Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии

Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика.

Автореферат докторской диссертации по филологии

 

 

На правах рукописи

 

 

БАЛАГОВА-КАНДУР ЛЮБОВЬ ХАЗРЕТАЛИЕВНА

 

Адыгская литературная диаспора.

История. Этнодуховная идентичность. Поэтика

 

 

 

Специальность: 10.01.02 Ч Литература народов Российской

Федерации (адыгские литературы)

 

 

 

Автореферат

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

 

 

 

 

 

Москва

2009

Работа выполнена в Отделе литератур народов Российской Федерации и СНГ Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН

Научный консультант: адоктор филологических наук, профессор

Н.С. Надъярных

Официальные оппоненты: адоктор филологических наук, профессор

.А. Бекизова

а доктор филологических наук, профессор

Ю.М. Тхагазитов

а доктор филологических наук

В.А. Бигуаа

Ведущая организация: аКабардино-Балкарский государственный

университет

Защита состоится л16 декабря 2009 г. в 11 часов на заседании диссертационного совета Д.002.209.03 по филологическим наукам при Институте мировой литературы им. А.М. Горького РАН по адресу: 121069, г. Москва, ул. Поварская, д. 25а.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Института мировой литературы им. А.М. Горького РАН.

Автореферат разослан л____ ____________________ 2009 г.

Ученый секретарь

диссертационного совета,

кандидат филологических наук аС.П. Сорокина

Общая характеристика работы

Актуальность темы. Исследование зарождения и развития адыгской литературной диаспоры в национальной культуре Ч важная литературоведческая проблема. Об истории адыгской литературной диаспоры известно немного. Исключение составляют труды Л.А. Бекизовой Литература в потоке времени. Литература черкесов-адыгов XX века (2008), Х.Т. Тимижева Историческая поэтика и стилевые особенности литературы адыгского зарубежья (2006) и ряд научных, литературно-критических и публицистических статей А.Х. Хакуашева, К. К. Султанова, В.А. Бигуаа, Х.И. Бакова, А.А. Схаляхо, К.Г. Шаззо, М.М. Хафица и других о культуре и литературе адыгской диаспоры. А если говорить об этнической идентичности, отраженной в адыгском историческом романе и в прозе адыгской литературной диаспоры вообще, то эта тема и вовсе не изучена. История, причины возникновения литературной диаспоры, ее типологические черты, поэтика не изучены в том масштабе, в каком требуется для включения этой важной части этнодуховной культуры народа в национальное культурно-литературное наследие. В диссертации впервые предпринята попытка широко представить адыгскую литературную диаспору в контексте национальной истории, культуры и литературы.

В течение тысячелетий формировались многие этно-культурные и исторические традиции адыгов, к их числу автор работы относит не только фольклор, который до сих пор рассматривается как единственный и главный национальной литературы, но и ораторское искусство (джэгуакIуэ и пр.), религиозные традиции, адыгэ хабзэ, адыгагъэ и в целом ъапсэ Ч все то, что является основой национального самосознания и идентичности, и составляет предмет разных наук: от истории, этнологии, этнолингвистики, этнопсихологии, фольклористики до культурологии и искусствоведения. Эти традиции оказали воздействие на диаспорную художественную литературу в целом, в которой отразились многие стороны жизни адыгского народа в ХIЦXX вв., преемственность духовного опыта. Поэтому важным принципом для себя автор считает комплексное исследование динамики диаспорной литературы, с высвечиванием аспекта преемственности этнодуховной энергетики, и использованием современных достижений смежных гуманитарных наук, связанных с адыговедением, в частности, и кавказоведением в целом. При этом привлекается диаспорный, северокавказский, закавказский, западно-европейский и ближневосточный контекст, ибо сами писатели не могли обойти вниманием проблемы этнодуховных, историко-культурных связей с соотечественниками, проживающими на исторической родине, с народами Северного Кавказа (особенно с адыгами /черкесами/), Закавказья (главным образом с Абхазией), и с народами, в среде, которых волею судьбы оказались адыги и составили диаспору (Турция, Египет, Иордания, Сирия, США, Англия, Германия, Италия) и т. д.

Адыгская литературная диаспора создает целостную художественную картину этнокультурного развития народа, его истории, богатого духовного наследия в контесте общечеловеческого развития, что и позволило ей серьезно заявить о себе в мировой литературе и занять заметное место в литературном процессе конца ХIХЦXX в. Она способствует пониманию философии истории адыгского этноса, который длительное время был связан с древними цивилизациями (хаттской, египетской, греческой, римской, византийской и др.), а в современное время - с Ближним Востоком и Западной Европой, где адыги компактно проживают. В реферируемой диссертации освещаются актуальные неизученные проблемы истории адыгской диаспорной литературы, связанные с ее формированием, генезисом и жанровой системой. Комплексный подход к изучению литературного материала позволил автору впервые выделить в диссертационной работе такое ключевое понятие, как ъапсэ, составляющее собственно основание этнической идентичности адыгского народа в целом. Автор диссертации использует разные методы исследования, в том числе компаративный, типологический, структурно-семиотический, этнокогнитологическое интервьюирование респондентов в диаспоре (писателей, поэтов, публицистов, деятелей культуры и др.).

Цель и задачи работы. Целью диссертации является исследование проблем истории формирования адыгской литературной диаспоры и ее этнодуховной идентичности в широком контексте истории и культуры адыгского народа, а также других народов Кавказа и мира.

В соответствии с этим решаются следующие задачи:

1. Исследовать историю становления и духовные истоки адыгской литературной диаспоры.

2. Дать научное обоснование понятию ладыгская литературная диаспора и показать ее характерные черты.

3. Раскрыть содержание понятия ъапсэ - как основание этнодуховной идентичности народа, стержень национальной литературы.

4. Показать преемственность знаков и символов в архетипическом художественном сознании народа, нашедших воплощение в лучших образцах литературной диаспоры.

5. Раскрыть особенности адыгской литературной диаспоры с выделением основного жанра Ч исторического романа; исследовать его поэтику и типологию в контексте взаимодействия исторического и художественного сознания, с привлечением данных историографии, этнографии, этнолингвистики и этнопсихологии.

6. Показать роль черкесско-мамлюкских историко-повествовательных и поэтических традиций, англоамериканской, турецкой, арабской историко-публицистической литературы XIX - нач. XX в. в становлении адыгской литературной диаспоры.

7. Выявить основания этнодуховной идентичности адыгов и провести параллель между историческими, современными реалиями и художественным их воплощением в литературе диаспоры.

Теоретической и методологической основой работы стали труды российских и зарубежных литературоведов, фольклористов, этнологов, этнописхологов, этнолингвистов и культурологов: А.Н. Веселовского, Н.И. Конрада, Б.А. Грифцова, В.М. Жирмунского, Е.М. Мелетинского, М.М. Бахтина, Ю.М. Лотмана, Х.Г. Гадамера, В.М. Гацака, Вяч.  Вс. Иванова, Д.С. Лихачева, Л.Н. Гумилева, В.А. Тишкова, Ю.В. Бромлея, М.В. Крюкова, А.И. Кузнецова, С.В. Чешко, З.П. Соколовой, Н.Д. Арутюновой, Д. Дюришина, В.В. Кожинова, Н.С. Надъярных, К.К. Султанова, Ю.Я. Барабаша, У.Б. Далгат, Х.С. Бгажба, Л.А. Бекизовой, З.Х. Налоева, А.Х. Хакуашева, Б.Х. Бгажнокова, Ш.С. Салакая, Ю.М. Тхагазитова, А.Х. Мусукаевой, В.А. Бигуаа, Р.Г. Мамия, Р. Фокса, Р. Стэнга, Д. Х. Роулинсон, Б. Ромберга, К.Г. Юнга, В. Гумбольдта А. Джамухо, С. Берзеджа, Х. Самиха, И. Бакаи, М.А. Шауабке и др. Автор также опирается на работы кавказоведов, историков, этнографов и археологов: В.В. Латышева, Ю.А. Кулаковского, Е.И. Крупнова, М.О. Косвена, Г.Ф. Чурсина, З.В. Анчабадзе, Ш.Д. Инал-ипа, Г.А. Дзидзария, С.Х. Хотко, А.В. Фадеева, Ю.Н. Воронова, А.П. Новосельцева, В.П. Алексеева, Г.Х. Мамбетова, Т.Х. Кумыкова, Р.Ж. Бетрозова, Н. Хиджази, М. Атэллэ, М.А.-У. Уардыма, О.М. Баши, Б. Самкога, С. Абудайи, А. Аннасгьи, Н. Зайдэ, П. Янга, Д. Уассерштайна, Дж.З. Смит, Дж. Хюитта, Р. Смитса, Б. Маклея, И. Айдемира и др.

Научная новизна исследования обусловлена комплексным, многоступенчатым подходом к изучению адыгской литературной диаспоры в широком историко-культурном контексте. Когда речь идет об исследовании диаспорной литературы, и в целом культуры адыгов, первым и самым сложным препятствием на этом пути оказывается их разорванность, раздробленность. В диссертации делается попытка преодолеть эту раздробленность и показать движение национальной литературы (материковой и диаспорной) в единстве на основе исследования, например, жанровых форм романа (исторического и др.).

В адыгском литературоведении роман в диаспорной литературе впервые становится предметом монографического исследования; выявляются особенности его поэтики и типологические черты. Тексты романов подвергаются историко-литературоведческому анализу. При этом автор широко использует достижения как литературоведения так и этнологии, историографии, философии, фольклористики, этнолингвистики, этнопсихологии, социологии и источниковедения; вводит в научный обиход малоизвестные отечественные и зарубежные источники для раскрытия художественного мира произведений. Автор диссертации впервые выявляет ключевые принципы или основания этнодуховной идентичности адыгов, позволяющие понять суть национальной литературы, создаваемой в диаспоре; вводит в адыговедение новое понятие - ъапсэ.

Практическая значимость диссертации заключается в том, что она предлагает новый подход в изучении адыгской диаспорной литературы, и шире Ч национальной литературы, не только адыгской, но и других литератур диаспор народов Северного Кавказа и Абхазии. Ее выводы и материалы могут быть использованы при составлении программ и курсов лекций по адыгским литературам (кабардинской, адыгейской и черкесской), истории культуры и литературы других народов Северного Кавказа и Абхазии. Они также могут быть использованы при создании методических пособий по обучению студентов и детей адыгской диаспоры, в частности в адыгских школах в Иордании (например, школа им. Принца Хамзы в Аммане) и Сирии и др. Материалы диссертации также могут быть использованы для составления курсов лекций для студентов в Центре исследования языка и культуры адыгов в диаспоре в Аммане.

Апробация работы. Основные положения и научные результаты диссертации отражены в монографии: Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика, а также в статьях в научных сборниках и журналах, изданных в России и за рубежом (общим объемом более 35 п. л.).

Авторская концепция по изучению адыгской литературной диаспоры и многие положения настоящей диссертации были представлены на различных российских и международных кавказоведческих конференциях. Вот некоторые из них: Международная Конференция по проблемам изучения состояния адыгского и абхазского языков в диаспоре. (Турция, Стамбул - июнь 2002). Конференция Вопросы изучения истории национальных литератур. Теория. Методология. Современные аспекты (Москва, ИМЛИ РАН, 11 июня, 2008);

Первая Международная Конференция по проблемам сохранения и развития адыгского языка в черкесских диаспорах. (Иордания, Амман, 12-13 октября, 2008)

Структура диссертации подчинена главным принципам и содержанию работы. Исследование состоит из Введения, трех глав, Заключения и Библиографии.

Основное содержание работы

Во Введении обосновываются научная новизна, актуальность темы, цели и задачи диссертации, ее методология. Продуктивность исследования, обращенного к особенностям адыгской литературной диаспоры,а вытекает из понимания особого положения части народа, находящейся вне исторической родины в условиях диаспоры и, возникающей при этом необходимости использования возможностей методологии этнологии с выходом на следующие основные понятия: лэтническое самосознание, лэтническая идентичность и т. д., представленные в работах ведущих специалистов в этой области (В.А. Тишкова, Ю.В. Бромлея, М.В. Крюкова, А.И. Кузнецова, С.В. Чешко, З.П. Соколовой, Н.Д. Арутюновой, Л.Н. Гумилева и др.).

При этом автор исследования выявляет связь духовного и лэтнического, указывая на то, что духовность - понятие, вмещающее в себя самые широкие параметры жизнедеятельности человека, народа, культуры, ее внутренний стержень. Она воплощена в поведенческих принципах нации, в искусстве, фольклоре, литературе, музыке, - в культуре в широком смысле этого слова, включающей, безусловно, и религиозную константу, как это представлено в лучших мыслительных традициях - от И.Г. Гердера до А.Н. Веселовского, А.А. Потебни, Г. Шпета и В.М. Жирмунского.

По той же причине уточняются некоторые понятия и термины, даже те (например, диаспора, лэмиграция, материк и т. д.), которые вошли уже в научный обиход, тем более что до сих пор и по ним не существует единой позиции. Терминологические трудности связаны и с употреблением самих названий народа (этнонимов) - адыги, черкесы. Дается научное объяснение того, что в диаспоре не существует границы между представителями адыгской диаспоры по их узко субэтническим наименованиям. Все они объединены уже тем фактором, что у них единый этнический корень, и что они более не живут у себя на исторической родине. Адыгэ - самоназвание кабардинцев, адыгейцев и черкесов, проживающих преимущественно в трех республиках Российской Федерации: Кабардино-Балкарии, Карачаево-Черкессии и Адыгее.

Черкесы - исторический эндоэтноним адыгов. В мировую историю и литературу современные кабардинцы, адыгейцы и черкесы вошли под названием черкесы или адыги. Во Франции используют этноним Circassian (черкес). В британских и других западноевропейских изданиях - Chercess (черкес). Эта традиция не прерывается по сей день в зарубежном кавказоведении. Автор диссертации приводит ряд примеров употребления этого термина из трудов западных, ближневосточных и российских (до Октябрьской революции) ученых, как прошлых столетий, так и современных. Поскольку в работе исследуется диаспорная литература, то используются два однозначных этнонима - черкесы или адыги, под которымиподразумеваются кабардинцы, адыгейцы и черкесы.

В диаспоре адыги также отождествляют себя с абхазами, называя их братьями, учитывая их этническую близость, и во многом, соответственно, историю развития их культур. Поэтому нередки случаи употребления понятия адыго-абхазы.

В диссертации подчеркивается, что, черкесы, осознавая себя частью северекавказской диаспоры, в то же время четко выделяют себя среди других горце, так же как и среди иного социокультурного окружения, в котором они вынужденно оказались. При этом адыги выделяют как основание своей этнодуховной идентичности не только адыгский язык, но и ряд базовых понятий: ъапсэ, адыгэ хабзэ, адыгагъэ. Без понимания особенностей этнодуховной идентичности адыгов, невозможно понять культурологическую, этико-эстетическую логику и своеобразие художественных образов, художественного мира произведений адыгской диаспорной литературы. Понятие ъапсэ, впервые вводимое автором диссертации, - основа национального самосознания, этнопсихологии адыгов; оно составляет систему целостной этнодуховной модели мира, включающую такие принципы этнодуховной идентичности или структурообразующие компоненты этноса, как адыгэ хабзэ, адыгагъэ, адыгэбзэ, неразрывно связаные с историей, исторической родиной и культурой народа; охватывает все стороны его жизни, становясь для диаспоры (как и для материковых адыгов) мотивом не только физического выживания, но и самосохранения и развития, прежде всего, как уникального этнодуховного и этнокультурного сообщества.

Автор исследования выделяет жанр исторического романа в диаспорной литературе, касается ряда важных проблем этнологии, этнопсихологии и философии истории адыгов. С одной стороны, эти дисциплины взаимодействуют и опираются на одни и те же источники и материалы, но у художественной литературы открываются неограниченные возможности в расширении круга объектов эстетического и художественного осмысления. С другой, они преследуют одну цель - поиск смыслов, установление цепочки взаимосвязанных смыслов бытийных, достигая своей цели разными путями.

Отчасти всем этим дисциплинам присущи научно-философский тип мышления, который входит и в сферу художественного мышления. Задача художественной литературы диаспоры, да и всей национальной литературы в целом - осмысление и образное обобщение исторических событий, изменивших во многом ход истории и ставших причиной массовой эмиграции народа, а также современной жизни, этнических явлений, индивидуальной жизни человека и народа в своей целостности с перспективой на будущее, хотя бы потому, что даже и в условиях диаспоры адыгский народ сумел предложить значительный пласт художественно-историософской литературы.

