Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по филологии

Сравнительный анализ грамматических систем прибалтийско-финских языков: принципы интрагенетической типологии

Автореферат докторской диссертации по филологии

На правах рукописи

Агранат Татьяна Борисовна

Сравнительный анализ грамматических систем

прибалтийско-финских языков:

принципы интрагенетической типологии

10.02.20 - сравнительно-историческое, типологическое и

сопоставительное языкознание

10.02.02 - языки народов Российской Федерации (урало-алтайские языки)

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

Москва - 2009

Данное исследование посвящено сравнительному анализу грамматических систем родственных прибалтийско-финских языков не со сравнительно-исторической, а с типологической точки зрения; исследуется как функциональная (социолингвистическая), так и структурная типология. Поскольку большинство прибалтийско-финских языков находится в состоянии языкового сдвига, грамматические системы изучаются в соотношении с социолингвистическим статусом языка.

Актуальность диссертационного исследования.

Интрагенетическая типология - типология родственных языков -является необходимой частью общей типологии. Как известно, исследование некоторых феноменов в типологической перспективе требует обязательного обращения к языкам разных ареалов и разной генетической принадлежности. Однако исследование многих параметров предпочтительнее проводить на материале родственных языков. К таким параметрам относятся континуальные, с точки зрения признака степени варьируемости, сложные, -с точки зрения числа составляющих самого данного параметра, изменчивые. Еще больший вес приобретают типологические исследования родственных языков в диахронической перспективе.

Целью работы является проследить наличие общих черт и различий в грамматических системах прибалтийско-финских языков, определить, обусловленыаа лиаа этиаа различияаа разнымаа социолингвистическимаа статусом языков или какими-то другими (диахроническими) факторами. Цель исследования определяет задачи:

рассмотреть прибалтийско-финские языки с точки зрения функциональной типологии, учитывая факторы, влияющие на жизнеспособность языка;
исследовать степень продуктивности словообразовательных моделей прибалтийско-финских языков;
определить,аа коррелируетаа ли число продуктивных словообразовательных моделей со степенью жизнеспособности языка;

сравнить грамматические явления исследуемых языков;
выявить сохранность архаичных форм и конструкций и сопоставить ее с социолингвистическим статусом языков.

Теоретическими основами исследования являются труды отечественных и зарубежных лингвистов по интрагенетической типологии.

Материалом послужили собственные полевые записи автора по некоторым языкам, описания прибалтийско-финских языков, а также образцы речи и памятники.

Научная новизна.

При том что сравнительно-историческое изучение финно-угорских языков (и прибалтийско-финских, в частности) представляет собой очень давно разработанное направление, метод интрагенетической типологии до сих пор активно не применяется в финно-угроведении.

Родственные прибалтийско-финские языки изучаются как с точки зрения функциональной (социолингвистической), так и с точки зрения структурной типологии. Поскольку большинство прибалтийско-финских языков находится в состоянии языкового сдвига, грамматические системы исследуются в соотношении с социолингвистическим статусом языка. Такой подход применяется впервые.

Теоретическая значимость исследования

Результаты исследования имеют значение для решения общетеоретических вопросов как структурной, так и функциональной типологии родственных языков.

Предметом исследования являются языки прибалтийско-финской групы.

Объектом исследования является сравнение грамматических систем прибалтийско-финских языков с учетом их социолингвистических характеристик.

Практическая значимость.

Результаты исследования могут применяться в преподавании прибалтийско-финских языков и написании практических пособий по этим языкам, а также в чтении курсов по сравнительной грамматике уральских языков.

Апробация. Основныеаа положенияаа диссертацииаа былиаа отраженыаа ваа выступленияхаа на следующих конференциях:

Язык, литература, культура: традиции и инновации: конференция молодых ученых. М., МГУ, 1993.
Перспективные направления развития в современном финно-угроведении. международная конференци. М, МГУ, 1997.
34. Linguistisches Kolloquium, Germersheim, 1999.

Международная научная конференция "И.А.Куратов и проблемы современного финно-угроведения", Сыктывкар, ИИЛЯ УРО РАН, 1999.
Международная школа-семинар по лингвистической типологии и антропологии, М., 2000.

6.аа Международная научно-методическая конференция преподавателей и

аспирантов, посвященной 75-летию кафедры Финно-угорской филологии

СпбГУ, СПб, 2000.

7. Международная конференция по актуальным проблемам

социолингвистики, М., 2001.

Лингвокультурологические проблемы толерантности. Екатеринбург, 2001.

8. Международный симпозиум по дейктическим системам и квантификации

в языках Европы и Северной и Центральной Азии. Тезисы. Ижевск,

2001.

3-я международная школа-семинар по лингвистической типологии и антропологии, М., 2002.
Актуальные вопросы финно-угроведения и преподавания финно-угорских языков. Международная научная конференция, М., 2002.

11 .World Congress on Language Policies, Barcelona, 2002.

12.а XXXI Международная научно-методическая конференция

преподавателей и аспирантов, СП-бГУ 2002.

Corpus Planning and Sociolinguistics, Bolzano, Italy, 2002.
Актуальные проблемы финно-угроведения, Йошкар-Ола, 2003.

15.а XV International Congress of Ethnologists and Anthropologists, Florence,

2003

16.аа IX International Conference on Minority Languages Kirana, Sweden,

Stokholm University, 2003.

I Международный симпозиум по полевой лингвистике.Москва, Институт языкознания РАН, 2003.
First Mercator International Symposium on Minority Languages and Research Aberythwyth, Wales, Wales University, 2003.

19.аа Международный симпозиум Типология аргументной структуры и

синтаксических отношений, Казань, Казанский государственный

университет, 2004.

История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финно-угорских народов, ИИЛЯ УРО РАН, Сыктывкар, 2004.
XXXIV М еждународная филологическая конференция, С-ПбГУ, 2005.

X Международный конгресс финно-угроведов, Йошкар-Ола, МарГУ, 2005.
VI Всероссийский конгресс антропологов и этнологов, С-Пб,ИЭА РАН, 2005.
Четвертая международная типологическая школа, Цахкадзор, РГГУ, 2005.
Конференция Языковые союзы Евразии, Ияз РАН, 2005.

Языковые изменения в условиях языкового сдвига, С-Пб, ИЛИ РАН, 2005.
II Международный симпозиум по полевой лингвистике. Ияз РАН, 2006.

Международный симпозиум LENCA 3, Томск, ТГУ, 2006.
VII Всероссийский конгресс этнографов и антропологов России, Саранск, МордГУ, 2007.
Конференция по уральским языкам к 100-летию К.Е.Майтинской, М., Ияз РАН, 2007.
42nd Linguistics Colloquium, Rhodes, Aegan University, 2007.
Круглый стол Миноритарные языки - проблема языковых контактов Москва, Ияз РАН , 2007.
Конференция Логический анализ языка: ассерция и негация Москва, Ияз РАН, 2007.

34.а 6th International Congress of Arctic Social Sciences (ICASS VI), Nuuk,

Greenland, 2008.

Международная конференция Перевод Библии как фактор сохранения и развития языков народов РФ и СНГ, ИПБ и Ияз, М., 2008.
Конференция Описание и документирование исчезающих прибалтийско-финских языков С-Пб, ИЛИ РАН, 2008.

37. Итоговая научная конференция по Программе фундаментальных

исследований Президиума РАНАдаптация народов и культур к изменениям

природной среды, социальным и техногенным трансформациям, 2008.

38.а Международный семинар по отглагольным именам в прибалтийско-

финских языках, Таллинн, Институт эстонского языка, 2009.

International Conference on Minority Languages XII, Tartu, 2009.
Rethinking identity - dynamics and stability in post-socialism. International seminar, University of Tartu, 2009.
Конференция Сравнительно-историческое языкознание. Алтаистика. Тюркология., М. Ияз РАН, 2009.

Работа обсуждалась на совместном заседании сектора типологии и отдела урало-алтайских языков Института языкознания РАН. Структура работы

Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, приложения и библиографии.

Во введении обосновывается выбор темы и ее актуальность, определяются цели и задачи исследования, показаны научная новизна, теоретическая и практическая значимость диссертации.

В 1 главе Прибалтийско-финские языки с точки зрения функциональной типологии представлены социолингвистические портреты всех прибалтийско-финских языков как в синхронии, так и в диахронии. Кроме того, проводится сопоставление всех прибалтийско-финских языков с точки зрения факторов, влияющих на жизнеспособность языка. Это представляется важным, поскольку во всех сферах используются только два из этих языков, остальные в разной степени неблагополучны. Определение социолингвистического статуса прибалтийско-финских языков необходимо в данной работе, так как в последующих главах грамматические системы этих языков будут исследоваться в соотношении с их социолингвистическими характеристиками.

Как показано в (Кибрик 1992), с точки зрения жизнеспособности живые языки можно делить на здоровые и больные. Здоровые языки способны к воспроизводству или даже расширению своего социального статуса, сферы действия, численности носителей, иными словами, они функционируют и развиваются нормально, они жизнеспособны. Больные языки находятся в той или иной стадии деградации. В исторической перспективе наблюдается снижение их социального статуса, сокращение сфер действия, уменьшение числа носителей, в особенности тех, для кого этот язык является родным. Эти социальные параметры существования языка могут взаимодействовать и с внутриструктурными параметрами (устойчивость структуры языка в иноязычному влиянию, динамика развития лексикона и т.д.). Когда последствия болезни достигают критического уровня, возникает угроза существования языка. Иными словами, понятие лисчезающий язык является относительным. Все больные языки можно

расположить на шкале, ограниченной, с одной стороны, здоровыми языками, а с другой - мертвыми языками. Чем ближе расположен язык на этой шкале к зоне мертвые языки, тем больше оснований считать его исчезающим. (Кибрик 1992:67).

На жизнеспособность языка влияет множество весьма разнородных факторов. Учет их существен для выделения тенденции развития языка и определения его статуса. (Кибрик 1992:68). В указанной работе приводятся данные факторы. Рассмотрим прибалтийско-финские языки с точки зрения этих факторов, а) Численность этнической группы и говорящих на языке этой группы.

Финский: 5 млн говорящих.

Эстонский. Всего говорящих по-эстонски как на родном языке 1,1 миллиона человек.

Карельский. По формальным показателям карельский язык не принадлежит к числу миноритарных в Российской Федерации: по переписи 2002 г., им владеет 52880 человек (при общей численности этноса 93344 человек). Однако в действительности существует три карельских диалекта: собственно карельский, людиковский и ливвиковский, различия между которыми настолько сильны, что общение носителей различных диалектов затруднено. Именно поэтому до сих пор не существует единого карельского литературного языка, и существует такая точка зрения, что необходимо создать несколько карельских литературных языков, см. об этом, например в (Крючкова 2000).

Вепсский. По переписи 2002 г., вепсами назвали себя 8240 человек, владеющих вепсским языком - 5753, но, естественно, степень владения не проверялась. По переписи 1989 г., общая величина этнической группы составляла 12142 человек, 8053 назвали вепсский родным языком. Но необходимо отметить, что данные переписи не дают реального представления о количестве говорящих на вепсском языке. Некоторые вепсы

указывают вепсский в качестве родного языка, даже если владеют им плохо или вообще не владеют (Крючкова 2003:98).

Ижорский. По переписи 2002 г., ижорцами себя назвали 327 человека, владеющих ижорским языком - 362 человека, последняя цифра явно завышена, так как среди этнических ижорцев далеко не все владеют языком хоть в какой-то степени. В переписи 1989 г. в России проживало 449 ижорцев, говорящих по-ижорски - 249. Тем не менее необходимо отметить, что данные переписи не дают реального представления о количестве говорящих на ижорском языке. Некоторые ижорцы указывают ижорский в качестве родного языка, даже если владеют им плохо или вообще не знают. Действительно говорят по-ижорски только представители старшего поколения (Крючкова 2003:164). Кроме ижорцев, по-ижорски говорят некоторые представители водского этноса, а также иногда водь называет водский язык ижорским (а себя - ижорцами, об. этом см. ниже). Однако водь в настоящее время настолько малочисленна, что, даже учитывая вышеперечисленные обстоятельства, трудно согласиться с тем, что число говорящих по-ижорски превышает число этнических ижорцев.

Водский. Водь исчезла из переписей населения после 1926 года. Национальность 'водь' перестала указываться в паспортах и похозяйственных книгах, где некоторые ее представители записывались русскими, а некоторые - ижорцами. В местах компактного расселения, по оценкам пятнадцатилетней давности, проживало менее ста человек (Народы россии, энциклопедия, М., 1994). В настоящий момент по-водски говорит не более двух десятков представителей старшего поколения, проживающих в нескольких деревнях Кингисеппского района Ленинградской области. Все без исключения говорящие по-водски также владеют русским языком. Некоторые носители водского языка называют себя ижорцами, причем это не коррелирует с тем, какая национальность была записана в их документах. От собственно ижорцев они отличают себя по чисто языковым признакам.

В переписи 2002 года водью назвали себя 73 человека, владеют водским языком 774 человека, т.е. на 701 чел. больше, чем назвавшие себя водью. Интересно, что водский язык не был лингва франка, по крайней мере в историческую эпоху; данную функцию в Ингерманландии выполнял ижорский, и хотя, конечно, в настоящий момент языком межнационального общения стал русский, почти все носители водского языка владеют ижорским (но никогда - наоборот). Таким образом, надо признать, что количество владеющих водским языком в переписи ошибочно.

ивский. По переписи 2000 г., проводимой в Латвии, ливами себя назвали 177 человек, число говорящих по-ливски в переписи не отражено, по оценкам, несколько человек старшего возраста. По переписи 1989 г., в Российской Федерации проживало 64 лива, в Российской переписи 2002 данный этнос отсутствует, как и владеющие ливским языком.

б) Возрастные группы носителей языка.

Финским и эстонским языками владеют все возрастные группы. Карельский.аа Поаа даннымаа переписиаа 1989аа г.,аа ваа республикеаа Карелияаа в возрастной группе старше 70 лет 88,9% считают карельский язык родным, среди детей 6-9 лет - только 9,6% (в городах 6,8%), среди подростков 10-14 лет 14,4% (в городах 9,5%). (см. Крючкова 2000).

Вепсский. Данные о возрастных группах носителей вепсского языка в переписи отсутствуют.

Ижорский. Владеет только старшее поколение.

Водский. Владеет только старшее поколение.

ивский. Владеет только старшее поколение. Но в 1995 г. среди 13-15 владеющих ливским языком было двое подростков-школьников, один из которых хорошо говорил по-ливски. (см. Вяари 1995:163).

в) Этнический характер браков.

Естественно, чем меньше состав этноса, тем больше смешанных браков. Сегодня не осталось ни одной семьи, в которой было бы больше одного носителя водского языка.

г) Воспитание детей дошкольного возраста.

Передача детям тех языков, которым владеет только старшее поколение, прекратилась.

д) Место проживания этноса.

Из общего числа говорящих по-фински как на родном языке 93,6% (4,5 миллиона) проживают в Финляндии, остальные (0,5 миллиона человек) живут в Швеции, Норвегии, США и Канаде.

Из общего числа говорящих по-эстонски как на родном языке (1,1 миллиона человек) 0,94 миллиона проживает в Эстонии, остальные (0,16 миллиона) большими общинами проживают в России, США, Канаде и Швеции. (Erelt 2003:7).

Карельский. В принципе, носители разных карельских диалектов принадлежат к разным этническим группам. Собственно карельский диалект распространен в Средней и Северной Карелии, к нему же относятся говоры валдайских, тихвинских и тверских карел. Последние попали в Тверские земли в 17 в., после заключения Ореховецкого мира, поскольку места их исконного пребывания - Карельский перешеек - отошли а шведам, которые пытались обратить в лютеранство ставших уже к тому моменту православными карел. (По другой версии, главная причина ухода карел в глубь России была не религиозная: заинтересованные в притоке населения Российские власти на продолжительное время освободили переселенцев от налогов).

Людиковский диалект распространен вдоль западного побережья Онежского озера, на западе граничит ареалом распространения ливвиковского диалекта, а на юге - с ареалом распространения вепсского языка и представляет собой идиом с большим количеством изоглосс, общих с вепсским языком.

Ливвиковский диалект охватывает северо-восточную часть района Ладожского озера.

Вепсский язык распадается на три диалекта. Северный распространен в Прионежском районе Карелии, южный - в Бокситогорском районе Ленинградской обл., средний, представленный самым большим количеством говоров и наибольшим количеством носителей, - в Подпорожском, Лодейнопольском и Тихвинском районах Ленинградской обл. и в Вытегорском и Бабаевском районах Вологодской обл. Диалекты взаимопонимаемы.

Ижорский. Сойкинский диалект, представленный наибольшим числом носителей, распространен на Сойкинском полуострове, нижнелужский - по нижнему течению реки Луги, оба - в Кингисеппском районе, хэваский, носителей которого практически не осталось, - в Ломоносовском районе Ленинградской обл.

На водском языке в настоящее время говорят только в двух деревнях в Кингисеппском районе Ленинградской обл.

ивский язык сохраняется только в нескольких деревнях на побережье Рижского залива.

Наиболее компактно проживают носители двух самых больших языков (финского и эстонского), а также - трех наиболее миноритарных: ижорцы, водь и ливы, однако все три последние (в разное время) подвергались насильственному переселению, что не могло не сказаться отрицательно на сохранности языков.

е) Языковые контакты этноса.

Все прибалтийско-финские языки в разное время контактировали с соседними языками. В Финляндии, как известно, шведский, наряду с финским, является государственным языком. Эстонский в эпоху начала становления литературного языка тесно контактировал с немецким. Все языки на территории РФ контактируют с русским, ижорский и водский -друг с другом. Ливский язык издавна находится в контакте с латышским.

ж)а Социально-общественная форма существования этноса.

Традиционная форма существования практически нигде не сохраняется.

з) Национальное самосознание.

Полевое социолингвистическое обследование показало, что национальное самосознание может никак не коррелировать с другими социолингвистическими параметрами. Как ни странно, по опросам оказалось, что у води национальное самосознание выше, чем у соседних ижорцев, хотя говорящих по-ижорски все-таки больше, чем по-водски. Наблюдается в последние годы рост национального самосознания и у ливов, язык которых не менее (если не более) угрожаемый, чем водский. и) Преподавание языка в школе.

Финский и эстонский, разумеется, преподаются в школе.

В 1991 г. карельский язык преподавался в 31 школе Карелии, где его изучали 917 человек, и 12 детских садах, где занятия посещали 202 ребенка. Очень важно, что преподавание карельского языка было организовано в двух детских садах в Петрозаводске, где было очень мало, а может быть и вообще не было детей, владеющих карельским языком, поскольку в крупных городах процессы ассимиляции идут особенно быстро. В данной ситуации речь шла уже не столько о сохранении, сколько о возрождении языка, (см. Крючкова 2000).

В 1991 г. вепсский язык преподавался как предмет в двух школах в Петрозаводске, где его изучали 89 человек. В сельских школах преподавался в тех районах, где дети еще в какой-то степени владели родным языком, (см. Крючкова 2000).

Ижорский преподавался ва 1930-е гг., водский никогда не преподавался, ливский преподается факультативно, к) Государственная языковая политика.

Статус карельского и вепсского языков пока не определен, т.к. не принят закон о языке в Карелии. Вепсы внесены в список малых народов РФ. Использование ижорского и водского языков не регламентируется законом; водь и ижора были в списке малых народов РФ, но почему-то из него исчезли. ивский в Латвии официального статуса не имеет.

Таким образом, если расположить все прибалтийско-финские языки на следующей шкале, приведенной в (Кибрик 1992:67):

здоровые языкиа больные языки мертвые языки

<-------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

исчезающие языки то крайнюю левую позицию будут занимать только два из них: финский и эстонский.аа Остальныеаа будута находитьсяа ва разнойа степениа близостиа от крайней правой точки, но, ка счастью, никакие из них на сегодняшний день не достигли ее; максимально приблизились к ней водский и ливский.

Понятно, что на жизнеспособность языка влияет совокупность вышеперечисленных факторов, однако оказалось, что роли этих факторов не всегда одинаковы, а зависят от конкретного случая. В частности, социально-общественная форма существования этноса здесь нерелевантна, поскольку традиционная форма существования практически нигде не сохраняется, а, например, высокий уровень этнического самосознания, который чаще всего бывает решающим фактором для сохранности языка, в случае отсутствия передачи языка детям оказывается бессильным.

Во 2 главе Словообразовательные тенденции в прибалтийско-финских языках исследуется продуктивность словообразовательных моделей в прибалтийско-финских языках. Отдельно рассматривается именное и глагольное словообразование. Обнаруживается, что в одних из этих языков сохраняется большее количество общих прибалтийско-финских словообразовательных суффиксов, а в других - непродуктивные суффиксы исчезают засчет еще большего распространения продуктивных (т.е. проявляется агглютинативная тенденция), а также засчет распространения аналитических моделей. Интересно, что некоторые модели оказываются более устойчивыми во всех прибалтийско-финских языках, например, очень хорошо сохраняются суффиксы каузатива. Проверяется рабочая гипотеза о том, что причиной разорения словообразовательных гнезд может служить

языковой сдвиг, однако она не подтверждается. Изученный материал позволяет сделаеть вывод, что северная подгруппа прибалтийско-финских языков (в которую входят финский, карельский, вепсский и ижорский) гораздо лучше сохраняет старые словообразовательные модели, чем южная (к ней относятся эстонский, водский и ливский). Данное наблюдение представляет особый интерес. Дело в том, что деление прибалтийско-финских языков на северную и южную подгруппы традиционно и во многом условно, так как, во-первых, известно, что исторически некоторые праприбалтийско-финские диалекты участвовали в образовании современных как северных, так и южных прибалтийско-финских языков, а во-вторых, некоторые черты характерны только для части северных и одновременно для части южных. Как впервые выясняется, продуктивность словообразовательных моделей является изоглоссой, четко разделяющей две подгруппы прибалтийско-финских языков.

В 3 главе Грамматические категории и способы их выражения в прибалтийско-финских языках сравниваются способы выражения грамматических категорий в этих языках.

Выражение залога личными формами глагола: две конструкции Одна из конструкций, о которых идет речь, имеется во всех прибалтийско-финских языках, кроме ливского. В традиционных описаниях ее называют как пассивной, так имперсональнои, причем одни авторы отдают предпочтение первому, другие - второму из этих терминов; встречается также их синонимичное употребление. Отказ от термина пассив в традиционных описаниях в пользу термина лимперсонал вызван тем обстоятельством, что данные формы могут образовываться от любых глаголов, независимо от переходности. Встречаются точки зрения, отрицающие наличие пассивных конструкций в этих языках, ср.: Поскольку уральская система лишена маркированного члена - в ней невозможны ни пассив,а ниа антипассив.аа Хотяа известныа специальныеа работыаа оа пассиве,

скажем, в финском, [...] - никакого пассива (в строго терминологическом смысле ) в финском языке нет (Володин 2000:36).

Исторически эксплицитное выражение агенса в таких конструкциях не

допускалось, хотя некоторые прибалтийско-финские языки, видимо, под

влиянием соседних индоевропейских могут иметь агентивное дополнение в

подобных конструкциях (об этом будет подробнее сказано ниже). И

Л.Хакулинен (1955), и М.Ванхала-Анишевски (1992) указывают, что

неназываемым агенсом описываемых конструкций в финском языке может

быть только лицо, одушевленный деятель. Однако, например, в водском

языке находим контрпримеры. В настоящий момент трудно определить,

появились ли последние под влияние русского языка или водский всегда

сохранял данное отличие от финского:

ullгevггn-titulevassa

ночьюа поворачивать-1МР:1РР ветер:NOM навстречу

ночью повернуло ветер навстречу (Ленсу 1930).

Можно сказать, что такие конструкции, которые мы здесь рассматриваем, являются непрототипическими пассивными, ср. высказывание Б.Комри о том, что в прототипических пассивных конструкциях пациенс должен быть подлежащим, хотя некоторые пассивные конструкции не являются прототипическими, например, имперсональный пассив (Сопите 1988:13).

М.Сибатани определяет имперсональные пассивы как затрагивающие интранзитивные клаузы и транзитивные без повышения пациенса (Shibatani 1988:3).

В (Кеепап 1985:273) пассив характеризуется как способ образования п-местного предиката из п+1-местного. Из одноместного предиката образуется 0-местный, что, собственно, и является имперсональным пассивом.

И.А.Мельчук такие конструкции определяет как бессубъектный суппрессив, где происходит подавление Г [лубинно] Синтаксического] А[ктанта]1, который на Щоверхностно] Синтаксическом] уровне должен был

бы быть подлежащим (Мельчук 2004:296). Подавление TChhtAi означает,

что TChhtAм не может быть выражен во фразе (как актант рассматриваемого

глагола)аа ниаа приаа какихаа условиях.аа (Соответствующий

Сем[антический]А[ктант] при этом не теряется.) Факультативная невыраженность TChhtAм подавлением не является. (Мельчук 2004:290). У двухактантных глаголов остается неизменным на поверхностном уровне второй актант, у трехактантных глаголов - второй и третий, у одноактантных - происходит подавление единственного актанта.

В эстонском языке возможно наличие агентивного дополнения в аналогичных конструкциях (см., например, (Эрельт 1977:171): актант, занимающий в активном предложении позицию подлежащего, может в имперсональном предложении реализовываться как агентное дополнение в виде N + gen. poolt, например Ants vedas teid ninapidi 'Антс обманул вас', Teid veeti Antsu poolt ninapidi 'Вы обмануты Антсом'). Хотя, судя по всему, это -результат позднего влияния соседних индоевропейских языков; но в таком случае по (Мельчук 2004) это - частичный понижающий пассив.

В вепсском и карельском языках исконная форма 3 л.мн.ч. совершенно исчезла, вытеснившись безличной. В водском употребление формы имперсонала в функции 3 л.мн.ч. наблюдается в большинстве случаев, при этом старая форма 3 л.мн.ч. может встречаться факультативно только у некаузативных глаголов, имеющих каузативный коррелят и только в презенсе индикатива. Вообще говоря, то, что именно некаузативные глаголы, имеющие каузативный коррелят могут сохранять старые показатели 3 л.мн. ч., представляется неслучайным, иными словами, не представляется случайной связь между пассивом (хоть и имперсональным) и каузативом. Совпадение пассивных и каузативных показателей в различных языках обнаруживалось исследователями; впервые, видимо, этот феномен был описан в (Недялков 1964). Во всех прибалтийско-финских языках показатели каузатива и пассива совпадают; иногда это очевидно, иногда из-за морфонологическихаа процессоваа -аа неаа совсем.аа Л.Хакулиненаа считает,аа что

прибалтийско-финский пассив образовался из каузатива (Хакулинен 1953:222).

Рассмотрим теперь второй тип пассивных конструкций, в которых залог выражается в личных форма глагола.

Здесь речь не идет о неопределенно-личных безагентивных конструкциях с пассивным перфектом от непереходных глаголов, которые, видимо, встречаются во всех прибалтийско-финских языках, фин. on tultu 'пришли' (<есть придено>) (Калинова 2000). Эти последние конструкции представляют собой также бессубъектный суппрессив по (Мельчук 2004) и, следовательно, ничем не отличаются от описанных выше.

Нас будет интересовать такой тип конструкций, который имеет место не во всех прибалтийско-финских языках, - так называемый посессивный перфект (и плюсквамперфект), где агенс выражен адессивом, а предикат имеет форму пассивного перфекта (плюсквамперфекта). Если в языке есть несколько пассивов, в нем обязательно имеется такой пассив, который покрывает перфективную область значений (Кеепап 1985:267). Ср. также: Вообще, для языков мира характерно при отсутствии выражения залога в собственно глагольной парадигме наличие его в аналитических причастных конструкциях. Этому явлению дается функциональное объяснение: пассивные и имперсональные формы в большой степени склонны к описанию состояний (приписываемых объекту или субъекту), чем динамических изменений; в силу этого, они менее глагольны, поскольку выражение состояния для глагола менее типично, чем, например, для отглагольного прилагательного (т.е. причастия (Плунгян 2000:220).

Этотаа последнийаа типаа конструкцийаа поаа (Мельчукаа 2004)аа -аа полный

повышающий пассив. Приведем пример из водскогоаа языка, где такой тип

конструкций довольно распространен:

meiledl-isiгl

PRON:lPL:ADESSа 6biTb-IPF:3SGаа там

dse-ttumdiza

noKynarb-PTCP:PAST:PASSа мыза:Ж)М у нас там была куплена мыза (Ленсу 1930).

Карельский и финский языки, в которых отсутствует посессивный

перфект, обладают конструкцией с агентивным причастием, неизвестной

прибалтийско-финским языкам, в которых есть посессивный перфект:

isa-nteke-mгtuoli

отец-GENа делать-PTCPAGа стул:Ж)М

отцом сделанный стул (фин.)

Как видим, падеж принадлежности - генитив выражает здесь чистый агенс. Также и посессивном перфекте адессив имеет не посессивное, а агентивное значение.

В (Noonan 1994) со ссылкой на предшествующих авторов говорится о трех функциях пассива:

Топикализация пациенса
Удаление/дефокусизация агенса
Стативизация.

Топикализация пациенса обязательна в посессивном перфекте, в бессубъектном суппрессиве пациенс может и отсутствовать на глубинном уровне, если глагол одновалентный. В посессивном перфекте происходит дефокусизация агенса, в другом же типе пассива - обязательное полное его удаление. Стативизация имеет место только в посессивном перфекте. Нет ничего удивительного, если язык имеет два или более пассивов, но сомнительно, чтобы у них были одинаковые распределение и функции (Shibatani 1985:835). У рассмотренных конструкций функции различны.

Залоговые противопоставления в отглагольных именах

Особый интерес представляет выражение залога в нефинитных глагольных формах. Традиционно в грамматиках прибалтийско-финских языков отглагольные имена называют инфинитивами, и насчитывают их в разных языках от двух до пяти; они способны склоняться, имея разный набор

падежей, правда, полной парадигмой не обладает ни одно из отглагольных имен ни в одном из языков. Иногда в граматических описаниях прибалтийско-финских языков встречаются названия этих форм по их функции: герундии, супины, деепричастия и т.д. Кроме того, из-за отсутствия единства терминологии функционально одинаковые отглагольные формы часто называются по-разному и наоборот, одним термином в разных языках могут именоваться разные сущности. Но чаще всего, главным образом это касается работ по финскому языку, фигурирует закрепившийся в традиции номер инфинитива и его падеж.

Для выражения залоговых противопоставлений в зависимой части монофинитных полипредикативных конструкций прибалтийско-финские языки используют разные отглагольные имена. При наличии общих черт есть и некоторые различия по языкам.

Л.Хакулинен пишет, что в финском языке I инфинитив встречается в национальном языке только в активе, но в диалектах иногда также и в пассиве (Хакулинен 1953:233).

Интересно, что показатель так называемого I инфинитива в прибалтийско-финских языках, как и показатель каузатива, совпадает с показателем пассива (что тоже может затемняться морфонологическими процессами). Л.Хакулинен пишет: не выяснено еще и первоначальное значение этого признака инфинитива, и, следовательно, возникает вопрос о том, не являются ли простой случайностью фонетическая идентичность признаков I инфинитива и пассива и частично пассивное значение I инфинитива: Han on kaimis katsoa 'он красивый смотреть = чтобы рассматриваемым быть', Se kelpaa syтda 'это годится есть = чтобы съеденным быть' " (Хакулинен 1953: 234).

В водской грамматике (Ahlquist 1856) приводятся пассивные формы I инфинитива, в современном языке их нет.

Для эстонского языка Э.Пялль выводит следующие закономерности (Пялль и др., 1962).

Еслиа предмет являетсяа активныма деятелема поа отношениюа к действию, обозначаемому инфинитивом, то употребляется форма на -та:

Poiss kтlba-bа kьnd-ma

пареньа годиться-ЗБОаа пахать-SUP 'парень годитсяаа пахать'

Если предмет сам является пассивным (т. е. обозначает объект или орудие действия, обозначаемого инфинитивом), то употребляется инфинитив на -da:

Pтld kтlba-bаа kьn-da

поле годиться-ЗБОаа пахать-INF 'полеаа годитсяаа пахать' (т.е. для пахоты).

Таа tт-iаа labida lim-dа rooki-da

онаа npHHOCHTb-PAST.3SGаа лопата.ОЕМа снег-PART убирать-INF

'он принес лопату снег убирать'

Существует так называемый закон соотнесенности П. Сиро: Квазипредикат, относящийся к глаголу... в интранзитнвном предложении указывает на подлежащее, а в транзитивном предложении Ч на прямое дополнение, Ч сформулированный З.М. Дубровиной для инфинитивных и причастных конструкций в финском языке. Отличительная особенность инфинитивных и причастных конструкций, подчиняюпщхся закону соотнесенности, состоит в том, что инфинитивы или причастия в них обязательно имеют логическую соотнесенность либо с подлежащим, либо с прямым дополнением основного глагола, которое одновременно обозначает субъект, объект или какое-либо обстоятельство действия, выраженного инфинитивом или причастием (Дубровина, 1975: 92).

Иными словами, при непереходном главном предикате зависимый предикат логически соотносится с субъектом главной предикации, а если главный предикат переходный, то инфинитная форма соотносится с объектом, причем как прямым, так и непрямым. Если принять, что этот закон

верен для других прибалтийско-финских языков, то можно сказать, что в примерах 1 и 2 в эстонском языке субъект главной предикации соотносится с зависимым предикатом, а в примере 3 объект главной предикации сонотносится с зависимым предикатом. При этом выбор инфинитной формы, как видно из примеров, зависит от того, является ли соотносимый актант субъектом или не-субъектом зависимой предикации, т. е. выводится слендующее правило: если актант главной предикации, логически соотносимый с зависимым предикатом, является субъектом зависимой предикации, то употребляется форма на -ma, а если не-субъектом, то форма на -da. Таким образом, получается, что при изменении диатезы меняется глагольная форма, правда, инфинитная.

При рассмотрении финских примеров, а также водских и карельских ливвиковских, наблюдается аналогичная картина.

В карельском калининском, как показывают примеры, дистрибуция инфинитивов в изучаемых конструкциях связана не с залогом, а с переходностью самого зависимого предиката.

В вепсском языке прослеживается более сложное противопоставление инфинитных форм в конструкциях с предикатным актантом. Как видно из приведенных ниже примеров, здесь Ч трехчленная оппозиция инфинитных форм: 1) на -та; 2) на -da/-ta; 3) на -dos/-tos/-t'es (инессив-элатив инфинитива на -da). Выбор формы зависимого предиката диктуется ролью одного из актантов как в зависимой, так и в главной предикации.

Если субъект главной предикатщи является также субъектом зависимой предикации, то используется форма на -та-. При этом переходность/непереходность зависимого предиката нерелевантна.

Анализ примеров показывает, что закон соотнесенности удобнее формулировать не в терминах субъекта и объекта (не-субъкта), а терминах семантических ролей. Если агенс главной предикатщи является также агенсом зависимой предикации, то используется форма на -та-. Если не-агенс главной предикации кореферентен агенсу зависимой предикации, употребляется форма

на -dos. Если соотносимый актант является не-агенсом обеих предикаций, то употребляется форма на -da.

Выбор соотносимого актанта диктуется коммуникативной задачей, для реализации которой, собственно, и существуют в языке залоговые противопоставления. Возможны случаи, когда в главной и зависимой предикации кореферентны два актанта, один из которых имеет в зависимой предикации роль агенса, а другой - не-агенса. Как тогда выбирается отглагольное имя, которым выражается зависимый предикат? Если, с точки зрения говорящего, коммуникативный статус выше у агенса, употребляется форма на -та/-та если - у не-агенса - инфинитив.

О залоге прибалтийско-финских причастий

Отдельноа рассмотрима залоговыеа противопоставленияа ва подклассе нефинитных форм глагола - причастиях.

Традиционные грамматики прибалтийско-финских языков описывают формы на -nu(d)/- nь(d) как активные причастия, на -tu/-tь (-tu/-ttь) - как пассивные. В целом, их дистрибуция такова, что первые можно было бы считать активными, а вторые - пассивными. Однако этому препятствуют два обстоятельства: во-первых, сосуществование этих форм в одной парадигме -отрицания, о чем специально пойдет речь ниже, и во-вторых - причастия на tu/-tь (Чtu/-ttь) образуются абсолютно от всех глаголов, независимо от переходности, ср. водск.: Шл-tu (Шлла 'приходить'), haьlь-ttь (haьlьa 'бродить'), joos-tu (бossa 'бежать').

Здесь рассматриваются системы залоговых отношений в причастиях в вепсском языке и в карельских диалектах: тихвинском, калининском и ливвиковском. Объединение этих идиомов в данной выборке вызвано тем, что в карельском и вепсском языках, в отличие от других прибалтийско-финских, присутствуют возвратные формы глаголов. Определенную роль в образованииаа возвратныхаа формаа глаголов,аа очевидно,аа сыгралоаа иаа влияние

русскогоаа язык (Зайцев 1981:277).аа Появлениеаа возвратныхаа глаголов,

возможно, могло повлиять на систему залоговых оппозиций.

Ваа образцахаа речиаа былиаа рассмотреныаа всеаа случаиаа употребленияаа форм,

называемыха ва грамматикаха соответствующиха языкова активными

(действительными)аа иаа пассивнымиаа (страдательными)аа причастиями,аа т.е.

изучались реально наблюдаемые в текстах объекты. Но в описании мы будем

идтиаа неаа отаа формыаа каа значению,аа от аазначенияаа каа форме.аа Основным

семантическим критерием для нас будут являться переводы образцов речи.

Переводы, к сожалению, не всегда дословны, но выполнены они носителями

языка (или, по крайней мере, с привлечением носителей), поэтому мы будем

на них опираться.

Есть случаи, условно говоря, соответствия залогов, рассмотрим их.

"Пассивные" причастия используются для выражения:

пассива (имперсонального):

ра pвsttud da astub

голова опущена, идет (средний вепсский) пассива с агентивным дополнением: h 'md'ikahau об' ol'i todut

волкома лось был разорван (средний вепсский) "Активные" причастия соответствуют русскому активному залогу: nagrajan suh on parembi kaccuo

на рота смеющегосяа приятнееа смотретьаа (букв.:аа смеющегосяа рота есть

приятнее смотреть) (карельский ливвиковский). Случаи несовпадения залогов: murenudou kartouа i murenudou padou ("активное" причастие)

с разбитым корытом и разбитым горшком (средний вепсский) (Интересно, что в грамматике вепсского языка в качестве одного из примеров на употребление активного причастия приведено 'pada от murenu' 'горшок разбит' (Зайцева 1981:274)). koifhusaiаа g'ба tuimu ka pбcin kortte ("активное" причастие)

до березы лед пригнало с печку высотой (средний вепсский)

konza vuasa l'iew valmis' i muijotettu... ("пассивное" причастие)

когда раствор будет готов и прокиснет...а (карельский калининский)

a mimmo ihastu ("пассивное" причастие)

а мама обрадовалась (карельский калининский)

Все четыре последних примера имеют семантику декаузатива. Видимо,аа это

позволяета предположить,а чтоа ва вепсскома языкеа декаузатива выражается

формой "активного" причастия, а в карельскомаа - "пассивного". (Последнее

встречается в языках гораздо чаще). Разумеется, этим не исчерпываются

значения данных форм, о чем свидетельствует хотя бы следующий пример,

где активный залог выражается страдательным причастием:

olio lapsetа otettu? ("пассивное" причастие)

неужели дети (им.п.) взяли? (карельский тихвинский)

Этота примера покаа неа поддаетсяа интерпретацииаа (еслиа этоа неаа оговорка

информанта?),

Воа всех рассматриваемых идиомах ва имперфектеа активногоа залога при

отрицании в одной и той же парадигме сосуществуют формы

действительныхаа иаа страдательныхаа причастийаа (ваа карельскомаа пассивное

причастие выступает в 3 лице множественного числа, в вепсском - во всех

лицах во множественном числе). Такое явление наблюдается и в других

прибалтийско-финских языках, об этом будет говориться ниже, когда речь

будет идти о связи залога с отрицанием. Здесь приведем еще два примера:

Ofon'az ei kirehtettu sina pian pesta

У Офони не спешили в тот же день стирать (карельский ливвиковский)

ei lapset, ei nahtь

не дети, они не видели (карельский тихвинский)

В первом примере семантически - имперсональный пассив, но во втором -активный залог.

Исторически это явление объясняется тем, что глагольные формы Зл. мн.ч.а представляют собоюа былые пассивные залоговыеа формы глагола

(Рягоев 1977:123). Однако на синхронном уровне таким образом выражается активный залог, и в таких конструкциях возможны формы страдательных причастий от заведомо непереходных глаголов. Мы могли бы постулировать омонимию действительных и страдательных причастий, но очевидно, лучше попытаться найти инвариант грамматической семантики исследуемых форм. Интересно, что парадигмы, состоящие, казалось бы, из различных рядов форм оказываются устойчивыми.

В целом, в исследуемых идиомах залоговые системы, выражаемые причастиями, по-видимому, сохраняются и не перестраиваются под влиянием русского языка, которым владеют все носители данных говоров.

О связи отрицания с аспектом, залогом и семантическими ролями в прибалтийско-финских языках

В прибалтийско-финских языках выражение грамматических категорий между словоформами отрицательного и отрицаемого глагола распределяется по-разному. Максимальное число показателей в словоформе отрицательного глагола - время, лицо, число. Наклонение обычно выражается в нефинитной форме смыслового глагола, исключение составляет императив, маркируемый в отрицательном глаголе (ср. иерархию глагольных категорий в (Comrie 1981)). Очень большие колебания в распределении выражения грамматических категорий между отрицательным и отрицаемым глаголом могут наблюдаться даже по диалектам одного языка (ср. детальный анализ финских диалектов с этой точки зрения в (Savijбrvi 1977)). Наибольшая глубина словоформы отрицательного глагола: время, лицо, число -засвидетельствована в эстонских диалектах, в то же время на другом полюсе находится эстонский литературный язык, где отрицание уже перестало спрягаться и превратилось в частицу; смысловой глагол при этом продолжает оставаться в нефинитной форме, а лицо и число выражаются аналитически с помощью местоимений. Сохраняется, правда, различие форм императива и

неаа императив ваа отрицании,аа чтоаа согласуетсяаа саа иерархиейаа глагольных категорий в (Comrie 1981).

Системы грамматических времен в индикативе в целом в прибалтийско-финских языках одинаковы: синтетические - презенс (настояще-будущее) и традиционно называемое имперфектом (в старых грамматиках - претерит, что представляется более адекватным, так как его формы выражают общую идею предшествования моменту речи без каких-либо аспекту альных характеристик); аналитические - перфект и плюсквамперфект. Для выражениия отрицания в так называемом имперфекте (= претерите) прибалтийско-финские языки реализуют две возможности: а) отрицательный глагол стоит в претерите, отрицаемый глагол - в неизменяемой форме; Ь) отрицательный глагол не содержит показателя времени, за ним следует перфектное причастие смыслового глагола (см. (Homi 1997:89)).

Ваа качествеаа иллюстрацииаа приведемаа эстонскийаа диалектныйаа иаа финский

литературный примеры из (Хакулинен 1953:232), которые мы дадим здесь с

поморфемной нотацией:

1.a. эст. диал. e-si-n anna

NEG-IPF-1SGаа давать

'я не дал'

l.b. финск.а e-nаа anta-nut

NEG-1SGаа давать-PTCP.PF.SG 'я не дал'

Интересно, что при отрицании в так называемом имперфекте в качестве инфинитной формы используется перфектное(!) причастие, т.е. то же самое причастие, которое употребляется для образования аналитических форм перфекта и плюсквамперфекта. Видимо, здесь можно говорить о нейтрализации аспектуальных противопоставлений, которая скорее всего объясняется тем, что при отрицании становится нерелевантным, отсутствовал ли процесс действия или его результат. Подтверждением этого

может быть совпадение в вепсском и йоканьгском саамском отрицательных форм претерита и перфекта. Вообще, в прибалтийско-финских и саамских языках выражение отрицательного перфекта разделяется на три типа: а) в южно-саамском отрицательный глагол стоит в презенсе без связки перед перфектным причастием смыслового глагола (в этом диалекте отрицательный претерит конструируется из формы претерита отрицательного глагола и неизменяемой формы смыслового глагола; Ь) совпадение отрицательных форм претерита и перфекта (в вепсском и йоканьгском саамском); с) отрицательный глагол без показателя времени + неизменяемая форма связки и перфектное причастие (см. (Honti 1997:89-90)).

Приведем отрицательные парадигмы в имперфекте финского, карельского и

вепсского языков:

Табл. 1

1. (финск.)'рассказывать'аа 2. (карельск.)а 3. (вепсск.) 'давать'

'давать'

en kerto- emme kerto- en andanаа emmбаа en andand emei

nutаа neet andanа anttud

et kerto-nutаа ette kerto-neetа et andan ettб andan ed andand etei anttud

ei kerto-nutаа eivбt kerto-neetаа ei andan ei anettuаа ii andandа ii anttud

В финской парадигме изменение в форме причастия происходит из-за его согласования с глаголом по числу. В карельском языке, как видим, в 3PL форма причастия отличается от других - это так называемое пассивное причастие, тогда как в единственном числе и в 1 PL и 2PL - активное. В вепсском во множестсвенном числе во всех лицах по аналогии - пассивное причастие. И в карельском, и в вепсском форма отрицательного глагола в 3PL совпадает с 3SG. В карельском и вепсском языках исконная форма 3PL

во всех временах и наклонениях совпала со специальной формой имперсонала, вытеснив шись последней. Имперсонал в отрицательной парадигме в имперфекте выражался отрицательным глаголом в 3SG и так называемым пассивным причастием смыслового глагола.

В водском языке, в описании, сделанном А.Альквистом в середине XIX в., отрицательная парадигма такая же, как в финском языке. Современный полевой материал дает следующую картину: в единственном числе, а также в 1PL и 2PL представлены соответствующие личные формы отрицательного глагола и активное причастие смыслового глагола (причастия практически перестали изменяться по числам), в 3PL - смешанная форма: отрицательный глагол в исконной форме 3PL и пассивное причастие (см. Табл.2). Табл.2

(Ahlquist 1856)аа современное состояние

en uppo-nuаа emmб uppo-nu-tаа en uppo-nuа emmб uppo-nu etuppo-nu ettб uppo-nu-t ed uppo-nuа ettб uppo-nu eb uppo-nuаа ewбt uppo-nu-tа eb uppo-nuа evбd uppo-stu

В таблице намеренно дан непереходный глагол со значением 'тонуть', имеющий, тем не менее, пассивное причастие. В современном языке в отрицании формы имперсонала и 3PL оказали друг на друга взаимное влияние и перестали различаться; как было сказано выше, отрицательный глагол употребляется в исконной форме 3PL, но причастие - пассивное. В водском, также как и в других прибалтийско-финских языках, имперсонал в отрицательной парадигме в имперфекте изначально выражался отрицательным глаголом в 3SG + пассивное причастие смыслового глагола. Синхронный срез, представленный в (Ahlquist 1856), отражает более архаичное состояние языка:

2. e-bа upo-ttuа 'не тонули'(имперсонал)

NEG-3SGаа тонуть-PTCP.PF.PASS

По данным (Ariste 1968) и (Ahlquist 1856), парадигма состояла из спрягающегося отрицательного глагола и причастия прошедшего времени на Чпи/-пи, обозначаемого в грамматических описаниях как активное, во всех лицах. Сейчас в 3 л. мн. ч. используется форма на Чtu/-tь, которая в грамматиках называется пассивным причастием, таким образом, лактивное и пассивное причастия попадают в одну парадигму.

Поскольку отрицание выражается финитным глаголом, оно всегда стоит в вершине предложения. Л.Хакулинен писал, что отрицательное слово относится к сказуемому господствующего предложения и такой способ выражения отрицания является логически неудовлетворительным и в некоторых случаях даже двусмысленным: Talo ei kuuiuu vielб olevan valmis говорят, что дом еще не готов (букв. : дом не говорят еще являющимся готовым) (Хакулинен 1955:252-253).

Но прибалтийско-финские языки имеют и другой способ выражения отрицания, без его подъема, - с помощью каритивных причастий. Каритивные причастия по форме являются абессивом отглагольного имени на -ma/-mб. Каритивные причастия не имеют залоговых противопоставлений, ср. финск.: nбkymбtуn 'невидящий, невидимый'; tekematтn 'неделающий, несделанный' и т.д. (Хакулинен 1953:187).

Полевое исследование современного водского языка показало, что каритивные причастия выражают идею несостоявшегося действия. Они могут характеризовать пациенс двухместного и одноместного предиката, причем представляется, что важна кореферентность именно семантической роли пациенса, а не ее объектному поверхностному выражению. Они могут относится и к агенсу, но только если агенс кореферентен пациенсу (т.е. при рефлексиве). Поскольку каритивные причастия не имеют залоговых противопоставлений, в некоторых случаях только контекстное окружение может дать представление о том, является ли актант, которому кореферентно каритивное причастие, пациенсом или совмещает роли пациенса и агенса; это касается причастий от глаголов со значением 'есть' и 'пить'. Каритивные

причастия от глаголов sььwб 'есть' и juuwa 'пить', относящиеся к неличным существительным, ведут себя так же, как и от других глаголов. Если же они относятся к личным существительным, то агентивное дополнение указывает на то, что другой актант выражает роль пациенса, при отсутствии агентивного дополнения единственный актант совмещает обе роли.

В ижорском, вепсском и карельском людиковском обнаружились только каритивные причастия, кореферентные пациенсу; в карельской ливвиковском - кореферентные как пациенсу, так и агенсу, в идиоме тверских карелов - кореферентные пациенсу, агенсу и стимулу. В финском языке сфера употребления каритивных причастий значительно шире, чем в других прибалтийско-финских языках. Они могут быть кореферентны пациенсу, агенсу, стимулу, экспериенцеру. Встретился такой пример, в котором на поверхностном уровне вообще не выражается актант, которому кореферентно каритивное причастие, его можно вычислить только из предшествующего контекста:

Syo-mвttв ja juo-matta oli pбivб mennyt 'букв. He поев, не попив прошел день'. Тем не менее, очевидно, что на глубинном уровне - актант, совмещающий роли агенса и пациенса.

Представляется, что финский язык демонстрирует более архаичное состояние, другие же языки, вероятно, под влиянием контактов в разной степени утратили возможность сочетания каритивных причастий с актантами, имеющими разные семантические роли.

Ирреальность в прибалтийско-финских языках

В данном разделе речь идет о представлении, какими грамматическими способами выражается ирреальность в прибалтийско-финских языках. Однако проблема состоит в том, что авторы старых грамматических описаний прибалтийско-финских языков, идя от формы, за редким исключением попросту игнорировали содержательную сторону, поэтому далеко не всегда понятна семантика представленных в грамматиках форм.

Широкое понимание ирреальности предполагает охват всех ситуаций, которые в реальной действительности не происходят (т. е. могут или не могут произойти, должны произойти, произойдут при каких-либо условиях, хотелось бы говорящему, чтобы произойти и т. д. ). Грамматическое выражение таких ситуаций происходит через граммемы всех ирреальных наклонений, а также будущего времени индикатива, так как последнее также не является констатацией реального события. В прибалтийско-финских языках специальные показатели будущего времени отсутствуют, совпадая с показателями настоящего . Что касается наклонений, отличных от индикатива, то, по описаниям конкретных языков, количество их колеблется от двух - императив и кондиционалис - в современном во деком и, видимо, большинстве ижорских диалектов, до пяти в ливском, в котором кроме двух названных есть также потенциалис, дебитив и так называемое косвенное наклонение . Императив и кондиционалис есть во всех семи прибалтийско-финских языках, потенциалис в разной степени сохранился в пяти, дебитив естьаа толькоаа ваа ливском,аа косвенноеаа наклонениеаа присутствуетаа такжеаа в

эстонском. табл.3

	кондиционалис			потенциалис		дебитив	косвенное
	презенс	перфект	плюснквамнперфект	презенс	перфект		презенс	перфект
финский	+	+		+	+

Синтетическое будущее время есть только у глагола 'быть'; другие же глаголы (в некоторых прибалтийско-финских языках) относительно недавно развили аналитические конструкции со вспомогательными глаголами, не утратившими и независимое употребление и имеющими значение 'встать', 'взять', таким образом, данные конструкции сохраняют семантику намерения совершить действие.

2 Косвенное наклонение к ирреальности скорее всего отношения не имеет, по своей семантике это - цитатив,

хотя нельзя исключить совмещения модальных значений, для утверждения или отрицания последнего

нужно проводить исследования, которые не входят в задачу данной работы.

3 Императив мы не будем рассматривать, учитывая его особую природу (см. [Володин, Храковский 1986]).

4 Сразу оговоримся, что данная таблица отражает некоторое панхроническое состояние. Дело в том, что в

грамматиках не всегда указывается степень употребительности форм и категорий, часто без комментариев

приводятся архаичные, вышедшие из употребления формы, поэтому представленные парадигмы иногда

могут отражать не тот синхронный срез языка, который был зафиксирован автором грамматического

описания, а иногда и вовсе вряд ли какой-либо определенный синхронный срез.

5а Некоторые грамматики выделяют в эстонском косвенном наклонении также имперфект и

плюсквамперфект (см., например, (Пялль др. 1962)).

вепсский	+	+	+
ижорский	+			+
карельский	+	+		+	+
эстонский	+	+					+	+
ивский	+	+		+		+6	+	+

Водский язык не отражен в таблице, т.к. о нем будет сказано несколько подробнее, поскольку факты водского языка изучались автором в полевых условиях.

Как видно из таблицы, некоторые наклонения имеют более одной

временной формы; вряд ли здесь может иметь место отношение к моменту

речи; аналитические прошедшие времена ирреальных наклонений

появляются в описаниях в большинстве случаев только из-за сходства

устройстваа парадигмыа са парадигмойа индикатива.а Междуа тем

противопоставление презенса, перфекта и плюсквамперфекта кондиционалиса скорее всего является грамматическим выражением противопоставления реального, нереального и контрафактического условия; впрочем, по такому же принципу строятся и описания косвенных наклонений в традиционных грамматиках европейских языков.

Поскольку авторы старых грамматических описаний прибалтийско-финских языков часто ограничивались планом выражения, мало обращая внимание на план содержания, а также имена категориям давали по сложившейся традиции, названия наклонений не всегда отражают синхронную семантику их форм. Например, в тихвинском говоре карельского языка возможностное наклонение образуется при помощи суффикса -ime- (-ne-) в 1 и 2 л. и -пп- в 3 л. , за которыми следуют личные окончания [Рягоев 1977: 139]. Среди приведенных примеров только один имеет значение возможного действия:

'viel'бgу suannoo mulla dozivie sii sua // al'i jo kulle-ne-nа n'ьtten'

умирать-РОТ. -lSg

6 Дебитив в ливском языке имеет презенс, имперфект, перфект и плюсквамперфект.

Не знаю, можно ли дожить мне до тех времен или умру теперь. Остальные выражают реальное условие: 'otta-ne-t mucoksi ni mie s'iula /sano/ avutallaa' брать-РОТ. -3Sg Если ты возьмешь ее в жены, говорит, я тебе помогу.

Показатели,а названныеа здесьа презенсома условногоа наклонения,а судя по

примерам, могут выражать как нереальное условие:

'ka tahto-z'i-nа // d ei mis't'a pastuб'

хотеть-COND.-lSg Я бы хотел, да не из чего печь, так и цель: 'haavotaa // stoby kuore kohen'i-s'

улучшаться-COND. Парят, чтобы сметана лучше стала.

Маркеры, именуемые перфектом условного наклонения, во всех примерах

выражают нереальное условие:

'ka oi-z'i-t munа amb-im

быть-COND. -3Sg убивать-PART. Ты бы меня застрелил. [Рягоев 1977: 143].

Возможно, показатели потенциалиса и кондиционалиса переосмылились в языке, но, разумеется, мы не можем судить об их распределении, в силу недостаточности примеров. Впрочем, описания других прибалтийско-финских языков, представляют данные о совмещениии значения потенциалиса и ирреалиса. В вепсском языке глаголы в форме кондиционала выражают действие как желаемое или возможное [Зайцева 1981: 256], а в форме потенциалиса возможность, допустимость или сомнительность действия в будущем времени с оттенком значения условного наклонения [Зайцева 1981: 260]. Приводится прадигма глагола 'мочь' в

потенциале с переводом: 'если я смогу', 'если ты сможешь' и т. д. (см. [Зайцева 1981: 248]). Л. Хакулинен пишет, что в диалектах финского языка один и то же аффикс является признаком условного наклонения, а также служит для выражения неуверенности в таких диалектных выражениях, как tuntelen 'кажется, я знаю; как будто бы знаю' (диалект западной Ботнии) или osteli 'хотел купить (но еще не купил)' [Хакулинен 1953: 225].

В водском языке можно проследить эволюцию грамматических способов выражения ирреальности. А. Алквист застал в живом употреблении формы, названные им indefinitiv и konditional. П. Аристэ называет их соответственно potentialis и conditionalis, видимо, следуя общей прибалтийско-финской традиции, и пишет, что потенциалис можно встретить только в народных песнях. Кондиционалис, как в (Ahlquist 1856), так и в (Ariste 1968), приводится только в настоящем времени. В грамматике Д. Цветкова (1922) упоминание о потенциалисе отсутствует, зато кондиционалис (в терминологии автора - сослагательное наклонение) представлен широко: он имеет настоящее (оно же прошедшее условное и будущее простое время), прошедшее совершенное, прошедшее несовершенное, будущее сложное. К большому сожалению, представляя пример парадигмы, автор не дает контекстов употребления и не переводит формы. В текстах, как собранных в недавнее время, так и от носителей водского языка, современников Д. Цветкова, в основном встречаются формы презенса. Для нынешних, уже весьма немногочисленных, носителей водского языка более или менее живы и понятны только формы настоящего времени, в поле удалось получить только один пример с будущим сложным. В (Ленсу 1930) встретилось прошедшее совершенное для выражения нереального условия.

В современном языке реальное условие выражается формами индикатива, нереальное и контрафактическое условие - презенсом кондиционалиса, этой же формой выражается желание, а также - цель и действие,аа котороеаа предполагалосьаа говорящим,аа ноаа неаа состоялось.аа В

современном языке встречаются четыре формы с абсолютно одинаковой дистрибуцией, две - синтетические, из них одна совпадает с представленными в грамматиках миа лаулойзин 'я бы пел', вторая - не засвидетельствованная в грамматиках - mia naunojajsizin 'я бы пел'. Две другие: избыточное употребление русской частицы бы вместе с собственной формой и калька с русского - прошедшее время индикатива + заимствованная частица бы.

Чтоаа касаетсяаа потенциалиса,аа тоаа он,аа видимо,аа совмещаетаа значения модальности и эвиденциальности, различаемые в контексте. Эвиденциальность в прибалтийско-финских языках

Специальные морфологические показатели эвиденциальности имеются

только в эстонском и ливском, тем не менее в других прибалтийско-финских

языках эвиденциальные значения могут выражаться грамматически

(синтаксически). Некоторые видо-временные глагольные формы в эстонском

нарративном дискурсе приобретают эвиденциальное значение (Klaas 1997),

То же было замечено и в финском языке (Hakulinen & Leino 1987), однако

эксплицитно об эвиденциальности не говорилось, а указывалось, что в

нарративном дискурсе формы перфекта и плюсквамперфекта имеют значение

того, что говорящий получил информацию с чужих слов. Также говорится о

том, что в полипредикативных конструкциях при глаголах речи и

экспериенциальных предикатах в главной предикации в зависимой

предикации употребляются финитные или различные нефинитные формы

сказуемого, в зависимости достоверности высказывания (Hakulinen & Leino

1987). Есть основания полагать, что такой синтаксический способ выражения

эвиденциальности был характерен для прибалтийско-финских языков, но

стал утрачиваться под влиянием контактов. В полевой работе был обнаружен

в водском языке исчезающий тип полипредикативных конструкций с

эвиденциальной семантикой:

MiгЧkьl-i-ntгmгаили-и

7 Орфография Д. Цветкова.

PR0N.1SGа слышать-PAST-lSG PRON.3SG.GEN песня-GEN

"Я слышал, что он (вообще) поет" = "Я слышал (от кого-то), что он

поет"

MiaЧаа kul-i-ntata

PRON.1SG слышать-PAST-lSGа PRON.3SG.PART

аили-та-?

петь-SUP-IN -аа "Я слышал (своими ушами), как он поет (= его пение)" Толькоа еслиа ситуацияа личноа засвидетельствованаа говорящим, употребляются отглагольные имена в зависимой предикации.

О категории числа в прибалтийско-финских языках

Здесь речь идет о нетривиальном феномене - наличии у числительных показателя множественного числа, который встречается только в финском и во деком языках. В финском языке данная категория синтаксическая -служит для согласования с существительными pluralia tantum. В водском -семантическая, числительные во множественном числе сочетаются с названиями парных предметов.

В заключении подводятся итоги работы. В диссертации были рассмотрены прибалтийско-финские языки с точки зрения функциональной типологии с учетом факторов, влияющие на жизнеспособность языка; исследовалась степень продуктивности словообразовательных моделей прибалтийско-финских языков; определялось, коррелирует ли число продуктивных словообразовательных моделей со степенью жизнеспособности языка; сравнивались грамматические явления исследуемых языков; выявлялась сохранность архаичных форм и конструкций в сопоставлении с социолингвистическим статусом языков.

Излагаются основные выводы исследования. 1. На шкале от здоровых до мертвых языков крайнюю левую позицию будут занимать только два из прибалтийско-финских: финский и эстонский. Остальные будут находиться в разной степени близости от крайней правой

точки, но, к счастью, никакие из них на сегодняшний день не достигли ее; максимально приблизились к ней водский и ливский.

На жизнеспособность языка влияет совокупность факторов, однако оказалось, что роли этих факторов не всегда одинаковы, а зависят от конкретного случая. В частности, социально-общественная форма существования этноса здесь нерелевантна, поскольку традиционная форма существования практически нигде не сохраняется, а, например, высокий уровень этнического самосознания, который чаще всего бывает решающим фактором для сохранности языка, в случае отсутствия передачи языка детям оказывается бессильным.
Северная подгруппа прибалтийско-финских языков гораздо лучше сохраняет старые словообразовательные модели, чем южная.

Впервые выясняется, что продуктивность словообразовательных моделей является изоглоссой, четко разделяющей две подгруппы прибалтийско-финских языков.
Залог, выражаемый личными формами глагола в прибалтийско-финских языках, может представлять собой бессубъектный суппрессив, частичный понижающий пассив (поздняя инновация) и полный повышающий пассив. Данные конструкции по-разному распределяются по изучаемым языкам и имеют разные функции.

6.аа Для выражения залоговых противопоставлений в зависимой части

монофинитных полипредикативных конструкций прибалтийско-финские

языки используют разные отглагольные имена, при изменении диатезы

меняется инфинитная.глагольная форма.

7. Каритивные причастия в финском языке могут быть кореферентны актанту

практически с любой семантической ролью. В других же прибалтийско-

финских языках список семантических ролей таких актантов существенно

меньше, по языкам их число колеблется, минимально может быть одна

возможная семантическая роль - пациенс, последний обязательно

присутствует во всех языках. Представляется, что финский язык

демонстрирует более архаичное состояние, другие же языки, вероятно, под влиянием контактов в разной степени утратили возможность сочетания каритивных причастий с актантами, имеющими разные семантические роли. 8. Синтаксический способ выражения эвиденциальности был характерен для прибалтийско-финских языков, но стал утрачиваться под влиянием контактов.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1.а Западный диалект водского языка (монография), MSUA 26, Москва-

Гронинген, 2007. (16,5 а.л.).

Публикации в изданиях, рецензируемых ВАК:

Первый международный симпозиум по полевой лингвистике ( Москва, октябрь 2003 г.) // Вопросы филологии, №3, 2003. (0,4 а.л.) (с М.Е. Алексеевым).
Конференция Языковые союзы Евразии // Вопросы филологии, №3, 2005. (0,4 а.л.) (с М.Е.Алексеевым).

II Международный симпозиум по полевой лингвистике // Вопросы филологии, №2, 2006. (0,4 а.л.) (с М.Е.Алексеевым).
Рец. на: Е.Ю.Протасова Феннороссы: жизнь и употребление языка Рецензия // Вопросы языкознания, № 5, 2006. (0,7 а.л.).
Языковая ситуация в западной Ингерманландии в начале XXI в. (опыт полевого исследования) // Вопросы филологии, № 3, 2007. (0,9 а.л.).
Малые языки Российской Федерации: водский // Вопросы языкознания, № 2, 2008. (0,75 а.л.).
Эвиденциальность в водском языке // Вопросы филологии, №2, 2008. (0,75 а.л.).

9.аа Конференция по уральским языкам к 100-летию К.Е.Майтинской //

Вопросы языкознания, № 6, 2008. (0,5 а.л.) (с В.Ю.Гусевым).

10.а Хроника Конференции по уральским языкам, посвященной 100-летию

К.Е.Майтинской // Вопросы филологии, № 1, 2008. (0,5 а.л.) (с

В.Ю.Гусевым).

Рец. на: Axel Holvoet. Mood and Modality in Baltic. Krakуw: Wydawnictwo Uniwersytetu Jagiellonskiego, 2007. // Вопросы языкознания, № 1, 2009. (0,5 а.л.).
Водские тексты с поморфемной нотацией // Вестник РГГУ. 2009. №6. (Сер. Языкознание / "Московский лингвистический журнал" Том 11). (2,5 а.л.).

Публикации в других изданиях:

13.а Тотальность / парциальность в корвальском диалекте вепсского языка //

Язык, литература, культура: традиции и инновации (материалы конференции

молодых ученых). М., МГУ, 1993. (0,2 а.л.)

О переходе так называемых агглютинатов в падежные аффиксы в корвальском диалекте вепсского языка // Язык, литература, культура: традиции и инновации (материалы конференции молодых ученых). М., МГУ, 1993. (0,2 а.л.)
Переход так называемых агглютинатов в падежные аффиксы в корвальском диалекте вепсского языка // Актуальные проблемы языкознания и литературоведения. М., МГУ, 1994. (0,4 а.л.)

Инфинитивы и отглагольные имена в водском языке // Перспективные направления развития в современном финно-угроведении. Тезисы международной конференции. М, 1997. (0,4 а.л.).
Водский язык: в конце пути // Малые языки Евразии: социолингвистинческий аспект. Сборник статей. М., 1997. (0,5 а.л.) (с И.Шошитайшвили).

К именным категориям водских диалектов // Труды международного семинара Диалог'98 по компьютерной лингвистике и ее приложениям. Казань, 1998, т.1. (0,75 а.л.)
Problems of Linguistic Terminology Arising in Typological Research // Linguistisches Kolloquium. Abstracts, Germersheim, 1999. (0,2 а.л.).

20. Залог в прибалтийско-финских языках? // Материалы 2-й международной школы-семинара по лингвистичес-кой типологии и антропологии, М., 2000. (0,3 а.л.).

21.0 залоговых противопоставлениях в прибалтийско-финских языках // Материалы международной научно-методической конференции преподавателей и аспирантов, посвященной 75-летию кафедры Финно-угорской филологии СпбГУ, СПб, 2000. (0,5 а.л.).

22.Эволюция языковой ситуации у води // Международная конференция по актуальным проблемам социолингвистики, М., 2001. (0,3 а.л.).

Финский язык // Интернет-энциклопедия Кругосвет WWW. krugosvet. га (0,3 а.л.).
Эстонский язык // Интернет-энциклопедия Кругосвет WWW. krugosvet. га (0,3 а.л.).

25. Карельский язык // Интернет-энциклопедия Кругосвет WWW.

krugosvet. га (0,3 а.л.).

Системы временного дейксиса в водском языке и русском языке водско-русских билингв // Международный симпозиум по дейктическим системам и квантификации в языках Европы и Северной и Центральной Азии. Ижевск, 2001, (0,3 а.л.).
Свой и чужой дом у води // Лингвокультурологические проблемы толерантности. Тезисы докладов международной конференции. Екатеринбург, 2001. (0,3 а.л.)
Живые процессы в вымирающем языке // Материалы 3-й международной школы-семинара по лингвистической типологии и антропологии, Москва, 31 января - 6 февраля 2002 г. (0,2 а.л.).

29.а Лингвистические данные о ранних предгосударственных образованиях

прибалтийско-финских племен // Пермистика-9. Сборник научных трудов к

60-летию проф. В.К.Кельмакова, Ижевск, 2002 (0,4 а.л.).

Problems of Linguistic Terminology Arising in Typological Research // Proceedings of the 34th Colloquium of Linguistics, Peter Lang-Verlang, 2002 (0,5 а.л.).
Исторический опыт обучения водских детей на ижорском языке // Актуальные вопросы финно-угроведения и преподавания финно-угорских языков. Международная научная конференция, М., 2002. (0,4 а.л.)

32. The Beginning of the Votic Language Revival // World Congress on Language

Policies, CD ROM version, Barcelona, 2002. (0,6 а.л.).

33. О дистрибуции двух отглагольных форм в водском языке //

Лингвистический беспредел. Сборник научных статей к 70-летию проф.

А.И.Кузнецовой 2002. (0,8 а.л.).

34.аа О семантике некоторых полипредикативных конструкций в водском

языке // Материалы международной научно-методической конференции

преподавателей и аспирантов, СП-б 2002. (0,4 а.л.).

Ingrian Finns Sociolinguistic Situation // Corpus Planning and Sociolinguistics, Bolzano, Italy, 2002. (0,3 а.л.).
Залог прибалтийско-финских причастий // Актуальные проблемы финнонугроведения, Йошкар-Ола, 2003. (0,5 а.л.).

37.аа The Votic language: Research and Saving // Интернет - публикация

материалов "First Mercator International Symposium on Minority Languages and

Research" 2003. (0,3 а.л.).

Objective and Subjective Cases of the Votic Language Disappearance // IX International Conference on Minority Languages Kirana, Sweden 2003 (0,1 а.л.)
Специфика полевой работы с носителями вымирающих языков (на материале водского языка) //1 Международный симпозиум по полевой лингвистике. Тезисы докладов, Москва, Институт языкознания РАН, 2003. (0,4 а.л.).

The Votic language: Research and Saving // First Mercator International Symposium on Minority Languages and Research, Aberythwyth, Wales, 2003. (0,3 а.л.)
Ирреальность в водском языке // Исследования по теории грамматики. Выпуск 3: Ирреалис и ирреальность., М., 2004. (0,8 а.л.).
Sociolinguistic Situation in Ingria // Man/Humankind Interaction; Past, Present and Future. ICAES XV, Florence, 2004. (0,75 а.л.).

43. О двух типах пассивных конструкций в водском языке. //

Международный симпозиум Типология аргументной структуры и

синтаксических отношений, Казань, 2004. (0,5 а.л.).

44. Объективные и субъективные причины исчезновения водского языка //

Труды Международной научной конференции "И.А.Куратов и проблемы

современного финно-угроведения", Сыктывкар 2004 (0,5 а.л.).

45. Перевод Евангелия на водский язык // Материалы XXXIV

международной филологической конференции, С-ПбГУ, 2005. (0,5 а.л.)

Изменение системы пространственного дейксиса в водском языке // Тезисы X Международного конгресса финно-угроведов, Йошкар-Ола, 2005. (0,2 а.л.).
Второе пришествие води в переписи 2002 года // VI Всероссийский конгресс антропологов и этнологов, С-Пб, 2005. (0,1 а.л.).
Дискурсивное слово sTZ в водском языке // Четвертая международная типологическая школа, Цахкадзор, 2005. (0,2 а.л.).

О грамматической категории числа в водском языке // История, современное состояние, перспективы развития языков и культур финно-угорских народов, Сыктывкар, 2005. (0,5 а.л.).
Некоторые черты контактного взаимовлияния языков на побережье Балтийского моря // Конференция Языковые союзы Евразии, тезисы докладов, М., 2005. (0,4 а.л.).

Язык-посредник в полевом эксперименте // Лингвистика речи в теории и эксперименте, М. Ияз РАН, 2005. (1,0 а.л.).
Водский язык // Большая Российская энциклопедия, т. 5, М., 2006. (0,4 а.л.)
Вепсский язык // Большая Российская энциклопедия, т. 5, М., 2006. (0,4 а.л.).

Relic of polipredicative syntax in Votic // Труды Международно-го симпозиума LENCA 3, Томск, 2006. (0,4 а.л.).
Маргинальные случаи ответственности полевого лингвиста перед языковым сообществом. // II Международ-ный симпозиум по полевой лингвистике. Материалы, М., 2006. (0,5 а.л.).

56.Саамские языки Финляндии полтора столетия спустя // VII конгресс этнографов и антропологов России, Саранск, 2007. (0,3 а.л.).

57.а Проект базы данных Поверхностное выражение семантических ролей и

локализации в уральских и алтайских языках // Конференция по уральским

языкам к 100-летию К.Е.Майтинской М., 2007. (0,3 а.л.) (с И.А.Грунтовым).

Dying language teaching // 42nd Linguistics Colloquium, Rhodes, Aegan University, 2007. (0,2 а.л.).
Специфика полевой работы с носителями вымирающих языков (на материале водского языка) // Полевая лингвистика, сборник статей, М., 2007. (0,8 а.л.).
Разорение словообразовательных гнезд как возможный результат языкового сдвига // Языковые изменения в условиях языкового сдвига, сборник статей, С-Пб, 2007. (1,2 а.л.)

The Disappearance of the Votic Ethnos as Reflected in the Life Stories of the Last Votic Speakers // 6th International Congress of Arctic Social Sciences (ICASS VI), Nuuk, Greenland, 2008. (0,2 а.л.).
Перевод Библии на водский язык // Материалы Международной конференции Перевод Библии как фактор сохранения и развития языков народов РФ и СНГ, М., 2008. (0,3 а.л.).

63. Водский язык // Малые языки и традиции: существование на грани, вып.2,

М., 2008. (2,5 а.л.).

О двух типах пассивных конструкций в водском языке // Типология аргументной структуры и синтаксических отношений. Казань, 2008 (1,2 а.л.)
Изменение системы пространственного дейксиса в водском языке // Труды X Меж-дународного конгресса финно-угроведов, Йошкар-Ола, 2008. (1,3 а.л.).

66. О связи отрицания с аспектом, залогом и семантическими ролями в

прибалтийско-финских языках // Логический анализ языка. Ассерция и

негация, М., 2009. (1,0 а.л.).

67.аа Syntax of Caritive Participles in Balto-Finnic Languages // International

Conference on Minority Languages, Tartu, 2009. (0,1 а.л.).

68. Прибалтийско-финские языки с точки зрения функциональной типологии

// Сравнительно-историческое языкознание. Алтаистика. Тюркология.

Материалы конференции, М., 2009. (0,4 а.л.).

Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по филологии

Blog

Сравнительный анализ грамматических систем прибалтийско-финских языков: принципы интрагенетической типологии