Все авторефераты докторских диссертаций
Школы исследования русского летописания. XIX - середина XX вв.
Автореферат докторской диссертации
РОССИЙСКАЯ АКАДЕМИЯ НАУК
САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКИЙ ИНСТИТУТ ИСТОРИИ
На правах рукописи
Вовина Варвара Гелиевна
Школы исследования русского летописания (XIX - середина XX вв.)
Специальность 07.00.09 - историография, источниковедение и методы исторического исследования
Автореферат диссертации
на соискание ученой степени доктора исторических наук
С.-Петербург - 2012
Работа выполнена в Санкт-Петербургском институте истории Российской академии наук
Официальные оппоненты:
доктор филологических наук,
член-корреспондент РАН А. А. Гиппиус
доктор исторических наук аА. А. Севастьянова
доктор исторических наук А. В. Сиренов
Ведущая организация: Санкт-Петербургский государственный университет культуры и искусств
Защита состоится 29 мая в 14.30 на заседании диссертационного совет при СПбИИ РАН по адресу: 197110 С.-Петербург, ул. Петрозаводская, д. 7.
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского института истории РАН
Автореферат разослан
Ученый секретарь
диссертационного совета,
кандидат исторических наукаа аП. В. Крылов
аа Общая характеристика работы
Актуальность исследования
Летописи - важнейшие памятники письменности русского средневековья, и их используют специалисты всех гуманитарных специальностей, занимающиеся древней Русью. Интерпретация летописных известий определяет понимание проблем истории и культуры. В ходе исследования летописей вырабатывались методы критики и приемы публикации. Важнейшие особенности летописания и его истории всегда оставались спорными, и в последнее десятилетие эти споры не только не утихли, но даже обострились.
Именно поэтому работа по истории изучения летописей актуальна. С одной стороны, все исследователи летописания начинали с изложения историографии вопроса. Существует множество обзоров такого рода. Они редко касаются истории методов, различие которых и привело к образованию научных школ. Исключения составляют статьиа на эту тему Я. С. Лурье, но они были написаны в рамках одной из школ, ставили задачу показать только это направление и не учитывали другие тенденции и другие методы, которые предлагались в течение более чем двухсотлетней истории критического исследования вопроса.
В других областях история научных школ стала весьма актуальным направлением истории науки конца XX а- начала XXI века. Но чаще всего школы рассматриваются историко-антропологически или просопографически. И гораздо меньше внимания уделяется методам исследования.
В данном диссертационном исследовании объектом являются научные школы как сообщества ученых, объединенных общностью методов исследования летописания в XIX - середине XX вв.
Предметом исследования являются методы, которые авторы использовали в своих трудах, то есть, те исследовательские процедуры, которые они считали необходимыми и допустимыми в отношении летописей, а также черты общности и аразличия между различными подходами к летописанию и индивидуальные особенности в творчестве каждого из рассматриваемых исследователей. Школы не рассматриваются как системы социальных связей или социальные сети. Вопрос об издании летописей специально не исследуется, кроме нескольких случаев, когда это помогает раскрыть тему.
Цель исследования - выявить научные школы в области изучения летописей создать максимально полную картину научного взаимодействия в этой области.
Достижение этой цели предполагает решение некоторых задач:
- изучить историографию летописания конца XVIII - XIX вв. на фоне западноевропейского опыта и практики исследования и публикации древних текстов, выяснить степень влияние этого опыта на складывание школ в изучаемой области
- определить начало складывания научных школ в области исследования летописания и их развитие
- исследовать истоки научного метода А. А. Шахматова, степень влияния на этот метод его опыта работы в области компаративной лингвистики
- изучить различия в подходе к летописанию филологов и историков
- ввести в научный оборот данные о научном творчестве тех исследователей летописания, которые были мало или совершенно не изучены до настоящего времени, в том числе - оставшиеся неопубликованными работы ученых, погибших в годы Великой Отечественной войны.
Еще одна цель книги - изучить жизнь идей в целом, проследить, как возникают новые направления и могут ли они развиваться после смерти создателя направления другими исследователями - учениками и последователями. В этом смысле все исследователи, хотя вклад каждого в исследование летописания и различен, поставлены в этой работе в один ряд, и автором диссертации не даются собственные оценки тем или иным выводам по истории летописания. Задача состоит в том, чтобы определить, какие разнообразные возможности исследования летописания предлагались на протяжении более, чем полутора десятка столетий, безотносительно к тому, были ли они поддержаны другими исследователями, были поддержаны лишь некоторыми или же осталисьа маргинальными.
Хронологические рамки исследования обозначены в его заглавии. Исследование начинается с того момента, когда критический метод был впервые применен к материалу русских летописей. Верхней границей является, таким образом, начало XIX в. Творчество А. Л. Шлёцера специально не рассматривается, но описывается его метод, и его работы привлечены для сравнения. Нижней границей диссертационного исследования стали 1960-е гг., за рамки которых автор диссертации выходит только для того, чтобы написать о Я. С. Лурье -а последнем представителе школы, идущей непосредственно от А. А. Шахматова, в трудах которого возможности этой традиции достигли пика, но, вместе с тем, и известного предела.
Методы исследования. Исследование носит междисциплинарный характер. Оно выполнено на стыке историографии, аисточниковедения, текстологии и истории литературы.
Сравнительно-исторический метод использован в приложении к трудам ученых. Во всех случаях показана преемственность научных методов и связь учителей с учениками. Актуально также сравнение школ историков и филологов. Главную роль играет сопоставление исследовательских процедур, которые применяли представители разных школ. Особое значение имеет также анализ научных споров.
В диссертации решается вопрос о том, можно ли связать все важнейшие течения в изучении летописей в одно генеалогическое древо как его ответвления, или же нет. Частично используется биографический метод, хотя воссоздание биографий ученых не являлось специальной темой работы.
Степень изученности темы.
Специальных работ по историографии летописания немного, но эти сюжеты затрагивались также в общих работах по историографии русской истории. В работах конца XIX в. обращалось внимание на вклад в исследование летописания А. Л. Шлёцера, М. П. Погодина, на дискуссию между скептиками и лантискептиками. Это было время, когда уже сложились школы исследования русской средневековой письменности, и многие авторы статей по историографии сами к ним принадлежали. В 1885 г. появилась статья ученика Н. С. Тихонравова, профессора Казанского университета А. С. Архангельского. А. С. Архангельский обратил внимание на вопрос об источниках летописи. Проанализировав основную работу А. Л. Шлёцера, его Нестора, А. С. Архангельский охарактеризовала методы работы Шлёцера. А. С. Архангельский считал, что большинство возражений скептикова против Начальной летописи (понятие, которое, наряду с понятием Нестор употреблялось в XIX в. по отношению к Повести временных лет), было устранено их критиками. А. С. Архангельский показал преувеличенность представлений о научности скептицизма М. Т. Каченовскогоа и высоко оценила его критика М. П. Погодина. В работе А. С. Архангельского впервые намечены линии исследования летописания, которые рассматривались потом другими исследователями.
Следующая крупная работа по историографии летописания -а многотомный труд профессора киевского университета св. Владимира В. С. Иконникова. В отличие от А. С. Архангельского, он сосредоточился на выяснении конкретных выводов ученых. В труде В. С. Иконникова видим позитивистский подход, когда главным вопросом исследования текста является вопрос об авторстве и об изданиях текста.а В его понимании труды А. Л. Шлёцера не составили рубежа в исследованиях летописания, поскольку он был продолжателем В. Н. Татищева, М. М. Щербатова и И. Н. Болтина. В. С. Иконников занял другую, чем А. С. Архангельский, позицию в отношении скептиков. Он показал, что М. Т. Каченовский - продолжатель Б. Г. Нибура в сомнениях относительно источников по ранней истории Рима, и подчеркнул связь скептицизма М. Т. Каченовского са А. Л. Шлёцером. В этом отношении В. С. Иконников повторил некоторые идеи С. М. Соловьева. От них пошла традиция оценивать скептическую школу как направление,а наиболее продвинувшееся в области критики текста.
Совершенно другие позиции по этому, и по остальным вопросам, занял П. Н. Милюков. В основу рассмотрения историографии он положил не накопление наблюдений, аа развитие идей. А. Л. Шлёцер для П. Н. Милюкова - важнейшая фигура не только в изучении летописей, но и в осмыслении задач истории вообще, так как он выступил против идеи национальной историографии, противопоставив ейа принцип научного безразличия. Как и А. С. Архангельский, П. Н. Милюков высоко ценил М. П. Погодина и рассматривал его как продолжателя критического метода А. Л. Шлёцера. Но и скептики, по Милюкову, были также производным явлением от А. Л. Шлёцера. Таким образом, внутри последователей Шлёцера образовалось два направления: положительное и отрицательное. П. Н. Милюков полагал, что традиция преувеличенной оценки скептиков можно объяснить тем, что к ученому спору скептиков и их противников прибавилась борьба общественных идея, так кака критики скептиков обвиняли их с точки зрения, близкой к теории официальной народности. Но мысль об особенной учености и критической работе с летописью со стороны М. Т. Каченовского и остальных скептиков, по мнению Милюкова, было ложной.
