Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии

Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза

Автореферат докторской диссертации по филологии

 

аа На правах рукописи

 

 

 

 

Бринев Константин Иванович

 

ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЛИНГВИСТИКА

И СУДЕБНАЯ ЛИНГВИСТИЧЕСКАЯ ЭКСПЕРТИЗА

 

 

Специальность 10.02.19 - теория языка

 

 

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

 

 

 

 

 

Кемерово 2010

Работа выполнена на кафедре русского языка

ГОУ ВПО Кемеровский государственный университет

 

Научный консультант:	доктор филологических наук, профессор Николай Данилович Голев
Официальные оппоненты:	доктор филологических наук, профессор ариса Олеговна Бутакова;
	доктор филологических наук Вероника Александровна Каменева;
	доктор филологических наук, профессор Валерий Александрович Мишланов
Ведущая организация:	ГОУ ВПО Томский государственный университет

Защита состоится 25 июня 2010 года в 10.00 часов на заседании диссертационного совета Д212.088.01 по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора филологических наук в ГОУ ВПО Кемеровский государственный университет по адресу: 650043, г. Кемерово, ул. Красная, 6.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке ГОУ ВПО Кемеровский государственный университет.

Автореферат разослан л_____ ____________ 2010 г.

Ученый секретарь

диссертационного советаа М. А. Осадчий

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Настоящее исследование посвящено описанию состояния и возможных путей развития лингвистических теорий через призму параметров, которые задает судебная лингвистическая экспертиза.

В начале 90-х годов прошлого века появилась новая отрасль лингвистического знания - юридическая лингвистика - наука, предметом которой выступает зона пересечения языка и права. Появление новой отрасли стимулировало активизацию междисциплинарных исследований, имеющих свои специфические проблемы. Как правило, эти проблемы связаны с филологическим обеспечением профессиональной юридической деятельности в различных ее проявлениях (законотворчество, законоприменение, судебное красноречие, судебная экспертиза).

Лингвистика получила в лице юриспруденции и юридической деятельности новую и достаточно широкую сферу применения, и значимость теоретической лингвистики для юриспруденции в настоящее время не вызывает сомнений и признается многими исследователями (Е. Б. Берг, Е. И. Галяшина, Е. И. Горошко, Т. В. Губаева, Г. С. Иваненко, И. А. Нефляшева). Лингвистика в этом аспекте выступает в инструментальной функции: лингвистические знания позволяют решать актуальные социальные задачи (в частности, лингвистическая экспертиза служит одним из способов получения доказательственной информации). Однако не является достаточно разработанным вопрос о значении юриспруденции для фундаментальной теоретической лингвистики (Н. Д. Голев). Это значение оценивается как периферийное и соответствует общему представлению о том, что прикладные аспекты языкознания - периферийная область для науки (Н. Д. Голев, О. Н. Матвеева). Однако фоновость прикладных аспектов языкознания, по нашему мнению, не может быть переоценена. На глубинном уровне теоретическое и прикладное исследования представляются в каком-то отношении единым целым. Эта целостность может быть обоснована логически.а

Исследование, которое осуществляет лингвист в ходе проведения судебной лингвистической экспертизы, представляет собой вид ситуационного объяснения (К. Р. Поппер). Базовым вопросом для такого вида описания является вопрос следующего типа: Что происходило тогда-то? Ответ на этот вопрос подразумевает знание общих высказываний вида: Всегда, если Х, то У, которые и являются теоретическими высказываниями. Таким образом, исследования в области лингвистической экспертизы необходимо предполагают наличие какой-либо теории. Это также объясняет и возможность обратного воздействия лингвистических экспертных исследований на теоретическую лингвистику: если лингвист сталкивается с ситуацией, когда он не способен дать удовлетворительного объяснения тому, что происходило в конкретной спорной ситуации, это, по меньшей мере, свидетельствует о том, что на теоретическом уровне отсутствует удовлетворительное описание или объяснение какого-то типа ситуаций, а это может стимулировать теоретические поиски и привести к пересмотру лингвистических теорий.

На методологическом уровне описанная ситуация означает то, что лингвистическая наука, получившая еще один выход в практическую сферу, приобрела также новую область верификации и фальсификации своих теоретических предположений и описаний. В этом смысле лингвистическая экспертология и лингвистическая экспертиза выступают для теоретической лингвистики в качестве своего рода нового материала, на котором можно проверить теоретические лингвистические построения и апробировать их эффективность.

Актуальность исследования обусловлена как внутренними, так и внешними факторами развития лингвистического знания. К числу первых афакторов относится, прежде всего, необходимость осознания основ лингвистической науки, ее места в гуманитарном знании, качеств и свойств собственно теоретического исследования языка, а также возможности его развития. Вторые факторы организуются вокруг недавно возникшей отрасли прикладной лингвистики - юридической лингвистики (Л. А. Араева, А. Н. Баранов, Е. И. Галяшина, Н. Д. Голев, С. В. Доронина, Г. С. Иваненко, Е. С. Кара-Мурза, П. А. Катышев, Н. Б. Лебедева, О. Н. Матвеева, М. А. Осадчий, Т. В. Чернышова, Б. Я. Шарифуллин) и, в частности, одной из ее подотраслей - лингвистической экспертологии. Для последней особенно актуален вопрос о применении существующих лингвистических теорий при установлении доказательственных фактов в ходе экспертного исследования спорных текстов.

Две названные группы факторов, как уже нами отмечалось выше, на глубинном уровне восходят к одной проблеме - проблеме теоретического знания как знания, решающего конкретные проблемы эмпирического характера, объясняющего и описывающего факты. Различие обусловлено лишь тем, что при собственно теоретическом исследовании проблемы и факты возникают как результат прогресса научного познания, они напрямую не связаны с социальной жизнью общества, тогда как во втором аспекте проблемы и факты возникают как результат социального заказа.

Актуальность работы обусловлена и тем, что в настоящее время, по нашему мнению, в лингвистике явно не обсуждается вопрос о качестве теорий, лежащих в основе лингвистической науки. Особенно это касается отражательного уровня теоретических построений. Такие вопросы, как Какие факты реальной действительности описывает теория? Какие теории применяются в прикладных областях знания и как они применяются?, не получают надлежащего освещения как в теоретической, так и в прикладной лингвистике. Это связано с тем, что в современной теоретической лингвистике явно ослаблен описательный момент, описательный в том смысле, что любая теория описывает и объясняет то, что происходит в реальной действительности. В настоящее время в лингвистике теория - это нечто абстрактное и весьма слабо соотносящееся с реальностью, которая связана с эмпирическим базисом науки (существует, например, проблема фактического содержания лингвистических терминов и описаний (Н. Хомский) и проблема психологической реальности лингвистических гипотез (Е. С. Кубрякова). Само употребление слов теоретическое и теория в лингвистических исследованиях движется в сторону словоупотребления, осложненного следующей коннотацией: Общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности и отдаляется от дескриптивного значения: Совокупность научных положений, обосновывающих общий принцип объяснения каких-л. фактов, явлений . Этот эффект, по нашему мнению, возникает в связи с тем, что наука в процессе объяснения переходит от известного к неизвестному. Объяснение в чистой науке всегда представляет собой логическое сведение одних гипотез к другим - гипотезам более высокого уровня универсальности; сведение Уизвестных фактовФ и известных теорий к предположениям, которые известны нам гораздо меньше и которые еще нуждаются в проверке . В частности, постулируются ненаблюдаемые объекты (С. К. Шаумян) и новые отношения. Таким образом научное знание отдаляется от того, что именуют непосредственными данными, и создаются определенные трудности в интерпретации теорий и терминов, употребленных в этих теориях, вопрос, на что они указывают, время от времени возникает в лингвистике (В. А. Звегинцев; Е. С. Кубрякова), отсюда возникают сомнения в том, что эти теории и термины вообще что-то означают (А. В. Лемов), а процесс теоретического исследования кажется похожим на отвлеченное от реальности рассуждение. Результаты этого процесса наиболее ярко иллюстрируются концепциями, в которых указывается на то, что лингвистические теории - это конструкты, этим названием актуализируется мысль о том, что в каком-то отношении невозможно говорить о соответствии конструктов действительности. Естественно, что деятельность по созданию конструктов вполне можно определить как общие отвлеченные рассуждения, соображения в противовес практической деятельности или реальной действительности. Таким образом появляется представление о том, что теория - это нечто отвлеченное от действительности, слабо с ней связанное или, по крайней мере, непонятно, каким образом связанное. Более умеренной в этом аспекте оказывается идея огрубления, которая связана с постулированием неизбежности огрубления реальной действительности при теоретическом исследовании, эта идея восходит к эссенциалистским представлениям о познании. (Под эссенциализмом мы понимаем гипотезу, согласно которой возможно познание реального мира при помощи окончательных, далее необъяснимых сущностей (К. Р. Поппер). Эта гипотеза наиболее отчетливо обнаруживается в представлениях о функции общих (нарицательных) слов естественного языка, согласно которым нарицательные слова обозначают вещи и явления, объединенные скрытой сущностью, цель научного познания при таком подходе заключаетсяа в обнаружении этой скрытой сущности.) Идея огрубления иллюстрирует скептический вариант эссенциализма, фактически утверждается, что истинная сущность мира или явления не может быть до конца познана, но тот факт, что она, согласно этой концепции, существует, не вызывает сомнений. Таким образом, тот факт, что при описании происходит огрубление реальности, свидетельствует о том, что описания в каком-то смысле не соответствуют действительности, поскольку эта действительность не такова, каковой она описывается. Эта теория поддерживается другим утверждением, которое связано с принятием субъективной теории истины: описания всегда релятивны, по крайней мере, относительно языка и человеческой природы, поэтому человек описывает только так, как способен видеть, слышать, чувствовать или выражать свои мысли, и, следовательно, теории неизбежно огрубляют и не могут описать то, какова ситуация или вещь на самом деле.

В диссертации развивается концепция, согласно которой теоретическая деятельность - это деятельность по созданию конструктов в том смысле, что теории - это человеческие изобретения, в этом аспекте они, действительно, конструкты, но это не означает, что они не могут соотноситься с действительностью. Некоторые лингвистические теории, возможно, слабо соотносятся с действительностью или вообще с ней не соотносятся, но это не является необходимым свойством лингвистических теорий и следствием того, что теория обладает отвлеченностью или теория - это конструкт, который заведомо неверно представляет то, на описание чего он направлен. Автор работы исходит из другой теоретической предпосылки, согласно которой а) если некоторая теория огрубляет, то, если найдена другая теория, которая больше соответствует действительности, ее необходимо предпочесть первой теории, б) если теория не связана с действительностью или слабо с ней связана, то необходимо разработать теорию, которая была бы с ней связана или связана больше, чем предыдущая.

Такая точка зрения предполагает признание следующих презумпций: первая связана с тем, что в лингвистических описаниях мы можем использовать теорию корреспондентной истины (Аристотель, Г. Х. фон Вригт, Д. Дэвидсон, И. Лакатос, Дж. Остин, К. Р. Поппер, Б. Рассел, А. Тарский), другими словами, истины как соответствия фактам, вторая - с отказом от концепции исходной, далее не объяснимой сущности явления (вещи, отношения и т. п.), а также с признанием того, что теоретические построения при помощи критики могут приближаться к истине (В. А. Звегинцев, Е. С. Кубрякова, И. Лакатос, К. Р. Поппер). Иначе говоря, теории могут прогрессировать в описании действительности, но это не предполагает установления окончательной единой истины, которая может быть сформулирована в одном высказывании, или установления окончательной сущности какого-либо явления. В работе также принимается концепция методологического номинализма, согласно которой термины представляют собой не наименования группы вещей, явлений или свойств, объединенных какой-либо сущностью, но сокращения для описательной эмпирической информации, а общие слова - гипотезы об объектах реального мира, которые могут быть фальсифицированы при помощи фактических высказываний.

Таким образом, в настоящем исследовании признается, что базовой функцией теории является описание и объяснение эмпирических высказываний; теория - это то, что отвечает на вопрос, почему факты таковы, каковы они есть.

При таком подходе грань между прикладной и теоретической наукой представляется недостаточно четкой. Как уже было отмечено, теория призвана решать какую-то проблему, при этом проблема должна носить фактический характер, другими словами, теория объясняет факты, утверждения о реальной действительности. Таким образом, теория - это то, что объясняет реальное положение дел. Естественно, это не означает, что теоретическое напрямую связано с прикладным, не все теории автоматически имеют прикладное применение, теоретическое не нуждается, строго говоря, в прикладных проблемах, но обратное неверно, так как любая прикладная разработка основана на какой-либо теории. Такая теория, безусловно, может не быть явно сформулированной, более того, прикладная разработка может быть основана и на теории, которая не входит в ядро теоретической дисциплины, в рамках которой рассматриваются прикладные проблемы. Особенно это стало заметным в юридической лингвистике и в экспертных исследованиях, где факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, но нигде не эксплицирован, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле с наличием лингвистических терминов. Необходимо также отметить, что все фактические ситуации, которые возникают или выявляются в ходе прикладных исследований, могут и в каком-то отношении должны быть рассмотрены в рамках существующих теорий. Особенно значимы в данном аспекте те факты, которые противоречат принятым теориям, так как наличие таких фактов может свидетельствовать об ограниченности объяснительных возможностей этих теорий и их объяснение может послужить основой для их улучшения или пересмотра вплоть до отказа от существующих теорий и разработки новых.