В первой главе Историография литературной адыгской / черкесской диаспоры рассмотрены историко-духовные, этнокультурные основы адыгской литературной диаспоры, без которых трудно понять причины ее зарождения, генезис, исторические реалии, образный и языковой (в том числе метаязыковой) строй и др.

Судьба черкесов (адыгов) сложилась таким образом, что большая часть народа в разные времена ее истории оказывалась вне исторической родины. Это и черкесско-мамлюкский период, а затем и махаджирский (в результате Кавказской войны ХIХ века). Эти эмигранты как раз и создавали историографию и художественно-философскую литературу, в том числе и жанр романа и повести уже с элементами историзма, опираясь на духовный опыт народа, накопленный в течение столетий. Несмотря на то, что ее формирование зависело во многом и от политических и социально-экономических условий, в которых волею судьбы оказался народ, литература создавалась в диаспоре, писалась на официальных языках стран проживания. Ничто не могло остановить литературный процесс. (Языковую проблему автор диссертации выделяет особо и поясняет, каким образом народ ее решал).

Адыгский народ прошел длительный исторический путь, его культура формировалась и развивается в постоянном взаимодействии с другими древними культурами, начиная от хаттского и хеттского (IIIЦII тыс. до н. э.) периодов до наших дней.

Говоря об упоминаемой тысячелетней цивилизации хаттов, предполагаемых предков адыгов и абхазов, автор диссертации выявляет значение архетипического символа (по Юнгу) в формировании поэтических образов современной диаспорной (да и материковой) художественной литературы, тем самым констатируется преемственность глубинной духовной модели мира народа.

Результаты исследования позволяют сделать вывод о том, что литературная судьба адыгской диаспоры сложилась гораздо раньше в диаспоре, чем на исторической родине. Хотя заметим, что этот вопрос еще требует всестороннего изучения. Вместе с тем, автор диссертации считает ошибочным игнорировать богатый пласт научной, историографической и художественной литературы, созданной в диаспоре в течение ряда веков (начиная с периода правления черкесско-мамлюкской династии в Египте).

Можно утверждать, что этнодуховная культура адыгов, накопленная тысячелетиями и унесенная с Кавказа черкесскими мамлюками, позже воплотясь в историко-философский и литературный опыт, стала этнокультурным и философско-литературным базисом, на котором сформировалось новое поколение культурной и литературной диаспоры в ХIХЦХХ вв. Не случайно в произведениях современных диаспорных и материковых писателей эта тема занимет значительное место. При этом отчетливо прослеживается фактор этнодуховной идентичности авторов с черкесскими мамлюками. В данной главе диссертации духовно-культурная преемственность поколений раскрывается на примере анализа произведений диаспорного писателя Кубы Шабана.

Величайшей трагедией стала Кавказская война XIX в., которая опустошила земли западных адыгов и абхазов на Кавказе. Большая часть адыго-абхазов была выселена в Турцию. По свидетельству историков, самое массовое выселение горцев в Османскую империю осуществлено 1858Ц1865 гг. Это поставило адыго-абхазские народы на грань исчезновения.

История Кавказской войны и махаджирства достаточно хорошо изучена отечественными и зарубежными учеными (А.П. Берже, Дж.Ф. Бэддли, Я. Абрамов, А.В. Фадеев, Г.А. Дзидзария, С.А. Белокуров, С.К. Бушуев, И. Баркук, П. Хензе, М.И. Кандур, Т.Х. Кумыков, С. Аюбкуррахман, C. Брокелманн, В.М. Колубякин, А.Х. Касумов, А.В. Кушхабиев, З.Б. Кипкеева, С.Х. Хотко, С.Г. Кудаева, С.Е. Берзег и др.). Автор, естественно, опирается на достижения историографии, ибо без их использования невозможно понять художественный мир многих произведений диаспорной литературы, в которых тема Кавказской войны занимает значительное место.

В диаспоре адыгский народ (махаджиры) продолжил литературный процесс на новом витке своего исторического и этнокультурного развития.

В главе особое внимание уделяется традициям Адыгэ Хасэ (Черкесское культурное благотворительное общество), которым предстояло сыграть основную роль в становлении культурного сообщества, и заложить основы развития литературной диаспоры в странах Ближнего Востока (Турция, Иордания, Сирия и др.), в Европе и США. Исследуется история диаспорной периодической печати (газеты и журналы) в рамках культурно-просветительской работы Хасэ,сыгравшей важнейшую роль в становлении литературы в диаспоре в целом и во многом способствовавшей установлению культурно-литературных связей между диаспорой и исторической родиной.

В центре внимания исследователя - творчество адыгских поэтов и прозаиков диаспоры в Турции (Ахмет Мидхат Хагур, Ахмед Нури Цаго, Омер Сейффеддин Хатко и др.) и Иордании (Куба Шабан и др.); многие из них были первооткрывателями Хасэ в чужих странах. Они стояли у истоков литературных жанров Ч рассказа, повести и романа (в том числе исторических) и других; издавали методические пособия по преподаванию адыгского языка и литературы; разрабатывали и печатали различные варианты адыгского алфавита; открывали адыгские школы, ставили пьесы в создаваемых ими театрах.

Примечателен тот факт, что уже с конца ХIХ в. в литературе диаспоре появляется исторический роман (Кавказ /1877/ Ахмета Мидхата; роман Жан /1949/ Расима Рушди /Фауко/); /); формируется историография (Ахмет Нури Цаго Как мы, адыги, исчезаем, 1913; Расим Рушди История национальной трагедии черкесов, 1939 и др.).

Роман Кавказ Мидхата был написан на турецком языке, как и повесть Черкесские воспоминания. Они во многом опередили историографию адыгов. Это большие по объему художественные документированные произведения с развернутыми комментариями; время действия в них охватывало XIX в., трагические периоды Кавказской войны и махаджирства.

Система образов, часто раскрытых через призму ъапсэ и адыгэ хабзэ, создавала достаточно четкое представление о народных оценках истории, расстановке исторических сил и вообще тех реалиях времени, без которых историческое произведение невозможно. Несмотря на то, что жанр Кавказа Мидхата трудно соотнести с жанром исторического романа, произведение все же заложило основы романного мышления в национальной (диаспорной) литературе; от него начинается традиция историко-художественного осмысления прошлого народа.

Таким образом, в XIX в. в диаспоре уже возникает литература (в том числе романы и повести), отражающая адыгский национальный дух в контексте исторических событий. А роман, - по словам Н.С. Надъярных, - это уровень духовного потенциала нации.... Можно сказать, что адыги и в диаспоре оставались и функционировали, прежде всего, как духовное сообщество.

В последующие десятилетия формируется новое поколение писателей и поэтов, публицистов и ученых-гуманитариев, которые войдут в историю диаспорной литературы ХХ - нач. ХХI в. (Харун Батоко /Блэнауэ/, 1886Ц1958; Акиф Доган /Дигунэ/, 1883Ц1962; Батырай Озбек /Едыдж/, р. 1946 г.; Мухадин Кандур, р. 1938; Сефер Берзег, 1939; Хуаж Фахри, р. 1936; Иззет Айдемир, р. 1925; Осман Челик /ХьэкIуратIэ/, р. 1934; Хусейн Тюмер /Сеин ТIимэ/, 1875Ц1968; Четин Онер /ГъуэгулI/, р. 1943; Осман Баранус /Къэшыргъэ/, р. 1930; Хикмет Бинер /Ачмыжь/, р. 1929; Доган Кубан, р. 1926; ЯхТя Канболат /Шагужь/, р. 1926; Мустафа Зихни /ХыдзэлI/, 1919Ц1964; Хикмет Биранд /БрантIэ/, 1906Ц1972; Омер Хилми /Цей/; 1898Ц1961; Самир Харатоко, р. 1948; Захра Омар /Апшаца/, 1938Ц2000; Ф. КТат, р. 1943; Дж. ИсхакТат, р. 1946; Кадир Натхо, р. 1927 и адр. Произведения и работы этих писателей и исследователей частично переведены на кабардинский и русский языки.

Рассматриваемый в главе материал позволяет прийти к выводу о том, что адыгская диаспорная литература является неотъемлемой частью общенациональной литературы; она сыграла значительную роль в развитии эпических жанров прозы, в частности, исторического романа, который предложил новую концепцию прошлого народа, отразил ранее неизвестные стороны жизни адыгов, особенно в диаспоре.

Во второй главе Историческая проза Мухадина Кандура. Трилогия УКавказФ; УЧеркесы. Балканская историяФ; УРеволюцияФ (или УИ в пустыне растут деревьяФ); УДети диаспорыФ впервые в полном объеме рассматриваются исторические произведения М. Кандура кавказского цикла; они написаны на английском языке, ряд из них переведен на русский и кабардинский языки. Романы неоднократно переиздавались в разных странах мира.

Реальность махаджирской судьбы наложила свой отпечаток на литературный процесс в целом в диаспоре и во многом объясняет причины, почему литераторы проявляют интерес к историческим событиям XIXЦначала XX в. А причины очевидны: во-первых, из памяти новообразовавшейся адыгской диаспоры еще не стерлись трагические события XIX столетия, сопровождавшиеся выселением горцев в Турцию. Рассказы об изгнании с родной земли передавались из уст в уста, тем более что были живы очевидцы и участники событий. В течение всего ХХ в. процесс реэмиграции махаджиров из Турции в страны Ближнего Востока, Европы и США продолжался.

Последствия Кавказской войны отразил и фольклор, который, естественно, повлиял на литературу. В целом, адыги, разорванные на диаспору и материк глубоко чувствовали, что они у края пропасти, на грани исчезновения. Это чувство не давало покоя представителям черкесской интеллигенции, писателям и просветителям.

Факт вынужденного нахождения вне исторической родины, среди иного социокультурного окружения, усиливал степень этнического самосознания у представителей диаспоры, невольно рождая требующие незамедлительного ответа многочисленные вопросы, касающиеся их этнодуховной идентичности, этнодуховного самоопределения и т. д. Это, безусловно, обостряло национальное самосознание лучших представителей диаспоры, которые пытались решить возникшие проблемы. Это также способствовало возникновению определенных жанров литературы, в частности исторических рассказов, повестей и романов.

При этом зарубежная, в том числе и русская историческая публицистика и мемуаристика XIX - начала XX в. оставили огромную литературу о жизни горцев в XIX в., которой пользовались писатели.

Наконец, собственно адыгская историография Кавказской войны и ее последствий еще только формировалась, и в этой ситуации художественная литература часто опережала историческую науку (и в диаспоре, и на материке).

Говоря о главном движущем мотиве формирования адыгской литературной диаспоры, стоит вспомнить характерное высказывание М. Кандура Интересно, как психологи оценили бы этот феномен? Почему так важно, чтобы нашу историю знали? Почему мы не должны ассимилироваться и раствориться среди более многочисленных народов на этой земле, как это произошло с другими древними цивилизациями? ...Откуда это не дающее покоя стремление осознать свою черкесскую индивидуальность?

В своих кавказских произведениях М. Кандур пытается ответить на эти сложные вопросы, размышляя об этнодуховной идентичности народа, художественно воссоздавая целостность исторического процесса в его связях с настоящим и будущим.

Так, в исторических романах писателя впервые масштабно раскрывается история народа, уделяется пристальное внимание проблемам этнодуховного выживания, национальным обычаям и традициям, системе ъапсэ, морально-этическим нормам народа - адыгэ хабзэ, адыгагъэ, которые формировали и сохраняли национальный облик адыга. Безусловно, важным элементом ъапсэ является возможность ее внешнего воплощения.

Новаторство исторических романов М. Кандура состоит в том, что он показывает не только внутренние аспекты ъапсэ, связанные с мотивами поведения (внешняя характеристика адыгэ хабзэ и адыгагъэ), чувствами, переживаниями, но и созидание диаспорными адыгами картины мира по подобию ъапсэ, что в целом можно характеризовать как мировосприятие адыга, мировидение в широком смысле. Писатель показывает как на уровне сознания всеохватывающая модель адыгского мира ъапсэ мотивировала адыгов создавать свой ландшафт (сажать деревья, строить дома, подобные тем, которые они оставили на исторической родине, обрабатывать заселяемые ими земли, в отличие от коренных жителей, разводивших верблюдов, к примеру, в арабских пустынях) и т. д. Все это включало в себя процессы адаптации адыгов не только в иной этнодуховной среде, но и в иных природных условиях. В диссертации впервые исследуются особенности художественно-философского осмысления функционирования ъапсэ в кавказских романах М. Кандура, в том числе малоизученных (Революция, Лондон, 1999 и Дети диаспоры, Лондон, 2007).

В отличие от понятий адыгэ хабзэ и адыгагъэ, о ъапсэ написано не так уж и много, если не сказать, совсем ничего. А между тем, последний, итоговый роман А.П. Кешокова называется лъапсэ (Нальчик, 1994). В диссертационной работе указывается на то, как два адыгских писателя (один в диаспоре - Кандур, а другой на исторической родине - Кешоков) одновременно раскрывают менталитет адыга, его мироощущение и мировоззрение через философское осмысление ъапсэ. Так, в адыгской национальной литературе ъапсэ становится ключевым (смыслонесущим) понятием. А М. Кандур выводит ъапсэ на уровень мира, где диаспорному адыгу, носителю ъапсэ, нужно сосуществовать и с другими культурами и традициями. Поэтому в данной главе диссертации дается детальный анализ этого понятия, ибо без его понимания невозможно раскрыть суть романов М. Кандура, да и произведений других писателей диаспоры.

Биография писателя неотделима от истории черкесского диаспорного сообщества, от истории своего народа в целом. Это требует комплексного подхода к изучению творчества диаспорного писателя.

Здесь, именно в этом пересечении осознается необходимость целостного подхода и к изучению творчества диаспорных писателей, и к их биографическим историям, и истории народа в целом.

А.И. Чагин пишет: Ссылаясь на УБожественную комедиюФ, на классическую польскую литературу, созданную эмигрантами - Мицкевичем, Словацким, Красинским, на еврейскую поэзию, В. Ходасевич в свое время писал, что Уистория знает ряд случаев, когда именно в эмиграциях создавались произведения, не только прекрасные сами по себе, но и послужившие завязью для дальнейшего роста национальных литературФ . Стоит помнить об этом, осознавая тот факт, что М. Кандур впервые в диаспоре воссоздает целостную историю народа в движении и в динамике ъапсэ.

М. Кандур уже с первых двух произведений - The Skyjack Affair (Афера в небе; Нью-Йорк, 1970) и Rupture (Разрыв; Нью-Йорк, 1972) утверждает себя как романист, а с романами кавказского цикла (трилогия Кавказ - Чеченские сабли, Казбек из Кабарды и Тройной заговор; Черкесы. Балканская история) - как автор исторических романов.

В хронологически взаимосвязанных шести исторических романах художественно масштабно исследует важнейшие проблемы истории и культуры народа. По времени они охватывают эпоху Кавказской войны, махаджирства и XX столетие. Он воссоздает историко-духовный портрет этноса в исторической динамике, раскрывает судьбу ъапсэ и составляющих ее адыгэ хабзэ, адыгагъэ, адыгэбзэ, хэку в сложных условиях испытания сознания людей на устойчивость и изменчивость морально-этических норм и смыслов этнодуховного самосознания, и в особенности, в условиях войны и трагических потерь, а также современных реалий.

Отец - одна из важнейших категорий идентификации для адыга, становится знаковым понятием для М. Кандура, через которое воспринимается и лидентичность, и принадлежность, и лэтнодуховное самоосознание, и в целом ъапсэ. Понятие родина, один из ключевых элементов ъапсэ, заложено в адэжь щIыналъэ, что в переводе на русский язык означает древнего отца земля. Оно важно для писателя, как и для каждого диаспорного адыга. Принято считать, что архетипическое сознание адыга соотносит понятие родины к образу не женщины-матери, а отца. Воля отца - один из самых важных аспектов адыгэ хабзэ, отсюда и стремление исполнить завещание отца. Это личное отношение сына, мужчины, ладыга к фундаментальным и основополагающим понятиям адыгэ хабзэ и адыгагъэ - долга, чести, мужества, честности и других идеалов, то есть всего того, что делает его самого адыгом, человеком, знающим и чтущим каноны ъапсэ.