Подробный разбор историографии летописания, оставшийся неопубликованным, хранится в Архиве РАН, ва фонде А. И. Яковлева. Рукописьа анонима, озаглавленная как Историческая литература о летописях, датирована 1916 годом. В диссертации она обозначена как An. Эта работа была написана после выхода основных работ А. А. Шахматова, и ее автор оценил этот новый этап в изучении летописей. Наиболее значительные историографические выводы An. касаются оценки разных периодов XIX в. Он полагал, что с начала 1840-х годов началась пора спокойного изучения летописи, углубления тех общих выводов, которые были выдвинуты в предшествующей литературе, и специальных разысканий по частным вопросам. К этому времени An. отнес и начало издания Полного собрания русских летописей (далее - ПСРЛ), и первые независимые от скептического положения сомнения в принадлежности Начальной летописи Нестору. В итоге, по мнению An., произошел постепенный отход от основных идей А. Л. Шлёцера: о единстве текста Начальной летописи и принадлежности всего его Нестору и о наличии у Нестора только устных русских источников. Период 1840-х - 1860-х гг. был наивысшим достижением науки о летописях, и с ним нельзя сравнивать историческую литературу о летописях последующих десятилетий XIX в. Последняя часть работы An. посвящена А. А. Шахматову. Это первый обстоятельный разбор его сочинений. An. рассмотрел все труды А. А. Шахматова о летописях, сравнил его меняющиеся взгляды. An. впервые указал на схожесть метода Шахматова с методом Шлёцера. Но он также показал А. А. Шахматова как продолжателя науки XIX в., потом это стало характерной особенностью многих работ по историографии, в основном, исторических.
Между тем, другие исследователи не считали, что шахматовский метод был продолжением историографии XIX в., и ставили акцент на новаторстве А. А. Шахматова: А. Е. Пресняков, М. Д. Приселков, а также ученики последнего (А. Н. Насонов, Я. С. Лурье). Такой же позиции придерживался Д. С. Лихачев. Наиболее последовательно этот взгляд выразил Я. С. Лурье. Он прямо писал о том, что предшествующий А. А. Шахматову период, связанным с именами П. М. Строева и К. Н. Бестужева-Рюмина, - это период расшивки летописей, противоположный шахматовскому, т. к.а он основан на ошибочном представлении о летописном своде как о механическом соединении отрывков из разных местных летописей. Я. С. Лурье неоднократно подчеркивал, что даже в понятие летописного свода А. А. Шахматова внес иное содержание, чем П. М. Строев. По мнению П. М. Строева, сводами нужно считать все дошедшие летописи, а по мнению А. А. Шахматова - лишь их гипотетические протографы. Я. С. Лурье резко противопоставлял школу А. А. Шахматова другим работам о летописях, написанным в советский период. Подробнее о Я. С. Лурьеа сказано в главе 12.
В общих работах по историографии России, как правило, признавался выдающийся вклад А. А. Шахматова в изучение летописей, но признавались и достижения предшествующего периода, а также отмечалась преемственность как между А. Л. Шлёцером и историческими сочинениями XVIII в., так и между А. А. Шахматовым и историографией XIX в. Cами же ученые связь с предшественниками или прямо отрицали (А. Л. Шлёцер) или просто не принимали предшествующую историографическую традицию в расчета (А. А. Шахматов).
Н. Л. Рубинштейн дал высокую оценку творчеству А. Л. Шлёцера как представителя немецкой библеистики и ученика И. Д. Михаэлиса. В отличие от большинства советских историографов, он считал, что именно Шлёцер определил дальнейшее изучение летописания не только в XIX в., но и высказал идеи, остающиеся современными. По мысли Н. Л. Рубинштейна, у Шлёцера было много последователей в России, трудами которых шлёцеровская установка лочищения Нестора сменилась задачей установить его источники. А. А. Шахматов, по мнению Н. Л. Рубинштейна, - это продолжение историко-критического метода, сформировавшегося в XIX в.
Если сравнить книгу Н. Л. Рубинштейна с более поздней работой С. А. Пештича, а также с курсом историографии А. Л. Шапиро, можно увидеть существенныеа различия. С. А. Пештич считал, что Н. Л. Рубинштейн преувеличил значение А. Л. Шлёцера, как это ранее сделали П. Н. Милюков и В. С. Иконников, которые, по его мнению, исходили из того, что русская историческая наука была заложена трудами иностранных ученых, работавших в Петербургской Академии наук. Что касается А. Л. Шапиро, в его курсе лекций вся проблема рассматривалась как историческая проблема. У Шлёцера, которого он относил к просветительской историографии, прежде всего, анализировались оценкиа крепостного права, деспотизма и раздробленности
В работах Л. В. Черепнина (в том числе в его сохранившихся в рукописи лекциях по истории летописания) обращено особое внимание на мировоззрение летописца, а также мировоззрение исследователей летописания. Для Л. В. Черепнина, как и для Н. Л. Рубинштейна, летописи были, прежде всего, историческим источником. Формальность подхода Шлёцера, по мнению Черепнина, заключалась в том, что Шлёцер не видел в летописных списках сознательных изменений, вызванных политическими мотивами, а потому и не мог определить, что из того или иного списка принадлежит Нестору, что нет. Среди последующих ученыха Л. В. Черепнин особенно выделял П. М. Строева, полагая, что именно его взгляд на летописи лежит в основе современных трудов в этой области. Взгляды Л. В. Черепнина подробно рассмотрены в гл. 14 диссертации.
Наиболее обстоятельный историографический обзор советских работ по летописанию принадлежит В. И. Буганову, ученику М. Н. Тихомирова. Книга построена как обзор содержания работ по летописанию и откликов на них, разбитых по этапам летописания (начальное летописание, летописание периода феодальной раздробленности, летописание конца XV - XVII вв., хронографы, обобщающие труды) и по периодам его изучения (1918 - середина 1930-х гг.; советская историография середины 1930-х - середины 1950-х гг.; советская историография середины 1950-х - начала 1970-х гг.). Такое построение предполагало, что автор не ставил целью рассматривать отдельные научные направления. Дореволюционные исследования выходили за рамки исследования, но В. И. Буганов написал о них в предисловии и во введении. В. Н. Татищев, по его мнению, положил начало критическому анализу списков, так как отмечал в них противоречия и недостоверные известия. В. И. Буганов придавал, вслед за своим учителем М. Н. Тихомировым (о котором подробно говорится в гл. 14 диссертации), особенное значение работам И. И. Срезневского. Сильной стороной К. Н. Бестужева-Рюмина Тихомиров полагал разработку вопроса о расслоении, разложении летописных текстов на составные части. Таким образом, В. И. Буганов хвалил Бестужева-Рюмина как раз за то, за что его метод отвергал Я. С. Лурье. И, конечно, по мнению В. И. Буганова шахматовский период нельзя отрывать от дошахматовского. Кроме того,а методологию Шахматова В. И. Буганов называл глубоко ошибочной из-за игнорирования классового подхода. Он отметил у Шахматова приоритет формально-текстологического анализа над историческим, написав, что борьба против такого направления проходила на первом этапе развития науки (1918 - 1930-е гг.) и завершилась на втором ее этапе (т.е. в 1930-х - 1950-х гг.).
Несмотря на гипотетичность построений, схема Шахматова, по Буганову,а - широкое и смелое научное построение, а сущность его метода заключалась в соединении текстологического анализа летописных списков с логически-смысловым, историческим анализом текста летописей. Таким образом, В. И. Буганов оценил А. А. Шахматова за то, что он не все выводы делал на основе сравнительного анализа, то есть, за то, за что другие авторы (в основном, филологи) - его критиковали. Противопоставление внутренней критики как дошахматовского метода сравнительному методу, характерное для Я. С. Лурье, В. И. Буганов назвал несколько искусственным. М. Д. Приселкова В. И. Буганов охарактеризовал как продолжателя дела Шахматова, но оспорил его тезис о бедности содержанияа составляемых после Повести временных лет летописей и об их придворном характере. Тем не менее, курса Истории летописания М. Д. Приселкова, по мнению В. И. Буганова, был значительным вкладом в науку.а В. И. Буганов впервые разобрал содержание работ Е. Ю. Перфецкого, высоко ценимого его учителем М. Н. Тихомировым. Из других исследователей летописания он высоко ставил труды А. Н. Насонова, Я. С. Лурье и К. Н. Сербиной. В. И. Буганов не обратил внимания на то, что работы двух последних исследователей и по выводам, и по методу противоположны. Что касаетсяа М. Н. Тихомирова и Л. В. Черепнина, то В. И. Буганов особенно подчеркивал, что они обаа стремились решить вопрос о начале летописании с использованием новых материалов.
