Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по истории

Русская армия в Кавказской войне XVIIIЦXIX вв.

Автореферат докторской диссертации по истории

РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК

САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ

На правах рукописи.

а Лапин Владимир Викентьевич

аа Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв.

Специальность: 07.00.02 - Отечественная история

аа аАвтореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора исторических наук

а Санкт-Петербург.

аа 2008

Работа выполнена в Санкт-Петербургском Институте Истории Российской Академии наук

Официальные оппоненты:

Доктор исторических наука Исмаил-Заде Дилара Ибрагимовна

Доктор исторических наука Даудов Абдулла Хамидович

Доктор исторических наука Аранович Алексей Владимирович

Ведущая организация:

Санкт-Петербургский университет культуры и искусств

Защита диссертации состоитсяа л25 ноябряа 2008 г. на заседании Диссертационного совета Д. 002.200.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических наук при Санкт-Петербургском Институте истории Российской Академии наук (197110, Санкт-Петербург, Петрозаводская ул., д.7)

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии наук

Автореферат разослан л___ _____________ 2008г.

Ученый секретарь Диссертационного совета

кандидат исторических наука аП.В. Крылов

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

АКТУАЛЬНОСТЬа ТЕМЫа ИССЛЕДОВАНИЯ вытекает из потребностей развития историческойа науки на современном этапе, особенностью которого является повышенный интерес к проблемам взаимоотношений армии и общества, к процессу включения Северного Кавказа и Закавказья в состав Российской империи. Этот интерес обусловлен исполнением программ реформирования вооруженных сил Российской Федерации, их применением в проведении миротворческих операций, сложной ситуацией в Кавказском регионе.

Другим обоснованием актуальности данной работы является наличие ряда дискуссионных проблем военной и политической истории России, истории национальных отношений, истории империй. Изучение действий европейской армии за пределами породившего ее социокультурного пространства позволяет судить о специфике модернизации России в XVIII-XIX вв., о функционировании государственных механизмов в условиях сильного инокультурного давления.

ОБЪЕКТОМ ИССЛЕДОВАНИЯ выбран весь комплекс вооруженных сил Российской империи, действовавший на Кавказе в XVIII-XIX вв. а также противостоявший данному комплексу противник. Это - регулярные части русской армии, Кубанское и Терское казачье войско, национальные формирования, Черноморский флот - с одной стороны, ополчения горцев и дружины кавказских владетелей - с другой. Термин Кавказская война применяется ко всей совокупностиа вооруженных конфликтов, имевших место в данном регионе в 1722-1877 гг.

ПРЕДМЕТОМа ИССЛЕДОВАНИЯ являютсяа функционирование европейской армии как системы организованного насилия в неевропейских социокультурных условиях, взаимоотношения комбатантов, принадлежащих к различным военным субкультурам, процесс формирования таких субкультур, механизмы воздействия окружающей среды на военные действия, влияние специфических условий перманентной войны на ментальность ее участников, на их персональные и коллективные жизненные стратегии.

ЦЕЛЬ ИССЛЕДОВАНИЯ - выявить механизмы возникновения и пролонгации конфликта между военными системами, существовавшими в одну историческую эпоху, но различавшимися своими социокультурными основами.

ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЕ ЗАДАЧИ, поставленные для достижения вышеуказанной цели:

-аа определить место Кавказской войны в военной истории России (геополитика, причины, потери, результаты);

- рассмотреть с позиций военно-исторической антропологии военную организацию горцев Северного Кавказа и Отдельный Кавказский корпус армии России;

- оценить влияние природно-климатической и военно-технологической составляющей на ход боевых действий;

-аа выявить причиныа малой эффективности европейской стратегии и тактики в местных условиях;

- определить особенности регулярной армии России, казачьих войск и национальных формирований, способствовавшие возникновению и препятствовавшиеа снижению напряженности в отношении между ними и местным населением.

ХРОНОЛОГИЧЕСКИЕа РАМКИа определены задачами исследования. Начало присоединения Северного Кавказа к России было положено Персидским походом Петра I 1722-1723 гг. Завершением этого процесса по нашему мнению связано с подавлением восстания 1877-1878 гг. в Чечне и Дагестане. Развернутое обоснование хронологии - ва 1-м параграфе 1-й главы.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕа ОСНОВЫа ИССЛЕДОВАНИЯ

Диссертация подготовлена на основе базовых принципов исторической науки, в число которых входит историзм, системность, а такжеа идея многофакторности исторического процесса. Принцип историзма предполагает изучение исторических явлений в контексте их эпохи, что включает в себя корректный перевод ретроспективной информации на язык современной науки. В соответствии с принципом системности объект исследования рассматривается как особая система с присущей ей структурой и механизмами функционирования. Согласно идее многофакторности исторического процесса, события обуславливаются различными факторами (политическими, идеологическими, социальными, культурными, внешними и др.), соотношение которых в разных ситуациях меняется. Проблемно-хронологический подход позволил расчленить проблему на несколько составляющих, каждая из которых рассматривалась в хронологической последовательности. Структурный метод применялся при рассмотрении внутренней организации вооруженных сил России на Северном Кавказе и в Закавказье. Важнейшее местоа в применявшихся методиках занимаета ретроспективный анализа - движение от удаленного к менее удаленному. Таким способом изучалась внутренняя логика конфликта, изменения военной субкультуры во времени. Автор отказывается от парадигмы, заимствованной современными историками из военной историографии XIX - начала XX вв., когда чрезмерное внимание уделялось событийной стороне. Все поставленные в диссертации вопросы решаются на основе системного подхода. Он предполагает изучение проблемы левропейская армия в неевропейской войне в тесной связи с естественно-географической средой, с развитием военных технологий в широком смысле этого слова (вооружение, организация пространства войны, тактика, стратегия, военная администрация, военное право, военная экономика и пр.). Особое внимание уделялось также системе взаимоотношений в рамках воинских коллективов, а также отношениям между противниками и союзниками.а

АПРОБАЦИЯа РАБОТЫ

Диссертация обсуждалась на заседаниях Отдела новой истории России Санкт-Петербургского Института истории Российской Академии Наук и была рекомендована к защите (2007-2008 гг.). Результаты исследования изложены в монографии Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв. (24 п.л.), учебном пособии История Кавказской войны (5,5 п.л.) а также в 30 статьях и других печатных работах соискателя общим объемом более 20 печатных листов. Из числа этих статей 7 опубликовано в ведущих рецензируемых журналах.

Основные положения диссертации были представлены на региональной конференции Россия и Кавказ. Взгляд сквозь два столетия (2001 г. Санкт-Петербург),а на семинарах по истории империй Высшей школы социальных наук (2004 г. Париж), на международном коллоквиуме Историческая память и общество в Российской империи и Советском Союзе (2007 г. Санкт-Петербург).

СТРУКТУРАа РАБОТЫ построена по проблемному принципу, что соответствует задачам исследования.а Диссертация состоит из введения, пяти глав, разделенных на параграфы, заключения, списков использованных архивных фондов, опубликованных источников и литературы.

НАУЧНАЯа НОВИЗНАа ИССЛЕДОВАНИЯ состоит в том, что в диссертации впервые в отечественной историографии фокус исследовательского внимания сосредотачивается наа русской армии как на самостоятельном участнике вооруженного конфликта. Такой подход позволяет уйти от малопродуктивного формата дискуссии о причинаха и характере Кавказской войны, формата, определенного генеральным вопросом: является ли она порождениема внешнего воздействия (активизация России на Северном Кавказе) или же конфликт вырос на внутренней основе, важной частьюа которой была военная составляющая горского быта.а

НАУЧНО-ПРАКТИЧЕСКАЯа ЗНАЧИМОСТЬ

Материалы и научные результаты диссертации могут быть использованы при написании обобщающих трудов и учебных пособий по отечественной истории, разработке курсов и спецкурсов по военной истории России XVIII-XIX вв., истории вооруженных сил России, по истории империй, социальной истории техники, военно-исторической антропологии и другим вопросам.

ОСНОВНОЕа СОДЕРЖАНИЕа РАБОТЫ.

Во ВВЕДЕНИИ приводится обоснование научной новизны и актуальности работы,

определяется предмет, цель, задачи исследования, методологические основы и научно-практическаяа значимость.

В первой главе ИСТОРИОГРАФИЯа Иа ИСТОЧНИКИ, разделенной на два параграфа, анализируется исследовательская литература и характеризуется источниковая база диссертации.

Ва основе традиции, обоснованно названной лимперской, лежит утверждение о том, что присоединение Кавказаа отвечало государственным интересам России, было исполнением цивилизаторскойа миссии на Востоке, возвращением некогда утраченных владений (Тмутараканское княжество), оказанием помощи христианам. Это направления историографии представлено П. Зубовым, Р.А. Фадеевым, Н.Ф.Дубровиным, В.А.Потто, А.Л.Зиссерманом, Н.С. Дроздовым, Н.А. Волконским, П.И. Ковалевским. а Бесспорность тезиса о превосходстве западной цивилизации исключалаа признаниеаа противника равноправной фигурой (как это было в европейских войнах) и не предполагала основательного изучения горской военной культуры. Откровенный евроцентризм этих ученых сам по себе исключал глубокий анализ сущности конфликта, который сводил все к столкновению просвещенного начала с варварством. Небывалая длительность войны (даже если под таковой подразумевалась только борьба с Шамилем в 1834-1859 гг.) объяснялась природными условиями края, фанатизмом противника и, самое главное, неразумным отступлением в 1826 г. от победоносной стратегии правильной осады, применявшейся А.П. Ермоловым. Критическое отношение к эпохе Николая I аусилило внимание к субъективным факторам (лвиновными в неудачах представили кавказских военачальников 1826-1856 гг.). В работах по истории Кавказа в описательном виде представлены проблемы адаптации русских войск к горной нерегулярной войне, характер действий горцев, казаков и национальной милиции, но практически во всех случаях это используется для обоснования вышеперечисленных историографических построений, осью которыха служит схема стратегической ошибки. Истории кавказских полков, написанные военными историками в конце XIX - начале XX вв. несли имперскую традицию в массы, придавая ей большую устойчивость за счет закрепления ее положений в общественном сознании.

Военно-антропологический подход к изучению вооруженных конфликтов вообще и Кавказской войны в частности был затруднен целым рядом обстоятельств. Топографическая локализация событий военной истории, сама специфика документов, фокусировавших внимание на передвижениях войск, подвигала авторов ка сухому описанию походов и битв. Каноны военной историиа ставили всех изучавшиха Кавказскую войну в сложное положение: бесчисленные мелкие стычки не укладывались в парадигму событийной традиционной военнойа историографии.

Советскому периоду исследования Кавказской войны дана основательная характеристикаа в статье В.В. Дегоева Проблема Кавказской войны ХIХ века: историографические итогиа в Сборнике Русского исторического общества за 2000 г. Главным признаком этого этапа было то, что Етеоретические схемы и моральные оценки преобладали над системой доказательств. В 1930-1970-е гг. происходило тасование лантиколониального и лантифеодального акцентов, сопровождавшееся поиском классовых противоречий и искусственным подъемом уровня развития общественного устройства горцев, что позволяло говорить о классовой борьбе как подоплеке событий.

Изучение Кавказа проходило под жесточайшим идеологическим прессом,а важнейшими деталями которого были высказывания К.Маркса и Ф.Энгельса, которые Ев событиях на Кавказе Е усматривали частный случай проявления международного революционного подъема против царской России, героический пример национально-освободительного движения, достойный всеобщего подражания. Состояние советской историографии Кавказской войны демонстрирует судьба книги Н.И. Покровского Кавказские войны и имамат Шамиля, завершенной в 1940 г. и опубликованной толькоа 60 лет спустя. Автор, связанныйа идеологическими и методологическими установками, сумел уйти от принятых штампов, рискнул некоторые из них поставить под сомнение,аа признавал большое значение военно-стратегического фактора в развитии событий. Покровский осторожно говорил об экономических корнях российской экспансии, не избегал упоминаний о набегах горцев, о жестокости, проявляемой обеими сторонами, и даже решался показать, что ряд выступлений горцев нельзя однозначно определять как антиколониальные или антифеодальные.

Повышенное внимание к социальным и экономическим вопросам автоматически отодвинуло на задний план военно-культурный аспект. Тезисов о бездарности царских генералов и героизме горцев оказывалось достаточно для объяснения причин продолжительности войны.а Разделение противников по социальному признаку позволяло уйти от их национальной маркировки. Авторы избегали упоминать обо всем, что могло бросить тень наа горцев как братьев по классовой борьбе (набеги, кровавые междоусобицы, участие туземной знати в восстаниях).а Отрицание буржуазно-дворянских ценностей, которые несла на Востока дореволюционная Россия, автоматически снимало вопрос об лазиатском варварстве.

В 1983 году М.М. Блиев опубликовал в журнале Вопросыа историиа статью, которая сталаа смелым шагом за рамки лантиколониально-антифеодальной концепции. Он предлагал обратить внимание на внутренние механизмы конфликта, поставил под вопрос обоснованность традиционных хронологических рамок:а Еуже в ХVIII веке политика России, постепенно лишавшая горцев традиционных объектов экспансии, приходила в столкновение са интересами организаторов и участников набегов. В монографии этого же ученого, вышедшей в 2004 году, война однозначно объявляется порождением процессов, протекавших в недрах самого горского общества. Блиев признавал то, что Кавказская война сама стала средой, в которой происходили все исследуемые социальные изменения: Сдвинувшая с места все пласты традиционного жизненного уклада, война переступила все мыслимые и немыслимые пороги привычной жизни. а По мнению Блиева непримиримость противоборства России и горцев Кавказа Е основывалась главным образом на принадлежности воюющих сторон к слишком разным и слишком отдаленным друг от друга историческим эпохам. Россия, пережившая промышленную революцию, столкнулась с обществома в стадии революционного перехода от эгалитарности к иерархическому обществу. а Исследовательский интерес в данном случае концентрируется на механизмаха и формах такого противоборства, на способаха смягчения конфликта, на возможности коррекции поведения акторов глобальных процессов.

Заметным явлением в постсоветской историографии Кавказской войны стал выход книги Я.А. Гордина Кавказ. Земля и кровь, в которойа показано, как на практике реализовался некий имперский комплекс идей, как эти идеи трансформировались в соответствии с обстановкой и внешними вызовами. Оценкаа Гординым причин Кавказской войны выглядит убедительной, равно как и система аргументации. При этом автор возвращается к идее, оформившейся еще в работах дореволюционных историков: главной причиной затягивания войныа стал отход от стратегии правильной осады.

Академические попытки пересмотра явно устаревших концепций в 1980-90-е гг. совпали по времени с действиями тех,а кто стремилсяа ка политизированной актуализации истории Кавказской войны, используя при этом ненаучные методы.

Зарубежные историки не предложили сколько-нибудь оригинальных работ по истории завоевания Кавказа. Для подавляющего большинства сочинений XIX - начала XX вв. по справедливому замечанию М.М. Блиева характерна увлеченностьа русофобистскими обыкновениями и кавказской экзотикой. Компилятивность, некритичное отношение к источникам, причудливый сплав лимперского подхода и обвинительного уклона в характеристике действий России на Кавказе, не позволяют назвать книгу Д. Бэдли, несмотря на ее солидный объем, самостоятельным исследованием. Монография израильского историка Моше Гаммера Мусульманское сопротивление царизму. Завоевание Чечни и Дагестана вплотную приближается к грани между научным исследованием и ангажированной публицистикой. Совершенно иной, несравнимо более высокийа профессиональный уровень продемонстрирован в книге американского историка Томаса Баррета На окраине империи. Терские казаки и Северо-Кавказский фронтир. 1700-1860. В этой работе процесс включения терцев в жизнь региона рассматривается в сравнении с историей вооруженного противостояния индейских племен и белых поселенцев. Хотя все внимание автора сосредоточено на казаках, некоторые его положения о механизмах взаимного обогащения воинских культур, о формировании особого фронтирного быта и менталитета являются применимым и к трансформации регулярной армии в условиях перманентной войны.

В дореволюционной России изучение армии как самостоятельного фактора Кавказской войны было маловероятным, поскольку требовало отступления от большого числа существовавших тогда представлений об историческом сочинении. В советской историографии вероятность появления серьезной работы в таком исследовательском ракурсе также была предельно мала. Во-первых, для этого требовался запрещенный выход за национально-освободительные и лантифеодальные рамки. Во-вторых, тому препятствовал традиционный военно-полевой уклон и тенденция к военной биографике. Проблемным блокам лармия и государство, лармия и обществоа и сегодня уделяется немного внимания российскими учеными. Несмотря на то, что в последнее десятилетие появился ряд очень ценных исследований в этой области, до сих пор нет работ равных по уровню книгам Д. Байрау, и Д. Кипа. В настоящее время изучение военной субкультуры в различных аспектах стало одним из быстро развивающихся направлений в отечественной историографии, но при этом наблюдается явный хронологический крен в сторону XX столетия.

Препятствием на пути всестороннего изучения природы Кавказской войны по нашему мнению является иа то, что до сих пор не существует ее научно обоснованных хронологическиха рамок. Нынешние общепринятые временные границы (1817-1864 гг.) являются конструктом, помогавшим имперским, советским и постсоветским историкам отвечать на неудобные вопросы. Таким же конструктом, унаследованным от историков имперского направления, является объяснение длительности войны отходом от стратегии, применявшейся А.П. Ермоловым. Складыванию лермоловской схемы способствовал такое имманентное свойство военной историографии как поучительность:а существование вывода, полезного для полководцев следующих поколений.

В основе современных дискуссий о характере Кавказской войны лежит вопрос: что стало причиной такого масштабного конфликта - продвижение России на Кавказ, или реалии самого этого регионаа (военная активность горцев). Очевидное наличие обеих вышеуказанных причин открывает возможность создания множества версий - от неоимперской до ультранационалистической.а Альтернативой подобной малопродуктивнойа поляризации научных гипотез может послужить военно-антропологический подход. а

Американский исследователь Пол Верт справедливо отметил, что в российской и зарубежнойа историографии отношения между имперским центром и нерусскими сообществами представлены в основном сюжетами, связанными с проявлениями открытого сопротивления (национально-освободительные войны, восстания, религиозные движения и т.д.). Он призвал обращать больше внимание на роль пассивной оппозиционности национальных окраин, которая оказывала огромное влияние на контакты коронной администрации с местным населением. Исследование роли армии в Кавказской войне, с одной стороны, продолжает традицию повышенного внимания к острым конфликтам, с другой стороны, позволяет взглянуть на механизмы перехода мирного противостояния в вооруженную борьбу и обратно, а также сочетания этих форм оппозиционности. Последний феномен был особенно характерен для Северного Кавказа, где мирные горцы часто балансировали на грани вооруженного выступления, а власти удовлетворялись их формальныма согласием соблюдать условия принятия российского подданства.

Еще одной особенностью изучения истории Российской имперской организации является видение прошлого с позиций государственного центра, а также (особенно в советское время) лобвинительный уклон в оценке политики по отношению к национальным окраинам. При этом на периферии внимания оказались вопросы о том, как многонациональной и поликонфессиональной государственной структуре удалось просуществовать в течение нескольких столетий, демонстрируя при этом политическую энергию и добиваясь впечатляющих успехов в области экономического и политического освоения огромных территорий с разными векторами культурного развития. Недостаточно изучена роль державного центра в примирении различных сообществ и территорий, вошедших в состав России. а По нашему мнению, к вышеназванным особенностям историографии Российской империи следует добавить представление о неком органическома единстве верховной власти, центральных государственных учреждений и их инструментов, к числу которых относится и армия. Вооруженные силы представляются как рабочий орган, лишенный самостоятельности и управляющийся с помощью исходящих сверху импульсов. Представление же это - сугубо априорное,а имеющее своей основой умозрительные конструкты, не подвергавшиеся критике с использованием исторических источников. Это положение в силу своей важности требует либо подтверждения, либоа существенной коррекции в том случае, если вооруженные силы, способствующие имперскому расширению, выступают в роли достаточно самостоятельного действующей организации.

Изучение поставленных проблем хорошо обеспечено историческими ИСТОЧНИКАМИ разных видов. Основная масса неопубликованных материалов, использовавшихся в данной работе, хранится ва Российском Государственном Военно-Историческом Архиве (фонд 482 - Кавказские войны; фонд 846 - Военно-ученый архив; фонд 13454а - Штаб войск Кавказской линии и в Черномории расположенных; фонд 14719а - Главный штаб Кавказской армии). В Российском государственном архиве военно-морского флота (фонда 283 - Главный морской штаб) содержится ценная информация об участии моряков-черноморцева в этой войне. Личный фонд начальника морского штаба А.С. Меншиковаа (фонд 19) хранит большое количество материалов о боевых действиях во всех районах Кавказа: влиятельный сановник Николая I внимательно следил за происходящим на этой окраине империи. Ряд важных документов удалось обнаружить в фондах Государственного архива Российской Федерации и Российского государственного исторического архива, в Отделе рукописей Российской национальной библиотеки.

Многие материалы по истории Кавказской войны опубликованы. В 1866 году вышел в свет первый из 12-ти томов публикации документов, собранных Кавказской Археографической комиссией под руководством А.Д.Берже, а в1876 г.а началось издание альманаха Кавказский сборник. Кроме того, во второй половине ХIХ века были опубликованы многотомные собрания историко-этнографических материалов - Сборники сведений о кавказских горцах, Сборники материалов для описания местностей и племен Кавказа. В послереволюционный период также издавались ценные собрания документов - Движение горцев Северо-Восточного Кавказа и др.

Обильное цитирование документов из полковых архивов (в большинстве случаев утраченных)а позволяют рассматривать уже упоминавшиеся полковые истории в качестве исторического источника. Кроме того, многие из этих работ имеют весьма содержательные документальные приложения.

Ценным источником сведений о событиях на Кавказе и важным средством для критического анализа документов официального происхождения являются мемуары участников войны (более 500 единиц).а Широкий круг авторов позволяет взглянуть на события глазами людей с разными уровнями информированности, с разными критериями в оценках событий.

Широкое использование мемуаров в данной работе объясняетсяа тем, что как источник по военно-антропологической истории они не только не уступают официальным документам, но и по многим параметрам их превосходят. Многие реалии Кавказской войны, как впрочем, и другиха вооруженных конфликтов с трудом находили себе путь на страницы официальных документов, поскольку авторы последних предвидели реакцию адресатов. Когда генерал П.Х. Граббе рассказывал о боях с горцами в Петербурге, ему Етрудно было объяснить, почему война, особливо с народом полудиким, доводит до поступков, обыкновенному понятию о человеколюбии противных. Мемуаристы также,а как правило, избегали щекотливых тем, но время от времени проговаривались (о расправах с пленными и ранеными, о мародерстве, об использовании горских методов ведения войны и т.д.).

Несмотря на то, чтоа с 1829 г. сведения о боевых действиях и прочих важных событиях начали регулярно публиковаться на страницах таких газет как Тифлисских ведомостей, Русский Инвалид, Кавказ, их информативная ценность для историка невелика. Все материалы проходили столь жесткую цензуру, что авторами публикаций можно считать тех, кто готовил их к печати в Тифлисе и в Петербурге.аа

Донесения и другие официальные документы - сочинения особого жанра, имеющего свои законы, приемы отражения и искажения действительности, свой язык и внутреннюю структуру. В отличие от Европы, где эпизоды сражения наблюдались и оценивались с разных позиций и разными людьми, на Кавказе очень часто рапорт командира экспедиционного отряда оказывался единственным письменным документом. Важным является и то обстоятельство, что сам военный лексикон XVIII-XIX вв. далеко не всегдаа годился для адекватного описания местных реалий.а

Особенностьюа корпуса источников о Кавказской войне является то, что подавляющая масса их освещает события с российской стороны. Народы, оказывавшие сопротивление России, не имелиа своей письменности, а немногие документы, написанные на арабском языке, практически все вышли из-под пера ученых мулл, и содержат очень мало информации, востребованной для данной работы. Кроме того,а эти сочинения, сохранившиеся только в печатном виде, прошли жесткую цензуру русских издателей. Эта односторонность источниковой базы создает трудностиа при реконструкции картины событий двухвековой давности: нет возможности посмотреть на русскую армию глазами противника, собрать репрезентативный материал для анализа восприятия местными жителями поведения чинов Отдельного Кавказского Корпуса.

Вторая глава ПРИСОЕДИНЕНИЕа КАВКАЗАа Ва ВОЕННОЙа ИСТОРИИа РОССИИ XVIII-XIX ВВ. состоит из пяти параграфов. В первом параграфе ХРОНИКА БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ НА КАВКАЗЕ В XVI-XIX ВВ. рассмотрена история боевых действия армии России в указанном регионе. Персидский поход 1722-1723 гг. открыл список разномасштабных и регулярных столкновений вооруженных сил империи с горцами, на всем протяжении формировавшейся оборонительной линии от устья Кубаниа до устья Терека. Присоединение Кабарды и Осетии сопровождалось вооруженными конфликтами разной интенсивности. Ва последней трети XVIII века русским войскам, отправленным в Закавказье для помощи Грузии в борьбе с Турцией и Персией, пришлось сражаться с отрядами горцев. После присоединения Восточной Грузии к России в 1801 г.,а Петербург включился в сложнейшую систему местной политики, с неизбежными столкновениями са племенами, жившими на границах са новыми владениями империи.а В 1817 г. началось постепенное установление контроля над горными районами Адыгеи, Чечни и Дагестана. Именно бои в этих областях и стали впоследствии называть Кавказско-горской войной. После нескольких крупных поражений в первых столкновениях чеченцы и дагестанцы объявили о своей покорности, но уже в начале 1820-х гг. сопротивление стало нарастать. В 1840-1847 гг. Чечня и Дагестан фактически контролировались Шамилем, который был вынужден сдаться только в 1859 г.

Со второй половины XVIII столетия до начала 1860-х гг. продолжались регулярные разномасштабные столкновения в бассейне Кубани. Только весной 1864 г.а племена Западного Кавказа одно за другим объявили о своей покорности. После того, как Кавказская война лофициально закончилась, войскам неоднократно приходилось иметь дело с вооруженными выступлениями горцев. В 1859-1877 гг.а только в Дагестанской областиа произошло 18 возмущений.а В 1858 г.а пришлось лусмирятьа ингушей.а С маяа 1860а по март 1861 гг.а после выступления жителей аулаа Беной власти утратили контроль над горной Чечней. В 1863 г. восстали лезгины в Закатальском округе.а В1864 г. потребовалась артиллерия для разгрома зикристов в районе Шали. В 1865 г. вспыхнуло новое восстаниеа в Ичкерии. В 1866 г. подавлением очередного массового выступления завершилось присоединение Абхазии. В 1877-1878 гг.а пришлось вести полномасштабные боевые действия в Чечне и Дагестане.

Для нашей работы тезис о чрезвычайной длительности войны на Кавказе (1722 - 1878 гг.) имеет принципиальное значение, поскольку постоянство этого конфликта оказывало большое влияние на его внутреннее содержание и заметно сказывалось на формировании особого типа кавказского солдата, на поведении регулярной армии.

Второй параграфа ЦЕЛИаа Иа ЦЕНАа КАВКАЗСКОЙа ВОЙНЫ посвящен выявлению причин конфликта. Приращение территорий в качестве жизненного пространства или сельскохозяйственных угодий не являлось стимулом для имперской экспансии.а Неуспех - самое мягкое определение для результатов крестьянской колонизации Кавказа. а Выдвижение станиц за Терек и Кубань имело своей основой не экономические, а военные резоны: командование пыталось разрушить хозяйственный фундамент сопротивления, создать на границе надежный заслон из военизированных поселений. Существовавший в XVIII в. интерес к местным недрам в начале XIX в. уже угас из-за выявившейся их бесперспективности. Главное минеральное богатство Кавказа - нефть до 1870-х гг. не считалась предметом, из-за которого стоило воевать. До середины XIXа века горные предприятия края приносили казне одни убытки. Не оправдались надежды на производство здесь колониальных товаров, на пополнение казны за счет налогов с туземцев, на переориентацию грузовых потоков восточной торговли по трассе Баку-Астрахань-Петербург.

Мотивы движения России на Кавказ лежали вне сферы экономических интересов. Главную роль здесь играл военно-стратегический фактор,а внутренняя логика конфликта. Обеспечение безопасности подконтрольной территории требовало завоевания или лусмирения соседней, следствием чего стал процесс известный как поиск границы.а Пестрота и неопределенность этнополитической карты, особенности политической культуры Кавказа вели к тому, что Россия, присоединяя какую-то территорию, принимала в наследство все спорные пограничные вопросы. Поскольку практически все государства и родоплеменные организации имели застарелые конфликты со своими соседями, русская армия, олицетворявшая империю, всегда имела казус белли. В этом отношении можно провести аналгию с положением французов ва Алжире в 1830-1856 гг.

Россия заплатила очень высокую цену за присоединение этого края. Армия похоронила на Кавказе около одного миллиона человек, причем на одного убитого приходилось примерно девять умерших. Такое соотношение боевых и санитарных потерь характерно для кампаний, которые вели европейские войска за пределами Старого света.а Примерно в таких же цифрах выражаются потери коренного населения Кавказа. Огромными были и финансовые затраты.

Мощнейшим импульсом продвижения России на Кавказ в XIX в. стала материализация имперских идей, выполнение миссии белого человека.

Отсутствие очевидных целей войны (понятных для участников с российской стороны) вкупе с ее небывалой продолжительностью выдвигали в качестве таковых конструкты, порожденные самой войной.а Кавказский корпус шел в бой потому что так заведено, чтобы отомстить за ранее погибших товарищей, чтобы удержать ранее захваченные рубежи.а Фактически война велась ради самой войны, и это многое значило для трансформацииа Кавказских войск в особый субэтнос.

В третьем параграфеа ВОЕННАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ГОСУДАРСТВа И НАРОДОВа КАВКАЗА рассматривается воинская культура региона, причем основное внимание уделено ополчениям горцев. Политическая и социальная организация как мусульманских, так иа христианских провинций Закавказья облегчала задачу их покорения: военная и финансовая мощь империи имела там точки приложения - местную феодальную элиту. Комбинация устрашения и сохранения привилегий (имущества) позволила склонить на сторону коронной власти большую часть грузинской и азербайджанской знати. Почти двухвековое пребывание закавказских владетелей в состоянии ограниченного суверенитета в условиях турецкой и персидской экспансии также способствовало снижению резистентности этих структур как самостоятельных государств.

На Северном Кавказе вооруженные силы России столкнулись с ранее еще не ведомым противником: народы, у которых владение оружием составляло одну из важнейших частей быта. Хотя основным занятием подавляющего большинства жителей этого региона было земледелие и животноводство, они хорошо владели оружием и считали участие в военных предприятиях достойным делом. Сами мирные занятия горцев не отменяли обязательное участие неженатой молодежи в набегах, служивших средством социализации. Практически у всех горских народов существовали так называемые мужские союзы, одной из основных общественных функций которых была организация набегов и защита собственных селений.

Природные и этнополитические особенности Северного Кавказа препятствовали военной экспансии горцев за его пределы. Хотя персидские, турецкие и грузинские правители приглашали их участвовать в своих военных предприятиях, огромныйа военный потенциал Северного Кавказа в основном реализовывался внутри этого края, что привело к созданию особой культуры перманентного военного конфликта. Высокая пассионарность горцев Северного Кавказа привела к разрушению феодальныха структур, складывавшихся в ряде районов. Сохранились предания об лизгнании князей из Чечни, уже на глазах русских произошла фактическая ликвидацияа ханских фамилий в Дагестане и борьба черкесских князей со свободными общинниками, закончившаяся победой последних. Свою лепту в этот процесс внесли в начале XIX в. и российские власти, нанеся удар по деспотическим правителям восточного Кавказа.

Мощное чувство родовой и племенной солидарности было причиной того, что каждая силовая акция по отношению к одному человеку мобилизовала на его защиту всех, кто чувствовал с ним кровное единство. Все причины, по которым горцы брались за оружие (защита себя, семьи и имущества, месть за родственника, закрепление или повышения социального статуса, захват военной добычи, выполнение роли кунака или вассала, священная война с иноверцами) обеспечивали высокий уровень мотивации их действий. В XVIII-XIX вв. общественное сознание большинства горских народов не осуждало набеговую систему, более того, заметны были попытки найти ей обоснованиеа в религиозной сфере. Русская экспансия на Кавказе привела к созданиюа большого числа объектов для нападения:а агрессивных, чуждых, позволяющих рассчитывать на добычу.

В Новое время европейский солдат превратился в персонал, обслуживающий боевую машину (мушкет, пушку и т.д.). Его цельность как самостоятельного воина разрушалась западными тактическими приемами и системой обучения.а Горцы же сохранили эту очень важную цельность, что в условиях маневренной и многовариантной войны имело огромное значение. Их снаряжение, тактика и военные обычаи являлись продуктом многовековой практики постоянных междоусобиц.а Основным тактическим приемома был набег, предусматривавший быстрое и внезапное вторжение на вражескую территорию и столь же быстрое возвращение в свои пределы.

В четвертом параграфе ВООРУЖЕННЫЕ СИЛЫ ИМАМАТА ШАМИЛЯ рассматривается трансформация горской военной организации в эпоху имама Шамиля. До начала 1830-х гг. рисунок войны определялся в основном сериямиа ожесточенных, но сравнительно короткиха и разрозненных вспышек. Затем наличие центрального руководстваа проявилось в увеличении длительности и организованности возмущений. Это было не только следствием деятельности религиозного вождя, но и реакцией на поведение русской армии. Многократные присяги о покорности различных родов и этнических групп являлись не более чем средством избежать больших человеческих и материальных жертв, оформлением перемирия. Походы русских войск в доермоловский период не выходили за рамки того, что Кавказ переживал не единожды (нашествия персов, монголов, арабов и т.д.). Этим объясняется то, что в 1817-1819 гг. после кровавых сражений Чечня и Дагестан признали себя подданными русского царя. Однако дальнейшие действия русских противоречили всем представлениям о войне, которые, в силу высокой милитаризации горского общества, являлись едва ли не основой местной картины мироустройства. Они не ушли,аа стали вмешиватьсяа во внутренние дела горцев, создав предпосылки для появления имама Шамиля. Большую роль в обострении ситуации сыграла политика Ермолова по отношению к туземной феодальной знати: как и П.Д. Цицианов (главнокомандующий на Кавказе в 1802-1806 гг.) он многое сделал для подрыва власти ханов, составлявших противовес теократам. Сосредоточение в руках Шамиля невиданных ранее властных ресурсов привело к радикальным изменениям в соотношении сил на Северо-Восточном Кавказе: попытки занять нейтральную позицию карались столь же жестоко, как и сотрудничество с русскими. Правительственные же войска не могли обеспечить безопасность всем, кто был готов прекратить сопротивление.Основой стратегии Шамиля стало понуждение противника ка постоянным передвижениям, которые мешали планомерному проведению операций. Регулярные войска именно на таких изматывающих маршах оказывались наиболее уязвимыми для нападений партизан. Не имея возможности жестко оборонять территорию имамата, Шамиль выбрал единственный возможный для него вариант маневреннойа войны. Имам провел реформу армии, придав ранее аморфным горским ополчениям некоторый порядок, заложил основы системы тылового обеспечения, упорядочил комплектование отрядов. Эти и другие мероприятия, направленные на повышение управляемости войском, с одной стороны заметно усилили сопротивление горцев, которые сумели в 1840-е гг. перейти в стратегическое наступление и фактически установить контроль над большей частью территории Чечни и Дагестана. С другой стороны, концентрация сил снизила маневренность армии имама, лишила ее непредсказуемости. Складывание имамата позволило русскому командованию найти ранее не существовавшую точку приложения силы. Шамиль, вовлекая огромную массу населения в боевые действия, заставлял буквально каждую лячейку горского социума убедиться на личном опыте в бесперспективности сопротивления.

Пятый параграф ПРИРОДА КАВКАЗА КАКа ПРОТИВНИК посвящен вопросу о роли природного фактора в завоевании Кавказа. Военно-антропологический подход сам по себе предполагает учет климатических и ландшафтных условий военных операций. Рисунок вооруженных конфликтов на территории Старого Света соответствовал политической и военно-технической организации пространства. Кроме того, европейское военное дело было теснейшим образом привязано к тем природным условиям, в которых оно сформировалось: густонаселенная равнина, на которой доминируют освобожденные от леса площади, и умеренный климат.

Европейское военное пространство организовывалось в XVIII-XIX вв. прежде всего в интересах пехотных частей. Поэтому во всех европейских языках место сражения называется полем битвы (champ de bataille, battlefield, Schlachtfeld, etc.). Этоа - отражение практики организации боя на открытом пространстве, необходимом для развертывания войск и управления ими. Горные и лесные массивы считались военными теоретиками серьезными препятствиями, операции в них являлись редкими исключениями. Каждый горец был и разведчиком, и связистом, и начальником штаба, и командиром, и бойцом, и интендантом в одном лице. Ва регулярном войске все эти функции разделены, и чем больше воинское формирование, тем медленнее движется информация в ту или другую сторону по технологической военной цепочке, в результате чего утрачиваются преимущества европейской армии. В горной местности резко снижалась эффективность артиллерии, затруднялось управление войсками, возможность штыковых атак.

Природные условия Кавказа вступали в противоречие с основным принципом европейской военной организации того времени - воспитанием и обучением солдата не как самостоятельной боевой единицы, а как части коллектива. Кавказ дробил военную машину, вторгшуюся на его территорию, на отдельные детали и тем самым лишал ее мощности. Разумеется, нельзя назвать природу главным препятствием на пути установления российского владычества на Кавказе, но влияние этого фактора было чрезвычайно велико.

На Кавказе в полной мере проявилась привязанность европейской военной системы к европейскому же климату, рельефу, антропогенным изменениям ландшафта.а При кратковременных экспедициях, при незначительной интенсивности боев европейская армия могла в какой-то мере минимизировать воздействие неблагоприятных природных условий.а Однако в условиях длительной войны войскама приходилось адаптироваться к окружающей среде, двигаясь по этому пути вслед за туземцами, принимая шаг за шагом их быт и обычаи. В то же время, не могло быть иа речи отказа от европейского вооружения и, соответствующей организации войск, ориентированных на действия на открытых пространствах. Поэтому титаническая работа по рубке леса, приспособление ландшафта к своим возможностям было проявлением компромисса между двумя военными культурами.

Третья главаа ЕВРОПЕЙСКАЯа АРМИЯа Ва НЕЕВРОПЕЙСКОЙа ВОЙНЕ посвящена трансформации военной системы, построенной по западным моделям, под воздействием реалий Северного Кавказа. В первом параграфеа КРИЗИСа ЕВРОПЕЙСКОЙа ОРГАНИЗАЦИИ УПРОСТРАНСТВА ВОЙНЫФ объясняется процесс выбора стратегии (навязывание генеральной битвы, захват важнейших пунктов, создание кордонных линий, проведение масштабных экспедиций, формирование сети укрепленных опорных пунктов, экономическая блокада, превентивные и экзекуционные набеги).

Европейские основы стратегии оказались практически не приемлемыми на Северном Кавказе: ни победы ( в европейском понимании) в открытых сражениях, ни устройство оборонительных линий, ни строительство множества фортов, ни походы больших отрядов не приближали к окончательному и бесповоротному замирению. Не более продуктивными были и разгромы аулов, считавшихся лоплотом сопротивления (Салты, Ведено, Гимры, Гергебиль, Дарго, Шали и др.).а Осознание этого русским командованием приходится только на конец 1840-х гг.

аРассеивать горцев, как часто предписывали директивы, исходящие от самого императора, было совершенно бессмысленно, так как, в случае надобности, они сами легко рассредоточивались, а затем, с не меньшей легкостью собирались вновь. Это была не европейская армия,а которая для своего возрождения требовала колоссальных организационных усилий, финансовых затрат и продолжительного времени.а Отсутствие у горцев военной организации западного типа не позволяло закончить войну одним или несколькимиа решительными ударами.

К устройству кордонных линий и фортов в стратегически важных точках подталкивало характерное для Кавказа смешение военных и политических задач. Укрепления возводилисьа Едля указания предела или окраины занятой нами территории. При этом их гарнизоны в большинстве случаев жили в обстановке постоянной тревоги, аа границы их влияния ограничивались дальностью прямого выстрела.

Неэффективность крупных экспедиций, превращавшихся большей частью в изнуряющие войска переходы по горному бездорожью, а также прочие вышеназванные стратегические приемыа подталкивали кавказское командование ка использованию по существу туземной стратегии - к карательным и превентивным набегам. Большинство этих так называемых частных экспедиций было рефлексом на военную активность горцев. Только система набегов могла быть сравнительно безопасным средством мобилизации местных ресурсов (провиант и фураж). Набеги вели к варваризации войск, к приватизации войны, превращению ее в нескончаемую средневековую междоусобицу.

На Северном Кавказе оказались малопригодными и многие тактические установки, основанныеаа на европейских военно-культурных реалиях. Достаточно сказать, что здесь самым ответственным пунктом был не авангард, который в Европе являлся едва ли не синонимом отваги, а арьергарда - замыкающая часть колонны. В маневренной войне, без четкого определения фронта и тыла, наступление и ретирада не являлись противоположностями, что не всегда понимали командиры, не вполне усвоившие местные правила. С теми же проблемами организации пространства войны столкнулся и русский флот, которомуа пришлосьа вести утомительную малую, партизанскую войну в морском ее варианте.

Регулярная армия, поставленная в условия нерегулярнойа войны, должна была претерпеть соответствующие этим вызовам метаморфозы. Попытки применить в специфических местных условиях европейские стратегические установки способствовали эскалации конфликта.

аВо втором параграфе ВООРУЖЕНИЕа Иа СНАРЯЖЕНИЕа РУССКОЙ АРМИИ НАа КАВКАЗЕ основное внимание уделяется применению технических средств ведения войны и экипировке войск России в военно-антропологическом контексте.а Основная часть борьбы за Кавказ пришлась на время, предшествовавшее революционным переменам в военной технике, дававшим неоспоримое преимущество европейским армиям в их столкновениях с войсками неевропейскими.а В Чечне и Дагестане гладкоствольные ружьяа со штыком далеко не всегда оказывались универсальным средством боя, а тяжесть артиллерии и боеприпасов в условиях труднопроходимой местности снижала техническое превосходство русских отрядов. Малая надежность ударно-кремневого замка, небольшая дальность прицельной стрельбы ставила русских солдат в невыгодные условияа в соревновании с горцами, пользовавшимися винтовками. Переход же к туземному типу вооружения отвергался по целому ряду причин (сопротивление военного руководства,а невозможность применения винтовки в рукопашной схватке и т.д.).

Эволюция мундира в ХVIII - первой половине ХIХ вв.,а проходившая в эпоху господства сомкнутого строя, в большей степени отвечала требованиям военной эстетики а также использованию одежды для управления войсками (сигнальная система, составная часть дисциплинарного комплекса). Обмундирование регулярной армии по своим конструктивным особенностям являлось частью европейской военной субкультуры и потому мало отвечало требованиям местного климата и особенностям перманентной войны. У народов Кавказа детали костюма и оружия позволяли определить не только принадлежность воина к тому или иному роду. Униформа ставила всю армию в положение кровников тех, кто потерял в бою с русскими своих сородичей.а Непрактичность обмундирования в условиях постоянных военных тревог вкупе с недостатками интендантской службы стали причиной того, что внешний вид солдат и офицеров Отдельного Кавказского корпуса был далек от уставного образца.а Приспособление снаряжения к местныма условиям проводилось исподволь и после нескольких лет практического использованияа закреплялось нормативными актами.

Долгим и трудным был путь выработки особого, кавказского типа крепостных сооружений, наиболее пригодного в местных условиях.аа Многолетнее сопротивление непригодным нормам в снаряжении и фортификации сыграло огромную роль в выработке особого типа кавказского солдата, в складывании особого менталитета человека, который осознавал, что только от его собственной инициативы и разумения зависит его собственная жизнь и жизнь товарищей по оружию. Реалии Кавказа заставляли русских солдат и офицеров осознать и прочувствовать всю условность культурных европейских императивов в области военного дела. Немалое значение имел отказ от соблюдения уставной формы одежды, поскольку, расставаясь с кивером и прочими атрибутами плац-парадной и одновременно европейской военной культуры, принимая во многом вид туземца, русский солдат повышал свою готовность воспринять и другие элементы горского военного дела.

В третьем параграфе ТРАНСФОРМАЦИЯа МЕТОДОВа И ОБЫЧАЕВа ВОЙНЫ подвергнут анализуа процесс варваризации армии на Кавказе. Горские обычаи, ориентированные на купирование военного конфликта в кавказском варианте,а нередко становились тем самым культурным элементом, который провоцировал репрессии. Если предоставление крова, уклонение от информации о цели путника,а всемерное содействие кунакуа являлись средствами смягчения кризисных ситуаций, тоа русское командование все это рассматривало как соучастие в преступлении.а Не меньший ущерб взаимоотношениям нанесли и неоднократные попытки разоружить население. Российские нормы в отношениях лиц, занимающих разные ступени социальной лестницы, переносимые на кавказскую почву, также неоднократно оказывались причиной кровавых событий.

На Кавказе война являлась неа тотальной эпидемией разрушений и убийств, аа частью повседневности. Действие механизмов, порождающих конфликт, уравновешивалось способами перевода их в латентное состояние и даже полного прекращения. Армия России, являясь конфликтогенным объектом, не располагала арсеналом средств для примирения. Командир роты, солдат которой погиб от руки горца, не мог помириться лобычным по местным понятиям способом: получить материальное вознаграждение иа для верности сохранения мирных отношений взять на воспитание мальчика.а Случаи, когда обе стороны достигали консенсуса, имели место, но, поскольку это никак не могло получить одобрения высокого начальства,а источники не дают ответа о частоте таковых. При родовой организации общества каждая операция правительственных войск порождала тех, для кого отмщение становилось смыслом жизни. Если в местных междоусобицаха выявление виновного было делом возможным и, более того, обязательным, так как ошибка вела к возникновениюа вражды с другим, незаслуженно наказанным родом, то и в случае с русскими горцы не имели возможности персонифицировать месть. Внутренние столкновения имели несоизмеримо меньший масштаб, часто выглядели как единоборства. Сам рисунок боев с приходом русских радикально изменился: после десятка батальонных залпов и выстрелов картечью, с последующей кровавой рукопашной схваткой, редко можно было установить - чей штык или чья пуля оборвала жизнь джигита. Поэтому частыми были случаи немотивированной, с российской точки зрения, агрессии горцев. Частой причиной столкновений были безадресные карательные операции. Горцы не понимали, что русские власти действительно не в состоянии провести правильное по местным меркама расследование набега и потому для острастки разоряли подозрительный и часто действительно непричастный к инциденту аул.

Принятая в Европе норма маркировать границу сторожевыми пунктами и укреплениями привела к тому, что в предгорьях Кавказа появились сильнейшие раздражители для местных племен. Устройство фортов, служившее для россиян не более чем символом политической власти, являлось для горцев неоспоримым признаком посягательства на их земли.

Русские на Кавказе становились объектами нападений и в силу того обстоятельства, что они для горцев нередко оказывались более удобной целью, чем соседи-туземцы. Последние свято исполняли закон кровной мести, всеми силами старались ответить ударом на удар. Иногда власти не наказывали горцев за набеги, ограничиваясь увещеваниями,а прощали даже серьезные нападения, забывали взыскать наложенные штрафы. Непоследовательность русских была провокативным фактором, в одних случаях рождая иллюзию безнаказанности, в других - поражая неадекватностью ответных ударов.

В горском социуме военная организация и само общественное устройство были взаимосвязаны самым тесным образом. В некоторых языках слова войско и народ были синонимами. Армия, в лице которой они видели Россию, демонстрировала горцам их ближайшее будущее в случае принятия русского подданства: гауптвахты,а телесные наказания,а командиры - полные хозяева в своих частях. Такой тип отношений был неприемлем не только для свободных общинников, но иа для тех народов, где было заметным выделение родоплеменной знати.а Горцы считали, что вскоре послеа покорения их ждет рекрутчина или ( в лучшем случае) запись в казаки. Власти поддерживали представление инородцев о военной службе как о наказании тем, что широко практиковали отдачу в солдаты заложников-аманатов и лиц, арестованных за различные проступки. а

В левропейской войне XVIII-XIX вв. принадлежность к вооруженным силам обозначалась с помощью определенной и всем понятной системы символов (оружие, мундир, специальные знаки на одежде и т.д.). На Кавказе по внешним признакам отличить мирного жителя от противника оказывалось практически невозможно, поскольку каждый мужчина был вооружен, а униформу заменяла повседневная одежда. История войны в Чечне и Дагестане знает множество примеров того, как ошибки в определении границы между мирными и немирными горцами заканчивались трагически для той или другой стороны.

На Кавказе армия являлась там основным управленческим ресурсом правительства. Фактически военным поручалось не только покорение, но и лобустройство края, расплачиваясь кровью за недовольство горцев административными мерами.

Одной из отличительных черт войны на Кавказе было то, что здесь русская армияа использовала приемы, совершенно недопустимые в Европе (жестокое обращение с пленными, пленение женщин и детей, уничтожение имущества местных жителей, организация наемных убийств и т.д.). Русская армия отступала от обычаев европейской войны не только по примеру своих противников. К этому ее толкал уже упоминавшийся провал опробованных стратегических схем.

Практика разорительных набегов не привела к соответствующим поправкам в военном законодательстве. При строгом следованииа пунктам Полевого уголовного уложения для Большой Действующей Армии, принятого в 1812 г. весь Отдельный Кавказский корпус должны были расстрелять по приговору полевого суда, поскольку в его составе не было ни одного человека непричастного к уничтожению имущества мирногоа населения.а То, что прямо запрещалось уставом, написанным для европейской войны, являлось в войне кавказской основной целью боевых действий.

Согласно з 39 и 40 статьи 5-й того же Полевого уголовного положения смертью наказывалосьа Еявное неповиновение или бунт жителей мест и областей армией занимаемых, истребление ее продовольствия и всякое злонамеренное препятствие ее движению и успехам, а также Есклонение к бунту и неповиновению жителей земель, армией занимаемых, хотя быа и не произвело возмущения. При строгом следовании этим пунктам расстрелу подлежало едва ли не все население Северного Кавказа.

Стратегия и тактика русских войск на Кавказе вступала в непримиримые противоречия с правовыми нормами и положениями устава, что в свою очередь сыграло важную роль в формированииа типа кавказца. Отступления от европейских правил ведения боевых действий и обращения с мирным населением на землях, которые предстояло лцивилизовать были характерны для всех западных армий. Расправы над пленными, добивание раненых, насилия и пытки, изъятие провианта в форме грабежа, стратегия выжженной земли - все это применялось французскими, британскими, германскими, бельгийскими, итальянскими и испанскими войсками в Азии, Африке, Австралии и в обеих Америках.

Важным отличием Кавказской войны от левропейской было отсутствие заметной границы между боем и затишьем, между тылом и фронтом. Почти каждый четвертый военнослужащий был убит или ранен во времяа бесчисленных стычек, которые указывались в рапортах даже без указания точного места события.

Особый характер Кавказской войны проявлялся в том, что военные здесь занимались не только ратным ремеслом в прямом смысле этого слова (совершали организованное и легализованное насилие), но и решали - к кому, когда и в какой форме это насилие применять. Уровень принятия таких решений (от наместника до отдельного солдата) зависел от комбинации множества факторов, большинство которых по-разному оценивались обеими воюющими сторонами. Если в левропейской войне политическое решение принималось теми, кто непосредственно не участвовал в конфликте, то на Кавказе такого разделения не наблюдалось. В силу некорректности задачи, поставленной перед вооруженными силами России, граница между миром и войной на Кавказе оказывалась крайне зыбкой, что соответствовало в целом туземным представлениям о мироустройстве. Однако представления о нарушении таковой у обеих сторон оставались различными, а средства для достижения консенсуса - крайне ограниченными.

Военные действия вспыхивали и разгорались на Кавказе потому, что мотивы действий одной стороныа в подавляющем большинстве случаев были неизвестны, а главное Ч непонятны или неприемлемы для другой. Обаа участника конфликта неадекватно оценивали поведение противника, причем в основе этой неадекватности лежало жесткое следование собственным представлениям о правилах игры.а

Элементы кавказской народной военной культуры приживались в регулярных частях, а сами они постепенно превращались в своеобразныеа социальные структуры с чертами, характерными для военно-монашеских орденов, с постоянной готовностью к боевым операциям.

Главаа 4-яа ВЛИЯНИЕ ОСОБЕННОСТЕЙ ЛИЧНОГО СОСТАВА КАВКАЗСКОГО КОРПУСАа НАа ХАРАКТЕРа ВОЙНЫ целиком посвящена анализу военно-адаптационных качеств солдат и офицеров, служивших на Кавказе ва XVIII- первой половине XIX вв. В первом параграфе СОЛДАТЫ- КАВКАЗЦЫ представлен процесс формирования нижнего чина, воевавшего на этой имперской окраине.а Система комплектования армии на основе рекрутской повинности способствовала тому, что среди солдат процент лиц, склонных к асоциальному поведению был заметно выше, чем в общей массе населения. Постой частей в великорусских деревнях и городах постоянно сопровождался конфликтами между военными и гражданскими, аа на национальных окраинах насилие солдат и офицеров в отношении местного населения зачастую переходило все мыслимые границы. При пополнении ОКК в него направлялось большое число т.н. штрафованных, т.е. подвергшихся ранее наказанию за проступки. При этом невысокий уровень законопослушания солдат не влиял на их боеспособность. Солдат Архип Осипов, ставший известным всей России своим подвигом (взорвал артиллерийский погреб укрепления Михайловское, когда туда ворвались горцы), попал в этот форт как раз в наказание за прошлые проступки по службе. аа Европейские державы также практиковали отправку в колониальные войска лиц с уголовными наклонностями.

Восприимчивость к элементам горской воинской культуры во многом объясняется как демилитаризованностью русского крестьянина, так и феноменом его растворения в инородческой среде, что не раза отмечали этнологи.а

На Кавказе в условиях перманентной войныа солдаты оказывались вне сферы действия воинской дисциплины в ее гарнизонном и наиболее тягостном варианте. Это предопределяло относительную свободу выбора действий нижнего чина, стимулировалоа боевую активность. Военное воспитание, сама армейская среда деформировала и ослабляла принадлежность к традиционной культуре, что делало нижних чинов более восприимчивыми к разного рода новшествам.

Общинный уклад основывался на принципе своеобразного лантилидерства, стремления быть как все, который был диаметрально противоположен горскому культу удальства. Если в европейских войнах эта психологическая особенность русских крестьян проявлялась в фантастической спаянности и стойкости частей, то на Кавказе требовался навык принимать самостоятельное решение, брать на себя бремя лидера. Это противоречие было преодолено тем, что каждый нижний чин стремился к лидерству своей части. Соревнование кавказских полков в доблести отмечали многие участники и современники Кавказской войны.

Одним из компонентов самоидентификации служилого человека в России было его представление о том, что государство (лказна и начальство) в обмен за его подневольную службу брало на себя обязательство о нем заботиться (провиант, обмундирование и т.д.). Кроме того, власть осуществляла руководство - от военного воспитания до конкретных команд в лагере и в бою. На Кавказе человек в шинели оказывался в совершенно ином положении: обеспечение пищей, одеждой, организация ночлега и устройство жилища в подавляющем большинстве случаев являлось его личным делом. Офицеры корпуса не особенно заботились о снабжении своих подчиненных: во-первых, это было практически неисполнимым делом в отсутствии правильно организованного интендантства. Во-вторых, в таком случае им пришлось бы нести ответственность за все эксцессы, неизбежные при реквизициях.

Отсутствие видимой линии фронта, невозможность различать мирных и немирных горцев держали солдат и офицеров в состоянии постоянного стресса. Неадекватных реакций на поступки местных жителей в такой обстановке было не избежать.а Солдат Кавказского корпуса имел принципиальное отличие от нижнего чина, участвующего в левропейской войне. Он в большинстве случаев должен был самостоятельно принимать решения, причем от их правильности напрямую зависела его жизнь. а Возможность выслужить чин, дающий право на личноеа и даже на потомственное дворянство в условиях Кавказской войны, превращалась из призрачной, как это было в других регионах, в практически достижимую реальность. Мирная обстановка оказывалась препятствием на этом пути.

Второй параграф КОМАНДНЫЙа СОСТАВа КАВКАЗСКИХа ВОЙСК в основном объясняет причины повышенной мотивации офицеров, служивших на этой имперской окраине. Начиная с 1836 г., практиковались годичные командировки гвардейских и армейских офицеров для приобретения боевого опыта горной войны. Большинство прибывших старалось выслужить крест или чин, и перерыв в походах являлся для них личной трагедией. Гвардейцы-командировочныеа играли роль неформальных инспекторов. Поэтому им всеми правдами и неправдами старались представить возможность отличиться для представления к ордену. Немалое число офицеров оказывалось здесь под воздействием романтических устных и письменныха рассказов, причем приезжали лиз Россииа уже настоящими кавказцами, что в их представлении было синонимом человека, постоянно рвущегося в бой. Кавказ был притягательным местом для неудачников, пытавшихся в новой обстановке как то исправить карьеру. Служили на Кавказ и совершившие проступок, и подозреваемые в таковом. В 1830-е годы даже формировались отдельные отряды из разжалованных для того, чтобы предоставить им возможность отличиться. На Кавказе корнеты и поручики могли проявить инициативу, немыслимую на полях левропейских сражений. Вследствие уже упоминавшегося восприятия горской воинской культуры, командирам приходилосьа поддерживать свой статус не толькоа уставной субординацией, но и проявлениями неформального лидерства, что, в свою очередь, становилась дополнительным фактором обострения ситуации. Специалисты в области военной социологии отмечают стремление офицеров и солдат-профессионалов к активным боевым действиям, поскольку состояние войны соответствует их жизненной стратегии.

Многие элементы военного хозяйства на Кавказе оказывались непригодными. Альтернативой голоду часто была военнаяа добыча. Присоединение Закавказья открыло дорогу в офицерский корпус армянской и грузинской знати, которая в служебном рвении нередко превосходила представителей титульной нации, посколькуа у местных уроженцев-военачальников в отношениях к противнику содержались и родовые заповеди.

Отсутствие надежной связи между отдельными частями русских войск на Кавказе вело к складыванию совершенно особой ситуации в управлении. Требования оперативности толкали к предоставлению частным начальникам, как тогда говорили, особых полномочий, поскольку правильная схема: главнокомандующий - подчиненные ему командиры - командиры войсковых частей действовать просто не могла. При этом они неслиа ответственность за ситуацию в подведомственном районе, и лучшим средством выглядеть хорошо в глазах высшего начальства,а было проявлять активность. Но даже имитацияа боевых действий являлась сильнейшим провоцирующим раздражителем для противника. Таким образом, командный состав Кавказского отдельного корпуса по своим характеристикам и особенностям службы был склонен скорее к пролонгации конфликта, нежели к его погашению.

В третьем параграфе ОТДЕЛЬНЫЙа КАВКАЗСКИЙа КОРПУСа КАКа СУБЭТНОС рассматривается процесс складывания специфической общности, обладающей рядом признаков этноса и военно-монашеской организации. Полки, составлявшие ядро военной группировки на Кавказе, находились там без перерывов в течение нескольких десятилетий, что создало благоприятные условия для восприятия горской военной культуры. Несмотря на то, что эти части прославились в боях с пруссаками, шведами, французами и турками, своим главным военным поприщем считали Кавказско-горскую войну, о чем свидетельствуют предания и регалии Апшеронского, Кабардинского, Куринского, Тенгинского, Навагинского и других полков. Некоторые участники боевых действий осознавали эту особенность: ЕКавказская война не есть война обыкновенная; Кавказское войско не есть войско, делающее кампанию. Это скорее воинственный народ, создаваемый Россией и противопоставляемый воинственным народам Кавказа для защиты России.., - писал служивший на Кавказе князь Д. Святополк-Мирский. Осознание себяа местным племенем проявилось в том, что чины полков, воевавших здесьа с лермоловских времен, себя именовали кавказцами, а части, пришедшие на пополнение корпуса в 1840-е годы, называли российскими, причем последнее выражение имело откровенно презрительный оттенок. Дело доходило до того, что кавказцы не считали обязательным оказание поддержки российским, когда те попадали в трудное положение. При этом выручка тех частей, с которыми устанавливались отношения кунаков, считалась святым делом. Эта взаимная неприязнь частей одной армии очень показательна. Люди с общим языком, религией, присягой и подданством, посчитали все это второстепенным, выдвинув на первую позицию в самоидентификации принадлежность к своему полку. Стратегия выживания в условиях Кавказской войны строилась на корпоративной основе. Солдат осознавал, что его существование полностью зависит от сохранения жизнеспособности (читай - боеспособности) роты. В этом отношении он полностью уподоблялся горцам, для которых условием выживания было благополучие рода. Такая практика организации военного дела была важной причиной того, что на Кавказе власти столкнулись с уникальным явлением - приватизацией войны, которая для солдат и офицеров стала не просто выполнением присяги, а личным делом, которое они выполняли не за страх, а за совесть. Еслиа в России полковое хозяйство только компенсировало недостатки интендантской системы, то в специфических условиях Кавказа оно способствовало приватизации войны. Угон артельного скота, уничтожение посевов и построек воспринималось как покушение на собственность каждого солдата, иа в ответных действиях с большей или меньшей отчетливостью проявлялись личные мотивы.

Особый характер Кавказской войны проявился в том, что казаки,аа солдаты и офицеры не только сдавались в плен или перебегали к противнику, но и обращали оружие против своих бывших товарищей по оружию. Ближайшая охрана Шамиля состояла из бывших чинов российской армии, принявших ислам и ставших самыми преданными мюридами. Трансформация кавказского полка в особое племя создавала благоприятные психологические условия для того, чтобы бежавший к горцам солдат, например, Тенгинского полка, без смущения стрелял в апшеронца или эриванца, поскольку это вполне укладывалось к его племенное сознание. В известной мере этому же служил и пример горцев, которые охотно воевали против своих соплеменников. Если в факте массового дезертирства поляков и татар просматриваются издержки организации и комплектования имперской армии, а также последствия использования службы как формы наказания иа санации общества путем удаления элементов, опасных в социальном и политическом отношениях, то в переходе на сторону врага русских ( в тогдашнем понимании этого слова) в полной мере проявилась лособость Кавказской войны.

В пятой главе ИРРЕГУЛЯРНЫЕа ВОЙСКАа НА КАВКАЗЕ речь идета об участии в войне терских, кубанских и донских казаков, а такжеа национальных формирований. Первый параграфа КАЗАКИа НАа КАВКАЗЕ посвящен военно-антропологическому изучению процесса складывании специфических милитаризированных территориальных структур в этом регионе. Их главными задачами являлась защита азиатских окраин державыа и иха лосвоение, под которым понималосьа достижение доминирования русского элемента в экономической, социальной и культурной сфере.а Особенности формирования терского казачества способствовали тому, чтоа жители станиц этого войска без особых проблем воспринимали горскую культуру.а В этом уникальном субэтносе слились и переплавились следующие элементы: 1) вольное казачество с многовековым опытом выживания в экстремальных условиях фронтира;а 2)русское старообрядчество с его мощной корпоративной культурой и столь же мощной резистенстностью; 3)туземцы; 4) русское и украинское крестьянство; 5)казаки других войск, переселенные на Кавказ согласно видам начальства. Отражением фронтирного поведения было восприятие терцами горской тактики, многих воинскиха и бытовых обычаев. На Кубани, в отличие от Терека не оказалось лядра для формирования казачьего войска на местном фундаменте, поэтомуа на северный Кавказ были переселены украинцы - бывшие чины реестровых полков и легендарные запорожцы. Проблемы адаптации кубанцев к особым условиям Кавказской войны во многом объяснялись тем, что в отличие от русских солдат, их военная культура не являлась продуктом казенного воспитания и обучения. Для потомка малороссийских казаков навыки держать границу были частью его народного быта. Появление пластунов в кубанском войске можно рассматривать как ответ на горский вызов, позволявший основной массе казаков сохранить свою военно-национальную идентичность.а Полифункциональность вооруженных сил России проявилась на Кавказе в том, что казачьи войска здесь выступали в роли колонистов, а также служили интеграционной структурой для туземцев.

Второй параграф пятой главы НАЦИОНАЛЬНЫЕа ФОРМИРОВАНИЯа Ва КАВКАЗСКОЙа ВОЙНЕ посвящена участию в ней туземных милиций, ополчений и частей, существовавших на постоянной основе. Практика использования местных людских ресурсов в имперских целях началась еще в эпоху Петра I. В 1800-1878 гг. представители всех народов Северного Кавказа и Закавказья служили в иррегулярных войсках и участвовали в боевых операциях. Выставление вооруженных отрядов было условием заключения договоров о вхождении в состав России, многие формирования участвовали в операциях добровольно. Милиции и постоянные национальные части по замыслу правительстваа должны были служить средством интеграции кавказской элиты и местом воспитанияа административных кадров для администрации этого региона. Привлечение милиций к операциям правительственных войск было одним из проявлений известного имперского девиза разделяй и властвуй: командование старалось исключить тем самым возможное объединение племен на антироссийской платформе. Кроме того, военная служба позволяла контролировать многочисленные асоциальные элементы, так называемых лудальцов. Боевая ценность национальных формирований напрямую зависела от приватной заинтересованности их участников: они воевали исключительно в своих интересах. Если милицию заставляли идти в поход, она или разбегалась, или имитировала участие в бою, или даже переходила на сторону противника.аа Дагестанскийа конно-иррегулярный полк был сформирован первоначально из тех, что считал имама Шамиля своим кровным врагом.а История национальных формирований на Кавказе является серьезным доводом в пользу того, что устоявшийся в отечественной историографии тезис об антиколониальном, национально-освободительном характере Кавказской войны требует основательной ревизии.

Русская армия самим своим присутствием дестабилизировала обстановку во многих районах Северного Кавказа, поскольку изменяла соотношение сил между туземными родами и племенами. Те, кто принимал русское подданство, автоматически становились под защиту армии, и с этих, гораздо более сильных позиций смотрели на своих соседей. Национальные формирования сыграли положительную роль в окончании войны. Уже упоминавшаяся политическая дробность и аморфность горского общества не позволяла европейской военной машине найти точку приложения своей силы. Действия милиции и частей типа Дагестанского конно-иррегулярного полка доводили едва ли не до каждого жителя представление о преимуществах русского оружия, способствуя тем самым погашению конфликта.

В ЗАКЛЮЧЕНИИа содержатся выводы, которые формулируютсяа в следующих ОСНОВНЫХа ПОЛОЖЕНИЯХ, ВЫНОСЯЩИХСЯа НАа ЗАЩИТУ:

Традиционные хронологические рамки Кавказской войны (1817-1864 гг.) являются спорным конструктом, составленным из тезисов дореволюционной, советской и постсоветской историографии. Боевые действия, которые сопровождали процесс включения Северного Кавказа в состав Российской империи растянулся на полтора столетия от Персидского похода 1722-1723 гг. до восстания в Чечне и Дагестане 1877-78 гг. Длительность войны стала основной причиной трансформации войск Кавказского корпуса.
Вооруженные силы России, оказавшись вне соответствующей социокультурной среды, вынуждены были отказаться от многих элементов западного военного дела, заимствовать таковые элементы у местных народов для более успешного выполнения своих функций. Это проявилось в приватизации войны, в варваризации войск, в признаках трансформации регулярной армии в своеобразный субэтнос.
Специфика политической культуры Северного Кавказа и особенно существование в этом регионе множества суверенных территориальных, социальных и этнических единиц предполагали лубеждение каждой из этих единиц с помощью насилия или угрозы такового в бесперспективности вооруженного сопротивления правительственным войскам. Такая задача была трудновыполнимой для военной организации европейского типа.аа
У народов Северного Кавказа внутри- и межплеменные конфликты не принимали тотального характера, поскольку механизмам их возникновения противостояли действенные средства их смягчения и прекращения. Армия России, будучи мощной машиной разрушения, такими средствами купирования конфликта не обладала. Поэтому на Кавказе она сама служила постоянным детонатором столкновений.а
Мотивация военнослужащих к боевой активности была важным фактором дестабилизации обстановки. Использование местных военных ресурсов (национальные милиции, постоянные части из туземцев), необходимость военной колонизации (формирование Кубанского и Терского войска) также были конфликтогенным фактором.
Кавказская война представляла собой сложный комплекс конфликтов межгосударственного, этнического, религиозного и социального характера. Наряду с этим одной из важнейших особенностей этой войны было столкновение между двумя военными организациями (горской и российской).

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

Монография:

апин В.В. Армия России в Кавказской войне XVIII-XIX вв. СПб. Изд-во Европейский Дом. 2007. 270 С.- 24 п.л.

Статьи, опубликованные в ведущих рецензируемых журналах:

аЛапин В.В. Мемуары адмирала И.А. Шестакова // Вспомогательные исторические дисциплины. Т.XIV. СПб.,1983. С.216-229. - 1,0 п.л.
апин В.В. Если бы не военные, то было бы плохо // Родина. 1993. №1. С.86-93. - 0,5 п.л.
апин В.В. Национальные формирования в Кавказской войне. // Вестника молодых ученых. 2006. №12. Вып. 2. С.26-32.а - 0,5 п.л.
аЛапин В.В. Хронологические рамки Кавказской войны в контексте ее историографии //а Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Серия 2. История. Вып.3. С.78-89.а -а 0,8 п.л.
апин В.В. Черноморский флот в Кавказской войне // Морской сборник. 2007. №1. С.72-77а - 0,5 п.л.
апин В.В. Армия России в Кавказской войне // Исторические записки. 2007.Т.10 (128). С.139-165.а -а 1,5 п.л.
апин В.В. Стратегия русской армии в Кавказских войнах XVIII-XIX вв. // Военно-исторический журнал. 2007. №12. С. 20-22. - 0,5 п.л.

Другие публикации:

апин В.В. Армия дореволюционной России в современной западной историографии // Государственные институты и общественные отношения в России XVIII-XX вв. в зарубежной историографии. СПб., 1994. С.7-31. - 2,0 п.л.
апин В.В. Wehrpflicht im zaristischen Russland // Die Wehrpflicht: Entstehung, Erscheinungsformen und politisch-militarische Wirkung. Munchen,1994. P.171-180. (Воинская повинность в царской России). На немецком языке. - 1,0 п.л.
апин В.В. Собственный Его Императорского Величества конвой. // Проблемы всемирной истории.а Сборник статей в честь Александра Александровича Фурсенко. СПб., 2000.С.236-242. - 0,5 п.л.
апин В.В. Постойная повинность в России // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2000 год. СПб., 2001. С.117-131. - 2,0 п.л.
апин В.В.а Воспоминания солдата. Рассказ бывшего унтер-офицера Апшеронского полка Самойлыа Рябова о своей боевой службе на Кавказе. Предисловие // Россия и Кавказ. Сквозь два столетия. СПб., 2001. С.341-357.-а 1,0 п.л.
апин В.В. Национальные воинские формирования на Кавказе. (ХVIII-XIX вв.) // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2001 год. СПб., 2001. С.84-90. - 0,7 п.л.
апин В.В. Национальные формирования в Кавказской войне //а Россия и Кавказ. Сквозь два столетия. СПб., 2001. С.108-126. - 1,0 п.л.
апин В.В. Волго-Каспийский транзит в исторической перспективе. // Петербург - окно на Восток. 1809-1914 гг. ХII российско-финляндские чтения. Санкт-Петербург. 2002., С.19-20. - 0,1 п.л.
апин В.В. Армияа в империи - империя в армии: организация и комплектование вооруженных сила России в ХVI- начале ХХ вв.аа The Army of Empire - Empire in the Army: The Structure and Recruitment of the Russian Armed Forces in the 16-20 centuries. //а Ab Imperio. Теория и история национальностей и национализма в постсоветском пространстве. Theory and History of Nationalities and Nationalism in the Post-Soviet Space. Т.4. 2002. С.109-140. -2,3 п.л.
апин В.В. История Кавказской войны. Пособие ка лекционному курсу. СПб., 2003. 79 С. - 5,5 п.л.
апин В.В. К вопросу о хронологических рамках и типологии Кавказской войны XVIII-XIX вв. // Страницы Российской истории. Проблемы. События. Люди. Сборник статей в честь Бориса Васильевича Ананьича. СПб., 2003. С. 94-100. - 0,5 п.л.
апин В.В. Казачьи войска на Кавказе // Военный комментатор. 2005.№а 1(6). С.25-33 - 0,7 п.л.
апин В.В. Военные планы покорения Кавказа // Кавказ и Российская Империя: проекты, идеи, мифы и реальность. Начало XIX - начало XX вв. СПб., 2005. С.9-29а - 2,0 п.л.
апин В.В. Русская армия в Кавказской войне XVIII-XIX вв. // Английская набережная 4. Вып.5. СПб., 2006. С.31-66 - 2,0 п.л.
апин В.В. Кавказская война в исторической памяти. // Историческая память и общество в Российской империи и Советском Союзе (конец XIX - начало XX века). СПб., 2007.а С.153-164а -а 0,7 п.л.
апин В.В. Введение всесословной воинской повинности на Кавказе. (Конец XIX - начало XX вв.) // Власть, общество и реформы в России. История, источники, историография. Материалы всероссийской научной конференции 6-7 декабря 2006 г. СПб., 2007. С.7-22 - 1,0 п.л.
апин В.В. Les noms des navires de guerre //Les sites de la memoir russe.а T.1. Geographie de la memoire russe.а Sous la direction de Georges Nivat.а Paris, 2007. P.333-349. - 1,0 п.л.
аЛапин В.В. Ермолов - покоритель Кавказа. Размышления перед портретом //а Отечественная история и историческая мысль в России XIX-XX вв. Сборник статей ка 75-летию А.Н. Цамутали. СПб., 2006. С.439-444. - 0,5 п.л.
апин В.В. Дезертиры в Кавказской войне XVIII-XIX вв. // Армия и общество в Российской истории XVIII-XIX вв. Сборник трудов международной заочной научной конференции. Тамбов, 2007. С.67-72 - 0,5 п.л.
апин В.В. Кавказская война XVIII-XIX вв. в исторической памяти России // Россия XXI. 2007. №6. С.83-101 - 1,0 п.л.
апин В.В. Солдаты имперской армии на окраинах империи // Военно-мобилизационная деятельность государства и российское общество в XVII-XX веках. Сборник статей. Тамбов, 2008.С.36-42а - 0,5 п.л.

Волконский Н.А. Война на Восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом // Кавказский сборник ( далее - К.С.). 1886. С. 96

К. Обзор событий на Кавказе в 1846 годуа // К. С. Т.15. С.479

Российский Государственный Военно-Исторический Архив (далее - РГВИА). Ф. 846. Т.1. Д.6266. Л.6-8.

Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007. С. 68

РГВИА. Ф.38. Оп.7. Д.262. Л.22

Государственный Архив Российской Федерации (далее ЦГАРФ). Ф.678. Оп.1. Д.386. Л.104, 163; Богуславский Л.А. История Апшеронского полка. Т.1. СПб., 1892. С.71

РГВИА. Ф.846. Д.6166. Ч.1. Л.182; РГВИА. Ф. 13454. Оп.1. Д.77. Л.3.

Kierman V.G. Colonial Empires end Armies. 1815-1960. Montreal &Kingston, 1998. P.75,146,160-163

См. Лапин В.В. Постойная повинность в России. // Английская набережная, 4. Ежегодник Санкт-Петербургского научного общества историков и архивистов. 2000 год. СПб., 2001. С.117-131

Российский Государственный Архив Военно-Морского Флота. Ф.19. Оп.2. Д.209. Л.34; Ракович Д.В. Тенгинский полкЕ С.169; Зиссерман А.Л. История 80-го КабардинскогоЕ. Т. 1. СПб., 1881. С. 309.

Мирославский И. Взрыв Михайловского укрепления в 1840 году // К.С. Т.4. С. 1

Kierman V.G. Colonial Empires Еа P.15-16

Волконский Н. Лезгинская экспедиция в Дидойское общество в 1857 году // К.С. Т.1. С.374-378.

Андреев В. Воспоминания из кавказской стариныа // К.С. Т.1. С. 89

Лисицина Г.Г. Князь Д.И.Лукомский и его дневника // Звезда. 1998. №7. С.129.

Филипсон Г.И. Воспоминания. М., 1885. С.235-237.

См. Burkhardt J. Soziologie der Gewalt. Opladen. 1997.

Акты Кавказской Археографической Комиссии. Т.11. С.59

Дондуков-Корсаков. Мои воспоминания. 1840-1844а // Старина и новизна. Вып. 6. СПб., 1903. С. 52

Загорский И. Восемь месяцев в плену у горцев // К.С. Т.19. С.228-229.

а Дубровин Н.Ф. История войны и владычества русских на Кавказе. Т.1-6. СПб., 1871-1888; Зиссерман А.Л. Фельдмаршал князь Александр Иванович Барятинский. 1815-1879. Т.1-3. М., 1888-1891; Зубов П. Подвиги русских воинов в странах Кавказских с 1800 по 1834 год. Т.1-2. СПб., 1836;

Ковалевский П.И. Завоевание Кавказа Россией. Исторические очерки. СПб., 1911; Потто В.А. Исторический очерк Кавказских войск от их начала до присоединения Грузии. Тифлис, 1899; Потто В.А. Кавказская война в отдельных очерках, эпизодах легендах и биографиях. СПб., 1897; Фадеев Р.А. 60 лет кавказской войны. Собр. соч. Т.1. Ч.1. СПб., 1889.

Николаев Е.П. История 50-го пехотногоЕБелостокского полка. 1807-1907. СПб., 1907; Павлюк П.П. История 51-го пехотногоЕЛитовского полка. Т.1-2., Одесса, 1909; Шеленговский И.И. История 69-го пехотногоЕ Рязанского полка. Т.1-3. Люблин, 1911; Бобровский П.О.История 13-го лейб-гренадерского ЭриванскогоЕ полка за 250 лет. Ч.1-5., СПб., 1892-1898; Махлаюк Н.П. Грузинцы в Закавказье. Боевая летопись 14-го гренадерского ГрузинскогоЕ полка. Второе столетие. 1800-1900. Тифлис, 1900; Протасов М.Д. История 73-го пехотного Крымского.. полка. Ч.1-2, Могилев-Подольский, 1909;а Вальтер М.К. История 75-го СевастопольскогоЕполка. 1856-1899. Тифлис., б.г.; Ракович Д.В. Тенгинский полк на Кавказе. 1819-1846. Тифлис, 1990; Зиссерман А.Л. История 80-го пехотного КабардинскогоЕ полка. Т.1-3. СПб., 1881; Богуславский Л.А. История Апшеронского полка. Т.1-3., СПб., 1892; Петров А.К. История 83-го пехотногоЕ Самурского полка. Петровск, 1892; Служба ширванца. 1726-1909. История Ширванского пехотного полка. Тифлис, 1910;а Соседко Ф.Д. История 72-го пехотного ТульскогоЕ полка. Варшава, 1901; Мартынов А.И. Краткая история 46-го драгунского Переяславского полка. СПб., 1899; Эсадзе Г.С. Тверские драгуны на Кавказе. Тифлис, 1898; Потто В.А. История 44-го драгунского Нижегородского полка. Т.1-11. Тифлис, 1892-1898; Белькович Л.Н. История 38-й артиллерийской бригады. Тифлис, 1884; Скрутовский С.Э.Лейб-гвардии Сводный полк на Кавказе. СПб., 1896;а Козубский Е.И. История Дагестанского конного полка. Петровск, 1909.

Дегоев В.В. Проблема Кавказской войны ХIХ в.: историографические итоги. Сборник русского исторического общества. М., 2000. №2(150).а С.228.

Там же. С. 227

Покровский Н.И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М., 2000.

Блиев М.М. Кавказская война: социальные истоки, сущность // История СССР. 1983. №2. С. 57, 59.

Блиев М.М. Россия и горцы Северного Кавказа на пути к цивилизации. М., 2004.С. 795

Там же. С. 9

Там же. С.10

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне ХIХ века. СПб., 2000.

Дегоев В.В. Проблема Кавказской войны Е С.240

Блиев М.М. Россия и горцы Северного КавказаЕ С.7

Baddlay J.F. The Russian conquest of the Caucasus. London, 1908

Гаммер М. Мусульманское сопротивление царизму: Шамиль иа завоевание Чечни и Дагестана. М., 1998

Barrett M. Thomas.а At the Edge of Empire. The Terekа Cossacks and the North Caucasus Frontier, 1700-1860. Westview Press. 1999.

Сенявская Е.С. Военно-историческая антропология как новая отрасль исторической науки. -а Военно-историческая антропология. Ежегодник. 2002. М., 2002. С. 6-9.

Beyrauа D. Militar und Gesellschaft imа Vorrevolutionaren Russland.а Vien., 1984; Keep J.L.H. Soldiers of the Tsar. Army and Society in Russia. 1462-1874. New Jork ., 1985.

Сенявская Е.С. Военно-историческая... С.8-9.

См. подробнее: Лапин В.В. Хронологические рамки Кавказской войны в контексте ее историографии //а Вестник Санкт-Петербургского университета. 2007. Серия 2. История. Вып.3. С.78-89.а

Дегоев В.В. Проблема Кавказской войны Е С.243.

См. Верт П.В. От сопротивления к подрывной деятельности: власть империи, противостояние местного населения и их взаимозависимость // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Сб. статей. М., 2005. С.48-83

Марк фон Хаген. История России как история империи // Российская империя в зарубежной историографии. Работы последних лет. Сб. статей. М., 2005. С.21,25

Воспоминания участников и свидетелей Кавказской войны. Библиография //а Гордина Я.А. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века. СПб., 2000. С.430-458.

Граббе П.Х. Записная книжка П.Х. Грабе. М., 1888.С. 147

Эсадзе С. Покорение Западного Кавказа и окончание Кавказской войны. Исторический очерк Кавказско-горской войны в Закубанском крае и Черноморском побережье. Тифлис, 1914. С.109-170.

Северный Кавказ в составе Российской империи. М., 2007. С. 139-141

а Там же.а С. 75

Правилова Е.А. Финансы империи. Деньги и власть в политике России на национальных окраинах. 1801-1917. М., 2006. С.108

Волконский Н.А. Война на восточном Кавказе с 1824 по 1834 г. в связи с мюридизмом // К.С. Т.11. С.17-19

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровьЕа С.3-39.

Карпов Ю.Ю. Джигит и волк. Мужские союзы в социокультурной традиции горцев Кавказа. СПб., 1996.С.34-36, 59, 118-119

Там же. С. 33-34

Гордин Я.А. Кавказ: земля и кровьЕ. С. 133-134.

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по истории

Blog

Русская армия в Кавказской войне XVIIIЦXIX вв.