В 1991 г. отец писателя ушел из жизни. Эта биографическая подробность важна, так как именно отец побудил М. Кандура к написанию кавказских романов. Отец, как отмечает писатель, завещал ему воссоздать правдивую историю своего народа. Он же и был для него одним из самых вдохновенных рассказчиков, обогатившим М. Кандура многими важными деталями.

C 1960 по 1962 г. М. Кандур пишет Мюридизм. История Кавказских войн. (1819Ц1859). В процессе создания труда, писатель накопил большое количество документальных архивных материалов, которые впоследствии стали основой для исторических романов кавказского цикла. Вместе с тем поиски продолжались в зарубежных и российских архивах и библиотеках.

М. Кандур в своих произведениях выступает в нескольких ипостасях: как прозаик, историк, тонкий знаток ъапсэ иродного языка, традиций адыгэ хабзэ, адыгагъэ. Именно это, по мнению Л. Бекизовой, позволило правдиво отразить картину эпохи, историко-культурное наследие народа. Писатель задается целым рядом вопросов, на которые еще не ответила ни историческая наука, ни художественная литература .

Предшествующие романы М. Кандура (Афера в небе и Разрыв) свидетельствуют о том, что писатель постоянно придерживается одного принципа: тот или иной повествователь не может рассказывать о том, чего сам не видел и чего не пережил. Хотя писатель и не был свидетелем событий прошлых столетий, он работал с живым материалом, с людьми, сохранившими память о прошлом. Кроме того, были важный и личный опыт и переживания самого писателя, которые стали основным источником, например, романа Дети диаспоры.

Перед М. Кандуром стояла сложная задача; материал, касающийся величайшей трагедии, диктовал свои условия создания масштабного, полифоничного (М. Бахтин), внутренне напряженного исторического романа. Писатель пишет: Меня влекло, - пишет он, - асильное желание написать о своем народе. Меня вело сильное желание определить свою идентичность, настолько, что мне хотелось взобраться на крыши (домов) и крикнуть, что мы - Черкесы, происхождения древнего и благородного...

Я не жду, что мир немедленно полюбит мой народ, наши традиции и культуру. Я всего-навсего хотел осознания миром того, что мы есть, и, какое у нас прошлое .

Феномен этого притяжения к своему народу, и становится движущей энергетической силой, определяющей становление Кандура как адыгского национального писателя.

Цикл кавказских романов М. Кандура стало крупным явлением в истории национальной литературы. Он отражает генезис духовности народа, решает историософские проблемы через раскрытие внутренних этнокультурных процессов, диалектики ъапсэ, а наряду с ней - адыгэ хабзэ и адыгагъэ.

В трилогии Кавказ главная линия повествования связана с историей кабардинской семьи, которая раскрывается в контексте трагической истории махаджирства (выселения) западных адыгов и кабардинцев и других народов Северного Кавказа. Этим продиктована во многом и сложность многоуровненового содержания произведений.

Первый роман трилогии Чеченские сабли повествует об истории Северного Кавказа в целом с 1782 г., времен восстания чеченского шейха Мансура и первых серьезных попыток вторжения на Кавказ царской армии. Эта дата имеет важное значение для писателя, и он выносит ее подзаголовком к первой же главе. Как фон, лейтмотив произведения слышится, ощущается отдаленный гул нарастающего военного столконовения, ухудшающегося всеобщего положения на Кавказе.

Повествование начинается с пути уорка (князья) Ахмета из Кубани, покинувшего ъапсэ (родной очаг), и направляющегося к восточным адыгам. Зять поссорил Ахмета с его единственной сестрой. Этот путь полон неожиданных встреч и событий. Ахмету не удается добраться сразу до назначенного пункта, он сворачивает с пути, и оказывается на чеченской земле, где знакомится с двумя людьми, которые определят всю его дальнейшую судьбу: с чеченкой Цемой, становящей его супругой и матерью его детей, и сыном кабардинского пши (верховного князья)Хапцы, Мурадом, навсегда занявшим в его жизни место брата. Ахмет убеждает Мурада оставить чеченскую землю и вернуться на родину, к адыгам. Мурад, в свою очередь, приглашает Ахмета избрать местом своего жительства Малую Кабарду, где правит его отец Хапца. Впервые лицо войны открывается Ахмету и Мураду в Чечне. Они оба, повзрослевшие и испытавшие горький вкус войны, собираются в дорогу домой.

Во втором романе Казбек из Кабарды действие происходит в Кабарде с 1784 по 1840 г. и охватывает время вторжения царских войск на Западный Кавказ. С 1840 г. для Кабарды, да и для всех адыгов в целом, наступают тяжелые времена. До наиболее массового исхода (махаджирства) их отделяет всего лишь двадцать четыре года (1864). Главными действующими лицами здесь выступают западные адыги и их лидеры; они ведут освободительную войну. На сцену также выходит Казбек, сын князья Ахмета и чеченки Цемы, который продолжает историю семьи.

Если в первой книге речь шла о том, что западнокавказские адыги тревожились по поводу строительства военных лагерей на их территории, жили в ожидании бед, об Ахмете - представителе семьи Кандур, который искал место, где обретет мир и семью, создаст ъапсэ, то во второй книге события развиваются в драматическом русле и у людей возникают иные переживания и заботы. Казбек трагически теряет единственного сына Имама. Имам гибнет не на войне, а у себя дома - в него стреляют конокрады, угоняющие его лошадь. Читатель видит, как меняются люди под влиянием уродливого лица войны. Казбек, воспитанный в духе высоких идеалов адыгэ хабзэ и адыгагъэ, мечтающий о праведном пути шейха, вынужден отложить надолго свой молитвенный коврик и вступить на путь войны, хотя он отвергал ее. Он считает, что с гибелью Имама война сама постучалась в его ворота. В итоге герой уезжает к шапсугам и воюет вместе с ними.

В третьем романе Тройной заговор повествуется о многолетней войне на Западном Кавказе; он завершается трагической картиной выселения сотен тысяч черкесов с Кавказа в Османскую империю в 1864 - 1866 гг.

Судьба Накхо становится выражением жизни махаджира, человека с расколотой душой (А.И. Чагин), который не может оставаться на родине и не только потому, что его народ вынужденно оставляет ее, но чтобы опекать свою стареющую мать в Османской империи.

В поэтической структуре романа значительное место занимают судьбоносные народные собрания западных адыгов (шапсугов и бжедугов), на которых обсуждаются острые вопросы: нужно ли уходить в Турцию или продолжать войну, или оставаться на родине, переселившись на предлагаемые царскими властями болотистые места Закубанья? Горцы выбрали трагический путь махаджирства...

Многоструктурность трилогии достигается писателем за счет расширения ракурсов рассмотрения описываемых событий и лиц. Вместе с тем он постепенно сужает свой объект рассмотрения, углубляясь в конкретные исторические явления и художественно-философски осмысляя их. На фоне разворачивающихся событий, в поле зрения повествователя оказываются страны, политики, дипломаты, решающие судьбу адыгов, действующие в регионе царские генералы: Г.А. Потемкин, А.В. Суворов, А.П. Ермолов, И.А. Вельяминов, Муса Кундухов и др. Для более полного отражения сложной и противоречивой эпохи в художественную систему произведения вводятся образы других исторических лиц, в частности имама Шамиля, шейхов Мансура и Шамиза; иностранных журналистов, исследователей, дельцов и шпионов: немца Юлиуса фон Клапрота, англичан Д. Уркарта, Дж. Лонгворта, Э. Спенсера и Дж. Белла, поляка Т. Лапинского и других, которые оказывали существенное влияние на настроения адыгов и их решения. Кроме того, в трилогии показаны и обобщающие образы русских людей (доктор Васильчиков и др.), симпатизировавших адыгам и сделавших немало для того, чтобы поддержать их в тяжелые времена; духовных служителей, игравших большую роль в общественной жизни горцев-мусульман Северного Кавказа в XIX в. и др.

В структурно-композиционном плане в трилогии прослеживается несколько уровней повествования:

- повествование от третьего лица (автора-повествователя), раскрывающее историю семьи Ахмета. В данном случае автор-повествователь играет важнейшую структурообразующую роль, он не только рассказывает о событиях, но и внутренне переживает их; скрепляет сюжетные линии, формирует цельную концепцию истории. Здесь активно используются диалоги и размышления героев (они в основном передаются автором-повествователем), способствующие более полному отражению их внутреннего мира, исторических процессов и отношения героев к ним;

- повествование от лица Дэвида Уркарта и других иностранцев, пишущих статьи, отчеты и письма в английский парламент и королеве, которые фактически никакой роли не сыгравших для положительного решения черкесского вопроса. Эти материалы в основном предстают как источники или архивные материалы об эпохе;

- повествование от лица русских офицеров (включая их диалоги, отчеты, донесения и т. д.), которое представляет иную точку зрения об исторических событиях и горцах;

В образах Ахмета, Казбека, Накхо, предводителей западных адыгов (Муса бей, шапсуг хаджи Даниль, абадзех Ислам Гери, бжедуг Альсида бей, члены черкесской депутации в Англию Хайдар Хасан и Оглы Исмаил) и других героев содержится этнокультурная, историческая информация, наполненная психологизмом, личными драмами, преломляющимися в трагедию адыгов.

В романах М. Кандура фольклорные, мифологические и этнографические материалы также несут смысловую нагрузку, иногда претерпевая определенную трансформацию в контексте движения сюжета и в соответствии с философией (или историософией) романа.

Писатель расшифровывает этическую сторону уэркъ хабзэ (неотъемлемая часть ъапсэ), ее философию, через отношение к женщине в конкретной, весьма непростой ситуации. Ахмет мужественно и смиренно уступает зятю ради сестры. Выделяя два этих важных элемента уэркъ хабзэ. М. Кандур создает образ адыгского мужчины (адыгэлI), выявляет его менталитет и этнопсихологические мотивы его поведения. Таким образом, уже заданы два плана: архетипическое сознание (обожествление женщины, амазонки, берущее свои истоки в древнехаттской культуре), выявляемое в отношении к женщине, и образ рыцаря, воина. Они в дальнейшем оживают в образах современных жителей Кавказа, сохраняя преемственную этнодуховную связь поколений. Динамичность, диалектика внутреннего мира Ч важнейшие составляющие образов героев романов.

Обобщая исторический опыт народа, и придавая ему общечеловеческую значимость, писатель показывает негативные стороны цивилизации, ставит нравственные, этические проблемы, которые человечество до сих пор неспособно решить. От духовного несовершенства человека, от его невежества, алчности и амбиций происходят трагедии, Ч утверждает он.

В трилогии Кавказ М. Кандура отсутствует идеологическая или иная заданность, которая, как правило, ведет к одностороннему, упрощенному раскрытию характера, эпохи. Писатель и сам подтверждает важность такого подхода в Предисловии к роману И в пустыне растут деревья (Нальчик, 2008): Я не анти-кто-либо. Мои симпатии на стороне моего народа, черкесов. ...Я глубоко убежден, что миссия писателя - излагать правду об истории своего народа... .

А эта правда включает в себя не только историческую достоверность событий, но и этнодуховную картину мира народа.

В образе Ахмета отражены особенности характера адыгского уорка (князья, дворянина, воина, рыцаря) описываемой эпохи. В нем сконценрированы характерные черты истинного адыга, психологически и духовно связанного с традицией своего народа, с его полумифологическим, полуязыческим восприятием мира. Взрослея, он освобождается от идеализированных детских и юношеских представлений о сущностной природе адыгов, становится личностью, а в конце своей жизни (по сюжету трилогии в третьем романе Тройной заговор) еще и напророчит трагедию, на которую облекут себя адыги, избрав путь махаджирства.

Рассудительный, критический характер Ахмета, трезво оценивающего события и людей, унаследует его старший сын Казбек, который станет главным и самым трагическим героем романа Казбек из Кабарды.

Значение уоркства, как нравственного кодекса адыга, думающего о своем народе и жервующего собой ради него, будет множество раз акцентироваться писателем в процессе раскрытия истории семьи через образы Ахмета, Казбека, Аслана, Тимура и, наконец, Иззата.

Тема трагической судьбы махаджиров и последующих поколений типологически объединяет романы М. Кандура с произведениями А. Кешокова Лъапсэ и Новеллы, Б. Шинкубы Последний из ушедших и И. Машбаша Жернова.

Так, образ Казбека во многом типологичен образу шапсугского князя Сафербия Зана из романа И. Машбаша, который не думает о своей личной выгоде или выживании, а переживает за судьбу народа.

Казбек - историческая личность (как и князь Сафербий Зан). Его судьба во многом воплощает судьбу адыгской аристократии XIX в. Он понимает ошибочность выбора адыгов, решающих покинуть землю отцов, пытается им противостоять. Он мудр, призывает горцев не покидать родину, не дать себя обмануть. Герой понимает, что, однажды покинув родину, вернуться туда уже будет невозможно. И в этом проявляется типологическая связь его образа с образом Зауркана Золака из романа абхазского писателя Б. Шинкубы; Зауркан тоже всеми силами пытается удержать убыхов от выселения.

Казбек так же, как и Зауркан Золак и Сафербий Зан, не может отказаться от свободы своего народа. Ему трудно понять и принять, что земля его народа передана турками русскому царю (по Адрианопольскому трактату 1829 г.).

Свобода психологически и есть единственный мотив, оправдывающий жизнь адыгов на земле: это основание миропонимания ъапсэ и ее принципиальных категорий: адыгэ хабзэ, адыгагъэ, формирующие адыгэпсэ (адыгскую душу). Такое же значение свобода имеет и в культуре абхазов, свободолюбие которых является базовой в понимании апсуара. Адыги свободны как свободны птицы в своем полете, как ветер, гуляющий меж гор, как воздух, которым они дышат - утверждают герои романов М. Кандура.

Чувство свободы обусловливает настроение и поведение адыгов в третьем романе трилогии; его ущемление воспринимается как оскорбления национального достоинства народа. Долг наряду со свободой определяет национальное достоинство адыгов, их этноосознание. Они считают, что отобрать свободу у них может только Тха (Всевышний). Именно понимание долга и заставляет адыгов биться за свободу своего отечества.

Говоря о свободе как об одном из определяющих мотивов военных действий со стороны адыгов, писатели обращаются к образу вольной птицы. А в диалоге-поединке между русским офицером и адыгскими лидерами (шапсугом Муса-беем и кабардинским князем Казбеком) она несет в себе смысловую нагрузку.Безусловно, для М. Кандура этот диалог-конфликт имеет важное значение: он организует динамику художественного произведения на всех уровнях - от концептуального до философско-эстетического и этического, придавая каждому образу и детали качественную определенность.

Парадокс, который налицо, и который четко отражен писателем: адыгские лидеры осознают неизбежность победы противника, но все же идут сражаться; они напоминают ту птицу, которая, поняв, что не может более летать, бросается на камень и убивает себя. Ошибочное решение берет верх над здравым судьбоносным смыслом.

Птица, как и заложено в мифопоэтической традиции адыгов, выступает как особый мифопоэтический классификатор и символ божественной сущности, проявляющейся в данном случае в мотиве свободы. Она в мифопоэтическом мышлении адыгов обладает сакральным характером, является помощником Тха (Всевышнего) и выполняет множество разных ролей.

Голубь (тхьэ+ры+къуэ - сын Тха), к примеру, считается прямым наследником Тха. А птица, сидящая на дереве, у адыгов, как и во многих мифологических традициях, символизирует идею благополучия, богатства мира. Ведь дерево тоже играет важнейшую роль в этой композиции: оно означает мировое дерево (лдрево жизни). А разделение дерева и птицы означает беду.

Для М. Кандура эти элементы (символы) весьма важны. Мировое дерево выступит с особой силой в романе И в пустыне растут деревья. Оно будет символизировать надежду.

В романе же Казбек из Кабарды каждый мифопоэтический элемент работает на общую идею произведения.

В произведении писатель стремится продемонстрировать высокую образованность Казбека, которую он вынес из школы аталычества. Здесь же он затрагивает и проблему ламанатов (детей-заложников), которые отдавались горцами (в основном князьями) царской стороне. Аманаты обучались в России русской грамоте, русской культуре и русскому военному искусству. Подобные детали свидетельствуют о неоднозначности эпохи, отраженной в трилогии М. Кандура.

