще, Ц  философская абстракция, в реальной жизни есть конкретные разновидности её: свобода внутренняя и внешняя, свобода подлинная и мнимая, экономическая свобода, политическая свобода, свобода воли, свобода передвижения, свобода слова, свобода совести и вероисповедания, свобода мысли, свободный труд, свободная любовь, свобода предпринимательства, свобода принимать решения, свобода творчества и т. п.

В соответствии с целями и задачами нашего исследования мы решали проблему свободы, прежде всего, как проблему основания человеческого бытия. Подобное  понимание данной проблематики позволило выдвинуть тезис о том, что положительно направленная свобода, в первую очередь, реализуется внутри самого человека, в его внутреннем бытии, в его духовной природе. И в то же время свобода является способом реализации духовной природы человека.

Сложной представляется попытка провести границы между природой и сущностью человека. Традиционным для русской  философии и литературы является одновременное рассмотрение  сущности человека во всех её проявлениях: общечеловеческой, общеисторической, общесоциальной. В последние десятилетия как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе о человеке складывается понимание того, что изучение человека по частям, по его составляющим исчерпало себя. Необходимо как комплексное изучение человека всеми отраслями знания, так и новое, синтетическое, подлинно диалектическое понимание человека в философии.

Главной, определяющей стороной человека являются не биологические, а социальные и нравственные качества. Совокупность этих качеств, их конкретное сочетание в деятельности каждого отдельного человека составляют содержание понятия личность. Личность - продукт исторического развития как в смысле отдельной личности, так и личности как социального феномена.

Далее рассматривается художественное воплощение категории свободы в произведениях о каторге и ссылке Ф.Достоевского и А.Чехова.

Ф.Достоевский и А.Чехов - личности уникальные,  на первый взгляд,  непохожие друг на друга, у каждого из них Ц  свой мир в русской литературе, центром которого является человек. При изучении мировоззрения писателей происходит постепенное осмысление целей и идеалов их творчества, что дает, в свою оченредь, возможность говорить о преемственности, традициях, внутреннем сходстнве и различиях в их наследии.

Творчество Ф.Достоевского сосредоточено вокруг вопросов философии духа - это темы антропологии, философской истории, этики, религии, свободы личности. В художественном мире Достоевского исходной точкой, с которой оптимально связано решение всех проблем, вершиной, с которой падает отсвет на все остальное, является свобода личности. В Записках из Мертвого дома проблема свободы естественно соединяется с проблемой личности. Вне свободы нет личности. Множественность образов человека, безмерная сложность и неисчерпаемость, обусловливающая значительные трудности в его философском и ином постижении, в адекватно-истинном отражении проявилась в Записках из Мертвого дома - итоге десятилетних размышлений писателя на каторге и в ссылке. Показательно, что главная идея произведения - идея свободы личности.

Перед поездкой в Сибирь и на Сахалин А.Чехов изучал труды по географии, экономике, истории русской и зарубежной тюрьмы и ссылки, Записки из Мертвого дома Достоевского. Сравнение сахалинской каторги с Мертвым домом не раз встречается на страницах книги Чехова. Достоевский, Солженицын и Шаламов, попавшие на каторгу поневоле, и Чехов, исследовавший Сахалин как ученый и литератор, фокусируют свое внимание на общей проблеме - человек, оказавшийся в условиях несвободы.

Гуманизм Достоевского и Чехова проявляется в наибольшей мере не только в изображении мира человеческих страданий, но и в утверждении того, что свободная личность Ч самое важное достижение общества. Достоевский признавал за народом стремление к свободе и справедливости, связывал это с религией, считая, что вера в Бога основана также на желании бессмертия и справедливости. Писатель находит нужным доказывать, что вера в Бога - абстрактный идеал, пусть даже самим человеком выдуманный, что Достоевский допускает, не унижает человека, не ущемляет его свободы. О подчиненности веры идее свободы личности свидетельствует то, что вера для Достоевского, прежде всенго, исключительно Христос, являющийся для писателя моделью идеальной свободной личности. Верующий человек независимо от его конфессиональной принадлежности вызывает у писателя уважение, о чем свидетельствуют его Записные тетради, в которых Достоевский обнаруживает  знание Корана. По-видимому, фундаментальное знакомство с Конраном и биографией Пророка Мухаммеда происходит в 1850-е годы,  в это же время в Записных тетрадях он цитирует заповеди Пророка Мухаммеда, моральная сторона которых широко представлена в Записках из Мертвого дома. Отметим некую закономерность: чем вернее мусульманин заповедям Пророка, тем больше симпатий вызывает он у Достоевского. Достоевский пишет, что в Мертвом доме было шестеро горцев: л... два лезгина, один чеченец и трое дагестанских татар, описывает каждого, с особой симпатией выделяя  лезгина Нурру, который произвел на писателя с первого дня пребывания на каторге самое отрадное, самое милое впечатление тем, что был всегда весел, приветлив ко всем, работал безропотно, спокоен и ясен, хотя часто с негодованием смотрел на гадость и грязь арестантской жизни и возмущался до ярости всяким воровством, мошенничеством, пьянством и вообще всем, что было нечестно. Образ дагестанского татарина (ногайца? - М.Ч.) Алея также представлен Достоевским в самых светлых тонах. Автор описывает духовно-нравственный облик Алея, восхищаясь его благородством, чистотой души, незапятнанностью (несмотря на пребывание на каторге). В поведении горцев-мусульман прослеживается исламская концепция свободы, которой они остаются верны и на каторге.

Чехов в этом вопросе придерживается иной точки зрения. Вера, по его мнению, мало исправляет людей. Пока человек терпит нужду, он еще как-то верит в Бога, потому что помощи ждать больше неоткуда, но стоит немного разбогатеть, как о Боге забывают. Вера не облагораживала мужиков, не удерживала их от низких дел и поступков. Чехов считал, что будущее России за образованием, просвещением, культурой. Но, путешествуя по Сахалину, Чехов видит человеческое отношение церковнников к осужденным и описывает их деятельность с большой симпатией. Епинскопы неоднократно посещали Сахалин, претерпевая на пути такие же неудобства и лишения, как обыкновенные свянщенники. В свои приезды, при закладке церквей, освящении различных зданий и обходе тюрем, они обращались к ссыльным со словами утешения и надежды, о чем рассказывает Чехов в своем произведении.

В Записках из Мертвого дома Достоевский показывает, что свобода - непременное условие живой жизни. Достоевский утверждает, что никакими силами невозможно убить в человеке жажду свободы, тоску по воле и что живая жизнь нигде, даже в тюремных условиях, немыслима без своей собственной, внутренней жизни, конторая складывается помимо лофициальной. Автор не преувеличивает ужасов каторжной жизни: работа в мастерских не показалась ему слишком тяжелой; пища была сносной; начальство, за немногим исключением, гуманным и благожелательнным; в остроге разрешалось заниматься любым ремеслом, но и это в тягость, поскольку казенная каторжная крепостная повинность не занятие, а обязанность, арестант отрабатывал свой урок или отбывал законные часы и шел в острог. На труд смотрели с ненавистью, так как он был подневольным.

Такие же примеры приводит Чехов в Острове Сахалине, описывая челонвека, наотрез отказавшегося работать на каторге: это старик,  перед непобедимым, чисто звериным упрямством которого спасовали все  меры и правила. Такое отношение к принудительным занятиям было характерно для канторжан, находившихся в условиях несвободы.

Характерно, что у людей разных сословий, оказавшихся на каторге и выннужденных проживать вместе, проявляется одинаковое отношение и к деньгам, и к работе. Дворянин Горянчиков относится к работе резко отрицательно, хотя физически работа не кажется ему тяжелой, но не допускающей возможности свободного выбора. К физическим страданиям (шум, чад, вонь, холод, теснота) люди как-то привыкают. Мука каторги не в этом: она в неволе. Из тоски по свободе вытеканют все особенности характера каторжников. Каторжники, несмотря на совместное проживание, внутренне изолированы друг от друга, страшно одиноки. Невозможность физического одиночества при одиночестве внутреннем гнетуще действует на человека. Люди, лишенные свободы, томятся, заводят бессмысленные ссоры, работают с отвращением. Но если им позволят проявить инициантиву, то они сразу преображаются. Арестанты не способны на взаимовыручку, помощь другу - исключение, понятие дружбы извращено и очень быстро переходит в ненависть; единственнным существом, которое Горянчиков мог назвать другом в остроге, была собака.

Мертвый дом Достоевского как способ (форма, разновидность) социального общежития зиждется на следующих системно связанных началах: его обитатели лишены свободы, не имеют никакой личной собственности и денег, лишены права на труд по всей воле, изолированы от природы  и, наконец, всячески обезличиваются и нивелируются.

