ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ АНАЛИЗА ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА Специальность 09.00.01. - Онтология и теория познания Специальность 09.00.11. - Социальная философия Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора философских наук Москва 2007

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по философии

На правах рукописи

ТИХОНОВ Владимир Александрович

ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
АНАЛИЗА ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА

Специальность 09.00.01. - Онтология и теория познания

Специальность 09.00.11. - Социальная философия

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

Москва 2007

Работа выполнена на кафедре философии ГОУВПО Московский
государственный университет сервиса.

Официальные оппоненты Ц доктор философских наук, проф.

Ахиезер Александр Самуилович

доктор философских наук, проф.

Ильин Виктор Васильевич

доктор философских наук

Зайцева Наталья Валентиновна

Ведущая организация Ц Государственное образовательное

учреждение высшего профессионального

образования Самарский государственный

аэрокосмический университет

Защита состоится ________________ 2007 года в ____ часов на заседании диссертационного совета Д 212.150.04 в ГОУВПО Московский государственный университет сервиса по адресу: 141221, Московская область, Пушкинский район, пос. Черкизово, ул. Главная, 99.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке университета.

Автореферат разослан л____ _____________ 2007 года

Ученый секретарь диссертационного совета

доктор философских наук, профессор Анисимов А.С.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Анализ исторического процесса и вскрытие его уроков в виде законов, принципов тенденций социальной деятельности является одной из наиболее сложных областей научного познания. Ибо событийность, индивидуальная неповторимость социальных феноменов полагает в многообразии совершающихся событий существенное несовпадение формы и содержания, явления и сущности, значительно превосходящее по своим масштабам природные системы. Речь идет о том, что любые повторения в истории люди склонны воспринимать как закономерности, тогда как отдельные повторяемости в социальной практике вполне могут быть и незакономерными, проистекать вовсе не из природы вещей, а быть просто случайными совпадениями событий, ситуаций, вызванных стечением обстоятельств.

Известно, что в социальной истории всякий общий закон осуществляется весьма запутанным и приблизительным образом, реализуясь, как правило, в виде тенденции. Старое и новое, изменчивость и устойчивость, случайное и необходимое, традиции и социальное творчество, разнонаправленность процессов в отдельных сферах социума, необратимость истории в целом и регресс в отдельных ее звеньях, нарастание сложности, многообразия элементов общественных структур, связей между ними и одновременная интенсификация общественного развития - таковы ведущие онтологические антиномии социально-исторического познания. Они настоятельно требуют конкретных, соответствующих условиям исторической обстановки решений и еще более усложняются, создавая уникальные хитросплетения в условиях смены тысячелетий и вступления человечества в ХХI в.

В этих изменившихся социокультурных реалиях познание исторического процесса должно быть готово к тому, чтобы схватывать противоположные начала в человеческой жизнедеятельности: объективное и субъективное; необходимое и случайное; независимое от человека, субстанциальное и зависящее от его сознания, воли, выбора; закономерное и определяемое совокупностью конкретных обстоятельств; общее и отдельное. К данному перечню следует добавить также исключительный динамизм событий современной эпохи и их типологическое многообразие. Все это существенно усложняет процесс оперирования историческими аналогиями и законами, извлекаемыми исследователями при изучении прошедших эпох.

Кроме того, исследование истории в номологическом плане сталкивается с целым рядом других затруднений гносеологического порядка, а именно: с неполнотой или же относительной лизбыточностью информации о прошлом; невозможностью прямого экспериментально-практического взаимодействия с прошедшими эпохами; связью представителей исторического познания с интересами определенных общественных групп; необходимостью ускоренного овладения социальным опытом в единицу времени и т.п. В контексте нарастания темпов исторической динамики все большее значение приобретает проблема луплотнения огромных массивов исторических фактов и преподносимых ими уроков. В соответствии с этим операции по извлечению социального опыта приобретают все более опосредованный характер из-за количественного возрастания форм, способов фиксации и хранения опыта, самих механизмов трансляции культуры, дополнительных импульсов, получаемых в результате их взаимодействия.

Все это свидетельствует о настоятельной потребности усиления творческого подхода к проблеме преемственности социально-исторического развития, об актуальности осмысления самого феномена исторического опыта, его структуры и функций, а также методов его включения в практику современного социокультурного и политического бытия.

Степень научной разработанности проблемы. Одним из парадоксов современной научно-исследовательской литературы по обозначенной выше проблематике является то, что при всем обилии разного рода материалов по вопросам использования зарубежного и отечественного исторического опыта в настоящее время практически отсутствуют общетеоретические работы, специально посвященные рассмотрению данного феномена. В работах обобщающего плана по социальной философии и методологии истории1 понятие листорический опыт в его специфике фактически не анализируется. Впрочем, имеются и исключения, свидетельствующие о возрождении интереса к теории и методологии данной проблемы.

Так, акад. Т.И. Ойзерман в своей статье Опыт критического осмысления диалектического материализма обращается к анализу понятий социальная практика, социальный эксперимент, луроки истории, место истории и т.п. Нельзя не согласиться с мнением автора статьи, что в области познания социальных процессов практика является критерием истины, несмотря на то, что экспериментирование в этой области играет по сравнению с естествознанием незначительную роль и в ряде отношений вообще невозможно. В этой области познания практика обычно понимается как исторический опыт [курсив наш - В.Т.]2. Т.И. Ойзерман, разумеется, прекрасно осознает всю сложность поставленной проблемы и отмечает в этой связи, что само понятие листорический опыт л...не отличается достаточной определенностью, поскольку нет и не может быть согласия между исследователями относительно уроков истории. Тем не менее имеется достаточно много социальных знаний, истинность которых получила историческое подтверждение 3.

Еще один отечественный исследователь А.А. Олейников в процессе осмысления эвристического потенциала понятия листорический опыт4 приходит к достаточно скептическим выводам. Однако сам факт обращения к анализу данной категории является, на наш взгляд, весьма показательным. Ценные результаты, имеющие непосредственное отношение к изучаемой проблеме, содержатся также в исследованиях А.С. Ахиезера, И.В. Бестужева-Лады, И.Т. Касавина, А.С. Панарина, М.И. Пантыкиной, Р.Г. Пихои, Ж.Т. Тощенко,
А.Я. Флиера, Б.В. Царева5. Справедливости ради отметим, что подобные работы в современной научно-исследовательской литературе все еще являются единичными, что парадоксальным образом контрастирует с теоретико-методологической ситуацией 60-80-х годов XX века.

Это время в отечественной философской и методологической литературе ознаменовалось появлением целого ряда специальных научных работ, посвященных анализу содержания категории листорический опыт и родственных ей понятий. В их числе научные труды Г.А. Антипова, Н.В. Буянова, Н.М. Есипчука, Б.И. Коваль, В.Г. Панова, А.И. Уварова и др.6 Коллективными усилиями указанных выше авторов категория листорический опыт была включена в круг центральных проблем и понятий методологии истории и политической науки, подготовлены основания для ее объективного и всестороннего анализа. Существенную роль в плане общетеоретического изучения исторического опыта сыграли также работы М.А. Варшавчика, А.В. Гулыги,
В.А. Ельчанинова, В.В. Иванова, Б.Г. Могильницкого, А.И. Ракитова, С.С. Хромова и др.7, в котрых более развернуто и конкретно, чем это было ранее, рассматривалась роль исторических знаний в идейно-политической, нравственной и воспитательной сферах общественной жизни.

юбопытно, что схожая ситуация имела место и в обществоведческой западной литературе, где в тот же самый и даже более ранний временной период многие исследователи обратились к всестороннему осмыслению феномена листорический опыт. В качестве иллюстрации приведем мнение видного мыслителя XX столетия X. Ортеги-и-Гассета. Бедные животные, - пишет он, - начинают новый день, не помня почти ничего из пережитого вчера и потому их интеллект вынужден обходиться жалкими крохами опыта... Напротив, человек, благодаря своей способности помнить, копит собственное прошлое, владеет им и извлекает из него пользу. Он никогда не окажется первым на земле человеком - его существование начинается на определенной высоте, на вершине накопленного.

Это единственное богатство человека, его привилегия и его родовой признак. И наименее ценно в этом богатстве то, что кажется удавшимся и достойным памяти: главное и самое важное - это память об ошибках, позволяющих избегать их. Подлинное богатство человека - это накопленный тысячелетиями жизненный опыт человеческих ошибок. Поэтому высший человеческий тип Ницше определил как существо с самой долгой памятью8. И далее Х. Ортега-и-Гассет специально подчеркивает: Это и значит быть людьми - следуя прошлому, жить будущим, то есть действительно пребывать в настоящем; лишь наличие прошлого и будущего - то единственное место, где они реально существуют9.

Разнообразные аспекты содержания понятий луроки истории, листорический опыт затрагивались также в специальных научных исследованиях, например, в трудах известных западных методологов В. и А. Дюрантов, Дж. Рюзена и др.10 Однако, несмотря на полученные ими продуктивные теоретико-познавательные результаты, весьма распространенным на Западе по-прежнему остается скептическое направление, подчеркивающее реальные трудности, а порой даже и невозможность использования опыта прошлого в интересах настоящего.

Так, например, известный политолог 3. Бжезинский в своей нашумевшей работе Вне контроля: всеобщий беспорядок накануне XXI столетия отмечает наличие действительно серьезных препятствий на пути обобщения уроков истории: История не завершилась, - пишет он, - а стала сжатой. Если ранее можно было довольно четко обонзначить исторические эпохи и определить таким образом смысл исторического развития, то сейчас в этом процессе отсутствует последовательность, а существующие закономернности вступают в противоречие друг с другом, сужают наше восприятие исторической перспективы и искажают наше понимание истории.11

В современном западном мире подобный скепсис пользуется значительной популярностью - особенно в среде гуманитариев, близких к постмодернистской исследовательской парадигме. Возможно, этим объясняется тот факт, что в современной западной философской и общественно-политической литературе практически полностью отсутствуют специальные труды, посвященные осмыслению теории и методологии исторического опыта. И это наравне с тем, что реально издается огромное количество работ по социальной философии, социологии и политологии, авторы которых активно используют в своих рассуждениях уроки конкретных эпизодов жизни прошлого.

Как видим, и в России, и за рубежом состояние изучения избранной проблемы вряд ли может быть названо удовлетворительным. Между тем сложилась такая ситуация, когда без системного и углубленного анализа специального категориального аппарата, включающего такие понятия, как луроки истории, лопыт истории и пр., становится весьма затруднительным изучение реального эмпирического материала и конкретного исторического опыта.

Особо подчеркнем, что автор отнюдь не оспаривает ценности исследований, ранее созданных на эту тему (в том числе на базе марксистской методологии), тем не менее он видит настоятельную необходимость проработки данного материала на сонвременной методологической основе. Особенно актуальным это представляется в свете политической ситуации, сложившейся в современном российском обществе, для которого отрыв от исторического прошлого и нигилизм в отношении к его урокам смерти подобен.

Объектом исследования выступают теория и практика гносеологической и социально-практической мобилизации уроков прошлого, имеющая своей конечной целью их внедрение в сферу современного общественно-политического бытия.

Предметом исследования является исторический опыт как феномен гносеологической и социокультурной рефлексии.

Цель и задачи исследования. Цель диссертационного исследования заключается в осмыслении социокультурных оснований, гносеологической природы и сущности исторического опыта, а также важнейших форм и способов его освоения и мобилизации. В диссертации впервые в отечественной методологической литерантуре всестороннее анализируются структура и функции исторического опыта, рассматривается вопрос о формах и способах его включения в практику современного общественно-политического бытия.

Реализация поставленной цели предполагает постановку и решение следующих основных задач:

Прояснить логические основания экспликации категории листорический опыт в контексте многообразия ее трактовок в отечественной и зарубежной научной литературе; определить гносеологический статус и методологический смысл данной категории в ее соотношении с другими, смежными с ней понятиями.
Исследовать объективные основания формирования исторического опыта, в том числе роль и типологию повторяемости в общественном развитии; представить повторяемость в качестве объективного основания накопления исторического опыта; выделить основные уровни и масштабы повторяемости.
Посредством анализа проблемы актуализации исторического опыта вскрыть специфику диалектического взаимодействия современности и прошлого; обосновать принцип детерминированности исторического процесса и объективности уроков истории; выявить социальное предназначение исторической науки и исторического опыта.
Выделить и систематизировать комплекс форм и способов обобщения, фиксации и трансляции уроков истории; проанализировать феномен исторического сознания как важнейший компонент сознания общественного; выявить роль и значение социальных традиций, понятий, типологий и законов в ходе освоения уроков прошлого.
Изучить достижения западной историографии с целью использования наработанных ею аналитических методик в сфере аккумулирования исторического опыта; в свете логики производимых в работе теоретико-методологических изысканий дать оценку опыту постмодернистской деконструкции истории.
Эксплицировать логические основания выделения функций исторического опыта; разработать функциональную классификацию уроков истории с учетом всестороннего раскрытия познавательной и социально-практической лотдачи исторического опыта.
Проанализировать возможности и перспективы гносеологического и социологического подходов к историческому опыту; выявить специфические особенности их критериального разграничения, выделить соответствующие им функции и подфункции, осуществляющие целенаправленную и конкретную реализацию уроков истории.
Проинтерпретировать социально-политические решения как продукты критической аналитики уроков истории, выявить механизмы ценностной саморегуляции социально-исторического развития. Руководствуясь этим, представить исторический опыт как базу для выработки адекватных социальных решений и выбора социальных технологий.

Весь приведенный выше комплекс задач, ввиду их исключительной сложности и многоаспектности, рассматривается в диссертации в тесной связи с политической проблематикой современности - с учетом противоречивых реалий начала XXI века. Последние, с точки зрения автора, являются крайне сложными и требуют максимальной гносеологической и практической мобилизации уроков истории, а также всемерной опоры на научно обоснованные и объективные социальные закономерности.

Методологические основания исследования. Важнейшими методологическими принципами диссертационного исследования являются принципы восхождения от абстрактного к конкретному, единства исторического и логического. Данные принципы реализуются в плане перехода от абстрактных представлений об историческом опыте к раскрытию конкретных объективных оснований его формирования и важнейших направлений функционирования в сфере современного общественно-политического бытия.

В процессе написания диссертации автор опирался на работы Г.А. Антипова, Я.Ф. Аскина, В.Г. Афанасьева, М.А. Барга, В.Н. Борисова, А.В. Гулыги, А.Я. Гуревича, Н.В. Зайцевой, Г.И. Зверевой, В.В. Иванова, В.П. Иванова, В.В. Ильина, Н.Г. Козина, И.С. Кона, В.А. Конева, А.М. Коршунова, Б.Г. Могильницкого, Т.И. Ойзермана, А.С. Панарина, А.И. Ракитова, Л.П. Репиной, А.И. Уварова, С.Л. Утченко, А. Хоцея А., Е.М. Штаерман, А. Шубина и др.12, посвященные анализу философско-методологической проблематики социального познания и, в частности, исторической науки и исторического опыта.

Научная новизна проведенного исследования определяется идеей многообразия категориальных характеристик и срезов исторического опыта, имеющих различное функциональное предназначение, и заключается в следующем:

На основании анализа отечественной и зарубежной методологической литературы произведены экспликация и концептуальное прояснение категории листорический опыт, в том числе в ее соотношении с другими, смежными с ней понятиями, такими как социальная практика, социальный опыт и др. Установлено, что в сравнении с названными феноменами, родственными по содержанию рассматриваемой категории, исторический опыт отличается следующими специфическими чертами: а) итоговостью, б) аккумулированностью и усвоенностью социальными субъектами, в) прерывностью, г) дискретностью, д) учетом повторяемости элементов практики и социального бытия.
Выявлены объективные основания накопления человечеством и отдельными социальными субъектами опыта, дающего им возможность осуществлять целенаправленную историческую деятельность: а) определенная устойчивость в функционировании и развитии общества, б) наличие стабильных факторов и тенденций социально-исторического процесса, в) повторяемость, выражающаяся в эпизодическом или регулярном воспроизведении основных социальных структур и связей, задающих специфику тех или иных общественных процессов или явлений.
Специфика диалектического взаимодействия современности и прошлого раскрыта посредством детального анализа проблематики актуализации уроков истории. На конкретных примерах показано, что история никогда не дает готовых ответов на запросы и вызовы современности. Она предоставляет опыт выбора: тот выбор, который был некогда сделан на основании каких-либо общих ценностей прошлыми поколениями, служит уроком для выбора, целенаправленно осуществляющегося поколениями последующими. Исторический опыт тем самым становится мощнейшим фактором исторического действия, выступает в качестве основания правильности сделанного выбора.
Выделены и проанализированы формы фиксации и обобщения уроков истории, порождаемые потребностью в трансляции исторического опыта. Поскольку все они обладают определенными достоинствами и недостатками, их оценка произведена а) по линии реализации необходимости максимального охвата и сохранения всего богатства уроков истории, а также их сущностного осмысления; б) по линии оптимального сжатия уроков истории для достаточно быстрого, лэкономного, более или менее однозначного их усвоения; в) по линии обеспечения их эмоционального восприятия, прочувствованности, осознанности массовым сознанием.
В свете логики производимых в работе теоретико-методологических изысканий дана оценка опыту постмодернистской деконструкции истории. На основе изучения инновационных историографических построений постмодерна сделан вывод, что постмодернизм в своих крайних формах девальвирует сам феномен листорического опыта, что грозит утратой исторической памяти и чувства преемственности с прошлым.
В целях конкретного раскрытия значения опыта истории предложено логически-критериальное обоснование выполняемых им функций. Исходя из этого, разработана функциональная классификации исторического опыта, базирующаяся на использовании гносеологического и социологического подходов.
Функции исторического опыта дифференцированы и подразделены на гносеологические и социально-практические. В гносеологическом плане выделены и проанализированы критериально-объяснительная, эвристическая и мировоззренческо-идеологическая функции; в социально-практическом - социально-управленческая и воспитательно-нравственная функции, а также адаптивная функция, функция формирования и развития социального контроля, функция содействия оптимизации социальных систем.
Установлено, что выработка конкретных социально-политических решений предполагает дифференциацию общественно-политических реалий, выявление типологически схожих ситуаций, применение адекватных выделенным типам методов аналитики и прогностики событий. В соответствии с этим исторический опыт позиционируется в качестве материала для выработки как самих решений, так и различных (в соответствии с определенными типами опыта) социальных технологий их реализации. Исторический опыт ценен тем, что аккумулирует представления об оптимальном пути устроения социальной жизни.

Положения, выносимые на защиту:

Опыт истории представляет собой исторически накапливающийся, отражающийся в общественном сознании и деятельности общественных субъектов комплекс реальных, относительно неопровержимых свойств и закономерностей социального бытия и общественного развития. Он фиксируется в виде знаний, выводов, а также навыков и примеров по регулированию социально-политической практики, выявлению устойчивости и повторяемости различных аспектов и ситуаций истории. Эти последние, при учете объективных условий, потенциально способны обеспечить эффективность, оптимальную направленность и интенсивность социального действия. Исторический опыт становится тем самым показателем уровня, масштабом познания и практического использования объективных законов функционирования и развития социума.
Объективным основанием накопления исторического опыта выступает повторяемость в истории. Она представляет собой объективный процесс, который вычленяет наиболее рациональные и эффективные стороны жизнедеятельности общества, сохраняя их в более широких диапазонах времени, что, естественно, способствует накоплению опыта. Сообразно с потребностями накопления опыта в политике выделяются следующие уровни и масштабы повторяемости: а) повторяемость в социально-экономических фундаментах политической сферы общества; б) повторяемость в политической организации общества, в общей схеме партийного деления и пр.; в) повторяемость общей схемы и отдельных элементов политического действия, политической культуры различных обществ; г) повторяемость на уровне социальной психологии общественных групп и сознания политических лидеров.
Возможность извлечения из прошлого уроков, полезных для настоящего и будущего, основывается на признании детерминированности исторического процесса. Разумеется, речь идет не об лабсолютном, а об лумеренном детерминизме, который является вполне правомерным, поскольку основывается на представлении о закономерном характере общественного развития. Проблема исторического опыта становится тем самым проблемой осмысления ведущих тенденций общественного развития. Объективность прошлого задает и объективную природу уроков истории, подтверждая наличие в них объективно значимого опыта. Одна из важнейших задач исторической науки в этой связи заключается в том, чтобы сделать данный опыт достоянием настоящего. Эта задача реализуется как в накоплении фактического знания о прошлом, так и в совершенствовании самой его интерпретации. Этот веками обобщаемый исторической наукой опыт составляет ту объективную основу, благодаря которой становится возможным извлечение уроков из исторических событий.
Потребности в трансляции, передаче исторического опыта последующим поколениям с учетом необходимости максимального сохранения всего богатства уроков истории и их успешного использования порождают многообразные исторически совершенствующиеся формы фиксации и уровни обобщения данных уроков. Это исторические знания и представления, на которые опираются и из которых исходят формы общественного сознания и общественные науки (в первую очередь, философия и история), традиции, понятия, типологии, законы. Только в своей совокупности указанные формы и уровни обобщения исторического опыта предоставляют необходимый обществу в целом и каждой из входящих в его состав социальных групп арсенал уроков прошлого. И только их включением в целостный анализ опыта истории может быть раскрыта мера реальных возможностей социальных субъектов в полном и эффективном его использовании.
Ведущим течением современной западной историографии является постмодернизм. Для постмодернистского направления характерно отрицание объективности исторического знания, преувеличение фактора субъективной воли историка, суверенно творящего исторический текст, и, как следствие, истолкование исторического опыта в субъективистском ключе. Исторический опыт предстает здесь в форме субъективного опыта самого историка, навязывающего его реальной действительности. Последняя установка находится в резком противоречии с самоопределением постмодернизма, так как, по существу, исключает пропагандируемые им полицентризм, полифонию и диалогизм: все они заменяются монологической трактовкой прошлого и современности (зачастую с резко выраженными презентистскими и идеологизированными обертонами). Тем самым история истолковывается с ярко выраженными волюнтаристско-иррационалистическими коннотациями.
Классификанция функций исторического опыта должна выстраиваться с учетом следующих обстоятельств: а) историческое знание выступает в функциональном плане именно как исторический опыт и выполняет тем самым функцию социальной памяти; б) объем функций, мера их реализации зависят от уровння развития общества, масштабов его сознательного вмешательства в объективный исторический процесс; в) роль исторического опыта тесно связана с условиями и спецификой жизнедеятельности определенной социальной группы; г) исторический опыт отличается разнообразием структурных элементов, что в принципе не позволяет предложить такую классификацию его функций, в рамках которой они бы совершенно не перекрещивались; д) необходимо выделение не только равномощных по своей значимости функций, но и своего рода подфункций, более конкретно реализующих функции основные; е) перечень функций, как и выбор логического основания для его составления, зависит, в первую очередь, от сферы общественного бытия, избираемой в качестве объекта исследования.
Функциональный анализ исторического опыта осуществлен на базе диалектического единства двух возможных подходов к нему: гносеологического и социологического. Гносеологический подход используется с целью выясннения того, как и по каким направлениям опыт помогает раскрывать закономерности и тенденции исторического процесса. Социологический подход позволяет дать функциональную характеристику социального опыта по линии реализации социально-практических потребностей различных социальных субъектов. В гносеологическом плане выделяются критериально-объяснительная, эвристическая и мировоззренческо-идеологическая функции. К социально-практическим функциям опыта истории относятся социально-управленческая и воснпитательно-нравственная функции, а также адаптивная функция, функции формирования и развития системы социального контроля, содействия оптимизации социальных систем.
Выработка конкретных социально-политических решений должна с необходимостью базироваться на анализе исторического опыта. Последний не провиденциален и не волюнтарен. Он проявляется через различные типы социальной причинности, учитывает многофакторность истории и фундирует тем самым выработку социальных решений. Знание циклов, ритмики, пропорций оптимального развития социальных систем позволяет создавать технологии купирования нежелательных турбулентных режимов социальной интеракции, облегчает целенаправленное поддержание оптимальных ритмов движения социальной материи. Для выработки социальных решений это знание дополняется анализом исторического опыта с позиций определения ценностных регулятивов социально-исторической деятельности. Таким образом, исторический опыт аккумулирует представления об оптимальном пути устроения социальной жизни, служит базой для выработки адекватных социальных решений, выбора социальных технологий.

Теоретическая и научно-практическая значимость исследования. Диссертационное исследование может быть полезно для научных работников, преподавателей, аспирантов и студентов высших учебных заведений. Его основные выводы могут использоваться в преподавательской практике при чтении лекций по истории разных стран и событий ввиду неизбежной в этом случае оценки значения их исторического опыта. Материалы диссертации могут также применяться в историографических работах при определении основных линий когнитивной и социально-культурной предназначенности и объективной отдачи исторической науки; в работах по истории философско-исторических и социально-политических учений при оценке их реального вклада в процесс учета объективных уроков истории. Содержание диссертационного исследования может быть оформлено в качестве самостоятельного спецкурса или отдельного раздела в рамках традиционного вузовского курса по социальной философии.

Представленная работа и полученные в ней выводы могут быть использованы в качестве методологической основы и материала для дальнейшей научно-исследовательской деятельности в области изучения опыта истории и смежных с этой тем социальной философии и теории познания. Кроме того, полученные в исследовании теоретические выводы могут найти свое конкретное применение в сфере социокультурной и политической практики. Особо ценными они могут стать в контексте формирования контртенденции нигилистическим воззрениям постмодернизма, навязывающего историческому познанию собственную иррационалистическую логику. Без должного противодействия эта последняя способна девальвировать сам феномен исторического опыта и, как следствие, привести к утрате исторической памяти и чувства преемственности с прошлым.

Апробация работы. Основное содержание работы отражено в опубликованных автором монографиях и статьях. Результаты исследования докладывались в выступлениях на научных конференциях: Ежегодной итоговой научно-технической конференции Самарского государственного архитектурно-строительного университета Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре: образование, наука, практика (2002-2006 гг.); Всероссийской научно-практической конференции Культура и власть (Пенза, декабрь 2003); Международной научной конференции Этические проблемы развития современной цивилизации (Пенза, январь 2004); Международной научно-практической конференции Менеджмент и маркетинг в социальной сфере (Пенза, январь 2004); Всероссийской научно-практической конференции Совершенствование управления научно-техническим процессом в современных условиях (Пенза, январь 2004); II-й Всероссийской научно-методической конференции Современный российский менеджмент: состояние, проблемы, перспективы, развитие (Пенза, март 2004); Международной научно-практической конференции Нравственность и религия (Пенза, март 2004); 61-й региональной научно-технической конференции Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика (Самара, апрель 2004 г.); Всероссийской научно-практической конференции Традиционное, современное и переходное в российском обществе (Пенза, сентябрь 2004); Всероссийской научно-практической конференции Духовная культура России: прошлое, настоящее и будущее (Пенза, 12-13 октября 2004); Международной научно-практической конференции Инновационные процессы в менеджменте (Пенза, февраль 2005); Всероссийской научно-практической конференции Россия: социальная ситуация и межнациональные отношения в регионах (Пенза, март 2005); II-й Международной научно-практической конференции Социально-экономическое развитие общества: система образования и экономика знаний (Пенза, апрель 2005); VII-й Международной научно-практической конференции Экономика, экология и общество России в XXI столетии (Санкт-Петербург, 17-19 мая 2005 г.).

Структура диссертационного исследования подчинена поставленным в нем целям и задачам. Диссертация включает в себя Введение, 4 главы Основной части, состоящие из 12 разделов, Заключение и Список литературы. Общий объем диссертации составляет 257 страниц. Список литературы включает 356 наименований.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность темы исследования, раскрывается степень разработанности проблемы, формулируются цель и задачи исследования, определяются его методологические основания, новизна и научно-практическая значимость, дается общая характеристика структуры работы.

В главе 1 Место категории листорический опыт в системе понятий, описывающих социально-исторический процесс проясняются логические основы экспликации категории листорический опыт в свете многообразия ее трактовок в специальной исследовательской литературе (отечественной и зарубежной); определяются методологический статус и содержательный смысл данной категории; выделяются и анализируются объективные основания формирования исторического опыта.

В разделе 1.1 Экспликация категории листорический опыт всесторонне рассматриваются вопросы определения содержания понятия листорический опыт, в частности, в его соотношении с другими однопорядковыми концептами, такими как социальный опыт, социальная практика и пр.

Начиная исследование, автор отмечает, что в отечественной и в зарубежной философско-методологической литературе не существует пока более или менее однозначного, достаточно обоснованного определения содержанния понятия листорический опыт, способного отразить сущность и наиболее характерные черты данного феномена. Разночтения в дефинициях, по мнению автора, являются естественным следствием многослойности, многосторонности, необычайной многогранности исторического опыта как социокультурного явления.

Так, одни исследователи полагают, что исторический опыт есть мыслительный итог, кристаллизованная форма обобщения практики (В.В. Иванов), что он выражает логику исторического процесса, являя собой синтез тех закономерностей и необходимых тенденций, которые оказываются за фактической, событийной оболочкой реальности (Н.В. Буянова). Другие придерживаются мнения, что исторический опыт - это не только знания о законах и закономерностях, свойственных историческому процессу, но и знания об оптимальности различных форм и методов решения определенных социальных задач (Г.А. Антипов). Третьи считают, что исторический опыт представляет собой меру познания и практического использования объективных законов (В.Г. Панов), является посредником между теорией и практикой, отражает всеобщие связи и события на уровне явлений и логически, а также исторически предшествует теоретическому познанию и его результату - теории (В. Лобода).

Кроме того, довольно часто указывается, что исторический опыт функционирует в форме навыков, традиций, как арсенал аккумулированных способностей к последующему эффективному действию (В.П. Иванов), как специфическая предметно-чувственная деятельность, в которой наблюдается повторяемость или определенная закономерность (Л.Г. Николаенко).

Таким образом, понятие исторического опыта по своему содержанию исключительно многообразно и многослойно. Неоднозначны также и трактовки его определения в зависимости от типа носителя, продуцента опыта, от выбранного круга общественной проблематики, от внешнего или внутреннего плана рассмотрения. В этой связи исторический опыт можно рассматривать в различных аспектах: в социологическом плане он характеризуется как необходимый комплекс факторов (навыки, традиции и т.п.) в жизнедеятельности социума; при гносеологическом подходе - признается определенным видом отражения, мерой познания социально-исторической действительности. Не тождественными указанным являются также его характеристики с политической и культурологической точек зрения.

Чрезвычайно важным представляется разведение понятий листорический опыт и социальная практика. Автор констатирует такие черты исторического опыта в сравнении с общественной практикой, как итоговость (практика же есть непосредственная материальная и социально-преобразующая деятельность), аккумулированность и усвоенность массами, прерывность, дискретность (в практике процесс взаимодействия субъекта и объекта непрерывен), дающие возможность минования теми или иными народами отдельных ступеней истории, повторяемость элементов практики в содержании опыта как ее исходного начала и результата.

В качестве синонима исторического опыта часто используется термин социальный опыт. Не отрицая правомерности такого отождествления, автор тем не менее считает необходимым зафиксировать некоторые различия в содержании данных понятий, выявляющиеся при более конкретном их соотнесении. Так, понятие социальный опыт более абстрактно, менее определенно. Оно вполне может включать в себя повседневную жизнь, например, трудовые и профессиональные навыки. Но чаще всего его применение практикуется лишь для обозначения современного опыта. В понятии же листорический опыт имеются в виду феномены прошлого и современности в их совокупном единстве.

Определение категории листорический опыт с учетом потребностей различных субъектов исторического процесса (ими могут быть как человечество в целом, так и отдельные классы, нации, партии, личности) в сфере социально-политической жизни на различных этапах ее развития в более или менее концентрированном, свернутом виде должно указывать на следующие необходимые факторы: основу опыта; свойства этой основы, позволяющие накапливать опыт; источник опыта; место и роль в отражении действительности; неопровержимость; кумулятивность; роль в социально-политической и социокультурной деятельности общественных субъектов.

Исходя из этих требований, автор дает следующее определение исторического опыта. Исторический опыт есть исторически накапливающийся, отражающийся в общественном сознании и деятельности общественных субъектов комплекс реальных, относительно неопровержимых свойств и закономерностей социального бытия и общественного развития. Исторический опыт фиксируется в виде знаний, выводов, а также навыков и примеров по регулированию социально-политической практики, устойчивости и повторяемости различных аспектов и ситуаций истории. Последние потенциально способны (при учете объективных условий) обеспечить в той или иной степени эффективность, оптимальную направленность и интенсивность действия. Таким образом, исторический опыт является показателем уровня, масштабов познания и практического использования объективных законов функционирования и развития общества в целом.

В разделе 1.2 Структурные компоненты и формы бытия исторического опыта (нормы, типы, образования) в связи с обилием и разнообразием компонентов исторического опыта, их своеобразием в воздействии на социальное поведение и многонаправленностью практическо-познавательного применения выделяются его (опыта) специфические нормы, образования и типы (по мнению автора, их вполне можно рассматривать как отдельные формы существования исторического опыта).

Крайне важным представляется выделение данных компонентов по социальному носителю - конкретной исторической личности, социальной группе, этнической общности. По характеру источника исторических уроков выделяются прямой (непосредственный) и косвенный (опосредованный) опыт. Исходя из целостного отношения к результатам опыта практической деятельности тех или иных субъектов истории или исторических эпох, можно говорить о положительном или негативном опыте. Важным является также выделение тех содержательных компонентов исторического опыта, которые соответствуют основным сферам социальной практики как его главного источника. Так, в социально-политическом плане возможно выделение политического, правового, нравственного и религиозного опытов, образующихся на соответствующих этапах развития идеологических отношений.

Все виды исторического опыта в различной дозировке (в зависимости от выбора его носителя) содержат некоторые постоянные, неизбежные моменты человеческой деятельности, а именно: чувственный опыт, включающий в себя непосредственные чувственно-визуальные впечатления, переживания субъекта, полученные им при созерцании социально-событийной конкретики; практический опыт, т.е. опыт конкретной, прямой деятельности по преобразованию элементов социального целого, выражающийся, в конечном итоге, в формировании определенных навыков, реальных способностей к более или менее результативным акциям в указанных выше сферах социальной практики; опыт в виде накопленных знаний о закономерностях, устойчивых тенденциях общественного развития и социально-преобразующей деятельности.

Объективными основами накопления человечеством и отдельными социальными субъектами опыта, дающего им возможность осуществлять целенаправленную историческую деятельность, являются: определенная устойчивость в функционировании и развитии обществ, существование тех или иных стабильных факторов и тенденций социально-исторического процесса; повторяемость, которая в истории стран и народов выражается в эпизодическом или регулярном воспроизведении основных общественных структур, существенных и необходимых связей, составляющих специфику тех или иных общественных процессов или явлений. При этом повторяемость представляет собой объективный процесс, который вычленяет наиболее рациональные и эффективные стороны жизнедеятельности, сохраняя их в более широких диапазонах времени, что, естественно, способствует накоплению опыта.

Применительно к потребностям накопления политического опыта автор считает возможным выделить следующие уровни и масштабы повторяемости: повторяемость в социально-экономических фундаментах политической сферы общества, особенностях их структуры, функционирования и развития, соотношении основных компонентов, социальных противоречий и т.п.; повторяемость в политической организации общества, в общей схеме партийного деления, формирования и строения государственного механизма, его функционирования; повторяемость общей схемы и отдельных элементов политического действия, политической культуры различных обществ; повторяемость на уровне социальной психологии общественных групп, действующих на политической сцене, в сознании, в особенностях характеров политических лидеров, государственных деятелей и т.п.

Отсюда неизбежно повторение различных элементов и черт не только в социально-экономической, политической, но и в духовной жизни общества. Причем такое повторение осуществляется как по горизонтали (происходящее в ряде стран, социальных общностей на более или менее одинаковой историко-эпохальной ступени, при сходном социальном строе), так и по вертикали, т.е. на разных стадиальных уровнях.

В разделе 1.3 Опыт прошлого и современность: специфика актуализации и диалектического взаимодействия посредством анализа проблемы актуализации исторического опыта раскрывается специфика диалектического взаимодействия современности и прошлого, обосновываются принципы детерминированности исторического процесса и объективности уроков истории; определяется социальное предназначение исторической науки и исторического опыта.

Historia magistra vitae est (История - наставница жизни) - эта знаменитая цицероновская формула была, безусловно, превалирующей на протяжении всей истории развития человечества. Ее сторонники (Вольтер, Карамзин, В. и А. Дюранты, Т. Шидер и др.) безоговорочно признают за историей высокое социальное предназначение, заключающееся в том, чтобы извлекать из знания прошлого уроки, полезные для настоящего и будущего. У них не возникает ни малейших сомнений относительно возможности использования уроков истории: вопрос заключается лишь в том, чтобы суметь извлечь эти уроки путем все более глубокого изучения прошлого. Однако, несмотря на всю очевидность данного подхода, в историографии издавна существовала и противоположная тенденция. Ее приверженцы (Гегель, Ш.-В. Ланглуа, Ш. Сеньобос, Кен Бус, А. Тойнби, П. Гейл и др.) были убеждены в обратном - в том, что история ничему не учит и, следовательно, говорить о ее уроках по меньшей мере бессмысленно.

Разрушительность подобного скепсиса вполне очевидна. Пессимистическое отношение к способности человека учиться у прошлого, отрицание самой возможности использования исторического опыта деформирует культуру, подрывает статус науки и рациональности, открывая, тем самым, дорогу агрессивному политическому шарлатанству и мифотворчеству. Ведь если никакая преемственность невозможна, теряется всякий смысл освоения исторического опыта и даже изучения истории вообще. Исторический опыт в данном случае превращается в фикцию, в предмет лигры историка с прошлым, что вытекает, например, из современных постмодернистских интерпретаций исторического опыта.

Как известно, сама возможность извлечения из прошлого уроков, полезных для настоящего и будущего, основывается на признании детерминированности исторического процесса. Отрицание детерминизма в истории делает, по существу, невозможным использование знания прошлого для глубокого осмысления настоящего и, тем более, формулирования практическо-политической линии будущего. Если исторический процесс является, по преимуществу, ареной свободного творчества отдельных индивидов, уроки, извлеченные из прошлого, в лучшем случае оказываются совокупностью никого ни к чему не обязывающих рекомендаций. Разумеется, речь здесь идет не о некоем полном или лабсолютном, а об лумеренном детерминизме, который является, по мнению автора, вполне правомерным, ибо основывается на представлении о закономерном характере общественного развития.

Проблема исторического опыта становится тем самым проблемой осмысления ведущих тенденций общественного развития. Признание его закономерного характера позволяет поставить на действительно научную основу вопрос о возможности использования знания прошлого для понимания существенных явлений современности. Объективность прошлого обусловливает в результате и объективную природу уроков истории, наличие в ней объективно значимого опыта. Одна из важнейших задач исторической науки в этой связи заключается в том, чтобы сделать этот опыт достоянием настоящего. Она решается совокупными усилиями многих поколений ученых, реализуясь как в накоплении фактического знания о прошлом, так и в совершенствовании самой его интерпретации. Этот веками обобщаемый исторической наукой опыт и составляет ту объективную основу, благодаря которой становится возможным извлечение уроков из истории.

В свете приведенных выше рассуждений автор подчеркивает выдающееся социальное назначение исторической науки. Аккумулируя опыт предшествующих поколений, создавая объективный опыт прошлого, она воплощает в себе живую связь времен. Воспроизводимое ею прошлое составляет исходный момент всякого социального и политического действия в настоящем. Уже одно это определяет немаловажное место исторической науки в жизни общества. Предлагаемая ею интерпретация прошлого прямо или опосредованно оказывает существенное влияние на современность, и формы этого влияния могут быть самыми разнообразными. Но, пожалуй, самой эффективной из них все же являются луроки истории. Способность общества усваивать эти уроки - залог его динамичного поступательного движения. Вместе с тем это создает особо благоприятные возможности для развития самой исторической науки, стимулируя ее ответственный подход к осмыслению опыта истории.

В главе 2 Формы фиксации и уровни обобщения уроков истории анализируются особенности многообразных форм и уровней фиксации, накопления и закрепления исторического опыта.

В своих рассуждениях автор исходит из того, что все общественные отношения, институты, идеи, мысли и чувства являются результатом и в то же время закреплением, определенной реализацией исторического опыта. В этой связи закономерно возникает вопрос: в каких формах существует, фиксируется, накапливается исторический опыт различных поколений и разных социальных общностей, чтобы общество могло им воспользоваться в необходимые моменты, чтобы он мог быть сохранен, передан последующим поколениям? Отвечая на данный вопрос, важно учитывать следующее: волевые побуждения, потребности, интересы, способности людей опираются на свой и косвенный опыт, однако передать его непосредственно они не могут. К тому же опыт в них не присутствует в концентрированном, чистом виде, требующемся для его актуализации и использования.

В силу этого перед человечеством всегда стояла и по-прежнему остро стоит задача оптимальной организации путей и форм аккумулирования реального исторического опыта, передачи его от поколения к поколению, от одного общества к другому. Такая передача, по мнению автора, должна осуществляться с учетом следующих требований: максимальный охват всех сторон и моментов социальной практики прошлого; максимально глубокое осмысление опыта на уровне сущностей первого и более высокого порядка, его применимости под углом зрения выявления стабильного и изменчивого в историческом процессе, диалектики общего, особенного и единичного; необходимая степень сжатости опыта с целью соблюдения наибольших масштабов лэкономии сил; предельно широкая распространенность, осознанность, прочувствованность уроков истории массовым сознанием.

В разделе 2.1 Особенности аккумулирования исторического опыта: историческое сознание и традиции осуществляется рассмотрение роли исторической мысли и образов прошлого в духовной и социально-политической жизни определенного общества или его подразделений. Это логически приводит автора к постановке вопроса о специфике и содержании такого малоизученного в философском и социологическом плане компонента общественного сознания, как сознание историческое. Последнее анализируется в тесной связи с традициями, представляющими собой самое древнее и наиболее прочное средство сохранения социального опыта и выступающими своего рода гарантией реализации норм, т.е. требований, предъявляемых ко всем членам данного общества или к входящим в его состав отдельным социальным группам.

Под историческим сознанием автор понимает не только научные или хотя бы проверенные историками-профессионалами факты и их интерпретации, но и все многообразные, стихийно складывающиеся представления, традиции, типологии исторических событий, память людей о движении событий, о прошлом своего государства, национально-этнической общины, класса, международной жизни и т.п. Непосредственные источники, формирующие эти представления, могут быть самыми разнообразными: это и собственные жизненные впечатления, и деятельность средств массовых коммуникаций, и фольклор, и искусство, и воспоминания очевидцев событий, передаваемые следующим поколениям, и пр. В историченском сознании, следовательно, можно выделить эмпирический и теоретический уровни знания, а также сферу обыденного сознания, включающую в себя, в значительной мере, явления социально-психологического порядка.

В массовом историческом сознании особенно большую роль играют собственные жизненные переживания, впечатления людей об исторических событиях и процессах, очевидцами и участниками которых были они сами. Не менее важны и первичные обобщения своей собственной практической деятельности в той или иной сфере социального бытия, т.е. собственный опыт народа. Однако в структуре массового исторического сознания собственный опыт народа является, конечно, не единственным элементом: сюда входят представления (возможно, ложные или сильно искаженные) об опыте других стран и народов, о более или менее отдаленном прошлом своего государства, региона и т.п.

Важно также отметить, что представления о событиях прошлого и настоящего всегда сопровождаются их определенной интерпретацией. Образы истории не являются идентичными у разных индивидов, социальных групп и т.п. Например, современные правящие олигархии стремятся заполнить сознание народа такими толкованиями событий и так ограничить круг исторических сведений, чтобы парализовать энергию народа, возбудить агрессивные пласты психики, а иногда и милитаристские, националистические настроения. Так, одной из главных линий современной пропаганды (особенно, в США) является консервация стереотипов, представлений широких слоев американцев об основных преимуществах своей страны. При этом осуществляется целенаправленное игнорирование коренных социальных и политических реалий, сложившихся в остальном мире, в других странах.

Из всех компонентов общественного сознания историческое сознание играет особо важную роль в формировании и обогащении содержания такого важного элемента культуры, каковым является традиция. Традиции - это такие стандартизированные, устойчивые формы бытия и определенные итоги развития общественных отношений, которые с помощью копирования и воспроизведения определенных действий предшественников, непосредственного подражания им и следования их примеру закрепляют тот или иной тип социальной деятельности, включая в него деятельность настоящего и будущего поколений. Являясь механизмом накопления и передачи исторического опыта, традиции обеспечивают обществу экономию материальных и духовных сил, средств и времени в процессе реализации репродуктивных, повторяющихся задач, которые могут входить в состав более сложных, решаемых впервые творческих задач общества.

Поскольку традиции отражают общественное бытие, главным образом, непосредственно, эмоционально, они представляют собой исключительную ценность для общества в плане сохранения, усвоения и относительно быстрого применения населением важных исторических уроков, организационно-политических и других навыков. Иные формы аккумуляции и распространения опыта, в частности, теоретические, научные или претендующие на научность формы его обобщения, требуют от народа гораздо более значительных интеллектуальных усилий, времени и затрат. Поэтому основные черты традиций - предельная широта их действия во всех областях общественной жизни, их прочность, долговечность, нормативность и пр. - усиленно используются всеми заинтересованными социальными силами.

А главное - в традициях аккумулируется исторический опыт. Он закреплен в них зачастую стихийно, в предельно сжатой форме и абстрагируется (особенно в массовом сознании) от гносеологических тонкостей их применения. Такое абстрагирование осуществляется с обязательным учетом диалектики общего и особенного, своевременного и несвоевременного, а также в соотношении с другими традициями, что свидетельствует о необходимости творческого подхода к ним.

В разделе 2.2 Эмпирическое и теоретическое обобщение опыта истории (понятия, типологии, законы) предметом анализа ставится специфика познавательной ситуации в исторической науке: с одной стороны, она выявляет действие объективных законов в эмпирии, в самой конкретике социального бытия; с другой - накапливает материал для открытия, формулировки и уточнения содержания, механизма действия и использования данных законов. При этом историческое исследование, как и любое другое теоретическое познание, не может в полной мере устранить несовпадение своего инструментария с исторической реальностью.

В результате историки оказываются в ситуации выбора между полным сведением многообразной исторической действительности к абстрактным схемам и законам и полным погружением в эмпирию общественной жизни, что резко снижает социальную значимость проводимых ими исследований. Как известно, различие между эмпирическим и теоретическим уровнями научного познания осуществляется по всем основным компонентам познавательной деятельности: задачам, объектам, средствам, действиям, результатам. Вышесказанное действительно и для исторического познания, фиксирующего и обобщающего уроки истории и достигающего различной глубины, конкретности отражения социальной практики прошлого и настоящего.

Объектом эмпирического отражения опыта истории являются конкретные процессы, события, единичные, особенные и общие черты конкретных исторических фактов. Неотъемлемым звеном эмпирического отражения по этой линии, его элементарной ячейкой становятся обнаружение регулярности в чередовании фактов, повторяемости однотипных феноменов при аналогичных условиях. Конечным его результатом может быть эмпирическое установление закономерности, некоторое приближение к сущностным характеристикам процессов, отдельных, лявляющихся сторон.

Однако познание исторических событий на эмпирическом уровне само по себе еще не дает понимания подлинных, глубинных начал общественных процессов и отношений, их главных причин, оснований исторического смысла и т.п. Здесь требуется переход к познанию всеобщего на уровне сущности, т.е. к вскрытию необходимых внутренних связей и объективных закономерностей, лежащих в основе социокультурного бытия. Такое абстрагирование от случайных, привходящих моментов способно обеспечить лишь теоретическое познание.

Определенными результатами и в то же время инструментами эмпирического и теоретического обобщения опыта истории являются понятия, типология и законы. В разработке конкретного политического решения, политической стратегии и тактики особенно важное значение имеют понятия исторической науки, являющиеся единством абстрактного и конкретного, общего и единичного и рождающиеся, входящие в употребление лишь при созревании необходимых объективных исторических условий, фиксируемых ими (понятиями) явлений. Еще более конкретное знание опыта дает типология - специфическая форма научного обобщения, направленная на отражение существенного, необходимого в истории с учетом его конкретных исторических рамок, его развития, пространственно-временной ограниченности. Типология позволяет адекватнее отразить процесс общественного развития, зафиксировать те явления, которые не существуют в чистом виде, в логических границах предельного социально-познавательного обобщения.

В известной мере схематизируя, упрощая историческую реальность, социологические и исторические понятия, историческая типология дают возможность сжатия уроков истории в приемлемую для научного обобщения форму, обеспечивают их социальную трансляцию и восприятие. Но запуск, ввод данных форм в социально-практическое действие возможен, главным образом, лишь на сущностном уровне: они используются для формулировки законов и закономерностей развития общества, что позволяет вскрыть реальную связь прошлого и настоящего.

Исторические законы воспроизводят инвариантную логику социальных явлений, очищенную от количественной и качественной неопределенности, разнородности эмпирически фиксируемых фактов. Такая логика абсолютно индифферентна по отношению к размытости временных интервалов, вариабельности конкретно-ситуационных срезов исторического процесса. Вместе с тем следует признать, что у основной массы социальных законов, в плане использования их как главных средств обобщения опыта истории, есть и определенные неудобства. Речь идет, в частности, об их недолговечности, нечеткой выраженности (многие из них проявляются исключительно как общестатистические тенденции), крайней изменчивости сферы и силы действия, форм проявления и даже сущностного содержания.

Все вышеперечисленное свидетельствует о настоятельной потребности социально-исторического познания в систематизации и классификации законов (по определенным основаниям). Это подразумевает нахождение оптимальных путей их объединения с данными об особенном, вариантном и единичном, с необходимым в силу этого фактологическим массивом, с прослеживанием последовательных этапов изменения развивающегося объекта с внутренней и внешней хронологией.

В разделе 2.3 Постмодернистская деконструкция исторического опыта: проблема сохранения социокультурной памяти и исторической преемственности в свете логики производимых в работе теоретико-методологических построений дается оценка ведущим достижениям современной западной историографии и, в частности, опыту постмодернистских инноваций в истории.

В качестве исходного пункта анализа автор отмечает, что постмодернистский интеллектуальный поворот произошел в условиях, изначально сложившихся вне сферы профессиональной историографии, - в других областях гуманитарного знания и прежде всего в литературоведении и лингвистике. На философском, эпистемологическом уровнях было выработано представление о тексте, о его читателе, об определенном типе культурной коммуникации и об общих свойствах литературно-художественных, научных, вербальных и даже невербальных текстов. Причем первостепенное значение в этом направлении придавалось деконструкции как особому методу анализа текста. От критики в более узком смысле слова (как анализа текста литературно-художественных произведений) деконструкция впоследствии была переведена на уровень метакритики - разбора философских, литературно-критических и психоаналитических трудов. А впоследствии данный подход начинает распространяться и на методологию исторических исследований.

В целом, постмодернистская культурная ситуация характеризуется особым вниманием к проблемам языка и значения, к типам и способам коммуникации, высказывания и восприятия идеи и суждения. Принципиально важно здесь именно то, каким образом выражена и передана реальность в авторском тексте: словесном (вербальном) и невербальном (межличностном, интеракциональном взаимодействии, искусстве), а также в повествовании (историческом нарративе). Постмодернистские методологические рефлексии по этому поводу, безусловно, чрезвычайно информативны: они ярко отражают возможности применения, например, методов глубокого прочтения текста, его деконструкции, к такому феномену как произведения самих историков (исторические нарративы) и т.п.

Феномен постмодернистского поворота в историографии последних десятилетий ХХ века дает возможность наглядно проследить один из моментов смены эпистемологических парадигм в гуманитарном познании. Сложившийся в литературоведении подход к тексту, как уже отмечалось выше, предполагает пристальный и глубокий анализ отношений между автором и создаваемым им текстом (субъект - объект), а также анализ процесса коммуникации, восприятия текста читателем (субъект - субъект). Этот, по сути своей, философский подход таит в себе неограниченные познавательные возможности. Не случайно поэтому один из его основателей Р. Барт говорит не только о глубоком, но и о бесконечном (как бесконечен процесс познания) прочтении текста.

В историческом познании, в результате преодоления традиционной исследовательской парадигмы и как антитеза ее утверждению о приоритетности объекта (текста, документа в его эмпирической данности), закрепилось представление о приоритетности познающего субъекта. В рамках постмодернистской парадигмы историк (познающий субъект) воспроизводит ушедшую реальность в своем сознании, а затем представляет, репрезентирует эту реальность в своем историческом произведении, придавая ей, тем самым, онтологический характер, как бы объективируя свое собственное видение прошлого.

Такой подход фактически исключает возможность для научного сообщества контролировать результаты исследования, поскольку они всегда сугубо индивидуальны. Поэтому в рамках постмодернистской парадигмы важнейшими качествами историка признаются его способность к воспроизведению прошлой реальности, к выражению психологической симпатии, к сопереживанию. Здесь формируется особая система представлений о личности историка и о тех профессиональных навыках, которые обеспечивают его эффективную деятельность в сфере современной исторической науки. Однако, что вполне очевидно, установка на индивидуальный (и, по существу, невоспроизводимый) результат научного исследования соответствующим образом деформирует критерий его оценки со стороны профессионального научного сообщества.

В рамках постмодернисткой историографии вопрос об объективности исторического знания вообще не ставится, в связи с чем вполне закономерной оказывается трактовка исторического опыта в сугубо субъективистском ключе. Здесь все обусловлено фактором субъективной воли историка, суверенно творящего исторический текст. В результате, из сферы исследования почти полностью исключаются деспотизм источника и изучаемой через этот источник исторической эпохи, зато неудержимо возрастает деспотизм историка как творца. А исторический опыт начинает трактоваться в форме субъективного опыта историка, навязывающего его собственной действительности.

Последнее, по мнению автора, находится в резком противоречии с самоопределением постмодернизма, так как, по существу, исключает проповедуемые им полицентризм, полифонию и диалог: они заменяются монологической трактовкой прошлого и современности (зачастую с резко выраженными презентистскими и идеологизированными обертонами). Тем самым истории (как прошлому, так и настоящему и даже неведомому будущему) навязывается своего рода волюнтаристско-иррационалистическая антилогика. Это приводит автора к убеждению, что постмодернизм в своих крайних формах способен девальвировать сам феномен листорического опыта, что грозит утратой исторической памяти и, как следствие, чувства преемственности с прошлым.

В главе 3 Функциональный анализ опыта истории: диалектика гносеологического и социологического подходов осуществляется рассмотрение роли исторического опыта в сфере гносеологической и социально-практической деятельности. Гносеологический подход к опыту предполагает выяснение того, как и по каким направлениям он помогает раскрывать, познавать закономерности, тенденции, различные свойства исторического процесса, функционирования и развития социальных систем. Социологический подход позволяет дать функциональную характеристику социального опыта по линии реализации социально-практических потребностей различных социальных субъектов в общественном бытии. В конечном счете, он переводит рассмотрение общественной значимости опыта на более конкретную, земную почву.

В соответствии с наличием двух указанных выше подходов к историческому опыту в работе проводится деление его функций на гносеологические и социально-практические (хотя в предшествующей философской и методологической литературе гносеологические и отдельные социально-практические функции рассматриваются в одной плоскости, без их координационной и субординационной расстановки. Это, естественно, отнюдь не способствует анализу содержания исторического опыта, изучению его роли в общественной жизни в едином системном плане, во всей его многосторонности и многонаправленности).

В разделе 3.1 Логические и критериальные основания функциональной характеристики исторического опыта предпринимается попытка обоснования единой логической основы классификации функций исторического опыта, что позволяет охватить их с максимальной для современного этапа развития познания полнотой. Целенаправленное выделение функций исторического опыта содействует большей четкости и единству в раскрытии масштабов и уровней овладения и использования уроков истории на самых разных этапах общественного развития. Это также весьма продуктивно при постановке основных задач для социокультурных и идеологическо-теоретических форм фиксации и обобщения уроков истории. Без функционального анализа невозможно получить завершенное представление о содержании и структуре исторического опыта.

В отечественной методологии истории еще не было попыток составить подобный перечень на единой логической базе. Пытаясь восполнить данный пробел, автор предпринимает попытку разработать основы функциональной классификации опыта истории и отдельных ее субъектов. При определении содержания каждой функции он считает правомерным учитывать следующие обстоятельства:

Историческое знание выступает в функциональном плане именно как исторический опыт. Но фактологическо-информационный компонент первого может быть использован и в направлении фальсификации подлинных объективных исторических уроков. Фальсификация эта обусловлена либо несовершенством методологического подхода к их раскрытию, либо крайней узостью круга обобщаемых исторических фактов, либо заинтересованностью социального субъекта в искажении прошлого в пропагандистско-идеологических целях. Данный компонент имеет, на наш взгляд, лишь одну относительно самостоятельную функцию - функцию социальной памяти, непонсредственно выполняемую историческим сознанием.
Объем функций, мера их реализации не являются некими постоянными и неизменными величинами. Они напрямую зависят от уровня развития самого общества, масштабов его сознательного вмешательства в объективный исторический процесс, от уровня развития форм фиксации и обобщения уроков истории. Следовательно, можно говорить о существовании как общих (инвариантных) функций, относительно независимых от типа социально-экономической системы (они сохраняются в силу фундаментальных условий человеческой деятельности), так и функций конкретных, социально-практических, формирующихся в рамках определенного социального строя.
Роль исторического опыта необходимо рассматривать в тесной связи с особенностями той или иной цивилизации, условиями, проблемами жизнедеятельности определенной социальной группы.
Выделение основных функций значительно осложняется многоаспектностью опыта, разнообразием его структурных элементов, а также, пожалуй, и тем, что невозможно создать такую классификацию функций, в которой они бы совершенно не перекрещивались и не проникали бы в той или иной мере одна в другую.
Данная классификация должна (и это относится ко всем видам отражения) принимать во внимание и координацию, и субординацию функций, т.е. учитывать возможность выделения не только равномощных по своей значимости и стабильности функций, но и своего рода подфункций, более целенаправленно и конкретно реализующих функцию основную.
Тот или иной перечень функций, как и выбор логической основы для его составления, зависит, в первую очередь, от сферы общественной жизни, избираемой в качестве основного объекта исследования (например, перечень, составленный с учетом специфики социально-политической сферы, не может в определенной мере не отличаться от классификации, исходящей из особенностей производственно-экономической или культурно-педагогической сфер общественной жизни). Многоплановость работы исторического опыта в обществе позволяет разрабатывать эти перечни по различным логическим критериям, избираемым, прежде всего, в зависимости от целевой установки исследователя в освещении опыта под тем или иным углом зрения.

Подводя некоторые итоги, автор отмечает, что ролевая характеристика уроков прошлого и настоящего должна стремиться к поиску более или менее единых логических основ выделения их главных функций. В то же время на уровне более конкретного анализа каждой из них возможно использование и частных критериев.

В разделе 3.2 Гносеологические функции исторического опыта раскрывается гносеологический потенциал уроков истории различных народов и времен, для чего используются важнейшие функциональные линии исторического познания. Вместе с тем автор указывает, что в полной мере данные задачи могут быть реализованы лишь при учете многообразия гносеологических функций исторического опыта, действующих и на эмпирическом, и на теоретическом уровнях социального познания, а также сложного состава эвристической функции, которая включает в себя различные подфункции, выделяемые по основным временным параметрам и степени политической мобилизации уроков истории.

Важнейшими функциями исторического опыта, которые можно отнести к гносеологическому ряду, являются указанная выше эвристическая функция, функции критериальная (выполнение историческим опытом функции критерия истины) и мировоззренческо-методологическая. Последняя обеспечивает систематизацию уроков истории по их значимости в раскрытии основных особенностей социального бытия, места и роли в нем различных социальных общностей. Анализ истории, формулирование (с той или иной степенью точности) ее уроков создают основу для общеисторической картины мира, выработки социального самосознания общественных групп и обеспечения тем самым связи поколений, их преемственности, условий для общения, взаимонпонимания и определенных форм сотрудничества людей.

Однако исторический опыт не только подтверждает или иллюстрирует уже выработанные или устоявшиеся теоретические и политико-стратегические положения, но и служит основой для накопления новых знаний, для открытия ранее неизвестных закономерностей и тенденций, для практической жизнедеятельности в существенно изменившихся или качественно новых социокультурных условиях. В этом заключается его эвристическая функция. Сущность эвристической функции состоит в том, чтобы ускорять, стимулировать или индуцировать движение к открытию или исследованию принципиально новых целей, путей, решений; более глубоко проникать в явления уже известные, в той или иной степени изученные; отражать, фиксировать новые социально-исторические феномены; обнаруживать новые стороны в уже известных процессах.

Уроки истории при творческом подходе к ним и при достаточной мере их накопленности позволяют предотвращать саму возможность повторения ошибок прошлого, а также заранее предвидеть как позитивные, так и негативные результаты того или иного курса. Это свидетельствует о наличии в составе эвристической функции исторического опыта особой тайной подфункции, которую автор условно называет запрещающей. Запрещающая функция, взятая применительно к историческому опыту, еще не подвергалась более или менее обстоятельному анализу в специальной исследовательской литературе. Между тем в политической мысли и практике прошлых столетий да и в деятельности современных правящих кругов опыт истории действует, в основном, в пределах именно этой функции, поскольку она может широко осуществляться на эмпирическом уровне познания.

Эвристическая функция истории позволяет также не только обойти лопасные точки в различных социальных ситуациях, избежать лаварийных моментов в развитии событий, но и вскрыть, зафиксировать возможности приведения в действие тех резервов, которыми располагает конкретный субъект истории и которые существовали также у его исторических предшественников. Действие данной подфункции осуществляется благодаря стихийному или научному знанию объективных законов истории (например, пониманию исторического прогресса в просветительской философской мысли), благодаря сведениям об аналогичных ситуациях и правильных решениях исторических лиц, пониманию выгод их положения в параллелограммах сталкивающихся сил.

В составе эвристической функции исторического опыта правомерно также выделение особой прогностической подфункции. Ее анализ демонстрирует лотдачу истории (например в сфере политики), в создании идеального образа предположительного, вероятного состояния политических отношений того или иного масштаба в определенный период времени, а также в определении вероятной направленности, интенсивности действий партий, учреждений и т.п., ориентирующихся на сохранение или изменение существующих социальных и политических отношений.

В разделе 3.3 Социально-практические функции исторического опыта функциональная специфика исторического опыта рассматривается в социологическом плане, что позволяет получить более ясное представление о его социальном назначении, направлениях его применения в осуществлении социальными силами своих целей и задач, о его непосредственной лотдаче в практической жизни общества, о его действии на общество на различных этапах истории, о месте в общественной механике функционирования и эволюции отдельных социальных организмов, социально-политических субъектов и т.п.

В социально-практических функциях в большей степени проявляется критериально-объяснительный и эвристическо-прогностический потенциал опыта истории. Тем не менее многообразие функций исторического опыта в социологическом плане раскрыто в философской и методологической литературе еще менее четко и полно, чем в плане гносеологическом, что, в конечном счете, неблагоприятно сказывается на выявлении общественной роли исторической науки. Причина, возможно, кроется в том, что социально-практические функции исторической науки, взятые в своем социально-политическом контексте, имеют определенные инварианты направленности (с различными конкретно-историческими модификациями своей реализации) на протяжении всех без исключения исторических эпох.

Именно эта инвариантность функциональных линий обеспечивает в значительной степени наследование, заимствование, восприятие общественного опыта последующими поколениями, применение уроков истории в относительно повторяющихся стадиях развития, в социально-политических ситуациях, социально-преобразующей или социально-приспособительной деятельности исторических субъектов. Причем критерии выделения социально-практических (как и гносеологических) функций исторического опыта могут быть различными. Эта разница находится в прямой зависимости от той плоскости, в которой они берутся в их отношениях, связях с социальным бытием, с теми или иными направлениями и формами попыток воздействия на общественные отношения в целях осуществления потребностей и интересов социальных сил.

Итак, социально-практические функции исторического опыта выделяются по различным критериальным основаниям. Например, в плане проблематики совершенствования, упорядочения всей совокупности социально-политических решений и действий, в плане самой общей характеристики функционирования исторического опыта в мире социально-практической деятельности автор выделяет две его основополагающие функции: социально-управленческую и воспитательно-нравственную. Работа уроков истории в данном случае оказывает самое непосредственное влияние как на практическую деятельность руководящих органов государства, так и на жизнедеятельность широких масс народонаселения.

Помимо анализа функций опыта истории в управленческо-воспитательном плане, важной и к тому же пока еще недостаточно изученной в философской и методологической литературе является их классификация по такому критерию, как направленность и мера реального вмешательства субъекта истории, в той или иной степени вооруженного знанием прошлого и современности, в исторический процесс. Последний берется в социально-политическом аспекте, что позволяет, в конечном счете, судить о степени мобилизации и уровне осознанности социальных закономерностей и реалий действительности. Этот критерий ведет к рассмотрению процесса использования исторического опыта в плане адаптивной функции, функции формирования и развития системы социального контроля, функции содействия оптимизации существующего общественно-экономического строя, а также функции фундамента, основы социальной теории.

В главе 4 Социальные решения Ц продукт критической аналитики уроков истории утверждается, что выработка социально-политических решений строится на анализе исторического опыта. Материя истории многосложна, в ней различимы онтологические пласты и срезы, в которых действуют свои зависимости, закономерности. Анализируя исторический опыт, необходимо уметь видеть отлитую в нем морфологию социально-исторического, наличие в социальной реальности многообразия механизмов саморегуляции и проявление разноуровневых факторов.

Одной из основных направляющих движения социальной материи выступает система ценностных регулятивов социально-исторической деятельности. Исторический опыт может быть понят на основе прослеживания механизмов ценностной саморегуляции социально-исторического развития.

Исходный пункт размышления здесь - понимание человека как существа общественного, общающегося, осуществляющего непрерывный обмен деятельностью, межиндивидное взаимодействие, коммуникацию, интеракцию.

В общении, контактах зачастую царят неопределенность, неустойчивость, нестационарность. В стихии обмена деятельностью высока вероятность столкновения интересов, воль, свобод, чреватых неорганизованной массой произвольных взглядов, действий. Возникают ситуации негарантийные. Спонтанные возмущения способны повлечь за собой непредопределяемые (трансцендентные) исходы, тогда как социальная жизнь требует устойчивости к возмущениям, онтологической упорядоченности, предсказуемости процессов.

В этой связи возникает вопрос: возможна ли регламентация контекстов общения? Отвечая на него в разделе 4.1 лРегулятивы социального действия и его стратегических инициатив, автор утверждает, что социальная реальность - сфера регуляризованного. Социальность невозможна без вовлечения, участия, сопричастия; поведение должно согласовываться с системой ожиданий по поводу правил исполнения частичных ролей. Обмен деятельностью крепится не на произвольных, а на вмененных фигурах, санкционированных порядком интеракции. Несоответствие порядку интеракции делает человека асоциальным, ставит его вне общества и его установлений.

Человека из бытия выделяет способность к свободному выбору. Однако свободу выбора в социуме отличает опосредованность совокупностью правил, определенной инструктивной системой, исключающей проявления абсурдного, парадоксального, маргинального.

На восприятие реальности воздействует позиция окружающих, следовательно, суверенный потенциал субъективности складывается через внешние оценки, квалификации, влияния. Но субъективный опыт историчен в силу повторения переживания и воспроизведения индивидуальностью прочных и гибких норм социальности, кристаллизованных регламентами права, морали, традиции. Все три сферы принадлежат к ресурсам одного уровня, позволяющим стратегией непрямых действий регуляризировать социальную действительность.

Право, мораль, традиция регламентируют социальные взаимодействия в измерении официальной признанности, общеобязательности, эффективной позитивности и в измерении санкционированной индивидуальной мотивации. В результате человеческая деятельность поддается рассмотрению и со стороны реализации свободы, и со стороны меры подлинности человека, встроенности его в нормативно-ценностную систему. Приобщение к такому личностно-моральному бытию означает погружение в стихию высокодуховной, соотносимой с идеалами жизни, управляемой законами не органического, но ценностного существования.

Регуляризация социальной жизни и деятельности составляет основу человечности, измеряемой такими критериями, как правоспособность, совестливость, нравственность, персональная добропорядочность. Данные критерии выступают основоположениями гуманитарного, их несоблюдение чревато развалом гуманитарной формации, деградацией человека.

Регуляризация координирует взаимодействие независимо мотивированных участников, намечает горизонт дозволенного в форме санкционирования свободного самовыражения, выход за границы которого ведет к неопределенности, отсутствию гарантированности гуманитарно обеспеченного существования. Здесь возникает проблема согласования цивилизации и истории для совершения гуманитарно выверенной цивилизованной истории.

Разумно-цивилизованное и гуманитарно-оправданное в реальном социальном творчестве представляется редким даром исторического величия, которое может реализоваться в количественном выражении в грандиозных жертвах и усилиях (Аттила, Чингисхан, Тамерлан, Иван IV, Петр I, Сталин). Побуждения величественных властителей продиктованы державными интересами, поэтому количественному выражению сопутствует качественное, акцентирующее идеалы. В том случае, если жертвы приносятся ради социального созидания, имеют отношение к ценности государства, нации, величие получает видимость положительного значения.

Означает ли это, что высокая цель деятельности, идеал оправдывают жертвы, тем более что история ценит не затраты, а результаты? Нет, поскольку результативность не есть предельный и окончательный критерий исторического величия. Основания для оценки истории лежат над историей и не измеряются степенью достижения успеха. Окончательный суд опирается не на прагматизм, а на гуманитарные ценности, причастности ценностям человеческой жизни.

В истории действуют законы неоднозначного выбора, проявления субъективного. Ход истории не предопределен, не олицетворяет прогрессивного воплощения какого-то идеала (консервативного, либерального, национального). История созидается людьми, деятельность которых определяет возможности продолжения или прекращения жизни. Поэтому оценка исторического опыта требует и временной дистанции, и ценностного ориентира, так как политические эксцессы рано или поздно исправляются в истории цивилизованной гуманитарностью, в основе которой свобода и закон, ориентирующие на мир, благополучие, созидание. Сочетанию данных форм требуется наличие силы, мотивирующей поступки, мобилизующей волю как власти, так и народа. Игнорирующая интересы народа власть, анархия, произвол, бросающие вызов реальности, обречены на поражение.

Власть и народ, реализующие себя через высокую цивилизованность существования, способны к конструктивному согласованию свободы и закона. В случае утраты равновесия народ превращается в толпу, применительно к нему безбрежная, безотчетная вольность в качестве вырожденного финала оборачивается репрессивным усмирением; власть становится самовластьем, применительно к ней свобода в качестве вырожденного финала оборачивается произволом.

Гармоничное сочетание свободы и закона есть условие цивилизованного состояния, при котором прогресс возможен лишь через гуманизм. Ценности и идеалы должны быть опосредованы эмпирическими земными целями, которые, претворяясь практически, гарантируя достижение оптимального, желательного, приобретают статус общезначимых символов, потенциально корректирующих исторический опыт вне локальных условий. Социальный мир крепится на значении добропорядочности коммуникации и фундирующих ее символических ценностно-целевых ареалов.

Какими, исходя из сказанного, надлежит быть регулятивам социального действия? Каковы источники формирования его стратегической инициативы? При осмыслении данного вопроса необходимо преодоление естественно-научного варианта социальной теории, признание самодостаточности гуманитарного ресурса. Требуется аксиологически ориентированная система, доктринально выражающая ценностную природу человека.

Человек представляет ценностно выраженное, идеалонесущее существо, что проявляется в организации социального действия. Действительная человеческая история появляется с постановки вопросов о допустимости, цене, отнесении к ценностям целей и средств социального действия. Поскольку цели и ценности людей различны, постольку есть намерение подчинить их неким абсолютным предпосылкам, находящим оправдание в логическом подходе к решению поисковых задач. В качестве таковых в различных системах выступают религия, рационально устроенное общество, цивилизация, жизненный мир. На их основе возникали и возникают концепции категорического императива (И. Кант), рационального действия (М. Вебер), линтегральной цивилизации (П. Сорокин), сопряженности взаимных перспектив жизненного мира (А. Шюц).

Абсолютизация оснований социального действия позволяет соблюдать теоретико-методологический монизм, приводить многообразие к единству; фиксировать инварианты. Однако эмпирически абсолютизация не оправданна, поскольку не имеет операциональных эквивалентов и не получает верификации.

Стратегия социальных действий должна быть нацелена на социальное устроение, сочетающее различные виды инициатив и ресурсов, которые в целом следует подчинять достижению желательных состояний с позиций определенных критериев качества. Последние обеспечивают регулятивную коррекцию деятельности, отбирают из множества допустимых динамических форм (цели, средства, результаты - намерения, механизмы, действия) системы социальных действий, лежащих на оптимально эффективной траектории социального развития, в обосновании которого находятся ценности гуманитарно выраженного существования общества.

В разделе 4.2 Социальное действие и социальные изменения утверждается, что наивысшая цель социальной деятельности состоит в достижении благополучия всех на основе благополучия каждого за счет избавления от некритической устремленности к идеалу в обход гуманитарных ценностей. Реформирование не должно приводить к торжеству чистых, не сопряженных с жизнью идей, радикализму, масштабности и необозримости преобразований. Важно придерживаться мелиористских, эволюционистских, консенсусных подходов к достижению целей. В политике утверждаются не идеалы, а интересы, средство утверждения не сила, а легитимная народная воля. Возможность ее учета заключается в расширении социального вовлечения и участия, предполагающего легализацию диверсифицированных собственнических и гражданских форм. Унификации противопоставляются демассификация, дестандартизация, политический плюрализм, гарантии его обеспечения.

Оптимальные, поставляемые историческим опытом регулятивы социальной трансформации возникают из главного требования - сохранения, поддержания и обеспечения цивилизованного вершения истории, воспроизводства жизни. Политика обмирщает лишь тот курс, который санкционирует народ. Отсюда ставка на легитимацию, отсутствие которой сродни диктатуре. При подрыве демократии смещаются понятия допустимых масштабов, границ целенаправленного воздействия на общество в особенности жесткими социальными технологиями, практикуется предвзятое (из априорных идеалов) тиранотворчество. Существо социальной диктатуры кроется в стремлении создать упрощенный тип человечества, чему сопутствуют вмешательство правительственной власти во все отрасли общественных предприятий; стеснение труда, торговли, пользования собственностью; наложение пут на семью и воспитание, на верования, нравы и обычаи, на самое чувство; принесение отдельной личности в жертву общине, всемогуществу государственной власти.

Источник представления возможности, допустимости править обществом, культурой, жизнью заключается в механистической картине мира. Иллюзия конструируемости реальности утверждалась в европейском духе при переходе от качественной космософии средневековья (идея несокрушимой общественной иерархии) к порожденному Возрождением взгляду на мир как поле приложения деятельности, предмету собственного творения. Согласно такой парадигме всякий фрагмент мира - объект для обсчета, производя который можно содержательно его исчерпать, знать о нем все желательное. Между тем обществом следует не править, а управлять, на локальном уровне полагаясь на самоорганизацию, на страновом, региональном и глобальном уровнях - на действие циклов и мегатенденций.

В погоне за вожделением человечества - свободой и справедливостью - потребно понимать глубину их диалектики: нет свободы без справедливости, без справедливости нет свободы.

Гносеологический источник социального утопизма кроется в наивно-реалистической презумпции зеркального соответствия бытия и мышления в идее и в жизни. В неосуществимых, фантастических планах общественного реформизма отсутствует точка опоры, под которой разумеется программа наращивания позитивных показателей существования. При описаниях идеалов политическая технология их достижения игнорируется. Во всех известных нежизненных политических формах (от якобинской до большевистской) отсутствует технологическое обоснование, по причине чего возникают гражданские войны. Гносеологические (идеологические) ошибки оборачиваются расколом общественного целого на верных и неверных, что влечет репрессии. Утопия неизбежно становится кровавым движителем социального реформаторства. Однако приемлемы лишь ясные, обозримые цели, ориентирующие на повышение уровня жизни реалистические проекты социально-исторического творчества.

Стремление к преобразованию необходимо согласовывать не с понятием неизбежности изменений (что практиковалось в марксизме-ленинизме, указывающем на необходимость перемен, якобы вскрытых теорией), а с народной волей, носительницей позитивных ценностей. Ориентирование на данные конкретные ценности человеческого существования и благополучия должно вытеснить в социокультурном сознании и подсознании стремление к возведению революционно нового на основе умозрительных выводных схем.

Соблюдения обозначенных императивов требует исторический опыт, показывающий необходимость четкого разграничения в общественной практике социальной апологии и социальной технологии. В апологии сконцентрированы гуманитарно оправданные образцы общественного устройства, которые требуют подчинения со стороны социальных агентов и дают универсальные критерии оценки социальных действий. Социальные технологии практически реализуют интересы и цели, определяют конкретные методы, средства, способы воплощения устремлений социальных агентов. Социальная апология заявляет, обосновывает, разумно ставит, оправдывает цели и интересы; посредством концептуальной проработки, интеллектуальной тематизации социальных действий она целеориентирует социальные технологии.

В серьезной политике нет программы без плана действий. Плодотворный союз теории и практики в политике возможен при условии, что апология (к которой ближе законодательная власть) конструирует, проектирует, ставит конечные цели, тогда как технологии (исполнительная власть) претворяют их, выступая тактическим, избавленным от глобализма, отрешенности, совершенствующим ресурсом, обеспечивающим эффективность механизмов и институтов социального целого.

Социальным технологиям противопоказан радикализм. Рациональность их обеспечивается постепенностью социальных изменений; демпфированием возмущений; слаженностью властей через разделенность функций; предотвращением автократии; саморегуляцией, минимальностью централизованных вмешательств в естественные ритмы жизни; уклонением от крупномасштабных всеобъемлющих реконструкций. Революционность, радикальность применительно к преобразованию реальности безответственны: сопровождающиеся насилием, страданием, они противопоказаны социальным технологиям, которые должны обеспечивать постепенную, постадийную, рефлексивную, минующую форс-мажорные крайности эволюцию.

В политике нужна отбраковка отклоняющегося, мизантропичного поведения, граждански опасных девиаций. Естественный отбор направляет воспроизводство жизни по вектору воплощения гуманитарных констант, абсолютных устоев социальности.

Регуляризованность социального бытия на больших интервалах означает исключение экстремизма, затратных крайностей. Исторический опыт показывает, что воплощаются немногие конкурентоспособные возможности, отличающиеся преимущественной жизнестойкостью в гарантиях достойности существования.

Рациональность социальной политики определяется сбалансированностью в триаде лцель - средство - результат. Очевидно, не все цели хороши, даже хорошие цели нередко не достижимы и даже достижимые хорошие цели никогда не достигаются любой ценой.

Поэтому историей правит не произвол, а прошедшие испытание цивилизационным отбором принципы целесообразной организации жизни. Произвол в истории происходит от государственно и морально безнравственного, безрассудного политиканства, защищающего не ценности, а исторические химеры. Сопрягаемая с социальными устоями политика блокирует отклонения от движения к жизненным гарантиям. Рациональность в социальной политике претворяется в достижении гарантированного существования, укреплении уверенности в завтрашнем дне, преодолении рабства, в духовном, гражданском раскрепощении, творческой продуктивной самореализации.

Арсенал воздействий на социальные единицы достаточно узок: наименее эффективны в нем традиционные, центрально-административные технологии, связывающие людей через диктат обряда, бюрократии. Богатство инициатив, простор воплощений здесь подчинены директивам.

Социальное действие, нацеленное на оптимальное достижение целей, проведение интересов, не может не быть конформным историческому опыту созидания таких форм социальности, которые олицетворяют начала достойного, желанного, потребного существования. Интенция на подобные формы в мысли и действии, не избавляя вовсе от случаев произвола, конституирует законосообразность, упорядоченность рациональность социальной сферы.

В разделе 4.3 Социальные решения и исторический опыт утверждается, что выработка социальных решений требует дифференциации реалий, выявления типологически схожих ситуаций, применения адекватных найденным типам методов аналитики и прогностики событий. Исторический опыт выступает материалом для выработки как самих решений, так и различных (в соответствии с определенными типами опыта) социальных технологий реализации.

При этом выверенная стратегия принятия социально значимых решений должна опираться на обнаруживаемый с помощью количественных методов факт существования определенной цикличности протекания процессов, формирующих социально-историческую действительность. Процессы различного уровня, масштаба обладают вычислимой и прогнозируемой фазовой и пропорциональной природой, что обусловливает возможность управления течением социальных трансформаций путем предупреждающих турбулентные фазы резонансных и интерференционных воздействий на ключевые точки социальной системы.

В этом смысле знание онтологии истории не самоцель. Сложность морфологии истории влечет представление о наличии различных типов исторического опыта, диктует необходимость планирования социальной деятельности на основе учета многослойности социально-исторической реальности. Аналитика, прогностика, технологии социальной деятельности должны принимать во внимание циклы и ритмы различного уровня и локализации, количественные пропорции и соотношения фаз различных процессов. В инструментарий подготовки социальных решений входит статистическая обработка данных, позволяющая выявлять нормальные абсолютные числовые и относительные (пропорциональные, фазовые) показатели и, следовательно, фиксировать отклонение от них.

Факторы, предопределяющие пролонгирование жизни, рассредоточены по трем типам причинности, через которые проявляется исторический опыт.

Знание циклов и ритмов дает возможность стратегического планирования деятельности, предвосхищения кризисных ситуаций.
Знание устойчивых пропорциональных и фазовых характеристик социальных систем и процессов обусловливает накопление исторического опыта на уровне державного управления.
Исторический опыт свидетельствует: в ткани истории имеют место импульсивные выбросы самости, лица и их поступки формируют определенные социально-политические типы. Последние имеют принципиально различный потенциал воздействия на текущие события. Знание типажей, возможность выявлять маргинальные элементы через соответствующие экспертизы, тестирование, комплекс заранее спланированных мер (законодательных, институциональных и т.д.) в сфере проявления личностных факторов способны обеспечивать санацию политических процессов в случае повышенного вовлечения в них политиков импульсивных типов.

Исторический опыт не провиденциален и не волюнтарен. Он проявляется через различные типы причинности, учет многофакторности фундирует выработку социальных решений. Знание циклов, ритмики, пропорций оптимального развития социальных систем позволяет создавать технологии купирования нежелательных турбулентных режимов социальной интеракции, облегчает целенаправленное поддержание оптимальных ритмов движения социальной материи.

Для выработки социальных решений это знание дополняется анализом исторического опыта с позиции определения ценностных регулятивов социально-исторической деятельности.

Аналитика и технологическое освоение ценностных регулятивов социально-исторической деятельности близки аналитике и технологизации на материале количественных параметров ориентацией на основанные на историческом опыте гуманитарные абсолюты как образцы общественного устройства, базирующиеся на идее общего Блага. Приближение к ним является приближением к оптимальной реализации человеческого, социального, геополитического, физического, властного потенциалов, обеспечивает жизненные гарантии, нормальную самореализацию индивида, государства, народа, ламинарное воспроизводство социальной реальности.

Построение технологий, направленных на поддержание гуманитарно наполненного социального бытия, предполагает фокусировку на модели устранения социальных изъянов на базе четкой программы решительных общественных преобразований и модели органичной социально-культурной преемственности, продлевающей линию гуманитарного развития, необходимого для достойного воспроизводимого существования, огражденного от угроз утраты плодов цивилизованности.

Стратегическое видение требует строения жизни по законам здравого смысла, исключения абстрактного утопизма, ориентирующего на романтическую идеальную жизнь. Жизнь невозможна вне полноты подлинного, а не мнимого существования. Жизнь, не ставящая идеалом существование в настоящем, цивилизованной не является, что подтверждается опытом казарменно-социалистического экспериментирования. Но и строить жизнь за счет настоящего также представляется ошибкой, означающей возрождение иных форм утопизма.

Возвращение в цивилизацию, выход из закрытого общества к достойному существованию происходят на фоне ускорения изменений в самой современной цивилизации. Многие ранее главенствовавшие в ней принципы, включая формулу жить настоящим, трансформированы, так как перестали соответствовать условиям новой жизни. Возникла потребность в некоем новом типе философии, в которой настоящее реализуется сквозь призму и прогнозирование будущего развития. Постижение скрытых тенденций будущего позволит находить ответы на реальные проблемы жизни, не отвлекаясь на вопросы, которые не поставлены актуальными задачами обеспечения грядущего жизнеустроения.

Таким образом, при верной стратегии выработки социальных решений, проектировании существования не настоящее определяет будущее, а будущее определяет проектирование существования в настоящем. Всесторонне изучая и учитывая исторический опыт, требуется искать идеалы не в прошлом, а в будущем. Теория, руководствующаяся вектором из прошлого, учит, как жить должно, тогда как теория, руководствующаяся вектором из будущего, учит, как жить лучше. Обнаруживая перспективные, судьбоносные линии и тенденции, социальный деятель обязан вызывать к жизни именно их.

Исторический опыт аккумулирует представления об оптимальном пути устроения социальной жизни, служит базой для выработки адекватных социальных решений, выбора социальных технологий.

В Заключении подводятся основные итоги исследования, резюмируются его основополагающие выводы и результаты.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

Монографии:

Тихонов В.А. Философско-методологические принципы освоения исторического опыта. - Самара: Изд-во Самарский университет, 2003. Ц 223 с.
Тихонов В.А. Уроки истории: сущность, формы фиксации и освоения.Ц Самара: ООО Офорт, 2006. - 227 с.
Тихонов В.А. Философско-методологические основания анализа исторического опыта. Ц Самара: Самарское отделение Литфонда, 2007. - 188 с.

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК Министерства образования и науки РФ:

Тихонов В.А. Категория листорический опыт: попытка обоснования категориального статуса // Вестник Самарского государственного университета. Гуманитарная серия. 2004. №3. С. 5-13.
Тихонов В.А. Гносеологический потенциал исторического опыта // Известия Самарского научного центра Российской Академии наук. Специальный выпуск Новые гуманитарные исследования. 2004. С.5-14.
Тихонов В.А. Социально-практический контекст функционирования исторического опыта // Известия Самарского научного центра Российской Академии наук. Специальный выпуск Гуманитарные исследования. 2005. С. 13-18.
Тихонов В.А. Историческое сознание и опыт: особенности оформления и воспроизводства // Известия Самарского научного центра Российской Академии наук. Специальный выпуск Новые гуманитарные исследования. 2005. С.15-21.
Тихонов В.А. Историческое сознание и традиции: особенности оформления и воспроизводства // Известия Самарского научного центра Российской Академии наук. Специальный выпуск Философия и история. 2005. С. 36-43.

Публикации в других научных изданиях:

Тихонов В.А. Власть и реценция исторического опыта // Культура и власть: Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом Знаний, 2003. - С.149-152.
Тихонов В.А. Недоверие к нарративу: исторический опыт в ситуации постмодерна // Менеджмент и маркетинг в социальной сфере: Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2004. - С.149-152.
Тихонов В.А. Уроки истории и их нравственный смысл // Этические проблемы развития современной цивилизации: Сборник материалов Международной научной конференции. - Пенза: ПГСХА, 2004. - С.89-90.
Тихонов В.А. Историческое сознание и его структура // Актуальные проблемы в строительстве и архитектуре. Образование. Наука. Практика: Материалы 61-й Региональной научно-технической конференции по итогам НИР за 2003 год. - Самара: СГАСУ, 2004. Ч.I. Ц С. 24-27.
Тихонов В.А. Технологическая составляющая цивилизационного развития // Совершенствование управления научно-техническим прогрессом в современных условиях: Сборник материалов II Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: ПГСХА, 2004. Ц С. 276-278.
Тихонов В.А. Гносеологические основания социального проектирования // Современный российский менеджмент: состояние, проблемы, развитие: Сборник статей II Всероссийской научно-методической конференции. Ц Пенза: Приволжский Дом Знаний, 2004. Ц С. 206-208.
Тихонов В.А. Нравственный потенциал истории // Нравственность и религия: Сборник материалов Международной научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом Знаний, 2004. - С. 131-133.
Тихонов В.А. Место категории листорический опыт в системе социально-философского познания // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2004. Вып.5. Ц С. 134-145.
Тихонов В.А. Гносеологический потенциал исторического опыта // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2004. Вып.5. - С. 16-28.
Тихонов В.А. Общественная модернизация и ценности прошлого // Традиционное, современное и переходное в российском обществе: Сборник статей Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2004. - С. 3-5.
Тихонов В.А. Базовые функции исторического опыта // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2005. Вып.1. - С. 197-203.
Тихонов В.А. Опыт прошлого как основание политико-ситуационного предвидения // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2005. Вып.1. - С. 156-162.
Тихонов В.А. Социальное проектирование в стратегии социального развития // Социально-экономические аспекты современного развития России: Сборник статей II-й Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2005. - С. 110-112.
Тихонов В.А. Современная бизнес-элита и уроки прошлого // Инновационные процессы в менеджменте: Сборник материалов Международной научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2005. - С. 84-86.
Тихонов В.А. Востребованность исторического опыта как индикатор социального самочувствия // Россия: социальная ситуация и межнациональные отношения в регионах: Сборник материалов Всероссийской научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом знаний, 2005. - С. 5-7.
Тихонов В.А. Общественная модернизация и ценности прошлого// Социально-экономическое развитие общества: система образования и экономика знаний: Сборник статей II-й Международной научно-практической конференции. - Пенза: Приволжский Дом Знаний, 2005. - С. 45-47.
Тихонов В.А. Идейные основания российского реформаторства: либерализм западничества - консерватизм почвенничества // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2005. Вып.4. - С.80-85.
Тихонов В.А. Феномен коммунистического исторического сознания: опыт критического осмысления // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2005. Вып.4. - С.118-121.
Тихонов В.А. Современная бизнес-элита и уроки прошлого // Экономика, экология и общество России в XXI столетии: Труды VII-й Международной научно-практической конференции. - СПб.: СПб. гос. политех. ун-т, 2005. Ч.I. - С. 94-95.
Тихонов В.А. Логические основания классификации опыта истории // Философия. Наука. Культура. - М.: Изд-во Московского университета, 2005. Вып.8. - С. 224-230.

ТИХОНОВ Владимир Александрович

ФИЛОСОФСКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
АНАЛИЗА ИСТОРИЧЕСКОГО ОПЫТА

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

ицензия ИД № 04205 от 06.03.2001 г.

_______________________________________________________

Сдано в производство 27.07.2007 Тираж 100 экз.

Объем 2,75 п.л. Формат 60х84/16 Изд. № 193 Заказ 193

Государственное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
Московский государственный университет сервиса

141221, Московская обл., Пушкинский р-он, пос. Черкизово,

ул. Главная, 99

й ГОУВПО МГУС, 2007

1 См., напр.: Лепешко Б.М Эвристическая роль аналогии в историческом познании: Автореф. дис. Е д-ра ист. наук. - Минск, 2001; Рашковский Е.Б. На оси времени. Очерки по философии истории. - М., 1999; Савельева И.П., Полетаев А.В. История и время. В поисках утраченного. - М., 1997; Семенов Ю.И. Философия истории. От истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. - М., 1999.

2 Ойзерман Т.И. Опыт критического осмысления диалектического материализма // Вопросы философии. - 2000. - № 2. - С. 27.

3 Там же.

4 См.: Олейников А.А. Исторический опыт, способы проблематизации // Материалы научн. конф. Преемственность и разрывы в интеллектуальной истории. - М., 2000. С. 26-29.

5 См., напр.: Ахиезер А.С. Россия: критика исторического опыта. Т. 2. Теория и методология: Словарь. - Новосибирск, 1998; Бестужев-Лада И.В. Ретроальтернативистика в философии истории // Вопросы философии. 1997. № 8; Касавин И.Т. К понятию предельного опыта // Разум и экзистенция: Анализ научных и вненаучных форм мышления. - СПб., 1999. - С. 388-400; Флиер А.Я. Социальный опыт как основа функционирования и исторического воспроизводства сообществ // Общественные науки и современность. 2002. № 1. С. 166-178.

6 См., напр.: Антипов Г.А. Историческое прошлое и пути его познания. - Новосибирск, 1987; Ракитов А.И. Историческое познание: Системно-гносеологический подход. - М., 1982; Уваров А.И. Исторический опыт - основа объективности исторического познания // Принцип объективности и его роль в социальном познании. - Калинин, 1980. С. 89-95.

7 См., напр.: Гулыга А.В. История как наука // Философские проблемы исторической науки. - М., 1969. С. 7-50; Иванов В.В. Соотношение истории и современности как методонлогическая проблема. - М., 1973; Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории. - М., 1989.

8 Ортега-и-Гассет X. В гуще грозы // Иностранная литература. 1998. № 3. С. 245.

9 Там же. С. 246.

10 См., напр.: Durant W. & A. The lessons of history. - New York, 1968; Rusen J. Historische Vernunft. - Gottingen, 1983.

11 Цит. по: Лопес-Кларос А. Интеграция против страданий // Знамя. 1998. № 4. С. 181.

12 См., напр.: Барг М.А. Категории и методы историнческой науки. - М., 1984; Ильин В.В. Новый миллениум для России: путь в будущее. - М., 2001.; Панарин А.С. Реванш истории: российская стратенгическая инициатива в XXI веке. - М., 1998.; Шубин А. Ритмы истории. Периодическая теория общественного развития. - М., 1997.

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по философии

Blog