Философия адыгского аталычества имеет множество интерпретаций. М. Кандур обращает внимание на одну немаловажную его характеристику: в Кавказской войне шла битва не только за землю, за родину, но и за право оставаться самим собой (уадыгэкъэ уэ), человеком (уцIыхукъэ уэ). Неразрывная связь между внешней, видимой войной и внутренней борьбой ярче всего показана в образе Казбека. Сложность характера Казбека сформирована из синхронистичности или парадигмы бесчисленных случаев смысловых совпадений (по Юнгу). Повторяющиеся потери не могут бесследно пройти для любого человека. Они получают различные ответы в его сознании, меняя в нем многое. Казбек же пытается всегда найти что-то человеческое даже в самый тяжелый период своей жизни (например, гибель сына Имама), чтобы в самом себе не погубить это начало. Он остается подлинным уорком. Этот взгляд писателя на уорка - найти человека там, где его раньше не искали, тоже весьма любопытен и нов. В образе Казбека воплощены национальное достоинство, честь, самокритика, обобщающие начала, связанные с общечеловеческими проблемами. Очевидно, что Казбек - уорк в подлинном смысле: он искренне служит своему народу. В романтико-героической (эпической) характерологии уорка, писатель показывает сущностную его сторону в повседневной жизни, в том числе и в военной ситуации. Казбек соединяет в себе две эпохи, две части разорванного времени и мира: до выселения и после выселения адыгов.

И в отношении к противнику Казбек следовал нравственно-моральным принципам адыгагъэ, которые позволяли сохранять свое человеческое лицо. Яркий пример тому - его уважительное отношение (как к равному себе) к своему пленнику, солдату (поляку) Игорю. Это, естественно, оказало положительное воздействие на восприятие Игоря, который стал по-иному относиться к горцам и ценить их нравственную культуру. Аналогичные сюжеты встречаются в фольклоре адыгов, опыт которого учитывал писатель.

В третьем романе М. Кандура Тройной заговор на меджлис собираются оставшиеся в живых повстанцы. Это был печальный последний меджлис западных адыгов - трогательное и бесконечно печальное событие, особенно по сравнению с торжеством, на котором Аслан присутствовал в детстве . Меджлис этот печален не только потому, что адыги потерпели поражение в войне и их эмиграция неизбежна, но еще и потому, что славные люди погибли, а оставшиеся состарились, не видя ничего, кроме ужасного лица войны. Казбек и теперь (на этом меджлисе) переживает факт конфликта между шапсугами и бжедугами, спорящими о том: а) оставаться, но продолжать воевать; б) соглашаться с русским царем и переходить на кубанские земли; в) или же садиться лорганизованно на приготовленные для них корабли и уезжать... Создается картина распутья загнанного в угол народа и озвучиваются самые трагические фразы, говорящие сами за себя: Наш народ ждет, поведем ли мы его в изгнание. Мы больше ни на день не можем откладывать это решение. Юноша, ты принимаешь закат за утреннюю зарю. Мы стоим в конце пути, а не в начале... и т. д. Народ все же принимает решение эмигрировать, избрать путь махаджирства.

В этом романе выявляется один из критических взглядов писателя на свой народ. Эта самокритичность будет развита им и в последующих произведениях.

Трилогия завершается притчей о том, как л...один мудрый и богатый князь построил в лесу большой высокий дом. Возводя его на двадцати шести сваях из крепкого дуба, он предполагал, что так дом устоит против любой разрухи. Однако одна из них решила уйти, сказав, что ее заменят оставшиеся сваи, и дому ничего не будет угрожать оттого, что ее одной среди остальных не будет. Также подумали и другие оставшиеся сваи и все решили покинуть дом. Дом рухнул, а сваи, которые казались мощными остались беспомощными, когда рассыпались по одиночке....

Эта притча - важный элемент повествовательной структуры трилогии, которая четко выражает взгляд писателя на решение адыгов переселиться в Турцию. Оно же опровергает превалировавшее долгое время в исторической науке мнение о том, что адыги переселились в единоверную Турцию, потому, что они были носителями ислама.

Историко-этнографические материалы свидетельствуют о том, что адыги никогда не были фанатичными приверженцами какой бы то ни было религии. В данном случае примечателен отрывок из выступления героя романа Ислама Гери на последнем меджлисе западных адыгов: Ну и что, что мы мусульмане?! - заявил он хладнокровно. - Все присутствующие здесь знают, что не так уж давно наши предки были христианами! В прошлом черкесы не всегда были врагами христиан! И мы не должны быть врагами... . В трилогии встречается множество символических знаков и образов, подтверждающих позицию писателя по отношению к верованиям адыгов описываемой эпохи (образы Сатаней, Сосруко, образы святого дерева, солнца и т. д.).

Культурные, этнодуховные ценности народа подвергаются серьезным испытаниям в диаспоре (конфликт культур, конфликт ценностных ориентаций и пр.).

Во всех случаях главным объектом писателя остается адыгский народ в целом, с его культурой, миропониманием, самоосознанием, со своей этнодуховной и культурной идентичностью и собственной историей и правдой.

Трилогия Кавказ М. Кандура - историко-философское произведение со сложной композиционной и смысловой структурой, а в целом - с художественной системой, основанной на объективной неизбежности этнодуховного ля, как движущего фактора развития исторического романа в диаспоре и адыгской национальной литературы в целом. Эта закономерность не зависит от того, написано произведение на родном языке или на ином (русском, английском и т. д.). Народный архетип, мифопоэтические традиции, менталитет, модель мира и т. д., рано или поздно проявят себя в такой художественно-философской форме, что дадут новый импульс развитию национальной литературы.

В поэтической системе трилогии М. Кандура отчетливо выявляется смысл существования адыгов как этнодуховной части единого целого.

Романы Черкесы. Балканская история, Революция или И в пустыне растут деревья, Дети диаспоры также можно было бы объединить в трилогию. Однако принципиальное отличие этих романов от предыдущих заключается в том, что они повествуют о судьбе народа уже в диаспоре, и о попытках или даже опыте возвращения на родину. Словом, они отражают уже иной жизненный опыт народа.

Роман Черкесы. Балканская история посвящен концу XIX в., когда адыги пытались найти пути выживания на Балканах, где большая их часть оказалась после выселения. Произведение также охватывает события, происходившие на Балканах в 1877Ц1878 гг., связанные с началом столкновений между османскими силами и коренными жителями региона. М. Кандур обращается в этом романе к малоизученному аспекту адыгской истории. Материалов об адыгах на Балканах очень мало. Писатель изучил многочисленные дипломатические отчеты о Балканской войне Министерства иностранных дел Великобритании. Более того, в Приложении дается целый список архивных публикаций зарубежных ученых, изучавших этот период на Балканах. Тем самым автор наглядно демонстрирует, что вся трагическая история черкесов на Балканах - не писательская выдумка, а исторический факт.

Однако М. Кандур, прежде всего, художник, поэтому исторический материал используется писателем для художественно-философского осмысления прошлого народа. Стремление к своей этнодуховной идентичности, вопреки физическим потерям народа, - главная суть движения адыгов к началу нового столетия. Именно это и составляет основную историко-философскую и поэтико-этическую канву произведения.

На роман Черкесы. Балканская история обратили внимание К. К. Султанов и Л. А. Бекизова . Оба ученых выделяют весьма ценные для понимания романа смыслы. К. Султанов, указывая на важность того, как писатель изобразил свой народ в контексте многоцветия этнокультур, отмечает, что М. Кандурлсумел создать смысловое поле самоактуализации (выделено К. Султановым - Л.Б.-К.) национального сознания, вопреки роковым обстоятельствам, преследовавшим народ.

Этот чрезвычайно важный компонент художественного видения кристаллизуется в атмосфере взаимоисключающих структурных оппозиций: чужбина и отечество, чужой и свой, они и мы, этнонациональный космос и вненациональный хаос, сакрализация прошлого и стилизованный Кавказ, утопия, опрокинутая в историю, и современность как воплощенная дисгармония мира .

Каждый персонаж исторического повествования М. Кандура, - пишет Л. Бекизова, - способствует уяснению авторской концепции романа, помогает правдиво выразить постигшую участь народа, в означенный исторический период. В основе художественного замысла романа - стремление осознать собственное УЯФ народа. В этом стремлении автор прибегает не только к подлинным историческим событиям, имевшим место в жизни народа. Более глубокому постижению этих событий служит вдумчивый художественный анализ национального бытия, рассматриваемого в соотнесенности с воссоздаваемым в романе временем .

Весьма существенную роль в композиционной структуре романа играют Вступление и Приложение. Во Вступлении очерчены 1864Ц1870 гг. - период, когда более одного миллиона черкесов покинули свои земли. Здесь писатель уже дает установку на тематику и указывает на исторические факты, которые составят основу его повествования.

Произведение охватывает также события, произошедшие на Балканах в 1877Ц1878 гг., когда там начинаются столкновения между османскими силами и коренными жителями.

Повествовательная структура романа формируется из нескольких уровней: оппозицию Аслана, Мажды и Атакоя можно выделить как два параллельных уровня, где позиции Аслана и Мажды диктуют одну линию сюжета, а Урхана Атакоя - другую; болгар Ангола и вместе с ним население Балкан, чьими глазами видятся все события. Вступление и Приложение также выступают как уровни повествования, несущие самостоятельную информацию.

Главный герой произведения - полковник оттоманской армии Аслан-бей продвигается из Константинополя в Болгарию по направлению к местонахождению болгарских повстанцев. С ним рядом черкес Тимур, адъютант оттоманской армии. Аслан-бей должен соединиться с полковником Урханом Атакоем.

Аслан потерял своих родителей, когда отец отправил его в Большую Кабарду за помощью к Казбеку. Будучи уже офицером Оттоманской армии, он тратит около 10 лет на безрезультатные поиски своих родителей по всем уголкам империи, прежде чем ему становится известно, что шапсуги были отправлены на Балканы. Эти 10 лет составят опыт пути народа, его поисков, потерь и разочарований. Многих людей, которых они любили, никогда больше с ними рядом не будет. На переплетении личностных трагедий развиваются образы Мажды и Аслана, которые полюбят друг друга, но никогда не будут вместе. Они осознанно пожертвуют своими жизнями, потому что это поможет спасти их соотечественников.

Через образы Аслана, Мажды и других героев писатель показывает усиление этнического самосознания народа, укрепление его духа и воли на чужбине. Стоит заметить, что роман является единственным произведением, показывающим силу духа адыгского народа не в период Кавказской войны, а уже после нее.

Изображение картины всеобщего хаоса помогает писателю избежать субъективности и узости в художественном и философском осмыслении конкретных событий и явлений, связанных с пребыванием его народа среди чужих. В романе художественно-философским ориентиром становится смысловая константа этнической культуры вообще. Автор интерпретирует ее как синтез собственно космических и этнических смыслов, их взаимопроявленность друг в друге, их осуществление друг через друга. На имманентном уровне космические смыслы составляют содержание подлинного, собственно этнического мы - и как его частей, личностных ля людей, принадлежащих народу. Через эту этнодуховную идентификацию и влияние космической силы лэтнического проявляются пассионарии (по Л. Гумилеву), умеющие жертвовать своими ля (жизнями) во имя продолжения пути (жизни) народа (лмы).

М. Кандур показывает события, происходившие в Османской империи в контексте мировых процессов, представляя свой народ как часть страждущего человечества, а историю своего народа как часть истории человечества.

В центре внимания писателя - духовные ценности народа, в которых он находит главный источник его выживания. Через глубинное раскрытие этих важных элементов, М. Кандур выстраивает картину мира народа и силу его духовного начала.

В историческом романе Революция или И в пустыне растут деревья повествуется о том, как адыгская диаспора, с одной стороны, (шапсуги, бежавшие из Балкан, и кабардинские семьи, прибывшие из Османской империи), и материковые кабардинцы, - с другой, приспосабливаются к новым условиям жизни в Трансиордании и на родине на фоне двух величайших потрясений века - Октябрьской революции и распада Османской империи. После Октябрьской революции все контакты с родиной у диаспорных адыгов прерываются почти на столетие.

Роман М. Кандура И в пустыне растут деревья впервые в адыгских литературах раскрывает жизнь адыгов в диаспоре в иной этнодуховной культурной среде в новообразовавшихся странах (Турецкая Республика, Иордания), а также на родине - в нынешних Кабардино-Балкарии, Адыгее и Карачаево-Черкесии.

В композиционной структуре произведения можно выделить несколько уровней: 1) Адыги в Трансиордании и Турции: а) продолжение истории жизни и служения своему народу турецкого офицера Тимура (черкеса, преемника Аслана) и его трагическое возвращение на родину; б) история дальнейшей судьбы семьи Накхо, его родственников и соотечественников в Турции, а затем и в Иордании; в) судьба Черкеса Эдхама, выдающегося турецкого лидера черкесского происхождения. 2) Жизнь адыгов на материке: а) история жизни известного кабардинского советского лидера Бетала Калмыкова и Назира Катханова, репрессированного Калмыковым; б) уорки (Карим, генерал царской армии Куденетов и др.) и крестьяне. 3) Оппозиционный (с иной этнодуховной культурой) и в то же время параллельный мир, в котором адыги должны адаптироваться в Турции и Иордании: а) история жизни известной исторической личности Мустафы Кемаля, прогрессивные идеи которого отвергали старую монархическую систему власти во главе с султаном в Турции, и турецкий народ; б) древние бедуинские племена Бени Хадаб (Хадид) и Бени Сахр с их колоритной культурой и мироосознанием.

Необходимо также выделить Вступление писателя, как один из важных компонентов повествовательной структуры произведения, где писатель, со свойственной ему откровенностью, обращается к читателю, поясняя, что для него было важным в этом периоде истории, какие открытия он сделал для себя.

Каждый герой романа представляет культуру своего народа, для каждого героя понятия чести и достоинства равноценны в своей универсальности, содержат одинаковые смыслы, хотя в различных культурах они имеют свои отличительные черты. Замысел писателя заключается в том, чтобы показать общечеловеческую ценность культур и их величайшую объединительную силу. Лидеры различных арабских племен и адыгского диаспорного общества решают серьезные задачи по примирению своих народов. И этот опыт, показанный Кандуром, имеет существенное значение для историографии не только народов Кавказа, но и Иордании, где историческая наука находится на стадии становления. Для создания цельного художественно-философского полотна, писатель активно использует и этнографические материалы.

Люди разных национальностей - палестинцы, сирийцы и черкесы, работают вместе в едином пространстве, и это уже признаки рождающегося нового общества - иорданского.

Через весь роман красной нитью проходит мысль, связанная с мечтой каждого адыга когда-нибудь вернуться на свою историческую родину. Но противоречия XX столетия вносят свои корректировки. Тимур, в чьем образе писатель показал драматическую судьбу возвращенца, считает, что он - другой, отличный от тех, с кем до сих пор жил. Антитеза мы и они достигает своего апогея в произведении. Вопрос о возвращении на родину всегда брал верх над рассуждениями о том, что возвращение может плохо кончиться для возвращающихся. Речь идет о начале ХХ в. В словах молодого кабардинца Хамида, из новоприбывших на родину из Турции, звучит эта двойственность (возвращаться или нет); этот вопрос возникает перед каждым диаспорным адыгом, ибо родина может быть не такой, как раньше. Тимур, отвечая Хамиду, говорит: л...Видишь ли, ХамидЕ - ...Кавказ - моя родина. Я тоскую по смене времен года, по снегу, горам, по своему брату Кариму - надеюсь, он жив еще. Я скучаю по своему народу и хочу жить среди тех, кто понимает меня, и которых полностью понимаю я. У бедуинов много хороших качеств, но они отличаются от меня, от того, как я рос, в чем меня воспитывали . В этих словах запечатлены сегодняшние мысли, чаяния и надежды народа. Писатель, как бы становясь голосом своего народа, обращается к читателю, выражая мировосприятие современного диаспорного адыга.

В романе М. Кандура впервые представлен образ известной исторической личности начала ХХ в. - Черкеса Эдхама. Писатель дает новую интерпретацию этой противоречивой фигуры, опираясь, естественно, на малоизвестные архивные материалы и исследования. Он не идеализирует Эдхама, но и не принижает значимость героя в истории Турции; показывает его как крупного политического деятеля, который оказывал влияние на жизнь адыгской диаспоры в Турции и на исторические процессы в стране.

Кроме того, в произведении параллельно описывается жизнь части разделенного народа и на исторической родине; раскрывается образ трагической личности первого руководителя советской Кабарды Бетала Калмыкова.

Роман М. Кандура Дети диаспоры констатирует, что прошлое надо знать, но надо думать и о будущем народа. Писатель размышляет: В современной диаспоре, по подсчетам специалистов, проживает около четырех миллионов черкесов. Можно сказать, что история их жизни практически не рассказана. И загадкой века остается то, почему адыги сами игнорировали этот предмет столько лет. В их среде множество писателей, людей искусства, выдающихся военных генералов и политиков. Но они, в основном, акцентируют внимание только на прошлом, на трагедии Кавказской войны XIX в. и выселении. ...Похоже, мы увязли в своем прошлом, и чувствуем себя весьма удобно...

В романе мы имеем дело с весьма любопытным опытом полифонии (термин М.М. Бахтина) и синтеза разнообразных жанров от мемуарного до романного (исторического), основанных на переживании современной истории, которым охвачен каждый персонаж и непрерывно движущаяся листория диаспоры. Она подается в контексте мировой истории, выступает мотивом, организующим сюжет и формирующим характеры; история становится судьей.

Возникшие в эпоху напряженного взаимодействия адыгов и многовековой истории самооценка, самоосознание, лэтнодуховная идентичность и самоопределение развили сюжетную динамику романа, его событийность.

Как и в предыдущих романах, история, врываясь в судьбы людей, властно требует от них активности. Произведение выявляет еще один уровень взаимоотношения адыгов с историей, но теперь уже, современной. Действие происходит в двух параллелях: в диаспоре (с выходом на Иорданию, Израиль и США) и на исторической родине (в СССР).

Поэтическая структура Детей диаспоры выстроена таким образом, что мы непременно оказываемся вовлеченными в сохранившуюся древнюю культуру, обычаи и традиции, которые существуют в сознании людей. Писатель воплощает лъапсэ - (образ мира адыгов) с ее основными характеристиками, художественным временем и художественным пространством, - и образ автора.

Первый план - мемуарный, и второй - историко-романный, они обеспечивают параллельное повествование о диаспорной истории.

Время - вторая мировая война, новые конфликты, диаспора, и материковые адыги, воевавшие против фашизма. Этот общий фон выводит и разнохарактерные конфликты. Подобно В. Астафьеву (Прокляты и убиты), Д. Гранину (По ту сторону) и другим, которые показывают героизм и подвиг советских солдат, а также обращаются к лизнанке войны, М. Кандур открывает новую скорбную страницу безысходности тех, кто был захвачен в свое время неприятелем в плен, и вынужден вернуться домой в СССР. Зная, что будет с ними по возвращении на родину, каждый из них пытался по-своему спасти свою жизнь, избежать кары. О судьбе таких трех героев (балкарца Альберта и двух кабардинцев Аскарбия и Алеши) и ведет свое параллельное повествование Кандур. Он описывает сложнопереплетенную и трагическую судьбу тех, кто, в действительности, не по своей воле стали предателем.

В динамике этой параллельной темы - предсмертная исповедь бежавшего из поезда (вместе со своими двумя друзьями) Алеши, составляет кульминационную мотивировку: В голове мысль, уже какое-то время мучительно преследующая меня... Я думаю, мы совершили жестокую и непоправимую ошибку, став предателями своей страны... Я думаю нас просто использовали немцы... Нас всегда использовали иностранцы... На нас ... все века они смотрели как на марионеток, чтобы реализовать свои собственные планы. Мы - несчастная раса! (Выделено нами. - Л.Б.-К.).

Все три героя не плод писательской фантазии, - они реальные личности. И эта исповедь тоже не конъюнктура,

а важный листорический факт, художественно-философски проинтерпретированный писателем, и имеющий для народа неоценимое значение в осознании своей исторической и этнодуховной роли в контексте судеб народов мира.

Основная линия романа - это повествование о современной истории жизни адыгов в Иордании, где в течение многих десятков лет адыги занимали высокие посты во властных структурах и во многом созидали новое общество наряду с коренными иорданцами.

Сообщества, в которых мы осели и которым служили, и в особенности, на Ближнем Востоке, - пишет М. Кандур, - не обязательно отметят наши достижения и вклады в их историко-культурное развитие, и даже, несмотря на то, что мы родились там (курсив наш. - Л. Б.-К.) и стали честными гражданами этих стран. Это правда, что мы ассимилировались в разных народах, но в том плане, что мы стали частью их, и они стали частью нас... Это вовсе не значит, что мы поменяли свою культуру, язык, этническую идентичность, традиции, музыкальную культуру и свое видение в искусстве. Мы даже внешне (физически) отличаемся от турков, евреев и арабов. Мы - черкесы.

...Было бы крайне несправедливым и самым большим заблуждением винить кого-то постороннего в том, что о наших вкладах в культуры народов мира ХХ в. неизвестно. Если кого-то нужно и винить, то только - самих себя. Но, если справедливо подходить, то судить никого не нужно. А нужно писать обо всех этих великих достижениях и наших опытах. Потому что все это вместе составляет нашу историю - историю адыгского народа.

Это высказывание Кандура во многом предваряет выводы, которые можно сделать, прочитав все шесть романов кавказского цикла. Действительно, в этих произведениях Кандуру удается последовательно, объемно осмыслить судьбоносные для адыгов-черкесов проблемы, поднять такие пласты истории, которые до настоящего времени были осмыслены лишь на эмоциональном уровне - в песнях-плачах и преданиях о горестях судьбы .

Как писатель и заявляет в предисловии к первому роману Чеченские сабли, он отправляется в путь поиска ъапсэ (ля твердо вознамерился найти свои корни), и окунается в реальную судьбу своих прародителей - махаджиров, эмигрировавших с Северного Кавказа в Османскую империю, а затем реэмигрировавших в Трансиорданию. Исследуя судьбы целых поколений и отдельных героев, Кандур создает философские исторические романы, новаторскую художественную летопись многовековой истории своего народа. Проходя через крутые повороты судьбы адыгов, писатель сам переживает заново все события прошлых столетий, фактически поставившие его народ на грань ассимиляции и полного исчезновения.

Этнопсихологические и этнодуховные аспекты составляют важную сторону художественного метода писателя. В своих поисках философской и исторической правды писатель выявляет основу и причины живучести морально-нравственных ценностей адыгэ хабзэ и адыгагъэ, объясняя их через призму глубины и широты, многозначия и универсальности ъапсэ.

В ходе раскрытия главной темы, писатель обращается к архетипическому сознанию адыгов, выявляя его особенности через раскрытие мифопоэтических форм мышления народа (символы, поверья, знаки): это также часть ъапсэ, объединяющая адыгов диаспоры и исторической родины на глубинном этнодуховном уровне.

Многостороннее философско-художественное осмысление истории и судьбы народа, многоуровневое их воплощение, придает романам значимость национального масштаба, а имя писателя Мухадина Кандура ставит в ряд значительных адыгских романистов.

Кавказский цикл романов М. Кандура - историко-философские произведения со сложной повествовательной структурой и художественной системой образов. Это крупное явление в адыгской и в кавказских литературах в целом. М. Кандур впервые открыто и масштабно поставил важнейшие проблемы истории Кавказской войны XIX столетия в национальной литературе, включая диаспорную. Эти романы - во многом служат правдивой летописью, как прошлого, так и современной жизни адыгов, художественно осмысленной писателем. Его произведения свидетельствуют, что художественная литература иногда может опережать историографию и философию, - в частности, философию истории. Романы ставят массу ...вопросов философского, историософского и этнософского характера. Среди них такие проблемы: война и человек, судьба этноса в контексте мирового исторического процесса, личность и народ, роль личности в истории народа, личность и свобода с точки зрения индивидуализма и коллективизма, личность и национальная этика, этническое и национальное сознание, язык и культура в условиях чужбины и т. д. Они решаются часто полемически по отношению к историографии и этнологии, и даже самой трагической реальности, которую невозможно было преодолеть.

Многие из крупных проблем, затронутых М. Кандуром, впоследствии нашли отражение в исторической прозе писателей диаспоры, таких как Захра Омар Апщаца, Самир Харатоко, Джамиль ИсхакТат и др.

В третьей главе Современная литературная диаспора адыгов. Поиски и обретения. Художественные смыслы этнодуховной идентичности. (Расим Рушди, Захра Омар /Апшаца/, Кадир Натхо, Джамиль ИсхакТат, Фейсаль КТат, Самир Харатоко, Мухамед Азоко) впервые исследуются произведения неизвестных или малоизвестных диаспорных писателей. Автор диссертации выявляет причины возникающей трудности при рассмотрении и систематизации творчества писателей диаспоры и материка; дает оценку тендециям, которые складываются в адыгском литературоведении; указывает на достижения в изучении истории кабардинской, черкесской и адыгейской литератур (работы Л.А. Бекизовой, А.Х. Хакуашева, Ю.М. Тхагазитова, А.Х. Мусукаевой, К.Г. Шаззо, У. Панеша, Х.Т. Тимижева и др.).

Круг проблематики современного адыгского литературоведения заметно расширился, включая теперь в себя две линии поисков.

Одна исследует развитие (эволюцию) кабардинской, черкесской и адыгейской литератур на материке, а другая - стремится к охвату диаспорной литературы и имеет в этом направлении заметные успехи. Обе линии не противоречат друг другу, хотя, с появлением второй, первой, по-видимому, предстоит многое преосмыслить. А второй, в свою очередь, придется учесть многое из того, что уже сделано адыгскими учеными ХХ в. Без такого подхода невозможено достичь полного понимания истории всей национальной литературы.

В настоящее время происходят существенные позитивные изменения. Современные крупные адыговеды проявляют интерес к диаспорной литературе и публикуют весьма важные работы (Л. А. Бекизова, А. Х. Хакуашев, К. Г. Шаззо и др.).

Автор диссертации исследует особенности развития литературной диаспоры и пытается ответить на многие важные вопросы, среди которых: почему в диаспоре не существует и не может существовать разделения адыгской / черкесской литературы на кабардинскую, черкесскую и адыгейскую, как это принято на материке? В ее литературе образ адыга не был вписан в коллизии ХХ века, происходившие в России и отраженные в советской литературе. Это понятно. С другой стороны, - если использовать определенные жанровые понятия (историко-революционный роман, роман о Великой Отечественной войне, роман о современности /о деревне и т. д./, а также роман исторический), то их интерпретация теперь усложняется. Например, если говорить об историко-революционном романе адыгов в диаспоре, то непременно следует указать на исторический роман М. Кандура Революция (второе издание на русском языке под названием И в пустыне растут деревья, Нальчик, 2008). Это произведение охватывает события, происходившие в трех странах в начале ХХ столетия: в России (Октябрьская революция 1917 г. и ее последствия для адыгской интеллигенции), Турции (революция младотурков, приход к власти Ататюрка и последствия для адыгской диаспоры, с выделением символизирующего ее судьбу, крупной личности Черкеса Эдхама) и Трансиордании (Иордании), которая вообще создавалась под знаком черкесской диаспоры. Если же говорить о произведениях, посвященных Отечественной войне, то часто здесь будет уместен еще и термин Вторая мировая война, так как диаспорные авторы, раскрывающие в своих романах эту тему (М. Кандур Дети диаспоры, Кадир Натхо Отчужденные), выходят на сопряжение судеб, прежде всего, российских эмигрантов в годы Второй мировой войны, а также адыгов, родившихся в диаспоре. Таким образом, объект рассмотрения тематически и географически расширяется за счет того, что главные герои произведений писателей живут во многих странах мира. Соответственно, углы зрения тоже несколько смещаются, открывая новые стороны проблемы, как исторические, так и художественно-эстетические и этические. Если отечественные адыгские писатели в основном выделяют героические подвиги советских солдат (А. Кешоков, А. Шортанов, И. Машбаш, А. Налоев, Б. Карданов и др.), то диаспорные авторы делают в основном упор на отражении психологических и философских сторон трагедии войны, раскрывая не только темы героизма и патриотизма, которые, безусловно, имели место и весьма важны для историко-литературного процесса в целом, но и жестокие трагические реалии времени, такие как предательство, заблуждение и т.д. В этом смысле оба направления необходимы, так как они логически дополняют друг друга, создавая разностороннюю, полноценную художественную картину эпохи.

Современные диаспорные авторы действуют осознанно, стремясь развивать свою собственную этнодуховную культуру и литературу в том числе, независимо от места своего проживания и языка, на котором они пишут. Они об этом говорят (на конференциях) и пишут (в своих статьях), подчеркивая свое место в национальном литературном процессе. Доминирующее направление их этнического ля, позволяет выделять их как живую, активную этнодуховную и культурную силу, с которой нельзя не считаться. Поэтому при систематизации диаспорной литературы, думается, важно учитывать не только идентичность авторов, но и их самоопределение в системе национальной литературы.

Начало, заложившее основы адыгской диаспорной (как и материковой) литературы, в диссертационной работе представлено следующими важными этапами: а) черкесско-мамлюкское литературное наследие (с ХIII в.); б) культурно-литературное движение адыгов в Османской империи сер. ХIХ - нач. ХХ в.; в) культурно-литературное движение адыгов на материке, включая достижения русскоязычных и баксанских (восточно-ориентированных) просветителей; г) зарождение кабардинской, черкесской и адыгейской литератур в системе советского литературного процесса в России после Октябрьской революции 1917 г.

При рассмотрении творчества диаспорных писателей ХХ в. (Р. Рушди, З. Апщаца, К. Натхо, Дж. ИсхакТат, Ф. КТат, С. Харатоко, М. Азоко и др.) обнаруживается важная закономерность: они в основном пришли в литературу из Адыгэ Хасэ, активно занимающихся сохранением и развитием адыгства. В той или иной степени все эти писатели пробовали свое перо соответственно в журналах Адыгэ Хасэ. Конечно, есть и исключения (М. Кандур, З. Апщаца).

Начать необходимо с Р. Рушди (Фоукъуэ) и его романа Жан (написан на арабском языке в первой половине ХХ в. В 1988 г. в Иордании, в издательстве Мактаббат Ашабаб роман был переиздан вторично; а в 2004 г. в сборник Мир мухаджиров вошел его отрывок в переводе на кабардинский язык Аднана Калмыкова). Он предваряет развитие исторического романа в диаспоре ХХ в., продолжая традицию, начатую во второй половине ХIХ в. Ахметом Мидхатом (роман Кавказ, 1877; повесть Черкесские воспоминания, 1884). Рушди исследует элементы историософии и этнопсихологии своего народа, переживавшего период Кавказской войны и последующее махаджирство. Его произведение написано, по всей видимости, после тщательного изучения автором истории адыгов в архивах Британии, поскольку в тех же примерно годы (1939), когда был написан роман, Рушди на английском языке публикует в Иерусалиме историческое исследование The Tragеdy of a nation: the story of the Cherkess (Трагедия народа: история черкесов).

Как и Ахмет Мидхат, писатель не размыкает свое произведение в современный исторический роман, хотя многие элементы историзма уже ярко присутствуют в нем, и в жанрово-композиционном плане мы имеем дело с эпическим произведением. Трактовка характера жанра, в котором Рушди написал свое произведение, находит выражение в том, что герои неадекватны своей судьбе. Они выше нее духом, но общее чувство героев - ощущение тупиковости ситуации, ее безысходности определяет трагическое настроение в повествовании. Мифоэпические художественные знаки и образы, которыми писатель пользуется, указывают на крушение всех надежд.

В романе Жан Р. Рушди нет той сложной многоступенчатой повествовательной структуры, которая присуща историческим романам М. Кандура, и которая, безусловно, определяет стиль З. Апщаца. В нем главным и единственным повествователем выступает сам неперсонифицированный автор, ведущий рассказ в объективированной форме. Такой способ повествования облегчает восприятие сюжета. Постоянное присутствие голоса писателя Ч отличительная черта романа. Следовательно, автор-повествователь играет особую роль в художественной системе произведения, формировании романной структуры, а его речь, вместе с диалогом и речами других героев, становится основным средством раскрытия характеров. Эта же речь раскрывает образ самого автора, его взгляды на исторические события и личности, она же устанавливает связь между прошлым, настоящим и будущим.

Неразрывная связь между историей, мифологией и философией народа понимается автором как естество адыгской экзистенции. Главная тема романа Жан - бытие адыгов, их судьба, повествование о том, что с ними происходит, когда над народом нависает катастрофа войны и эмиграции.

Герои произведения: легендарная женщина Жан, которая хранит верность своему народу, как завещал ей великий адыгский князь, ее отец. Жан - это женское имя, в переводе с кабардинского языка означающее острая, тонкая, умная, проницательная. Постепенное (лступенчатое) крушение надежд обозначается в романе сначала смертью великого князья, затем героической гибелью мужа Жан; и кульминацией трагического тупика, символизирующего путь в никуда, выступает гибель мальчика на руках у Жан. В любой культуре смерть единственного сына на руках у матери может символизировать только полное опустошение. А Жан, теряет сына, когда она уже на корабле и держит путь в неизвестность. Ведь сын в адыгском мифоэпическом представлении - это продолжение рода. С его гибелью фактически гибнет сам народ. Писатель усилил краску безысходности, чтобы, по-видимому, подчеркнуть свою собственную утрату веры в будущее и гибель надежды на выживание своего народа на чужбине. В выборе эмиграции, по мысли писателя, кроется катастрофа. Но Рушди не видит и иного выхода: для него и существование на родине после поражения, утраты свободы - есть не меньшая беда. Так, его главная героиня размышляет о том, что оставаться в отечестве равносильно рабству.

То, что герои романа считают рабством, на деле, не было таковым. Сколько войн было на протяжении тысячелетий в истории человечества? Все ли проигравшие войну эмигрировали? Обязательно ли поражение рабство? Конечно же, нет. Сложение оружия, отступление - вот, что значит проиграть войну, но при этом - и возможность оставаться жить на своей земле. Разве это было хуже того, что их ожидало в эмиграции? Поиски ответов на эти вопросы, собственно, и формировали творчество адыгских диаспорных писателей.

Еще об одной важной детали, на которую необходимо обратить внимание, - в особенности, если говорить о композиционной структуре романа. Когда ученые (и российские, и зарубежные) пишут о романе Жан, они обращают внимание на использование жанра лгибза (песни-плача) в основном как на фольклорную сторону романа, ослабляющую его литературную форму. Дело в том, что лгибзааможет выполнять и противоположную функцию. Мифологизация образа Жан, думается, совершается Рушди активным воплощением гибзе, одной из редчайших форм устного поэтического творчества, успешно перекочевавшей в литературный жанр. Современные поэты сочиняют гибзе; главная специфическая характеристика ее утеряна, но это тот случай, когда жанр себя оправдал в письменной литературе, и живет наряду (и в числе) с другими поэтическими формами вполне естественно, потому еще, что адыг (современный) мыслит категориями гибза, когда теряетблизкого человека, людей и т. д. То есть, это специальная универсальная форма выражения себя в определенной ситуации, экспрессии своих чувств; это мировосприятие, диктуемое особым сознанием, сформированным ъапсэ. В миропонимании адыга лежит гибза - говорится в адыгской пословице (лДунейжьым и пэжыпIэр, гъыбзэжьым и лъагъупIэрщ). То есть гибзе - это своего рода видение. По сути, если расшифровать эту пословицу, получается, что песня-плач сочиняется в тот момент, когда увидена истина. Это, иными словами, и фольклорный и литературный жанр. Поэтому в современной адыгской диаспорной литературе преобладает гибза. И это ни в коем случае не компрометирует художественность, напротив, указывает на естественную трансформацию жанра.

Вообще гибзе, если говорить о ней еще точнее, отождествляется (в сознании адыга) с концом жизни, с конечностью всего земного существования, с почти философским ее осмыслением. (Что же касается музыкальной стороны гибзе, то приходится убеждаться в том, что и ее минорность составляет основу любого симфонического произведения, написанного адыгом). Поэтому, когда Рушди выражает свои мысли в форме гибзе, то он это делает, чтобы выразить, прежде всего, свое собственное настроение как автора и свою экспрессию, которую он хочет передать читателю. Это особое состояние автора, когда он передает (космическую) энергетику восприятия момента истины, на которую спонтанно настраивает и своего читателя. За счет этого открывается второе дно произведения, возникают новые возможности художественного осмысления и восприятия.

Расим Рушди создает оригинальную эстетику, опираясь на духовное наследие своего народа, и, таким образом, воплощает замысел романа. Этим он и интересен и важен.

З. О. Апщаца представляет собой наиболее загадочную и сложную фигуру (и как писатель, и как личность) среди диаспорных и материковых писателей ее поколения. Во-первых, это женщина-писатель, масштаба которой в национальной прозе пока не встречается. Во-вторых, она волею судьбы оказалась вдали от адыгского сообщества в Аммане, и жила в тяжелейших условиях в Палестине, где она не прерывала творчества. Никто, кроме близких, не знал о том, что она пишет. Она не увидела успеха от публикации своих романов, которые по их выходе сразу же стали объектом пристального внимания ближневосточных ученых и были включены в программу по литературе во многих университетах (Ливанский государственный университет, Иорданский университет и др). Причины такого внимания вызваны богатым языком писательницы. Роман Омар Апщаца Вышедшие из Сосруко (Альхъурудж мин Сосруко) написан на арабском языке, но в его поэтической системе значительное место занимают адыгские мифологические образы и символы. Метафорический язык З.О. Апщаца находит свое начало в адыгском мифологическом мире.

Романы Захры Омар Апщаца Вышедшие из Сосруко (Амман, 1993) и Сосруко за облаками (Сосруко хъэлъф аддабаб; Амман, 2001) были замечены отдельными адыгскими учеными и в диаспоре, и на материке. Первый из этих романов был переведен на кабардинский язык и вышел под названием Сосрыкъуэ и кIуэдыкIар (Гибель Сосруко; Нальчик, 2004).

Тематика махаджирства и трагедии Кавказской войны раскрываются писателем через инструментарии параллельно идущих символов, недосказанности и иносказательности, выявляя линию мыслительного пересечения древнего адыга и современного. По стилю и образу мышления автор близок скорее поэтическому мировосприятию; именно это и затрудняет понимание ее произведений, о чем свидетельствует то, что о ней уже написано.

Для Захры Омар в названиях ее двух романов заложен код, который она еще больше вуалирует глубокими символами (таков характер ее изобразительной системы) по ходу раскрытия главной темы - безысходности начала махаджирства. По-другому она не может говорить, так как в ее представлении суть адыгства выражена в этих именно знаках и символах. Выявляя и создавая сложную цепочку знаков и символов, выводя на первый план глубоко скрытые смыслы, она создает свой особенный стиль, который черпает свое начало, безусловно, в образе мышления пасэрей адыгэ (древнего адыга).

Так, например, название первого романа - Альхъурудж мин Сосруко (Вышедшие из Сосруко) утверждает бессмертие народа. Захра Омар обращается к древнейшему этносу, чья история начинается с хаттов и продолжается по сей день. Сосруко символизирует бессмертность адыгской души, он несет вечную, беспрерывную жизнь. Вспомним о его чудесном (не физическом) рождении, и о том, что именно он приносит огонь нартам. А своей физической смертью он дает народу водопад, как слезы свои. Известно, что именно вода в адыгском миропредставлении и есть начало рождения души: псы (вода) - псэ (душа). Поэтому, Сосруко даже после своей смерти, подчеркнем, физической, возвращается в качестве души, Вечной души, несущей жизнь. Захра Апщаца сразу же задает этот сильнейший мотив - вечность адыгской души - в самом начале своего произведения.

Роман Апшаца утверждает, что адыг черпает надежду и веру из мифологии, фольклора и традиционных верований своего народа. Апщаца создает мир, разделенный на живых и мертвых, но мертвые оказываются живее живых, потому что их души приходят к живым, направляют их к истине, спасают от ассимиляции и самозабвения, становясь главными символами отечества и памяти. Апщаца обращается к мифологии, чтобы получить ответы на весьма важные философские вопросы: В чем смысл жизни для адыга?; Какое место занимает народ в мировом соцветии народов?; Есть ли будущее у народа, и в чем оно выражается? и т. д.

Повествовательная структура романа сложна. В ней четко прослеживается два основных уровня повествования. Первая (главная) связана с больной Мисирхан, а вторая - с автором. Оба уровня повествования, гармонично сочетаясь, усиливают восприятие богатейшей мифологической культуры адыгов и трагической судьбы махаджиров, оказавшихся в описываемое время в трущобах римских развалин в г. Аммане. Это шапсуги, которые бежали из Балкан во второй половине ХIХ в. З. Апщаца создает как бы застывшую художественную картину именно момента начала их пребывания в Аммане как людей потерянных, у которых ничего нет, кроме богатства внутреннего мира (мифологии народа). Автор использует большое количество этнографических материалов, которые имеют и научную ценность. Часто они выполняют самостоятельную лэтнографическую функцию, прерывая движение сюжета. Эти материалы способствуют более полному раскрытию особенностей жизни и быта, мировидения народа. С нашей точки зрения, такое обилие этнографического материала в художественном произведении впервые встречается в адыгской диаспорной литературе.

Для большего возвышения народа, его истории и культуры, писатель вводит мифологические мотивы и символы, корни которых уходят в хаттскую эпоху. Все мистические символы (змея, лошадь, петух, джинны, гиганты, лиллипуты и т. д.) - знаковые; они соединяют надисторические и исторические миры в одно целостное художественно-философское полотно, не разделенное ни временем, ни пространством.

Один из любопытнейших символов в романе Апщаца Вышедшие из Сосруко - змея/змей. (В адыгском языке блэ - змея/змей не обладает родом. Исключение составляют случаи, когда к словам прибавляются определения женского или мужского родов). Писатель вводит этот образ в связи с культом змеи в адыгской мифологии, с ее амбивалентной семантикой, ассоциирующейся, с одной стороны, с позитивными ее началами - домашним очагом, сохранностью, возрождением, исцелением, богатством, благополучием, развитием (прогрессом) и т. д., а с другой, - с негативными - разрушением, злом и др. В романе создан точный балланс, свойственный культу змея/змеи в адыгском мифе.

Заметим, что во всех адыгских словарях в основном дается односторонняя интрепретация культа змеи, связанная с деструктивным ее образом, восходящая к вариантам змееборческого мифа. И это характеризует общее положение дел относительно восстановления справедливости по отношению к одному из самых важных и сложных символов древних адыгов, включая хаттов.

Известные слововарианты змеи - ...блащхъуэжьей а(мифологическое название змеи), встречаются в эпосе и сказках: Бэдынокъуэ бжьэуэ иратынум блащхъкуэжьеибл хагъэт1ысхьэри ягъэхьэзыращ. Нарт. (Они приготовили для Бадыноко рог (с напитком. - Л. Б.-К.) и впустили туда семеро блащхъуэжьей (серый+ядовитый+змей) .

В действительности же, и другая сторона медали (позитивная), устанавливающая равновесие в философии культа змеи, присутствует в истории культуры адыгов, начиная с дохристовых времен, когда евроазийские религиозные культы начали изображать змей. Общеизвестно, что в культуре дольменов (2400 г. до н. э.) (майкопская культура), например, (дольменов обычно связывают с протоадыго-абхазской общностью) существовал культ змеи, якобы магически влияющей на плодородие и достаток. Уже в III тысячелетии до н. э. в истории древних адыгов происходят важные изменения, связанные со странами переднеазиатской цивилизации и усиливается общение с менее развитыми степными племенами, активно проникающими в Предкавказье. Наступает медленное угасание яркой майкопской культуры (в период средней бронзы - II тысячелетие до н. э. - на территории, где раньше бытовала майкопская культура, развивались две культуры - дольменная и так называемая северокавказская) . Характерным символом материальной культуры этого времени и являются змеи, в виде которых изготовлялись украшения: бронзовые подвески, бусы, браслеты и т. д., нашедшие еще большее распространение в хаттской цивилизации, где изображение змеи присутствует даже на посуде и пр. В хаттский период истории адыгов изображение змей становится частью не только развития железа, но и эстетического мировосприятия.

Возможным продолжением древнеадыгского культа змей (в связи с развитием железных орудий труда) является мифологический образ двух пересеченных змей, обнаруживаемых одной из центральных фигур Нартского эпоса Сатэней Гуащэ (Сатаней). Вспомним, как она приводит кузнеца Тлепша и показывает ему двух змей, находящихся друг на друге в перпендикуллярном положении, напоминающем форму клещей, после чего кузнец уже теряет мистическую силу трогать огненное железо руками: он кует клещи, которыми и закаляет Сосруко.

В архаической мифологии адыгов змея соединяет небо и землю (она одновременно и благодетельна и разрушительна). А уже в развитой мифологической системе змея у адыгов Ц дуней къатиблу зэтетыр - символ вертикальной семизначной модели мира (в шумерской, индоевропейской и. др. - трехзначные модели мира). Космическая змея приурочена и к низу и к верху: она связывает всю систему мира, в противопоставлении верха и низа. Она связана и с водным миром, от нее зависит поступление воды к людям: может останавливать реки, и отпускать их лишь при приношении ей жертвы - самой красивой земной девушки и т. д.

Во многих мифопоэтических традициях хтоническая природа змеи отражается в ее названии... Если рассмотреть словообразование блэ (змея), состоящее из корня - бл + э (окончание) и сравнить со словообразованием сакральной цифры блы - бл+ы, обнаруживается любопытная картина. То есть, фактически семизначная модель мира: связана со знаком змеи.

Символ змея/змеи у Захры Апщаца выступает в двух смыслах. В одном случае это негативный образ, в другом - позитивный. Но и негативный вариант культа помогает герою выстоять, не потерять своего человеческого лица. В первом случае змея - это библейский искуситель, испытание. По сюжету романа она превращается в маленького черного человечка (мужчину) с белыми глазами и предлагает Шогену принести в жертву белокожего голубоглазого семилетнего ребенка. Шоген осознает, что ни за какие богатства потустороннего мира он приносить в жертву черкесского ребенка не сможет и никогда не станет. Во втором образе - Мисирхан обнаруживает, что змея предупредила ее о том, что на единственного осла в доме Азиз напали волки, и, что ей нужно вести себя осторожно и тихо. Благостная змея, только ты и есть моя защита от бесконечной тоски, только ты и есть мой преданный друг и мой единственный защитник в этой далекой чужбине, где смерть прячется за любым камнем .

И в первом, и во втором образах змей выступает как спаситель. В первом случае - это мнимое спасение, символ соблазнов и ошибок, совершенных народом, во втором случае - это магическая сила,утверждающая жизнь народа и на чужбине тоже.

Один из выводов диссертации состоит в том, что произведения писателей диаспоры ХХ  в. глубоко пронизаны духом народа, что достигается еще и за счет мифологических образов и символов. В диаспоре, где утрата родного языка и вопрос ассимиляции стоят остро, художественная литература выполняет важнейшую функцию по сохранению и передаче последующим поколениям традиционных ценностей народа. Это делается писателями через различные сферы культуры народа. Для Апщаца все сосредоточено в энергетике мифологии, фольклора и этнопсихологии народа. И самое главное в знаках. Она в своих романах высвечивает знаки бессмертия народа, словно пытаясь сказать, что образы и символы тысячелетенего возраста призывают адыгский народ держаться, выстоять и двигаться дальше во имя своего будущего.Конечно, еще многое не сказано об Апщаца, многое предстоит раскрыть и через другие ее символы. Они не менее интересны и не менее глубоки. При всем очевидном стремлении автора создать историко-художественное полотно о Кавказской войне и махаджирстве (в основном критики обращают внимание только на эту сторону), главным объектом художественного исследования Апщаца, на наш взгляд, являются смыслы пути народа, его миссия. Она находит свой источник повествования (и предмет изображения) в вечном, не умирающем духе народа.

Тема черкесской (или северокавказской) диаспоры не исчерпывается темой Кавказской войны XIX в. и трагического исхода из материковой родины. История Кавказской войны и махаджирства - это время и события, иногда целиком, полностью и навсегда меняющие жизнь народа; но и человеческие судьбы того времени - это отражение сути эпохи, мира людей, народов. Мир этих героев - ъапсэ, формирующее сознание, в художественной литературе диаспоры выявляет этнопсихологию народа, этнографические характеристики его культуры, язык, образ его мышления и, говоря в целом, его этноидентичность.

История и судьба народа на каком-то отрезке времени - это не единственная тема национальной художественной литературы адыгов диаспоры. Есть плеяда адыгских авторов, пишущих не только на тему Кавказской войны и махаджирства. Из-под пера, например, Мухамеда Омара Азоко (1942) вышли романы о Ближнем Востоке (Черный снег, Бейрут, 1988; Две минуты над Тель-Авивом, 1990; л...За зимой следует весна); в них писатель выстраивает модель взаимоотношения восточных людей, выявляя их менталитет, и высвечивая новые аспекты осмысления их культур. Все три романа четко отражают также политическое и социально-экономическое положение молодой страны Иордании в период 1970 - 1990 гг. Писатель акцентирует внимание на арабской культуре именно Иордании, выявляя особенности характеров и поведения населения этой страны. Вместе с тем, он весьма активно вовлечен в жизнь культурной черкесской диаспоры весьма активно. Наряду с автором коротких рассказов и главным редактором журнала Нарт в Аммане, Джамилем ИсхакТат, он ведет в настоящее время наиболее важные литературные мероприятия в Хасэ: встречи с писателями других черкесских диаспор, а также материковых и пр.

Мухамед Азоко, свободно владеющий кабардинским, арабским, английским, турецким и французским языками, - один из самых плодотворных переводчиков на арабский язык крупных адыгских авторов (диаспоры и материка). Он перевел, например, все кавказские романы М. Кандура (с английского), публицистику Г. Чемсо (с адыгейского) и роман К. Натхо Николас и Надюша (с английского) и др.

Среди современных адыгских писателей пристального внимания заслуживает Кадир Натхо. Роман Отчужденные К. Натхо вызвал в свое время большой интерес в широком литературном мире от США, (где впервые опубликован под названием Nicolous and Nadusha) до Европы и России (в русском переводе - Майкоп, 1992).

К. Натхо из тех писателей диаспоры, которые не пишут о Кавказской войне XIX в., но в своем повествовании о Второй мировой войне наглядно воплощают махаджирскую судьбу горцев. Роман Отчужденные К. Натхо повествует о послевоенной эмиграции из СССР в страны Европы адыгов, балкарцев, русских, казаков, белорусов, украинцев и др. Герои романа неразрывно связаны с родиной; они - носители культуры своей страны и народа. У них проявляется четкая этнодуховная идентификация в обычной повседневной жизни. Их нельзя изменить, спутать с кем-либо. Но путь домой им отрезан. К. Натхо точно показывает чувства своих героев, выявляя острые моменты: падение, поиски и возвращение снова к жизни.

Повествование в романе ведется от третьего лица (автора-повествователя) в объективированной форме. Автор не углубляется в этнографические и мифологические образы и детали. Однако в ходе повествования он выделяет определенные штрихи к портретам героев, которые на первый взгляд кажутся малозначимыми, но они метко определяют сущностную характеристику адыгов.

Один из любопытнейших героев романа - Николас. Именно с его образом писатель идентифицирует, с нашей точки зрения, свое авторское и этническое ля, хотя его характер весьма необычен для такого рода самоотождествления; ведь Николас вовсе не воплощение черкесского идеала, и тем более не герой-романтик. Он меняется, облагораживается любовью Надюши и своей любовью к ней. Тем не менее, Николас - главный объект художественно-психологического исследования писателя, представляющий все же черкесскую идентичность в романе. В этом тоже парадокс: ведь Николас не рожден черкесом. Он вообщем-то дитя трагедии, не знающий в лицо своих настоящих родителей. Это безродный мальчик, без имени и фамилии, подобранный стариком - черкесом Дамадом на Варшавской железнодорожной станции и спасшим его от голодной смерти.

В произведении люди и события пересекаются так же, как и в реальности: случайные совпадения фильтруют всяческие разрывы, указывая на неизбежность естества целостности мира (лмир тесен, - как говорится в русском присловье), что проявляется в природе взаимоотношений и взаимонахождений людей, даже тех, кто пытается бежать друг от друга.

Роман Отчужденные К. Натхо - скорее психологическая драма, связанная с проблемой разрешения извечного вопроса власти и личности. Эта народная драма, разворачивающаяся на фоне наиболее значительных исторических событий в России, в диаспоре и в мире в целом.

Прошлое, по мысли писателя, живет и в настоящем, и в будущем. Так, одна из героинь (Марфа Любенцова, будущая теща Николаса), оказывается, родилась на Кавказе - ее предки переселились туда из Украины и жили рядом с черкесами во времена Кавказской войны. Она хранит в себе лермонтовско-цветаевское романтическое отношение к черкесам. И это очень дорого Николасу. Марфа говорит Николасу: О Николас, Николас. Я же выросла на Кавказе и знала черкесов очень хорошо. ...По-русски мы звали их черкесы. Бывало, я мечтала выйти замуж за черкеса. А кто не мечтал! Весь мир восхищался их красотой, умением ездить на коне, мужеством. УОсвободи дорогу, черкес едетФ, - так говорил еще дед мой, русский. А ведь он считался врагом, русский-то для черкесов!.. Но это было так... И далее Марфа делится с Николасом своими заниями о Кавказской войне. И в этой сложной картине писатель воссоздает человеческие взаимоотношения между русскими и черкесами даже во времена Кавказской войны. Никакого радикализма или скрытого упрека, напротив, в коротком параграфе о прошлом черкесов он вскрывает другую правду периода выселения адыгов. л...Весь мир был поражен их героическими подвигами, патриотическим духом и неуклонным сопротивлением, - говорит Марфа Николасу.

Это мужество, способность быть благородным, любить без условий - главные принципы адыгагъэ (адыгства), которые в него закладывал его учитель и приемный отец черкес Дамад. Эти черты, живущие в нем, в конце концов, открыто проявятся, и они возьмут верх в его характере.

Николас - человек мира. Такой же, каковыми стали черкесы - эмигранты времен Второй мировой войны. Вовсе необязательно, что путь выхода в люди Николаса имеет отношение к адыгам или северокавказцам в целом. Пути у всех разные и индивидуальные. Адыгские писатели и в своих не кавказских романах выявляют четкую этнодуховную идентичность, которая в каждом случае может быть интерпретирована по-разному, но все они, в конце концов, черпают истоки адыгагъэ (адыгства) и цIыхугъэ (человеческого, человечности) в ъапсэ. По-другому оно, по-видимому, и быть не может. Ведь ъапсэ - передается по наследству, ъапсэ удерживается в национальной памяти, динамика ъапсэ не прерывается и в масштабах мировых катаклизмов (войны, эмиграция и пр.), о чем ярко и убедительно свидетельствуют произведения авторов диаспоры.

Натхо, будучи историком, знатоком мифологии, фольклора, археологии своего народа, публицистом, разносторонне рассматривает историю и особенности жизни и быта черкесского народа; он даже пытается восстановить древние топонимы с помощью легенд и преданий. Но писатель стремится воссоздать жизнь своего народа через пути скрещения культур, с которыми на определенных этапах своей истории народ общался; восстановить эпическую память народа, обрести утраченное общеадыгское достояние и не только через романы и повести, но также и в исследовательских статьях.

Одним из интересных современных писателей литературной диаспоры является Самир Шамс Эддин Харатоко (р. 1948, Амман). О нем мало известно в отечественном литературоведении. Харатоко - автор романа Орлы. Любовь и война на Кавказе (Амман, 1999), хорошо известного в Иордании.

Сюжет, положенный в основу романа, определяет подход автора к истории. Главная героиня произведения, черкесская девочка Мариан, дочка князя Губида Кабарда, похищенная русским офицером во время ночной атаки на адыгское село. Мариан воспитывают в семье русского офицера, она растет в любви и заботе своих новых родителей.

Антитезы: уничтожение и сохранение, жестокость и сочувствие, любовь и ненависть наполняют повествование философией жизненности и правды. Похищение Мариан было совершено с целью ее спасения.

Харатоко акцентирует внимание на этом немаловажном факте, более того, он художественно усиливает его, наделяя приемного отца девочки чувствами глубокого достоинства, добродушия, богобоязненности, высокой нравственности. Отношения, складывающиеся между черкесской девочкой и ее русскими родителями, близки к идеалу. Они наполнены любовью и взаимоуважением.

Вообще все основные события в романе связаны с поиском Мариан своей первоначальной семьи в обществе турецкого купца Кара. Сильное желание найти родных приводит ее к разным путям, в широком философском смысле. Как и у Кандура в романе Революция, (вспомним путь поиска Аслана своих родителей в Османской империи), Харатоко показывает, каким тяжелым может оказаться путь поиска во время войны.

Писатель в этом контексте (через образ, цели и мотивы Кара) ярко высвечивает судьбу девочки, которая может ее ожидать в Османской империи, которая проявляет интерес не только к военноспособным мужчинам, годным для воинской службы, но и к красивым черкесским девушкам: ими пополнялись гаремы султанов. Одной из претенденток на такое трагическое будущее была и Мариан.

Думается, что в такой художественно-философской параллели писатель пытается выявить контраст между тем, что может ожидать черкешенку в русском обществе и турецком. Это во многом и задает тон всему произведению. По замыслу писателя, адыгам по пути с русским народом, ибо он близок им по духу. Таков, казалось бы, неожиданный вывод писателя. Именно эту главную мысль писатель хочет донести до русского, адыгского и мирового читателей.

Харатоко - самобытный художник, глубоко исследующий адыгскую душу, и пытающийся интерпретировать события, вовлекшие адыгов в столетнюю войну и вынудившие их эмигрировать. Второе (эмиграция) он пытается понять через раскрытие первого (война); при этом писатель не сосредоточивается на детальном описании исторических фактов.

Сочетание этих двух важных задач определяет и мотивы произведения, отраженные во второй части названия романа Орлы. Любовь и война на Кавказе. Правда в том, что юбовь и сподвигнула народ на войну; речь, конечно, идет о любви к свободе, любви к справедливости, любви к родине и т. д. юбовь зовет к гибели. юбовь же спасает.

Поэтическую структуру произведения составляют ряд мифоэпических символов и фольклорно-жанровые вкрапления (притчи, сказания, пословицы) в текстуру романа.

Значительное место в романе занимает образ орла, который постоянно парит над Кавказом. Да и сам факт выноса его в название романа несет символический смысл.

Известно, что орел во многих мифологиях народов мира - символ небесной (солнца) силы, огня и бессмертия. Это одна из наиболее распространенных обожествляемых птиц - символов богов и их посланий. В адыгском архетипическом сознании орел - самое мощное и самое сильное существо в царстве птиц. Он символизирует недосягаемую высоту и свободу. Это тот самый идеал, о котором говорится в стихотворных строках, приводимых писателем в самом начале произведения. Заметим, что идеал свободы, в действительности, никуда не исчез. Он является одним из сущностных характеристик адыгэ хабзэ: постижение внутренней свободы сродни постижению тайн души. Иными словами, такая свобода проявляет себя не только во внешних конфликтах, но она может способствовать и обретению мира в душе. Реализовать свободу, в адыгском мифоэпическом понимании, означает прекращение всех внешних войн, катаклизмов и т. д. Псатхэ - в адыгской мифологии бог души, царь покоя и гармонии; в пантеоне богов следует за Тхашхо - Всевышний, главный бог, и Тхэ - Бог). Псатхэ, раздающий псэ - души вместе с Тхэ, и является их хранителем. Он чаще всего выступает как усмиритель ураганов, бушующих океанов, взрывающихся вулканов и т. д.

Подводя итог к сказанному, нужно отметить, что авторы, о которых шла речь в данной главе, составляют важную, во многом определяющую, часть литературной диаспоры адыгов ХХ в.

В свете нашей проблемы - выявления этнодуховной идентичности адыгов через художественную литературу современной адыгской диаспоры - ярко высвечивается роль (общих для адыгов не только диаспоры, но и исторической родины) мифоэпических традиций, определяющих морально-нравственные и этико-философские представления народа. Они же и определяют во многом стиль произведений и их поэтическую структуру.

Можно смело утверждать, что общие для исторической родины и диаспоры принципы этнодуховной идентичности и сильнейшее стремление к их воплощению в художественной литературе определил в целом характер литературного процесса диаспоры ХХ в.

Заключение

В Заключении подчеркивается историко-литературное и социо-культурное значение адыгской диаспорной литературы, которая является неотъемлемой частью общенациональной адыгской литературы.

Адыгская диаспорная литература, достигшая за одно столетие весомых успехов, является продуктом длительного историко-духовного развития народа. В течение тысячелетий адыги не раз оказывались на грани исчезновения, однако народу удавалось выжить и сохранить традиционную культуру. В рамках этого историко-культурного процесса сформировался богатый и уникальный фольклор, отразивший мировосприятие и философские взгляды адыгов и их эстетическое отношение к жизни, природе и человеку, развивался язык, постоянно испытывавший воздействие других языков (турецкого, арабского, английского, иврита, русского и др.), создавалась система морально-этического, этнодуховного мировоззрения, философия ъапсэ, внутри которой совершенствовались структурообразущие этноса - кодекс народа Ч адыгэ хабзэ и этнодуховный канал адыгагъэ, способствующие самоосознанию адыгов как части человечества. Культура адыгов, развивавшаяся на основании этнодуховной идентификации ъапсэ была открытой, постоянно находилась в диалоге с культурами народов, среди которых она жила и творила. Она не только испытывала влияние других культур, но сама оказывала на них воздействие.

Естественно, многие рассмотренные проблемы требуют еще исследования, но ясно одно: необходим комплексный подход к изучению истории диаспорной национальной культуры и литературы с учетом современных достижений смежных наук: фольклористики, историографии, этнографии, этнолингвистики, этнопсихологии, культурологии и др.

Накопленный народом историко-культурный опыт отразился в произведениях адыгской литературной диаспоры в различных жанровых решениях: романе (особенно историческом романе), коротких рассказах, поэзии, которые художественно осмысливают прошлое и настоящее, находя в них этнодуховное начало творчества и восстанавливая целостность и непрерывность исторического процесса.

Адыгская литературная диаспора уже в период становления (вторая пол. XIX - нач. ХХ в.в.) обратилась к исторической и этнографической тематике, четко выявляя проблемы этнодуховной идентичности в своих творениях, тем самым формируя традиции литературного отражения жизни и быта адыгов в прошлые века, которые впоследствии стали основой жанра исторического романа. Первые опыты художественного осмысления истории народа связаны с именами А. Мидхата (роман Кавказ, повесть Черкесские воспоминания), Р. Рушди (роман Жан), Кубы Шабан (пьесы ПсыикIыж махуэ /День перехода через море/; Къэбэрдей жэщтеуэ /Ночной злой дух над Кабардой/, поэмы лБаркъокъошхэм итхыд /История Баркуков/, лАбдурахьман /Шэихь Махьмуд/ (1412Ц1421) /Абдурахман Шейх Махмуд/, Сами Аль Баруди (стихи Мой адыгский характер, Мое поколение мамлюков) и др.

Рамки исторического времени, к которому обращалась адыгская диаспорная литература, не ограничивались XIX веком (периодом Кавказской войны) и отчасти первой четвертью XX столетия (эпохой революционных событий и установления советской власти). Предметом художественного осмысления писателей диаспоры становился и черкесско-мамлюкский период, в особенности период правления адыго-абхазской династии в Египте (XIIЦXV вв.). Это объясняется тем, что, во-первых, диаспорные адыги идентифицируют свою судьбу с судьбой черкесских мамлюков, которые тоже, хотя и гораздо раньше, вынужденно покинули свою историческую родину, и во-вторых, в диаспоре существует живая связь с потомками черкесских мамлюков.

Тема же Кавказской войны и махаджирства является основной в современной диаспорной литературе, и возникновение исторического романа непосредственно связано с ней. В памяти народа еще были свежи трагические события XIX в., сопровождавшиеся гибелью и выселением в Турцию сотен тысяч адыгов (черкесов), абхазов и других горцев Северного Кавказа. А последствия махаджирского времени постоянно давали о себе знать и в XX столетии, ибо адыги, превратившись в малочисленный народ в диаспоре (да и на своей родине тоже), регулярно оказывались под угрозой естественной ассимиляции среди больших народов. Мировая историческая публицистика и мемуаристика XIX - нач. XX в.в. оставили огромное наследие - произведения о жизни и быте горцев, Кавказской войне XIX столетия, которые были доступны диаспорным писателям; все эти факторы сыграли важную роль в обращении литературы к историческому роману и повести во второй половине XX в.