Споры о жанре Записок из Мертвого дома начались почти сразу же понсле их опубликования. Многие современники Достоевского восприняли книгу как документальнное произведение (А.Милюков, В.Саводник), Л.Толстой отмечал сложность и синтетичность жанра, включив их в список выдающихся произведений, не укладывающихся в рамки определенного жанра. Романом считал Записки Н.Мишин, документальным романом В.Шкловский, книгой В.Кирпотин, мемуарным жанром Л.Гинзбург, художественными мемуарами Н.Чирков, циклом физиологических очерков А.Цейтлин, очерковым циклом Ю.Лебедев, документальным очерком и этнографическим исследованием В.Этов, очерковой повестью Е.Акелькина, записками В.Викторович, книгой очерков Б.Костелянец. Т.Карлова считает скрепляющей ментафору Мертвый дом; именно она лцементирует отдельные очерки об остнроге в целую книгу;  Ю.Селезнев писал в свое время об лидее свонбоды, организующей художественное движение в Записках из Мертвого донма. Достоевский писал их с установнкой на то, чтобы книга воспринималась читателем как рассказ о реальных сонбытиях, а не как обычное произведение с вымышленными героями. Очерковая форма обусловила и осонбенности композиции. В описании Мертвого дома автор до щепетильности реалистичен и в жанре (почти документальная проза), и в сюжетостроении (распорядок жизни заключенных, зафиксированный с точностью вахтенного журнала,  впоследствии с абсолютной точностью повторится в Одном дне Ивана Денисовича А.Солженицына), и во всех других компонентах повествования. Публицистика, философия и фольклор - весь этот сложный набор распределен свободно, почти беспорядочно. Но  кажущийся беспорядок точно рассчитан и подчинен общему плану.

Принцип композиции Записок не статический, а динамический. Автор как бы набрасывает быстрыми штрихами широкую картину: крепость, острог, земляной вал, казарма, тюремный двор, работы в мастерских или на берегу Ирнтыша; арестанты, их внешность, занятия, нравы. Постепенно из толпы заклейнменных и закованных в кандалы людей выделяется несколько характерных лиц: Петров, Газин, Аким Акимыч, Сироткин...

Многоплановая композиция соответствует замыслу: острог неподвижен, это застывший в безысходности Мертвый дом, но автор движется; он спускается по кругам ада: вначале - он внешний наблюдатель, схвантывающий только наиболее резкие и поражающие черты, потом - участник в жизни тюрьмы; наконец, он проникает в тайные глубины данного мира, по-новому осознает виденное, переоценивает первые впечатления, углубляет свои выводыЕ

Еще до путешествия Чехов определил в общих чертах жанр и объем будунщего произведения. Это - книга публицистического характера, включающая в себя художественные зарисовки, сделанные по личным наблюдениям автора. Соотношение разнородных элементов - авторских размышлений, научных вынкладок, художественных зарисовок природы, быта, людей привело к созданию своеобразного оригинального очеркового жанра, подсказанного самим объекнтом исследования - каторжным Сахалином. Чехов сам обозначил жанр произведения, являясь в нем одновременно и художнником и ученым.

Чехов на первых же стадиях работы определил структуру  книги: она довольно четко делится на две части. Первые тринадцать глав строятся как пунтевые очерки (передвижение автора по Северному, а затем Южному Сахалину); главы XIV-XXIII - как проблемные очерки; в каждой главе решается свой вопрос на материале, добытом во время всего путешествия по Сахалину и в итоге изучения литературы: состояния сельскохозяйственной колонии, правонвое положение каторжных, поселенцев, женщин, детей, труд, пища, одежда, духовная жизнь, нравственность сахалинцев, преступления и наказания, бегстнво с острова, болезни, смертность. С каждой главой расширялись концентриченские круги повествования, усиливалось то основное впечатление, которое выннес сам автор: Сахалин - лад.

В Записках из Мертвого дома Достоевский описывает людей, которые добровольно пошли в каторгу, как среду более правовую по сравнению с прежнней. Это и Сироткин, убивший ротного, чтобы сменить рекрутчину на каторгу, так как не мог больше выносить издевательств и побоев. Это и Петров, зарензавший начальника за побои: он предпочел розги на каторге, считая их более правомочными и уместными, чем на свободе. Подобные примеры еще более расширяют понятие Мертвого дома, оно уже включает в себя не только тюрьму и каторгу, но и всякий образ жизни, основанный на несвободе, бесправии и неуважении личности. Феномен свободы вырастает из причинно-следственной связи с вышеперечисленными ее антиподами.

В главе второй Продолжение традиций русской классической литературы в произведениях о человеческой несвободе в русской литературе второй половины ХХ века рассматривается лагерная тема и концепция личности в творчестве В.Шаламова и А.Солженицына.

Связанный с переменами в социальной и духовной жизни общества последних десятилетий  перелом вызвал к жизни небывалое количество  произведений о человеческой несвободе, произведений, по-настоящему выдающихся. Это объяснимо разными причинами. Во-первых, сама тема настолько серьезна, глубока, драматична и волнующа, что она просто не допускает проходного, заурядного творческого решения. Во-вторых, большинство произведений имеет автобиографическую природу, что тоже ко многому обязывает.

Весь существующий корпус художественных произведений по данной теме в русской литературе вызывал по мере появления незамедлительную реакцию читателей, критиков и литературоведов (в ХХ веке  с 1970-х годов в русской зарубежной, затем с эпохой гласности - в отечественной критике). Нет возможности обозреть всю огромную литературу по  проблеме, поскольку  критическая и научная литература уже давно, пожалуй, превзошла по объему все то, что было создано в художественном плане, весь объект своего анализа. Можно охарактеризовать и оценить лишь какое-либо одно направление, связанное с указанной проблемой.

агерная тема в русской литературе ХХ века вместила множество талантливых повестей, рассказов, мемуаров, исследований (Черные камни А.Жигулина,  Погружение во тьму О.Волкова, Невыдуманное Л.Разгона, Это не должно повтонриться С.Газаряна, Крутой маршрут Е.Гинзбург и др.)

В реферируемой диссертации проводится развернутый историографический обзор научной литературы о В.Шаламове и А.Солженицыне сквозь призму проблемы свободы человеческой личности (В.Акимов, Е.Волкова, М.Геллер, Г.Герлинг-Грудзинский, О.Иванов,  И.Некрасова, Ж.Нива, Е.Пономарев, И.Сухих, Е.Шкловский и др.). Широкий диапазон мнений объясняется тем, что большинство исследователей делают выводы на основе анализа отдельных художественных приемов писателей, особенностей их стиля, отдельных полемических  суждений, оценивая их как основополагающие, опираясь на одно или несколько произведений писателей. Литература о Солженицыне  чрезвычайно велика и противоречива, как многолико и многопланово само творчество Солженицына. Многочисленные исследования не складываются в полную и цельную картину, да и навряд ли это возможно. Основное внимание у Солженицына обращено, пожалуй, на способность человека отстоять свой нравственный выбор жизни - в лагерном аду или в серой будничной повседневности. Солженицын исследует все этапы, все промежуточные ступени на этом пути.

Под концепции и выводы Солженицын внешне почти никогда не подводит общефилософской теоретической базы, а опирается на доскональное знание жизни. В особом времени - настоящем и прошлом или прошлом, длящемся в настоящем, - и в замкнутом пространстве лагеря разворачивается действие.

Период с начала 90-х годов - время наиболее интенсивного осмысления В.ШаламоваЦписателя, поэта, публициста. Пик интереса к Шаламову объясняется в основном вниманием к лагерной теме. Но многие литературоведы увидели в произведениях данной темы не только и не столько свидетельства, сколько трагедию целого народа. Среди круга работ, посвященных творчеству В.Шаламова, в настоящее время практически отсутствуют исследования, реализующие единый взгляд на наследие писателя. Отметим одну из теорий, согласно которой произведения писателя - некое соединение  разнородных, а нередко и противоречивых по своей природе текстов, а  сам художник -  натура, лишенная качества целостности. Между тем такая точка зрения, по нашему мнению, несовместима с истинной сущностью творчества автора, она деформирует облик художника, каким он был в действительности.

В центре внимания современных ученых-литературоведов - проза, лирика, эстетические воззрения автора, что дает возможность постигнуть внутренние, глубинные, а значит, существенные связи, соединяющие лишь на первый взгляд несоединимые элементы художественного мира писателя.

Не вдаваясь в полемику по поводу литературно-теоретических дефиниций, мы считаем целесообразным заметить, что жизненная реальность сливается с авторским отношением к жизни, оплодотворяется им, в результате чего рождается новая художественная характерность определенного типа. Она  и составляет собственно художественное содержание, содержательную художественную целостность, имеющую вполне определенную структуру, основными компонентами которой являются тип характерности и тип связей ее с миром в целом. Подобное понимание природы взаимосвязи художественного творчества и жизненного опыта писателя представляется нам особенно актуальным при изучении такого типа художника, как  В.Шаламов.

Шаламов признается ныне во всем мире великим русским писателем, в определенном смысле - непосредственным продолжателем традиций Достоевского. Такой взгляд диктуется схожестью биографий писателей, обшей принадлежностью к образу русского художника, главной темой произведений - художественным исследованием проблемы человека и проблемы России, в конце концов - неоспоримым в обоих случаях пророческим даром. Главная особенность духовного диалога Шаламова и Достоевского - высокая напряженность, полемичность. Большинство отсылок представляет собой прямую либо опосредованную полемику с Достоевским. Этот диалог (спор) - золотого XIX века и жестокого, катастрофического XX века. Основные предметы полемики Шаламова и Достоевского сводятся к тому, что он многое угадал, но прошел мимо практического решения данного теоретического  вопроса.  Снижение  пафоса Достоевского у Шаламова происходит на основе трагической (горькой) иронии. Записки из Мертвого дома и Колымские рассказы можно рассматривать как отражение полемики Шаламова и Достоевского.

Достоевский и Шаламов выглядят и как представители двух парадигм русского духовного сознания Ц  религиозной и внерелигиозной. Падение и возвышение человека в крайних ситуациях, проблема  свободы и несвободы  в  произведениях  Шаламова  и Достоевского просматриваются через особенности национального характера и судьбы России.

Интересна полемика о миссии художника: в искусстве важен указующий перст (Достоевский) - лискусство лишено права на проповедь (Шаламов).  В целом же Шаламов воспринимается как пророк и прямой духовный наследник Достоевского. Главное  его  отличие - отсутствие  какой-либо энтузиастичности, шиллеровщины, розового гуманизма и мессианизма. Человек оказался хуже, чем о нем думали русские гуманисты, и не только русские. Это не пессимизм, а охлаждающий скепсис, констатация громадной роли иррациональных, антропогенных и культурогенных факторов (что связывает Шаламова с рационалистической философией Запада).  Шаламов при всем преклонении перед гением Достоевского - во многом его антипод и сознательный антагонист, что объясняется, прежде всего, исторической пропастью между XIX и XX вв.

Синтетическая жанровая и композиционная природа Колымских рассказов близка по теме и воплощению книге Достоевского: в обоих произведениях присутствует очерковое, документальное начало, этнографизм и натурализм, пристрастие к фактам и цифрам, еще более усиливающее достоверность повествования. Ослабление жанровых принципов в шаламовских произведениях идет по пути, проложенному Достоевским. Бессюжетность - еще одно сопряжение с Достоевским. Как каторга не является событием, а скорее состоянием, так и тем же состоянием оказывается  лагерь.

Синтез жанров был представлен еще у Достоевского: рассказы об экзекуторах-садистах, поручиках Жеребятникове и Смекалове; народные и арестантские песни, пословицы, поговорки; театральная рецензия и уведомление издателя об отцеубийце; предисловный рассказ о Горянчикове и многочисленные рассуждения на разные темы (о преступлении и наказании, о свободе, о ненависти к дворянам, о телесных наказаниях, о палачах и т. п.). Та же лэнциклопедия жанров и в Колымских рассказах: предисловный рассказ о Платонове (Заклинатель змей), легенды и слухи, пословицы и поговорки составляют неотъемлемую часть шаламовского повествования.

Системообразующими оказываются рефрены, обнаруживающиеся на уровне образов, сходство сюжетных схем с участием тех же героев (рассказы Первая смерть, Дождь); а также повторение мотивов, как, например, мотив охоты человека на водоплавающую птицу, лежащий в основе рассказа Утка, Шаламов вводит и  воспоминание героя в рассказе Серафим.

Все повторения, все обмолвки, в которых меня упрекали читатели, сделаны мной не случайно, не по небрежности, не по торопливости, - это объяснение В.Шаламова дает нам возможность сделать вывод о том, что подобная повторяемость, возникающая на разных уровнях художественной системы Шаламова, - прием, использованный в Колымских рассказах. Подобная ситуация дает основание говорить о сходстве с творческим методом Достоевского, в произведениях которого бесчисленные повторы являются своеобразными несущими конструкциями. Переход героев и возникновение одного сюжета из детали, образа или символа другого произведения, как объединяющий художественный принцип, Достоевский активно использовал в Записках.

Автор Колымских рассказов Варлам Шаламов, проведший в тюрьмах и лагерях семнадцать лет, почти через сто лет после Достоевского считал лагерь отрицательным опытом для человека - с первого до последнего часа. Ни один человек не станонвится ни лучше, ни сильнее после лагеря. К этому же выводу приходит и А.Солженицын, исследующий проблему несвободы на уровне разных жанров Ч рассказа, документального повествования большого объема (лхудожественное исследование Ч по определению самого писателя), драмантического произведения и киносценария. При единстве темы разные жанры, являясь особынми способами осмыслении жизни, требуют разного отбора материала, создают разный тип конфликтности, отличаются возможностями выражения авторской позиции. Архипелаг ГУЛАГ, со всей необычностью его хундожественной формы, оказывается характернейшим выражением Солженицына Ч художника и человека. Его художественное исследование (как и у Достоевского и Шаламова) объемно и емко, синтетично по структуре и форме. Лишь один поворот лагерной темы изначально насыщен драматизмом (конфликтностью, проявляенмой через действие), и это Ч попытка обретения свонбоды.

Пространство и время лагерного мира у Солженицына проявляют особенность в контрастном сопоставлении с другим или другими мирами. Так, главные свойства лагернонго пространства,  отгороженность, закрытость и обозримость (стоящий на вышке часовой видит все), противопоставлены открытости и беспредельности свободного природного пространства Ч степи. Отметим, что здесь наглядна параллель с Записками из Мертвого Дома Ф.Достоевского. Внутри располагаются свои единницы закрытого пространства Ч барак, лагерь, рабончие объекты, так возникает оппозиция лагерного мира с набором присущих ему признаков (закрытый, обозримый, ненсвободный) и мира внешнего с его признаками открынтости, беспредельности и Ч следовательно Ч свобонды. Эта противоположность оформлена на речевом уровне в назывании лагеря зоной, а большого мира Ц  волей.

Противостояние этих миров, социально-политических по своей природе, усилено тем, что дано на уровне природно-биологическом (отметим, что с подобным приемом мы встречаемся и в рассматривавшихся ранее произведениях Ф.Достоевского и А.Чехова). Для лагерной темы, общий сюжет которой Ч жизнь в царстве нежизнни и несвободы и возможность (Солженицын) либо невозможность (Шаламов) для человека в этой нежизни спастись, сама амбивалентность символа жертвы, соединяющего в себе противоположные смыслы смерти и жизни, гинбели и спасения, тюрьмы и свободы, оказывается необычайно емкой.

Архипелаг ГУЛАГ, являясь не единственным и далеко не первым произведением на лагерную тему, занимает особое место в общественном сознании и у нас, и на Западе. Книга А.Солженицына Ч это, прежде всего, истонрия возникновения, разрастания и существонвания Архипелага ГУЛАГ, ставшего олицетворением трагедии Роснсии XX века, человеческого плена, несвободы, насилия над человеком.  Именно тема духовного падения и возрождения личности через вечное стремление к свободе является ведущей в произведении.

Образ, давнший название книге - архипелаг, Ц  здесь выступает как необычная, очень выразительная и неожиданная метафора, восходящая, впрочем, в переосмысленном смысле к Утопии Т.Мора, являясь, следовательно, антиутопией. Эта метанфора государства в государстве, символизирующая в концентрированном виде идею человеческого плена, рабства, унижения, принуждения, словом, несвободы личности, государства, занинмающего, по словам автора, восемь пронцентов от территории включающей страны.

Этот зловещий образ интертекстуально перекликается также с образом летающего острова, лишающего людей солнечного света и живительной влаги в третьей части Путешествия Гулливера Д.Свифта. Арнхипелаг наделен способностью к развинтию и распространению, подобно биологическому организму. Не случайно автор неоднократно сравнивает его с раковой опухолью, поразившей тело отчизны. Особая горечь содержится в том, что человек привыкает к своей тюрьме, несвободе, называя ее наша. Возникает ассоциация с поэмой Д.Байрона Шильонский узник, персонаж которого, проведя в заточении  четверть века, отказывается выйти на свободу. Изобретально обрисованная Солженицыным картина этой страшной псевдостраны необыкновенно впечатляет. Интересно, что интонация,  сопутствующая этому описанию, - мнимо патетическая, высокопарная, напоминающая бодрые рапорты о стройках социализма (которые, в действительности, и были перевернутыми лагерями и Волго-Балтами). Чтобы вызвать у читателя ощущение всеобщности, даже некоей парадоксальной и пародируемой патетичности этого движения, захватившего страну, автор использует глаголы настоящего времени множественного числа: летят, плывут, едут.

Но летят и плывут туда не по доброй воле, о чем свидетельствуют глаголы: человека ведут, берут, луцепляют, волокут за шиворот. Он Ц  пассивная жертва, ларестуемый, пленник, человек, лишенный свободы.

Такой же жертвой является и автобиографический герой Солженицына. Вечное движение захватывает его и неотвратимо влечет в черную пасть ворот Лубянки. Кажется, оторванной от свободы, обреченной и поставленной на колени предстает на страницах книги вся страна,  превратившаяся в придаток всесильного ГУЛАГа.

Для создания образа вечного движения автор использует символ, давший название другому его произведению, Ч Красное колесо. Поначалу это звучит как бы победно, пародируя тексты радио- и кинохроник. В таком же тоне продолжается и дальше. Но постепенно меняется смысл, в достаточно нейтральную лексику  внедряется совершенно иная лексика. Прием градации срабатывает очень убедительно. Неостановимость и всеохватность движения подчеркивается повторами: во всякий день, во всякую минуту, все время. Звуковой образ создается при помощи слов, именющих звукоподражательный оттенок: хлопает, рычат, гул, вой. Мрачная образная символика Солженицына здесь сродни мрачной образности В.Гюго,  Э.Гофмана, Э.По, С.Кольриджа, Ф.Кафки, выше упоминавшихся Д.Свифта и Д.Байрона, не однажды  обращавшихся  к живописанию человеческого заточения и плена.

Художник глубоко показывает процесс насильственного подавления сознания и воли человека на пути в лагерь, его погружение  во тьму. Напрашивается паралнлель с дантовским Адом и с тем, что описывают пережившие состояние клинической смерти. Лишение свободы абсолютно идентично лишению жизни.

На протяжении всего повествования автор доказывает на многочисленных примерах, что и в нечеловеческих услонвиях можно остаться людьми. Наряду с погружением во тьму идет противопонложное движение - от тьмы к свету: комбриг Травкин, тетя Дуся Чмиль,  коммунист В.Г.Власов,  профессор Тимофеев-Ресовский, они дороги автору как аргументы в  споре с теми, кто не венрит в возможность противостоять ГУЛАГу, прежде всего, с В.Шаламовым.

агерь меняет человека, убежден пинсатель, поэтому фраза - Вы никогда не вернетесь в прежний мир - в художестнвенной системе Солженицына означает, прежде всего, духовное измерение: канков бы ни был человек, лагерь преобранжает его. Эта фраза служит мостиком к эпиграфу 4-й части, взятому из послания апостола Павла к коринфянам: л...не все мы умрем, но все изменимся. Погибшим и замученным на Архипенлаге создает автор памятник в Слове. Трагедия народа должна обернуться очинщением и прозрением, должна послунжить уроком следующим поколениям. Так библейская цитата, приведенная Солженницыным, перекликается с эпиграфом к Братьям Карамазовым Ф.Достоевнского: Истинно, истинно говорю вам: еснли пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода (Ин. 12, 24).

В главе третьей Многозначность решения проблемы свободы и несвободы личности в литературах народов Северного Кавказа тема политического режима, политических репрессий художественно-эстетически рассматривается в русской и национальных литературах в различных ракурсах, но, чаще всего уходя от политической проблематики и переключаясь на проблематику философско-онтологическую (свободы и несвободы, воли и неволи) и нравственно-психологическую (униженности и оскорбленности, но не утраченности человеческой чести и достоинства).

Другим важным принципом подхода к анализу данного материала является его рассмотрение с точки зрения жанрово-родовой специфики, с точки зрения сочетания в этих произведениях факта и вымысла, документальности и художественности, поэзии и правды. В северокавказской литературной критике и литературной науке мы уже можем наблюдать аналогичные (с некоторыми местными коррективами) явления. Сегодня назрела настоятельная необходимость проанализировать сопредельные существующие концепции, обобщить результаты осмысления проблемы индивидуальной, личностной и общенародной человеческой свободы и несвободы  в литературах региона, подвергшихся выселению в сталинские годы. Представителями литературы разных народов Северного Кавказа одновременно создается эпопея-хроника человеческой несвободы и поисков свободы на протяжении всего ХХ столетия.

Знаковым явлением в развитии северокавказских  литератур и - одновременно - литературной науки всего региона рубежа ХХ-ХХI веков впервые стало художественно-онтологическое освоение трех сложнейших и глубочайших генетически родственных, внутренне взаимосвязанных, дотоле запретных исторических проблем  1) мухаджирства и Кавказской войны; 2) истории депортации ряда северокавказских народов и отчасти  3) литературы кавказского зарубежья. Отражение этих протяженных во времени трагических событий в названных национальных литературах уже нашло осмысление в соответствующей национальной литературной науке и критике. Сегодня настал момент подведения некоторых итогов, обобщения имеющегося материала по проблеме, обзора существующих концепций исследования и основных тенденций их развития.

Потребность обращения к теме депортации продиктована еще и повышенным вниманием представителей самых различных научных дисциплин к проблеме насилия в настоящее время. Этот интерес обусловлен стремлением  лцивилизованных народов максинмально оградить личность от насилия.  В силу отмеченного актуальность изучения депортации как антропологиченской проблемы, нашедшей отражение в карачаево-балкарской поэзии, обусловлена не только литературоведческими, но и социальными интеренсами, имеющими также философское значение.

Мы целенаправленно сосредоточиваем внимание на такой ключевой пронблеме, как художественное отражение духовной и физической, философско-онтологической и нравственно-психологической категории свободы в северокавказской литературе.

В произведениях репрессированных авторов идеи свободы личности переплетаются с идеями свободы всего народа, идеями выдержки и терпения, основываются на адаптации этноса применительно к определенной природно-ландшафтной среде. В непривычных климатических условиях репрессированные народы оказались перед объективной необходимостью быстро адаптироваться к общепринятым нормам и стандартам поведения коренного населения (киргизов, узбеков, казахов, сибиряков). Экстремальные условия часто укрепляют человеческий дух, мобилизуют творческие силы, примером чего может служить и проза о человеческой несвободе Ф.Достоевского, А.Солженицына, В.Шаламова.

  По национальной памяти бесправных народов был нанесен удар, они теряли традиционные духовные ценности, имевшие непосредственное отношение к развитию национального самосознания, к их менталитету. В то же самое время  позитивно влиял нравственно-психологический, духовный и эстетический потенциал фольклора, который был исторической памятью ссыльных, устная литература формировала и укрепляла нравственный облик изгнанных. В структуре творческого сознания художников находили отражение мифы и легенды, устные предания. Писатели-спецпереселенцы по известным причинам не могли писать о том, что их волновало в данный момент, что перенес их народ, поэтому  они обратились к прошлому, к фольклору родного народа (например, поэмы Серп и Огонь К.Кулиева). В жизненной и поэтической философии К.Кулиева, как отмечают все исследователи, трагическое соединяется с героическим. В философско-лирических пейзанжах поэта чаще всего оказывается доминирующей и наиболее рельефно выраженной тема народного бедствия. Часто поэт прибегает к иносказанию, некоторым формам эзопова языка. В большой стихотворной форме лиро-эпоса  К.Кулиев запечатлел тематический комплекс общенародного бедствия, связанного с потерей свободы, оскорбления национального достоинства и  веры людей в жизнь и справедливость.

К.Кулиев одним из первых обратился к запрещенной теме высылки и жизни на чужбине в форме лирического исповедального монолога. В поэме Завещание речь идет как о трагической судьбе чегемского крестьянина, так и о страданиях всего балкарского народа, вынесшего политический геноцид. Художественные достоинства поэмы определяются умением автора переплавлять гамму исторических, пубнлицистических, философских идей в горниле лирического переживанния, являющегося конструктивным центром поэмы.

Трагические коллизии, связанные с потерей родины и свободы, формируют адекватную модель повествования. В конце 1970-х гг. у Кулиева ретроспективно возобновляются мотивы изгнания (Зимний день в Чегемском ущелье, Реквием Саиду Шахмурзе - поэту из Чегема) (1977).        

Решение проблемы свободы личности у Кайсына Кулиева, по мнению исследователей, происходит с достаточно ослабленной персонифицированностью. Это объясняется тем, что создавались его произведения на трагическую тему в условиях отсутствия гласности и свободы слова. Трудно сказать, как написал бы о годах ссылки, о ее подробностях  К.Кулиев в наши дни, доживи он до времени перестройки, когда подобная тема вышла из разряда закрытых  тем. Вероятно, более горько и безрадостно, однако, возможно, не в характере горца сетовать и жаловаться на превратности судьбы, какими бы тяжелыми они ни были.  Кулиев стойко и с достоинством переносит тяготы пребывания на чужбине, но, как он отмечает в воспоминаниях, судьба послала депортированным тюркским народам Северного Кавказа в Киргизии один щедрый подарок - родственный им язык киргизов.

В современной карачаево-балкарской поэзии в плане художественной интерпретации проблемы ченловек и история через прапамять и творческую интуицию развивается творчество детей репрессированных родителей, поэтов поколения шестидесятников, новых ярких личностей, сформировавшихся уже в условиях восстановленной автономии балкарцев, карачаевцев и других репрессинрованных народов. Художественные искания этого поколения карачаево-балкарской культуры можно рассматривать как попытку выйти на новый уровень авторского переосмысления занявленной темы, но с опорой на художественные трандиции К.Мечиева, И.Семенова, К.Кулиева и др.

У лирического героя И.Маммеева, связующего звена между старшим и более молодым поколением поэтов, есть  обостренное восприятие каждой реалии родной земли. Предметы бытового обихода опоэтизированы. Герой наполняет новым смыслом понятия Кавказ, лайнран, кукурузная лепешка и другие.

В творческой судьбе М.Геккиева, С.Гуртуева,  Т.Зумакуловой важно то, что многие реалии жестокого времени были схвачены острой и цепкой памятью ребенка, позднее вплетены авторами в художественную ткань стихов и поэм. Прием иносказания, как особый вид тайнописи, - одна из отличительных черт поэмы Т.Зумакуловой о выселении лИзгнанник (1960). Здесь тема трагедии выселенного народа  ассоциируется с судьбой турецкого поэта-изгнанника Назыма Хикмета.

В цикле Жизнь на чужбине С.Гуртуева пронзительно выделяется история юного лирического героя (Молитва голодного человека), неожиданно осмысливается жанр сказки: в голод она понмогала сберечь, сэкономить хлеб, отвлекая изголодавшихся дентей, впадающих  в спасительный сон. С.Гуртуев утверждает ценность духовной пищи, помогаюнщей выжить в экстремальный период народного бытия

Тема выселения балкарского народа примечательна в интерпретации  А.Базуллаева,  пятилетним мальчиком попавшего в ссылку. В Стансах о матери Байзуллаев в элегически-медитативной форме рассуждает о парадоксе этнопсихологии репрессированных народов, которые, даже вернувшись на родину, продолжали тосковать по ней. В стихотворении На перевале Бийче в самом названии скрыта идея перенвала, преодоления препятствий физического и духовного пространства. Идеалом поэта выступает образ дерева, символизирующего вертикаль между этими сферами хронотопа.