После выхода книги В. И. Буганова долгое время не появлялось работ по историографии летописания, кроме уже отмеченных статей Я. С. Лурье. В основном, выходили историографические очерки по отдельным сюжетам истории летописания. Несколько лет назад появилась статья С. Н. Кистерева, вернувшая внимание к общей оценке всего периода исследования летописей. В значительной мере она была построена как развернутый комментарий к высказываниям различных ученых об истории изучении летописания. Упомянем также статью К. В. Петрова. В своем понимании школ К. В. Петров исходил из формального критерия, и главную роль отвел тому, кто являлся научным руководителем кандидатской диссертации исследователя.
Если попытаться выделить в работах по историографии летописания основные проблемы (т.к. не все они написаны в проблемном ключе), то видно, что историки науки обращали внимание, главным образом, на несколько вопросов:
- как следует оценивать роль А. Л. Шлёцера в изучении летописей
- являются ли работыа XIX в., и если да, то какие, продолжением А. Л. Шлёцера
- следует ли появление работ Шахматова считать переворотом в изучении летописей, или они связаны с предшествующим этапом, причем, не только с работами А. Л. Шлёцера, но и с работами других авторов XIXа в.
- кого из авторов, писавших о летописях нужно считать последователями А. А. Шахматова и каковы критерии этого выделения.
Источниковая база диссертации была продиктована целями и задачами, предполагающими работу как с тем материалом, который вошел в историографию, так и с забытыми, утраченными ныне идеями и не получившими развития мнениями. Исследование основано на опубликованных и не опубликованных источниках, хранящихся в Архиве РАН, Санкт-Петербургском филиале архива РАН (СПФ АРАН), Отделе рукописей Российской национальной библиотеки (ОР РНБ), архиве Санкт-Петербургского Института истории РАН, Бахметьевском архиве, хранящемся в Отделе рукописей и редких книг библиотеки Колумбийского университета (США), Отделе рукописей Пушкинского Дома (ОР Пушкинского Дома), архиве Университета Коменского и архива философского факультета этого университета (Братислава). Это материалы из фондов Института истории РАН, Археографической комиссии, Санкт-Петербургского отделения Института истории РАН, личных фондов А. А. Шахматова, В. М. Истрина, Н. К. Никольского, А. Е. Преснякова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Н. Ф. Лаврова, В. Л. Комаровича, М. Н. Тихомирова, Л. В. Черепнина, В. Г. Вернадского, Е. Ю. Перфецкого.
Первый вид использованных источников - труды изучаемых ученых. аВнутри этого вида можно выделить несколько групп.
Первая группа - это законченные и опубликованные монографии и научные статьи, вошедшие в научный оборот. В диссертации исследованы труды ученых, являвшихся лидерами школ и научных направлений, а также их учеников. Примером являются работы Й. Добровского, М. П. Погодина, К. Н. Бестужева-Рюмина, И. А. Тихомирова, А. А. Шахматова, М. Д. Приселкова, А. Н. Насонова, Я. С. Лурье, Е. Ю. Перфецкого, К. Н. Сербиной и др. Наибольшее внимание уделено сравнительному анализу работ А. А. Шахматова и трудов его последователей.
Ко второй группе источников относятся отзывы этих ученых о сочинениях коллег, арецензии. Примером является отзыв А. А. Шахматова о работах И. А. Тихомирова, или же отклики М. Д. Приселкова на исследования М. Н. Тихомирова и др.
К третьей группе относятся подготовительные материалы, конспекты и наброски научных работ. Примером являются черновые бумаги А. А. Шахматова, хранящиеся в его фонде в СПФ АРАН. Для некоторых разделов работы такие источники были основными. Так, гл. 10 была целиком написана на основе черновых материалов из фонда Н. Ф. Лаврова, хранящихся в фонде Н. Ф. Лаврова в Архиве СПбИИ РАН. В гл. 8 исследованы рукопись неопубликованной монографии В. Л. Комаровича и неопубликованные текст докторской диссертации Д. С. Лихачева, хранящиеся в ОР Института русской литературы (Пушкинского дома).
К источникам второго вида относится переписка между учеными. В наибольшей степени использованы письма корреспондентов А. А. Шахматова, хранящиеся в его фонде. Письма самого А. А. Шахматова рассредоточены по фондам корреспондентов.
Третий вид аЦ источники личного характера. В них содержится материал не столько аналитический, сколько биографический, позволяющий восстановить творческий путь ученого. Эти источники можно разделить также на несколько групп:
- мемуары исследователей летописания (примером могут служить неопубликованные мемуары М. Н. Тихомирова, хранящиеся в фонде М. Н. Тихомирова в Архиве РАН)
- биографические статьи и некрологи, написанные учеными о своих коллегах
- делопроизводственная документация: личные дела ученых, отчеты о выполнении ими плановых заданий, сами плановые задания (как индивидуальные, так и планы работы институтов), хранящиеся, в основном, в фондах Архива РАН или СПФ АРАН.
Научная новизна исследования. Диссертация является первым опытом монографического изучения школ исследования летописания. В работе используются неопубликованные материалы, большинство из них впервые вводится в научный оборот. Изучение и издание летописей в России рассмотрено в контексте мировой практики. Впервые предпринят анализ научного творчества в области летописания Н. Ф. Лаврова, В. Л. Комаровича, И. М. Троцкого, проведен историографический анализ работ Е. Ю. Перфецкого и В. А. Пархоменко как представителей школы А. А. Шахматова в сравнении в трудами М. Д. Приселкова. Впервые исследованы попытки создания в 1930-х и 1940-х - 1950-х гг. новой серии издания летописей. Исследованы различия в подходах к летописанию историков и филологов.
На защиту выносятся следующие основные положения:
1. Начало применения к летописям критического метода было связано с традициями гёттингенской школы критики текста, развитыми затем в трудах Й. Добровского и других славистов.
2. В формировании методов исследования и издания летописей в первой половине и середине XIX в. сыграл роль западноевропейский опыт, повлиявший на С. С. Уварова, П. М. Строева и др.
3. История школ сравнительного исследования русских средневековых текстов началась творчеством Ф. И. Буслаева, его учеников Ф. Ф. Фортунатова и Н. С. Тихонравова.
4. Метод исследования летописей А. А. Шахматовым во многом определялся его принадлежностью к школе Ф. Ф. Фортунатова, также как особенности творчества в этой области его оппонентов В. М. Истрина, С. А. Бугославского и И. П. Еремина восходили к школам Н. С. Тихонравова и В. Н. Перетца (как ученика А. И. Соболевского). а
5. Круг ученых, которые были продолжателями и учениками А. А. Шахматова, следует расширить, включив туда, кроме М. Д. Приселкова и его учеников, также аЕ. Ю. Перфецкого, В. А. Пархоменко, С. П. Розанова, а также отчасти А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко. Все они видоизменяли схему Шахматова в разных направлениях, поскольку из творчества Шахматова можно было вывести не один, а много путей исследования летописания.
6. В истории исследования летописей в 1930-х гг. значительное место принадлежит Н. Ф. Лаврову, а также В. Л. Комаровичу, повлиявшему на творчество Д. С. Лихачева.
7. Историки школы С. В. Бахрушина (Л. В. Черепнин), также могут быть причислены к последователям А. А. Шахматова в исследовании летописания, но они развивали лишь некоторые его идеи, пытаясь приспособить его к нуждам исторической науки, аи отходили от него все дальше (М. Н. Тихомиров).
Практическая значимость работы
Результатыа работы могут быть использованы в исследованиях по истории науки и высшего образования, по истории древней Руси и России XIX - XX вв., русской историографии, в учебных пособиях по историографии и источниковедению.
Апробация результатов исследования
Диссертация была обсуждена на заседании Отдела древней истории России Санкт-Петербургского института истории РАН. Основные положения главы, посвященной научному творчеству Д. С. Лихачева, обсуждались на заседании Отдела древнерусской литературы Института русского литературы (Пушкинский Дома). Основные положения диссертации были отражены в докладах автора на международных (С.-Петербург, 2006, Москва, 2000, 2005, 2008, Новгород, 2010, Псков, 2011) и всероссийских (Саратов, 2004), (Рязань, 2011) научных конференциях.
Основные результаты были опубликованы в 31 научной работе, в том числе в монографии Школы исследования русских летописей: XIX - XX вв. (58 п. л.), учебном пособии для студентов Над страницами летописей. Ученые Петербурга XIX - XX в. (9, 25 п. л.), 24 статьях и тезисах докладов общим объемом 18,5 п.л. (из них в 9 статьях, помещенных в журналах, рекомендованных ВАК для опубликования основных результатов диссертаций на соискание ученой степени доктора наук, 6 в опубликованных материалах международных научных конференций), 6 представляют публикации источников.
Различные аспекты диссертационного исследования освещались в курсе лекций по истории летописания, прочитанных на историческом факультете Европейского университета в Санкт-Петербурге и курсах истории С.-Петербурга, методам изучения культуры, прочитанных на кафедре истории, философии и культурологии гуманитарного факультета Санкт-Петербургского технологического университета растительных полимеров.
Структура работы
В основу работы положены хронологический и, одновременно, апроблемный принципы. Диссертация состоит из введения, трех частей, разделенных на четырнадцать глав, и заключения. Справочный аппарат включает постраничные сноски, список использованных источников и литературы. Общий объем диссертации составляет 885 страниц.
Основное содержание диссертации
Во Введении обоснована актуальность и новизна темы, степень ее разработанности в научной литературе, определяется объект, предмет, хронологические рамки, цели и задачи исследования, дается характеристика методов и источников.
Часть 1 Применение критического метода к русским летописям (конец XVIII - начало XX вв.) состоит из пяти глав, в которых речь идет о первом этапе исследования летописей с точки зрения критики текста, а также о зарождении школ исследования летописания.
Глава 1 Й. Добровский и его критический метод посвящена рассмотрению того, как критический метод исследования древних текстов был применен на материале летописей. А. Л. Шлёцер впервые подошел к русским летописям как лингвист и текстолог, прошедший школу критики классических текстов в центре гуманитарной мысли того времени - Гёттингенском университете. С гёттингенскими традициями были знакомы некоторые из профессоров Московского университета и их русские ученики. Им было ясно, что А. Л. Шлёцер первым применил к средневековой хронике метод, выработанный на материале Священного Писания и текстов античности (на что обратил внимание И. Ф. Буле). Опыт Шлёцера был продолжен Й. Добровским. Только через полвека, когда в исследовании издании древних текстов появились новые имена и приемы, а Шлёцер был уже забыт, критический метод был применен к французским средневековым текстам Г. Пари (о котором говорится в гл. 2 диссертации). Немецкая герменевтика в целом повлияла на возникновение славяноведения. Добровский во многих отношениях считал себя учеником Шлёцера. Прежде всего, это видно из текстов, помещенных в Славине, а также в предисловии Й. Добровского к работе Й. Миллера, на которое обратил внимание А. Е. Пресняков. Й. Добровский применял критический метод к летописям также, как и к другим видам текстов (хроникам, преданиям и легендам, песням, сказкам, житиям святых). В главеа использована переписка Добровского са К. Г. Антоном и Г. С. Бандтке, изучен вопрос о том, как критический Й. Добровскогоа метод проявился в его работе о Кирилле и Мефодии.
Йозеф Добровский был первым исследователем, предпринявшим сравнительное изучение русских летописей (а не издание лочищенного текста). Шлёцер и Добровский, несмотря на черты близости, не сходились в своих оценках летописей как источников и в понимании русского средневековья. Й. Добровский был гораздо глубже, чем А. Л. Шлёцер, интегрирован в ученую среду России благодаря переписке с А. Х. Востоковым и связям с Н. П. Румянцевым. К этому же кругу лиц принадлежали, несмотря на сложные отношения друг с другом, В. Копитар, В. Ганка, М. П. Погодин, И. Т. Каченовский, А. Х. Востоков, о чем свидетельствует переписка Й. Добровского с этими учеными.
Глава 2 Европейские школы критики текста и исследования летописей в XIXв. посвящена спорам, которые развернулись вокруг Повести временных лет после смерти Й. Добровского. В споре между скептиками и лантискептиками по поводу ценности летописей как источника принимали участиеа ученики геттингенских профессоров, например Хр. Гейне и ученики этих учеников. Это было продолжение классической немецкой традиции, но в применении к новому материалу. Школы в гуманитарных дисциплинах в России в это время только зарождались. Многие русские ученые видели своими наставниками европейских знаменитостей, с которыми знакомились по книгам или во время поездок за границу. М. П. Погодин, так же как П. М. Строев и К. Ф. Калайдович - главные деятели Археографической экспедиции при ее возникновении а-а был учеником Р. Ф. Тимковского. Как классик, как ученик Хр. Гейне и И. Ф. Буле,а Р. Ф. Тимковский использовал сложившиеся в гёттингенской школе приемы критики текста. В лице скептиков и лантискептиков в первой половине и середине XIX в. явились два направления в исследовании летописей, очень близкие, несмотря на внешнюю противоположность. И уже можно проследить в этих направлениях определенную преемственность, идущую от учителей к ученикам, хотя учителя и ученики занимались, чаще всего, разными темами и даже разными предметами. Другой учитель П. М. Строева М. Т. Каченовский приложил к летописанию идеи аБ. Г. Нибура. Кроме того, и М. П. Погодин, и М. Т. Каченовский исходили в своих сочинениях из выводов А. Л. Шлёцера, но из иного, чем Шлёцер, видения истории летописания в целом. а
М. П. Погодин обращал внимание на несообразности в летописи. Впоследствии А. А. Шахматов показал, что это - следы предыдущих сводов. Оба они исходили из того, что противоречия в тексте - вещь ненормальная, требующая объяснения, а первоначальный текст должен быть логичным, связным, непротиворечивым. Такой аже взгляд был присущ одной из наиболее значимых величин европейской критики текста, современнику М. П. Погодина К. Лахману. Эти идеи уже были распространены в западноевропейской текстологии. Метод эклектицизма, распространенный в европейской практике издания древних и средневековых текстов, исходил из представления о постоянной порче текста в процессе его переписывания. Из этого делался вывод, что ни один дошедший до нас список не может содержать полностью исправный текст и его можно лишь воссоздать в ходе очистки дошедших списков и реконструкции первоначального текста на основе исправных чтений. Постепенно был выработан тип издания текста по одному лучшему списку с подведением разночтений по остальным. Такое издание предполагало возможное частичное исправление испорченных мест основного списка по аналогичным чтениям других списков или же по смыслу. Этот тип издания был осуществлен в России Р. Ф. Тимковским. В диссертации показано, что впоследствии издатели ПСРЛ ориентировались на серию Monumenta Germaniae Historiсa.
С. С. Уваров, тесно связанный с кругом П. М. Строева, М. П. Погодина и издателей ПСРЛ, а также с Гёттингенским университетом, был одной из центральных фигур русского неоклассицизма. В этой среде получили распространения идеи Фр. Вольфа, который впервые предположил, что песни, из которых состоит текст Гомера, первоначально существовали отдельно, и лишь позднее были сведены воедино. После трудов К. Лахмана, расчленение источника на составные части, не связанные происхождением, из которых выделяют более ранние и более поздние, причем их нужно еще реконструировать, постепенно становился важным методом филологической критики. На русской почве этот метод сразу получил отражение, на что до сих пор не обращали внимания исследователи: начинался новый этап в развитии того критического метода, которым пользовались А. Л. Шлёцер и его учителя. Не случайно и М. П. Погодин начал выявлять в составе ПВЛ более ранние фрагменты, заимствованные из греческих и византийских хроник. Вывод П. М. Строева о летописях как сводах первоначально не связанных материалов нашел широкий отклик в научной среде. В диссертации делается предположение, что этот вывод связан с современной П. М. Строеву немецкой практикой критики текста по методу Вольфа-Лахмана. Правда, П. М. Строев никогда прямо не ссылался ни на Вольфа, ни на Германа, ни на К.Лахмана или кого-либо другого из современных ему немецких текстологов. Но предисловие П. М. Строева к Софийскому временнику обнаруживает совпадениеа с широко распространенными уже тогда идеями.а
В этом предисловииа П. М. Строева в неразвитом виде были заложены две тенденции, которые могли затем быть подхваченными: о том, что можно воссоздать в составе сводов фрагменты первичных летописей в составе сводов фрагменты первичных летописей, аи о том, что все своды связаны друг с другом. Последний вывод не был замечен последователями. И только позднее по этому пути пошел А. А. Шахматов, хотя он отталкивался от другой основы. Идея Строева о летописях как сводах вылилась в конкретную методику исследования в трудах его последователей: И. И. Срезневского, М. И. Сухомлинова, И. Д. Беляева, Н. И. Костомарова и др. Наиболее полное воплощение строевский подход к летописаниюа нашел в работе К. Н. Бестужева-Рюмина О составе русских летописей до конца XIV в.. Но у Бестужева-Рюмина процесс складывания сводов стал представляться уже не просто работой невежественных собирателей (как это выглядело по Строеву), разрезавших на куски и заново сшившиха древние княжеские летописи, но в значительной степени творческой работой. Поэтому полное уподобление К. Н. Бестужева-Рюмина П. М. Строеву не верно.
Как раз в этот момент в спор о методах исследования средневековых текстов включились французские филологи, которые, как и русские адепты, использовали методы немецкой классической текстологии при исследовании французских средневековых хроник. Первый французским филологом, который стал изучать русские летописи, был Л.Леже. В диссертации проанализирована его работа над летописями, во многом исходящая из уже установленных принципов их изучения в России.
Глава 3 А. А. Шахматов: истоки метода. Школа Ф. Ф. Фортунатова посвящена новому периоду в истории гуманитарного знания в России, связанному со складыванием научных школ. На историю изучения древних текстов наибольшее влияние оказали мифологическая и культурно-историческая школы. В первой части главы речь идет о школе Ф. И. Буслаева, который стал первым в Московском университете последовательно применять сравнительный метод к разным областям гуманитарных наук, используя немецкую традицию школы мифологов. От Буслаева можно впоследствии провести линию к школе его ученика Н. С. Тихонравова с одной стороны, и к школе его ученика Ф. Ф. Фортунатова - с другой. Именно принадлежность к школе сравнительного языкознания Ф. Ф. Фортунатова стало важнейшим основанием для появления того метода, каким исследовал летописи его ученик А. А. Шахматов.а В диссертации выделены общие черты, отличающие работы А. А. Шахматова по языкознанию и истории летописания, и восходящие к школе Фортунатова: привлечение с возможно большей полнотой всех доступных источников; внимание к деталям; постоянныйа возврат к пересмотру своих прежних положений; особое отношение к догадкам в научном исследовании; желание снять все логические противоречии при анализе текста; убежденность в неограниченных возможностях сравнительно-исторического метода, как при исследовании явлений текста, так и при исследовании явлений языка; связанное с этим стремление дать объяснение абсолютно всем имеющимся у него фактам (как языковым, так и касающимся летописей), что аобусловило и особый способ построения аргументации;а строгость логических построений, присутствие в них сильного элемента формальной логики; склонность к реконструкции. А. А. Шахматов стремился не только определить моменты сходства и различия в текстах летописей и выделить общую основу, но объяснить причины, которые побудили древнерусского книжника сознательно переделывать текст. При этом Шахматов, как и Фортунатов, подчеркивал различие между фактами реконструкций и фактами, полученными в результате сравнительного анализа реальных данных (как языка, так и текста). Позднейшие критики-историки (Л. В. Черепнин и М. Н. Тихомиров и др.) обычно хвалили Шахматова за сравнительный метод, но порицали за ре-конструирование. Между тем, путь к реконструкции сводов лежит в основе его метода. Кроме школы Фортунатова (к которой А. А. Шахматова принадлежал), на его формирование как исследователя летописания, повлияла, как предполагается в диссертации, сама эпоха начала XX в., отмеченная кризисом позитивистской науки и внедрением в гуманитарные исследования аэлементов новых философских систем, что сбивало старые позитивистские представления об обязательности следования определенной аиерархии исследовательских процедур.
Во второй части главы анализируется наиболее значительный результат, к которому наука пришла в отношении летописания к началу XX в. - схема летописания по А. А. Шахматову, но она не всеми современниками была принята, поскольку разрушала представления о летописи, усвоенные в XIX веке. а
В главе 4 Начало применения метода А. А. Шахматова нелингвистами: А. Е. Пресняков, П. Г. Васенко, С. П. Розанов идет речь о первых последователях А. А. Шахматова (историках и филологах). В главе анализируются работы по летописанию А. Е. Преснякова как представителя школы С. Ф. Платонова. От своих учителей в отношении летописания А. Е. Пресняков мог воспринять лишь господствующий тогда строевско-бестужевский метод. аНо в а1890-е гг. Пресняков провел работу по сравнительному исследованию московских сводов XVI в. аВ результате в его статьях этого времени ясно виден отход от бестужевско-рюминского метода. Материал диссертации,а подтверждает уже высказанную С. В. Чирковым мысль о том, что в 1890-х гг. А. Е. Пресняков самостоятельно подошел к мысли о предшествующих сводах, лежащих в основе известных нам летописных текстов, и о необходимости их сравнительного изучения и был более других готов к пониманию того направления, которое открылось ва исследовании летописей с появлением работ А. А. Шахматова. Но при этом сам Пресняков не внес под их влиянием какие-либо существенные коррективы в свое исследование московских сводов XVI в. Его статьи 1900-х гг. не представляют собой ничего принципиально нового по сравнению с работами 1890-х гг. Исследование летописных компиляций XVI в. не могло строго идти по тому же пути, что и исследование более ранних летописей, которыми занимался А. А. Шахматов. Особенности творческой индивидуальности А. Е. Преснякова были таковы, что он в исследовании летописей не был склонен к построению общих схем, и более тяготел к исследованию отдельных памятников. Позднее А. Е. Пресняков выразил отношение к А. А. Шахматову при написании обобщающих глав о летописях в Истории русской литературы. Он особо ценил ту черту Шахматова, которая вызывала восхищение также у М. Д. Приселкова и почти у всех историков: летописные своды явились живыми отражениями текущей жизни, политической и общественной борьбы. Представляется, что у самого Шахматова никогда связь летописания с политикой не выступала в таком непосредственном виде.
В работах другого ученика С. Ф. Платонова П. Г. Васенко проявились два авлияния: С. Ф. Платонова аА. А. Шахматова. От школы Платонова шел у П. Г. Васенко сам принцип построения работ, в частности, подробный разбор взглядов уже существующих в литературе. Влияние А. А. Шахматова проявилось в стремлении к сплошному сопоставительному анализу дошедших списков и попытке на этой основе определить первоначальный вид изучаемого произведения. Однако ни Пресняков, ни Васенко не могут быть отнесены к прямым последователям Шахматова (каким стал, впоследствии, М. Д. Приселков). Прежде всего, оба несли в себе черты платоновской школы. Хотя последняя и не была напрямую связана с изучением летописей, но она означала приверженность определенной процедуре, и ее представители не видели себя вне традиции. Черты школы Платонова сказывались у А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко также в большей по сравнению с Шахматовым осторожности выводов и оценок. По этой же причине они не были склонны, изучая историю текста, к догадкам и гипотезам, а также к ре-конструированию. Они признавали шахматовский сравнительный метод, но на позднем материале, это, ав сущности, означало просто, что нужно тщательно сравнивать между собой списки летописей.
По опубликованным текстам и переписке можно заключить, что С. П. Розанов атакже может быть причислен к первым последователям А. А. Шахматова, а все его выводы и наблюдения прямо исходили из работ А. А. Шахматова. Однако С. П. Розанова, как и П. Г. Васенко, отличало от А. А. Шахматова негативное отношение к догадкам и гипотезам. В фонде А. А. Шахматова сохранились письма С. П. Розанова, из которых следует, что он воспринимал Шахматова как учителя. При этом С. П. Розанов, в отличие от А. Е. Преснякова и П. Г. Васенко, ав занятиях Русским Хронографом был теснее вовлечен в анализ построений Шахматова.
Содержание главы 5 отражено в ее названии: Историки и филологи. Первая волна обсуждений. (В. З. Завитневич, М.Грушевский, В. М. Истрин, аН. К. Никольский и др.). Появление в 1890-хЦ1910-х гг. работ А. А. Шахматова по истории летописания вызвало неоднозначные отклики в среде историков и филологов. Они показали, что работы Шахматова стали рубежом в исследовании древнейшей истории русской письменности. Поскольку Шахматов на основании предложенного им подхода сумел определить место и связи почти каждого летописного памятника, ему известного, и поскольку почти все наиболее важные летописи до XVI в. включительно были уже в это время открыты, то все дальнейшее изучение истории летописания в XX в. неизбежно должно было превратиться в уточнение или исправление отдельных моментов этой схемы и в полемику с Шахматовым по частным и общим вопросам. Одним из первых критиков стал В. З. Завитневич. Сделанные им упреки, в том числе в том, что построения Шахматова разрушают единство текста летописи, в дальнейшем повторялись в основном филологами, которые стремились подходить к Повести временных лет как к цельному памятнику древнерусской литературы. Что касается исторических работ, то их авторы зачастую стремились использовать летопись без учета истории текста. Текстологический анализ летописи, предпринятый Шахматовым, казался представителям этого направления формальным и противопоставлялся анализу внутреннему, то есть разбору собственно содержания летописи.
Другим направлением в оценке творчества А. А. Шахматова была критика гипотетичности его построений. В диссертации рассмотрены многочисленные рецензии на А. А. Шахматова, написанные М. С. Грушевским. Более глубоко к творчеству Шахматова подошел В. М. Истрин. В отличие от Грушевского, сразу же откликавшегося на выход каждой работы Шахматова, В. М. Истрин позволил себе дать им оценку лишь после смерти Шахматова. Ученик Н. С. Тихонравова, В. М. Истрин был историком литературы, тогда как А. А. Шахматов - лингвистом. Но оба они исходили, хотя и не в первом поколении, из одной школы,а будучи внуками Ф. И. Буслаева. Таким образом, В. М. Истрин был независимо от А. А. Шахматова связан со школой, основанной на использовании сравнительно-исторического метода, и поэтому не совсем верно утверждать, что В. М. Истрин стал применять его в своих исследованиях хронографов под влиянием трудов Шахматова. Н. С. Тихонравов был очень осторожен в отношении выводов и обобщений.а Несогласие В. М. Истрина с изменчивостью выводов А. А. Шахматова, по-видимому, шло именно аот ашколы Н. С. Тихонравова. Переписка с Шахматовым, сохранившаяся в фонде последнего, показывает, что В. М. Истрин советовал А. А. Шахматову не публиковать своих выводов, если он не уверен в них и собирается их пересматривать. В. М. Истрин не принял главные выводы Шахматова о возникновении летописания. Кроме того, В. М. Истрин критиковал Шахматова за склонность к сложным построениям там, где вопрос, по его мнению, можно было разрешить более простым путем. Это относится к анализу А. А. Шахматовым разных временных слоев в Повести временных лет.
Существует традиция, идущая от Б. Д. Грекова, выделять две фигуры - В. М. Истрина и Н. К. Никольского - как главных критиков Шахматова. Ей следовали всеа позднейшие исследователями (Я. С. Лурье, А. Л. Шапиро, А. Н. Насонов, В. И. Буганов и др.). Сохранившаяся в фонде Шахматова переписка с Никольским, которая велась на протяжении многих лет, говорит о близких отношениях и представляет интерес для реконструкции интеллектуальной среды, к которой они принадлежали, также как и переписка Н. К. Никольского с В. М. Истриным, сохранившаяся в фонде Истрина. Никольского как критика Шахматова нельзя ставить в один ряд с Истриным. Полемика последнего с Шахматовым носила характер спора о взаимном отношении конкретных летописных текстов и о методах их изучения. Никольский же, не критикуя Шахматова по сути, показал недостаточность выводов его работ, и выдвинул собственную гипотезу культурно-исторического плана.
Часть 2 диссертации называется Наследие А. А. Шахматова в первой половине XX в.. В ней рассмотрены труды по летописанию историков и филологов, принадлежащих к различным исследовательским школам. За рамки середины века текст выходит лишь при обращении к творчеству Д. С. Лихачева, однако, и в этом разделе, основное внимание сосредоточено на ранних работах последнего. В части 2 диссертации сосредоточены главные сюжеты, касающиеся творчества ученых, забытых или мало упоминающихся в связи с исследованием летописания.
В главе 6 Сравнительный метод в использовании учеников А. А. Шахматова - историков проанализированы работы М. Д. Приселкова, В. А. Пархоменко и Е. Ю. Перфецкого, а также их переписка с Шахматовым. Молодой М. Д. Приселков пытался применить в историко-политическом исследовании тот же метод, который Шахматов применял к текстам летописей. Эта ареконструкция подверглась критике как со стороны Шахматова, так и современников-историков. Все критики отмечали, что Приселков выводил заключения из цепи нанизанных одно на другое предположений. Другой особенностью книги М. Д. Приселкова, по Шахматову, являлись содержащиеся в ней модернизация прошлого. Для сравнения творческих отношений А. А. Шахматова и М. Д. Приселкова 1910-х гг. использована полемика между М. Д. Приселковым и В. А. Пархоменко. Приселков обвинял Пархоменко в том, что тот не признал некоторых важнейших предположений Шахматова, и вместо этого давал собственные трактовки летописных текстов, тогда кака Приселков в этот момент целиком исходил из всех выводов Шахматова как полностью доказанных. В. А. Пархоменко, в свою очередь, подверг критике работы М. Д. Приселкова, считая, что тот в ряде случаев строил свои обобщения на неверно понятом выводе Шахматова. Многолетняя переписка А. А. Шахматова с В. А. Пархоменко касались критики трудов М. Д. Приселкова. В главе делается вывод, что В. А. Пархоменко можно причислить к лицам, близким к Шахматову, к его окружению и его ученикам. Однако, по мнению Шахматова, выделению исторических фактов должна предшествовать работа над литературным составом источников, а этой предварительной работыа Шахматов не увидел ни в работах М. Д. Приселкова, ни в работах В. А. Пархоменко.
Самостоятельное обращение М. Д. Приселкова к летописным текстам произошло после смерти Шахматова. Вероятно, это было связано с невозможностью продолжать историко-церковные исследования. М. Д. Приселков сразу обратился к летописанию XIV в. и к истории северо-западных сводов, лежащих в основе летописей XIV в., очевидно, полагая, что в истории киевского и новгородского летописания древнейшего периода Шахматовым сделано уже все, что можно. В главе проанализированы ранние статьи М. Д. Приселкова и История русского летописания, представляющая собой университетский курс лекций. В диссертации делается вывод, что Приселков внес принципиально другой по сравнению с шахматовским принцип разделения текста летописи на источники - политические суждения автора. Основные идеи Шахматова и его схема были сохранены. Анализ разбора М. Д. Приселковым южнорусского летописанияа XII - XIII вв. выявляет тенденцию: при общем следовании схеме Шахматова более мелко дробить исследуемый летописный текст на источники, результате чего, у Приселкова появилось значительно больше гипотетических сводов-протографов, причем выявлялись они главным образом логическим путем, внутри одного текста. аВ отличие от Шахматова, Приселков не пересматривал своих старых взглядов, а скорее дополнял в более поздних работах, развивал их.
Реконструкция М. Д. Приселковым Троицкой летописи стала итогом применения шахматовского метода к летописанию московского периода. По типу она ближе к шахматовскому изданию Повести временных лет, чем к реконструкциям древнейших летописных сводов и их источников в Разысканиях о древнейших русских летописных сводах Шахматова. У Приселкова, в результате изучения московского летописания, получилась картина длительного параллельного существования великокняжеского и митрополичьего летописания. Она оказала большое влияние на историографию, в том числе на А. Н. Насонова, как показано в главе 11. Собственный вклад Приселкова в исследование общерусских сводов заключался в том, что он отказался от некоторых, наиболее уязвимых звеньев шахматовской схемы, но, с другой стороны прибавил к ней некоторые гипотетические своды, которые отсутствовали у Шахматова, то есть, сделал ее еще более сложной. В итоге, схема Шахматова оказалась с одной стороны укрепленной, с другой - приобрела новые уязвимые звенья.
К ученикам и последователям А. А. Шахматова следует отнести Е. Ю. Перфецкого. Его наиболее известная работа вышла в свет в 1922 г., Причину долгого неупоминания работ Е. Ю. Перфецкого в советское время можно видеть в его эмигрантской биографии. Сохранились письма Е. Ю. Перфецкого Шахматову, которые показывают научную близость между ними. С опорой на материалы Архива Университета Коменского в Братиславе и архива Философского факультете этого университета в главе изложены ранее неизвестные обстоятельства творческой биографии Е. Ю. Перфецкого. Главной темой книги Е. Ю. Перфецкого являлось летописание после Повести временных лет. Но если М.Д.Приселков в работах 1920-х гг. сосредоточил внимание на владимирских и общерусских сводах, то Е. Ю. Перфецкий взял более широкую тему, исследовав новгородское летописание. Основная идея, на которой базируются все разыскания Е. Ю. Перфецкого,а - авозникновение в XII в. двух крупных летописных ветвей: южной и северной. Эта идея шла от А.А.Шахматова. Вслед за А. А. Шахматовым Е. Ю. Перфецкий выделил отдельную группу текстов, восходящих к древнейшему общерусскому своду - Владимирскому Полихрону и, поэтому, соединяющих в себе южный и северный материал. Он называл эту группу текстов группой Полихрона, но историю ее видел иначе, чем Шахматов. Впоследствии. Е. Ю. Перфецкий исследовал текст хроники Яна Длугоша и определил ее место в иерархии русских средневековых текстов. Принципы шахматовской школы проявились и ва его работах о древненемецких, древнечешских и древнепольских хрониках, появившихся в конце 1920-х - начале 1930-х гг.
Таким образом, от А. А. Шахматова шли различные линии в исследовании летописей, воплощенные разными его учениками, анет оснований полагать, что М.Д.Приселков в данном случае явился более последовательным сторонником шахматовского метода, чем Е. Ю. Перфецкий. Картина истории владимирского летописания получилась у М. Д. Приселкова в некоторых сюжетах очень похожей на ту, которую нарисовал до него Е. Ю. Перфецкий. Хотя Е. Ю. Перфецкий предложил целостный взгляд на летописание XII - XIV вв., включая новгородскую, южную и северо-восточную традиции, увязывая между собой почти все существующие тексты, большинство исследователей схему Е. Ю. Перфецкого не восприняло. Тем не менее, являя собой развитие шахматовской традиции, Е. Ю. Перфецкий, как представляется, может считаться оригинально мыслящим и сильным текстологом.
В главе 7 Филологи школы В. Н. Перетца изучено отношение к творчеству Шахматова А. И. Соболевского (ученика аН. С. Тихонравова,а Ф. И. Буслаева и Ф. Ф. Фортунатова) и творческие отношения между Соболевским и его ближайшим учеником В. Н. Перетцем. Школа В. Н. Перетца в исследовании древнерусской письменности явилась одним из наиболее заметных явлений первой половины XX в. В. Н. Перетц состоял в многолетней переписке как с А. И. Соболевским, так и с А. А. Шахматовым, сохранившейся в фонде Соболевского и фонде Шахматова. Особое значение для историографии летописания имело творчество двух учеников В. Н. Перетца - С. А. Бугославского и И. П. Еремина. Оба они строили свои исследования в полемике с Шахматовым, и пришли к иным выводам по истории летописания в оценках природы летописания. И. П. Еремин критиковал Приселкова (и в определенной степени Шахматова) за то, что у того летописец выступает как политик, а летопись рассматривалась как политическое произведение, моральные же моменты и психологические особенности древнерусского писателя и читателя не учитывались. С точки зрения И. П. Еремина, текст древнейшей летописи един, а непонятные и темные его места - ане знак вставок, а следствие особой философии истории, присущей летописцу. По Еремину, в летописи отражалось допрагматическое историческое мышление, и многие ее особенности объясняются характером мировоззрения ее составителей и переписчиков, а не на путях текстологического анализа.
В главе содержится анализ работ С. А. Бугославского по систематизации списков Повести временных лет и текстам Борисоглебского цикла, изданных Ю. А. Артамоновым, арассмотрена критика в адрес Бугославского со стороны Д. С. Лихачева, а также переписка Бугославского с Шахматовым. С. А. Бугославский в своих классификациях использовал только дошедшие до нас тексты и стремился, по возможности, вывести их друг из друга, тогда как для А. А. Шахматова реальные тексты являлись лишь верхушками кроны, венчавшей сложный генеалогический ствол, уже не сохранившийся. По мнению Бугославского, мы вправе выделить и анализировать Повесть временных лет из состава различных сводов, не касаясь истории этих летописных сводов в целом. Классификация Бугославского - это классификация текстов Повести временных лет, а не списков, эти тексты содержащих. Большую по сравнению с А. А. Шахматовым роль отводил С. А. Бугославский анализу общих ошибок в тексте списков, в соответствии с теорией К. Лахмана, хотя на нее и не ссылался. Он строил свою схемы на анализе не индивидуальных, а общих чтений. С. А. Бугославский был уверен, что у каждой родственной группы списков можно авосстановить архетип, затем, сопоставляя эти восстановленные архетипы, выйти к реконструкции первоначального текста. Недостатком метода А.А.Шахматова, по его мнению, являлся, прежде всего, отход от традиционной процедуры анализа древних текстов, который привел к произвольности выводов и модернизации. В итоге, С. А. Бугославский не признал заключений Шахматова о существовании документально не засвидетельствованных сводов. А. А. Шахматов и С. А. Бугославский воплотили два различных подхода к исследованию древних текстов: подход аналитически-содержательный (А. А. Шахматов) и формально-текстологический (С. А. Бугославский). Первый базировался на фундаменте школы сравнительного языкознания, второй - на фундаменте классической европейской текстологии своего времени. Этот последний подход, плодотворно реализованный в начале XX в. в трудах самого В. Н. Перетца и его учеников, продолжал и позднее применяться в работах по текстологии древнерусской литературы, однако, уже не на материале летописей.
Глава 8 Филологи других школ. Отличие филологического и исторического взглядов на летопись посвящена рассмотрению творчества В. Л. Комаровича и Д. С. Лихачева. В работах учителя В. Л. Комаровича А. К. Бороздина не видно близости шахматовской школе. Но ав части лекций, посвященной фольклору, А. К. Бороздин прививал ученикам идеи, в целом близкие тихонравовской школе. Очевидно, В. Л. Комарович самостоятельно познакомился и с работами А. А. Шахматова,а и с ним самим. О последнем свидетельствует его сохранившееся письмо Шахматову 1919 г. С 1930-х гг. древнерусская литературы стала главным предметом изысканий В. Л. Комаровича. Ему абыло поручено писать разделы о летописании (совместно с В. П. Адриановой-Перетц) в первых двух томах Истории русской литературы. Одновременно он аписал монографию по истории летописания, оставшуюся незаконченной и хранящуюся в Отделе рукописей Пушкинского Дома. В этой работе некоторые звенья схемы Шахматова подвергнуты пересмотру. Особенностью Комаровича как ученого было соединение интереса к летописям и к фольклорным и историко-культурным сюжетам, а также мысль о том, что в поздних летописях можно найти известия значительно большей древности, чем в некоторых из старших сводов. Это привело его к необходимости ретроспективного анализа поздних летописных сводов XVI. И это же обстоятельство объясняет его особое пристрастие к Никоновской летописи, которая стоит часто в центре его построений. Корни подобного подхода кроются, возможно, в занятиях В. Л. Комаровича фольклорными сюжетами, при исследовании которых такой ретроспективный анализ иногда очень поздних сочинений широко применялся, как, например, книге В. Л. Комаровича о Китежской легенде. Кроме неизданной монографии, в архиве Пушкинского дома хранятся заметки В.Л.Комаровича, озаглавленные в описи как Заметки его относительно источников Никоновской летописи. Введение в научный оборот этих источников позволяет выделять научное творчество В. Л. Комаровича как самостоятельное ответвление шахматовской школы.
Под влиянием трудов Шахматова анаходился и учитель Д. С. Лихачева Д. И. Абрамович. Об этом свидетельствуют его работы, а также письма Д. И. Абрамовича А. А. Шахматову, которые сохранились в фонде последнего. Но Д. И. Абрамович ставил Шахматова в определенный ряд исследователей, исходивших из представления о летописи как своде. Во многих аспектах Абрамович был согласен с Шахматовым, ноа мыслил не как реконструктор, и его больше интересовали сами реально сохранившиеся рукописи, чем гипотетические своды, лежащие в их основе. Д. И. Абрамовичу, как и почти всем ученым современникам Шахматова, была свойственна осторожность в выводах и неприятие гипотез. Расхождения Д. И. Абрамовича и ученых школы А. И. Соболевского, хоть и носящие частный характер, повлияли на творческие отношения между их учениками.
Д. С. Лихачев близко общался в предвоенные годыа с В. Л. Комаровичем, - человеком, уже построившим свое исследование на основе схемы А.А.Шахматова, хотя и несколько изменившим ее. Анализ неопубликованных кандидатской и докторской диссертаций Д. С. Лихачева показывает, что Д. С. Лихачева развивал некоторые идеи В. Л. Комаровича об областных сводах. Отзыв А. Н. Насонова о кандидатской диссертации Лихачева показывает расхождение между их подходами к летописанию. В докторской диссертации Д. С. Лихачев дал оценки концепции А. А. Шахматова, отмечая, что арезультатом ее явилась модернизация психологии деятелей древней Руси. Продолжая развивать идею связи письменного и устного текста в летописи, уже высказанную в кандидатской диссертации, Д. С. Лихачев обнаружил в составе Повести временных лет два основных слоя: с одной стороны, церковные сказания о первых русских христианах, а, с другой, - устные народные предания о первых русских князьях-язычниках. Как и Шахматов, он выделял эти аслои на основании противоречия одних летописных сообщений другим. Но, как и у Д. И. Абрамовича, построения Лихачева не требовали преобразования текста летописи, и он прямо извлекал свои лустные летописи из текста Повести временных лет. Так из старого, еще Шлёцеровского предположения о большой роли устных источников для Нестора, развитого несколькими поколениями исследователей вплоть до Шахматова, Лихачев, опираясь на опыт В. Л. Комаровича, создал стройную и логически связную концепцию. Если в начальных работах он широко использовал критерий политической заинтересованности летописца, то впоследствии, во многом отошел от этого. Это связано с развитием концепции об особом складе мысли древнерусского человека, о невозможности судить его с точки зрения современного человека. При таком взгляде, было уже невозможно последовательно использовать критерий политической ангажированности летописца, как это делали историки вслед за А. Е. Пресняковым, М. Д. Приселковым и Л. В. Черепниным. Возможно, именно поэтому, Д. С. Лихачев не продолжил заниматься текстологией летописания и так и не издал текста своих диссертаций. Мысль о нетождественности средневекового образа мысли современному, и о невозможности, поэтому,а оценивать строение текста с точки зрения здравого смысла, вызывала активное неприятие уа других текстологова шахматовского направления, таких как Я. С. Лурье, верно оценивший несовместимость данного направления с шахматовским логически-смысловым и сравнительным анализом.
В главе 9 Группа (лбригада) по изданию русских летописей 1936 г. Ее судьба. Изучение летописания в ЛОИИ 1930-х гг. исследуется попытка создать новую серию издания летописей, которая должна была сменить ПСРЛ. В 1930-х гг. в Ленинграде и Москве сложился круг историков, которые стали заниматься летописями, используя сравнительный метод, хотя и не будучи прямыми учениками А. А. Шахматова: М. Д. Приселков и его ученики (А. Н. Насонов, К. Н. Сербина, В. Л. Гейерманс), ученики А. Е. Преснякова (Н. Ф. Лавров), ученики Б. Д. Грекова (И. М. Троцкий), а также В. П. Любимов. Большая их часть была объединена участием в двух больших проектах - в бригаде по изданию летописей, существовавшей под руководством Н. Ф. Лаврова на протяжении 1936 г., иа потом распущенной, и в издании Русской Правды, первый том которой вышел в свет перед войной.
В фонде М. Д. Приселкова, сохранились протоколы заседаний группы (лбригады) по изданию летописей в Ленинградском отделении Института истории СССР АН СССР (ЛОИИ). Из них явствует, что М. Д. Приселков и Н. Ф. Лавров были инициаторами продвижения этого проекта. Новая серия изданий летописей должна была стать высоконаучным изданием, вобравшим все знания о публикуемом тексте, но при обсуждении конкретных вопросов возникали острые дискуссии. Неожиданный скорый конец группы дают возможность проследить материалы, хранящиеся в фонде Института истории. Проект ленинградских коллег был подвергнут критике в Москве, в частности, со стороны А. И. Яковлева. С другой стороны, А. Н. Насонов, судя по сохранившимся письмам М. Д. Приселкову, подверг план доброжелательной критике. Она касалась нескольких вопросов, по которым, как видно, мнения расходились даже между членами самой бригады. Из писем Насонова видно, что у него была собственная концепция классификации и издания летописей (подробнее в гл. 11). Как раз в это время несколько ленинградских сотрудников были арестованы по обвинению в троцкизме, в связи с этим в Ленинград была прислана специальная комиссия для проверки работы ЛОИИ. В главе делается предположение, что это также повлияло наа роспуск группы и крах всего плана переиздания ПСРЛ. После роспуска группы по изданию летописей двое его бывших членов, Н. Ф. Лавров и Г. Л. Гейерманс, были включены в другую группу - по изданию Русской Правды, возглавляемую Б. Д. Грековым. Работа с текстом Русской Правды также предполагала исследование летописания, так как древнейшие списки ее сохранились в составе новгородских летописей. Важнейшим был вопрос о классификации списков, и он был связан, в том числе, и с вопросом о классификации летописных текстов. В основу издания была положена классификация В. П. Любимова, но она подверглась критике при обсуждении работы. В июне 1937 г. в ЛОИИ состоялось совещание, главным вопросом которого был вопрос о классификации списков Русской Правды, связанный с общими проблемами текстологии древнерусских памятников письменности. О взглядаха на летописание В. П. Любимова говорят его тезисы доклада 1948 г. Правда Русская и Киевская летопись, сохранившиеся в фонде А. Н. Насонова. Новгородское летописание оказалось в центре интересов сразу многих историков, связанных как с идеей нового плана ПСРЛ, так и с изданием Правды Русской. Одним из них был И. М. Троцкий. Статьи И. М. Троцкого о новгородских летописях дают представление о школе историков, отличной от школы А. Е. Преснякова. Но это направление не было развито, так как И. М. Троцкий был репрессирован.
В главе 10 Н. Ф. Лавров как представитель школы А. Е. Преснякова в работе над летописями показана трагическая судьба ученого, погибшего в блокаду Ленинграда, не успев опубликовать своего главного труда (и труд этот также погиб). В главе исследуется единственная опубликованная статьяа Н. Ф. Лаврова по летописанию, посвященная Никоновской летописи, рассмотрено положение Н. Ф. Лаврова в научных кругах конца 1930-х гг. и планы его научных работ. В отношении Шахматоваа и его метода Лавров стоял на тех же позициях, что и другие ученики С. Ф. Платонова и А. Е. Преснякова. Он считал возможным указывать на малоубедительность некоторых шахматовских выводов и методов, которые к ним вели. Лавров проводил сплошной сопоставительный анализ известий по большому количеству летописных вариантов и обращал особое внимание на редакции отдельных летописных чтений, из которых выделял старшие или младшие, и это было одним из важнейших приемов его работы. Уа Шахматова имеются элементы такого подхода, и они всякий раз отмечались Лавровым. Некоторые работы Н. Ф. Лаврова, связанные с летописями, увидели свет лишь после его смерти. Речь идет о подготовленных им к печати двух неоконченных трудов А. А. Шахматова. В фонде Н. Ф. Лаврова сохранился текст, в котором рассматриваются принципы работы над летописями М. Д. Приселкова, что было связано со смертью последнего.
Судя по материалама фонда Лаврова, работа его над книгой о московском летописании в 1941 г. должна была быть закончена, что подтверждаета свидетельство К. Н. Сербиной о гибели уже законченной монографии Лаврова. Вероятно к 1936 - 1937 гг. относятся выписки Лаврова из шахматовских Разысканий о древнейших русских летописных сводах, содержащие немало практических поправок по разным частным моментам. Сличаяа заметкиа Н. Ф. аЛаврова ас самим текстом книги А. А. Шахматова, мы можем получить некоторое представлениеа оа взглядаха Лаврова на историю летописания. аЗамечания Н. Ф. Лаврова апомогаюта понять при почти полном отсутствии других возможностей хотя бы некоторые из его собственных взглядов. Отношение к догадкам и реконструкциям на их основе несохранившихся текстов у Лаврова иное, чем у Шахматова. Исторические картины, рисованные Шахматовым в подтверждение гипотез о происхождении текстов, не внушали ему полного доверия. В частности, Лавров сомневался в существовании Древнейшего Новгородского свода и оказывается первым, кто поставил его под сомнение среди последователей Шахматова. Только позднее, уже после гибели Лаврова, исследователи один за другим стали подвергать сомнению это звено шахматовской схемы.а
Часть материалов фонда Лаврова атрибутирована в диссертации как подготовительные материалы к его погибшей монографии. Они охватывают русское летописание в целом. Материалы сохранились в виде тетрадей с материалами сличения летописей и комментариями к ним, сделанными рукой Н. Ф. Лаврова. Взятые вместе, они являют постатейную роспись новгородских, южнорусских и общерусских летописных известий XI - XVIа вв. Лавров разбивал текст летописи на известия и анализировал каждое, отмечая места, где расходились чтения разных летописей.а В некоторых случаях наблюдения и выводы, сделанные Лавровым в 1930-х гг., были позднее заявлены другими исследователями, не знавшимиа об этой работе Лаврова, и сейчас прочно вошли в историографию. аЕсли бы книга Лаврова увидела свет, то она стала бы событием в изучении летописания, вызвала бы, вероятно, дискуссии, и могла быа повлиять на ход научных исследований в этой области, проводимых во второй половине XX века. Многие моменты истории летописания были позднее изучены отдельно, и ученые пришли к иным выводам, чем Н. Ф. Лавров. Во многих случаях он предвосхитил поздние дискуссии. Это касается, например, сомнений Лаврова в существовании ряда общерусских сводов первой половины XV в. Н. Ф. Лавров критиковал выводы Шахматова полученные путем внутренней критики текста. Но многочисленные схемы, помещенные в его тетрадях, показывают, что он собирался строить собственную схему летописания, в которой много места занимали гипотетические протографы сохранившихся летописных текстов. Н. Ф. Лавров был творчески близок к работам своих коллег - учеников А. Е. Преснякова. Но полностью мы их сравнивать не можем, так как ни один из