Авторефераты по всем темам >> Авторефераты по философии

Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки

Автореферат докторской диссертации по философии

На правах рукописи

ГОЛОВКО

Никита Владимирович

ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И ОПЕРАЦИОНАЛЬНЫЕ ОГРАНИЧЕНИЯ В ЭПИСТЕМОЛОГИИ НАУКИ

09.00.01 - онтология и теория познания

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора философских наук

Новосибирск, 2008

Работа выполнена на философском факультете Новосибирского государственного университета

Научный консультант:

- доктор философских наук, профессор А. Л. Симанов

Официальные оппоненты:

доктор философских наук, профессор А. В. Бессонов
доктор философских наук, профессор В. О. Лобовиков
доктор философских наук, профессор В. И. Разумов

Ведущая организация - Томский государственный университет

Защита состоится 30 октября 2008 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д 003.057.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора философских наук в Институте философии и права СО РАН по адресу: 630090, г. Новосибирск, ул. Николаева, д. 8.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Института философии и права СО РАН.

Автореферат разослан л___ сентября 2008 г.

Ученый секретарь диссертационного совета

кандидат философских наукаа А. В. Хлебалин

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность исследования. Проблема указания, как проблема интерпретации терминов теории является классической проблемой семантики. Традиционно предполагается, что интерпретация терминов непосредственно связана с установлением истинности теории, которая, в свою очередь, связана с выполнением определенных теоретических и операциональных ограничений. Операциональные ограничения формулируют условия, согласно которым некоторое предложение является истинным, если и только если имеет место определенный результат его проверки, а теоретические, - связаны с анализом формальных свойств теории и, как правило, формулируются в виде ограничений на ее принятие. Однако, как показывает X. Патнэм, ни одна точка зрения, которая фиксирует только истинностные значения предложений, не может фиксировать отношение указания терминов, даже если она определяет истинностные значения предложений в любом возможном мире. Отсюда, следуя X. Патнэму, можно прийти к радикальным выводам относительно природы языка - употребление терминов формализованного языка, предусматривающее указание на объекты и фиксированное значение терминов, не гарантирует от появления нестандартных интерпретаций, в частности, язык любой научной теории семантически неопределен. Фактически, получается, что мы не можем, опираясь на язык, конструктивно рассуждать о реальности.

Очевидна связь приведенного тезиса X. Патнэма и тезиса неопределенности радикального перевода У. Куаина. X. Патнэм стремится расширить результаты У. Куаина относительно непостижимости указания. Согласно тезису о неопределенности перевода У. Куаина, при определении значения выражения переводчик будет иметь дело с неопределенным числом взаимно несовместимых гипотез относительно значения. И каждая из этих гипотез будет адекватной относительно всех имеющихся данных, а также при любом расширении множества имеющихся данных. Так, в приводимом X. Патнэмом примере, мы можем говорить о кошке и коврике (лкошка сидит на коврике) и, в то же время, иметь в виду вишню и дерево (лвишня висит на дереве). Причем различие в указании для этих двух интерпретаций проявляться не будет. Всякий раз, когда один человек говорит о кошках, он

может иметь в виду то, что другой человек называет вишнями и наоборот, тот факт, когда один человек говорит о кошках, в то время как другой человек говорит о том, что первый называет вишнями, может вообще не никак не проявляться. Здесь также можно вспомнить известную реконструкцию скептического аргумента Л. Витгенштейна, предложенную С. Крипке, которая сводится к тому, что предыдущее употребление выражения не может рационально ограничить его интерпретацию до единственной. Никакие данные по поводу употребления выражения и никакие теоретические характеристики этого употребления не ограничивают, выражаясь словами X. Патнэма, количество намеренных интерпретаций до одной. Как следует из аргументации X. Патнэма, теоретические и операциональные ограничения не фиксируют намеренную интерпретацию языка научной теории единственным образом. На наш взгляд, актуальность обращения к анализу проблемы теоретических и операциональных ограничений, которая формально заключается в том, что теоретические и операциональные ограничения, являясь единственными основаниями для выбора намеренной интерпретации, ее не задают, не вызывает сомнений. Это классическая проблема, требующая внимательного анализа семантических, эпистемологических, онтологических и методологических вопросов, возникающих в контексте исследующей закономерностей формирования и развития научной онтологии и теории познания. Тем более что в настоящее время появились новые методы исследования, как постановок, так и решений классических проблем, закрепленных в рамках, в широком смысле, аналитической традиции в философии, в частности, связанные с развитием представления о необходимости натурализации дискурса.

Исходным пунктом рассуждений X. Патнэма является попытка доказать, что употребление языка фиксирует намеренную интерпретацию не в большей степени, чем это делает любая аксиоматическая система, в частности, теория множеств. В связи с этим особый интерес вызывает попытка X. Патнэма проинтерпретировать парадокс Сколема в области философии математики, а также в области философии языка. Теорема Левенгейма-Сколема утверждает, что любая теория первого порядка, имеющая несчетную модель, также имеет счетную модель. Парадокс заключается в том, что теория, принимающая в качестве области значений несчетное множество должна иметь только несчетные модели, однако это невозможно, поскольку

по теореме Левенгейма-Сколема, она также должна иметь счетную модель. Другими словами, теорема Левенгейма-Сколема гарантирует наличие нестандартных интерпретаций. В частности, ее можно проинтерпретировать, например, как утверждение, что любая система аксиом заранее допускает большое количество различных интерпретаций, или как утверждение, что абсолютного значения теоретико-множественных понятий нет. Множество, считавшееся несчетным в одной интерпретации, может оказаться счетным в другой. Настаивая на том, что парадокс Ско-лема есть не только антиномия формальной логики, но и антиномия в философии языка, имеющая непосредственное значение для великого метафизического спора о реализме - основного вопроса философии языка, X. Патнэм настаивает на том, что в дополнение к аксиоматической теории мы должны добавить понимание или, в некотором роде, объяснение, как рациональное свойство человека, фиксированное в языке. Очевидно, что осмысленное употребление языка должно устранять произвол в указании. Для этого и вводятся теоретические и операциональные ограничения, они должны установить намеренную интерпретацию, поскольку теория должна быть истинной. На наш взгляд, в свете приведенных рассуждений X. Патнэма особый интерес вызывает вопрос о том, какова природа теоретических и операциональных ограничений. Для того чтобы избежать произвола в указании и приписывании значений терминам мы должны принять нечто вроде конвенции относительно употребления терминов, источником которой, например, может быть опыт обращения с эмпирическим материалом и теоретическими схемами в определенной области науки.

Наличие ненамеренных интерпретаций, в первую очередь, означает неопределенность указания на объект. Отметим, что в обосновании этой неопределенности теоретическим и операциональным ограничениям отводится основная роль. X. Патнэм настаивает на том, что любой альтернативный способ фиксации намеренной интерпретации при ближайшем рассмотрении оказывается теоретическим и операциональным ограничением особого вида. Добавление ограничения лишь расширяет теорию, новая теория также будет неопределена, как и старая: она также требует интерпретации и все, что говорилось о семантической неопределенности исходного языка, справедливо и для нее. Этот аргумент X. Патнэм называет - аргумент леще одна теория. На наш взгляд, это затруднение можно обойти. Любая

интерпретация представляет собой попытку схватить содержательный аспект теории путем формализации, путем приписывания значений терминам, однако сама эта формализация также должна сопровождаться некоторыми объяснениями о возможности формализации вообще. Теоретические и операциональные ограничения являются единственными основаниями для того, чтобы ответить на вопрос, что делает намеренную интерпретацию намеренной. В связи с этим, поиск конструктивных составляющих теоретических и операциональных ограничений, схватывающих искомые конвенции относительно употребления терминов и ограничивающие релятивизм, о котором говорит X. Патнэм, также нельзя не считать актуальной задачей философско-мето до логического исследования.

Особо актуальность исследования проблемы теоретических и операциональных ограничений подчеркивается в контексте анализа великого метафизического спора о реализме (X. Патнэм) и, в более широком смысле, в контексте анализа проблемы соотношения языка и реальности. По выражению Б. Рассела, основной метафизики всегда была аргументация от языка к миру, а она, в свою очередь, очевидно, требует определенной теории понимания того, как употребление термина языка соответствует объекту. Реализм настаивает на том, что хороший, синтаксически определенный термин будет иметь референт в реальном мире, т.е. будет указующим. Отметим, что в идеале реализм как философская теория оперирует только метафизическими объектами, которые существуют вне и независимо от сознания. Проблема заключается в том, что эти объекты должны быть нам каким-то образом известны, но у нас нет другого средства, кроме языка, в широком смысле, для того, чтобы представить знание о реальности. Следовательно, требуется уточнение, какого рода условия должны быть наложены на эти объекты при сохранении их объективного статуса. Поскольку кроме метафизического смысла, подчеркивающего требование тождественности объекта, последний также можно рассматривать в семантическом смысле как референт сингулярного термина, то проблема реализма в контексте проблемы соотношения языка и реальности сводится к вопросу о том, какого рода предварительные семантические приготовления нужны для предположения, что определенные дескрипции, которые как будто обозначают метафизические сущности, на самом деле обозначают эти сущности. Данное обстоятельство дает возможность рассматривать проблему теоретических и операциональных ог-

раничений в контексте проблемы соотношения условий истинности и условий ут-верждаемости. Следуя Г. Фейглю, это проблема соотношения семантических условий истинности, в которых указуемые сущности подставлены в указующие отношения, и эпистемологических условий при которых предложение, содержащее термин, указывающий на объект, принимается как истинное. Вопрос о том, можно ли и как подчинить метафизику семантическим соображениям также, традиционно, весьма актуален.

Проблемное поле нашего исследования - эпистемология науки. Отметим, что эпистемология науки является не только частью эпистемологии, той, которая изучает науку как специфическую форму познания, но и, в то же время, частью философии науки, занимающейся анализом классических эпистемологических вопросов в контексте проблем философско-методологического обеспечения научного исследования. В частности, обсуждаемая проблема реализма здесь, это проблема онтологического статуса объектов, постулируемых научными теориями, а сам реализм следует интерпретировать как научный реализм со всеми вытекающими последствиями. Суть научного реализма в том, что объекты, соответствующие теоретическим терминам успешных, проверенных теорий получают статус метафизических объектов. Следовательно, значительный интерес представляет вопрос, например, о том, в какой степени философская посылка о существовании внешних, независящих от деятельности сознания объектов оказывается необходимой для объяснения природы истинности научной теории. Если мы исходим из философских категорий, то позволяет ли это внести большую ясность в понимание того, в каком смысле существуют объекты, постулируемые научными теориями, например, электроны? В данном случае проблема теоретических и операциональных ограничений - это проблема соотношения теории и данных опыта, суть которой заключается в том, что эмпирический контекст теории, определяя ее истинность, не в состоянии обосновать содержание теоретического знания. На наш взгляд, именно обращение к содержанию теоретических и операциональных ограничений, к вопросам о том, что значит удовлетворение ограничению, предполагает и и как удовлетворения ограничению определенное отношение указания и др., также способно подсказать направление решения проблемы научного реализма. Таким образом, как в контексте философии математики или философии языка, так и в контексте, например,

проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании, актуальность исследования проблемы теоретических и операциональных ограничения подчеркивается в первую очередь необходимостью преодоления неясности или неопределенности в отношении задания указания терминов.

Степень разработанности проблемы. Традиционно анализ аргументации X. Патнэма в пользу неопределенности указания начинается с анализа выдвинутого им теоретико-модельного аргумента. Отметим, что X. Патнэм, скорее всего, не считал проблему теоретических и операциональных ограничений, по крайней мере, в том виде, как ее можно репрезентировать исходя из его рассуждений, самостоятельной проблемой и видел в ней лишь часть более широкой аргументации против метафизического реализма. На наш взгляд, можно указать на два основных направления анализа теоретико-модельного аргумента, анализ, условно, его математической и семантической частей.

Основная проблема математической части теоретико-модельного аргумента - обоснование тезиса, что абсолютного значения теоретико-множественных понятий вообще нет. Это та часть аргумента, в которой X. Патнэм предпринимает попытку интерпретации строгого формального результата - теоремы Левенгейма-Сколема в рамках философии математики. Отметим, что после работ Т. Бэйса анализ этой части теоретико-модельного аргумента можно считать завершенным. X. Патнэм использует более сильные допущения, чем требуется, в частности, аксиому о существовании недостижимых кардинальных чисел, аксиому, которая не входит в рамки стандартной аксиоматической теории множеств. Наиболее близко к вопросам, касающимся математической части анализа теоретико-модельного аргумента, стоят работы ряда авторов, в которых исследованы философское значение и интерпретация теоремы Левенгейма-Сколема, а также проект сколемизации в философии математики и теории множеств (П. Бенацерраф, С. Блэкберн, Г. Булос, Т. Бэйс, X. Ван, В. С. Грязнов, А. Джордж, П. Дойл, Ю. Дюмон, Р. Йенсен, М. Клайн, В. Кленк, П. Коэн, У. Куайн, М. Левайн, П. Льюис, Р. Макнотон, X. Патнэм, Р. Пенроуз, П. Мэдди, К. Райт, М. Резник, Ж.-К. Рота, Т. Сколем, Т. Смайли, А. Тарский, Я. Хакинг, Дж. ван Хейнорт, К. Хансен, Р. Херш, Я. Хинтикка, Б. Хэйл, В. В. Целищев, С. Шапиро и др.).