Так, например, исследования в области лингвистической экспертологии выявили, что лингвистические теории недостаточно мощны для того, чтобы описывать события, которые происходят в конкретное время и в конкретном месте. Мы считаем, что это отражает общее состояние лингвистической теории: практически никогда принятая или вновь разработанная теория не влечет очевидных прикладных решений, но очень часто прикладные задачи, которые пытается решить лингвистическая наука, показывают, что она не в состоянии добиться удовлетворительных прикладных результатов. Этот факт не смущает лингвистическое сообщество и, как правило, не вызывает пересмотр лингвистических концепций (тогда как это необходимо), скорее, лингвисты склонны придерживаться своих убеждений, несмотря на то, что они не приводят к каким-либо ощутимым результатам. Эти факты, если они истинны, иллюстрируют то, что теоретическая лингвистика не является мощной отраслью знания, в противном случае глубина исследования объекта лингвистики (ее внутреннее развитие) облегчала бы решение прикладных проблем. В настоящее время этого не наблюдается, а потому интерес к теоретической лингвистике и ее основаниям не может быть недооценен и вопросы о том, какие теоретические презумпции лежат в основе лингвистических описаний, присутствуют ли в лингвистике эмпирические теории, опровержимы ли эти теоретические презумпции опытными данными, являются центральными. В работе осуществляется попытка анализа таких предпосылок и следствий, которые влекут эти предпосылки для лингвистики, фактическим материалом исследования при этом выступает новая отрасль прикладных лингвистических знаний - судебная лингвистическая экспертология.

Таким образом, с одной стороны, работа носит метатеоретический характер, в ней осуществлена попытка построения теории о теории. Эта попытка еще далека от признака системное, но системные исследования в этой области являются, скорее, перспективой данной работы и в дальнейшем способны составить содержание особой дисциплины, которую можно было бы назвать метатеоретической лингвистикой, настоящая же работа лишь фрагментарно отражает проблемное поле названной дисциплины.

Еще одна сторона, которая обусловливает актуальность исследования, связана с разработкой теоретических основ новой дисциплины - лингвистической экспертологии. Описанные выше теоретические презумпции в предпринятой диссертационной работе спроецированы на теоретическое обоснование принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз. Это особенно значимо, так как в настоящее время в лингвистической экспертологии доминирует сугубо прикладной подход (его также можно назвать технологическим) к решению задач, которые ставятся правоохранительными органами перед лингвистами. Сущность этого подхода заключается в том, что считается истинным утверждение, согласно которому лингвистические теории даны нам при экспертном исследовании и они удовлетворительны (или, по крайней мере, могут стать удовлетворительными при определенной их коррекции) для выполнения экспертных заданий. Таким образом, лингвистическая экспертология оказалась методикоцентричной. Одной из важнейших задач, которые стоят в центре исследований в области лингвистической экспертологии, является задача по созданию методик проведения лингвистических экспертиз по различным категориям дел. В общем случае признается, что существующих лингвистических теорий достаточно для достижения поставленной задачи. Именно этот тезис, по мнению автора, является неудовлетворительным в части способности лингвистической экспертизы описывать факты, другими словами, производить описательные высказывания о событиях, которые имели место в конкретное время в конкретном месте, причем такие высказывания, что они могут быть истинными или ложными. Тот факт, что экспертные исследования базируются на лингвистических теориях, только постулируется, а сами экспертные исследования, скорее, строятся на теориях, основанных на здравом смысле, но не на фундаментальных теоретических исследованиях. Так, например, проблема разграничения фактитивности и оценочности (сведения и мнения) в рамках дел по 152 ГК и 129 УК никогда не была ясно сформулирована, скорее, предполагалось, что лингвистическое разграничение события и оценки автоматически помогает решить эту проблему (О. Н. Матвеева). Другими словами, никогда не ставился вопрос: какую реальную лингвистическую проблему мы решаем,а когда проводим грань между описательными и оценочными высказываниями? На этот вопрос достаточно трудно ответить ещеа и потому, что в лингвистике весьма распространен тезис о том, что каждое высказывание субъективно, и этот тезис противоречит фактам разграничения дескриптивных и оценочных высказываний в реальных экспертных исследованиях, потому что если признается, что все высказывания субъективны, то исследовательская часть любого экспертного заключения должна строиться следующим образом: Так как все высказывания субъективны, то высказывание Х публикации У является мнением.

Не менее проблематичным представляется состояние теоретического в делах по квалификации оскорбления.а Тогда как достаточно ясной является юридическая проблема, которая решается при производстве лингвистических экспертиз по делам об оскорблении, совершенно неясна лингвистическая проблема, которую необходимо решить в этом случае. Тот факт, что лигвисты дали оскорбительным словам название линвективные слова, не имеет никакого значения, потому что, дав новое название какому-то факту, невозможно получить нового знания, поэтому такие суждения в экспертных заключениях, как в лингвистике данные слова относятся к инвективной лексике достаточно малосодержательны, несмотря на то, что они истинны, поскольку определенные слова действительно называются в лингвистике словом линвектива. Стоит отметить, что создание терминологического аппарата описания инвективы еще признается в качестве цели лингвистического теоретического изучения (Г.В. Кусов), вероятно, при этом предполагается, что переназывание фактов другими словами способно решить реальные теоретические проблемы. В настоящей работе высказывается иное предположение: создание терминологического аппарата не имеет слишком большого значения, оно (создание) является в лучшем случае побочным продуктом решения реальных описательных проблем. Термин - всего лишь удобное средство, служащее для сокращения научного текста (К. Р. Поппер).

Таким образом, тезису, согласно которому необходимо создавать методики, ведущие к принятию экспертных решений, в работе противопоставлен тезис, согласно которому необходимо обсуждать теории, на основе которых возможно построение методик или на которых они фактически строятся в настоящее время. Обсуждать, прежде всего, с точки зрения способности описывать факты, так как именно этот аспект лингвистических теорий представляется не совсем неудовлетворительным. Это необходимо еще и потому, что любая методика основана на какой-либо теории, следовательно, достаточно важно выявить теоретические предпосылки, на которых основана та или иная методика или принятие того или иного экспертного решения. Другими словами, нужно решать теоретические проблемы описательного характера. Иллюстрацией сказанного могут служить примеры явно сформулированных теоретических презумпций. Еще не так давно в качестве исходного методического тезиса признавалась необходимость описания текста как целого, так как именно целое показывает значимость частей и позволяет более точно квалифицировать тот или иной речевой факт. Но это частная теоретическая предпосылка, поскольку суждение Любой текст, фигурирующий в судебном разбирательстве, принадлежит одному человеку, является потенциально фальсифицируемым суждением, а потому не меньшее значение имеет разработка описания речевых произведений, не объединенных одним замыслом, или как если бы они содержали части, произведенные разными людьми.

Таким образом, вопрос заключается не в том, как построить приемлемую методику на описанном выше предположении, но вопрос должен быть поставлен в теоретической плоскости, а именно соответствует ли эта теория фактам, возможно ли ее критиковать и опровергнуть, возможно ли вместо нее предложить другие теории, которые лучшим образом описывают факты и т. п.а Иными словами, в настоящее время более актуален вопрос о том, продуктивно ли представление, что целью теории является разработка терминологических аппаратов, но не вопрос о том, как можно в короткие сроки разработать приемлемый терминологический аппарат для описания оскорбления.

Сказанное выше обусловливает базовые исследовательские параметры работы.

Объект исследования - ингвистические теории, которые применяются в настоящее время при производстве лингвистических экспертиз.

Предмет исследования - объяснительные возможности лингвистических теорий, применяющихся для решения конкретных исследовательских задач при производстве лингвистических экспертиз (их непротиворечивость, полнота, ограничения в объяснении конкретных фактов).

Цель исследования - выявление и анализ проблемных ситуаций, связанных с теоретическим уровнем лингвистического знания, выдвижение предположений по возможному решению выявленных проблем.

Данная цель конкретизируется в следующих задачах:

- выявление и анализ эффективности теоретических презумпций, лежащих в основе современного лингвистического знания и применяющихся при производстве лингвистических экспертиз;

- анализ эффективности принципа методологического номинализма и теории корреспондентной истины при построении лингвистической теории;

- разработка теории истины как соответствия фактам в ее применении к лингвистике, переформулировка и решение проблемных ситуаций, возникающих при производстве лингвистических экспертиз в рамках концепции методологического номинализма;

- разработка модели экспертной деятельности, ориентированной на установление и описание фактов;

- определение пределов компетенции лингвиста-эксперта в зависимости от возможности лингвистики как науки описывать ситуации, которые имели место в реальной действительности.

На защиту выносятся следующие положения:

1. В настоящее время в теоретической и юридической лингвистике доминирует эссенциалистский принцип построения теорий. На методологическом уровне этот принцип заключается в требовании точного определения терминов, которыми лингвисты пользуются при построении любой теории, предполагается, что уточнение значения терминов является эффективным способом построения лингвистической теории. В теоретической и юридической лингвистике доминируют концепции, основанные на субъективной теории истины, в этой связи лингвистика представляет собой интерпретативную, а не описательную дисциплину.
2. Эссенциалистский и субъективистский принципы построения теорий не являются эффективными. Следствием этих принципов оказываются вербоцентризм и релятивизм в построении лингвистической теории. Вербоцентризм заключается в том, что теории, основанные на принципах эссенциализма, посвящены описанию значения и понимания терминов, но не поиску дескриптивных утверждений о том, что исследуется. Релятивизм в лингвистике связан как с принципом эссенциализма, так и с субъективистской теорией истины.
3. Эссенциалистский принцип приводит к неразличению уровня фактов и уровня решений при построении лингвистической теории, следствием этого выступает то, что лингвистические теории являются предписательными, а описательный момент в них редуцируется. Более эффективными принципами построения теорий являются презумпции, связанные с принятием методологического номинализма и теории истины как соответствия фактам, а также с теоретическим положением, согласно которому нормы и факты представляют собой два вида не сводимых друг к другу явлений.
4. юбая лингвистическая теория решает какие-то дескриптивные проблемы и описывает какие-либо факты, эффективность решения этих проблем и описания фактов является одним из критериев принятия и отбрасывания теории. Прикладные исследования представляют собой один из типов дескриптивных проблем, которые могут и должны рассматриваться в рамках теоретической лингвистики. Резкое противопоставление прикладного и теоретического не является эффективным и ослабляет роль теоретического знания в решении проблем прикладного характера. Любое прикладное исследование основано на какой-либо теории, при этом прикладное исследование может не быть основано на теоретических принципах, находящихся в ядре теоретической лингвистики.
5. Релятивизация лингвистических описаний, которая возникает при производстве судебных лингвистических экспертиз, связана с применением эссенциалистского теоретического принципа при принятии экспертных решений.
6. Границы компетенции лингвиста-эксперта определяются принципом возможности / невозможности устанавливать и описывать конкретные факты в рамках лингвистической науки, но не проблемами категориального характера, связанными с принадлежностью / непринадлежностью конкретной категории лингвистике или правоведению. Нарушение пределов компетенции лингвистом-экспертом в ходе производства лингвистических экспертиз связано с неразличением уровня фактов и уровня решений, присутствующих в юридико-лингвистической деятельности, и на глубинном уровне - с эссенциалистским принципом построения лингвистической теории.
7. Речевой акт оскорбления, речевой акт призыва, речевой акт угрозы представляют собой единицы эмического уровня языка и являются инвариантом реализации конкретных форм речевого поведения. Данные единицы обладают иллокутивной целью, условиями успешности и условиями искренности, рассчитаны на конкретный перлокутивный эффект. Связь между иллокутивной целью данных речевых актов и перлокутивным эффектом, на который они направлены, не является строго детерминированной.
8. Противопоставление описательных и оценочных высказываний проходит как в прагматическом, так и в семантическом аспектах. На прагматическом уровне данная оппозиция организуется вокруг условий ответственности говорящего за истинность сообщаемой информации, на семантическом уровне оппозиция организуется относительно противопоставления фактов и решений. Высказывания-решения в противоположность дескриптивным высказываниям не могут быть истинными или ложными. Высказывания, традиционно квалифицируемые как субъективные мнения говорящего, представляют собой дескриптивные (описательные) высказывания о фактах ментального состояния говорящего.