ейтмотивом сборника Тунгуч (Первенец) М.Геккиева, десятилетним вернувшегося со своим народом из депортации, является чувство обретения родины,  внутренней и внешней свободы. В программном стихотворении Арбалет утнверждается неизбежная противоположность и единство арбалета и косы - орудий охотника и земледельца. Из категории военного искусства арбалет в поэзии М.Геккиева превращается в нравственно-эстетическую категорию, связанную с темой исторической памяти. В представлении поэта охранную функцию арбалета на себя берет и фольклорный репертуар горцев, включая танцы, песни, игры, послонвичный фонд, нартский эпос, сказки, легенды, предания, одним слонвом,  духовные достижения народа.

Ставшая в поэзии выселения хрестомантийной оппозиция родина - чужбина приобретает в поэме С.Мусункаевой Зацветали яблони в Алма-Ате новое звучание. Два края, два мира не противопоставляются, а силой эмоционального притяжения горянки, живущей в Алма-Ате, стягиваются в единую точку: радуга, став мостом, связывает Минги-Тау (карачаево-балкарское наименование Эльбруса) и Ала-Тау.

Опосредованное отражение темы переселения имеется и в творчестве целой плеяды карачаево-балкарских поэтов более молодого поколения (А.Акбаев, Ф.Байрамукова, А.Бегиев, М.Беппаев, X.Джаубаев, А.Додуев, Б.Лайпанов, Д.Мамчуева, М.Мокаев, С.Мотгаева,  А.Созаев, М.Табаксоев, А.Узденов). При всем многообразии имен, стилей, мировоззрений, художественных особенностей поэтические произведения о выселении Ц  это произведения в защиту жизни человека, этноса, общества от насилия и угрозы свободе.

Обширная северокавказская литература ло каторге и ссылке дает основание и материал для всестороннего исследования различных теоретико-литературных и философско-онтологических вопросов в различных аспектах: например, проблемы трагического, концепции человека. Наше внимание последовательно привлекает художественное решение проблемы свободы личности на материале русской и северокавказской литературы.

Калмыцкая проза о депортации, развиванясь в русле отечественной литературы, была типологически созвучна литературам соседних регионов, литературам репрессированных народов Северного Кавказа. В прозе о депортации на специфическом материале происходило решение основных проблем современной калмыцкой литературы, в частности, концепции мира и человека в их единстве.

Как научная проблема, тема ссылки калнмыцкого народа в художественной литературе была поставлена и освещалась еще в исследованиях Р.Джамбиновой Роман и автор. Новые грани художественности (1960-1990 гг.) (1996), Писатель и время (1996) и Н.Манджиева, считающего, что проза о депортации - это живой, постоянно развивающийся процесс, который ставит перед хундожниками проблему выработать концепцию человека. Н.Манджиев  стремится выявить Ев разнонречивых явлениях прозы о депортации контуры сложного, но единого, орнганически целостного процесса,  показать внутреннюю логинку, обусловленность движением реальной жизни, общественного сознания и самой литературыЕ, определить пути изучения человека, понимания его ценности, гуманистической сущности, специфику художественнно- эстетических поисков писателей в изображении человека. Ученый также рассматривает тематическое многообразие, сложность постановки пронблематики и ее решения в разных жанрах прозы о депортации, вскрывает образную систему, общие и индивидуальные особеннонсти, приемы и принципы художественного осмысления человека в прозе о депортации.

Проза о депортации калмыцкого народа прошла два этапа: во-первых, активную, злободневную фазу, необходимость немедленно отозваться на самую больную точку национальной трагедии (произведения публицистического характера); во-вторых, углубнленный, аналитический взгляд на события и факты трагической истории калмыков, что реализовалось в психологической, философской прозе высокого уровня. Проблема свободы личности в анализируемой литературе может быть рассмотрена посредством  анализа художественных концептов честь, достоинство, нравственность, сонставляющих более общий концепт судьба человека.

Калмыцкие писатели 1960-80-х годов художественное исследование человека решали в общем русле советской литературы, а наука о литературе и критика рассматривала проблему человека в аспектах социалистической личности, советского характера. В калмыцкой прозе о депортации ярко обрисованы персонажи, различные в возрастном и гендерном отношении, но преимущественно дети, женщины, старики. Образы детей можно определять как стадии развития национального характера, что нередко бывало и в фольклоре, и в классической литературе.

Тема депортации калмыков, впервые прозвучавшая в годы лоттепели, была приглушена в брежневскую эпоху конца 60-начала 70-х годов. Интересно обсуждение вопроса о калмыцкой теме в отечественной литературе, где отмечено своеобразие концепта пространство в отношении Сибири, так как на этой огромной территории, от Урала до Сахалина, от Алтая до Северного Ледовитого океана, были рассеяны на погибель ссыльные калмыки (см., например, Погружение во тьму О.Волкова). Сибирь, как место отбывания наказания, отражена в русской литературе с незапамятных времен, продолжает она оставаться им и в глазах современных хундожников (С.Дмитренко).

Ведущим мотивом произвендений о депортации следует считать тему памяти. Влияние очерковости на художественные тексты усиливает публицистический эффект, становится средством жанрово-стилевого обновления прозы. Усиление интереса к личности человека, замедленность повествования связаны с желанием вглядеться в человека. В широких по стилевому диапазону Ц  от репортажа до внутреннего монолога - очерках, рассказах, повестях, романах видна концентрация оснновных признаков современной прозы о депортации: стремление к документальнонсти, глубокий психологический анализ, интерес к гуманистическому решению конфликта.

Особую роль в художественной коннцепции осмысления темы смерти  Н.Манджиев отводит концептам природа, зима, которые участвуют в создании трагической концепции человека. А в эпической концепнции жизни автор прослеживает буддийскую основу мировоззрения героев. Коннцепт судьба в художественном сознании писателей опирается на народные представления, он вбирает в себя концепт дорога жизни, у которой есть начало и конец.

Говоря о позиции автора в повествовании, исследователь обнращает внимание на роль авторской личности в повествовательных структунрах. Жанровое своеобразие произведений определяется личностью повествователя (или  лобразом автора), т.е. позицией и характером лица, от имени которого ведется повествование.

По стилевой доминанте произведений о депортации  можно выделить несколько групп: 1) произведения информационно-публицистические, где лавторский голос направляет движение сюжета (С.Байдыев,  Т.Бембеев, Н.Бурулов, Л.Инджиев, М.Нармаев, Б.Сангаджиева); 2) произведения хроникально-психологического типа, поэтика которых связана с литературой периода 1960-80-х гг., а также произведения А.Балакаева. В обеих группах н присутствуют такие общие свойства, как наличие героя, близкого автору, сходная авторская позиция в повествовании, сходная роль подтекнста.

Характерной особенностью произведений о депортации Н.Манджиев считает стремление к замедленности повествования. По его мнению, это выполняет двоякую функцию. Во-первых, предоставляется вознможность вглядеться в героя, в его духовное состояние, остановить мгновение или запечатлеть его во всех подробностях. Во-вторых, передается не только атмосфера  времени, но и как бы физическое восприятие времени: ожиданние конца пути, ожидание конца войны, возвращение родного человека с войнны, ожидание перемен в судьбе народа и возвращение в родные места. В произведениях А.Балакаева, Т.Бембеева повествователь выступает как профессиональный писатель, который излагает в форме дневника воспоминания о событиях, свидетелем и участником которых был. Произведения А.Балакаева написаны от лица нескольких персонажей.

С наибольшей остротой, следуя трагической правде истории, исследование проблемы ценности человека и его свободы происходит в современной прозе о депортации. Новизна прозы о депортации, по мнению  Н.Манджиева, заключается во взгляде писателей на ссылку как на трагическое событие, в стремлении к изображению полной правнды, к документальной летописности во взгляде на людей периода ссылки, психологическому драматизму, показу сложности проявления личности в критических ситуациях. Произведения о депортации нельзя сводить только или преимущественно к художественно-социальной хронике, повествованию о конкретном событии. В них предстает не частная драма отдельной семьи, личности, в них отражается трагическое столкновение двух воль: государственной и личной. Слепому подчинению воле государстнва, уничтожающего человеческую свободу, характерному для произведений 60-начала 80-х годов, в современной прозе противостоит сознание героя, автора, осмысливающего тяжелые последствия общегосударстнвенной политики репрессий по отношению к собственному народу.

Научное исследование художественного решения проблемы свободы личности в северокавказских литературах было бы неполным без привлечения материала литературы черкесского зарубежья. Литература адыгской диаспоры стала предметом научного исследования лишь в последние два десятилетия. За столь короткий срок издан ряд литературоведческих работ, статей и обзоров, дающих общее преднставление об этом феномене (X.Бакова, 3.Баковой, Л.Бекизовой, А.Гутова, X.Кауфова, Р.Мамия, Н.Надъярных, 3.Налоева, М.Обдоковой, А.Схаляхо, Х.Тимижева,  А.Хакуашева, X.Хапсирокова, М.Хафицэ, К.Шаззо и др.).

