АРХАИЧНЫЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ В АНГЛОСАКСОНСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ МОДЕЛИ МИРА Специальность - 10.02.04 - германские языки АВТОРЕФЕРАТ диссертации на соискание ученой степени доктора филологических наук Москва

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по филологии

На правах рукописи

БРУНОВА Елена Георгиевна

АРХАИЧНЫЕ ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ ОТНОШЕНИЯ

В АНГЛОСАКСОНСКОЙ ЯЗЫКОВОЙ МОДЕЛИ МИРА

Специальность - 10.02.04 - германские языки

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва - 2007

Диссертация выполнена на кафедре иностранных языков естественных факультетов Тюменского государственного университета.

Официальные оппоненты: доктор филологических наук, профессор

Чупрына Ольга Геннадьевна

доктор филологических наук, профессор

Комова Татьяна Андреевна

доктор филологических наук, профессор

Сидоров Евгений Владимирович

Ведущая организация

Волгоградский государственный педагогический университет

Защита состоится л18 февраля 2008 года в 10 часов на заседании Диссертационного Совета Д 212.154.16 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 117571, г. Москва, пр. Вернадского, 88, ауд. 602.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета: 119992, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1.

Автореферат разослан л____ ____________ 2007 г.

Ученый секретарь

Диссертационного совета Мурадова Л.А.

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

В современных естественных языках слова, обозначающие пространство и пространственные отношения, служат основой формирования новых значений в различных областях лексики. В философских, культурологических, лингвистических и психологических исследованиях пространства неоднократно отмечалась особая роль пространственных представлений для формирования языковой картины мира (Ю.М. Лотман, В.А. Маслова, Т.Н. Маляр, В.Ф. Петренко, А.В. Подосинов, Н.К. Рябцева и др.). Процесс моделирования разнообразных отношений в пространственных терминах уходит своими истоками в глубокую древность. Многие пространственные метафорические модели сохраняют свой реликтовый характер, несмотря на существенные изменения в научной картине мира, поскольку язык фиксирует в своих базовых семантических категориях обыденную картину мира, понятную его носителям независимо от уровня образования. Следовательно, истоки языковой концептуализации многообразной действительности в пространственных терминах нужно искать именно в архаичном (чувственном) восприятии пространства, что определяет актуальность данного исследования.

В существующих работах, посвященных концептуализации пространства в древнеанглийском языке, рассматриваются отдельные пространственные мифологемы: мирового древа (С.Г. Проскурин), неба и земли (Т.Е. Жакова, Е.А. Карпова), жилища (Ю.С. Растворова, М.А. Финкельштейн). Пространственный аспект архаичной модели мира исследуется наряду с другими конструктами на материале германских языков (в том числе - древнеанглийского) в работах Т.Н. Маляр, М.М. Маковского, Т.В. Топоровой, С.Г. Проскурина, на материале славянских языков в работах Т.В. Булыгиной и А.Д. Шмелева, А.В. Кравченко, Ю.С. Степанова, Е.В. Урысон, Т.В. Цивьян, Е.С. Яковлевой.

Научная новизна предлагаемого исследования состоит в том, что на основании комплексного анализа большого фактического материала исследуются моделирующие возможности архаичной пространственной лексики, выявляются предпосылки когнитивного потенциала пространственных концептов и определяются причины устойчивости реликтовых пространственных метафор.

Необходимость изучения мифопоэтических представлений о пространстве определила выбор объекта исследования, которым является концептуализация пространственных отношений как составная часть архаичной языковой модели мира. Предмет исследования - процессы формирования пространственных представлений в лексико-семантической системе древнеанглийского языка, рассматриваемые в диахронии.

Основной материал для исследования составили древнеанглийские лексемы, которые были определены методом сплошной выборки из Англосаксонского словаря Дж. Босворта и Т. Толлера1

(всего - 297 лексем, из них 141 относятся непосредственно к пространственным объектам и пространственным отношениям). Функционирование данных лексем изучалось в 163 микроконтекстах поэтических памятников VIII-XII вв. Корпус текстов, подвергаемых анализу, включает около 6000 строк, в том числе поэму Беовульф (Codex Vitellius, 3182 строки); фрагмент перевода ветхозаветной Книги Бытия на древнеанглийский язык, выполненный Эльфриком (20 строк); часть поэмы Книга Бытия (Codex Junius, 11, 964 строки); поэму Христос и Сатана (Codex Junius, 11, 730 строк); элегии Руины (50 строк), Морестранник (125 строк) и Скиталец (115 строк); 12 заговоров (Metrical Charms, около 350 строк) и другие произведения. Выбор текстов обусловлен наличием описаний мироустройства и пространственных концептов, иллюстрирующих архаичную мифопоэтическую модель мира. Примеры, приводимые в тексте диссертации, сопровождаются построчным авторским переводом на русский язык, позволяющим максимально наглядно представить функционирование древнего слова в контексте.

Методологическую базу исследования составили:

труды В.Н. Топорова и М.М. Маковского, в которых была разработана концепция множественной этимологии (одно значение - несколько этимонов);
исследования в области возникновения и развития концептов А. Вежбицкой, В.В. Колесова, Ю.С. Степанова, С.Г. Проскурина, Дж. Лакоффа и М. Джонсона;
концепция парадигматики поэтических образов Н.В. Павлович;
исследования функционирования ритуала в языке и культуре В.Н. Топорова, В.И. Абаева, А.К. Байбурина и Ю.В. Монича.

В работе применяются следующие методы исследования: комплексный лексико-этимологический анализ с учетом принципа множественной этимологии и семасиологических параллелей, лингвокультурологический метод и контекстный анализ. Этимология древнего слова позволяет преодолевать границу письменной фиксации слова в поэтических памятниках и получать доступ к дописьменной истории соответствующего концепта. Настоящее исследование, наряду с данными этимологических словарей, учитывает также контекст подобных лексем и их роль в моделировании мира. Под контекстом понимается не только непосредственное окружение слова (контактный контекст), но и его связи в масштабах более крупных языковых единиц - строф или целого текста (дистантный контекст). Важность контекста определяется не только несовершенством словарей древних языков, в которых толкование древнего слова часто представляет собой своего рода перевод перевода, но и особенностями архаичных тропов - в отличие от художественной (авторской) метафоры, выражающей особое видение автора текста, архаичная метафора используется для прямого познания мира. Устойчивые ассоциации и типичные контексты, наряду с участием соответствующих концептов в формировании фразеологических оборотов, имеют принципиальное значение для восстановления внутренней формы слова.

Особое значение придается выявлению семасиологических параллелей, определяемых при изучении межъязыковой синонимии, когда синонимы исследуемого слова в родственных и даже в неродственных языках обнаруживают аналогичное семантическое развитие. Для иллюстрации древнегерманских и индоевропейских параллелей привлекаются скандинавские, древнеиндийские, древнегреческие и другие источники. Кроме того, автор считает допустимым выявление семасиологических параллелей применительно к различным историческим периодам одного и того же языка (древнеанглийского и современного английского). Поэтому для исследования архаичной модели мира активно привлекаются данные фольклора и фразеологии современного английского языка, которые аккумулируют культурную память народа и содержат реликтовые пространственные метафоры. В качестве материала для лингвокультурологического анализа используются песни, стихи и рифмовки (Nursery Rhymes), пословицы и поговорки, а также фразеологизмы и устойчивые сочетания (collocations) современного английского языка. В процессе лингвокультурологического анализа фразеологии автор уделяет особое внимание тем мифопоэтическим образам, которые лежат в основе анализируемых фразеологических единиц, и при необходимости приводит не только их русские эквиваленты, но и дает буквальный перевод, без которого невозможно проследить возникновение и развитие языковой образности.

Целью диссертационного исследования является реконструкция пространственных отношений в архаичной языковой модели мира и описание их реализации в лексико-семантической системе древнеанглийского языка. В соответствии с намеченной общей целью в диссертации решаются следующие задачи:

выявить особенности архаичного слова как средства познания окружающего мира и определить сущность этимологии как инструмента реконструкции дописьменной истории концепта;
уточнить определение лексико-семантических универсалий и выявить их особенности по сравнению с языковыми универсалиями других типов;
исследовать отношения между единичным и множественным в семантической эволюции слова и обосновать полиэтимологичность древнего слова при первичных номинациях;
рассмотреть ритуал и табу как лингвокультурные явления и изучить их влияние на природу лексико-семантических изменений;
выявить лексико-семантические универсалии в области концептуализации пространства;
определить особенности реализации пространственных архетипов в англосаксонской языковой модели мира;
исследовать взаимоотношения семантической сферы пространства с другими существенными конструктами языковой модели мира (знание, время, число, судьба).

На защиту выносятся следующие положения:

В лексической системе любого языка имеется структурированное множество первичных семантических элементов, концептуальная основа которого носит универсальный характер. Пространственные отношения находят свое отражение в структуре данного метаязыка, что свидетельствует об их фундаментальной роли в конструировании языковой модели мира.
При формировании концепта, прежде чем в слове установится устойчивая связь между звучанием и значением, оно проходит через ряд неустойчивых состояний с определенным соотношением единичности и множественности. Следствием этих неустойчивых состояний является полиэтимологичность древнего слова. В то же время множественность этимологии не означает ее произвольности, поскольку свобода выбора признака для номинации ограничивается определенным семантическим рядом.
Внутренняя семантическая реконструкция предусматривает выявление архетипов или системы архетипов на основании более поздних, функционирующих в одном и том же языке. Внешняя семантическая реконструкция представляет собой установление семасиологических соответствий в пределах близкородственных или неблизкородственных языков.
Пространственный аспект магического ритуала как универсального сценария, пронизывающего все сферы жизни архаичного коллектива, проявляется в жесткой регламентации положения его участников и непосредственно реализуется в культовых действиях по разграничению территории, а также в ритуалах перехода, сопровождающихся сменой кода поведения, в том числе - языкового.
Языковая модель мира, выражающая взаимодействие человека и окружающего мира с помощью языка, может быть исследована через представления о пространстве, являющемся одним из ее существенных конструктов. При этом значительную роль играет исследование внешних связей пространственной лексики, т.е. ее взаимоотношений с другими конструктами модели мира.
Отсутствие в древнеанглийском языке слов, обозначающих пространство per se, свидетельствует о дологическом характере пространственных представлений, фиксируемых языком. Эти представления конституируются множеством мифопоэтических образов конкретных объектов. Такая мифопоэтическая избыточность (множественность выражения при едином плане содержания) представляется необходимым условием для сохранения и передачи информации от поколения к поколению в дописьменном обществе.
Продуктивность пространственных метафорических моделей определяется их близостью к непосредственному чувственному восприятию, что обеспечивает постоянную и универсальную эмпирическую основу для метафоризации.

Теоретическая значимость исследования. Этимология рассматривается в диссертации как инструмент реконструкции архаичной концептуализации мира и средство проникновения в дописьменную фазу развития концепта. Исследование архаичной лексики производится в рамках историко-культурной парадигмы и концептуального поля на основе принципа множественной этимологии. В результате такого анализа воссоздаются элементы языковой картины мира и реконструируется история ментальности английского народа. Классификация лингвистических универсалий и определение особенностей лексико-семантических закономерностей по отношению к универсалиям в области фонологии, морфологии и синтаксиса позволяют создать теоретическую базу для внутренней и внешней реконструкции семантической эволюции слова.

Практическая значимость исследования. Результаты исследования могут быть использованы для дальнейших диахронических изысканий в области древних и современных языков, в том числе при составлении словарей. Работа имеет прикладное значение для вузовских курсов лингвокультурологии, истории английского языка, лексикологии и общего языкознания, при разработке спецкурсов лингвистического цикла, посвященных проблемам этимологии и мифопоэтики, а также для практики преподавания английского языка.

Апробация исследования проводилась в виде докладов на международных и всероссийских научных конференциях в Московском педагогическом государственном университете (2004 гг.), Тюменском государственном университете (2001, 2004, 2005 и 2006 гг.), Пермском государственном техническом университете (2006 г.) и Челябинском государственном университете (2007 г.), а также в рамках темы НИР кафедры иностранных языков естественных факультетов Тюменского государственного университета Функциональный анализ лексических единиц английского, немецкого и французского языков (2000-2005 гг.) и в виде научных докладов на заседаниях кафедры в 2001-2007 гг. Основные положения и результаты диссертационного исследования отражены в 20 научных публикациях общим объемом 23,1 п.л., в том числе в монографии объемом 15,4 п.л.

Выдвигаемая общая цель и частные задачи определили соответствующую структуру работы. Диссертация состоит из введения, четырех глав, заключения, библиографии и трех приложений: а) списка условных сокращений; б) корпуса древнеанглийских лексем, связанных с представлениями о пространстве, и в) корпуса древнеанглийских пространственных мифологем.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ

Во введении содержится обоснование актуальности темы диссертации, формулировка целей и задач исследования, характеристика анализируемого материала, методов и методологической базы исследования, определение его научной новизны, теоретической и практической значимости.

В первой главе лЭтимология как инструмент реконструкции архаичной концептуализации мира, состоящей из четырех разделов, рассматривается когнитивный потенциал древнего слова, приводится классификация лингвистических универсалий и определяются особенности универсалий, устанавливаемых в области лексики и семантики. Особое внимание уделяется семантической составляющей этимологического анализа. Кроме того, обосновывается гипотеза В.Н. Топорова и М.М. Маковского о множественной этимологии архаичного слова посредством анализа соотношения единичного и множественного в лексико-семантической системе языка.

В первом разделе первой главы Слово как носитель и источник знания об окружающем мире рассматриваются особенности когнитивного потенциала древнего слова.

В лингвистической теории взаимоотношения слова и знания рассматриваются прежде всего в рамках теории номинации и внутренней формы слова (В. фон Гумбольдт, А.А. Потебня); концепции языкового знания (И.А. Бодуэн де Куртенэ); когнитивной научной парадигмы и концептологии (Н.Д. Арутюнова, В.В. Колесов, Д.С. Лихачев, Ю.С. Степанов и др.); теории метафоры и лингвистической аналогии (Дж. Лакофф, М. Джонсон, Н.В. Павлович, В.Н. Телия и др.).

Используя этимологию как инструмент реконструкции архаичной концептуализации мира, мы имеем возможность проникнуть в дописьменную фазу развития концепта и воссоздать элементы архаичного мировосприятия. Архаичное познание мира определяется мифопоэтической традицией и существенным образом отличается от научного. Поскольку мифопоэтическое языковое знание выражает не столько мировоззрение, сколько мироощущение, архаичные семантические комплексы с трудом поддаются логической обработке. В то же время мифопоэтические представления о мире в целом и о пространстве в частности, отражающие опыт многих поколений, не являются примитивными. Пространственная лексика древнего языка представляет собой сложную и целостную систему связанных между собой элементов.

Множественность семантики древнего слова, лежащая в основе языкового знания, иллюстрирует сущность слова не только как средства для сохранения и распространения готового знания, но и как инструмента для конструирования нового знания.

Второй раздел первой главы Семантическая составляющая этимологического анализа посвящен обоснованию необходимости комплексного подхода к этимологическому анализу.

Диахронические исследования лексического состава языка традиционно опираются на достижения сравнительно-исторического языкознания, важнейшим из которых является открытие звуковых законов. Повышенное внимание к звуковой стороне слова определило развитие лингвистики на достаточно длительный период. Однако в процессе изучения обширного материала и углубления реконструкции возникали многочисленные феномены, которые не укладывались в рамки звуковых законов. Обосновать многочисленные исключения и явления, необъяснимые с точки зрения звуковых переходов, гипотетичностью самих законов или отсутствием неких промежуточных звеньев (хотя в ряде случаев такие объяснения могут быть правдоподобными) становится все более и более затруднительным. Исследование возникновения и развития слова как единства звучания и значения требует установления не только фонетических, но и лексико-семантических закономерностей.

История этимологии как науки доказывает, что прогрессивный путь ее развития определяется комплексным подходом к истории слова во всем его многообразии: звуковая оболочка, значение, а также культурная и когнитивная парадигмы, определяющие развитие внутренней формы. Если традиционный фонетический анализ младограмматиков можно назвать тезисом, то принцип слов и вещей, метод лингвистической палеонтологии О. Шрадера, эксперименты Н.Я. Марра и поиски семантических первоэлементов А. Жюре выступают как антитезис, а современная этимологическая наука представляется синтезом, позволяющим оценить слово как многоплановое явление. Основной задачей этимологического анализа является лопределение координат разных систем (фонологической, словообразовательной, лексической, семантической, поэтической и т.п.), пересечение которых рождает данное слово, и определение последующей траектории слова2.

Оптимальная методика этимологического анализа предусматривает исследование изменения значения с учетом данных фонетического анализа, историко-культурной парадигмы и концептуального поля на основе принципа множественной этимологии. В результате такого анализа воссоздаются элементы архаичной языковой модели мира и реконструируется история ментальности того или иного народа. Не умаляя значимости фонетических законов, мы считаем необходимым уделить особое внимание закономерностям семантического развития - лексико-семантическим универсалиям.

В третьем разделе первой главы Лексико-семантические универсалии рассматриваются различные подходы к языковым универсалиям и определяются особенности выделения универсалий в лексико-семантической системе языка. Из четырех типов языковых универсалий (абсолютные, импликационные, статистические и универсалии-параллели), наиболее перспективным в области лексики мы считаем поиск универсалий как результата параллельного развития. При этом ряд принципов, разработанных в области сравнительной фонологии и сравнительной грамматики, может успешно применяться для сравнительной семасиологии и этимологии. Так, в типологии родственных языков существенны не только различия, но и общность, позволяющая реконструировать элементы структуры праязыка. Внутренняя реконструкция предусматривает выявление архетипов или системы архетипов на основании более поздних, функционирующих в одном и том же языке. Внешняя реконструкция представляет собой установление соответствий в пределах близкородственных языков (например, в пределах германской группы) или неблизкородственных (в пределах индоевропейской семьи).

Наряду с синхроническими лексико-семантическими универсалиями (полисемия, синонимия и омонимия), возможно выделение диахронических лексико-семантических универсалий. Кроме общих диахронических закономерностей, установленных для большинства языков (антропоморфизм, зооморфизм, синестезия, расширение и сужение значения и т.д.), автор считает возможным определение частных законов семантических изменений (фреквенталий), т.е. мотивационных семантических моделей, отражающих параллельные процессы и предполагающих общую тенденцию в языке-источнике. Такие модели, определяемые в соответствии с типами изменения значения, могут использоваться в качестве семантических законов по аналогии со звуковыми законами, определяющими развитие формы слова.

В четвертом разделе первой главы Единичное и множественное в семантической эволюции слова анализируются отношения единичности и множественности в лексико-семантической системе языка. Имея в виду, что некоторые синхронические лексико-семантические универсалии и особенности системных отношений в доступном для наблюдения языке могут экстраполироваться для установления диахронических законов, автор рассматривает соотношение единичности и множественности в лексико-семантической системе языка, чтобы выяснить возможность множественной мотивированности слова.

Слово, представляющее собой единство звучания и значения, вычленяет определенный элемент действительности, что традиционно представляется в виде семиотического треугольника (см. рис. 1), вершины которого образуют форма (план выражения знака, означающее), объект (денотат, референт) и представление об объекте (план содержания знака, означаемое, смысл, сигнификат).

А. Представление (сигнификат)

С. Форма B. Объект (денотат)

Рис. 1. Семиотический треугольник

Таким образом, в любом языке имеется множество лексических значений, фиксирующих соответствующие представления (множество А) о множестве вычленяемых фрагментов действительности (множество В) с помощью множества звуковых или графических комплексов (множество С). Отношения между этими тремя множествами не являются взаимнооднозначными: одному элементу множества А может соответствовать один или более элементов множества В, элементу множества В может соответствовать один или более элементов множества А и т.д. В отсутствии взаимнооднозначных соответствий между указанными множествами проявляется функциональная асимметрия языкового знака, представляющая собой несовпадение членения плана выражения и плана содержания.

Рассмотрим модели соотношения слова-знака с объектом и слова-знака с представлением на основании такого критерия, как единичность/ множественность. Первая модель отражает соотношение между формой (планом выражения знака) и объектом (денотатом) (см. табл. 1).

Таблица 1

Модель соотношения между формой (планом выражения знака) и объектом (денотатом) на основании критерия единичности / множественности

		ОБЪЕКТ (денотат)
Ф О Р М А		Единичность	Множественность
	Единичность	(3)	(4)
	Множественность	(2)	(1)

(1) Множественность форм - множественность объектов. Данная ячейка модели отражает лексический состав языка в целом, представляющий языковую модель мира.

(2) Множественность форм - единичность объекта. Множественность словоформ при общем денотате характерна, прежде всего, для художественной литературы. В обыденной речи мы также можем столкнуться с проявлением подобных свойств, когда один и тот же объект может получать различные именования, отражающие различные уровни категоризации или различные функциональные связи.

(3) Единичность формы - единичность объекта. Единичность словоформы при единичности объекта характерна для имени собственного.

(4) Единичность формы - множественность объектов. Использование одной словоформы для именования группы объектов представляет собой способность слова означать некоторую категорию (класс, род, вид), т.е. группу объектов, объединенных общими признаками.

Поскольку отношения между словом и объектом выражаются не напрямую, а опосредованно (через представление), то целесообразно будет рассмотреть соотношение между формой (планом выражения знака) и представлением (планом содержания знака) (см. табл. 2).

Таблица 2

Модель соотношения между формой (планом выражения знака) и представлением (планом содержания знака) на основании критерия единичности / множественности

		ПРЕДСТАВЛЕНИЕ
Ф О Р М А		Единичность	Множественность
	Единичность	(3)	(4)
	Множественность	(2)	(1)

(1) Множественность форм - множественность представлений. Данная ячейка модели отражает лексический состав языка в целом как два множества, элементы которых взаимосвязаны.

(2) Единичность формы - множественность представлений. Если одна и та же словоформа выражает несколько представлений, мы имеем дело с многозначным словом. При лексической полисемии как способности одного слова к обозначению разных предметов и явлений окружающего мира наблюдается определенная связь между лексическими значениями за счет наличия в них общих сем. Такая связь может быть основана на сходстве предметов по форме, внешнему виду, значимости, функциям и т.п. (метафорический перенос), либо на смежности (метонимический перенос). Одна и та же словоформа может обозначать и представления, не связанные между собой в определенный период развития языка (омонимия). При конкретном словоупотреблении, когда контекст определяет одно из значений многозначного слова или омонима, другие значения и их набор в целом продолжают потенциально присутствовать.

(3) Единичность формы - единичность представления. Данная ячейка модели характеризует однозначные слова, удельный вес которых в языке относительно невелик. Сюда относятся имена собственные (антропонимы, топонимы и т.п.), а также термины, значение которых искусственно ограничивается для специальных целей (наука, техника, юриспруденция и т.д.).

(4) Множественность форм - единичность представления. Синонимия, характеризующая отношения между словами, имеющими полностью или частично совпадающие значения, представляет собой более сложное в системном отношении явление, чем полисемия и омонимия. Возможно, это связано с тем, что совпадение формы гораздо легче диагностировать, чем совпадение значения. Кроме того, учитывая тот факт, что большинство слов являются многозначными, а совпадение всего объема значений (абсолютные синонимы) - явление редкое, при синонимии мы имеем дело с многообразием сходства значений. В этимологическом контексте представляет интерес явление межъязыковой синонимии (семасиологических параллелей), при котором слова, синонимичные тому или иному слову в родственных и даже в неродственных языках, могут обнаруживать аналогичное семантическое развитие.

Характеризуя данную модель в целом, можно отметить ячейку с максимальной множественностью (лексическая система языка в целом) и ячейку с максимальной единичностью (однозначные слова). В результате семантического развития возможны переходы между ячейками:

(3) → (2) Переход от множественности представлений к единичности представляет собой переход от полнозначного слова к собственному имени, в большинстве собственных имен можно реконструировать их нарицательные (и часто - многозначные) этимоны.

(2) → (3) Обратный переход от единичности значения к множественности возможен, если собственное имя становится нарицательным и обретает многозначность.

(3) → (4) Переход от единичности словоформ к множественности при сохранении общего представления реализуется в развитии синонимических рядов.

(4) → (3) Переход от множественности словоформ к единичности при сохранении общего представления характерен для создания терминов или именования новых реалий. Нередко в течение некоторого времени существует своеобразный синонимический ряд, который распадается с утверждением термина.

Непосредственный переход между ячейками с противоположными параметрами (переход по диагонали предлагаемой модели) маловероятен, поскольку в этом гипотетическом случае в условиях асимметрии отношений должны произойти симметричные процессы. Переход между ячейками с противоположными параметрами ставит под сомнение сохранение слова как такового: при языковых инновациях изменяется либо форма слова, либо его значение, при этом изменение значения обеспечивает сохранение формы, а изменение формы - сохранение значения.3 Соответственно, маловероятен и непосредственный переход по другой диагонали модели - между ячейками с полярными параметрами (1) и (3). Прежде чем в слове установится устойчивая связь между звучанием (элементом множества форм) и значением (элементом множества представлений), оно проходит через ряд неустойчивых состояний с определенным соотношением единичности и множественности.

В условиях первичных номинаций полиэтимологичность, по-видимому, является такой же неотъемлемой системной характеристикой слова, как полисемия или синонимия. Принцип множественной этимологии косвенно подтверждается со стороны когнитивной лингвистики и концептологии, поскольку неотъемлемым атрибутом концепта признается множественность выражения. В то же время множественность этимологии не означает ее произвольности. Определенная свобода выбора признака для номинации ограничивается соответствующим семантическим рядом.

Этимология архаичного слова является важнейшим, а иногда даже единственно доступным инструментом изучения дописьменной истории соответствующего концепта. Основная особенность архаичного слова, которую необходимо учитывать при этимологизировании, заключается в диффузности его семантической структуры, отображающей определенный фрагмент окружающего мира в нерасчлененном или недостаточно расчлененном наборе характеристик. Множественность семантики древнего слова непосредственно связана с множественной этимологией, фиксирующей различные отклики на предшествующий опыт, а также с множественными потенциями последующих траекторий семантического развития. Диффузность семантики частично компенсируется устойчивыми контекстами и типичными звукосмысловыми ассоциациями. Проведенное исследование показывает, что полиэтимологичность (одно значение - несколько этимонов), обусловленная асимметрией языкового знака, является такой же неотъемлемой характеристикой архаичного слова, как полисемия (одна лексема - несколько значений) или синонимия (одно значение - несколько лексем).

Во второй главе Культурные основы лексико-семантических изменений, состоящей из четырех разделов, рассматривается место слова в магическом ритуале, устанавливаются особенности табу как моделирующего фактора языка и культуры и определяется сущность языковой модели мира.

Первый раздел второй главы Магический ритуал как древнейший сценарий посвящен ритуалу как биологическому и культурному феномену. Духовная деятельность древнего общества выражалась преимущественно в ритуале как исторически сложившейся форме сложного символического поведения, кодифицированной системе действий, служащих для выражения определенных социальных и культурных взаимоотношений. Главной целью ритуала является обеспечение выживания и стабильности коллектива. Ритуал обеспечивал устойчивость культуры, ее единство и целостность, вырабатывал типовые правила поведения и сохранял их в общей культурной памяти для передачи последующим поколениям. Ритуальные мотивы основных космологических мифов сопровождали человека на протяжении всего его жизненного цикла и хозяйственной деятельности. Уподобляя строительство своего дома сотворению мира, свадьбу - священному браку, а болезнь - борьбе добрых и злых сил, человек встраивал свою собственную жизнь в алгоритм мифа, а ритуал обеспечивал устойчивость и гармонию данного алгоритма.

Полифункциональность ритуала и культурный вектор его развития позволяют считать ритуал знаковой системой, своего рода - пред-языком, поскольку в нем используются не только языковые средства. Семиотическая система дописьменных культур, представленная в ритуале, принципиально отличается от более поздних семиотических систем: каждому элементу природного и культурного окружения человека придавался особый знаковый смысл, находящий свое выражение в мифах, фольклорных текстах и других явлениях культуры. Автор считает, что магический ритуал целесообразно рассматривать как универсальный сценарий, пронизывающий все сферы жизни архаичного коллектива: он обеспечивал стабильность религиозно-правовой сферы, а также регламентировал охрану от внешнего врага и производственно-экономическую деятельность, что вполне соответствует трем социальным ролям древнего общества (жрец, воин и труженик).

Характерной особенностью ритуальных актов является их одновременная двунаправленность - к своему и чужому адресатам. Такая двунаправленность устанавливает запрет на борьбу среди своих, удерживает их в замкнутом сообществе и отграничивает данное сообщество от других групп, т.е. от чужих.

Пространственный аспект прототипического ритуального акта непосредственно связан с инстинктом территориальности, выражающимся в стремлении к освоению пространства, закреплению на нем, его ограждению и защите в знаковых формах. Одним из важнейших пространственных архетипов является граница. Первыми символами границы были объекты природного ландшафта (река, берег моря, кромка леса и т.п.), затем стали использоваться специально предназначенные предметы (камень) или специальные сооружения (изгородь, ров, крепостная стена). Архаичные ритуалы по разграничению территории представляли собой такие действия, как обходы или объезды своей земли, а также водружение магических знаков на дверях, окнах, воротах и т.п. Для границы как знака решающее значение имеет фактор наблюдателя, точка отсчета: то, что является своим и благоприятным для одной стороны, может быть чужим и неблагоприятным для другой и наоборот.

Наряду с земными границами, для древнего человека важными представлялись границы между этим и тем миром. Древнейшие ритуалы имянаречения являются не чем иным, как освоением словом, а деятельность жреца, шамана или поэта в таких ритуалах осознается как переход от небытия к бытию, из хаоса в космос.

Другое инстинктивное проявление человека - это стремление к расширению своего жизненного пространства. Эта сторона инстинкта территориальности выражается архетипом пути или перехода, который широко представлен в мифах. Переход предполагает выход за границы безопасного мира, и стереотипы поведения при этом резко меняются, определенные запреты (в том числе и языковые) снимаются, и в то же время могут налагаться другие запреты; иными словами, происходит перекодировка поведения. В ряде ритуалов переход материальной границы символизирует переход к новой социальной роли (приезд жениха в дом невесты, переступание порога дома мужа молодой женой, проведение обрядов инициации за пределами жилого пространства и т.п.).

В ритуале как древнейшем магическом сценарии могут быть выделены три ключевых семиотических компонента:

мифологическое представление;
ритуальное действие;
словесные формулы4
.

Процесс утраты ритуальных (обрядовых) действий, представлений и словесных формул происходит в определенном порядке: сначала утрачиваются мифопоэтические представления, содержание сакральных действий. Затем происходит утрата ритуальных действий, но язык все еще продолжает хранить следы архаичных верований ср. англ. farewell прощай(те) < ср.-англ. faren wel хорошего пути < др.-англ. faran лидти, ехать, путешествовать + др.-англ. wel хорошо. По-видимому, англ. farewell восходит к словесному сопровождению некоторого ритуала, ср. May you fare well! хорошего пути; Farewell, and may we meet again in happier times Счастливого пути, и да встретимся мы снова в лучшие времена. Другое ритуальное пожелание сохранилось в англ. good-bye до свидания < godbwye < God be with ye Да пребудет с вами Бог!. Отправление в дальний (опасный) путь традиционно сопровождалось особыми ритуалами, следы которых можно найти в специфическом виде заговоров - заклинаний о добром путешествии, ср. например, древнеанглийское Заклинание путешествия: For ic gefare, frind ic gemete <Е> Bidde ic nu sigeres god godes miltse, / sift godne, smylte and lihte windas on waroum. Windas gefran, / circinde wter simble gehlede / wi eallum feondum. Freond ic gemete wi, / t ic on s lmihtgian fri wunian mote, / belocun wi am laan, se me lyfes eht вперед я поеду, друга я встречу <Е> молю я теперь победоносного Господа о божьей милости, / путешествии хорошем, ясном и светлом, / ветрах на берегу. Ветры он знает, / пусть он всегда водовороты укрощает / от всех врагов. Пусть с другом я встречусь, / чтобы жить под защитой Всевышнего, / огражденным от зла, меня преследующего [The Metrical Charms, 11: 31-38]. В то же время носители современного английского языка вряд ли осознают религиозно-магическую основу слов, используемых при прощании, равно как и носители современного русского языка при использовании слова спасибо < Спаси Бог. Таким образом, язык выступает как самая долговечная оболочка архаичного мифопоэтического мировосприятия.

Во втором разделе второй главы Табу как моделирующий фактор языка и культуры рассматривается лингвокультурный аспект феномена табу. Программа поведения индивида, создаваемая ритуалом, не была полностью автоматизированной. Необходимая степень деавтоматизации достигалась тем, что маркировалась не столько сама норма, сколько отступления от нее, что выражалось в феномене запретов (табу). Табуироваться могли различные объекты или даже целые сферы деятельности, однако чаще всего запреты касались тех сфер, где грань между природой и культурой наиболее уязвима и нуждается в постоянном укреплении (сексуальные отношения, рождение, смерть, пища, отправление естественных надобностей). Максимальной степенью ритуализации отмечены запреты, нарушение которых влияет на жизнь и благополучие коллектива, а минимальной - те, которые могут сказаться только на самом нарушителе.

Запреты, налагаемые на слово, тесно связаны с магической функцией языка, т.е. с верой в возможность непосредственного воздействия на окружающий мир с помощью словесной магии. Языковые табу представляют собой многообразный и многоплановый феномен, основные проявления которого заключаются в следующем: запрет на употребление словоформы; запрет на употребление словоформы, созвучной с табуированной; запрет на употребление синонимичных словоформ; модификация словоформы; удвоение словоформы (редупликация); удвоение смысла (сложение синонимических корней) и запрет на изменения формы.

В третьем разделе второй главы Понятие картины мира и модели мира сопоставляются языковая картина мира и языковая модель мира и определяются особенности мифопоэтической языковой модели мира. Языковая картина мира носит преимущественно субъективный характер, поскольку она представляет собой систематизацию членом языкового сообщества не только коллективного, но и личного опыта. Языковую модель мира автор рассматривает как инструмент анализа языковой картины мира, способ классификации лингвистического и культурного материала. Как любая модель, она упрощает исследуемый объект и включает только его основные компоненты. Отношение между объектом познания (миром), субъектом познания (человеком) и инструментом познания (языком) можно представить следующим образом: реальная действительность отражается в виде картины мира, которая структурируется посредством модели мира. Модель мира, в свою очередь, реализуется с помощью семиотических систем второго порядка, в частности языка. Языковая модель мира представляет собой выражение взаимодействия человека и среды с помощью языка. Язык играет организующую роль в членении и восприятии мира и обобщает человеческий опыт по выявлению сходства и различий вычленяемых фрагментов картины мира. Язык является моделирующей и в то же время моделируемой системой, и в этом заключается динамический характер отношения между ним самим и его носителем - человеком.

Мифопоэтическая языковая модель мира характеризуется следующими особенностями: нечеткое разграничение знака и денотата, высокая степень образности (метафоричности), особое восприятие природы и избыточность выражения. Мы полагаем, что именно мифопоэтическая избыточность (множественность выражения при едином плане содержания) обеспечивала сохранение и передачу информации от поколения к поколению в условиях дописьменного общества. Избыточность преодолевается внутри системы посредством расчленения на коды (предметный, растительный, зооморфный, антропоморфный). Мифопоэтическая модель мира структурируется системой бинарных оппозиций, набор которых является необходимым и достаточным для описания макро- и микрокосма. Магистральная оппозиция Сакральный vs. Мирской обеспечивает глобальную асимметрию мифопоэтического восприятия.

В четвертом разделе второй главы Антропоцентрический характер архаичной языковой модели мира анализируется феномен индоевропейского антропоцентризма, сохраняющийся в англосаксонской языковой модели мира. В индоевропейских языках возможна интерпретация в терминах человеческого тела любой субстанции, вплоть до самой абстрактной, ср. англ. foot of a mountain подножие горы, букв. стопа; mouth лустье (реки), букв. рот; neck of land коса, перешеек, букв. шея земли; arm рукав реки, букв. рука; eye лустье шахты, лцентр тропического циклона, букв. глаз; face лицо, а также лциферблат и т.п.

В основе древнейшего пространственного кода лежит мифопоэтический образ расчлененной жертвы (человека или животного), где жертва представляется макрокосмом, а части ее - пространственными объектами. Этот образ определяет изоморфизм между человеком, животным, растительным и предметным мирами. Синкретизм антропоморфного и зооморфного кода выражается в замещении человека на особо отмеченное животное в ритуалах жертвоприношения, в образах гибридных мифических существ и в мифах об оборотнях. Этот синкретизм лежит также в основе фразеологизмов-зоонимов, отмечаемых в языках индоевропейской семьи, когда животным приписываются человеческие характеристики и даже внутренний мир, а образы животных используются для описания человеческой деятельности.

Магический характер разъятия космического тела Первосущества (человека или животного) и символического повторения первоначального жертвоприношения лежит в основе заговоров от болезни, ср. в древнеанглийском Заговоре от внезапного колотья: Gif u wre on fell scoten oe wre on flsc scoten / oe wre on blod scoten / oe wre on li scoten, nfre ne sy in lif atsed Если тебе кожу прострелили, или плоть прострелили, / или кровь прострелили, / или сустав прострелили, да не будет никогда нанесен ущерб твоей жизни [The Metrical Charms, 4: 20-22]. Такие обычаи, как разбивание посуды на свадьбе, крошение пищи на могиле, собирание и обмывание костей также связаны с представлением о ритуальном расчленении.

Третья глава Особенности архаичной пространственной ориентации и их отображение в языке включает в себя пять разделов, в которых анализируются внутренние связи пространственных представлений: описываются особенности концептуализации пространства, выдвигаются типовые семантические модели и определяются ключевые пространственные архетипы.

Представления о пространстве начинают формироваться на основе простейших ощущений и врожденных (подсознательных) реакций человеческого мозга на окружающую среду, таких как ощущение силы тяжести и различение верха и низа; ощущение равновесия; осознание целостности своего тела и его поверхности как границы; выделение в окружающем мире отдельных пространственных объектов и действий и их восприятие как источников действий (агенсов), а также территориального инстинкта, проявляющегося в стремлении к обороне своего пространства и к его расширению. Элементарной и универсальной познавательной моделью для человека служит его собственное тело, взаимодействующее со средой, важнейшие пространственно-функциональные параметры которого заключаются в следующем:

а) визуальная и функциональная асимметрия в вертикальном измерении (ось голова - ноги), вертикальное положение тела человека, находящегося в активном состоянии (взрослого, здорового, бодрствующего, способного перемещаться);

б) визуальная и функциональная асимметрия в одном из горизонтальных измерений, обусловленная расположением органов зрения и преимущественным направлением движения (ось перед - спина);

в) визуальная симметрия в другом горизонтальном измерении (ось правый - левый) на фоне функциональной асимметрии.

За пределами такого относительно небольшого объема универсальных концептов роль культурного своеобразия значительно возрастает. Для смыслов, не входящих в выделяемую ядерную часть, важную роль играют малейшие оттенки, различающие семантически сходные единицы языков и дающие ключ к пониманию соответствующей культуры.

В первом разделе третьей главы Космогонические представления анализируются четыре древнеанглийских текста, содержащие описание сотворения мира: Беовульф (89-98), Гимн Кэдмона, Книга Бытия в изложении Эльфрика (1: 1-19) и поэма Книга Бытия (103-168). В результате комплексного анализа реконструируются семантические модели хаоса как пред-пространства и космоса как структурированного мира (см. табл. 3).

Таблица 3

Реконструируемые семантические модели Хаоса и Космоса

Хаос как пред-пространство	Космос как организованное пространство
Отсутствие формы	Форма
Пустой	Наполненный жизнью
Бесполезный	Полезный
Бескрайний	Ограниченный (разделенный)
Сумрак	Свет и Тьма
Отсутствие движения	Движение
Мрачная бездна	Воды Небесные и Воды Морские, разделенные Небесной Твердью
Земля среди вод	Суша и Море
Вечная ночь	Время (День и Ночь с Большим и Меньшим Светилами, Священные Дни, Времена Года, Дни и Годы)
Безлюдный	Человек по образу и подобию Божьему
Проклятый	Благословенный

Данные модели демонстрируют наличие четкого семантического кода, подчеркивающего благоприятный характер перехода от хаоса к космосу. Хаос характеризуется отсутствием формы и границ, пустотой, бесполезностью, сумраком, отсутствием движения и жизни. При этом хаос воспринимается как источник возникновения космоса: в результате разделения сумрака возникают Свет и Тьма, разделения вод - Воды Небесные и Воды Морские и т.д. Структурированный мир характеризуется наличием форм и границ, заполненностью, движением, жизнью, возникновением пространственных и временных сущностей.

Благоприятное, свое пространство представляется в виде просторных земель (rme land, side and wide), прекрасной равнины (wlitebeorhtne wang), покрытой зеленой травой и полной лучистого света (leoht, sciman). Упорядоченные широкие угодья (widlond) соединяются удобными дорогами (wegas nytte). Земля представляется уютным домом для будущего человека, который находится под защитой небесной тверди, крыши народов (folca hrofes). Такая зрительная иллюзия, как вид дождя, льющегося с неба, лежит в основе представления о верхних и нижних водах (wteru ufan re fstnysse, wteru under re fstnysse).

Чужое, враждебное пространство - это морская стихия (holm, lago, yum, flode), где человека подстерегает опасность утонуть в темной бездне (nywelnysse bradnysse, deop and dim) среди темных теней (heolstersceado, deorc gesweorc), где нет ориентиров или их не видно. По-видимому, опыт мореплавания подсказывал англосаксу, что отсутствие ориентации среди мрачной, беззвездной и кажущейся бесконечной ночи (sweart sinnihte) на хрупком суденышке, маленьком островке жизни среди бушующих волн (folde mid flode) - это знак смертельной опасности.

С другой стороны, море для жителей острова - это путь в другие земли, если у моря есть границы и оно идет своим законным путем (onrihtne ryne), предопределяя место назначения (stowe gestefnde). Установление Богом границ между морем и сушей представляется гарантией безопасности человека. Во время Суда Божьего эти границы могут быть разрушены, и хаос Потопа послужит неотвратимым наказанием.

Солнце и Луна в переводе Эльфрика называются иносказательно бльшим и меньшим светилами (mare leoht, lsse leoht), чтобы избежать использования имен языческих божеств. По сути, Солнце и Луна представляются предметами, служащими для освещения большого человеческого дома. Кроме того, это ориентиры во времени, необходимые для определения знамений (tacn), дней, времен и годов (dagum, tidum, gearum). Однако восприятие пространственных объектов как живых существ еще не утрачено: небосвод именуется чудесным жилищем неба (hyhtlic heofontimber), а земля - жилищем срединного мира (timber middangeardes).

Судьба древнеанглийских слов, обозначающих пространственные объекты в космогонических описаниях, сложилась по-разному:

некоторые корни остались в языке, несколько изменив свое значение: др.-англ. fld воды > англ. flood потоп, наводнение, др.-англ. land земля, суша, страна, почва > англ. land земля, суша, страна, др.-англ. grund земля, дно, бездна > англ. ground земля;
ряд корней исчезли из лексического фонда английского языка: др.-англ. rodor небо, др.-англ. folde земля, др.-англ. holm, lagu, y море, др.-англ. ystre, genip тьма;
все корни, номинация которых в анализируемых текстах приписывается Богу, сохранились в английском языке вплоть до настоящего времени, не претерпев серьезных изменений в своем значении: др.-англ. heofon > англ. heaven небо, др.-англ. eore > англ. earth земля, др.-англ. s > англ. sea море, др.-англ. dg > англ. day день и др.-англ. niht > англ. night ночь.

Во втором разделе третьей главы Вертикальное членение мира исследуются особенности вертикального членения мира, отображаемые древнеанглийским языком, и анализируется противоречивый характер вертикальных уровней.

Вертикальное членение мира выражается двучленной моделью (Небо + Земля = Целый Мир), в которой Широкая Земля представляется опорой для Высокого Неба (см. рис. 2), и более поздней трехчленной моделью (Небо, Земля как Середина и Подземный Мир) (см. рис. 3).

Рис. 2. Реконструируемая семантическая модель

Небо + Земля = Целый Мир

Двучленная модель Небо + Земля = Целый Мир проявляется в формуле Под Небом = На Земле, ср.: under fstenne folca hrofes под крепкой народов крышей (т.е. под небом) [Genesis: 153]; no ic on niht gefrgn / under heofones hwealf heardran feohtan ля не слышал / под небесным сводом более тяжкой битвы [Beowulf: 574-575]. В похожем контексте вместо под небом говорится на земле, ср. naefre ic maran geseah / eorla ofer eoran onne is eower sum / secg on searwum Никогда я не видел более / доблестного на земле, чем такой, как (у) вас, воин умелый [Beowulf: 247-249], и даже в одном контексте может использоваться и то, и другое, ср. aer ws Beowulfes / maero maened monig oft gecw / tte su ne nor be saem tweonum / ofer eormengrund oer naenig / under swegles begong selra naere / rondhbbendra, rices wyrra Это была Беовульфа / слава провозглашена, многие часто говорили, /что ни на юге, ни на севере между морями / на просторной земле никто другой / под небом не был лучшим / щитоносителем, королевства более достойным [Beowulf: 855-860]; t ws foremaerost foldbuendum / receda under roderum on aem se rica bad / lixte se leoma ofer landa fela лэто был лучший (для) земли обитателей / дворец под небесами, в котором властитель (Хродгар) обитал, / свет его сиял над землями многими [Beowulf: 309-311] Таким образом, купол неба воспринимался как божественная защита для второй половины мира - земли.

Эпитеты, с которыми используются слова, обозначающие небо, чаще всего сводятся к значениям верхний, высокий, ср. eoran ic bidde and upheofon Е and heofones meaht and heahreced земле я молюсь и верхнему небуЕ, и небес могуществу, и высокому чертогу [The Metrical Charms, 1: 29-31]; Flod ws adled / under heahrodore Воды были разделены под высокими небесами [Genesis: 150-151]. Земля, в свою очередь, именуется широкой, просторной, ср.: rodor arrde, and is rume land / gestaelode strangum mihtum, / frea lmihtig небосвод поднял и просторную землю основал сильной мощью, Господь всемогущий [Genesis: 114-116]; deorc sceado / sweart swirian geond sidne grund темные тени, мрачно сгустившиеся по просторной земле [Genesis: 133-134]; su ne nor be saem tweonum / ofer eormengrund Е ни на юге, ни на севере между морями / на просторной земле [Beowulf: 857-858]. Таким образом, высота (вертикаль) составляет основную характеристику неба, тогда как широта (горизонталь) - основную характеристику земли.

Истоки трехчленной структуры мира можно увидеть в космогонических мифах, описывающих раздвижение, разделение двуединого целого на две противоположности и образования пространства между ними (см. рис. 3).

Рис. 3. Реконструируемая семантическая модель

Небо, Земля (Срединный Мир), Подземный мир

К вертикальному членению мира относится семантическая модель Мира как Света. В поэме Беовульф огненная вертикаль является символом неба и всемогущего Бога, ср. Leoht eastan com / beorht beacen godes лСвет с востока пришел, / принес знак божий [Beowulf: 568-569]; Lixte se leoma leoht inne stod / efne swa of hefene hadre scine / rodores candel Засиял лучей свет, внутри (меча) стоял / так, будто с небес яркая сияет / небесная свеча [Beowulf: 1572-1574]. В поэме Книга Бытия слово leoht иногда употребляется в значении мир, причем светом называется каждый из трех космических уровней. Сатана говорит Адаму: Ic gehyrde hine ine dd and word / lofian on his leohte Я слышал, как он (Бог) твое дело и слово / хвалил на своем свете [Genesis: 507-508]; Адам и Ева после изгнания из рая ждут совета от Господа: morgena gehwilce, bdon mihtigne / t hie ne forgeate god lmihtig, / and him gewisade waldend se goda, / hu hie on am leohte for libban sceolden по утрам каждый из них просил Всевышнего, / чтобы он их не забывал, Бог Всемогущий, / и (чтобы) им указать пожелал Бог, / как они на этом свете дальше жить должны [Genesis: 848-851]; о помещении падших ангелов в ад: foron he heo on wyrse leoht / under eoran neoan, llmihtig god, / sette sigelease on a sweartan helle за это он их на худший свет / под землю вниз, Всемогущий Бог, / поместил ничтожных в темный ад [Genesis: 310-312].

окализация Царства Мертвых в англосаксонской культуре выражена нечетко. Если представления о Небе и Земле имеют устойчивые индоевропейские и древнегерманские параллели, то представления о загробном мире демонстрируют неопределенность концептуальных решений. Похоронные обряды германцев предусматривали, в частности, спуск на лодке или погребение в ладье. Необходимо также принять во внимание, что центр мира у германцев ассоциировался с сушей и горой (т.е. с высоким местом), а периферия с низом и морем, следовательно, путь в иной мир подразумевал путь вниз: по течению реки к морю или с вершины горы на равнину.

Первый элемент др.-англ. neorxenawang рай представлен во многих древнеанглийских композитах, ср. др.-англ. neosi смерть (букв. путь мертвых, или время смерти, где si путь, движение, время), neobedd смертное ложе, neofugol лястреб (букв. птица смерти), ср. также др.-англ. neowe новый (загробный мир как мир новой жизни), др.-англ. neowolnes глубина, пропасть, др.-англ. neoan внизу, снизу, лат. navis корабль (путь в загробный мир на лодке), укр. новка русалка, рус. диал. новь, навье могила, в новье глядеть быть на волосок от смерти. Со вторым элементом (-rxe-) можно сопоставить др.-англ. raxan простирать, а также rcan вытягивать. Тогда др.-англ. neorxenawang можно трактовать как просторная равнина мертвых.

Мифопоэтическая традиция не выделяла загробные миры для хороших и плохих людей; во всяком случае, такие различия существовали в нечетком, размытом виде. Описания того света определяются в большей степени реальным опытом выживания в достаточно суровых природных условиях. Рай ассоциируется с изобилием и богатством (дарами), ср.: a sceawode scyppende ure, / his weorca wlite and his waestma blaed, / niwra gesceafta. Neorxnawang stod / god and gastlic, gifena gefylled лувидел творец наш / его трудов вид и его плодов великолепие, / новые творения. Рай стоял / хороший и духовный, дарами заполненный [Genesis: 206-209]; Habba we geascad t se lmihtiga / worhte wer ond wif urh his wundra sped, / ond hi a gesette on one selestan / foldan sceata, one fira bearn / nemna neorxnawong мы узнали, что Всемогущий / создал мужчину и женщину своей чудесной силой, / и их он поместил в лучший / (из) углов земли, который человеческие дети / назвали раем [Phoenix: 393-397]. Ад связан с мучениями, пытками огнем и холодом, ср.: r hbba heo on fyn ungemet lange / ealra feonda gehwilc, fyr edneowe, / onne cym on uhtan easterne wind, / forst fyrnum cald там имеют они вечером немереным долгим / все враги с тех пор огонь негаснущий, / потом приходит на рассвете восточный ветер, / мороз, изначальный холод [Genesis: 313-316].

Древнеанглийские поэтические описания рая и ада характеризуются детализацией адских мучений наряду с неопределенными рассуждениями о райской благодати. С одной стороны, это может быть следствием назидательной направленности раннехристианской поэзии, когда кнут считался важнее пряника. С другой стороны, это может быть косвенным свидетельством собственного опыта англосаксов, выживавших в трудных природных условиях. Особенно явственно такой опыт представлен в поэме Феникс, где описание рая на земле (Блаженной Земли) построено на противопоставлении проявлениям зла в обыденной жизни (злоба, слабость, скорбь, усталость и т.д.) и несходстве с реальным пейзажем, выражаемом через отрицательные конструкции, ср. например: ne wintergeweorp, ne wedra gebregd, / hreoh under heofonum, ne se hearda forst, / caldum cylegicelum, cnyse nigne ни снежных бурь, ни погоды ветреной, / бури под небесами, ни лютого мороза, холодными льдинками (не) мучает (ни)кого [Phoenix: 57-59]. В таком контексте можно предположить, что для людей, живших в окружении густого леса, горных круч, бурного моря и непроходимых болот, пейзаж в виде прекрасной равнины (луга) был редкостью и связывался с представлениями о лучшей жизни.

С утверждением христианства окончательно формируется оценочная дифференциация между раем и адом. В пространственных терминах нравственный выбор выражается следующим образом: из Срединного Мира праведники отправляются наверх, в Царство Небесное, чтобы восседать по правую руку от Бога, а грешники падают в адскую бездну, ср.: Wile onne gesceadan wlitige and unclne / on twa healfe, tile and yfle. / Him a sofstan on a swiran hond / mid rodera weard reste gestiga Тогда отделит (он) праведных и нечистых / на две половины, добрую и злую. / Тот, кто добродетелен, по его правую руку / среди небес будет отдыхать, возвышаясь [Christ and Satan: 608-611]; Sona fter m wordum werige gastas, / helle hftas, hwyrftum scria / usendmlum, and ider leaa / in t sceaena scrf, scufa to grunde / in t nearwe ni Вскоре после этих слов безрадостные духи, / ада рабы, в дыру утащат / тысячной упряжью, и туда поведут / в ту проклятую бездну, затолкают на дно / в ту узкую яму [Christ and Satan: 628-632].

Представление о жизни в загробном мире как награде или возмездии за прожитую жизнь (в раю или в аду соответственно) сопровождалось заменой некоторых исконных лексем на заимствованные и изменением соответствующих концептов; так, англ. paradise рай было заимствовано в XII в. из старофранцузского языка и вытеснило др.-англ. neorxenawang. Англ. paradise рай можно сопоставить с авест. pairidaeza логороженное место, парк, сад < авест. pairi- вокруг + авест. daeza делать, создавать, греч. стена, др.-ирл. digen лукрепленный. Таким образом, вместо просторной равнины мертвых рай стал представляться огороженным убежищем (садом).

Символика каждого вертикального пространственного уровня является противоречивой. Наибольшие противоречия характерны для символики Земли как мирского низа по отношению к Небу и сакрального верха по отношению к Подземному Миру.

Противоречивость символики уровней вертикального членения мира связана с динамическим характером вертикали (движение снизу вверх или сверху вниз), а также способа такого движения. Небесное царство (heofon rice) - это уровень Бога, но стремление восставших ангелов сравняться с Богом и даже стать выше его вносят в символику верха отрицательные коннотации, ср. др.-англ. ofermde, ofermde гордыня < ofer над, сверху + md лум, дух, сердце, др.-англ. healic высокий, а также гордый, Сатана называется возгордившимся вождем (ofermda cyning), произносящим гордое слово (healic word) [см. Genesis: 338, 294]. Грешники падают в ад, и глубину их физического падения определяет степень падения нравственного, груз вины. Сатана и его пособники падали очень долго, ср. Feollon a ufon of heofnum / urhlonge swa reo niht and dagas Падали (они) сверху с небес в течение трех ночей и дней [Genesis: 306-307]. Однако христианская традиция знает и другие истории перемещения в подземный мир, в частности схождение в ад Иисуса Христа, ср.: Hwearf a to helle hlea bearnum, / meotod urh mihte; wolde manna rim, / fela usenda, for geldan / up to ele Отправился (он) тогда в ад, к человеческим сынам, / Господь через мощь, хотел людей число, / много тысяч, вперед повести / наверх на родину [Christ and Satan: 398-401].

В третьем разделе третьей главы Горизонтальное членение мира рассматриваются физиологические и культурные предпосылки горизонтального членения мира, включенность архаичной пространственной ориентации в ритуал, представления о центре, сакральной стороне, сторонах света и своей земле.

Система ближней (впереди vs. сзади и направо vs. налево) и дальней (стороны света) ориентации сводится к символу креста, как идеи центра и четырех основных направлений, идущих изнутри вовне, или к кругу с вписанным в него крестом (см. рис. 4).

Рис. 4. Реконструируемая семантическая модель Сторон Света: Крест, вписанный в Круг

Центром для индоевропейской и древнегерманской ориентации изначально был сам человек, а сакральным направлением - восток. Символика востока как сакральной стороны была характерна для дохристианской Европы (культ солнца) и утвердилась окончательно в рамках христианства, стремившегося искоренить языческий смысл обращения к востоку и убедить своих адептов воспринимать небесные светила не как самостоятельные божества, а как творения Создателя. Лицом к востоку обращены молящиеся люди, лицом к востоку чаще всего хоронят умерших. Собственно говоря, фундаментальный характер востока для ориентации у европейцев наглядно отражен в языках: сам интернациональный термин англ. orientation, нем. Orientierung, франц. orientation, рус. ориентация и т.д. восходит к лат. oriens восток.

Сакральный характер положения лицом к востоку отмечается в древнеанглийских памятниках, ср.: Eastweard ic stande, arena ic me bidde лицом к востоку я стою, о милостях себе молю [The Metrical Charms, 1: 26]; Ond u, wegbrade, wyrta modor, / eastan openo, innan mihtigu И ты, щавель, трав мать, / с востока открытый, внутренне могучий [The Metrical Charms, 2:7-8]. Бог обращается к людям с востока, ср.: ongean cuman godes condelle, / gldum gimme, georne bewitigan, / hwonne up cyme elast tungla / ofer ymere eastan lixan лидти встречать Господа свечу / яркий самоцвет, жаждя наблюдать, / как вверх поднимается прекраснейшая звезда / над океаном, (чтобы) с востока сиять [Phoenix: 91-94].

Представление о мире как кресте обнаруживается в Заклинании от потери скота, где возвращение пропажи уподобляется возвращению креста; в этом случае не выделяется сакральная страна света, имеет значение только оппозиция Центр vs. Периферия, впрочем, восток упоминается первым. В целом, порядок перечисления сторон света также представляет собой крест, символ сакрального центра (восток, запад, юг, север), ср.: Gebide e onne / riwa east and cwe onne riwa: Crux Christi ab oriente / reduca. Gebide e onne riwa west and cwe onne / riwa: Crux Christi ab occidente reducat. Gebide e / onne riwa su and cwe riwa: Crux Christi ab austro / reducat. Gebide onne riwa nor and cwe riwa: Crux / Christi ab aquilone reduca Помолись ты затем трижды на восток и скажи затем трижды: Пусть крест Христа с востока возвратится. Помолись ты затем трижды на запад и скажи затем трижды: Пусть крест Христа с запада возвратится. Помолись ты затем трижды на юг и скажи трижды: Пусть крест Христа с юга возвратится. Помолись ты затем трижды на север и скажи трижды: Пусть крест Христа с севера возвратится [The Metrical Charms, 5: 6-13].

Другая разновидность горизонтальной проекции мира представляет собой идею своей земли как равномерно расширяющегося сакрального центра (см. рис. 5). Это модель организованного Космоса: у нее имеются внешние границы (между Космосом и Хаосом), а также внутренние границы между подпространствами. Принципиальное значение имеет движение: благоприятное - от окраин к центру и неблагоприятное - от центра к окраинам, при этом важна степень удаленности от центра (приближения к хаосу). Такое движение определяет в ряде случаев смену поведенческого и языкового кода, исходя из знакового характера архетипа границы, отражающего пространственный аспект базовой социальной оппозиции свой vs. чужой.

Рис. 5. Реконструируемая семантическая модель Своей Земли как расширяющегося Центра

Модель расширяющегося центра реализуется в концепте срединного мира (др.-англ. middan-geard срединный мир < midde средний, середина + geard двор, огороженная площадка, поселение), который подразумевает середину не только в вертикальном измерении (как мира людей, которые живут на земле и под небом), но и в горизонтальном измерении (как середины мира, своей земли), т.е. мира, отгороженного от чужого и враждебного, ср. др.-англ. middan-geard земля, мир, вселенная, но рус. межа, между, болг. mezdina средняя комната, ср. также гаэл. medio-lanum, лат. mediterraneus, англ. midland внутренняя (центральная) часть страны, лат. Mediterraneum mare, англ. Mediterranean sea Средиземное море, букв. море, находящееся в середине земли. Таким образом, концепт Срединного Мира, мира людей, живущих на земле и под небом (др.-англ. middan-geard), является связующим звеном не только между уровнями вертикального членения мира, но и между вертикальной и горизонтальной проекциями архаичной ориентации. Изоморфизм вертикального и горизонтального членения мира связан с особенностями зрительного восприятия: если смотреть на колонну с горизонта, то она представляется Мировой Осью, направленной в высоту, а если смотреть с вершины, то она кажется точкой, центром (см. рис. 6).

Рис. 6. Изоморфизм вертикального и горизонтального членения мира. Виды колонны с горизонта и с вершины

Касательно второго элемента др.-англ. middan-geard, Центр Мира, элемент горизонтального членения (др.-англ. geard двор, поселение), одновременно представляется и элементом вертикального членения - Мировой Осью (др.-англ. gyrde посох, шест), ср. типологически англ. paradise рай, Царство Небесное (вертикальное членение), но авест. pairidaeza парк, сад, огороженное место (горизонтальное членение). Вертикальный символ (gyrde) используется для магической защиты человеческого пространства по горизонтали (geard), ср.: Ic me on isse gyrde beluce and on godes helde bebeode / wi ane sara stice, wi ane sara slege, / wi ane grymma gryre, / wi ane micela egsa e bi eghwam la, / and wi eal t la e in to land fare Я себя этим посохом ограждаю и на Господа защиту полагаюсь / от болезненного колотья, от болезненного удара, / от ужасного ужаса, / от великого страха, неприятного каждому, / и от всякого зла, которое по земле гуляет [The Metrical Charms, 11: 1-5]. Пример горизонтализации вертикальной проекции можно найти в древнеанглийской поэме Христос и Сатана, ср.: Deopne ymblyt clene ymbhalde / meotod on mihtum, and alne middangeard Бездны округлость целиком объемлет / Господь своей мощью и весь срединный мир [Christ and Satan: 7-8], уместно будет вспомнить и о кроне ясеня Иггдрасиль, которая согласно германской мифологии охватывает весь мир по горизонтали.

Пространственный аспект концепта middan-geard тесно связан с социальным: Середина Мира - это своя земля. Свободен тот, что вырос из своего источника, ср. др.-англ. sib близкий, родственный, а также мир, дружба, sibbe родство, англ. sib родство, англ. диал. sib-and-sib, rib-and-rib близкий родственник (букв. родня к родне, ребро к ребру), ср. также: Hfde Hreel cyning / geaf me sinc ond symbel sibbe gemunde Хредель-король / давал мне драгоценности и пиры (устраивал), родство помнящий [Beowulf: 2431-2432]. Идея свободы от рождения лежит в основе древнеанглийского кенинга freomg знатный родственник < др.-англ. freo свободный, радостный, благородный + mg кровный родственник мужского пола (брат, сын, отец, племянник и т.д.), земляк, соотечественник, ср. : Е earmcearig, ele bidled / freomgum feor Е жалкий, (с) отчизной разлученный, / от знатных родичей далеко [Wanderer: 20-21]. Своим считаться может только родной человек в буквальном смысле слова, т.е. человек того же рода, ср. англ. диал. to make sib лосвобождать (букв. делать родным); др.-англ. inboren свой, родной, букв. рожденный внутри; англ. native родной < др.-франц. natif, native < лат. nativus врожденный < и.-е. *gen-/*gn- рождать, знать.

С внешним и дальним связано все странное и непонятное, ср. др.-англ. feorlic чужой < feor далекий (ср. англ. far далекий); др.-англ. utancumen чужой, букв. лизвне пришедший; англ. foreign линостранный, чужеземный < ст.-франц. forain чужой, но лат. foris снаружи, лат. fores дверь; англ. strange чужой, а также странный < ст.-франц. estrange чужой < лат. extraneus линостранный, внешний, ср. англ. external внешний; англ. alien чужой < лат. alienus принадлежащий другому, лат. alius другой < и.-е. *al- внешний, к этому же корню относятся и др.-англ. elra другой, англ. else леще, типологически ср. рус. сторона, но посторонний, странный.

Четвертый раздел третьей главы Архетип границы посвящен роли представлений о границе в конструировании языковой модели мира и пространственной концептуализации изгнания и странничества.

Архетип границы активирует знаковое поведение и является важнейшим элементом ритуальной деятельности. В архаичном горизонтальном членении мира граница между Космосом и Хаосом представляла собой границу между сушей и морем (болотом), т.е. край света, ср.: ws se grimma gaest Grendel haten / maere mearcstapa se e moras heold / fen ond fsten fifelcynnes eard Был этот свирепый дух Гренделем назван / известный пришелец, который болотами владел, / топями и убежищами, монстров страной [Beowulf: 102-104].

Первая часть др.-англ. mearcstapa пришелец означает граница, ограниченный участок, вторая часть соотносится с др.-англ. stpe, steppa шаг, проход, steppan, stppan ступать, шагать, таким образом, др.-англ. mearcstapa буквально означает переступающий границу, ср. также др.-англ. mearcstede пустошь, приграничная земля, где stede означает место (ср. англ. stead место, homestead лусадьба). Граница отождествляется с окраиной, периферией, а mearcstapa - это выходец из иного мира, пересекающий границу в направлении от периферии к центру. Того, кто пересекает границу в обратном направлении, называли eardstapa скиталец < eard страна, родная земля, угодье, ср. в элегии Скиталец: Swa cw eardstapa Так говорил скиталец [Wanderer: 19-20].

Граница могла обозначаться специальной бороздой (проведение борозды при основании Рима), ср. англ. edge край, граница, др.-англ. ecg лугол, край, но и.-е.* ak- лострый, заостренный, др.-англ. ecgan боронить, ср. типологически лит. rmens вспахивание, rti пахать, но рус. диал. раменье лопушка леса, граница, край, зараменье лес, граничащий с пашней.

В Англии граница часто представляла собой живую изгородь, как правило, - из боярышника, ср. др.-англ. haga лукрепленное, огороженное пространство, участок вокруг дома, но др.-англ. hagaorn, англ. hawthorn боярышник, др.-сев. skaga выдаваться вперед, др.-англ. sceaga лесок, кустарник. Пространство возле забора считалось местом греха и распутства, ср. др.-англ. hgtes, англ. hag ведьма (преодолевающая границу между мирами), ср. также ср. др.-англ. hecg, англ. hedge забор, изгородь, но англ. hedge-wench луличная девка, hedge-born низкого происхождения, hedge-creeper разбойник, грабитель, ср. типологически рус. забор, но подзаборный.

Еще одно обозначение границы можно наблюдать в др.-англ. ende край, конец, ср. англ. end конец, англ. ends of the earth лотдаленные части света, ср. также: He ws endesaeta aegwearde heold / e on land Dena lara naenig / mid scipherge scean ne meahte Он был границы стражем, на побережье службу нес /, чтобы на земле данов враги никакие / с кораблей вредить не могли [Beowulf: 241-243]. Второй компонент в др.-англ. endesaeta означает лучасток земли. Возможно, владелец участка земли, расположенного по соседству с диким пространством (лесом или морем), выполнял функции стража всех своих земель. По-видимому, архаичное сознание представляло границу не в виде черты, а в виде полосы, подразумевающей ничейное (опасное) пространство. Такой ничейной территорией часто считались водные объекты (реки, озера, особенно - море), ср. др.-англ. begang путь, граница, а также район, место, ср.: ic beo gearo sona / gif ic t gefricge ofer floda begang / t ec ymbsittend egesan ywa / Е ic e usenda egna bringe ля готов сразу, / если я это услышу через моря границу, / что тебя соседние племена угрозами угнетают Е / я тебе тысячу воинов пошлю [Beowulf: 1828-1832].

Др.-англ. mearc граница означает также знак, предел, метка (ср. англ. mark метка, отметка), ср. также англ. margin край, поля (листа бумаги) < лат. margo, marginis край. О границах земельного участка договаривались и заявляли, ср. др.-англ. gemre, landgemre граница, межа, но др.-англ. mre заявление, а также лизвестный, славный, знатный, ср. также др.-англ. mrsian разграничивать, а также прославлять, объявлять. Соседом назывался тот, кто возделывает землю рядом, ср. др.-англ. landgemaca сосед < др.-англ. land земля (ср. англ. land земля) + др.-англ. macian делать (ср. англ. to make делать).

Нарушение социальных и религиозных запретов в древности наказывалось изгнанием, т.е. выдворением за границу своего пространства, как в буквальном смысле, так и в символическом: человек переставал существовать среди своих, становился бродячим нелюдем, ср.: men ne cunnon / hwyder helrunan hwyrftum scria люди не знают, каким адские монстры путем забредают [Beowulf: 162-163].

Тема изгнания наиболее ярко отражена в древнеанглийских элегиях Скиталец и Морестранник, где изгнание связано с одиночеством и страданиями посреди холодного моря, ср.: Oft him anhaga are gebide, / metudes miltse, eah e he modcearig / geond lagulade longe sceolde / hreran mid hondum hrimcealde s / wadan wrclastas. Wyrd bi ful ard! Часто тот, (кто) одинокий раньше утешится / Божьей милостью, хотя он, печальный, / там по морю плыть долго должен, / раздвигать руками ледяное море, / прокладывать путь изгнанника. Судьба полностью определена [Wanderer: 1-5]; t se mon ne wat / e him on foldan fgrost limpe, / hu ic earmcearig iscealdne s / winter wunade wrccan lastum Тот человек не знает, / который на суше благополучно живет, / как я, жалкий, на ледяном море / зиму проживал на изгнанника дорогах [Seafarer: 12-15].

Добровольный скиталец, подобно изгнаннику, исключен из своего мира, ср.: Е earmcearig, ele bidled / freomgum feor Е жалкий, (с) отчизной разлученный, / от знатных родичей далеко [Wanderer: 20-21]. Однако чаще всего разлучение с родиной и семьей не являлось добровольным, а было наказанием со стороны общины, ср. др.-англ. wrcca, wrecca лизгнанник, но др.-англ. wrecan лизгонять, а также мстить, наказывать, ср. также англ. wretch жалкий человек, негодяй, to wreak давать выход (чувству). Др.-англ. wrecan лизгонять, мстить, наказывать восходит к и.-е. *er- > *reg- гнуть, резать, ср. англ. wry кривой, англ. wreath венок, англ. to writhe лизвиваться, англ. wrong вред, зло, неправильный, типологически ср. рус. кривой, но кривда неправда.

Изгнанник становится отрезанным от дома и общины, ср. рус. отрезанный ломоть. Мотив изгнания как лишения дома и земли (своего места) обнаруживается в заговорах в качестве пожелания вору, угнавшему скот, ср.: t he nfre nbbe landes, t he hit olde, / ne foldan, t hit oferie, / ne husa, t he hit ohealde Чтобы у него никогда не было места, потому что он (вор) его (скот) угнал, / ни земли, потому что он его увел, / ни дома, потому что он его удержал [Metrical Charms, 9: 10-12], ср. типологически рус. места не находить тревожиться, беспокоиться.

В пятом разделе третьей главы Архетип пути рассматриваются эмпирические предпосылки архетипа пути и анализируются представления о пути мифического героя и феномен странничества.

Мифопоэтическое мышление ассоциирует путь с установлением канала связи между космическими уровнями, воплощенного в образах Мирового Древа, Мирового Столпа и т.п. Необходимые атрибуты пути мифического героя включают начало и конец, цель, трудности и препятствия, финальный поединок и, наконец - самого субъекта. Целью пути может быть либо поиск и достижение сакрального центра, либо какое-либо опасное и удаленное место на периферии (нижний мир, логово злодея), т.е. установление гармонии сакрального центра в результате победы над злом.

Христианство призывает к уходу от земных ценностей к ценностям духовным. Такой уход мог воплощаться в физическом перемещении от обжитого места, от семьи в монастырь или в одиноком странствовании, полном мучений. В древнеанглийских элегиях Морестранник и Скиталец мир земной с его наслаждениями и соблазнами противопоставляется стремлению в Царство Божие, ср.: Ne bi him to hearpan hyge ne to hringege / ne to wife wyn ne to worulde hyht / ne ymbe owiht elles nefne ymb ya gewealc; / ac a hafa longunge se e on lagu funda Ему ни арфы душу (не радуют), ни кольцедарение, / ни женские утехи, ни мира радость, / ни другое что-то, пока (не будет) волн качки, / но (он) имеет страстное стремление, тот, кто на море отправляется [Seafarer: 44-47]; eal is eoran gesteal idel weore! вся эта земли основа бесполезна будет! [Wanderer: 110]; Eadig bi se e eamod leofa; cyme him seo ar of heofonum Блажен будет тот, кто кротко живет, придет к нему милость с небес [Seafarer: 107].

В четвертой главе Архаичная пространственная лексика как основа языковой модели мира, состоящей из шести разделов, исследуются внешние связи пространственных представлений, т.е. взаимоотношения между семантической сферой пространства и другими существенными конструктами языковой модели мира (знание, время, число, судьба).

Первый раздел четвертой главы Особая роль пространственных представлений в языке и культуре посвящен истокам универсальной фундаментальности пространственных представлений. Эта фундаментальность определяется физиологическим и культурным опытом человека. При этом выбор конкретной метафорической модели, областью источником которой является пространство, и путей ее реализации определяются особенностями культуры и могут варьироваться как синхронически, от культуры к культуре, так и диахронически - по мере развития одной и той же культуры.

Во втором разделе четвертой главы Представления о пространстве и представления о знании рассматривается пространственный аспект архаичного представления о познании, в том числе - представления об услышанном знании, представления об увиденном знании, пространственно-временной аспект памяти и тайны.

Мифопоэтическая модель познания, представленная в древнеанглийском языке, имеет донаучный характер, отражающий особенности накопления, сохранения и распространения знаний в дописьменную эпоху, когда молва или сообщение гонца могли быть единственно доступными источниками информации, ср.: Londrihtes mot / aere maegburge monna aeghwylc / idel hweorfan syan elingas / feorran gefricgean fleam eowerne / domleasan daed, dea bi sella / eorla gehwylcum onne edwitlif На землю права должны / из этого племени человека каждого / утраченными стать, как только вожди / издалека услышат о бегстве вашем, / бесславном деянии, смерть лучше, / для человека любого, чем бесчестная жизнь [Beowulf: 2887-2890]; ic beo gearo sona / gif ic t gefricge ofer floda begang / t ec ymbsittend egesan ywa / Е ic e usenda egna bringe ля готов сразу, / если я это услышу через моря границу, / что тебя соседние племена угрозами угнетают Е / я тебе тысячу воинов пошлю [Beowulf: 1828-1832].

Представление о знании как о найденном и увиденном реализуется в семантике древнеанглийского глагола witan знать < и.-е. *eid- преследовать, находить, ср. также др.-англ. gewitan проклинать, обвинять, wite наказание. Семантическое развитие может быть реконструировано следующим образом: найти в результате преследования → увидеть = узнать → обвинить (наказать).Данная модель реализуется также в др.-англ. findan встречать, находить, fundian лидти вперед, стремиться и onfindan лузнать, понять, ср. Sona t onfunde fyrena hyrde / t he ne mette middangeardes / eoran sceatta on elran men / mundgripe maran Скоро то понял жестокости пастырь, / что он не встречал в срединном мире, / (на) земли пространстве другого человека / (с) хваткой большей [Beowulf: 749-752]; hwilum on beorh thwearf / sincft sohte he aet sona onfand / t hfde gumena sum goldes gefandod линогда на могильный курган возвращался, / чашу искал, он скоро понял, / что человек то золото нашел [Beowulf: 2300-2302].

Процесс обретения сакральных знаний структурируется в пространстве: познание ассоциируется с местом перехода между космическими уровнями (Мировой Осью), сакральным центром и низом как вместилищем бездны, из которой был создан мир как структурированное пространство. Правильный путь к знанию нужно найти, он всегда труден, полон препятствий и оканчивается смертью героя. Сакральное знание приравнивается к божественному творению; это не просто пассивное запоминание, но осмысление и преобразование.

В третьем разделе четвертой главы Представления о пространстве и представления о времени исследуются архаичная нерасчлененность пространства и времени (мифопоэтический хронотоп), противоречия в пространственных моделях времени и пространственно-временной каркас представлений об успехе. Для древнеанглийского периода характерно отсутствие слова, обозначающего абстрактное понятие пространства, что свидетельствует о неполной выделенности пространства как отдельной лингвокультурной категории из диффузного конструкта, порожденного восприятием пространства и времени в их единстве (мифопоэтического хронотопа).

Пространственно-временной синкретизм представлен в лексико-семантической системе древнеанглийского языка такими лексемами, как si путешествие, движение и время; first потолок, внутренняя сторона крыши и промежуток времени и др. При измерении пространства и времени отмечаются отношения дополнительности: lang длинный и долгий; scort короткий и краткий; feor далеко и давно.

Языковые модели пространства и времени имеют общий источник - восприятие предметов окружающего мира в движении, а также общее концептуальное выражение - метафорическую модель жизнь - это путешествие. Изоморфизм пространственных и временных моделей основан на таких общих атрибутах, как мерность (время как мера), заполненность (время как содержимое границ) и расчлененность (время как движение, переход). Если пространство напрямую воспринимается органами чувств (прежде всего зрением), то время оценивается опосредованно, поэтому для моделей времени большое значение имеет человеческий фактор, позиция наблюдателя. По сравнению с четкими пространственными моделями, модели времени характеризуются большей диффузностью и противоречивостью. Некоторые пространственные модели времени в рамках одного языка представляются асимметричными: в древнеанглийском языке понятие предок выражается пространственными номинациями с элементом fore / for вперед (forfder, foregenga), тогда как в словах, означающих потомок, мы не обнаруживаем элемента назад, ср. др.-англ. ofspring, англ. offspring потомок; в английском языке мы встречаем упоминание о высоком времени (high time), но не обнаруживаем указаний на низкое время. Подобная асимметрия имеет место и в других языках, ср. рус. десять лет тому назад при отсутствии *десять лет тому вперед. Асимметрия пространственных моделей времени свидетельствует о том, что в языке маркируются пространством сакрально значимые аспекты или периоды времени (культ предков, особое время для праздников и т.п.).

В четвертом разделе четвертой главы Представления о пространстве и представления о числе, посвященном вопросам сакрализации числа и счета, анализируются число и счет как структурообразующий фактор архаичной языковой модели мира. Число и счет могут быть рассмотрены на трех семиотических уровнях. На нижнем уровне располагаются натуральные числа, качественно отличающиеся друг от друга своей символикой, а также некоторые числа, выходящие за пределы первого десятка. Числа, обозначающие вертикальное членение мира, как правило, нечетные (три, семь или девять), что обеспечивает симметричность структуры с Земным Миром посередине. Тройка, например, выражает наложение бинарных оппозиций и выделение середины (сакрального Центра). Центральному положению между двумя тождественными сущностями (один между двух) придавалось особое магическое значение, ср. Hwearf a bi bence aer hyre byre waeron / Hreric ond Hroimund ond hlea bearn / giogo t gdere aer se goda st / Beowulf Geata be aem gebrorum twaem Повернулась тогда к скамье, где ее сыновья были, / Хредрик и Хродмунд и героев сыны, / молодежь вся вместе, там тот добрый сидел / Беовульф Гаутский между этими братьями двумя [Beowulf: 1190-1193].

Устойчивость горизонтальной структуры мира символизируют числа четыре или пять (четыре стороны света и сакральный центр). В Заклинании путешествия просьба о защите путника адресуется четырем апостолам и архангелу Серафиму, которые символизируют стороны света и центр, ср.: Biddu ealle bliu mode / t me beo Matheus helm, Marcus byrne, / leoht, lifes rof, Lucos min swurd, / scearp and scirecg, scyld Iohannes, / wuldre gewlitegod wlgar Serafhin Молю всех, радостный духом, / чтобы мне был Матфей шлемом, Марк - броней / светлой, жизни покровом, ука - моим мечом, / острым и ярким клинком, защитой - Иоанн, / славой, украшенной боевым копьем - Серафим [The Metrical Charms, 11: 26-30].

Второй уровень архаичной числовой модели представлен операциями счета, внутренними связями между числами: особо выделяются такие числа, как пять - сумма числа земли (2) и числа неба (3) или числа горизонтали (4) и человека (1); семь - сумма числа вертикали (3) и числа горизонтали (4); девять - утроение троицы и двенадцать - произведение числа вертикали (3) и числа горизонтали (4).

Третий уровень представлен в организации сакральных текстов, где имеет значение не только упоминание числа, но и количество повторов и самих текстов (например, корпус из 12 древнеанглийских заговоров).

В пятом разделе четвертой главы Представления о пространстве и представления о судьбе рассматриваются представления о судьбе в рамках метафоры ЖИЗНЬ - это ПУТЕШЕСТВИЕ, вещественные метафоры Судьбы и изоморфизм представлений о судьбе и представлений о пространстве.

Представления о судьбе тесно связаны с представлениями о жизни как пути во времени, поэтому к ним применимы свойства метафоры жизнь - это путешествие. Судьба представляется планом такого пути, в котором есть универсальные моделирующие элементы - начало, перекресток и конец пути, т.е. рождение, брак и смерть.

Пытаясь представить себе судьбу, древний человек использовал различные пространственные образы. Судьба могла номинироваться как нечто впереди положенное, ср. др.-англ. orlg судьба < др.-англ or перед, начало + др.-англ. lecgan класть, убивать, хоронить или нечто изваянное, ср. др.-англ. gesceap судьба, а также форма, творение. Еще одна метафора кодирует судьбу как ткань, переплетение нитей, ср. др.-англ. gewif судьба, но др.-англ. wefan ткать, и.-е. *eib- скручивать. Эти метафоры предусматривают расчленение, собирание и мерность, т.е. атрибуты, присущие пространству. Автор считает, что использование пространственных отношений, как наиболее конкретных и зримых аналогов вызвано стремлением человека структурировать такие сложные и противоречивые концепты, как судьба.

В шестом разделе четвертой главы Сущность распространения архаичных пространственных представлений на другие сферы знания рассматривается механизм метафорического переноса из области пространства в контексте двух типов мышления (вербального и невербального) и особенностей переходов между ними.

ексико-семантическая система естественного языка характеризуется определенной избыточностью, обусловленной асимметрией языкового знака. Избыточность вербального кода не является свидетельством несовершенства системы. Она выполняет определенную функцию - обеспечивает устойчивость системы и сохранение языкового знания. Однако мы можем допустить, что в процессе рождения нового знания существует фаза, для которой вопрос о сохранении и передаче знаний еще не стоит (в платоновском понимании мышления как молчаливой беседы души с самой собой). В этом случае избыточность может являться своеобразной помехой: невербальные операции с пространственными образами помогают устранять избыточность вербального кода, чтобы сконцентрироваться на главном. В сущности, этот процесс является не чем иным, как построением модели. Аналогично, при трудностях, связанных с пониманием, восприятием готового знания, обращение к пространственным моделям является возвращением к исходным данным.

Пространственная структурированность архаичного познания свидетельствует о принадлежности пространственных архетипов к базовому ментальному слою, непосредственно связанному с чувственным восприятием окружающего мира. Автор рассматривает возможность манипуляций с этими архетипами (внутренняя графика) как связующее звено между двумя типами мышления - мифопоэтическим (донаучным) и абстрактно-логическим (научным). Продуктивность пространственных метафорических моделей, ввиду их близости к непосредственному чувственному восприятию, обеспечивает постоянную и универсальную эмпирическую основу для метафоризации.

Когнитивная сущность переноса пространственных отношений на восприятие времени и другие сферы взаимодействия со средой заключается в том, что физический опыт телесных ощущений переносится на структуру познания. Кроме того, пространственные образы являются простейшими конструктами, позволяющими экономить мыслительные усилия в процессе познания за счет устранения семантической избыточности, характерной для вербального кода. Таким образом, на примере концептуализации пространственных отношений уже в древнеанглийский период мы можем наблюдать предпосылки формирования абстрактных понятий.

В заключении подводятся итоги исследования, в котором был рассмотрен пространственный аспект англосаксонской языковой модели мира.

В пространственных представлениях, выражаемых древнеанглийским языком, кроме универсальной (общечеловеческой) составляющей, были выделены индоевропейский, общегерманский и национально-специфический компоненты. Основой индоевропейского компонента концептуализации пространства в англосаксонской языковой модели мира является уподобление макрокосма телу человека или животного. Человеческое тело, взаимодействующее со средой, служило архаичному сознанию элементарной и универсальной познавательной моделью, прообразом будущих материальных инструментов и идеальных конструкций. В космогонических описаниях индоевропейский компонент реализуется в образе расчлененной жертвы - Первочеловека или жертвенного животного (чаще всего - коня). Мир в целом представляется телом человека или животного, а отдельные пространственные объекты - частями такого разъятого тела. Общегерманский компонент концептуализации пространства представлен концептом Срединного Мира (middangeard), который формируется на основе мифов о расчленении диффузного хаоса на две неравноценные составляющие (Небо и Землю) и образовании срединного (центрального) пространственного уровня, предназначенного для существования людей. Кроме того, данный концепт реализуется в горизонтальной плоскости, означая свою землю, огороженный и безопасный центр. Национально-своеобразный компонент заключается в представлении своей земли как острова (возвышающейся суши) среди опасной периферии (моря или болота).

Все пять древнеанглийских корней, номинация которых в древнеанглийских космогонических описаниях приписывается Создателю, сохранились в английском языке, не претерпев значительных семантических изменений: др.-англ. heofenan > англ. heaven небо, др.-англ. eore > англ. earth земля, др.-англ. s > англ. sea море, др.-англ. dg > англ. day день и др.-англ. niht > англ. night ночь, что свидетельствует о наличии в лексико-семантической системе английского языка устойчивого каркаса, выражающего пространственно-временные отношения.

Представления о пространстве как мироустройстве, которые в древнеанглийском языке еще не были полностью осмыслены и вербализованы, конституируются отдельными ключевыми концептами и семантическими моделями. В результате комплексного анализа были определены следующие семантические модели, выражающие архаичные пространственные отношения в англосаксонской языковой модели мира:

1. Небо + Земля = Целый Мир

2. Срединный мир = Под Небом = На Земле

3. Мир = Свет

4. Широкая Земля = Опора для Высокого Неба

5. Верх ↔ Гнуть ↔ Низ = Целый Мир

6. Стороны Света = Крест, вписанный в Круг;

7. Своя Земля = Расширяющийся Центр

Ключевыми мифопоэтическими пространственными архетипами являются архетипы центра, границы и пути. Эти архетипы находят свое непосредственное выражение в структуре языка и иллюстрируют взаимодействие двух структур - модели мира и модели языка (кода и метакода). Язык как средство общения предполагает в качестве центра речевого акта самого говорящего; именно его положение в пространстве и времени определяет ориентационные характеристики речевой ситуации (личные местоимения, обстоятельства места, времени и другие дейктические указатели). Фактор наблюдателя влияет и на семантику феноменологических метафор, основанных на иллюзиях восприятия. Знаковый характер границы представлен в сущности слова, выделяющего (отграничивающего) тот или иной объект действительности. И, наконец, архетип пути выражает направление коммуникации. Взаимодействие модели мира и модели языка наблюдается в древнеанглийский период в семантической структуре следующих лексем: midde лцентр, середина, mid вместе, в присутствии, с помощью; mearc граница, предел и метка, знак, wordgemearc лопределение, смысл; weg путь и способ. Метаязыковые потенции архетипов центра, границы и пути свидетельствуют об их общечеловеческом характере и позволяют считать их универсальными структурообразующими компонентами архаичной языковой модели мира.

Картина пространства, разворачивающаяся перед нами в каждом из исследованных произведений, имеет свои особенности. Описание пространства в переводе Книги Бытия Эльфрика характеризуется наиболее высокой степенью абстракции, четкостью категоризации пространственных объектов, низкой избыточностью выражения (отсутствием многочисленных синонимов) и намеренным отказом от некоторых прямых номинаций, которые могут актуализировать нежелательные языческие концепты. Данное произведение, хотя оно и не относится к каноническим текстам Библии, наиболее полно отражает христианское отношение к пространству в англосаксонской модели мира.

Для описания мира в поэмах Беовульф, Книга Бытия и Видение креста характерны явные противоречия языческой внутренней формы и иудейско-христианского содержания. В поэме Беовульф человек описывается как часть природы, как принадлежащий к тварям земнородным (land-buendum), а земля - как символ плодородия. В поэме Книга Бытия широко используются анималистические концепты: чудесное жилище неба (hyhtlic heofontimber) или жилище срединного мира (timber middangeardes), а также парные формулы, характерные для языческих мироописаний: небо и (широкая) земля (heofon and eore, rodor and rme land), свет и тьма (leoht wi eostrum), тень и лучистый свет (sceade wi sciman), земля и воды (folde mid flde). Поэма Видение креста, несмотря на то что повествование ведется от имени креста, на котором был распят Иисус, демонстрирует ряд параллелей с мифом о Мировом Древе (ясене Иггдрасиль): крест здесь именуется чудесным древом (syllicre treow), которое вздымается до неба и охватывает весь мир своими ветвями.

В поэме Беовульф наибольшей степени реализации подвергаются представления о горизонтальном членении мира: описывается обжитой и ограниченный центр (организованное пространство), окруженный бескрайней враждебной периферией (хаосом).

В некоторых произведениях (поэма Христос и Сатана, элегии Морестранник и Скиталец, Руины, отчасти - в поэме Беовульф) основной акцент смещается в сторону взаимоотношений между пространством и человеком. Человек может быть активен по отношению к пространству: повторяя основной миф, он создает новый сакральный центр (строительство чудесного дворца в Беовульфе), отстаивает его, вступая в поединок с хаотическим началом (бой Беовульфа и Гренделя). Человек может по своей воле отказаться от радостей обжитого пространства в поисках духовных ценностей (лирический герой Морестранника) или определять свой путь в загробной жизни в соответствии с нравственным выбором (Христос и Сатана). С другой стороны, человек может быть пассивен по отношению к пространству: он тоскует у руин ушедшего мира (лирические герои элегий Скиталец и Руины).

Наиболее противоречиво пространственные отношения представлены в древнеанглийских заговорах. Несмотря на очевидную христианизацию (обращение к Иисусу Христу, Богородице, апостолам, вкрапления молитв на латыни), древнеанглийские заговоры представляют собой тексты, отражающие мифопоэтическую модель мира. Христианские элементы выглядят чужеродными среди обращений к природному могуществу Высокого Неба, Матери-Земли, целебных трав. Чужеродным представляется и участие священника в магическом ночном ритуале по заклинанию неплодородной земли. Автор предполагает, что эти вкрапления носят более поздний характер, и в ранней устной версии вместо Христа, Богородицы и апостолов фигурировали языческие божества, ритуал по заклинанию земли осуществлял колдун, а вместо латинских вкраплений использовались языческие сакральные формулы.

Исследование показало, что локализация человека, произносящего заговор, как правило, регламентирована - лицом к востоку. Однако пространственное расположение самих сакральных сил определено нечетко. В вертикальном измерении отмечаются обращения к Небу (Верху) или Земле (Низу), а нередко - одновременно к Небу и Земле. В горизонтальном измерении преобладают одновременные обращения ко всем сторонам света. Такая пространственная всеохватность позволяет предположить, что одной из важнейших функций древнеанглийских заговоров является пространственно-оборонительная: исполнитель заговора пытается с помощью магического ритуала защитить себя и свой мир (скот, пчелиный рой и т.п.) от воздействия внешних враждебных сил (карлика, боли, опухоли, вора и т.п.). Враждебные силы изгоняются за пределы магического круга, очерченного сакральным словом, а пропажа (угнанный скот, улетевший пчелиный рой) подлежит возвращению под его защиту.

Несмотря на все отмеченные выше различия, концептуализация пространственных отношений в анализируемом языковом материале имеет одну общую характеристику - отсутствие четкого разделения на естественное и сверхъестественное. Можно констатировать, что в древнеанглийский период еще не произошла концептуализация физического пространства. Тем более речь не идет о концептуализации геометрического пространства с такими его характеристиками, как однородность и бесконечность. Напротив, пространство представляется принципиально неоднородным (с различной степенью сакральности) и ограниченным особенностями восприятия (предел видимости или слышимости). Конечность пространства находит свое выражение и во времени - оно имеет свое начало (Сотворение Мира) и свой конец (Судный День). Пространственные отношения в англосаксонской языковой модели мира носят преимущественно физиологический характер, они неразрывно связаны с человеком (фактор наблюдателя) и его телом (модель познания макрокосма).

Архаичные пространственные отношения моделируются отдельными пространственными объектами, многообразная символика которых выражает реакцию человека на элементы среды, в которой он обитает. При этом переплетение этимологических связей и устойчивых ассоциаций представляет собой своеобразный каркас допонятийных представлений о пространстве. Устойчивость такому каркасу придают не абстрактные категории и логические операторы, а пучки звукосмысловых ассоциаций. Система архаичной ориентации представляет собой не строгую сетку координат, а причудливую паутину, где один и тот же пространственный объект может символизировать как верх, так и низ, вертикаль - проецироваться на горизонталь и т.д.

Языковая модель мира в значительной степени определяется не ее конструктами как таковыми (пространство, время, судьба, число, причина и т.д.), набор которых представляется универсальным, а операциями с ними. Особая роль пространства как конструкта языковой модели мира определяется тем, что представления о нем непосредственно связаны с врожденными реакциями человека на окружающую среду. Универсальность подобных ощущений лежит в основе высокой продуктивности и постоянной воспроизводимости метафорических моделей, областью-источником которых является пространство, поскольку они непрерывно подкрепляются простейшим телесно-чувственным опытом.

В диффузности древних пространственных лексем содержится большой потенциал, который в процессе дальнейшего развития языка и культуры реализуется в многообразии концептов, охватывающих различные сферы духовной и материальной деятельности человека. Пространственные концепты не только составляют основу наивной модели мира, но и являются связующим звеном между ней и научной моделью мира, поскольку вектор семантического развития направлен от имен конкретных пространственных объектов к абстрактным понятиям времени, числа, логических отношений и моделированию внутреннего мира человека.

Основные положения диссертации изложены в следующих публикациях:

Раздел 1. Монография и учебно-методическое пособие

Брунова Е.Г. Пространственные отношения в архаичной языковой модели мира (лексико-этимологическое и лингвокультурологическое исследование): Монография. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2007. - 174 с. (15,4 п.л.).
Брунова Е.Г. The World Around Us // Латфуллина И.Д., Шутова Е.Ю., Брунова Е.Г. The World Around Us: Учебно-методическое пособие по разговорной практике. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2006. - 57 с. (авторство не разделено) (1,2 п.л. / 3,5 п.л.).

Раздел 2. Научные статьи и материалы конференций

Брунова Е.Г. Об этимологическом анализе на современном этапе // Филологические науки. - 2002. - № 2. - С. 67-74. (0,5 п.л.)
Брунова Е.Г. Пространство, время и число в древнеанглийском заговоре // Филологические науки. - 2005. - № 2. - С. 59-67 (0,6 п.л.).
Брунова Е.Г. О пространственном аспекте познания в мифопоэтической традиции // Вестник Тюменского государственного университета. - 2006. - № 4. - С. 112-117 (0,5 п.л.).
Брунова Е.Г. Представления о своей земле в английском языке и культуре // Вестник Челябинского государственного университета. Серия Филология. Искусствоведение. - 2007. - № 15 (93). - С. 33-41 (0,7 п.л.).
Брунова Е.Г. Когнитивный потенциал пространственной лексики в формировании языковой модели мира // Модернизация Российского образования. Сборник научных трудов. Часть 4. - СПб.: ИОВ РАО, 2007. - С. 48-53 (0,5 п.л.).
Брунова Е.Г. Феномен этимологии: многоликость и множественность // Научная жизнь. - №4. - 2007. - С. 84-89 (0,5 п.л.).
Брунова Е.Г. Единичное и множественное в семантической эволюции слова // Научное обозрение. - №4. - 2007. - С. 119-124 (0,4 п.л.).
Брунова Е.Г. Пространственные модели времени в английском языке // Актуальные проблемы лингвистики и лингводидактики. Сборник научных трудов. Вып. 5. - М.: Прометей МПГУ, 2006. - С. 15-20 (0,3 п.л.).
Брунова Е.Г. Слово как познавательный инструмент // Языки и культуры в современном мире. Психолого-педагогические аспекты методики преподавания языков: Сборник материалов региональной конференции. - Тюмень: Вектор Бук, 2006. - С. 33-37 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Пространственно-временной аспект концепта луспех // Роль университетов в международной интеграции регионов: Материалы международной научно-практической конференции. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2006. - С. 113-115 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Проблема лексической эквивалентности при переводе // Индустрия перевода и информационное обеспечение внешнеэкономической деятельности: Материалы международной научно-практической конференции. - Пермь: Изд-во Перм. гос. техн. ун-та, 2006. - С. 76-81 (0,4 п.л.).
Брунова Е.Г. Словесная магия и магическое слово // Актуальные проблемы лингвистики и методики преподавания иностранных языков и культур: Сборник статей и материалов конференции. - Тюмень: Вектор Бук, 2005. - С. 36-39 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Лексико-семантические универсалии и концепт пространства в германских языках // Лингвистика и лингвистическое образование в современном мире: Материалы международной конференции, посвященной 100-летию со дня рождения профессора В.Д. Аракина. - М.: Прометей МПГУ, 2004. - С. 221-224 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Особенности архаичной пространственной модели мира (на материале древнеанглийского языка) // Языки мира - мир языка: Материалы международной научно-методической конференции - М.: Редакционно-издательский центр Альфа, 2002. - С. 38-41. (0,2 п.л.)
Брунова Е.Г. Фразеологизмы в лингвокультурологическом аспекте // Формирование коммуникативной иноязычной компетенции в свете социального заказа: Тезисы международной конференции. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 2001. - С.12-13 (0,1 п.л.).
Брунова Е.Г. Русское ля и английское I: опыт сравнительно-исторического анализа // Гуманитарные аспекты развития Западной Сибири: Материалы Всероссийской научно-практической конференции. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 1998. - С. 173-176 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Проблема лингвистической компетенции в условиях постиндустриального коммуникационного пространства // Культурологические проблемы развития региона: Материалы Всероссийской научно-практической конференции.Ц Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 1999. - С.160-162 (0,2 п.л.).
Брунова Е.Г. Центр мира в архаичной мифопоэтической традиции (на материале древнеанглийского языка) // Системно-функциональные и прагматические особенности языковых единиц. Сборник научных трудов. - Тюмень: Изд-во ТюмГУ, 1994. - С. 99-108 (0,6 п.л.).

1 Bothworth J., Toller T.N. An Anglo-Saxon Dictionary. 1-2. - Oxford: Oxford University Press, 1954.

2 Топоров В.Н. О некоторых теоретических основаниях этимологического анализа // Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т.1: Теория и некоторые частные ее приложения. - М.: Языки славянской культуры, 2004. - С. 25.

3 См. Маковский М.М. Лингвистическая генетика: Проблемы онтогенеза слова в индоевропейских языках. - M.: Наука, 1992. - С. 27.

4 См. Иванов Вяч. Вс. Примечания // Леви-Строс К. Структурная антропология. - М.: Наука, 1985. - С. 350-351.

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по филологии

Blog

БРУНОВА Елена Георгиевна