Книги, научные публикации

Министерство образования Российской Федерации Дальневосточный государственный университет Владивостокский институт международный отношений АТР

На правах рукописи

Киреев Антон Александрович

Уссурийское казачество в политическом процессе на Дальнем Востоке России Специальность 23.00.02 - Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии.

Автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата политических наук

Владивосток 2002

Работа выполнена на кафедре социальной и политической антропологии Владивостокского института международных отношений АТР Дальневосточного государственного университета.

Научный руководитель - доктор исторических наук, профессор Кузнецов А.М.

Официальные оппоненты - доктор политических наук, профессор Ярулин И.Ф.

кандидат исторических наук, с.н.с. Сергеев О.И.

Ведущая организация - Уссурийский государственный педагогический институт

Защита состоится 26 июня 2002 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д. 212.056.03 при Дальневосточном государственном университете.

Адрес: 690600, г. Владивосток, ул. Уборевича, д.

С диссертацией можно ознакомится в научной библиотеке Дальневосточного государственного университета по адресу: 690600, г. Владивосток, ул. Мордовцева, д. 12.

Автореферат разослан л24 мая 2002 г.

Ученый секретарь диссертационного совета, кандидат философских наук, доцент Мефодьева С.А.

Актуальность. Актуальность настоящей работы определяется, прежде всего, современным состоянием отечественных исследований политического поведения, свойственными им упущениями и недостатками. К ним, по нашему мнению, следует отнести оторванность теоретического моделирования политического поведения от эмпирических изысканий в этой области, что обусловливает нередко спекулятивный характер первого и узкую специальность вторых, посвященных главным образом анализу текущей электоральной активности граждан. При этом существующие работы по интересующей нас проблематике сфокусированы в основном на индивидуальном поведении, атомизированном или массовидном, и игнорируют основополагающего и специфического для политической жизни субъекта, каковым является социальная группа. Подобная предметная ориентация политико-поведенческих исследований ведет к тому, что их авторы, как правило, исключают из своего рассмотрения такие факторы поведения как политические интересы и институты, политические и неполитические условия макросоциального и исторического порядка, тем самым, вольно или невольно, преувеличивая значение его психологических, культурных и микросоциальных детерминант.

Выбор в качестве конкретного объекта данного исследования уссурийского казачества связан с тем, что, при сравнительной временной и пространственной компактности указанной социальной группы (сословно этнографической общности) и относительно плотной освещенности ее истории в источниках и научной литературе, она сыграла заметную роль в политической жизни Дальнего Востока. Кроме того, актуальность исследованию истории уссурийского казачества придают предпринимаемые сегодня попытки его возрождения и политической самоидентификации, сравнительный материал для осмысления которых может дать настоящая работа.

Цель и задачи исследования. Целью настоящего диссертационного исследования является выявление основных этапов и тенденций исторического развития политического поведения уссурийского казачества и раскрытие их обусловленности изменениями в содержании, соотношении и взаимодействии участвовавших в формировании данного поведения средовых и внутрисистемных факторов.

Достижение поставленной нами цели требует последовательного решения трех промежуточных задач:

1) определения состава и описания исторической эволюции внешних, средовых условий (факторов) политического поведения уссурийского казачества;

2) определения состава и описания исторической эволюции внутрисистемных факторов политического поведения уссурийского казачества;

3) характеристики внутренней динамики политического поведения уссурийского казачества как результирующей ситуативного взаимодействия совокупности средовых и внутрисистемных факторов.

Объект и предмет исследования. Исходя из требований используемого нами методологического подхода, в качестве объекта данного исследования мы рассматриваем как изучаемую нами социальную систему - уссурийскую казачью общность, - так и взаимодействующую с ней среду, включая ее природный и общественный компоненты, региональный и социетальный уровни. В пределах означенного объекта мы выделяем предмет диссертационной работы, каковым является участие уссурийского казачества в региональном и общероссийском политическом процессе, его политическое поведение (функционирование), а также участвующие в формировании данного поведения внешние и внутрисистемные структурные и ситуативные (структурно-позиционные) факторы.

Хронологические рамки исследования. Хронологически настоящее исследование охватывает период с 1858 по 1930 гг., с появления на берегах Уссури первых казаков-переселенцев и до начала проведения в районах проживания уссурийцев массовой и принудительной коллективизации, которая нанесла решающий удар по существованию уссурийского казачества как самостоятельной социокультурной общности.

Географические рамки исследования. Пространственные пределы исследования в основном включают в себя земли Дальнего Востока России (Российской империи, а затем РСФСР), располагающиеся к югу от Амура, и наиболее близко соответствующие административным границам Приморской области периода 1909 - 1917 гг.

Степень изученности проблемы. Проблема политического поведения впервые была поставлена в политологии в 20-е гг. ХХ в. Именно к этому времени принадлежат первые политологические исследования, базирующиеся на позаимствованных из психологии теоретических и методологических положениях бихевиоризма (работы Ч. Мерриама, Г. Госнелла и С. Райса) и психоанализа (труды З. Фрейда, У. Буллита и Г. Лассуэла). Однако подлинное признание и широкий интерес научных кругов пришли к проблематике политического поведения лишь в 40-е гг., когда в США были начаты систематические исследования электоральной активности населения страны.

В 60-е гг. распространение бихевиористского (бихевиорального) подхода приобрело характер проблемно-методологической революции, в результате которой эта исследовательская парадигма надолго стала доминирующей не только в американской, но и во многом в западной политической науке в целом.

На ее основе в 50-е - 60-е гг. в исследованиях политического поведения сложились три научных направления - политико-социологическое (П. Лазарсфельд, В. Ки, Ф. Мангер, А. Пшеворский, Р. Хакфельд, Дж. Спраг), социально-психологическое (Э.

Кемпбелл, Дж. Клаппер, С. Айенгард, Э. Карминес, Дж. Мондак) и политэкономическое (Э. Даунс, М. Олсон, М. Фиорина, Э. Остром), - развитие которых продолжается по сей день. Для каждого из указанных направлений характерна сосредоточенность на изучении отдельных микросоциальных и индивидуально-психологических факторов политического поведения, сопряженная, как правило, с существенной переоценкой их значимости.

Обособленное, но при всем том очень важное место в западных исследованиях проблематики политического поведения занимает концепция политической культуры, родившаяся из критики недостатков институционального и психологического истолкований политики и призванная синтезировать их наиболее жизнеспособные идеи. Впервые ее принципы были сформулированы во второй половине 50-х - начале 60-х гг. в работах Г.

Алмонда и С. Верба. Позднее данная концепция уточнялась и перерабатывалась в трудах Д. Кванаха, Л. Пая, К. фон Бойме, У. Розенбаума и других ученых.

Несмотря на молодость российской политологии, для отечественной науки в целом проблематика политического поведения отнюдь не нова. Ранее всего в советском обществознании были рассмотрены ее философские аспекты.

Позднее, в более конкретном и операциональном плане, к изучению политического поведения приступили психологи, использовавшие в своей работе принципы т.н. деятельностного подхода. Именно достижения отечественной психологии (социальной психологии) послужили основой для построения первых в нашей стране собственно политологических концепций политической деятельности, появившихся в 80-е гг.

Большое и все возрастающее число публикаций, так или иначе относящихся к рассматриваемой нами проблеме, выходит в свет в самом конце 80-х и в 90-х гг. Следует заметить, что их авторы редко пользуются самим термином политическое поведение. Во многом, это связано с тем, что исследования последних лет сосредоточены в большей степени на специальном изучении отдельных факторов политического поведения, нежели на создании его общей, системной модели.

Безусловно, наибольшее внимание российских исследователей привлекает к себе феномен политической культуры. Вместе с тем основная масса научных работ в этой области носит описательный, конкретно исторический характер, тогда как число специально-теоретических политико культурных исследований невелико. Среди последних необходимо, прежде всего, выделить статьи таких авторов как Э.Я. Баталов, К.С. Гаджиев и А.И.

Соловьев. Значительно меньше в отечественной науке изучаются другие факторы политического поведения.

Так, в 90-е гг. по сравнению с 80-ми заметно снизилась интенсивность разработки российскими исследователями проблематики социально политических интересов. В ряду немногих публикаций последних лет, затрагивающих данный предмет, можно назвать работы С.Е. Заславского, М.В.

Ильина, С.П. Перегудова. Крайне недостаточно внимания уделяется в современной российской политологии теории политических институтов, и в особенности изучению роли институциональных структур в формировании политической активности гражданина.

Особую методологическую значимость для настоящей диссертации имеет ряд предпринятых в российской политической науке в 90-е гг. попыток создания генерализующей, универсальной модели политического поведения.

На базе общей концепции интериорной структуры человеческой деятельности, выработанной в отечественной психологии, такие модели построены в работах Г.Г. Дилигенского, Л.Я. Гозман и Е.Б. Шестопал. Интересная типология когнитивных процессов принятия политических решений и выбора поведенческих тактик, своеобразно развивающая идеи структурного функционализма, представлена в статье В.Л. Цымбурского.

Переходя к характеристике степени изученности непосредственного предмета данной диссертации - политического поведения уссурийского казачества, следует сразу же отметить, что число специальных научных работ по этой проблеме крайне невелико. Вместе с тем, отдельные факторы и аспекты, периоды и события политической жизни уссурийских казаков неоднократно затрагивались в исследовательской литературе по истории дальневосточного казачества, других социальных групп населения региона (главным образом, крестьянства) и Дальнего Востока в целом.

Первые краеведческие работы исследовательского плана, в той или иной мере освещающие социально-экономическое положение уссурийского казачества и дающие тем самым основу для реконструкции его интересов, были созданы в 70 - 90-е гг. XIX в. (А.А. Алябьев, Ф.Ф. Буссе, А.В. Елисеев, Н.А.

Крюков, И.Г. Надаров, Г. Назаров, А.А. Риттих).

В 1900 - 1917 гг. наряду с мемуарами, записками и литературой очеркового характера выходят в свет развернутые, многоаспектные и хорошо систематизированные описания текущего состояния и исторического прошлого Приамурья и Уссурийского края, созданные с использованием опубликованных к тому времени источников и с учетом опыта и достижений предшествующей историографии. Большинство из этих работ, в т.ч. книги П.Ф. Унтербергера, П.

Головачева, Н.В. Слюнина и Н. Холодова, содержат некоторые сведения об уссурийском казачестве, его хозяйственной и социальной жизни, военной службе, а в некоторых случаях также административном устройстве и культурных традициях.

Новым шагом и важным достижением в развитии историографии уссурийского казачества стало появление в период 1900 - 1917 гг. нескольких специальных работ по истории казачьих войск Дальнего Востока. Две из них - работы А.Ю. Савицкого и А. Жернакова - были посвящены непосредственно уссурийским казакам. Обе брошюры содержат краткие хроникальные описания истории уссурийского казачества, лишенные какой-либо внутренней проблемно-хронологической организации и аналитической составляющей.

Уникальная информация о ранней истории уссурийцев, и их политической жизни в т.ч., приведена также в трудах Р. Иванова и А.П. Васильева, основным предметом которых явилось прошлое соответственно Амурского и Забайкальского казачьих войск.

В советскую эпоху на длительное время развитие историографии уссурийского казачества было не только замедлено, но и во многом обращено вспять, что было связано как с общей идеологически мотивированной проблемной переориентацией исторических исследований, так и забвением большого объема фактического материала, накопленного в этой области дореволюционными авторами. Вплоть до начала 70-х гг. ХХ в. специальные обращения советских исследователей к истории дальневосточного, и в т.ч.

уссурийского, казачества были единичны и разрозненны (работы С.В.

Бахрушина и В. Барановской).

Начиная с 70-х гг., происходит заметная активизация специальных изысканий по истории местного казачества. Наиболее важными, с точки зрения проблематики настоящей диссертации, работами этого периода по истории казачьих войск Забайкалья и Дальнего Востока, которые, в силу определенной общности происхождения и развития, часто рассматривались в это время как единый объект изучения, стали исследования Т.В. Махниборода и О.И.

Сергеева. Определенное внимание в этих работах уделено и проблематике политических интересов и поведения казачества, концептуально осмысляемой посредством категорий классовой и сословной борьбы.

В 80-е гг. и особенно в перестроечный период интенсивность исследований казачьих сообществ Дальнего Востока неуклонно возрастала.

Научные поиски шли в это время по пути более глубокой и специальной разработки намеченных ранее вопросов казачьей истории и историографии. В конце 80-х гг. в качестве особого направления исследований истории казачества Забайкалья и Дальнего Востока выделяется и политическая проблематика.

Революционные перемены в социально-политической жизни страны послужили предпосылкой к бурному росту в первой половине 90-х гг. числа научных, научно-популярных и публицистических работ, освещающих историческое прошлое казачества региона. В рамках быстро формирующейся историографии уссурийского казачества происходит обособление историко-политического направления исследований. К нему, на наш взгляд, могут быть отнесены работы В.Д. Иванова, О.Д. Исхаковой, А.И.

Коваленко, Б.И. Мухачева и С.Н. Савченко, в которых произведен анализ ряда этапов и частных вопросов политической истории уссурийцев, в особенности связанных с участием последних в событиях революции и гражданской войны.

В эти же годы дальневосточные казачьи войска впервые становятся объектом специально-политологического исследования (диссертация Е.Ю. Титлиной).

Заметные успехи были достигнуты в 90-е гг. и в изучении внутренних структурных предпосылок и факторов политического функционирования уссурийской казачьей общности - ее социально-экономической (работы Л.И.

Галлямовой, Е.А. Лыковой, О.И. Сергеева) и социокультурной (статьи и научные доклады Г.Г. Ермак, В.Д. Иванова, А.И. Коваленко, М.А. Кутузова) истории.

Различные вопросы как социально-экономической и культурной, так и политической жизни уссурийского казачества рассматривались в 90-е гг. и в неспециальных научных публикациях, в первую очередь посвященных общим проблемам развития края, истории местного крестьянства и событиям революции и гражданской войны. Кроме того, эта и другая научно краеведческая литература, наряду с работами по общей истории российского казачества, были использованы нами в целях реконструкции структуры региональной и общесоциетальной среды уссурийской казачьей общности.

Источниковая база. Основу источниковой базы нашего исследования образуют неопубликованные материалы трех фондов Российского государственного исторического архива Дальнего Востока (РГИА ДВ) и шести фондов Государственного архива Приморского края (ГАПК). В указанных фондах автором были выявлены нормативно-правовые и делопроизводственные документы, освещающие казачью политику центральных и местных властей дореволюционного и советского периодов, деятельность войсковой администрации УКВ и сословных органов самоуправления, внеинституциональную политическую активность уссурийских казаков.

Значительный объем информации по политическому и неполитическим аспектам истории уссурийского казачества был получен нами при анализе опубликованных источников, которые могут быть разделены на следующие группы: 1) своды и сборники законодательных и нормативных актов;

2) делопроизводственная и отчетная документация государственной и войсковой администрации;

3) проблемно-тематические публикации официальных материалов и статистики;

4) научные сборники государственно административных и общественно-политических документов;

5) записки и воспоминания непосредственных участников и очевидцев изучаемых событий, а также путешественников-бытописателей уссурийского казачества;

6) региональная периодическая печать.

Новизна работы. Автором впервые осуществлена реконструкция содержания и развития политических интересов, культуры и институтов уссурийских казаков, определены основные тенденции эволюции их политического поведения, выявлены состав, соотношение и способ взаимодействия ее ситуативных и структурных факторов. В работе представлены периодизации изменения структурных оснований политического поведения уссурийского казачества (политических интересов, культуры и институтов), ситуационная периодизация динамики политической среды уссурийского казачьей общности и внутренняя историческая хронология политического функционирования последней. Научная новизна работы связана также с проведенным в ней анализом ряда неиспользовавшихся до сих пор исследователями исторических источников.

Научная и практическая значимость работы. Выработанные в процессе проведения настоящего диссертационного исследования концептуальные решения могут быть использованы в целях совершенствования теории группового политического поведения и построения системной методологии его изучения. Материалы и выводы диссертации имеют значение для развития региональных историко-политологических и исторических исследований и в особенности для подготовки обобщающего труда по истории, в т.ч. политической, уссурийского казачества. Кроме того, они могут найти свое применение в разработке учебного курса по истории российского Дальнего Востока.

Методологические основы исследования. Основную часть методологического комплекса диссертационной работы образуют непосредственно-эмпирические и логические методы общенаучного и общегуманитарного значения. Специфический же компонент методологии работы, отражающий особенности ее предмета и задач, составляет ряд специально-теоретических подходов, применяемых в современной политической науке. Среди них следует выделить поведенческий (модели и типологии социального и политического поведения М. Вебера, Ф.М.

Бурлацкого и А.А. Галкина, В.Л. Цимбурского), социологический (социально экономическая концепция групповых интересов Е. Вятра), культурологический (теории политической культуры Г. Алмонда и С. Верба, Ф.М. Бурлацкого и А.А. Галкина, Э.Я. Баталова, К.С. Гаджиева) и институциональный (принципы теории политических институтов в работе А.А. Дегтярева) подходы. Данные подходы использовались нами для организации эмпирических фактов, полученных в ходе анализа исторических источников. Интегрирующим, общетеоретическим (парадигмальным) методом нашей работы является системный подход. Исходя из его принципов определялась структура исследования, в соответствии с ними происходили применение остальных теоретических методов и синтез полученных таким образом результатов. В своей интерпретации системного подхода мы опирались на идеи таких зарубежных и отечественных теоретиков исследования физических, общественных и политических систем как Т.

Парсонс, Д. Истон, Г. Алмонд, И.В. Блауберг и Э.Т. Юдин, А.И. Ракитов и И.Д.

Ковальченко.

Апробация работы. По теме диссертации сделано 4 публикации.

Положения работы обсуждались на заседаниях кафедры социальной и политической антропологии ВИМО АТР ДВГУ, на конференции в ВИМО АТР ДВГУ (апрель 2000 г.), на Арсеньевских чтениях в Приморском государственном музее им. В.К. Арсеньева (май 2000 г.).

Структура диссертации. Диссертационное исследование состоит из введения, трех глав, заключения, списка использованных источников и литературы, приложений.

Основное содержание диссертации Во Введении обосновывается актуальность поставленной в работе проблемы, характеризуется степень ее изученности, формулируются цель и задачи, географические и хронологические рамки, научная и практическая значимость исследования, указываются его методологические принципы.

В первой главе (Общие условия формирования и функционирования социальной общности уссурийского казачества) рассматривается организация среды изучаемой социальной группы (социальной системы) как основная и исходная предпосылка ее генезиса и функционирования. При этом в среде уссурийского казачества выделяются три структурных компонента - природный, внешнесоциетальный и внутрисоциетальный (в свою очередь подразделяемый на экономическую, социальную и политическую сферы), - и два пространственных уровня, - общероссийский (общесоциетальный) и региональный.

В первом параграфе (Казачество в природном и общественном пространстве России (середина XVI - первая треть ХХ вв.)) определяются основополагающие общесоциетальные условия формирования и исторического развития великорусского казачества. В обзоре истории казачества используется периодизация, разделяющая ее на четыре важнейших периода: 1) середина XVI - начало XVIII вв.;

2) начало XVIII - вторая треть XIX вв.;

3) последняя треть XIX в. - 1917 г.;

4) после 1917 г.

Наиболее вероятной датой возникновения великорусского казачества как обособленной социальной (субэтнической) общности (субсистемы) в составе российского общества (системы) можно считать середину XVI в. В это время на Дону, Яике и Тереке начинается развитие вольных казачьих сообществ, формирование их хозяйственного уклада, социальной и политической организации, своеобразие которых обуславливалось экологическими и внешнесоциетальными условиями ранней истории казачества. Обладая яркой структурной спецификой и высокой автономностью, казачья вольница, тем не менее, в силу ряда факторов, не успела стать вполне самодовлеющим общественным организмом. Растущая военная угроза со стороны Турции на фоне сохраняющихся культурных и экономических связей казаков с Россией привела к тому, что в последней трети XVII в. крупнейший оплот вольницы, Донское войско, твердо вступил на путь реинтеграции в материнское общество.

Петровские реформы ускорили процесс адаптирования вольного казачества к структуре феодально-самодержавной России, положив начало его слиянию со служилыми казаками в рамках единого военного сословия тягловых государственных крепостных. Однако в конце XVIII в. наступление государства на права и свободы казачества было остановлено. Рядом законодательных актов (последним и важнейшим среди которых явилось Положение о Войске Донском 1835 г.) казакам был придан особый, санкционирующий некоторые традиционные элементы их образа жизни, полупривилегированный социально-правовой статус. Вместе с тем, правительству не удалось вполне преодолеть изначального размежевания между вольным и служилым компонентами сформированной им сословной общности. По своему происхождению и культурному облику казачьи войска империи ко второй трети XIX в. достаточно отчетливо разделялись на старые, бывшие вольные, сосредоточенные в европейской части страны, и новые, созданные государством в послепетровскую эпоху и располагавшиеся в основном в Азиатской России. Внутренняя неоднородность сословия, кроме того, углублялась значительной пространственной обособленностью казачьих анклавов, различиями в их этнокультурном окружении, условиях природной и экономической среды.

В период с начала последней трети XIX в. и до 1917 г. процесс интеграции казачества в российское общество был продолжен. По мере капиталистической модернизации страны ведущую роль в этом процессе вместо политико-административных и социально-правовых механизмов все очевиднее начинали выполнять социально-экономические отношения. При этом законодательно закрепленный, феодально-сословный способ включения казачества в общественный организм России приходил во все более острое противоречие с его изменяющимся объективным положением в структуре вмещающего социума. Частичное обновление сословного законодательства в ходе реформ 60-х - 70-х гг. XIX в. не уничтожило важнейших препятствий для адаптации казачества к новым общественным условиям, а взятый правительством с начала 80-х гг. курс на консервацию феодально-правовых и традиционных основ казачьей жизни отодвинул решение этой задачи на неопределенный срок. Разительный и постоянно углубляющийся разрыв между номинальным и фактическим общественным статусом казачества способствовал росту социально-политической напряженности как внутри самого сословия, так и в особенности в его отношениях с иными социальными группами.

В постреволюционный период, с ликвидацией всех правовых и административных особенностей жизни казачества, интенсивность его взаимодействия с вмещающей социетальной системой, степень вовлеченности в ее трансформационное движение резко возросли. Важнейшим следствием этого стало значительная активизация начавшегося ранее процесса разрушения казачества как самостоятельной социальной группы за счет его окрестьянивания и пролетаризации. Вместе с тем, скорость и формы социального перерождения казачества в 20-е гг. ХХ в. не могут быть объяснены действием одних лишь объективных, экономических факторов - в не меньшей мере они явились результатом целенаправленной аграрной, социальной и особенно культурной политики советского государства. В конечном счете, именно революция сверху рубежа 20-х - 30-х гг., политическое форсирование процессов индустриального и сельскохозяйственного развития советского общества и тесно связанной с ними перестройки его социальной структуры, сопровождаемое волной массовых репрессий, послужило главной причиной исторически скоротечной смерти российского казачества.

Во втором параграфе (Уссурийское казачество в природных и общественных условиях Дальнего Востока России (середина XIX - 30-е гг. ХХ вв.) рассматривается опосредующая и модифицирующая воздействие общесоциетальных факторов ближайшая, региональная среда уссурийской казачьей общности как территориального анклава великорусского казачества.

Региональная среда уссурийского казачества исследуется в историческом развитии, в последовательной смене ею четырех структурных состояний, соответствующих следующим периодам: 1) конец 50-х - конец 80-х гг. XIX в.;

2) начало 90-х XIX в. - 1917 г.;

3) 1917 - 1922 гг.;

4) 1922 - начало 30-х гг. ХХ в.

Основная специфика положения Дальнего Востока в структуре российского общества в период конца 50-х - конца 80-х гг. XIX в. состояла в наличии глубокого разрыва в уровне социально-экономического развития региона и центра страны и крайней слабости всех форм общественных отношений между ними, за исключением политико-административных.

Важнейшее значение для истории региона в этот период имел процесс первичного окультуривания его естественной среды. Внешнесоциетальные контакты Дальнего Востока в это время отличались относительно низкой интенсивностью и главным образом негосударственным (экономическим и социальным) характером. В регионе господствовали натуральные и экстенсивные формы хозяйства, обуславливавшие колониальный способ включения окраины в российский рынок. Социальная структура Дальнего Востока характеризовалась дезинтегрированностью, непрочностью межтерриториальных и межобщностных коммуникаций. Политическая структура дальневосточных земель, входивших в эти годы в состав генерал-губернаторства Восточной Сибири, практически совпадала со слабо дифференцированной, авторитарной военно-бюрократической организацией управления регионом. Условия региональной среды определили замкнутость жизни уссурийского казачества, неразвитость его внешних, функциональных связей.

С начала 90-х гг. XIX в. на всех уровнях организации дальневосточной подсистемы российского общества появляются признаки ее перехода в новое структурное состояние, отличительными чертами которого стали быстрая капиталистическая модернизация Дальнего Востока и достижение им более высокой степени интеграции во вмещающую социетальную систему. Ведущей силой этой трансформации явились экономические процессы интенсификации промышленного и сельскохозяйственного производства, создания и расширения регионального рынка. Они сопровождались снижением давления на местное население факторов природной среды, активизацией внешнесоциетальных отношений (и конфликтов), в особенности в их политико государственной форме, изменением социального состава и уплотнением социальной структуры дальневосточного общества. Значительно медленнее происходило обновление политико-административных отношений в крае, выражавшееся в постепенной территориальной и функциональной дифференциации органов государственной власти, развитии местного самоуправления и общественно-политических институтов. В этот период региональные процессы начинают активно вторгаться в жизнь уссурийского казачества, способствуя формированию устойчивых связей и противоречий между ним и другими социальными и политическими субъектами края.

В качестве особого периода в истории региона - периода структурной нестабильности - автор выделяет временной отрезок с 1917 по 1922 гг. Исходя из специфики общественного развития Дальнего Востока в эти годы, его высокой динамичности и событийно-ситуационной дискретности, которые могут быть проанализированы лишь в рамках микроисторического подхода, рассмотрение региональной среды данного периода перенесено в III главу настоящей работы.

По окончании гражданской войны и вплоть до начала 30-х гг. ХХ в.

структура дальневосточного региона формировалась под действием его возобновившейся интеграции в социетальную систему и индустриальной модернизации, тесно связанной в эти годы с социалистическими преобразованиями, проводимыми в стране новым правящим режимом.

Хозяйственный урон, нанесенный войной, несколько задержал перестройку социальных отношений в регионе, но с реконструкцией экономики и под прямым давлением советского государства разрушение традиционных и феодальных форм социальной жизни продолжилось с возросшей скоростью.

Превратившееся в единственного политического субъекта, значительно дифференцировавшее свою организацию и вместе с тем достигшее нового уровня централизации государство проводило на Дальнем Востоке, как и в стране в целом, политику мобилизации общественно-политической активности граждан в своих интересах. Эти процессы, резко интенсифицировавшиеся на рубеже 20-х - 30-х гг., наряду с антропогенными изменениями в естественной среде края, ростом напряженности на его границах и обрывом налаженных в прошлом внешнесоциетальных связей, уничтожали основные внешние предпосылки существования уссурийской казачьей общности, вели к нивелированию ее структурной специфики и, в итоге, растворению в составе иных социальных групп.

Во второй главе (Системная организация уссурийской казачьей общности и общие внутренние факторы ее политического функционирования) анализируются генетически вторичные, но относительно независимые в своем развитии внутрисистемные (структурные) основания политического поведения (функционирования) уссурийского казачества. В их числе автором изучаются политические интересы, культура и институты уссурийской казачьей общности, рассматриваемые как продукт внутренней координации совокупности ее функциональных связей.

В первом параграфе (Политические интересы уссурийского казачества) предметом нашего исследования стали генезис и развитие политических интересов уссурийцев, исторические изменения в их наборе, содержании и соотношении.

Ранний этап истории уссурийского казачества, датируемый примерно 1858 - 1879 гг., характеризовался незрелостью не только политических, но и неполитических интересов этой, еще не вполне оформившейся сословно территориальной общности. Этому способствовали многообразная экономическая и социальная зависимость казаков от государства, широкие масштабы административно-организационного вмешательства властей в их жизнь. Реформы 70-х гг. и особенно переселение 1879 г., создавшие условия для относительно свободного развития хозяйства и социальных отношений уссурийцев, положили, вместе с тем, начало формированию специфических устойчивых структур их группового сознания.

В последующие десятилетия предметами постоянных жизненных интересов уссурийского казачества стали эксплуатация земельных и промысловых угодий отвода Духовского, торговля продуктами промысла и контрабанда, использование иностранного труда и аренды, облегчение сословных повинностей, а позднее и перестройка системы войскового управления. В зависимости от особенностей в акцентировании и интерпретации этих интересов, в уровне своих притязаний, казачество достаточно отчетливо расслаивается в этот период на войсковую, офицерско-чиновничью, элиту, зажиточных, торгово-промышленных, станичников и середняцко-бедняцкую массу.

Если в 1879 - 1905 гг. удовлетворение основных групповых потребностей уссурийцев практически не встречало серьезных и непосредственно очевидных препятствий, то в следующий период, продолжавшийся до 1917 г., интересы казачества пришли в прямое столкновение с реформаторской политикой ряда субъектов государственной власти (как центрального, так и местного уровня), а также насущными нуждами значительной части приморского крестьянства и буржуазии. Это повлекло за собой быструю политизацию групповых интересов казаков, обособление и развитие их специально-политических ориентаций.

Последнему способствовало и изменение формальной политико институциональной организации вмещающего общества.

Революционные события 1917 - 1922 гг. сопровождались обострением и частичным разрешением совокупности внешних и внутренних конфликтов интересов, порожденных предшествующей историей уссурийского казачества.

Интенсивная эволюция политических интересов уссурийцев в это время, приведшая их, в конечном счете, к отказу от сословного статуса и признанию советской власти, послужила основой последующей коренной трансформации актуального группового сознания казачества в 20-е гг. Ликвидация прежних источников существования казаков, в целом сбалансированная отменой их сословных обязанностей, наряду с упрощением политико-репрессивными средствами социального состава уссурийского казачества, способствовало радикальному изменению набора и деполитизации его интересов. Эти перемены явились важнейшей предпосылкой относительно мирного разрушения уссурийской казачьей общности, ее растворения в крестьянском и рабочем населении края.

Во втором параграфе (Культурные основы политической жизни уссурийского казачества) исследуются более устойчивые, чем интересы, структуры коллективного сознания, определяющие в отличие от первых не столько направленность, сколько общие условия и способы деятельности, - культурные регулятивы.

На первом этапе (1858 - 1895 гг.) культурной истории уссурийского казачества, формировавшегося первоначально из коренных служилых казаков и показаченных крестьян Забайкалья, его традиции сохраняли сравнительную гомогенность. Политическая культура забайкальцев, крайне слабо обособленная в общем контексте их мировосприятия, отличалась бедностью когнитивных представлений о политическом, отчужденно негативным и в то же время патерналистским отношением к властям, поведенческими установками на их избегание-игнорирование и пассивность.

Низкая интенсивность политической жизни уссурийцев-старожилов, их практически полная изолированность в информационно-коммуникативном пространстве страны и региона, препятствовали развитию политико культурных представлений казаков.

Переселение в 1895 - 1902 гг. в Приморье казаков из европейских войск империи, в т.ч. старых (Донское, Терское, Кубанское), значительно усложнило и трансформировало культурный облик уссурийского казачества.

Новоселы, крупнейшую группу среди которых составили донцы, принесли с собой относительно развитую политическую культуру, включавшую в себя достаточно дифференцированные политические знания, высокую самооценку своих носителей и их критически-требовательное отношение к представителям власти, активистские поведенческие стереотипы. В дальнейшем, привнесенные культурные традиции, адаптируясь к местным социально-политическим реалиям, абсорбировали некоторые элементы культуры старожильческого населения, в целом потесненной. Параллельно, особенно с 1905 - 1907 гг., политическая культура уссурийцев постепенно втягивалась в процесс модернизации, стимулируемый буржуазно-либеральными инновациями в политической системе страны, и, прежде всего, ее духовных компонентах.

Наконец, в 1907 - 1914 гг. в результате перечисления в УКВ нескольких тысяч крестьян-переселенцев, социокультурный состав уссурийцев стал еще более сложным. Показаченные крестьяне являлись носителями глубоко архаичной и примитивной, патриархальной политической культуры, чуждой специфике сословного образа жизни. Ярко выраженная гетерогенность традиций коренного и приписного войскового населения способствовала их взаимному отчуждению и общему обострению межсословной конфронтации в Приморской области.

События 1917 - 1922 гг. сами по себе не внесли в политическую культуру уссурийского казачества значительных изменений. Однако многие новации, впервые в массовом масштабе внесенные ими в политическую практику казачьего населения, были закреплены в дальнейшем в структуре советской политической системы, став основополагающим фактором перестройки политико-культурных представлений уссурийцев. Модернизация политической культуры уссурийского казачества в 20-е гг. приобрела исключительно быстрые темпы, организованный и доктринально направляемый характер. Дальнейшая дифференциация политических представлений, распространение демократических ценностей и рост доверия к власти, усвоение новых активистских форм поведения сочетались в ее развитии в этот период со всеобъемлющей идеологизацией массового политического знания, возрождением этатистско-патерналистских ожиданий и широким утверждением установки на мобилизованный способ участия в политике. Под действием объективных процессов и деятельности государства политические традиции уссурийцев, равно как и их культура в целом, во многом утрачивают свои сословные черты, вливаясь в относительно гомогенное культурное сознание нового советского общества.

В третьем параграфе (Институциональная структура политической жизни уссурийского казачества) рассматриваются формальные и неформальные институциональные технологии политической деятельности казаков, непосредственные организационные рамки их политической активности.

В период 1858 - 1872 гг. организация управления в АКВ, в состав которого входили уссурийские казаки, отличалась крайне авторитарным, военизированным характером, связанным с сосредоточением в руках субординационно ответственных офицеров-начальников различного ранга всей полноты власти над подведомственным населением, отсутствием правовых преград административному произволу и институциональных средств лобратной связи управляющих и управляемых. Ряд либеральных преобразований, осуществленных в АКВ в 1872, а затем в 1879 гг., значительно изменили институциональные условия политической жизни казаков: казачьи общины получили достаточно широкие права самоуправления, войсковое и гражданское управление казачеством были разделены, функционально организационному разделению подверглась и войсковая власть, получившая коллегиальную форму (Войсковое правление). По мере своего осознания и освоения казачьим населением эти нововведения становились факторами количественного роста и качественного развития политической активности уссурийцев. Еще более значимой институциональной предпосылкой политической активизации уссурийского казачества явилось наделение его в 1889 г. статусом самостоятельного войскового общества. С созданием УКВ и его административной элиты, выступавшей от имени населения войска и в той или иной мере представлявшей его интересы, уссурийское казачество превратилось в политического субъекта регионального и даже национального уровня.

Очередная реформа сословного самоуправления, завершенная в УКВ в 1901 г., прервала процесс либерализации политико-административных институтов казачества. Ограничив полномочия и представительность общинных органов власти, она в то же время значительно расширила возможности административного вмешательства в их работу. Обострив недовольство войскового населения системой сословного управления, данная реформа вместе с тем не смогла предотвратить ее стихийной либерализации и политизации, разворачивавшейся в этот период (1901 - 1917 гг.) в основном на в форме полу- и вовсе неофициальных, теневых отношений властей разного уровня.

Стремительными и кардинальными изменениями в политико институциональной структуре уссурийского казачества характеризовался период 1917 - 1922 гг. Институциональная история УКВ этих лет определялась борьбой двух основных тенденций, первая из которых была связана с попытками политической самоорганизации казачества, обновления сословных институтов самоуправления и автономизацией войска, а вторая, - с созданием, при поддержке внешних центров власти и части казачьего населения, на войсковой территории общегражданской администрации, будь то в форме земств или советов. При этом обе тенденции, так или иначе, были сопряжены со стремлением к демократизации органов управления. Исход гражданской войны обусловил ликвидацию, в конечном счете, сословных институтов управления и включение казачьих районов в единую советскую административную систему страны. Партийно-советские институты и созданная в 20-е гг. в Приморье сеть различных вспомогательных полуобщественных, полуполитических организаций обеспечили как никогда ранее широкое вовлечение уссурийцев в политическую жизнь. Вместе с тем, эти институты стали мощным средством массовой мобилизации активности казаков государством и централизованного контроля за их политическим поведением.

В третьей главе (Политическое поведение уссурийского казачества:

историческая динамика и ее факторы) мы обращаемся к изучению главного предмета настоящего исследования - политического поведения (функционирования) уссурийского казачества, рассматриваемого как результирующая динамического взаимодействия совокупности средовых и внутрисистемных факторов. Политическое поведение казачества описывается в своей исторической эволюции, его динамика соотноситься со сменой ситуационных состояний политической среды. При этом под политической ситуацией понимается отдельная фаза структурной стадии в развитии среды, характеризующаяся спецификой набора контрагентов изучаемой социальной группы, целей и форм их деятельности, соотношения их властных потенциалов.

В первом параграфе (Политическое поведение уссурийского казачества в период 1858 - 1884 гг.) рассматривается поведение уссурийцев в трех политических ситуациях на протяжении первой структурной стадии в истории региональной политической среды.

В рамках первой политической ситуации данной структурной стадии (1858 - 1872 гг.) единственным контрагентом уссурийцев являлось государство, прежде всего в лице губернских властей и администрации АКВ. Последние смотрели на казачье население исключительно как на орудие реализации первоочередных мер по обеспечению обороны и развитию инфраструктуры присоединенных земель, практически игнорируя его собственные нужды. В свою очередь, политическая активность самих казаков находилась на очень низком уровне, воплощаясь главным образом в пассивном сопротивлении властям и вербальных протестах. Характерный для уссурийцев в эти годы политический иммобилизм помимо административного подавления был обусловлен незрелостью их групповых интересов, особенностями культурных представлений и неблагоприятностью институциональных условий.

Обращение правительства империи, а затем властей генерал губернаторства Восточной Сибири к вопросам общественного управления и благосостояния населения АКВ и в т.ч. уссурийских казаков определило содержание следующего ситуационного периода, продолжавшегося с 1872 по 1879 гг. Преобразовательная деятельность государства в это период создала не только институциональные предпосылки, но и повод к политической активизации казаков: по инициативе администрации казачьи общины приняли участие в обсуждении планов переселения станичников в Южно-Уссурийский край. Однако слабость и зависимость хозяйства казаков, консерватизм их культурного сознания обусловили нерешительность, малую интенсивность, и в итоге, безуспешность действий казачьего населения по защите своей позиции.

Впрочем, совершенное властями в 1879 г. переселение в целом благотворно отразилось на удовлетворении и развитии материальных потребностей уссурийцев, что послужило важным фактором деполитизации сознания и поведения казачьей массы в дальнейшем. Тому же способствовало и резкое снижение в ситуации 1879 - 1884 гг. интенсивности административного регулирования жизни казачества. Вместе с тем, эпизодические столкновения уссурийцев в данный период с администрацией и крестьянами свидетельствовали о намечающейся проблематизации новых, еще формирующихся интересов этой социальной группы.

Во втором параграфе (Политическое поведение уссурийского казачества в период 1884 - 1917 гг.) изучается поведение уссурийских казаков в семи политических ситуациях на протяжении второй структурной стадии в истории региональной политической среды.

Первая политическая ситуация по учреждении Приамурского генерал губернаторства (1884 - 1889 гг.) ознаменовалась заметным обострением внимания властей и особенно новой региональной администрации к дальневосточному казачеству. Предметом административного рассмотрения становятся проблемы упорядочивания землепользования казачества и реорганизации управления им. При этом в роли инициатора обсуждения земельного вопроса, лоббиста интересов казачьего населения и в еще большей мере своих собственных, впервые выступает Войсковое правление АКВ. Само же войсковое население, и в т.ч. уссурийцы, в этот период было по-прежнему пассивно. Идея земельного отвода АКВ не получила поддержки в правительстве, однако другой проект генерал-губернатора Приамурья А.Н.

Корфа, - о выделении уссурийского казачества в самостоятельное войско, - уже в 1889 г. нашел свое воплощение в создании УКВ.

После непродолжительного застоя в казачьей политике империи на Дальнем Востоке в 1889 - 1893 гг., связанного с появлением у правительства новых приоритетов в управлении регионом, административная работа в этом направлении вновь активизировалась. В 1893 - 1898 гг. генерал-губернатор С.М. Духовской своей властью разрешает вопрос о землепользовании АКВ и УКВ (отвод 1894 г.), при его деятельном участии принимается правительственное постановление о втором массовом казачьем переселении в Приморье (с 1895 г.). Это переселение сопровождалось волной выступлений уссурийцев-новоселов, в ряде случаев принимавших весьма острые и массовые формы. В большинстве своем эти выступления были направлены против отдельных, вполне конкретных и локальных проявлений административного произвола (прежде всего, в связи с определением мест поселения казаков).

Важным фактором недовольства новоселов явилась также их культурно психологическая дезадаптация к природным и общественным условиям региона, и как следствие предубежденное его восприятие. Давление казаков заставило местные и центральные власти внести коррективы в свою переселенческую политику.

В период 1898 - 1904 гг. количественные показатели политической активности населения УКВ значительно уменьшились, что было связано как с ослаблением административного вмешательства в жизнь рядовых казаков, так и с отсутствием по-прежнему значимых препятствий для реализации их основных, долговременных экономических интересов. Напротив, активность войсковой элиты УКВ в ситуации 1898 - 1904 гг. возросла. В эти годы ей пришлось отстаивать свои интересы в упорной борьбе с центральными хозяйственными ведомствами и, как правило, поддерживавшими их краевыми властями, которые стремились пересмотреть границы земельных владений дальневосточных казачьих войск, определенные отводом Духовского. Однако внешнеполитические проблемы и русско-японская война, а затем революция, затормозили рассмотрение проблемы отвода, отложив ее разрешение в итоге на несколько лет.

С началом революционных событий 1905 - 1907 гг. всякое политическое взаимодействие между уссурийским казачеством и органами государственной власти прекратилось: последние вновь стали видеть в войске лишь боевое подразделение, орудие полицейского контроля и репрессий. Однако под влиянием нового состояния общественно-политической среды страны и региона, умножения числа негосударственных политических субъектов и развернутого ими мощного давления на государственные институты, в конце 1905 - начале 1906 гг. уссурийцы предприняли попытку войти в контакт с властями по собственной инициативе. Это мирное выступление, имевшее своей важнейшей целью осуществление демократической реформы войскового управления и окончившееся полной неудачей, было совершено силами главным образом зажиточной верхушки казачества, обладавшей широкими экономическими интересами и в наибольшей мере усвоившей буржуазные политические ценности. Активность же основной массы уссурийцев, больше обеспокоенной поземельными претензиями крестьян, в этой ситуации оставалась довольно низкой.

С 1907 г. местные и центральные переселенческие и экономические ведомства, а затем Совет Министров, во главе с П.А. Столыпиным, вновь приступают к решению вопроса о судьбе отвода Духовского, выдвинув в процессе работы над ним ряд проектов вплоть до предложений по упразднению приамурских войск (проект Михайлова) и выделению казачьих наделов в частную собственность (проект Гондатти). Войсковая же администрация защищала необходимость сверхнормативного земельного обеспечения УКВ и неприкосновенность своих управленческих прерогатив, опираясь в этом на поддержку Военного министерства и местных (особенно краевых) властей. В апреле 1910 г. правительство приняло, наконец, принципиальное решение об изъятии земель отвода в пользу крестьян и казны, но борьба по вопросу о конкретной площади и границах изымаемой у АКВ и УКВ территории продолжалась. Приток переселенцев и ограничения казачьего землепользования в период 1907 - 1911 гг. начали вызывать растущее недовольство и со стороны войскового населения и, прежде всего, середняков и бедняков, оказывавших прямое противодействие крестьянам и открыто критиковавших деятельность властей. Еще более широкие требования выдвигали зажиточные станичники, помимо неприкосновенности войсковых земель, настаивавшие на обеспечении в крае свободы экономической (в т.ч.

внешнеэкономической) деятельности и коренной реформе войскового управления. Впрочем, в достижении этих целей казачья верхушка полагалась на работу Думы, представительство в которой она получила в 1907 г.

В 1911 - 1917 гг. расклад сил среди политических контрагентов уссурийского казачества заметно изменился. Пост генерал-губернатора Приамурья занял Н.Л. Гондатти, сторонник реформаторского курса Столыпина и продолжатель его казачьей политики. В органах же центральной власти возобладали право-консервативные силы, выступавшие против каких-либо покушений на сословные привилегии казачества. С их помощью было заблокировано решение вопросов об окончательном землеустройстве УКВ и выделении из его территории земель посада Иман, не говоря уже о более радикальных предложениях реформаторов (среди реализованных планов - передача казне лесов отвода Духовского и прекращение казачьего переселения в край). Таким образом, войсковой элите отчасти удалось отстоять свои интересы. Значительно меньше она преуспела в защите интересов войскового населения, ущемлявшихся дефицитом общинных земель, оскудением социальной помощи из войскового бюджета, и в особенности административными преследованиями жизненно необходимых казакам иностранного труда и контрабанды. Это способствовало росту недовольства казачьей массы, направленного против как региональной, так и войсковой администрации и воплощавшегося в участивших обращениях общин к властям.

В третьем параграфе (Политическое поведение уссурийского казачества в период 1917 - 1922 гг.) рассматривается поведение уссурийцев в пяти политических ситуациях на протяжении третьей структурной стадии истории региона.

В ситуации марта - декабря 1917 г. основными политическими контрагентами уссурийского казачества являлись Временное правительство, контролировавшие местные органы власти эсеры и приморское крестьянство.

Различными путями и с разной степенью решительности, все эти силы стремились к ликвидации привилегий (прежде всего земельных) а, в конечном счете, и сословного статуса уссурийских казаков в целом. Однако реализация этих объективно вполне назревших мер, происходившая непоследовательно и рассогласованно, на фоне растущих политического хаоса и социальной конфронтации в стране, тяжелого экономического положения населения УКВ, привела к резкому всплеску межсословной розни и подготовила почву для распространения среди уссурийцев идей Программы казачьей партии.

Используя эти идеи (широкого войскового самоуправления и возвращения казачьих земель) зажиточная часть уссурийцев смогла взять власть в войске, институционально закрепить свою ведущую роль и поставить под контроль политическую активность казачьего населения.

Основное содержание ситуации декабря 1917 - сентября 1918 гг. было связано с установлением на Дальнем Востоке советской власти и нарастающей поляризацией региональной политической среды уссурийского казачества, приведшей в итоге к началу гражданской войны.

Антибольшевистски настроенная войсковая верхушка, отказалась признать новую власть, провозгласив лозунг автономии УКВ. Однако группировке красных казаков, опираясь на реальную помощь и видимую прочность советского режима, удалось привлечь к себе часть населения войска и заблокировать работу его институтов. Тем не менее, завершить советизацию территории войска она не смогла. Перераспределительная аграрная политика Советов, стимулировавшая рост земельных претензий к казакам со стороны крестьянства, наступление контрреволюционных сил и военные поражения большевиков скоро разрушили и без того зыбкое доверие уссурийцев к советской власти. Впрочем, белые также не нашли у большинства населения войска прочной поддержки: казаки желали прежде всего скорейшего прекращения войны.

В период сентября 1918 - января 1920 гг. политическая ситуация в Сибири и на Дальнем Востоке складывалась в борьбе за власть и влияние между различными силами белогвардейцев и интервентов, наиболее значительную роль среди которых играли правительство Колчака и Япония. В своем противостоянии обе эти стороны стремились опереться на дальневосточное, и в т.ч. уссурийское, казачество, пытаясь использовать его как в чисто политических, так и военных целях. Однако большинство уссурийцев, не желая участвовать в гражданской войне, в этой ситуации поддержало выдвинутую войсковой элитой идею политической автономии УКВ. Войсковая автономия, обеспечиваемая помощью Японии, вскоре превратилась фактически в средство обоснования собственной власти и произвола атамана УКВ И.П. Калмыкова и его приближенных. Тем не менее, делая уступки попеременно зажиточной верхушке и казачьей массе, то демонстративно идя на сближение с Колчаком, то, по сути, отказывая ему в военной помощи, Калмыкову долгое время удавалось удерживать положение главы войска. Лишь нарушение сложившегося расклада сил, падение Колчака и новый выход на политическую сцену региона большевиков, вынудили атамана развернуть массовую мобилизацию казаков, что сразу же лишило его поддержки населения.

Начало ситуации января 1920 - мая 1921 гг. ознаменовалось решительным поворотом в настроениях казачьего большинства в пользу большевиков, с которыми уссурийцы связывали надежды на восстановление национальной государственности и мира на Дальнем Востоке. Красная казачья элита, при содействии эсеровско-большевистского правительства ПОЗУ и ДВР, вновь приступает к подготовке ликвидации структур УКВ. Однако покровительство Японии и атамана Семенова позволяет прежней администрации войска во главе с Ю.А. Савицким реставрировать свою власть на части его территории. Под угрозой конфликта с Японией, большевики отказались от активных действий против правительства Савицкого, но это не привело к расширению его поддержки казачьим населением, в большинстве своем уже не считавшем возможным и необходимым бороться за сохранение сословного статуса. Общая позиция уссурийцев не изменилась и в ситуации мая 1921 - ноября 1922 гг., когда пришедшие к власти в Приморье белогвардейские правительства предприняли попытку военного разгрома ДВР. За исключением немногочисленных активных сторонников белой и красной политических элит войска, уссурийцы не приняли участия в боевых действиях сторон. При этом пассивность казачьего большинства носила характер нейтралитета, определенно благожелательного по отношению к ДВР.

В четвертом параграфе (Политическое поведение уссурийского казачества в период 1922 - 1930 гг.) исследуется поведение уссурийцев в рамках четвертой структурной стадии в развитии региональной политической среды, которая обладает с нашей точки зрения единством и в ситуационном плане.

В 1922 - 1930 гг. главным, а в пределах вмещающей социетальной системы единственным, политическим контрагентом уссурийского казачества вновь стало восстановившее свою целостность государство. После завершения демонтажа организационных структур УКВ, деятельность центральных советских органов в отношении казачьего населения Приморья в целом совпадала с общей направленностью и динамикой их политики в деревне: в 20 е гг. уссурийское казачество как и все советское крестьянство подвергались интенсивному классовому расслоению, которое должно привести к изоляции и социальной ликвидации его зажиточной верхушки и укреплению мезальянса правящего режима с его середняцко-бедняцкими слоями. Адаптирование же этой политики к социально-политическим и культурным особенностям уссурийцев (разумеется, с целью их изживания) осуществлялась, в пределах своих возможностей и представлений, главным образом местной советской администрацией. Эта политика во многом имела успех. Противопоставив зажиточных уссурийцев казачьей массе, властям удалось локализовать и подавить политическую активность первых, как в ее легальных, так и нелегальных формах. В то же время, партийно-советские органы к концу 20-х гг. добились достаточно высокого уровня политической мобилизации казачьего большинства, и в первую очередь таких его категорий как бедняки, женщины и молодежь. Эти успехи явились результатом объективно обусловленных в своей основе, но умело регулируемых и направляемых властью структурных процессов унификации и огосударствления политических институтов, перестройки групповых интересов и нивелирования культурной специфики казачества.

В Заключении подводятся общие итоги исследования, дается характеристика основных тенденций и этапов развития политического поведения уссурийского казачества, определяются состав, соотношение и способ взаимодействия важнейших средовых и внутрисистемных факторов его динамики.

В исторической эволюции политического поведения уссурийского казачества выделяются три основных периода. Первый из них, продолжавшийся с 1858 по 1875 гг., был временем, когда наиболее типичными формами политического поведения уссурийцев являлись иммобилизм и пассивное сопротивление деятельности администрации. Подобного рода политическая десубъективация уссурийского казачества на протяжении большей части означенного периода (вплоть до 1872 г.) была обусловлена ярко выраженным преобладанием внешней структурной детерминации его поведения. В огромной степени экономически и социально зависимое от государства казачество в эти годы было лишено как определенных и самостоятельных групповых интересов, так и институциональных средств для проявления своей политической активности. В то же время патриархальная и патерналистская политическая культура первых уссурийцев оправдывала и санкционировала их пассивную позицию в отношениях с властью. Введение местного лобщественного управления в АКВ в 1872 г. положило начало постепенной структурной перестройке казачьего общества, что с изменением в 1875 г. текущей политики властей проявилось и в политическом поведении уссурийцев.

1875 и 1922 гг. стали хронологическими рамками нового этапа в истории политического поведения уссурийского казачества, этапа формирования и развития его политической субъектности. Характерными тенденциями этого периода являлись медленное, но в целом неуклонное повышение активности, массовости и автономности казачьего политического поведения, увеличение разнообразия его целей и форм. Структурные предпосылки этих процессов были заложены развитием собственного хозяйства уссурийского казачества, интенсификацией его культурной коммуникации в рамках вмещающего общества, рядом политико-институциональных реформ и в особенности наметившимся с начала ХХ в. быстрым ростом конфликтности отношений данной сословной общности с государством и другими социальными группами населения края. Под влиянием этих факторов завершилось оформление групповых интересов уссурийцев, развернулась их внутригрупповая дифференциация, и одновременно с этим, внешне обусловленная проблематизация и политизация. Именно эволюция групповых интересов уссурийцев стала в этот период главной детерминантой активизации и рационализации их политического поведения. Значительно медленнее изменялись институциональные (за исключением периода 1917 - 1922 гг.) и культурные основы политической жизни казачества. Их несоответствие новым общественным реалиям и интересам самих казаков осложняло и тормозило развитие политического поведения уссурийцев, и, прежде всего, бедняцко середняцкого большинства казачества.

В 1922 - 1930 гг. уссурийское казачество вновь вступило в период интенсивной политической десубъективации. При том, что в эти годы политическое поведение казаков вышло на небывало высокий уровень активности, массовости и организованности, его автономные формы в значительной степени были вытеснены мобилизованными. И в ситуативном, и в структурном аспектах, политическое функционирование казачества было подчинено внешнему, государственному, управлению. Этому способствовали объективно, экономически и социально, обусловленные и политически направляемые или же прямо инициируемые властью процессы адаптирования и деполитизации интересов уссурийцев, разрушения их культурной специфики, унификации и огосударствления политических институтов казачества.

Политическая мобилизация уссурийского казачества советским государством была облегчена слабой вовлеченностью большинства уссурийцев в модернизационную перестройку общественно-политической среды в предшествующий период, неразвитостью актуального и культурного политического сознания казачьей массы. Вместе с тем, административная и экономическая элиты уссурийского казачества, политическое поведение которых характеризовалось сравнительно высокой автономностью и лцелерациональностью и которые могли бы оказать противодействие процессам десубъективации казачьей общности, были социально либо физически ликвидированы в ходе гражданской войны и последующих советских репрессий.

По теме диссертации опубликованы следующие работы:

1. Киреев А.А. Донские казаки и кочевой мир // Вопросы археологии, истории и этнологии Дальнего Востока. - Владивосток. Ин-т ИАЭ ДВО РАН, 1997. - С. 66 - 73.

2. Киреев А.А. Проблемы современной теории политической культуры // Молодой международник. - 2000. - Вып. 1. - С. 127 - 134.

3. Киреев А.А. Уссурийское казачество и желтый вопрос // Азиатско Тихоокеанский регион. - 2001. - № 2. - С. 14 - 22.

4. Киреев А.А. Уссурийское казачество в политической жизни Дальнего Востока конца XIX - начала ХХ вв. // Арсеньевские чтения. Материалы международной научно-практической конференции. - Владивосток, 2002. - С. 206 - 208.

   Книги, научные публикации