Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии

Вербализация чувственного восприятия средствами корневых согласных [r/m] в монгольских языках

Автореферат докторской диссертации по филологии

 

На правах рукописи

 

 

Сундуева Екатерина Владимировна

 

Вербализация чувственного восприятия

средствами корневых согласных [r/m]

в монгольских языках

 

 

специальность 10.02.22 - языки народов зарубежных стран Европы,

Азии, Африки, аборигенов Америки и Австралии

(монгольские языки)

 

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

доктора филологических наук

 

 

Улан-Удэ

2011

Работа выполнена в отделе языкознания Учреждения Российской академии наук Института монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН

 

Научный консультант:а доктор филологических наук, профессор

Шулунова Людмила Владимировна

Официальные оппоненты:аа доктор филологических наук, профессор

Санжина Дарима Дабаевна

доктор филологических наук, профессор

Дамбуева Полина Петровна

доктор филологических наук, профессор

Чареков Сергей Леонидович

 

Ведущая организация:а ГОУ ВПО Калмыцкий государственный университет

Защита состоится 4 октября 2011 г. в 13 часов на заседании диссертационного совета Д 003.027.02 в Учреждении Российской академии наук Институте монголоведения, буддологии и тибетологии Сибирского отделения РАН по адресу: 670047, Республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6.

С диссертацией можно ознакомиться в научной библиотеке Бурятского научного центра СО РАН по адресу: 670047, Республика Бурятия, г. Улан-Удэ, ул. Сахьяновой, 6.

Автореферат разослан л___ ____________ 2011 г.

Ученый секретарь

диссертационного совет аЦыбикова Б.-Х. Б.

а

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Актуальность предпринятого исследования определяется теоретическими и практическими задачами современной лингвистики с ее антропоцентрической направленностью, в центре внимания которой находятся языковая личность, вопросы взаимодействия языка и культуры, языковая картина мира, проблемы, связанные с восприятием и осмыслением языковой личностью способов вербализации перцептивного и эмоционального опыта. Современной лингвистике характерно стремление по возможности более полно и адекватно интерпретировать процесс языкового отражения представлений человека, формирующихся в зависимости от типа перцептуального канала получения информации. Актуальность исследования обусловлена необходимостью изучить проблемы языковой репрезентации перцептивной информации как результата первичной ступени познания мира, а также недостаточной степенью изученности языковых единиц, отражающих такую сферу деятельности человека, как физическое восприятие.

В соответствии с многообразием и разнохарактерностью чувственно воспринимаемых объектов и реалий мира рассматриваемый в данной работе материал основан на классификации основных каналов получения сенсорной информации или отдельных органов чувств: зрения, слуха, осязания, обоняния и вкуса. С помощью данных пяти модусов перцепции человек воспринимает объекты и явления, попадающие в область его когниции, а затем отображает свое восприятие мира в языке путем комбинирования звуков, способного к дифференциации смыслов.

Работа выполнена в русле комплексного подхода к языку и непосредственно связана с развивающейся лингвистической дисциплиной - фоносемантикой,а появившейся на стыке фонетики, семантики и лексикологии. Теоретическое и практическое обоснование проблем звуковой изобразительности является чрезвычайно важным как для самой науки, так и для повышения ее статуса в ряду других лингвистических дисциплин.

В настоящей работе мы придерживаемся а синестетической теории происхождения звукосимволизма (С. Ньюмэн, М. Бентли и Е. Вейрон, М. С. Майрон, Ф. Кайнц), согласно которой, в его основе лежат физические свойства звуков.

Важнейшими компонентами психофизиологической основы звукосимволизма, как известно, являются синестезия (от греч. ?????????? Содновременное ощущение, совместное чувствоТ) и кинемика (от греч. ?????? СдвижениеТ). Под синестезией традиционно понимается феномен  Исследование базируется на изобразительной системе языка, представленной звукоподражательной и образной подсистемами. Их единицы обладают существенной и относительно устойчивой фонетически мотивированной связью между фонемами слова и признаком, полагаемым в основу именования. Данный лексический пласт обладает рядом признаков: экспрессивность и конкретность семантики, фонетическая гипервариативность, стилистическая ограниченность (разговорная речь, фольклор, художественные произведения) и особый набор словообразовательных формантов, из которых в первую очередь следует отметить глагольный суффикс -ayi и адъективный суффикс -?ar, являющиеся самыми надежными свидетелями образного происхождения производящей основы.

В данной работе предпринята попытка спроецировать сетку признаков образных корней с прозрачной семантикой на признаки так называемой базовой лексики, включающей обозначения природных явлений, элементов флоры и фауны, номенклатуру частей тела, числительные первого десятка, глаголы, передающие элементарные действия и др. Подобный подход открывает широкие перспективы для изысканий в области этимологии, психолингвистики и лексической семантики монгольских языков. Проблема касается не только истоков существующих лексических значений, но и определения системности в лексической организации языка, что также свидетельствует об актуальности предпринятого исследования.

В качестве объекта исследованиявыступает лексика с корневыми согласными [r/m] в монгольских языках, включающая как подражания звуковым явлениям внеязыковой реальности, так и изображения зрительных, вкусовых, обонятельных, тактильных ощущений, механических воздействий, динамических состояний, психологических и иных характеристик человека. Монгольские языки наряду с тунгусо-маньчжурскими представляют особый интерес, прежде всего, в связи с необычайным богатством представленного в них изобразительного материала, часть которого свидетельствует о процессе перехода от звукоподражательных слов к образным. При этом семантический континуум, создаваемый с помощью корневых согласных [r/m], поддается достаточно четкому структурированию.

Предметом исследованияявляются особенности трансформации семантики лексических единиц с корневыми согласными [r/m] в монгольских языках.

Цель исследования Ц определить принципы организации и развития семантического континуума, создаваемого с помощью корневых согласных [r/m] в монгольских языках, выявить его типологические и специфические черты.

Указанная цель определяет выполнение следующих задач:

• разработать системный подход к исследованию лексики, предполагающий анализ семантики лексем с учетом канала поступления перцептивной информации;
• определить спектр изобразительных слов и слов с затемненной этимологией с корневыми согласными [r/m] и определить в них главный канал поступления информации о денотате;
• изучить звукоподражательные возможности лексем с доминантами [r/m] в монгольских языках;
• выявить моменты перехода от чисто акустических характеристик стимула к характеристикам зрительного восприятия формы объекта;
• построить фоносемантические поля доминант [r/m], отображающие информацию о форме денотата, с выявлением генеральных признаков;
• установить связь между акустико-артикуляционными особенностями согласных [r/m] и семантикой лексем, возникших в результате актуализации светового, вкусового, обонятельного и осязательного восприятия.

Гипотезаисследования заключается в том, что семантика монгольских лексем, связанных чувственным восприятием, зависит от акустико-артикуляционных признаков доминанты, символически положенных в основу номинации производных. Согласный [r] способен лозвучивать работу экстеро- и интероцепторов, передающих внутренние полярныеа (преимущественно неприятные) ощущения и состояние возбуждения. Согласный [m] благодаря смычке губ служит для выражения значений, связанных с тишиной, сжиманием, собиранием воедино. Анлаутные и ауслаутные согласные корня служат для интенсификации значения, заложенного доминантой. Образные значения лексем, содержащие информацию о форме объекта, возникают в результате синестетического переноса слух - зрение.

Степень научной разработанности проблемы. Проблема звуковой изобразительности неизменно привлекала внимание исследователей. Изучению звукосимволизма посвятили свои труды такие зарубежные и отечественные исследователи, как Д. Болинджер, Т. Кауфман, Х. Марчанд, Г. Мердок, Ю. Найда, С. Ньюмэн, Э. Сепир, И. и М. Тейлор, С. Ульман, Дж. Ферс, Л. Хинтон; С. В. Воронин, А. В. Михалев, А. М. Газов-Гинзберг, А. П. Журавлев, В. В. Левицкий, В. И. Шаховский и др.

Изобразительная лексика алтайских языков рассматривалась Г. Рамстедтом, Н. И. Ашмарином, Н. К. Дмитриевым, М. Биттнером, А. Н. Кононовым, Л. Н. Харитоновым, Н. Б. Киле, Т. И. Петровой и др. Н. И. Ашмарин первым занялся изучением звукообразноподражательных слов, опубликовав ряд работ о подражаниях в чувашском языке [1918; 1925; 1930]. Исследования Н. К. Дмитриева, посвященные мимемам тюркских языков юго-западной группы, дали толчок к изучению данной лексической группы в других тюркских языках: туркменском, каракалпакском, башкирском, казахском, киргизском, хакасском, якутском [Исхаков, 1951; Кудайбергенов, 1957; ГХЯ, 1975; Харитонов, 1947].

В монголоведении А. А. Бобровников впервые рассмотрел категорию изобразительных слов в Грамматике монгольско-калмыцкого языка [1849]. Г. Д. Санжеев относит звукоподражания к категории междометий [1941], Д. А. Алексеев звукоподражательные и мимико-подражательные слова относит к наречиям, отмечая, что они обозначают не отдельное понятие, а целый образ [1941]. В 1958 г. в отдельной статье Ц. Б. Цыдендамбаевым проведен структурно-морфологический анализ изобразительных слов в бурятском языке, выявлены их синтаксические функции. Другая статья Ц. Б. Цыдендамбаева [1960] посвящена сравнительному описанию изобразительных слов в бурятском, калмыцком и халха-монгольском языках.

Наиболее детальное и разностороннее изучение бурятских образных слов с привлечением большого количества фактического материала предпринято в монографическом труде Л. Д. Шагдаровым [1962]. Данное издание не только дает исчерпывающее описание системы изобразительных слов в бурятском языке, но и является основой для ее изучения в дальнейшем.

Изобразительные слова в качестве образных средств в бурятской литературе рассматриваются Д. Д. Санжиной [1991, 2009], Ц. Ц. Бальжинимаевой [1999]. В калмыцком языке рассматриваемая категория слов исследовалась Б. Б. Манджиковой [1976, 1981]. В 1983 г. по данной теме ею была защищена диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук.

В отличие от тюркологии монголоведение не располагает большим количеством исследований по этимологии. В плане семантической реконструкции монголоязычной лексики несомненную ценность представляет корневой словарь монгольских языков, созданный ученым из АРВМ КНР Сеченчогту [1988],а в котором даются монгольские корневые морфемы с привлечением тюркских параллелей.

Монгольский материал в сопоставлении с алтайскими языками широко представлен в Этимологическом словаре алтайских языков [EDAL], составленном коллективом авторов: С. А. Старостиным, А. В. Дыбо, О. Мудраком (при содействии И. Грунтова и В. Глумова), а также приводится в качестве параллелей в семитомном издании Этимологического словаря тюркских языков и двухтомном издании Сравнительного словаря тунгусо-маньчжурских языков. Семантическая реконструкция монгольских соматических терминов (плечевого пояса) предпринята в работе А. В. Дыбо [1996].

Проблемам этимологии монгольского лексического фонда посвященыа работы М. Базаррагчаа, Ц. ?н?рбаяна, А. Лувсандэндэва, Ш. Чоймаа, Ш. Барайшира, Ц. Шагдарс?рэна и др. Так, М. Базаррагчаа принадлежит четырехтомная монография Монгол ?гийн гарлыг м?шг?х нь [1992, 1995], в которой автором освещаются некоторые аспекты взаимосвязи звука и смысла. Также в качестве источников по этимологии можно следует работы Т. А. Бертагаева, Б. Я. Владимирцова, Л. Лигети, Н. Н. Поппе, Г. Ц. Пюрбеева, Г. Рамстедта, В. И. Рассадина, Г. Д. Санжеева, Б. Х. Тодаевой, С. Л. Чарекова и др.

Методологическая и теоретическая основа диссертации.

Среди работ, послуживших теоретической базой настоящей диссертации,а следует назватьа трудыа С. В. Воронина, А. Б. Михалева, А. А. Леонтьева, А. П. Журавлева, В. В. Левицкого, А. М. Газова-Гинзберга и др. Методологической базой исследования также послужили положения современной ономасиологии и лингвистической семантики. В трудах Н. Д. Арутюновой, В. Г. Гака, Н. Д. Голева, Д. Кацнельсона, Г. В. Колшанского, Н. Г. Комлева, Е. С. Кубряковой, Б. А. Серебренникова, В. Н. Телия, Ю. С. Степанова, А. В. Суперанской и др., представляющих ономасиологическое направление исследования языка, изучается номинативная или репрезентативная функция языковых единиц. Методологическими ориентирами также послужили труды специалистов по языковой перцепции: А. Вежбицкой, Г. И. Кустовой, Г. И. Рузина и др. Построение гипотезы исследования, а также интерпретация эмпирических данных предопределили обращение к работам в сфере психофизиологии, паралингвистики, этнолингвистики, антропологии, философии и др.

Диссертация основывается на общенаучных принципах познания: анализе, синтезе, индукции, типологизации, аналогии и сравнении; на диалектическом принципе взаимосвязи объективного и субъективного, принципе системного и сравнительного анализа. Использованный в работе системный подход к проблеме звуковой изобразительности базируется на принципах междисциплинарности и эмпиричности.

Для решения поставленных задач в исследовании используются следующие методы:

• описательно-синхронический метод;
• фоносемантический анализ, направленный на установление корреляций между артикуляционно-акустическими характеристиками звуков и лексической семантикой;
• компонентный анализ;
• метод фоносемантического конструирования, предполагающий построение фоносемантических полей на основании гипотетической соотнесенности корневых согласных [r/m] различным ядерным значениям;
• сравнительно-сопоставительный метод;
• метод статистического анализа и содержательной интерпретации материала.

Научная новизна исследования заключается в новом целостном подходе к изучению лексического состава монгольских языков, основанном на проецировании признаков изобразительных слов, восходящих к определенным звукам и образам, на признаки базовой лексики монгольских языков. Несмотря на то, что в процессе эволюции языка система изобразительных слов в монгольских языках постепенно была вытеснена на периферийную позицию, она пронизывает весь основной корпус базовой лексики монгольских языков, о чем свидетельствуют результаты предпринятого исследования. В работе впервые предпринята попытка категоризации и вербализации физических ощущений, кодирующих фрагменты субъективной сферы личности, внесения категориальной четкости в недостаточно структурированное на данный момент семантическое пространство изобразительных слов.

В диссертации вводится новое понятие доминанты, носителя генерального признака. Впервые выделено участие в вербализиции ощущений обонятельного и вкусового модусов перцепции, классифицированы лексемы, возникшие в результате языковой актуализации осязательных ощущений, на основе работы экстеро- и интероцепторов.

Теоретическая значимость исследования заключается в том, что в нем проведен комплексный анализ номинационного потенциала согласных [r/m], позволяющий установить взаимосвязь между их акустико-артикуляционными характеристиками и значением лексической единицы. Исследование фоносемантических характеристик корневых согласных [r/m] уточняет лингвистические и психологические представления о связи восприятия и познания. Представленная концепция вербализации чувственного восприятия, основанная на таких понятиях психофизиологии, как синестезия и кинемика,позволяет раскрыть системность и специфику данного процесса в монгольских языках.

Работа вносит определенный вклад в разработку проблем номинации с учетом особенностей национального мировидения, что может способствовать решению таких вопросов, как соотношение языка и мышления, языка и культуры, взаимодействие чувственных и рациональных компонентов в процессах номинации и др. Выявление системы актуализации чувственного восприятия и приемов семантической интерпретации кинетических свойств согласных-доминант способствует дальнейшему развитию общей теории монгольского языкознания, развитию фоносемантической типологии в алтайских языках. Модель языковой актуализации системы восприятия средствами доминант [r/m] может быть использована при исследовании способов актуализации средствами других доминант не только в монгольских, но и в других языках мира.

Практическая значимость работы состоит в создании банка данных образных слов с корневыми согласными [r/m], сгруппированных по способам поступления перцептивной информации. Данные материалы также могут быть использованы в лексикографической практике. Результаты проведенного исследования могут найти применение при разработке теоретических курсов по лексикологии монгольских языков, спецкурсов по проблемам мотивированности языкового знака, теории номинации, лингвистической семантике и межкультурной коммуникации.

На защиту выносятся следующие положения:

• Семантика корня в первую очередь зависит от акустико-артикуляционных свойств ведущего корневого согласного (доминанты), в котором заложена базовая информация о чувственно воспринимаемых явлениях, при широкой вариативности гласных, а также анлаутных и ауслаутных (не доминантных) согласных;
• Доминанта [m], обладая ограниченными звукоподражательными способностями, служит для формирования поля нулевой фонации;
• Звукосимволические значения лексем с доминантами [r/m], актуализирующих информацию о форме объекта, являются результатом семантической эволюции звукоподражательных значений;
• Согласные [r/m] служат для актуализации противоположных признаков: громкий - тихий, алострый - круглый, мужской - женский, ляркий - тусклый, кислый - сладкий, шершавый - пушистый, твердый - мягкий, грубый - нежный;
• Такое акустико-артикуляционное свойство согласного [r], как дрожание кончика языка, способствует выражению в монгольских языках признаков, в большинстве случаев связанных с внутренним дискомфортом, неприятными ощущениями и чувствами (громкость, яркость, боль, холод, страх, стыд, зависть и др.). Кроме того, с его помощью может передаваться возбужденное состояние организма (счастье, любовь, страсть и др.);
• Большинство лексем с доминантой [m] возникло на основе такой кинетической характеристики согласного, как смыкание губ.

Материалом для исследования послужили различные лексикографические источники: двуязычные, этимологические и толковые словари и пр. В исследовании также использовались диалектологические и фольклорные материалы, экспедиционные записи.

Формы из старописьменного монгольского языка приводятся в соответствии со словарями О. М. Ковалевского и Ф. Лессинга со ссылками. Формы, не имеющие ссылок, а также формы халха-монгольского языка приведены в соответствии с Большим академическим монгольско-русским словарем [2001Ц2002]. Рефлексы из бурятского, калмыцкого языков и языка ойратов Синьцзяна без ссылок приводятся на основе Бурятско-русского словаря Л. Д. Шагдарова и К. М. Черемисова [2006, 2008], Калмыцко-русского словаря под ред. К. М. Муниева [1977] и Словаря языка ойратов Синьцзяна Б. Х. Тодаевой [2001].а Данные по ордосскому и южно-монгольским языкам берутся из Etymological dictionary of Altaic languages С. А. Старостина, А. В. Дыбо, О. А. Мудрака (при содействии И. Грунтова и В. Глумова) [2003] со ссылками. Рассматриваемая лексика дается в орфографии источников.

Среднемонгольские формы выбраны как из восточносреднемонгольских, так и западносреднемонгольских памятников: Тайная история монголов (сер. XIII в.);а китайско-монгольский словарь Хуаи июй Хо Юаньцзе и Машаихэй (1389 г.); арабско-персидско-тюркско-монгольский словарь Мукаддимат ал-Адаб (XIV в.), арабско-монгольский словарь Китaб Х?илйат ал-Инсaн ва ;Х?албат ал Лисaн Джамал ад-Дина Ибн ал-Муханны (нач. XIV в.); арабско-персидско-турецко-монгольский словарь Шамиль yл-Луг?ат (кон. XV - нач. XVI в.); монгольско-персидский и арабско-монгольский словарь Китaб Маджмe? Тарджумaн Туркu ва ?Аджамu ва Муг?алu ва Фaрсu Халила б. Мухаммада б. Йусуфа ал-Кунави (1343 г.). Преклассические монгольские формы даны по изданию Д. Тумуртогоо [2006].

В целях выявления типологически сходных и специфических мотивационных признаков нами привлекается лексика других алтайских языков с корневыми согласными [r/m], однако, на наш взгляд, необходимо проведение идентичных исследований на материале тюркских, тунгусо-маньчжурских, корейского и японского языков.

Апробация работы. Основные положения исследования нашли отражение в докладах и выступлениях на международном симпозиуме по монголоведным исследованиям Китая (Хух-хото, 2005), II Байкальской международной ономастической конференции Имя. Социум. Культура (Улан-Удэ, 2008), международном симпозиуме Имена в экономике-3: Имена как язык и капитал (Амстердам, 2009), международной конференции Язык как национальное достояние: проблемы сохранения лингвистического разнообразия (Улан-Удэ, 2009), IV международном симпозиуме Культурное пространство Восточной Сибири и Монголии: от прошлого к будущему (Улан-Удэ, 2009), международной школе-семинаре по психологии и когнитологии Березинские чтения-6 (Москва, 2010), международной научной конференции Монголоведение в изменяющемся мире: проблемы и перспективы (Улан-Батор, 2010), межрегиональной конференции Актуальные проблемы бурятской филологии и культуры (Иркутск, 2010), международной научной конференции Языки и письменные источники монгольских народов, проведенной в рамках Конвента монголов мира (Улан-Удэ, 2010), Новая эпоха монголоведения (Улан-Батор, 2011).

Основные результаты диссертации опубликованы в 3 монографиях, а также ряде научных статей по проблеме диссертационного исследования. Апробация представлена публикациями общим объемом 43 п.л. Из них 12 статей общим объемом 6,2 п.л. опубликовано в рецензируемых журналах.

Структура и объем работы. Диссертация состоит из введения, 4 глав, заключения и библиографии.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность исследуемой проблемы, определяются объект, предмет, цели и задачи исследования, формулируются гипотеза и положения, выносимые на защиту, излагаются теоретико-методологические основы и характеризуются источники исследования, определяются научная новизна, теоретическая и практическая значимость работы, приводятся сведения об апробации.

Первая глава лМорфологическая структура первичного лексического ядра с корневыми согласными [r/m] посвящена исследованию морфологической структуры общемонгольской лексики с корневыми согласными [r/m], установлению фонетической структуры ядра первичных корневых морфем, выявлению словообразовательных типов, действовавших на ранних этапах эволюции монгольских языков.

В работе нами рассмотрены четыре типа корней:

1. V+CD (ar-a-l, er-e, or-u-ng?a, um-ai);

2. Cun+V+CD (ber-e-ge, sur-e-g, nam);

3. V+CD+Caus (orb-e-lge, ert-e-ger, amc-i-?ar);

4. Cun+V+CD+Caus (sorm-u-su, sarb-a-lji, bamb-ai).

В рассмотренных типах фигурирует от одного до трех составляющих консонантов:

1) согласный-доминанта (CD) является носителем генерального признака. В звукоподражательных словах он передает основной характер звучания. В доминанте образных слов закодирована базовая информация о денотате: его форме, размере, цвете, свойствах поверхности, динамических состояниях, психологических и иных характеристиках и пр. Он может занимать позицию в ауслауте корня (типы 1 и 2), либо в инлауте (типы 3 и 4);

2) анлаутный согласный (Cun) в звукоподражательных словах индицирует начальную фазу развития звука. В образных словах может либо смягчать, либо усиливать степень проявления генерального признака;

3) ауслаутный согласный (Caus) в ономатопах моделирует конечную фазу звучания , согласные [s], [d] указывают на моментальность совершения действия. Вносит дополнительный оттенок в семантическую структуру образного корня. Например, фонемы [b], [l], [m], [n] вносят оттенок смягчения признака, [c], [j], [s] - шуршания, шероховатости и др.

Следует отметить, что в монгольских языках представлены и другие типы корней. Например, корень, состоящий из одного только консонанта (CD) *j, в лексеме п.-мо. j-o-gei [Less. 1074], мо. з?гий, бур. з?гы, калм. з?г, ойр. з?г Спчела, шершеньТ, образованной с помощью форманта -gei от корня j, представляющим собой звукоподражание (j-j-j). Кроме того, можно отметить функционирование изобразительных корней с дифтонгами, долгими гласными: (Cun)+Vdiph+CD+(Caus) (например, п.-мо. qaib-a-?ar Смерно покачивающийсяТ); Cun+V+V+CD (п.-мо. ?oul Срека; долинаТ, qour-a Сяд, отраваТ) и долготными комплексами (Cun)+V+Сi+V+CD+(Caus), где Сi - интервокальный согласный [?/g/y].

Удлинение звукоподражательного или образного корня в ряде случаев могло быть обусловлено стремлением передать длительность звучания, интенсивность проявления признака. Например, cр. параллельное функционирование корней *ber(b) и *begerв п.-мо. berbeyi-, мо. бэрвий- Скоченеть, деревенеть от холодаТ и п.-мо. begere-, мо. бээрэ-, бур. бээрэ-, калм. беер- Сзябнуть, мерзнутьТ; корней *kor(k) и *kogerв бур. х?рхэ и х??ргэ Скузнечные меха; горнТ. Часто удлинение вокалической составляющей корня происходило уже на более поздней стадии развития языков: п.-мо. sumeg[Kow. 1430], мо. c?мгэр и c??мгэр, бур. h??мэгэр Стусклый, неясный; мерцающий (о свете)Т; п.-мо. omuger, бур.а ?мэгэр и ??мэгэр Ссуженный, сжатыйТ. Однако данный тип корней, несомненно, требует особого рассмотрения в связи с необходимостью установления номинационного потенциала согласных [?/g] в качестве доминант. Дальнейшие исследования, очевидно, позволят выявить другие типы корней.

Известно, что в монгольских языках, как и в других языках мира, на границе морфем допускаются не все звукосочетания. В связи с этим в процессе образования производного слова соединяющиеся морфы стремятся к взаимному приспособлению. Так, в ряде случаев наблюдается появление гласного в корне (emus- СодеватьТ, parib-a-?ar Столстый, грубыйТ), однако наиболее характерна для эпентетических гласных позиция на морфемном шве. Также нами не рассматривается в составе корня конечный гласный, возникший в результате парагоги, т.е. эпентезы, имеющей место на конце слова в целях облегчения произношения на стыке слов. Например, в em-e СженщинаТ выделен корень *em типа V+CD.

Как отмечалось выше, в качестве доминант в данной работе выступают согласные [r] и [m], выбор которыхобусловлен тем, что именно с их помощью в монгольских языках реализуется диада мужской (эр) - женский (эм), представляющая собой фундаментальную оппозиционную пару, которая занимает важное место в ряду представлений, отображающих модель мира. Кроме того, они формируют такие базовые оппозиции, как громкий - тихий, лострый - круглый, лтвердый - мягкий, грубый - нежный, шершавый - пушистый, кислый - сладкий и др. Предварительные результаты исследования фоносемантических характеристик других согласных в позиции доминанты свидетельствуют о том, что их в целом можно разделить на два класса: твердые/сильные и мягкие/слабые. К твердым кроме [r] относятся аффрикаты [j] и [c], к мягким - сонорные и смычные [l], [n], [b], что решающим образом зависит от кинетических особенностей фонем.

Доминанты [r/m] обладают следующими акустико-артикуляционными характеристиками. Ртовый, переднеязычный, дрожащий сонант [r] артикулируется кончиком языка, немного приподнятым над остальной его частью. Кончик языка пассивно колеблется в струе проходящего воздуха, образуя одну или несколько кратковременных смычек или щелей с задним скатом альвеол. Известно, что в алтайских языках согласный [r] является одним из звуков, не встречающихся в позиции корневой инициали. Кроме того, для него неприемлема недоминантная позиция в ауслауте корня.

Носовой, билабиальный сонант [m] образуется смыканием губ при одновременном опускании небной занавески, что обусловливает одноканальный выход воздушной струи через полость рта, губы при этом напрягаются очень слабо. Данный согласный, напротив, обладает способностью выступать во всех трех позициях корня.

Доминанта, по сути, представляет собой инвариант, допускающий вариативность других консонантных элементов корня и практически свободную вокалическую вариативность. Исследование вокалических чередований в образных корнях показывает то, что они не обладают способностью кардинально менять семантику, заданную консонантным составом корней.

Корневая звукоподражательная морфема представляет собой последовательность дифференциальных признаков того или иного звучания, отражающих стадии его произнесения. Комбинирование звуков в конечном итоге приводит к дифференциации смыслов, что подтверждает возможность ментального разложения звука в своеобразный артикуляционный спектр.

Ядерные изобразительные значения складываются из семантического потенциала трех консонантных компонентов корня. Очевидно, что позиции анлаутного и ауслаутного консонантов менее значимы, нежели позиция доминанты. Наблюдаются случаи, когда один и тот же тип согласных как в анлауте, так и в ауслауте служит для передачи одного значения. Так, от корней *irj/irs - *sir образованы п.-мо. irj-i-gir Сшершавый, грубыйТ и п.-мо. sirugunСшероховатый; жесткийТ; от *ors/orj - *jor - п.-мо. orisuldu- Ссоперничать, оспариватьТ и jorildu- Спротиворечить, пререкатьсяТ.

Более 36 % корней способны самостоятельно передавать конкретное предметное значение, около 6 % из них могут оформляться конечной согласной [n]. Фонетическая структура этих существительных может либо полностью совпадать с таковой корня, либо дополняться конечным гласным, возникшим в результате эпентезы согласно законам морфонологии. Например, jer СоружиеТ [Kow. 2324], ir [Kow. 318] Слезвие, остриеТ; car Сверхний слой снегaТ [Kow. 2026]; п.-мо. soru СвертеТ [Kow. 1542]; п.-мо. cembe[Kow. 2120] и др. Очевидно, эти существительные появились в языке как наиболее характерные воплотители передаваемого ими образа.

Основная часть субстантивных форм (64 %) с доминантами [r/m] оформляется первичными словообразовательными формантами, которые разделены нами на три условные группы: 1) группа -da?, состоящая из аффиксов, оканчивающихся на согласный [?] и формирующая 21 % субстантивов; 2) группа -dai, включающая форманты, оканчивающиеся на дифтонг. На их долю приходится 11 %; 3) прочие аффиксы, включая сложные форманты, делящие между собой оставшиеся 30 %.

аГруппа -da?: -?(а): cerigСвойскоТ, cimegСукрашениеТ, ormugeСрогожаТ, tarba?-aСтарбаганТ; -da?: samalda?СноздриТ, sаrida?СголецТ, temdeg СметкаТ; -na?, ng?-a: arang?-a СпомостТ; kemneg СутробаТ; qorkina? СгорошекТ; -la?, -l?-а: *bertelegСволчонокТ; bombuligСшарТ; jarli?СприказТ; -cа?: bor?ucu?СшишкаТ, darcu?СфлажокТ, kirumca? СливерТ; -ma?: ar?ama?СскакунТ,barima? СволовикТ, marjima? СчечевицаТ; -sа?, -s?-a: sarimsa?СчеснокТ, qurisa?-aСягнячья шкуркаТ; -ra?, -r?-a: namur?-a СросаТ, qomur?-a Скруг, сомкнутый охотникамиТ;

Группа -dai:-ai: arbaiСячменьТ, cirai СлицоТ, umai СутробаТ; -qai: carcaqaiСсаранчаТ, erbekeiСбабочкаТ, jira?aqaiСмалькиТ; -?ai: burca?ai СстручокТ, jirma?aiСрыбья икраТ, qarca?ai СястребТ; -dai: barbadai Сбольшой палецТ, corbudai Сславка рыжаяТ, or?udaiСженьшеньТ; -cаi: kiru?ucai Смаленький ястребТ, qariyacaiСласточкаТ; -mai: qormuiСподоТ, Marqamai Сс большим носомТ (антр.); -rai: ambarai Сбот. ягнячьи почкиТ, qomburаi Срод игры в бабки, косточкиТ; -nai: Tarqanai СприземистыйТ (антр.); -bai : duranbai Сподзорная трубаТ.

Прочие аффиксы: -?-а/-y-a/-?u: ara?aСклыкТ, beriy-e СпосохТ, guregeСшейная артерияТ, jara?aСёжТ, jiru?aСиноходьТ; -sun: bur?asuСиваТ, orgesun СшипТ, sormusu(n) СресницыТ; -r: amarСспокойствиеТ,amsarСотверстиеТ, tamirСсилаТ; -l:ar?alСкизякТ, dergelСвысокогорный турТ, gurbelСящерицаТ; -lji(n): sir?ulji(п)СмуравейТ, tereljiСбагульникТ, tumeljiСспаржа клубеньковаяТ; -?ana:arja?an-a СкузинияТ, deresugen-e СсоломинкаТ, jergene СхвойникТ; -lji?an-a:buriljegene СкалинаТ, gureljegen-eСсверчокТ, kereljegeneСполевая мышьТ; -?ci(n): eregcin СсамецТ, sara?cinСстолбикТ, sarba?cinСобезьянаТ, bertegcinСщенок (медведя, волка)Т.

Каждый из оставшихся формантов образуют менее 1 % субстантивных лексем: -mji (ar?amji СверевкаТ, neremji СимяТ, orumji СхижинаТ); -m (qurim СпирТ, serjim СподношениеТ); -lang (arkilang Смуравьиный левТ, comuleng Сяблоко с пятью косточкамиТ, ersleng СльвицаТ); -bci (darabci, derebci СшпораТ, jurukebci СбурундукТ, sarabci Ссетка для глазТ); -ci (sarbaci Сженский головной уборТ, urtuci Ссосуд с узкой шейкойТ); -uu (jiruu СбороздоплодникТ, jumbuu Свострец лесистыйТ); -r?an-a (marcir?an-a СпостенницаТ); -t?an-a (sarkit?an-a СполевкаТ); -rsi (bambиrsi СмедвежонокТ; bombursi Сшерстяная тканьТ); -ruu (omuruu СключицаТ; qomquruu СперхотьТ); -nabci (sirqunabci СчулкиТ).

Большинство из них относится к мертвым, ныне непродуктивным аффиксам, представляющим собой особый интерес как наиболее архаические пережитки грамматического строя данных языков. Как правило, они свидетельствуют о том, что слова, образованные с их помощью, относятся к исконно-монгольскому лексическому фонду.

В результате анализа прилагательных с затемненной образной семантикой, имеющих корневые доминанты [r/m], было выявлено, что 30 % из них функционируют в чистом виде: erke СизбалованныйТ, qurcaСострыйТ, oriСодинокийТ,tomuСбольшойТ, qara СчерныйТ, soruСсоленыйТ, umukiСвонючийТ. 22 % имеют показатель -n: mergenСмудрый; меткийТ, orgenСширокийТ,turgenСбыстрыйТ,tar?anСжирный, тучныйТ, nimgen СтонкийТ. На долю прилагательных с суффиксом -?uприходится 11 %: ira?uСблагозвучныйТ, cir?a?uСтугойТ, cerbeguu Сдалекий, удаленныйТ, serigunСпрохладныйТ,qara?uСжадныйТ. В некоторой степени продуктивны суффиксы: -?(14 %):soru? СкороткийТ, oru? СсерыйТ, tarci? СнеурожайныйТ, qori?СчувствительныйТ и -ai(10 %):narmaiСпросторныйТ,qomqaiСжадныйТ, sambai Скрепкий, плотныйТ. И, наконец, ряд формантов имеет от 1 до 3 производных: -l(sara?ul СсветлыйТ); -m(bardamаСчванливыйТ); -ngkei(yerungkei СобщийТ, qarang?ui СтемныйТ); -deg(eremdeg СодноглазыйТ). Как видно, среди перечисленных аффиксов встречаются те же представители, что и в среде субстантивных формантов, что, несомненно, свидетельствует об известном синкретизме семантики словообразовательных суффиксов в монгольском языке.

Среди выявленных в работе глаголов большая часть (70 %) непроизводна: ere- СвоспалятьсяТ, oru- Сставить в рядТ, jirи- СрисоватьТ, soru- СсосатьТ, tama- Свить веревкуТ и др. 9 % рассмотренных в работе корневых морфем функционирует в оформлении суффиксов -rа/-lа (cimala- Схотеть большегоТ, jemle- Собвинять; журитьТ, imere- Ссучить ниткиТ, comcura- СпригибатьсяТ, umuru- СстягиватьТ); 5 % - суффикса -?а/-ya (qariya- СругатьТ, iruge- СблагословлятьТ, tamsiya- СчавкатьТ).

аВ составе 16 % глаголов представлены согласные [k/?/g]: cimki- СщипатьТ, umku- СоткусыватьТ, jirke- СбрезговатьТ, mar?u- СспоритьТ, kir?a- СрезатьТ, sorge- СтеретьсяТ, berge- СстеснятьсяТ, jir?a- Сблагоденствовать; гаснутьТ, ergi- аСкружитьсяТ, которые могут либо представлять собой служебные глаголы ki- СделатьТ, ge- СговоритьТ, либо входить в состав корневой морфемы, моделируя конечную фазу, отголосок звучания. Сопоставление данных примеров с корнями схожей фонетической структуры в русском языке: мельк-ать, щёлк-ать, морг-ать, порх-ать позволяет склониться ко второму варианту решения. Возможно, указанные вспомогательные глаголы развились именно из этих ауслаутных согласных-лотголосков, постепенно приобретя способность функционировать самостоятельно.

Таким образом, определение структуры монгольского корня, несомненно, продиктовано исследованием словообразовательных формантов, в результате лотсечения которых извлекается информация о том, каким должен быть корень слова. При этом зачастую возникает трудность разграничения морфов в словах с аффиксами первой и второй групп. Так, согласный [m] в п.-мо. sarmai Слетний сухой пометТ можно расценить и как ауслаутныйа согласный корня, и как консонантную составляющую суффикса. В таких случаях значимым представляется наличие однокоренных слов: такие формы, как sarmida? - id., sarma?cinСобезьяна, мартышкаТ, sarmii- Сстановиться хрупким; разметаться руками, ногамиТ позволяют говорить о функционировании корня *sarm, соответственно -аi - аффикс.

Следует отметить, что символическое значение согласных в аффиксах не затрагивалось в данной работе, целью которой было изучение корневых доминант [r/m]. Однако не вызывает сомнения тот факт, что звуковой состав аффиксальных морфем также содержат звукосимволический потенциал. В качестве наиболее яркого примера можно привести формант -lj, в котором плавный [l] передает плавный, спокойный характер протекания действия, аффриката [j] - напряженный, в совокупности же они передают идею прерывисто-кратного действия.

Во второй главе лВербализация слухового восприятия характеризуется система ономатопеических слов с корневыми согласными [r/m] в монгольских языках. В данной работе материал распределен по четырем лексико-семантическим группам, выделенным по источникам звуков: 1) звуки живой природы (крики, голоса, звуки млекопитающих, птиц, насекомых); 2) звуки человека (звуки человека как биологического существа и человека как говорящего существа); 3) звуки неживой природы (звуки природных стихий - воды, воздуха, огня, земли, - издаваемые без антропогенного воздействия, в том числе звуки осадков, состояния атмосферы и др.); 4) смешанный тип (в качестве источника звука могут выступать как животные, человек, природа, так и различные работающие механизмы). Следует отметить, что подобное выделение носит достаточно условный характер, поскольку данные группы представляют собой диффузные структуры.

В параграфе 2.1. лЗвукоподражательные возможности согласного [r] представлены ономатопы с дрожащим сонантом [r], обладающим чрезвычайно широкими звукоподражательными возможностями в изображении как длительных, так и кратковременных дрожащих шумов, благодаря колебательным движениям языка в момент артикуляции звука.

В СП Животный мир рассматриваются подражания звукам диких и домашних животных, птиц и насекомых, а также названия некоторых представителей фауны. Ономатопы, передающие рычание, рев животных, восходят к корням *ar/ir/or/ur/kir/kur/yar/bar/bor.Корни *qar/qor/kur/bor/burмогут характеризовать звуки, издаваемые домашними животными. Значения Сгрызть; громко жевать (о жвачных животных)Т в монгольских языках реализуются с помощью корней *mer/ker: п.-мо. mere- [Less. 536],мо. мэр-, бур. мэрэ-, калм. мер-, ойр. мере- Сгрызть, раскусывать зубами что-л.Т; баргуз. хэрэ- СгрызтьТ. По всей вероятности, звукоподражание СгрызтьТ стало основой для номинации некоторых представителей рода грызунов: п.-мо. keremu [Kow. 2508], мо. хэрэм, бур. хэрмэн, калм. кермн, ойр. кермен СбелкаТ; п.-мо. kereljegeneСполевая мышь; землеройкаТ [Kow. 2508], мо. хэрэлзгэнэ Сполевая мышь; полевкаТ; бао. харта СкротТ, п.-мо. qarqa, мо. харх СкрысаТ, бур. харха Скрот; крысаТ; п.-мо. sarkit?an-a, мо. сархитгана [оготно] Сполевка обыкновеннаяТ.

Звуки, издаваемые птицами, передаются посредством корней: *qar/qur/?ur/sur/jir/cor/dor, которые дали ряд названий птиц: п.-мо. qarkiraСжуравль пепельного цветаТ[Kow. 850], мо. хархираа Ссерая цапляТ; ср.-мо. keriТe [MA 220], kereТe[SH], пкл.-мо. kerege:,keriy-e [Tum. 445], п.-мо. keriy-e [Kow. 2513], мо. хэрээ, бур. хирээ, калм. кер?, ойр. кер??, орд. kere, даг. xere, ж.-уйг. k?ri, мнгр. k?re [EDAL 691] СворонаТ; п.-мо. qur[Kow. 950], мо. хур [гургуул], бур. хура, калм. хур СтетеревТ; ср.-мо. xurqaТul[HY 14], п.-мо. kir?uul, ?ur?uul[Kow. 2552, 1039], мо. гургуул, калм. hурhул, ойр. hурhуул, орд. GurGul, даг. xorgol, бао. golGor, мнгр. cirGu, GurGul [EDAL 542] СфазанТ; п.-мо. ?ur?aldai, мо. гургалдай, бур. гургалдай, ойр. hурhуулдаа СсоловейТ; п.-мо. corkirии, мо. цорхируу(н) СрябчикТ; п.-мо. surkei, мо. ш?рхий, бур. ш?рхы Счирок (утка)Т. В Алтайском словаре Пмонг. *kerije сопоставляются с Птюрк. *KArga, Птунг. *kori Смифическая птица (медиатор)Т, Пяп. kara-su СворонаТ, аПкор. *k?r- Сворона, галкаТ [EDAL 691]; Пмонг. *kur - с Птунг. *Kurekte СдятеТ и Птюрк. *Kortuk Свальдшнеп; индюк; тетеревТ [EDAL 707].

Корни *cаr/cеr/cir/cor/jir/tar/dar служат для подражания стрекоту ряда насекомых (кузнечиков, цикад, саранчи и др.) и дали следующие их названия: п.-мо. carca СсаранчаТ [Kow. 1681, 2115], мо. царцаа(н), кяхт. сарсаа, ойр. царцаа, орд. ?arca, даг. carcan, бао. ?aG?aG, ж.-уйг. carcaGi, мнгр. car?aG [EDAL 1214]аСхлебная кобылка, род саранчиТ; п.-мо. carcaqai[Kow. 2113], мо. царцаахай, калм. царцаха, ойр. царцаахаа СсаранчаТ; п.-мо. jirkirege, мо. жирхрээ СцикадаТ, ойр. ?иргер?? СсаранчаТ; п.-мо. tarca СсаранчаТ [Less. 715], бур. таршаа, баргуз. таршааг Скузнечик, кобылкаТ, бур. зап. даржагануур СсаранчаТ. Пмонг. *carcaимеет надежные алтайские параллели имитативного происхождения: Птюрк. *sarincga СсаранчаТ, Пкор. *c?ncara СстрекозаТ и Пяп. *sunsu-musi Свид сверчкаТ [EDAL 1213Ц1214].

В ЛСП Человек рассмотрены два типа антропофонов: звуки человека как биологического существа и человека как говорящего существа. К первым, представляющим собой обозначения звуковых физиологических процессов в полостях рта и носа, относятся фырканье (turgi-), храп (qurkira-), хрип (kerjigine-), кашель (kerkerge-), дыхание с присвистом (surkire-), всасывание ртом жидкости (soru-), плач, вой (orilа-), громкий крик (cirla-, barkira-),ворчание (?ar ?arki-), рвота (ord ki-).

Звукоподражательная семантика глагола говорения, обозначающего однонаправленное действие, п.-мо.yari- [Less. 429], мо. яри-, бур. яри-, ойр. йара- Сговорить, разговаривать, беседоватьТ становится очевидной благодаря сопоставлению с калм. яр-яр ги- СпереговариватьсяТ, бур. яр-яр дуугар- Сговорить неприятным голосомТ и др. Очевидно, первоначально корень *yar соотносился с резкими, неприятными звуками, издаваемыми людьми, затем стал обозначать речевую деятельность людей в целом.

Такой дифференциальный признак, как громкость речи, прослеживается в ряде лексем с исходным значением СкричатьТ: пкл.-мо. jar [Tum. 424], п.-мо. jarСприказ, объявление, обнародованиеТ[Kow. 2300], мо. зар, бур. зар, калм. зар, ойр. зар Собъявление, извещениеТ; ср.-мо. ?aru- [SH, HYt], jaru- [MA 203], пкл.-мо. jaru- [Tum. 425], п.-мо. jaru- [Kow. 2303], мо. зар-, бур. зара-, калм. зар-, ойр. зар-, орд. ?aru-, мог. ??ru-, даг. ?ara-, ?ar?-, дунс. ?aru-, бao. ?are-, ж.-уйг. ?ar-, мнгр. ?ari- [EDAL 1544] Сиспользовать для услуг; продаватьТ; п.-мо. sure-, мо. с?р- Сторговать, громко выкрикивая (о разносчиках)Т; ср.-мо. uri- [HY 34], ur?- [MA 366], пкл.-мо. uri- [Tum. 606], п.-мо. uri- [Kow. 440]; мо. ури-, бур. ури-, калм. ?р-, орд. uri-, даг. ori-, бao. ure-, мнгр. uri- [EDAL 1062] Сприглашать; громко читать, объявлять во всеуслышаниеТ; п.-мо. qariya- [Kow. 842], мо. хараа-, бур. хараа-, калм. хара-, ойр. хараа-,орд. xara-, даг. xara-, kara-, hara-, дунс. qara-, бао. ??ra-, мнгр. xara- [EDAL 781] СбранитьТ.

Способность согласного [r] передавать громкость речи обусловила тяготениеа эмоционально-оценочного компонента в глаголаха в сторону отрицательной оценки: Сругать; ссориться; спорить; конкурироватьТ. Ряд рассмотренных глаголов демонстрирует эксплицитную связь с субъектами метафоры - животными как производителями звука (ср.-мо. kerelde- [LH], kereldu- [MA 216], п.-мо. kerelde- [Kow. 2508], мо. хэрэлд-, бур. хэрэлдэ-, калм. керлд- СссоритьсяТ; п.-мо. arsaldu- СспоритьТ [Kow. 160], мо. арцалд- СконфликтоватьТ;п.-мо. orisuldu-, мо. ?рс?лд- СоспариватьТ).

Ономатопы, характеризующие коммуникативную сторону речи, служат для образования глаголов обращения к собеседнику, называния, речевого воздействия. Сема говорения заложена в лексемах со значениями СзавещатьТ, Склеветать, наговариватьТ, Сгадать, ворожитьТ и др.: ср.-мо. geres [MA 216], п.-мо. geriyes[Kow. 2513], мо. гэрээс, бур. гэрээд ?гэ, калм. гер?сн, ойр. гер??се СзавещаниеТ; пкл.-мо. gere: [Tum. 405], п.-мо. ger-e [Kow. 2505], мо. гэрээ(н) СдоговорТ; п.-мо. gur, мо. г?р Снесправедливое обвинениеТ, п.-мо. gurde- [Kow. 2650], мо. г?рд-, бур. г?рдэ- СоклеветатьТ; также п.-мо. kurge- Сговорить вздор, болтать бестолковоТ [Kow. 2653].

В cр.-мо. xiruТe- [SH], hire- [MA 185], пкл.-мо. iruge:- [Tum. 419], п.-мо. iruge- [Kow. 323], мо. ер??-, бур. юр??-, калм. й?р?-, ойр. й?р??-, орд. or?-, даг. hirbe-, мнгр. suro- [EDAL 1144] Сжелать блага, произносить благопожеланиеТ, несомненно, процессуальное значение Сговорить, произноситьТ, заложенное в корне *ir, является первичным по отношению к СжелатьТ. Благопожелания, как правило, воспроизводимые перед большим количеством людей, произносятся громко, нараспев и с эмоциональным подъемом.

Согласный [m] в анлауте может характеризовать процесс устной речи, в частности, указывая на нечеткость артикуляции (п.-мо. mar-marki- СмямлитьТ), а также на эмоции говорящих в речевом акте: п.-мо. mar-murki- СповздоритьТ; п.-мо. mar?u- [Less. 529], мо. марга-, калм. марh-, ойр. марhа- Ссостязаться; споритьТ. Корень *mer прослеживается в лексемах: п.-мо. merge, мо. мэргэ Сгадание, предсказание, ворожбаТ; п.-мо. mergeci[Less. 536], мо. мэргэч Сгадатель, гадалка, ворожей; мудрецТ; ср.-мо. mergan [HY 37, SH], пкл.-мо. mergen [Tum. 460], п.-мо. mergenСмудрый, опытный, умныйТ [Kow. 2019], мо. мэргэн, бур. мэргэн, калм. мергн, ойр. мерген, орд. mergen, даг. mergen, meregen, дунс. mer?en, мнгр. mergen, murgen [EDAL 918] Смудрый, прозорливыйТ. Та же сема реализуется в корне *yer: ср.-мо. yerge kibe sibaТunla Сгадал на птицах (т.е. гадал по полету птиц)Т [MA 391]. На исходный момент развития значения может пролить свет более прозрачный синоним: п.-мо. irugeci, мо. ер??ч Сгадатель, предсказательТ. В корнях *ir/mer лексем irugeci СпрорицательТ и mergen Смудрый; мудрецТ в первую очередь заложена сема говорения, затем вещания, предсказания .

Известно, что процесс называния окружающих предметов или призыва окружающих людей неизбежно связан с голосом: Сзвать кого-л.Т значит Сголосом просить откликнуться или приблизитьсяТ, Сназывать что-л.Т значит Спроизносить названиеТ. В связи с тем, что вокативная функция является одной из основных функций имени в любой культуре, на наш взгляд, допустимо, что cр.-мо. nere[SH, HYt], neren[IM], nere[MA 248], пкл.-мо. ner-e, nere [Tum. 480], п.-мо. ner-e[Kow. 641], мо. нэр, бур. нэрэ, калм. нерн, ойр. нер,а орд. nere, мог. nera, nira, даг. ner, nere, дунс. niere, бao. nere, nare, ж.-уйг. nere, мнгр. nere [EDAL 973] Симя, название, наименованиеТ также представляет собой древний ономатоп, характеризующий коммуникативную сторону речи. Ср. эвенк. гэрбb-, эвен. гэрбэт- Сназвать, прозвать; окликатьТ [ССТМЯ, 1975, с. 180]; Пяп. *n?r- Свозвещать, приказыватьТ, Пкор. *(n)ir(h)- Симя; сказатьТ [EDAL 973].

Звуковая оболочка категории звукоподражаний, рассматриваемыха в ЛСП Неживая природа, диктуется акустическими свойствами звуков, издаваемых водой, дождем, ветром и огнем. Бурление, журчание, плеск, кипение реализуются посредством корня *or, а также корней c инициальными согласными [s/s/j/c], [q/k/?], [d/t], [b/p], от которых также образован ряд гидрографических терминов, обозначающих характер течения: п.-мо. kurkir-e[Kow. 2653], мо. х?рхрээ СводопадТ; п.-мо. ?oriqun, ?oruqa[Kow. 1038], мо. горхи(н), бур. горхо(н), калм. hорьк, ойр. hорха СручейТ ; п.-мо. qaraji, qarаja[Kow. 836], мо. харз СполыньяТ; п.-мо. qargi, qari?, мо. харги, хариг, бур. харья СперекатТ; п.-мо. dargilСпотокТ [Kow. 1682], мо. даргиа СстремнинаТ; п.-мо. borgiy-a[Less. 121], мо. боргио, калм. бор?? Спорог (на реке)Т и др.

Для передачи звуков дождя в монгольских языках используются корни *jir/sir/nur/bar. Легкий шелест, шорох дождя слышен в ср.-мо. qura [HY 2, SH], qura [IM], qura [МА 310], qora [LH], пкл.-мо. qur-a [Tum. 536], п.-мо. qura[Kow. 951], мо. хур, бур. хура, калм. хур, ойр. хур, орд. xura, даг. xuar, дунс. Gura, бao. Gura, Gora, ж.-уйг. xura, мнгр. xura [EDAL 747] Сатмосферные осадки, дождьТ.а Ср. як. курулаа- Сглухо шуметь (о дожде)Т; нан. хур-хур Сшум (о падающем дожде)Т [ССТМЯ, 1975, с. 437].

Звуки дующего ветра передаются с помощью корней *kur/sur/ser/sur/jer/jir; для озвучивания огня используются корни cir/sir/kur/par. Наконец, среди звуков неживой природы лишь один корень *nur связан с землей: п.-мо. nura- [Kow. 695], мо. нур-, бур. нура-, калм. нур-, дунс. нура- Собваливаться, обрушиваться; оползатьТ; п.-мо. nur-aСберег, подмытый водой, обрушившийся берегТ[Kow. 695].

В категории звукоподражаний, формирующих смешанный тип, представлены лексемы, воспроизводящие звуки, издаваемые в определенных обстоятельствах объектами или непосредственно возникающие в результате воздействия человека на какие-нибудь предметы. Основным признаком, реализуемым с помощью согласного [r], является дрожание, чистый диссонанс. Корни *kor/kir, *car/cir/sir/sor/sarв целом передают шарканье, шорох, скрип, треск, шелест, шипение. Корни car/cir/jir передают звук чирканья, росчерка: ср.-мо. jirи- [MA 207], пкл.-мо. jiru- [Tum. 431], п.-мо. jiru- [Kow. 2359],мо. зур-, бур. зура-, калм. зур-, ойр. зура-, орд. ?uru-, даг. ?uri-, ?ori-, мнгр. ?uri- [EDAL 1013] Срисовать, чертитьТ.

Звук, издаваемый при рассекании, разрыве, разрезании, заложен в глаголах п.-мо. ira- [Kow. 318], мо. яр- Сразрезать, резать ножом; раздвигатьТ; ср.-мо. ur- СсдиратьТ [MA 104], п.-мо. uru-, uru- СразламыватьТ [Kow. 451],мо. ур-, бур. ури- Сразорвать; царапатьТ;а п.-мо. ure- [Kow. 586], мо. ?рэ-, бур. ?рэ-, калм. ?р-, ойр. ?ре- Стереть; чесатьТ; ср.-мо. jur- [МА 211], п.-мо. joru-, мо. зор-, бур. зоро-, калм. зор-, ойр. зор- Сстрогать; царапатьТ; п.-мо. kerci- [Kow. 2518], мо. хэрчи-, бур. хэршэ-, калм. керч-, ойр. керчи-, даг. kereci- [MD 182] СрезатьТ;а п.-мо. kira-,мо. хяр- Скрошить, мелко резатьТ, бур. хирма- Счистить скребком; резатьТ; ср.-мо. qir?a- [MA 298], п.-мо. kir?a- [Kow. 2551],мо. хярга-, бур. хирга-, калм. кирв-, ойр. кирве-, кирhе- Сстричь (ножницами)Т. Наиболее тесная связь со звукоподражательным глаголом наблюдается в п.-мо. kirumca?,мо. хярамцаг Сзамороженные внутренности, завернутые в рубец, ливер (кушанье)Т, бур. хирмаса СливерТ; п.-мо. jurm-e, мо. з?рэм; ап.-мо. jurmedeg, мо. з?рэмдэг Стонкие обрезки чего-н.Т, бур. з?рмэ СфаршТ.

Глаголы со значением СколыхатьсяТ, соотносимым с легкими, плоскими предметами (флаги, паруса, элементы одежды и пр.), образуются с помощью корней *dur/der/qor/sar/nar/ner: бур. hарбагар, нарбагар, нэрбэгэр, баргуз. hархигар Собвислый; лохматыйТ. Признак Срастрепанный, лохматыйТ, на наш взгляд, наблюдается п.-мо. sarkina?[Kow. 1338], мо. сархинаг, бур. hархинсаг Скнижка (часть желудка жвачных животных)Т. Значение СкнижкаТ манифестируется тур. диал. сар?ана?, тув. саргыйак, хак. сар?ын?ах. Як. та??ычах, эвенк. саргина рассматриваются как заимствования из монгольских языков. Относительно этимологии термина авторы ЭСТЯ допускают, что *sarkin - рефлексивная форма sark- СкапатьТ, так как из книжки жидкая пища стекает в сычуг [ЭСТЯ, 2003, c. 220].а Более близкой нам кажется версия Дж. Клосона, который производит sarknyuk от sark- Свисеть, свисатьТ [Cl. 849].

В целом следует отметить, что ономатопеические слова данной группы имеют стертый характер денотата, что в определенной мере обусловлено слабой степенью дифференциации шумов одного класса, имеющих различные акустические характеристики. В сфере звукоподражания в монгольских языках представлены почти все возможные слоги с дрожащим сонантом [r] в позиции доминанты. При этом инициальные [b/p] формируют большое количество натурофонов; согласные [d/t], [n] характерны в основном для ономатопов смешанного типа, согласные [y], [m] встречаются преимущественно в анлауте антропофонов.

В параграфе 2.2. Участие доминанты [m] в формировании звуковой сферы освещаются как собственно звукоподражательные, так и звукосимволические корни с доминантой [m], формирующие звукосферу монгольских языков. Активное участие губ в артикуляции согласного [m] обусловило появление в монгольских языках ряда антропофонов, в том числе кинем, обозначающих звуковые физиологические процессы, производимые человеческим ртом во время приема пищи: п.-мо. sam sam СчавканьеТ [Kow. 1450]; п.-мо. cimala- Схотеть большегоТ [Kow. 184]; ап.-мо. tamsiya- [Kow. 1646], мо. тамшаа-, бур. тамшаа-, калм. тамша-, ойр. тамшаа- Счавкать; производить губами и языком громкие, причмокивающие звукиТ; cр.-мо. simi- [SH], simе- [MA 333], п.-мо. sime- [Kow. 1505], мо. шим-, бур. шэмэ-, калм. шим-, ойр. шиме-, орд. sime-, мог. simi-, даг. sime-, simi-, ж.-уйг. s?me-, мнгр. s?me-, s?mu-, simu- [EDAL 1328] Свысасывать сок; смаковать какой-л. напитокТ. Аналоги достаточно четко восстанавливаются в языках алтайской общности: Птунг. *sime- Спросачиваться, сосатьТ, Птюрк. *simu-,sumu- СсосатьТ, Пяп. sim- Свпитываться, просачиватьсяТ [EDAL 1328].

Ср.-мо. cimegan[HY 48], cimigan[MA], п.-мо. cimuge(п) [Kow. 2170], мо. ч?м?г, бур. сэмгэ(н), калм. чимгн, орд. comogo, даг. simug, simehe, sim?g, дунс. cumeGe, ж.-уйг. ce?g?n, мнгр. cimuge[EDAL 430] Скостный мозгТ; п.-мо. kemiСкровяной мозг в костях; отверстие в кости с кровяным мозгомТ [Kow. 2483], мо. хим, хэм Сгубчатое вещество костейТ, калм. кем Сгубчатая костьТ, ойр. кем Скостный мозгТ обусловлено движением губ при высасывании костномозговой массы из трубчатой кости.

К глаголам звукоподражательного происхождения можно отнести п.-мо. gemere- [Kow. 2483], бур. гэмэр- СворчатьТ; п.-мо. tamtum ogule- Сговорить вздорТ [Kow. 1643], мо. там тум яри- Сплохо говоритьТ.

Лексический материал с доминантой [m] свидетельствует о том, что этот согласный также служит для образования поля нулевой фонации как репрезентации молчания и тишины. По всей видимости, это связано с тем, что сомкнутые губы по-своему символизируют отсутствие каких-либо звуков. Данный звук широко представлен в лексемах, номинирующих тишину, безмолвие, молчание, различной огласовки: п.-мо. emjim[Kow. 218], мо. эм жим Сбезмолвие, ничем не нарушаемая тишинаТ; п.-мо. im cim, imjim[Kow. 312], мо. им жим Стихо, бесшумноТ; п.-мо. jimir, мо. жимэр Спокой, умиротворениеТ; п.-мо. domuger, мо. д?мг?р Сспокойный, уравновешенныйТ; п.-мо. namgum[Kow. 594], мо. нам г?м, бур. нам, нэм, калм. нам, ойр. нам Стихий, спокойныйТ; пкл.-мо. nomuqan [Tum. 486], п.-мо. nomuqan[Kow. 690], мо. номгон, бур. номгон, калм. номhн, калм. номхон Сспокойный, тихийТ и пр.

Однако в значении некоторых слов все же проявляется сема Сзвук, шумТ: ср.-мо. cimeТen [HY], п.-мо. imege cimege Сшум, гул, крикТ, cim-e Скрик; звук; молваТ [Kow. 310, 2167], мо. имээ Сшум, гул, крик; слухиТ; мо. чимээ, бур. шэмээ, калм. чим?н, орд. cime, мнгр. cime [EDAL 1426] Сшум, звукТ. Ср. эвенк. чумри- Сзвучать, раздаваться (об эхо в воде)Т [ССТМЯ, 1977, с. 414].

Функционирование в языке корней *jim СтишинаТ и *cim СшумТподтверждает то, что сфера тишины как репрезентация отсутствия звуков связана как с отсутствием движения (покоем), так и с наличием слабо выраженных звуковых сигналов. Это, в свою очередь, свидетельствует о диффузном характере сферы тишины в пределах общей звуковой сферы и об отсутствии четких границ между звуком и его отсутствием в слуховом восприятии. Возможно, поэтому в эвенкийском языке СтишинаТ репрезентируется с помощью корня *cer: чэрeb Стишина, спокойствие, покойТ, чэрeэ?э Стихий, спокойный; тихо, бесшумно (о природе)Т [ССТМЯ, 1977, с. 422]. Ср. рус. звенящая тишина.

К форме cimege авторы EDAL приводят следующие алтайские параллели: Птунг. *tim- Сзатишье (о погоде); притихнув, примолкнув; шевелить губами, ворчать; тишина (ночью в лесу)Т; Птюрк. *Ti?(mi) Сзвук; говорить; ворчатьТ; Пяп. *tamar- СмолчатьТ; Пкор. *tamir- Сзакрывать рот, молчатьТ [EDAL 1426Ц1427].

В данной главе мы также сочли возможным рассмотреть корни с согласным [m],а передающие значение Стрястись, колебатьсяТ, поскольку вибрационная чувствительность, по мнению ряда психологов, является переходной формой от осязательных ощущений к слуховым. Физические свойства объекта Стрясущийся, колышущийсяТ реализуются в корнях *bamb/nam/namb: п.-мо. bambalja-,namalja-, мо. бамбалз-,анамалз-,бур. бамбалза- Сколыхаться; пружинитьТ; п.-мо. namira-, мо. намир-, бур. намир-, ойр. намар- Сразвеваться, колыхаться, реятьТ. Сопоставление данных глаголов с рассмотренными выше п.-мо. durba-, darbalja-, derbe-, qorulju- Сразвеваться по ветруТ позволяет выявить разницу в использовании данных глаголов: если в производных от корней с доминантой [r] отчетливо слышится звук развевающегося на ветру полотна (ср. рус. ветер рвал паруса), то в глаголах с корневым [m] описываемый процесс, очевидно, происходит более плавно и почти бесшумно (рус. флаги гордо реяли над площадью).

Значения Сколеблющийся; топкийТ эксплицитны в п.-мо. namu?[Kow. 616], мо. намаг, бур. намаг, калм. намаг, ойр. намаг Сболото, трясина, топьТ; п.-мо. jama?, jamи? Сболотистое растениеТ [Kow. 2292], мо. замаг, бур. замаг, калм. замг, ойр. замаг, орд. ?amaG; мнгр. ?amburaG [EDAL 1534] Стина, водорослиТ; ср.-мо. laba[IM], п.-мо.nama?a[Less. 562], мо. намаа, бур. намаа, калм. намч, ойр. намчи, орд. nama, мог. nom, даг. lava [EDAL 871] СлистваТ; п.-мо. namur?-a, мо. намарга, калм. намрh, ойр. намарhа СросаТ и др.

К собственно звукоподражаниям, на наш взгляд, восходит лексема ср.-мо. sumu [IM], sumun [LH, MA 327], пкл.-мо. sumun [Tum. 555], п.-мо. sumun[Kow. 1403], мо. сум,бур. hомон, калм. сумн, ойр. суман, дунс. суму, мог. some [MD 211] Спуля; патрон; гильза; стрелаТ. Корневая звукоподражательная морфема *sum наглядно отображает последовательность дифференциальных признаков звучания отпущенной стрелы и делает возможным ментальное разложение данного звучания в своеобразный артикуляционный спектр. Известно, что пущенная стрела свистит, т.е. начинается звучание с фонемы [s], далее переходя в гласный [u], раздающийся в момент рассекания воздуха оперением стрелы. И, наконец, согласный [m] моделирует распространение звуковой волны и символизирует стихание, а в дальнейшем полное исчезновение звука полета стрелы: мо. с?н хий- Ссвистеть, выть (о стреле, пуле, ветре)Т .

Ономатопами являются п.-мо. com, мо. ц?м,а бур. с?м, ойр. ц?м сопровождает процесс пробивания (насквозь); п.-мо. sumbu, мо. с?мбэ, калм. с?м СшомпоТ, а также пкл.-мо. tomuge [Tum. 589], п.-мо. tomuge Салебарда, бердышТ [Kow. 1924], мо. т?м?? Суст. алебардаТ, где [t] передает глухой звук удара. Тюрк. с?мме~с?ме Сшомпол; штыкТ, по предположению М. Рясянена, имеет монгольское происхождение. Л. С. Левитская вслед за Г. Яррингом иа К. Юдахиным относит тюрк. с?мбэ, с?мб? к иранским заимствованиям [ЭСТЯ, 2003, с. 380Ц381].

Из зоофонов зафиксирован лишь один ономатоп *sim, который наблюдается в ср.-мо. simul СмухаТ [MA 333], пкл.-мо. simu?u:l [Tum. 562], п.-мо. simu?ul[Kow. 1503], мо. шумуул Скомар, москитТ, бур. шумуул СнасекомоеТ. В качестве внешних параллелей А. В. Дыбо рассматривает тюрк. *si?ek Скакое-то надоедливое насекомое; мухаТ, т.-ма. *su?ke СжукТ, допуская звукоподражательное происхождение: si? Сзвукоподр. о жужжанииТ [СИГТЯ, 2001, с. 185Ц186].

Таким образом, в монгольских языках представлены как прозрачные звукоподражания, которые ассоциируются с неким реальным звучанием, так и подражания, утратившие связи с изобразительной лексикой и допускающие лишь этимологическую реконструкцию. К последним относится ряд глаголов говорения с доминантой [r] и именных частей речи, в которых значение СтишинаТ реализуется посредством доминанты [m]. Следует отметить, что лексемы с доминантой [m], передающей значения Стишина; молчаниеТ, СколыхатьсяТ, уже представляют собой звукосимволические образования, поэтому их отнесение к звуковой сфере достаточно условно и объясняется их пограничным характером.

Дифференциальными признаками звукоподражаний с доминантой [r] следует признать СгромкийТ, СрезкийТ, СгрубыйТ, вызывающие неприятные ощущения. Ономатопам с согласным [m], напротив, присущи признаки СтихийТ, СспокойныйТ, СнежныйТ, что обусловлено акустико-артикуляционными характеристиками звуков и представляет собой одну из языковых универсалий в сфере ономатопеической лексики.

В главе III лИнтерпретация зрительного восприятия формы объектов выявляются ключевые моменты перехода от чисто акустических характеристик стимула к характеристикам зрительного восприятия формы объекта. Известно, что при повторении звука возникает образный отклик, так как звук, благодаря ассоциации по смежности, связывается с ситуацией, когда он раздавался. Повторение звука, как правило, многократное, вне натуральной, характерной для него ситуации, благодаря механизму ассоциации, закрепляет ассоциативную связь между картиной, рисующейся в представлении индивида, и самим звуком.

В з3.1. Образные лексемы с доминантой [r] освещаются закономерности формирования фоносемантического поля согласного [r], содержащего информацию о форме объекта. Среди звукоподражаний с доминирующим согласным [r] нами выявлено 5 ономатопов, на основе которых развилось 5 генеральных признаков (ГП), давших начало обширным семантическим корреляциям с незвуковыми номинативными единицами:

• ономатоп *ar, передающий рычание диких зверей, со временем начал порождать в сознании референтов образ острых, оскаленных, торчащих зубов и послужил основой для признака Сторчащий, остроконечныйТ;
• ономатоп *kir, сопровождающий процесс нарезания чего-л. на ровные части (ножом, топором, ножницами, пилой), дал ряд лексем с ведущим признаком Сровный, прямойТ;
• ономатоп *bur, передающий бурление, журчание воды, постепенно стал служить для вербализации признака Скруглый; курчавыйТ;
• ономатоп *sar,а воспроизводящий звук шумно вдыхаемого и выдыхаемого воздуха, породил признак Скруглый, зияющийТ;
• ономатоп *ter, соотносимый со звуком отпущенной туго натянутой тетивы, пружины, стал предпосылкой для развития признака Снадутый, пузатыйТ.

Количество корней, формирующих пять генеральных признаков, представлено в следующем соотношении: ГП 1 СторчащийТ - 67 %; ГП 2 СровныйТ - 5 %; ГП 3 СкурчавыйТ - 8 %; ГП 4 СзияющийТ Ца 9 %; ГП 5 СпузатыйТ - 11 %. Среди выделенных нами генеральных признаков особо разнообразен по воплощению и продуктивен по семантическому развитию признак СторчащийТ (3.1.1), который мы рассмотрели в двух разных проявлениях: СостроконечныйТ (3.1.1.1) и СрастопыренныйТ (3.1.1.2), внутри них в дальнейшем развились признаки, отображающие длину, размер и др.ГП Снечто остроконечноеТ наиболее ярко проявляется в прилагательных, характеризующих форму зубов: мо. арзгар, бур. арзагар, калм. арзhр,ойр. арзаhар СоскаленныйТ; п.-мо. orsu?ur, dorsu?ur[Kow. 1894], мо. орсгор, дорсгор Сторчащий; кривойТ и пр., а также в термине ср.-мо. araТa[SH], aratai[HY 10], aral[IM 432], ariТa, nariТa [MA 105, 246], пкл.-мо. ara?-a, ara?a [Tum. 302], п.-мо. ara?a[Less. 47], мо. араа, бур. араан, калм. аран, ойр. араан, орд. ara, даг. ara, бао. ar?, ж.-уйг. ara, мнгр. ara, ra [EDAL 316] Скоренной зуб, клыкТ, находящий параллели в других алтайских языках: Птунг. *(х)аr Сросток, клык; название цветка (лютик, пострел)Т, *Птюрк. Arig СклыкТ [EDAL 315Ц316].

В СП Животный мир представлен названиями хищных и травоядных животных, птиц, рыб, номинация которых основана на форме их зубов (ср.-мо. kirsa [HY 10], п.-мо. kirsa[Kow. 2553], мо. хярс, калм. кирс, орд. girsa [EDAL 651] Скорсак; серая степная лисицаТ), рогов (п.-мо. ar?ali[Kow. 153], мо. аргали, бур. аргали, калм. арh, ойр. арhаль, арhа, орд. argali [EDAL 1503] Ссамка архара; архарТ; п.-мо. dergel, мо. дэргэл Свысокогорный турТ; ср.-мо. goreТe, goreТesun[SH], goresun[IM], goresunСдикая козаТ[MA 172], пкл.-мо. goruge:sun [Tum. 408], п.-мо. gorugesu(n) [Kow. 2644], мо. г?р??с, орд. gor?s, мог. gor[a]sun, даг. gures, gurese,ж.-уйг. goros?n, мнгр. koros? [EDAL 574] Сзверье; дикое животное (преимущественно травоядное); антилопаТ), клюва (п.-мо. jara?, мо. зараг Скулик, бекасТ; п.-мо. qaralji, мо. хараалж Сбекас; дупельТ), крыльев и хвоста (ср.-мо. xarijaca [HY 14], п.-мо. qariyacai[Kow. 843], мо. хараацай, бур. хараасгай, калм. харада, ойр. хараадаа, орд. xaraca, дунс. qaranca, мнгр. xara(n)ciG?:, xarab?aGe, xaranciGe [EDAL 652] СласточкаТ, ср. бур. hэрбээ Сстрелы ласточкиного хвостаТ), морды (п.-мо. cordu[Kow. 2221],мо. цорд, шорд Снебольшая щукаТ; cр.-мо. curaqa [SH], п.-мо. curuqai[Kow. 2220], мо. цурхай, бур. сурхай, калм. цурх СщукаТ). Кроме того, некоторые названия даны по наличию колючек (ср.-мо. jariТa [MA 201], п.-мо. jara?a[Kow. 2301], мо. зараа, бур. заряа, калм. зара, ойр. зараа СежТ; п.-мо. sorge, мо. ш?р?г, бур. ш?ргэ, калм. ш?рг СершТ; п.-мо. morgu [Kow. 2070], мо. м?р?г, бур. м?ргэ Скарп, сазанТ).

В СП Растительный мир рассматриваются названия растений и деревьев, обладающих шипами, колючками, иголками (п.-мо. sarnai, мо. сарнай Сроза (шиповник)Т ; ср.-мо. arci [MA 104], пкл.-мо. arja [Tum. 304], п.-мо. arca [Kow. 161], мо. арц, бур. арса, ойр. арца СможжевельникТ, калм. арц Сможжевельник, кипарисТ; п.-мо. qarа?ana[Kow. 831], мо. харгана, бур. харгана, харганаан, ойр. харhана; п.-мо. qarma?, мо. хармаг Сселитрянка ШобераТ; п.-мо. qar?ai[Kow. 844], мо. харгай, калм. харhа, ойр. харhаа Слиственница сибирскаяТ; бур. зэргэнэ СхвойникТ). Для именования шипов в монгольских языках используются корни *org/sor/sor: ср.-мо. orgesun [IM], orgesun [MA 278], пкл.-мо. orgesun [Tum. 511], п.-мо. orgusu, мо. ?рг?с, калм. ?рг?с, ?ргсн, ойр. ?ргесен Сзаноза; шип, колючка; зубок (у маленьких детей)Т; калм. с?р Сбольшой гвоздь; заноза; кости рыбыТ, ш?р? Сшпоры; шипыТ.

В СП Человек рассмотрению подвергаются соматические термины с доминантой [r], в основном относящиеся к плечевому поясу: ср.-мо. carbali [LH], п.-мо. carba?u[Kow. 2113], мо. царвуун, бур. сарбаа, сарбуу, калм. царв, орд. tsСarwu [Дыбо, 1996, с. 226] Сзапястье, лучевая костьТ; п.-мо. sarba?u, мо. сарвуу Счасть руки от кисти до локтяТ восходят к образу Снечто торчащее; расширяющееся, разветвляющееся (на пальцы)Т [I]. Термин ср.-мо. quruТun [HY 46, SH], qurun [LH], qur?an[IM], quruТu, qarun, qurun[MA 124, 145, 312], пкл.-мо. quru?u:n [Tum. 538], п.-мо. quru?u(п) [Kow. 964], мо. хуруу, бур. хурган, калм. хурhн, ойр. хурhан, хуруу, орд. xuru, мог. qurun, qorun,даг. хорo, дунс. Gurun, бао. xur, ж.-уйг. ?urun, мнгр. xuri [EDAL 856] СпалецТ восходит к образу Снечто длинное, тонкое; торчащееТ [J].В Алтайском словаре приводятся ценные параллели: Птюрк. *K[a]rguk Спалка, колышекТ, Пкор. *kаrаk Спалец; палкаТ [EDAL 856]. Признаки Сторчащий, оттопыренныйТ применимы также к термину cр.-мо. xeregai[SH], erke, herekeyin(род. п.) [LH], п.-мо. erekei[Kow. 250], мо. эрхий, бур. эрхы, калм. эрк?, ойр. эрк??,орд. ere?i, даг. xereg, xergi, herehe, ж.-уйг. hermegci[EDAL 1138] Сбольшой палецТ [<]. Пмонг. *herekeiа сопоставляется с Птунг. *peru- Сбольшой палецТ, Птюрк. *er?ek Спалец, большой палецТ [EDAL 1138].

С учетом того, что во многих языках мира количественные числительные первого десятка непосредственным образом связаны с обозначениями пальцев, их длиной и формой, можно предположить, что происхождение числительного ср.-мо. xurban[HY 42], qurban[SH], qorban[IM], ?urban [LH], ?urban, qurban[MA 179, 310], пкл.-мо. ?urban [Tum. 401], п.-мо. ?urba[Kow. 1039], мо. гурав, гурван, бур. гурбан, калм. hурвн, ойр. hурван, орд. Gurwa, мог. ?urbon, даг. guarba(n), guar?b, дунс. Guron, Guran, бао. Gora?, Gob-ara?,ж.-уйг. Gurwan, мнгр. Guran [EDAL 1032Ц1033] СтриТ связано с теми же признаками, что и в соматическом термине п.-мо. quru?u(п) СпалецТ - Сдлинный, тонкийТ, которые также проявляются в п.-мо. ?ura?ar, мо. гургар Сдлинный и тонкийТ, бур. гурагар СстройныйТ; п.-мо. ?urja?ur Свысокого роста, долговязый и тощийТ [Kow. 1042]. Вероятно, корень *?urb номинирует именно средний палец, идущий третьим по счету, по причине того, что он и является самым длинным из пяти.

Корневая доминанта [r] также представлена в числительном ср.-мо. dorben [LH, МА 143], пкл.-мо. dorben [Tum. 371], п.-мо. dorben[Kow. 1947], мо. д?р?в, бур. д?рбэ(н), калм. д?рвн, ойр. д?рвен, орд. dorwo, мог. durbon, даг. dirbe(n), дунс. dzieruan, бао. dera?, ж.-уйг. dorw?n, мнгр. deran [Болд, 2004, с. 99] СчетыреТ. Значения образного корня *dorb сопоставимы с п.-мо. yorbuyi-, мо. ёрвой- Соттопыриваться, растопыриватьсяТ, бур. ёрбой- Свыдаваться острым угломТ. Мотивирующий признак СторчащийТ, на наш взгляд, не мог характеризовать безымянный палец, идущий четвертым по счету, ввиду его непримечательности (даже в русском языке он не имеет специального названия). По всей вероятности, признак Сторчащий, растопыренныйТ соотносился с количеством конечностей человека: двумя верхними и двумя нижними.

Релевантность признака СторчащийТ соматическим терминам, обозначающим конечности человека, позволяет применить его и к некоторым названиям животных. В ср.-мо. quriqa(n) [SH], qurixan [HY 11], quri?an [LH], qura?an [MA 111], п.-мо. qura?-a, мо. хурга(н), бур. хурьган, калм. хурhн, ойр. хурhан, орд. xurGa, мог. q?r?an, дунс. qu?an, Gu?an, бao. GorGa?, ж.-уйг. ?urGan, мнгр. xorGa, xuroG[EDAL 809], абур. х?рбэ СягненокТ; п.-мо. sarba?-a, мо. сарваа Сдвухлетний жеребенокТ, калм. сарва, ойр. сарваа Сгодовалый жеребенокТ можно попытаться выделить признак Сс тонкими длинными ножкамиТ.

Следует отметить, что чрезмерное проявление признаков Сдлинный, тонкийТ закономерно влечет за собой развитие признака Сискривленный, кривойТ: ср.-мо. muru(i) [IM], mura, muru(n) [MA 241], пкл.-мо. murigu: [Tum. 475], п.-мо. muri?ar, мо. муригар, бур. муригар Скривой, косойТ; п.-мо. noriguu, мо. н?р?? Скривой, согнутыйТ.

Ряд образных корней дал в монгольских языках глаголы, значение которых относится к мануальной (ручной) сфере деятельности. Они, как правило, отсылают к образу растопыренных, вытянутых на всю длину рук человека, в ряде случаев ног животных: п.-мо. carba- [Kow. 2113], мо. царва- Споднимать кверху руки или ноги; отмахиваться; хвататьТ; бур. hарбай- Спротягивать руку (или что-л. в руках)Т; п.-мо. cerbe-, мо. цэрвэ- Сотдергивать (руку)Т; п.-мо. cerme-, мо. цэрмэ- Сразгребать снег копытамиТ; п.-мо. coruyi- [Kow. 2220],мо. цорой-, бур. сорой- Сстановиться на дыбы (о лошади); становиться на цыпочкиТ. Ср.-мо. qarbu- [HY 39, SH], qarbu- [MA 293], пкл.-мо. qarbu- [Tum. 522], п.-мо. qarbu- [Kow. 846], мо. харва-, бур. харба-, калм. харв-, ойр. харва-, даг. xarba-, xarma-, harebe-, бао. ?ur?-, ж.-уйг. ?arwu-, мнгр. xarmu- [EDAL 649Ц650] Сстрелять из лукаТ также, очевидно, связано с образом вытянутой левой и согнутой в локте правой рук.

Дрожащий переднеязычный сонант [r] также служит для обозначения в монгольских языках понятия СмужчинаТ: cр.-мо. ere[HY 29, SH, LH], ara [IM], ere [MA 161], пкл.-мо. ere, er-e [Tum. 390], п.-мо. er-e[Kow. 246], мо. эр, бур. эрэ, калм. эр, ойр. эре, орд. ere, мог. erra, даг. er,ergun, ere, дунс. ere, бао. ere, ж.-уйг. ere, мнгр. re а[EDAL 312] Смужчина, муж; самецТ; п.-мо. eregcin [Kow. 252], мо. эрэгчин СсамецТ. Тюркской параллелью, как известно, является *jer ~ er, которое первоначально означало Счеловек мужского полаТ, впоследствии приобрело значение СсупругТ [СИГТЯ, 2001, с. 303]. В качестве т.-ма. параллели Э. В. Севортян приводит эвенк. ур Ссамец, особь мужского пола; мужчинаТ [ЭСТЯ, 1974, с. 322].

Выявленный нами и рассматриваемый в данном параграфе признак Сторчащий, прямойТ на древнем этапе становления языка, по всей видимости, соотносился с мужским половым органом. Cр. п.-мо. erteger [Kow. 258], мо. эртгэр, калм. ?ртхр,ойр. эртегер, ?ртегер Соттопыренный, вздернутыйТ. Баргуз. форма п?ртэбэй, h?ртэбэй СpenisТ, образованная от корня *рurt/surt с помощью форманта -bei, сопоставима с тув. б?ртек Споловой член мальчикаТ. Вероятно, значение СpenisТ является в тюркских и монгольских языках первозначением, легшим в основу слова эр СмужчинаТ. В данном случае мы имеем дело с метонимическим переносом, когда вторичное значение опирается на ассоциативные связи, возникающие при наименовании части и целого.

В СП Неживая природа анализируются термины для обозначения верхушки, пика горы: ср.-мо. xorai[SH], hurai[MA], пкл.-мо. orai, oroi [Tum. 497, 499], п.-мо.orui[Kow. 446], мо. орой, калм. ора, ойр. ораа, орд. or?; мог. orei, даг. ore, бао. xoro[EDAL 1173]; ср.-мо. xorgil[SH], пкл.-мо. orgil [Tum. 499], п.-мо. orgil [Kow. 464], мо. оргил, бур. орьёл, а также орографические термины п.-мо. sаrida?, sarda? [Less. 675], мо. сарьдаг, бур. hарьдаг СголецТ; ср.-мо. aral[SH], aral [MA 104], п.-мо. aral[Less. 44], мо. арал, бур. арал, ойр. арал, калм. арл, орд. aral, даг. alla, aral,дунс. aran, бao. al?r, ar?n, ж.-уйг. aral, мнгр. ral, ral, ara(r) [EDAL 314] СостровТ.

В ЛСП Материальная культура представлены названия предметов, вещей, имеющих остроконечную, вытянутую форму. Прежде всего, корни с дрожащим сонантом [r] служат как для родового понятия СоружиеТ , так и для обозначения видов холодного и метательного оружия: ср.-мо. ?er[SH, HYt], п.-мо. jer [Kow. 2324], мо. зэр, бур. зэр, калм. зер, ойр. зер, орд. ?ir [EDAL 1534] Соружие, вооружениеТ; п.-мо. soru, мо. шор СшпагаТ, калм. шор, ойр. шор СштыкТ; п.-мо. jiruq-a, мо. зорх Сметательный снаряд с острым наконечникомТ. Ср. также п.-мо. siru?[Kow. 1527], мо. шураг, калм. шург СрожонТ; п.-мо. sara?cin[Kow. 1335], мо. сарагчин Сстолбик посреди обонаТ; п.-мо. cerge [Kow. 2128], мо. сэргэ, бур. сэргэ СконовязьТ; пкл.-мо. serege:,serige: [Tum. 550], п.-мо. serеge, serige, seriy-e [Kow. 1369], мо. сэрээ, бур. hэрээ, калм. сер?, ойр. сер??, орд. sere, даг. sere[EDAL 1225] Свилка; острога, гарпун, копье с зубцамиТ; п.-мо. sur?a?, sur?a?[Kow. 1542], sur?a?a?[Less. 739], мо. сургаг, шургаг, шургааг, бур. hургааг, hургы СжердьТ; пкл.-мо. sorbi [Tum. 551], п.-мо. sorbi, мо. сорви, бур. hорьбо Стрость, посох у шаманаТ и др.

3.1.1.2. Признак Снечто растопыренное, лохматоеТ реализуется в ср.-мо. arasun[HY 15, SH, LH], arasu[IM], arasun[MA 104], пкл.-мо. arasun [Tum. 303], п.-мо. arisu, arasuСкожа, шкураТ [Kow. 143], мо. арьс, бур. арhан, калм. арсн, ойр. арсан, орд. arusu, мог. arosun, orosun, даг. arsa, aras, дунс. arasun, бao. arso?, ж.-уйг. ars?n, мнгр. aras?[EDAL 520] Скожа; шкура; мехТ; п.-мо. orbelge, orbulge[Kow. 587],мо. ?рв?лг?, бур. ?рбэлгэ, калм. ?рвлh, ойр. ?рвелге, орд. orvolgo [EDAL 1173] Свихор; перья на головном убореТ; п.-мо. tarСость на мехуТ, taraqai Спуховое перышкоТ [Kow. 1663], мо. тар Сость меха; редкошерстныйТ; п.-мо. sor[Kow. 1411], мо. сор Сость (меха); длинные отдельно торчащие из общей массы стебли травыТ, бур. hорьмой Сость (у меха)Т; ср.-мо. sormue[HY 45], sormosu[IM], sоrbisun[MA 325], sarmasun[Lig.VMI], п.-мо. sormuusun, sormusu(n) [Kow. 1418], мо. сормос, сормуус, бур. hорьмоhо(н), калм. сурмсг, ойр. сормасан,орд. sormus, sormusu, дунс. somosun [EDAL 1218] Сресницы; остьТ.

В данном параграфе представлены названия растений, восходящие к образу Снечто растопыренное, развесистое, лохматоеТ: cр.-мо. arb?i[HY 8], arbа?, arbai[MA 104, 253], п.-мо. arbai[Kow. 155], мо. арвай, калм. арва, ойр. арваа, орд. arwa, мог. arf?i, arfa, дунс. apa, мнгр. sb?[EDAL 312] Совес; ячменьТ; п.-мо. carbang, мо. царван, хорин. сарбан СполыньТ; п.-мо. sarba?alji, мо. сарваалж Сщирица трехцветнаяТ,а п.-мо. sarbalji [Kow. 1336], мо. сарвалж Сдикое просоТ.

В з3.1.2-3.1.5. рассмотрены ГП Снечто ровноеТ (п.-мо. kerbigir, мо. хирвэгэр, бур. хирбэгэр Сровный (например, об усах)Т; п.-мо. kerdeg, мо. хэрдэг СкарнизТ, калм. керс?г СступенькаТ), ГП Снечто округлое; курчавоеТ (п.-мо. burji?ar[Less. 140], мо. буржгар, бур. буржагар, калм. буржhр Скурчавый, волнистый, завитойТ; ср.-мо. bur?asu [MA 113], п.-мо. bur?asu[Kow. 1221], мо. бургас, бургаас, калм. бурhсн Сива, вербаТ, бур. бургааhан, орд. burGasu, даг. bargas, baregase, мнгр. burGas? [EDAL 1096] Спрут; иваТ; п.-мо. qoru?a[Kow. 963], мо. хороо, бур. хорёо, калм. хора, ойр. хораа, орд. хороо Сограда, изгородь и др.Т; ср.-мо. gurijen[HY 4], gureТen[SH], п.-мо. kuriye(п) [Kow. 2638], мо. х?рээ, бур. х?реэ,орд. kure, даг. xore, дунс. Goron, ж.-уйг. kureleg, мнгр. kura? [EDAL 746] - id.; п.-мо. keremСстена; вал, насыпьТ [Kow. 2508], мо. хэрэм, бур. хэрэм, калм. керм, ойр. керем Скрепость; крепостная стена; кремльТ); ГП Снечто круглое, зияющееТ (п.-мо. sarsa?ar, sarta?ar[Kow. 1337],sarqa?ar, мо. сарсгар, сартгар, сархгар Сс широкими ноздрями; зияющийТ; п.-мо. serjigir, мо. cэржгэр Слегкий, неплотный; рыхлый, пористый, редкийТ; п.-мо. sarkiya?, мо. сархиаг СрыжикТ; п.-мо. kerkineg, мо. хэрхнэг, бур. хэрхинсэг, hэрхинсэг Ссетка (один из отделов желудка жвачных животных)Т); ГП Снечто надутое, пузатоеТ (бур. тэртэгэр, калм. тертхр Стуго натянутый; упругийТ; ср.-мо. tar?un [МА 341, LH], п.-мо. tar?an[Less. 780], мо. тарган, бур. тарган, калм. тарhн, ойр. тарhан, дунс. та?ун, бао. тар?о? Сжирный, упитанныйТ; п.-мо. torq-a, мо. торх, бур. торхо Скадка, бочкаТ; пкл.-мо. tarba?an [Tum. 573], п.-мо. tarba?-a[Less. 780], мо. тарвага, бур. тарбага(н), ойр. тарваhан, орд. tarwaGa, даг. tarb?g, tarbag, tarbug; ж.-уйг. tar?uan, мнгр. torGa, tarbuGa [EDAL 1405] СтарбаганТ, калм. тарвлhн СсурокТ).

В связи с тем, что данные признаки восходят к разным ономатопам, соответственно различается и набор анлаутных согласных. Так, ГП СровныйТ в основном передается средствами корней с инициальным [k]. Лексемы с ГП Скруглый, курчавыйТ начинаются с согласных [b/p], [k/g], реже [n]. ГП Скруглый, зияющийТ представлен корнями с согласными [s], [k], [m], [p] в начальной позиции. Наконец, ГП СпузатыйТ располагает наибольшим количеством корней, начинающихся с согласных [d/t], [b/p], [j/c/s/s]. Что касается ауслаута, то здесь позиции согласных не отличаются от таковых в сфере ГП СостроконечныйТ.

В целом, фоносемантическое поле согласного [r], содержащее информацию о форме объекта, можно представить в виде следующей схемы.а

Схема 1

з3.2. Образные лексемы с доминантой [m] состоит из двух подпараграфов. В 3.2.1. ГП Снечто круглоеТ внимание уделяется образным лексемам с корневой доминантой [m], которые обязаны своим происхождением неозначенному признаку - мимическому изображению открытого рта и объединены единым дифференциальным признаком: Снечто округлой формыТ. Неслучайно большое количество образных корней с согласным [m] в монгольских языках характеризует именно форму губ и рта: п.-мо. omuger, мо. ?мг?р, бур. ?мэгэр,калм. ?мгр Ссуженный, сжатыйТ; п.-мо. jimeger, мо. жимгэр, бур. жимэгэр, калм. ?имhр, ойр. ?имгер СподжатыйТ; п.-мо. emceger [Kow. 218], мо. эмцгэр Симеющий заячью губуТ и др.

Базовый соматический термин ср.-мо. aman[HY 45, SH], aman[IM 432], aman[MA 99], пкл.-мо. aman [Tum. 296],а п.-мо. ama(n) Срот, уста; нос птичий; рылоТ [Kow. 95], мо. ам(ан), бур. ама(н), калм. амн, ойр. аман, орд. ama, мог. aman, amun, даг. ama, дунс. ama?, бао. ama?, ж.-уйг. aman, мнгр. ama [EDAL 296] Срот, уста; пасть, зевТ воплощает зрительнообразное представление закрывающегося рта: [a] передает образ открытого рта в момент произнесения данного гласного, [m] Ц образ смыкания губ при артикуляции данного согласного.

В первую очередь со значением СротТ соотносим другой анатомический термин ср.-мо. umai[LH], пкл.-мо. umai [Tum. 601Ц602], п.-мо. umai[Kow. 410], мо. умай,бур. умай, калм. ома, орд. uma[EDAL 1498] Сутроба, чрево; маткаТ. К надежным алтайским параллелям относятся Птунг. *umu СдыраТ, Птюрк. *(i)am СvulvaТ, Пкор. *umuk Собразовывать впадину, быть вогнутымТ [EDAL 599]. Пмонг. форму *(h)umaj авторы EDAL вслед за А. М. Щербаком считают заимствованной из тюркских языков: от Птюрк. *umaj Сплацента, послед; богиня рожденияТ [EDAL 1498].

Первозначением лексемы, очевидно, выступает СvulvaТ, в дальнейшем трансформировавшееся по смежности в Сутроба; маткаТ. Образная семантика подтверждается функционированием адъективной формы: п.-мо. uma?ar, мо. умгар Сузкий, суживающийся, маленький (об отверстии)Т, а также синонимичного термина мо. умсаг СвлагалищеТ. Если ам СротТ отсылает к образу рта, произносящего гласный [а], то умай с узким огубленным гласным переднего ряда [u] номинирует более узкое отверстие, что свидетельствует об изобразительной валентности гласных.

Гипервариативность гласных в сфере изобразительной лексики позволяет сопоставить ср.-мо. eme [HY 29], eme[IM], eme[MA 153], пкл.-мо. em-е [Tum. 386], п.-мо. em-e[Kow. 213], мо. эм, бур. эмэ, калм. эм, ойр. эме, орд. eme, мог. emma, даг. eme, дунс. eme, бao. eme, ж.-уйг. eme, мнгр. imu[EDAL 504] Сжена, женщина; самкаТ с производными корня *um. В языках алтайской общности также восстанавливаются Птюрк. eme Ссамка; старухаТ, Птунг. emV Стеща, свекровь; самка; самка оленя, лосяТ, Пяп. mia, Пкор. amhСженщина; самкаТ [EDAL 504]. Образ Снечто круглоеТ мог эволюционировать в архаичной лексеме eme по следующей цепочке Снечто круглоеТ > СvulvaТ > СженщинаТ. Ср. бур. зап. хэмнэг Сутроба; маткаТ.

Признаки Скруглый, шарообразный, комкообразный, куполообразныйТ актуализируются в корнях *bomb/bomb/pomb/qomb/qumb/dumb: п.-мо. bombuge[Kow. 1239], мо. б?мб?г, бур. б?мбэгэ,ойр. б?мбеге Смяч; шарТ, калм. б?мбг СядроТ и др. Корни с сонантом [m] активно участвуют в образовании названий растений, имеющих клубни: п.-мо. tomusu(n),tomsu Сполевые плодыТ [Kow. 1924], мо. т?мс, ойр. т?мсен Скартофель; луковица лилии сараны; анат. яйцоТ, бур. т?мhэ(н) Слуковица растений; клубеньТ; п.-мо. ombu, umbe, мо. ?мб?, ?мбэ Симбу; айваТ; п.-мо. tumelji, мо. т?мэлж [чавга] Сспаржа клубеньковаяТ.

Признаки Смелкое, круглоеТ также реализуются в следующих лексемах: ср.-мо. jimis [IM], jimis [MA 206], пкл.-мо. jimis [Tum. 430], п.-мо. jimis[Kow. 2350], мо. жимс, бур. жэмэс, калм. темсн, ойр. темсен Сплоды, фрукты, ягодыТ;а п.-мо. jimisgen-e, мо. жимсгэнэ Сягода, ягодыТ; ср.-мо. cimek [МА 133], пкл.-мо. cimeg [Tum. 353], п.-мо. cimeg[Kow. 2168], мо. чимэг, бур. шэмэг, калм. чимг Сукрашение < бусиныТ; п.-мо. com-e, comu, comuge [Kow. 2226], мо. ц?м Скосточка; ядро, зерноТ, калм. ц?м СкизиТ, ц?мсн СчеремухаТ (о плодах) и др.

К образу Снечто круглоеТ, несомненно, следует отнести ср.-мо. tam?a [IМ], tam?a [МА 339], пкл.-мо. tam?-a [Tum. 571], п.-мо. tama?a [Kow. 1643], мо. тамга, бур. тамга, калм. тамh, ойр. тамh Спечать; клеймо, тавроТ;а пкл.-мо. temdeg [Tum. 579], п.-мо. temdeg[Kow. 1730], мо. тэмдэг, бур. тэмдэг, калм. темдг, ойр. темдег Спризнак; меткаТ; п.-мо. im, мо. им, бур. эмь Сзнак, клеймоТ. Известно, что тамги имели форму простейших геометрических фигур как наиболее удобные для вырезания или выжигания. Относительно этимологии тюрк. tam?a известна версия Л. С. Левитской, предполагающей возможную относительно позднюю семантическую связь tam?a c ta? СклеймоТ < перс. tam- СзагоратьсяТ [СИГТЯ, 2001, с. 330].

В т.-ма. языках привлекают внимание формы: эвенк. сaмэлкb, эвен. haмун Сметка; знак; клеймо (на ухе животного)Т, орок. самалки Сс приметой, отметинойТ [ССТМЯ, 1977, с. 61]. Данный семантический ряд могут продолжить названия отметин на теле человека: родинок, пятен, болячек. Название болезни п.-мо. qama?u[Kow. 803], мо. хамуу, бур. хамуу, калм. хаму, ойр. хамуу Слишай, парша, чесоткаТ, п.-мо. namasu Слишай на лицеТ, namursun СлишайТ [Kow. 616], мо. намс яр Спрыщи на лицеТ, по всей видимости, связаны с тем, что бляшки лишая, как правило, имеют округлую или овальную форму. Корень *qam прослеживается в тюрк. ?амчав, ?амча?у Ссыпь, вызывающия зуд (на глазах, губах); мокрая болезненная болячка, язва; лишай; чесоткаТ.

Модификациями данного признака можно считать признаки: Снечто продолговатоеТ (мо. домбо(н), бур. домбо, калм. домб, ойр. домбо Скувшин, высокий чайникТ), Снечто выпуклоеТ (ср.-мо. omoriТut[SH], п.-мо. omuruu[Kow. 413], omuru?u(n), omuruu[Less. 611], мо. омруу, бур. оморюу(н), умарюу(н), калм. омрун, ойр. омруун, орд. umuru, omuru Сключица; грудина (лошади)Т [EDAL 1052]), Снечто изогнутоеТ (cр.-мо. emeТel[SH], amal[IM], emel, em[e]l[MA 139, 154], imel[LH], jemejil[Lig.VMI], пкл.-мо. emege:l [Tum. 386], п.-мо. emegel[Kow. 243], мо. эмээл, бур. эмээл, калм. эм?л, ойр. эм??л, орд. emel, мог. emol, jamal, jamal, даг. emel, emele,бао. emel, ж.-уйг. emel, emel, мнгр. imer, imel [EDAL 506] СседлоТ).

Образ выступающей над поверхностью земли горы обусловил развитие значения Сбольшой, крупный, рослыйТ в корне п.-мо. tomu[Less. 823], мо. том, бур. томо, калм. том, ойр. томо; ср. калм. д?мбр Свеличавый, величественныйТ. Значения прилагательного п.-мо. tombuger, мо. т?мб?г?р Свыпуклый, пузатый, видный (о вершине горы)Т показывают, каким образом могла произойти контаминация значений Свыпуклый // большойТ.

В 3.2.2. ГП Снечто остроконечноеТ освещаются случаи энантиосемии - экспликации признака СостроконечныйТ (п.-мо. somuger, sombuger, мо. ш?мг?р, ш?мбг?р, бур. ш?мэгэр, ш?мбэгэр СконусообразныйТ): калм. цомцhр Свысота, возвышенностьТ; п.-мо. comcu?, мо. цомцог СкупоТ; п.-мо. cumcasu, мо. цумцас СвыступТ, калм. цумг СхолмикТ; п.-мо. cumcisu, мо. ц?мчис Сгорка с остроконечной вершинойТ. Развитие противоположного значения стало возможным благодаря образу острой морды животного: в бурятском языке ш?мэ-ш?мэ говорится о движении кого-л. остромордого или чего-л. остроконечного. Корни sum/um представляют собой кинему, обозначающую принюхивание к чему-л.

Таким образом, семантический континуум, создаваемый с помощью корневой согласной [m], также поддается достаточно четкому структурированию. Структура фоносемантического пространства корней с согласным [m], отражающих зрительное восприятие формы объекта, выглядит следующим образом.

Схема 2

Итак, выделенные в данной главе генеральные признаки демонстрируют, как различные аспекты осмысления явлений и процессов могут привести к возникновению противоположных образов с помощью одного и того же согласного в позиции доминанты (лкруглый - торчащий).

Результаты исследования лексем, содержащих информацию о форме предметов, свидетельствуют о том, что развитие зрительного образа шло по линии выделения специфического сенсорного содержания, а именно наиболее характерного звука, ассоциируемого с предъявляемой формой. Информация о размере (п.-мо. tomu СбольшойТ), длине (urtu СдлинныйТ) объекта получается в результате дальнейшей трансформации образа, отражающего его форму.

В главе IV Манифестация ощущений с помощью акустико-артикуляционных характеристик согласных [r/m] рассмотрены аспекты вербализации зрительного восприятия световых явлений, а также информации, получаемой с помощью осязательного, вкусового и обонятельного модусов перцепции, происходящей на основе акустико-артикуляционных параметров согласных [r/m]. В данном случае семантика корневой морфемы интерпретируется непосредственно в зависимости от способа и места артикуляции ее доминанты.

В з4.1. Актуализация зрительного восприятия световых явлений авнимание уделяется языковому отражению воздействия яркого и тусклого света на глаза. В п.-мо. ir?a- Сболят глаза, ломит глазаТ [Kow. 324], мо. ярга-, бур. ирга- Срезать, колоть (о боли в глазах)Т; п.-мо. ira?аljа- [Kow. 319], мо. яралз-, калм. ярлз-, ойр. йаралза- Срябить ; сверкатьТ; п.-мо. cargi-,а мо. царги- Сслепнуть (от блеска снега)Т, бур. hарга- Сслепить глаза (о солнечных лучах)Т можно наблюдать верхний абсолютный порог ощущений, т.е. максимальную величину раздражителя, которую способен воспринимать зрительный анализатор. Интенсивность стимула вызывает изменение модальности ощущения: очень яркий свет, воспринимаемый нервными окончаниями сетчатки глаз, вызывает болевые ощущения, сопровождаемые внутренним раздражением, сопоставимым с акустико-артикуляционными характеристиками звука [r].

В результате работы данного модуса перцепции, на наш взгляд, появились лексемы: ср.-мо. sara[HY 1, SH, LH], saran[IM], sara[MA 318], пкл.-мо. sara(n) [Tum. 544], п.-мо. sara, sar-a[Kow. 1328], мо. сар, бур. hара, калм. сар, ойр. сара, орд. sara(n), даг. sarul, sar,sare, sareule, дунс. sara, бао. sare, sera, ж.-уйг. sara, мнгр. sara[EDAL 1512] СлунаТ; cр.-мо. naran [HY1, SH, LH, IM, MA 245], прекл.-мо. naran [Tum. 477], п.-мо. naran[Kow. 620], мо. нар, бур. наран, калм. нар, ойр. нар, орд. nara(n), мог. naran, даг. nar, дунс. naran, бао. nara?, ж.-уйг. naran, мнгр. nara[EDAL 1028]СсолнцеТ; ср.-мо. ur, or [MA 382], п.-мо. ur, ur cur[Kow. 577], мо. ??р, бур. ??р, калм. ?р, ойр. ?р, орд. oro, or, даг. ur, бао. or, ж.-уйг. ojir, мнгр. or [EDAL 1040] СрассветТ.

Функция корней *jir/jer также состоит в подражании блистанию, сверканию, мерцанию: п.-мо. jirabki-, jirubki- Сблистать, сиятьТ; п.-мо. jergelge,мо. зэрэглээ(н), бур. зэрэлгээ Смираж; маревоТ; п.-мо. jir?a-, мо. жарг-, бур. жарга-, калм. ?ирh- Сскрываться за горизонтом (о солнце)Т. Ср. эвенк. тирга Сднем; сегодня; зарница; утренняя заряТ, тиргал- СсветатьТ [ССТМЯ, 1977, с. 187]. Корню *ger в целом свойственно передавать несколько приглушенное проявление световых явлений: пкл.-мо. gerel [Tum. 405], п.-мо. gerel[Kow. 2506], мо. гэрэл, бур. гэрэл, калм. герл, ойр. герел, орд. gere, gerel, даг. gerel, дунс. gieren, ж.-уйг. gerel, мнгр. g?rel, g?re Случ, светТ; ср.-мо. gere СсветТ [IM], п.-мо. ger-eСпросвет; утренняя заряТ [Kow. 2504], мо. гэрээ, бур. гэрэ Случина (как источник света); свет (перед рассветом)Т.

Понятие Ссумрак; сумеркиТ в монгольских языках реализуются посредством лексем, производных от *bar/bur/qar/kir: п.-мо. buruibarui, kurui barui СсумеркиТ[Kow. 1134, 1254], мо. харуй б?рий, б?рий баруй; п.-мо. kira?-a, мо. хираа, бур. хираа Спредрассветные сумеркиТ; п.-мо. kirqai, мо. хярхай Смельком виденноеТ. Приглушенные световые явления в сумерках связаны с тем, что в это время суток на границе между светом и темнотой с каждым мигом сужается мерцание света. На основе значения Смерцать (в темноте)Т, на наш взгляд, могли развиться обозначения темных оттенков цвета: barи?ar[Less. 89], мо. баргар, ойр. барhр Счерный; мрачныйТ; cр.-мо. boro[HY 42, SH], borа [MA 121], п.-мо. boru[Kow. 1213], мо. бор, бур. боро, калм. бор, ойр. боро, орд. boro, мог. boro, дунс. boro(?), мнгр. burondog, boro [EDAL 376] Ссерый; сивыйТ; п.-мо. bortu [Kow. 1261],мо. б?рт Спестрый; сивыйТ; п.-мо. kuren(g) [Kow. 2636], мо. х?рэн, бур. х?ри(н), калм. к?р?, ойр. к?ре?, орд. kuri?, kure?, даг. kurel, xurin; ж.-уйг. kure?, мнгр. kure [EDAL 828] Скоричневый; темно-рыжийТ; ср.-мо. qara[HY 41, SH], qara[IM], qаra[MA 292], пкл.-мо. qar-a [Tum. 521], п.-мо. qara[Kow. 823], мо. хар, бур. хара, калм. хар, ойр. хара,мог. qaro, даг. xara, дунс. qara, бао. xera, ж.-уйг. xara, мнгр. xara[EDAL 651] СчерныйТ.

Корни с сонантом [r] служат для передачи мелькания, мельтешения и пестроты однотипных предметов, которые можно поделить на две категории. К первой из них отнесятся предметы, имеющие прямую, узкую, вытянутую форму по аналогии с лучами солнца: п.-мо. jiriger, мо. жиргэр, бур. жэрэгэр, калм. жирhр Срасположенный ровными рядамиТ, жирс жирс хий- Смелькать, рябитьТ (о чем-либо ровном, узком). Результатом дальнейшей абстракции образа стало ср.-мо. ?erge[SH, Hyt], ср.-мо. jerge [MA 205], пкл.-мо. jerge [Tum. 427], п.-мо. jerge[Kow. 2326], мо. зэрэг, бур. зэргэ, калм. зерг, ойр. зерге, орд. ?irge, даг. ?erigi, ?erehe, ?erge, ?ereg, ж.-уйг. ?er?e, мнгр. ?erge [EDAL 1535] Сряд, уровень; званиеТ; п.-мо. sirkeg, п.-мо. ширхэг Сштука, экземплярТ; ср.-мо. cerik[IМ], cirik [LH], cerig, cerik[МА 132], пкл.-мо. cerig [Tum. 319], п.-мо. cerig[Kow. 2128], мо. цэрэг, бур. сэрэг, калм. церг, ойр. церег Свойско, армия; воин, солдатТ и др.

Способность дрожащего сонанта [r] обозначать мелькание, мельтешение однотипных предметов, имеющих узкую, вытянутую форму, обусловила появление в алтайских языках обширной группы корней с общим значением Спередвигать ноги; двигатьсяТ. В ср.-мо. joriya [LH], п.-мо. jiru?a[Kow. 2359],мо. жороо, бур. жороо, калм. ?ора, ойр. ?ора СиноходьТ изобразительный корень jir-jir соотносится с характером движения ног коня-иноходца, переставляемых не по диагонали, а односторонне, т.е. рядами: сначала правую заднюю и правую переднюю, потом левую заднюю и левую переднюю (ср. бур. ербы- Свиднеться в виде стройных рядовТ). Образ мелькания переставляющихся ног дал также глагол движения: ср.-мо. yorci- [LH, IM], orci- [MА 269], пкл.-мо. jorci- [Tum. 435], п.-мо. jоrci- [Kow. 2406], мо. зорчи- Сшествовать, идтиТ.

Во вторую категорию вошли мелкие, зачастую округлые предметы, обладающие гладкой поверхностью, отражающей свет. Их быстрое, прерывисто-кратное движение, легкое мелькание, мельтешение порождают значения Спестрый, пегий, разноцветныйТ: п.-мо. eriyen[Kow. 253], мо. эрээн, бур. эреэн, эригэр, калм. эр?, ойр. эр?? Спестрота; пестрый, пегийТ; бур. эреэ маряан,а орд. eren meren; п.-мо. miriyen, мо. мирээн Спестрый, разноцветныйТ.

Несметное множество переливающихся на солнце маленьких рыбок, вызывающих рябь в глазах, отражено в п.-мо. jira?aqai, мо. жараахай, бур. жараахай Смальки; мелкая рыбешкаТ; п.-мо. jirma?aiСрыбья икраТ [Kow. 2369],мо. жарамгай, калм. ?ирм?х?, ойр. ?ирм??х?? Смолодь, малекТ; п.-мо. qarba?-a, мо. харваа СмалекТ. Cр.-мо. siroxal?in [HY 12], пкл.-мо. sir?o:ljin, siro?o:ljin [Tum. 565], п.-мо. sir?ulji(п) [Kow. 1530], мо. шоргоолж, бур. шоргоолжон, калм. шорhл?н, ойр. шорhол?ин, орд. surGul?i, surGul?i, sorGol?i, даг. suaigal?i, suajhale?i, мнгр. sorGo?in [EDAL 1297]СмуравейТ восходит к корню *sirq/sir/ir Снечто кишащее, мелькающее (во множестве)Т: п.-мо. irajira Снесчетный, бесчисленныйТ [Kow. 318], бур. ира-ира Скишмя кишеть, мелькатьТ.

Данный модус перцепции обусловил появление ряда названий ягод: п.-мо. nersu [Kow. 625],мо. нэрс, бур. нэрhэн, калм. нерх, ойр. нерехе СголубикаТ;а п.-мо. nur[Kow. 704], мо. н?р СчерникаТ (н?р-н?р гэ- Срябить, пестритьТ); ср.-мо. burlugen [МА 127], п.-мо. burilgene, buriljegene, мо. б?рэлгэнэ, б?рэлзгэнэ СкалинаТ (п.-мо. burelje-, мо. б?рэлзэ- Срябить, мелькатьТ). В ср.-мо. yarma СкрупаТ [MA 387], п.-мо. jarm-aСмелкая крупаТ [Kow. 2305], мо. зарам Сотруби (из рисовой крупы), мучные высевкиТ корень jarm вопроизводит дискомфорт, возникающий в глазах при наблюдении множества мелких зернышек.

Известно, что глаза как человека, так и животных благодаря своим оптическим свойствам способны отражать попадающий в них свет: они могут сверкать, сиять, блестеть и пр. В монгольских языках широко представлены образные слова, характеризующие взгляд человека: п.-мо. ormuyi-, мо. ормой-, калм. орма-, ойр. ормаа- СозиратьсяТ; п.-мо. tormuyi- [Less. 827], мо. тормой- СвыпучиватьсяТ; бур. зэртэгэр, калм. зертhр Свытаращенный (о глазах)Т; п.-мо. jirma?ar, jirmeger[Kow. 2370],мо. жармагар, жирмэгэр, ойр. ?ирмегер СузкоглазыйТ; п.-мо. jirmelce-а Ссмотреть сладострастноТа [Kow. 2368]; п.-мо. sirte- [Kow. 1533], мо. ширт-, бур. шэртэ-, калм. ширт-, ойр. ширте- Свпиваться глазамиТ; пкл.-мо. giraqainidu [Tum. 243, 405], п.-мо. kiraqainidunСзоркий глазТ [Kow. 2549], мо. гярхай Собладающий исключительной зрительной памятьюТ.

Функционирование приведенного ряда лексем свидетельствует о том, что глагол смотрения cр.-мо. qara-[SH, MA 292, HYt], пкл.-мо. qara- [Tum. 522], п.-мо. qara- [Kow. 831], мо. хар-, бур. хара-, калм. хар-, ойр. хар-,а орд. xara-, мог. qara-, мнгр. xar?- [EDAL 648] Свидеть; смотретьТ также может быть связан со способностью глаз отражать свет, т.е. < Ссиять, сверкатьТ. В cр.-мо. mergan[HY 37, SH], пкл.-мо. mergen [Tum. 460], п.-мо. mergen[Kow. 2019], мо. мэргэн, бур. мэргэн, калм. мергн, ойр. мерген, орд. mergen, даг. mergen, meregen, дунс. mer?en, мнгр. mergen, murgen[EDAL 918] Сметкий; меткий стрелокТ корень *merg, на наш взгляд, мог передавать сосредоточенный взгляд во время прицеливания, что косвенно подтверждается функционированием глаголов: п.-мо. mira- Сшпионить, подсматриватьТ, miralkila- Состанавливаться по временам на пути и озираться, посматривать (например, зверолов на охоте)Т [Kow. 2026]; бур. маряа- СнацеливатьсяТ. В целом следует отметить некую затемненность, непрозрачность семантической деривации, породившей данное слово, однако на достигнутой ступени анализа можно сделать вывод о том, что разные значения мэргэн СметкийТ и СмудрыйТ включаются в две различные этимологические канвы, которые могут быть объединены на базе звукосимволической интерпретации.

Таким образом, дрожащий сонант [r] служит для выражения однократного или прерывистого движения света, осложняющего или нарушающего восприятие. Цветообозначения, имеющие в составе корня дрожащий сонант [r], возникли на основе дискомфорта при зрительном восприятии яркого солнца (о желтом цвете) и сумерек (о темных оттенках). Также ценным представляется выявление целого ряда так называемых глаголов смотрения, актуализирующихся в языке с помощью восприятия сияющих, сверкающих глаз человека.

Акустико-артикуляционные характеристики согласного [m] позволяют ему выражать признаки Стусклый, смутныйТ лишь в одном корне *sum: п.-мо. sumeg, sumeki[Kow. 1430], мо. c?мгэр, c??мгэр, бур. h??мэгэр Стусклый, неясный; мерцающий (о свете); подавленныйТ, ойр. c?мелзе- Смерцать, слабо светитьТ. Пмонг. форма *sume сопоставляется с Птунг. *sim- Стень, темное местоТ, а также изолированной формой в чувашском языке s?wm Стемнота, теньТ [EDAL 1290].

з4.2. Актуализация вкусового восприятия содержит анализ рефлексивно-номинативных функций согласных [r/m] в составе корней, передающих вкусовые ощущения. В связи с полимодальностью восприятия мы указываем в данном случае вкус как ведущий модус восприятия, хотя не исключаем присутствия сигналов других модусов, в особенности обоняния.

Выявлению особенностей вербализации вкусовых ощущений в монгольских языках в немалой степени способствуют названия спиртных напитков. Так, семантика корня *dar в ср.-мо. darasun [IM], пкл.-мо. darasu(n) [Tum. 362], п.-мо. darаsu(n) Схмельной напиток; вино (некуреное)Т [Kow. 1664], мо. дарс(ан), бур. дарhан, калм. дарасн сопоставима с семантикой корня *darb в п.-мо. darbigina-, мо. дарвигна- Сощущать пряный, острый вкусТ: гич хэл дарвигнуулна Сгорчица щиплет языкТ, т.е. Сгорчица заставляет язык дрожать (др-р-р)Т. Ср. также бур. дарhан Скислый; кислятина; квасокТ [Мельхеев, 1969, с. 82]; як. дьаар Сприторный вкус, привкус парного молокаТ; ма. фургин Сострый (на вкус), жгучий, пряныйТ, фургису СимбирьТ [ССТМЯ, 1977, с. 303]. Корень *tar, также передающий признак СкислыйТ, возможно, заложен в названии кисломолочного напитка ср.-мо. toraq Скислое молоко, творогТ [LH], п.-мо. tara?, мо. тараг, бур. тараг, калм. тарг, ойр. тараг, Старак (род простокваши)Т.

Словоформа пкл.-мо. araki [Tum. 302], п.-мо. araki,arikiСвино, водка, хмельной напитокТ [Kow. 143], мо. архи, бур. архи, калм. ?рк, ойр. ?рке Сводка (из кислого молока); крепкие хмельные напиткиТ в алтаистической литературе признается арабским заимствованием (от arraq Спот, испарина; водка; выжатый сок, духиТ), однако мы склоняемся к иному толкованию, впрочем, не претендуя на то, что наше объяснение правильное и единственно возможное. Допуская то, что лексема arki могла возникнуть в недрах собственно алтайской языковой общности, морфологически в ней можно выделить корень *ark, который в данном случае мог бы передавать обжигающий вкус данного напитка, хотя не исключено, что в процессе появления слова архи ведущую роль сыграло обоняние: ср. бур. зап. архяар ард гэжэ ангила- Сиздавать резкий запах водкиТ, где ард (звучит как ар-р-рд) передает резкость запаха.

Подтверждением возможности возникновения лексемы архи на почве алтайских языков могут служить синонимы, обозначающие следующие ступени перегонки водки: п.-мо. araja[Kow. 143], мо. арз, бур. арза, калм. арз, ойр. арза Смолочная водка двойной перегонкиТ; п.-мо. qorиja[Less. 970], мо. хорз, бур. хорзо, калм. хорз, ойр. хорза Сводка тройной перегонкиТ; п.-мо. siraja[Kow. 1522], мо. шарз, бур. окин. шарза Счетверной спиртТ, в которых доминанта [r] указывает на такие признаки, как Срезкий, сильный, неприятный (о вкусе/запахе)Т. Признаки Сострый, жгучийТ в полной мере воплощены в п.-мо. sir-a, мо. шар, бур. шара Сизжога; похмельеТ; п.-мо. soru[Kow. 1542],мо. шор Ссоленый на вкусТ; п.-мо. sorbu? [Kow. 1543], шорвог Сслишком соленыйТ, бур. шороб Сострый, пряный (о блюде)Т; ср.-мо. sarimsaq [MA 179], пкл.-мо. sarimsa? [Tum. 545], п.-мо. sarimsa?[Kow. 1335], sarimsu, мо. саримс, саримсаг, калм. c?рмсг СчеснокТ; п.-мо. saranaСдикий чеснокТ [Kow. 1328], мо. сарана, бур. hараана, орд. saranaG[EDAL 1123] Слилия тонколистная, саранкаТ и др. Очевидно, что дрожащий характер сонанта [r] стал источником для развития в монгольских языках значений Сострый, резкий, кислый, неприятный (о вкусе и запахе)Т.

С помощью согласного [m] реализуется противоположное значение Ссладкий; вкусныйТ. Как отмечалось выше, от корня *tams, обозначающего причмокивание, чавканье, образован глагол п.-мо. tamsiya- [Kow. 1646], мо. тамшаа-, бур. тамшаа-, калм. тамша-, ойр. тамшаа-, в котором первичное значение СчавкатьТ развилось в Счмокать от удовольствия, смаковатьТ. Производящая основа *tam выделяется в существительном п.-мо. tamsu?, tangsu?, мо. тамсаг, тансаг Судовольствие; лакомство, сластиТ.

В з4.3. Актуализация обонятельного восприятия выявляется роль доминант [r/m] в языковом выражении ольфакторной (от лат. olfactivus СзапахТ) сферы сенсориума. В монгольских языках она вербализуется с помощью ограниченного числа лексем с корневым согласным [r]: бур. сорьё- Сбить в нос (о запахе)Т, шороб Срезкий, едкий (о запахе)Т; п.-мо. kirbasun Сопаленная шерстьТ [Kow. 2553], мо. хярвас Сзапах горелой шерсти, ткани; гарь; чадТ. Лексемой ср.-мо. jaТar, jar СмускусТ [MA 192, 204], п.-мо. larji, мо. арз, бур. арза, ойр. арза, калм. зар Скабарговая струя, мускусТ обозначается продукт, вырабатываемый семенными железами самца кабарги и обладающий резким специфическим запахом. Ср. также Птюрк. *c?r Сзапор (эвфем.); гнилой, сгнивший; гнить; грязь; труха, гнильТ, Пкор. *ciri- Сплохо пахнутьТ [EDAL 434], эвенк. чири-, нан. чирифтала- Свонять, скверно, неприятно пахнутьТ [ССТМЯ, 1977, с. 399].

В других языках алтайской семьи зафиксированы лексемы, в которых доминанта [r], напротив, служит для манифестации душистого аромата: нан. сур, сур-р Сдушисто, ароматно, пахучеТ, ма. сур сэмэ СароматноТ [ССТМЯ, 1977, с. 129], каз. диал. зар Сблаговоние; приятный запах цветовТ [Кайдаров, 1986, с. 220]. Эти примеры свидетельствуют о том, что согласный [r] служит для вербализацииа крайней степени полярных ощущений: очень неприятный - очень приятный. В монгольских языках лексем с подобным значением не обнаружено.

Несколько иначе происходит вербализация ольфакторной информации с помощью согласного [m]. В прилагательных ср.-мо. humkei [LH], humeke? [MA 191], пкл.-мо. omekei, omokei [Tum. 510], п.-мо. umukei, umuki [Kow. 537], мо. ?мх, ?мхий, ?мхий, бур. ?мхи, ?мхэй, калм. ?мк?, ойр. ?мке, дунс. фумуРi Сгнилой; вонючий, зловонныйТ корень *umk, на наш взгляд, вербализует плотное сжатие губ и задержку дыхания во избежание попадания в легкие неприятного запаха.Результаты показывают, что согласный [r], как и в предыдущих разделах данной главы, непосредственно передает внутренний дискомфорт, вызываемый резким, неприятным запахом. В случае же с согласным [m] мы наблюдаем развитие значений на основе озвучивания первоначально беззвучных подражательных жестов рта и носа. Следует отметить, что монгольские языки, как и алтайские языки в целом, не обладают большим разнообразием средств объективации вкусовой и ольфакторной информации по сравнению с языковыми средствами других видов восприятия.

В з4.4. Языковая интерпретация осязательного восприятия ексический материал распределяется в зависимости от того, действия каких рецепторов (экстеро- или интероцепторов) послужили основой для номинации. Если ранее мы в основном рассматривали аспекты актуализации действия экстероцепторов (слух, зрение, вкус, обоняние), то в данном параграфе также представлены лексемы, связанные с действием интероцепторов. Классическая физиология органов чувств выделяет три вида кожной чувствительности: 1) механической; 2) термальной; 3) болевой.

В 4.4.1. Механорецепция определяется роль доминант [r/m] в восприятии ощущений прикосновения и давления. В актуализации признакова Сшершавый, шероховатый; твердый, заскорузлыйТ, передаваемых корневым согласным [r], задействованы как тактильные, так и аудиальныеа структуры воспринимающего тела. Проведение подушечками пальцев рук по шершавой поверхности вызывает внутреннее дрожание (иногда раздражение), сопоставимое с акустико-артикуляционными признаками согласного [r] . Указанные признаки в большинстве случаев реализуются в корнях с аффрикатами [j/c] в ауслауте, также отсылающими к звучанию шуршащих, шелестящих, высохших предметов. Например, п.-мо. erjiger, ercigir, мо. эржгэр, эрчгэр, бур. эржэгэр Сзернистый; шершавыйТ; ср.-мо. sereТu:n, siruТu:n, siru:n [MA 323], пкл.-мо. sirigu:n [Tum. 565], п.-мо. sirugun[Kow. 1527], п.-мо. шир??н, бур. шэр??н, дунс. шiэрун Сшероховатый; жесткийТ.

Признаки Схрупкий, шуршащийТ проявляются в п.-мо. dorsu,мо. д?рc Сшелуха, скорлупаТ; п.-мо. sarisun, мо. сарьс(ан), бур. hарьhан Сперепонка; мембрана; пергаментТ; ср.-мо. korisu[SH], п.-мо. korusu [Kow. 2641],мо. х?рс, бур. х?рьhэн, калм. к?рсн, ойр. к?рсен, орд. korosu(koros), даг. kurbus [EDAL 827] Скожица, тонкий покровТ, имеющей параллели в других языках алтайской группы: Птунг. *xura-kta Скора; оболочка, кожицаТ; Птюрк. *kirtil Споверхность; кора, верхний слойТ [EDAL 827]. В ср.-мо. ormege[IM], ormege[SH], п.-мо. ermuge, ormugeСшерстяная ткань; грубое сукноТ [Kow. 262, 589],мо. ?рм?г, калм. ?рмг, ойр. ?рмег, орд. ormogo, мнгр. merge[EDAL 1059] Срогожа, дерюгаТ, бур. бох. ?рмэгэ СполовикТ возможно выделение корня *orm Снечто грубошерстноеТ. М. Рясянен считает ?рм?к тюркским словом, образованным от корня *(h)or- Сплести, ткатьТ, а мо. ormuge - тюркским заимствованием [Ras. 375а].

Благодаря акустико-артикуляционным признакам согласного [m] стала возможной реализация в корнях с данной доминантой противоположных значений Спышный, пушистый; пухлый, мягкийТ, которые реализуются в п.-мо. bamba?ar[Less. 81], bembeger,bumba?ar, мо. бамбагар, бэмбэгэр, бумбагар, бур. бамбагар, калм. бамбр, ойр. бамбаhар и др. Среди наиболее характерных воплотителей признаков следует отметить п.-мо. sambai, мо. самбай Сусы, бородаТ, бур. hамбай,сел. самнай СчелкаТ; п.-мо. bambиrsi [Kow. 1081], мо. бамбарш, бамбарууш СмедвежонокТ; п.-мо. ?amba, мо. гамба [цэцэг] СмимозаТ. Таким образом, доминанты [r/m] участвуют в манифестации тактильных перцепций: шершавое - пушистое , твердое - мягкое, лежащих в основе концептуальных систем и позволяющих воспринимать важнейшие параметры окружающего мира.

В 4.4.2. Терморецепция зафиксированы корни с доминантой [r], способные передавать ощущение холода и жара в монгольских языках. Работа холодовых рецепторов, явственно ощущаемая при дуновении на ладони, отражается в следующих формах: п.-мо. berbeyi- [Kow. 1127], мо. бэрвий- Скоченеть, деревенеть от холодаТ; п.-мо. carbalja-, мо. царвалза- Стрястись от холодаТ; п.-мо. cerceyi- [Kow. 2128], мо. цэрций- Спромокать насквозьТ; п.-мо. jarayi-, мо. зарай- Счувствовать себя нездоровым; мороз по коже деретТ; п.-мо. sirbegede- Сполучить так называемую гусиную кожуТ [Kow. 1531]; бур. сэрье- Собдавать холодом, дутьТ. а

Работа тепловых рецепторов, воспринимающих высокую температуру, отражена в п.-мо. orbis- [Kow. 587],мо. ?рв?с хий- СвспыхиватьТ; пкл.-мо. duru- [Tum. 375], п.-мо. durba-,мо. дурва- Спылать (об огне)Т; бур. д?рэ-, д?ргэ-, мог. durga-, duru- [EDAL 485] Сгореть, сгоратьТ, калм. д?р- Счувствовать холод, теплоТ и др. На алтайском уровне приводится монгольско-тунгусская изоглосса: Птунг. *dur- Сгореть, пылать; разводить огоньТ [EDAL 485].

Следует подчеркнуть, что лексемы, связанные с огнем, являются наиболее сложными в плане выявления ведущего модуса перцепции, поскольку глазами можно воспринимать блики, вспышки огня, ушами - слышать его треск, кожей - ощущать его жар, что свидетельствует о тесной взаимосвязи ощущений разных рецепторов в процессе восприятия любого предмета или явления. Это подтверждает так называемый закон множественности номинации, согласно которому в основе названия одного и того же объекта могут лежать разные признаки, один и тот же признак, в свою очередь, может быть положен в основу названия разных денотатов. Таким образом, доминанта [r] служит языковой актуализации работы холодовых рецепторов, осуществляющих тактильное восприятие воздуха, ветра, воды, и тепловых рецепторов, связанных с воприятием жара, огня. Случаев участия доминанты [m] в репрезентации термальной чувствительности в монгольских языках не зафиксировано.

В 4.4.3. Болевая чувствительность основное внимание уделяется лексемам, в которых доминанта [r/m] передает работу ноцицепторов. Если предыдущие два вида чувствительности связаны с поверхностью кожи, находящейся на периферии осязательной модальности человеческого тела, то болевая чувствительность связана как с поверхностными, так и с глубинными структурами осязания.

Связанное с истинным повреждением ткани ощущение пронзительной, резкой боли, отдающейся внутри звуком яр, заложено в ср.-мо. yara [IM], yara [MA 387], пкл.-мо. yar-a [Tum. 629], п.-мо. yara[Kow. 2300], мо. яр, бур. яра, дунс. jара Срана; язва, болячкаТ, дунс. iрун Сгнойный абсцессТ, бур. ярья- Сныть, ломить (о костях)Т. Ощущение жгучей, саднящей боли проявляется в п.-мо. qorsu-, мо. хорс-, калм. хорс-, ойр. хорса- Счувствовать жгучую боль; саднитьТ; бур. хордо- Сболеть от ожога; жечьТ; п.-мо. ere-, мо. эр- Своспаляться (о женской груди)Т; п.-мо. erkere- [Kow. 272], мо. эрхрэ- Ссаднить; испытывать щиплющую больТ; п.-мо. sirq-a, sirqanСрана (от пореза, пули); язва, уязвлениеТ [Kow. 1528],мо. шарх, бур. шарха, калм. шарх, ойр. шарха, орд. sarxa Срана, язва, ссадинаТ; ср.-мо. sirqa- [SH], п.-мо. sirbegede- Счувствовать нестерпимую боль в телеТ, sirkira-, sirkire- Счувствовать ломоту (в костях и членах)Т [Kow. 1530, 1534], бур. шарда- СжечьТ, даг. serkire-, мнгр. sgire- [EDAL 1517] Сощущать острую больТ. Для выражения ноющей боли в монгольских языках используются п.-мо. mermerki- Схворать, чувствовать боль в животеТ [Kow. 2019], мо. мэр мэр хий-, калм. мер-мер Срезать, колоть (о боли в животе)Т; п.-мо. nori Сукоренелая болезньТ, nori- Сне переставать хворатьТ [Kow. 704].

Несколько приглушенные болевые ощущения в могут также выражаться с помощью доминанты [m] в п.-мо. cimkii-, мо. чимхий- Сболеть, стрелять (при ощущении боли)Т; п.-мо. jim, мо. жим жим Сболь, вызванная щипкамиТ, жим жим ?вд- СпульсироватьТ; п.-мо. simsire- [Kow. 1506], мо. шимшрэ-, бур. шэмшэр-, калм. шимшр-, ойр. шимшире- Сныть, ломитьТ.

В 4.4.4. Эмоции и чувства аргументируются случаи языковой актуализации чувств и эмоций, поскольку результаты исследования демонстрируют способность дрожащего сонанта [r] активно участвовать в данном процессе. Значения большинства рассматриваемых здесь лексем выражаются средствами доминанты [r], характеристики которой сопоставимы с полярными чувствами и эмоциями и передают крайнюю степень их проявления.

Корень jir в ср.-мо. ?irqa- [HY 37, SH, HYt], пкл.-мо. jar?а- [Tum. 430], п.-мо. jir?a- Свеселиться; благоденствоватьТ [Kow. 2366],мо. жарга-, бур. жарга-, калм. ?ирh-, ойр. ?ирhе-, орд. ?irGa-, даг. ?arga-, ?irga-, ж.-уйг. ?arg?-, мнгр. ?irGa- [EDAL 1555] Сбыть счастливым, блаженствоватьТ служит для экспликации ощущения внутреннего возбуждения, радости: ср. п.-мо. darbi- [Kow. 1680], мо. дарви- Сприходить в состояние радостного возбуждения при виде шумной толпыТ; бур. дэрбэлзэ- Сбыть в приподнятом настроенииТ, дэрбэ- СвосторгатьсяТ. Так же, как и страх, состояние счастья в первую очередь обусловлено телесными ощущениями: переизбыток эмоций сопровождаетсяа учащением сердцебиения и дыхания, общего ритма работы организма (д-р-р, ж-р-р). Если, по нашему предположению, счастье воспринимается в осязательной модальности, то Л. С. Левитская видит в глаголе жарга- результат зрительного восприятия, возводя его к имитативной основе *йар ~ жар Ссверкнуть, блеснутьТ [ЭСТЯ, 1989, с.146].

Противоположное состояние в монгольских языках выражается с помощью словосочетания п.-мо. oru ebed- Сдушевно скорбеть, быть сердобольным, искренне сожалетьТ [Kow. 581], мо. ?р ?вд-, бур. ?рэбдэ- Сдуша болит; щемит под ложечкойТ, где компонент пкл.-мо. oru [Tum. 125, 512], п.-мо. oru Свнутренность чего-л.Т[Kow. 581], орд. oro, or, мог. ouraСсердце, душаТ [EDAL 1064], по всей видимости, индицирует притупленное ощущение щемления под ложечкой, сопряженное с чувством тревоги, жалости. Впоследствии это ощущение было перенесено на анатомический орган, в котором наиболее велика жизненная активность.

Значения Сстрах, испуг; стыдТ в монгольских языках представлены в лексемах п.-мо. sirbegede- Сне знать куда деваться от стыдаТ [Kow. 1531]; мо. сэрд хий-, эрхий- Сзамереть о сердцеТ; п.-мо. suruy-e Сстрах, ужасТ [Kow. 1435]; п.-мо. burki- СиспугатьсяТ [Kow. 1262]; п.-мо. kiru- [Less. 473],мо. хяр- Сзамирать (от сильного страха)Т; бур. хир?? СзастенчивыйТ; п.-мо. kirtki- [Kow. 2553],мо. хиртхий- Сбыть пораженным ужасомТ.

Корневой согласный [m] зафиксирован лишь в обозначениях гордости, высокомерия и обиды, при этом здесь мы уже имеем дело не с внутренними ощущениями, а со зрительным восприятием лица, точнее, губ человека: пкл.-мо. omu? [Tum. 495], п.-мо. omu?[Kow. 412], мо. омог, бур. омог, калм. омг, ойр. омог Сгордость, высокомериеТ; п.-мо. tuma, мо. тум Счванство, надменностьТ ; бур. гом, калм. hом Сжалоба, обидаТ. Здесь использование согласного [m] сопряжено с непроизвольным движением мышц рта, сопровождающим ощущения и эмоции. Данные примеры демонстрируют возникновение психо-эмоциональных ассоциаций с акустическими характеристиками доминант.

В 4.4.5. Кинестетическая чувствительность исследуется лексическая экспликация таких витальных и органических ощущений, как бодрость, напряжение, ожидание, сексуальное напряжение, сила и физическое отвращение, которые возникают благодаря работе интероцепторов, в том числе проприорецепторов, находящихся в мышцах, сухожилиях и соединительных тканях, покрывающих внутренние органы. Корень *ser передает пробуждение, оживление: ср.-мо. seri- [HY 35, SH], sere- [HY 33, SH, LH], sere-, seri- [MA 320], sir- [IM], пкл.-мо. sere-, seri- [Tum. 550], п.-мо. sere- [Kow. 1370], мо. сэр-, бур. hэри-, калм. сер-, орд. sere-, мог. sera-, даг. sere-, дунс. sieri-, бао. sere-, ж.-уйг. ser-, мнгр. sari- [EDAL 1219] Своспрянуть; просыпатьсяТ. Пмонг. *seri- Спросыпаться; замечатьТ сопоставляется с Птюрк. *sEr- (~-e-) Счувствовать, восприниматьТа [EDAL 1219].

В монгольских языках можно выделить ряд образных лексем, которые можно охарактеризовать как обозначения напряжения. Несомненную ценность для этимологизирования представляет глагол п.-мо. kurbeyi- Снапрягаться (о жилах)Т, зафиксированный О. М. Ковалевским [Kow. 2646] и не упоминающийся в современных монголоязычных словарях. Согласный [r] в образном корне *kurbуказывает на достаточно высокую степень напряжения сухожилий, которое, судя по субстантивам, передается с помощью корней *qurb и *sirm/sirb: п.-мо. qurbasu, мо. хурвас Сжила, сухожилиеТ; ср.-мо. sirmusu[SH], sirbusun[HY 48], sirbusun[LH, IM], sirbusun[MA 130], пкл.-мо. sirbusun [Tum. 565], п.-мо. sirbusu(n), sirmusu(n) [Less. 716], мо. ш?рм?с(?н), бур. ш?рмэhэн, ш?рбэhэн, калм. ш?р?сэн, ойр. ш?рвесен, орд. sorwos, sorwosu; даг. sirbes, sirbus, мнгр. sbu??, sulu??, surbus? [EDAL 1383Ц1284]Сжила; сухожилие; нервыТ. Напряжение различных групп мышц тела соотносится с напряжением мышц артикуляционного аппарата.

Благодаря проприорецепторам человек может чувствовать не только положение тела, движения, но и силу. Данный аспект вербализации ощущений отразился в следующих лексемах: п.-мо. ir, мо. ир Ссила, мощь, энергия; воля, желание, охота, стремлениеТ; п.-мо. urm-a[Kow. 468], мо. урам, бур. урма(н), калм. урмд, ойр. урма, орд. urma, дунс. uruma [EDAL 621] Снастроение; ободрение; охота, желаниеТ; п.-мо. dorbi [Less. 262], мо. дорви Смощь, сила; способностьТ , бур. дорьбо Сфизическое состояниеТ; п.-мо. bir-a[Kow. 1152], мо. бяр, бур. бира, калм. бар Ссила, мощьТ; п.-мо. sur[Kow. 1434]; мо. с?р, бур. h?р, калм. с?р, ойр. с?р Свеличие; сила, мощьТ; калм. с?р? Своодушевление, подбадриваниеТ. Для Пмонг. *urma помимо Птунг. *uru СрадоватьсяТ авторы Алтайского словаря приводят Птюрк. *ira Схарактер; настроение, проявление чувствТ и Пяп. *uria- Свеселый, радостныйТ, справедливо отмечая, что это лодин из многочисленных общих алтайских терминов для выражения эмоций [EDAL 621Ц622].

В ср.-мо. erke [MA 164], пкл.-мо. erke [Tum. 392], п.-мо. erkeСвласть, могущество, сила; способность; воляТ [Kow. 263], мо. эрх, бур. эрхэ, калм. эрк, ойр. эрке Справо, полномочие, властьТ первоначальным, на наш взгляд, было значение Свнутренняя сила, энергияТ, что подтверждает п.-мо. yabuquerke ugei Сне иметь силы, быть не в состоянии ходитьТ [Kow. 264]; пкл.-мо. erketen [Tum. 392], п.-мо. erketen [Kow. 265Ц266], мо. эрхтэн, бур. эрхэтэн, калм. эрктн, ойр. эркетен Сорганы телаТ. В твердорядном лотражении cр.-мо. arqa[SH 9], ar?a[MA 105], п.-мо. ar?-a[Т 314], п.-мо. ar?-a[Kow. 158], мо. арга, бур. арга, калм. арh, ойр. арhа,орд. arGa, даг. arga, arehe, дунс. raG, ж.-уйг. arag, мнгр. arGa[EDAL 313] Сспособ, методТ, по всей видимости, также исходной следует признать сему Ссила, способность совершить что-л.Т. Ср. п.-мо. arqa?, мо. архаг Сбольшой, сильный, могучийТ.

На основе значения Ссильное желание, стремлениеТ возникли следующие формы: ср.-мо. jori- [МА 208], пкл.-мо. jori- [Tum. 435], п.-мо. jori- [Kow. 2402], мо. зори-, бур. зори- Сстремиться; направляться, устремлятьсяТ; п.-мо. ermelje- [Less. 281], мо. эрмэлз- Сстремиться; сильно желать, мечтатьТ, бур. эрмэлзэ- Снастойчиво стремитьсяТ; ср.-мо. duran [LH], dura(n) [SH, MA 145], пкл.-мо. dura(n) [Tum. 372Ц373], п.-мо. dura(n) [Kow. 1879], мо. дур, бур. дуран, калм. дурн, ойр. дуран, орд. dura, мог. dоrоn, даг. duar, дунс. duran, ж.-уйг. dura, мнгр. duran[EDAL 483] Сжелание, стремление; любовьТ.

Сексуальное напряжение передается с помощью следующих лексем: пкл.-мо. urin [Tum. 607], п.-мо. urin [Kow. 439], мо. урин Спылкая страстьТ; п.-мо. mira?a, miriy-a Сстрасть, вожделениеТ; пкл.-мо. qurica- [Tum. 537], п.-мо. qurica- Счувствовать вожделениеТ [Kow. 956Ц957], мо. хурьца- Счувствовать половое влечениеТ, бур. хуриса-, калм. хурц- СвожделетьТ. Физическое отвращение, сопровождаемое содроганием, выражается с помощью корней *ir/jir/jar, которые также формируют поле термальной рецепции: п.-мо. jarayi-, мо. зарай- Смороз по коже деретТ, калм. ирвэтр- СзнобитьТ. В связи с этим в русском языке выглядит неслучайной близость корней мур-ашки, мёрз-нуть и мерз-ость. Бур. жэрхэ- Счувствовать отвращение, брезговатьТ; мо. зарс хий- Смгновенно чувствовать неприязненностьТ; п.-мо. irbeyi-, irbegene-, мо. ирвий-, ирвэгнэ- Сощущать прикосновение к телу насекомых, меха, волосТ имеют тюркские параллели: йер-~йери-~йарсы- Счувствовать брезгливостьТ. В т.-ма. языках: эвенк. ?арунин-, ульч. н'ирбасу-,нан. ирбаси- СбрезговатьТ [ССТМЯ, 1975, с. 253, 639].

Артикуляционный признак губно-губного [m], при произнесении которого происходит смычка, сжимание губ, обусловил функционирование звукосимволического корня *cim, условно воспроизводящего звук щипания пальцами: п.-мо. cimki- Сщипать; срывать ногтямиТ [Kow. 2172], cimci- [Less. 185], мо. чимхэ-, бур. шэмхэ-, калм. чимк-,орд. cimke-, даг. cuek, бao. co?G?-, ж.-уйг. cimke, мнгр. ci?gi-, cimo- [EDAL 430] Спощипывать; защемлятьТ. Корень *cim восстанавливается в других языках алтайской общности: Птюрк. cim- Сщипать, брать щипкомТ, Птунг. c[i]m- Схватать когтями; ковырять в зубах; брать щипкомТ, Пяп. tum- Ссрывать, хватать пальцамиТ, Пкор. *cum Скулак; горстьТ [EDAL 430].

На истоки развития значения ср.-мо. kimusun[HY 46, SH], kimul[SH], qimusun[LH, IM], qimusun [МА 298], пкл.-мо. kimusu [Tum. 449], п.-мо. kimusu(п) Скогти (у птиц и хищных зверей); ногтиТ[Kow. 2538], мо. хумс, бур. хюмhа(н), калм. хумсн, ойр. хумсан, орд. xumusu, мог. qimsun, qemsun,даг. kimci, kimeci, дунс. G?musun, Gimusun, бао. Gomso?, ж.-уйг. х?m?s?n, мнгр. cimu?e, cimus? [EDAL 819] Сноготь; коготьТ проливает свет субстантивная форма п.-мо. kimsa, мо. хямсаа Спинцет, ухват, щипцыТ, в которой корень *kims вполне сопоставим с *cimk. Ср. каз. кымты- СзащемитьТ [Кайдаров, 1986, с. 255]. В таком случае слово kimusun можно интерпретировать как Снечто, с помощью чего можно защипнуть, выдернуть что-л.Т.

Воплощение в корне *nim образа Снечто тонкоеТ, несомненно, продиктовано артикуляторными особенностями согласного [m]: сжимая губы, человек символически передает тонкость описываемого объекта: ср.-мо. ningen[HY 53], nimgen[IM], nimgen[MA 257], пкл.-мо. nimgen [Tum. 484], п.-мо. nimgen[Kow. 663], мо. нимгэн, бур. нимгэн, калм. нимгн, ойр. нимген, орд. nemgen, nimgen, nemgun, даг. ningen, дунс. ninkien, ninkian, бао. ni?ga?, ж.-уйг. nemgen, ne?gen, мнгр. ne?gen[EDAL 989] Стонкий (о плоских предметах)Т. Прилагательное образует изоглоссу с Птунг. *nem(i)- СтонкийТ [EDAL 989].

В ряде лексем согласный [m] благодаря смыканию губ передает процессуальное значение стягивания, затягивания чего-л.: п.-мо. omuyi-, мо. омой- Сстягиваться, собираться в складки (напр. о коже от ожога)Т; п.-мо. qamki-, мо. хамхи-, ойр. хамха- Ссмыкать, закрыватьТ. Процесс стягивания ярко отражен в субстантивах: п.-мо. qombu?-а, qumba?-a, мо. хомбого, хумбага Смешок с отверстием, стягиваемым ремнемТ; п.-мо. sumal [Kow. 1541], п.-мо. sumal, мо. сумал Снебольшая войлочная сумка (для зерна)Т. Идея собирания чего-л. воедино, в центр, на наш взгляд, заложена в пкл.-мо. qamu- [Tum. 519], п.-мо. qamи-,tama- [Kow. 807, 1643], мо. хам-, там-,бур. хама-, калм. хам-, ойр. хама- Сзахватывать все; сгребатьТ; п.-мо. comu- [Kow. 1403], мо. цом-, бур. сомо- Сстоговать сено; складывать в кучуТ. Рассмотренные в данном разделе лексемы вытекают из изобразительного потенциала [m] как губно-губного звука, передающего значения СсжиматьТ, СщипатьТ, СстягиватьТ, Ссобирать воединоТ и др.

Ср. рус. ш-р-р, шерш-авый, шерох-оватый; англ. rough, rugged; нем. rauh, фр. grenu, rugueux СшершавыйТ и др.

Следует отметить, что признак СгладкийТ реализуется в монгольских языках с помощью переднеязычного, щелевого, бокового [l].

Ср. англ. toprim Спринимать строгий, официальный вид; напускать на себя важностьТ, to prim (up) oneТs lips (mouth) Споджимать губыТ.

Болг. зор Свласть, силаТ, сербохорв. зо?р Сярость, вспыльчивостьТ восходят через тур. zоr к перс. zor СсилаТ, авест. zavar- Смощь, силаТ [Фасмер, 1971, с. 81].

В заключении обобщаются результаты исследования и формулируются характерные особенности актуализации чувственного восприятия средствами корневых согласных [r/m] в монгольских языках.

Описание типологических и специфических признаков пласта лексики с корневыми согласными [r/m] позволило выявить семиотические, психологические, психофизиологические и лингвистические основания звукосимволической сущности языка, поскольку исследование возможностей фоносемантики предполагает рассмотрение не только языковой системы, но и языковой личности - личности, осуществляющей номинацию. Особую ценность представляет выявление особенностей мыслительной деятельности в процессе номинации, поскольку, как известно, сущность языковых единиц понимается отчетливее, когда прослеживаются механизмы их создания.

Если учесть, что понятие наделено образностью, то выражение понятия означает облечение его в словесную форму с учетом того, что в доминанте закодированы сведения о конкретных свойствах обозначаемой вещи, явления. Доминанта формирует целый класс сходных предметов, объединенных тем или иным генеральным признаком. В связи с этим в качестве этимонов необходимо рассматривать не конкретные предметы или действия, а образы, иначе образные отклики, возникающие в сознании носителей языка при предъявлении той или иной звуковой оболочки.

Так, если яркое образное прилагательное балсагар Сполный, толстыйТ имеет коррелят в субстантивной сфере балсан Смышцы, мускулыТ, а прилагательное балтагар Столстый и неуклюжийТ - коррелят балта Смолот, кувалдаТ, то не обязательно существительные следует считать основами для развития образных значений. К сожалению, зачастую исследователей не интересует происхождение готовых слов со значениями СмышцыТ, СтопорТ и др. У носителей языка при предъявлении форм балсагар [х?н], балхагар [гар] в первую очередь явственно возникает в сознании образ полного человека, пухлых рук. При этом люди часто пытаются помочь себе руками передать оттенки того или иного образа (например, морхогор, мархагар, парнагар, пирнагар - о носе) или приводят в качестве примера конкретного человека, сверх меры наделенного данным признаком. Поэтому и балсагар Сполный, толстыйТ, и балсан Смышцы, мускулыТ следует считать производными от омертвелого дескриптивного корня *bals со значением Снечто пухлое, толстоеТ, при этом субстантив следует признать хронологически более поздним образованием, номинально вырвавшимся за пределы образной лексики, но сохранившим с ней тесную морфологическую и семантическую связь.

В изысканиях ученых по звукосимволизму на материале разноструктурных языков сформулировано около двухсот фоносемантических закономерностей, или универсалий, которые делятся на абсолютные и относительные. Наше исследование подтвердило такие абсолютные универсалии, как: звукоизобразительные (ЗИ) слова образуют систему; между ЗИ-словом и его денотатом существуют закономерные соответствия; умножение состава корня ЗИ-слова есть одно из средств интенсификации его значения; минимум один фонемотип в ЗИ-слове имеет природу, идентичную природу денотата; элемент строения денотата может отражаться в ЗИ-слове более чем одним способом; стержневым компонентом ЗИ-слова класса фреквентативов служит [r]; частота появления лабиальных в обозначениях округлого значительно превышает вероятное ожидание. К материалу изобразительной системы в монгольских языках применимы следующие относительные универсалии: обозначения большого, лоткрытого, широкого содержат открытый широкий гласный; обозначения малого содержат закрытый узкий гласный или палатальный согласный; обозначение темного содержит низкий (по тону) гласный.

Таким образом, изобразительная лексика монгольских языков поддается классификации и может быть выделена в изобразительную систему языка, которой присущи такие признаки системы, как концепт (звукоизобразительность как системообразующее свойство), субстрат (доминанта как носитель звукоизобразительности) и структура (трихотомия, включающая генетический, диахронический и синхронический аспекты).

Результаты данного исследования свидетельствуют о том, что совокупность первичных основ в монгольских языках делится на группы в зависимости от способа поступления перцептивной информации, каждая из которых примыкает к определенному звуковому материалу и из него образована. Широкий спектр образных корней служит для передачи тончайших нюансов качеств, формирует богатый словарь для обозначения предметов и явлений, порой отличающихся друг от друга едва заметными, незначительными признаками.

Дрожащий сонант [r] передает дрожание, трепетание, обусловленные самим качественным своеобразием звука и в большинстве случаев ведущие к внутреннему дискомфорту. Способность доминанты [r] передавать восприятие холода и жары, зловония и аромата, состояние счастья и тревоги обусловлена тем, что они представляют собой крайнюю степень проявления противоположных начал. Так, глагол п.-мо. orgi-, мо. орги-, бур. урья- имеет общее значение СобдаватьТ, сочетающееся с лексемами, связанными с разными видами рецепторов: холодовыми (мо. нуруу х?йт орги- Собдавать холодом в спинуТ, бур. hэрюу урья- Свеять прохладойТ); тепловыми (мо. чих халуу оргиулж байна Суши пылаютТ, бур. халуу урья- Собдавать жаромТ) и обонятельными (мо. ?мхий орги- Сотдавать зловониемТ). Прилагательное п.-мо. qurca (ср. рус. резкий, острый) также применимо к реалиям, относящимся к различным сенсорным модальностям: слуховой (хурц сонор Сострый слухТ), зрительной (хурц гэрэл Сяркий светТ, хурц ?нц?г Сострый угоТ), тактильной (хурц ?вчин Сострая больТ), обонятельной (хурц цоргисон ?нэр Срезкий запахТ) и вкусовой (хурц идээ Сострая едаТ). Данные примеры свидетельствуют о синкретизме семантики языковых единиц, семантических признаках, мотивирующих метафорические и метонимические переносы в интермодальные сферы, о явлении синестезии в области обозначения физических ощущений.

В лексемах с доминантой [m] принципиальное значение имеет как место артикуляции - губы, так и способ артикуляции - сжимание губ, поскольку именно они послужили источником символизации признаков в процессе номинации. Исследование подтвердило способность кинем служить мимическими подражаниями процессам и формам внешней природы.

В работе выявлено 588 корней четырех типов, из них 75 % приходится на корни с доминантой [r]. Наряду с изобразительной лексикой было проанализировано 760 единиц с затемненной этимологией, процентное соотношение частей речи выглядит следующим образом: существительные - 75 %, глаголы - 17 %, прилагательные - 7 %, менее 1 % приходится на числительные, наречия и превербы.

О соотношении анлаутных и ауслаутных согласных можно судить по данным следующих диаграмм.

Диаграмма 1а Диаграмма 2

Сun в корнях с СD [r] а аа ааСun в корнях с СD [m]

а

Как видно, позиции согласных в анлауте примерно одинаковы, за исключением того, что согласный [m] не может выступать в позиции как анлаута, так и ауслаута.

Диаграмма 3а Диаграмма 4

Сaus в корнях с СD [r] а аСaus в корнях с СD [m]

а

В финальной позиции корней с доминантой [r] активны как аффрикаты, спиранты, так и смычные согласные. Менее представлен в ауслауте блок сонантов [m/n/l], доминанта [m] также с ними практически не сочетается. По всей видимости, это можно объяснить тем, что и сами [r/m] относятся к сонорным согласным. Отмечается высокая степень сочетаемости доминанты [m] c смычными [b/p].

С точки фоносемантики можно прийти к выводу, что сильный согласный [r] стремится к сочетанию в ауслауте с такими же сильными согласными, как [j/c/s], [t/d], которые усиливают проявление генерального признака.Смягчающие же семантику согласные [b/p], [m/n/l] занимают по отношению к ним периферийную позицию. Например, в арзгар СоскаленныйТ аффриката [j] подчеркивает генеральный признак Сторчащий, остроконечныйТ, смычный [b] в арвагар СлохматыйТ его смягчает. Что касается влияния смычных [q/k/?/g] на семантику корня, то их позицию можно признать нейтральной в связи с тем они наиболее органично передают финальную фазу звучания, не придавая ему оттенка резкости, внезапности.

Мягкая доминанта [m] также стремится к сочетанию с мягкими [b/p], образуя кластер [mb], встречающийся в 33 % производных. Активность сильных согласных ниже более чем в два раза, что верифицирует тенденцию к сочетанию сильной доминанты с сильным ауслаутом и мягкой доминанты с мягким ауслаутом. Исследование других согласных в позиции доминанты и их сочетаемость с согласными в финальной позиции в дальнейшем позволят подтвердить или опровергнуть эти выводы.

Широкая вариативность гласных в составе изобразительных корней монгольских языков позволила нам приложить данный признак и к корням, формирующим лексику с затемненной внутренней формой. В образных корнях нами выявлена тенденция к обозначению с помощью гласного [a] более крупных объектов, а гласного [u] - более мелких.

Сопоставление слов с доминантами [r/m] в тунгусо-маньчжурских и тюркских языках свидетельствует, что все они с незначительными отклонениями охватывают один и тот же диапазон звуков, отражая сходство фонематического и естественного звучания согласно своей фонетической традиции. Границы фоносемантических полей доминант во многома совпадают. Несомненно, дальнейшее изучение звукосимволических свойств других согласных в роли доминант позволит уточнить некоторые проведенные в данной работе реконструкции, которые вносят определенный вклад ва выявление общих генеральных линий воплощения перцептивной информации в монгольских, и шире в алтайских языках.

Фоносемантический анализ лексем с корневыми согласными [r/m], демонстрирующих законсервированное древнее состояние монгольских языков, позволил установить исконный корневой состав монгольских языков и в определенной степени раскрыть его номинационный потенциал. Следует признать, что не все лексемы с доминантами [r/m] поддаются точной этимологизации, что объясняется сложностью ассоциативной линии и синкретичностью значений лексем. Но, тем не менее, исследование демонстрирует очевидную тенденцию полевого структурирования значений, объединенных общим элементом - звуком. Дальнейшее изучение звукосимволических свойств других согласных в роли доминант, несомненно, позволит уточнить и, возможно, изменить некоторые проведенные в данной работе реконструкции, которые вносят определенный вклад ва выявление общих генеральных линий воплощения перцептивной информации в монгольских, и шире в алтайских языках.

Основные публикации по теме диссертации

Монографии

1. Сундуева, Е. В. Проприальное словообразование в современном монгольском языке / Е. В. Сундуева. - Улан-Удэ : Изд.-полигр. комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2005. - 131 с. - 7 п.л.
2. Сундуева, Е. В. Топонимия Ольхона и Приольхонья: семантика онимических основ / Е. В. Сундуева. - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2010. - 128 с. - 7,5 п.л.
3. Сундуева, Е. В. Звуки и образы: фоносемантическое исследование лексем с корневыми согласными [r/m] в монгольских языках / Е. В. Сундуева. - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2011. - 344 с. - 22 п.л.

Статьи в журналах, рекомендованных ВАК

для публикации основных положений докторской дисертации

4. Сундуева, Е. В. Способы фонетической адаптации морфов в современном монгольском языке / Е. В. Сундуева // Вестник Бурятского государственного университета. Сер. 18: Востоковедение. - Улан-Удэ, 2005. - Вып. 1. - С. 103Ц109. - 0,5 п.л.
5. Сундуева, Е. В. Архаическая ландшафтная лексика в языке Сокровенного сказания монголов / Е. В. Сундуева // Вестник Челябинского государственного университета. - Челябинск, 2009. - № 39 (177). - С. 140Ц144. - Сер. Филология. Искусствоведение. Вып. 38. - 0,5 п.л.
6. Сундуева, Е. В. Аффиксация образных слов в монгольском языке / Е. В. Сундуева // Мир науки, культуры, образования. - Горно-Алтайск, 2010. - № 1 (20). - С. 91Ц94. - 0,4 п.л.
7. Сундуева, Е. В. Аспекты номинации диких и травоядныха животных в монгольских языках / Е. В. Сундуева // Известия Дагестанского государственного педагогического университета. Серия Общественные и гуманитарные науки. - Махачкала, 2010. - № 3(12). - С. 103Ц107. - 0,5 п.л.
8. Сундуева, Е. В. Вербализация зрительного восприятия световых явлений в монгольских языках (на материале корней с согласным [r]) / Е. В. Сундуева // Mongolica-IX: сб. ст. - СПб.: Петербургское Востоковедение, 2010. - С. 99Ц102. - 0,5 п.л.
9. Сундуева, Е. В. Изобразительная природа гидрографической терминологии в языке Сокровенного сказания монголов / Е. В. Сундуева// Научная мысль Кавказа. - Ростов-на-Дону: Изд-во СКНЦ ВШ, 2010. - № 4. - Ч. II. - С. 133Ц136. - 0,4 п.л.
10. Сундуева, Е. В. Интерпретация ощущения боли и чувства страха в монгольских языках / Е. В. Сундуева // Вестник Бурятского государственного университета. Серия Филология. - Улан-Удэ : Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2010. - Вып. 10. - С. 132Ц136. - 0,6 п.л.
11. Сундуева, Е. В. Образная семантика орографической терминологии в языке Сокровенного сказания монголов / Е. В. Сундуева // Сибирский филологический журнал. - Новосибирск, 2010. - № 3. - С. 154Ц158. - 0,6 п.л.
12. Сундуева, Е. В. Особенности реализации вкусового восприятия в монгольских языках (на примере односложных корней с дрожащим сонантом r) / Е. В. Сундуева // Вестник Челябинского государственного университета. - Челябинск, 2010. - № 13 (194). - С. 132Ц136. - Сер. Филология. Искусствоведение. Вып. 43. - 0,5 п.л.
13. Сундуева, Е. В. Специфика реализации диады мужское - женское в монгольских языках / Е. В. Сундуева // Вопросы когнитивной лингвистики. - Тамбов, 2010. - № 2. - С. 121Ц126. - 0,6 п.л.
14. аСундуева, Е. В. Фоносемантические функции согласного [m] в односложных корнях монгольских языков / Е. В. Сундуева // Известия Российского государственного педагогического университета имени А. И. Герцена. - СПб., 2010. - № 126. - С. 194Ц200. - 0,5 п.л.
15. аСундуева, Е. В. Реализация признака пестрый в монгольских названиях насекомых и растений / Е. В. Сундуева // Сибирский филологический журнал. - 2011. - № 1. - С. 151Ц156. - 0,6 п.л.

Статьи в научных сборниках и журналах

16. аСундуева, Е. В. Парадигматический аспект морфонологии в современном монгольском языке / Е. В. Сундуева // Актуальные проблемы языков, истории, культуры, образования в странах АТР: материалы докл. III Междунар. конф. студентов, аспирантов и молодых преподавателей. - Владивосток, 2003. - С. 236Ц238. - 0,2 п.л.
17. аСундуева, Е. В. The functioning of stems of figurative words in the modern Mongolian language а/ Е. V. Sundueva // The International Symposium on Mongolian Studies of China. - Huh-hot, 2005. - P. 82. - 0,1 п.л.
18. аСундуева, Е. В. Монгол х?ний нэрийг дагаврын аргаар б?тээх нь а/ Е. В. Сундуева // Монгол судлалын эрдэм шинжилгээний бичиг. - Улаанбаатар, 2005. - Х. 69Ц78. Боть XXV (248). - 1 п.л.
19. аСундуева, Е. В. Аффиксы прилагательных со значением возможности / невозможности действия в современном монгольском языке а/ Е. В. Сундуева //а Санжеевские чтения-6 : Актуальные проблемы монголоведения : материалы всеросс. конф. - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2006. - С. 104Ц105. - 0,3 п.л.
20. аСундуева, Е. В. Административно-территориальная терминология автономного округа Внутренняя Монголия КНР а/ Е. В. Сундуева // Имя. Социум. Культура : материалы II Байкальской междунар. ономастич. конф., Улан-Удэ, 4 - 6 сент. 2008 г. - Улан-Удэ, 2008. - С. 171Ц174. - 0,5 п.л.
21. аСундуева, Е. В. Ойконимическая терминология в топонимии АО Внутренняя Монголия (КНР) / Е. В. Сундуева // Проблемы общей и региональной ономастики : материалы VI Всерос. науч. конф. / Адыгейский гос. ун-т. - Майкоп, 2008. - С. 117Ц121. - 0,4 п.л.
22. аСундуева, Е. В. Культовые места бурят: Бархан, Ольхон и Алханай а/ Е. В. Сундуева // Язык как народное достояние: проблемы сохранения лингвистического разнообразия : сб. тр. междунар. науч. конф., Улан-Удэ, 9 - 13 сент. 2009 г. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2009. - С. 218Ц225. - 0,4 п.л.
23. аСундуева, Е. В. Лексическая экспликация семемы поклонение в монгольских языках а/ Е. В. Сундуева // Проблемы монголоведных иа алтаистических исследований : материалы междунар. конф., посв. 70-летию проф. В.И. Рассадина, Элиста, 11 - 13 нояб. 2009 г.а - Элиста, 2009. - С. 187Ц189. - 0,3 п.л.
24. аСундуева, Е. В. Острова Приольхонья: структурно-семантический анализ а/ Е. В. Сундуева // Межкультурная коммуникация: аспекты лингводидактики :а материалы межвуз. метод. семинара, 20 нояб. 2009. ЦУлан-Удэ : Изд-во Бурят. госун-та, 2009. - Вып. 2. - С. 118Ц122. - 0,3 п.л.
25. аСундуева, Е. В. Остров Ольхон: к семантике названия а/ Е. В. Сундуева // Культурное пространство Восточной Сибири и Монголии: от прошлого к будущему : материалы IV междунар. симп. / науч. ред. Р. И. Пшеничникова. - Улан-Удэ: Изд.-полиграф. комплекс ФГОУ ВПО ВСГАКИ, 2009. - С. 505Ц510. - 0,3 п.л.
26. аСундуева, Е. В. The phenomena of interfixation in the modern Mongolian language а/ Е. В. Сундуева // Comparative Study on culture of Transnational Nomadic Peoples: materials of the 16th world congress / The international union of anthropological and ethnological sciences, July 27 - 31. - Kunming (China), 2009. - P. 20. - 0,1 п.л.
27. аСундуева, Е. В. Звукоподражательная основа глаголов речевой сферы с корневым сонантом [r] / Е. В. Сундуева // Монгол судлалын чуулган. - Улаанбаатар, 2010. - Боть № 9 (44). - 39Ц48-р х. - 0,6 п.л.
28. аСундуева, Е. В. Круговой танец бурят ёхор: к семантике термина а/ Е. В. Сундуева // Этническая история и культурно-бытовые традиции народов Байкальского региона. - Иркутск : Оттиск, 2010. - С. 200Ц207. - 0,4 п.л.
29. аСундуева, Е. В. Номинационный потенциал корня *jir в монгольских языках а/ Е. В. Сундуева // Языковое бытие и этноса : когнитивный и психолингвистический аспекты : материалы Междунар. школы-семинара (VI Березинские чтения).Ц М.: ИНИОН РАН, АСОУ, 2010. - Вып. 17. - С. 167Ц174. - 0,5 п.л.
30. аСундуева, Е. В. Роль словообразовательногоа суффикса -нга в бурятских гидронимах а/ Е. В. Сундуева // Теория и практика преподавания востоковедных дисциплин: материалы межвузовского методического семинара, 16 марта 2010 г. - Вып. 5. - Улан-Удэ : Изд-во Бурят. госун-та, 2010. - С. 146Ц151. - 0,3 п.л.
31. аСундуева, Е. В. Семантическая реконструкция монгольских гидронимов Керулен и Селенга а/ Е. В. Сундуева // Монгол судлал ??рчл?гд?н буй ерт?нц?д : х?гжлийн хэтийн т?л?в : ОХУ-ын нэрт Монголч эрдэмтэн Н. О. Шаракшиновагийн мэндэлснийа 95 жилийн ойд зориулагдсан олон улсын эрдэм шинжилгээний бага хурлын илтгэл??дийн эмхтгэл. - Улаанбаатар, 2010. - 276Ц254-р х. - 0,5 п.л.
32. аСундуева, Е. В. Семантическая структура слова aral в монгольских языках а/ Е. В. Сундуева // Н??длийн соёл иргэншил ба буриад-монголчууд сэдэвт олон улсын эрдэм шинжилгээний бага хурлын илтгэлийн эмхтгэл. - Улаанбаатар, 2010. - С. 263Ц268. - 0,5 п.л.
33. аСундуева, Е. В. Символическая функция корневой фонемы [r] в некоторых монгольских соматизмах а/ Е. В. Сундуева // Языки и письменные источники монгольских народов : материалы междунар. науч. конф., проведенной в рамках Конвента монголов мира. - Улан-Удэ : Изд-во БНЦ СО РАН, 2010. - С. 29Ц33. - 0,5 п.л.
34. аСундуева, Е. В. Фоносемантическая характеристика согласного [r] в односложных основах монгольских языков а/ Е. В. Сундуева // Языковое бытие и этноса: когнитивный и психолингвистический аспекты : материалы Междунар. школы-семинара (VI Березинские чтения). - М. : ИНИОН РАН, АСОУ, 2010. - Вып. 16. - С. 213Ц219. - 0,5 п.л.
35. аСундуева, Е. В. Языковая интерпретация тактильного восприятия в монгольских языках а/ Е. В. Сундуева // Актуальные проблемы бурятской филологии и культуры: материалы регион. науч.-практ. конф., Иркутск, 23 апр. 2010 г. - Иркутск : Изд-во Иркут. гос. ун-та, 2010. - С. 86Ц94. - 0,5 п.л.
36. аСундуева, Е. В. Репрезентация процессуального значения СдышатьТ в монгольских языках а/ Е. В. Сундуева // Актуальные проблемы гуманитарных исследований: материалы научной сессии, посв. 60-летию проф. Л. В. Шулуновой. - Улан-Удэ : Изд-во Бурят. гос. ун-та, 2011. - С. 142Ц145. - 0,4 п.л.
37. аСундуева, Е. В. Звукосимволическая основа числительных ?urban, dorben в монгольских языках / Е. В. Сундуева // Монгол судлалын чуулган. - Улаанбаатар, 2011. - Боть № 10 (45). - Дэвтэр 1-39. - 51Ц56-р х. - 0,5 п.л.

Как отмечает один из информантов, в начальных классах нам с братьями, подругами очень нравилось открывать Бурятско-русский словарь на букву п и изображать те образные слова, которые там встречались. Также мы любили брать старые фотографии, желательно незнакомых нам людей, и подбирать к их внешнему виду образные прилагательные [Бадмаева С. Д., 1963 г.р., род шоно, Баргузинский р-он].

МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ОБЛАСТНОЙ УНИВЕРСИТЕТ

На правах рукописи

 

 

Папуша Ирина Сергеевна

 

 

СЛОЖНОЕ СИНТАКСИЧЕСКОЕ ЦЕЛОЕ:

СТРУКТУРА, СЕМАНТИКА, ФУНКЦИОНИРОВАНИЕ

 

 

Специальность 10.02.01 - русский язык

 

 

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание учёной степени

доктора филологических наук

 

 

Москва - 2011

Работа выполнена на кафедре современного русского языка

ГОУ ВПО Московский государственный областной университет

Научный консультант:а Герасименко Наталья Аркадьевна,

доктор филологических наук, профессор

Официальные оппоненты: Маркелова Татьяна Викторовна,

доктор филологических наук, профессор

Московский государственный университет печати

а Сергиевская Любовь Алексеевна,

доктор филологических наук, профессор

Рязанский государственный университет им. С.А. Есенина

а Фигуровская Галина Дмитриевна,

доктор филологических наук, профессор

Елецкий государственный университет

аим. И.А. Бунина

Ведущая организация:аа ГОУ ВПО лМосковский городской

а педагогический университет

Защита состоится л20 октября 2011 года в 15.00 на заседании диссертационного совета Д 212.155.02 по защите докторских и кандидатских диссертаций (специальности 10.02.01 - русский язык, 13.00.02 - теория и методика обучения и воспитания [русский язык]) при ГОУ ВПО Московский государственный областной университет по адресу: 105005, г. Москва, ул. Фридриха Энгельса, д. 21 а.

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного областного университета по адресу: 105005, г. Москва, ул. Радио, д. 10 а.

Автореферат диссертации размещён на сайтах vak.ed.gov.ru и mgou.ru.

Автореферат разослан л___ __________ 2011 года

Учёный секретарь диссертационного совета

доктор филологических наук, профессор В.В. Леденёва

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ

Каждая синтаксическая единица демонстрирует неразрывное единство между содержанием и формой, между планом содержания и планом выражения. Это утверждение справедливо и для предложения, реализующего в речи высказывание, и для сложного синтаксического целого, реализующего в речи развёрнутое высказывание, так как соотношение их содержания и формы, выявляет взаимообусловленность языка и мышления, закономерности которых познаны не в полной мере. Языковые средства в закрытой группе предложений,а в которой отражается единство логического содержания и грамматического выражения, а предложения связаны между собой различными семантическими и грамматическими отношениями, представленыа многочисленными сочетаниями и комплексами, позволяющими выявитьа специфические для русского языка способы выражения мысли.

История изучения групп предложений, начавшаяся от середины прошлого века и связанная с именами таких учёных, как А.М. Пешковский, И.А. Фигуровский, Н.С. Поспелов, Л.А. Булаховский, Г.А. Вейхман, Б.Н. Головин, Р.О. Якобсон, Л.М. Лосева, Г.Я. Солганик, С.Г. Ильенко, М.Я. Дымарский, Н.И. Серкова, Н.Д. Зарубина, О.И. Москальская, Н.В. Малычева, И.А. Сыров, М.Н. Алексеева и др., сравнительно молода. Несмотря на то, что предшествующие исследования позволили выявить многие характеристики и качества законченной группы предложений, остаётся немало нерешённых вопросов, так как такие группы предложений рассматривались в разных аспектах, и полученные выводы были неоднозначными. Одной из важнейших проблем, на наш взгляд,а остаётся терминологическое обозначение законченной группы предложений: сложное синтаксическое целое, сверхфразовое единство, межфразовое единство, прозаическая строфа, компонент текста, суперфраза, секвенция, коммуникант, цепь предложений, содружество предложений, микротекст, дискурс и другие. Наличие более 20 наименований для обозначения одногоа языкового явления не способствует формированию его единого понимания в науке. Нами был выбран термин, предложенный Н.С. Поспеловым, как наиболее соответствующий цели нашего исследования: именно в нём проявляется грамматическая составляющая, которая подчёркивает принадлежность единицы, им обозначенной, к системе языка. К тому же именно этот термин логически соответствует существующим в синтаксисе русского языка обозначениям, образующим систему синтаксических понятий: простое предложение - сложное предложение - сложная синтаксическая конструкция (многочленное сложное предложение) - сложное синтаксическое целое (ССЦ).

Следующей проблемой, связанной со сложным синтаксическим целым, является проблема его статуса. Многогранность этой единицы позволяет рассматривать её и с точки зрения языка (в разных аспектах), и с точки зрения текста, и с точки зрения коммуникации. В связи с тем, что в последние годы интересы учёных переориентировались в сторону внешней лингвистики, т.е. статический структурно-семантический подход к изучению языка уступил место динамическому, коммуникативному, сложное синтаксическое целое, вошедшее в систему единиц синтаксиса лишь во второй половине предыдущего века, остаётся недостаточно исследованным именно как структурно-семантическая единица языка, средства формирования которой принципиально отличаются ота средств формирования многочленного сложного предложения.

Как теоретическая проблема остаётся почти не исследованной делимитация границ сложного синтаксического целого в аспекте неразрывности его планов содержания и выражения. При этом неясным остаётся вопрос, как вычленить сложное синтаксическое целое из текста, особенно - как определить его нижнюю границу. Не в полной мере освещены взаимоотношения текста и сложного синтаксического целого, функционирующего в качестве интегранта и конституэнта текста.а

Всё вышесказанное обусловливает необходимость комплексного исследования особенностей семантики, структуры и функционирования сложного синтаксического целого как синтаксической единицы.

Актуальность исследованияопределяется:

1) продуктивностью сложного синтаксического целого в современном русском языкеа и важностью этойа синтаксической единицы для формирования и понимания текста;

2) отсутствием комплексного научного описания сложного синтаксического целого как особой синтаксической единицы;

3) потребностью более полного научного исследования структурных особенностей сложного синтаксического целого, влияющих на процессы его продуцирования и восприятия;

4) необходимостью разработки теории сложного синтаксического целого, отражающей сущностное отличие этой единицы от других синтаксических единиц;

5) отсутствием методики анализа сложного синтаксического целого в аспекте единства его планов содержания и выражения;

6) важностью дальнейшего изучения сложного синтаксического целого как специфической синтаксической единицы с целью установления принципов его организации и особенностей функционирования в тексте;

7) вниманием к антропоцентрическому фактору в лингвистике,а который проявляется в сложном синтаксическом целом через особенности взаимодействия внешней и внутренней структур в соответствии с ментально-лингвальным комплексома продуцента и реципиента;

8) необходимостью изучения индивидуально-авторских особенностей построения сложного синтаксического целого, отражающих специфику идиостиля языковой личности, реализующей предоставляемые языком возможности.

Объектомисследования является сложное синтаксическое целое как самостоятельная синтаксическая единица, имеющая специфическиеа семантику, структуру и функции.

Предметомисследования являются особенности внутреннего и внешнего планов структуры сложного синтаксического целого как особой синтаксической единицы.

Цельработы заключается в выявлении взаимообусловленности и взаимодействия плана содержания и плана выражения сложного синтаксического целого на базе комплекса показателей разных уровней языка и в установлении особенностей проявления этого взаимодействия в разных стилях русского языка.

Основные исследовательские задачиработы вытекают из поставленной цели:

- выявить и описать дифференциальные признаки сложного синтаксического целого как особой синтаксической единицы;

- разработать методику анализа сложного синтаксического целого в аспекте единства его планов содержания и выражения;

- определить специфические способы и средства выражения целеустановки автора и микроидеи ССЦ;

- описать инвариантные языковые матрицы сложного синтаксического целого как основу его специфической воспроизводимости;

- обосновать принципы классификации инвариантных языковых матриц сложного синтаксического целого;

- установить условия членения структуры сложного синтаксического целого на гермы;

- систематизировать характеристики герма сложного синтаксического целого;

- представить классификацию гермов по разным основаниям: по типу, по качеству, по виду, по функциональной роли;

- выявить признаки образуемого системой гермов поля языкового напряжения;

- разграничить особенности поля языкового напряжения сложных синтаксических целых художественного текста и поля языкового напряжения сложных синтаксических целых книжных функциональных стилей.

Научная гипотезазаключается в следующем: организация сложного синтаксического целого осуществляется на базе инвариантных языковых матриц и при участии системы гермов, которые образуют поле языкового напряжения ССЦ и способствуют формированию и выявлению его микроидеи.

Основные положения, выносимые на защиту:

1. Сложное синтаксическое целое является самостоятельной синтаксической единицей, обладающей дифференциальными структурно-семантическими и функциональными признаками, которые выходят за пределы набора признаков, присущих многочленному сложному предложению. Основными дифференциальными признаками сложного синтаксического целого являются: соответствие инвариантной языковой матрице, раздельнооформленность, цельность, монотемность, многосторонность связей, наличие микроидеи,а наличие поля языкового напряжения, формируемого гермами, специфическая воспроизводимость.

2. Сложное синтаксическое целое организуется на базе инвариантных языковых матриц, которые определяют внешний план его структуры и являются средствома его специфическойа воспроизводимости. Входе исследования выявлены следующие матрицы ССЦ:

• сочетание простых предложений;
• расширяющаяся языковая матрица;
• сужающаяся языковая матрица;
• комбинированная языковая матрица;
• сочетание сложных предложений.

3. Линейная структура сложного синтаксического целого членится на отрезки, названные нами гермами, которые имеют набор дифференциальных признаков и определяют внутренний план структуры ССЦ. В герме степень концентрации языковых значений единиц нескольких языковых уровней становится сигналом особой значимости данной позиционной составляющей для выявления его микроидеи. Гермы выполняют функцию маркеров развития микроидеи сложного синтаксического целого. Дифференциальными признаками герма являются:

• объём - протяжённость в линейной структуре сложного синтаксического целого;
• степень напряжения, или тип, - реализация языковых единиц определённого количества уровней;
• качество - актуализация одной или нескольких языковых особенностей одного уровня;
• вид - совокупность типа, качества, превалирования по уровням;
• разновидность - частное проявление показателей герма в сопоставлении с другими гермами.

4. Герм сложного синтаксического целого выявляется с учётом всего комплекса языковых составляющих конкретного сложного синтаксического целого, так как характеристики отдельного герма зависят от отношений элементов внутри герма и отношений между гермами.

5. Классификация гермов на основании дифференциальных признаков (по типу, по качеству, по виду, по функциональной роли) демонстрирует их многогранность как компонентов членения сложного синтаксического целого и позволяет упорядочить и сгруппировать их в соответствии с их функциональным предназначением.

6. Система гермов сложного синтаксического целого образует выявленное нами поле языкового напряжения как регламентированный языковыми факторами сегмент линейной структуры текста, представляющий собой совокупность содержательных единиц и автономную микросистему, имеющую ядерную, околоядерную и периферийную зоны.

7. Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом - его специфическая структура, объединяющая системуа гермов, в которой конденсируется языковая информация, содержащая интенцию автора, микроидею ССЦ, его основные иа скрытые смыслы.

8. Дифференциальные признаки подсистемы гермов и характеристики поля языкового напряжения сложного синтаксического целого художественного текста отличаются от дифференциальных признаков подсистемы гермов и характеристик поля языкового напряжения сложных синтаксических целых функциональных книжных стилей (научного, официально-делового, публицистического).

Теоретическая значимостьисследования заключается в том, что в работе с позиций современного языкознания впервые определяются особенности сложного синтаксического целого как синтаксической единицы: его языковые матрицы, гермы, поле языкового напряжения. Комплексный многоуровневый анализ сложного синтаксического целого, при котором каждый компонент, с одной стороны, выступает как одна из составляющих целого, а, с другой стороны, как его автономная часть, оптимизирует понимание природы этой синтаксической единицы и применим в качестве базового в контексте взаимообусловленности планов содержания и выражения ССЦ. Наблюдения, выводы и полученные результаты, представленные в диссертации, могут способствовать развитию теории сложного синтаксического целого, исследованию языка художественного произведения и законов текстопостроения / текстовосприятия. Обоснование значимости характеристик сложного синтаксического целого художественного текста рядом новых аргументов подтверждает принципиальное отличие этого типа речи от других книжных типов. Подобное углублённо-конкретизированное изучение сложного синтаксического целого дополняет существующие сведения о нём, создаёт более полную картину его представления и намечает перспективы для иных аспектов осмысления данной единицы.

Научная новизна диссертации заключаются в следующих положениях:

• Предложен новый подход к анализу сложного синтаксического целого, учитывающий особенности и взаимообусловленность его внешней (языковые матрицы)а и внутренней (система гермов и поле языкового напряжения) структур.
• Определён статус сложного асинтаксического целого как самостоятельной синтаксической единицы на основании выявленных особенностей его внешней и внутренней структур.
• Установлены и классифицированы виды внешней формы сложного синтаксического целого - инвариантные языковые матрицы.
• Выявлены и описаны особые компоненты линейной структуры (внутренней формы) сложного синтаксического целого - гермы.
• Обоснованы принципыа выявления гермов сложного синтаксического целого.
• Осуществлена классификация гермов на основании их дифференциальных признаков по типу, качеству, виду.
• Сопоставлены результаты сравнительного анализа подсистем простых и усложнённых гермов.
• Доказано наличие особой структуры сложного синтаксического целого, образуемой комплексом гермов, - поля языкового напряжения ССЦ.
• Определены функциональные роли ядерных, околоядерных и периферийных гермов при выявлении целеустановки автора и микроидеи ССЦ.
• Дана характеристика перепадам напряжения в поле языкового напряжения сложного синтаксического целого.
• Проанализированы и систематизированы характеристики поля языкового напряжения сложного синтаксического целого художественного текста.
• Сопоставлены характеристики поля языкового напряжения сложного синтаксического целого художественного текста с полем языкового напряжения сложных синтаксических целых книжных функциональных стилей для выявления общих и различительных черт.
• Разработана новая методика анализа сложного синтаксического целого, основанная на функционированиии поля языкового напряжения, реализующегося через систему гермов.
• Найдены дополнительные аргументы, подтверждающие отражение особенностей ментально-лингвального комплекса языковой личности и идиостиля писателя на уровне сложного синтаксического целого.

Практическая значимостьисследования определяется востребованностью сведений о семантике, структуре и функционировании сложного синтаксического целого в современном языкознании. Решение проблемы устройства текста и формирующих его единиц, в том числе и сложного синтаксического целого, способствует совершенствованию теории и практики апродуцирования и восприятия письменных текстов. В частности, материалы диссертации могут стать частью содержания спецкурсов и спецсеминаров по проблемам текста, по синтаксису сложного предложения, теории авторства и атрибуции текста. Выявленные в ходе исследования способы выражения микроидеи сложного синтаксического целого могут оказаться полезными для обучения журналистов, редакторов, специалистов по рекламе и других представителей коммуникационных видов деятельности. Эмпирический материал может быть использован при составлении сборников упражнений по дисциплинам лингвистического цикла. Результаты проведённой работы могут быть использованы в учебных курсах Современный русский язык, Теория текста, Филологический анализ текста, Спичрайтерство, Риторика, Стилистика, Теория и практика реферирования и т.п. Они также могут применяться в практике школьного преподавания русского языка, словесности, в преподавании русского языка иноязычной аудитории.

Материал исследованияпредставлен сложными синтаксическими целыми, отобранными из текстов художественной литературы XIX и XX веков, писателей: А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова, И.С. Тургенева, Ф.М. Достоевского, Л.Н. Толстого, Д.Н. Мамина-Сибиряка, Н.С. Лескова, А.П. Чехова, М. Горького, К. Бальмонта, А. Блока, А. Платонова, С. Кирсанова, А.Н. Толстого, М.А. Булгакова, М.М. Пришвина, К.Г. Паустовского, А. Битова, В. Аксёнова, В. Набокова, В. Шефнера, В. Конецкого, С. Довлатова, О. Сулейменова, Л. Петрушевской, С. Соколова, П. Вершигоры, Ф. Кривина и др. Использованы также сложные синтаксические целые из текстов книжных функциональных стилей, а именно: научных статей, монографий, словарей, учебников, учебных пособий, периодической печати, официальных документов.

Общий корпус примеров, полученных методом сплошной выборки, составил более 3000 сложных синтаксических целых. Основой выборки стало разделяемое нами убеждение И.А. Фигуровского: Соединения законченных предложений так же не обязательны, как сложные предложения, и встречаются не одинаково часто у разных писателей и в разных текстах . Добавим: с позиций структурно-семантического подхода текст обычно не членится только на сложные синтаксические целые. В его структуре сочетаются автосемантичные простые предложения, автосемантичные сложные предложения, сложные синтаксические целые, состоящие из группы синсемантичных предложений и др.

Принципы исследования.а Методологической базой при решении поставленных в диссертации задач послужили основные положения материалистической диалектики о сложной непрямолинейной взаимосвязи языка и действительности, языка и мышления. Сложное синтаксическое целое как единица языка отражает закон единства формы и содержания. Исследование проводилось в русле традиционной, классической, русской грамматики и основывалось на функциональной целенаправленности языковых единиц, их приспособленности к решению тех или иных задач продуцентом / реципиентом, а также на структурно-семантическом подходе ка сложному синтаксическому целому как единице, функционирующей исключительно в письменном тексте. Это потребовало обобщения базовых положений и обзора концепций классических и современных лингвистических теорий синтаксиса (А.А. Потебня, А.М. Пешковский, А.А. Шахматов,аа В.В. Виноградов, П.А. Лекант, В.В. Бабайцева, Н.Д. Арутюнова, Н.А. Герасименко, Л.А. Сергиевская и др.); теории текста (М.М. Бахтин, И.Р. Гальперин, Н.С. Валгина, Ю.А. Левицкий, К.А. Филиппов, А.В. Бондарко, И.А. Сыров, Н.В. Малычева и др.); теории поля (Г. Ипсен, Й. Трир, В. Порциг, Б.Ю. Городецкий, Л.М. Васильев, Л.А. Новиков, Ю.С. Степанов, А.В. Бондарко, Г.С. Щур, Г.Д. Фигуровская, В.П. Абрамов, Л.М. Босова, Л.М. Васильев, Е.И. Диброва, Т.В. Маркелова, Ю.Н. Караулов,а З.Д. Попова, И.А. Стернин, И.И.Чумак, А.В. Бондарко, М.В. Всеволодова, В.В. Ждановаа и др.); коммуникативно-прагматического направления в лингвистике (В.В. Красных, Е.С. Кубрякова, Г.А. Золотова, М.Ю. Сидорова, Н.К. Онипенко, Т.М. Николаева, Ю.А. Сорокин, В.А. Лукин, Е.В. Падучева, Г.А. Вейхман, В.Г. Борботько и др.); теории речевой деятельности (А.А. Леонтьев, А.Н. Леонтьев, Н.И. Жинкин, Л.С. Выготский, И.А. Зимняя, А.Р. Лурия, Л.В. Сахарный и др.).а

Методы исследования. В работе использовались различные индуктивные и дедуктивные взаимодополняющие методы исследования, а именно: структурно-семантический; сравнительно-сопоставительный; описательно-аналитический; метод доминантного анализа, использующего количественную обработку материала; метод комплексного анализа; метод компонентного анализа; метод полевого описания; методы моделирования и трансформации.

Данные методы использовались не изолированно друг от друга, анализ проводился комплексно, с привлечением на каждом этапе работы тех приемов и методов, которые более всего способствовали поставленным целям и задачам исследования.

В качестве основного метода исследования применялся метод лингвистического наблюдения и описания конкретных языковых фактов с целью получения и обобщения данных. Наряду с этим в работе осуществлялся дедуктивный подход, поскольку на исследование проецировались теоретические положения научной концепции.

В соответствии с задачами исследования в работе фрагментарно использовались понятия и подходы иных гуманитарных областей знания - психологии, психолингвистики, логики, теории познания и проч.аа

Апробация и внедрение результатов. Материалы работы апробированы на 20 научных и научно-методических конференциях, среди которых: Международная научно-методическая конференция Речевая коммуникация: теория и методика преподавания в вузе, Москва, ГОУВПО МГУС, 2004; Международная научно-методическая конференция Речевая коммуникация на современном этапе: социальные, научно-теоретические и дидактические проблемы, Москва, ГОУВПО МГУС, 2006; Международная научная конференция Аспекты исследования языковых единиц и категорий в русистике XXI века, Мичуринск, МГПИ, 2007; Международная научная конференция Фразеологические чтения памяти профессора В.А. Лебединской, Курган, Курганский государственный университет, 2008; VII межвузовская конференция молодых учёных Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения, Краснодар, Кубанский государственный университет, 2008; IX Международная научная конференция Цивилизация знаний: инновационный переход к обществу высоких технологий, Москва, РосНОУ,а 2008; Международная конференция Гуманитарные науки в России XXI века: тенденции и перспективы, Архангельск, ГОУВПО Поморский государственный университет им. М.В. Ломоносова, 2008; Международный научный симпозиум Славянские языки и культуры в современном мире, Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, филологический факультет, 2009; Международная научная конференция Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты, Ростов н/Д,а Южный федеральный университет, факультет филологии и журналистики, ЮНЦ РАН, 2009;а VI Международная научно-практическая интернет-конференцияа Русская речь в современном вузе, Орёл, ОреГТУ, 2009; IV Международный конгресс исследователей русского языка Русский язык: исторические судьбы и современность, Москва, МГУ им. М.В. Ломоносова, 2010;а I Международная конференция Экология русского языка, Пенза, Пензенский государственный педагогический университет им. В.Г. Белинского, 2010 и др. Диссертация и её части обсуждались на кафедре современного русского языка МГОУ (2010, 2011 г.г.).

В ходе исследования был разработан терминологический аппарат, отражающий комплексный подход к сложному синтаксическому целому:

Сложное синтаксическое целое - языковая синтаксическая единица, представляющая собой построенную по одной из инвариантных матриц закрытую группу объединённых на основании монотемы предложений, в границах которой возникает поле языкового напряжения как система гермов, являющихся маркерами реализации микроидеи.

Внутренние скрепы аЦ средства связи между элементами сложного синтаксического целого всех языковых уровней.

Инвариантная языковая матрица ССЦ - отвлечённый образец-схема внешней формы сложного синтаксического целого, фиксирующий структурный минимум, необходимый для сохранения сложного синтаксического целого как закрытой группы предложений и являющийся условием её дискретности и специфической нежёсткой воспроизводимости.

Вид инвариантной матрицы ССЦ - сочетание структур предложений, являющихся компонентами ССЦ. Нами выявлены: сочетание простых предложений, расширяющаяся матрица, сужающаяся матрица, комбинированная матрица, сочетание сложных предложений.

Примыкающее предложение Ц синсемантичное предложение, объединённое с ССЦ микротемой, но находящееся за пределами его инвариантной матрицы и не содержащее ядерных и околоядерных гермов.

Встроенное предложение Ц простое предложение в медиальной части ССЦ, не содержащее ядерные и околоядерные гермы и нарушающее структуру инвариантной матрицы.

Активизированная языковая единица - единица одного из пяти языковых уровней, имеющая в конкретном ССЦ особое значение.

Герм (от греч. herma - межевой знак, указатель на дороге) - такой компонент линейной структуры сложного синтаксического целого, в которома степень концентрации языковых значений единиц нескольких языковых уровней становится сигналом её особой значимости для выявления микроидеи.

Объём герма - протяжённость данного компонента в линейной структуре сложного синтаксического целого: слово, словосочетание, ряд однородных членов, предикативная часть и т.д.

Тип герма Ц характер герма по степени его напряжения, определяемой по аккумуляции языковых особенностей в нём и количеству задействованных языковых уровней. Мы различаем четыре типа герма: пятиуровневый, четырехуровневый, трёхуровневый, двухуровневый.

Качество герма - характеристика герма, определяемая количеством языковых показателей по уровням: простой герм аимеет по одному показателю наа двух-пяти уровнях; усложнённый герм имеет по два-три показателя на одном-пяти уровнях с превалированием доминирующих уровней.

Превалирующий уровень Ц уровень языка, особенности которого представлены в усложнённом герме двумя-тремя особенностями.

Вид герма - сочетание его типа, качества и превалирования по уровню.

Разновидностьа герма - частное проявление показателей герма в сопоставлении с другими гермами, вариант системы гермов.

Ведущий герм - доминирующий в ССЦ по языковым показателям разных уровней.

Полуфакультативный член герма Ц имеющий лексико-грамматические связи с другими членами герма.

Факультативный член герма Ц не имеющий лексико-грамматических связей с другими членами герма.

Поле языкового напряжения Ц специфическая структура, объединяющая системуа гермов, в которой конденсируется языковая информация, содержащая интенцию автора, микроидею ССЦ, его основные иа скрытые смыслы.

Зона поля языкового напряжения Ц сегмент его структуры, характеризующийся общностью функций у составляющих его элементов. Мы выделяем ядерную, околоядерную, периферийную зоны поля языкового напряжения сложного синтаксического целого, образуемые соответствующими гермами.

Структура диссертации. Работа состоит из введения, четырёх глав, заключения, списка условных обозначений, использованных в работе, списка литературыа и приложения.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во Введении обозначены актуальность, научная новизна, цели и задачи работы, научная гипотеза, положения, выносимые на защиту, методы исследования, теоретическая значимость и сфера практического применения полученных результатов. Представлен терминологический аппарат, разработанный в ходе исследования.

В Первой главе Сложное синтаксическое целое как единица языка рассматривается вопрос о статусе сложного синтаксического целого как языковой единицы. В нашей работе сложное синтаксическое целое понимается как группа предложений, объединённых по смыслу, по структуре и по функции. Принципиально важным для этой языковой единицы является обязательное наличие в её составе двух и более предложений. Не бывает сложных синтаксических целых, равных одному предложению, даже многочленному сложному предложениюа (сложной синтаксической конструкции) или предложению, построенному как период. В исследовании природы ССЦ мы опираемся на работы Л.А. Булаховского, М.Я. Дымарского, Н.Д. Зарубиной, С.Г. Ильенко, Л.М. Лосевой, О.И. Москальской,а Н.С. Поспелова, Г.Я. Солганика, И.А. Фигуровского и др. Так, одним из базовых научных трудов, посвящённых описанию групп предложений, для нас стала диссертация И.А. Фигуровского Смысловые отношения между законченными предложениями и грамматические средства их выражения (1947 год). В данной и последующих работах И.А. Фигуровский выявил смысловые и грамматические признаки компонента целого текста, названного им впоследствии складнем, которые служат чёткими критериями его выделения: Под складнем понимается группа законченных предложений, отличающаяся единством и замкнутостью содержания и, что особенно важно, тем, что вся группа охвачена определённым грамматическим значением, которое выражено свойственным ему грамматическим средством . Вслед за И.А. Фигуровским, специфическими особенностями соединений законченных предложений мы считаем следующие: единство содержания, то есть объединение законченных предложений общей темой; замкнутость содержания, определяемая наличием в группе предложений такого, которое намечает или обобщает содержание нескольких законченных предложений; общее для всего соединения отвлечённое отношение к какому-либо предложению или к другому соединению, что делает группу законченных предложений, объединённых общностью содержания, цельными единицами, которые составляют иногда значительные части текста; многосторонность связей в компоненте, обусловливающих обязательный порядок предложений.

Лингвистам, изучающим группы предложений, остаётся только сожалеть о том, что термин И.А. Фигуровского складень, вероятно, в силу своей поэтичности, не занял достойное место в лингвистической сфере - в дальнейшем исследователи законченных групп предложений называли их разными терминами.а

Мы рассматриваем сложное синтаксическое целое как синтаксическую единицу, имеющую регулярно воспроизводимые характеристики, позволяющие не только фиксировать в тексте ССЦ как единицу языка, но и говорить о вероятности нахождения в тексте объединения предложений, связанных между собой тем или иным системным способом.

В 1-ом параграфе сложное синтаксическое целое сопоставлено с другими языковыми единицами, в частности с предложением, и единицами других планов, такими, как текст, микротекст, макротекст, дискурс, абзац, которые могут совпадать со сложным синтаксическим целым по отдельным параметрам, в силу чего их необоснованно принимают за сложное синтаксическое целое.а Так, предложение обладает всеми необходимыми свойствами, чтобы служить формой речевого общения и выражать мысли человека, но речь редко сводится к отдельным предложениям - человек выражает свои мысли, сообщает их другим людям в форме высказываний, состоящих в большинстве случаев из цепочки взаимосвязанных предложений, образующих сложное синтаксическое целое или текст.

Исследуя способы связей предложений в контексте, нетрудно заметить, что существуют предложения, в которых имеются сигналы связи с окружающими предложениями (синсемантичные предложения) и предложения, в которых связующие сигналы отсутствуют (автосемантичные предложения). Автосемантичное предложение, не содержащее связующих сигналов, находится в состоянии синтаксического покоя, имеет определённую коммуникативную задачу и является минимальной и основной коммуникативной единицей. Но в более крупную коммуникативную единицу - в сложное синтаксическое целое - оно не входит. Предложение синсемантичное находится в состоянии синтаксической экспрессии, является частью сложного синтаксического целого.а Мы согласны с М.Я. Блохом , который считает, что сложное синтаксическое целое - основной вид речевого объединения предложений.

А.М. Пешковский, отмечая, что речь представляет собой чередование одиночных предложений и сложных целых, под сложным целым понимал Е сочетание предложений, соединённых союзами, союзными словами, или союзными синтаксическими паузами и не разъединённых разделительными синтаксическими паузами . Это определение А.М. Пешковского толкуют по-разному, усматривая в нем или определение сложного предложения, или же определение и сложного предложения и сложного синтаксического целого одновременно (недаром ссылки на А.М. Пешковского как на одного из основателей теории сверхфразового единства опираются именно на эту цитату).

Своеобразное понимание А.М. Пешковским сложного предложения дает повод предположить, что это определение действительно имеет в виду и группу предложений тоже. Тем более что в настоящее время имеется сходное понимание коммуникативных единиц высшего порядка. Так, Г.А. Вейхман считает, что в языке есть высшие коммуникативные синтаксические единицы - ВКСЕ, которые обладают в речи разной степенью слитности и выступают то в виде расчлененных (тогда им соответствуют сложные синтаксические целые), то в виде нерасчлененных (тогда им соответствуют сложные предложения) вариантов . Можно сказать, что ВКСЕ и сложное целое, по А.М. Пешковскому, - понятия тождественные: предложения, входящие в другую синтаксическую единицу, объединенные между собой с меньшей степенью слитности, представляют собой, в отличие от сложного предложения, сложное синтаксическое целое. Сложное синтаксическое целоеа имеет коммуникативную задачу, которая в силу хотя бы одних только количественных признаков является более многоступенчатой, чем коммуникативная задача автосемантичного предложения. Но (и это хотелось бы здесь подчеркнуть особо) коммуникативная задача автосемантичного предложения остаётся самостоятельной, тогда как коммуникативная задача синсемантичного предложения, функционирующего только в рамках сложного синтаксического целого, действительно служит передаче смысла от предыдущего к последующему предложению в группе. Например:

Я был тронут смирением и кротостью, которыми были налиты её глаза, и уменьем постоянно молчать Ц редкий талант, который я ставлю в женщине выше всех артистических талантов (1). Это было недалёкое, ограниченное, но полное правды и искренности существо (2). Она смешивала Пушкина с Пугачёвым, Европу с Америкой, редко читала, ничего никогда не знала, всему всегда удивлялась, но зато за всё время своего существования она не сказала сознательно ни одного слова жи, не сделала ни одного фальшивого движения: когда нужно было плакать, она плакала, когда нужно было смеяться, она смеялась, не стесняясь ни местом, ни временем (3). Была естественна, как глупый, молодой барашек (4). (А.П. Чехов. Мои жёны).

В данном фрагменте первое предложение является автосемантичным, так как содержит информацию о чувствах героя рассказа. Второе - четвёртое предложения являются синсемантичными, потому что входят в закрытую группу предложений, объединённых общей микротемой Это было Е существо и инвариантной комбинированной матрицей.

На наш взгляд, считать соотношение текст - сложное синтаксическое целое - предложение иерархией не представляется возможным, так как не всякое предложение входит в сложное синтаксическое целое, аа письменный текст строится не исключительно из сложных синтаксических целых. Количественное (в отношении языковых средств) превосходство сложного синтаксического целого над предложением и текста над сложным синтаксическим целым не дает оснований для иерархического подхода, поскольку Еединство языковой системы определяется не синхронной иерархической соподчиненностью её уровней, а их взаимодействием в процессе речевой деятельности .а

На основании различения автосемантичных и синсемантичных предложений, говорить о проблеме сходства / различия сложного синтаксического целого и синсемантичного предложения не представляется возможным, т.к. они находятся в иерархических отношениях взаимообусловленности. Но существует проблема различения сложных синтаксических целых и автосемантичных предложений, так как обе структуры на равных являются интегрантами / конституэнтами текста, и в современных исследованиях данные структуры не всегда различаются: ССЦ может совпадать с одним сложным предложением, а иногда и умещаться в одном простом предложении. <Е> такие ССЦ ничем не отличаются от предложения , или нередки случаи, когда границы предложения (чаще полипредикативного) совпадают с границами СФЕ (ССЦ - И.П.) и абзаца , или период может быть оформлен в форме сложного синтаксического целого .

Сложное синтаксическое целое имеет много одинаковых характеристик с многочленным сложным предложением, основными из них являются следующие: реализация высказывания (ССЦ реализует развёрнутое высказывание); одинаковые средства межфразовой связи; замкнутость структуры; членимость на минимальные структуры; полипредикативность; один модально-временной план; аотнесённость к одному функционально-семантическому типу в рамках речевого акта; реализация одного коммуникативного акта; функция интегранта / конституэнтаа текста. Но данные синтаксические структуры демонстрируют важные различия.а Основными отличительными признаками ССЦ в сопоставлении с многочленным предложением мы считаем раздельнооформленность; обязательность микротемы; многозначность средств межфразовой связи; наличие микроидеи (особого смысла); наличие поля языкового напряжения; соответствие типовой матрице сложного синтаксического целого. Различение сложного синтаксического целого и многочленного предложения, несмотря на то, что они обнаруживают довольно большое количество общих свойств, представляется нам принципиально важным, так как использование той или иной структуры отражает целеустановку автора и выявляет его приоритеты: формы тождества и значение тождества асимметричны; формы могут репрезентировать другое значение .

Сложное синтаксическое целое имеет общие характеристики и с текстом, и с дискурсом, и с абзацем, но наличие различительных признаков со всеми рассмотренными лингвистическими объектами, позволяет считать его самостоятельной языковой единицей со свойственными ему дифференциальными характеристиками. Текст любого размера и любого жанра может быть разбит на минимальные блоки фраз, объединенные повторяющимися словами и общей семантической направленностью, вернее, целью, ради которой и объединены фразы. О том, что такие микротемы существуют в текстах (если текст основан не на одной микротеме), свидетельствует большая практическая деятельность людей по реферированию, аннотированию, конспектированию и т.д. Но не любое иза подобных объединений предложений в тексте является сложным синтаксическим целым. Сложное синтаксическое целое - это структурно-семантическая единица, единица синтаксиса. Границы сложного синтаксического целого и микротекста могут совпадать, но это единицы разных планов: сложное синтаксическое целое - грамматического, микротекст - текстового. Микротекст - текстовая единица, выделяемая ва объёмном сопоставлении с макротекстом. Макротекст можно разделить на микротексты, но нельзя - на сложные синтаксические целые, которых может и не быть в макротексте.

Сложное синтаксическое целое и текст - единицы принципиально разного порядка. В то же время целое речевое произведение небольшого объёма (газетная заметка, короткий рассказ, сообщение о погоде, объявление и т.п.) может состоять из одного сложного синтаксического целого, т.е. возможно совпадение границ сложного синтаксического целого и целого речевого произведения. А если учесть смешение понятий микротекст / макротекст и микротекст / сложное синтаксическое целое, то нередко не различаются и понятия целый текст (макротекст) и сложное синтаксическое целое. Для данного исследования важны выявленные И.А. Сыровым общие структурные свойства ССЦ и текста (макротекста - И.П.). Основными отличительными свойствами сложного синтаксического целого относительно текста мы считаем его соответствие инвариантной матрице, а также наличие микротемы и микроидеи, выявляемой по сумме ядерных и околояденрных гермов. Даже совпадая границами с целым речевым произведением, сложное синтаксическое целое представляет собой явление грамматики, и в таком случае можно говорить лишь о том, что данный текст состоит из одного сложного синтаксического целого, не подменяя одно понятие другим и не смешивая их.

Мы убеждены в том, что понятия сложного синтаксического целого и абзаца нетождественны. Проблема различения сложного синтаксического целого и абзаца лежит в основе стилистического направления в исследовании сложного синтаксического целого. Абзац не является единицей языка, хотя трудности делимитации сложного синтаксического целого, разрешенные в основном лишь в последнее время, заставляли многих исследователей принимать за точку отсчёта именно абзац. Если полностью отождествлять абзац и сложное синтаксическое целое, то можно прийти к выводу, что текст членится на сложные синтаксические целые, и каждое предложение непременно является частью сложного синтаксического целого. А если каждое предложение является непременно частью сложного синтаксического целого, то оно несамостоятельно. В таком случае, предложение определяется как элемент, но не как целое и не имеет самостоятельной коммуникативной задачи. Это нельзя признать правильным.

Во 2-ом параграфе дифференциальные признаки сложного синтаксического целого как свойства языковой единицы представлены в трёх аспектах: семантическом, структурном, функциональном. В каждом из аспектов возможны случаи утраты релевантности того или иного отдельного признака сложного синтаксического целого, но сумма дифференциальных признаков в трёх аспектах позволяет его делимитировать.

Смысловая целостность сложного синтаксического целого заключается в единстве его темы, т.е. в монотемности. Языковые единицы всех уровней в сложном синтаксическом целом строго соответствуют целеустановке автора, реализуемой через тему ССЦ.

Мельчайшей частной темой целого текста является тема, заключённая в сложном синтаксическом целом. И она не слагается из более мелких тем, заключённых в его составляющих-предложениях, и не разлагается на еще более дробные темы. Предложение может быть носителем отдельной темы только в том случае, если оно не входит в состав сложного синтаксического целого, а является самостоятельным предложением-высказыванием (автосемантичное предложение). Напротив, в составе ССЦ отдельные синсемантичные предложения не имеют самостоятельной темы, а служат совместно для выражения одной темы сложного синтаксического целого и взаимно дополняют друг друга при её раскрытии.

Изолированное рассмотрение содержания предложений, входящих в сложное синтаксическое целое, не может дать правильного представления о тематической составляющей и идейной направленности последнего. Проиллюстрируем данное положение:

Главное упражнение его состояло в стрельбе из пистолета (1). Стены его комнаты были все источены пулями, все в скважинах, как соты пчелиные (2). Богатое собрание пистолетов было единственной роскошью бедной мазанки, где он жил (3). Искусство, до коего достиг он, было неимоверно, и если б он вызвался пулей сбить грушу с фуражки кого б то ни было, никто б в нашем полку не усумнился подставить ему своей головы (4). (А.С. Пушкин. Повести Белкина. Выстрел).

Первое предложение данного сложного синтаксического целого является зачином и представляет тему - Главное упражнение. Было бы неверным считать второе предложение (2) отдельным сообщением о стенах комнаты - оно поясняет главную тему, выраженную в первом предложении (1), указывает на следствие стрельбы из пистолета как главного упражнения героя. Информация третьего предложения (3) данного сложного синтаксического целого тоже несамостоятельна, так как это информация о возможности выполнять главное упражнение. А в четвертом предложенииа (4) ССЦ содержатся сведения о результатаха главного упражнения. Другими словами, все предложения данного сложного синтаксического целого объединеныа его темой - Главное упражнение, которую раскрывают комплексно, всесторонне, обеспечивая целостность текста, его когерентность. Микроидея данного сложного синтаксического целого - показать уровень мастерства героя и способы достижения этого уровня. Но тема представлена сразу в зачине ССЦ словосочетанием главное упражнение.

Объединение всех предложений сложного синтаксического целого вокруг одной темы есть проявление его смысловой целостности, или семантической изотопии текста. Переход от одной темы к другой Цпограничный сигнал, отмечающий конец одного сложного синтаксического целого и начало либоа следующего автосемантичного предложения, либо следующего сложного синтаксического целого. Но далеко не всегда легко увидеть в тексте группу предложений, объединённых одной темой, так как в структуре целого текста тематические переходы весьма условны, а сложные синтаксические целые в редком тексте следуют одно за другим. В связи со сказанным мы не можем согласиться с распространенным утверждением, что любая связная речь легко и естественно членится на единства - группы взаимосвязанных самостоятельных предложений , а эти предложения являются лисходным пунктом, строительным материалом для иерархически более сложных уровней.

Семантика сложного синтаксического целого складывается не только и не столько из семантического наполнения языковых единиц, входящих в него, сколько из тех значений, которые в каждом конкретном ССЦ проявляются в силу объективных причин. Значения единиц в рамках сложного синтаксического целого приобретают значимость, определяемую семантическим критерием как сложного синтаксического целого, так и текста. Каждая языковая единица сложного синтаксического целого имеет ту грамматическую форму, которая предписана организацией данного сложного синтаксического целого, которая, в свою очередь, подчинена целеустановке автора. Реализуясь в тексте, сложное синтаксическое целое, осуществляет многосторонность внутренних связей, диктующих обязательный порядок и форму своих компонентов, продуцируется по грамматической модели, обеспечивающей взаимообусловленность плана содержания и плана выражения. Семантическое единство всех составляющих ССЦ - фундамент сложного синтаксического целого, но при условии соответствия ему всех формальных проявлений связанности.

Монотемность сложного синтаксического целого не предполагает наличия отдельных тем предложений, входящих в него.а Семантика ССЦ определена его структурой, равно как и его структура определена его семантикой. Эта взаимообусловленность структуры и семантики сложного синтаксического целого лежит в основе его характеристики как сочетания предложений, объединённых общностью значения, особыми синтаксическими связями и образующих относительно независимые от контекста смысловые единства, что наглядно демонстрирует взаимосвязь внешней структуры и её внутреннего наполнения: плана выражения и плана содержания.

Основная функция сложного синтаксического целого как языковой единицы заключается в реализации развёрнутого высказывания. Многомерность сложного синтаксического целого - его сущностная характеристика. Она предполагает рассмотрение высказывания с таких его сторон, как содержательная и коммуникативная, что позволяет не разрывать разные грани сложного синтаксического целого как целостной единицы. Традиционно высказывание определяется как реализованное предложение и только. Мы, вслед за А.Р. Лурия, полагаем, что высказывание - единица речи, реализующая не отдельные слова или даже фразы, а целые смысловые группы . Сложное синтаксическое целое как единица языка вписывается в определённый порядок следования компонентов текста, составляющих его структуру, обусловленную его грамматической организацией. Этот факт лежит в основе реализации текстообразующих возможностей ССЦ, которые, с одной стороны, через синтаксическую статику проявляют план языковой системы, а, с другой стороны, через синтаксическую динамику воплощают языковую структуру в речь.а Сложное синтаксическое целое и текст существуют в неразрывном единстве, так как взаимообусловливают конструктивно-синтаксическую, коммуникативно-синтаксическую и семантико-синтаксическую стороны своей организации. Именно в тексте сложное синтаксическое целое выполняет такие функции, как номинативная, когнитивная, коммуникативная.

Сложное синтаксическое целое в тексте выступает как номинативная единица, так как обладает микротемой, которая выявляется в зачине ССЦ и определяется по границам ССЦ. Номинативная функция сложного синтаксического целого как единицы текста позволяет ему участвовать в формировании основных понятийных категорий текста, так как наличие микротемы классифицирует ССЦ как определённый понятийный блок.

Номинативную функцию сложного синтаксического целого логично связывать с его микротемой, в то время кака когнитивная функция сложного синтаксического целого определяется его микроидеей. Как строевая единица сложное синтаксическое целое играет одну из ключевых ролей в актуализации особых смыслов текста: акцентированные автором определённые грамматические составляющие ССЦ передают его микроидею, которая, в свою очередь, раскрывает замысел автора. Через микротему сложное синтаксическое целое, вмещая определённый информационный объём, передаёт отношение данного ССЦ к содержанию текста в целом. Микроидея определяет и организует лексико-грамматический состав конкретного сложного синтаксического целого и его целевую направленность в условиях относительно самостоятельного употребления. Из сказанного следует, что структурно-семантическая организация сложного синтаксического целого, формируя основу проявления как его микротемы, так и его микроидеи, представляет само ССЦ текстообразующим элементом, одним из композиционно-смысловых компонентов текста. Кодирование / декодирование смыслов в рамках ССЦ подтверждает его когнитивную функцию.

Когнитивная функция сложного синтаксического целого демонстрирует одно из основных свойств языка - быть средством формирования и выражения мысли. Сложное синтаксическое целое передаёт мысль через микроидею, базирующуюся на особом употреблении в его рамках языковых категорий и форм, и тем самым в познавательном процессе играет особую роль, так как посредством аккумуляции языковых знаков разных уровней в каждом конкретном случае представляет ту или иную ментальную модель, которая позволяет воспринимать иа воспроизводить определённыйа когнитивный опыт.

Коммуникативная функция сложного синтаксического целого специфична, так как оно наиболее системно функционирует в рамках письменной формы литературного языка. Если в устном акте коммуникацииа (устный диалог, устный монолог, письменный диалог онлайн) фактор обратной связи является определяющим для адресанта, письменный акт коммуникации (письменный монолог) предполагает отсутствие обратной связи в момент продуцирования текста, отсутствие дефицита времени, а, следовательно, наибольшую продуманность выбора языковых средств и даже сознательный перебор и сознательную оценку речевых средств, возможных не только в данной точке высказывания, но и в уже пройденных . Сложное синтаксическое целое аккумулирует наиболее значимые для автора семантические составляющие, а сознательно выбранные им в процессе продуцирования грамматические формы и категории осуществляют передачу целеустановки и микроидеи. Автор, фиксируя восприятие реципиента языковыми показателями ССЦ (фонетическими, морфемными, словообразовательными, лексико-семантическими, этимологическими, грамматическими и др.), определяет адекватность декодирования скрытых смыслов.а В процессе восприятия сложного синтаксического целого, при учёте того, что текст является целостным и связным не только на уровне общего смысла, но и формально, реципиент через поля языкового напряжения ССЦ распознаёт интенциональные мотивировки, напрямую связанные с лингвистической стороной организации коммуникативных единиц, что облегчает сам процесс коммуникации.

Сложное синтаксическое целое по-разному проявляет целеустановку и интенцию автора. Целеустановка автора высказывания в форме сложного синтаксического целого в первую очередь ориентирована на целеустановку текста. Мы согласны с О.И. Москальской, утверждающей, что аланализ коммуникативной целеустановки текста, как и семантический анализ в целом, естественно, не может быть безразличен к жанру текста, так как каждый жанр выдвигает при этом свои специфические трудности и что функциональный стиль текста, его назначение, вид, жанр определяют форму текста, отбор материала, общую стилистику и т.д. Сложное синтаксическое целое как текстообразующая единица подчиняется общим правилам построения текста той или иной направленности. Но целеустановка автора сложного синтаксического целого вносит личностные коррективы, которые создают качественные признаки разновидностей текста. Информирование, обучение, инструктирование, декларирование и другие установки текста в границах сложного синтаксического целого преобразуются под конкретную задачу автора в рамках этого сложного синтаксического целого.а Так, в сложном синтаксическом целом художественного текста автор все языковыеа средства создания образа сопоставляет с его темой, непосредственно реализующей целеустановку. Интенция в рамках сложного синтаксического целого является реализацией какой-то грани замысла целого речевого произведения, компонентом концепции автора. И в таком прочтении интенция - субъективно движущая и организующая сила, впоследствии растворяющаяся в произведении, но присутствующая в его собственной объективности . Интенция автора сложного синтаксического целого проявляетсяа через его микроидею, определяемую по совокупности смыслов ядерных и околоядерных гермов. Целеустановка сложного синтаксического целого и интенция автора рядоположены: первая - экстравертна и направлена на реципиента, вторая - интровертна и может как совпадать с целеустановкой, что обязательно в ССЦ нехудожественных текстов, так и быть противоположной ей, что часто можно наблюдать в ССЦ художественных текстов.

Структура сложного синтаксического целого - один из его релевантных признаков, а именно - план выражения, благодаря которому реализуется связность, обусловленная линейностью компонентов: синтагматичность ССЦ проявляется во внешне выраженном сочетании единиц всех языковых уровней (звуков / букв, слов, предложений). К структурным свойствам сложного синтаксического целого можно отнести:

• обязательный состав из двух и болееа семантически связанных предложений;
• членение на более мелкие составляющие единицы (предложения);
• обязательность всех составляющих композиции (зачин - медиальная часть - концовка);
• соответствие одной из моделей построения (инвариантной языковой матрице);
• наличие определённых групп межфразовых средств связи (эксплицитный и имплицитный способы);
• наличие гермов;
• наличие поля языкового напряжения.

В структуре сложного синтаксического целого тесно переплетены и взаимообусловлены внешний и внутренний планы его строения. Чаще всего внешним планом структуры ССЦ называют его композицию: зачин - основная часть - концовка. Исследователи (А.Ф. Папина, Е.А. Реферовская, Н.А. Турмачёва и др.) считают, что это лидеальная композиция ССЦ, характерная, типовая, но не обязательная, и полагают, что в зависимости от структуры текста или его фрагментов возможны сложные синтаксические целые, не имеющие зачина или концовки. Если рассматривать сложное синтаксическое целое только в плане содержания, то, вероятно, с таким мнением можно согласиться, но подход к сложному синтаксическому целому с точки зрения единства формы и содержания не допускает усечённой композиции. На наш взгляд, сложное синтаксическое целое всегда имеет и зачин и концовку: отсутствие зачина невозможно, так как в нём заявляется тема сложного синтаксического целого, концовка необязательно обозначена семантически, но обязательно - грамматически.

Кроме того, внешний план структуры сложного синтаксического целого представляет сочетание структур предложений, являющихся компонентами ССЦ. В зависимости от того, какие структуры участвуют в образовании ССЦ, используется та или иная выявленная нами языковая инвариантная матрица его построения.

Внутренняя структура сложногосинтаксического целого традиционно обнаруживается в законах межфразовой сочетаемости, в наличии особых внутренних связей. В данном плане основную роль играют все существующие виды межфразовой связи (собственно-синтаксические, лексико-синтаксические, лексические), которые в сложном синтаксическом целом как синтаксическом единстве проявляются и как линейные, по порядку следования предложений, и как дистанционные, возникающие между предложениями, не следующими друг за другом.

Внутренняя структура сложного синтаксического целого проявляется и в его специфической особенности - наличии гермов, образуемых только в границах замкнутой структуры. Вводимое нами в этой работе понятие герма, на наш взгляд, выявляет до сих пор не описанные особенности языкового выражения микроидеи и скрытых смыслов.а Данные образования представляют собой разные по степени напряжения компоненты линейной структуры ССЦ, аккумулирующие языковые особенности разных уровней и в совокупности образующие его поле языкового напряжения.

В 3-ем параграфе при обобщении семантических, функциональных и структурных дифференциальных признаков сложного синтаксического целого и с учётом таких его свойств, как воспроизводимость, дискретность, линейность, устойчивость, функциональная значимость, субстанциональность, глобальность, нами было сформулировано определение исследуемой единицы:

Сложное синтаксическое целое - самостоятельная синтаксическая единица, представляющая собой построенную по одной из инвариантных матриц закрытую группу объединённых на основании монотемы предложений, в границах которой возникает поле языкового напряжения как система гермов, являющихся маркерами реализации микроидеи.

Во Второй главе Матрицы внешнего плана сложного синтаксического целого обобщены результаты исследования закономерностей соединения предложений, составляющих сложное синтаксическое целое, в закрытую группу.а

В 1-ом параграфе внешняя форма сложного синтаксического целого представлена как определяющая такие его дифференциальные признаки, как воспроизводимость и дискретность, в силу своего соответствия одной из инвариантных матриц.

Сложное синтаксическое целое не является воспроизводимой единицей жёсткого строения, и об особенностях построения того или иного сложного синтаксического целого при анализе в полной мере можно судить по его схеме, определяющей внешний контур его матрицы. Схема ССЦ демонстрирует не только количество синтаксическиха структур, входящих в него, включая осложнение простого предложения, но и помогает определить формальные рамки темы,а синтаксическое выражение границ ССЦ, его зачина и концовки, а также увидеть актуализированные синтаксические единицы. Этот этап анализа позволяет зафиксировать целостность формы сложного синтаксического целого, а именно: количество предложений, входящих в ССЦ; порядок следования предложений разных структур;а количество простых предложений и их местоположение; количество сложных предложений и их местоположение; наличие в ССЦ односоставных, вопросительных, восклицательных, предложений; наличиеа лоборванных предложений; структура зачина; структура концовки; осложнение простых предложений и частей сложных предложений; средства связи между частями сложных предложений и сложных синтаксических конструкций; средства связи между предложениями ССЦ: союзы, вводные слова, повторы, параллелизм и др.Схема отражает, во-первых, соответствие его структуры функционально-смысловому типу речи, функциональному стилю, целеустановке автора и, во-вторых, что важно, сочетание структур предложений, являющихся компонентами ССЦ. Это сочетание обозначено нами как языковая матрица ССЦ. В зависимости от того, какие структуры участвуют в образовании ССЦ, используется та или иная его языковая матрица.Входе исследования мы выявили следующие виды: матрица сочетания простых предложений, расширяющаяся языковая матрица, сужающаяся языковая матрица, комбинированная языковая матрица, матрица сочетания сложных предложений. Полагаем, что факт наличия матриц построения свидетельствует об имеющихся в языке отвлечённых образцах - схемах сложного синтаксического целого, фиксирующих структурный минимум, необходимый для сохранения сложного синтаксического целого как закрытой группы предложений. Лишнее или недостающее предложение схема сложного синтаксического целого, отражая его матрицу, выявляет почти однозначно. Кроме того,а наличие инвариантных языковых матриц построения свидетельствует о том, что сложное синтаксическое целое - специфически воспроизводимая единица языка.

Внешний план структуры сложного синтаксического целого, представленный его матрицей, с одной стороны конкретизируется за счёт схемы, а, с другой стороны, приобретает определённую абстрактность, характерную для отвлечённых инвариантных матриц. Наше понимание матрицы соотносится с определением модели, данным Л.А. Сергиевской: Языковая модель - это отвлеченный образец, состоящий из минимума компонентов, необходимых для создания определенной единицы языка . Термин модель широко используется применительно к структуре предложения. Модель предложения лцеликом воспроизводится в речи, получает конкретное лексическое наполнение, а также может быть расширена за счёт переменных элементов .

Этимология слова матрица восходит к латинскому - matrix, Р.п. matricisв значении СосноваТ. Мы считаем, что применительно к сложному синтаксическому целому более применим последний термин, предполагающий у этой единицы наличиеа определённой внешней формы как условия её дискретности и специфической нежёсткой воспроизводимости как основы для реализации развёрнутого высказывания.

Сочетание предложений разных структур в рамках сложного синтаксического целого выявляется в синтагматическом аспекте, т.е. во взаимоотношениях предложений по порядку следования. Объём ССЦ на синтаксическом уровне фиксируется конечным числом сочетаний предложений. Наше исследование выявило определённые закономерности сочетаний предложений в рамках сложного синтаксического целого, что позволило классифицировать инвариантные языковые матрицы этой единицы.

Инвариантные матрицы сложного синтаксического целого, с одной стороны, иллюстрируют замкнутость в плане выражения, с другой стороны, обеспечивают замкнутость смысловой системы сложного синтаксического целого, что свидетельствует о сложном характере продуцирования / восприятия развёрнутого высказывания. Эти процессы протекают во времени и поэтому предполагают определённые языковые формы, способствующие реализации содержания.

Например, для инвариантной матрицы сочетания простых предложений существенно важны, во-первых, единство планов выражения и содержания и, во-вторых, жёсткое следование закону, выведенному американским психологом Джорджем Миллером. В его статье Магическое число семь, плюс / минус два: некоторые пределы нашей способности обрабатывать информацию устанавливается объем абсолютной оценки (span of absolute judgment), или максимальное число отдельных объектов, количество или величину которых можно оценить за один раз. Исследованный нами материал подтверждает этот постулат для нижней границы ССЦ: количество предложений в сложном синтаксическом целом редко бывает больше семи и никогда не превышает девяти. Это характерно для сложных синтаксических целых, построенных по инвариантной матрице сочетания простых предложений. Для других инвариантных матриц наиболее частотно количество предложений в диапазоне 3-5: в них счёт объектов идёт не на предложения, а на предикативные части, которые в сумме соответствуют числу семь. Чаще всего в сложных синтаксических целых прозаических художественных текстов простота такой языковой матрицы компенсируется обилием осложненных простых предложений.

Во 2-ом параграфе нами рассмотрены особенности композиции сложного синтаксического целого в соответствии с инвариантной матрицей. Композиция сложного синтаксического целого проявляет его структуру через категорию формы и всегда включает зачин, содержащий начало мысли, формулирующий его тему; среднюю часть (медиальную, развертку) - развитие темы, мысли; концовку - своеобразную композиционную (синтаксическую) точку, подводящую итог микротеме сложного синтаксического целого и подчёркивающую это не только в смысловом, но и в грамматическом отношении. Нами выявлено, что все части композиции находятся в зависимости от инвариантной матрицы сложного синтаксического целого и реализуются только в тех синтаксических структурах, которые определены матрицей.

3-ий параграф посвящён анализу дифференциальных признаков инвариантных матриц сложного синтаксического целого. Так, основная фигура расширяющейся языковой матрицы включает ряд вариантов сочетаний предложений. Обязательным для данной матрицы является зачин - простое предложение. Концовка расширяющейся матрицы всегда представлена сложным предложением любой структуры. Вариантов проявления расширяющейся матрицы сложного синтаксического целого много, так как оно может включать от двух до семи-восьми предложений. Но языковой принцип построения сложного синтаксического целого по данному образцу диктует обозначенную тенденцию, т.е. усложнение структуры каждого последующего предложения. Структурыа предложений медиальной части и концовки взаимообусловлены и подчинены инварианту. Иногда после сложного предложения концовки возможно простое предложение, но в нём не бывает ядерных гермов, т.е. его можно уподобить присоединительной конструкции. Такоеа предложение, названное нами примыкающим, по содержанию либо развивает тему сложного синтаксического целого, либо дополняет её, либо находится с темой в противительных отношениях - при любом варианте наличие его отношений с темойа это показатель принадлежности к ССЦ.а Но нарушение структуры расширяющейся матрицы указывает на его особую роль в структуре ССЦ. Расширяющаяся языковая матрица сложного синтаксического целого, состоящего более чем из трёх предложений, может содержать в медиальной части простое предложение, у которого также выявляется определённая роль как в картине перепадов напряжения в поле, так и в структуре внешней формы. Такие предложения мы назвали встроенными.

Сужающаяся языковая матрица сложного синтаксического целого в зачине имеет сложное предложение, чаще всего содержащее более трёх предикативных частей. А в концовке - простое предложение. В предложениях медиальной части по ходу следования структура упрощается. Данные структуры сложного синтаксического целого характерны дляа научного, публицистического стилей и художественного текста функционально-семантического типа описание.

Следует отметить тот факт, что сложные синтаксические целые,а построенные по сужающейся матрице, значительно уступают в своей численности сложным синтаксическим целым, построенным по расширяющейся матрице (в количественном отношении - 3 : 1). Полагаем, что это обусловлено логикой развития темы, где само развитие предполагает движение от простой формы к сложной, поэтому расширяющиеся матрицы, характерные как для сложных синтаксических целых художественного текста, так и для книжных функциональных стилей, легче продуцируются / воспринимаются. Вектор развития темы от сложной формы к простой свидетельствует о сингулярности матрицы, и поэтому сложные синтаксические целые такой структуры в большинстве случаев встречаются в художественном тексте и отдельных жанрах публицистического стиля.

Комбинированные языковые матрицы сложного синтаксического целого также представляют сочетания простых и сложных предложений в двух вариантах: 1) зачин - одно / два простых предложений, медиальная часть - сложные предложения разных структур, концовка - одно / два простых предложений - такая схема имеет вид ромба; 2) зачин - сложное предложение любой структуры, медиальная часть - простое предложение, концовка - сложное предложение любой структуры - схема имеет вид песочных часов.а Такие языковые матрицы комбинируют структуры расширяющейся и сужающейся матриц и в основном характерны для сложных синтаксических целых художественного текста и отдельных жанров публицистического стиля. Сложные синтаксические целые объёмом четыре-семь предложений демонстрируют множество разновидностейа проявления комбинированной матрицы обоих вариантов в зависимости от структур сложных предложений, использованных в медиальной части фигуры ромб и использованных в зачине и концовке фигуры песочные часы.а

Языковая матрица сочетания сложных предложений в сложном синтаксическом целом имеет много вариантов реализации, что обусловлено отсутствием в русском языке ограничений на сочетаемость сложных предложений разных структур. Главный признак этой матрицы - доминирующее положение сложных предложений. По нашим наблюдениям, простые предложения возможны в данной матрице в том случае, если сложное синтаксическое целое состоит более чем из трёх-четырёх сложных предложений. Такие простые предложения являются либо встроенными, либо примыкающими, но и в том и в другом случае они не содержат ядерных гермов. Сложные предложения могут быть одного структурного типа - и тогда основным видом их связи является синтаксический параллелизм, могут быть разных структурных типов. Данная матрица в основном используется в сложных синтаксических целых научного стиля иа художественного текста функционально-семантических типов рассуждение и описание.аа

В 4-ом параграфе языковые матрицы сложного синтаксического целого описаны как инструмент его делимитации. Наличие языковых матриц внешней формы сложного синтаксического целого, проявляющихся в частных разновидностях и конкретных реализациях, свидетельствует о возможности определять его тип, противопоставленный другим. Сложное синтаксическое целое как замкнутая группа предложений, объединённых одной темой и определённой инвариантной языковой матрицей, может быть классифицировано по последнему основанию, так как весь корпус возможных объединений предложений в замкнутую группу допускаета деление на виды. Свобода внешней формы сложного синтаксического целого относительна, так как языковая матрица в сочетании с картиной перепадов языкового напряжения в поле ССЦ предполагают неразрывность плана выражения и плана содержания. Описанные нами в предыдущих параграфах этой главы пять типов инвариантных языковых матриц сложного синтаксического целого, на наш взгляд, можно считать основой такой классификации. Кроме того, отдельные сложные синтаксические целые художественного текста и публицистического стиля, которые строятся по сингулярным матрицам, предполагающим нетипичные способы сочетания предложений, могут быть идентифицированы как показатель идиостиля автора, противопоставленный языковой закономерности.

Наличие инвариантных матриц сложного синтаксического целого снимает одну из дискуссионных проблем - определение его нижней (правой) границы. Определение границ сложного синтаксического целого только по плану содержания, как и по коммуникативным признакам, по мнению многих исследователей (Г.Я. Солганик, Г.А. Золотова, Т.М. Лосева, Е.П. Марченко, А. Ф. Папина и др.), наталкивается на субъективность в определении именно анижней (правой границы).а И, как следствие, возникает проблема его вычленения из текста. Выявленные нами инвариантные матрицы и поле языкового напряжение свидетельствуют о том, что они являются различительными абстракциями сложного синтаксического целого на эмическом уровне, потому что они позволяют определить регулярно воспроизводимые характеристики группы предложений и говорить о вероятности нахождения в тексте, т.е. на этическом уровне, объединения предложений, связанных между собой тем или иным способом. Инвариантные языковые матрицы и поле языкового напряжения сложного синтаксического целого, проявляя план его лексико-грамматических, структурных и формальных показателей, позволяют избежать субъективности в определении его границ и решить проблему его дифференциации и вычленения.

Третья глава Гермы сложного синтаксического целого посвящена исследованию этого специфического, присущего сложному синтаксическому целому, явления. В 1-ом параграфе намиа рассмотрено понятие герма и дано его определение. Исследование взаимообусловленности плана содержания и плана выражения сложного синтаксического целого выявило не только семантико-грамматическую связь его предложений в замкнутости линейной структуры (цепная, параллельная, кольцевая связь), но и особую роль компонентов линейной структуры предложений. Такие компоненты, входя в сложное синтаксическое целое, приобретают статус компонентов его линейной структуры. В отличие от роли в предложении их значимость в сложном синтаксическом целом может оказаться иной:а по-разному аккумулируя особенности языковых уровней в разных отрезках линейной структуры, они выполняют функцию маркеров развития микроидеи, демонстрируяа диалектическую неразрывность означающего и означаемого в рамках сложного синтаксического целого.

На наш взгляд, только в ограниченном пространстве линейной структуры сложного синтаксического целого можно наблюдать такие компоненты, которые аккумулируют языковые показатели разных уровней. Объём такого компонента может быть разным: слово, словосочетание, ряд однородных членов, обособленный член предложения и т.д. Но компонент не бывает меньше слова и больше простого предложения или предикативной части сложного предложения. В конкретном случае объём компонента определяется по синтаксической роли каждой языковой единицы, входящей в него, по степени аккумуляции языковых показателей разных уровней, по семантико-грамматической сочетаемости составляющих.а В связи с тем, что компонент, в первую очередь, характеризуется компрессией языковых средств выражения, его нельзя уподобить речевому такту (А.В. Бондарко, Л.Л. Касаткин, Т.М. Надеина и др.), дыхательной группе (Л.Р. Зиндер, А.А. Кибрик, О.Ф. Кривнова, Р.К. Потапова и др.), колону (В.М. Жирмунский, Ю.Б. Орлицкий и др.), синтагме (В.В. Виноградов, Л.В. Щерба и др.) и проч. Хотя иногда он совпадает с ними по объёму, но представляет явление другого плана, возникающее только в границах сложного синтаксического целого. Такой компонент линейной структуры сложного синтаксического целого мы назвали гермом.

Герм (от греч. herma - межевой знак, указатель на дороге) - такой компонент линейной структуры сложного синтаксического целого, в которома степень концентрации значений единиц нескольких языковых уровней одномоментно становится сигналом особой значимости данной позиционной составляющей.

Значимость любой языковой единицы можно выявить, исходя лиз понятия сложного синтаксического целого как синтаксической единицы, служащей для выражения сложной законченной мысли, имеющей в составе окружающего её контекста относительную независимость, которой обычно лишено отдельное предложение в контексте связной речи . Существенно то, что эта значимость возникает по языковым законам: интегративность языковых особенностей - прерогатива не автора, а языка. Язык как система имеет избыточность элементов и связей и для поддержания равновесия содержит всю множественность словоформ, вариантов словосочетаний, синтаксических структур - автор продуцирует ССЦ, используя единицы языка по законам языка и по своему предпочтению. Но значимость языковые единицы приобретают в рамках сложного синтаксического целого в силу своей позиции и комплекса языковых особенностей, которые являются определяющими факторами для дифференциальных и функциональных характеристик герма. Гермы сложного синтаксического целогоа - активные языковые позиции, позволяющие воспринимать произведённое как равное произведённому, тем самым значительно упрощая процесс продуцирования / восприятия сложного синтаксического целого.

Языковые единицы, составляющие гермы сложного синтаксического целого, мы, не отрицая наличие других моделей (динамическая, полевая, многослойная, модульная и др.), рассматриваем в соответствии с иерархической системой уровней языка, так как эта модель позволяет не только выделять единицы каждого уровня, но и демонстрировать разнородность и интегративные свойства системы. На современном этапе развития языкознания большинство ученых отдают предпочтение пятиуровневой системе языка, представляющей фонетический ярус (единицами этого яруса являются звуки и фонемы); морфемный ярус (основная единица - морфема); лексический ярус (основная единица - слово в своих значениях); морфологический ярус (основная единица - слово в своих грамматических формах); синтаксический ярус (основные единицы - словосочетание, предложение, сложное синтаксическое целое) (Л.А. Введенская, В.Б. Касевич, Ю.С. Маслов, Е.В. Пронина, Ю.С. Степанов, П.П. Червинский и др.).

Формировать герм может любая активизированная языковая категория или форма: сам факт её использования наряду с её позицией в линейной структуре сложного синтаксического целого свидетельствует о её приоритете.

Основным критерием выделения герма в линейной структуре сложного синтаксического целого является активизированность языковых особенностей единиц разных уровней. Активизированность мы понимаем как реализацию языковой категории или формы в конкретном ССЦ, выступающем как система с взаимными связями между элементами. Именно замкнутость структуры сложного синтаксического целого делает его той средой, в которой активизированность только и возможна, независимо от того, является она языковым фактом или результатом интенции автора. Взаимные связи между элементами сложного синтаксического целого - это уникальные внутренние связи, возникающие в его рамках и отличающиеся от внутритекстовых связей, к которым традиционно относят лексические, лексико-синтаксические, собственно синтаксические, линейные, дистанционные, а также - логические, ассоциативные, образные, композиционно-структурные, стилистические, ритмико-образующие и др. Наличие в сложном синтаксическом целом языковых фактов, представляющих внутритекстовые связи, свидетельствует как об особенностях текста, так и об особенностях ССЦ, являющегосяа одним из компонентов текста. Но в замкнутой структуре сложного синтаксического целого эти языковые явления, реализуя когезию не текста, а ССЦ, образуют свои внутренние связи как комплекс позиционных структур, способствующих выполнению определённой функции каждого элемента. Герм нельзя выявить без учёта всего комплекса языковых составляющих конкретного сложного синтаксического целого, так как каждый факт влияет на характеристики отдельного герма, на отношения элементов внутри герма, на отношения между гермами. Типизировать языковые особенности, формирующие герм, трудно: в каждом сложном синтаксическом целом эти показатели могут варьироваться. Однако круг их небезграничен и позволяет определять отношения между единицами разных уровней в герме.

Замкнутость сложного синтаксического целого как в плане содержания, так и в плане выражения является основанием для рассмотрения его как системы, обладающей таким свойством, которое предполагает не только целостность, достигаемую посредством определённых взаимосвязей и взаимодействий элементов системы, но и вероятность возникновенияа новых свойств, которыми элементы системы в отдельности не обладают. Гермы сложного синтаксического целого, аккумулируя языковые особенности единиц разных уровней, способствуюта проявлению этого свойства системы, обусловливающего новое качество самой совокупности языковых явлений, составляющих герм сложного синтаксического целого.

Герм сложного синтаксического целого характеризуется следующими дифференциальными признаками:

• объём - протяжённость в линейной структуре сложного синтаксического целого;
• степень напряжения, или тип, - реализация языковых единиц определённого количества уровней;
• качество - актуализация одной или нескольких языковых особенностей одного уровня;
• вид - совокупность типа, качества, превалирования по уровням;
• разновидность - частное проявление показателей герма в сопоставлении с другими гермами, вариант системы гермов.

Во 2-ом параграфе представлены результаты исследования основной характеристики герма - его объёма. Сужение или расширение объёма влечёт за собой изменение всех остальных характеристик. Объективность определения объёма герма зависит от многих факторов и изначально базируется на положении в линейной структуре сложного синтаксического целого относительно предшествующих и последующих элементов с учётом структуры предложения и его расположения в сложном синтаксическом целом. Кроме того, объём гермаа корректируют не только соседние гермы, но совокупность всех гермов, образующих поле языкового напряжения сложного синтаксического целого.

Анализ языкового материала позволил нам выявить важнейшие принципы определения объёма герма. Эти принципы заключаются в следующем:

• смысловое расчленение линейной структуры сложного синтаксического целого;
• недопустимость пропусков и перестановки компонентов линейной структуры сложного синтаксического целого;
• невозможность включения одного герма в другой;
• сохранение смысловой целостности;
• сохранение синтаксического единства;
• достаточность аккумуляции языковых показателей;
• учёт характеристик соседних гермов;
• ориентированность на весь комплекс гермов сложного синтаксического целого, т.е. на картину перепадов в поле языкового напряжения.

На основании этих принципов нами установлено, что герм может быть равен слову, словосочетанию, ряду однородных членов, обособленному члену предложения и т.д.

В 3-ем параграфе рассматривается существенная характеристика герма - степень его напряжения, или тип. Степень напряжения герма зависит от степени интеграции в нём языковых особенностей разных уровней. Языковая единица, не имеющая семантико-грамматических особенностей в сложном синтаксическом целом или имеющая показатель одного уровня, входит в более протяженную линейную структуру. В герм могут быть интегрированы языковые особенности двух - пяти уровней. Соответственно, возрастает и напряжение герма: чем больше особенностей языковых единиц разных уровней использованы в герме, тем выше его напряжение, тем более значим этот компонент для автора, тем более адекватно он воспринимается реципиентом. аСистема классифицирования гермов по степени напряжения, по нашим наблюдениям, включает следующие их типы: двухуровневые, трёхуровневые, четырёхуровневые, пятиуровневые. Герм, имеющий в данной системе по одному показателю разных уровней, мы назвали простым.

Подсистемы типов гермов сложных синтаксических целых художественного текста и разных функциональных стилей имеют различия, обусловленные особенностями проявления показателей языковых уровней в этих системах. В основе нашего исследования лежат преимущественно сложные синтаксические целые художественного текста. Однако в целях объективности выводов анализировались и сложные синтаксические целые книжных функциональных стилей. Нас интересовали принципиальные общие и различные черты. Так, общее количество простых гермов сложного синтаксического целого художественного текста - 26: подсистема двухуровневых гермов содержит 10 разновидностей; подсистема трёхуровневых гермов - 10 разновидностей; подсистема четырёхуровневых гермов - 5 разновидностей; подсистема пятиуровневых гермов - одну разновидность. Функциональные книжные стили имеют иное количество разновидностей гермов, что, по нашим наблюдениям, определяется объективными законами проявления в них языковых особенностей. Отсутствие особенностей фонетического уровня в гермах сложных синтаксических целых книжных стилей определяет общее количество разновидностей в подсистеме простых гермов книжных стилей - их 11. Подсистемы типов гермов сложных синтаксических целых художественного текста и функциональных книжных стилей различаются по языковым показателям, по количеству активизированных языковых уровней, по логике использования определённой разновидности определённой подсистемы. Разные наборы разновидностей гермов в сложных синтаксических целых художественного текста и функциональных стилей не просто констатация их разной целесообразности, но подтверждение различия механизмов их продуцирования / восприятия: сложные синтаксические целые рассмотренных функциональных стилей предполагают их понимание,а сложные синтаксические целые художественного текста рассчитаны не только на понимание, но и на осмысление и истолкование.

В 4-ом параграфе простые гермы мы сопоставили с усложнёнными гермами. Понятие степени напряжения герма позволяет рассмотреть герм с точки зрения аккумуляции языковых средств в системе языковых уровней: чем больше языковых уровней проявляют свои особенности в объёме герма, тем более высоким становится напряжение герма. Но анализ языковых особенностей конкретного сложного синтаксического целого часто свидетельствует о том, что даже у двухуровневых периферийных гермов может быть более двух языковых особенностей, то есть в этом случае каждый языковой уровень проявляет не одну особенность, а две и более. Не исключены ситуации, когда двухуровневый периферийный герм по количеству языковых особенностей превосходит ядерный. Подобные гермы, в отличие от простых, мы назвали усложнёнными, так как в этом явлении прослеживается аналогия с усложнёнными членами предложения: Результатом усложнения <Е> является увеличение смысловой ёмкости <Е>, внесение разного рода дополнительных компонентов содержания . Учёт общего количества языковых показателей в герме детализируета его качество и позволяет объективировать процесс продуцирования / восприятия сложного синтаксического целого, ещё более сужая область интерпретирования его смыслов. В то же время, анализ исследуемого материала выявил следующую закономерность: количество языковых показателей одного уровня в герме не превышает трёх - сверхвысокая концентрация языковых особенностей не характерна для русского языка. Наличие в герме двух и более показателей одного уровня позволяет уточнить идентификацию герма и выявляет его превалирование по этому показателю. Усложнённый герм всегда имеет превалирование по уровню, представленному более чем одним показателем.

Благодаря наличию превалирующих языковых уровней гермы одной степени напряжения, определяемой только по наличию / отсутствию показателей на определённом уровне, приобретают более объёмные и точные характеристики. Превалирование по одному или нескольким уровням позволяет дифференцировать виды герма. Нами осуществлён анализ всех разновидностей гермов, что позволило определить общее количество как сложных синтаксических целых художественного текста, так и книжных функциональных стилей, - 304. Подсистема разновидностей простых гермов сложных синтаксических целых художественного текста содержит 26 разновидностей, подсистема разновидностей усложнённых гермов сложных синтаксических целых художественного текста содержит 206 разновидностей. Общее количество разновидностей гермов сложных синтаксических целых художественного текста - 232. Подсистема разновидностейа простых гермов сложных синтаксических целых книжных функциональных стилей содержит 11 разновидностей, подсистема разновидностей усложнённых гермов сложных синтаксических целых книжных функциональных стилей содержит 61 разновидность. Общее количество разновидностей гермов сложных синтаксических целых книжных функциональных стилей - 72.

В 5-ом параграфе третьей главы представлена классификация гермов сложного синтаксического целого, которая отражаета их многогранность как компонентов членения сложного синтаксического целого и позволяет упорядочить и сгруппировать гермы по определённым основаниям и их функциональному предназначению. Обобщение результатов исследования гермов позволило выработатьа методику их вычленения в линейной структуре сложного синтаксического целого:

• выборка всех языковых особенностей ССЦ по пяти уровням: синтаксическому, морфологическому, лексическому, морфемному, фонетическому;
• определение объёма каждого герма;
• определение качества каждого герма;
• выявление структуры поля языкового напряжения ССЦ;
• выявление функции ядерных, околоядерных, периферийных гермов;
• представление картины перепадов напряжения в поле;
• выявление микроидеи ССЦ и скрытых смыслов на базе гермов ядерной и околоядерной зон поля языкового напряжения.

Предложенная методика может найти широкое применение и способствовать детальному описанию сложных синтаксических целых художественного текста и официально-делового, публицистического, научного стилей, а также более глубокому исследованию идиостиля писателя.

В Четвёртой главе Поле языкового напряжения сложного синтаксического целого выявлены и описаны характеристики поля языкового напряжения (ПЯН) сложного синтаксического целого как системы комплекса гермов, а также рассмотрен процесс его формирования.

В 1-ом параграфе описано понятие поля языкового напряжения ССЦ. Проанализированные нами теории поля в лингвистике и результаты нашего исследования явились основанием, которое позволило трактовать поле не только как определённый сегмент языковой системы, но и как регламентированный языковыми факторами сегмент линейной структуры текста, представляющий собой совокупность содержательных единиц и автономную микросистему, т.е. сложное синтаксическое целое как интегрант текста.

Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом - его специфическая структура, объединяющая системуа гермов, в которой конденсируется языковая информация, содержащая интенцию автора, микроидею ССЦ, его основные иа скрытые смыслы. Полевый подход к описанию структуры сложного синтаксического целого позволяет раскрыть системные связи его элементов на всех уровнях.

Мы рассматриваем поле языкового напряжения сложного синтаксического целого как замкнутую модель, потому что оно базируется на интегральных признаках языковых особенностей разных уровней Ца компонентов системы языка. Языковые особенности формируют герм той или иной степени напряжения, того или иного качества, того или иного вида. За счёт всех своих характеристик герм занимает определённую позициюа и выполняет определённую роль в сложном синтаксическом целом. Все гермы сложного синтаксического целого, находясь во взаимосвязи друг с другом, включают механизм возникновения полевой структуры смысла и образуют поле в языковой структуре сложного синтаксического целого. Так как гермы в линейной структуре сложного синтаксического целого имеют разную степень напряжения, в поле образуются перепады, которые отражают картину языкового напряжения сложного синтаксического целого.а

Полевый подход как принцип анализа сложного синтаксического целого позволяет рассматривать гермы разной степени напряжения в качестве репрезентантов смысла, так как их интегративный признак напрямую связан с микроидеей, т.е. со смысловой доминантой поля. Таким образом, поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом представляет некоторую разновидность смыслового поля.

Поле языкового напряжения представляет собой систему гермов, которые выявляют взаимосвязи уровней языковой системы, аккумулируют их языковые особенности и функционируют кака разнородные средства представления / понимания смысла. ПЯН характеризуется теми же параметрами, которые присущи другим полевым структурам: наличие структуры, ядро, периферия, неравномерность, связь элементов. Как замкнутость, так и целостность сложного синтаксического целого наряду с наличием инвариантных матриц обусловливаются, на наш взгляд, именно наличием поля языкового напряжения в нём.

В поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом актуализируются смыслы, заложенные в определённых языковых категориях и грамматических формах, приобретающих большую значимость. Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом - явление грамматическое: смыслы выражены через определённые формы и категории языковых единиц разных уровней, функционирующих в рамках ССЦ интегрированно. Наше исследование подтверждает следующие признаки поля языкового напряжения сложного синтаксического целого, отражающие общие признаки поля, а именно: сегментирование; концентрический характер (максимальное сосредоточение полеобразующих признаков происходит в ядре); общность семантических функций у однородных элементов; взаимодействие семантических функцийа разнородных элементов.

Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом предоставляет реципиенту возможность деавтоматизации восприятия, т.е. осмысления, базирующегося на декодировании грамматических категорий и форм языка. С одной стороны, поле языкового напряжения в ССЦ формирует целеустановку автора, ориентированную на такой смысловой уровень, который синтезирует процессы продуцирования и восприятия. Но, с другой стороны, смысл целого высказывания в форме сложного синтаксического целого всегда больше суммы значений, входящих в него языковых единиц. И это существенная особенность, специфическое свойство сложного синтаксического целого, потому что поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом генерирует его микроидею. И это уже другой уровень понимания, другой уровень распредмечивания смыслов.

Поле языкового напряжения проявляет функциональные характеристики герма, так как гермы определённой степени напряжения образуют соответствующие зоны поля. В сложных синтаксических целых художественного текста ядерную зону поля языкового напряжения образуют пятиуровневые гермы, околоядерную зону - четырёхуровневые гермы, периферийную зону - двухуровневые и трёхуровневые гермы. Функционируя в поле языкового напряжения сложного синтаксического целого, гермы приобретают функциональные характеристики и в этом качестве обозначены нами кака ядерные, околоядерные, периферийные гермы.

Во 2-ом и 3-ем параграфах аанализируется процесс формирования поля языкового напряжения в сложных синтаксических целых художественного текста и, в целях выявления общих языковых закономерностей, книжных функциональных стилей (научном, официально-деловом, публицистическом), формирующих поле языкового напряжения ССЦ из гермов другой подсистемы.

Наше исследование поля языкового напряжения позволяет добавить к ряду общеизвестных признаков языка художественной литературы не менее важные существенные признаки, а именно: а) он отличается от функциональных стилей принципами выбора и организации языковых единиц в сложном синтаксическом целом; б) он отличается от функциональных стилей особой структурой поля языкового напряжения, формирующего микроидею, содержащую особые смыслы. Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом художественного текста позволяет вскрыть коды существенных свойств художественного языка, который надстраивается над естественным языком как вторичная моделирующая система .

Помимо основных свойств самого поля языкового напряжения в сложном синтаксическом целом художественного текста, мы рассматривали его роль в отражении идиостиля в аспекте система-структура / система-текст. В этом аспекте поле языкового напряжения сложного синтаксического целого, на наш взгляд, способствует дифференциации идиостиля автора, так как выявляет особенности, характерные для него. В нашем исследовании мы опирались на исследования В.В. Леденёвой, по мнению которой идиостиль обнаруживает себя в результате текстопорождающей и эстетической деятельности языковой личности, поэтому он, прежде всего, отражается в интеграции предпочтительных тем, жанров, средств и приемов, необходимых для построения текста и передачи как информативных, так и эмотивно-экспрессивных компонентов . На основании наших наблюдений, мы можем добавить: идиостиль отражается и в предпочтении определённых форм грамматического выражения, проявляющихся через поле языкового напряжения. Полагаем, что анализ структуры сложного синтаксического целого художественного текста того или иного автора может быть составной частью исследования как структурно-смысловое обоснование идиостиля писателя. Поле языкового напряжения фиксирует не столько приоритеты автора, сколько актуализированные способы выражения интенции языковыми средствами всех уровней. Поэтому поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом художественного текста выявляет использование сингулярных языковых матриц. В основе сложного синтаксического целого как комплексной структуры, функционирующей в системе, находится определённая форма упорядоченности - соответствующая содержанию матрица. В иерархической структуре текста значимость сингулярной матрицы каждого сложного синтаксического целого выступает как способ организации текста, хотя появление любой сингулярной единицы невозможно ни предвидеть, ни вычислить. Однако в сложном синтаксическом целом художественного текста языковая форма обладает двойственным статусом: с одной стороны, ей присуще общественное и общее свойство значимости, с другой стороны, она обладает индивидуальным и уникальным свойством особенности. Сингулярность матриц сложного синтаксического целого художественного текста можно трактовать как особый модус лингвистического конструирования, как некоторую функцию, которая соотносита идиостиль с общественным и общим свойством значимости. Полагаем, что сингулярность матрицы зависит от таких характерных показателей сложного синтаксического целого текста конкретного автора, как:

• использование языковых особенностей всех уровней по свойственной автору схеме;
• использование разновидностей гермов всех типов по определённой системе предпочтения;
• расположение отдельных типов и разновидностей гермов в определённой композиционной части сложного синтаксического целого;
• использование гермов разных типов в определённой последовательности.

Картина перепадов напряжения в поле сложного синтаксического целого проявляет эти показатели и тем самым идентифицирует идиостиль. А детальное исследование использования гермов той или иной разновидности позволит отличать идиостиль одного автора от идиостиля другого автора в мельчайших языковых деталях.

Формирование поля языкового напряжения в сложных синтаксических целых функциональных книжных стилей имеет свои особенности, связанные с их целями и задачами и с иныма набором разновидностей герма, которые активизируют языковые особенности только четырех языковых уровней.

В 4-ом параграфе нами рассмотрены модели поля языкового напряжения. Модель поля языкового напряжения фиксирует исходный, первичный элемент, а именно: микроидею в ССЦ художественного текста; сущностные постулаты в ССЦ научного стиля; важную информацию, исключающую двузначность толкования в ССЦ официально-делового стиля; идеологему, отражающую волюнтативные намерения автора в ССЦ публицистического стиля.

В зависимости от того, гермы какой степени напряжения образуют поле языкового напряжения, оно, сохраняя идентичность своей структуры, имеет два типа реализации: 1) ПЯН, содержащее пятиуровневые гермы; 2) ПЯН, не содержащее пятиуровневые гермы. Поле первого типа функционирует в сложных синтаксических целых художественного текста и в части ССЦ публицистического стиля, поле второго типа - в сложных синтаксических целых научного и официально делового стилей, а также в части ССЦ публицистического стиля.а В художественных и нехудожественных сложных синтаксических целых зоны поля языкового напряжения формируются гермами разной степени напряжения, что отражено в таблице.

ЗОНЫ ПЯН	ССЦ ХТ	ССЦ книжных стилей
		Научный	Официально-деловой	Публицистический
				1 вариант	2 вариант
Ядерная	5 ур.	4 ур.	4 ур.	5 ур.	4 ур.
Околоядерная	4 ур.	3 ур.	3 ур.	4 ур.	3ур.
Периферийная	2-3 у	2 ур.	2 ур.	3ур.	2 ур.

Различия в характеристиках поля языкового напряжения по разным показателям перепадов и ровности в сложных синтаксических целых художественного текста и книжных функциональных стилей являются основанием для разграничения устойчивых, санкционированных, языковых матрица и уникальных, сингулярных, языковых матриц, по которым строятся ССЦ художественного текста и часть ССЦ публицистического стиля.

В Заключении обобщены результаты проведённого исследования, которое показало, что полевый подход к изучению структурно-семантического единства позволяет определить сложное синтаксическое целое как самостоятельную синтаксическую единицу. Наше исследование позволяет пересмотреть утверждение о том, что сложное синтаксическое целое не имеет специального грамматического значения и собственной формы и утвердить его языковой статус. Выявленные нами инвариантные языковые матрицы сложного синтаксического целого определяют его как специфически воспроизводимую единицу языка и, следовательно, имеющую как грамматическую форму, так и грамматическое значение.а С помощью структурно-семантического анализа, позволяющего наблюдать языковые инварианты на основе связей внутри языковой системы, выявляются не только возможности их реализации в конкретном сложном синтаксическом целом, но и раскрывается связь его внешней структуры с внутренним движением мысли, репрезентируемым через внутренний план его структуры. Внутренняя структура сложного синтаксического целого многомерна, так как включает и последовательность синтаксических единиц, и их межфразовую сочетаемость, и особые внутренние связи, и специфические особенности,а образуемые только в границах замкнутой структуры. Последние из перечисленных структурных образований сложного синтаксического целого, названные нами гермами, представляют собой не одинаковые по степени напряжения компоненты линейной структуры ССЦ, аккумулирующие языковые особенности разных уровней и в совокупности образующие его поле языкового напряжения.

Проведенное исследование открывает перспективу дальнейшего комплексного изучения сложного синтаксического целого как синтаксической единицы в аспекте взаимодействия его планов содержания и выражения, а также в аспекте его функционирования в качестве интегранта и конституэнта текста. Остаются открытыми вопросыа взаимообусловленности и взаимовлияния внешнего и внутреннего планов выражения сложных синтаксических целых как художественного текста, так и функциональных стилей; роль гермов и поля языкового напряжения в расслоении плана содержания сложного синтаксического целого художественного текста на фактуальную и концептуальную информацию; роль разновидностей гермов подсистем сложных синтаксических целых художественного текста и функциональныха стилей; возможность компрессии матриц при создании вторичных текстов и т.п.

Содержание диссертационного исследования отражено ва 56 публикациях, основными их которых являются следующие:

Монографические издания

• Папуша И.С. Письменный текст в системе развития коммуникативной компетенции студентов сервисных специальностей. - М.: ФГОУВПО РГУТиС, 2008. - 138 с. - 8, 7 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое: структура, семантика, функционирование. - М.: МГОУ, 2011. - 256 с. - 16 п.л.

Статьи, опубликованные в рецензируемых научных изданиях, включённых в список ВАК Министерства образования и науки РФ

• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как единица текста // Вестник МГОУ. Серия Русская филология. - № 1. - 2008. - М.: Изд-во МГОУ. - С. 19-22. - 0,4 п.л.
• Папуша И.С. Особенности структуры сложного синтаксического целого. - Вестник МГОУ. Серия Русская филология. - № 4. - 2008. - М.: Изд-во МГОУ. - С. 56-63. - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Формальные показатели структуры сложного синтаксического целого // Вестник МГОУ. Серия Русская филология. - № 4. - 2009. - М.: Изд-во МГОУ. - С. 29-33. Ца 0, 7 п.л.
• Папуша И.С. Поле языкового напряжения в сложном синтаксическом целом // Филологические науки. - № 6. - 2009. - С. 63-70 - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Особенности сложного синтаксического целого художественного текста // Вестник МГОУ. Серия Русская филология. - № 1. - 2010. - М.: Изд-во МГОУ. - С. 30-34. - 0, 7 п.л.
• Герасименко Н.А., Папуша И.С. Понятие степени напряжения герма сложного синтаксического целого // Филологические науки. - № 3. - 2010. - С. 51-59 - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Структурно-семантические особенности сложного синтаксического целого в художественном тексте // Вестник Вятского государственного гуманитарного университета. Серия Филология и искусствоведение. - Научный журнал № 2 (2). - 2010. - Киров: Издательский центр ВятГГУ. - С. 40-44 - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Объём герма сложного синтаксического целого // Вестник МГОУ. Серия Русская филология. - № 6. - 2010. - М.: Изд-во МГОУ. - с. 12-17. - 0, 7 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как средство интерпретации художественного текста // Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. - № 4. - Часть 2. - Н.Новгород: Изд-во ННГУ им. Н.И.Лобачевского, 2010. - С. 665-668. - 0, 5 п.л.
• Папуша И.С. Аккумуляция языковых средств в герме сложного синтаксического целого // Ярославский педагогический вестник. Гуманитарные науки: научный журнал. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2010. - № 4. - С. 222-226. - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Поле языкового напряжения сложного синтаксического целого художественного текста // Журнал Известия ПГПУ им. В.Г. Белинского. Гуманитарные науки. - Пенза: Изд-во ПГПУ им. В.Г. Белинского, 2011. - С. 55-64. - 0,7 п.л.

Статьи и материалы международных, всероссийских,

арегиональных, межвузовских конференций

• Папуша И.С. Обучение речевой коммуникации через микротекст // Речевая коммуникация: теория и методика преподавания в вузе // Материалы Международной научно-методической конференции. - ГОУВПО МГУС. - М., 2004. - С. 218-230. - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Употребление фразеологизмов в монологическом микротексте // Образование в сфере сервиса в эпоху глобализации: проблемы, перспективы развития: Материалы научно-методической конференции 24-26 мая 2004 года. - ГОУВПО МГУС. - М., 2004. - С. 139-143. - 0,4 п.л.
• Папуша И.С. Принципы комплексного уровневого анализа микротекста // Гуманитарный сервис: X-я Международная научная конференция Наука - сервису: Материалы секций: История и культура повседневности и Актуальные проблемы социально-гуманитарного сервиса: Книга 3. - ГОУВПО МГУС. - М., 2005. - С. 252-262. - 0,6 п.л.
• Папуша И.С. Комплексный уровневый анализ микротекста: принципы формирования коммуникативной компетенции студентов-нефилологов. // Речевая коммуникация на современном этапе: социальные, научно-теоретические и дидактические проблемы: Материалы Международной научно-методической конференции в 2-х частях. Ч 2. Москва, 5-7 апреля 2006. - С. 131-136. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое: проблемы вычленения // Аспекты исследования языковых единиц и категорий в русистике XXI века: сборник материалов Международной научной конференции (27-28 ноября 2007 г.): в 2 т. Т.1 / сост. и отв. ред. Е.В. Алтабаева. - аМичуринск: МГПИ, 2008. - С. 203-206. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Функции фразеологизмов в формировании структуры сложного синтаксического целого // Фразеологические чтения памяти профессора В.А. Лебединской. Выпуск 4 // Сборник материалов Международной научной конференции / Отв. ред. Н.Б. Усачёва. - Курган: Изд-во Курганского гос. ун-та, 2008. - С. 110-113. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Структура сложного синтаксического целого как его релевантный признак // Актуальные проблемы современного языкознания и литературоведения: Материалы 7-й межвузовской конференции молодых учёных. - Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2008. - С. 143-147. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Коммуникативные аспекты текста научного стиля: особенности структуры сложного синтаксического целого // Цивилизация знаний: инновационный переход к обществу высоких технологий: Труды девятой Международной научной конференции, Москва, 25-26 апреля 2008г. В 2-х ч. Ч. II. - М.: РосНОУ. - С. З18-322. 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Когезия как базовый принцип структуры сложного синтаксического целого // Материалы Международной конференции Гуманитарные науки в России XXI века: тенденции и перспективы: сборник научных трудов / М-во образования и науки Рос. Федерации, Федер. агентство по образованию, Гос. образоват. учреждение высш. проф. Образования Помор. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова; [редкол.: Т.В. Винниченко и др.]. - Архангельск: КИРА, 2008. - С. 286-291. - 0, 5 п.л.
• Папуша И.С. Синтетическая природа сложного синтаксического целого // Славянские языки и культуры в современном мире: Международный научный симпозиум (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, филологический факультет, 24-26 марта 2009 г.): Труды и материалы / Составители О.В. Дедова, Л.М. Захаров; Под общим руководством М.Л. Ремнёвой. - М.: МАКС Пресс, 2009. - С. 81-82. - 0, 3 п.л.
• Папуша И.С. Коммуникативные языковые единицы текста (сложное синтаксическое целое) // Цивилизация знаний: глобальный кризис и инновационный выбор России: Труды Десятой Международной научной конференции, Москва, 24-25 апреля 2009 г. В 2-х ч. Ч.II - М.: РосНОУ, 2009. - С. 390-393. - 0,4 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое и абзаца // Русистика XXI века: традиции и тенденции: сборник материалов Международной научной конференции (20 - 22 ноября 2008 г.) / сост. и отв. ред. Е.В. Алтабаева. - Мичуринск: МГПИ, 2009. - С. 127-130. - 0, 3 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое текстов деловой сферы // Материалы Международной научно-практической конференции Связи с общественностью в деловой сфере: коммуникативные, социальные, политические аспекты. - Калининград: ООО Аксиос, 2009. - С. 192-196. - 0, 4 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое в художественном тексте // Слово и текст: коммуникативный, лингвокультурный и исторический аспекты. Материалы международной научной конференции. - Ростов н/Д: НМЦ Логос, 2009. - С. 157-159. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как единица речи // Русская речь в современном вузе: Материалы Шестой международной научно-практической интернет-конференцииа / Отв. ред. д.п.н., проф. Б.Г. Бобылев. 20 октября 2009 - 20 ноября 2009 г., ОреГТУ. - Орел: ОреГТУ, 2010. - С. 47-51. - 0,4 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как дидактическая единица // Специфика преподавания гуманитарных и экономических дисциплин в техническом вузе: Сборник материалов Всероссийской научной конференции, посвящённой 50-летию кафедры Русский язык МГТУ МАМИ 25 ноября 2009 г. - М.: Издательство МГТУ МАМИ, 2009. - С. 108-113. - 0,6 п.л.
• Папуша И.С. Гермы сложного синтаксического целого // Русский язык: исторические судьбы и современность: IV Международный конгресс исследователей русского языка (Москва, МГУ имени М.В. Ломоносова, филологический факультет. 20-23 марта 2010 г.): Труды и материалы / Составители М.Л. Ремнёва, А.А. Поликарпов. - М.: Изд-во Моск. ун-та., 2010 - С. 437-438. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Коммуникативные возможности сложного синтаксического целого // Цивилизация знаний: проблемы модернизации России: Труды XI Международной научной конференции, Москва, 23-24 апреля 2010. - М.: РосНОУ, 2010. - С. 293-295. - 0, 5 п.л.
• Папуша И.С. Взаимодействие языковых единиц в сложном синтаксическом целом // Экология русского языка: Материалы 1-й Международной конференции. - Пенза: Издательство Пензенского государственного педагогического университета им. В.Г. Белинского, 2010. - С. 47-52. - 0,5 п.л.
• Папуша И.С. Семантика сложного синтаксического целого // Семантика и функционирование языковых единиц в разных типах речи: сборник статей по материалам международной научной конференции, посвящённой 1000-летию г. Ярославля. В 2 ч. Ч. 1. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2011. - С. 199-205.
• Папуша И.С. Роль сложного синтаксического целого в речевой коммуникации // Образование и сервис: теоретические и практические аспекты: материалы научно-практической конференции. 21-22 мая 2010 / Рос. гос. ун-т туризма и сервиса. Калинингр. фил. - Калининград: АКСИОС, 2010. - С. 162-165. - 0,3 п.л.

Статьи, опубликованные в сборниках научных трудов

и в периодических изданиях

• Папуша И.С. Микротекст как основа для обучения монологической речи // Сборник научных трудов кафедры начального обучения и воспитания Республиканского института повышения квалификации работников образования. - М., 1994. - С. 52-55. - 0,2 п.л.
• Папуша И.С. Особенности сложного синтаксического целого в документном тексте // Документ как текст культуры: Межвузовский сборник научных трудов. - Тула: Тульский полиграфист, 2008. - С. 13-18. - 0,3 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое и макротекст, микротекст, абзац // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: грамматические категории и лексические единицы: Межвузовский сборник научных трудов. - М.: Издательство МГОУ, 2008. - С. 22-27. - 0, 3 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое: ключевые слова или гермы. - М.: РГУТиС - Вестник ассоциации вузов туризма и сервиса. - № 3. - 2008. - С. 48-54. - 0,7 п.л.
• Папуша И.С., Зверева Е.А. Сложное синтаксическое целое как средство педагогикиа сотрудничества // Педагогическое образование и наука. Научно-методический журнал. - М., 2008, № 2. - С. 31-35. - 0,8 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как структурно-семантическое единство // Вестник Московского государственногоа университета печати. - М., 2008, № 8. - С. 137-144. - 0,6 п.л.
• Папуша И.С. Культурное наследие в аспекте лингвистического анализа сложного синтаксического целого // Вестник Российского нового университета. Сборник научных трудов. Выпуск 4. / Серия Международный туризм и культурное наследие / Под ред. Н.С. Морозовой. - М.: РосНОУ, 2008. - С. 142-145. - 0,5 п.л.
• Папуша И.С. Языковые модели сложного синтаксического целого // Проблемы концептуализации действительности и моделирования языковой картины мира: сб. науч. тр.: вып. 4 / сост., отв. ред. Т.В. Симашко. - М., Архангельск, 2009. - С. 340-345. - 0, 7 п.л.
• Папуша И.С. Статус сложного синтаксического целого // Русский язык в системе славянских языков: история и современность (выпуск III). Сборник научных трудов. - М.: Издательство МГОУ, 2009. - С. 253-258. - 0, 4 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое - базовая единица продуцирования текста // Лингвориторическая парадигма: теоретические и прикладные аспекты: Межвуз. сб. науч. тр. Вып. 13 / Под ред. проф. А.А. Ворожбитовой. - Сочи: РИО СГУТиКД, 2009. - С. 113-120. - 0,8 п.л.
• Папуша И.С. Особенности структуры сложного синтаксического целого научного стиля // Семантика и функционирование языковых единиц в разных типах речи: сборник научных статей. Вып. 2 / под общ. ред. С.К. Болотовой. - Ярославль: Изд-во ЯГПУ, 2009. - С. 116-124. - 0,5 п.л.
• Папуша И.С. Сложное синтаксическое целое как единица языка // Актуальные проблемы современного языкознания и методики преподавания русского языка: сборник научных статей, посвящённый 110-летиюсо дня рождения профессора И.А. Фигуровского. - Липецк - Москва: ЛГПУ, 2009. - С. 51-57. - 0,7 п.л.
• Папуша И.С. Функции сложного синтаксического целого в тексте // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: субъективность, экспрессивность, эмоциональность: Межвузовский сборник научных трудов. - М.: МГОУ, 2010. - С. 26-30. - 0, 5 п.л.
• Папуша И.С. Классификация гермов сложного синтаксического целого // Рациональное и эмоциональное в языке и речи: модальность, эмоциональность, образность: Международный сборник научных трудов. - М.: МГОУ - МАНПО, 2011. - С. 20-25. - 0,45 п.л.

Сергиевская Л.А. Языковая модель: перспективы развития // Болгарская русистика. - 2004 - № 2 Ца С. 3.

Лекант П.А. Синтаксис простого предложения в современном русском языке: Учебное пособие для студентов вузов. - М.: Высшая школа, 2004. - С. 22.

Поспелов Н.С. Сложное синтаксическое целое и основные особенности его структуры // Докл. и сообщ. И-та русского языка АН СССР. - М.: Изд-во АН СССР, 1948. - Вып. 2. - С. 51.

Лекант П.А. Грамматические категории слова и предложения. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - С. 196.

Эпштейн М.Н. Знак пробела. О будущем гуманитарных наук. - М.: Новое литературное обозрение, 2004. - С. 21.

Лотман Ю.М. Об искусстве. - СПб: Искусство - СПБ, 1998. - С. 46.

Леденёва В.В. Идиостиль (к уточнению понятия) // Филологические науки, 2001. - № 5 - С. 39.

Краткий справочник по современному русскому языку / Л.Л. Касаткин, Е.В. Клобуков, П.А. Лекант; под ред. П.А. Леканта. - 2-е изд., испр. и доп. - М.: Высшая школа, 1995. - С. 345.

Фигуровский И.А. Избранные труды. - Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2004. - С. 72.

Фигуровский И.А. Избранные труды. - Елец: ЕГУ им. И. А. Бунина, 2004. - С. 31.

Блох М.Я. Проблема синтаксической связи самостоятельных предложений. // Проблемы синтаксиса, лексикологии и методики преподавания иностранных языков. - Ростов/нД: Изд. Ростовского ун-та, 1966. - С. 7.

Пешковский А.М. Русский синтаксис в научном освещении. - Изд.9. - М.: УРСС, 2009. - С. 202.

Вейхман Г.А. Высшие синтаксические единицы (на материале современного английского языка): дис. ... док. филол.наук. - М., 1971. - С. 71.

Леонтьев А.А. Слово в речевой деятельности. - М.: Наука, 1965. - С. 56.

Фридман Л.Г. Грамматические проблемы лингвистики текста. - Ростов н/Д: Изд-во Ростовского университета, 1984. - С. 24-25.

Марченко Е.П. Функционирование полипредикативных сложных предложений в русском тексте: учеб. пособие. - Краснодар: Кубанский гос. ун-т, 2005. - С. 61.

Сат К.А. Синтаксическая категория периода в русской филологической традиции: автореф. дис. Е канд. филол. наук. - М.: Ин-т русского языка им. А.С. Пушкина, 2010. - С. 14.

Лекант П.А. Грамматические категории слова и предложения. - М.: Изд-во МГОУ, 2007. - С. 78.

Сыров И.А. Способы реализации категории связности в художественном тексте. - М.: МПГУ, 2005.

Солганик Г.Я Синтаксическая стилистика. Сложное синтаксическое целое. - Изд. 4-е. - М: УРСС, ЛКИ,а 2007. - С. 28.

Лурия А.Р. Язык и сознание. - М.: Изд-во МГУ, 1979. - С. 234.

Леонтьев А.А. Психология общения. - Тарту: Перспектива, 1974. - С. 253.

Москальская О.И. Грамматика текста. - М.: Высшая школа, 1981. - С. 63.

Адорно Теодор В. Эстетическая теория (Философия искусства). - пер. ас нем. - М.: Республика, 2001. - С. 222.

     Авторефераты по всем темам  >>  Авторефераты по филологии