Научная новизна исследования. В работе впервые описаны исходные презумпции эссенциалистского метода теоретизирования в лингвистике и дана оценка его эффективности; разработан номиналистический подход к построению лингвистических теорий на примере проблемных ситуаций, возникающих при производстве лингвистических экспертиз; выявлены теоретические предпосылки проблемных ситуаций, лежащих в основе производства судебных лингвистических экспертиз, предложено решение этих ситуаций в рамках концепции методологического номинализма и теории истины как соответствия фактам. В работе номиналистически описаны такие формы речевого поведения, как речевые акты оскорбления, угрозы, призыва, понижения статуса и др.; выявлены и проанализированы существующие критерии разграничения дескриптивных и оценочных высказываний.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что оно вносит вклад в разработку теоретического принципа корреспондентной истины в построении лингвистической теории, а также способствует становлению теоретической экспертологии - одного из разделов современной юридической лингвистики. Исследование также вносит вклад в разработку теоретических презумпций принятия экспертных решений в ходе производства лингвистических экспертиз в рамках различных категорий дел.

Практическая значимость. Результаты исследования могут иметь как непосредственное применение при производстве судебных лингвистических экспертиз, так и составить основу методических разработок и рекомендаций производства судебных лингвистических экспертиз в рамках различных категорий дел (оскорбление, угроза, призывы к экстремистской деятельности т. п.).

Материалом исследования являются экспертные заключения Гильдии лингвистов-экспертов по информационным и документационным спорам (г. Москва), опубликованные в изданиях книги Цена слова [Цена слова 2002], экспертные заключения картотеки Ассоциации лингвистов-экспертов и преподавателей Лексис, а также экспертные заключения автора диссертации. Общий объем экспертных заключений составляет 150 единиц.

Методология и методика работы. Методологически диссертационное исследование основано на корреспондентной теории истины, разработано в рамках теории познания, традиционной и современной логики. Методологическую основу исследования также составляют современные разработки в области юрислингвистики и судебного речеведения. В работе использованы следующие методы: метод описания, моделирования, а также метод прагматического анализа.

Структура работы. Работа состоит из введения, четырех глав, заключения, списка литературы и приложений.

Апробация работы. Основные положения работы обсуждались на III Международной научно-практической конференции Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты (Бийск, 30 ноября - 1 декабря 2006 г.),а IV Международной научно-практической конференции Языковая картина мира (Бийск, 16Ц17 октября 2008 г.), Международной научной конференции Русский язык и современное российское право (Кемерово, 3Ц7 октября 2006 г.), Международной научно-практической конференции Воспитание читателя (Барнаул, 14Ц16 марта 2007 г.), Первом Международном филологическом форуме (Кемерово, 1Ц3 июля 2009 г.).

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность исследования, определяются его объект, предмет, цели и задачи, раскрывается теоретическая и практическая значимость, а также научная новизна диссертационного сочинения, характеризуется материал, методология и методика работы, формулируются положения, выносимые на защиту.

Первая глава Теоретические основания исследования посвящена критическому обсуждению методологических презумпций, на которых в настоящее время основаны современные лингвистические теории, а также описанию исходных теоретических положений реферируемого диссертационного сочинения. В результате анализа проблемных ситуаций, возникающих при производстве судебных лингвистических экспертиз, а также анализа состояния современных лингвистических теорий автор пришел к выводу, что ограниченность лингвистики как области специальных знаний при решении конкретных прикладных задач (установлении юридически значимых фактов или событий) обусловлена исходными теоретическими предположениями, на которых она базируется. Данные предположения нуждаются, по мнению автора, в критическом анализе, прежде всего, с точки зрения следствий, которые они влекут для лингвистической теории и прикладных исследований в области лингвистики. К числу таких презумпций-предположений относятся а) теория субъективной истины или лингвистический интерпретационизм; б) эссенциалистский принцип построения лингвистических теорий; в) принцип монизма в интерпретации фактитивных и нормативных высказываний при построении лингвистической теории.

В работе обосновывается положение, согласно которому в настоящее время в лингвистике антиномия лсубъективное / объективное решается на субъективистских основаниях. В лингвистике признается, что язык и речь интерпретативны: все языковые категории - аэто человеческие категории, поэтому человек только интерпретирует мир, видит его через призму этих категорий, в результате чего действительное положение дел искажается, и поэтому невозможно знать, как обстоят дела на самом деле. Такой подход согласуется с позицией И. Канта, согласно которому ноуменальный мир непознаваем.

В диссертации развивается иная точка зрения на данную проблему, которая восходит к разработкам К. Поппера. Согласно этой позиции, категории и суждения, действительно, являются человеческими в том смысле, что человек накладывает эти категории на мир, но факт, что при этом человек способен ошибаться и фактически ошибается, говорит о том, что утверждения, несмотря на то, что они человеческие, представляют собой утверждения о мире в том смысле, что они могут соответствовать и могут не соответствовать реальному положению дел. Таким образом, из факта потенциальной ложности вытекает другой факт: любые дескриптивные утверждения непроизвольны относительно того, что называется реальностью, утверждения принимаются и отбрасываются в рамках принципа их соответствия действительности, но не в рамках принципа договоренности (конвенционализм) или практической их целесообразности (прагматизм). Поэтому оппозиция субъективного и объективного в том виде, в котором она представлена в современной лингвистике, не является продуктивной как для описания свойств естественного языка, так и на уровне лингвистической методологии. С методологической точки зрения следствием субъективизации является интерпретационизм лингвистических теорий. Его традиционная формула Каждый прав со своей точки зрения есть не что иное, как форма субъективизма, которая вырастает, в том числе и из свойств языка, при помощи которого одно и то же можно назвать по-разному, тем самым придавая ему (одному и тому же) различной степени оттенки смысла от неуловимых до противоположных.

Второй принцип, на котором основана лингвистическая наука, - это принцип эссенциализма в объяснениях, занимающий, на наш взгляд, в теоретической лингвистике центральное место.

На методологическом уровне эссенциализм тесно связан с принятием теории определений. Согласно данной теории, предполагается, что четкое определение способно устранить проблемные ситуации, которые возникают в связи с неопределенностью слов, обозначающих какие-то фрагменты реальности, например, таких как лоскорбление, неприличная форма, честь, достоинство и т. п. Поэтому вопросы, которые имеют вид: Что такое Х?, в современной лингвистике и лингвистической экспертологии признаются центральными. Однако все необходимые в теории термины являются неопределяемыми, их смысл может быть пояснен, но не определен, стремление же к окончательному определению способно привести к бесконечному регрессу в процессе определения. Логический вывод сводит проблему истинности высказывания к проблеме истинности посылок, определение сводит проблему значения к значению определяющих терминов (т. е. терминов, которые составляют определяющую формулу). Однако эти последние по многим причинам, скорее всего, будут столь же смутными и путаными, сколь и термины, определение которых мы пытаемся построить. В любом случае нам далее придется определять термины из определяющей формулы, что приведет к новым терминам, которые, в свою очередь, также должны быть определены, и так далее до бесконечности. Нетрудно заметить, что требование, согласно которому следует определять все наши термины, столь же несостоятельно, как и требование, согласно которому следует доказывать все наши утверждения .

На онтологическом уровне эссенциализм связан с принятием концепции сущности. Согласно этой концепции, вещи, явления, процессы, которые обозначаются общими именами, оказываются сходными, потому что причастны какой-то определенной сущности, поэтому цель познания заключается ва обнаружении этой сущности. Так, например, неприличность или оскорбление как феномены реальной действительности обладают определенной сущностью, а потому если будет найдена (или открыта) эта скрытая сущность, то это позволит успешно квалифицировать фрагменты речевых событий как оскорбления / неоскорбления или как приличные / неприличные, потому что эти речевые события будут разделять или не разделять выявленную сущность.

Такие онтологические предпосылки ведут к описываемым ниже следствиям. Научный анализ, который исходит из подобной теории, уделяет внимание значению слов, но не описанию событий, которые имели место в конкретном месте в конкретное время.а Основной вопрос в этом плане заключается в том, каково истинное значение слова Х.

Эссенциалистскому принципу теоретизирования противопоставлен подход, который условно называется методологическим номинализмомаа а(К. Р. Поппер). Согласно концепции методологического номинализма, теория определений и теория сущности не являются удовлетворительными теориями. Так, с номиналистской точки зрения левая часть определений не оказывается важной, но представляет собой условность (этикетку), которая служит для называния определенных описательных и оценочных высказываний. Другими словами, определение - это сокращение для совокупности высказываний. Из этого следует, что в науке всегда можно опустить левую часть определения, при этом не потеряется никакая значимая информация. При таком подходе снимается вопрос о сущности какой-либо вещи, равно как и об истинном значении термина, обозначающего данную вещь. Например, нет никакой возможности решить проблему, что более истинно:а а) крайне обидеть, унизить кого-либо.; уязвить, задеть в ком-либо. какие-либо. чувства или б) унизить честь и достоинство в неприличной форме (определения оскорбления, взятые их толкового словаря и Уголовного кодекса Российской Федерации). Эти высказывания равноправны и различны, они описывают частично схожие и частично различные события, которые могут иметь место. Поэтому невозможно ответить на вопрос, какое из событий более истинно или более важно, если полагать, что левая часть определения не является важной.

Из этого вытекает следующее следствие - научные описания и объяснения начинаются не с определения терминов, а с известных утверждений о событиях,а с предположительно истинных утверждений о том, что имеет (имело) место в реальной действительности.

Третий принцип, который лежит в основе лингвистических теорий, применяющихся при производстве лингвистических экспертиз, связан с неразличением дескриптивных и нормативных высказываний. Это заключается в том, что нормативные высказывания полагаются истинными или ложными, тогда как данный тип высказываний не может иметь таких свойств.

Нормативные высказывания - это тип высказываний, который устанавливает ценности, тогда как дескриптивные высказывания направлены на то, чтобы описывать факты.аа Когда утверждается, что запрещено убивать, то целью говорящего не является описание того, каковы факты, но создание определенной линии поведения, согласно которой никто не имеет права убивать, и если кто-то убьет, то он будет наказан, что тоже относится к линии поведения. Таким образом, нормативные высказывания указывают на то, как кто-либо должен вести себя в конкретной фактической ситуации. Поведение в этом случае описывается недескриптивно, из представленной нормы невыводимо, что люди будут себя вести именно таким образом во всех ситуациях, когда произошло убийство, но является эталоном или решением о том, как должно действовать в данной ситуации. Практически все юридические конструкции представляют собой решения о линиях поведения. Так, при введении в уголовное право принципа вины принимается решение о том, что лицо подлежит уголовной ответственности только за те общественно опасные действия (бездействие) и наступившие общественно опасные последствия, в отношении которых установлена его вина и объективное вменение, то есть уголовная ответственность за невиновное причинение вреда не допускается (ст. 4 УК РФ). Принимая решение, мы получаем возможность оценивать факты как значимые или незначимые. Так, например, для того чтобы принять положительное решение по делу об угрозе убийством или причинением тяжкого вреда здоровью (ст. 119 УК РФ), нет необходимости устанавливать следующий факт: Человек, высказывавший угрозу, имел намерение исполнить угрозу, тогда как надо установить факт, что у потерпевшего имелись основания воспринимать угрозу как реальную. Таким образом, когда создаются нормы, то некоторые факты оцениваются как менее значимые. Но из этого не следует, что устанавливается, что такое угроза на самом деле, в том смысле, что истинная угроза - это такая угроза, когда один угрожает другому, а тому, кому угрожают, угроза кажется реальной независимо от того, имело ли место намерение исполнить угрозу - будет представлять собой истинную угрозу, а остальные - нет. Нет никакой необходимости и возможности описательно критиковать угрозу или оскорбление в юридическом смысле как угрозу или оскорбление, которые понимаются неправильно или являются неистинными угрозой или оскорблением, так как иерархия фактов как менее значимых или более значимых не является описательной проблемой, но представляет собой решения. Эти решения могут быть изменены, например, может быть введен принцип объективного вменения, а относительно угрозы принято решение, что для осуждения по статье 119 УК РФ необходимо установить факт, что угрожающий намеревался исполнить угрозу. Таким образом, возможно относиться к фактам по-разному, и это не влечет релятивизма и конвенционализма, так как слова лугроза, лоскорбление, лэкстремизм - это условная этикетка для представления фактических высказываний и высказываний, оценивающих данные факты, а оценки-решения никогда не могут быть объяснены фактически, они не сводимы к фактам.

Неразличение нормативных и дескриптивных высказываний, а также выявленная связь между эссенциалистским характером лингвистических теорий и свойствами правовых норм позволяют утверждать, что в настоящее время в лингвистической экспертологии развивается не описательный, а предписательный подход к решению экспертных задач. Этот подход заключатся в том, что лингвист решает, какая совокупность фактов должна называться словом лоскорбление, лугроза, лэкстремизм и т. п., полагая при этом, что он описывает листинное оскорбление.

Вторая глава Общая характеристика судебной лингвистической экспертизы. Уровень решений и уровень фактов посвящена исследованию двух сторон судебной лингвистической экспертизы - научно-исследовательской и юридической, которые (стороны), соответственно, представляют собой описательный и нормативный аспекты судебной лингвистической экспертизы. Эссенциалистский способ построения лингвистических теорий, принятый в настоящее время, способствует тому, что между решениями и фактами не проводится четкого разграничения и решения интерпретируются как факты, которые способны выводиться из других фактов. Наиболее ярко эта презумпция проявляется в обсуждениях, связанных с местом лингвистической экспертизы в ряду других экспертных исследований, а также в связи с разграничением юридического и собственно лингвистического уровней в лингвистической экспертизы, где юридический уровень полагается настолько же фактитивным, насколько и лингвистический.

С развиваемой в работе позиции в правовых нормах нет ничего необходимого, как в регулярностях физического мира или в некоторых регулярностях языка и речи. Правовые нормы с этой точки зрения - это предписания по поводу фактов, тогда как лингвистическая наука - это поиски адекватного описания фактов. В связи с этим в данной главе осуществлена попытка последовательного различения между фактитивным аспектом лингвистических исследований и юридическим их аспектом, который восходит к тому, что лингвистическое исследование (экспертиза) оказывается включенной и в правовую систему, которая является системой или совокупностью решений.

В главе рассмотрены такие сквозные категории лингвистической экспертизы, как субъект экспертизы, лцель экспертизы, задачи экспертизы, лобъект, предмет, выводы и т. п. Проведено последовательное разграничение уровня решений и уровня фактов на выделенных категориях. С точки зрения права данные категории - это предмет юридической оценки, тогда как с описательной точки зрения они являются либо объектами реальной действительности, либо инструментами или результатами, при помощи которых описываются данные объекты. Так, например, выводы с нормативной стороны представляют собой доказательственную информацию, которая должна быть оценена следственным органом или судом на основе своего внутреннего убеждения и в совокупности со всеми другими доказательственными фактами по конкретному делу. Право выработало конвенции, в которых закреплены эталоны отношения к различным типам выводов. Так, например, вероятностные выводы (в отличие от категорических) не могут быть положены в основу обвинения лица, так как в современном российском праве действует принцип презумпции невиновности. а

С исследовательской же точки зрения типы выводов выделяются на основе соотношения принятой в исследовании теории и входной эмпирической информации. Так, например, вероятностные выводы противопоставлены категорическим в аспекте логического следования каких-либо утверждений теории. Выделяют два типа следования: а) первый тип - истинность посылок необходимо гарантирует истинность заключения (необходимо истинные выводы), б) второй тип - истинность посылок не влечет необходимой истинности заключения, заключение может быть как истинным, так и ложным. Отсюда вероятностные выводы возникают в следующих случаях:

1. Когда теория и базирующаяся на ней методика безразличны к данному факту в том смысле, что они его не описывают.
2. Когда входных эмпирических данных недостаточно для необходимо истинного вывода.

В данной главе также разработана типология экспертных задач (описательный уровень экспертизы) на основе номиналистической переформулировки проблемы тождества и описаны пределы компетенции лингвиста-эксперта, которые определяются возможностью лингвистики как области специальных познаний описывать или - в другом аспекте - устанавливать факты.

Относительно проблемы тождества в главе представлены три случая ее возникновения в ходе описания спорных речевых произведений в спорных текстах. Первый связан с тождеством на уровне кода, второй - с тождеством на уровне пропозиционального содержания сообщения, третий - с тождеством на уровне фактических намерений производящего сообщение и достижения сообщениями поставленных говорящим целей.

Тождество на уровне кода. Первый случай представляет собой традиционную лингвистическую проблему соотношения эмического и этического уровней, другими словами, проблему соотношения код / сообщение. Сюда относятся такие традиционные проблемы, как проблема отождествления звуков в фонемы, морфов в морфемы, высказываний в предложения и т. п. Данная проблема является фактической, то есть она не зависит от определения терминов.

Мы имеем следующие факты:

А) Вариативность речевых произведений такую, что мы можем с определенной степенью уверенности утверждать, что не существует двух тождественных речевых произведений. Если перед нами два тождественных речевых произведения, то это одно и то же речевое произведение (конкретные факты заключаются в том, что мы говорим различным тембром, в различных состояниях и ситуациях и т. п.).

Б) Очевидно, что общающиеся на одном и том же языке понимают друг друга хотя бы в том смысле, что они адекватно реагируют на определенные высказывания.

Отсюда возникает гипотеза кода, который выполняет функцию отождествления - приводит разнообразие к виду удобному для декодирования (О. Н. Трубецкой).

К уровню проблем кода относятся следующие проблемы:

?. Проблема описания кодирующих возможностей продуктов речевой деятельности. В некоторых случаях необходимо описать значение речевого произведения или его компонентов, основной вопрос в данном случае следующий: Что означает речевое произведение? Конкретное речевое произведение при решении этого типа задач понимается как детерминанта поведения воспринимающего данное речевое произведение. Другими словами, за исследовательскими задачами подобного рода стоит конкретный тип проблемных ситуаций. Принимающий речевое сообщение декодирует его определенным образом, и содержание сообщения может влиять на его поведение, при этом всегда возможна ситуация, когда декодируемое содержание не совпадает с содержанием текста (ошибки декодирования) или речевое произведение обусловливает различныеа варианты поведения (неопределенность сообщения). В данном случае возникают два подтипа задач, которые входят в компетенцию лингвиста-эксперта.

А) Задача по установлению содержания спорного речевого произведения (текста закона, договора, инструкции).

Б) Задача по установлению кодирующих возможностей словесных обозначений. Данная задача ставится при исследовании словесных обозначений спорных товарных знаков на предмет тождественности двух спорных товарных знаков или на предмет различительных возможностей конкретного товарного знака.а

В описанных случаях предметом исследования является отношение продукт речевой деятельности / адресат, воспринимающий информацию, закодированную в этом продукте. Позиция говорящего в данном аспекте не имеет значения, речевое произведение полагается тождественным самому себе и противопоставленным другим речевым произведениям, которые кодируют не такую информацию.

??. Проблема квалификации речевого поведения говорящего. В основе решения этой проблемы лежит гипотеза о возможности различных вариантов поведения говорящего относительно каждой конкретной ситуации. В данном случае задача лингвистической экспертизы - описать тот вариант поведения, который выбирает субъект речевого произведения в такой ситуации, которая квалифицируется как юридический факт в том смысле, что влечет юридически значимые последствия. Сюда относятся задачи по выявлению следующих тождеств (в том смысле, что мы отвечаем на вопрос, кодирует ли говорящий соответствующую информацию в своем сообщении или нет).

1. Отождествление речевых актов:

- оскорбления;

- призыва;

- утверждения;

- угрозы.

2. Отождествление семантических характеристик высказывания:

А) Отождествление утверждения о фактах:

а) ментального состояниях субъекта, порождающего текст;

б) описывающих фрагменты окружающей действительности.

Б) Отождествление оценки.

Общим для всех выделенных типов является то, что они кодируются в сообщении. То есть в языке, с одной стороны, существуют такие эмические единицы, как, например, речевой акт оскорбления, которые способны отождествлять какие-то фрагменты речевых произведений как оскорбления или как призывы. С другой стороны, информация о речевом поведении способна кодироваться не при помощи цельной единицы, которая предназначена для извлечения информации (например, речевой акт), но словами и выражениями (а также интонацией и др., например, по-моему, вероятно, ля видел, ля считаю, ля думаю, плохо, хорошо).

Тождество на уровне пропозиционального содержания. Очевидно, что, когда решается проблема, являются ли данные призывы призывами к экстремистской деятельности, отождествление речевых произведений происходит на другом основании, нежели чем код (или язык). Для отождествления необходимо знать, призывы к каким действиям являются экстремистскими. Вероятно, что в данном случае языковые элементы отождествляются исходя из внеязыковых оснований. Очевидно, что этот тип проблем находится за пределами компетенции лингвиста. К этому типу проблем тождества относятся следующие:

1. Является ли утверждение истинным или ложным?
2. Содержится ли в тексте информация о неэтичном поведении лица?
3. Содержится ли в тексте информация о нарушении лицом действующего законодательства и т. п.?

Относительно данного тезиса возможно возражение: лингвист способен установить, что некое высказывание кодирует информацию, выраженную, например, пропозицией Захват властных полномочий. Так, лингвист способен отождествить путем трансформаций (как это, например, представлено в модели Смысл - Текст (И. А. Мельчук)) все высказывания, в которых выражается идея захвата властных полномочий. Сюда, очевидно, будут относиться следующие высказывания:

Призываю вас к захвату властных полномочий!

Давайте захватим властные полномочия!

Захватим власть!

Необходимо захватить власть!

Возьмем власть в свои руки! и т. п.

Такой трансформационный подход допустим, но при условии, что судья или следователь понимает, что это именно трансформационный анализ исследуемого фрагмента текста на предмет его тождества / различия с исходным фрагментом текста закона, а не установление факта отношения определенных реальных действий к разряду экстремистских. Если относительно этого достигнуто взаимопонимание, тогда судья, например, мог бы всегда взять произвольный фрагмент текста закона и поставить вопрос о тождестве этого фрагмента и исследуемого текста. При этом всегда сохраняется возможность, что какие-то действия будут действительно экстремистскими, но семантика исследуемого предложения не трансформируется к тексту закона. Вряд ли такие процедуры представляют ценность для суда, алгоритмами трансформации владеют все носители языка. Таким образом, вряд ли такое развитие экспертных исследований возможно. В настоящее же время суд, как правило, хочет узнать, относятся ли действия, к которым призывают, при условии их возможного, например, осуществления к разряду экстремистских, а это, очевидно, юридическая проблема тождества.

Тождество на уровне целевого содержания и последствий, которые способно вызвать речевое произведение. К данному тождеству относятся все проблемы, которые направлены на выявление реальных (= не коммуникативных) намерений говорящего или реальных реакций слушающего:

- хотел ли говорящий разжечь межнациональную рознь;

- хотел ли говорящий оскорбить;

- призывает ли говорящий к захвату властных полномочий;

- оскорбился ли слушающий;

- нанесен ли вред деловой репутации лица или субъекта делового оборота и др.

Решение названных задач также не входит в компетенцию лингвиста. Эти проблемы необходимо отличать от проблем, связанных с кодом, а именно от проблемы, сформулированной по модели: Является ли данное речевое произведение призывом? Высказывать призыв - это, безусловно, значит вести себя определенным образом, но реальная психологическая (=некоммуникативная) цель может не совпадать с той целью, которая кодируется в сообщении, этот факт вытекает из того, что речевые произведения могут быть употреблены неискренне.

Из принятого объяснения вытекает еще одно следствие. Высказывать что-то - это, безусловно, воздействовать на адресата, то есть каждое высказывание имеет какую-то предрасположенность воздействовать на конкретного адресата или неопределенную группу лиц. В целом любой говорящий на языке знает об этих предрасположенностях и умеет пользоваться данной информацией. Конкретная же степень воздействия конкретного высказывания на конкретного адресата - величина, зависящая от многих неизвестных, а потому не может быть установлена лингвистом. Всегда, например, возможна ситуация, когда кто-то не был оскорблен инвективным неприличным высказыванием (высказыванием, имеющим предрасположенность оскорбить слушающего, которая близится к единице), но подал иск в суд и утверждает, что он оскорблен. Очевидно, что такое положение дел не может быть в общем случае (а может быть, никогда) реконструировано при помощи лингвистического анализа сообщения.

Таким образом, только проблема тождества, возникающая на уровне кодирования информации, из всех выделенных типов тождества может являться предметом лингвистического исследования и только относительно этой проблемы могут быть сформулированы соответствующие экспертные задачи.

В третьей главе Общая характеристика экспертных задач, решаемых при производстве лингвистической экспертизы в рамках различных категорий дел изучены проблемные ситуации, которые возникают при производстве лингвистических экспертиз в рамках конкретных категорий дел. Рассмотрены следующие категории дел: дела по оскорблению, дела о распространении не соответствующих действительности сведений, дела о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды и призывам к экстремистским действиям, а также дела об угрозе. В главе описаны и разграничены нормативные и дескриптивные стороны проблем, возникающих при квалификации деяний как неправомерных, с одной стороны, и при установлении фактов, которые позволяют принять решение о неправомерности деяния - с другой. Выявлены семантические и прагматические проблемы, которые необходимо разрешить при производстве лингвистических экспертиз в рамках названных категорий дел. В рамках теории речевых актов описаны такие формы речевого поведения, как оскорбление, угроза, призыв.

При описании оскорбления автор исходил из того, что с нормативной точки зрения оскорбление - вид неправомерного поведения, которое направлено на умаление чести и достоинства, такое поведение выражено в неприличной форме.

С дескриптивной стороны при проведении лингвистической экспертизы по делам об оскорблении встают следующие проблемы: 1) проблема, связанная с квалификацией форм речевого поведения,а которые были бы направлены на умаление чести и достоинства; 2) проблема квалификации формы речевого поведения как приличной или неприличной.

Признается, что вопросы Что такое оскорбление? и Что такое неприличная форма? не имеют существенного значения. Поэтому в работе предпринята попытка дескриптивного решения данных проблем, связанная с поиском регулярностей, которые описываются условными высказываниями вида Если Х, то У, утверждающих о связи по меньшей мере двух групп фактов.

В работе описываются две формы речевого поведения, которые являются направленными на причинение вреда оппоненту: речевой акт оскорбления и речевой акт понижения статуса.

Речевой акт оскорбления обладает следующей структурой

1. аУчастники

Участник 1 - инвектор, Участник 2 - инвектум, Участник 3 - Наблюдатель. Обязательными участниками являются первые два, последний (Наблюдатель) - факультативный участник.

1. Иллокутивная цель высказывания - Участник 1 пытается причинить ущерб Участнику 2 в области психики.
2. Условия успешности инвективного акта

а Участник 1 знает, что высказывание Х может причинить ущерб Участнику 2, и хочет, чтобы Участник 2 знал, что в отношении Участника 2 Участником 1 произведено инвективное высказывание.

1. Инвективное высказывание

Высказывание, выполняющее функцию инвективы в самом общем смысле как резкое выступление против кого-либо, чего-либо; оскорбительная речь; брань, выпад.

На языке описания, разработанном А. Вежбицкой, речевой акт оскорбления, по-видимому, будет представлен следующим образом:

А) Знаю, что Х способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю Х.

В) Говорю Х, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

Данный речевой акт может быть контактный и дистантный. При дистантном инвективном акте необходим третий участник, который и является каналом передачи информации об оскорблении лица. В развернутом виде дистантное оскорбление выглядит следующим образом:

А) Знаю, что Х способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю Х.

В) Говорю Х по отношению к тебе У-ку.

Г) Знаю, что У передаст тебе, что я говорил Х.

Д) Говорю Х для того, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

При контактной форме оскорбления факт произнесения инвективного высказывания в присутствии инвектума удовлетворяет условие Б, так что в развернутой форме контактное оскорбление выглядит следующим образом:

А) Знаю, что Х способно причинить тебе психологический ущерб.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что я говорю Х.

В) Знаю, если скажу тебе Х, ты будешь знать, что я говорю тебе Х.

Г) Говорю Х, чтобы причинить тебе психологический ущерб.

Наличие выделенных компонентов обязательно для инвективного речевого акта или, другими словами, акта оскорбления, отсутствие какого-либо компонента лишает речевой акт названного статуса. Проиллюстрируем данный тезис примерами.

Условие ущерба

А) Очевидно, что если инвектум не знает о том, что Х способно причинить ущерб, то происходит коммуникативная неудача. Примера данной коммуникативной неудачи часто обыгрывается в кинофильмах и литературе. Так, в повести Л. Лагина старик Хоттабыч называет Вольку балдой, не зная условий употребления данной лексемы.

Б) Знание о том, что Х не может причинить инвектуму ущерб, также переводит данные речевые акты в разряд нейтральных речевых актов оценки (или суггестии). Такие речевые акты возможны между друзьями, другими словами, между коммункантами, у которых общение при помощи инвективных высказываний регулярно и является коммуникативной нормой. (Ср. В юридической практике полезно учитывать, что часть оскорблений может время от времени использоваться в прямо противоположном смысле, как выражение восхищения или дружеского расположения: УКак он, собака, хорошо танцует!Ф, УЧто-то тебя, еб*ный-в-рот, давно не было видно!Ф Отличить такое употребление от брани довольно легко: для него характерна особая дружественная интонация и практически обязательная улыбка; без двух этих последних слушающий вправе рассматривать эти слова как обидные .

Условие стремления к перлокутивному эффекту оскорбления

В дистантном оскорблении, например, уверенность инвектума в том, что Наблюдатель не передаст, что относительно инвектума было произведено определенное высказывание, переводит произведенный речевой акт в разряд оценок.

А) Знаю, что Х способно причинить ему ущерб.

Б) Не хочу, чтобы он знал, что я говорю Х.

В) Говорю тебе Х о нем.

Г) Говорю Х для того, чтобы ты знал, как я его оцениваю.

Для контактных инвективных речевых актов отсутствие этого условия также ведет к трансформации данного речевого акта в оценку (в терминах юриспруденции - отказ от преступления). Яркой иллюстрацией названных актов является инвективный речевой акт, произнесенный таким образом, что у инвектума нет возможности его услышать (например, шепотом и/или в спину).

Речевой акт понижения статуса имеет следующую структуру:

А) Знаю, что ты сделал Х.

Б) Знаю, что Х считается негативно ценным.

В) Говорю тебе, что ты сделал Х или занимаешься Х.

Г) Говорю это тебе для того, чтобы ты знал, что твой статус ниже моего.

Подобные речевые акты производятся с целью утверждения о своем превосходстве по отношению к адресату сообщения. В основе этих речевых произведений лежат описательные высказывания. Например, если Х говорит У-у, что У - вор, и при этом У - вор, то Х использует негативную оценку воровства в обществе как инструмент для утверждения своего статуса и понижения статуса собеседника. Если слушающий знает, что он не делал того, что ему ставится в вину, он воспринимает данное сообщение как необоснованное обвинение (может быть, как клевету). Таким образом, основу названного речевого поведения составляют высказывания, в которые входят номинации, содержащие описание негативно оцениваемой деятельности (вор / украл, мошенник / обманул и т. п.).

В третьей главе представлена также номиналистическая переформулировка проблемы неприличной формы, которая традиционно решалась в эссенциалистском ключе, как поиск ответа на вопрос: Что такое быть неприличным? Номиналистическая переформулировка данной проблемы имеет следующий вид: Существует лиа в русском языке (=на уровне кода) эмическая единица, позволяющая отождествлять различные фрагменты речевых произведений как приличные и неприличные? Если ответ положителен, то проблема разграничения приличности / неприличности по своему характеру ничем не отличается от проблемы отнесения того или иного звука в фонему и т. п.

Положительный ответ на вопрос означал бы наличие инвариантных форм поведения, обязательных для всех носителей языка. Так, фонема - это, прежде всего, инвариантная форма поведения. Если осуществлен выбор, что мысли будут формулироваться на русском языке, то это влечет определенные следствия относительно кодирования и отождествления звуков. Очевидно, что в области приличной и неприличной формы таких инвариантных форм нет. Это говорит о том, что данное противопоставление не принадлежит коду русского языка. Другими словами, такой тип информации не кодируется в сообщении. Это, например, вытекает из того, что слова типа гнида не противопоставлены словам типа г*вно как неприличное приличному, и нет никаких показаний адля того, чтобы считать, что эти слова так же противопоставлены оппозиционно, как, например, противопоставлены по полу слова мама и папа. Однако есть определенные основания считать их различными относительно речевого поведения, их отличие заключается в том, что они оцениваются по-разному. Относительно матов существует этико-лингвистическое соглашение не употреблять их в любом виде контекстов (например, и междометно), тогда как относительно необсценных слов, вероятно, существует негласное соглашение в оценке: Оскорблять других людей нехорошо. Это соглашение всегда может нарушаться, и это роднит данные явления с явлениями права, где соглашения не делать что-то устанавливаются именно относительно того, что нарушается или способно быть нарушенным. (Очевидно, то, что не нарушается, не может быть предметом регулирования нормы: бессмысленно предписывать дыхание.) Сказанное позволяет утверждать, что противопоставление приличного и неприличного является метапротивопоставлением, то есть находится не на уровне владения языком, а на уровне рефлексии о языке. Это метапредставление связано с этико-лингвистическими нормами. И в этом аспекте данные нормы ведут себя так же, как и все остальные нормы: они абсолютны и ситуационны, они объективны и субъективны. То есть они ведут себя как нормы, а не как факты. Это объясняет факт, что при общении с наличием неприличных слов всегда, явно или скрыто, присутствует метаконтекст (другими словами, определенная метадеятельность), как в форме простых призывов к совести, так и в процессе перебранки, где брань на оскорбление есть ко всему прочему и метаязыковое высказывание, оценивающее исходную ругань. Это позволяет понять, как человек, который не принимает мата, способен оправдать его употребление в какой-либо конкретной ситуации. Вероятно также, что эти нормы и противоречивы, поэтому речевой кодекс, который будет выявлен и описан, вполне может содержать противоречивые высказывания о лингво-этических нормах.

Распространение не соответствующих действительности сведений

Центральной проблемой, которая возникает при решении экспертных задач по делам о распространении не соответствующих действительности сведений, является проблема противопоставления фактитивных (=дескриптивных) и оценочных высказываний или высказываний-мнений. В работе анализируются основные критерии разграничения дескриптивных и оценочных высказываний, к которым относятся следующие критерии:

1. Модальный критерий. Мнение - это то, что маркируется модальными словами и конструкциями. Сведения - это то, что такими конструкциями не маркируется.
2. Гносеологический критерий. Факты - это то, что проверяется на предмет соответствия действительности, мнение - то, что не проверяется.
3. Онтологический критерий. Факты - это то, что принадлежит действительности, мнение - то, что не принадлежит действительности, но является частью картины мира говорящего.

Из трех представленных критериев гносеологический критерий не может быть положен в основание противопоставления фактов и мнения, так как определение потенциальной проверяемости высказывания не входит в компетенцию лингвиста-эксперта. Проблема верифицируемости не является решенной в теории познания, поэтому обыденные представления лингвиста о том, что верифицируемо, а что - нет, не могут служить надежным источником ответа на вопрос о квалификации высказывания в аспекте его принадлежности к высказываниям о фактах или оценочным суждениям.В работе также пересматривается традиционное противопоставление субъективного и объективного, согласно которому субъективные мнения не являются утверждениями о фактах и не могут быть проверены на предмет их соответствия действительности. Высказывания, которые кодируют субъективные мнения, трактуются как утверждения о фактах ментальных состояний говорящего, которые могут быть истинными и ложными. Это позволяет разграничить две стороны в решаемой проблеме - прагматическую и семантическую.

Прагматический уровень проблемы соотносится с традиционно выделяемым модальным критерием разграничения. Модальные слова служат смягчению иллокутивной силы утверждений: они делают из утверждений сообщения о ментальных состояниях субъекта, отправителя сообщений. Отсюда становится понятным требование, предъявляемое речевой этикой: Не утверждай о фактах, если ты хоть в малейшей степени не уверен в том, что именно так обстоят дела. Употребляя вводные конструкции по моему мнению, вероятно, говорящий оставляет за собой право на ошибку, тем самым он не возлагает на себя ответственность за истинность высказывания, так как всего лишь утверждает о своих ментальных состояниях либо просто смягчает категоричность утверждаемого. Таким образом, утверждение истинности или ложности пропозиции - это речевой акт, обладающий условиями искренности и т. п. Направленность утверждения на различные объекты (внутреннее состояние говорящего и состояние мира) порождает утверждение о фактах и событиях и утверждение о ментальных состояниях говорящего.

Семантический аспект проблемы выступает в качестве самостоятельного аспекта. Этот аспект проблемы может быть представлен двумя оппозициями:

1. Утверждения мнения связываются с неопределенностью речевых сообщений, тогда как утверждения фактов сводятся к более определенным сообщениям.
2. Утверждения о фактах или событиях противопоставлены оценочным высказываниям.

Принцип неопределенности тесно связан с категорией проверяемости высказываний: достаточно неопределенные высказывания полагаются непроверяемыми или труднопроверяемыми, что является основанием для отнесения последних к категории мнения. Из высказывания В комнату вошел лысый человек невозможно вывести, насколько лыс был тот, кто вошел, поэтому, будучи экспертом, можно рассуждать примерно следующим образом: Нет критериев для выделения лысого человека, УлысостьФ - субъективная оценка ситуации говорящим. Другими словами, тот, кто вошел, по мнению говорящего, может быть оценен как лысый, поэтому часть анализируемого утверждения УЧеловек был лысФ является мнением говорящего.

Описанная логика оказывается неудовлетворительной и базируется на следующих принципах.

Первый из них связан с возможностями любого языка представить ситуацию как объективную либо как субъективную. При таком рассуждении используется возможность, предоставляемая языком, - возможность интерпретировать все факты как мнения (то есть переформулировать фактические высказывания так, чтобы они имели форму субъективного мнения). Предложение Дождь идет в каком-то отношении равно предложению Считаю, что дождь идет. Всегда сохраняется возможность сказать, что любое предложение, например, Дверь открыта, на самом деле означает то, что говорящий утверждает, что то, что он наблюдает, интерпретируется им как Дверь открыта. В такой логике актуализируется тезис о том, что любой язык и при этом весь язык интерпретативен, а отсюда выводимо, что все является отражением виденья говорящего, и свойство лысости как раз наглядно иллюстрирует это обстоятельство. Категория факта как соответствия утверждаемого реальному положению дел при таком подходе, вероятно, сохраняется в вымышленном мире. Можно сказать, что эта категория придумана, потому что имеется привычка употреблять языковые выражения, как если они были бы фактическими утверждениями. Другими словами, говорящий употребляет некоторые предложения, думая, что они указывают на свойства или отношения, присущие реальному миру, тогда как на самом деле он лишь утверждает о своих интерпретациях неопределенного и независимого потока событий, который оказывает на него какое-то воздействие. Можно также утверждать, что люди перерабатывают мир каким-то образом, все утверждения о мире, понятия (либо категории) - это человеческие категории и утверждения и им ничего не соответствует в мире. Таким образом, все утверждения о мире - это субъективные мнения о мире.