Наибольший интерес для нас представляет именно семантическая или, более общо, философская часть теоретико-модельного аргумента. Как отмечает П. Бенацерраф, философская интерпретация математического результата всегда содержит две части: сам по себе математический результат и выжимку философского сока. Важны обе, но качество аргументации существенным образом зависит от качества того, что можно считать независимым аргументом в пользу последнего. Основанием философской аргументации X. Патнэма выступает тезис о необходимости, подобно И. Канту, закрыть референциальную пропасть между термином и референтом. Подобно тому, как классическая традиция указывает на то, что опираясь на данные органов чувств, мы ничего не можем достаточно обоснованно знать относительно объективной реальности, X. Патнэм указывает на то, что мы не можем, опираясь на формальный и эмпирический контексты теории, подобрать адекватное отношение указания на объект внешней реальности. Отметим, что и кантовское решение проблемы сущности и явления с опорой на конструирующую роль сознания, и патнэмовское решение проблемы указания с опорой на определяющую роль концептуальной схемы, конструктивную роль сообщества и интерпретацию истины как рациональной приемлемости, являются конструктивистскими. На наш взгляд, возможность поиска оснований, которые могли бы ограничить обозначенный конструктивизм в отношении решения проблемы интерпретации терминов научной теории, не была исчерпана X. Патнэмом до конца.

Математическая часть теоретико-модельного аргумента содержит ошибку, однако в целом X. Патнэм приходит к внешне убедительной и плодотворной философской платформе - к внутреннему реализму. Внутренний реализм можно интерпретировать как разновидность интернализма Р. Карнапа. В рамках интернализма, как эпистемологической программы, вопрос о том, из каких объектов состоит мир, осмысленно можно задавать только внутри теории, или, в терминологии Р. Карнапа, по отношению к некоторому языковому каркасу. Объект не существует вне концептуальной схемы, поскольку весь мир структурируется знаковой системой. Очевидно, что интернализм не является единственной эпистемологической перспективой, пригодной для ответа на вопрос из каких объектов состоит мир. По нашему мнению, достаточно перспективным с точки зрения критики патнэмовско-го решения проблемы референциальной пропасти было бы проанализировать

возможность построения такой эпистемологической перспективы, в которой в определенном смысле сочетались бы интернализм и, например, экстернализм, утверждающий, что обоснование убеждения может зависеть от факторов, по отношению к которым субъект не имеет выделенного доступа.

Основная проблема семантической части теоретико-модельного аргумента -вопрос о допустимости использования семантически неопределенного языка для описания намеренной интерпретации. С точки зрения X. Патнэма, этого делать нельзя. Любой дополнительный способ фиксации намеренной интерпретации при ближайшем рассмотрении оказывается теоретическим и операциональным ограничением специального вида (аргумент леще одна теория). В то же время, ряд исследователей отмечают, что X. Патнэм неправильно трактует то, как должны работать теоретические и операциональные ограничения. X. Патнэм не делает различия между описанием особенностей модели, которые делают ее намеренной интерпретацией и просто добавлением новых предложений к выполняемой модели, для того, чтобы считать это намеренной интерпретацией (Д. Льюис). Одно дело, когда при некоторых ограничениях, например, на определенную систему аксиом меняется семантика, результатом чего может быть ограничение класса структур, считаемых моделями. Другое дело, когда к старой система аксиом добавляются новые аксиомы, которые требуют интерпретации. Когда X. Патнэм говорит о леще одной теории, он имеет в виду добавление новых аксиом, между тем, выделение намеренных интерпретаций, т.е. фиксация указания, делается путем описания, например, наложением требования сохранения симметрии или транзитивности (все нетранзитивные структуры не будут намеренными). Наиболее близко к вопросам, касающимся определения места теоретических и операциональных ограничения в теоретико-модельном аргументе, стоят работы таких авторов как Д. Андерсон, Т. Бэйс, М. Гарсия-Карпинтеро, Н. Дакоста, Дж. Дюмон, Г. Иземингер, Ф. Крун, Э. Лепор, Б. Лойвер, Д. Льюис, Г. Мерил, К. Райт, Б. Тэйлор, С. Френч, Б. Хэйл, Т. Чамберс и др.

На наш взгляд, этим проблема того, в чем суть и какова роль теоретических и операциональных ограничений также не исчерпывается. Выше мы уже отмечали необходимость, в определенном смысле, сопровождать выделение намеренной интерпретации дополнительными соображениями относительно возможности выде-

ения интерпретации вообще. Не каждая, например, модель аксиом является допустимой интерпретацией. В свое время П. Бенацерраф ввел чрезвычайно важное предположение о том, что в отношении допустимых интерпретаций следует различать два типа неинтерпретированных языков. Есть неинтерпретиованные языки, для которых нет явной интерпретации, и есть неинтерпретированные языки, которые изначально предполагают допустимую интерпретацию. По нашему мнению, аргумент леще одна теория не исчерпывает анализ всех случаев, когда предполагается, что само понятие лудовлетворения ограничению, в каком-то смысле, внутренним образом, подразумевает отношение указания. Наиболее близко к вопросам, касающихся достаточности аргумента леще одна теория, для опровержения тезиса о том, что неинтерпретированный язык может предполагать изначально допустимую интерпретацию, стоят работы таких авторов как П. Бенацераф, И. Доувен, М. Гардинер, Д. Льюис, X. Филд, М. Хеллер и др. Отдельно стоит отметить работы тех, кто анализирует необходимость интернализма перед лицом аргумента леще одна теория (Л. Белотти, А. Брекнер, А. Галуа, Б. Джонсен, Дж. Лакофф, К. Макджин, Дж. Макинтайр, Р. Нола, X. Нунан, П. Смит, Э. Coca, Б. Форбс, И. Штейниц и др.).

Отличительная особенность современного периода развития философии связана с тем, что философия, в определенном смысле, переживает период натурализации, когда, например, при ответе на классический эпистемологический вопрос, если объекты и существуют, то, как мы узнаем об их существовании, предлагается обратиться к анализу реальной практики научного исследования. Вопреки замечанию Л. Витгенштейна о том, что философия не является одной из естественных наук, сторонники натурализации утверждают, что философию следует рассматривать именно как эмпирическую науку, подобную, например, химии или биологии (Ф. Китчер, У. Куайн, Л. Лаудан, Дж. Лэдимэн, Д. Папино и др.). Все о чем рассуждает X. Патнэм можно отнести, условно, аналитической традиции, следующей Г. Фреге, Б. Расселу, Л. Витгенштейну, Р. Карнапу и др. На наш взгляд, в рамках аналитической традиции аргумент леще одна теория неопровержим. Конструктивно ответить на тезис X. Патнэма о том, что семантика не может являться основанием для выделения единственной намеренной интерпретации можно только в натуралистической перспективе, в рамках натурализованной семантики. Опреде-

енные перспективы анализа аргументации X. Патнэма, анализа решения проблемы теоретических и операциональных ограничений в целом, могут быть связаны с переходом от аналитической к натуралистической традиции.

В рамках натурализованной семантики указание выбирается эмпирически относительно заранее выбранной семантической функции или роли, которую должно играть значение. То, что язык семантически неопределен, не означает, что нет хорошего ответа на вопрос относительно определенности указания исходной объектной теории. Намеренная интерпретация выбирается эмпирически. Наиболее близко к вопросам, касающимся исследования сути проекта натурализации, стоят работы таких авторов как Р. Алмедер, Л. Бонжур, Э. Гетье, Р. Гир, А. Голдман, Н. Гудман, М. Девитт, Ф. Дретске, Г. Допельт, Дж. Ким, Ф. Китчер, Дж. ван Клив, X. Корнблит, У. Куайн, Л. Лаудан, Дж. Леплин, К. Лехрер, Дж. Лэдимэн, Дж. Маффи, Р. Миллер, Д. Папино, Дж. Поллок, А. Розенберг, Э. Собер, М. Стеуп, С. Стич, Р. Фелдман, Р. Фолей и др. Отдельно отметим работы авторов, сыгравших решающую роль в развитии натурализованной семантики (Ф. Адаме, Н. Блок, М. Девитт, Ф. Дретске, Дж. Кац, Дж. Кинг, М. Крессвел, У. Ликан, К. Людвиг, А. Мельник, Р. Милликэн, Е. Миллс, К. Стерельни, Дж. Томберлин, Дж. Фодор, С. Шиффер и др.). На наш взгляд, можно попытаться перейти к анализу в натуралистической перспективе всего комплекса проблем, связанных с проблемой теоретических и операциональных ограничений. В частности, как уже отмечалось, проблему теоретических и операциональных ограничений можно представить как одну из возможных постановок проблемы соотношения семантических условий истинности и эпистемологических условий утверждаемости. Отметим, что в рамках натурализованной перспективы и семантические и эпистемологические условия превращаются в методологические нормы специфического вида (М. Девитт, Ф. Китчер, Л. Лаудан, и др.). Таким образом, мы рассчитываем на определенные преимущества при переходе к натуралистической перспективе - у нас появляется формальное основание для сравнения семантических условий истинности и эпистемологических условий утверждаемости. Приведем еще один пример в пользу принятия натуралистической перспективы.

Выше отмечалось, что проблема теоретических и операциональных ограничений, будучи поставленной в рамках эпистемологии науки, так или иначе, затро-

нет проблему научного реализма. На наш взгляд, в рамках аналитической традиции проблема научного реализма, проблема обоснования онтологического статуса объектов, постулируемых научными теориями, хорошего решения не имеет. Традиционно предполагается, что научный реализм, по определению, неразрывно связан с представлением об истине как соответствии (Р. Бойд, Н. Картрайт, И. Ниинилуото, С. Псиллос, Я. Хакинг и др.). Соответственно, априорно принимается, например, семантический критерий существования: объект существует, только если теория истинна. Такое представление ведет к тому, что любая критика корреспондентной теории, любое замечание о семантической неопределенности языка (Л. Витгенштейн, У. Куайн, X. Патнэм и др.) автоматически бросает тень на реализм. В то же время, в рамках натуралистической перспективы предполагается, что ни одно представление об истине не является конституирующим для доктрины реализма (М. Девитт). Корреспондентная теория указывает только на то, что значит для предложения быть истинным или ложным, но она, сама по себе, не может сказать какое предложение является истинным или существует ли постулируемый объект. С этой точки зрения, теоретико-модельный аргумент X. Патнэма является аргументом против корреспондентной теории, но не против реализма, как онтологической доктрины, в первую очередь утверждающей именно существование внешней, независимой от деятельности сознания, реальности. Наиболее близко к вопросам, касающимся этой части диссертационного исследования, стоят работы ряда авторов, в которых исследованы проблемы отношения истины и реализма, а также проблемы научного реализма в целом (А. Айер, Д. Армстронг, П. Ачинстейн, Л. Бергстром, Р. Вертолет, А. В. Бессонов, Р. Бойд, Б. Е. Бродский, О. Буэно, Г. Вольпэ, К. Глимор, Д. П. Горский, А. Ф. Грязнов, М. Даммит, М. Девитт,а Д. Дэвидсон,а Н. Картрайт,а И. Т. Касавин,а Р. Крит,а А. Кукла,

B.а А. Ладов, М. В. Лебедев, Ф. Макбрайд, Л. Б. Макеева, Э. Макмаллин,

И. Ниинилуото, А. Л. Никифоров, Дж. Нортон, В. Ньютон-Смит, Т. И. Ойзерман,

C.а Окаша, Д. Папино, X. Патнэм, В. В. Петров, В. Н. Порус, С. Псиллос, К. Райт,

X. Санкей, У. Селларс, Дж. Смарт, У. Стиртон, Е. Д. Смирнова, Б. Тэйлор,

Дж. Уорралл, А. Файн, Б. ван Фраассен, С. Хаак, Я. Хакинг, Р. Харрэ, Я. Хинтикка,

В. В. Целищев, П. Черчланд, Э. М. Чудинов, Б. Эллис и др.).

Основное преимущество, предлагаемого нами анализа проблемы теоретических и операциональных ограничений состоит в том, что мы рассматриваем, как постановку проблемы, так и ее решение только в натуралистической перспективе. Предполагается, что построение комплексной философской платформы, включающей анализ основных семантических, эпистемологических, онтологических и методологических проблем, сопутствующих постановке и решению проблемы теоретических и операциональных ограничений, будет являться дополнительным обоснованием тезиса, ограничивающего фундаментальный результат X. Патнэма относительно семантической неопределенности языка.

Предмет, объект, основная цель и задачи исследования. Актуальность исследования проблемы теоретических и операциональных ограничений в приведенном проблемном поле, степень разработанности проблемы обусловливают предмет, объект, основные цели и задачи диссертационного исследования.

Предметом исследования является процесс реализации теоретических и операциональных ограничений на намеренность интерпретации языка (теории), содержание, основные формы и механизмы этого процесса.

Объект исследования - соотношение условий истинности и условий утвер-ждаемости в натурализованной эпистемологии.

Основной целью работы является поиск и разработка конструктивных оснований содержания теоретических и операциональных ограничений, позволяющих адекватно проинтерпретировать решение проблемы указания в натурализованной семантике с точки зрения научного реализма.

Достижение этой цели предполагает решение следующих задач:

Поиск конструктивных элементов экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании с целью разработки удовлетворительной онтологической платформы для анализа соотношения условий истинности и условий утверждаемости и решения проблемы теоретических и операциональных ограничений в эпистемологии науки.
Анализ проекта натурализации как самостоятельного типа и инструмента философского исследования, интерпретация в натуралистической перспективе соотношений науки и философии, аналитической и натуралистической традиций с

целью разработки адекватного понимания проблемы онтологической относительности в натурализованной эпистемологии науки.

Анализ теоретико-модельного аргумента X. Патнэма с целью построения обобщенного теоретико-модельного аргумента, соответствующего представлению о необходимости решения проблемы теоретических и операциональных ограничений в натуралистической перспективе. Выявление и анализ содержания условий истинности и условий утверждаемости, анализ проблемы указания в натурализованной семантике.
Анализ проблемы выявления критериев объективности знания как поиска аргументов в пользу адекватности условий истинности (в контексте полученного решения проблемы теоретических и операциональных ограничений в натуралистической перспективе).
Приведение положительных эвристик: анализ утверждающей и опровергающей аргументации в отношении представленной онтологической платформы, а также рассмотрение на этой платформе конкретных представлений о природе указания, отвечающих концепции научного реализма. Анализ проблемы соотношения теоретического и эмпирического в ее вырожденной форме, соответствующей представлению о феномене структурно однозначной теории, с точки зрения предложенного представления о референциальном механизме и синтаксической определенности терминов.

Методологическая и теоретическая основы исследования. Решение поставленных задач осуществляется на основе использования таких основополагающих принципов и методов философско-методологического исследования, как логический и концептуальный анализ научного знания, а также системный подход. С необходимостью учитывается роль теоретических и операциональных ограничений в установлении интерпретации научной теории. Используется компаративный анализ, объектом которого выступают различные точки зрения относительно онтологической, эпистемологической и семантической роли теоретических и операциональных ограничений. В соответствии с этим решение поставленных задач проводится с привлечением к анализу возможно более широкого круга имеющихся на

сегодня материалов с учетом использования сведений из истории формирования существующего уровня теоретического понимания вопроса.

В качестве методологической основы исследования можно выделить следующие составляющие: (а) Все философские вопросы рассматриваются с точки зрения натурализации философии на материале естественных наук. Натурализованная эпистемология фактически является мета-методологией (Л. Лаудан) в которой методологические принципы (правила) представляют собой гипотетические императивы, достоверность которых напрямую зависит от имеющихся эмпирических данных в отношении применения этих правил. Данное обстоятельство обусловливает переход от эпистемологических по своей природе операциональных и теоретических ограничений на интерпретацию теории к методологическим ограничениям: метафизическим и инструментальным ограничениям, выполняющим ту же функцию, но уже в рамках натурализованной эпистемологии. Предполагается, что подобная перспектива, в частности, дает возможность рассматривать и эпистемологические и семантические вопросы на едином основании; (б) Философской платформой, на основании которой ставятся и решаются задачи, является научный реализм. Этот выбор не случаен, т.к. во-первых, научный реализм утверждает существование независимой от сознания реальности (онтологический реализм), что составляет известное преимущество и обеспечивает необходимую обоснованность убеждений при построении адекватной интерпретации ненаблюдаемых сущностей (или теоретических терминов), постулируемых научными теориями. Во-вторых, научный реализм рассматривает теории как попытки объяснить реальность, истинное знание о которой достижимо (эпистемологический реализм), что обеспечивает преимущество лэпистемологического оптимизма в отношении развития научного знания. В-третьих, научный реализм утверждает, что теоретические термины непосредственно соотносятся со своими референтами, также как термины наблюдения (семантический реализм), что предъявляет повышенные требования к тому, что касается ясности референциального механизма и синтаксической определенности терминов.

Отдельно стоит отметить ряд принятых допущений, касающихся более тонкого понимания оригинальной натурализованной версии научного реализма. В частности, в качестве основания для выдвижения представления о натурализованной

семантике используется экстернализм в интерпретации X. Патнэма и тезис Г. Фреге о том, что значение это свойство указания, которое, само по себе, относительно конкретным условиям указания. Данное обстоятельство дает возможность сочетать натурализованное представление о значении с причинной теорией указания, а также - закрепить методологию натурализованной семантики, состоящую в разделении нормативной и дескриптивной задач по объяснению значения. Далее, важное для понимания сути референциального механизма и синтаксической определенности терминов замечание о необходимости поиска соответствия структуры указания принятой семантике было проинтерпретировано в контексте замечания П. Бенацеррафа о том, что неинтерпретированный язык в каком-то смысле должен допускать изначально допустимые интерпретации. Данное обстоятельство позволило проинтерпретировать семантический тезис в доктрине натурализованного внутреннего реализма как заставляющий видеть референт именно таким, каким его заставляет видеть натурализация. Отсюда было сделано заключение, что основной вопрос, касающийся проблемы теоретических и операциональных ограничений в натурализованной перспективе, состоит не в том, что делает экзистенциальное утверждение истинным, а в том, как обосновано существование объекта, что является условием рациональной приемлемости существования объекта, при условии установления истинности знания. Соответственно, большое внимание было уделено вопросу о том, как реализуются теоретические и операциональные ограничения, и тому, что означает удовлетворение теоретическим и операциональным ограничениям.

Что касается собственно авторской версии научного реализма, то она была основана на следующих допущениях: первичность онтологии и независимость истины (М. Девитт), физикализм и реализм относительно объектов. Идея М. Девитта о том, что реализм в первую очередь является онтологической доктриной, независимой от того, как в рамках доктрины понимается истина, сыграла решающую роль при анализе утверждающей и опровергающей аргументации в отношении представленной версии научного реализма. Физикализм позволил проинтерпретировать две составляющие онтологического тезиса научного реализма - тезис независимости и тезис существования на едином основании. Допущение того, что мы рассматриваем именно реализм относительно объектов, а не реализм относительно теорий

(в терминологии Я. Хакинга), во-первых, позволило удачно проинтерпретировать предмет исследования фундаментальной научной теории. Предполагая существование ненаблюдаемых объектов, мы, тем самым, стремимся объяснить характеристики наблюдаемых объектов, т.к. в противном случае последние останутся без объяснения. В этом случае нам не требуется обсуждать проблему эмпирического обоснования теории. Во-вторых, принятие реализма относительно объектов позволило определиться с тем, что значит принять научный реализм. Говоря о научном реализме, мы заранее фиксируем набор теорий, и период, к которому относим существование объектов, постулируемых хорошими научными теориями.

Наконец, стоит отметить, что все постановки проблем относительно конструктивной роли перехода к натурализованным представлениям в рамках эпистемологии науки, относительно проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости, а также относительно необходимости построения адекватной онтологической доктрины, способной в определенном смысле обосновать самые абстрактные научные теории в области фундаментальных исследований, рассматривались в контексте наиболее всеобъемлющей проблемы эпистемологии науки -проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании. Предполагается, что содержание проблемы соотношения теоретического и эмпирического можно задать с помощью идеальных конструктивных элементов, динамика которых отражает суть приводимой постановки проблемы, а также задает направление ее возможного решения. Отметим, что проблема теоретических и операциональных ограничений является одной из возможных постановок проблемы соотношения теоретического и эмпирического. Соответственно, в качестве эвристики, демонстрирующей успешность приведенного решения проблемы теоретических и операциональных ограничений, рассматривается также одна из частных постановок проблемы соотношения теоретического и эмпирического - ее вырожденный случай, когда развитие знания контролируется лисключительно теоретическими соображениями.

Научная новизна и конкретные результаты исследования содержатся в следующих основных положениях, которые выносятся на защиту:

Разработана оригинальная онтологическая платформа - натурализованный внутренний реализм, на основании которой интерпретируется решение проблемы теоретических и операциональных ограничений в эпистемологии науки. В отличие от внутреннего реализма X. Патнэма, натурализованный внутренний реализм сохраняет тезис независимости и не требует обязательного перехода к верификацио-нистской семантике, т.е. является более сильной формой научного реализма. Более того, натурализованный внутренний реализм, как одна из форм натурализованного научного реализма, успешен в отношении опровергающей аргументации против научного реализма.
На базе разработанной в диссертации идеи натурализованного внутреннего реализма проведен комплексный анализ аргументации за и против научного реализма. Обосновывается тезис, согласно которому абсолютизация семантической (эпистемологической) аргументации не может служить основанием для опровержения или выдвижения сомнений в достоверности утверждений основного, онтологического тезиса реализма. Показано, что абдуктивный вывод играет значительно меньшую роль в обосновании реализма, чем это предполагалось ранее, и что основное внимание следует уделять преодолению селективного скептицизма в отношении ненаблюдаемого. Аргументы лот недоопределенности и лот (ме-та)индукции ограничены принятием основных посылок: тезисами эмпирической эквивалентности (Р. Бойд) и онтологической элиминируемости (Т. Кун) и неспособны опровергнуть реализм. Наконец, скептический аргумент как отражение фиксации на пропасти между данными органов чувств и объектом исследования (или пропасти между термином и референтом), является следствием априорной абсолютизации первичности эпистемологических (или семантических) рассуждений по отношению к онтологическим.
В рамках разработанной концепции натурализованного внутреннего реализма предложено решение проблемы теоретических и операциональных ограничений в натурализованной семантике. Теоретические и операциональные ограничения следует рассматривать как методологические, по сути, ресурсные метафизические и инструментальные ограничения на представление референта. Под ресурсными метафизическими и инструментальными ограничениями понимаются ограничения на принятые онтологические допущения и логику. Эти ограничения отве-

чают выразительным возможностям той модели, интерпретация которой и рассматривается как основная с точки зрения натурализации. Натурализация фиксирует намеренность интерпретации. Тем самым проблема теоретических и операциональных ограничений сводится к проблеме выразительных возможностей теории, ограниченных определенными методологическим критериями представления объектов.

С точки зрения полученной интерпретации содержания теоретических и операциональных ограничений в натурализованной семантике предложено решение проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости в натуралистической перспективе. Связь между условиями истинности и условиями утверждаемости можно проинтерпретировать как условие выполнения теоретическими и операциональными ограничениями приведенной семантической роли. Этот факт также закрепляет представление о синтаксической определенности терминов в рамках доктрины натурализованного внутреннего реализма.
На основании анализа тезиса о том, что натурализация переводит и семантические, и эпистемологические вопросы в методологические, было предложено закрепить соответствующее натурализованному внутреннему реализму представление об объективности как об иерархии объективности (по Б. Тэйлору). Каждую модель теории и соответствующую ей методологию можно отождествить с заданным типом эпистемической точки зрения, которой отвечает свой ранг объективности. Степень объективности изменяется в зависимости от того, сколько возможных типов эпистемических точек зрения способны обоснованно утверждать существование объекта. Такое представление об оценки достоверности методологий более оптимально, чем, например, преставление о Каноне традиции Л. Лаудана: оно не требует введения представления о первичных и вторичных ценностях, определяющих достоверность методологии.

В качестве примеров, закрепляющих представление о референциальном механизме, характерном для натурализованного внутреннего реализма, были проинтерпретированы теория частичного указания X. Филда и гипотеза И. Доувена о том, что указание можно проинтерпретировать в терминах, в которых мы объясняем успешность модели. В обоих случаях требование соответствия структуры указания семантике достигается за счет того, что поиск референта понимается как эм-

ирическая процедура, подчиняющаяся ресурсным ограничениям на его представление.

С точки зрения натурализованного внутреннего реализма предложена следующая интерпретация развития структурно однозначной теории. Различные модели структурно однозначной теории будут недоопределены теоретическим содержанием в том смысле, что они содержат выводимые объекты второго рода (в смысле Г. Рейхенбаха). В частности, для теории струн справедливо следующее: внутренними проекциями различных моделей, например, связанных преобразованием Г-дуальности, будут различные конфигурации, характеризующие состояние струны в компактифицированном пространстве, а они, естественно, обладают дополнительным содержанием уже в силу того, что модели описывают разную физику.
С точки зрения представленной нами идеи натурализованного внутреннего реализма предложена следующая интерпретация объективности структурно однозначной теории. Различные модели структурно однозначной теории можно отождествить с различными методологиями, задающими свой ранг объективности представления объектов. В контексте представления о прогрессе как о бесконечном поиске новых аспектов общей теоретической схемы, чьи характеристики дают возможность определить ее как предельную теорию, и чья сложность дает основание предположить бесконечность ее развития, все модели будут находиться внутри теории. С точки зрения закрепленного представления о синтаксической определенности термина, все модели будут демонстрировать сходимость относительно предложенного семантического критерия объективности.

Ряд суждений и выводов, приводимых в рамках рассматриваемых в диссертационном исследовании проблем, имеют предварительный и постановочный характер, что делает возможным дальнейший научный поиск в намеченном направлении по данной проблематике.

Теоретическая и практическая значимость диссертационной работы. Полученные результаты диссертационного исследования служат дополнительной основой для системного описания и понимания проблем рационального обоснования научного знания. Разработанная в диссертации натурализованная трактовка проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости является но-

вым результатом в области эпистемологии науки и семантики языка научной теории. Только натурализация дает возможность приравнять условия истинности и условия утверждаемости и рассматривать их на едином основании. Полученное решение проблемы теоретических и операциональных ограничений можно квалифицировать как новое научное достижение, имеющее значение для развития онтологии и теории познания, особенно в том, что касается понимания содержания фи-лософско-методологического анализа фундаментального научного знания. Разработанная в диссертации концепция натурализованного внутреннего реализма является более сильной версией реализма, чем большинство известных концепций, постулирующих референциальную пропасть и невозможность схватить указание терминов, оперируя только истинностными значениями предложений (X. Патнэм, М. Даммитт, Д. Дэвидсон, Р. Рорти и др.). В настоящее время натурализованный внутренний реализм является единственной философской платформой, на основании которой можно адекватно, с точки зрения реализма, проинтерпретировать феномен структурно однозначной теории. Комплексный характер полученного решения проблемы теоретических и операциональных ограничений говорит о том, что полученное решение является решением крупной научной проблемы и вносит значительный вклад в понимание проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании, фактически открывая направление исследованиям в области, где традиционный показатель эмпирического успеха (успешная теория должна делать эмпирически проверяемые предсказания) уже не является релевантным отражением успешности научного знания.

Полученные результаты могут быть использованы: (а) для изучения процесса развития оснований современного фундаментального знания, в том числе - закономерностей реализации методологической функции философии в создании новой научной теории; (б) для расширения методологической базы обоснования теоретического знания, в частности, включения в нее как одного из основных эпистемологических средств метафизических и инструментальных ограничений с целью контроля за интерпретацией языка научной теории; (в) для формирования комплекса методологических рекомендаций студентам, специалистам, научным работникам, занимающихся исследованиями как фундаментальных, так и прикладных проблем, направленных на утверждение рациональных эпистемологических оснований

принятия или утверждения истинности тех или иных выводимых положений; (г) в практике решения методологических проблем научного познания, в первую очередь связанных с ситуацией существования альтернативных научных теорий (в области фундаментального естествознания, принятия решений, искусственного интеллекта и пр.) в условиях недостаточной их эмпирической подтверждаемости; (д) в практике преподавания учебных курсов по философско-методологическим проблемам современного естествознания для студентов, аспирантов и специалистов, в частности, для курсов Теория познания, Концепции современного естествознания, История и философия математики и естественнонаучных дисциплин, Философия науки.

Апробация работы.

Основные положения и результаты диссертационного исследования опубликованы в одной монографии и 14 статьях Перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук.
Исследования, нашедшие отражение в диссертации, были поддержаны 3 грантами: Программа грантов Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых - кандидатов наук и их научных руководителей, проект МК-159.2008.6, Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки: понятие намеренной интерпретации языка научной теории в натурализованной семантике. Программа грантов Президента Российской Федерации для государственной поддержки молодых российских ученых - кандидатов наук и их научных руководителей, проект МК-1862.2005.6 Аб-дуктивный вывод: логика открытия и логика обоснования; Лаврентьевский конкурс молодежных проектов СО РАН - 2006, проект № 153, Конструктивные основания операциональных ограничений в эпистемологии науки: метафизические и инструментальные ограничения.
Выводы и результаты исследования были доложены на 3 международных конгрессах: IV Российский философский конгресс Философия и будущее цивилизации, г. Москва, МГУ, 24-28 мая 2005 г.; Ежегодная конференция Британского общества по философии науки, г. Бристоль (Великобритания), Университет Запад-

ной Англии, 5-6 июля 2007 г.; XIII Всемирный конгресс по логике, методологии и философии науки, г. Пекин (Китай), Университет Тсиньгхуа, 9-15 августа 2007 г., а также 10 всероссийских и региональных конференциях: Летняя философская школа Голубое озеро, г. Новосибирск, НГУ, июль 2005, июль 2006; Региональная научная конференция молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук, г. Новосибирск, ИФПР СО РАН, май 2005, май 2006, ноябрь 2007, июнь 2008; Всероссийский философский семинар молодых ученых им. В.П. Копнина (II сессия), г. Томск, ТГУ, ноябрь 2005; Всероссийский семинар молодых ученых Дефиниции культуры (VII сессия), г. Томск, ТГУ, ноябрь 2006; Всероссийская научная конференция Философия науки и инновационные технологии в науке и образовании, г. Томск, ТГУ, сентябрь 2007; V Конференция молодых ученых СО РАН, посвященная М. А. Лаврентьеву, г. Новосибирск, НГУ, ноябрь 2007.

Основные положения диссертации докладывались и обсуждались на фи-лософско-методологических семинарах кафедр гносеологии и истории философии и логики и методологии науки философского факультета НГУ, а также Отдела философии Института философии и права СО РАН и на межинститутском семинаре НН - СО РАН Философия науки.
Диссертация обсуждалась и была рекомендована к защите на заседании кафедры логики и методологии науки философского факультета НГУ от 29 мая 2008 г.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обосновывается актуальность и дается характеристика степени разработанности темы исследования; с точки зрения анализа проблемного поля формулируются цель и задачи диссертационного исследования, приводятся методологические и теоретические основания; выдвигаются тезисы, выносимые на защиту, и содержательно раскрывается их новизна, оценивается теоретическая и практическая значимость полученных результатов.

Глава 1 - Теоретические и операциональные ограничения в контексте проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании - посвящена анализу конструктивных элементов представления проблемы соотноше-

ния теоретического и эмпирического с целью наметить ключевые теоретические положения комплексной доктрины, претендующей на то, чтобы выступать основанием для решения проблемы теоретических и операциональных ограничений. Предполагается, что решение проблемы теоретических и операциональных ограничений, как одной из возможных постановок проблемы соотношения теоретического и эмпирического, должно рассматриваться в контексте определенных структурных элементов представления последней.

В з 1 Теоретическое и эмпирическое в научном познании как предмет фи-лософско-методологического исследования рассматривается общее представление о содержании проблемы соотношения теоретического и эмпирического в научном познании. Предполагается, что все постановки проблем, которые, так или иначе, мы можем соотнести с проблемой соотношения теоретического и эмпирического, являются экспликациями одной общей проблемы, значимость которой продиктована самим содержанием научного знания. Это проблема соотношения двух уровней знания или двух типов научного исследования (В. С. Швырев). Также предполагается, что содержание проблемы соотношения теоретического и эмпирического можно задать с помощью идеальных конструктивных элементов, динамика которых отражает суть приводимой постановки проблемы, а также задает направление ее возможного решения. На основании общего анализа понятия лэкспликация предложено в качестве конструктивных составляющих, оснований экспликации, выбрать два аспекта постановки проблемы соотношения теоретического и эмпирического - методологический и категориально-содержательный (или онтологический). Категориально-содержательный аспект отвечает необходимости учитывать непосредственную взаимосвязь эмпирического исследования с объективной действительностью, его можно представить как проблему существования объектов, постулируемых научными теориями. Методологический аспект отвечает задаче поиска взаимосвязи между исходными признаками категорий теоретическое и эмпирическое и особенностями познавательной деятельности по формированию теоретического и эмпирического типов знания. Содержательная характеристика, онтологический конструктивный элемент, должна быть дополнена и конкретизирована конкретным методологическим исследованием познавательной деятельности, связанным с формированием эмпирического и теоретического знания, определенным

методологическим анализом тех познавательных средств, приемов и условий, которые обеспечивают деятельность на эмпирическом и теоретическом уровне, анализом специфики познавательных процессов, лежащих в основе эмпирического и теоретического исследования, а также процессов перехода от эмпирического уровня знания к теоретическому и комплексного взаимодействия эмпирического и теоретического исследования в научном познании в целом.

Кроме того, в качестве рабочей гипотезы, раскрывающей интуитивное представление о смысле приведенной постановки проблемы соотношения теоретического и эмпирического, а также закрепляющей направление ее решения, выбирается требование оправдания возможности лисключительно теоретического обоснования научного знания в области фундаментальных исследований. Фактически, закрепляется необходимость анализа проблемы соотношения теоретического и эмпирического в ее вырожденной форме, когда развитие знания контролируется лисключительно теоретическими соображениями. В качестве необходимой эвристики предлагаемого подхода к анализу проблемы соотношения теоретического и эмпирического ставится задача анализа феномена структурно однозначной теории (см. Гл. 4, з 3). Здесь мы руководствуемся конкретно-научными соображениями, стремясь зафиксировать объективность процессов, протекающих в области фундаментального естествознания и, тем самым, закрепляем взаимосвязь между выбранными конструктивными элементами и направлением экспликации.

з 2 Категориально-содержательный аспект экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического раскрывает содержание категориально-содержательного аспекта экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического, суть которого состоит в том, чтобы учитывать непосредственную взаимосвязь эмпирического исследования с объективной действительностью, которая, в свою очередь, опосредована теоретическим знанием. Предполагается, что основная проблема, отражающая содержание категориально-содержательного аспекта, это проблема научного реализма. Каноническая интерпретация доктрины научного реализма, включающая онтологический, эпистемологический и семантический тезисы, утверждает, что научный реализм следует считать широкой эмпирической гипотезой, которая получает подтверждение в силу того факта, что сам научный реализм предлагает наилучшее объяснение успешности науки и развития

научного знания (Р. Бойд, X. Патнэм). Исходным пунктом построения правильной версии научного реализма, адекватной поставленным целям и задачам диссертационного исследования, претендующей на то, чтобы быть конструктивным элементом экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического в интересующем нас ключе, является семантический реализм Г. Фейгля.

Основная идея Г. Фейгля заключается в том, что теоретические термины непосредственным образом указывают на ненаблюдаемые сущности: условия истинности экзистенциальных утверждений, содержащих теоретические термины, должны принципиально отличаться от определения условий, в которых эти утверждения могут быть приняты как истинные. На наш взгляд, рассуждения Г. Фейгля неявно содержат следующие два важных момента. Во-первых, тезис независимости существования: утверждение истинно в силу того, что выполняются условия истинности (указуемые сущности находятся в указывающем отношении), а не потому, что оно проверено, принято или значимо. Во-вторых, утверждение, что следует четко различать выбор научного реализма как философской доктрины (метафизический реализм, в терминологии Г. Фейгля) и эпистемологические аргументы, и даже онтологии, которые сопутствуют принятию научных теорий (эмпирический реализм, в терминологии Г. Фейгля): принятие эмпирического реализма не является предметом эмпирического подтверждения, это конвенция, ее выбор никак не влияет на содержание или обоснованность собственно реализма, как метафизической доктрины. Наиболее важным является последний момент.

Традиционная интерпретация научного реализма смешивает то, что собственно утверждает реализм, и то, что является аргументами в его пользу. Соответственно, возникает проблема семантической трактовки существования: теоретические объекты устоявшихся, принятых научных теорий существуют (например, электроны и кривизна пространства-времени реальны), поскольку эти теории являются приближенно истинными (Р. Бойд, X. Патнэм). Эта проблема осложняется тем, что опять же, как правило, предполагается, что научный реализм некотором внутренним образом связан с представлением об истине как соответствии. Это не так, сама по себе трактовка научного реализма не должна быть связана ни с каким конкретным представлением об истинности, т.к. предмет тезиса существования и корреспондентной теории - это различные вещи (М. Девитт). Одно дело, когда мы

говорим о существовании объекта (электроны, протоны и нейтроны существуют), и совсем другое, когда мы говорим о значении экзистенциальных утверждений (выполняются ли для предложения латом состоит из ядра, состоящего из протонов и нейтронов, и электронных оболочек условия истинности как соответствия?). Для того чтобы адекватно, с точки зрения хорошего реализма, проинтерпретировать вопрос: лявляется ли предложение истинным в смысле корреспондентной теории?, необходимо сначала постулировать существование объекта о котором утверждается, а затем ответить на вопрос: выполняются ли условия соответствия?. Аргументы против какого-либо семантического представления об истинности не могут считаться аргументами против научного реализма. Теоретико-модельный аргумент X. Патнэма, в ходе выдвижения которого и возникает проблема теоретических и операциональных ограничений, не является аргументом против научного реализма, что оставляет возможность реалистского решения этой проблемы.

Таким образом, основные характеристики научного реализма, как категориально-содержательного элемента реконструкции проблемы соотношения теоретического и эмпирического включают в себя семантический реализм Г. Фейгля, дополненный тезисом М. Девитта о независимости доктрины реализма от какой-либо конкретной экспликации понятия листина, точнее, представлением о том, что единственное понятие истинности, которое может допустить научный реализм, это дефляционное понятие, в соответствии с которым понятие истинности исчерпывается тезисом эквивалентности по А. Тарскому.

з 3 Методологический аспект экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического исследует содержание методологического аспекта, суть которого отвечает задаче поиска адекватной взаимосвязи между исходными признаками категорий теоретическое и эмпирическое и особенностями познавательной деятельности по формированию теоретического и эмпирического типов знания, по формирования научного знания как целого, как типа знания отличного от других возможных систем формирования убеждений относительно реальности. Сложность анализа вызвана тем, что, во-первых, нам необходимо отдельно обозначить то, что касается структурного отношения, связывающего категории теоретического и эмпирического в контексте методологического исследования развития научного знания, - необходимо привести удовлетворительную модель рациональ-

ной реконструкции научного знания в той области, которую мы исследуем. Во-вторых, необходимо зафиксировать определенную эпистемологическую перспективу, которая свяжет постановку проблемы и содержание и методологические установки развития конкретных научных теорий, которые подвергаются анализу (структурно однозначная теория). Эта эпистемологическая перспектива задаст определенное понимание соотношения науки и философии науки, свяжет в единстве научной практики и философских рассуждений то, что касается оснований успешности методологического исследования в целом (эта часть исследования будет выполнена в з 1 и з 2 второй главы).

В качестве необходимой модели рациональной реконструкции научного знания выберем модель, закрепленную в методологии научно-исследовательских программ И. Лакатоса. Эта реконструкция принципиально не связывает различные стадии или периоды развития науки с конкретным проявлением основной дотеоретическои сущности, чем существенно отличается, например, от построений Т. Куна, когда такой дотеоретическои сущностью выступает парадигма, и мы обязаны (априорно) связывать различные периоды развития науки именно с ней. Реконструкция И. Лакатоса оценивает изменения проблем, теорий, методологических новшеств в науке и т. д. в свете определенных критериев прогресса, которые и играют роль дотеоретических сущностей, задаваемых самой реконструкцией. Данное обстоятельство особенно уместно, когда мы переходим к анализу знания, развитие которого контролируется лисключительно теоретически (см. Гл. 4, з 3): мы можем оценить динамику (прогрессивность) теоретического знания независимо от того, насколько оно подтверждено эмпирически. В качестве эвристики, демонстрирующей, что выбранная модель рациональной реконструкции действительно способна служить хорошим критерием прогрессивности в области, где развитие знания контролируется лисключительно теоретическими соображениями, была рассмотрена проблема мотивации или проблема определения цели научного исследования. Показано, что необходимой онтологической платформой (укладывающейся в реконструкцию И. Лакатоса), которая может служить адекватным основанием анализа теоретического знания с точки зрения аксиологического тезиса, является именно научный реализм, интерпретирующий прогресс как приближения к истине (прогресс состоит в замене старых теорий новыми, которые в принципе яв-

яются истинными, приближающимися к истине или, по крайней мере, более истинными, чем старые). Эвристика в пользу выбранной модели структурного отношения, связывающего категории теоретического и эмпирического и содержание и методологические установки развития знания в интересующей нас области научных исследований, отражающей часть содержания методологического аспекта проблемы соотношения теоретического и эмпирического, также оказывается эвристикой в пользу другого независимого конструктивного элемента представления этой же проблемы. Данное обстоятельство, в целом, свидетельствует в пользу приведенной экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического.

Глава 2 - Научный реализм как эмпирическая гипотеза - завершает построение платформы, на основании которой анализируется решение проблемы теоретических и операциональных ограничений. Показано, что натурализованный научный реализм, как комплексная онтологическая доктрина, может выступать основанием для такого решения проблемы теоретических и операциональных ограничений, которое ограничивает конструктивизм решения X. Патнэма, ввиду более корректного понимания взаимосвязи между онтологическим и эпистемологическим (семантическим) тезисами доктрины.

В з 1 Наука и философия науки исследуется соотношение науки и философии науки с точки зрения методологии, методологических стандартов, принципов и норм, которые контролируют развитие научного знания. Традиционно, разница между конкретнонаучными (или внутринаучными) и философскими рассуждениями подчеркивается в контексте обсуждения двух уровней методологического исследования: конкретнонаучные рассуждения подчиняются методологическим нормам, а сами методологические нормы являются объектом исследования философии. Очевидно, что методологические стандарты научного исследования формируются на стыке анализа собственно научной и философской аргументаций, как результат исследования, основанного как на понимании природы научного знания, так и на интерпретации его содержания. В то же время, вопрос уточнения и конкретизации этих двух типов рассуждения важен, поскольку подобный дуализм должен быть обоснован более глубоким пониманием собственно эпистемологического вопроса относительно обоснования знания.

В общем случае предполагается, что собственно внутринаучные стандарты обоснования знания напрямую связаны с анализом возможностей для обоснования теории, которые предоставляют эмпирические данные (повторяемость и воспроизводимость эксперимента, значимость статистических результатов обработки массива эмпирических данных, эксперимент как иллюстрация и эксперимента как обоснование выбора между двумя гипотезами и т.д.), а также с анализом дотеоре-тических соображений относительно характера самой теории (простота, объяснительная сила и т.д.). Философские рассуждения, в определенном смысле, дублируют эпистемологически значимую часть содержания научной практики, к которой мы можем отнести обсуждение проблем недоопределенности теории данными и пессимистической (мета)индукции, роли абдуктивного вывода и его обоснованности в научной практике, обсуждение теоретической нагруженности эксперимента, условий достоверности данных и т.д. Существует ли такая эпистемологическая перспектива, относительно которой дуализм внутринаучного и философского типов обоснования научного знания, который находит отражение в методологических нормах научного исследования, исчерпывается?

Предполагается, что в более широком контексте обоснования знания, учитывающем, например, противопоставление интернализма и экстернализма (Р. Карнап, X. Патнэм, У. Куайн, X. Корнблит, Р. Фоли, Т. Вильямсон, К. Райт и др.), философский метауровень, затрагивающий анализ эпистемологических оснований научного исследования, можно соотнести с алетическим типом обоснования, а конкретнона-учный - с деонтологическим (М. Адам). С точки зрения деонтологического типа обоснования S обоснован в принятии Р, если S не нарушает определенных эпистемологических обязательств (epistemic obligations), которые могут включать в себя, в частности, конкретнонаучные соображения относительно достоверности результатов экспериментов и наблюдений (У. Алстон). С точки зрения алетического - S обоснован в принятии Р, если сам факт того, что S принимает Р оценивается как положительный с точки зрения определенной цели, заданной в рамках исследования, например, с точки зрения способности принятых методологических правил приводить к истинному знанию (Я. Хинтикка). Очевидно, что, нельзя сказать, что внутринаучные и философские рассуждения полностью интерпретируются противопоставлением алетического и деонтологического типов обоснования. Конкрет-

нонаучные утверждения всегда оцениваются в контексте определенного базового знания, которое контролирует, например, то, какие данные следует считать значимыми, или то, какие методы исследования признаны в настоящее время научным сообществом. Философские аргументы, например, обоснование Р. Бойдом приближенной истинности научных теорий на основании представления о достоверности принятых методов научного исследования или выдвижение Л. Лауданом аргумента лот пессимистической (мета)индукции на основании апелляции к истории развития науки, в качестве посылок используют допущения, которые требуют деонтоло-гического обоснования. В то же время, нельзя не отметить, что, во-первых, и кон-кретнонаучные и философские рассуждения нацелены на один и тот же объект: их цель обосновать достоверность утверждений, выдвигаемых научной теорией, т.е., в конечном счете, и те и другие рассуждения привлекаются для того, чтобы обосновать научное знание, следуя трехчастному определению, их объект - третье условие. Во-вторых, оба эти типа рассуждения имплицитно используют представление о прогрессивном характере научного метода, способности науки приходить к истинному знанию. Отметим, что существует, по крайней мере, один пример эпистемологической платформы, в рамках которой напрямую связывается третье условие и представление о прогрессивном (хорошем) характере используемого метода получения знания, - это релайбелизм (Э. Гетье, Ф. Дретске, А. Голдман).

В качестве эпистемологической перспективы, которая объединяет алетиче-ский и деонтологический типы обоснования, выберем перспективу, которую задает натурализация эпистемологии (релайбелизм - частный случай). Во-первых, она соответствует представлению, что, анализируя обоснованность научного знания, мы не можем исключить возможность того, что если внутринаучные утверждения истинны, то они не обоснованны алетически. Фактически натурализация утверждает, что нормативность, присущая деонтологическому обоснованию внутринаучных утверждений будет основанием для наведения нормативности для рассуждений на метауровне, которые в общем случае подчиняются алетическому типу обоснования. Данное обстоятельство важно, поскольку речь идет о нормативности общефилософского уровня методологии, который, будучи предельно абстрактным, тем не менее, должен учитывать состояние научного знания. Во-вторых, натурализованная перспектива, это действительно перспектива, в которой достигается пре-

одоление двойственности, характерной для оценки методологических стандартов, поскольку натурализованная эпистемология является методологией определенного вида (Л. Лаудан). Выбор натурализации, как необходимой эпистемологической перспективы, завершает анализ содержания методологического аспекта экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического (см.: Гл. 1, з 3).

В з 2 Натурализация как проект философско-методологического исследования раскрывается содержание проекта натурализации эпистемологии, как эпистемологической перспективы, соответствующей содержанию методологического аспекта экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического, в контексте конечной цели диссертационного исследования, попытки ответить на вопрос, что в теоретических и операциональных ограничениях и как делает намеренную интерпретацию теории намеренной. Еще одной причиной принять натуралистическую перспективу при анализе ключевых проблем эпистемологии науки, кроме отмеченной выше необходимости преодоления двойственности оценки достоверности оснований методологии научного исследования, можно считать необходимость сохранение экстернализма (Р. Карнап). Интернализм не может рассматриваться как удовлетворительная перспектива, поскольку выше, в качестве основного содержания категориально-содержательного аспекта экспликации проблемы соотношения теоретического и эмпирического, мы выбрали проблему научного реализма. Научное знание должно быть знанием о внешней реальности, соответственно его обоснование не должно сводиться только к ментальным состояниям познающего.

Как отмечает Ф. Китчер, возникновение проекта натурализации философии было оправдано исторически: натурализация - это ответ на лингвистический поворот (Г. Фреге, Б. Рассел, Л. Витгенштейн). Она отрицает основной элемент философствования, который принес лингвистический поворот, - уверенность в том, что философская рефлексия по природе своей является априорной. Философию следует рассматривать как эмпирическую науку, по сути, ничем не отличающуюся от естественных наук. В качестве оснований проекта натурализации рассматриваются возвращение психологии (Э. Гетье, Ф. Дретске, А. Голдман) и отрицание априорности эпистемологии (У. Куайн, Т. Кун). Возвращение психологии было продиктовано, в том числе, попытками разрешить проблему Э. Гетье: знание может

быть случайным, в действительности, вопрос об обосновании знания сводится к вопросу об описании состояний, в которых человек действительно обладает обоснованным истинным убеждением. Как следствие, возникла необходимость дифференциации различных процессов, которые порождают убеждения, а также способствуют их обоснованию в конкретных условиях, в которых находится и которые осознает познающий. Данное обстоятельство привело к тому, что содержание понятие лобоснование стало не важно, важно то, насколько тот вывод или способ фиксации убеждений, которыми мы пользуемся при обосновании, способен приводить к обоснованным и истинным убеждениям. Предполагается, что идея отрицания априорности эпистемологии была зафиксирована не только в работах У. Куайна, посвященных латаке на аналитичность. Большое значение здесь сыграли работы авторов, которые в качестве основания для отказа от априорности выбирают не столько принципиальную возможность ревизии знания, а социальные факторы (Т. Кун, Р. Гир, Б. Барнс, М. Малкей и др.). Аргумент Т. Куна менее очевиден и прямолинеен, чем аргумент У. Куайна: указывая на несоответствие между официальной наукой и методологией, с одной стороны, и реальной научной практикой, с другой, он стремится поставить под сомнение возможность аналитической (априорной) реконструкции того, как наука должна развиваться. Идея априорной эпистемологии не более чем миф. Таким образом, по мнению Л. Лаудана, в ходе натурализации логика, эпистемология и философия науки превращаются в своего родажета-методологию: анализ знания и соответствующих философских вопросов может быть релевантным только в свете анализа конкретных исторических способов, посредством которых действительно проводятся исследования. С нашей точки зрения, наиболее важным является следующее замечание относительно знания, диктуемое натурализацией: в самом процессе формирования убеждения существует что-то, что контролирует достоверность убеждения, поскольку эпистемологическое состояние, характеризующее убеждение, напрямую зависит от процесса, который привлекается для его обоснования.

В заключение параграфа дополнительно приведены ряд характеристик, которые отражают различие между классической (аналитической) традицией и проектом натурализации, а также демонстрируют конструктивность последнего: а) превращение эпистемологии в методологию (Л. Лаудан), б) наличие первой фило-

софии, в) изменение представления о знании. Показано, что, говоря о натурализации в целом, не избежать упоминания первой философии (той, которая будет на-турализовываться) и своеобразного основания натурализации (например, области знания, стандарты обоснования, принятые в которой, будут служить основаниями новой эпистемологии). Внимание к первой философии необходимо в первую очередь потому, что она (характерная для нее постановка вопросов и их решений) может являться критерием контроля качества построений внутри натурализованной версии, когда произвольность в выборе оснований натурализации может завести слишком далеко. Идея о характерной интерпретации определения знания заключается в том, что натурализация дает возможность не только зафиксировать все то, что так или иначе относится ко второму условию, но и дает возможность конструктивно проинтерпретировать содержание второго условия с точки зрения третьего. Говоря о том, что натурализация может играть конструктивную роль в обосновании знания, мы имеем в виду то, что натурализация закрепляет второе условие и единственное, что остается, - это исследование того, почему объекты, которые уже приняты как истинные, являются именно такими? В терминах второго и третьего условий это будет означать, что в методологических нормах, обосновывающих третье условие, должны содержаться какие-то основания, которые непосредственно указывают на содержание второго условия. Выбор этих оснований будет конвенциональным, но он будет конвенциональным в хорошем, физическом смысле: конвенциональность допускается, но каждый раз, когда мы говорим о физическом явлении, мы можем четко провести черту между тем, какая часть описания отвечает явлению как оно есть на самом деле, а какая часть описания отвечает тому как оно открывается нам, т. е. является следствием принятой конвенции. В данном случае мы проводим черту между вторым условием, методологической нормой и третьим условием. Таким образом, закрепив содержание проекта натурализации, мы наметили основания для построения комплексной онтологической доктрины -натурализованного научного реализма, которая может выступать необходимой платформой для решения проблемы теоретических и операциональных ограничений. Отметим, что принятое представление о натурализации эпистемологии играет ключевую роль в последующей аргументации.

з 3 Натурализованный научный реализм, в определенном смысле, является самостоятельной частью диссертационного исследования, демонстрирующей успешность разработанной выше платформы, на основании которой можно будет приступать к анализу решения проблемы теоретических и операциональных ограничений. Цель параграфа - анализ аргументов за и против научного реализма с точки зрения принятого представления о конструктивной роли натурализации. Наш тезис заключается в том, что абсолютизация эпистемологической (или семантической) аргументации не может служить основанием для опровержения или выдвижения сомнений в достоверности утверждений основного - онтологического (метафизического) тезиса реализма. Мы настаиваем на том, что натурализованный научный реализм не только возможен, но и может сыграть конструктивную роль при анализе проблемы теоретических и операциональных ограничений, как собственно философская платформа, обосновывающая решение, и обладающая рядом преимуществ по отношению к другим версиям научного реализма, в частности, внутреннему реализму X. Патнэма. В настоящее время, в литературе достаточно четко закреплен перечень ключевых вопросов относительно адекватности анализируемой версии научного реализма. Это реверанс в сторону аргумента чудеса не принимаются (X. Патнэм), основного аргумента в пользу научного реализма, а также анализ классических аргументов против: проблемы недоопределенности теории данными и проблемы пессимистической (мета)индукции. В нашем случае, произвол в выборе вопросов для анализа продиктован стремлением проинтерпретировать основной конструктивный элемент принятой версии научного реализма - тезис о независимости онтологического тезиса доктрины от любого другого.

В частности, показано, что скептический аргумент, как отражение фиксации на пропасти между данными органов чувств и объектом исследования (или пропасти между термином и референтом), является следствием априорной абсолютизации первичности эпистемологических (или семантических) рассуждений по отношению к онтологическим. С точки зрения натурализации скептический аргумент не является чем-то особенным, выделенным эпистемологическим аргументом, - это лишь одна из многих эмпирических гипотез относительно окружающего мира. Скептический аргумент не является достаточным основанием для заключения относительно того, какое знание о мире нам доступно, он не является аргументом

против реализма, у них разные основания аргументации. Также было показано, что абдуктивный вывод играет значительно меньшую роль в обосновании реализма, чем это предполагалось ранее, основное внимание следует уделять преодолению селективного скептицизма в отношении ненаблюдаемого. Реализм утверждает существование объектов, а успешность применения абдуктивного вывода - это аргумент в его пользу. Соответственно, критика абдуктивного вывода (Н. Картрайт, А. Файн, Б. ван Фраассен, Я. Хакинг и др.) не может считаться аргументом против научного реализма. Абдуктивный вывод не является значимым для защиты реализма, его место может занять любой амплиативный вывод, достаточно хорошо объясняющий данные опыта, связывающий и объясняющий наблюдаемые объекты через ненаблюдаемые. Рассуждения о том, что в достаточной степени обоснованным может быть знание только в отношении наблюдаемого следует признать неправильными, но не из-за сомнений в достоверности абдуктивного вывода (или другого вывода связывающего наблюдаемое и ненаблюдаемое), а из-за слабости онтологической платформы, допускающей селективный скептицизм. С точки зрения приведенной интерпретации научного реализма, онтологический статус наблюдаемых объектов (дерево) принципиально не должен отличаться от статуса ненаблюдаемых объектов (кривизна пространства-времени). Предложена оригинальная стратегия опровержения аргументации антиреалистов в пользу селективного скептицизма в отношении ненаблюдаемого, которая состоит в следующем: во-первых, на основании аргументации в пользу наблюдаемого необходимо показать, что используемых допущений достаточно для того, чтобы вывести знание относительно ненаблюдаемого. Во-вторых, с точки зрения представленной аргументации против знания в отношении ненаблюдаемого необходимо показать, что представленный аргумент также может быть обращен против знания относительно наблюдаемого. Показано, что с точки зрения обозначенной стратегии, в частности, нельзя признать удовлетворительными аргументы Б. ван Фраассена против ненаблюдаемого, которые заключаются в том, что он абсолютизирует значение наблюдаемого. Отметим, что требование обоснования на единой эпистемологической платформе существования и наблюдаемых и ненаблюдаемых объектов может быть выполнено, по-видимому, только в рамках натурализованной эпистемологии, поскольку классическая традиция четко разводит эти два вида существования (Р. Карнап).

Аргументы лот недоопределенности и лот (мета)индукции ограничены принятием основных посылок: тезисами эмпирической эквивалентности и онтологической элиминируемости, соответственно, не способны опровергнуть реализм. Тезис эмпирической эквивалентности утверждает, что для любой заданной теории Т можно построить достаточно много альтернативных теорий, которые являются эмпирически эквивалентными ей, т.е. теорий, которые делают те же самый предсказания относительно наблюдаемых явлений, что и Т, но предполагают другие ненаблюдаемые объекты. Следовательно, мы не можем принять Т, поскольку она не-доопределена данными, - всегда найдется эмпирически эквивалентная ей теория, которая одинаково хорошо подтверждается или не подтверждается всеми возможными данными наблюдения (Р. Бойд, Ф. Клендиннен, Л. Лаудан, Дж. Леплин, А. Розенберг, С. Псиллос, Б. ван Фраассен и др.). Показано, что даже если недоопределенности истинен, то он не способен достичь своей цели, т.е. опровергнуть возможность эмпирического обоснования существования ненаблюдаемых объектов или обоснования одной из альтернативных теорий, постулирующей их. С одной стороны, тезис Дюгема-Куайна, утверждающий, что теория не может непосредственно проверяться опытом, показывает, что недоопределенность не является основанием для того, чтобы отрицать возможность эмпирического обоснования существования ненаблюдаемых объектов. С другой стороны, анализ понятия возможные данные также отвечает этому выводу. В узком смысле класс возможных данных ограничен определенными эпистемологическими ограничениями, например, связанных с возможностью проведения наблюдений (У. Куайн). В такой интерпретации тезис недоопределенности является слишком слабым для того, чтобы опровергнуть реализм. Следствием ограниченного тезиса недоопределенности является то, что мы никогда не сможем предложить нечто аналогичное решающему эксперименту, гарантирующему выбор именно Т. юбая теория рассчитана на то, чтобы удовлетворять только определенному классу проверок или экспериментальных данных, независимо от того, будут или нет эти эксперименты проведены, а данные получены. Это следует хотя бы из представления об ограниченности области применимости теории, за пределами которой должна работать уже другая теория. Ограниченная интерпретация класса возможных данных, не означает, что две эквивалентные теории имеют те же предсказания относительно наблюдаемых явлений

или что они одинаково хорошо подтверждаются или не подтверждаются данными наблюдений, она не означает, что с помощью данных никогда нельзя будет сделать выбор между теориями и поэтому знание о ненаблюдаемых явлениях невозможно. В более широкой интерпретации предполагается, что класс возможных данных открыт. Однако у нас нет достаточных оснований для того, чтобы принять такую интерпретацию тезиса недоопределенности. Открытый класс возможных данных отражает крайне скептическую позицию в отношении вопроса обоснования знания, как в отношении ненаблюдаемого, так и в отношении наблюдаемого. Мы в принципе не сможет прийти к адекватному пониманию научного знания.

Тезис онтологической элиминируемости соответствует представлению о том, что каждое радикальное изменение научных взглядов сопровождается сменой, принятых в науке, онтологических представлений, следовательно, с точки зрения новой теории, объекты, с которыми работали старые, не существуют (А. Кукла, Т. Кун, М. Ланж, Л. Лаудан, П. Льюис, С. Псиллос, П. Фейрабенд и др.). Отметим, что антиреалист, ссылаясь на очевидность исторических случаев элиминации (теплород) и желая опровергнуть реализм, должен показать: во-первых, то, что ошибки теорий прошлого были очевидны, т.е. что все теории прошлого были ложны, а, во-вторых, то, что по отношению к теориям прошлого современная наука не становится более успешной, что и в настоящее время мы также не способны прийти к (приближенно) истинному знанию. В обоих случаях основания аргументации неудовлетворительны. С точки зрения натурализации эпистемологии, очевидно, что ученые прошлого допускали ошибки, постулируя ненаблюдаемые объекты, однако, современная наука отличается не только возросшим объемом знания о мире, но и более развитыми методологией научного исследования, ее теоретической и технологической базами. Научный реализм утверждает существование объектов только хорошо проинтерпретированных, принятых в настоящее время теорий. Мы заранее фиксируем набор теорий и период, к которому относим существование объектов, постулируемых хорошими теориями: (реализм t) - принятый реализм в отношении теорий, принятых в t. Принять (реализм t) это значит, что мы надеемся найти такие теории, которые будут являться базисом для принятия (реализм t) для некоторого t, или, более строго, реалист - это тот, кто для данного t стремится принять (реализм t). Нет ничего страшного в том, чтобы обнаружить, что высказывание л(реа-

изм f) для произвольного выбранного t является ложным, так как мы заранее не можем претендовать на то, чтобы считать имеющиеся научное знание абсолютно неизменным. Вывод (мета)индукции имеет вид: для любого t в прошлом будет ошибкой вывести (реализм t) из того, что говорит наука в t, для того, чтобы объяснить наблюдаемые явления, следовательно, имеем -ж (реализм t). Тогда, вероятно ошибочно выводить (реализм сейчас), опираясь на достижения современной науки. Здесь знак л^ обозначает логическую операцию отрицания. Отметим, что подобная (мета)индукция не нацелена на то, чтобы опровергнуть реализм, она нацелена на то, чтобы опровергнуть основание реализма - редукцию к науке в t. Принятие (мета)индукции показывает, что реализм лишен основания в лице достижений современной науки и ничего больше.

Приведенная аргументация достаточно четко интерпретирует основной тезис этой части диссертационного исследования - тезис о том, что представление о натурализации способно играть конструктивную роль не только в выборе интерпретации содержания научного знания, но и в его философско-методологическом обосновании. Отметим, что большая часть приведенной аргументации касается, условно, последствий натурализации эпистемологии. Переход к анализу проблемы теоретических и операциональных ограничений также потребует более детального анализа последствий натурализации семантики (см. Гл. 3, з 3). Предполагается, что окончательно, вопрос о содержании онтологической платформы, на основании которой будет интерпретироваться решение проблемы теоретических и операциональных ограничений, будет решен далее, после соответствующей интерпретации последствий натурализации семантики (см. Гл. 4, з 1).

Глава 3 - Натурализация семантики и проблема теоретических и операциональных ограничений - посвящена тому, чтобы проинтерпретировать конструктивную роль натурализации в том, что касается проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости, условий при которых предложение принимается как истинное. Натурализация превращает и эпистемологические и семантические вопросы в методологические установки определенного вида (Л. Лаудан). Соответственно, у нас появляется основание для того, чтобы, в определенном смысле, приравнять условия истинности и условия утверждаемости, рассматривая их как методологические ограничения. Теоретические и операциональные ограничения,

задавая интенсионалы терминам языка (теории), реализуют условия утверждаемо-сти (X. Патнэм). Однако с точки зрения натурализованной семантики у нас не будет проблем с тем, чтобы закрепить за эпистемологическими теоретическими и операциональными ограничениями выполнение определенной семантической функции, отвечающей условиям истинности (см.: Гл. 3, з 3). Тем самым, предлагаемое решение проблемы теоретических и операциональных ограничений в натурализованной перспективе будет соответствовать частному решению проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости, этой классической проблемы, фактически, основной проблемы реализма.

Задача з 1 Аналитическая традиция и философия науки - анализ соотношения аналитической традиции и философии науки в том, что касается задания онтологических допущений теории. Предполагается, что направление поиска предполагаемого решения проблемы теоретических и операциональных ограничений может подсказать анализ проблемы соотношения онтологических допущений и выразительных способностей теории (У. Куайн). Важно понять, почему в рамках аналитической традиции конструктивизм в отношении представление объекта внутри концептуальной схемы неизбежен, и чем, в данном случае, может помочь перенос рассуждений в область натурализованной по сути философии науки? Наш тезис заключается в том, что натурализация является удобным конструктивным инструментом редукции постановок проблем и их решений в рамках аналитической философии, и позволяет интерпретировать полученные результаты с точки зрения философии науки.

Не нарушая общности можно предположить, что в рамках аналитической традиции понятие онтологии соответствует формальному определению онтологии как области квантификации, которое дал У. Куайн: Быть значит быть значением переменной. Однако такое определение онтологии встречается с определенными трудностями, основная из которых - проблема онтологической относительности. Суть этой проблемы выражает тезис недоопределенности перевода, классическое представление о котором связано с известным антропологическим примером У. Куайна, когда при вопросе антрополога, указывающего на кролика, туземец отвечает гавагаи. Онтологическая посылка состоит в том, что две области объектов должны совпадать в том смысле, что термин и его перевод указывают на один и тот

же объект. В то же время, согласно тезису о неопределенности радикального перевода каждая теория использует свой способ перевода. Дилемма, с которой сталкивается У. Куайн, заключается в том, что нужно сделать выбор, например, между различными версиями перевода числа 3 в теоретико-множественные термины: {{{0}}} и {0,{0},{{0}}}. В то же время, с точки зрения X. Филда, выход может быть найден, например, если заменить обычную концепцию указания на концепцию частичного указания. В идеальном случае существует только одна единственная структура, где каждому сингулярному термину сопоставляется точно один объект, который и указывается термином. В условиях неопределенности указания такой структуры выделить нельзя и поэтому выделяется класс структур, в каждой из которых сингулярные термины частично указывают на объекты. Отметим, что, например, определение истины для частичного указания можно будет считать удовлетворительным, только если мы хорошо понимаем, что такое соответствие структуры семантике языка (X. Филд, П. Бенацерраф и др.).

Одной из своеобразных попыток учесть влияние концептуальной схемы языка стало введение У. Куайном понятия идеологии. Идеология, в отличие от онтологии, не характеризует то, что существует с точки зрения теории, а характеризует выразимость свойств и отношений объектов онтологии. С точки зрения У. Куайна, проблемой идеологии является поиск в структуре теории некоторого аналога вклада концептуальной схемы, на который можно было бы возложить бремя онтологических допущений. Идеология фиксирует, например, то, какой сложности объекты выразимы в данной теории или какова степень взаимосвязей между объектами теории. Как правило, наиболее интересной считается та часть вклада концептуальной схемы, которую мы обязаны принять для признания теории истинной. Таким образом, если мы хотим разрешить проблему онтологических допущений, учитывая неизбежность влияния концептуальной схемы, то мы должны сосредоточиться на поиске определенных маркеров или составляющих концептуальной схемы, которые, например, позволят выйти на отношение указания. Наша идея заключается в следующем. Теоретические и операциональные ограничения, определяя истинность предложений теории, играют роль маркеров, позволяющих выйти на указание. Теперь, для того, чтобы искомое соответствие структуры указания семантике языка реализовалось, мы должны потребовать, чтобы теоретические и операциональные

ограничения играли определенную семантическую роль, ту, которая отвечает идеологии заданной модели, той модели теории, которая соответствует выбранной структуре указания.

В аналитической традиции конструктивизм в отношении задания объекта внутри концептуальной схемы неизбежен, поскольку, фактически, нет конструктивного инструмента или возможности установить необходимое соответствие структуры указания принятой семантике. Мы не в состоянии конструктивно связать семантические условия истинности, включающие определенные условия синтаксической определенности терминов, и эпистемологическими условиями утвер-ждаемости, включающие условиями истинности предложений. В философии науки, на наш взгляд, ситуация иная. Очевидно, что с точки зрения аналитической традиции, на уровне философии науки представление об онтологии существенным образом ограничено характерными для науки представлениями относительно методов получения и обоснования истинности знания. В рамках натурализованной эпистемологии науки высказывание, что эпистемологические по своей природе теоретические и операциональные ограничения могут играть семантическую роль, не лишено смысла. Более того, в рамках научной теории мы достаточно четко можем проинтерпретировать взаимосвязь между синтаксической определенностью терминов и идеологией. Таким образом, мы предполагаем, что решение проблемы теоретических и операциональных ограничений, отвечающее идее соответствия структуры указания принятой семантике, может связывать теоретические и операциональные ограничения и представление термина на модели. Однако прежде чем прийти к конкретизации этого решения, необходимо детально проанализировать рассуждения X. Патнэма относительно природы теоретических и операциональных ограничений.

В з 2 Теоретико-модельный аргумент исследуется теоретико-модельный аргумент X. Патнэма, как следствие переноса формального результата (теоремы Левенгейма-Сколема и ее следствий) в область философии. Особое внимание уделяется тому, каким образом X. Патнэм совершает переход от рассуждений в области математики к философии математики, затем к философии языка и, наконец, к эпистемологии, что является основанием для переноса аргументации в более широкий эпистемологический контекст. Ключевой момент философской части аргу-

мента связан с представлением X. Патнэма о недопустимости использования семантически неопределенного языка для описания намеренной интерпретации. Между тем, следуя приведенной логике изложения, мы должны потребовать того, чтобы класс допустимых интерпретаций был ограничен каким-то внешним, независимым условием, которое впоследствии повлияет на то, какая интерпретация будет признана намеренной.

Достаточно долгое время философия и математика шли рука об руку, многие философские аргументы, так или иначе, обращаются к результатам, достигнутым, например, в области философии математики относительно существования абстрактных объектов, выразительных способностей концептуальной схемы, понятия истинности и т.д. Достоверность и предельная абстрактность математических рассуждений являются, своего рода, гарантией того, что математические результаты могут и должны иметь философскую интерпретацию. Поэтому X. Патнэм, не нарушая традиции, интерпретирует теорему Левенгейма-Сколема как антиномию в философии математики, - аксиомы не устанавливают пределов интерпретаций формальной системы. Этот шаг X. Патнэма удачно проинтерпретировал М. Клайн. Математик, который составил систему аксиом для положительных целых чисел, обнаружит нестандартные интерпретации этой системы аксиом. Множество целых чисел счетно, однако, могут появиться интерпретации, в которых возникнут множества, которые содержат столько же элементов, сколько их содержит множество всех вещественных чисел, а также множества, отвечающие еще большим трансфинитным числам, причем все эти интерпретации будут полностью удовлетворять исходной системе аксиом. Переход к философии языка следует практически сразу. С технической точки зрения, проблема состоит в том, что в аксиоматике Цермело-Френкеля невозможно построить одно-однозначную функцию, которая отображает множество действительных чисел на множество натуральных. Следовательно, понятие счетное относительно, т.е. формальная структура теории, не дает возможности избавиться от ненамеренных интерпретаций, не дает возможность зафиксировать единственную намеренную интерпретацию. А это уже проблема значения, проблема указания и, по сути, проблема понимания языка. Употребление терминов формализованного языка, предусматривающее указание на объекты и фиксированное значение терминов, не гарантирует от появления нестандартных интерпрета-

пий. Заключительный переход, условно, переход к эпистемологии, непосредственно следует за тезисом о семантической неопределенности языка. И основную роль здесь играют понятия теоретических и операциональных ограничений. Практика отражает интенции и контролирует использование языка, теоретические и операциональные ограничения являются единственными возможными ограничениями на истинность предложения языка, они закрепляют роль практики. От того, как будут пониматься теоретические и операциональные ограничения, и будет зависеть общая эпистемологическая точка зрения.

Отметим, что в аналитической перспективе тезис о семантической неопределенности языка, по-видимому, неразрешим. Как аргумент можно привести аргумент леще одна теория: юбое дополнительное ограничения на интерпретацию на самом деле является теоретическим и операциональным ограничением специального вида. Это привело X. Патнэма к построению внутреннего реализма. Следуя приведенной логике рассуждений (см. Гл. 3, з 1), обозначив, таким образом, проблему, сформулированную в рамках аналитической традиции, нам необходимо перейти к натурализованной перспективе и редуцировать ее к удобной для нас форме. Таким образом, искомым внешним основанием аргументации, которое действительно поможет оценить, что делает намеренную интерпретацию намеренной, будет переход к натурализованной перспективе. Необходимо задать такое представление теоретических и операциональных ограничений, которое соответствовало бы идеологии проекта натурализации.

з 3 Теоретические и операциональные ограничения как ресурсные метафизические и инструментальные ограничения посвящен анализу теоретико-модельного аргумента в натурализованной перспективе, и, как следствие, поиску решения проблемы теоретических и операциональных ограничений.

Цель аргумента X. Патнэма в том, чтобы показать, что не существует никакого выделенного метафизического семантического отношения, связывающего термин и референт. Единственное отношение указания, о котором мы можем говорить, это отношение указания, соответствующее идеальной теории, теории удовлетворяющей всем теоретическим и операциональным ограничениям, ложность которой неявно подразумевает метафизические реализм. Почему заключение теоретико-модельного аргумента, которое, по сути, относится к свойствам идеальной

теории, можно распространить на юбую непротиворечивую теорию? Формально, содержание теоретико-модельного аргумента можно представить в следующем виде: (i) Теоретические и операциональные ограничения не фиксируют единственной намеренной интерпретации языка; (ii) Не существует других ограничений, кроме теоретических и операциональных, которые фиксируют намеренную интерпретацию языка; (iii) Следовательно, не существует единственной намеренной интерпретации языка. Примечательно то, что все философские следствия теоретико-модельного аргумента, такие как: (а) неадекватность метафизического реализма (Божественный Взгляд, предзаданность мира и т.д.); (б) истинность идеальной теории и др., можно представить как следствия ядра (i)-(iii), они являются заложниками структуры аргумента, а не следствием привязки теоретических и операциональных ограничений, например, к формализации ограничений в языке логики первого порядка, как допускает X. Патнэм.

Бесспорно, философская привлекательность теоретико-модельного аргумента X. Патнэма связана с использованием теории моделей, мы экстраполируем математические результаты на философию языка, однако, подобного рода экстраполяция ограничена весьма жесткими рамками логики первого порядка. С точки зрения X. Патнэма, вполне логичным выглядит сохранение исходной семантики, заданной на уровне посылки (i), при обосновании посылки (ii), однако, он, по-видимому, не достигает цели. Либо X. Патнэм должен выдвинуть чрезвычайно сильное требование нормативности логики первого порядка, либо он должен признать, что допустил ошибку, выдвинув тезис леще одна теория, в обоих случая под ударом окажется основная цель - опровержение метафизического реализма. Когда X. Патнэм говорит о леще одной теории, он имеет в виду добавление новых аксиом: все условия на намеренность интерпретации являются суммой, новое теоретическое ограничение добавляет характеристику, которая интерпретируется в исходной семантике. Между тем, выделение намеренной интерпретации, т. е. фиксация указания, должно происходить другим путем, путем описания условий намеренности, например, при наложении требования транзитивности моделей, все не транзитивные модели не будут намеренными. Следовательно, те аргументы, которые приводит X. Патнэм, когда анализирует аргументы в пользу посылки (ii) можно свести к следующим: (а) любой способ фиксации намеренной интерпретации

принадлежит множеству теоретических и операциональных ограничений (аргумент леще одна теория); (б) существует определенный тип базовой семантики, в которой интерпретируются все дополнительные теоретические и операциональные ограничения. Обоснованность второй посылки (ii), а также заключения теоретико-модельного аргумента (iii) напрямую зависит от выбранного X. Патнэмом в качестве базовой семантики языка логики первого порядка. X. Патнэм не видит различия между теориями интерпретации или семантиками, которые необходимы реалистам, и собственной, выбранной ранее, с точки зрения адекватности результатов теоремы Левингейма-Сколема, семантикой языка логики первого порядка. Фактически, учитывая (а), X. Патнэм пытается свести юбую семантику к языку логики первого порядка. В то же время, он лишь ограничивается тем, что демонстрирует то, что мы в принципе можем свести различные виды более строгих семантик, например, теорию второго порядка, к семантике языка первого порядка.

На наш взгляд, выходом из сложившегося положения может стать натурализация или построение обобщенного теоретико-модельного аргумента. Обобщенный теоретико-модельный аргумент, это всегда сумма минимального аргумента, связанного с анализом исходной философской предпосылки, - хорошей теории отношения указания не существует, и натурализованной посылки - интерпретации теоретических и операциональных ограничений в зависимости от того, на материале какой науки или области знания происходит натурализация. Минимальный аргумент отражает основное содержание ключевой проблемы, условно, семантической части теоретико-модельного аргумента: недопустимо использовать семантически неопределенный язык для задания намеренной интерпретации. В свое время, М. Девитт, пользуясь представлением о натурализованной семантике, показал, что это не так: то, что язык семантически неопределен еще не означает, что мы не в состоянии зафиксировать намеренную интерпретацию, т.к. это эмпирический вопрос. Учитывая то, что в качестве натурализованной посылки была выбрана натурализация на материале естественных наук, а предмет нашего исследования принадлежит области эпистемологии науки, было предложено конкретное решение проблемы теоретических и операциональных ограничений в натурализованной семантике. Натурализация фиксирует намеренность интерпретации и, тем самым, проблема теоретических и операциональных ограничений сводится к проблеме выразитель-

ных возможностей теории, ограниченных определенными методологическим критериями представления объектов (см.: Гл. 3, з 2). Теоретические и операциональные ограничения следует рассматривать как методологические, по сути, ресурсные метафизические и инструментальные ограничения на представление референта. Под ресурсными метафизическими и инструментальными ограничениями понимаются ограничения на принятые онтологические допущения и логику, отвечающие выразительным возможностям той модели, интерпретация которой и рассматривается как основная с точки зрения натурализации.

С точки зрения полученной интерпретации содержания теоретических и операциональных ограничений в натурализованной семантике, было предложено решение проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости в натуралистической перспективе. Связь между условиями истинности и условиями утверждаемости можно проинтерпретировать как условие выполнения теоретическими и операциональными ограничениями приведенной семантической роли. Этот факт также закрепляет представление о синтаксической определенности терминов в рамках доктрины натурализованного внутреннего реализма. Будучи дополненным походящей причинной теорией указания, приведенное решение проблемы теоретических и операциональных ограничений будет одновременно репрезентировать на одном основании и представление о референциальном механизма и представление о синтаксической определенности терминов, соответствующие натурализованной перспективе. А поскольку в центре нашего внимания проблема онтологических допущений, проблема научного реализма, то необходимо каким-то образом связать полученное соотношение эпистемологического и семантического тезисов с онтологическим (см.: Гл. 1, з 2). Решению этой задачи посвящена заключительная глава диссертационного исследования, искомой комплексной онтологической доктриной, ограничивающей обозначенный конструктивизм, в отношении задания объектов внутри концептуальной схемы, выступает натурализованный внутренний реализм (см.: Гл. 4, з 1).

Глава 4 - Теоретические и операциональные ограничения и проблема объективности научного знания - посвящена тому, чтобы показать, что приведенное решение проблемы теоретических и операциональных ограничений успешно не только в контексте анализа классических проблем онтологии и теории познания, но

и в контексте анализа актуальных проблем философии науки. На наш взгляд, вне заданного соотношения между условиями истинности и условиями утверждаемо-сти, любой позитивный, с точки зрения научного реализма, анализ проблемы онтологических допущений для теорий в области фундаментальных исследований обречен на поражение.

В з 1 Натурализованный внутренний реализм анализируются основные составляющие натурализованного внутреннего реализма. Будучи дополненным подходящей теорией указания, натурализованный внутренний реализм не только свободен от ряда проблем внутреннего реализма X. Патнэма, является более сильной версией научного реализма, а также обладает эвристиками.

Представленный натурализованный внутренний реализм не является в полном смысле альтернативой внутреннему реализму X. Патнэма. Скорее, речь идет о том, в каком смысле, с учетом теоретико-модельного аргумента, мы можем проинтерпретировать идею причинного указания в рамках натурализованной семантики. Основные ключевые моменты натурализованного внутреннего реализма: а) представление об истине, как рациональной приемлемости, модифицированное ввиду тезиса М. Девитта о первичности онтологии, б) физикализм и в) реализм относительно объектов. В отличие от внутреннего реализма X. Патнэма, натурализованный внутренний реализм является реализмом в более сильном смысле, поскольку не требует принятия верификационистской семантики. Условно, остановившись на уровне условий утверждаемости, перед лицом референциальной пропасти, X. Патнэм принял верификационизм и перешел к внутреннему реализму. В нашем случае, натурализация связала условия истинности и условия утверждаемости, а теоретико-модельный аргумент так и остался на уровне именно условий утверждаемости, поэтому можно выбрать причинную теорию указания и перейти к натурализованному внутреннему реализму. Сохранится тезис о необходимости непосредственной взаимосвязи между условиями истинности и условиями утверждаемости, а поиск указания теперь будет эмпирической процедурой, подчиняющейся нормативной и дескриптивной составляющим отбора указания в рамках натурализованной семантики. Содержание теоретического термина будет определять не только тем, на что он указывает, его референт будет играть определенную причинную роль в объяснении явления, но и как он функционирует внутри теории,

причем эти что и как, в определенном смысле, равнозначны. Они определяются эмпирически, подчиняясь методологическим требованиям, соответствующим имеющимся теоретическим и операциональным ограничениям на истинность теории.

В качестве примеров, закрепляющих представление о референциальном механизме, характерном для натурализованного внутреннего реализма, были проинтерпретированы теория частичного указания X. Филда и гипотеза И. Доувена о том, что указание можно проинтерпретировать в терминах, в которых мы объясняем успешность модели. В обоих случаях требование соответствия структуры указания семантике достигается за счет того, что поиск референта понимается как эмпирическая процедура, подчиняющаяся ресурсным ограничениям на его представление.

з 2 Натурализация и объективность посвящен анализу проблемы объективности или эпистемологической достоверности знания, как эвристики применения натурализованного внутреннего реализма для решения классических проблем онтологии и теории познания. Предполагается, что соответствующее представление об объективности знания непосредственно связано с характерным решением проблемы соотношения условий истинности и условий утверждаемости. Примечательно, но в рамках натурализованной перспективы даже ответ на вопрос, что делает истинным или адекватным семантическое условие истинности, должен решаться эмпирически. Следовательно, решение проблемы объективности знания можно рассматривать как следствие решения проблемы достоверности методов получения знания.

Натурализованная семантика, также как и натурализованная эпистемология, превращаются в методологии определенного вида (Л. Лаудан). Какое место занимают истина и объективность в рамках этих методологий? Почему, говоря о том, что нам следует эмпирически оценивать отношение указания, мы уверены в том, что то, что получится, можно связать с условием истинности в смысле Г. Фейгля? Ответ на эти вопросы должен включать определенное общее представление о методологии натурализованной философии, условно, методологии второго уровня, по отношению к любым локальным методологиям, например, методологии натурализованной эпистемологии или методологии натурализованной семантики. В рам-

ках натурализованного внутреннего реализма мы связываем условия утверждаемо-сти с ресурсными ограничениями на представление референта, тем не менее, мы должны что-то отметить относительно того, насколько объективным будет именно такое его представление.

Следуя Л. Лаудану, центральной частью натурализованной эпистемологии является методологический натурализм, т.е. представление о том, что методология сама по себе является эмпирической наукой, эмпирической теорией закономерностей, которые направляют исследование. Успешность, конкретно, способность приходить к истинным заключениям, является основным критерием методологии, успешный метод некоторым внутренним образом приводит от истинным посылок к истинным заключениям, а истина является некоторой базовой когнитивной ценностью, относительно которой оцениваются все методологии. Проблема заключается в том, что мы как-то должны преодолеть, в определенном смысле, порочный круг: нам необходимо эмпирически оценивать достоверность методологии, которую, в свою очередь, мы применяем для оценки эмпирических данных. Сам Л. Лаудан предлагает следующий способ, чтобы преодолеть этот порочный круг: методологический натурализм следует дополнить натурализованной теорией аксиологии. Причем, натурализованная аксиология не должна играть нормативную роль по отношению к когнитивной оценки знания, т.е. цели, по отношению к которым оценивается успешность методов и методологий не должны быть когнитивно значимыми. Это кажется странным, что, если не цели и аксиологические установки, должны играть нормативную роль? Он предполагает, что смена цели должна сохранять представление о том, что большинство проделанной работы, а также полученных результатов, все равно должно сохранять статус научно проделанной работы и научных результатов, как таковых. Для того чтобы адекватно выразить это Л. Лаудан вводит понятие Канон Традиции. Канон - это каноническое представление о развитии научного знания, которое включает представления об основных исторических периодах, важных теоретических достижениях, классических экспериментах, все, что составляет основание триумфа современной науки. Именно этот канон и определяет лоснования, на которых оцениваются будущие цели.

Мы предлагаем использовать для этих целей представление об иерархии объективности по Б. Тэйлору, отметим, что сам Б. Тэйлора разрабатывал эту идею

совершенно с другими целями, ему было необходимо показать несостоятельность реализма. Каждая методология фиксирует локальную объективность, причем степень объективности можно усилить, если обосновать связь с другими локальными объективностями, другим методологиями. Отметим также, что подобное представление, в частности, дает возможность справиться с проблемой, с которой Л. Лаудан, по большому счету, так и не справился. Л. Лаудан, для того, чтобы сохранить само представление о Каноне, будет вынужден, например, признать, что необходимо рассматривать два вида целей, условно, ядерные и периферийные, причем ядерные изменить нельзя. С точки зрения представления об иерархиях объективности, мы можем рассматривать различные цели, принадлежащими различным локальным методологиям, тем самым, побеждает та цель, чья локальная методология получает больше подкрепление в смысле приведенных соображений об объективности. Причем идею Л. Лаудана о том, что новая методология, которая воспринимается как более объективная, должна сохранять канонические достижения, можно оставить и здесь.

Заключительный параграф диссертационного исследования з 3 Проблема соотношения теоретического и эмпирического и иронический характер фундаментального естествознания посвящен основной эвристике приведенного натурализованного внутреннего реализма и предложенного решения проблемы соотношения теоретических и операциональных ограничений в эпистемологии науки. В качестве примера рассматривался феномен структурно однозначной теории. Суть феномена структурной однозначности заключается в том, что удовлетворяющая этому феномену теория имеет только одну модель и единственным образом предсказывает все имеющиеся эмпирические данные. Уникальность ситуации заключается в том, что для структурно однозначной теории классическая гипотетико-дедуктивная модель развития научного знания, утверждающая, что теория должна дедуцировать следствия, которые должны проверяться или опровергаться эмпирически, условно, не работает.

Отметим, что представление о структурно однозначной теории в настоящее время формируется на фоне другого, более широкого представления, дополняющего наше представление об ироническом (Дж. Хорган) характере фундаментального естествознания.аа Речьа идета оа феноменеа маргинализации явлений.аа Поа мнению

Р. Дэвида, в настоящее время, ученый, работающий в области фундаментальных исследования, мотивирован исключительно развитием теории, он мотивирован успешностью теоретического описания реальности, строгостью теоретических аргументов и поисками Теории Всего. Маргинализация явлений - это общая тенденция, охватывающая всю современную фундаментальную физику, к ее основным признакам можно отнести: (а) разрыв фундаментального естествознания с техническим прогрессом, (б) увеличение технологических трудностей воспроизводства анализируемых фундаментальной наукой явлений, и (в) прекращение интерпретации эксперимента в роли основной движущей силы научного прогресса. Развитие современных научных теорий уже не делает позицию эмпиризма окончательным судьей в вопросах обоснования научных теорий. Эксперимент по-прежнему остается важен для обоснования теории, однако, в случае, если мы не можем (по ряду причин) выполнить экспериментальную проверку теоретического результата, то логика развития научного знания в настоящее время все более определенно подталкивает нас к тому, чтобы по крайней мере подкорректировать это требование дополнительными внеэмпирическими соображениями.

С точки зрения натурализованного внутреннего реализма предложены следующая интерпретация развития и объективности структурно однозначной теории. Различные модели структурно однозначной теории будут недоопределены теоретическим содержанием в том смысле, что они содержат выводимые объекты второго рода (в смысле Г. Рейхенбаха). В частности, для теории струн справедливо следующее: внутренними проекциями различных моделей, например, связанных преобразованием Г-дуальности, будут различные конфигурации, характеризующие состояние струны в компактифицированном пространстве, а они, естественно, обладают дополнительным содержанием уже в силу того, что модели описывают разную физику. Более того, различные модели структурно однозначной теории можно отождествить с различными методологиями, задающими свой ранг объективности представления объектов. В контексте представления о прогрессе как о бесконечном поиске новых аспектов общей теоретической схемы, чьи характеристики дают возможность определить ее как предельную теорию, и чья сложность дает основание предположить бесконечность ее развития, все модели будут находиться внутри теории. С точки зрения закрепленного представления о синтаксической определен-

ности термина, все модели будут демонстрировать сходимость относительно предложенного семантического критерия объективности. В настоящее время, натурализованный внутренний реализм является единственной философской платформой, на основании которой можно адекватно, с точки зрения реализма, проинтерпретировать развитие теории струн, обосновать развитие структурно однозначной теории, а также постановку и решение проблемы теоретических и операциональных ограничений в области фундаментальных исследований.

В Заключении подводятся итоги и обобщаются результаты диссертационного исследования, на этой основе формулируются проблемы, требующие дальнейшего анализа, и намечаются перспективы их исследования.

Основное содержание диссертации изложено в следующих работах: А) Монографии:

1. Головко Н. В. Картина мира и методологический реализм: теоретиче

ские и операциональные ограничения в эпистемологии науки. - Новосибирск:

Нонпарель, 2007.

Б) Журналы Перечня ведущих рецензируемых научных журналов и изданий, в которых должны быть опубликованы основные научные результаты диссертации на соискание ученой степени доктора наук:

Головко Н. В. Научный реализм и конструктивный эмпирицизм: истина и эмпирическая адекватность в контексте проблемы мотивации // Вестник НГУ. Сер. Философия. - 2005. - Том 1, вып. 3. - С. 3-17.
Головко Н. В. Проблема индивидуации теорий и научный реализм // Философия науки. - 2005. - № 1 (24). - С. 63-105.
Головко Н. В. Натурализация эпистемологии и основные аргументы в пользу научного реализма // Вестник НГУ. Сер. Философия. - 2006. - Том 4, вып. 2. - С. 51 - 57.
Головко Н. В. Адекватность реализма и проблема операциональных ограничений // Вестник ТГУ. - 2007. - № 297. - С. 56-60.
Головко Н. В. Когнитивная ценность науки и теоретический прогресс // Философия образования. - 2007. - № 1 (18). - С. 15-18.

Головко Н. В. Натурализация эпистемологии и возвращение психологии: проблема мотивации // Вестник ТГУ. - 2007. - № 294. - С. 120-124.
Головко Н. В. Натурализация эпистемологии и основные аргументы против научного реализма. I. Скептический аргумент // Вестник НГУ. Сер. Философия. - 2007. - Том 5, вып. 1. - С. 8-13.
Головко Н. В. Натурализация эпистемологии и основные аргументы против научного реализма П. Недоопределенность и (мета)индукция // Вестник НГУ. Сер. Философия. - 2007. - Том 5, вып. 2. - С. 9-16.
Головко Н. В. Натурализация эпистемологии: Т. Кун и У.В.О. Куайн против априоризма // Гуманитарные науки в Сибири. - 2007. - № 1. - С. 33-36.
Головко Н. В. Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки: метафизические и инструментальные ограничения -III Философия науки. - 2007. - № 3 (34). - С. 3-40.
Головко Н. В. Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки: преодоление логицизма // Философия науки. - 2007. - № 1 (32). -С. 33-69.
Головко Н. В. Натурализация эпистемологии и основные аргументы против научного реализма. III. Абдуктивный вывод // Вестник НГУ. Сер. Философия. - 2008. - Том 6, вып. 1. - С. 9-15.
Головко Н. В. Реализм без истины: теоретический прогресс и метафизика // Гуманитарные науки в Сибири. - 2008. - № 1. - С. 3-6.
Головко Н. В. Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки: метафизические и инструментальные ограничения - II // Философия науки. - 2008. - № 1 (36). - С. 18-47.

В) Статьи, опубликованные в других научных изданиях, тезисы конференций и семинаров:

Головко Н. В. Научный реализм и реконструкция научного знания в области фундаментальных исследований / Материалы IV Российского философского конгресса Философия и будущее цивилизации. - М.: Современные тетради, 2005. -Т. 1.-С. 443-444.
Головко Н. В. Абдуктивный вывод: дефинициональные и стратегические правила // Труды Томск, гос. университета. - 2006. - Т. 268. - С. 86-92.

Головко Н. В. Конструктивные основания операциональных ограничений в эпистемологии науки: метафизические и инструментальные ограничения / Материалы V Конференции молодых ученых СО РАН, посвященной М. А. Лаврентьеву. - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. ун-та, 2007. - Ч. П. - С. 216-219.
Головко Н. В. Наука как культурная ценность: инструментализм против когнитивизма / Сб. трудов участников Всероссийского семинара молодых ученых Дефиниции культуры. - Вып. VII. - Томск: Изд-во Томск, гос. ун-та, 2007. -С. 106-110.
Головко Н. В. Эпистемический инструментализм vs реализм без истины / Материалы V Региональной научной конференции молодых ученых Сибири в области гуманитарных и социальных наук - Новосибирск: Изд-во Новосиб. гос. унта, 2007. - С. 21-26.
Головко Н. В. Научный реализм и истина: от объектного реализма к оправданию иронической науки // Вестник ТГУ. Сер. Философия. Социология. Политология. - 2007. - № 1. - С. 77-86.
Golovko N. Scientific Realism in the Age of Ether Rebirth / Abstracts of the 13th International Congress of Logic, Methodology and Philosophy of Science (August 9-15, 2007, Beijing, China). - P. 408-409.

Авторефераты по всем темам

Авторефераты по философии

Blog

Теоретические и операциональные ограничения в эпистемологии науки

Автореферат докторской диссертации по философии