Целый этнос, почти в полном составе по чужой злой воле лишившийся свободы, решает  покинуть родину, чтобы не находиться в рабстве, лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Понятно, что это переселение было вынужденным, однако многие из эмигрантов, избегая гнета царской России, надеялись  найти в Турции более благоприятные условия, связанные, прежде всего, с конфессиональной общностью - исламом. Поэтому, оказавшись в Турции, стране-избавительнице, давшей приют беженцам, многие кавказцы (и отражавшие их настроения писатели в том числе) первоначально стремились быстрее адаптироваться к турецким условиям, даже ассимилироваться с местным населением, овладеть иным языком, в чем-то утратив самоидентификацию, став, по сути, дважды рабами. Многие писатели черкесского зарубежья становятся тюркоязычными, реже двуязычными, осваивают здешние реалии, не поднимая слишком острых проблем национальной и личной свободы. К этой нравственно-философской проблематике они наиболее активно обратятся спустя сто лет, уже во второй половине ХХ века, когда назреет необходимость сохранения и возрождения национальной идентичности, напрямую связанная и с идеей национальной свободы.

Утверждению ценностей личной и общенародной свободы служат многочисленные произведения писателей адыгской диаспоры ХХ века: поэмы Ш.Кубова (Мамлюки, Ошхамахо, История Ордуна), раснсказы  М.Кумыка, гражданская, патриотическая, любовная лирика М.Аталая, Н.Хуног, Р.Тхагазита, Д.Кушха. Ф.Дугужа, М.Шигалуга, Ф.Тхазепля, И.Абаза, эпос и лирика М.Кандура. Концентрация эстетического внимания на проблеме личностной свободы-несвободы в литературе диаспоры отличается человекоцентричностью, когда человек (а не столько этнос) стоит в центре мира.

Художественная реализация проблемы свободы и неволи происходила посредством связи психологизма с эпичностью. Эстетические и философские смыслы порождали особую стилистику и духовность повествования в адыгской зарубежной прозе.

Роман А.Мидхата Кавказ - первое художественное произведение, повестнвующее о трагедии черкесского народа, вызванной Кавказской войной и связанным с ней мухаджирством (заметим, что это знаковое, ключевое понятие Кавказ станет в дальнейшем заглавием еще целого ряда произведений, включая трилогии  выдающихся культурных деятелей современной черкесской диаспоры, Омара Челика и Мухадина Кандура). Писатель рисует крупное эпическое полотно, включив в повествование сложннейшие события, портреты множества исторических деятелей, разных предстанвителей народа. Он стремился раскрыть глубину трагедии народа, остнрые и противоречивые моменты в его судьбе и сознании. В произведении отчетливо проявляется внутреннее напряжение свободы - коренной вопрос человеческого бытия, это возможность или невозможность свободы выбора, связанного как с волей индивида, так и с закономерностями развития сообщества.

В этом произнведении А.Мидхат использовал близкий ему повествовательный стиль турецких медахов. В комплексе данные особенности делают роман близким по жанру к жанру очерка. Роман Кавказ имеет принципиальное значение в общеадыгской истории и культуре как первое крупное многоплановое произведение об одном из самых драматичных периодов жизни народа, в котором ставятся и решаются проблемы и политической свободы народа,  и нравственной свободы отдельного человека.

итературная деятельность Омера Сейфеддина в начале XX века объединена общей тематикой: критикой османизма, пантюркизма, воспоминаниями о своем детстве и т.п. В цикле черкесских рассказов (Ремень, Скребница, Братья по крови, Кисет, Привычка, Оплошность, Чудо, Одинокий абрек) присутствует притчевое, ироничное, автоироничное начало, позволяющее, по мнению автора, писателю-сатирику высмеивать людей, готовых преклоняться перед чужой культурой, забывающих о своих корнях, нанциональной самобытности, если они не приносят сиюминутной выгонды. Это прямой путь к потере свободы личности.

Как справедливо отмечают литературоведы (X.Баков, В.Гарбузова,  А.Кабаклы, Г.Сорокоумовская, А.Схаляхо, Х.Тимижев, У.Умчи), лучшими тем не менее пронизведениями О.Сейфеддина являются рассказы, объединенные национнально-патриотической тематикой (Вечер свободы, После Чанаккалы, Очень большой человек), где проблема свободы личности ставится и на материале национально-освободительной борьбы турецкого народа.

В целом творчество писателей первой волны литературной эмиграции ХХ века (А.Мидхата, О.Сейфеддина, Т.Фикрета, X.Хунджа, 3.Шханплы и др.) было проявлением еще только растущего национального самосознания адыгов, как и чувства свободы. В произведениях авторов были важны мотивы и образы адыгского фольклора, они стреминлись сохранить образно-речевые средства, поэтический строй, стилинстические приемы родного языка. Именно они способствовали направлению литературы чернкесского зарубежья по автохтонному, адыгоязычному пути развития.

Следующий этап становления литературы черкесского зарубежья ХХ века связан с преобразованиями, происходившими в Турции и арабских странах Ближнего Востока после Второй мировой войны. Они послужили катализатором усиления демократической литературы адыгской эмиграции (литературное объединнение Сачаяк (Треножник). Художественное осмысление перемен в жизни адыгской эмиграции этого периода стало главной задачей литературы 40-60-х годов XX столетия. Однако, как верно отмечает Х.Тимижев, в произведениях черкесских авторов чувствуется и некоторая неуверенность, даже растерянность наших соплеменников. Адыгские эмигранты, жившие в условиях постоянного притеснения, оказались зачастую не готовыми к таким преобразованиям, несущим начала свободы личности. Эти и другие перемены, происходившие в жизни и самосознании зарубежных адыгов в середине XX века, в большей степени отразились в произведенниях Э.Гунджера, Ш.Кубова, Н.Хост.

Семантические мотивы свободы-несвободы осмыслены наиболее оригинально и убедительнно в произведениях Шабана Кубова, ставшего связующим звеном в художественном мире адыгов эмиграции и исторической родины, автор привнес с собой часть исламской культуры, используя каноны классического восточнонго стихосложения (поэмы Рождение пророка, Миградж, Смерть пророка Мохаммеда, Одна история Аммана, Ошхамахо, бейты из цикла Миниатюры и т.д.). Живя на Ближнем Востоке, поэт расширил диапазон своего творчества. Обращаясь к  стихам, напинсанным еще в советский, доэмигрантский период, он предлагает им уступить перед теми, что рождены, как признается автор, в душевных муках, но свободной мыслью (Спор стихов).

В эмиграции на всех этапах творчества поэта тема народа, родины, истории и потерянной свободы оставалась в его поэзии на первом плане. В цикл произведений о Кавказской войне, об истоках трагедии адыгнского этноса входят стихи, пьесы и марши Ш.Кубова  Менжду Пшизой и Лабой, Клинобородый воевода, Махаджиры, Большой русский царь, Марш Кавказа, Холм войны и др., художественно связанные единной идеей. В монументальном произведении Мамлюки. Исторический эпос адыгов из двадцати трех поэм семантически объединяется современная история адыгов,  недавнее прошлое и история средних веков.

Художественная реализация проблемы свободы личности связана с общественно-политическими процессами, происходившими в 70-90-х годах XX стонлетия в странах компактного проживания черкесов. Рассказам  М.Кумыка, как и произведениям других писателей-пессимистов черкесской эмиграции, свойственно пассивное неприятие окружающей действительности. Их попытки противопоставить высокие нравственнные принципы адыге хабзэ (адыгского этикета)  господствуюнщей в чужой стране морали терпят поражение. Идея свободы личности зачастую нивелируется, уступая иным, чаще всего религиозным, ценностям, провозглашающим культ терпимости и покорности судьбе.

Внутренний смысл романа Четина Онера Написано на скалах  - в органичном осознаннии идеи свободы и непокоренности, единства со своим народом. Автор не идеализирует жизнь соплеменников на земле единоверцев, считая, что мухаджиры не нашли обещанного счастья на землях мусульнман.

Процесс вынведения литературы диаспоры из тумана времени, из состояния покорности и обреченности начался с творчеством Мусы Уйсала. Бороться за высшие идеалы, в первую очередь, личной и общей свободы - стало основным мотивом его произведений.

Многоплановость, широкий эпический размах, сочетание докуменнталистики с художественными обобщениями характерны для произведений Мухадина  Кандура. В романах Кавказ, Черкесы. Балканская истонрия, Разлом, Революция и др. он воссоздает эпоху не с понмощью внешних примет, а как бы изнутри:  передает сам дух эпохи, мысли и чувства человека того времени и проецирует их на плоскость сегодняшнего дня. Чувство свободы личности писатель раскрывает через чувства самосохранения и патриотизма, которые заложены в национальной исторической и культурной традиции.

Идеи гуманизма и свободы развил Кадыр Натхо, испытавший заметное влияние гуманистических традиций русской и европейской литературы. Необходимость сохранить в самых непредвиденных ситуациях человеческие качества свободы и достоинства решает писатель в романе Отчужденные и в новеллах Старые и новые предания о Кавказе. Проза К.Натхо, по верному замечанию Х.Тимижева, открыла в адыгской художественной литературе новый мир, в котором главенстнвуют не сломленные годами испытаний на чужбине сила духа, чистая любовь, честь и совесть, а также острое чувство свободы. Ныне здравствующий писатель адыгского зарубежья, в результате трагических событий Второй мировой войны оказавшийся в США, сам испытавший все круги ада, Кадыр Натхо всесторонне изучает человека, психологические и социальные механизмы его поведения, когда происходит сопронтивление ланархии своевластия, создавая собственный анархический деспотизм по отношению к другим (К.Шаззо). Но это тоже жестокость, насилие, подавление других.

Таким образом, постепенно тема свободы из явления скрытого, замалчиваемого, внешне невостребованного превратится в одну из глубоко осознаваемых и адекватно выражаемых нравственно-философских проблем литературы черкесского зарубежья.

Проблема свободы личности в поэзии адыгского зарубежья решается скорее в негативном плане по причине реального отсутствия этой свободы. Тем не менее она довольно остро прозвучит уже в более поздний период развития литературы черкесской диаспоры в сборнике стихов Эргина Гунджера Умереть молодым (1960),  в  стихотворениях Мулида Аталая Мой Бог - моя надежда, Старуха у берега моря, Как ненсчастен тот, у кого нет родины, Когда я остаюсь один, Глаза мои стынут над волнами моря, Мухаджирство, Разговор старой абхазки с волнами и др., связанных, прежде всего, с потерей личной и всенародной свободы. Чувство родины для представителей северокавказской диаспоры во многом противоречиво, конфликтно, осложнено тем, что народ был насильственно изгнан со своей земли, лишен естественной среды обитания, общей и личной свободы. На это наслоился и исторически сложившийся в ХХ веке в многоэтнической России социалистический опыт, который не упростил ситуацию для изгнанников. Однако тем, кто считал пустой мысль о возвращении на Родину, которую лосквернили коммунисты, доведшие народ до рабства и нищеты, Мулид Аталай возражал, создавая образ той земли, что представляется ему обетованной. В его стихах заметно абстрактно-идеализированное, а не конкретное ощущение родины.

Не случайно, что в решении проблемы свободы личности одним из важнейших компонентов художественного хронотопа  анализируемого блока поэзии черкесского зарубежья становится символика морского пространства. Однако художественный прием, связанный с данной мифологемой, во многом парадоксален, он коренным образом меняет традиционные представления о символике моря как свободной стихии, знакомые нам по поэзии Д.Байрона и А.Пушкина, В.Жуковского и Ф.Тютчева, прозе Д.Лондона и Д.Конрада,  М.Горького и А.Грина.

В стихотворении иорданской понэтессы Надии Хъуэнгу Я и стихия в  аллегорическом плане  сопрягаются образы старухи и моря; они  метафорически объединены в одно целое: море-старуха. Понятие свободы личности для лирической героини стихотворения практически потеряно: Выхожу на берег я в бессилии, //Волнам я хочу поведать о тоске. Однако природный архетип силы и свободы оказывается все же продуктивным, доминирующим символом: Волны набегают, сильные единством, // Возвращаются назад одной волной.

Проблема плена, неволи в противовес свободе реалистически конкретно и одновременно метафорически-образно поставлена в стихотворении Али Шогенцукова Нана (Мама), где очевидны мотивы изгнанничества, оторваннности от родного Ошхамахо (Эльбруса). Вообще тема моря родственна теме мухаджирства: Спят на дне морском наши сестры и братья. // Теперь они дети моря. // Оно оплакивает их, обернув песком,//Как саваном, раскрыв свои объятья. Трагическое, скорбное повествование сочетает в себе как эпические, так и лирические признаки, насыщающие текст символикой, стилистикой и семантикой фольклорного жанра плача. Мотив плена, рабства, неволи поэтически как бы размывается символикой морского пространства, одушевляемого автором, применяющим по отношению к нему приемы анимизма и антропоморфизма: Море волнуется, не спит. // Держит вечный траур море. // Радость ушла, душа моя грустит: //Зов со дна морского в ней звучит. (Перев. подстр. - М.Ч.) Образы, созданные в стихах посредством лирической символики, будут в дальнейшем несколько по-иному реализованы в контексте художественного мира эпических произведений М.Кандура.

Многие из пишущих на родном языке в настоящее время турецких поэтов-адыгов - Али и Мухарам Чуреи, Метин Меретик, Рафик Тхагазпт, Ибрагим и Фидаруо Абаза, Джихан Лу, Мажид Шигалуга, Озибраш Исмелука, Амик Афасиж - обращаются к парадоксальной, несвойственной морю функции: стать одновременно как тюрьмой и могилой, так и дорогой к свободе для целых племен и народов, потерявших личную и общенародную свободу.

Другого поэта Эргина Гунджера удручает то, что его соплеменники пребывают в состоянии инертности, несвободы, но самое горькое для поэта то, что они, кажется, уже привыкли к подобному полонжению. Когда в мире волной идет борьба за свободу духа и мысли, только обувь черкеса давно не знала пыли дорог (Розы Турции). Поэт замечает, что чужбина может только приютить, но приласкать, дать жизненную силу может только Родина (Мольба).

Творческие успехи писателей адыгского зарубежья можно отметить и в отображении судьбоносных для народа исторических эпох и событий, во многом благодаря тому, что тема для них никогда не была закрытой в отличие от отечественных писателей и поэтов. Разнообразны и пути достижения этой цели поэтами черкесского зарунбежья. Как верно обозначено исследователями, кто-то пытается прийти к истине через веру (М.Аталай, Я.Баг, А.Кат), кто-то апеллирует к исторической науке, одновременно перелистывая заново страницы прошлого (Н.Хуног, А.Чурей, М.Чурей, Ф.Дугуж, И.Абаза), а кто-то пытается исцелить нанесенные чужбиной раны с помощью лирики, перекликающейся с устно-народными жаннрами (К.Шурдум, Д.Кушха, Ф.Кат, Ф.Тхазспль, А.Афасиж, И.Тхагазит, И.Хан и др.).

В заключении подводятся итоги проделанной работы. Проведенное  в данной диссертации исследование отличных друг от друга национальных образов и символов свободы в разных национальных литературах позволяет прийти к выводу, что художественная реализация этих образов происходит как через призму национального менталитета, так и через творческую индивидуальность конкретного автора. Если в русской литературе преобладает конкретно-реалистическое, философско-публицистическое освоение проблемы человеческой личности,  оказавшейся в состоянии несвободы, то в литературах Северного Кавказа мы видим по преимуществу условно-романтическое, порой иносказательное освещение проблемы, напрямую связанное с традициями устного народного творчества.

итература разных народов Северного Кавказа, подвергшихся массовым репрессиям, отражающая трагическую страницу их истории, прошла в своем развитии два основных этапа. Первый этап создавался непосредственно в условиях ссылки на протяжении 1943-1957 годов, второй - в последующие десятилетия, после возвращения на родину. Если в первый из  периодов ведущей формой словесного творчества, посвященного проблеме несвободы личности и народа, оказывается поэзия, то во второй - помимо поэзии создается уже и проза.

Объединение в одном диссертационном исследовании анализа достаточно разнородного, разнохарактерного и разноуровневого материала обусловлено рядом обстоятельств. Помимо вышеобозначенной близости проблематики здесь, несомненно, присутствуют, во-первых, и явления типологического сходства, параллелей и аналогий в разнонациональных литературах, и, во-вторых, момент усвоения последующими произведениями северокавказских авторов предшествующего опыта русской литературы, а в целом,  - все то, что в последние десятилетия получило наименование диалога культур.

Список работ, опубликованных по теме исследования

I.

Рецензируемые, реферируемые научные журналы, рекомендуемые ВАК:

1. Чотчаева, М.Ю. Взаимодействие человека и общества в условиях несвободы / М.Ю. Чотчаева //Вестник Адыгейского государственного университета. -  Майкоп: Изд-во АГУ, 2008.  - №1. - С.48-52 (0,4 п.л.).
2. Чотчаева, М.Ю. Исторический культурный миф о Кавказе и отдельные модификации темы кавказского пленника в современной русской и северокавказской литературе/ М.Ю. Чотчаева //Вестник Адыгейского университета. -  Майкоп, 2009. - №2. -  С.46-53 (0,8 п.л.).
3. Чотчаева, М.Ю. Концепция человека и личности в русской мысли XIX века / М.Ю. Чотчаева //Вестник Адыгейского государственного университета.  - Майкоп: Изд-во АГУ, 2008. - №1. -  С.43-47 (0,3 п.л.).
4. Чотчаева, М.Ю. Мифологема утраченной свободы в лирике поэтов адыгского зарубежья/ М.Ю. Чотчаева // Вестник Поморского университета.  - Архангельск, 2008.  - №14. -  С.275-281 (0,6 п.л.).
5. Чотчаева, М.Ю. Проблема свободы личности в эпических жанрах литературы черкесского зарубежья XX века / М.Ю. Чотчаева // Вестник университета Российской Академии образования.  -  М., 2009.  - №1 (44). - С.63-68 (0,6 п.л.).
6. Чотчаева, М.Ю. Тема депортации в творчестве писателей Северного Кавказа и Калмыкии: оценка литературоведения и критики / М.Ю. Чотчаева //Вестник Адыгейского университета.  -  Майкоп, 2008. - №10. -  С.175-182 (0,7 п.л.).
7. Чотчаева, М.Ю.  Типология и поэтика карачаево-балкарской выселенческой поэзии в оценке национального литературоведения / М.Ю. Чотчаева //Вестник Челябинского государственного педагогического университета.  - Челябинск, 2009.  - №6. - С.244-253 (0,8 п.л.).
8. Чотчаева, М.Ю. Художественная трактовка темы депортации народов Северного Кавказа в освещении литературоведения и критики региона / М.Ю. Чотчаева //Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск, 2008.  - №4. - С.221-225 (0,6 п.л.).
9. Чотчаева, М.Ю. Художественное осмысление проблемы свободы личности в произведениях Ф.М. Достоевского, А.П. Чехова, В.Т. Шаламова/ М.Ю. Чотчаева // Вестник Адыгейского государственного университета.  -  Майкоп, 2008.  - №6. - С.125-129 (0,4 п.л.).

II.

10. Чотчаева, М.Ю. Жанровое и стилистическое своеобразие произведений Записки из Мертвого дома Ф.М. Достоевского и Остров Сахалин А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //Современные проблемы социокультурной и образовательной сфер. - Москва - Армавир, 2001.- С.133-141 (0,5 п.л.).
11. Чотчаева, М.Ю. Ислам в творчестве Ф.М. Достоевского/ М.Ю. Чотчаева //Алиевские чтения: научная сессия преподавателей и аспирантов КЧГПУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ, 2002.- С.249-250 (0,2 п.л.).
12. Чотчаева, М.Ю. К вопросу об эстетике Ф.М.  Достоевского (на примере Записок из Мертвого дома) / М.Ю. Чотчаева //Этнорегиональные проблемы  изучения национальной культуры. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ,  2002.- С.111 -118 (0,4 п.л.).
13. Чотчаева, М.Ю. Концепция свободы личности и ее художественное осмысление в отечественной литературе XIX-XX веков/М.Ю. Чотчаева.  -  Майкоп, 2009. - 214 с. (13,5 п.л.).
14. Чотчаева, М.Ю. Концепция социальной свободы человека в произведениях Записки из Мертвого дома  Ф.М. Достоевского и Остров Сахалин А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //  Современные проблемы социокультурной и образовательной сфер. - Москва - Армавир, 2001.- С.124-132 (0,5 п.л.).
15. Чотчаева, М.Ю. Мертвый дом Ф.М. Достоевского как антиутопия/ М.Ю. Чотчаева //  Вестник КЧГУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГУ, 2003.- С. 66-70 (0,3 п.л.).
16. Чотчаева, М.Ю. Мифологема неволи в лирике поэтов черкесской диаспоры / М.Ю. Чотчаева //Вестник Московского государственного открытого университета.  - Москва, 2009. - №1(34). -  С. 87-91 (0,6 п.л.).
17. Чотчаева, М.Ю. Мотивы Достоевского в творчестве Чехова/ М.Ю. Чотчаева //Алиевские чтения: научная сессия преподавателей и аспирантов КЧГПУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ, 1994.- С.179-180 (0,2 п.л.).
18. Чотчаева, М.Ю. Мотивы Шопенгауэра в романе Ф.М. Достоевского Братья Карамазовы / М.Ю. Чотчаева //Алиевские чтения: научная сессия преподавателей и аспирантов КЧГПУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ, 2001.- С. 289-291 (0,2 п.л.).
19. Чотчаева, М.Ю. Образ человека в неволе в творчестве А.И.Солженицына и В.Т.Шаламова /М.Ю. Чотчаева.  - Армавир, 2004.- 112 с. (7,13 п.л.).
20. Чотчаева, М.Ю. О фольклорной основе языка персонажей Записок из Мертвого дома Ф.М. Достоевского/ М.Ю. Чотчаева //Вестник КЧГУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГУ, 2003.- С.211-219 (0,5 п.л.).
21. Чотчаева, М.Ю. Особенности поэтики карачаево-балкарской поэзии периода депортации/ М.Ю. Чотчаева //Синергетика образования. - Москва -Ростов-на-Дону, 2008. - №2. - С.35-46 (0,7 п.л.).
22. Чотчаева, М.Ю. Отношение к религии Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //Вестник КЧГУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГУ,  2004 . - С.80-92 (0,7 п.л.).
23. Чотчаева, М.Ю. Песни, рожденные в неволе/ М.Ю. Чотчаева //Кавказ между Западом и Востоком. - Карачаевск: Изд-во КЧГУ, 2003. - С.155-158 (0,3 п.л.).
24. Чотчаева, М.Ю. Песни-плачи в карачаевском фольклоре/ М.Ю. Чотчаева //Мир на Северном Кавказе через языки, образование, культуру: V межд. конгресс 8-12 октября 2007 г. -  Пятигорск: Изд-во ПГЛУ.- С.96-98 (0,2 п.л.).
25. Чотчаева, М.Ю. Проблема преступления и его социальные причины в трактовке Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //  Концепции преподавания и исследования иностранных языков, литератур и культур: мат. 4 межд. науч.-практ. конф. - Армавир: Изд-во АЛУ, 2007. - С. 196-199 (0,4 п.л.).
26. Чотчаева, М.Ю. Проблема преступления, его социальные причины/ М.Ю. Чотчаева //Теория методики преподавания языков: мат. студенч. науч. конф. -  Армавир: Изд-во АЛУ,  2001.- С.25-36 (0,5 п.л.).
27. Чотчаева, М.Ю. Проблема свободы личности в литературе адыгской диаспоры/ М.Ю. Чотчаева //Вестник Московского государственного открытого университета. -  Москва, 2009. - №2 (35). -  С. 60-64 (0,4 п.л.).
28. Чотчаева, М.Ю. Проблема человека в понимании и творческом воплощении Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //  Юбилейный сборник НИР к 50-летию АГПИ. -  АрмавирЦМосква, 1998. - С.22-30 (0,4 п.л.).
29. Чотчаева, М.Ю. Психология страдания как художественная доминанта героев Ф.М. Достоевского / М.Ю. Чотчаева //Психологическая наука: теоретические и прикладные аспекты исследований: мат. межд. науч. конф. -  Карачаевск, 2007. -  С. 374-379 (0,4 п.л.).
30. Чотчаева, М.Ю. Современная художественная концепция личности в неволе/ М.Ю. Чотчаева //Синергетика образования.  - Москва-Ростов-на-Дону, 2007. -  №3.  -  С.14-16 (0,2 п.л.).
31. Чотчаева, М.Ю. Соловецкая поэзия (1929-1933) / М.Ю. Чотчаева //  Социальные и гуманитарные науки: межвуз. сб. Московского государственного открытого университета. -  Москва, 2007. - №14. - С.47-56 (0,6 п.л.).
32. Чотчаева, М.Ю. Социальные причины преступлений (на материале Записок из Мертвого дома Ф.М. Достоевского) / М.Ю. Чотчаева //  Современные проблемы социокультурной и образовательной сфер. - Москва - Армавир, 2002.- С.65-73 (0,5 п.л.).
33. Чотчаева, М.Ю. Тема депортации народов Северного Кавказа в освещении критики региона/ М.Ю. Чотчаева //Социальные и гуманитарные науки: межвуз. сб. Московского государственного открытого университета. -  Москва, 2007. - №13. - С.42-53 (0,7 п.л.).
34. Чотчаева, М.Ю. Традиционность эстетики безобразного у  Ф.М. Достоевского/ М.Ю. Чотчаева //Алиевские чтения: научная сессия преподавателей и аспирантов КЧГПУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ, 2001.- С.280-281 (0,2 п.л.).
35. Чотчаева, М.Ю. Художественная интерпретация проблемы несвободы в современной карачаево-балкарской поэзии/ М.Ю. Чотчаева // Синергетика образования. -  Москва-Ростов-на-Дону, 2009. - №7. -  С.14-18 (0,3 п.л.).
36. Чотчаева, М.Ю. Художественная концепция  человека в творчестве Достоевского (актуальные аспекты изучения) / М.Ю. Чотчаева //  Алиевские чтения: научная сессия  преподавателей и аспирантов КЧГПУ. - Карачаевск: Изд-во КЧГПУ, 1999.- С.230-231 (0,2 п.л.).
37. Чотчаева, М.Ю. Художественная концепция человека в творчестве Ф.М. Достоевского и А.П. Чехова/ М.Ю. Чотчаева //Научная школа Сакиевой Р.С.: сб. к 70-летнему юбилею. - Армавир: Изд-во АЛУ, 2007.- С. 143-151 (0,5 п.л.).
38. Чотчаева, М.Ю. Художественное воплощение проблемы несвободы в  северокавказских литературах /М.Ю. Чотчаева. - Карачаевск, 2009. - 110 с. (6,9 п.л.).
39. Чотчаева, М.Ю. Художественное воплощение проблемы свободы личности в отечественной литературе/ М.Ю. Чотчаева //Образование-Наука-Творчество АМАН. - Нальчик-Армавир, 2009. - №20. - С.86-90 (0,5 п.л.).
40. Чотчаева, М.Ю. Человек в условиях несвободы /М.Ю. Чотчаева. -  Армавир, 2001.- 139 с. (8,5 п.л.).
41. Чотчаева, М.Ю. Человек в философии и литературе/ М.Ю. Чотчаева // Философия в XXI веке: межд. сб. науч. трудов. - Воронеж, 2009. - №18. -  С.84-93 (0,8 п.л.).

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии