Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis 1 Татьяна Никитична Толстая SWEET SHURA Милая Шура В первый раз Александра Эрнестовна прошла мимо The first time Alexandra

Ernestovna passed me it was меня ранним утром, вся залитая розовым московским early spring, and she was gilded by the pink Moscow солнцем. Чулки спущены, ноги - подворотней, sun. Stockings sagging, shoes shabby, black suit shiny черный костюмчик засален и протерт. Зато шляпа!.. and frayed. But her hat!Е The four seasons-snow balls, Четыре времени года - бульденежи, ландыши, lilies of the valley, cherries, and barberries-were черешня, барбарис - свились на светлом соломенном entwined on the pale straw platter fastened to the блюде, пришпиленном к остаткам волос вот такущей remainder of her hair with a pin this big. The cherries булавкой! Черешни немного оторвались и деревянно dropped down and clicked against each other.

постукивают.

Ей девяносто лет, подумала я. Но на шесть лет She has to be ninety, I thought. But I was off by six ошиблась. Солнечный воздух сбегает по лучу с years. The sunny air ran down a sunbeam from the roof крыши прохладного старинного дома и снова бежит of the cool old building and then ran back up, up, вверх, вверх, туда, куда редко смотрим - где повис where we rarely look- where the iron balcony hangs чугунный балкон на нежилой высоте, где крутая suspended in the uninhabited heights, where there is a крыша, какая-то нежная решеточка, воздвигнутая steep roof, a delicate fretwork erected right in the прямо в утреннем небе, тающая башенка, шпиль, morning sky, a melting tower, a spire, doves, angels-no, голуби, ангелы,- нет, я плохо вижу. Блаженно I don't see so well. Smiling blissfully, eyes clouded by улыбаясь, с затуманенными от счастья глазами happiness, Alexandra Ernestovna moves along the sunny движется Александра Эрнестовна по солнечной side, moving her prerevolutionary legs in wide arcs.

стороне, широким циркулем переставляя свои Cream, a roll, carrots in a net bag weigh down her arm дореволюционные ноги. Сливки, булочка и морковка and rub against the heavy black hem of her suit. The в сетке оттягивают руку, трутся о черный, тяжелый wind had walked from the south smelling of sea and подол. Ветер пешком пришел с юга, веет морем и roses, promising a path up easy stairs to heavenly blue розами, обещает дорогу по легким лестницам в countries. Alexandra Ernestovna smiles at the morning, райские голубые страны. Александра Эрнестовна at me. The black clothing, the light hat with clicking улыбается утру, улыбается мне. Черное одеяние, dead fruit, vanish around the corner.

светлая шляпа, побрякивающая мертвыми фруктами, скрываются за углом.

Потом она попадалась мне на раскаленном бульваре Later I came across her sitting on the broiling - размякшая, умиляющаяся потному, одинокому, boulevard- limp, but admiring a sweaty, solitary child застрявшему в пропеченном городе ребенку - своих- marooned in the baking city;

she never had children of то детей у нее никогда не было. Страшное бельишко her own. A horrible slip showed beneath her tattered свисает из-под черной замурзанной юбки. Чужой black skirt. The strange child trustingly dumped his ребенок доверчиво вывалил песочные сокровища на sandy treasures onto Alexandra Ernestovna's lap. Don't колени Александре Эрнестовне. Не пачкай тете dirty the lady's clothing. It's all rightЕ одежду. НичегоЕ Пусть. Let him.

Я встречала ее и в спертом воздухе кинотеатра I saw her in the stifling air of the movie theater (take (снимите шляпу, бабуля! ничего же не видно!). off your hat, granny! we can't see!). Out of rhythm with Невпопад экранным страстям Александра Эрнестовна the screen passions, Alexandra Ernestovna breathed шумно дышала, трещала мятым шоколадным noisily, rattled foil candy wrappers, gluing together her серебром, склеивая вязкой сладкой глиной хрупкие frail, store-bought teeth with sweet goo.

аптечные челюсти.

Наконец она закрутилась в потоке огнедышащих Later she was swirled in the flow of fire-breathing cars машин у Никитских ворот, заметалась, теряя by the Nikitsky Gates, got flustered and lost her sense направление, вцепилась в мою руку и выплыла на of direction, clutched my arm and floated out onto the спасительный берег, на всю жизнь потеряв уважение saving shore, losing forever the respect of the black дипломатического негра, залегшего за зеленым diplomat behind the green windshield of a low, shiny стеклом низкого блестящего автомобиля, и его car and of his pretty, curly-haired children. The black хорошеньких кудрявых детишек. Негр взревел, man roared and raced off in the direction of the пахнул синим дымком и умчался в сторону conservatory with a puff of blue smoke, while консерватории, а Александра Эрнестовна, дрожащая, Alexandra Ernestovna, trembling, bent over, eyes перепуганная, выпученная, повисла на мне и popping, hung on to me, and dragged me off to her потащила меня в свое коммунальное убежище - communal refuge-bric-a-brac, oval frames, dried безделушки, овальные рамки, сухие цветы,- оставляя flowers-leaving behind a trail of smelling salts.

за собой шлейф валидола.

Две крошечные комнатки, лепной высокий потолок;

Two tiny rooms, a high ornate ceiling, and on the на отставших обоях улыбается, задумывается, peeling walls a charming beauty smiles, muses, pouts капризничает упоительная красавица - милая Шура, sweet Shura, Alexandra Ernestovna. Yes, yes, that's me!

Александра Эрнестовна. Да, да, это я! И в шляпе, и In a hat, without a hat, with hair down. Oh, so без шляпы, и с распущенными волосами. Ах, какаяЕ beautifulЕ And that's her second husband, and well, А это ее второй муж, ну а это третий - не очень that's her third-not a very good choice. But what can удачный выбор. Ну что уж теперь говоритьЕ you do about it nowЕ Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis Вот, может быть, если бы она тогда решилась Now, if she had made the decision to run off with Ivan убежать к Ивану НиколаевичуЕ Кто такой Иван Nikolayevich thenЕ Who is Ivan Nikolayevich? He's not Николаевич? Его здесь нет, он стиснут в альбоме, here, he's crammed into the album, spread-eagled in распялен в четырех картонных прорезях, прихлопнут four slits in the cardboard, squashed by a lady in a дамой в турнюре, задавлен какими-то bustle, crushed by some short-lived white lap dogs that недолговечными белыми собачками, подохшими еще died before the Russo-Japanese War.

до японской войны.

Садитесь, садитесь, чем вас угостить?.. Приходите, Sit down, sit down, what would you like?Е Please come конечно, ради бога, приходите! Александра visit, of course, please do. Alexandra Ernestovna is all Эрнестовна одна на свете, а так хочется поболтать! alone in the world, and it would be so nice to chat.

ЕОсень. Дожди. Александра Эрнестовна, вы меня Е Autumn. Rain. Alexandra Ernestovna, do you узнаете? Это же я! ПомнитеЕ ну, неважно, я к вам в remember me? It's me! RememberЕ well, it doesn't гости. Гости - ах, какое счастье! Сюда, сюда, сейчас matter, I've come to visit. Visit-ah, how wonderful!

я уберуЕ Так и живу одна. Всех пережила. Три мужа, Come here, this way, I'll clearЕ I still live alone. I've знаете? И Иван Николаевич, он звал, ноЕ Может survived them all. Three husbands, you know? And Ivan быть, надо было решиться? Какая долгая жизнь. Вот Nikolayevich, he wanted me, butЕ Maybe I should have это - я. Это - тоже я. А это - мой второй муж. У меня gone? What a long life? That's me. There too. And that's было три мужа, знаете? Правда, третий не оченьЕ my second husband. I had three husbands, did you know? Of course, the third wasn't soЕ А первый был адвокат. Знаменитый. Очень хорошо The first was a lawyer. Famous. We lived very well.

жили. Весной - в Финляндию. Летом - в Крым. Белые Finland in the spring. The Crimea in the summer. White кексы, черный кофе. Шляпы с кружевами. Устрицы - cakes, black coffee. Hats trimmed with lace. Oysters очень дорогоЕ Вечером в театр. Сколько very expensiveЕ Theater in the evening. So many поклонников! Он погиб в девятнадцатом году - admirers! He died in 1919- stabbed in an alley.

зарезали в подворотне.

О, конечно, у нее всю жизнь были рома-а-аны, как Oh, naturally she had one romance after another all her же иначе? Женское сердце - оно такое! Да вот три life, what else do you expect? That's a woman's heart года назад - у Александры Эрнестовны скрипач for you. Why, just three years ago, Alexandra снимал закуток. Двадцать шесть лет, лауреат, Ernestovna had rented the small room to a violinist.

глаза!.. Конечно, чувства он таил в душе, но взгляд - Twenty-six years old, won competitions, those eyes!Е он же все выдает! Вечером Александра Эрнестовна, Of course, he hid his feelings;

but the eyes, they give it бывало, спросит его: Чаю?.., а он вот так только away. In the evenings Alexandra Ernestovna would посмотрит и ни-че-го не говорит! Ну, вы понимаете?.. sometimes ask him, "Some tea?" And he would just look Ков-ва-арный! Так и молчал, пока жил у Александры at her and say no-o-thing in response. Well, you get it, Эрнестовны. Но видно было, что весь горит и в душе don't you?Е Treacherous! He kept silent all the time he прямо-таки клокочет. По вечерам вдвоем в двух lived at Alexandra Ernestovna's. But you could see he тесных комнаткахЕ Знаете, что-то такое в воздухе was burning up and his soul was throbbing. Alone in the было - обоим ясноЕ Он не выдерживал и уходил. На evenings in those two small roomsЕ You know, there улицу. Бродил где-то допоздна. Александра was something in the air-we both felt itЕ He couldn't Эрнестовна стойко держалась и надежд ему не bear it and would go out. Outside. Wander around till подавала. Потом уж он - с горя - женился на какой-то late. Alexandra Ernestovna was steadfast and gave him - так, ничего особенного. Переехал. И раз после no encouragement. Later-on the rebound-he married женитьбы встретил на улице Александру Эрнестовну some woman, nothing special. Moved. And once after и кинул такой взгляд - испепелил! Но опять ничего не his marriage he ran into Alexandra Ernestovna on the сказал. Все похоронил в душе. street and cast such a look at her-he burned her to ashes. But said nothing. Kept it all bottled up in his soul.

Да, сердце Александры Эрнестовны никогда не Yes, Alexandra Ernestovna's heart had never been пустовало. Три мужа, между прочим. Со вторым до empty. Three husbands, by the way. She lived with her войны жили в огромной квартире. Известный врач. second husband in an enormous apartment before the Знаменитые гости. Цветы. Всегда веселье. И умер war. A famous physician. Famous guests. Flowers.

весело: когда уже ясно было, что конец, Александра Always gay. And he died merrily: when it was clear that Эрнестовна решила позвать цыган. Все-таки, знаете, this was the end, Alexandra Ernestovna called in когда смотришь на красивое, шумное, веселое,- и gypsies. You know, when you see beauty, noise, умирать легче, правда? Настоящих цыган раздобыть merriment - it's easier to die, isn't it? She couldn't find не удалось. Но Александра Эрнестовна - выдумщица - real gypsies. But Alexandra Ernestovna, inventive, did не растерялась, наняла ребят каких-то чумазых, not lose heart, she hired some dark-skinned boys and девиц, вырядила их в шумящее, блестящее, girls, dressed them in rustling, shiny, swirling clothes, развевающееся, распахнула двери в спальню flung open the doors to her dying husband's bedroom умирающего - и забренчали, завопили, загундосили, and they jangled, howled, babbled, circled and whirled пошли кругами, и колесом, и вприсядку: розовое, and kicked: pink, gold, gold, pink.

золотое, золотое, розовое!

Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis Муж не ожидал, он уже обратил взгляд туда, а тут My husband didn't expect them, he had already turned вдруг врываются, шалями крутят, визжат;

он his gaze inward and suddenly here they were, приподнялся, руками замахал, захрипел: уйдите!- а squealing, flashing shawls;

he sat up, waved his arms, они веселей, веселей, да с притопом! Так и умер, rasped: go away! But they grew louder, merrier, царствие ему небесное. А третий муж был не оченьЕ stamped their feet. And so he died, may he rest in peace. But the third husband wasn't soЕ Но Иван НиколаевичЕ Ах, Иван Николаевич! Всего- то и было: Крым, тринадцатый год, полосатое солнце But Ivan NikolayevichЕ ah, Ivan Nikolayevich. It was so сквозь жалюзи распиливает на брусочки белый brief: the Crimea, 1913, the striped sun shining through выскобленный поЕ Шестьдесят лет прошло, а вот the blinds sawing the white scraped floor into sectionsЕ ведьЕ Иван Николаевич просто обезумел: сейчас же Sixty years passed, but stillЕ Ivan Nikolayevich lost his бросай мужа и приезжай к нему в Крым. Навсегда. mind: leave your husband right now and come to the Пообещала. Потом, в Москве, призадумалась: а на Crimea. Forever. She promised. Then, back in Moscow, что жить? И где? А он забросал письмами: Милая she thought: what will we live on? and where? He Шура, приезжай, приезжай! У мужа тут свои дела, showered her with letters: "Sweet Shura, come, come дома сидит редко, а там, в Крыму, на ласковом to me!" Her husband was busy, rarely home;

while there песочке, под голубыми небесами, Иван Николаевич in the Crimea, on the gentle sands under the blue skies, бегает как тигр: Милая Шура, навсегда! А у самого, Ivan Nikolayevich paced like a tiger: "Sweet Shura, бедного, денег на билет в Москву не хватает! forever!" While the poor man didn't have enough money Письма, письма, каждый день письма, целый год - for a ticket to Moscow. Letters, letters, every day Александра Эрнестовна покажет. letters for a whole year-Alexandra Ernestovna will show them to me.

Ах, как любил! Ехать или не ехать? На четыре времени года раскладывается человеческая жизнь. Ah, how he loved me! Should I go or not?

Весна!!! Лето. ОсеньЕ Зима? Но и зима позади для A human life has four seasons. Spring! Summer.

Александры Эрнестовны - где же она теперь? Куда AutumnЕ Winter? But winter was behind Alexandra обращены ее мокнущие бесцветные глаза? Ernestovna-where was she now? Where were her moist, Запрокинув голову, оттянув красное веко, colorless eyes directed? Head back, red lid pulled away, Александра Эрнестовна закапывает в глаз желтые Alexandra Ernestovna squeezes yellow drops into her капли. Розовым воздушным шариком просвечивает eyes. Her scalp shows like a pink balloon through the голова через тонкую паутину. Этот ли мышиный thin net. Could this mouse tail have been a thick black хвостик шестьдесят лет назад черным павлиньим peacock tail caressing her shoulders sixty years ago?

хвостом окутывал плечи? В этих ли глазах утонул - Had the persistent but poor Ivan Nikolayevich drowned раз и навсегда - настойчивый, но небогатый Иван in those eyes-once and for all? Alexandra Ernestovna Николаевич? Александра Эрнестовна кряхтит и groans and feels around with her gnarled feet for her нашаривает узловатыми ступнями тапки. slippers.

- Сейчас будем пить чай. Без чая никуда не отпущу. "We'll have some tea now. I won't let you go without a Ни-ни-ни. Даже и не думайте. cup. No-no-no, don't even think about it."

Да я никуда и не ухожу. Я затем и пришла - пить I'm not going anywhere. That's why I dropped by-for a чай. И принесла пирожных. Я сейчас поставлю cup of tea. And I brought pastry. I'll put the kettle on, чайник, не беспокойтесь. А она пока достанет don't worry. And she gets the velvet-covered album and бархатный альбом и старые письма. the old letters.

В кухню надо идти далеко, в другой город, по It was a long way to the kitchen, to another city, along бесконечному блестящему полу, натертому так, что an endlessly shining floor, so polished the red paste left два дня на подошвах остаются следы красной traces on my shoes for two days. At the end of the мастики. В конце коридорного туннеля, как огонек в corridor tunnel, like a light in a deep robber forest, дремучем разбойном лесу, светится пятнышко glowed the circle of the kitchen window. Twenty-three кухонного окна. Двадцать три соседа молчат за neighbors were silent behind the clean white doors.

белыми чистыми дверьми. На полпути - телефон на Halfway down was a wall telephone.

стене.

Белеет записка, приколотая некогда Александрой A white note tacked up once upon a time by Alexandra Эрнестовной: Ernestovna: "Fire- 01. Emergency-03. In case of my Пожар - 01. death call Elizaveta Osipovna." Elizaveta Osipovna Скорая - 03. herself is long gone. No matter. Alexandra Ernestovna В случае моей смерти звонить Елизавете forgot.

Осиповне.

Елизаветы Осиповны самой давно нет на свете.

Ничего. Александра Эрнестовна забыла.

The kitchen is painfully, lifelessly clean. Somebody's В кухне - болезненная, безжизненная чистота. На cabbage soup talks to itself on one of the stoves. In the одной из плит сами с собой разговаривают чьи-то щи. corner stands a curly cone of smell left by a Belomor В углу еще стоит кудрявый конус запаха после smoking neighbor.

покурившего Беломор соседа.

Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis Курица в авоське висит за окном, как наказанная, A chicken hangs in a net bag outside the window as if мотается на черном ветру. Голое мокрое дерево being punished, twisting in the black wind. A bare wet поникло от горя. Пьяница расстегивает пальто, tree droops in grief. A drunkard unbuttons his coat, опершись лицом о забор. Грустные обстоятельства resting his face on the fence. And what if Alexandra места, времени и образа действия. А если бы Ernestovna had agreed to abandon everything and fly Александра Эрнестовна согласилась тогда все south to be with Ivan Nikolayevich? Where would she be бросить и бежать на юг к Ивану Николаевичу? Где now? She had sent a telegram (I'm coming, meet me), была бы она теперь? Она уже послала телеграмму packed her things, tucked the ticket away in the secret (еду, встречай), уложила вещи, спрятала билет compartment of her wallet, pinned her peacock hair up подальше, в потайное отделение портмоне, высоко high, and sat in an armchair by the window to wait.

заколола павлиньи волосы и села в кресло, к окну - ждать.

И далеко на юге Иван Николаевич, всполошившись, And far south, Ivan Nikolayevich, agitated, unable to не веря счастью, кинулся на железнодорожную believe his good fortune, rushed to the railroad station станцию - бегать, беспокоиться, волноваться, to run, worry, fluster, give orders, hire, negotiate, lose распоряжаться, нанимать, договариваться, сходить с his mind, stare at the horizon enveloped in dull heat.

ума, вглядываться в обложенный тусклой жарой And then? She stayed in the armchair until evening, горизонт. А потом? Она прождала в кресле до вечера, until the first pure stars. And then? She pulled the pins до первых чистых звезд. А потом? Она вытащила из from her hair, shook her headЕ And then? Why keep волос шпильки, тряхнула головойЕ А потом? Ну что - asking and then, and then? Life passed, that's what потом, потом! Жизнь прошла, вот что потом. happened then.

Чайник вскипел. Заварю покрепче. Несложная The teakettle came to a boil. I'll make it strong. A пьеска на чайном ксилофоне: крышечка, крышечка, simple piece for the kitchen xylophone: lid, lid, spoon, ложечка, крышечка, тряпочка, крышечка, тряпочка, lid, rag, lid, rag, rag, spoon, handle, handle. It's a long тряпочка, ложечка, ручка, ручка. Длинен путь назад way back down the long corridor with two teakettles in по темному коридору с двумя чайниками в руках. your hands. Twenty-three neighbors behind white doors Двадцать три соседа за белыми дверьми listen closely: will she spill her crummy tea on our clean прислушиваются: не капнет ли своим поганым чаем floor? I didn't spill, don't worry. I push open the gothic на наш чистый пол? Не капнула, не волнуйтесь. Ногой doors with my foot. I've been gone an eternity, but отворяю готические дверные створки. Я вечность Alexandra Ernestovna still remembers me.

отсутствовала, но Александра Эрнестовна меня еще помнит.

She got out cracked raspberry-colored cups, decorated Достала малиновые надтреснутые чашки, украсила the table with doilies, puttered around in the dark стол какими-то кружавчиками, копается в темном coffin of a cupboard, stirring up bread and cracker гробу буфета, колыша хлебный, сухарный запах, smells that come out of its wooden cheeks. Don't come выползающий из-за его деревянных щек. Не лезь, out, smell! Catch it and squeeze it back with the cut запах! Поймать его и прищемить стеклянными glass doors: there, stay under lock and key.

гранеными дверцами;

вот так;

сиди под замком.

Александра Эрнестовна достает чудное варенье, ей Alexandra Ernestovna gets out wonderful jam, it was a подарили, вы только попробуйте, нет, нет, вы gift, just try it, no, no, you try it, ah, ah, ah, yes, попробуйте, ах, ах, ах, нет слов, да, это что-то you're speechless, it's truly amazing, exquisite, isn't it?

необыкновенное, правда же, удивительное? правда, Really, in all my long life, I've neverЕ well, I'm so правда, сколько на свете живу, никогда такогоЕ ну, pleased, I knew you'd like it, have some more, please, как я рада, я знала, что вам понравится, возьмите take it, have some, I beg you. (Damn it, I'll have еще, берите, берите, я вас умоляю! (О, черт, опять у another toothache!) меня будут болеть зубы!) Вы мне нравитесь, Александра Эрнестовна, вы мне I like you, Alexandra Ernestovna, I like you very much, очень нравитесь, особенно вон на той фотографии, especially in that photograph there with that marvelous где у вас такой овал лица, и на этой, где вы откинули oval to your face, and in that one, where your head is голову и смеетесь изумительными зубами, и на этой, back and you laugh with those perfect teeth, and in где вы притворяетесь капризной, а руку забросили that one, where you pretend to be pouting, and your куда-то на затылок, чтобы резные фестончики arm is behind your head so the lacy festoons will fall нарочно сползли с локтя. Мне нравится ваша никому back from your elbow. I like your life, interesting to no больше не интересная, где-то там отшумевшая one else, passed in the distance, your youth that rushed жизнь, бегом убежавшая молодость, ваши истлевшие off, your decayed admirers and husbands proceeding in поклонники, мужья, проследовавшие торжественной triumphant parade, everyone who ever called your вереницей, все, все, кто окликнул вас и кого позвали name or was called by you, everyone who passed and вы, каждый, кто прошел и скрылся за высокой горой. went over the high hill.

Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis Я буду приходить к вам и приносить и сливки, и I'll come to you and bring you cream, and carrots, so очень полезную для глаз морковку, а вы, good for your eyes, and you'll please open up the long пожалуйста, раскрывайте давно не closed brown velvet albums-let the Gymnasium girls проветривавшиеся бархатные коричневые альбомы - breathe some fresh air, let the mustachioed gentlemen пусть подышат хорошенькие гимназистки, пусть flex their muscles, let brave Ivan Nikolayevich smile.

разомнутся усатые господа, пусть улыбнется бравый Don't worry, don't worry, Alexandra Ernestovna, he can't Иван Николаевич. Ничего, ничего, он вас не видит, see you, reallyЕ You should have done it then. You ну что вы, Александра Эрнестовна!.. Надо было should have. She's made up her mind. Here he is- right решиться тогда. Надо было. Да она уже решилась. next to you-just reach out! Here, take him in your Вот он - рядом,- руку протяни! Вот, возьми его в hands, hold him, here he is, flat cold shiny with a gold руки, держи, вот он, плоский, холодный, глянцевый, border, slightly yellowed: Ivan Nikolayevich. Hey, do с золотым обрезом, чуть пожелтевший Иван you hear, she's decided, yes, she's coming, meet her, Николаевич! Эй, вы слышите, она решилась, да, она she's stopped hesitating, she's made up her mind, hey, едет, встречайте, все, она больше не колеблется, where are you, yoo-hoo!

встречайте, где вы, ау!

Тысячи лет, тысячи дней, тысячи прозрачных Thousands of years, thousands of days, thousands of непроницаемых занавесей пали с небес, сгустились, translucent impenetrable curtains fell from the сомкнулись плотными стенами, завалили дороги, не heavens, thickened, turned into solid walls, blocked пускают Александру Эрнестовну к ее затерянному в roads, and kept Alexandra Ernestovna from going to her веках возлюбленному. Он остался там, по ту сторону beloved, lost in time. He remained there on the other лет, один, на пыльной южной станции, он бродит по side of the years, alone at the dusty southern station, заплеванному семечками перрону, он смотрит на wandering along the sunflower seed-spattered часы, отбрасывает носком сапога пыльные веретена platform;

he looks at his watch, kicks aside dusty corn кукурузных обглодышей, нетерпеливо обрывает cobs with his toe, impatiently tears off blue-gray сизые кипарисные шишечки, ждет, ждет, ждет cypress cones, waiting, waiting, waiting for the steam паровоза из горячей утренней дали. Она не engine to come from the hot morning distance. She did приехала. Она не приедет. Она обманула. Да нет, not come. She will not come. She had deceived him.

нет, она же хотела! Она готова, и саквояжи уложены! But no, no, she had wanted to go. She was ready, and Белые полупрозрачные платья поджали колени в the bags had been packed. The white semitransparent тесной темноте сундука, несессер скрипит кожей, dresses had tucked up their knees in the cramped посверкивает серебром, бесстыдные купальные darkness of the trunk, the vanity case's leather sides костюмы, чуть прикрывающие колени - а руки-то creaked and its silver corners shone, the shameless голые до плеч!- ждут своего часа, зажмурились, bathing costumes barely covering the knees-baring the предвкушаяЕ arms to the shoulder-awaited their hour, squinting, anticipatingЕ В шляпной коробке - невозможная, упоительная, In the hat box-impossible, enticing, insubstantialЕ ah, невесомаяЕ ах, нет слов - белый зефир, чудо из there are no words to describe it -white zephyr, a чудес! На самом дне, запрокинувшись на спину, miracle! On the very bottom, belly-up and paws in the подняв лапки, спит шкатулка - шпильки, гребенки, air, slept the sewing box-pins, combs, silk laces, emery шелковые шнурки, алмазный песочек, наклеенный на boards of diamond sand for delicate nails;

trifles. A картонные шпатели - для нежных ногтей;

мелкие jasmine genie sealed in a crystal flask-ah, how it would пустячки. Жасминовый джинн запечатан в shine with a billion rainbows in the blinding seaside sun!

хрустальном флаконе - ах, как он сверкнет She was ready-but what interfered? What always миллиардом радуг на морском ослепительном свету! interferes? Well hurry, time's passingЕ Time's passing, Она готова - что ей помешало? Что нам всегда and the invisible layers of years get thicker, and the мешает? Ну, скорее же, время идет!.. Время идет, и rails get rusty, and the roads get overgrown, and weeds невидимые толщи лет все плотнее, и ржавеют grow taller in the ravines. Time flows and makes sweet рельсы, и зарастают дороги, и бурьян по оврагам все Shura's boat bob on its back and splashes wrinkles into пышней. Время течет, и колышет на спине лодку her incomparable face.

милой Шуры, и плещет морщинами в ее неповторимое лицо.

Е More tea?

ЕЕще чаю? After the war she returned-with her third husband А после войны вернулись - с третьим мужем - вот here, to these rooms. The third husband kept whining, сюда, в эти комнатки. Третий муж все ныл, ныЕ whiningЕ The corridor was too long. The light too dim.

Коридор длинный. Свет тусклый. Окна во двор. Все The windows faced the back. Everything was behind позади. Умерли нарядные гости. Засохли цветы. them. The festive guests died out. The flowers faded.

Дождь барабанит в стекла. Ныл, ныл - и умер, а Rain hammered at the windows. He whined and whined когда, отчего - Александра Эрнестовна не заметила. and died, but when and of what, Alexandra Ernestovna did not notice.

Доставала Ивана Николаевича из альбома, долго смотрела. Как он ее звал! Она уже и билет купила - She got Ivan Nikolayevich out of the album, and looked вот он, билет. На плотной картонке - черные цифры. at him a long time. How he had begged her! She had Хочешь - так смотри, хочешь - переверни вверх even bought a ticket-and here it was, the ticket. Hard ногами, все равно: cardboard-black numbers. If you want, look at it this way, if you want, turn it upside down. It doesn't matter:

Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis забытые знаки неведомого алфавита, forgotten signs of an unknown alphabet, a coded pass зашифрованный пропуск туда, на тот берег. to that shore.

Может быть, если узнать волшебное словоЕ если Maybe if you learn the magic wordЕ if you guess it;

if догадатьсяЕ если сесть и хорошенько подуматьЕ или you sit down and think hard, or look for itЕ there has to где-то поискатьЕ должна же быть дверь, щелочка, be a door, a crack, an unnoticed crooked way back незамеченный кривой проход туда, в тот день;

все there to that day;

they shut up everything but they закрыли, ну а хоть щелочку-то - зазевались и must have missed a crack somewhere: maybe in some оставили;

может быть, в каком-нибудь старом доме, old house, maybe if you pull back the floorboards in the что ли;

на чердаке, если отогнуть доскиЕ или в attic-or in a dead end, or in a brick wall, there's a глухом переулке, в кирпичной стене - пролом, passage carelessly filled with bricks, hurriedly painted, небрежно заложенный кирпичами, торопливо haphazardly nailed shut with crisscrossed boardsЕ замазанный, крест-накрест забитый на скорую рукуЕ Maybe not here but in another cityЕ Maybe somewhere Может быть, не здесь, а в другом городеЕ Может in the tangle of rails on a siding there stands a railroad быть, где-то в путанице рельсов, в стороне, стоит car, old and rusted, its ceiling collapsed: the one sweet вагон, старый, заржавевший, с провалившимся Shura didn't get into?

полом, вагон, в который так и не села милая Шура?

"There's my compartmentЕ Excuse me, I'll get by. Wait, Вот мое купеЕ Разрешите, я пройду. Позвольте, here's my ticket-it says so right here." There, down in вот же мой билет - здесь все написано! Вон там, в that end-rusted shock absorbers, reddish buckled wall том конце - ржавые зубья рессор, рыжие, girders, blue sky in the ceiling, grass underfoot-that's покореженные ребра стен, голубизна неба в потолке, her place, right here! No one ever took it, no one had a трава под ногами - это ее законное место, ее! Никто right.

его так и не занял, просто не имел права! Е More tea? A blizzard.

ЕЕще чаю? Метель.

Е More tea? Apple trees in bloom. Dandelions. Lilacs.

ЕЕще чаю? Яблони в цвету. Одуванчики. Сирень. Oof, it's hot. Leave Moscow-to the seaside. Until our Фу, как жарко. Вон из Москвы - к морю. До встречи, next meeting, Alexandra Ernestovna. I'll tell you all Александра Эрнестовна! Я расскажу вам, что там - на about that part of the world. Whether the sea has dried том конце земли. Не высохло ли море, не уплыл ли up, whether the Crimea floated away like a dry leaf, сухим листиком Крым, не выцвело ли голубое небо? whether the blue sky has faded. Whether your Не ушел ли со своего добровольного поста на tormented, excited beloved has deserted his volunteer железнодорожной станции ваш измученный, post at the railroad station.

взволнованный возлюбленный?

В каменном московском аду ждет меня Александра In Moscow's stony hell Alexandra Ernestovna waits for Эрнестовна. Нет, нет, все так, все правильно! Там, в me. No, no, it's all true! There, in the Crimea, the Крыму, невидимый, но беспокойный, в белом invisible but agitated Ivan Nikolayevich-in white кителе, взад-вперед по пыльному перрону ходит uniform-paces up and down the dusty platform, digs his Иван Николаевич, выкапывает часы из кармашка, watch out of his pocket, wipes his shaved neck;

up and вытирает бритую шею;

взад-вперед вдоль ажурного, down along the lattice work fence rubbing off white пачкающего белой пыльцой карликового заборчика, dust, oblivious and agitated;

past him, without noticing, волнующийся, недоумевающий;

сквозь него go beautiful, large-faced young women in trousers;

проходят, не замечая, красивые мордатые девушки в hippie boys with their sleeves rolled up, enveloped in брюках, хипповые пареньки с закатанными рукавами, transistorized badoobadooms;

farm women in white оплетенные наглым транзисторным ба-ба-ду- scarves with buckets of plums;

southern ladies with баканьем;

бабки в белых платочках, с ведрами слив;

plastic earrings;

old men in unyielding synthetic hats;

южные дамы с пластмассовыми аканфами клипсов;

smashing right through Ivan Nikolayevich, but he doesn't старички в негнущихся синтетических шляпах;

know, doesn't notice, doesn't care, he's waiting, time насквозь, напролом, через Ивана Николаевича, но он has been derailed, stuck midway somewhere outside of ничего не знает, ничего не замечает, он ждет, время Kursk, tripped on nightingale rivers, lost, blind in fields сбилось с пути, завязло на полдороге, где-то под of sunflowers.

Курском, споткнулось над соловьиными речками, заблудилось, слепое, на подсолнуховых равнинах.

Иван Николаевич, погодите! Я ей скажу, я передам, Ivan Nikolayevich, wait! I'll tell her, I'll give her the не уходите, она приедет, приедет, честное слово, message;

don't leave, she'll come, she'll come, honest;

она уже решилась, она согласна, вы там стойте пока, she's made up her mind, she's willing, just stand there, ничего, она сейчас, все же собрано, уложено - don't worry, she'll be here soon, she's packed, she just только взять;

и билет есть, я знаю, клянусь, я видела has to pick it up;

she's even got a ticket: I swear, I've - в бархатном альбоме, засунут там за фотокарточку;

seen it-in the velvet album tucked behind a он пообтрепался, правда, но это ничего, я думаю, ее photograph;

it's a bit worn of course, but don't worry, I пустят. Там, конечноЕ не пройти, что-то такое think they'll let her on. There's a problem back there, мешает, я не помню;

ну уж она как-нибудь;

она что- something's in the way, I don't remember what;

but нибудь придумает - билет есть, правда?- это ведь she'll manage, she'll think of something-she's got the важно: билет;

и, знаете, главное, она решилась, это ticket, doesn't she?-that's important, the ticket, and точно, точно, я вам говорю! you know the main thing is she's made up her mind, it's certain, I'm telling you.

Sweet ShuraФ by Tatyana Tolstaya, translated into English by Antonina Bonis Александре Эрнестовне - пять звонков, третья Alexandra Ernestovna's signal is five rings, third button кнопка сверху. На площадке - ветерок: приоткрыты from the top. There's a breeze on the landing: the dusty створки пыльного лестничного витража, украшенного stairwell windows are open, ornamented with easygoing легкомысленными лотосами - цветами забвения. lotuses-the flowers of oblivion.

- Кого?.. Померла. "Who?Е She died."

То есть как этоЕ минуточкуЕ почему? Но я же What do you meanЕ just a minuteЕ why?Е I justЕ I только чтоЕ Да я только туда и назад! Вы что?.. just went there and came back. Are you serious?Е Белый горячий воздух бросается на выходящих из The hot white air attacks you as you come out of the склепа подъезда, норовя попасть по глазам. Погоди passageway crypt, trying to get you in the eyes. WaitЕ тыЕ Мусор, наверно, еще не увозили? За углом, на The garbage probably hasn't been picked up, right? The асфальтовом пятачке, в мусорных баках кончаются spirals of earthly existence end around the corner on a спирали земного существования. А вы думали - где? patch of asphalt, in rubbish bins. Where did you think?

За облаками, что ли? Вон они, эти спирали - торчат Beyond the clouds, maybe? There they are, the spirals пружинами из гнилого разверстого дивана. Сюда все springs sticking out from the rotting couch. They и свалили. Овальный, портрет милой Шуры - стекло dumped everything here. The oval portrait of sweet разбили, глаза выколоты. Старушечье барахло - Shura-the glass broken, the eyes scratched out. Old чулки какие-тоЕ Шляпа с четырьмя временами года. woman's rubbish-stockingsЕ The hat with the four Вам не нужны облупленные черешни? Нет?.. Почему? seasons. Do you need chipped cherries? No? Why not? A Кувшин с отбитым носом. А бархатный альбом, pitcher with a broken-off spout. The velvet album was конечно, украли. Им хорошо сапоги чистить. Дураки stolen. Naturally. It'll be good for polishing shoes.

вы все, я не плачу - с чего бы? Мусор распарился на You're all so stupid, I'm not crying. Why should I? The солнце, растекся черной банановой слизью. Пачка garbage steamed in the hot sun and melted in a black писем втоптана в жижу. Милая Шура, ну когда banana ooze. The packet of letters trampled into slush.

жеЕ, Милая Шура, только скажиЕ А одно письмо, "Sweet Shura, when will you?" "Sweet Shura, just say подсохшее, желтой разлинованной бабочкой the word." And one letter, drier, swirls, a yellow lined вертится под пыльным тополем, не зная, где butterfly under the dusty poplar, not knowing where to присесть. settle.

Что мне со всем этим делать? Повернуться и уйти. What can I do with all this? Turn around and leave. It's Жарко. Ветер гонит пыль. И Александра Эрнестовна, hot. The wind chases the dust around. And Alexandra милая Шура, реальная, как мираж, увенчанная Ernestovna, sweet Shura, as real as a mirage, crowned деревянными фруктами и картонными цветами, with wooden fruit and cardboard flowers, floats smiling плывет, улыбаясь, по дрожащему переулку за угол, along the vibrating crossing, around the corner, на юг, на немыслимо далекий сияющий юг, на southward to the unimaginably distant shimmering затерянный перрон, плывет, тает и растворяется в south, to the lost platform, floats, melts, and dissolves горячем полдне. in the hot midday sun.

Translated by Antonina W. Bonis    Книги, научные публикации