Понятно, что каждый этап этнодуховного развития народа выдвигал плеяду выдающихся писателей, философов, историков и ученых, которые, по сути, были и деятелями культуры; они активно участвовали в создании Адыгэ Хасэ - культурных обществ, издании литературных журналов и т. д.; создавали алфавиты, пропагандировали собственную культуру, выступали со статьями о сохранении народа на страницах газет и журналов, организовывали и проводили конференции по языковым проблемам адыгов и т. п. (Характерные примеры: от Ахмета Мидхата до Мухадина Кандура).

Среди эпических произведений второй половины XIX в. особое место занимает Кавказ А. Мидхата Ч это в какой-то мере противостояние той литературе, которая зарождалась на исторической родине и которая была во многом социологизирована, отражала классовую борьбу и т. д. В романе Кавказ Мидхата уже сделана попытка отражения традиций, идеалов и принципов ъапсэ, адыгэ хабзэ и адыгагъэ, явившаяся безусловным симптомом зарождения национальной литературы в диаспоре. Вся его художественная система произведения строится на основе образов двух героев, создающих стержень, структурирующий части повествования, позволяющий отнести его к жанру романа.

В романе Кавказ Мидхата сильно влияние уэркъ хабзэ как интерпретация воинского идеала адыгэ хабзэ.

В одном ряду с крупными историческими романистами ХХ в. стоит М. Кандур с романами кавказского цикла Чеченские сабли, Казбек из Кабарды, Тройной заговор, Черкесы. Балканская история, Революция, Дети диаспоры. Они объединены хронологией исторических событий, поколениями людей, связанных родственными узами, наличием духовной концепции ъапсэ, адыгэ хабзэ и адыгагъэ. В них содержится богатый пласт исторического материала: писателю и историку, свободно владеющему многими европейскими языками, были доступны архивные материалы многих библиотек в разных странах мира, включая и Россию.

В исторических романах М. Кандура объемно отражаются самые значительные вехи жизни адыгского народа в XVIIIЦХХ вв. В них история народа раскрывается в контексте истории других народов Кавказа, а также Турции, Балкан, Иордании, США, России.

В романах М. Кандура впервые масштабно поставлены сложнейшие вопросы истории Кавказской войны XIX столетия, рассмотрена трагедия войны и махаджирства (выселения), осмыслен ХХ век, который стал веком тяжелейшего опыта национального выживания. Автор отразил не только судьбу этноса, поставленного на грань исчезновения, но и выразил общую картину жизни и судьбы многих народов. Махаджирство, потеря родины для тех адыгов и кавказцев, которые оказались в диаспоре, писатель рассматривает как историософскую, общечеловеческую проблему: не только махаджиры адаптировались к новой среде и испытывали сложности, но и коренные жители стран, куда эмигрировали горцы, тоже обретали новый, и не всегда легкий, опыт.

Эти произведения всей своей духовной силой предупреждают: мир един, никто не застрахован от опасности, уничтожения или исчезновения; то, что произошло с адыгами и другими народами Северного Кавказа, может произойти с каждым народом. Произведения ставят немало других вопросов философского и историософского характера, среди них Ч война и человек, судьба этноса в контексте мирового исторического процесса, личность и народ, личность и национальная этика, язык и культура в условиях чужбины, диаспорный адыг и современность и т. д. Писатель, с одной стороны, активно использует традиции мировой исторической публицистики XIX - начала XX в., достижения историографии и этнографии, с другой Ч его произведения полемизируют с ними, часто отвергая некоторые живые концепции исторических событий эпохи Кавказской войны и созидания нового общества в диаспоре и на исторической родине в первой половине ХХ в.

Цикл кавказских исторических романов М. Кандура Ч значительное явление в адыгской национальной литературе, которое обобщило прошлые традиции исторической прозы и поэзии. Писатель предложил новую концепцию истории народа, сложную и многоступенчатую повествовательную структуру романа, которая и позволила преодолеть многие трудности, сопутствовавшие процессу отражения жестокой исторической действительности.

Благодаря М. Кандуру в национальной литературе впервые возникают новые образы героев, в том числе исторических личностей (Черкес Эдхам - главный конкурент Кемаля Ататюрка в Турции в начале ХХ в., Бетал Калмыков Ч первый секретарь Кабардино-Балкарской автономной республики и др.).

Его художественный опыт стал хорошим подспорьем для авторов последующих романов, в частности З. Омар (Апщаца) (Вышедшие из Сосруко), С. Харатоко (Любовь и орлы) и др. В произведениях Захры Омар (Апшаца), Кадира Натхо, Джамиля ИсхакТата, Фейсала КТата, Самира Харатоко отражены целостная картина жизни народа в эпоху Кавказской войны и махаджирства, в годы Второй мировой войны, проблемы адаптации горцев к чужой стране и культуре в ХХ в.

В этом ряду произведений выделяется роман З. Омар (Апщаца) Вышедшие из Сосруко, который художественно обобщил не только традиции адыгской прозы о махаджирстве, но и воплотил богатейший материал по этнографии, фольклору и мифологии народа. Воссозданы уникальные символы и знаки, берущие свои истоки в культуре хаттов - прародителей адыго-абхазов, показаны их живучесть и сохранность в сознании народа.

Романы А. Мидхата, М. Кандура, Захры Омар (Апшаца), Кадира Натхо, Джамиля ИсхакТата, Самира Харатоко и поэзия Фейсала КТата и других сформировали прочные традиции художественного воплощения прошлого и настоящего народа в диаспоре, играющие важную роль в дальнейшем развитии адыгской национальной литературы в целом.

Основные положения диссертации отражены

в следующих публикациях автора:

Монография

1. Балагова-Кандур Л.Х. Адыгская литературная диаспора. История. Этнодуховная идентичность. Поэтика. - М.: ИМЛИ РАН, 2009. Ч 15 п. л.

Публикации в изданиях, рекомендованных ВАК

2. Балагова-Кандур Л.Х. К вопросу о переоценке (переосмыслении) истории материковой литературы в контексте культурно-литературной диспоры адыгов (черкесов) // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - №2. - 0,5 п. л.

3. Балагова-Кандур Л.Х. Эволюция романа в XX веке: материк и диаспора (художественно-стилевые аспекты изучения) // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - №2. - 0,7 п. л. (В соавторстве).

4. Балагова-Кандур Л.Х. Современная материковая и диаспорная литература адыгов/черкесов: сходства и различия // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - № 3. - 0,6 п. л. (В соавторстве).

5. Балагова-Кандур Л.Х. Литературная диаспора адыгов: проблемы изучения. Творчество Мухадина Кандура // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - № 3. - 0,5 п. л.

6. Балагова-Кандур Л.Х. Некоторые аспекты проблемы этнодуховной идентичности в современной литературе адыгской диаспоры: на примере творчества Захры Омар (Апщаца) // Вестник Пятигорского государственного лингвистического университета. - 2008. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - № 4. - 7 п. л.

7. Балагова-Кандур Л.Х. Современная культурная и литературная диаспора адыгов/черкесов: попытка нового прочтения // Вестник Санкт-Петербургского государственного университета. Серия 9. Филология. Востоковедение. Журналистика. - СПб., 2009. - № 1. - 0,6 п. л.

8. Балагова-Кандур Л.Х. Этнодуховная идентичность литературной диаспоры адыгов (черкесов). Методология. Подходы // Гуманитарные исследования. - Астрахань: Издательский дом Астраханский университет, 2008. - №4 (28). - 0,6 п. л.

Другие статьи

9. Балагова-Кандур Л.Х. Черкесы в Америке // Эхо Кавказа. - М., 1994. - № 2 (5). - 0,4 п. л.

10. Балагова-Кандур Л.Х. Адыгэ хабзэ как основание этнической идентификации адыгов // Этнокогнитология. Этноосознание. - М.: Российский НИИ культурного и природного наследия, 1996. - Вып. 2. - 0,5 п. л.

11. Балагова-Кандур Л.Х. История народа сделала Кандура человеком мира // Кавказский дом. - М., 1998. - 0,4 п. л. (С. 9Ц15).

12. Балагова-Кандур Л.Х. Литературная диаспора адыгов. (М.И. Кандур Балканская история // Respublica. - Нальчик: Институт гуманитарных исследований Правительства КБР и КБН - РАН. - 2001. - Вып. 2. - 1,2 п. л. (С. 201Ц220).

13. Балагова-Кандур Л.Х. Литературное пространство основоположника кабардинской литературы Али Шогенцукова: его роль в формировании диаспорной литературы адыгов // ЩIэплъыпIэ - Horizon. [Литературный альманах]. - Нальчик: Эль-Фа, 2001. - № 2. - 1 п. л. (С. 143Ц152). (Та же статья на английском языке в этом же номере альманаха).

14. Балагова-Кандур Л.Х. Откуда он родом, или Лъапсэ М. Кандура // ЩIэплъыпIэ - Horizon. [Литературный альманах]. - Нальчик: Эль-Фа, 2003. - № 3. - 0,8 п. л. (С. 82Ц92).

15. Балагова-Кандур Л.Х. Литературная диаспора адыгов. Проблемы этнодуховной идентичности // Литературное зарубежье: Лица. Книги. Проблемы. - Вып. IV. - М.: ИМЛИ РАН, 2007. - 1 п. л. (С. 183Ц204).

16. Балагова-Кандур Л.Х. СAdab Sharakisat Al Shatat-LapsaТ. (Лъапсэ Черкесского литературного зарубежья) // AlmouТtammar Aldowali Alawal lilТlugha Al Sharkasia. Awrak Al amal. (Сборник докладов: по материалам Международной конференции по проблемам адыгского языка и литературы в диаспоре). - Амман, 2008. - 1 п. л. (С. 57Ц74). - На арабском языке.

17. Балагова-Кандур Л.Х. Эпико-мифологическое сознание народа в творчестве писателя адыгской диаспоры Кубы Шабана // Материалы второй Международной научно-методической конфкренции Эпический текст: проблемы и перспективы изучения. 17Ц19 октября 2008 г. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - 1, 2 п.л.

18. Балагова-Кандур Л.Х. Реализация понятия ъапсэ в романе М. Кандура Кавказ // Caucasus Philologia. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2008. - №2(5). - 1 п. л.

19. Балагова-Кандур Л.Х. Символика пути, коня и лодинокого всадника в творчестве Мухадина Кандура // Материалы Межвузовской научно-практическая конференции Языковая личность в современном мире. 2009, 6 мая. - Магас: Изд-во Ингушского государственного университета, 2009. - 0,5 п. л.

20. Балагова-Кандур Л.Х. Этнодуховная идентичность в культуре и литературе адыгской диаспоры // Материалы Международной научно-практической конференции Пограничные процессы в литературе и культуре. 2009, 16Ц19 апреля. - Пермь: Изд-во Пермского государственного университета, 2009. - 0,6 п. л.

21. Балагова-Кандур Л.Х. Адыгэ хабзэ и адыгагъэ как сущностные структурообразующие стороны этнодуховной жизни адыгов // Caucasus Folklore. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2009. - №1. - 0,7 п. л.

22. Балагова-Кандур Л.Х. Отражение адыгагъэ в адыгской билингвальной диаспорной и материковой литературе // Материалы Международной научно-практической конференции Теоретические и методические проблемы национально-русского двуязычия. 2009, 27Ц28 мая. - Махачкала: Изд-во Института языка, литературы и искусства им. Г. Цадасы Дагестанского научного центра РАН, 2009. - 0,4 п. л.

23. Балагова-Кандур Л.Х. Мифопоэтические мотивы в творчестве писателей адыгской диспоры (М. Кандур, Р. Рушди, З. Апщаца, К. Натхо) // Материалы VI Сургучевских чтений Культура Юга России - пространство без границ. 2009, 29Ц30 мая. - Ставрополь: Изд-во СГУ, 2009. - 0,5 п. л.

24. Балагова-Кандур Л.Х. Би(поли)лингвальное литературно-философское пространство адыгской диаспоры // Материалы второй Международной научной конференции Русскоязычие и би(поли)лингвизм в начале XXI века: когнитивно-концептуальный аспект. - 2009, 23Ц24 апреля. - Пятигорск: Изд-во ПГЛУ, 2009. - 0,7 п. л.

25. Балагова-Кандур Л.Х. Литературная диаспора адыгов (М.И. Кандур. Балканская история) // Альманах социально- политических и правовых исследований. Институт Гуманитарных Исследований КБР И КБН - РАН. - Нальчик, 2009. - Выпуск № 2. - 1 п. л.

26. Балагова-Кандур Л.Х. Начало литературных встреч// Вестник. Институт Гуманитарных Исследований КБР И КБН - РАН. - Нальчик, 2009. Выпуск №16. - 0,3п.л. (на кабардинском языке) с.16-21

27. Балагова-Кандур Л.Х. Этнодуховная идентичность в современнолитературной диаспоре адыгов//Вопросы кавказской филологии. - Нальчик, 2009. Выпуск №6. - 0,7п.л. с.2-15

28. Балагова-Кандур Л.Х. Канон и пути формирования адыгской литературной диаспоры// Современные гуманитарные исследования - Нальчик, 2009. Выпуск №4 (29) 0,3 п.л. с.79-81 

а

Заказ № 018. Подписано в печать 25.06.2009 г.

Формат 60х90/16.

Объем 3,4 п.л. Тираж 100 экз.

Сюда надо писать выходные данные

той типографии, где автореферат выпущен

Бахтин М.М. Автор и герой. К философским основам гуманитарных наук. СПб: Aзбука, 2000. С. 245.

Кандур М. И. Кавказ. Историческая трилогия: В 3-х т. / Перевод с англ. В. А. Ченышенко. М.: Кандиналь, 1994. С. 842.

Кандур М. И. Кавказ. Историческая трилогия: В 3-х т. / Перевод с англ. В. А. Ченышенко. М.: Кандиналь, 1994. С. 848.

Бекизова Л.А. Путь всадника длиною в вечность: возвращение к себе // ЩIэплъыпIэ - Horizon. Нальчик, 2003. № 3. С. 117Ц126.

Султанов К.К. Человек под чужим небом. (О романе М. Кандура Балканская история) //Литературное зарубежье: национальная литература - две или одна? Вып. II. М.: ИМЛИ. РАН, 2002. С. 182Ц189.

Там же. С. 186.

Бекизова Л.А. Путь всадника длиною в вечность: возвращение к себе // ЩIэплъыпIэ - Horizon. Нальчик, 2003. № 3. С. 122.

Кандур М.И. И в пустыне растут деревья... Нальчик: Издательство М. и В. Котляровых, 2008. С. 127.

Quandour M.I. Children of the Diaspora. USA: WingSpan Press, 2007.

Quandour M.I. Children of the Diaspora. 2007. С. 117.

Там же.

Бекизова Л.А. Литература в потоке времени. Литература черкесов-адыгов XX в. Черкесск, 2008. С. 354.

Бигуаа В. Абхазский исторический роман. История. Типология. Поэтика. М.: ИМЛИ РАН, 2003. С. 332.

Словарь кабардино-черкесского языка. - Москва: Дигора, 1999. С. 50.

См.: Адыгская (Черкесская) Энциклопедия / Гл. редактор М.А. Кумахов. - М. 2006. С. 65

См.: Иванов Вяч. Вс., Топоров В.Н. Исследования в области славянских древностей. М.: Наука, 1974.

Iэпщацэ Захрэ. Сосрыкъуэ и кIуэдыкIар. Нальчик: Эль-Фа, 2004. С. 180.

Надъярных Н.С. Ритмы единения. Киев: Днiпро, 1986. С. 167.

Quandour M.I. Kavkas. (Historical Novel). London: Minerva Press, 1998. С. 12.

Чагин А. Расколотая лира. Россия и зарубежье: судьбы русской поэзии в 1920Ц1930-е годы. М.: Наследие, 1998. С. 12.

Бекизова Л.А. Литература в потоке времени. Литература черкесов-адыгов XX в. Черкесск, 2008. С.353-354

Quandour M.I. Kavkas. (Historical Novel). London: Minerva Press, 1998. С. 12.

Кандур М.И. И в пустыне растут деревья... Исторический роман / Перевод с английского Л. Мухадиновой [Балаговой]. Нальчик: Изд-во М. и В. Котляровых, 2008. С. 9Ц10.

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии