Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии
На правах рукописи
Барахоева Нина Мустафаевна
ГРАММАТИЧЕСКИЕ ФОРМЫ И КАТЕГОРИИ
ГЛАГОЛА КАК НОВАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ПАРАДИГМА
(НА МАТЕРИАЛЕ НАХСКИХ ЯЗЫКОВ)
10.02.19 Цтеория языка
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
Нальчик 2011
Научный консультант доктор филологических наук, профессор
Габуниа Зинаида Махазовна
Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор
Аликаев Рашид Султанович
доктор филологических наук, профессор
Навразова Хава Бакуевна
доктор филологических наук, профессор
Магомедов Магомед Ибрагимович
Ведущая организация: Институт Языкознания РАН
Защита состоится 28 мая 2011 года в 12- 00 на заседании диссертационного совета Д.212.076.05 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора и кандидата филологических наук при ГОУ ВПО Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова по адресу: 360004, КБР, г.Нальчик, ул.Чернышевского, 173.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ГОУ ВПО Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова (360004, КБР, г.Нальчик, ул.Чернышевского, 173).
Текст автореферата размещен на официальном сайте Кабардино-Балкарского государственного университета им. Х.М. Бербекова ___________ 2011 г.
Автореферат разослан л .
Ученый секретарь диссертационного совета Т.А. Чепракова
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ
Реферируемая диссертация посвящена рассмотрению некоторых общетеоретических вопросов, связанных с парадигмой грамматических форм и категорий глагола на материале нахских языков.
Актуальность диссертационного исследования обусловливается значимостью изучения морфологически выражаемых семантических граммем глагола (и дериватем) на современном этапе развития лингвистики. Актуальность данной работы определяется также и тем, что такие методологически важные вопросы, как соотношение грамматической формы и грамматического значения, способы актуализации грамматического значения, проблема взаимосвязи различных семантических зон глагола внутри грамматической формы, классификации грамматических категорий и т. д. до сих пор еще не получили своего однозначного разрешения в лингвистике. До настоящего времени многие из обозначенных вопросов, в том числе и проблемы актуализации грамматических значений (семантических граммем) глагола, исследовались в основном на базе данных индоевропейских языков, что приводит к однобокому решению проблематики глагола в естественных языках. Это предопределяет вовлечение все большего количества языков в научные изыскания с целью выявления более точной картины реализации глагольных значений в естественных языках и представления более четкой картины языкового разнообразия в сфере реализации глагольных грамматических категорий и форм. Кроме этого, обращает на себя внимание и практическое отсутствие работ по выявлению полной парадигмы форм и категорий глагола, взаимосвязи между глагольными категориями, определению статуса грамматических категорий в нахских языках. В этой связи возникает объективная необходимость системно-комплексного исследования всех грамматических форм и связанных с ними грамматических категорий глагола нахских языков в свете современных лингвистических теорий. Проблемы определения и исследования глагольных форм и категорий являются центральными проблемами нахской грамматики. Значительная часть вопросов, связанных со словоизменением и словообразованием глагольной части речи, а также с классификацией глагольных форм и категорий по сей день остаются недостаточно изученными. Так, проблемы выделения аналитических форм глагола, выявления основы их оппозиций с синтетическими глагольными формами, выражения различных глагольных категорий, взаимосвязи и взаимообусловленности грамматических форм и категорий, взаимосвязи между самими категориями, являясь узловыми вопросами грамматики в нахских языках, до сих пор остаются неисследованными.
Кроме этого, следует отметить и отсутствие точных дефиниций и единых критериев выделения грамматических форм и категорий глагола в нахских языках, что, в свою очередь, создает непреодолимые трудности в преподавании и изучении данных языков в вузах и школах. Следует отметить в связи с этим и отсутствие единой терминологии и терминосистемы в описании глагольной части речи в нахских языках.
И в этом смысле данная работа является первой попыткой системно-комплексного исследования грамматических форм глагола (синтетических и аналитических) и актуализируемых ими грамматических категорий: времени, аспекта, наклонения, каузатива и залога на материале нахских языков.
Объектом работы является исследование морфологических средств (грамматических форм) реализации грамматических категорий глагола в ингушском языке, который в данной работе выступает в качестве опорного языка - и выявление статуса грамматических категорий глагола (времени, залога, каузатива, аспекта, наклонения).
Предметом анализа послужило установление полной парадигмы грамматических категорий и форм глагола, выявление особенностей реализации граммем глагола (времени, залога, казутива, аспекта, наклонения, эвиденциальности) в их взаимосвязи на материале нахских языков.
Материалом исследования послужили тексты и предложения из произведений художественной литературы, фольклора, живой разговорной речи. Кроме этого, при рассмотрении проблемы актантной деривации в системе глагола материал исследования извлекался из лексикографических источников, т. е. известных словарей ингушско-русского, чеченско-ингушско-русского языков.
Выбор данного материала исследования продиктован тем, что именно в контексте и в полипредикативных конструкциях полностью раскрывается функция и семантика грамматической формы глагола.
На данном материале проверяется общая гипотеза, состоящая в том, что многообразие грамматических форм нахского глагола определяется многообразием грамматических значений, и ряд частных гипотез, состоящих в том, что:
Ц оппозиция аналитические / синтетические формы в системе глагола основана на выражении аспектных, залоговых, фазовых, модальных и эвиденциальных значений;
Ц в системе ингушского глагола имеет место наличие залоговых граммем актива и пассива;
Ц грамматические формы ингушского глагола способны к грамматикализации тех семантических граммем (фазовости, эвиденциальности) которые, например, в некоторых европейских языках, остаются на уровне лексического кодирования;
Ц нахский глагол обладает грамматическими формами передачи эпистемических модальных значений.
Цель данного исследования определяется как выявление, описание и классификация грамматических форм и выражаемых ими грамматических значений (категорий) нахского глагола. В связи с этим в работе ставятся следующие задачи:
Ц изучение и обобщение научной теоретической литературы по рассматриваемым в работе проблемам; уточнение наиболее важных терминов и понятий, используемых для проводимого в работе исследования;
- выявление основных критериев и принципов функционирования грамматических форм (аналитических и синтетических) в системе ингушского глагола;
Ц изучение семантических основ противопоставления синтетических и аналитических форм ингушского глагола;
Ц в связи с предыдущей задачей определяется и необходимость выявления и исследования компонентов аналитических форм и конструкций ингушского глагола;
Ц установление количества глагольных форм и их семантического потенциала в ингушском языке;
Ц проведение системно-комплексного анализа грамматических форм и категорий глагола: разграничение и описание каждой грамматической категории и грамматических форм их выражения в системе ингушского глагола в свете современных лингвистических теорий;
Ц определение статуса и выявление грамматических форм выражения категории времени в системе ингушского глагола;
Ц выявление типов каузативов и граммем залога в системе ингушского глагола;
Ц определение статуса и грамматических форм выражения категорий аспекта и фазовости в системе ингушского глагола;
Ц выявление и описание типов наклонений со значением ирреальной и эпистемической модальности в системе ингушского глагола;
Ц выявление и описание грамматических форм со значением эвиденциальности и типов информации в системе ингушского глагола.
Теоретической базой данной работы послужили исследования отечественных и зарубежных лингвистов в области теории языка и общей морфологии [В.В. Виноградов, Ю.С. Маслов, А.В. Бондарко, В.З. Панфилов, Н.Д. Арутюнова, М.М. Гухман, И.А. Мельчук, В.А. Плунгян, Ш. Балли, В. Comrie, J.L. Bybee, T. Givon, F.R. Palmer]; научные работы по проблематике глагола в кавказских языках [П.К. Услар, Г.П. Сердюченко, Г. Шухардт, М.А. Кумахов, А.В.Юлдашев, А.Г. Магомедов, Л.П. Чкадуа, З. Керашева, А.Г. Гюльмагомедов, С.М. Хайдаков, А.С. Чикобава, К.В.Ломтатидзе, Н.Т. Гишев, А.Х. Шарданов, К.Р. Керимов, С.М Махмудова, Мамиева , С.Х. Шихалиева и др.], исследования по грамматике нахских языков [П.К. Услар, Н.Ф.Яковлев, З.К. Мальсагов, Ю.Д. Дешериев, К.З. Чокаев], а также и работы по глаголу в системе нахских языков [Т.И. Дешериева, Р.И. Долакова, С.М. Мовтаев, В.Ю. Гиреев, М.Ш. Дагиров, А.И. Халидов, Р. Пареулидзе].
Теоретическая значимость исследования определяется тем, что в работе рассматриваются актуальные вопросы соотношения грамматических форм и выражаемых ими грамматических значений, вопросы определения статуса грамматических категорий в естественных языках, а также уточняются некоторые вопросы актуализации грамматических категорий применительно к данному исследованию.
Теоретическое значение могут иметь выявленные при исследовании критерии образования и функционирования грамматических форм, грамматических оппозиций форм, установление семантической наполненности каждой грамматической словоформы глагола; исследование категорий таксиса, фазовости, аспекта, наклонения, глагольной актантной деривации и форм их передачи. В работе реализованы возможности синхронного метода исследования языковых явлений, предлагается ряд новых гипотез и предположений.
Теоретические выводы работы могут способствовать дальнейшему, более углубленному исследованию вопросов, связанных с исследованием глагола в естественных языках. Результаты исследования могут быть полезными и для решения задач общей морфологии и типологического исследования нахских языков.
Практическая значимость работы определяется, в свою очередь, теоретической значимостью предлагаемого исследования. Результаты исследования могут быть использованы при разработке курсов лекций и вузовских учебников, при составлении спецкурсов, учебно-методических пособий и программ по типологии и грамматике нахских языков. Представленная в работе новая терминология в описании глагольной части речи также может быть использована для унификации терминологии и терминосистемы грамматики нахских языков.
Научная новизна данного исследования состоит в том, что впервые в теории языка в сферу комплексного исследования морфологических средств выражения семантических граммем в естественных языках нами вовлекается материал нахских языков; предпринимается попытка всестороннего анализа грамматических форм и категорий нахского глагола; в грамматику нахских языков вводится оппозиция аналитические / синтетические формы глагола, выявляются основы оппозиции аналитических и синтетических форм; по-новому исследуется глагольная деривация (каузатив и залог); в новом русле рассматриваются категории времени, аспекта и наклонения; исследуется взаимосвязь между категориями аспекта и фазовости в системе ингушского глагола; в системе наклонений выявляется наличие типов наклонений со значением эпистемической модальности (пробабилатив, поссибилатив, миратив); предлагается анализ эвиденциальных значений (заглазности ситуации, и типов информации) и форм их выражения;
На защиту выносятся следующие положения:
1. В работе представляется новая парадигма грамматических форм и грамматических категорий глагола, построенная на основе оппозиции аналитические / синтетические формы в грамматике нахских языков. Данная оппозиция рассматривается в качестве основной оппозиции в системе ингушского глагола. Она охватывает все семантические зоны глагола и пронизывает всю глагольную лексику нахских языков и базируется на выражении следующих грамматических глагольных категорий: времени, залога, аспекта (вида), фазовости, наклонения, эвиденциальности.
2. В исследовании впервые предлагаются критерии и семантические основы выделения аналитических форм в системе нахского глагола. Основы функционирования аналитических форм, противопоставление синтетических и аналитических форм нахского глагола построены на базе реализации нескольких семантических граммем. Аналитические формы ингушского глагола распределены строго по семантическим значениям, передаваемым данными формами: темпоральные значения, аспектуальные значения, значения глагольной деривации, модальные и эвиденциальные значения.
3. Структура аналитических форм глагола включает причастно-деепричастную формы основного глагола СВ или НСВ и вспомогательный глагол. В качестве вспомогательных глаголов нами отмечаются пять лексем: да / есть, хила /становиться, далла / находиться где-либо, латта / стоять, дала / стать. Данные лексемы в составе аналитических форм десемантизируется частично либо полностью.
4. В исследовании представлена новая система форм выражения категории времени, которая охватывает (в настоящем, прошедшем и будущем) более 24-х грамматических форм глагола (синтетические и аналитические). Данные формы выражают временные, аспектные, фазовые, эвиденциальные и таксисные значения кумулятивно.
5. Глагольная актантная деривация в ингушском языке представлена в работе типом повышающей деривацией (каузативами). В ингушском языке выделяются два типа каузативов: каузатив, образованный при участии глагола дита (в, й, б) / оставить, и каузатив, образованный при участии глагола де (в, й, б) / делать. Первый тип стандартного каузатива имеет фактитивное и пермиссивное прочтения, второй тип каузатива имеет манипулятивную интерпретацию.
6. Исследуя категорию залога в качестве одного из типов глагольной актантной деривации, и, характеризуя ее в качестве деривационной и непоследовательно-коррелятивной грамматической категории, в ингушском языке нами отмечается наличие специализированных грамматических форм (синтетических и аналитических) глагола для выражения залоговых отношений в языке в рамках номинативных и эргативных конструкций предложения.
7. Категория аспекта характеризуется в системе нахского глагола в качестве словоизменительной (альтернационной, последовательно-коррелятивной) категории, актуализирующейся как синтетическими, так и аналитическими формами.
8. Грамматическая категория фазовости передается аналитическими формами инхоатива, континуатива и терминатива. Причем терминатив имеет несколько разновидностей в зависимости от степени близости ситуации к полному завершению.
9. Категория наклонения рассматривается как грамматический показатель семантической категории модальности. Автором впервые в нахских языках выделяется в качестве грамматикализованной (помимо объективной (реальной и ирреальной)) и субъективная (эпистемическая) модальность.
В системе типов наклонений со значением ирреальной модальности (помимо традиционно принятых в грамматике ингушского языка типов наклонений), нами выделяются: юссив, совмещенный с фактитивным каузативом; гортатив; гортатив, совмещенный с оптативом; условное наклонение (кондиционалис); условно-желательное наклонение.
Методологической основой исследования является положение о диалектической связи между грамматической формой и грамматическим значением, признание взаимосвязи и взаимообусловленности грамматических форм и категорий, что позволило положить в основу исследования системный подход к изучению категориальных значений и грамматических показателей этих значений в системе нахского глагола.
Для решения поставленных задач в реферируемой работе привлекаются следующие методы исследования: описательный метод, заключающийся в исследовании характеристик грамматических форм глагола в разных контекстах; метод функционального анализа; метод семантического анализа глагольных форм, предполагающий выявление особенностей функционирования глагольной формы на парадигматическом и синтагматическом уровнях языка, а также и особенностей транспозиции грамматических форм глагола; индуктивный метод, т. е. систематизация конкретных наблюдений за языковыми фактами и их обобщение в теоретические положения, сравнительный метод, объяснительно-разъяснительный метод; в работе применяются также и приемы когнитивного метода анализа.
Достоверность исследования основана на логической последовательности использования теоретического материала для доказательства предложенной гипотезы, на представительности выборки практического материала работы, а также на приемлемости методов и методологии исследования, на которых построена данная работа.
Апробация исследования. Основные положения и выводы данного исследования представлены в ряде публикаций и докладов на международных и межвузовских научно-практических конференциях.
Структура и объем исследования. Реферируемая диссертационная работа состоит из введения, пяти глав и заключения. К работе прилагается список использованной литературы и источников библиографии. Общий объем работы составляет 382 страницы машинописного текста. К основному тексту прилагается библиографический список и перечень источников анализируемых материалов, включающий более 400 наименований отечественных и зарубежных лингвистов.
ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ
Во введении определяются цели и задачи исследования, аргументируется выбор и актуальность темы исследования, указывается объект, цели и задачи работы, ее научная новизна, теоретическая и практическая значимость исследования, обосновываются принципы и методы исследования, обозначаются научные положения, выносимые на защиту.
В первой главе работы Лингво-теоретические и методологические основы изучения грамматических форм и категорий глагола в нахских языках представлены теоретические проблемы и история изучения рассматриваемых вопросов в рамках нахской лингвистики.
Известно, что глагол, являющийся предикативным центром предложения, изучается в языкознании как часть речи, содержание которой сводится к выражению грамматического значения действия (реализующегося во времени) или состояния, и выступающая в предложении преимущественно в качестве сказуемого.
Изучение глагола как части речи в кавказоведении имеет свою давнюю традицию [Услар 1888; Сердюченко 1947; Шухардт 1950; Шарданов 1955; Кумахов 1964; Чкадуа 1970; Юлдашев 1965; Гюльмагомедов 1975; Хайдаков 1975; Чикобава 1976; Ломтатидзе 1976; Керашева 1984; Магомедов 1988; Гишев 1985; Маллаева 1998; Керимов 2002; Шихалиева 2005 и др.]. Вопросы глагола нахских языков поднимались в работах [Дешериева 1979; 1988; Долакова 1961; Мовтаев 1975; Гиреев 1988; Дагиров 1988; Халидов 2006; Пареулидзе 2008] .
Установлено, что глагол является в нахских языках самой емкой частью речи (по количеству форм, категорий и выполняемым функциям). Практически всеми исследователями нахских языков в качестве основных глагольных категорий рассматриваются аспект / вид, наклонение и время. Некоторыми лингвистами отмечается и наличие категории залога в нахских языках [Халидов 2006; Чрелашвили 2007].
В анализе же основ выделения грамматических категорий и определения их грамматического статуса мнения нахских лингвистов расходятся.
В свете проблем, связанных с изучением грамматических категорий глагола, вполне закономерной является, на наш взгляд, постановка вопроса о соотношении грамматических категорий с грамматическими формами их выражения в нахских языках. Совершенно очевиден тот факт, что без установления наличествующих в языке грамматических форм глагола, без определения их семантического наполнения и функционального статуса, без установления их связи с выражаемыми ими грамматическими значениями (семантическими граммемами), невозможно представление полноценной системы глагола в целом. В связи с этим, отметим, что при анализе глагола за пределами внимания нахских языковедов остались аналитические формы глагола (за исключением форм, образованных вспомогательным глаголом да (в, й, б) / есть). Не выявлены не только значения и функции данных форм в нахских языках, но даже анализ компонентов, входящих в состав аналитических форм, остается за рамками научных исследований.
Одновременно нужно отметить, что аналитические формы и особенности их функционирования в нахских языках до сих пор не становились предметом специального анализа, и является причиной нерешенности весьма актуальных проблем нахского глагола, касающихся средств выражения семантических зон аспектуальности, модальности, темпоральности, таксиса, эвиденциальности. Представляется, что исследование значений вышеуказанных (аналитических) форм в совокупности с синтетическими формами глагола, изменит представление о данной части речи и ее категориях в нахских языках.
Кроме того, нельзя считать удовлетворительной и степень изученности выражаемых грамматическими формами категорий глагола (аспект, наклонение, время и глагольной актантной деривации) в нахских языках.
В связи с вышесказанным в первой главе представлен и анализ теоретической литературы по проблематике основ выделения грамматических форм и их соотношения с выражаемыми ими грамматическими значениями, а также определяются и основы теоретического осмысления автором рассматриваемой проблемы в нахских языках.
Грамматическая категория рассматривается в работе как явление двустороннего характера. При этом указывается на то, что она охватывает не только грамматическое значение, но и формальные средства ее актуализации [Пешковский 2001: 23-29; Виноградов 1972: 32-35; Гухман: 1968: 121-124; Бондарко 2005: 32]. Известно, что грамматическая форма слова диктуется формальным признаком слова, выражающим некое грамматическое значение. В качестве формального признака (к ним относят флексию, вспомогательные глаголы и т.д.) в лингвистике рассматривают лэкспонент формы (грамматический формант, форматив).
Грамматическая форма и формант грамматической формы являются двусторонними величинами, так как они имеют и свою материальную форму, и свое грамматико-семантическое содержание.
Грамматические значения относятся к наиболее абстрактным, обобщенным значениям, выражающимся в языке.
Грамматическая форма и грамматическое значение в совокупности создают грамматическую категорию языка.
Известно, что грамматические значения относятся к наиболее абстрактным, обобщенным значениям, выражаемым языком. Следовательно, грамматическая форма не может содержаться в одном (индивидуальном) слове. Она объединяет разряд слов, каждое из которых в пределах своего индивидуального значения способно актуализировать и общее категориальное значение. Так, в ингушском языке значение прошедшего времени передается посредством присоединения к глагольной основе суффикса -р, а также, в некоторых случаях, и фонемным чередованием ваха / уйти - вахар / ушел, лаца / поймать - лаьцар / поймал. Здесь мы можем утверждать, что разные глагольные лексемы, выражая значение прошедшего времени, принимают форму прошедшего времени с более или менее системными типами выражения. Данные типы выражения образуют тесное единство в силу своей функционально-семантической равнозначности, отнесенности (в данном случае значение прошедшего времени). Отсюда грамматическая форма слова представляется как своеобразное расчленение данного слова на основе передачи этим словом того или иного грамматического значения.
Наиболее общие значения явлений, актуализирующиеся в языке, и представленные в последовательной, системной, регулярной соотнесенности форм одной лексемы, осмысливаются как категориальные грамматические значения. Причем эти формы одной лексемы, представляющие указанные выше значения, коррелируют друг с другом.
Если категориальное грамматическое значение выступает как совмещение собственных (родовых) значений грамматических форм, коррелирующих в парадигматических рядах, то грамматическая категория, аналогично грамматической форме, выступает в виде определенной системы двустороннего характера. Следовательно, грамматическая категория является системой выражения обобщенного грамматического значения, осуществляемого через парадигматическое соотнесение форм.
Грамматическая парадигма представляется в лингвистике как упорядоченная совокупность грамматических форм, передающих определенное категориальное значение. Следовательно, грамматическая категория являет собой объединение соответствующих парадигм.
В лингвистике представлены и классификации грамматических категорий. При морфологической классификации А.В. Бондарко грамматические категории языка подразделяются по признаку коррелятивности форм в пределах одного и того же слова, и по признаку альтернационного / деривационного характера формообразования [2005].
По признаку коррелятивности выделяются три типа грамматических категорий: последовательно-коррелятивные, непоследовательно-коррелятивные и некоррелятивные категории. Категории, которые представлены соотношением форм одного и того же слова рассматриваются как последовательно коррелятивные (категория времени, наклонения, вида в нахских языках). Категории, которые репрезентируется соотносительными формами одного и того же слова, и в то же время могут быть представлены частично также и оппозицией форм разных слов, определяются как непоследовательно-коррелятивные категории (каузативы и декаузативы, залог). И, наконец, категории, которые не могут быть представлены соотносительными формами одного слова, т. е. репрезентируются всегда формами разных слов, определяются в качестве некоррелятивных категорий (способы глагольного действия).
Что касается классификации морфологических категорий по признаку альтернационного / деривационного характера формообразования, то здесь выделяются два типа коррелятивных морфологических категорий: 1) альтернационные, 2) деривационные. В случае морфологической альтернации речь идет о чередовании словоформ (категория времени, наклонения, аспекта), в случае же морфологической деривации - о производности одной словоформы от другой (каузатив и декаузатив, залог). Считается, что данное преобразование является и семантическим и формальным. Как видно, альтернационный тип формообразования соответствует последовательно-коррелятивному, а деривационный - непоследовательно-коррелятивному типу формообразования.
Так, например, соотношение между граммемами каузатива и декаузатива, а также между граммемами внутри залога в ингушском языке основано на преобразовании форм граммемы каузатива в словоформу другой граммемы декаузатива: лотаде / зажечь - лотадала / зажечься; граммемы актива в словоформу граммемы пассива: Со книжка дешаш воалл Ц Книжка дешаш латт; Аз книжка деш - Книжка дешаш да / Я книгу (абс.) читаю Ц Книга (ном.) читается; Я (эрг.) книгу (абс.) читаю / Книга (ном.) читается.
Различают два грамматических способа выражения грамматических значений (категорий) в языке: синтетический и аналитический.
В современных нахских языках выделяют два основных способа образования синтетических форм глагола: 1) образование словоформ посредством изменения основы слова при сохранении исходного корня слова латта / стоять - латта-р / стоял - лаьтта-д / стоял; 2) образование синтетических форм путем супплетивизма, т.е. использованием разных корней аха / ходить - вода / иду - г1о / иди!
Образование словоформ путем сохранения исходного корня слова подразделяется на два типа. Первый тип - это образование глагольных синтетических форм аффиксальным способом, т.е. при участии суффиксов язде / писать - яздо-р / писал, деша / читать - деша-р / читал; при участии префиксов. Основными формообразовательными суффиксами ингушского глагола выступают аффикс -р ( формы прошедшего времени совершенного и несовершенного вида, масдар), -д (форма перфекта) -дар (форма плюсквамперфекта). Помимо этого, широко распространены в ингушском языке суффигированные глаголы дита / оставить и диса / остаться, дала / вылезать, даккха / вытащить, выступающих сегодня в качестве формообразовательных аффиксов деривационных категорий каузативов и декаузативов. В качестве формообразовательных префиксов глагольной части речи в языке чаще всего выступают показатели категории грамматического класса (в структуре глаголов, разграничивающих категорию класса) аха / идти - в-аха / идти, в-ода / идет, ада / бежать - в-ада/ бежать, в-едар / убежал.
Второй тип - это образование синтетических словоформ посредством чередования корневых звуков: гласных - дешар / читал - дийшар / прочитал, улар / лежал - илар / пролежал; согласных лала / гнать (одного) / лахка / гнать (многих), тила / надеть (одно) - тахка / надеть (несколько) и т.д.
В ингушском языке нами выделяются следующие типы чередований гласных фонем: 1) [а:] [a] [аь] да:жа даж даьжар / пастись пасется пасся; 2) [a] [a] [e] таба таб тебар / красться крадется подкрался; 3) [ие:] [е] [ий] виеа ве вийар / смеяться смеется смеялся; 4) [о:] [о] [е] то:ха тох техар / ударить ударяет ударил; 5) [и] [у] [и] вижа вуж вижар ложиться ложится лег.
Помимо рассмотренных способов образования синтетических форм ингушского глагола следует обратить внимание и на супплетивизм, как один из способов образования синтетических форм глагола. Супплетивизм в нахских явление не распространенное. Для супплетивного образования словоформ характерно полное изменение звуковой материи корня, при сохранении тождества слова. Супплетивизм присутствует в формах некоторых глаголов типа аха / идти - г1о / иди!, го / видеть - дайра / увидел.
Относясь к языкам агглютинативным, нахские языки пользуется для выражения различных грамматических значений, в основном, синтетическими средствами. Но наряду с этим имеются формы аналитического характера, которые в своем формировании подчиняются закономерностям агглютинации и не нарушают основную тенденцию развития грамматической структуры этих языков. В разработке теории аналитических форм и конструкций нахского глагола мы опираемся на учение о структуре и особенностях аналитической формы и компонентов аналитических конструкций в языках различных типов, представленной в работе М.М. Гухман [1955].
Проблемы аналитических форм в чеченском языке касается в своей монографии и Н.Ф. Яковлев [1960: 182-183]. Дальнейшее исследование аналитические формы глагола в нахских языках получают в работе Р.И. Долаковой [1961: 59-62]. Автор называет данные формы в системе глагола относительными временными формами, а синтетические формы - абсолютными. Аналитические временные формы, образованные при участии вспомогательного глагола да (в, й, б) / есть (быть) рассматриваются также и в исследовании Т.И. Дешериевой [1979: 166].
Аналитические формы нахского глагола в реферируемой работе впервые подразделяются на два: первичные и вторичные. Первичными аналитическими формами являются, на наш взгляд, формы перфекта и плюсквамперфекта, представленные в современном языке в качестве синтетических и, образованные от причастно-деепричастной формы совершенного вида при участии вспомогательного глагола -да (в, й, б) / есть. Формы аналитического характера, наличествующие в современном ингушском языке, рассматриваются нами как формы более позднего происхождения или вторичные аналитические формы. В современном ингушском языке аналитические формы образуются как от причастно-деепричастных форм настоящего времени (НСВ), так и от причастно-деепричастных форм прошедшего времени (СВ), вступающих в связь со вспомогательным глаголом. В ингушском языке мы выделяем пять вспомогательных глаголов: да (в, й, б) / быть в наличии; хила / быть (в значении становиться); далла (в, й, б) / находиться где-либо (заниматься чем-либо); латта с исходным значением стоять, дла / стать (становиться). Сочетаемость причастно-деепричастных форм основного глагола и вспомогательных глаголов возможна в силу определенных взаимосвязей компонентов внутри каждого сочетания, благодаря чему один и тот же компонент в разных условиях выполняет разные функции, образуя различные категории: времени, таксиса, временной дистанции, аспектной (видовой) характеристики и категорий эвиденциальности и модальности.
Так, сочетание вспомогательного глагола хила с причастно-деепричастными формами в ингушском языке служит для выражения модальных значений (семантика эпистемической модальности) и значений эвиденциальности (очевидности / заглазности) действий, а также для передачи семантики типов информации (непосредственная и опосредованная), образуя тем самым вторую серию форм перфекта и плюсквамперфекта, т. е. серию аналитических форм перфекта и плюсквамперфекта: Из балха водаш хиннав / Он, оказался шедшим на работу, сложные глагольные образования от причастно-деепричастной формы НСВ при участии вспомогательного глагола латта в ингушском языке способны к выражению залоговой пассивной граммемы: Со книжка дешаш воалл - Книжка дешаш латт / Я читаю книгу - Книга читается.
Выбор вспомогательного глагола при образовании аналитических форм в ингушском языке, на наш взгляд, зависит от переходной / непереходной семантики основного глагола.
Так, глаголы хила, да (в й, б) в ингушском языке не различают переходное / непереходное значение основного глагола: додаш да (в, й, б) / идет, яздеш ва (в, й, в) / пишет (пишущий есть).
Глаголы далла (в, й, б), латта выступают с одинаковым значением находиться в процессе действия. Различия между данными глаголами проявляются в их употреблении: глагол далла (в, й, б) употребляется с причастно-деепричастными формами НСВ переходных глаголов и в номинативных конструкциях от непереходных глаголов, где субъект одушевленное существо: Со яздеш воалл / Я пишу; Бер овзаш доалл / Ребенок играет.
Глагол латта употребляется с причастно-деепричастной формой НСВ от непереходных глаголов: Из водаш латт / Он идет (идущий находится). Машен соцаш латт / Машина останавливатся (останавливаясь находится); и с причастно-деепричастной формой НСВ от переходных глаголов в бессубъектных предложениях: Ц1енош дотташ латтар / Дома строились (строящимися находились); Машен тоаеш латтар / Машина (ремонтировалась / ремонтировавшись находилась).
Глагол дла /стать, сочетаясь с причастно-деепричастной формой СВ, придает аналитической форме значение терминативности типа дийша воал / заканчивает читать (прочитав становится), в сочетании глагола далла / находиться где-либо с инфинитивом, создавая аналитическую конструкцию, участвует в образовании показателя инхоатива деша воал (деша ваьннав ) / начинает (начал) учиться (учиться становится - берется за учебу).
Аналитические формы глагола ингушского языка входят в корреляцию с синтетическими формами на основе определенных грамматических признаков (грамматических категорий), что является одним из основных критериев функционирования аналитических форм в ингушском языке.
Оппозиция аналитические / синтетические формы глагола рассматривается в качестве одной из основных в семантических зонах темпоральности, аспектуальности, фазовости, модальности и эвиденциальности. То есть практически все семантические категории ингушского языка охватываются оппозицией аналитические / синтетические формы. Эта оппозиция пронизывает в ингушском языке всю глагольную лексику.
В ингушском языке нами выделяются две аспектуально-значимые причастно-деепричастные формы - и, соответственно, два класса аналитических форм: имперфективные аналитические формы (от причастно-деепричастной формы НСВ) и перфективные аналитические формы (от причастно-деепричастной формы СВ). В ингушском языке нами впервые выделяются три серии аналитических глагольных форм: презентные, претеритальные и перфектные (в зависимости от временной отнесенности и выражения значения перфектности). Причем каждой из этих серий противостоит серия синтетических форм - презенс, претеритальные формы (имперфект - дуратив и пунктив), перфект и плюсквамперфект.
Кроме того, в зависимости от выражения ими аспектуальных признаков совершенности / несовершенности действия, все формы ингушского глагола делятся нами на имперфективные и перфективные.
Имперфективные аналитические формы (сюда нами причисляются все показатели со значением несовершенного вида) в ингушском языке выражают два основных аспектуальных значения: дуративное (или значение аспектуальной длительности - водаш латт / идет (идущий становится), яздеш воаллар / писал / пишущий находился) и итеративное (или узуальное,Ц яздеш ва / пишет (пишущий есть), раритивное - водаш хул / хаживает, яздеш хулар / (по)писывал). Часто два значения (хабитуальное и узуальное) кумулятивно реализуются одной аналитической формой - яздеш ва / пишет (пишущий есть).
К аналитическим формам перфективной серии нами относятся формы, именуемые аналитическим перфектом от причастно-деепричастной формы СВ и результативом в ингушском языке. Данные граммемы выражают настоящее (результатив) и прошедшее время (результатив и аналитический перфект) соответственно значениям перфекта и (субъектного) результатива [1998]. Значение категории результатива является более конкретным и сводится к утверждению о существовании в момент речи (или до момента речи, т.е. в прошлом) естественного результата действия, ситуации. Эта форма (более раннего происхождения в ингушском языке, на наш взгляд, чем перфект) образуется в основном от глаголов, (семантически) обозначающих процессы, и является в современном ингушском языке, очевидно, слабо грамматикализованной.
Аналитический перфект, помимо собственно перфектного значения лакционального результатива, употребляется также в эвиденциальных контекстах широкого типа, описывающих ситуации, не засвидетельствованные говорящим лично, т.е. выражающих инферентивное (говорящий предполагает, что ситуация имела место, на основании наблюдаемого им результата) или ренарративное (говорящему известно о ситуации с чужих слов) значение [Плунгян 2003].
Причиной того, что сегодня в ингушском языке процесс грамматикализации результативных форм не имеет своего продолжения, является, очевидно, тот факт, что формой, этимологически соответствующей результативу, является сегодняшний синтетический перфект с нсовмещенным эвиденциальным показателем - формой впомогательного глагола да (в, й, б) / быть (есть), которая сегодня включена в состав синтетического перфекта в качестве аффикса ваха - ваха-в / идти - ушел (ушедший есть).
К аналитическим формам перфективной серии нами причисляется и аналитический плюсквамперфект от причастно-деепричастной формы СВ, обладающий в принципе теми же значениями, что и аналитический перфект, и отличающийся от последнего тем, что показатель аналитического плюсквамперфекта актуализирует значение релевантности результата одной некоей ситуации в прошлом для другой ситуации, размещенной также в плане прошедшего времени.
Помимо указанных форм в систему глагольных форм нахского глагола входят еще и синтетические формы: прошедшего времени несовершенного вида, имеющие имперфективное значение (дуратив); прошедшего времени совершенного вида (пунктив), т.е. форма, обозначающая, перфективные (завершенные) ситуации, относящиеся к зоне прошедшего времени и не имеющие (в отличие от перфекта) связи с настоящим.
Исследование показывает, что формы имперфекта и пунктива в определенных контекстах, в принципе, могут актуализировать кумулятивно и эвиденциальный компонент (также в отличие от перфекта) личной засвидетельствованности говорящим описываемых им событий, что отобразилось и в наименовании данной формы, принятом в традиционной грамматике нахских языков - прошедшее очевидное несовершенное время и прошедшее очевидное совершенное время. Кроме того, в системе синтетических форм выделяем формы презенса (настоящего времени), перфекта и плюсквамперфекта.
В реферируемой работе установлено, что деление глагольных словоформ ингушского языка на два класса (синтетические и аналитические формы) связано прямо с противопоставлением индикатива и косвенных наклонений. Подтверждением этому служит, с одной стороны, наличие синтетической формы презенса индикатива, не имеющей никакой модальной семантики и наличие модального компонента у аналитических форм имперфективного презенса, с другой стороны (типа эпистемических форм вода - водаш хургва / идет - идет, наверное).
Считаем, что такое деление связано и с противопоставлением первичных и вторичных по происхождению аналитических форм (этому подтверждением служит, например, аналитический характер вторичного перфекта и плюсквамперфекта). Ингушские аналитические формы, манифестирующие, на наш взгляд, категорию эвиденциальности и граммему эпистемической модальности, противостоят синтетическим формам, которые в принципе неспособны к передаче субъективной модальности или же опосредованной информации.
Во второй главе Грамматические формы выражения категории времени предлагается семантический анализ временных форм ингушского глагола. Большое количество работ посвящено исследованию категории времени и средств ее актуализации в различных языках [Ивин 1969; Балин 1969; Жеребков 1970; Бондарко 1971; Ломов 1979; Маслов 1989; Молчанов 1990; Плунгян 2003; Дешериева 1979; Дагиров 1988].
Под грамматическим временем или временными отношениями обычно понимается отношение протекания действия к грамматическому моменту речи (М/Р). Соответственно выделяют граммемы прошедшего (прдешествование М/Р), настоящего (совпадение с М/Р) и будущего (следование М/Р) времени. При анализе категории времени большое внимание уделяется языковедами проблеме абсолютного и относительного употребления временных форм.
Относительное употребление временных форм связано с понятием таксиса и рассматривается как разновидность последнего. В качестве категории, связанной с категорией таксиса рассматривается категория эвиденциальности. Если в случае таксиса речь идет о соотношении между двумя сообщаемыми фактами, которые соотносятся друг с другом, то в случае эвиденциальности следует говорить о корреляции имеющегося факта ситуации (события) и особенностями ее отображения говорящим в процессе речевого общения. [См. работы Т. Гивона, А. Вудбери 1982, 1986; Н.А.Козинцевой 1994; В.А. Плунгяна 2003].
Система форм прошедшего времени ингушского глагола включает четыре синтетические формы: прошедшее НСВ, прошедшее СВ, перфект, плюсквамперфект, шесть аналитических форм имперфективной серии (формы на дар, хулар, доаллар, латтар, хилар, ваьллар / лаьттар), аналитический перфект и плюсквамперфект НСВ и две формы перфективной серии (аналитический перфект СВ, аналитический плюсквамперфект СВ). Аналитические и синтетические формы имперфекта образуют структурные оппозиции на основе признаков: обычность, постоянность, узуальность: къахьегаш вар - къахьегар / работающий был (работал); повторяемость, регулярность: къахьегаш хулар - къахьегар / работающий бывал (работал); локализованность действия в определенном промежутке времени: балха водаш латтар - балх водар / был идущий на работу (шел) на работу; книжка дешаш воаллар / книжка дешар (был читающий) книгу (читал) книгу;
От причастно-деепричастной формы (НСВ) образуются также аналитические формы прошедшего времени несовершенного вида на хилар, даьллар (в, й, б). Аналитическая форма прошедшего времени несовершенного вида на хилар реализует действие длительное и ограниченное во времени - одномоментное (но не мгновенное), рассматриваемое как факт; действие, происходившее в отделенном прошлом: Уж ткъоалаг1ча Шера хилар укхаза, шоай тика а йийла дулх дохкашЕ [Плиев М-С. Хала урхе. С.57] / В двадцатых годах они открыли здесь свой магазин, в котором торговали (торгующие побыли) мясом.
Форма на даьллар (в, й, б) отличается от формы на хилар тем, что первая выражает значение конкретности, локализованности во времени: Ераш д1абаххалца трактора юххе цхьан оаттхала кулгаш детташ ваьллар из [А. Боков. Дог1анха даш делхаш С. 78] / Гири был недоволен ими. До тех пор, пока они не ушли, он, стоя у трактора, ремонтировал (ремонтирующий был) какую-то деталь.
Учитывая, что формами прошедшего времени ингушского глагола актуализируются таксисные значения, а также абсолютное и относительное временные значения, все формы прошедшего времени ингушского языка в работе распределяются по рубрикам: 1) формы, выражающие таксисные значения и относительного временные отношения; 2) формы, передающие абсолютные временные значения. К формам, передающим таксисное значение предшествования действия, относятся формы плюсквамперфекта и перфекта.
Синтетический плюсквамперфект ингушского языка может реализовать значения дистантного и контактного предшествования, т.е. выступать в функциях аористического плюсквамперфекта и перфектного предшествования. В значении перфектного предшествования данная форма имеет функциональное сходство с перфектом, т.к. указывает на актуальность последствий называемого действия для более позднего временного плана. В этом значении плюсквамперфект имеет поясняющий, уточняющий характер и указывает на причину описываемых событий и входит в качестве формы, несущей особую смысловую нагрузку, в ряд других форм прошедшего времени, в которых ведется дальнейшее повествование о событиях прошлого: Мовле бокъо еннаяр цунна машен эшача метте йига. Цу т1а ваьг1а шофер Мухтар т1ем т1а а вига Гирена т1айисаяр из машин. Цу т1а 1от1ахоаве кхы шофер вацар [А. Боков Дог1анха даш делхаш. С. 128]. ЦМовли разрешил ему ездить на машине везде, где ему необходимо. Бывший водитель машины ушел на фронт, и она досталась Гири. Больше некого было посадить за руль машины.
Значение контактного предшествования формируется при реализации сем: прошедшее время, предшествование, перфект прошедшего времени, исчерпанность действия.
При реализации значения аористного плюсквамперфекта участвуют семы: предшествование во времени и дистантность в отношении последующего действия. В данном случае отсутствует сема контактности: поздний и ранний акты могут иметь свои локализаторы времени. Данная форма используется для передачи действий, запечатленных в памяти.
Синтетическая форма плюсквамперфекта ингушского языка проявляет следующие семы: На парадигматическом уровне: прошедшее время; предшествование; контактность с последующим действием; исчерпанность (законченность).
При функционировании данной формы в контексте (на синтагматическом уровне) проявляется ряд частных значений этих форм: дистантность с последующим событием; абсолютное давнопрошедшее.
Аналитический плюсквамперфект СВ обладает значением перфектности, прерванности действия до момента другого действия и связи с последующим событием: Воша б1арг а вайна, цо леладечох ца кхеташ, хьачуваьннача латтийсар из. Нанас д1ааьнна хиннадацар Салан-Гирега ше йига Бахьауддин воаг1аргволга [А. Боков. Дарц. С. 28] / Увидев брата, он остановился у входа, не понимая, зачем тот пришел. Оказывается, мать не сказала Салан-Гири, что Бахаудин приедет забирать ее.
Аналитический плюсквамперфект НСВ реализует значения продолжительности и многократности, незавершенности действия в отдаленном прошлом. Наиболее ярко данные значения проявляются в форме, образованной от формы со значением многократности. Основным здесь является не то, что действие незакончено, а то, что оно представляется как развивавшееся в отдаленном прошлом: Хьалхаг1а новкъа воалача хана Наьсаре Г1аламатарцига саца ерх1аш хиннадар Мусас Е Мочкъий-Юрта кхаьчача, цига улицаг1а ша баша буолабиеннабар Е лийрх1ар кхоачашхиланзар Е [А. Боков. Ц1ийенна сайре.С. 54] / Раньше, когда Мусса выходил в дорогу, он предполагал (предполагающий был) заночевать в Назрани у Галамата, но когда он добрался до села Базоркина, лед начал таятьЕ, предположения его не сбылисьЕ
Таксисное значение одновременности ситуаций в ингушском языке создается аналитическими формами прошедшего несовершенного вида, т.е. формами на дар (в, й, б), доалар (в, й, б), латтар: Со хьачуваьлча, каьхат дешаш воаллар из / Когда я вошел, он читал (читая находился) письмо.
Семантическую нагрузку, проявляемую анализируемыми формами, можно определить следующим образом: препозиция действия по отношению к моменту речи, дистантность в отношении момента речи, одновременность действия, длительность, узуальность, конкретность / локализованность, процессность, очевидность.
К грамматическим формам с абсолютным временным значением в зоне прошедшего относятся формы прошедшего времени совершенного вида и прошедшего времени несовершенного вида; аналитические формы на хилар / хулар; формы перфекта: синтетическая и аналитическая (причем перфект может выступать как в функции формы с абсолютным временным значением, так и в функции формы с таксисным и относительным временными значениями).
При анализе форм прошедшего времени НСВ и СВ ингушского языка выявляется следующий семантический потенциал данных форм: на парадигматическом уровне формы ингушского глагола имеют следующие семы: прошедшее время, дистантность в отношении момента речи, процессность / целостность, очевидность: Шозза а кхозза а Хьадиса зеделар малх хьалбалале Темарсолта арара чуухаш. Сецца г1атта а г1аьтта, тоъала юкъ юкъе а юташ, Темарсолтана т1ехьавахар из. Вож кашамашкахьа д1ачувийрзар. [Пл. Хала Е С. 61] / Два-три раза заметил Хадис, как Темерсолт на заре откуда-то возвращался. Однажды как-то на рассвете он последовал за Темарсолтом. Тот свернул в сторону кладбища.
На уровне синтагматическом проявляются следующие вариантные значения: форма прошедшего времени несовершенного вида - прошедшее несовершенное единичное, прошедшее несовершенное повторяющееся, прошедшее несовершенное обобщенное, процессность, релятивное значение одновременности, значение диалогической формы; форма прошедшего времени совершенного вида - обобщенное настоящее, прошедшее повторяющееся, аорист.
При транспозиции данные граммемы ингушского глагола проявляют наличие следующих сем: совпадение с моментом речи, следование моменту речи, будущее совершенное.
Абсолютное временное значение прошедшего в ингушском языке передается также и аналитическими формами прошедшего времени на хилар / хулар (раритив, темпорально-ограниченный раритив).
Кроме того, к временным формам со значением абсолютного прошедшего в ингушском языке относим и перфект. Перфект - это специализированное средство выражения прошлого в сфере настоящего. Исследование выявило, что синтетический перфект ингушского глагола проявляет следующий семантический потенциал: на парадигматическом уровне - прошедшее время; исчерпанность; законченность; контактность с моментом речи; статичность; на синтагматическом уровне - дистантность завершенность; многократность; длительность; очевидность (субъективность); транспозиция следование за моментом речи: Кхы бац са дезал: даи сесаги укхаза 1обоаг1ача новкъа байнаб, х1аьта бераш цхьаннахьа д1аденнад. [Чахк. Дошо Е С. 80] / Нет у меня больше семьи: отец и жена умерли по пути сюда, а детей кому-то отдали.
Семантический потенциал аналитических форм перфекта ингушского глагола определяется нами следующим образом. В качестве парадигматических значений форм выделяются: прошедшее время, перфектность, контактное предшествование моменту речи, объективная констатация факта, заглазность действия, длительность / результативность. В качестве синтагматических сем рассматриваемых форм выделяются: дистантность действий в отдаленном прошлом, экспрессивность: Г1алатваьнна хиннав со, Йисита, ч1оаг1а г1алатЕА-а, 1а иштта кхетадаьдац изЕ Айса сагйоалайар да аз яхар-мЕ [Бок. 1аи Е С. 51] / Оплошал я, Есита, сильно оплошал... Нет Е ты не так это поняла. Я говорю о своей женитьбеЕ.
В состав системы форм настоящего времени нами включаются: одна синтетическая и несколько аналитических форм глагола: форма на да (в, й, б) - континуатив (дешаш ва / учится), форма на хила - раритив (дешаш хул / читает (читающий бывает)), формы на далла (в, й, б) / латта - прогрессив (яздеш воалл / пишет сейчас (пишущий находится), водаш латт / идет сейчас (идущий стоит)). Семантический потенциал синтетической формы настоящего времени в ингушском языке мы определяем следующим образом. На парагдигматическом уровне актулизируются следующие значения: совпадение с моментом речи, настоящее обобщенное (абстрактное). Значение обобщенности выражается в контекстах, передающих общие описания, рассуждения: Топ яц хозаш, ше-шийца къамаьл ду цо. - Ц1и яьлча санна корзаг1ъяьнна ма хьийзарий ер-м. З1амига я, цудухьа кхер... [Чахк. Ц1ерагаЕ С. 159] / Выстрелы не слышны - сама с собой разговаривает она. - Как на пожаре прямо, испуганно вела себя девочкаЕ Маленькая еще, вот и боитсяЕ На синтагматическом уровне актуализируются и следующие семы: совпадение с моментом речи, актуальность ситуации. Выделяются несколько случаев транспозиционного употребления синтетической формы настоящего времени в значении конкретного настоящего и будущего для обозначения действий, происходящих в прошлом, и предстоящих в будущем. Аналитические граммемы настоящего времени, помимо семы совпадения с моментом речи проявляют еще и следующие признаки: актуальность действия (континуатив - форма на да / есть), локализованность ситуации во времени (прогрессив - форма на доалл / находится), нерегулярная повторяемость ситуации (раритив - форма на хул / становится). Лишь синтетическая форма настоящего времени способна иметь транспозиционные значения. При транспозиции данная форма проявляет следующую семантику: предшествование моменту речи, следование за моментом речи.
В системе ингушского глагола отмечаются две грамматические формы будущего времени - одна синтетическая и одна аналитическая форма, образуемая от причастно-деепричастной формы исходного основного глагола и формы будущего времени вспомогательного глагола хила - хургда. Данная аналитическая форма образуется в ингушском языке лишь от глаголов переходных дешаш хургва, дувцаш хургда. Семантический анализ синтетической формы будущего времени глагола ингушского языка показывает возможность функционирования этой формы в двух значениях: 1) значение будущего времени конкретного единичного действия; 2) значение будущего времени повторяющегося, обычного действия. При этом данная форма проявляет сему следования моменту речи, единичность ситуации, целостность ситуации, узуальность, итеративность. Семантический потенциал формы будущего времени совершенного вида в ингушском языке нами определяется следующим образом: на парадигматическом уровне данная форма проявляет семы - следование моменту речи, целостность действия; на синтагматическом уровне - совпадение с моментом речи, неактуальное (обобщенное) настоящее: Цхьа ди-бийса даккха йиш йолаш дац вай, юрта ха ца оттадеш, маьрша 1одийшаЕ Могийтаргдац вайна гонахьарча наха, хьа къонгаш т1акхухьа довнаш, лоаттабу низЕ[Чахк. ДжанхотаЕ С. 222] / Ни одного дня мы не можем провести спокойно, не выставив охрану вокруг селаЕ Не простят нам соседи воинственности твоих сыновейЕ
В третьей главе диссертационного исследования Грамматические формы выражения глагольной актантной деривации в системе ингушского языка изучаются типы глагольной актантной деривации в ингушском языке.
Суть категории актантной деривации состоит в изменении в составе участников ситуаций или же их референциальных свойств, т. е. в семантическом преобразовании исходной структуры. И данная категория является категорией, семантически и формально близкой к категории залога [Чейф 1971; Комри (Comrie) 1985; Коваль; Нялибули 1997; Мельчук 1998; Плунгян 2003; Кибрик 2008].
В лингвистической литературе различают несколько типов актантной деривации. Среди них выделяется явление повышающей актантной деривации и явление понижающей актантной деривации. В ингушском языке более широко представлен тип повышающей актантной деривации, передаваемый двумя разновидностями каузативов: каузативом (сложным переходным глаголом), образованным при помощи компонента дита (в, й, б) / оставить, и каузативом (сложным переходным глаголом), образованным при участии компонента де (в, й, б) / делать. Регулярные средства реализации каузатива, как известно, имеются в большинстве нахско-дагестанских языков. В данных языках именно каузативная деривация является единственным типом повышающей актантной деривации [Климов, Алексеев 1980]. В нахском языкознании эти сложные глаголы рассматривались в качестве глаголов с побудительной-понудительной семантикой [Яковлев 1940; Дешериев 1963; Дешериева 1988], или каузативов [Халидов 2003, 2004].
При анализе каузатива, образованного с компонентом дита (в, й, б) / оставить, как одного из примеров изменения валентности глагола, мы акцентируем основное внимание на том, что данный тип актантной деривации ориентирован на введение в ситуацию адресата действия - бенефактива. Такой тип каузатива рассматривается нами как имеющий две интерпретации: разрешительный каузатив (пермиссив) и понудительный каузатив (фактитив) в зависимости от конкретных условий его использования в контексте. При преобразовании ситуации с непереходным глаголом в каузативную конструкцию типа Со ара вода / Я на улицу иду Нанас ара вохийт со / Мама позволяет (заставляет) мне идти на улицу наблюдается добавление агенса с ролью семантического и грамматического субъекта, обозначенного эргативным падежом (нанас / мама (эрг.). При преобразовании же переходного глагола в каузатив типа фактитива в ингушском языке мы имеем следующую картину Аз къамаьл дувц / Я разговариваю (разговор говорю) Цар къамаьл дувцийта сога / Они разрешают (заставляют) мне разговаривать в ингушском языке происходит добавление показателя агенса действия. Данный тип каузатива в ингушском языке возможен от глаголов любого морфолого-синтаксического типа: переходных, непереходных, дитранзитивных, экспериенциальных.
Стандартной интерпретацией рассматриваемой каузативной конструкции является сделать так, чтобы. При этом данного типа каузатив нельзя, на наш взгляд, рассматривать как выражающий лишь опосредованную каузацию. Так, каузатив, образованный от исходно непереходного глагола, может подразумевать и физическое воздействие на пациентивного актанта ситуации: Дас аллийтар к1аьнк / Отец (эрг.) оставить (позволить) лежать (прош. СВ) / Отец позволил лежать мальчику. Такого рода каузативы называют в лингвистике манипулятивными. Манипулятивные каузативы подразумевают наличие одушевленного каузатора действия в ингушском языке.
Ингушский каузатив с глаголом дита (в, й, б) / оставить (в значениях дать, позволить, заставить) имеет два варианта. При первом варианте каузатива представлено исходное оформление каузируемого - каузируемый участник ситуации выражается именной группой, падеж которой определяется моделью управления исходного глагола. Так, в следующих примерах каузируемый участник кодирован именительным падежом при непереходном глаголе (1) (такой тип кодирования мы назовем номинативным) или дательным падежом при экспериенциальном глаголе (2) (данный тип кодирования каузируемого актанта мы назовем дативным):
1) а. К1аьнк вода / Мальчик (ном.) идти (през.)
б. Дас к1аьнк вохийт / Отец (эрг.) мальчик (абс.) уходить оставляет (наст) / Отец мальчику позволяет идти.
2) а. Даьна б1аргагу / Отец (дат.) видит (през.)
б. Нанас даьна к1аьнк б1аргавайт / Мать (эрг.) отец (дат.) мальчик (абс.) увидеть оставляет (през.) / Мать позволила отцу увидеть мальчика.
Для каузативов от переходных глаголов в ингушском языке характерен второй вариант каузирования. Здесь каузируемый участник ситуации кодируется одним из показателей местных (пространственных) падежей, выражающих локализацию казируемого участника относительно каузатора. В типологической литературе выделены следующие возможные типы локализации для пространственных падежей: ИН - пространство внутри ориентира, АПУД - пространство рядом с ориентиром, СУБ - пространство под ориентиром, ПОСТ - пространство сзади ориентира, АД - поверхность ориентира (верхняя или боковая) [См. Мельчук: 1998; Плунгян: 2003; Даниэль, Майсак, Мерданова: 2008]. Мы отмечаем в ингушском языке следующие типы кодирования участника ситуации в каузативе от исходно переходных глаголов: АПУД-эссив - выражение значения движения лиз, и АПУД-элатив - движение объекта от ориентира к другому объекту или субъекту.
Каузатив, образуемый при участии аффигированного глагола де (в, й, б) рассматривается нами в качестве второго типа стандартного каузатива в ингушском языке.
Наблюдаются семантические ограничения в образовании данного каузатива, состоящие в том, что данный каузатив имеет лишь одно прочтение - фактитивное (его можно назвать манипулятивным каузативом, так как допускает и физическое воздействие на каузируемого участника), чем он и отличается от каузатива первого типа, который может иметь как фактитивную, так и пермиссивную интепретацию.
Различают два варианта каузативов данного типа. К первому варианту относятся каузативы - сложные глаголы с неспрягаемой частью в качестве одного из компонентов каузатива. В некоторых из этих глаголов именная часть занимает позицию пациенса в номинативном падеже, соответственно, другой номинативной именной группой они управлять не могут: саготде / душу узкой делать (тосковать), гештде / прощение делать (простить). Другие глаголы имеют независимый номинативный актант, так как у них именная часть является лексикализованной частью глагольного слова: гулде / собрать, отаде / зажечь, 1омаде / выучить (учить делать). То есть различие между данными сложными глаголами кроется в семантической стороне сложного образования, так как у первых сложных глаголов не происходит десемантизации первого элемента, что и исключает возможность употребления при этих глаголах еще одной именной группы в номинативе; при втором же типе сложных глагольных комплексов происходит полная десемантизация первого компонента, что и приводит к необходимости введения в синтаксическую конструкцию с такого рода глаголами новой номинативной именной группы. Этот тип каузатива создает в ингушском языке каузативно-декаузативные пары с производными непереходными глаголами (декаузативами), образующимися при участии глагола - лексического декаузатива дала / дать (в значении стать) типа кийчде - кийчдала / подготовиться - подготовиться, лотаде - лотадала / зажечь зажечься и т. п.
Ко второму варианту данного типа каузатива относятся каузативы от основы настоящего времени исходного глагола. Заметим, что такого рода каузативы в ингушском языке практически регулярно и последовательно образуется чаще всего от непереходных глаголов, выражающих такие действия или состояния, на течение которых возможно оказание воздействия (в том числе и физического) каузатором действия. К ним относятся: глаголы движения вола - воалаве / приходить приводить, латта - лоаттаве / стоять - заставить стоять, саца - соцаве / остановиться остановить; глаголы состояния: алла - улладе / лежать - заставитьться лежать, лаза - лозаде / болеть - причинить боль, лачкъа - лочкъаде / спрятаться спрятать; событийные глаголы: г1атта - г1оттаве / подняться поднять, дага - доагаде / гореть сжечь, дажа - доажаде / пастись пасти. Каузатив данного типа в ингушском языке не образуется от переходных глаголов. Довольно регулярно он образуется от непереходных глаголов. Обращаем внимание на то, что данный каузатив не имеет противопоставленных ему декаузативных форм. От казутивов на -де /делать возможно, в свою очередь, образование каузатива при участии компонента дита / оставить типа лотадайта / заставить (позволить) (кому-то) поджечь. При этом основным значением таких каузативов является значение опосредованности не только каузации (то есть каузатор не является прямой причиной осуществления ситуации), но и опосредованности осуществления самой ситуации, т.е. при такого рода каузированиях происходит как бы переложение вины за наличие ситуации на третье лицо, которое чаще всего не эксплицируется в тексте.
ексические каузативы в ингушском языке представлены в ограниченном количестве. В основном, это лексемы типа вига / вести, даккха / вытянуть. Данные глаголы вместе с несколькими другими глаголами типа дита - диса / оставить - остаться, дала - даккха / вылезти - вытянуть, дига - даха / вести - уйти участвуют в глагольном словообразовании, причем образуемые ими глаголы противопоставляются по морфолого-синтаксическому признаку переходность / непереходность действия: г1адвига - г1адваха / обрадовать - обрадоваться (от последних также возможно образование каузатива на дита (в, й, б) - г1адвигийта г1адвахийта / дать обрадовать дать обрадоваться). То есть лексические каузативы и декаузативы, становясь суффигированными глаголами, участвуют в образовании морфологических каузативов и декаузативов.
В качестве одного из типов актантной деривации рассматривается в работе и категория залога. Если обратиться к научной литературе, посвященной разработке проблемы категории залога, то мы не обнаружим согласия между языковедами в определении статуса и сути данной граммемы [Мельчук, Холодович 1970; Холодович 1979; Успенский 1977; Падучева 1974; Perlmutter, Postal 1977; Perlmutter 1978; Холодович 1969; Shibatani 1976; Храковский 1978; 1981; Генюшене (Geniuenе) 1987; Недялков 1991; Barber 1975; Kemmer 1993; Fox / Hopper 1994].
В системе нахских языков проблема залога не исследовалась детально. Тем не менее, в общих исследованиях по нахским языкам [Дешериева 1985] и в частных исследованиях по чеченскому языку [Халидов 2003, 2006] и по бацбийскому языку [Чрелашвили 2007] проблема залога рассматривалась, но полного своего разрешения так и не нашла.
Залог мы определяем, вслед за В.А. Плунгяном и другими сторонниками данной трактовки залога, как глагольную категорию, которая выражает изменение коммуникативного ранга участников ситуации (субъекта и объекта). Действительный залог (или конструкция активного залога) представляет собой некоторую исходную ранговую структуру, в которой засвидетельствовано соотношение актантов - семантического субъекта с более высоким коммуникативным рангом с семантическим объектом с более низким (по сравнению с субъектом) коммуникативным рангом. Другие типы залогов (как известно, активный залог и пассивный залог не являются единственными возможностями проявления залоговых отношений) представляют переход коммуникативного статуса с более высоким рангом от одного глагольного актанта к другому (1) Аз книжка деш Ц Книжка аз дешаш да, (2) Со книжка дешаш воалл - Книжка дешаш латт / Я читаю книжку - Книжка читается. Нами констатируются, как минимум, четыре граммемы залога в системе ингушского языка: актив и пассив эргативной конструкции (1), актив и пассив номинативной конструкции предложения (2).
Перераспределение коммуникативного статуса в ингушском языке не оформляется или, точнее, не сопровождается перераспределением синтаксических ролей именных групп - объект остается объектом и семантическим и грамматическим (книга), субъект сохраняет статус субъекта и семантического и грамматического (со - аз). Номинативный пассив рассматривается в работе как пример пассива с нулевым агенсом (распространенного в языках различных типов). Такое преобразование залоговых отношений сопровождается и изменением формы сказуемого: она преобразуется из синтетической в аналитическую, что позволяет нам говорить о том, что оппозиция синтетические / аналитические формы охватывает практически все семантические зоны ингушского глагола.
Отметим, однако, что мы в ингушском языке не утверждаем о наличии оформленной категории залога в ее классическом виде, к которому мы привыкли в европейских языках. Однако было бы недальновидным отрицать наличие тех фактов актантных корреляций и их преобразований в ингушском языке, на которые нам и хочется обратить внимание в свете освещения некоторых вопросов, связанных с описанием системы и семантики аналитических форм глагола ингушского языка. Залоговые преобразования в ингушском языке, скорее всего, носят инверсивный характер, так как залоговые показатели, которые маркируют перераспределение коммуникативного ранга, вообще никоим образом не отражаются на синтаксическом статусе именной группы (за исключением имперсонального пассива), т. е. показатели глагола и показатели синтаксической роли именных групп никак не связаны друг с другом. Вместе с тем, функция граммем инверсивного залога в принципе такая же, как и в других случаях проявления залоговых отношений: происходит изменение коммуникативного статуса участников ситуации.
В четвертой главе реферируемой диссертации лГрамматические формы выражения категории аспекта подвергаются анализу формы, актуализирующие аспектные и фазовые значения в системе ингушского глагола. Изучению грамматической категории аспекта (вида) посвящено, пожалуй, самое большое количество научных исследований в языкознании [Москальская 1958; Смирницкий 1959; Якобсон 1962; Ломов 1977; Маслов; 1978; Виноградов 1986; Тихонова 1997; Черткова 1998; Бондарко 2005;. Цеплинская1997; Керимов 2002; Храковский 1989]. Тем не менее данная проблема еще не нашла своего однозначного толкования.
В нахских языках исследованию рассматриваемой проблемы посвящены работы [Мовтаев 1975; Дешериева 1979, Дагиров 1988; Пареулидзе 2008].
Известно, что аспектуальные категории позволяют рассмотреть ситуацию с точки зрения её протекания во времени (длительности, повторяемости, результативности или отсутствия результата и т. д.). Категория аспекта, в основном, рассматривается в качестве грамматической категории, проявляющаяся в наличии оппозиции форм аспектного значения. Представляется, что аспектная оппозиция должна быть оппозицией форм, различающихся только аспектуальными признаками при возможности совпадения модальных и временных значений.
В лингвистике существуют различные точки зрения по поводу грамматического статуса категории аспекта. Так, согласно первой точке зрения, аспект является словоклассифицирующей категорией [Маслов 1978; Русская грамматика 2005; Бондарко 2006]. Согласно другой точке зрения, категория аспекта является словоизменительной категорией [Виноградов 1986; Тихонов 1997 и др.]. По мнению же Ю.Э. Цеплинской, интерпретацию категории аспекта легче осуществить в языках, где за каждым маркером закреплено только одно значение, например, временное или видовое [1997]. Так, например, в системе ингушского глагола на уровне временных словоформ мы можем отделить маркер временного значения и маркер аспектного значения. Помимо этого, можно говорить также и о четкой отграниченности словоизменительной категории аспекта от деривационной - словообразовательно категории СД, проявляющейся здесь на уровне каузативов и декаузативов. Словоизменительная, альтернационная трактовка аспекта согласуется с нашим представлением об аспекте, как о категории, предназначенной для различного представления одного и того же действия, передаваемого одной и той же лексемой.
Семантика вида по Ю.Э. Цеплинской заключается в возможности двойного, внешнего и внутреннего, представления ситуации, независимо от семантики самой ситуации.
При решении проблемы аспекта в системе нахского глагола нам представляется важным учесть следующие положения.
Во-первых, очевидно, что следует отказаться от ставшей традицией поиска в ингушском языке той видовой категории, к которой мы привыкли в русском языке. Во-вторых, следует признать, что аспектуальные признаки могут быть переданы не только в рамках словоизменительной категории вида, но также и деривационными категориями, к которым нами причисляются в ингушском языке как каузативы, так и декаузативы. В общей сложности категория СД в ингушском языке, отличная от деривационного каузатива и декаузатива, нами не признается. Основанием этому служит тот факт, что итеративность, раритивность и другие аспектуальные признаки, передаваемые в славянских языках категорией СД, в ингушском языке находятся на уровне морфологического кодирования (формами одной глагольной лексемы) и, будучи словоизменительной категорией, вид в ингушском языке актуализируется формами времени, причем для каждого показателя (аспекта и времени) имеется в структуре формы свой маркер (фонетические изменения - перегласовка корневой гласной фонемы или аффикс). Это позволяет нам говорить об эксплицированной словоизменительной категории вида, отграниченной от категории времени и наклонения в системе ингушского глагола.
Грамматические формы НСВ и СВ представлены в ингушском языке одной словарной единицей - одной лексемой. То есть инфинитив нахского глагола лишен каких бы то ни было аспектных признаков (то есть не существует в ингушском языке классификации инфинитивных форм одной лексемы по признаку предельности / непредельности действия, выражаемого глаголом). Тот факт, что в нахских языках граммемы прошедшего СВ и НСВ могут быть образованы от любого типа глагола, свидетельствует, на наш взгляд, о том, что категория предельности действия в этих языках представлена лишь на чисто семантическом уровне, так как действие, по самой своей природе изначально предполагает, что оно раньше или позже должно себя исчерпать, т. е. банально завершиться, закончиться когда-нибудь.
В лингвистике внутри зоны аспектуальной семантики выделяют аспектуальность количественную и линейную [Мельчук 1998] или, иными терминами количественную и качественную [Маслов 1978]. Ингушский язык, на наш взгляд, способен к грамматикализации как линейной, так и количественной аспектуальности, кроме того, актуально для нахских языков и грамматическое оформление значений фазовости ситуаций.
Значения количественной аспектуальности представляют действие с точки зрения его повторяемости или кратности. Представляется возможным выделить в нахских языках и в ингушском языке, в частности, следующие типы количественного аспекта и формы их выражения.
Итератив рассматривается нами как аспект, выражающий ситуацию, которая полностью повторяется через определенные промежутки времени. К данному типу аспекта нами причисляются также и глагольные словоформы (именуемые в традиционной нахской грамматике как многократные глаголы) типа сеца, лета, детта / останавливаться (много раз), бить (бивать), ударять (много раз)
В качестве одного из типов количественного аспекта в ингушском языке нами рассматривается раритив, являющийся показателем ситуации, воспроизводящейся с периодичностью ниже нормальной. Данное значение аспекта в ингушском языке передается аналитической формой, образованной при участии вспомогательного глагола хила / становиться: Берех еташ хул из / Он (иногда) побивает детей; Укхаза г1олла балха ухаш хул из / Он (иногда) хаживает этой дорогой на работу.
Кроме того, считаем возможным выделить в семантической зоне кратности ингушского языка также и форму со значением мультипликатива, обозначающего единый многократный акт, состоящий из отдельных повторяющихся единичных, мгновенных актов (квантов). В качестве особенностей данного типа кратности рассматривается в лингвистике референциальная однотипность описываемой ситуации и монотемпоральность данной ситуации. Так, в предложении типа Цхьан сахьата ц1ен гонахьа лийллар из / Целый час вокруг дома ходил он ситуации, входящие в мультипликативное множество, имеют стабильный состав актантов и относятся к одному непрерывному периоду времени в отличие от ситуаций, имеющих место быть при итеративном аспекте. Данное значение множественности действия рассматривается нами как заложенное изначально в семантике некоторых глаголов типа лела / ходить, дувца / рассказывать и т. п., т. е. глаголов, называемых многоактными.
К следующему типу грамматически оформленной количественной аспектуальности в ингушском языке относим показатели одноактного аспекта (семельфактива): ала / сказать, къага / блеснуть, тоха / ударить (один раз), сатта / погнуться (один раз): Берах латар из / Он побил ребенка; Укхаза г1олла балха вахар из / Этой дорогой он пошел на работу.
При анализе значений и форм проявления качественной аспектуальности в языке мы опираемся на теорию, согласно которой линейную (или качественную) аспектуальность связывают с выделением различных качественно неоднородных фрагментов внутри самой ситуации. Каждое значение линейной аспектуальности указывает на то, что в некоторый фиксированный (наблюдаемый) момент реализован один из возможных фрагментов данной ситуации (имеется в виду вся ситуация в целом). В языкознании выделяют обычно 5 фрагментов или частей ситуации: начало, конец, середина ситуации, подготовительная стадия и результат (состояние после завершения ситуации) [Dik 1989; Smith 1991; Klein 1994; Плунгян 2003]. Последние две стадии считаются внешними, остальные - внутренними. Проспектив (грамматическая форма глагола, маркирующая подготовительную стадию действия) описывается нами в ингушском языке впервые, и рассматривается как менее грамматикализованное значение, выражающееся аналитической формой от инфинитива основного глагола и формой вспомогательного глагола далла (в, й, б) - находиться где-либо в значении собираться сделать что-либо: деша воалл из, ваха воалл из / он собирается учиться, он собирается уходить. Следующим типом качественного аспекта в ингушском языке, выделяемым нами считается результатив. Показатель же результатива в языке передает результат ситуации, процесса. Результатив, как известно, имеет некоторые черты сходства с перфектными формами. Перфектные формы в ингушском языке имеют и синтетическую и аналитическую структуру. В случае если основное внимание при высказывании сосредоточивается на последующем временном плане, то речь здесь должна идти о характристике состояния, обусловленном предшествующим изменением, действием. Глагольные формы с таким значением в аспектологии именуются перфектным состоянием или статальным перфектом по А.А. Холодовичу. Так, например, в ингушском языке в случае с предложением типа Саг йоалаяь ва из / Он женат мы как раз имеем дело с граммемой перфектного состояния (результативом). В случае же, если внимание говорящего сосредоточивается на предшествующем из двух временных планов, то в центре оказывается действие в собственном смысле слова, действие, оставляющее после себя те или иные последствия, действия, создающие какую-либо специфическую ситуацию, актуальную для последующего временного плана. В этом случае в аспектологии принято говорить о перфекте действия или акциональном перфекте, т. е. о префекте в собственном смысле: Саг йоалаяьй цо / Он женился. Так как состояние, возникающее в результате действия, приписывается одному предмету, то результативные конструкции в большинстве случаев создают интранзитивную конструкцию, т. е. при образовании результативов от транзитивных глаголов меняются актантные характеристики высказывания, меняется актантная деривация глагола типа Каьхат язду аз / Письмо (ном) пишу (през.) я (эрг.) - Каьхат аз яздаь да / Письмо (ном.) написано (рез. пас.) есть (през.) мною (эрг.) (Исходная форма - переходная язде / писать).
Результатив в ингушском языке, в основном, образуется от транзитивов и частично от интранзитивов: Из ц1а ас детта да / Этот дом построен мною; Дукха нах бар цига гулбенна / Много людей (было) там (собравшись) собралось.
Результатив имеет аналитическую структуру и состоит из перфективной причастно-деепричастной формы СВ и служебного глагола да (в, й, б). В случае с субъектным результативом субъект постоянен и выражен подлежащим при сказуемом со значением состояния и соответствует субъекту предшествующего действия Уж ийг1аб - Уж ийг1а ба / Они поссорились (пф.) - Они рассорившись (през. суб. рез.).
В случае с объектным результативом субъект состояния соответствует объекту предшествующего действия Ас каьхат яздаьд - Каьхат яздаь да / Я (эрг.) письмо (абс.) написал (пф.) / Письмо (ном.) написано (об. рез. пас.). И в этом случае граммема результатива передается кумулятивно с граммемой пассива.
В качестве следующего показателя качественного аспекта в ингушском языке нами рассматривается форма дуратива.
В связи с этим в работе отмечается, что в ингушском языке представлен так называемый показатель динамической длительности и показатель срединной стадии ситуации, способный сочетаться с глаголами любой семантики, т. е. дуратив. Так, формы типа (1) хета, ха, ла и (2) деша, лата, дотта, саца / (1) казаться, знать, хотеть и (2) читать, стоять, строить, остановиться маркируются разными аспектуальными показателями: лишь вторые из них сочетаются с показателем динамической длительности: дешаш воалл / читает (в данный момент), латаш воалл / дерется (в данный момент), дотташ воалл / строит (в данный момент), соцаш латт / останавливается (в данный момент). Данное значение динамической длительности называют в типологической грамматике прогрессивом (в отличие от дуратива, который обозначает серединную cстадию любой ситуации). Характерно, что ингушский прогрессив имеет две формы аналитической структуры: одна форма состоит из причастно-деепричастной формы НСВ и вспомогательного глагола далла (в, й, б) / находиться где-либо (данный глагол полностью десемантизируется в составе аналитической формы и выступает в значении заниматься чем-либо), вторая же форма состоит из причастно-деепричастной формы НСВ и вспомогательного глагола латта / стоять (данный вспомогательный глагол в составе аналитической формы также подвергается полной десемантизации и выступает в значении быть в процессе).
Кроме того, представлен и другой показатель серединной стадии действия - дуратив, т. е. маркирование серединной стадии ситуации и у состояний и у процессов, совмещая при этом и выражение хабитуальности и повторяемости. Такие показатели в ингушском языке в работе называются имперфективными по аналогии с наименованием подобных форм в аспектологической литературе.
В ингушском языке, на наш взгляд, показатели имперфектива присоединяются и к названиям длительных ситуаций (процессов) и к названиям мгновенных ситуаций - событий.
Показатель пунктива в ингушском языке соответствует граммеме СВ. В первом случае преобразование дуратива в пунктив (перфективация) происходит следующим образом. Пунктивный показатель указывает на то, что в момент наблюдения говорящий был свидетелем не всего процесса в целом, а одной из его стадий: конца или начала процесса. При свертывании процесса внимание акцентируется на конце действия (момент достижения предела) у явно предельных глаголов (событий, процессов), или на начале ситуации (момент возникновения действия) у других классов глаголов. Такие семантические эффекты дает СВ в ингушском языке, присоединяясь к обозначениям состояний и процессов: водар - ведар / бежал - побежал, велхар - вийлхар / плакал - заплакал (начало ситуации), 1одешар - 1одиийшар / читал - прочитал, д1аводар - д1авахар / уходил - ушел (конец ситуации) и т. д. Для преобразования дуратива в пунктив в ингушском языке используется перегласовка корневой гласной типа о е, е ий, а аь и т. д.
Во втором случае преобразования дуратива в пунктив, при рассмотрении действия, акцент уже делается не на какой-либо стадии, а рассматривается вся ситуация целиком, такое значение аспекта в лингвистике называется значением целостности действия в противовес значению процессности действия, свойственного дуративу: удар - идар / бегал - побегал, соцар - сацар / останавливался - остановился.
Таким образом, нами в ингушском языке выделяются следующие самостоятельные аспектуальные граммемы: результатив, пунктив, дуратив, итератив (раритив, мультипликатив), семельфактив, перфект.
Фазовые значения в языках рассматриваются в качестве глагольных значений, которые по своей семантике близки к значениям аспектуальным. Содержание данных значений в типологической аспектологии определяется как указание на одну из трех логически возможных временных фаз действия: начало (инхоатив), середина (континуатив), конец действия (терминатив) [Маслов 1978; Храковский 1980, 1987; Мельчук 1998; Бондарко 2006; Tommola 1984; Brinton 1988].
В качестве глагольных показателей фазы действия в ингушском языке нами рассматриваются аффиксальные эквиваленты предикатов начаться, продолжаться и закончиться - глаголы дла (в, й, б) / стать; да (в, й, б) / есть (быть), которые в современном ингушском языке выступают в качестве вспомогательных глаголов в составе аналитических конструкций глагола - граммем фазовости.
Значение начала действия - инхоатив в ингушском языке может быть выражено грамматической формой глагола типа деша вала, язде вала, аха вала / начать читать, начать писать, начать ходить, т. е. формами, по своей структуре состоящими из формы инфинитива основного глагола и финитной формы вспомогательного глагола дала (в, й, б) / стать, весьма часто выступающего в качестве вспомогательного и служебного аффикса. Терминатив в ингушском языке выражается морфологическая аналитическая форма глагола, по своей структуре состоящая из причастно-деепричастной формы (СВ) и вспомогательного глагола дала (в, й, б) / стать: дийша вала / закончить читать(прочитав стат), ваха вала / уйти (уйдя стать), сеца вала / остановиться ( остановившись стать).
Показатель континуатива также в ингушском языке имеет аналитическую структуру и образуется от причастно-деепричастной формы НСВ и вспомогательного глагола да (в, й, б) - дешаш ва, водаш ва, латташ ва. Показатели континуатива в ингушском языке сочетаются практически со всеми типами глаголов: с динамическими интранзитивами и транзитивами, событийными глаголами и с глаголами стативными и функционируют в системах форм настоящего и прошедшего времени (имперфект НСВ).
Если проследить все фрагменты ситуации - фазы ситуации от начала до ее прекращения в их грамматическом воплощении, то в ингушском языке выстраивается следующая стройная цепочка аналитических форм глагола, при этом каждая аналитическая форма соответствует определенной (конкретной) фазе действия: начало - деша вала / начать читать; срединная фаза - дешаш ва / читать; конечная фаза - дийша ваьннав / закончил читать; не до конца прекратившаяся ситуация со смыслом все еще не - дийша воал / заканчивает читать; не до конца прекращенная ситуация со смыслом почти - дийша вала воалл / почти закончил читать. Причем показатель (лвсе еще не) сочетается лишь со значением настоящего времени и с граммемой дуратива: дийша вала воалл из / он почти закончил читать; дийша вала воаллар из / он почти заканчивал читать (например, когда его окликнули, он почти заканчивал читать).
Кроме того, мы считаем обоснованным и выделение в ингушском языке следующих разновидностей последнего типа терминатива: непрекратившаяся ситуация со смыслом луже, но еще не - дийша ваьнна воалл / уже почти, но еще не закончил читать, непрекратившаяся ситуация с интенсивным значением смысла все еще не - все еще не, но уже почти - дийша ваьнна вала воалл / еще не закончил, но уже почти окончил чтение (читать). Причем все приведенные аналитические формы со значением фазовости в ингушском языке противостоят одной синтетической форме (в зависимости от временной отнесенности последней). В данном случае это, например, форма настоящего времени глагола деша / читать - деш / читает.
В пятой главе Грамматические формы выражения категории наклонения в системе ингушского глагола предлагается анализ форм передачи модальных значений в ингушском языке. Будучи языковой универсалией, модальность трактуется исследователями по-разному. В лингвистике существуют два понимания семантики данной категории: широкое и узкое. С точки зрения широкого подхода модальность трактуется как комплексная, разноплановая категория, выражающая отношение говорящего к содержанию высказывания [Ш. Балли; В.В. Виноградов; В.З. Панфилов].
Узкий подход к пониманию модальности предполагает рассмотрение данной категории как оппозиции понятий реальности и ирреальности высказывания [Г.А. Золотова; М. Грепл; В.З. Панфилов; А.В. Бондарко].
Несмотря на определенные противоречия между языковедами при характеристике модальности, внутри категории модальности практически всеми лингвистами отмечается наличие двух категориальных значений: 1) отношение говорящего к тому, о чем он сообщает; 2) статус ситуации по отношению к реальной действительности (внутри данной семантики выделяются значения реальности / ирреальности ситуации). То есть, в качестве основных значений модальности в естественном языке рассматриваются оценочная (субъективная) модальность, с одной стороны, и реальная / ирреальная (объективная) модальность, с другой стороны [Плунгян 2003].
В системе нахских языков модальность и средства ее актуализации в языке рассматриваются в монографическом исследовании Т.И. Дешериевой [1988]. Помимо этого проблематика модальности в нахских языках как частный вопрос описывается и в основополагающих общих исследованиях по нахским языкам [Мальсагов 1963; Яковлев 1940; Дешериев 1953, 1965], а также и в монографии Р. Пареулидзе, выполненной на грузинском языке [2008]. Работы указанных нахских языковедов, на наш взгляд, имеют один общий основной недостаток, состоящий в том, что авторы, принимая ту или иную теоретическую основу исследования модальности в нахских языках, не учитывают специфических особенностей этих языков в реализации модальных значений. Так, до сих пор при исследовании семантики модальности, не констатировалось наличие значения эпистемической модальности и грамматических средств ее актуализации в системе нахского глагола. Помимо этого, при анализе зон модальности нахского глагола вне поля зрения авторов остаются различия в семантике типов наклонений (например, оптатива и императива, конъюнктива и условного типов наклонений, юссива и оптатива, оптатива и гортатива и т.д.).
Категория наклонения рассматривается как грамматикализованная модальность [Плунгян 2003].
В предлагаемой работе анализируются типы наклонения, передающие субъективную и объективную модальность.
Нами выделяются следующие типы эпистемических наклонений в ингушском языке: пробабилатив - передает значение вероятности действия, прогнозирования ситуации и выражается аналитической формой глагола, образованной от причастно-деепричастной формы СВ или НСВ вспомогательного глагола хила / становиться в форме будущего времени хургва / будет (оалаш хургда, может быть говорят); поссибилатив - передает значение возможности ситуации и выражается синтетической формой глагола типа ар / возможно, скажу; миратив - передает значение нарушенного ожидания и выражается аналитической формой, образованной от причастно-деепричастной формы СВ или НСВ основного глагола и форм перфекта или плюсквамперфекта вспомогательного глагола хила / становиться, быть - хиннад, хиннадар / стало, оказывается (аьнна хиннад / сказал, олказывается).
Аналитические формы ингушского глагола противостоят синтетическим также и на основе выражения эвиденциальности, которая связана в ингушском языке со значениями субъективной модальности. Суть значения эвиденциальности, как было отмечено, сводится к выражению источника сведений говорящего относительно сообщаемых им фактов. Сам термин эвиденциальность получил известность после статьи Р.О. Якобсона в 1957 году, где данный термин применялся в отношении к болгарскому языку. Далее этот термин был закреплен в языкознании исследованиями других лингвистов [Givon 1982; Chafe//Nichols 1986].
Проблематика эвиденциальности не становилась предметом специального исследования в системе нахских языков. Однако, в работах, так или иначе связанных с разработкой проблем глагола в нахских языках [Долакова 1961; Дешериева 1988], указывалось на наличие в системе глагольных форм нахских языков наклонений со значениями очевидности и неочевидности (заглазности) действия [Дешериева 1988]. Присутствие заглазных форм в системе бацбийского глагола отмечается и работе [Чрелашвили 2008].
Данная категория, как нам представляется, является словоизменительной категорией в нахских языках, так как имеет свои маркеры в структуре глагольной формы. Так, значение очевидности действия передается аффиксом -ар: вод-ар / шел (я видел), значение же неочевидности действия передается аналитическими формами перфекта и плюсквамперфекта типа ваха хиннав / шел (ушел) оказывается.
Надо заметить, что значения эвиденциальности в ингушском языке выражаются лишь в системе форм прошедшего времени. Выделяются следующие типы источников информации и формы их актуализации в ингушском языке: говорящий сам является свидетелем ситуации, о которой он повествует (непосредственная информация - дуратив или пунктив - водар, вахар / шел, ушел на глазах у говорящего); говорящий имел доступ к событию, о котором он повествует (прямая информация - перфект - Ц1аг1а вац из балха вахав / Дома нет его: на работу ушел); говорящий имел доступ к информации о событии (опосредованная информация - плюсквамперфект - Тхо хьакхаьчача, ц1аг1 вацар из: балха вахавар / Когда мы пришли, дома не было его: ушел на работу); говорящий имел доступ к другому лицу, являющемуся участником ситуации (информация из вторых рук - косвенная информация Ц аналитический перфект - Ераш д1акхаьчача, ц1аг1 хиннавац из: балха ваха хиннав / Когда они (эти) пришли, дома не оказался он: ушел на работу); говорящий получил информацию из третьих рук - косвенная информация из третьих рук - аналитический плюсквамперфект - Уж д1акхаьчача, ц1аг1а хиннавацар из: балха ваха хиннавар / Когда они (те) пришли его не было дома: на работу ушел, оказалось).
Объективная модальность представлена двумя значениями: значением реальной и ирреальной модальности, что находит свое отражение в распределении типов наклонений, выражающих данные значения, на прямое наклонения (индикатив) и косвенные наклонения (показатели ирреальной модальности). Индикатив имеет полную временную парадигму форм. Анализ форм индикатива был представлен в главе, посвященной проблемам категории времени.
Что касается типов косвенных наклонений в ингушском языке, то следует отметить следующее. Показатели ирреальной модальности (т. е. некоторого альтернативного мира, существующего в сознании говорящего в момент высказывания) дифференцируются в зависимости от выражения ими модальных значений необходимости, желания и возможности ситуации. В качестве показателей ирреальной модальности со значением необходимости ситуации определяется в ингушском языке императив с четырьмя разновидностями значений побуждения: императив, безотлагательный императив (ала! / скажи), категорический императив (алал! / скажи сейчас же), поручительный императив (алалахь / скажи, не забудь) и просительный императив (алал хьай / скажи, пожалуйста).
В качестве форм выражения значения желания и необходимости в работе рассматриваются следующие показатели: 1) юссив, совмещенный с фактитивным каузативом (алийта! / пусть скажет); 2) гортатив (дахалда / да будем жить мы) и гортатив, совмещенный с оптативом (оалалда! / да скаж-ут (-ете)). Юссив передает косвенное побуждение, адресованное третьему лицу. Гортатив передает побуждение-пожелание, адресованное 1-му или 3-му лицу, или же всем присутствующим. Гортатив, образованный от переходных глаголов, имеет значение побуждения, адресованного 1-му и 3-му лицу. И в этом значении он выступает в качестве оптатива (эксклюзивное пожелание). Гортатив же, образованный от непереходных глаголов, выражает побуждение, адресованное 1-му, 2-му и 3-му лицам или же призыв к совместному действию (инклюзивное пожелание), т. е. здесь имеет место проявление чисто гортативного значения (совместного действия) данного показателя.
К грамматическим формам с модальной семантикой желания относятся показатели дезидиратива (желательного наклонения - оалдалар / ((хоть бы) сказал бы), кондиционалиса (условного наклонения - оале / если скажет) и условно-желательного наклонения (оаларе / если бы сказал).
Показатель дезидиратива образуется от основы настоящего времени посредством прибавления суффигированной формы желательного наклонения вспомогательного глагола да (в, й, б) далара / быть, есть хоть бы был и выражает желание (мечту) субъекта ситуации.
Показатель кондиционалиса образуется от основы настоящего времени прибавлением суффикса -е и передает значение возможности действия при наличии определенных обстоятельств.
Показатель условно-желательного наклонения образуется от основы прошедшего времени прибавлением суффикса -е и передает значение желания осуществления определенной ситуации при наличии соответствующих обстоятельств. Показатели и дезидаратива, и кондиционалиса и условно-желательного наклонения имеют формы прошедшего, настоящего и будущего времени.
Отмечается наличие в ингушском языке и формы конъюнктива (сослагательного наклонения). Данный показатель образуется стяжением основы будущего времени с суффигированной формой прошедшего времени вспомогательного глагола да (в, й, б) / есть (быть) Ц дар (в, й, б) / был и передает значение возможности действия при определенных обстоятельствах (аргдар аз / я бы сказал, если).
Констатируется в ингушском языке и показатель потенциалиса. Он образуется от основы настоящего времени основного глагола и суффигированной формы настоящего времени глагола дала (в, й, б) / давать (оалдала / удаваться говорить). Данная форма передает значение способности субъекта или говорящего к выполнению определенного действия. Отмечается факт взаимосвязи данной граммемы с граммемой декаузатива (тип понижающей актантной деривации деладала / открываться, кагдала / ломаться) в системе ингушского глагола. В работе делается предположение о первичности потенциалиса по отношению к декаузативу и указывается на отсутствие связи потенциалиса с граммемой страдательного залога (как это утверждается некоторыми наховедами). Будучи образованной от переходных глаголов, при помощи суффикса переходного же глагола, потенциалис теряет свое значение переходности и начинает передавать действие, направленное на субъект ситуации. В данном субъекте ситуации проецируется объект ситуации исходной актантной структуры. Сегодня частично формы, выступавшие некогда потенциалисом в современном ингушском языке, преобразовались в декаузатив типа русского книга легко читается / книжка атта дешалу, дверь легко открывается / ни1 атта елалу, работа выполняется быстро / болх сиха белу.
В Заключении работы излагаются основные результаты исследования и намечаются перспективы дальнейшего изучения аспектов тематики, рассматриваемой в реферируемой диссертации. Перспективы дальнейшей разработки рассматриваемой проблематики нахского глагола нами видятся в более углубленном изучении таких аспектов нахского глагола, как семантико-функциональные свойства вербидов и конвербов, чья семантика, по-видимому, сосредоточена в области передачи таксисных отношений. Следующим этапом исследований могут стать углубленное изучение глагольной деривации, выходящее в плоскость проблематики синтаксиса нахских языков. Представляется важным и изучение проблем темпоральности, модальности и аспектуальности с точки зрения функциоанльно-семантической грамматики, т. е., не ограничиваясь рамками глагольной словоформы, а рассматривая данные языковые явления в рамках полупредикативного комплекса в качестве понятийной, функционально-семантической категории, исследуя при этом роль средств разных языковых уровней в актуализации, перечисленных функционально-семантических категорий нахских языков.
Результаты исследования отражены в следующих публикациях автора:
I. Монографии:
1. Барахоева Н.М. Грамматические формы и категории глагола (на материале нахских языков). - Нальчик, 2011. - 314 с.
2. Барахоева Н.М. Сопоставительный анализ форм прошедшего времени ингушского и немецкого языков. - Магас, 2009. - 124 с.
II. Учебно-методические пособия:
- Барахоева Н.М. Х1анзара г1алг1ай мотт (Лоаца дошлорг-хоаттарг) (Современный ингушский язык (Краткий словарь-справочник)). - Магас, 2008. - 148 с.
III. Статьи, опубликованные в рецензируемых научных журналах, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:
4. Барахоева Н.М. Итеративность и способы ее актуализации в системе ингушского языка // Вестник Поморского университета. - № 7. - Архангельск, 2010. - С. 159-166.
5. Барахоева Н.М. Каузатив как актуализатор значения предельности в системе ингушского глагола // Вестник Челябинского гос. пед. университета. - № 5. - С. 226-236.
6. Барахоева Н.М. Грамматические формы глагола в ингушском языке // Журнал фундаментальных и прикладных исследований. - №1. (33). - Астрахань, 2010. - С. 9-14.
7. Барахоева Н.М. Средства реализации субъективной модальности в ингушском языке // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - № 1. - Пятигорск, 2010, - С. 119-131.
8. Барахоева Н.М. Типы косвенных наклонений в системе ингушского глагола // Вестник ВГГГУ. - Киров, 2010. - Вып. № 3. - С. 50-53.
9. Барахоева Н.М. О реализации значений количественной аспектуальности в ингушском языке // Известия Волгоградского педагогического университета. Серия Филология. - № 6 (50). - Волгоград, 2010. - С. 53-58.
10. Барахоева Н.М. Оформление фазовых значений в ингушском языке // Журнал фундаментальных и прикладных исследований. - № 2 (34). - Астрахань, 2010. - С. 22-27.
11. Барахоева Н.М. О грамматических средствах актуализации значений ирреальной модальности в ингушском языке // Вестник АГУ. - Майкоп, 2010. - Вып. № 3 (63). - С. 132-140.
IV. Статьи, опубликованные в других изданиях:
12. Барахоева Н.М. О видовременном отношении в ингушском языке. Деп. В ИНИОН от 12. 03. 92. № 46221 ЧИГУ.
13. Барахоева Н.М. Типологический анализ временных форм в ингушском и немецком языках // Ежегодник ИКЯ. - Тбилиси, 1995. - С.54-60.
14. Барахоева Н.М. Аспектуально-таксисные отношения в полипредикативном комплексе ингушского языка // Сборник статей профессорско-преподавательского состава ЧГПИ. - Грозный, 1997. - С. 57-60.
15. Барахоева Н.М. Результативные конструкции в системе ингушского глагола // Сборник статей сотрудников ИНИИГН Актуальные проблемы ингушского языка. - Назрань, 1998. - С. 40-58.
16. Барахоева Н.М. К проблеме залога в системе ингушского языка // Сборник статей профессорско-преподавательского состава ИнгГУ. - Назрань, 2002. - С. 61-67.
17. Барахоева Н.М. Об аналитических конструкциях в ингушском языке // Научный вестник ИнгГУ. - Вып. 1-2. - Назрань, 2004. - С. 46-48.
18. Барахоева Н.М. О семантике аналитических конструкций ингушского языка // Научный вестник ИнгГУ. - Вып. 1. - Назрань, 2004. - С. 48-50.
19. Барахоева Н.М. Причастие как компонент аналитической конструкции ингушского глагола // научный вестник ИнгГУ. - Вып. - Назрань, 2006. - С. 81-83.
20. Барахоева Н.М. Вспомогательные глаголы как компонент аналитической конструкции ингушского глагола // Научный вестник ИнгГУ. - Магас, 2006. - С. 77-81.
21. Барахоева Н.М. Аналитические формы плюсквамперфекта в ингушском языке // Научный вестник ИнгГУ. - Магас, 2007. - С. 78-80.
22. Барахоева Н.М. Семантический анализ форм прошедшего времени совершенного и несовершенного вида в ингушском языке // Научный вестник ИНгГУ. - Магас, 2007. - С. 80-84.
23. Барахоева Н.М. Модальность в языке (Постановка проблемы) // Научный вестник ИнгГУ. Ц Магас, 2007. - С. 84-90
24. Барахоева Н.М. Эвиденциальность и значения эпистемической модальности в ингушском языке // Ученые записки Инг.НИИ. Серия Филология. - Магас, 2008. С. 4-14.
25. Барахоева Н.М. Типы наклонений в ингушском языке // Материалы региональной научно-практической конференции Вузовское образование и наука. - Магас, 2008. - С.8-13.
26. Барахоева Н.М. Типология аспекта // Материалы международной научно-практической конференции Контенсивная типология естественных языков. - Махачкала, 2009. - С. 46-48.
27. Барахоева Н.М. Фазовость как грамматически оформленная категория ингушского языка // Материалы международной научно-практической конференции Контенсивная типология естественных языков - Махачкала, 2009. - С. 48-50.
28. Барахоева Н.М. Атрибутивные формы ингушского глагола // Научный вестник ИнгГУ. - № 1-2 (13-14). - Магас, 2010. - С. 154-160.
29. Барахоева Н.М. Оформление фазовых значений в ингушском языке // Журнал фундаментальных и прикладных исследований. - Астрахань, 2010. - С. 22-27.
30. Барахоева Н.М. О парадигме грамматических форм ингушского глагола // Научный вестник ИнгГУ. - Магас, 2010. - С. 151-154.
31. Барахоева Н.М. Постановка проблем, связанных с изучением глагольной части речи в системе ингушского языка // Ученые записки ИнгНИИГН. - Серия Филология - Вып. 2. - Магас, 2009 - С. 5-39.
32. Барахоева Н.М. О лингвистических терминах ингушского языка // Ученые записки ИнгНИИГН. - Серия Филология - Вып. 2. - Магас, 2009. - С.51-75.
33. Барахоева Н.М. О соотношении актантной и аспектуальной деривации в системе ингушского глагола // Материалы 1-ой Международной научной конференции Евразийская лингво-культурная парадигма и процессы глобализации: история и современность. - Пятигорск, 2009. - С. 43-45.
34. Барахоева Н.М. О связи категорий времени, таксиса и эвиденциальности (На материале ингушского, немецкого и русского языков) // Ученые записки ИнгНИИГН. - Серия Филология - Вып. 2. - Магас, 2009 - С. 39-51.
35. Барахоева Н.М. Сопоставительный анализ категории аспекта в русском и ингушском языках // Материалы региональной конференции Русский язык как язык межнационального общения - Магас, 2010. - С. 30-34.
36. Барахоева Н.М. Каузативы (сложные глаголы), образованные при помощи глагола дита / оставить в ингушском языке // Материалы международной научно-практической конференции Высшее гуманитарное образование в ХХ1 веке: Проблемы и перспективы. - Самара, 2010. - С. 44-49.
37. Барахоева Н.М. О семантике и структуре каузативов (сложных глаголов), образованных при помощи глагола де / делать в ингушском языке // Материалы международной научно-практической конференции Высшее гуманитарное образование в ХХ1 веке: Проблемы и перспективы. - Самара, 2010. - С. 39-44.
38. Барахоева Н.М. Каузатив в системе ингушского языка // Материалы 1-ой Международной научно-практической конференции Языковая личность в современном мире. - Магас, 2010. - С. 101-11.
39. Барахоева Н.М. Еще раз о залоге в ингушском языке // Вестник филологического факультета ИнгГУ. - № 1/2010. - Магас, 2010. - С. 10-20.
V. Тезисы:
40. Барахоева Н.М. Видовременная система ингушского и немецкого языков // Тезисы докладов Всесоюзной научной конференции листорико-лингвистические связи народов Кавказа и проблемы языковых контактов. Ц Грозный, 1989. - С. 32.
41. Барахоева Н.М. К проблеме вида в ингушском языке // Тезисы докладов Первого международного симпозиума кавказоведов. - Тбилиси, 1991. - С. 77.
42. Барахоева Н.М. Установление звуковых соответствий и расхождений между языками как один из этапов этимологических исследований в нахских языках // Тезисы докладов Республиканской научной конференции Первые Ахриевские чтения. - Назрань, 1994. - С. 18-20.
43. Барахоева Н.М. К вопросу образования, становления и развития аналитических форм ингушского языка // Тезисы докладов Научной конференции ИНИИГН Духовное возрождение ингушского народа. - Назрань, 1995. - С. 22-23.
44. Барахоева Н.М. К проблеме языковых контактов нахских народов // Тезисы докладов Научной конференции Вторые Ахриевские чтения. - С. 20-21.
45. Барахоева Н.М. Стативы в системе ингушского глагола // Тезисы докладов Региональной научно-практической конференции, посвященной 25-летию ЧГУ. - Грозный, 1995. - С. 15.
46. Барахоева Н.М. Результативные конструкции в вайнахских языках // Тезисы докладов научной конференции, посвященной 15-летию ЧГПИ. - Грозный, 1995. - С. 13.
47. Барахоева Н.М. Особенности реализации категории перфектности в разноструктурных языках (на материале немецкого и ингушского языков) // Тезисы докладов Всероссийской научной конференции Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурные коммуникации. - Уфа, 1999. - С.77.
48. Барахоева Н.М. Функционально-семантическая категория темпоральности (поле прошедшего времени) в немецком и ингушском языках // Тезисы докладов Всероссийской научной конференции Актуальные проблемы сопоставительного языкознания и межкультурные коммуникации. - Уфа, 1999. - С. 78.
Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии