Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии
Биография А.С. Пушкина в литературоведении 1920-1930-х годов в СССР и русском зарубежье: генезис, эволюция, методология
Автореферат докторской диссертации по филологии
На правах рукописи
ЧЕРНИГОВСКИЙ Дмитрий Николаевич
Биография аА.С. Пушкина ав алитературоведении
1920?1930-х годов в СССР и русском зарубежье:
генезис, эволюция, методология
Специальность 10.01.01 ? русская литература
АВТОРЕФЕРАТ
диссертации на соискание ученой степени
доктора филологических наук
МоскваЦ2009
Работа выполнена на кафедре русской литературы филологического факультета Московского педагогического государственного университета
Научный консультант: аа доктор филологических наук, профессор
Коровин Валентин Иванович
Официальные оппоненты: аа доктор филологических наук, профессор
Михайлова Наталья Ивановна
доктор филологических наук, профессор
Вершинина Наталья Леонидовна
доктор филологических наук, старший научный сотрудник Сурат Ирина Захаровна
Ведущая организация - Московский государственный университет им. М.В. Ломоносова
а Защита состоится л___ _______ 2009 г. в л___ часов на заседании диссертационного совета Д 212.154.02 при Московском педагогическом государственном университете по адресу: 119992, г. Москва, ул. Малая Пироговская, д. 1, ауд. № 304.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского педагогического государственного университета по адресу: 119992, Москва, аул. Малая Пироговская, д. 1.
Автореферат разослан л___ _______ 2009 г.
Ученый секретарь
диссертационного совет Волкова Е.В.
Настоящая работа, имеющая историографический характер, представляет собой вклад в развитие истории пушкинистики. Подведение итогов развинтия пушкиноведения, критическое осмысление его полуторавековой истории представляется тем более необходимым, что современное состояние науки о Пушкине нельзя принзнать удовлетворительным. До сих пор мы не имеем ни завершенного академическонго собрания сочинений поэта, ни пушкинской энциклопендии. И что особенно досадно, у нас все еще нет научной биогранфии, в полной мере учитывающей духовное станновление поэта. Правда, в последнее вренмя, благодаря усилиям С.Бочарова, В.Коровина, В.Непомнящего, И.Сурат работа по созданию танкой биографии сдвинулась с мертвой точки. Думается, что воссоздание картины борьбы идей и методологий, которая составляет содержание истории изучения Пушнкина, необходимо для выработки правильных оринентиров развития пушкинистики на современном этапе ее существования. В связи с этим надо сказать, что пушкинистика как самонстоятельная (уже с конца XIX в.) отрасль литературоведенния очень рано проявила склонность к самоанализу. Созданные на рубеже XIXЦXX вв. работы П.Владимирова, В.Сиповского, С.Трубачева начали традицию критико-библиографического изучения пушкиноведения. После Октябрьской революции также предпринимались попытки обобщить опыт пушкинистики. Так, в 20-е гг. были опубликованы труды Н.Пиксанова, И.Сергиевского, Б.Томашевского; в 30-е гг. - Д.Благого и П.Лебедева-Полянского, в 50-е гг. - Томашевского и Б.Мейлаха. В 1966 г. вышла в свет монография Пушнкин: Итоги и проблемы изучения. Эти публикации, некогда очень ценные, сейчас устарели как в плане идеологической оценки явлений, так и в плане методологии их аналитического описанния, кроме того, они не учитывают пушкиниану эмиграции. В последние годы появился ряд новых работ, как переосмысляющих уже изученный прежде материал, так и вводящих новые факты в научный оборот. Мы имеем в виду работы А.Асадуллина, Б.Горовица, В.Есипова, О.Муравьевой, С.Панова, И.Паперно, В.Проскуриной, В.Цуркан, С.Шумихина, Е.Ясаковой. Несмотря на появление в последнее время исследований М.Васильевой, О.Казниной, С.Кибальника, Т.Кондратьевой, В.Марковича, О.Михайлова, В.Перельмутера, В.Пискунова, И.Симачевой, И.Сурат, Р.Янгирова, а также коллективной монографии Пушкин и культура русского зарубежья (2000) и осуществленных М.Филиным републикаций работ пушкинистов-эмигрантов, пушкиноведение русского зарубежья в целом еще не введено в научный оборот и не осмыслено. Учитывая сказанное, необходимо по-новому прослендить пути развития русского пушкиноведения с того момента, когда оно, прежде единое, разделилось на две ветви, питаемые общим корнем; необходимо выявить те объективные достинжения этих двух ипостасей пушкинистики, котонрые могли бы стать импульсом к дальнейншему развитию науки о Пушкине, вновь обретающей состоняние единства в рамках общего идейно-политического и иннформационного пространства. Конечно, данная работа не ставит перед собой столь глобальной задачи и обращается только к одному из ее аснпектов ? к истории изучения пушкинской биографии. В связи с этим в диссертации дается определение термина биография и различных разновидностей биографического жанра, таких, как научная, художественная биография, научная писательская биография, духовная биография.
Итак, объектом рассмотрения в диссертации являются как законченные научные жизнеописания Пушкина, так и исследования, посвященные частным вопросам биографии поэта. Вне нашего поля зрения остались беллетризованные биографии, являющиеся фактом художественной литературы. Вместе с тем, воссоздавая исторический контекст развития пушкинистики, мы касаемся отдельных беллетризованных жизнеописаний Пушкина и методологических проблем, связанных со спецификой жанра художественной писательской биографии. Нашими предшественниками в этой области пушкиноведения были Д.Благой, Г.Винокур, Б.Городецкий, Б.Казанский, Я.Левкович, Б.Мейлах, Н.Мордовченко, И.Сурат и др. Однако очевидно, что степень изученности избранной нами темы является недостаточной, и это дает нам возможность внести определенный вклад в ее разработку. Мы ограничиваем обзор материала узкими хронологическими рамками ? 20?30-ми гг. Такое ограничение вызвано тем, что в это время, когда осуществлялась подготовка к пушкинскому юбилею 1937 г., особенно остнро стоял вопрос о создании жизнеописания великого поэта и велись методологические споры по этонму поводу, были созданы и в СССР и в русском зарубежье солидные биографические работы. Уже 40-е гг., например, в данном отношеннии бесплодны, так как для СССР это тяжелейшее военное и послевоенное десятилетие, а для Зарубежья не менее тяженлый период распада европейских и азиатских русских эмигнрантских диаспор.
В диссертации были поставлены следующие цели. Первая заключается в контекстном анализе пушкиноведческих биографических исследований, созданных в указанный выше хронологический период. Вторая цель данного исследования лишает его исключительно ретроспективного характера, поскольку в работе намечаются с учетом достижений пушкинистики прошлых лет некоторые перспективы развития биографической пушкинианы. В связи с поставленными целями исследования решаются следующие задачи:
- изучается проблема создания писательской биографии (как таковой и пушкинской в частности) в СССР и русском зарубежье;
- анализируется разработка методологии биографических изучений в советском и эмигрантском пушкиноведении и, в частности, решение важных для биографики проблем пушкинской двойственности и автобиографичности пушкинского творчества;
- рассматривается история изучения психологии личности Пушкина в литературоведении и психологической науке в СССР и русском зарубежье. Постижение индивидуального своеобразия великого поэта Ч это важнейший аспект биографического знания о нем, теснейшим образом связанный с разбираемынми в диссертации вопросами методологии изучения его жизни и творчества;
- рассматривается история изучения политической биографии поэта в дореволюционной России, СССР и русском зарубежье. Значение этого аспекта биографической пушкинианы обусловлено тем, что общественно-политические взгляды Пушкина в период идеологического размежевания между советскими и эмигрантскими пушкинистами являлись наиболее востребованным объектом исследования. Кроме того, политическое мировоззрение ? это важная составляющая личностной индивидуальности поэта и решающий фактор его творческой эволюции.
аа Формулирование данных задач диктуется не только поставленными целями исследования, но и приоритетными направлениями в пушкиноведении. Данный комплекс задач определил структуру исследования: диссертация состоит из трех глав, первая из которых посвящена теоретической проблеме создания писательской биографии и анализу методологии биографических изучений, вторая ? изучению психологии личности и творчества Пушкина, а третья прослеживает историю изучения политической биографии поэта.
Несмотря на наличие ряда исследований по истории пушкинистики, работа обладает высокой степенью новизны и актуальности.
Новизна диссертации обусловлена тем, что в ней рассматривается более обширный, чем у наших предшественников, материал исследованния, поскольку проводится сопоставительный анализ дореволюционного, сонветского и эмигрантского пушкиноведения, причем не только законченных жизнеописаний, но и работ, посвященных изучению частных вопросов пушкинской биографии.
Актуальность исследования связана с тем, что еще не создана пушкинская биография, соответствующая современным научным стандартам. Опыт в решении этой проблемы, накопленный пушкинистикой, и намеченные нами перспективы методологического характера могут пригодиться для дальнейшего развития биографического пушкиноведения.
Методологическая основа диссертации обусловлена поставленными целями и задачами исследования, а также характером изучаемого материала. Соответственно мы используем такие исследовательские методы, как историко-генетический, сравнительно-исторический и сравнительно-типологический, а также метод направленной интерпретации (герменевтика). Таким образом, работа имеет не только описательно-аналитический, но и сопоставительный характер.
Научно-практическая значимость диссертации. Материалы и результаты исследования могут быть использованы в научных статьях и монографиях по истории русской литературы и отечественного литературоведения, а также при создании учебных пособий для студентов вузов и учителей средних школ. Кроме того, они могут быть учтены при разработке академических и специальных лекционных курсов по истории русской литературы XIXЦXX вв.
Апробация работы. Основные положения диссертации отражены в двух монографиях, статьях и тезисах докладов на научных и научно-практических конференциях. Общее количество работ по теме диссертации 30 (объем 33,15 п.л.).
Результаты диссертационного исследования обсуждались на заседаниях кафедры русской литературы МПГУ, на международных и всероссийских научных и научно-практических конференциях в Москве, Йошкар-Оле и Кирове.
Структура работы определяется поставленными целями и задачами и включает в себя введение, три главы, заключение, примечания и библиографический список. Объем работы 482 страницы. Список литературы содержит 502 наименования.
Основные положения, выносимые на защиту:
1. Пушкиноведение СССР и русского зарубежья в 1920?1930-е гг. представляет собой единый текст, обладающий некоторыми общими структурными и типологическими признаками.
2. Советская и эмигрантская пушкинистики, разрабатывая методологию изучения пушкинской биографии, пришли к однородным результатам, которые стали теоретическим фундаментом для биографов поэта в 1920Ц1930-е гг. и взяты на вооружение современным пушкиноведением.
3. Наиболее оптимальной жанровой формой пушкинской биографии, отвечающей современным научным стандартам, должна стать духовная, или внутренняя биография Пушкина.
4. Советская и эмигрантская пушкинистики, поставив цель исследовать психологию личности Пушкина, шли сходным путем. В обоих случаях использовались приемы и средства, выработанные психологической школой в литературоведении, классической экспериментальной психологией, а также психоанализом. Успех сопутствовал лишь тем исследованиям проблемы, которые осуществлялись с применением комплексного, междисциплинарного подхода.
5. Система общественно-политических взглядов поэта не только была идеологически ангажированным и в силу этого популярным объектом изучения, но и являлась сюжетной канвой для наиболее значительных биографий поэта в СССР и в эмиграции.
6. Современное представление об эволюции политического мировоззрения Пушкина сложилось благодаря работам кн. П.Вяземского и П.Анненкова, написанным в 1870?1880-е гг. В результате наиболее значительные биографии поэта, созданные в XX в., базировались на предложенной ими концепции пушкинского либерального консерватизма.
7. В силу особенностей поэтического мировидения Пушкина его политическая биография имеет исключительно историко-литературное и художественное значение. Целесообразно вслед за В.Ходасевичем рассматривать политическую биографию поэта как составную часть его духовной биографии.
Основное содержание диссертации
Во Введении обоснованы актуальность и новизна темы исследования, сформулированы его цели и задачи, определена методологическая база.
Глава I. Проблема создания биографии А.С. Пушкина в СССР и русском зарубежье в 1920Ц1930-е годы. Задача написания идеологически правильной биографии Пушкина была выдвинута уже в первые годы существования советского гонсударства. Актуальность создания научной пушкинской биографии силами советского литературоведения диктовалась также тем, что дореволюционная наука не смогла решить данную проблему. По крайней мере, два серьезных препятствия помешали ее решению. Первым являлась нехватка фактического материала, связанная с отсутствием до начала XX в. доступа пушкинистов в ведомственные архивы, а также существование этического и юридического запрета на использование некоторых известных им документов. Вторым препятствием была недостаточная разработанность ряда частных вопросов пушкинского жизнеописания. Работа над пушкинской биографией в советское время, таким образом, стимулировалась еще и тем, что исследователи получили уже неограниченный доступ в фонды государственных и частных архивов, где были обнаружены новые материалы, обогатившие имевшиеся к тому времени представления о жизни Пушкина. При этом прежние идеологические, юридические и этические препоны в силу смены политического строя исчезли. Но, несмотря на благоприятные факторы, созданию пушкинской биографии в начале 20-х гг. препятствовала ситуация, сложившаяся в этот период в советском литературоведении, которая заключалась в том, что два ведущих направления в науке о литературе - формализм и социологизм - пренебрегали биографическими исследованиями. Однако отрицание необходимости учитывать индивидуальность автора художественного текста шло вразрез с необычайным интересом широких читательских масс к биографии писателя. Повышенное внимание к биографической литературе стимулировалось и общемировой популярностью жанра романизированного жизнеописания, и теми исследованиями, которые вели сторонники биографического метода. Нужно все же заметить, что этим исследователям законченного жизнеописания Пушкина создать не удалось. Произошло это потому, что данный метод с присущим ему эмпиризмом, не позволявшим делать широкие выводы и обобщения, поневоле препятствовал появлению научной синтетической биографии великого поэта.
Уже во второй половине 20-х гг. на фоне угасания биографизма его критики - социологисты - пришли к признанию необходимости биографических исследований, но лишь в качестве подсобного материала для изучения литературного процесса. Между тем в этот период произошло сближение формалистов и социологистов, а точнее, во многом вынужденное подчинение чистого литературоведения литературоведению идейно-политически ангажированному. Кризис формализма заставил участников Опояза обратиться к традиционным методам изучения литературы, в том числе и к биографическим исследованиям. При этом формалисты старались с утилитарной точки зрения мотивировать отрицавшуюся ими ранее ценность писательской биографии. Синтез социологизма и формализма благотворно сказался на изучении пушкинской биографии в плане разработки ее новых тем и аспектов. Между тем продемонстрированное советскими литературоведами прагматическое отношение к биографии человека-творца хорошо иллюстрирует начавшийся уже в первые годы советской власти процесс превращения человеческой личности в винтик гигантской социальной машины. Иначе рассуждал в 1927 г. Г.Винокур, полагая листорию личной жизни главной задачей жизнеописания. К сожалению, этот подход к жанру биографии не был усвоен советской наукой. Победил иной принцип построения писательской биографии - вульгарно-социологический. В 1934 г. Д.Благой заявил, что творческая жизнь Пушкина является конкретным выражением современного ему исторического процесса - движения русской жизни от... феодально-крепостнической действительности к действительности буржуазной . При этом Благой отметил, что лузко-личная жизньЕ - более или менее существенный подсобный материал к созданию социальной биографии Пушкина . Данные слова неопровержимо свидетельствуют о том, что исследователь в значительной степени пересмотрел свои взгляды на роль великого человека в историко-культурном процессе. Этот пересмотр прежних позиций не был случайным: как известно, в середине 30-х гг., в период сложившегося культа партийных вождей, вульгарный социологизм был осужден официальной идеологией, в частности за недооценку роли личности в истории. Таким образом, середина 30-х гг. - это решающий момент для создания пушкинского жизнеописания, поскольку понятие биографии деятеля культуры отныне стало включать в себя наряду с социологическим личностный аспект. Кроме того, именно в этой ситуации Пушкин оказался востребованным советской идеологией вне своей социально-классовой сущности, как безусловно гениальный поэт общемирового значения. Не случайно поэтому, что лучшие советские биографии Пушкина (Н.Бродского, Л.Гроссмана и Г.Чулкова) были созданы только во второй половине 30-х гг. Однако нужно с сожалением признать, что сформулированные Благим принципы построения пушкинской биографии стали методологическим фундаментом для большинства советских жизнеописаний поэта, созданных к 1937 г. и значительно позднее.
В литературоведении Зарубежья вопрос о необходимости создания пушкинской биографии стоял не менее остро. Осознавая Пушкина русской идеологией в изгнании , эмигранты нуждались в его жизнеописании прежде всего для того, чтобы противопоставить формирующемуся в СССР мифу о Пушкине как атеисте и революционере истинное представление о нем. При этом в эмиграции решение данной задачи не осложнялось спорами о целесообразности биографических исследований. Связано это было с тем, что в зарубежной России формализм и социологизм встретили критику со стороны наиболее видных литературоведов. Однако в Зарубежье существовали две трудности, препятствовавшие решению этой задачи. Первая заключалась в том, что исследователям Зарубежья были недоступны оставшиеся на Родине архивные материалы. Это не позволяло проводить самостоятельные изыскания по большинству частных вопросов пушкинской биографии. Другой трудностью являлась проблема выбора жанровой формы биографии. Какой ей быть - строго научной, или беллетризованной? Постановка этого вопроса была связана с тем, что отсутствие необходимых условий для исследований делало создание научной биографии поэта занятием бесперспективным. Недостаток свежих идей и фактов осложнял положение и популяризаторов-беллетристов, в распоряжении которых был лишь материал, наработанный дореволюционным пушкиноведением. При этом в Зарубежье силы пушкинистов были количественно, да и качественно очень ограничены. Все это делало вопрос о жанре биографии далеко не праздным. Решение этого вопроса должно было определить стратегическую направленность эмигрантской пушкинистики: развиваться ли ей в сторону академизма или быть принципиально популяризаторской. В этой ситуации жанру беллетризованной биографии предпочтение могло быть отдано в силу двух причин: во-первых, такую биографию в эмиграции написать было сравнительно легче, чем строго научную, потому что возможность использования вымысла компенсировала отсутствие недоступных документальных источников; во-вторых, жанр беллетризованной, или романизированной биографии в первые десятилетия ХХ в. был необычайно популярен и, следовательно, художественной пушкинской биографии гарантировалось внимание широкой читающей публики. Между тем огромная популярность романизированных жизнеописаний отнюдь не означала, что все специалисты в области гуманитарного знания положительно оценивали возможности и перспективы этого жанра, основанного на использовании вымысла. Как раз наоборот, негативное о мнение об этом жанре разделяли многие литературоведы Зарубежья. В конце 20-х и в 30-е гг. на страницах эмигрантских изданий развернулась полемика о допустимости использования вымысла в рассказе о жизни великого человека. В результате анализа этой полемики мы делаем следующие выводы. Во-первых, факт активного участия в этой дискуссии пушкиноведов свидетельствует о том, что, в конечном счете, суть спора сводилась к вопросу: каким должно быть жизнеописание поэта и в каком русле, популяризаторском или научном, должна развиваться эмигрантская пушкинистика? Во-вторых, то, что в ходе этой полемики сторонниками жанра романизированного жизнеописания из авторитетных литературоведов и критиков оказались только К.Мочульский и Д.Философов, нужно считать победой противников этой формы биографии. Мощная волна критики сделала эту форму жизнеописания крайне непривлекательной для пушкинистов, сколько-нибудь дорожащих своей профессиональной репутацией. Кроме того, широкому обращению к данному типу биографии в эмиграции помешал явный недостаток писателей, в равной степени обладающих специальными знаниями и художественным талантом.
Однако какой же тип пушкинской биографии был бы предпочтителен для противников беллетризованных жизнеописаний? Тут единомыслия не было. Например, В.Набоков, полагал, что не только романизированная, но и всякая биография бессмысленна. А.Бем, П.Бицилли, А.Погодин, М.Цетлин желали бы видеть в качестве истории жизни великого поэта серьезный научный труд. Иначе виделась проблема создания пушкинской биографии В.Ходасевичу, выработавшему, на наш взгляд, наиболее верную стратегию пушкиноведческих исследований, в условиях неблагоприятных для развития академических традиций. Ходасевича строго научная форма пушкинской биографии не привлекала. Кроме того, он прекрасно осознавал невозможность написания такого труда в условиях изоляции от СССР. Однако Ходасевича совершенно не устраивала и биографическая беллетристика, где использовался вымысел. В поисках оптимальной формы жизнеописания он пришел к компромиссному варианту между строго научной и романизированной биографией. Этот компромиссный вариант был им реализован в 1931 г. в книге Державин, которую И.Сурат определила как сплав искусства и документальности . Принципы, положенные в основание биографии Державина, Ходасевич использовал и при создании пушкинской биографии, к сожалению, неоконченной.
Теоретическая модель пушкинской биографии, предложенная Ходасевичем, принципиально отличалась от модели жизнеописания поэта, созданной в СССР. Различия между ними носили идеологический характер. В частности, в Советском Союзе и в Зарубежье разным было само понимание человека и соответственно разными были задачи, которые ставились перед жизнеописанием и способами его воплощения. Эта разница будет легче и точнее определена, если воспользоваться типологией концептуальных подходов к созданию биографии, предложенной В.Вейдле. Он выделяет по этническому признаку два подхода к жизнеописанию - германский и латинский. Первый, присущий немецкой и английской литературам, направлен на лорганическую передачу постепенного созревания, роста, становления человеческой личности . Второй, применяемый во Франции и Италии, обусловлен пониманием человека не как организма, а как системы и части другой системы - общества . Как видим, советская модель пушкинской биографии создавалась в русле латинской, или социологической традиции жизнеописания. Германской традиции в Зарубежье отдал предпочтение Ходасевич. Однако в эмиграции мы находим образцы и латинской модели биографии - в книгах П.Милюкова и А.Тырковой-Вильямс.
К середине 30-х гг. в СССР и Зарубежье назрели предпосылки для создания биографии Пушкина. Однако необходимо было также разработать методологию изучения биографии Пушкина. В дооктябрьский период эту задачу решить не удалось, однако именно тогда была поставлена важнейшая методологическая проблема соотношения жизни и творчества поэта, объединяющая в себе тесно связанные друг с другом проблемы - двойственности Пушкина и автобиографичности его лирики. Так, мысль о двойственности Пушкина, порожденная не очевидным, на первый взгляд, единством творческой и бытовой ипостасей поэта, была высказана уже его современниками, например В.Белинским и Ф.Булгариным. Идея двойственности Пушкина была подхвачена и закреплена в 50-е гг. его первыми биографами - П.Бартеневым и П.Анненковым, а в 80?е гг. ее поддержали И.Аксаков и В.Стоюнин. Академическое литературоведение в лице А.Незеленова, В.Сиповского и Д.Овсянико-Куликовского, представлявших соответственно ведущие его направления - культурно-историческое, сравнительно-историческое и психологическое, - также благосклонно отнеслось к проблеме пушкинской двойственности.
Не осталась равнодушной к этой проблеме и русская философская критика. Так, в 1896 г. о цельности Пушкина с позиций ницшеанства заявил Д.Мережковский. Это мнение было встречено критикой В.Соловьева, который указывал, что в Пушкине были два разнличные и не связанные между собою существа: вдохновенный жрец Аполлона и ничтожнейший из ничтожных детей мира аи судьба поэта состояла в постепенном преодолении этой двойственности, осуществившемся на смертном одре.
В начале ХХ в. символисты актуализировали вопрос о соотношении биографии и творчества Пушкина в рамках идеи о необходимости единнства между жизнью и ее воплощением в искусстве. Однако мысль Мережковского о Пушкине как образце данного единства поддержки среди его соратников не получила. Тогда же идея Мережковского о цельности Пушкина была сочувственно воспринята М.Гершензоном, которого в свою очередь горячо поддержал его последователь В.Ходасевич. У противоположной точки зрения также были защитники - Н.Ашукин, М.Гофман и В.Вересаев, который был самым ярким апологетом идеи пушкинской двойственности, теоретически обосновавшим ее в сборнике статей В двух планах (1929) и применившим ее на практике в литературном монтаже Пушкин в жизни (1926). Вересаев в этих работах протестовал против превращения поэта в священного идола тоталитарной империи. Однако его борьба с иконописной традицией в пушкиниане чересчур радикальными средствами была воспринята в штыки советским социологизированным и политизированным литературоведением. С иных позиций критиковал Вересаева Г.Винокур, который отрицательно отнесся к его идее показать Пушкина исключительно в сфере быта. Развивая данную мысль, Винокур дал наиболее убедительное обоснование ложности идеи пушкинской двойственности, в связи с чем необходимо рассмотреть его аргументацию. В частности, он заявил о том, что формы поведения человека складываются... как особый стиль и манера личной жизни . В этом стиле личная жизнь получает... своеобразное единство и индивидуальную цельность . Иначе говоря, ничтожный человек не может быть автором гениального произведения, поскольку оно несет на себе отпечаток авторской личности, то есть не только передает нам, в своих предикативных формах, идеи и образы, но еще и подсказывает нам в формах экспрессивных, каковы поза, манеры, поведение того, кто совершает акт предикации . Правильность этой мысли доказывается, прежде всего, тем, что именно так подходил к решению проблемы соотношения творческого и житейского планов в биографии художника сам Пушкин в маленькой трагедии Моцарт и Сальери. Итак, Винокуру удалось убедительно показать вред идеи пушкинской двойственности в деле создания пушкинской биографии. Между тем единодушно отрицательное отношение советских литературоведов к теории двух планов утвердилось не столько в результате научной полемики, сколько в силу причин не собственно научного характера. Сравнительно свободное существование вересаевской концепции двух планов закончилось в год столетия со дня смерти поэта. Связано это было с тем, что идеология латакующего класса наконец безоговорочно монополизировала Пушкина.
Проблема пушкинской двойственности в Зарубежье была поднята Ходасевичем, чья позиция оставалась прежней и в эмиграции. Данная проблема вызвала в эмиграции интерес со стороны религиозных мыслителей, которые решали ее в этическом и богословском ключе. Проанализировав ряд работ, написанных на эту тему, мы обнаружили единодушно позитивное отношение к идее двух Пушкиных. Однако существовало два различных подхода к интерпретации этой идеи, предложенных В.Соловьевым и К.Зайцевым. Разница между ними заключалась в том, что для Соловьева важен момент окончательного преодоления поэтом своей раздвоенности, для Зайцева же сам факт двойственности Пушкина второстепенен, поскольку не сказывается на его миссии поэта-пророка. Истолкование пушкинской двойственности по Соловьеву было предпринято С.Франком, С.Булгаковым, В.Ильиным, а с Зайцевым оказались солидарны И.Ильин, П.Струве, В.Зеньковский. С возможностью двоякого решения рассматриваемой проблемы связана полемика между эмигрантами, в ходе которой они спорили о том, был Пушкин пророком или нет. Так, например, Ходасевич обрушился на Булгакова за отождествление Пушкина с пророком, изображенным в его одноименном стихотворении. Ходасевич считал, что к поэту были предъявлены такие духовные требования, которые самого Пушкина ужаснули бы . Эта точка зрения на проблему пушкинской двойственности, совпадающая с позицией Винокура, кажется нам единственно верной. Но возникает вопрос: так ли уж не правы были представители русской богословской мысли, декларируя пресловутую двойственность поэта? Думается, что доля истины содержится и в их суждениях. Достоевский, назвавший Пушкина пророческим явлением, тем самым поставил проблему: являлся ли великий русский поэт пророком? Одним из первых в России эту мысль Достоевского оспорил Соловьев. Эмигранты также не пришли к единому мнению на этот счет. Безоговорочно пророком Пушкина назвали Зайцев, И.Ильин, Карташев. Напротив, Булгаков и Франк, вслед за Соловьевым, полагали Пушкина пророком несостоявшимся. А Зеньковский и Иванов вообще, подобно Ходасевичу, отказались видеть в Пушкине пророка. Что же заставляло русских религиозных мыслителей спорить о том, был ли величайший русский поэт пророком? Определяя специфику профетического призвания, Иванов писал: Избранник становится безличным носителем вложенной в него единой мысли и воли. Если б он раньше был художником, то, конечно, перестал бы им быть . С этой точки зрения было очевидно, что между жизнью поэта и высшими моментами его творчества существовала пропасть. Подводя итоги сказанному, нужно отметить, что проходившая в Зарубежье дискуссия о пушкинской двойственности не была продуктивной: истинной с точки зрения литературоведения была позиция Ходасевича, с которой дискуссия началась. Что же касается попытки канонизации идеи двух Пушкиных религиозными философами, то она оказалась удачной только в системе богословского миропонимания. Важно здесь отметить и то, что литературоведы СССР и Зарубежья, несмотря на идеологические разногласия, сумели опровергнуть одну из популярнейших и потому особенно вредных в пушкинской биографике идей.
Напрямую с проблемой двойственности Пушкина была связана проблема автобиографичности его творчества. Однако решение проблемы двойственности поэта не дает точного ответа на вопрос, в какой степени автобиографичны его произведения. Необходимость разрешения этого вопроса была вызвана потребностью с наибольшей полнотой составить жизнеописание поэта: недостаток фактов не покрывался известным документальным материалом, и уже в ХIХ в. существовала практика использования лирики Пушкина для заполнения белых пятен в его биографии. Однако только в 1908 г. М.Гершензон сделал первую попытку теоретического обоснования достоверности лирических признаний поэта как автобиографических свидетельств. Он заявил о необыкновенной правдивости творчества Пушкина и о возможности использования его лирических признаний в качестве биографического источника. Комментируя эту мысль Гершензона, И.Сурат пишет, что исследователь говорил не о буквальном, а о Углубоком автобиографизмеФ, о личной внутренней наполненности пушкинских тем . В действительности Гершензон ставил перед своей методологией задачу воссоздания не только духовной, но и внешней биографии Пушкина, для чего был готов использовать весь тот обильный биографический материал, который заключен в самих стихах Пушкина . Не удивительно поэтому, что ученого стали воспринимать как защитника идеи об абсолютном автобиографизме пушкинского творчества. Самую широкую поддержку Гершензону в ходе этой дискуссии оказал его верный последователь Ходасевич, подчеркивавший в начале 20-х гг., что Пушкин автобиографичен насквозь . Эта точка зрения вызвала возражение Щеголева, а затем Винокура и Томашевского. Позиция Томашевского была наиболее конструктивной, ибо ученый, не отрицая самой возможности использования лирических признаний в качестве биографических источников, писал: Лирика намечает вехи для биографической гипотезы, придавая ей - правда очень малую в самой себе - вероятность. Дело побочных доказательств определить степень этой вероятности, т. е. обнаружить или явный вымысел или достоверность . Далее мы рассматриваем вклад Вересаева в разработку данной проблемы. Вслед за Д.Овсянико-Куликовским он указал на временной зазор между биографическим фактом и отражением его в лирике поэта. Исходя из этого наблюдения, Вересаев подверг критике методологию Гершензона и Ходасевича за буквальный автобиографизм. Не отрицая автобиографичности пушкинских произведений, он призывал не использовать их в качестве материала для моделирования биографических гипотез. Таким образом, Вересаев выступил в качестве единомышленника Томашевского. Позднее их поддержали Винокур и Г.Чулков.
В Зарубежье проблема автобиографичности Пушкина стала в 20-е гг. предметом споров между Ходасевичем и Гофманом. Мы рассматриваем эту полемику, отразившуюся в целом ряде статей и книг. Позиция Ходасевича по данному вопросу оформилась в виде теории преломления жизни Пушкина в его творчестве под различными углами, в зависимости от художественного задания, от рода произведения, от необходимости стилистически согласовать правду с вымыслом . Развивая эту теорию, Ходасевич постепенно изменил свое понимание пушкинского автобиографизма, в 20-е гг. мысля его как буквальный, а в 30-е гг. - как глубокий. Гофман же стоял на стороне тех исследователей, которые не переоценивали значения биографических изучений для интерпретации художественных текстов. Между тем в 30-е гг. Гофман отчасти признал правоту Ходасевича и пользовался произведениями Пушкина в качестве биографического источника. Однако данная полемика не внесла ясности в вопрос о пушкинском автобиографизме. И в середине 30-х гг., как и прежде, существовали два противоположных мнения по этому вопросу: одно, представленное Томашевским и его единомышленниками, господствовало в СССР, другое, представленное Ходасевичем, - в Зарубежье. Ситуация противостояния была разрешена С.Франком. Стараясь утвердить понятие глубокой автобиографичности, ограниченной только сферой духовной биографии поэта, Франк писал: При всем различии между эмпирической жизнью поэта и его поэтическим творчеством, духовная личность его остается все же единой, и его творения так же рождаются из глубины этой личности, как и его личная жизнь и его воззрения, как человека. В основе художественного творчества лежит, правда, не личный эмпирический опыт творца, но все же всегда его духовный опыт. В этом более глубоком и широком смысле автобиографизм, в частности, поэзии Пушкина не подлежит ни малейшему сомнению... и что большинство мотивов и идей его поэм, драм и повестей стоит в непосредственной связи с личным духовным миром поэта . Это была наиболее глубокая и верная точка зрения на проблему пушкинской автобиографичности. Нетрудно заметить, что она вовсе не противоречит уже цитировавшимся словам Томашевского, ставшим официальной позицией советского пушкиноведения по этой проблеме. Более того, на наш взгляд, предложенная Франком концепция пушкинской автобиографичности только углубляет мысль Томашевского, доводит ее до логической завершенности. К сожалению, данная концепция Франка в силу известных исторических причин своевременно не получила распространения в СССР и, стало быть, не оказала никакого существенного влияния на советскую пушкинистику. Востребована и реализована эта идея была только в последнее время. Как пишет И.Сурат, проблема автобиографизма поэзии Пушкина, бывшая предметом бурных дискуссий в 20-е годы нашего столетия, встает с новой остротой сегодня, когда пушкинистика осознает одной из своих главных задач построение цельной духовной биографии Пушкина... . Такая биография, по словам исследовательницы, может быть создана с использованием так называемого генетического метода, при котором предметом литературоведческого анализа становятся и все затекстовые порождающие связи между творением и жизнью творца. В этом случае пушкинское слово интересует нас не только само по себе, но и ведет в сокровенный внутренний мир художника, не менее притягательный, чем мир самих его произведений . Блестящим примером применения этого метода являются работы самой И.Сурат и В.Коровина. Подведем итоги. В СССР и Зарубежье в 20Ц30-е гг. была проделана огромная работа по обоснованию необходимости изучения пушкинской биографии и по определению моделей, в русле которых должны были создаваться жизнеописания поэта. Кроме того, были приложены значительные усилия по выработке методологии исследований в области пушкинской биографии. Анализ достижений пушкинистов СССР и эмиграции позволяет сделать вывод о том, что обе ветви отечественного пушкиноведения решали общие задачи, стремясь к единой цели - к созданию полноценного жизнеописания поэта. На первый взгляд, парадоксальным, но, по сути, оправданным является тот факт, что советская и эмигрантская пушкинистика по рассмотренным вопросам пришли к однородным результатам, а именно к признанию необходимости создания биографии Пушкина, к признанию единства Пушкина как поэта и человека, а также к признанию автобиографичности его творчества. Пути, по которым шли пушкинисты СССР и Зарубежья, нередко были различными, но, думается, что единство достигнутых результатов лишний раз доказывает их истинность. Истинность этих результатов подтверждается и тем, что, они не только стали теоретическим фундаментом для биографов поэта в 20Ц30-е гг., но и взяты на вооружение сегодня.
Глава II. Изучение психологии личности А.С. Пушкина в СССР и русском зарубежье в 1920Ц1930-е годы. Данная проблема, изначально интересовавшая литературоведов, уже до революции стала предметом специальных психологических исследований. Однако необходимость усилий психологов для изучения писательской биографии была сравнительно поздно осознана, и пушкинисты в течение долгого времени пытались постичь своеобразие личности писателя, игнорируя методы психологической науки. Профессиональные психологи обратились к изучению личности Пушкина только на рубеже XIXЦXX вв. Мы имеем в виду этнографа Д.Анучина и психиатров В.Чижа и И.Сикорского. Заслуга Анучина состояла в том, что он обосновал влияние на Пушкина абиссинской крови. Согласно ученому, в поэте в облагороженном виде проявились некоторые особенности национального психофизического склада эфиопов. Интерес представляют и патографии Чижа и Сикорского, в которых оспаривается идея Ч.Ломброзо о связи гениальности и сумасшествия и доказывается, что Пушкин являет собой пример психически здорового гения. Закономерно, однако, что их работы оказались бесполезными для биографов Пушкина. Во-первых, исследователи некорректно обращались с биографическими источниками, а во-вторых, они разделяли общепринятое тогда представление о поэте как идеальном, гармоничном человеке и творце. В результате не были объяснены противоречия в поведении Пушкина, не был дан ключ к загадочным страницам его творчества. Итак, первые опыты постижения пушкинской личности средствами психологии в дореволюционный период оказались неудачными. Однако они имели по крайней мере один позитивный результат: стала очевидной необходимость совместных усилий литературоведения и психологии для изучения личностного своеобразия Пушкина.
Попытка объединения возможностей обеих наук для исследования Пушкина была предпринята уже в начале XX в. Д.Овсянико-Куликовским, который попытался найти следы личностного своеобразия поэта в его творчестве. Однако объективная реконструкция пушкинской личности ученому не удалась, поскольку он традиционно трактовал поэта как идеального гения. Идеализируя Пушкина, он, например, отрицал наличие у него негативных качеств, присущих его героям. Воссоздать все богатство душевной жизни поэта по его произведениям Овсянико-Куликовскому помешала также убежденность в двойственности Пушкина. Ученый считал, что содержанием пушкинской лирики являются так называемые фиктивные чувства, т.е. не живые отклики на впечатления действительности, а позднейшие эстетически организованные эмоции.
В первые годы советской власти комплексный подход к изучению психологии личности Пушкина был осуществлен в литературоведческих работах В.Вересаева, И.Ермакова и С.Золотарева. Так, Вересаев поставил вопросы о характере соотношения между художественной и бытовой ипостасями Пушкина и о характере отражения в его творчестве жизненных впечатлений. Обосновав тезис о двойственности Пушкина (тезис по существу ложный, но дающий возможность по-новому взглянуть на поэта), Вересаев внес свой вклад в реконструкцию психологии пушкинской личности. Во-первых, исследователь попытался разрушить представление о Пушкине как цельной натуре и безусловном оптимисте. Во-вторых, в попытке доказать существование пропасти между повседневным бытом Пушкина и его духовным бытием, отраженным в творчестве, Вересаев сумел проникнуть в потаенные глубины психической жизни великого поэта, используя достижения фрейдовского психоанализа.
Еще более значительным был вклад в разработку данной проблемы фрейдиста Ермакова. Однако у Ермакова фрейдизм предстал в искаженном виде. Это проявилось в том, что в его психоаналитических этюдах практически отсутствует анализ пушкинской сексуальности и некоторых труднообъяснимых проявлений психики поэта. Исповедуемый Ермаковым вариант фрейдизма не мог обеспечить полноценного психоаналитического изучения Пушкина, поэтому основным предметом исследования у него явилась не личность поэта, а персонажи его произведений. Заметим при этом, что Ермаков почти не использует анализ психологии этих персонажей для реконструкции психологического облика самого Пушкина. Однако мы полагаем, что, не будучи удачным, труд Ермакова не является бесполезным, так как это редкий случай компетентного обращения специалиста-психолога к литературоведческой проблематике. Кроме того, предложенная Ермаковым интерпретация феномена первой болдинской осени должна быть признана серьезным вкладом в реконструкцию духовной биографии поэта. Между тем очевидные недостатки этюдов Ермакова вызвали настоящий шквал отрицательной критики, что, возможно, способствовало прекращению в СССР изучения Пушкина с позиций фрейдизма.
Еще одной попыткой изучения личностного своеобразия поэта в СССР явилась работа Золотарева, которая продемонстрировала интерес социологизма второй половины 20-х гг. к проблеме изучения биографии писателя. Однако, заметим, что, несмотря на заявленный в заглавии этой публикации термин биосоциологизм, она, в сущности, была лишена элементов социологического анализа и являлась только продолжением опыта Д.Анучина по изучению личности Пушкина с точки зрения антропологии и генеалогии. Ученому удалось высказать несколько интересных гипотез, которые мы подробно анализируем.
Далее мы рассматриваем работы профессиональных психологов, изучавших наряду с литературоведами в 20-е гг. своеобразие личности Пушкина и применявших для этой цели последние достижения своей науки. Как и до революции, популярным направлением в изучении Пушкина с точки зрения психологии оставалась патография. В рамках этого жанра психиатрической литературы были созданы статьи Е.Каменевой и Я.Минца, которые в духе идей Ломброзо объясняли гениальность Пушкина его психической неполноценностью. Непочтительный по отношению к поэту тон этих статей был вызван тем, что они были написаны в тот момент, когда дореволюционный культ Пушкина активно разрушался, а новый, советский, еще не сформировался. Характерными примерами разрушения этого культа в литературоведении были работы Вересаева и социологистов, видевших в поэте выразителя классовых интересов определенной части дворянства и признававших его творчество неактуальным для эпохи революционных преобразований. Наряду с литературоведами в разрушении пушкинского культа участвовали и вышеназванные психиатры, руководимые стремлением показать личность поэта в листинном свете . Между тем в результате подробного анализа этих работ, никогда до этого не рассматривавшихся в пушкиноведении, мы пришли к следующему выводу. Неуважительные по отношению к Пушкину, указывающие на любое проявление его жизни и деятельности как на патологию, статьи Каменевой и Минца лишний раз продемонстрировали, что патография писателя, создаваемая без серьезной опоры на комплекс данных, добытых и специфически осмысленных литературоведением, является тупиковым путем постижения феномена гениальности писателя. На этом мы заканчиваем обзор немногочисленных и маргинальных для советского литературоведения и психиатрии 20-х гг. работ, посвященных изучению психологии личности Пушкина. Очевидно, что эти публикации оказались не в силах дать исчерпывающий ответ на вопрос о своеобразии психического облика поэта. Однако очевидно и то, что Вересаевым, Ермаковым, Золотаревым, Каменевой и Минцем были намечены интересные и продуктивные подходы для определения специфики человеческой и творческой природы Пушкина. Заслуга названных исследователей заключается также в том, что они разрушали миф о поэте-оптимисте, не знавшем душевных кризисов, боролись с упрощенным представлением о характере психических процессов, протекавших в его душе.
В следующее десятилетие в СССР личность Пушкина перестала быть предметом психологических исследований. Литературоведы же исследовали лишь некоторые аспекты психологии творчества поэта. Вообще, в конце 20-х и в начале 30-х гг. на волне интереса к проблеме литературного быта большое внимание уделялось техническим приемам писательского труда и условиям, в которых протекал творческий процесс. Под данным углом зрения изучался и Пушкин в работах Н.Ашукина, Н.Бродского, Н.Козьмина, Б.Мейлаха, А.Эфроса и др. Официальная позиция советского литературоведения по вопросу о психологии личности великого поэта, сформулированная в 1936 г. В.Кирпотиным, сводилась к следующим положениям. Во-первых, Пушкин был объявлен психически здоровым гением. Во-вторых, безапелляционно признавалось, что лоптимизм был органической чертой натуры Пушкина... . Это утверждение не было только повторением идей дореволюционных психологов. В канун столетнего юбилея Пушкина его оптимизм представлялся социально обусловленным и философски осмысленным явлением, следствием материалистического и атеистического мировоззрения. Завершая обзор советских работ 20?30-х гг., посвященных изучению психологии личности и творчества Пушкина, необходимо указать на причину резкого прекращения разнонаправленных и по большей части продуктивных исследований в этой области. По нашему мнению, такой причиной явился процесс становления культа Пушкина в СССР, в связи с чем начало насаждаться представление о нем как о некоем сверхчеловеке - в высшей степени цельной натуре, безусловном оптимисте, уже в молодости обретшем истину, и в силу этого не склонном к сомнениям и духовным исканиям. Отказавшись от изучения психологии личности великого поэта, отечественная наука только в начале 60-х гг. начала постепенную реабилитацию данной отрасли пушкиноведения.
В Зарубежье первым к проблеме изучения психологии личности Пушкина уже в 20-е гг. обратился В.Ходасевич. Личность поэта, по мысли Ходасевича, должна была раскрыться определенным образом в ходе выявления его привязанности к повторяющимся идеям, темам, образам и т.д. Однако собранный исследователем материал лишь частично был им использован для реконструкции пушкинской личностной индивидуальности.
Следующая попытка воссоздания психологического облика поэта была осуществлена в 1925 г. советским ученым Н.Котляревским, чью работу, опубликованную в Берлине, мы считаем фактом эмигрантской пушкинистики. Дело в том, что обнаруженное в ней понимание Пушкина было неприемлемым для стремительно идеологизирующегося советского литературоведения. Котляревский показал Пушкина именно как личность, интересную не только творчеством, но и индивидуальными духовными и физическими качествами. Однако ученый пренебрег исследованиями психологов и предложил читателю субъективный и лишенный конкретики взгляд на своеобразие личности поэта, рассмотренной скорее с этической, чем с психологической точки зрения.
Далее мы рассматриваем вклад М.Гофмана в изучение обозначенной проблемы. Отрицая в 20-е гг. автобиографизм пушкинских произведений, он рассматривал личность поэта только в аспекте ее творческого бытия, ученый понимал существо психологии творчества в соответствии с принципами, выработанными психологическим направлением в литературоведении. Вполне традиционен, таким образом, не только арсенал исследовательских приемов Гофмана, но и круг проблем, к которому он обращается. Это проблемы соотношения в пушкинском творчестве жизни и вымысла, постоянного труда и вдохновения, специфика творческой памяти поэта. Огромным преимуществом Гофмана как исследователя данных вопросов было то, что он являлся блестящим текстологом. В результате ученый смог не только предложить оригинальный взгляд на психологию пушкинского творчества, но и высказать некоторые соображения о личностном своеобразии поэта.
Работы Гофмана, Ходасевича и Котляревского, написанные в 20-е гг., представляют соответственно французскую и германскую диаспоры выходцев из России. В 30-е гг. в изучение психологии личности и творчества Пушкина внесла вклад третья по величине диаспора - чехословацкая. Так, в 1931 г. врач А.Прокопенко попытался воссоздать черты физического и психического облика Пушкина. Оригинальность его подхода в том, что он воскрешает начатую еще Д.Мережковским традицию понимания Пушкина по-ницшеански. Однако существует разница в интерпретации термина сверхчеловек Мережковским и Прокопенко. Для Мережковского сверхчеловеческая природа Пушкина обусловливает в реальности его земного бытия единство между словом и делом, гармоническую цельность в отношении к миру. Прокопенко понимает сверхчеловеческое в Пушкине как способность переступить за грань, отделяющую добро от зла, стать выше моральных устоев общества. Согласно Прокопенко, сверхчеловеческая природа Пушкина проявляется в разрыве между идеальным образом поэта, явленным в его творчестве, и грешной его реальной сущностью.
В 30-е гг. были опубликованы и пушкиноведческие работы крупного психиатра Г.Трошина. Особенную ценность представляет установленная Трошиным суточная и сезонная периодичность творческого процесса Пушкина, а также описанный ученым характер колебаний творческой активности поэта в разные периоды его жизни. Изучение Трошиным пушкинских творческих кризисов вносит вклад в разрушение ложной идеи, согласно которой великий поэт представляется безудержным оптимистом с раз и навсегда застывшим психическим складом. Все это позволяет считать труд Трошина значительным достижением в области пушкиноведения.
Завершая рассказ об изучении психологии личности Пушкина в Зарубежье, нельзя не упомянуть и о попытке психоаналитического подхода к великому поэту. Вообще, в литературоведении Зарубежья психоанализ не пользовался широким признанием. Между тем, Прага, в отличие от других центров русского рассеяния, явилась тем местом, где плодотворно развивалась теория и практика психоанализа литературы. Пражские психоаналитики группировались вокруг психоневролога Н.Осипова, одного из первых русских фрейдистов. Одним из последователей Осипова был его друг - литературовед А.Бем. Разбирая вопрос о возможности и нужности изучения литературы при помощи психоанализа, этот ученый ответил на него положительно, но определил границы фрейдовского метода, в каких он может быть использован при изучении биографии писателя. Данное ограничение Бем ввел потому, что его интересовало лишь истолкование художественного текста. Личность же творца занимает ученого ровно в той мере, в какой знание о ней позволяет углубить интерпретацию произведений. Все же Бем предложил продуманную концепцию психоаналитического изучения жизни писателя, которая, на наш взгляд, прямо соотносится с идеей Гершензона о необходимости реконструкции духовной биографии великих деятелей культуры. К сожалению, сам Бем не создал исследования о великом поэте в русле своей глубокой концепции. И все же пражская психоаналитическая школа представила две работы, посвященные Пушкину. Написаны они были врачом Ф.Досужковым. Ходасевич, проанализировавший работы Досужкова, упрекнул его в попытке воспринимать содержание пушкинского творчества как сплошную символизацию поэтом эротических комплексов его персонажей. Для нашей темы эти работы, однако, не имеют интереса. Дело в том, что в них анализируются пушкинские персонажи, а не сам Пушкин. Правда, мы полагаем, что Досужков не написал о Пушкине как психоаналитик потому, что испугался гневной реакции тех почитателей поэта, которые не разделяли принципов фрейдовского учения. Такая реакция, кстати, последовала, но она явно была бы сильнее, если бы Досужков рассуждал не только о сексуальном содержании снов Татьяны Лариной, Григория Отрепьева, Петра Гринева и др., но и о психологии личности их создателя. Таким образом, судьба психоаналитического изучения Пушкина в Зарубежье была еще более несчастливой, чем в СССР, где малоудачный опыт Ермакова все же имел некоторое значение для создания биографии великого поэта.
Подведем итоги. Мы видим, что эмигрантская пушкинистика, поставив себе целью исследовать психологию личности великого поэта, шла примерно тем же путем, что и советская. В обоих случаях для приближения к поставленной цели использовались приемы и средства, выработанные психологической школой в литературоведении, классической экспериментальной психологией, а также новаторские достижения психиатрии, например психоанализ. Вместе с тем сходства между характером изучения психологии пушкинской личности в СССР и в Зарубежье больше, чем различий. Однако, несмотря на разносторонние усилия, ни в Советском Союзе, ни в эмиграции целостную и законченную картину внутренней душевной жизни поэта нарисовать не удалось. Хотя надо признать, что частные наблюдения и выводы, ставшие результатом напряженных исследований в данной сфере, были весьма интересны и полезны для биографов Пушкина. Неудача постигла исследователей психического своеобразия Пушкина в немалой степени из-за того, что ими не был усвоен урок дореволюционных пушкинистов. Заключался этот урок в осознании ущербности одностороннего подхода (только литературоведческого или только психологического) к решению указанной проблемы. Те немногочисленные удачи, которые сопровождали работу по изучению психологии личности поэта (мы имеем в виду некоторые наблюдения и выводы Гофмана, Ермакова, Трошина, Ходасевича), основывались на комплексном изучении этого аспекта пушкинской биографии. Думается, что подобная комплексность крайне полезна при изучении психологии личности творца, и, прежде всего такого, как гениальный Пушкин. Полагаем, кроме того, что весьма плодотворным было бы изучение психологии личности Пушкина методом психоанализа в тех границах его применения, которые обозначил Бем. Нам представляется также, что размышления этого замечательного литературоведа подводят под концепцию глубокого пушкинского автобиографизма, разработанную Гершензоном, объективную научную основу. В результате рассуждения Бема могут быть использованы не только для изучения психической индивидуальности Пушкина, но и шире - для реконструкции его духовной биографии, в рамках предложенного И.Сурат генетического метода.
Глава III. Изучение политической биографии А.С. Пушкина в литературоведении СССР и русского зарубежья в 1920Ц1930-е годы. Данный вопрос ставился в науке неоднократно. Практически в каждой из работ, посвященных ключевым аспектам эволюции пушкинского политического мировоззрения, содержалась более или менее полная историографическая часть. Однако попытки написать капитальную историю изучения пушкинского политического мировоззрения в его развитии были предприняты сравнительно поздно, ? начиная с 60-х гг. И до сих пор эта история еще не написана. Дело в том, что в силу изменения политического строя в нашей стране и соответственной смены социокультурной парадигмы не все прежние оценки исследователей могут быть признаны приемлемыми. При этом все еще недостаточно изученной в данном ключе остается эмигрантская пушкинистика. Так получилось, что вопрос о политическом мировоззрении Пушкина оказался связанным с проблемой построения биографии поэта. И дело здесь не только в том, что анализ общественно-политических взглядов является одним из важных аспектов характеристики человеческой и творческой индивидуальности Пушкина, но и в том, что эволюция этих взглядов уже в XIX в., а особенно в послереволюционный период (и в СССР, и в эмиграции), начала рассматриваться в качестве канвы его жизнеописания. Конечно, такой подход не применялся к изучению жизни всех вообще писателей: именно статус Пушкина как великого национального поэта заставлял и в дореволюционной России, и в СССР, и в эмиграции использовать его имя как своеобразное знамя, под сенью которого можно было объединить серьезные политические силы. Данное обстоятельство и придавало особую важность вопросу о политическом мировоззрении поэта. При этом сама динамика и специфика пушкинского мировоззрения естественно порождали противоречивость высказываний великого поэта на общественно-политические темы, создавая тем самым возможность связать его творческое наследие как с революционной, так и контрреволюционной идеологиями. Таким образом, не перипетии личной жизни русского гения, не характер развития его творчества, а логика формирования его политического мировоззрения стала сюжетообразующим фактором большинства его жизнеописаний, создаваемых в XIX и в XX вв. Итак, темой настоящего раздела нашего исследования является анализ того, как пушкинисты и историки СССР и Зарубежья изучали общественно-политические взгляды великого поэта и использовали полученные результаты в работе по созданию его жизнеописаний.
Возможность двоякого истолкования общественно-политических воззрений Пушкина (как монархических или революционных) возникла не сразу после Октябрьской революции, а имеет длительную историю. Известно, например, что сразу же после смерти великого поэта его ближайшее окружение при поддержке властей приложило определенные усилия к тому, чтобы изобразить его верным слугой престола, если и заблуждавшимся в молодости, то в зрелости ставшим убежденным патриотом и монархистом. Данный взгляд на Пушкина рано или поздно должен был столкнуться с противодействием. Однако прежде чем оформилась противоположная точка зрения на политическое мировоззрение поэта, прошли долгие годы, в течение которых творился и насаждался миф о Пушкине как раскаявшемся блудном сыне. Укоренению этого мифа в массовом сознании способствовали и революционные демократы, в интерпретации которых блудный сын наделялся чертами политического ренегата. Таким образом, в 50Ц60-е гг. представление о характере эволюции политических взглядов Пушкина практически совпадало у официальных идеологов и их противников. И те и другие отмечали два периода в ходе этой эволюции - оппозиционный и примирительный, - однако воспринимали содержание каждого из них с противоположными знаками.
Первая попытка предложить иную схему эволюции общественно-политических взглядов Пушкина была сделана П.Анненковым в работах 70Ц80?-х гг. Выдающийся биограф поэта нарисовал подробную картину эволюции его политического мировоззрения, рассмотрел его связи с декабристами и дал развернутое истолкование термину либеральный консерватизм, предложенному кн. П.Вяземским для определения характера пушкинской общественной позиции в 20Ц30 гг. В целом мнение Анненкова по поводу характера оппозиционности Пушкина было следующим. Пушкин никогда не был одержим подлинной революционностью, что прекрасно понимали декабристы. Его радикальные выходки были следствием общего настроения людей его круга, следствием увлечения байронизмом, диктовались стремлением добиться личной независимости в глазах общества. Постепенный отход поэта от политического радикализма в южный период позволил ему рассуждать объективно о крушении политических целей заговора. Полагая, что система пушкинских политических убеждений развивалась с годами эволюционно, а не революционно, Анненков рассматривал ее как известное единство, базировавшееся на неких общих идеологических и нравственных принципах. Важной составной частью системы общественных взглядов зрелого Пушкина был политический аристократизм, который проявлялся в литературно-критической и редакторской практике поэта и в его размышлениях по поводу оптимизации российского государственного устройства. Очевидно, что выводы, к которым пришел Анненков, были для своего времени новаторскими, ибо противоречили господствовавшему мнению о резком переломе в мировоззрении поэта, произошедшем в середине 20-х гг.
Позиция Анненкова не была поддержана официальной идеологией, одним из выразителей которой в литературоведении был, например, А.Незеленов. В 1886 г. этот официальный миф о Пушкине как раскаявшемся бунтаре вновь подвергся пересмотру, на этот раз с революционно-демократической точки зрения. Мы имеем в виду статью В.Якушкина Радищев и Пушкин (1886), где во многом был продолжен предложенный В.Стоюниным в 1880 г. подход к изучению политического мировоззрения великого поэта. Гораздо более последовательно, чем Стоюнин, он заявил об отсутствии перелома в пушкинских взглядах, полагая, что поэт до конца сохранил верность декабристским идеалам. С точки зрения Якушкина, ярким примером пропаганды этих идеалов была попытка напомнить современникам о Радищеве, предпринятая для того, чтобы выразить поддержку его мечте об освобождении России. Итак, Якушкин, как и Анненков, акцентировал внимание на определенном единстве политического мировоззрения Пушкина, однако оценивал его как революционное.
Между тем в политическом лагере, к которому принадлежал Якушкин, существовало и иное мнение по поводу характера общественных взглядов Пушкина. Речь идет об историке В.Мякотине, видном представителе либерального народничества. Не будучи пушкинистом, он опирается главным образом на работы Анненкова. По мнению Мякотина, поверхностный либерализм молодого Пушкина после 1825 г. сменился умеренным консерватизмом. Однако Мякотин не склонен расценивать эти изменения как кардинальные. В то же время Мякотин разошелся с Якушкиным в оценке пушкинских общественных взглядов. Мякотин, например, решительно заявляет, что мнение о зрелом Пушкине как наследнике декабризма абсолютно неверно. Критике Мякотин подвергает и суждение Якушкина о сочувствии поэта идеям Радищева. Таким образом, точка зрения Мякотина подобна той, на которой стоял Анненков, однако она отличается от нее отрицательным, а не положительным, как у первого пушкиниста, отношением к консерватизму поэта.
Итак, к концу XIX в. определились две полярные точки зрения на политическое мировоззрение Пушкина. Официальная точка зрения (поддержанная и революционными демократами) трактовала это мировоззрение как сложившееся лишь в конце 20-х и в 30-е гг., в результате переосмысления прежних бунтарских идеалов. Другой взгляд на проблему, представленный Анненковым, Мякотиным и Якушкиным, состоял в признании пушкинского политического мировоззрения в целом единым, развивавшимся с годами, но не претерпевшим кардинальных изменений. Правда, суть этого мировоззренческого единства они понимали по-разному, рассматривая его через призму собственных убеждений.
В начале XX в. проблема изучения политического мировоззрения Пушкина продолжала оставаться актуальной. Так, А.Слонимский посвятил этой теме две статьи (1904 и 1908 гг.), в которых, придерживаясь позиции Якушкина, пишет об истоках пушкинского вольнолюбия, рассказывает о связях поэта с декабристами. Указав на грань, отделявшую взгляды поэта от устремлений декабристов, ученый объяснял ее эволюцией пушкинского либерализма, понятой как вынужденный переход к внешней благонамеренности, за которой скрывалась внутренняя независимость. Полемизируя со Слонимским, к данной проблеме в 1908 г. обратился Н.Лернер. Согласно ему, Пушкин, видя в декабристах силу, способную реализовать его общественные идеалы, не был стойким защитником революционных убеждений. После поражения декабризма поэт увидел силу правительства, способную принести благо России. Лернер считает зрелого Пушкина умеренным консерватором и полагает, что решительного перелома во взглядах поэта после восстания не произошло.
В 1915 г. к изучению проблемы обратился публицист В.Водовозов. Идя вслед за Мякотиным, он считал Пушкина монархистом и утверждал, что во взглядах поэта после декабрьских событий не произошло перелома. Однако стремясь примирить Анненкова с Якушкиным, он противоречиво заявлял, что Пушкин был единомышленником Радищева.
В 1918 г. рассматриваемая проблема была поднята М.Гофманом. Однако разработанная ученым схема эволюции общественных взглядов Пушкина, подчеркивавшая цельность и относительную константность политического мировоззрения поэта, не отличалась оригинальностью. Данная схема в общих чертах повторяла концепцию, разработанную Анненковым и Якушкиным (в этом случае с акцентом на лякушкинской составляющей) и принятую либеральными пушкинистами тех лет. Таким образом, труд Гофмана представляется нам вторичным. Значение же его мы видим в том, что он подводит итоги изучения общественно-политических взглядов Пушкина в дооктябрьский период. Опираясь на труд Гофмана, мы можем утверждать, что в период между двумя революциями (1905 г. и октябрьской 1917 г.) пушкиноведение полностью отказалось от идеи резкого перелома в политических воззрениях Пушкина и придерживалось мнения о том, что эти воззрения лишь в незначительной степени эволюционировали в течение жизни поэта. При этом очевидно стремление большинства пушкинистов в период острой политической борьбы представить поэта одновременно сторонником прогрессивных преобразований и хранителем лучших традиций российской государственности. Пытаясь достичь этой цели, исследователи синтезировали прямо противоположные друг другу концепции Анненкова и Якушкина. Кроме того, у всех названных ученых, за исключением Слонимского, отсутствовало понимание того, что изменение взглядов поэта на декабризм произошло не после восстания, а в результате идейного кризиса 1823 г. Итак, проблема изучения пушкинского политического мировоззрения осталась в дооктябрьский период нерешенной. Произошло это во многом потому, что решение ее всецело определялось политической конъюнктурой своего времени.
Далее мы рассматриваем работы советских пушкиноведов, занимавшихся проблемой изучения политического мировоззрения Пушкина. Мы начинаем этот обзор со статей В.Брюсова конца 10-х - начала 20-х гг. Приняв советскую власть, Брюсов выработал новый взгляд на Пушкина, в корне отличный от того, которого придерживался прежде. Главной задачей на этом этапе своей работы в пушкиноведении Брюсов считал защиту тезиса о непреходящей культурно-исторической значимости творчества великого поэта в условиях, крайне неблагоприятных для сохранения классического наследия. Однако Брюсов был вынужден реабилитировать великого поэта в глазах представителей пролетарской культуры ценой искажения его взглядов и убеждений. Он пытался найти ту почву, на которой можно было бы обосновать необходимость для советских людей наследия Пушкина. Данной почвой стал вопрос о пушкинских политических взглядах, которые в интересах дела Брюсов был вынужден обозначить как крайне революционные. Однако позиция Брюсова встретила критику как со стороны старого либерального пушкиноведения, так и со стороны социологистов. Как видим, Брюсов не имел абсолютной поддержки, поскольку лего Пушкин тогда еще казался ненужным советскому государству. Во всяком случае, весьма скромно отмеченный в СССР 125-летний юбилей со дня рождения великого поэта доказывает, что власть еще не рассматривала его тогда в качестве необходимого для коммунистического читателя классика минувшей эпохи.
Далее мы анализируем монографию П.Сакулина Пушкин и Радищев (1920), в которой он выступил против брюсовского понимания великого поэта. В работе Сакулина впервые был убедительно показан скрытый механизм мировоззренческой эволюции Пушкина. Ученый системно выстраивает ход формирования зрелого пушкинского политического мировоззрения, стараясь сопоставить показательные высказывания поэта в художественном творчестве, публицистике, критике с другими его суждениями по тому же поводу. Очевидным достоинством книги Сакулина нужно считать то, что в годы напряженной идеологической борьбы он объективно пишет о поправении Пушкина. Данное изменение в пушкинских взглядах Сакулин показал как результат обретения поэтом жизненной мудрости и естественного развития присущих ему от рождения личностных качеств. Между тем книга Сакулина не была лишена недостатков. Так, в ней обойдены вниманием вопросы об отношении Пушкина к крепостному праву, Великой французской революции, польскому восстанию 30-х гг. Итак, нужно признать, что в работе Сакулина вопрос об эволюции пушкинского политического мировоззрения не получил законченного освещения. Но вместе с тем эта работа стала в методологическом отношении прорывом в деле изучения данного вопроса. Книга была неоднозначно встречена критикой: ее не приняли Брюсов и его сторонники В.Боцяновский и С.Гессен, равнодушно к ней отнеслись социологисты. Но зато она получила поддержку со стороны В.Семенникова и П.Щеголева, крупнейших знатоков вопроса.
Однако Щеголев в 1923 г. сделал попытку внести свой вклад в разработку проблемы политического мировоззрения Пушкина. Щеголев полагал, что выяснить специфику общественных взглядов поэта можно только решив вопрос о его отношениях с Николаем I. В своих рассуждениях Щеголев был согласен с Сакулиным, когда писал о переходе Пушкина на консервативные позиции во вторую половину 20-х гг. Однако если Сакулин полагал, что в 30-е гг. взгляды Пушкина окончательно оформились, то Щеголев был убежден, что мировоззрение поэта продолжало эволюционировать. Эволюция эта проявилась в изменении отношения Пушкина к царю с положительного на отрицательное. В русле этой идеи Щеголев переработал в 1927 г. книгу Дуэль и смерть Пушкина.
Проанализировав ряд работ, созданных пушкинистами к 125-летнему юбилею великого поэта, мы сделали вывод о том, что высокое пушкиноведение в лице Н.Измайлова, Б.Модзалевского, Б.Томашевского, П.Щеголева и др. предпочло как бы не заметить полярных крайностей (имеются в виду позиции Брюсова и Сакулина) в освещении вопроса об эволюции политического мировоззрения поэта. Ни брюсовская, ни сакулинская трактовки не были взяты на вооружение крупнейшими пушкинистами тех лет. Таким образом, в пушкинистике продолжала до определенного момента пользоваться признанием выработанная еще в дооктябрьский период версия понимания содержания и развития общественно-политических взглядов Пушкина.
Начиная с 1925 г., изучение Пушкина в СССР становится по преимуществу социологическим. Важнейший вопрос в пушкинской биографике тех лет - это вопрос о классовой позиции поэта. Одним из первых начал серьезно работать над ним Д.Благой. С его точки зрения, Пушкин, поверхностно связанный с декабризмом в молодости, в 1823 г. переходит на позиции теоретического аристократизма. Однако на этом его политическая эволюция не заканчивается, потому что в 30-е гг. у поэта появляется новое классовое самосознание - он начинает ощущать себя представителем третьего сословия, не забывая при этом о своем шестисотлетнем дворянстве. Ученый сочувственно отмечает отход Пушкина от феодального миросозерцания и переход его на буржуазные позиции, но одновременно указывает и на консерватизм общественно-политических взглядов поэта в 30-е гг. Важно отметить, что Благой, определенно заявивший о просвещенном консерватизме зрелого Пушкина, тем самым противоречил той ветви социологизма, которую представляли Брюсов и его последователи, и, напротив, солидаризировался с рассмотренной выше монографией Сакулина. Например, Благой не склонен упрекать Пушкина за перемену взглядов, видя в переходе поэта на новые классовые позиции адекватную реакцию на те исторические сдвиги, которые претерпело российское общество в начале николаевского царствования. Более того, Благой полагает, что эти изменения в сознании Пушкина имели органический характер и были художественно плодотворными, с ними был связан переход поэта на позиции реализма. В 1934 г. ученый изложил принципы построения социологизированного пушкинского жизнеописания, которые, были взяты на вооружение советскими биографами поэта.
Между тем мнение Благого и его сторонников (А.Грушкина, А.Луначарского, Д.Мирского, И. Сергиевского и др.) разделялось не всеми социологистами. Так, историк М.Покровский считал Пушкина идеологом дворянства, взгляды которого были более реакционными, чем политическая доктрина николаевского самодержавия. Итак, мы видим, что социологисты, по-разному определяя классовые позиции зрелого Пушкина, были едины в признании его общественно-политического мировоззрения консервативным.
В декабре 1935 г. в газете Правда Пушкин был официально объявлен великим русским поэтом. С этого момента Пушкина уже нельзя было осуждать за консерватизм и принадлежность к привилегированному классу. Вульгарно-социологические концепции Благого и Покровского уже в 1935 г. подверглись жесткой критике. Мы подробно анализируем наиболее показательную в этом отношении разгромную статью В.Александрова Шестисотлетнее дворянство // Литературный критик. 1936. № 7). На наш взгляд, она удачно иллюстрирует динамику перехода советской пушкинистики с позиций экономической социологии на позиции социологии идейно-политической. Статья Александрова показывает, как советские пушкиноведы, отказавшись от прежних вульгарно-социологических выводов и решений в преддверии юбилея, срочно пытались разработать новую схему общественно-политической эволюции Пушкина. Мы видим, что в ходе этого процесса осуществлялось мифотворчество в духе Брюсова, и Пушкин методами агитпропа превращался в плакатную фигуру революционера, последователя декабристов и предшественника Герцена.
Первым исследователем, опубликовавшим в это время серьезную работу, посвященную анализу эволюции политического мировоззрения поэта, стал Б.Томашевский. Мы имеем в виду его вступительную статью к однотомнику Пушкина, напечатанному в 1935 г. Большой заслугой Томашевского является то, что ему впервые в СССР удалось создать целостную картину формирования пушкинского политического мировоззрения. Ученый представил это мировоззрение в его динамическом единстве: смена этапов политического развития поэта выглядит в работе Томашевского именно эволюционно, т.е. как исторически и психологически обусловленный процесс последовательного развития от умеренного либерализма к умеренному консерватизму. При этом подчеркивается, что данный консерватизм не являлся изменой свободолюбивым идеалам молодости. В рамках этой концепции Пушкин выглядел не ренегатом или революционером, а человеком своего времени, чьи интенсивные искания в области политической мысли интересны далеким потомкам как ключ к постижению его гениального творчества. Время публикации статьи Томашевского ? это очень интересный период в развитии советского общества, когда была достигнута известная политическая и экономическая стабильность, а вместе с ней появилась потребность избавиться от левых перегибов во всех сферах жизни, опереться на национальные и мировые культурные традиции и почувствовать себя частью всего цивилизованного мира. В этой обнадеживающей обстановке статья Томашевского воспринималась как официально утвержденная концепция становления политического мировоззрения великого поэта, предлагавшая вектор изучения его жизни и творчества в преддверии юбилейных торжеств.
И, на наш взгляд, не случаен тот факт, что уже в 1936 г. публикуется первая объемная советская биография поэта, написанная Г.Чулковым. Политическую биографию Пушкина Чулков выстраивает, опираясь на статью Томашевского, и в этом смысле его работа вторична. Однако книга Чулкова о Пушкине, по словам М.Михайловой, - это неожиданно в русской культуре советской эпохи появившаяся первая религиозная биография поэта . Следовательно, реконструкция религиозного мироощущения Пушкина была для Чулкова сверхзадачей. Политическая же биография поэта - это своего рода канва его духовной биографии, написанной как бы между строк. С возрастом политическое мировоззрение поэта становилось все более консервативным, в общемировоззренческом плане этот же процесс выглядел как духовное взросление.
В конце 1936 г. В.Кирпотин сделал попытку определить сущность политического мировоззрения поэта. Очерк политической биографии Пушкина в основном выстраивается Кирпотиным с опорой на статью Томашевского. Однако в отличие от Томашевского Кирпотин полагал, что в 30-е гг. эволюция политического мировоззрения поэта не завершилась. Он писал по этому поводу: Классовый смысл эволюции творчества Пушкина необходимо искать не по линии от дворянства к буржуазии или от дворянства к мещанству, а по линии от дворянства к крестьянству, по типу эволюции Льва Толстого . Эта идея встретила критику, но в целом размышления Кирпотина были восприняты как официальная позиция советской пушкинистики по изучаемому вопросу.
В январе 1937 г. вышла биография Пушкина, написанная Н.Бродским, которая до сих пор остается лучшей по полноте фактического материала. Что касается разработки проблемы политического мировоззрения поэта в этой книге, то, по словам Н.Мордовченко, Бродский в основном, исходит из концепцииЕ Б.В. Томашевского . Соглашаясь с Мордовченко, мы считаем, что Бродский внес в концепцию Томашевского значительные коррективы, и подробно рассматриваем этот материал в диссертации. В итоге мы делаем вывод, что, не называя Пушкина прямо революционером, как это сделал в свое время Брюсов, Бродский несколько отошел от концепций политического развития великого поэта, которые были предложены его предшественниками - Томашевским, Чулковым, Кирпотиным. Пушкин Бродского - это последователь Радищева, почти революционер. Необходимо отметить, однако, что в отличие от названных исследователей Бродский не считает нужным перегружать свой труд доказательной аргументацией и многие его утверждения о политической позиции зрелого Пушкина выглядят недостаточно обоснованными. Так, с начала 1937 г. посредством капитальной биографии великого поэта, талантливо написанной Бродским, в общественное сознание советских людей стал внедряться официальный миф о Пушкине как о революционере, яростном, непримиримом враге монархии. В данном контексте этот серьезный, значительный труд Бродского воспринимается как политически тенденциозный идеологический заказ сталинского режима, как житие великого поэта.
В 1939 г. выходит в свет биография Пушкина, написанная Л.Гроссманом. Несмотря на популярный характер своего труда, Гроссман стремится придать ему черты научной объективности, хотя и лишенной академической основательности. Что же касается в целом концепции политической эволюции Пушкина, предложенной Гроссманом, то она, как справедливо заметил И.Сергиевский, не отличается новизной . Однако критик вовсе не осуждает за это биографа. Напротив, Сергиевский удовлетворен тем, что рецензируемая книга репродуцирует идеологически правильное понимание Пушкина. Действительно, можно сказать прямо, что Гроссман, развивая концепцию идеологического формирования Пушкина, в основном следует за Бродским. Некоторые отличия в трактовке политических взглядов зрелого поэта, которые можно найти в книге Гроссмана, объясняются, по-видимому, тем, что в 1939 г. взгляд на Пушкина как на революционера настолько упрочился, что отступления от него были нежелательны. В целом можно сказать, что книга Гроссмана носит в еще большей степени житийный и лакировочный характер, чем труд Бродского. Книга Гроссмана оставалась последней солидной биографией поэта в СССР до самого конца советской эпохи, когда вышли в свет работы В.Кулешова и Ю.Лотмана. Я.Левкович связывает этот факт с тем, что начавшаяся в 30-е гг. работа по созданию полного собрания сочинений Пушкина выдвинула требование частных исследований в области биографии поэта. Таким образом, пушкиноведение 40-х и 50-х гг. было просто не в состоянии решить задачу по созданию синтетической пушкинской биографии. Это справедливое, но не исчерпывающее объяснение. Мы полагаем, что указанный период был неплодотворным в деле создания пушкинской биографии из-за сложных условий военного времени. А в послевоенный период помехой оказалась кампания по борьбе с космополитизмом, в условиях которой адекватно писать о жизни и творчестве Пушкина, особенно об иностранном влиянии на него, было невозможно.
Итак, к 1937 г. процесс канонизации Пушкина советской идеологией завершился. Однако надо иметь в виду, что советские пушкинисты в условиях жесточайшего идеологического террора были вынуждены выработать две схемы пушкинской политической эволюции. Одна предназначалась для широких читательских масс, и, согласно ей, Пушкин объявлялся революционером и атеистом. Другая схема, гораздо менее радикальная и прямолинейная, была адресована академическому сообществу. Наличие в общественном сознании обеих этих схем, возможно, также явилось препятствием в деле создания базирующейся на строгих научных принципах пушкинской биографии.
В Зарубежье проблема создания политической биографии поэта стояла не менее остро, чем в СССР. Книга В.Мякотина Пушкин и декабристы вышла уже в 1923 г. Однако это всего лишь переиздание его статьи, опубликованной в 1899 г. и уже рассмотренной нами. Книга Мякотина не имела успеха. И это притом, что он писал о переходе Пушкина в конце жизни на консервативные позиции. Данная точка зрения была близка многим эмигрантам, бежавшим от революции. В связи с этим объяснить неуспех книги можно двумя причинами. Во-первых, исследование уже было знакомо специалистам, а во-вторых, Мякотин, известный левый политик, консерватизм поэта оценивал негативно.
В 1924 г. в Праге вышла статья Г.Вернадского Пушкин историк, где был сделан анализ политических взглядов зрелого Пушкина. Вернадский убежден, что в течение всей жизни Пушкин был монархистом и противником политического радикализма. Вернадский полагает, что разработка поэтом в 30-е гг. концепции политического аристократизма побудила его пересмотреть взгляды на монархию с точки зрения представителя униженного родовитого дворянства. Согласно ученому, Пушкин, оставаясь сторонником мощной императорской власти, ищет пути ее улучшения. Заслуживает внимания мысль Вернадского о том, что зрелый Пушкин примирился с взглядами Карамзина и выработал поведенческую стратегию, ориентируясь на его жизненный и творческий опыт.
В 1926 г. в Лондоне вышла в свет первая в Зарубежье пушкинская биография, написанная на английском языке кн. Д.Святополк-Мирским. Разрабатывая в этой книге вопрос о политическом мировоззрении Пушкина, Мирский в качестве концептуального источника опирался на советский академический очерк жизни и творчества поэта, выпущенный в 1924 г. Однако некоторые наблюдения Мирского заслуживают внимания. Перейдя в конце 20-х гг. на позиции марксизма и вернувшись на родину, Мирский уточнит и конкретизирует ряд положений, высказанных в его книге. В результате появится статья Проблема Пушкина (1934), в которой будет развиваться высказанная еще в Англии мысль о том, что Пушкин, став консерватором, тяготился изменой прежним вольнолюбивым убеждениям. Однако исследователь, ставший видным социологистом, будет развивать эти мысли в крайне вульгарной форме.
В 1929 г. вышла в свет статья В.Францева, посвященная отношению Пушкина к польскому восстанию 1830Ц1831 гг., автор которой признался, что, характеризуя политические взгляды Пушкина, согласился с выводами книги Сакулина Пушкин и Радищев. Однако в этой книге нет материала о польском восстании, и правильнее полагать, что Францев не повторяет мысли Сакулина, а дополняет их. Новаторство Францева состоит в том, что он доказал влияние на Пушкина М.Погодина. При этом ученый подчеркивал, что позиция поэта самостоятельна и является следствием хорошего знания славянского вопроса.
В 1931 г. вышла в свет написанная М. Гофманом биография Пушкина на французском языке. Оценивая в целом характер разработки ученым проблемы пушкинского политического мировоззрения, можно сказать следующее. По мнению Гофмана, поэт, будучи внутренне свободным человеком, после восстания декабристов (но еще до встречи с царем), перешел на консервативные позиции и оставался на них до конца жизни. Очевидно, что Гофман в эмиграции трактовал вопрос о содержании политических взглядов поэта более упрощенно, чем в советской монографии 1918 г.
Следующая группа работ о политическом мировоззрении Пушкина была вызвана к жизни юбилеем великого поэта 1937 г. Начать их анализ нам хотелось бы с книги П.Милюкова Живой Пушкин. Милюков - вождь кадетской партии, понимая Пушкина как представителя русского либерализма, создал такое его жизнеописание, которое в строгом смысле нельзя отнести к жанру политической биографии. Это обстоятельство предопределило успех книги у эмигрантской публики, так как она легче всего могла ожидать от Милюкова тенденциозного изображения Пушкина как политического деятеля или, во всяком случае, как крайне политизированной личности. Этого не произошло, и не только потому, что автор не злоупотреблял политической терминологией, но и потому, что он вообще не видел в поэте политика - ни практика, ни теоретика. Итак, концепция книги Милюкова о Пушкине заключается в изображении жизненного пути поэта как пути обретения личной независимости, духовной свободы вне политических партий, группировок и идеологий.
Однако в юбилейной пушкинской литературе мы находим и совершенно иное решение проблемы пушкинской мировоззренческой эволюции. Если у Милюкова великий русский поэт вышел либералом, лояльным по отношению к власти, то в большинстве юбилейных публикаций поэт трактуется как мыслитель и художник, в достаточной мере адекватный установленному в стране политическому режиму. Считать Пушкина монархистом в эмигрантских кругах стали во многом поневоле. Не только потому, что ненавидели изгнавшую их из Отечества революцию, но и потому, что в предъюбилейный период Пушкина в СССР объявили великим поэтом за его будто бы революционные убеждения. И поэтому перед эмигрантами встала задача написать о Пушкине как политическом консерваторе и монархисте. Симптоматично, что сложную эту задачу, требующую тонкого и вместе с тем системного мышления, взялись выполнить не политики и литераторы, а представители религиозно-философской мысли. К анализу политического мировоззрения Пушкина в указанном ключе обратились И.Ильин, Г.Федотов и С.Франк. Объединяет этих мыслителей то, что они одновременно, но независимо друг от друга подошли к решению поставленной задачи с одних и тех же позиций. Все они внимательно отнеслись к размышлениям кн. П.Вяземского о политическом мировоззрении великого поэта и позаимствовали у него формулу для обозначения этого мировоззрения - либеральный консерватор, вкладывая в нее примерно одно и то же содержание.
Статья Франка Пушкин как политический мыслитель выглядит гораздо обстоятельнее работ Ильина и Федотова. Эта обстоятельность была связана с тем, что Франк в эмиграции разработал собственное политическое учение либеральный консерватизм, явившееся составной частью его философской системы. Франк определяет характер зрелого пушкинского политического мировоззрения как кoнcepвaтизм, сочетающийся однако с напряженным требованием свободного культурного развития, обеспеченного правопорядка и независимости личности, ? т. е. в этом смысле проникнутый либеральными началами . Данная формулировка родилась в результате знакомства Франка с лучшими исследованиями в области изучения политического мировоззрения Пушкина, прежде всего с работами Б.Томашевского. Однако заслуга Франка заключается не только в том, что он, подобно советскому ученому, предложил научно точный очерк мировоззренческой эволюции Пушкина, но и в том, что он рассмотрел политические взгляды поэта как факт его духовной биографии.
Далее мы рассматриваем двухтомное жизнеописание Пушкина, созданное А.Тырковой-Вильямс в период с 1929 по 1939 гг. Концепцию политической биографии Пушкина автор позаимствовала у П.Анненкова, на труды которого она, судя по сноскам и библиографическому списку, опиралась очень широко. Пушкин Тырковой-Вильямс ? это либеральный консерватор, вся творческая деятельность которого определяется идеей российской великодержавности. Здесь, однако, в системе рассуждений автора мы видим некоторое противоречие. Заключается оно в том, что Тыркова-Вильямс анализирует политическое мировоззрение поэта с явным акцентом на пушкинском консерватизме, игнорируя характер и качество пушкинского либерализма. Итак, в плане разработки концепции эволюции пушкинского политического мировоззрения книга оказалась вторичной и даже архаичной, так как в ней не было учтено большое количество работ по данному вопросу, написанных после Анненкова.
Иначе, чем другие представители эмигрантского пушкиноведения, занимавшиеся исследованием политической биографии великого поэта, мыслил В. Ходасевич. В последние годы жизни он работал над пушкинским жизнеописанием, предполагая опубликовать его к юбилею 1937 г. Однако закончить работу к предполагаемому сроку он не смог, написав только первые главы задуманной книги. Как будет видно ниже, Ходасевич предложил чрезвычайно оригинальный подход к решению проблемы политического мировоззрения Пушкина, и, как мы полагаем, этот подход должен был отразиться в данном биографическом труде. Итак, рассмотрим, в чем же заключалась оригинальность предложенного Ходасевичем подхода. Сразу отметим, что сама идея этого подхода не принадлежала исключительно Ходасевичу, а могла быть позаимствована у А.Веселовского. О специфике пушкинского мировидения ученый писал: Прирожденной формой его мышления, была поэзияЕ Сам он принадлежал к тем немногим, которые, призванные к жертве Аполлону, умеют отвлечь от действительности ее жизненное содержание и явить его в формах красоты... И в оценке общественных и исторических явлений ему случалось увлекаться мечтами поэта, идеализуя то, что осудил проклятый Управды светФ, суд истории . Вот эта-то глубокая мысль об исключительно поэтическом видении мира Пушкиным, характерная для многих исследований Ходасевича, могла быть им позаимствована у Веселовского. Закономерен вопрос: знал ли Ходасевич статью Веселовского? Мы полагаем, что знал, и приводим ряд аргументов, доказывающих справедливость этого предположения. Но даже если Ходасевич и самостоятельно выработал свой взгляд на Пушкина, мы все-таки не могли не указать на приоритет Веселовского. Итак, в чем же состояла суть подхода Ходасевича к анализу политических взглядов Пушкина? Одним из первых его высказываний по поводу общественных взглядов поэта была заметка, посвященная выходу в свет первого тома собрания сочинений великого поэта под редакцией В.Брюсова в 1920 г. Ходасевич отрицательно оценил этот эдиционный опыт, потому что был не согласен с попыткой редактора революционизировать Пушкина. По мнению Ходасевича, необходимо было признать несомненное УпоправениеФ Пушкина во вторую половину его жизни . В 1927 г. вышла книга Д.Благого Классовое самосознание Пушкина. Ходасевич, будучи уже в эмиграции, написал подробный критический отзыв на эту книгу, в котором отдавал дань эрудиции и проницательности исследователя, но категорически осуждал избранную им научную методологию. С точки зрения Ходасевича, марксистский социологизм завел Благого в тупик, заставив его противоречить самому себе. Однако не только против вульгарного социологизма здесь выступал Ходасевич, но и против всякой попытки писать о великом поэте, рассматривая его через призму собственных политических пристрастий, а также всякой попытки выстраивать стройные схемы эволюции его мировоззрения. Ходасевич предложил иной способ изучать Пушкина в указанном аспекте, который поразительно напоминает вышепроцитированную мысль Веселовского. Ходасевич писал: Пушкин никогда не был ни политическим деятелем, ни даже политическим мыслителем, как не был он человеком какого-нибудь общественного класса. В сущности своей не был он ни правым, ни левым, ни дворянином, ни мещанином. Сам Бог его деклассировал и вывел за границы политики еще в материнской утробе. Пушкин был и ощущал себя прежде всего и всегда ? поэтом. Это и было его единственное, подлинное, вошедшее в плоть и кровь, в основе руководящее им всю жизнь УклассовоеФ и УсословноеФ самоопределение... Наилучшим политическим и социальным строем почитал он тот, при котором его, поэта и просветителя, наиболее слушали бы и при котором он занимал бы наиболее достойное положение, при котором он имел бы самое просторное поле действий, самую широкую и восприимчивую аудиторию... . Данное развернутое высказывание Ходасевича, имеющее методологическое значение, как будто лишает надежды на успех всякую попытку изучения политических взглядов Пушкина, поскольку заявляет о принципиальной бессмысленности исследований такого рода. Между тем в 1934 г. Ходасевич вновь обращается к рассмотрению данной проблемы в статье Пушкин и демократия. Осудив традицию причислять Пушкина к лагерю революционеров, Ходасевич предлагает свое видение эволюции политического мировоззрения великого поэта. Между тем Ходасевич, словно бы вопреки собственной методологии, представил сжатый очерк политической эволюции Пушкина, который вполне коррелирует с общим стремлением эмигрантов изображать великого поэта консерватором и монархистом. Как же нужно понимать данный факт: как отказ исследователя от прежде разработанной методологии или, наоборот, как пример применения этой методологии на практике? На наш взгляд, правильнее последнее. Ходасевич предлагает не четкую схему мировоззренческой эволюции, а указывает вектор движения политической мысли поэта. Совершенно очевидно, что Пушкин в течение своей жизни двигался вправо, но очевидно также, что та политическая теория, которая прочитывается в его высказываниях, не имеет реального приложения к политической реальности его времени. Это всего лишь утопия, созданная поэтом. В связи с этим мы полагаем, что Ходасевич был прав как создатель нового подхода к изучению политических взглядов Пушкина, хотя и не был услышан своевременно. Именно на этом пути, то есть рассматривая политическую мысль Пушкина только как факт его духовной биографии, а не как факт политической истории России, можно приблизиться к истине.
Подведем итоги. Проанализировав большое количество специальных работ, созданных в России, в СССР и в эмиграции, мы выяснили, что проблема создания политической биографии Пушкина была одной из наиболее востребованных и важных на протяжении всего времени существования пушкинистики. Мы, как нам кажется, убедительно доказали тот факт, что система общественно-политических взглядов поэта была не только идеологически ангажированным и в силу этого популярным объектом изучения, но и являлась сюжетной канвой для наиболее значительных биографий поэта, т.е. для книг Бродского, Гроссмана, Чулкова в СССР и книг Гофмана, Милюкова, Святополк-Мирского, Тырковой-Вильямс в эмиграции. Проведенный анализ со всей очевидностью обнаружил и подтвердил тот факт, что исследователи и в XIX в., и в еще большей степени в XX в. решали эту проблему исходя из существующей политической конъюнктуры. С одной стороны, они создавали модель пушкинского политического мировоззрения по образу и подобию собственных общественно-политических взглядов, а с другой стороны, привлекали Пушкина на свою сторону как политического союзника. Именно с этим обстоятельством был связан разнобой в оценке характера политической платформы великого поэта, который сразу же после смерти в 1837 г. стал рассматриваться либо как революционер, либо как консерватор. Парадоксально, между тем, что уже кн. Вяземскому и Анненкову в работах 70?80-х гг. удалось предложить столь удачную схему эволюции политического мировоззрения великого поэта, что, по сути, она используется до сих пор. Анненков развернул и наполнил реальным содержанием формулу Вяземского, определившего политическое мировоззрение Пушкина как либеральный консерватизм. Он первым убедительно показал, что политическое мировоззрение поэта эволюционировало вправо, но при этом базировалось на высоких идеалах свободы, личностного достоинства и просвещения. Заслугой Анненкова было также доказательство того, что в политическом развитии поэта не было резкого перелома и его консерватизм обрел почву под собой примерно за полтора года до восстания декабристов. Томашевский и Франк продолжили дело Анненкова, опираясь на те факты, которые стали достоянием науки уже после смерти первого пушкиниста. Эти ученые реанимировали и канонизировали анненковскую концепцию политического развития Пушкина. В результате наиболее значительные пушкинские биографии, созданные в XX в., базировались на анненковской концепции. Этот факт нужно признать, правда, с той оговоркой, что в СССР в силу специфических идейно-политических и социокультурных условий эта концепция подверглась искажениям. Подчеркивая заслуги Томашевского и Франка в деле актуализации и канонизации анненковской концепции, нужно признать, что Франк оказался более последовательным учеником первого пушкиниста, хотя использовал и идеи Томашевского. Дело в том, что Франк и его единомышленник по данному вопросу Ходасевич, идя вслед за Анненковым и Гершензоном, поставили вопрос о создании духовной биографии великого поэта, которая была бы шире и глубже его внешнего жизнеописания. Политической биографии поэта Франк и Ходасевич первыми после Анненкова придали статус важнейшей составляющей такой духовной биографии. Однако Ходасевич пошел дальше Франка и предложил новаторскую методологию изучения политического мировоззрения Пушкина. Ходасевич отказался разделять Пушкина на различные ипостаси: бытовой человек, поэт, политический мыслитель. По мнению Ходасевича, Пушкин ? это поэт, и таков он не только в сфере художественного творчества, но и в быту и в его политических размышлениях и пристрастиях. Это не означает, что политическая биография Пушкина имеет исключительно историко-литературное и художественное значение, но очевидно и то, что рассматривать поэта в ряду великих политических мыслителей XIX в., как это предлагал делать Франк, непродуктивно. На наш взгляд, этот традиционный подход и был причиной неразрешимых споров, имеющих уже почти двухсотлетнюю историю. Подход же, предложенный Ходасевичем, представляется нам очень перспективным, тем более что в русле его в последнее время созданы ценные работы, рассматривающие отдельные вопросы политической биографии поэта как составные части его духовной биографии. Мы имеем в виду книги и статьи М.Альтшуллера, В.Вацуро, В.Коровина, И.Немировского, В.Непомнящего, Н.Эйдельмана и др. пушкинистов. Возникает вопрос: имеют ли сейчас какое-либо значение советские пушкиноведческие работы 20?30-х гг., посвященные изучению политической биографии поэта? Из этих работ, как видно из вышесказанного, мы выделили статью Томашевского и книгу Чулкова. Однако это не означает, что мы считаем огромный пласт советской идеологизированной пушкинистики тех лет научным мусором. Напротив, мы достаточно внимательно исследовали этот материал и считаем, что он представляет большой научный интерес. Наиболее талантливые работы советских социологистов, прежде всего Благого, будучи идеологически и методологически ошибочными, были вместе с тем очень глубокими и ценными исследованиями частных или специальных вопросов пушкинской политической биографии. Достаточно сказать, что книга Благого о классовом самосознании Пушкина была не только прекрасным фактографическим источником, полным тонких и до сих пор не утративших ценности наблюдений, но стала, например, импульсом для создания оригинальной методологии Ходасевича. Не случайно и то, что пушкинисты Зарубежья, имевшие в отличие от своих коллег в СССР возможность знакомиться с работами идеологических оппонентов, широко и нередко сочувственно опирались на достижения советского литературоведения. В связи с этим нам хотелось бы подчеркнуть, что русская пушкинистика XX в., несмотря на идеологические разногласия исследователей, представляла собой известное единство в плане постановки целей и выработки методологии. Полагаем, что можно говорить об исследовании политической биографии Пушкина в рассматриваемый нами период как о едином процессе. Обе ветви русского пушкиноведения, к сожалению, не имевшие возможности участвовать в полноценном диалоге, тем не менее конструктивно и плодотворно дополняли друг друга.
В заключении подведены общие итоги исследования, намечены его перспективы.
Проведенное в данной работе исследование ряда важных вопросов, связанных с проблемой создания биографии Пушкина в литературоведении СССР и русского зарубежья в 20?30-е гг., позволяет сделать следующие общие выводы. Прежде всего, нужно отметить то неочевидное, на первый взгляд, обстоятельство, что пушкиноведение Советского Союза и Зарубежья в 20?30-е гг. представляет собой единый текст, обладающий некоторыми общими структурными и типологическими признаками. Основной признак, указывающий на известное единство двух ветвей русского пушкиноведения в изучаемый период, ? это их связь с дореволюционной пушкинистикой, порождением которой они являются. Мы имеем в виду не только использование богатого фактического и фактографического материала, накопленного дореволюционным пушкиноведением, не только применение ряда уже разработанных в дооктябрьский период методологических подходов к изучению биографии и творчества Пушкина, но и обращение к широкому кругу проблем, об актуальности которых заявили уже первые пушкинисты. Следование научным принципам дореволюционного пушкиноведения и установка на решение ряда поставленных им проблем превращает совокупность рассмотренных нами литературоведческих работ в единый текст, определяемый общим целеполаганием и общими методологическими исканиями. аа Что же касается существовавшего между пушкинистиками СССР и эмиграции идеологического размежевания, то наличие его не препятствует восприятию этих ветвей науки о Пушкине как единого текста. Во-первых, потому, что данное идеологическое размежевание внятно обозначилось далеко не сразу, а только к середине 30-х гг. Связано это было, прежде всего, с тем, что долгое время в пушкиноведении Советского Союза и эмиграции работали исследователи, начавшие научную деятельность еще до революции. Это обеспечивало науке о Пушкине необходимую и полезную преемственность. Во-вторых, отсутствие в СССР до середины 30-х гг. потребности в идеологическом освоении творческого наследия Пушкина также способствовало обеспечению единства в оценке жизни и творчества великого поэта как на родине, так и в Зарубежье. Например, одинаковая трактовка Пушкина как монархиста и консерватора советскими и эмигрантскими литературоведами и критиками при сходстве формулировок интонировалась по-разному ? с осуждением в первом случае и с одобрением во втором. В-третьих, даже после возникновения в период подготовки и проведения столетнего юбилея поэта идеологической пропасти между советской и эмигрантской пушкинистиками, они могут рассматриваться как типологически и структурно однородные явления, поскольку указанное размежевание осуществлялось по принципу зеркальной композиции. Иначе говоря, с идеологической точки зрения Пушкин оценивался в СССР и в Зарубежье в русле строго поляризованных суждений ? в Стране Советов как революционер и атеист, а в странах русского рассеяния как консерватор и приверженец православия. Итак, все рассмотренные нами в диссертации проблемы, связанные с созданием пушкинской биографии, были общими и для советской, и для эмигрантской пушкинистики, что позволило провести сопоставительный анализ того, как решались эти проблемы литературоведами СССР и Зарубежья в 20?30-е гг. Завершив исследование, мы выразили надежду на то, что оно может представлять интерес не только как определенный вклад в историю пушкиноведения, но и является фактографическим обоснованием верности того направления в современной пушкинской биографике, которое поставило своей задачей создание синтетического научного жизнеописания великого русского поэта, должного явиться реконструкцией его духовного бытия.
Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:
1. Черниговский Д.Н. Проблема создания биографии А. С. Пушкина в советском литературоведении 20Ц30-х годов // Филологические науки. 2002. №5. - С. 34Ц41 (0,5 п.л.).
2. Черниговский Д.Н. В.Ф. Ходасевич о политическом мировоззрении Пушкина // Преподаватель XXI век. 2008. № 1. - С. 99?102. (0,5 п.л.).
3. Черниговский Д.Н. Политическая биография А.С. Пушкина в изучении русских эмигрантов в 1920-е гг. // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Научный журнал. - Киров, 2008. № 1 (1). С. 72?78. (1 п.л.).
4. Черниговский Д.Н. Политическая биография А.С. Пушкина в трудах советских социологистов 1920Ц1930-х гг. // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Научный журнал. - Киров, 2008. № 2 (1). - С. 78?82. (0,6 п.л.).
5. Черниговский Д.Н. Вклад Г.И. Чулкова в изучение политической биографии Пушкина // Преподаватель XXI век. 2008. № 2. - С. 88?91. (0,5 п.л.).
6. Черниговский Д.Н. А.В. Тыркова-Вильямс об общественно-политических взглядах Пушкина // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Научный журнал. - Киров, 2008. № 3 (2). - С. 170?173 (0,6 п.л.).
7. Черниговский Д.Н. Первая биография Пушкина в русском зарубежье (о книге Д.П. Святополк-Мирского) // Филологические науки. 2008. № 6. - С. 99Ц105 (0,5 п.л.).
8. Черниговский Д.Н. Проблема создания биографии А.С. Пушкина в СССР и русском Зарубежье в 20Ц30-е годы. - М., 2002. - 172 с. (10,75 п.л.).
9. Черниговский Д.Н. История изучения политической биографии А.С. Пушкина в литературоведении СССР и русского зарубежья в 1920Ц30-е годы. - Киров, 2008. - 165 с. (10,3 п.л.).
10. Черниговский Д.Н. Общественно-политические взгляды // А.С. Пушкин: Школьный энциклопедический словарь. - М., 1999. - С. 334Ц336 (0,3 п.л.).
11. Черниговский Д.Н. Пушкинские юбилеи 1937 и 1949 годов // Пушкиниана: Вятские страницы. - Киров, 1999. ? С. 232Ц242 (0,5 п.л.).
12. Черниговский Д.Н. Из истории изучения психологии творчества А.С. Пушкина (В.В. Вересаев и Д.Н. Овсянико-Куликовский) // XII Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сборник статей и материалов. - М., 2000. ? С. 179Ц180 (0,1 п.л.).
13. Черниговский Д.Н. Проблема создания биографии А.С. Пушкина в СССР в 1920Ц30-е годы // XIII Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сборник статей и материалов. - М., 2001. - С. 298Ц299 (0,1 п.л.).
14. Черниговский Д.Н. К истории изучения проблемы пушкинской двойственности // Анализ литературного произведения: Сборник научных трудов. Вып. 3. - Киров, 2001. - С. 153Ц162 (0,7 п.л.).
15. Черниговский Д.Н. Из истории изучения биографии Пушкина в русском зарубежье // XIV Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сборник статей и материалов. - М., 2002. ? С. 416Ц417 (0,1 п.л.).
16. Черниговский Д.Н. Из истории психоанализа литературы в СССР (об опыте изучения психологии личности А.С. Пушкина с точки зрения фрейдизма) // Страницы истории русской литературы: Сборник статей: К семидесятилетию проф. В.И. Коровина. - М., 2002. ? С. 192Ц197 (0,4 п.л.).
17. Черниговский Д.Н. Видный пушкинист русского зарубежья - вятский уроженец (о Г.Я. Трошине) // Костровский сборник: Провинциальная литература в контексте русской культуры. Вып. 1. - Киров, 2002. - С. 52Ц53 (0,1 п.л.).
18. Черниговский Д.Н. Изучение психологии личности А.С. Пушкина в дореволюционной России // XV Пуришевские чтения: Всемирная литература в контексте культуры: Сборник статей и материалов. ? М., 2003. ? С. 303Ц304 (0,1 п.л.).
19. Черниговский Д.Н. Изучение психологии личности А.С. Пушкина в отечественном литературоведении // Актуальные проблемы гуманитарных и экономических наук: Материалы VI межрегиональной межвузовской научно-практической конференции. Т. II. - Киров, 2003. ? С. 86Ц91 (0,5 п.л.).
20. Черниговский Д.Н. Из истории изучения общественно-политических взглядов А.С. Пушкина в XIX в. // Актуальные проблемы современной филологии. Литературоведение: Сборник статей по материалам Всероссийской научно-практической конференции. - Киров, 2003. - С. 14Ц16. (0,2 п.л.).
21. Черниговский Д.Н. Г.Я. Трошин, врач и пушкинист, вятский уроженец // Герценка: Вятские записки: Научно-популярный альманах. Вып. 4. ? Киров, 2003. ? С. 51?56. (0,5 п.л.).
22Черниговский Д.Н.Изучение общественно-политических взглядов А.С. Пушкина во вторую половину XIX в. // Труды кафедры русской литературы: анализ художественного текста: сборник научных трудов. ? Киров, 2005. ? С. 31?37 (0,5 п.л.).
23.А.С. Грин и пушкинский юбилей 1924 г. // А.С. Грин: взгляд из XXI века. К 125-летию Александра Грина: сборник статей по материалам Международной научной конференции Актуальные проблемы современной филологии. ? Киров: Изд-во ВятГГУ, 2005. ? С. 219?221. (0,3).
24.Черниговский Д.Н.Из истории изучения политических взглядов Пушкина в начале XX века (в дооктябрьский период) // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Научно-методический журнал. - Киров, 2005. № 12. - С. 95?100 (1,0 п.л.).
25. Черниговский Д.Н.Вклад В.Я. Брюсова в изучение политического мировоззрения А.С. Пушкина // Труды кафедры русской литературы: Сборник научных трудов. Вып. 5. ? Киров, 2006. ? С. 21?26 (0,5 п.л.).
26. Черниговский Д.Н.Книга П.Н. Сакулина об А.С. Пушкине в ситуации методологической борьбы 20-х годов XX века // Русский человек на изломе эпох в отечественной литературе: Сборник статей по материалам Международного литературно-образовательного форума. - Киров, 2007. - С. 31Ц35 (0,5 п.л.).
27. Черниговский Д.Н.Вклад В.Я. Кирпотина в изучение политической биографии А.С. Пушкина во вторую половину 1930-х годов // Филологический анализ текста: концептуальность и аналитизм: Материалы Всероссийской научной конференции. - Йошкар-Ола, 2007. - С. 59Ц64 (0,5 п.л.).
28.Черниговский Д.Н.К уточнению смысловой структуры маленькой трагедии А.С. Пушкина Скупой рыцарь // Герменевтический подход в гуманитарном образовании: Коллект. монография. ? Киров, 2007. - С. 47?51 (0,5 п.л.).
29. Но я другому отдана, Я буду век ему верна: к проблеме интерпретации образа Татьяны в романе Евгений Онегин // Статьи о Пушкине. - М.: Прометей, 1999. - С. 85Ц88 (0,25 п.л.).
30. Вклад вятского литературоведа К.В. Дрягина в изучение вопроса о пушкинском реализме // Вестник Вятского государственного педагогического университета. - Вып. 3. - Русская литература. - Киров: Изд-во ВГПУ, 1998. - С. 24-28 (0,25 п.л.).
Чулков Г.И. Жизнь Пушкина. М., 1999. С. 8.
Кирпотин В.Я. Наследие Пушкина и коммунизм. С. 249.
Временник Пушкинской комиссии. М.;Л., 1939. Вып. 4?5. С. 521.
Литературное обозрение. 1940. № 14. С. 44.
Пушкин в русской философской критике. С. 412.
Известия ОРЯС Имп. Академии наук. 1899. Т. IV. Кн. 3. С. 796.
Ходасевич В.Ф. Пушкин и поэты его времени: В 3 т. Т. 1. Berkeley Slavic Specialties, Oaklend, California, 1999. С. 86.
Винокур Г.О. Биография и культура. Русское сценическое произношение. М., 1997. С. 30.
Литературное наследство. Т. 16-18. М., 1934. С. 270.
Филин М.Д. Пушкин как русская идеология в изгнании // В краю чужом.... М., 1998 С. 5.
Сурат И.З. Пушкинист Владислав Ходасевич. М., 1994. С. 86.
Вейдле В.В. Об искусстве биографа // Современные Записки. 1931. Кн. XLV. С. 493.
Соловьев В.С. Литературная критика. М., 1990. С. 187.а
Винокур Г.О. Указ. соч. С. 53.
Винокур Г.О. Указ. соч. С. 73.
Ходасевич. В.Ф. Собр. соч.: В 4 т. М., 1996Ц1997. Т.2. С. 405.
Пушкин в русской философской критике. М., 1990. С. 255.
Сурат И.З. Пушкинист Владислав Ходасевич. С. 34.
Ходасевич В.Ф. Поэтическое хозяйство Пушкина. Л., 1924. С. 14.
Томашевский Б.В. Пушкин: Работы разных лет. М., 1990. С. 50Ц51.
Ходасевич В.Ф. В спорах о Пушкине // Современные Записки. 1928. Кн. XXXVII. С. 276.
Пушкин в русской философской критике. С. 433.
Сурат И.З. Жизнь и лира. О Пушкине: статьи. М., 1995. С. 5.
Клинический архив гениальности и одаренности. Т. 1. Вып. 2. Ленинград; Свердловск, 1925. С. 31.
Кирпотин В.Я. Наследие Пушкина и коммунизм. М., 1936. С. 10.
Авторефераты по всем темам >>
Авторефераты по филологии