Второй принцип заключается в следующем. Данная логика исходит из презумпции важности точных определений: для того чтобы наверняка утверждать, мыслит ли говорящий факт Этот человек лыс, необходимо определить критерии того, когда человек действительно лыс или ответить на вопрос: Что такое быть лысым?

Два описанных следствия могут быть проанализированы следующим образом. Очевидно, что когда утверждают, что Человек лыс, то значимо не только ментальное переживание лысости человека. В этом случае стремятся утверждать что-то и о свойствах человека, который, как полагается, находится вне нас. В общем категории и представления, равно как и утверждения, являются действительно человеческими (то есть относятся к человеку и его интерпретации мира), но все-таки они могут соотноситься с миром, то есть утверждать что-то о мире, а не только о ментальных состояниях человека. Это вытекает из факта, что все могут ошибаться в своих утверждениях, то есть высказывать ложные утверждения о мире (К. Р. Поппер).

По поводу второго следствия можно отметить следующее. Определения понятий (и, в частности, точные определения) не очень важны для описания действительности: все носители языка имеют опыт успешного применения неточных понятий в целях описания реального положения дел; такое нечеткое содержание, какое заключено в понятии лысый человек, оказывается достаточным, чтобы передавать информацию о внеязыковой действительности. Очевидно, что такие предикаты могут использоваться описательно, но при этом объем информации, которую они кодируют, имеет какую-то зону неопределенности. Например, выражение Этот человек был лыс может использоваться неискренне, в целях ввести в заблуждение, например, следствие или суд, а потому говорящий способен его употреблять в ложном значении. Объем описательной информации этого термина связан с тем, что выражение ане может быть употреблено относительно человека, у которого густые волосы, несмотря на то, что признак лобладать густыми волосами так же, как и быть лысым, неопределенен. Неопределенность концептов достаточно детально описана в концепции Дж. Лакоффа, но такая неопределенность не влечет за собой релятивность познавательных процедур, поскольку в центре познавательных процедур стоят не понятия, а истинные или ложные утверждения о предметах реального мира, поэтому всегда возможно вводить новые названия для обозначения фрагментов действительности, которые ведут себя другим образом, нежели прежде выделенный фрагмент. Иллюстрацией данного утверждения служит следующий пример, взятый из работы Дж. Лакоффа (2004).

Около 20 000 видов позвоночных имеют чешую и плавники и живут в воде, однако они не образуют единую кладистическую группу. Некоторые - в частности, двоякодышащие рыбы и целакант - с генеалогической точки зрения близки к существам, которые выползли на землю для того, чтобы превратиться в амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих. В кладистической классификации форели, двоякодышащих рыб и каких-либо птиц или млекопитающих двоякодышащие рыбы должны образовать группу, родственную воробьям и слонам (выделено нами - К. Б.), оставив форель в ее ручье. Признаки, формирующие наше обыденное понятие рыбы, все являются общими первичными признаками (shared primitives) и поэтому не могут быть основой для выделения кладистических групп.

В этом месте многие биологи возмутятся, и я думаю, справедливо. Кладограмма форели, двоякодышащей рыбы и слона, вне всякого сомнения, является правильным отражением порядка ветвления во времени. Но неужели классификации должны основываться только на кладистической информации? Целакант выглядит как рыба, ведет себя как рыба, имеет вкус рыбы и следовательно - в некотором законном, хотя и выходящем за пределы косной традиции смысле Ца является рыбой (выделено нами - К. Б.). К несчастью, эти два типа информации - порядок ветвления и общее подобие - не всегда дают совпадающие результаты. Кладисты отвергают общее подобие как ловушку и иллюзию и работают только с порядком ветвления. Фенотиписты пытаются работать только с общим подобием и стараются измерить его в тщетной погоне за объективностью .

Данный фрагмент ярко иллюстрирует то, как исключительно словесная проблема может являться препятствием для поиска дескриптивных утверждений. Очевидно, что в результате биологического исследования имеются следующие дескриптивные утверждения:

Из класса существ, которые называются именем рыба, выделяются два подкласса:

1. Существа, ведущие себя как рыбы и генетически являющиеся рыбами.
2. Существа, ведущие себя как рыбы, но генетически не являющиеся рыбами.

Очевидно, что этими утверждениями исчерпывается дескриптивная информация представленного спора, относительно же продуктивности вопроса о том, что такое рыба, возникают следующие сомнения: Так ли важен этот вопрос? К чему ведет его решение? И самый важный вопрос: По каким причинам ответ на него такой, что слово рыба - это название класса существ, ведущих себя определенным сходным образом (например, живущих в реке), но класса, который не является генетически однородным, не может быть признан удовлетворительным? На данном этапе невозможно привести никаких аргументов в пользу того, что этот ответ не исчерпывает поставленной проблемы. Вероятно, что эта проблема является исключительно словесной, сводящейся к проблеме называния. К этому можно и необходимо добавить только то, что ранее, когда употреблялось слово рыба, полагалось, что класс, который именовался этим именем, однороден и генетически (а не только относительно поведения), и это было ошибкой, так как такое предположение оказалось ложным. Наличие же спора вполне объяснимо стремлением сохранить прежние убеждения.

Язык обычно используется именно таким образом всеми его носителями, он используется, в том числе и для утверждения положения дел в мире при помощи неопределенных и приблизительных значений, цель же что-то точнее определить, очевидно, возникает либо в метаситуациях (например, в лингвистической философии), либо в случаях подлинного непонимания или недопонимания содержания сообщения, которое слушающий должен декодировать. И в этом плане в языке как коде заложен своего рода механизм для преодоления этой ситуации: слушающий может всегда задать вопрос и уточнить содержание сообщения. Так, неопределенное предложение Вошел врач может быть уточнено при помощи вопроса о поле врача: Был ли этот врач, который вошел, мужчиной?

Таким образом, степень точности или, с другой стороны, какая-то неопределенность слова не может являться основанием для исключения высказываний из класса описательных, так как слово любой степени точности способно употребляться описательно, и способность описывать связана не с его точностью, а с его содержанием, которое определяется через негативные ситуации, а именно через те ситуации, в которых данный концепт, выступая как предикат, дает ложные высказывания (фактически здесь оказывается важным принцип оппозиции). В результате, конечно, можно получить предикаты, обладающие бедным содержанием, но бедность содержания не является мерой оценочности предиката. Наличие значения листина не предполагает наличия эффективной процедуры верификации высказывания, высказывания с бедным содержанием являются достаточно яркой иллюстрацией этого факта.

Оценочные высказывания, таким образом, противопоставлены описательным не в системе координат лопределенное / неопределенное, но в отношении наличия / отсутствия истинностного содержания - оценочные высказывания не могут быть истинными или ложными. Основное свойство, которое присуще оценочным высказываниям в широком смысле этого термина, можно определить как такое, что они конструируют какой-то возможный мир и поэтому ни истинны, ни ложны, так как люди вольны конструировать любой такой мир, тогда как описательные высказывания утверждают нечто относительно реального положения дел. Все утверждения ценностей связаны с утверждениями о том, как должно быть в противоположность высказываниям о том, как есть, поэтому это утверждения о возможном мире, который описывает состояния предметов, явлений и отношений между ними, какими они должны быть в том смысле, что эти состояния признаются ценными или желательными. Это базовое основание для противопоставления, которое способно служить в качестве объяснения для реально наблюдаемых фактов. Например, это предположение совместимо с утверждением, что возможны абсолютныеа и относительные (последние можно назвать ситуационными) оценки. Абсолютные оценки - это ценности, которые разделяют все носители данной культуры, они вне какой-либо ситуации (например, лубивать нехорошо), относительные Ца те, которые делаются относительно конкретной ситуации. Люди способны понимать и разделять эти оценки, потому что способны понимать, относительно какого эталона они делаются, а также способны спорить с ними, потому-то могут предлагать другие эталоны или сомневаться в том, что эти эталоны обоснованы. Это также способно объяснить, что, с одной стороны, оценки объективны в том смысле, что они способны определять человеческое поведение (если принимается, что убивать нехорошо, то это обусловливает поведение) , но одновременно они субъективны в том смысле, что оценки - продукт человеческой деятельности, и можно соглашаться или не соглашаться с ними, люди способны отбрасывать их и предлагать новые оценки, если посчитают, что некоторые ведут к нежелательным следствиям или противоречат другим, например, более важным оценкам, каждый свободен в выборе ценностей и этот выбор зависит только от него (дуализм фактов и решений подробно описан К. Поппером (1992)).

Таким образом, противопоставление фактических утверждений оценочным находится не в плоскости противопоставления субъективного и объективного (оценки в некотором смысле объективны и общезначимы), но в семантической плоскости как противопоставления оценок описаниям, описания семантически не требуют наличия никакого другого мира, кроме действительного.

Естественно, данный подход исключает, что оценки могут быть истинными и ложными, тогда как высказывания о соответствии поведения оценкам, в силу объективности последних, могут быть истинными и ложными.

В реферируемой главе описаны и проанализированы также экспертные задачи по делам о разжигании межнациональной вражды и ненависти, по призывам к экстремистским действиям, а также по правонарушениям, в состав которых входит угроза. В работе отмечается, что традиционные вопросы эссенциалистского характера, которые имеют вид: Что такое угроза? или Что такое призыв?, лишены теоретической ценности. В связи с этим в исследовании предпринята попытка моделирования данных категорий как форм речевого поведения, которые могут быть описаны истинными или ложными высказываниями. В результате анализа этих категорий дел автор пришел к следующим выводам: А) Ст. 280, 282 запрещают определенные формы поведения, которые направлены на разжигание межнациональной, религиозной и социальной вражды. Речевое поведение является частным случаем тех форм поведения, которые регулируются данными нормами. Противопоставление экстремистский / неэкстремистский не является описательным, но определяется решениями о том, какие действия запрещены существующими правовыми нормами. Б) Угроза в юридическом аспекте является неправомерной формой поведения, которая запрещена нормами права. В описательном аспекте угроза - форма речевого поведения, обладающая локутивным, перлокутивным и иллокутивным уровнем. Угроза как форма речевого поведения способна к нейтрализации с предостережением как формой речевого поведения.

В четвертой главе Решение экспертных задач в рамках различных категорий дел представлен анализ конкретного экспертного материала. Экспертные ситуации, описанные в данной главе, представляют собой типовые модели поведения эксперта при решении дескриптивных проблем. В указанной главе осуществлена попытка моделировании экспертного заключения как с эссенциалистской позиции, так и с позиции методологического номинализма, а также попытка обоснования преимуществ второго подхода перед первым. Приведем образцы анализа на примере решения экспертных задач по делам о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды, а также по делам о распространении не соответствующих действительности сведений.

 

Пример решения экспертных задач по делам о разжигании межнациональной, религиозной, социальной ненависти и вражды

А) Краткое описание экспертной ситуации и постановка экспертных задач

В начале июня 2007 года Е. решил организовать Алтайское отделение Национал-социалистического общества (НСО). С этой целью не позднее указанного времени посредством глобальной компьютерной сети Интернет на электронный адрес руководства НСО в городе Москве Е направил соответствующую заявку и через несколько дней получил утвердительный ответ.

В это же время Е., имея преступный умысел на публичное возбуждение ненависти и вражды, а также на унижение достоинства человека, группы лиц по признакам расы, национальности, языка, происхождения, отношения к религии, принадлежности к какой-либо социальной группе, у себя дома по адресу Х на компьютере изготовил два вида листовок (не менее 50 штук каждого вида), содержащих высказывания о преимуществе одного человека или группы лиц перед другими людьми по признаку национальности, а также высказывания, призывающие к враждебным действиям одной группы лиц по отношению к группам лиц, объединенных по признакам расы, национальности, а равно по принадлежности к какой-либо социальной группе, не принадлежащей к группе лиц фашисты, скинхеды.

Перед экспертом поставлены следующие вопросы:

- имеются ли в представленных текстах и материалах высказывания, направленные на возбуждение расовой, национальной, социальной ненависти либо вражды?

- имеются ли в представленных материалах высказывания, направленные на пропаганду исключительности, превосходства либо неполноценности людей по признаку их национальной, расовой и социальной принадлежности?

В) Решение экспертных задач

Вопрос о том, присутствуют ли в тексте высказывания, которые направлены на возбуждение расовой, национальной, социальной ненависти либо вражды не входит в компетенцию лингвиста. Лингвист не может установить реальную (некоммуникативную) цель производства высказывания или, например, листовки. Это вытекает из того, что любое речевое произведение (высказывание, текст и т. п.) может быть употреблено неискренне. Например, кто-то может призывать к чему-то, но не хотеть осуществления того, к чему призывает. Вне компетенции лингвиста находится и вопрос о том, способны ли какие-то высказывания возбудить расовую, социальную, межнациональную вражду.

Поэтому при ответе на вопрос необходимо ответить на следующие вопросы:

- присутствует ли в текстах информация о превосходстве одной социальной, национальной, расовой группы людей над другими?

- какую коммуникативную (информативную) цель преследуют данные листовки?

Ответ на сформулированные вопросы.

А) В текстах присутствует информация о превосходстве социальной группы фашисты, националисты, национал-социалисты перед другими социальными группами. Все перечисленные названия, очевидно, синонимичны. Нет никакой необходимости приводить значения данных слов, которые сформулированы в словаре или словарях, так как практически все носители русского языка знают, что обозначают эти слова и способны понимать, что в текстах листовок речь идет о том, что группа, называемая словами фашисты, националисты, национал-социалисты, противопоставляется другим группам людей, поэтому ответ на этот вопрос не требует специального лингвистического анализа. В одном из текстов присутствует слово скинхед, которое употребляется для обозначения молодежных группировок, разделяющих и пропагандирующих идеи расизма и национализма. Судья или следователь, вероятно, могут не знать, что обозначает данное слово, но принципиален тот момент, что любой судья или следователь способен узнать, что это слово обозначает, и это является частью его (судьи или следователя) языковой компетенции, поэтому вопрос о значениях слов оказывается в данном случае избыточным и несущественным. Избыточен и вопрос о наличии информации о превосходстве одной группы над другой: каждый носитель языка способен адекватно интерпретировать фразу: Мы национал-социалисты. Будущее за нами! Конечно, подозреваемый может утверждать, что он не знает, что значит слово фашист и т. п., а также говорить, что он не знает, что обозначает приведенная фраза, но, вероятно, это легко установить, например, в судебном заседании, задав вопрос о том, видел ли он (говорящий) фильмы о фашистах и так далее.

Б) Тексты всех листовок направлены на привлечение внимания неопределенной группы лиц к социальной группе фашисты в том смысле, что тексты носят агитационный характер: они направлены на то, чтобы тот, кто прочитает тексты этих листовок, заинтересовался фашизмом, национал-социализмом и т. п. Это вытекает из того, что основными высказываниями текстов листовок являются лозунги:

1. Мы национал-социалисты. Будущее принадлежит нам!

2. Если в тебе живет долг перед поколениями предков Е значит ТЫ националист. Не стесняйся этого, гордись этим.

3. Будущее принадлежит нам!

То, что листовки представляют собой агитационный материал, вытекает еще из того факта, что в нижней части двух листовок указаны ссылки на адреса в Интернете, которые выполняют контактную функцию.

Речевое поведение того, кто составлял тексты данных листовок, если выполняется условие искренности, может быть описано следующим образом:

А) Знаю (или уверен), что фашизм - это хорошо.

Б) Хочу, чтобы ты знал, что фашизм - это хорошо.

В) Сообщаю тебе: фашизм - это хорошо, будь фашистом.

Г) Сообщаю это тебе для того, чтобы ты знал, что фашизм - это хорошо либо для того, чтобы ты стал фашистом.

Все условия, описанные выше, обязательны для того, чтобы тексты листовок воспринимались как цельные, и носители русского языка способны декодировать эти смыслы, исходя из высказываний, их расположения и т. п. в текстах листовок. Очевидно, что эти значения легко декодируемы любым носителем русского языка, а потому вопрос о проведении лингвистической экспертизы текста и относительно этого вопроса остается открытым, потому что неясно, как по-другому могут декодироваться данные тексты. Это весьма интересный вопрос, который ставится в логике фальсификации и, соответственно, в логике доказательства от противного, но его решение - это перспектива будущих исследований.

С) Образец объектов экспертного исследования

 

Пример решения экспертных задач по делам о распространении не соответствующих действительности сведений

А) Краткая характеристика экспертной ситуации и постановка экспертных задач

Т. обратился в суд с иском к Д. о защите чести, достоинства, деловой репутации, компенсации морального вреда, указывая, что в газете Х от 07.08.2008 года он прочитал статью То явятся, то растворятся, или Необъяснимые метаморфозы документов в городской службе судебных приставов, автором которой является Д. С доводами данной статьи истец не согласен, просит признать факты, указанные Д., в необоснованными и не соответствующими действительности.

На разрешение эксперта поставлены следующие вопросы:

Являются ли нижеследующие сведения, в контексте статьи То является, то растворятся, или Необъяснимые метаморфозы документов в городской службе судебных приставов автора Д, опубликованной в газете Листок в Усть-Коксе от 07.08.2008 г.:

Еа далее привлекать к ответственности старшего пристава по г. Горно-Алтайску Т. за халатное отношение к своим прямым обязанностям;

Естарший пристав Т. отказался предоставлять мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого документа нет;

Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста, то старшего судебного пристава отдела УФССП по г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности.

1.1. Личным мнением либо оценочными суждениями автора вышеназванной статьи?

1.2. Утверждением о конкретных фактах?

В) Решение экспертных задач

1. Очевидно, что вопросы 1.1 и 1.2 могут быть содержательно объединены, так как разграничение фактов и мнений связано между собой. Данный текст наглядно иллюстрирует противопоставленность описательных и нормативных высказываний. Основное отличие первых от вторых заключается в том, что описательные высказывания могут быть истинными или ложными, тогда как директивы не обладают таким свойством. Еще раз поясним этот тезис примером.

А) Когда кто-то утверждает, что Х украл кошелек, это является утверждением о факте кражи. Оно может быть ложным, когда Х не делал того, что называется лукрасть кошелек.

Б) Когда кто-то утверждает Нужно воровать, это является директивным высказыванием, которое не может быть истинным и ложным. Это высказывание, безусловно, противоречит принятым в обществе нормам, но от этого оно не становится в данном случае ложным, оно просто утверждает иную ценность, нежели которая принята в обществе к конкретному моменту времени.

Особенностью нормативных высказываний является то, что они оценивают какие-либо факты. Например, утверждение Нужно воровать поощряет такую форму поведения, как воровство. Содержанием этого утверждения является поощрение следующего поведения: Некто берет нечто у лица, причем это лицо не знает и не хочет, чтобы у него это брали. Перейдем к непосредственному анализу спорных фрагментов.

Первый фрагмент. Фраза Еа далее привлекать к ответственности старшего пристава по г. Горно-Алтайску Т. за халатное отношение к своим прямым обязанностям относится к типу нормативных (= оценочных), она сообщает о должном состоянии мира в противоположность существующему состоянию мира, поэтому не может быть истинной и ложной.

1. Должное состояние мира Старший пристав Т.а привлечен к ответственности за халатное отношение к своим обязанностям.
2. Существующее состояние Старший пристав не привлечен к ответственности.

Данная директива оценивает следующие факты:

А) Судебный пристав-исполнитель Б. нарушил закон, когда не направил стороне исполнительного производства копию постановления о возбуждении исполнительного производстваЕ

Б) Т., будучи старшим приставом по г. Горно-Алтайску, не принял мер по факту нарушения закона Б.

В) В обязанности старшего пристава входит то, что он должен принимать такие меры (=существует такая норма, согласно которой старший пристав должен что-то предпринять, если его подчиненный нарушил закон).

Второй фрагмент. Фраза ЕСтарший пристав Т. отказался предоставлять мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого документа нет) являет собой утверждение о фактах. Высказывания, которые выражены в этом фрагменте, могут быть истинными или ложными.

Так, например, условиями ложности данного высказывания являются следующие условия:

А) Д. не обращалась к старшему приставу Т.а с целью получения документа (копии постановления пристава-исполнителя З. от 10 сентября 2007 г.).

Б) Т.а предоставил документ.

В) Т.а не отказывался предоставить документ, ссылаясь на то, что его нет в архиве и т. п.

Третий фрагмент. Фраза Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста, то старшего судебного пристава отдела УФССП по г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности является директивой, не может быть истинной или ложной. Данная фраза оценивает возможный факт подлога, о существовании которого автор предполагает исходя из наличия других фактов: отсутствия в постановлении о наложении ареста на 1/3 долю квартиры подписи должника и даты получения должником документа, исчезновения дела из архива, вручения дела должнику через год после вынесения постановления.

Таким образом, среди представленных во фрагментах сведениях содержатся утверждения о следующих фактах: Д. обращалась к старшему приставу Т.а с целью получения документа (копии постановления пристава-исполнителя Зыбина В. М. от 10 сентября 2007 г.); Т. не предоставил документ, объяснив это отсутствием в архиве данного дела (см. ответ на вопрос 1.1).

С) Объект экспертного исследования

То является, то растворятся,

или Необъяснимые метаморфозы документов в городской службе судебных приставов

Горожанка Г. М. К. обратилась в прокуратуру Горно-Алтайска с заявлением оа привлечении к ответственности судебного пристава - исполнителя Б., который по исполнительному листу на основании решения Горно-Алтайского городского суда возбудил исполнительное производство, а постановление о возбуждении данного исполнительного производства ей не направил.

Федеральным законом от 07.01.1992 г. №2202-1 О прокуратуре Российской Федерации (в ред. ст. от 15.07.2005) одним из полномочий прокурора определен надзор за исполнением законов судебными приставами. Должностные лица прокуратуры г. Горно-Алтайска обязаны были тщательно проверить обоснованность обращения Г. М. К. и при установлении нарушенного права принять необходимые меры к их устранению, к восстановлению нарушенного права заявителя.

Но прокуратура города при расследовании дела пришла к выводу, что привлекать к ответственности некого, поскольку из архива службы судебных приставов УФССП РФа по РА документы по исполнительному производству № 688-05 исчезли.

Каким образом из архива исчезли документы и почему, кому это выгодно и для чего, должностное лицо прокуратуры г. Горно-Алтайска обязано было выяснить и разобраться по существу, а далее - привлекать к ответственности старшего пристава по г. Горно-Алтайску Т. за халатное отношение к своим прямым обязанностям. Если его подчиненный нарушает закон, то за это несет ответственность руководитель судебный пристав-исполнитель Б., не направив стороне исполнительного производства (К.) копию постановления о возбуждении исполнительного производства, нарушил закон в части п. 4 ст. 9 Федерального закона Об исполнительном производстве (Постановление вынесено в 2005 г. до вступления в силу нового ФЗ Об исполнительном производстве). Прокурор города почему-то не усмотрел в его действиях нарушения закона. Гр. К. написала жалобу прокурору Республики Алтай В. Может, в высшей инстанции разберутся: кто нарушил закон и кого надо привлечь к ответственности.

Я бы не стала писать об этой истории, если бы сама не столкнулась с проблемой, связанной с утерей документов из архива отдела судебных приставов по г. Горно-Алтайску УФССП по РА. Речь идет о том, что 28 февраля 2007 г. Судья городского суда Ч. С. В. вынесла определение об обеспечении иска на одну из квартир г. Горно-Алтайска, на основании которого был выдан исполнительный лист и возбуждено исполнительное производство за номером дела 24738-07, возбужденного 5 июня 2007 г. Поскольку по определению суда арест на 1/3 долю имущества (квартиры) судьей был наложен до вынесения судом решения по иску, 10 сентября 2007 г. судебный пристав-исполнитель отдела судебных приставов З. вынес постановление о снятии ареста с имущества, и, как я считаю, сделал он все правильно. Судебный пристав Тайтаков выдала мне копию данного постановления (за что ему спасибо), которое я передала в учреждение юстиции. Когда из учреждения юстиции потребовали надлежащим образом заверенную копию данного постановления, старший пристав Т. отказался предоставить мне этот документ, сославшись на то, что в архиве этого дела нет. Тогда я вынуждена была в устной форме обратиться к должностным лицам УФССП по РА, сначала к специалисту УФССП по РАа А. Д. Х., затем к самому руководителю Управления Г. Р. Ж. Они и помогли мнеа получить документ - постановление о снятии с ареста от 10.09.2007 г. Однако на этом дело не закончилось. Через какое-то время я узнала, что на долю квартиры, о которой идет спор, вновь наложен арест, но уже другим приставом - исполнителем П. Вместе с актом о наложении ареста от мая 2008 г. должнику Пешперовой было направлено постановление о наложении ареста на 1/3а долю квартиры, расположенной в г. Горно-Алтайске (ул. Красная, д. 3, кв.1) от 05.06.2007 г. В данном постановлении, как позже выяснилось, отсутствует подпись должника и дата получения данного документа должником. Дата получения не проставлена специально: ведь копии постановлений о возбуждении исполнительного производства направляются сторонам не позднее дня, следующего за днем вынесения указанного постановления (п. 4 ст. 9 Закона Об исполнительном производстве до вступления в силу нового ФЗ). Речь идет о том, что постановление о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г. составлялось намного позже указанной даты, а значит, оно не могло быть составлено приставом З. По крайней мере, подпись З. на постановлении о снятии ареста с имущества от 10.09.2007 г. никаким образом не похожа на подпись в документе о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г. Если в дальнейшем выяснится подлог с оформлением постановления о наложении ареста от 05.06.2007 г., то старшего судебного пристава отдела УФССП по г. Горно-Алтайску надо не только увольнять с работы, но и привлекать к уголовной ответственности.

С помощью суда я все-таки намерена выяснить ситуацию, связанную с фальсификацией документа в виде постановления о наложении ареста на имущество от 05.06.2007 г., возбужденного в рамках исполнительного производства № 24738-07.

Хотелось бы узнать правду о том, почему постановление о наложении ареста на имущество в виде 1/3а доли квартиры, о которой шла речь (ул. Красная, д. 3, кв.1), сначала исчезло из архива, а потом вдруг появилось и было вручено должнику (дата вручения намеренно отсутствует) аж через год после вынесения.

Д.

юрист

В заключении подводятся итогиа исследования и намечаются его перспективы. В ходе анализа состояния экспертной практики и лингвистической теории в их взаимосвязи был сделан вывод о том, что существующие лингвистические теории, которые доминируют как в классической теоретической лингвистике, так и в одной из ее прикладных областей - лингвистической экспертизе, построены, с одной стороны, на субъективной теории истины, а с другой стороны, они являются эссенциалистскими теориями. Эти два признака в существующей лингвистической методологии ведут к субъективизации и релятивизации лингвистических описаний.

Работа основана на концепции методологического номинализма, согласно которой названия классов явлений - есть сокращения для обозначения описательных высказываний, поэтому общие понятия - это гипотезы, которые могут быть опровергнуты опытом. Следовательно, вопросы эссенциалистского характера носят словесный характер и не являются важными вопросами.

Характер принятой в работе теории определил характер решения конкретных прикладных проблем, которые поставлены в лингвистической экспертологии. Автор стремился исключить все экспертные проблемы, которые сформулированы в эссенциалистской форме, как, например: Что такое угроза? и пытался переформулировать их в номиналистической форме, представить их как проблемы, касающиеся реальности и эмпирических фактов.

В работе также предпринята попытка обоснования тезиса о том, что реальные речевые события, относительно которых формулируются экспертные задачи, не зависят от определения терминов, называющих эти явления, ни в отношении точности этих определений, ни относительно сферы бытования этих определений.

В работе также предпринята попытка номиналистического описания конкретных явлений языка и речи, которые в настоящее время являются предметами экспертных исследований в рамках разрешения различных юридических категорий дел. В диссертации с различной степенью подробности описаны такие формы речевого поведения, как оскорбление, угроза, призыв и др., осуществлена попытка семантического и прагматического объяснения различий между оценочными и фактитивными высказываниями.

Содержание диссертации отражено в следующих публикациях

автора:

Монография

1. Бринев, К. И. Теоретическая лингвистика и судебная лингвистическая экспертиза: монография [Текст] / К. И. Бринев. - Барнаул: Изд-во Алтайской государственной педагогической академии, 2009. - 252 с. (15, 1 п. л.).

Статьи в ведущих рецензируемых научных журналах,

определенных ВАК РФ

1. Бринев, К. И. Разграничение оценочных и дескриптивных высказываний (при производстве лингвистических экспертиз по защите чести и достоинства личности) [Текст] / К. И. Бринев // Филологические науки. - а2009. - № 3. - С. 47Ц55 (0,3 п. л.).
2. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза как отрасль современной прикладной лингвистики [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Читинского государственного университета. - 2009. - № 4. - С. 93Ц99 (0,3 п. л.).
3. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза спорных речевых произведений, содержащих признаки экстремизма [Текст] / аК. И. Бринев // Известия Волгоградского государственного педагогического университета. - Серия Филологические науки. - 2009. - № 7 (41). - аС. 35Ц39 (0,2 п. л.).
4. Бринев, К. И. Семантика языка в зеркале его юридического функционирования (к проблеме разграничения категорий сведение и мнение, лоценка, факт) а[Текст] / К. И. Бринев // Вестник Томского государственного университета. - 2009. - № 323. - С. 16Ц19 (0,35 п. л.).
5. Бринев, К. И. Решение проблемы оскорбления в лингвистической экспертологии [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Челябинского государственного университета. - Серия Филология. Искусствоведение. - 2009. - Вып. 36. - № 34(172). - С. 15Ц21 (0,4 п. л.).
6. Бринев, К. И. Проблема тождества языковых единиц, задачи лингвистической экспертизы и пределы компетенции лингвиста-эксперта [Текст] / К. И. Бринев // Мир науки, культуры, образования. Экология. Культурология. Филология. Искусствоведение. Педагогика. Психология. - а2009. Ца № 6(18). - С. 66Ц69 (0,35 п. л.).
7. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза по делам о распространении несоответствующих действительности порочащих сведений (проблема разграничения категорий сведение / мнение, лоценка / факт) [Текст] / К. И. Бринев // Мир науки, культуры, образования. Экология. Культурология. Филология. Искусствоведение. Педагогика. Психология. Ца 2010. Ца № 1(20). - С. 83Ц87 (0,5 п. л.).
8. Бринев, К. И. Лингвистические теории и лингвистические экспертные исследования: проблема взаимосвязи юридической и теоретической лингвистики [Текст] / К. И. Бринев // Сибирский филологический журнал. - Новосибирск: НГУ, 2010. - № 1. - С. 179 - 187 (1,1 п. л.).

 

Статьи и материалы, опубликованные в трудах всероссийских и международных научных конференций, сборниках научных трудов, периодических научных изданиях:

1. Бринев, К. И. К вопросу о гносеологическом потенциале лингвистических понятий [Текст] / К. И. Бринев // Русский язык: исторические судьбы и современность: II Международный конгресс исследователей русского языка. - М., 2004. - С. 11Ц12 (0,1 п. л.).
2. Бринев, К. И. Юридическая лингвистика в образовательном процессе (специализация Лингвист-эксперт и преподаватель права на филологическом факультете БГПУ) [Текст] / К. И. Бринев, Н. Д. Голев // Педагог. - Барнаул. - 2004. - а№ 1. - С. 17Ц20 (0,18 п. л.).
3. Бринев, К. И. Жалоба или распространение сведений, порочащих на того, кого жалуются? [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 5 (юридические аспекты языка и лингвистические аспекты права). - Барнаул, 2004. - С. 239Ц242 (0,25 п. л.).
4. Бринев, К. И. Проблема гносеологического статусаа лингвистических понятий [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - Серия Гуманитарные науки. - 2004. - Вып. 4. - С. 82Ц85 (0,25 п. л.).
5. Бринев, К. И. Манипулятивное функционирование языка в юрислингвистическом и собственно лингвистическом аспектах [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 6: инвективное и манипулятивное функционирование языка: Изд-во Алт. ун-та. - Барнаул, 2005. - С. 156Ц167 (0,6 п. л.).
6. Бринев, К. И. Русский решай [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 6: инвективное и манипулятивное функционирование языка: Изд-во Алт. ун-та. - Барнаул, 2005. - С. 290Ц303 (0,8 п. л.).
7. Бринев, К. И. К вопросу об обеспечении рекламной деятельности / К. И. Бринев, Н. И. Тюкаева // Культура и текст. - 2005. - С. 173Ц177 (0,3 п. л.).
8. Бринев, К. И. Честный юрист в думе (анализ предвыборной листовки) [Текст] // Юрислингвистика - 7: язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006. - С. 268Ц275 (0,5 п. л.).
9. Бринев, К. И. О презумпциях лингвистической экспертизы: конфликтные высказывания на шкале сведение / мнение // Юрислингвистика Ц7: язык как феномен правовой коммуникации. - Барнаул, 2006. - С. 138Ц154 (1 п. л.).
10. Бринев, К. И. Методологические аспекты понятия лязыковая картина мира [Текст] / К. И. Бринев // Языковая картина мира: лингвистический и культурологический аспекты. - Бийск, 2006. - С. 186Ц191 (0,3 п. л.).
11. Бринев, К. И. Проблемы лингвистического обеспечения рекламной деятельности: реклама на стыке языка и права / К. И. Бринев // Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - Серия Гуманитарные науки. - 2006. - Вып. 6. - С. 110Ц114 (0,25 п. л.).
12. Бринев, К. И. Метаязыковое и собственно языковое в юридическом языке [Текст] / К. И. Бринев // Филология и человек. - 2007. - № 1. - С. 56Ц66 (0,6 п. л.).
13. Бринев, К. И. Лингвистические аспекты профессиональной коммуникации (на материале правовой коммуникации) [Текст] / К. И. Бринев // Воспитание читателя: теоретический и методический аспекты: материалы международной научно-практической конференции. - Барнаул, 2007. - Ч. 2. - С. 209Ц215 (0,3 п. л.).
14. Бринев, К. И. Лингвистические аспекты профессиональной коммуникации [Текст] / К. И. Бринев // Языки профессиональной коммуникации. - Челябинск, 2007. - С. 13Ц14 (0,1 п. л.).

24. Бринев, К. И. Реклама в парадигме инвективности [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 8: русский язык и современное российское право: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул, 2007. - С. 402Ц405 (0,1 п. л.).

25. Бринев, К. И. О правосознании лингвиста-эксперта [Текст] / К. И. Бринев // Антропотекст - 2. - Барнаул, 2006. - С. 39Ц45 (0,3 п. л.).

26. Бринев, К. И. Лингво-правовое пространство: метаязыковой и собственно языковой аспекты [Текст] / К. И. Бринев // Обыденное метаязыковое сознание и наивная лингвистика: Межвузовский сборник научных трудов. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 244Ц254 (0,6 п. л.).

27. Бринев, К. И. Лингвистическая экспетриза: типы экспертных задач и методические презумпции [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 232Ц249 (1,1 п. л.).

28.а Бринев, К. И. Лингвистическая экспертология: Учебная программа курса для студентов по дополнительной специализации Юрислингвистика [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 388Ц405 (1 п. л.).

29. Бринев, К.И. Юридическая лингвистика и лингвистическая семантика (на материале категорий сведение и мнение, лоценка, факт) [Текст] / К. И. Бринев // Юрислингвистика - 9: Истина в языке и праве: Межвузовский сборник научных трудов / под ред. Н. Д. Голева. - Кемерово; Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2008. - С. 194Ц211 (1 п. л.).

30. Бринев, К. И. Проблема метода лингвистической экспертизы [Текст] / К. И. Бринев // Вестник Барнаульского государственного педагогического университета. - 2008. - Вып. 8. - С. 56Ц58 (0,1 п. л.).

31. Бринев, К. И. Судебная лингвистическая экспертиза по делам, связанным с угрозой [Текст] / К. И. Бринев // Теоретические и прикладные аспекты изучения речевой деятельности. Вып.4. - Нижний Новгород, 2009. - Вып. 4. - С.43Ц49 (0,3 п. л.).

Лакофф, Дж. Женщины, огонь и опасные вещи. Что категории языка говорят нам о категориях мышления [Текст] / Дж. Лакофф. - М.: Едиториал УРСС, 2004. - С. 165.

Обоснование тезиса об объективности оценок как регуляторов поведения, а также противопоставление абсолютных и относительных ценностей достаточно убедительно продемонстрировано В. В. Дементьевым (2007).

Толкования значений слова теория извлечены из Словаря русского языка: В 4-х т. / РАН, Ин-т лингвистич. исследований; Под ред. А. П. Евгеньевой. Ч 4-е изд., стер. Ч М.: Рус. яз.; Полиграфресурсы, 1999.

Поппер, К. Р. Предположения и опровержения: Рост научного знания [Текст] / К. Р. Поппер. - М.: ООО Издательство АСТ: ЗАО НПП Ермак, 2004. - С. 110.

Поппер, К. Р. Открытое общество и его враги. Т. 2: Время жепророков: Гегель, Маркс и другие оракулыа [Текст] / К. Р. Поппер. Ч М.: Феникс, Международный фонд Культурная инициатива, 1992. Ч 528 с.

Слово действительно заключено в кавычки, потому что действия относительно истины и жи не могут быть экстремистскими. Экстремизм - это решение о том, какие действия будут считаться недопустимыми. Очевидно, что допустимость / недопустимость каких-либо конкретных действий не является предметом изучения лингвистики как науки.

Слово реальное употребляется здесь условно, мы не хотим сказать, что коммуникативные намерения нереальны.

Жельвис, В. И. Слово и дело: юридический аспект сквернословия [Текст] / В. И. Жельвис // Юрислингвистика-2 : русский язык в его естественном и юридическом бытии : Межвуз. сб. научных трудов / Под ред. Н. Д. Голева. - Барнаул: Изд-во Алт. ун-та, 2000. - С. 235.

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии