Книги, научные публикации

О ПРОИСХОЖДЕНИ МОЕЙ КНИГИ О ТАБАК ЧТО ЕСТЬ ТАБАКЪ й 1983 Ч Tchijoff Paris й Электронное издание ImWerden, Мюнхен, 2005 Алексй Ремизовъ Ч Глбъ Чижовъ-Холмскй КАКЪ ВОЗНИКЪ РАЗСКАЗЪ А.

М. РЕМИЗОВА О ПРОИСХОЖДЕНИ МОЕЙ КНИГИ О ТАБАК На своемъ длительномъ жизненномъ пути мн приходилось встрчаться со многими интересными, да ровитыми и, даже, знаменитыми людьми, но я никого не встртилъ боле чуткаго и доброжелательнаго чмъ Алексй Михайловичъ Ремизовъ.

Я познакомился с нимъ въ 1933 году, въ Париж и эта встрча оставила во мн самый глубокй слдъ, на всю мою жизнь. Вскор, наше знакомство перешло въ искреннюю и крпкую дружбу. Какъ-то Алексй Михайловичъ подарилъ мн свою рдчайшую книгу съ рисунками К. Сомова Что есть табакъ и, тутъ же, мн разсказалъ всю исторю ея возникно веня. Его разсказъ меня такъ поразилъ своимъ ин тересомъ, что я сказалъ: Алексй Михайловичъ, это надо вамъ написать. А. М. подумалъ и сказалъ: Хо рошо, я напишу это Ч для васъ.

Прошло боле двухъ тъ, посл нашего разго вора и вотъ, какъ-то Алексй Михайловичъ передалъ мн тетрадку и сказалъ: берите и храните, то, что я общалъ, я выполнилъ и, помолчавъ, добавилъ Ч лесли будетъ возможность напечатайте, но в ограни ченномъ количеств. Алексй Михайловичъ выпол нилъ свое общане. Я счастливъ, что могу исполнить его желане.

Глбъ ЧИЖОВЪ-ХОЛМСКЙ О ПРОИХОЖДЕНИ МОЕЙ КНИГИ О ТАБАК Начало моей повсти о происхождени табака Пе тербургъ, Екатерингофскй проспектъ, 97, домъ Ан дрея Ивановича Сомова, хранителя Эрмитажныхъ со кровищъ. А было это въ т годы, когда посл скан дальнаго Пруда (печатался въ Вопросахъ Жизни, 1905 г.) я очутился на улиц, безъ всякой надежды попасть въ литературу. Дло мое подлинно табакъ.

Варвара Димитревна Розанова читала мой Прудъ пять разъ и ничего не поняла: объ этомъ она гово рила со скорбью Ч она искренно желала помочь мн.

Василй Васильевичъ Розановъ о Пруд слышалъ изъ разговоровъ Ч всюду говорили и вс противъ: изъ моихъ сверстниковъ, какъ и я, начинавшихъ, Ива новъ-Разумникъ въ Петербург, а Андрей Блый Ч в Москв, по разному, но оба возмущались;

за меня наперечетъ: Левъ Шестовъ, Дягилевъ, Философовъ, Сомовъ, Бакстъ и Блокъ. Да, забылъ помянуть стар шихъ Ч моихъ отцовъ крестныхъ: Горькаго и Леони да Андреева Ч пройдутъ годы, пока гнвъ не смнит ся на милость. И не было газеты, гд бъ меня не вы ругали, и письма. Думаю Ч прошло сорокъ тъ Ч вотъ чмъ объясняется моя нечувствительность.

В. В. Розановъ, не мене Варвары Димитревны, сокрушался, глядя на нашъ пропадъ. А всякй разъ, какъ станетъ надвать калоши итти въ Новое Вре мя, Варвара Димитревна повторяла: Вася, не за будь, попроси Виктора Петровича.

Буренинъ отмалчивался. Но однажды Ч должно быть, очень надоло Ч онъ сказалъ, что о сумасшед шихъ писать не хочетъ. Тутъ Розановъ помянулъ Се рафиму Павловну и о Наташ, и археологю. Буре нинъ сдался и пообщалъ. И сдержалъ слово. Въ од номъ разносномъ Буренинскомъ фельетон я прочи талъ о себ и о Пруд Ч нсколько строчекъ, но вразумительныхъ: Буренинъ выражалъ свое искрен нйшее удивлене, что авторъ Пруда еще не на II-ой верст, въ чемъ онъ былъ увренъ, а живетъ въ Пе тербург. (На II-ой верст, такъ въ Петербург го ворилось о Больниц св. Николая для душевно-боль ныхъ).

Я былъ подъ негласнымъ запрещенемъ, меня ни куда не принимали, въ толстыхъ благородныхъ жур налахъ имя мое было пугаломъ. К. И. Чуковскй пы тался въ Встник Европы редакторъ Е. А. Лзц кй Ч тамъ только руками замахали и приняли за шутку: Чуковскй предлагалъ мой разсказъ Слоне нокъ. (Собр. соч. т. I. Изд. Шиповникъ-Сиринъ, СПб.

1910-1912).

Въ 1906 г. кончились Вопросы Жизни, конецъ моей службы я завдывалъ хозяйственной частью, Ч и мы остались безъ ничего. Меня посылали въ раз ныя учрежденя. Д. В. Философовъ Ч въ Государст венный Контроль. Управляющй Гос. Контр. Ратьковъ Рожновъ, жена его Ч сестра Философова, чего, кажет ся, проще, а ничего не вышло, только смхъ Ч переда вался мой разговоръ съ начальникомъ канцеляри и какъ я папиросу закурилъ. А. В. Тыркова Ч къ Па рамонову на Снную. Парамоновъ въ род здшняго фарфорщика Попова, а премъ в контор съ семи утра;

собирался меня куда-то въ Персю послать, я обрадовался и заговорилъ о персидскихъ стихахъ и сказкахъ, ну, ничего и не вышло. Посылали меня къ Руманову на Морскую Ч А. В. Румановъ завдующй петербургскимъ отдленемъ Русскаго Слова Ч при нималъ съ восьми утра въ постели. Напуганный не удачами, я сидлъ на кончик стула, тиская мои ру кописи. Румановъ говорилъ по телефону. Передъ Ру мановымъ въ т годы заискивали и лебезили, такихъ просителей, какъ я, бывали сотни, не было возможно сти подумать, и только письмо В. В. Розанова, но я былъ не къ чему для Русскаго Слова и вс эти ру кописи мои зря. И не сумасшедшй, а просто ненуж ный.

Была перепись собакъ и автомобилей. Какъ разъ по мн: ни съ кмъ не разговаривать, записывай и все. Я и взялся. Посл одного происшествя, какъ я перешелъ желзно-дорожный мостъ, съ собаками у меня ладу не было. (Этотъ памятный случай описанъ въ моей книг По карнизамъ). Дло съ переписью простое, но каждый разъ я выходилъ къ собакамъ не безъ трепета. Серафима Павловна черезъ В. В. Роза нова устроилась, въ гимнази Минцлова: начальница Ч жена Сергя Рудольфовича. Ей было не очень лег ко, я замтилъ, не преподаване, конечно, но эта Мин цлова баба Ч все какъ слдуетъ, а мрка на людей самая пошлая (при Тредаковскомъ это слово перево дилось, какъ средняя, лограниченная), стало быть, жди замчанй, и конечно, все по программ и учеб нику. А вечерами мы свряли Блинскаго: текстъ изд.

Павленкова съ статьями въ Отечественныхъ Запис кахъ и Современник для новаго изданя у Ста сюлевича. Эту работу далъ намъ Ивановъ-Разумникъ.

Спасибо. И все-таки на жизнь не хватало. Да, еще со ставлялъ я каталогъ дтскихъ книгъ Ч пожалуй, са мое для меня тяжелое, тягостне собакъ, вспомнить жутко, потому что бы я ни взялъ, вижу: ли почему д тям?. Все мн было не по душ: самъ я в дтств не читалъ дтскихъ книгъ, меня отпугнули он своей дланностью и фальшью, у меня сказалось тогда Ч почему меня считаютъ за дурака? Такое же отвра щене у меня съ дтства къ проповдямъ, нравоуче нямъ.

Я былъ изгоемъ, но не сдавался и продолжалъ пи сать. На большое не было времени и только сказки.

Читалъ всяке этнографическе сборники, Живую Старину и, что находилъ по душ, то и пересказы валъ. А. И. Котылевъ, король или по-русски сказать первый махала петербургскихъ репортеровъ пом щалъ мои сказки во всякихъ мелкихъ иллюстрирован ныхъ журнальчикахъ, въ приложеняхъ къ театраль нымъ афишамъ или, какъ самъ онъ выражался, но силъ въ бардакъ. Конечно, онъ бралъ себ изъ го норара какую-то долю, и все-таки это былъ единствен ный человкъ, который, не мирясь съ моими собаками и дтскимъ каталогомъ, длалъ для меня самое важ ное: поддерживалъ мое литературное ремесло. Я и тогда замчалъ, а теперь скажу прямо: моему лите раторству не довряли.

День выдался особенный, только въ Петербург такое бываетъ. Посл вчерашняго дождя, тумана, ко гда не видишь передъ носомъ и по улицамъ идутъ на угадъ безлике, какъ тни, сегодня съ моря подулъ втеръ и вдругъ все перемнилось. Солнце. И Невскй Ч единственный! Ч выполощенный, вычищенный бле ститъ.

Я шелъ по какимъ-то бдовымъ дламъ, наслаж даясь, взирая в себя этотъ блескъ Невскй подъ солн цемъ посл дождя! Ч ковровые безшумные торцы отъ Адмиралтейства до Александро-Невской Лавры Ч пространство вдаль куда отъ Арки до Конкордъ.

Легкимъ шарикомъ катился мн навстрчу, из далека узналъ: Сомовъ. Онъ спшитъ на сеансъ, не помню, чей это портретъ онъ рисовалъ: Вяч. Иванова или Блока?

Мы стояли подъ солнцемъ, должно быть, блестя, какъ Елисеевскя гастрономическя стны, бутылки, фрукты и розовая ветчина.

Непремнно в пятницу жду, Ч прощаясь, онъ сд лалъ сердечкомъ губы и мягкое, но внятно, у него ба ритонъ: Ч буду показывать пенисъ Потемкина, Ч ска залъ онъ, Ч большой секретъ, одинъ Валечка знаетъ, я ему сказалъ, а для другихъ это будетъ сюрпризъ.

Пенисъ Потемкина былъ сдланъ по вол Екате рины для назиданя обмельчавшему потомству въ точномъ размр и со всми отличительными подроб ностями, съ родимымъ пятномъ у ствола расшире ня, Ч восковой розовый слпокъ и хранился въ Эр митаж. Для публичнаго обозрня недоступенъ. Объ этой исторической рдкости стало извстно отъ А. И.

Сомова, директора Эрмитажа. К. А. Сомовъ упросилъ отца взять на домъ, Ч хоть на одинъ вечеръ, посмот рть. А. И. Сомовъ долго не ршался: будутъ рука ми трогать, не повредили бъ Ч и вотъ, наконецъ, со гласился: пенисъ Потемкина торжественно (такъ выговаривалось у А. И. Сомова) перенесенъ былъ изъ Эрмитажа на Екатерингофскй проспектъ.

Андрей Иванычъ, водрузивъ драгоценный ла рецъ Ч размръ скрипичнаго футляра Ч на самомъ видномъ мст подъ святые, все безпокоился: ла ну Ч какъ схватятся!

А кому хвататься, если вещь находится въ полной неизвстности: никто никогда не видалъ и ничего не знаетъ, какъ о легендарномъ обезьяньемъ цар Асы к.

Уже въ одномъ пруготовлени Вы слышите мотивъ моей Гоносевой повсти.

Андрея Ивановича мы знали только по портрету, я говорю о новыхъ петербургскихъ знакомыхъ Сомо ва 1905 года. Константинъ Андреевичъ не въ отца, а въ мать: Андрей Иванычъ высокй и сухой, а Констан тинъ Андреевичъ, какъ заводной шарикъ Ч Филосо фовъ, Дягилевъ и Бенуа Ал. Ник. кажутся передъ нимъ великанами;

къ нему подходитъ Валечка Ч Вальтеръ Федоровичъ Нувель. Все это товарищи Со мова по гимнази Мея (Вас. Остр. 14 линя) и универ ситету (Дягилевъ по университету), вс съ именами, и только Нувель, его имя очень тснаго круга Мра Ис кусства и Современной Музыки, онъ написалъ н сколько трогательныхъ романсовъ на слова М. А.

Кузьмина въ стил XVIII вка, но не печаталъ: чи новникъ особыхъ порученй при министр Двора не смняемомъ Фредерикс. Нувель, еще скажу, какъ и его товарищъ Альфредъ Павловичъ Нурокъ, сынъ ав тора популярнйшаго учебника и самъ учитель ан глйскаго языка, съ лицомъ Малармэ Ч Нувель по хожъ на грушу Ч были душой всякихъ музыкаль ныхъ и художественныхъ собранй.

Въ глазахъ у меня все еще были эти сердечкомъ сложенныя губы Константина Андреевича съ пени сомъ Ч онъ произнесъ его съ какимъ-то умиленемъ, бережно, стсняясь и любуясь Ч по разсказамъ Ан дрея Иваныча пенисъ Потемкина превышалъ вс во ображаемые размры и былъ искусно сдланъ: Им ператрица любовалась.

Жмурясь Ч блеститъ! я нацлился перейти на ту сторону. Для меня всегда это было трудно и вдругъ Котылевъ.

Остановились: я всегда радъ такой встрч, не на до писать письма Ч съ Котылевымъ у меня единст венныя литературныя дла, и вотъ эти не-собачьи д ла остановились.

Котылевъ разодтый, только что не въ цилиндр, посл вчерашней и позавчерашней попойки, но это не срое, а какъ можно представить себ срое, оку танное наливнымъ живымъ свтомъ Ч въ глазахъ его сяло удовольстве: удача.

Онъ отъ министра: интервью Ч и все сошло не только хорошо, а великолпно: кормъ и для Петер бургской газеты и для Листка, хватитъ и на Биржевку.

Между прочимъ, у министра онъ встртилъ Валечку.

А вы все по собачкамъ? Перепись собакъ давно кончилась, тысячу разъ я говорилъ объ этомъ, но почему-то всмъ понрави лось и рдко кто не считалъ своимъ долгомъ справить ся автоматически, въ род какъ вы поживаете? А не такъ-то просто оказалось и съ моими сказ ками. Трудно пишу, жаловались, непонятно же для нашего читателя.

А я говорю, хорохорился Котлевъ, непонятно, да вдь это по-русски, морду набить, какого г...а вамъ! Въ моихъ мысляхъ путался пенисъ Потемкина и вмсто вопроса: какъ мн быть съ моими рукописями, я спросилъ о Потемкин, не о Григори Александрови ч 1736-1791), а о студент Петр Петрович.

Потемкинъ дылда въ непомрно-длинномъ сту денческомъ сюртук Ч фигура примчательная на всхъ литературныхъ вечерахъ молодыхъ (я тогда тоже числился в молодыхъ). А сталъ извстенъ за свой стихъ, подхватываемый и оголтло и не безъ до бродушя: папироска моя не курится.... И какъ уча стникъ у кошкодавовъ: скандальное дло, возник шее въ Петербург въ 1906 году по обвиненю, впро чемъ, глава кошкодавовъ Александръ Иванычъ Коты левъ объяснялъ очень просто: забавлялись съ фок стерьерами на бездомныхъ кошкахъ. Котылевъ по кровительствовалъ Потемкину и даже прютилъ у се бя. Котылевъ жилъ одинъ, это потомъ появится крот кая безропотная Марья съ застывшимъ навсегда не доумнемъ въ ея русскихъ съ поволокой глазахъ. У Котылева были странныя житейскя повадки;

томъ по случаю теплой погоды дома онъ ходилъ нагишомъ и только для рдкихъ постителей, я былъ въ числ ихъ, онъ длалъ исключене: н-голо обряжался въ сюртукъ Ч я вдь буду впослдстви отцомъ крест нымъ его дочери;

кума Марья Карловна Куприна орданская, первая жена Александра Ивановича Ку прина. (Купринъ покровительствовалъ Котылеву, но и Котылевъ старался: добрая доля славы Куприна со здана Котылевымъ). А самъ Котылевъ получилъ из встность и въ самыхъ высокихъ кругахъ литерату ры за свое родство: Ев. Вас. Ляцкй женился на престарлой дочери А. Н. Пыпина или, какъ говори лось, на Пыпинскомъ архив, а Котылевъ Ч на внуч к Петра Лавровича Лаврова;

подъ повстями и раз сказами, Ч ее печатали везд, Ч она подписывалась О.

Миртовъ. Въ ея вншности ничего не было писатель скаго, всегда нарядная, модница, она была похожа скоре на офицерскую жену, съ хохолкомъ и бар хаткой, такихъ встрчалъ Достоевскй, а говорливость непрерывная и ни на какой гонораръ не поддающая ся. Посл развода два сына жили съ нею, но и съ от цомъ не прерывали связи: Котылевъ каторжный, беззастнчивый, но именно, какъ каторжный съ порывомъ добраго и горячаго сердца. Петрушу надо пристроить, сказалъ онъ, его не знаютъ эти Ч ваши, я уже говорилъ Вальтеру Федоровичу.

А я подумалъ: Котылевъ выведетъ Петрушу въ люди, станутъ его знать и наши Ч эти литератур ные круги съ Дягилевымъ и Философовымъ здсь и съ Брюсовымъ въ Москв Ч имъ противополагалось (вотъ словечко, въ пору Бердяеву!) срое Знане Горькаго, зеленыя растрепанныя книжки, образецъ печатнаго безвкуся, Купринъ, Арцыбашевъ, Леонидъ Андреевъ.

Котылевъ Ч отчаянная голова, возьмется за что, ни передъ чмъ не остановится, доведетъ до конца. Въ одну изъ моихъ катастрофъ, желая помочь мн, долго не думая, онъ отправился въ редакцю Новаго Журнала для всхъ къ знакомому редактору и изда телю Николаю Архиповичу Бенштейну (въ свое вре мя Котылевъ помогь ему у Вик. Серг. Миролюбова откупить Журналъ для всхъ) и потребовалъ у Бен штейна послать мн немедленно авансъ Ч 50 рублей.

Основаня никакого не было и Бенштейнъ заупрямил ся, тогда Котылевъ, не вступая въ пререканя, уда рилъ его по морд. Въ тотъ же вечеръ я получилъ отъ Бенштейна 50 рублей и съ письмомъ, пишетъ лонъ всегда готовъ, но проситъ въ слдующй разъ безъ посредниковъ. Бенштейнъ былъ въ зависимости отъ Котылева: реклама Ч и несмотря на обиду, скоро со стоялась между ними мировая;

посредникомъ былъ Манычъ, товарищъ Котылева, тоже репортеръ и тоже не простой, a по мрачности другого въ Петербург не найти, силища кузнечная, полиця боялась, a новоде ревенске громилы обходили. Манычъ потребовалъ съ Бенштейна 25 рублей вознагражденя луладить дло, потомъ былъ ужинъ въ Вн на три персоны: Бен штейнъ, Котылевъ и Манычъ. Не дешево обошлось Бенштейну сопротивлене. A Котылевъ говорилъ:

мошенниковъ надо учить. A еще Ч въ другую мою катастрофу: вс издательства отказались меня изда вать (это какъ тутъ, въ Париж, моя послдняя книга 1931 г., a дальше стна) Ч какъ? не хотятъ Ч ну, по смотримъ. И Котылевъ повелъ меня въ новое изда тельство Прогрессъ или, какъ смялись Скоро ходъ за неимоврное количество и быстроту выпус каемыхъ книгъ, по-преимуществу техническихъ. Хо зяинъ Строкунъ, молодой инженернаго вида. И я былъ свидтелемъ разговора, результатомъ котораго кон трактъ на издане моей книги Разсказы Изд. Про грессъ, Спб. 1910 г. Мои книги 1908 г. Часы и Чор товъ логъ съ Полунощнымъ солнцемъ, Изд. Eos, СПб. появились на свтъ тоже чудеснымъ образомъ черезъ разговоръ, но какая разница!

Александръ Степанычъ Рославлевъ, извстный за свою нецензурную эпиграмму на памятникъ Алексан дру III работы Трубецкого, передъ Николаевскимъ вокзаломъ, a также стихами подъ Ершова съ повто ряющимися клики-пушки и трезвонъ и любопытной повстью Записки частнаго пристава, человкъ не малыхъ размровъ въ поддевк и съ лицомъ Варла ама (Какъ во-город было, во Казани) Затялъ лоб работать Саксаганскаго Ч въ литератур никакого, торгуетъ ломаннымъ желзомъ въ Екатеринослав.

Но зато Анна Семеновна Саксаганская, дама спокой ная и ужъ дти скоро изъ Екатеринослава по универ ситетамъ изъ желзнаго гнзда разлетятся, a между тмъ авторъ 25-и драматическихъ пьесъ Ч изданы порознь безъ корректуры (и смхъ и грхъ и безобра зе!). И затяла она, ища славы, погрузиться въ ли тературную пучину Ч такъ и появились Саксаганске въ Петербург. Изъ писателей единственный знако мый Бор. Ал. Лазаревскй, преемникъ Чехова, какъ любилъ самъ зваться, да и не для кого не было тай ной его подражательность Чехову. Лазаревскй позна комилъ со своимъ другомъ и собутыльникомъ Рослав левымъ. Такъ появилось на свтъ издательство Eos.

Имена:

Дм. Цензоръ. Старое гетто.

Владимиръ Ленскй. Утренне звоны.

Анатолй Каменскй. Солнце.

Борисъ Лазаревскй. Разсказы. Томъ третй.

Обложка Е. Лансере.

И самъ Александръ Степанычъ. Сказка о трехъ царскихъ дивахъ и объ Ивашк, по повскомъ сын.

Да еще: Ола Гансонъ. Женщины. (На этихъ Жен щинъ, книгу цломудренную, почему-то больше все го разсчитывали: на обложк красовалась русалка, а оскандалились мои Часы, ихъ конфисковали за пор нографю и кощунство, потомъ, разобравъ, сняли арестъ, но все равно, скандалъ, т. е. реклама Ч вс бросились покупать).

И вотъ къ этимъ блестящимъ именамъ Рослав левъ ршилъ присоединить и меня. По душ добрый и совстливый: однажды мн удалось, я попалъ въ какой-то кошкодавный альманахъ (порядочные дол го меня не печатали) и мой гонораръ Ч 60 рублей (шестьдесятъ рублей!). Рославлевъ взялся передать мн изъ рукъ въ руки, зимой было, онъ за шелъ въ какой-то дорогой кобакъ обогрться, а хва тился, время позднее, и прикатилъ къ намъ на лиха ч: я ему далъ расписку, онъ обшарилъ вс свои кар маны Ч ни копйки. И не это ли его толкнуло вспом нить обо мн и возвеличить мое имя. У Саксаганскаго я сидлъ ни живъ, ни мертвъ, у насъ не было ни ко пйки, на Загородномъ комнату снимали, не выйдетъ дло Ч пропалъ, а Рославлевъ, развалясь, величалъ меня: мои книги, какъ книги Цензора и Вл. Ленскаго, напустятъ такого огня и свта в его Eos, имя его будетъ изстно на всю Россю, Ч до двнадцатаго колна почему-то по-библейски выражался Рослав левъ, и имя Анны Семеновны будетъ повторяться во всхъ уголкахъ, гд только подымется занавсъ и обнаружатся кулисы, въ миллонахъ экземпляровъ будутъ изданы ея пьесы Ч и онъ перечислилъ вс 25:

1) Безумная. Драма въ 2 дйст. и 3 карт.

2) Вн закона. Драма въ 3 д. и 4 к.

3) Генеральная репетиця. Водевиль въ 1 д.

4) Герой. Шутка въ 1 д.

5) Двсти тысячъ. Водевиль въ 1 д.

6) Именины въ деревн. Шутка въ 1 д.

7) Именины Наташи. Водевиль въ 1 д.

8) Картинка жизни. Драматическй этюдъ въ 1 д.

9) Коллекця. Фарсъ въ 2 д.

10) На новую дорогу. Пьеса въ 4 д.

11) Недугъ времени. Драматическй этюдъ въ 1 д.

12) Не понялъ. Драматическй этюдъ въ 1 д.

13) Одурачили. Водевиль въ 1 д.

14) Отъ Божьяго ока не укроешься. Народ ная драма въ 5 д.

15) Поздняя правда. Драмат. этюдъ въ 1 д.

16) Роковая буква. Шутка въ 1 д.

На Роковой букв онъ вышелъ въ сосднюю комнату: тамъ Лазаревскй, ожидая Анну Семенов ну, работалъ надъ ея портретомъ, на стол око ло ящика съ красками стоялъ графинъ съ водкой и тутъ же на тарелочкахъ закуска. Рославлевъ прило жился, дернувъ по-сибирски, какъ говоритъ Панте леймоновъ, не ворочный, а винный стаканчикъ и, заку сивъ, вернулся продолжать:

17) Самой красивой женщин Шутка въ 1 д.

18) Степной цвточекъ. Драматич. этюдъ въ 1 д.

19) Сумерки. Драматич. этюдъ въ 1 д.

20) Сти. Фарсъ въ 2 д.

21) Тайга шумитъ. Драма въ 1 д.

22) То было ранней весной. Шутка, въ 1 д.

23) Феминистка, или долой мужчинъ! Шутка въ 1 д.

24) Чмъ не женихъ. Водевиль въ 1 д.

25) Чмъ кумушекъ считать трудиться, не лучше-ль на себя кума обратиться. Воде виль въ 1 д.

Лошадиная ж..., сказалъ Рославлевъ и съ такимъ умиленемъ, словно бы дло шло не о Трубецкомъ па мятник, а о собственной ж..., Ч и выплюнувъ на Сак ганскаго застрявшую въ зубахъ селедочную мелкую косточку, которую безъ вреда могъ бы и проглотить, еще больше разулыбался, Ч вс ж... падутъ во прахъ, мнится, Ч онъ переходилъ на стихотворене, Ч окруженный Цензоромъ, Вл. Ленскимъ, Алексемъ Ремизовымъ, какъ изъ-подъ земли подымается пе редъ глазами пьедесталъ (ясно, онъ хотлъ сказать:

монументъ): Сак-са-ганскй Санктъ-Петербургъ. Вотъ это я понимаю: и пройметъ и никому не обидно: под писывай контрактъ и получай деньги. А Котылевъ, и поздороваться не успвъ, съ первыхъ же словъ: сви нья. И настаивая принять мою книгу, вытопыривалъ свинью въ Стракуна. Видно было, что Стракуна сви нья коробитъ, онъ, сдерживаясь, мнялся въ лиц, то красня, то блдня, и когда мы остались одни, Ко тылеву валандаться некогда, подпись схватилъ и про щай, Стракунъ, сказалъ: Какое обращене! но не до говорилъ: хамское, остановился: за это хамское было бъ, онъ это зналъ, набить морду это пустяки, а вотъ въ газетахъ ввернутъ подозрительное словечко о его изданяхъ... Котылева тронуть Ч обожжешься.

Я былъ увренъ, что Петруша, какъ, я не знаю, а очень скоро будетъ знаменитымъ, разъ взялся за него Котылевъ. Скажу напередъ: мое предположене оправдалось Ч черезъ какой-нибудь мсяцъ посл этой памятной мн встрчи я узналъ, что Бакстъ за тваетъ написать группу поэтовъ и на первомъ мст за Вяч. Ивановымъ, Блокомъ и Кузьминымъ значился Петруша Потемкинъ, а ужъ за Потемкинымъ Гуми левъ.

Правда, затя Бакста не осуществилась. В группу включили меня, но потомъ исключили, тогда Блокъ отказался участвовать, Ч а какая же группа поэтовъ безъ Блока, такъ и разстроилось. Но это не важно, разговоръ, гд поминалось имя Потемкина, долго еще занималъ среды Вяч. И. Иванова.

И еще: въ ту пору въ Москв возникнетъ Золотое Руно: конкурсъ Ч я получу первую премю за раз сказъ Чортикъ (Домъ Дивалиныхъ у рки. Старый, срый лупленный. Всякая собака знаетъ), первую пре мю за стихи М. А. Кузминъ, а вторую Ч Потемкинъ.

Мне и Кузмину по 100 рублей, а Потемкину Ч 50. Но дло не въ деньгахъ, слава!

Но это когда-то будетъ, это я про себя Ч эти рублей Чортиковы, а пока, я уже понялъ, какъ со мной трудно, даже со сказками, если и Котылевское всемогущество и его премы и обращене съ редакто рами и издателями не дйствуютъ.

На прощанье Котылевъ, подмигнувъ, сказалъ:

Вы, конечно, в пятницу будете у Сомова на "пе нис"...

Я совсмъ спутался: вдь только что Сомовъ пре дупредилъ меня о секрет, а какой же секретъ, когда и Котылевъ знаетъ? И понялъ, откуда Ч конечно, это Нувель, единственный, кому открылъ Сомовъ, не удержался и съ усмшкой похвастался, еще бы: пе нисъ самого Потемкина. Я такъ и видлъ Нувеля:

носъ по-втру. Не доставало только его встртить.

Когда я подымался къ себ на 3-й этажъ Ч ст ница темная и узкая Ч Бурковъ домъ (Крестовыя сестры) Ч я столкнулся съ Розановымъ, оба мы бли зоруке.

Розановъ очень осердился.

Я третй разъ къ теб захожу, куда ты всё шля ешься Ч съ собаками? Я сказалъ, что безъ собакъ, но по собачьему д лу. Серафима Павловна в гимнази.

Я пришелъ предупредить, сказалъ Розановъ, мн некогда разговаривать и пожалуйста не задерживай и оставь свои безобразя, ты непремнно долженъ быть у Сомова въ пятницу, будутъ пенисъ Потемкина показывать. И въ его произношени пенисъ освтилъ всю нашу темную стницу, это было не Котылевское съ усмшкой и пренебреженемъ, а подлинное преклоне не и чинопочитане: ваше оберъ-высоко-превосходи тельство. Розановъ, не входя, передъ дверью разсказалъ мн, что дома онъ проболтался и Варвара Димитрев на слышатъ ничего не хочетъ, но если узнаетъ, что мы оба подемъ, успокоится. Варвара Димитревна не премнно зайдетъ къ намъ, но чтобы ей не говорить, что онъ былъ у насъ, онъ дома сказалъ, что Суво ринъ его вызвал по важному длу. Въ третй разъ захожу, повторилъ Розановъ, ну, прощай, волкъ и паукъ, до пятницы. На его губахъ вислъ пенисъ, а пятница про звучала растроганно, онъ даже поцловалъ меня.

На другой день мн было назначено къ Румано ву, Морская, 45. Аркадй Венаминовичъ Румановъ представлялъ въ Петербург Русское Слово. Это не Котылевъ съ Петербургской Газетой, шантажемъ и скандаломъ, полетъ выше и глазъ остре, и безъ вся кихъ безобразй могъ человка прославить и вывести на дорогу. Передъ нимъ заискивали и лебезили. Ко тылевъ раздувалъ Куприна, а безъ Руманова Рериху не подняться бы такъ высоко и съ такой быстротой:

о Рерих трубили въ Русскомъ Слов. И еще связи:

Котылева куда повыше допускали съ опаской, а пе редъ Румановымъ сами стницы подъ ноги кати лись и сами собой распахивались двери.

День Руманова начинался спозаранку, не по-пара моновски, но не въ-ровень и петербургскимъ часамъ.

Въ 8 утра я уже былъ на Морской.

Когда проснулся Румановъ, я не скажу, но онъ еще лежалъ въ кровати и говорилъ по телефону. Пе редъ его дверью я услышалъ его голосъ, онъ называлъ то графъ, то Сергй Юльевичъ. Я понялъ, вспом нивъ стихи въ Жупел у Арцыбашева: Графъ Иг натьевъ санстефанскй. Витте графъ американскй и терпливо ждалъ окончаня.

Разговоръ подходилъ къ концу. Собесдникъ, ви димо, въ хорошемъ расположени такъ лофицально не хотлъ оканчивать и спросилъ: что новаго въ го род? Да ничего нтъ, да, въ пятницу... и... и, точно кофю глотнулъ, съ необычайной бодростью и темпе раментомъ, какъ выкрикнулъ пенисъ Ч пенисъ?...

повторилъ Румановъ, барышня не перебивайте, Хил ковъ Ч Ухтомскй Ч Игнатьевъ, Ч понимаете, пени са будуть показывать...

Чей?

Потемкина. Не перебивайте. Пениса Потемки на.

И тутъ я понялъ, что секретъ Сомова не секретъ, о пенис Потемкина знаетъ весь Петербургъ.

Комната Руманова, гд вершались государствен ныя дла, показалась очень тсной моимъ подстри женнымъ глазамъ, такъ что и ссть негд. И очень блой: отъ газетъ ли или отъ стола Ч столъ, какъ въ больниц столики. И самъ Румановъ, еще не одтый, блый весь въ бломъ. Принялъ онъ меня очень лас ково. У меня было письмо отъ Розанова. Съ закрыты ми глазами я передалъ его. Розановъ писалъ: Его, Ремизова, только никто не понялъ Ч это потерянный бриллянтъ, и всякй будетъ счастливъ, кто его под ниметъ.

Когда Рославлевъ провозглашалъ передъ Сак саганскимъ о трехъ великихъ писателяхъ: Димитрй Цензоръ, (ударяя на Цензоръ), Владимиръ Ленскй (изъ Евгеня Онгина, кто этого не знаетъ?) и Алек сй Ремизовъ Ч мн было неловко, но я понималъ, что это игра и по-другому нтъ возможности убдить Сак саганскаго принять мою книгу. Но розановское было отъ сердца и безкорыстно. Правда, я чувствовалъ себя потеряннымъ, это мое съ дтства, но никогда не представлялъ себя блестящимъ. Я все больше убж дался, что душа у меня мелкая и разв можно срав нить съ Серафимой Павловной? А воображене Ч безъ особаго взлета и то, что называется трепетъ только лихорадочный, а не горячечный. Я былъ съ Блокомъ и Андреемъ Блымъ, но съ первыхъ же встрчъ я почувствовалъ мою бдность. В революцю Ивановъ Разумникъ скажетъ обо мн, сравнивая съ Блокомъ и Андреемъ Блымъ, Ч безкрылый, а Модестъ Люд виговичъ Гофманъ (лпрофессоръ М. Л. Гофманъ) Ч опять въ сравнени съ Блокомъ и Андреемъ Блымъ не найдетъ во мн ихъ генальности.

Съ письмомъ Розанова я передалъ Руманову и мои рукописи для Русскаго Слова. Румановъ пооб щалъ все сдлать. И вообще Румановъ никогда не отказывалъ.

Но ничего не вышло: и мои разсказы и мои сказ ки не подходили къ Русскому Слову, это во-пер выхъ, а еще, а, можетъ какъ разъ и есть во-первыхъ, Румановъ не разглядлъ во мн Розановскаго брил ланта и не поднялъ. Я это почувствовалъ.

Жили мы тогда очень трудно. Особенно, какъ пе ребрались съ Кавалергардской на Загородный въ ком нату. Особенно въ праздникъ, когда къ хозяевамъ приходили гости: какъ въ темниц сидли, Серафима Павловна тогда все плакала. Тутъ вотъ насъ и осво бодилъ Рославлевъ. И въ М. Казачй перехали. И какъ разъ о ту пору и Розановы перехали со Шпа лерной въ Казачй же. Ну, Котылевъ мн со сказка ми помогалъ Ч я и теперь не знаю, что его толкнуло ко мн, что ему отъ меня? Когда онъ старался для Куприна, тутъ было из-за чего, не онъ, такъ другой постарался бъ, но я Ч только одна непрятность и по стоянные скандалы. Умные люди ему говорили: да брось ты съ Ремизовымъ возиться, времени провод ка, а карману шышь. И правда, много ль рублей онъ на мн заработалъ? Ч да на извозчика не хватитъ по редакцямъ здить! И все-таки Ч Котъ и Левъ, а впо слдстви и кавалеръ обезьяньяго знака съ повислымъ слоновымъ хоботомъ 1-ой степени онъ точно чего-то радовался, встрчаясь со мной. Въ конц сентября 1917 г. оба мы одновременно захворали: крупозное воспалене Ч я поднялся, а онъ не выдержалъ. Мн говорили: это каторжная совсть Ч не знаю, какая такая каторжная? такъ и осталось загадкой: почему человка каторжнаго повлекло ко мн и до смер ти, отчаянный и вроломный, онъ былъ мн вренъ и никогда не разстроилъ меня, не огорчилъ душу.

А когда его ругали, мн было больно.

А Рославлевъ Ч скажу и о немъ, чмъ все кон чилось, Ч Рославлевъ въ своей разбойниичьей под девк, обставивъ Саксаганскаго, отстранился отъ Сан саганскихъ издательскихъ длъ Еоsа или врне, Саксаганскй, не дуракъ, рано иль поздно сообразилъ, что ни Дм. Цензоръ, ни Вл. Ленскй, ни я и, само со бой, ни Лазаревскй съ Рославлевымъ, никаке мы Львы Толстые и Достоевске и отъ насъ никакого оза реня драматическимъ этюдамъ Анны Семеновны, будь напр. Горькй, Леонидъ Андреевъ, Купринъ, Ар цыбашевъ, ну хоть какой-то отблескъ;

въ одинъ пре красный день, расплатившись съ типографей, снялся со своей петербургской квартиры и отбылъ съ Анной Семеновной и ея драмами во-свояси, въ Екатерино славъ разрабатывать ломаное желзо.

Потомъ уже безъ Саксаганскаго я встрчалъ Рос лавлева на литературныхъ вечерахъ и собраняхъ. Я всегда ему былъ благодаренъ, какъ онъ насъ выру чилъ тогда, освободивъ отъ Загородной тюрьмы. Ино гда онъ заходилъ къ намъ и почему читалъ все т же клики, пушки и трезвонъ: ему казалось, что это стихотворене въ русскомъ стил и мн прятно.

Помню, въ холерный годъ "не пейте сырой воды", у насъ всегда стоялъ на стол большой кувшинъ от варной, стакановъ десять, помню какъ Рославлевъ по просилъ напиться, его мучила селедочная жажда, и на моихъ глазахъ стаканъ за стаканомъ опорожнилъ кувшинъ, вс десять, и только выпустилъ воздухъ, какъ рыба пускаетъ ртомъ. Вотъ онъ какой былъ че ловкъ многоутробный, онъ и на ду былъ такой же, а въ Револцю, въ 1918 г. голодъ его скрутилъ, а тифъ прикончилъ. Спасибо вамъ, Алексанръ Степанычъ! Ч такъ мысленно я съ нимъ простился. Само-собой, Рославлевъ былъ кавалеръ обезьяньяго знака -й сте пени съ пушкой и колоколами обезьяньей великой и вольной палаты Ч обезвелволпалъ.

Вернувшись отъ Руманова, помню, съ какимъ во сторгомъ я разсказывалъ о немъ Серафим Павловн, вдь я былъ такъ увренъ, что все будетъ: мое напе чатаютъ в Русскомъ Слов, и деньги. Есть въ жи тейской жизни такя маленькя вещи, въ род зубной щетки, конечно, скажутъ Ч есть безулыбные безра достные люди Ч и пальцемъ можно Ч эти маленькя вещи необходимы, но какъ безъ денегъ? Я врилъ, я получу деньги и не только зубную щетку, я пойду къ Фаберж и куплю жемчужное ожерелье. (Одинъ разъ я уже совался, да очень дорого, черезчуръ!). Я всегда искренно врилъ, но никогда не огорчался, ко гда не выходило, это мое исконное: быть готову ко всему.

До Потемкинскаго пениса мн было мало дла, меня занимало безобразе, а оно въ такихъ случаяхъ непремнно. Люди вообще очень доврчивы и пугли вы, а это какъ разъ на руку безобразю. Ну что если нагрянетъ полиця или въ самый разгаръ демонст раци просто сказать: обыскъ. Политически тутъ, конечно, ничего, но скандалъ, конечно, вдь надо этотъ пенисъ объяснить какъ-то.

И вотъ въ чемъ я всегда винюсь: когда разыгры валось мое воображене о всякихъ безобразяхъ, я совсмъ забывалъ, что я не одинъ, а стало быть, въ конц-то концовъ Ч всетаки какъ ни одураченъ бы ваетъ человкъ, а глаза продеретъ и разберется Ч и тнь отъ меня непремнно упадетъ на Серафиму Пав ловну. Правда, я это скоро понялъ, Ч ожегся Ч и ужъ подъ всякими предлогами пересталъ выходить на люди, хоть воображене-то мое нисколько не пропало.

На душ моей много грховъ.

Вечеромъ зашла къ намъ Варвара Димитревна Розанова, такъ я предполагалъ. И прежде всего она спросила, подемъ-ли мы въ пятницу къ Сомову.

Я сказалъ, да, Ч собираемся.

А что такое показывать будетъ, Вася разсказы валъ? Варвара Димитрвна очень подозрительно по смотрла.

Ничего особеннаго, сказалъ я, свой неоконченный портретъ, и не всмъ будетъ показывать, стсняется. И говоря неоконченный я противъ Розанова ни сколько не погршилъ.

Свою мысль о незаконченности Розановъ запи шетъ въ Опавшихъ листьяхъ, I к. стр. 74. Выписы ваю:

Все очерчено и окончено въ человк, кро м половыхъ органовъ, которые кажутся около остального какимъ-то многоточемъ или неясно стью... которую встрчаетъ и съ которою связы вается неясность или многоточе другого организ ма. И тогда оба ясны. Ч Какъ бы Б. хотлъ со творить актъ, но не исполнилъ движене свое, а далъ его начало въ мужчин и начало въ женщи н. И уже они оканчиваютъ это первоначальное движене. Отсюда его сладость и неодолимость.

А Минскихъ раднй не будетъ? ужъ съ ка кимъ-то затаеннымъ страхомъ спросила Варвара Ди митревна.

Да Минскй давно ухалъ, онъ въ Париж. Бу дутъ Бенуа, Добужинске, конечно, Сергй Павловичъ, Философовъ.

(Дйствительно, однажды у Минскаго состоялось шутовское радне, на которое попали люди и не пре дупрежденные хотя бы о шутовскомъ. Я былъ съ Розановымъ, вотъ былъ просторъ мн для безобразя, но ничего такого на этомъ радни не произошло, какъ потомъ по Петербургу молва гуляла. Варвара Димитревна по своей подозрительности всему пов рила до свальнаго грха, въ которомъ изъ всхъ отличился ея Вася).

Такъ вы дете? еще разъ спросила Варвара Ди митревна.

И успокоилась.

И начала о своемъ: совты по хозяйству. И это были не пустыя слова, а отъ желаня. У нея дйстви тельно, болло сердце за насъ, а какъ хотла бъ она, чтобы меня напечатали и у насъ были деньги.

Розановъ запишетъ въ Опавшихъ листяхъ 1 к.

стр. 254:

Нужно, чтобы о комъ-нибудь болло сердце.

Какъ это ни странно, а безъ этого пуста жизнь.

Въ Париж Эсфирь Соломоновна Познеръ, какъ когда-то Варвара Димитревна, будетъ совтовать и наставлять по хозяйству, печалясь и желая удачъ и денегъ.

Поминаю и этихъ двухъ милосердныхъ женщинъ, столько тепла и участя было отъ нихъ къ нашей б довой судьб.

Въ хозяйственный разговоръ: гд что купить, и что у насъ есть и чего надо достать и гд, въ эти ку хонныя подробности я по-минутно встрвался. А это не нравилось Варвар Димитревн.

Наконецъ она не выдержала, такъ это было про тивъ всей ея природы.

Василй Васильевичъ у меня этимъ не занима ется! и съ укоромъ посмотрла на Серафиму Пав ловну.

Оба мы этотъ укоръ увидли и Серафима Пав ловна улыбнулась, а у меня на лиц заиграло что-то неподходящее.

Ваше дло писать, сказала Варвара Димитрев на, мы вамъ не мшаемъ, садитесь и пишите. Варвара Димитревна была убждена, что пи сать и, скажемъ, шить Ч разницы никакой, только что и различе: тамъ перо, а тутъ игла.

Потомъ тихонько Серафим Павловн:

Очень меня огорчаетъ. Что случилось: послдне дни Вася сердится на Алекся Михайловича. Ноги моей, говоритъ, у нихъ больше не будетъ.

Я сразу какъ-то Ч про какую ногу? Ч и чуть было не сказалъ, что все это вздоръ и сердиться ему не на что и, что если онъ сердится, то не на меня, а на А. М. Коноплянцева: не возвращаетъ Леонтьева. Но встртившись глазами съ Серафимой Павловной, я сейчасъ все сообразилъ.

Это все пройдетъ, сказала Серафима Павловна, пересердится, и опять улыбнулась своей единствен ной улыбкой, которой нельзя не поврить.

Стало быть, въ пятницу въ 10-ть къ Сомову Ч и вмст подемъ.

Но только что Варвара Димитревна вышла, зво нокъ. Василй Васильевичъ. И какъ это они не стол кнулись?

Ну, что? И вмст подемъ! сказалъ я.

Ну, слава Богу! Розановъ, входя, весь былъ какъ сплюснутъ, слов но черезъ щель зъ, а теперь расправился и сталъ на человка похожъ Ч на русскаго писателя тради ци Погодина. Я теперь это понялъ, какое сильное вл яне оказалъ на него Погодинъ: не разсказами Ч По годинъ застрльщикъ натуральной школы, конецъ 30-хъ годовъ Ч не пустой лирикой, въ род настав леня ученику, а Афоризмами, манерой въ критик со всякими халатными (слова Шевырева) авторски ми подробностями;

вдь самая мысль о форм Опав ше листья Погодинская, такъ самъ онъ въ дневник записалъ о происхождени I тома своихъ историчес кихъ изслдованй Ч груда листковъ и обрывышковъ.

Погодинъ и славянофилы, вотъ откуда Розановъ:

Уединенное Ч изъ Киреевскаго Уединеннаго мы шленя. Кром того, Розановъ былъ внимательнй шй и врный читатель Н. Н. Барсукова, Жизнь и тру ды Погодина. Въ своей рецензи въ Рус. Вст. 1895 X онъ опредляетъ трудъ Барсукова, какъ культурная хроника русскаго общества и литергтуры XIX в., Дйствительно, есть о чемъ узнать и было подумать.

А самая завязь Розанова Ч розановское, такимъ онъ родился.

Только, пожалуйста, оставь хоть на этотъ вечеръ свои безобразя: вдь ты для безобразя можешь ляп нуть Варечк, что я вотъ у васъ сегодня уже въ чет вертый разъ. Ну, прощай. Завтра еще загляну. Да, увидишь Коноплянцева, напомни. Между тмъ, пенисъ Потемкина, сначала робко шопоткомъ, осмлвая, уже нагло входилъ къ знако мымъ и незнакомымъ, распоряжаясь по-свойски. Онъ являлся подъ разными именами, сохраняя свою не истовую природу.

Въ кругахъ высшаго духовенства, а онъ проникъ и Святйшй Синодъ, его называли Пенисъ: кто-то изъ членовъ вспомнилъ семинарскй стихъ л caput do lit penis tat, nemo benit, nemo dat . И по-монашески лудъ. Въ вольно-экономическомъ обществ ршили, что В. В. Водовозовъ, встрчавшйся в редакци Во просовъ Жизни со всякими декадентами, его спра шивали, но В. В. Водовозовъ глухой и далекй отъ не экономическихъ вопросовъ, долго не могъ понять: ему кричали сначала деликатно Ч лорганъ, членъ, по томъ перешли на пенисъ. Въ Географическомъ Об ществ старйшй предсдатель Вл. И. Ломанскй на зывалъ его дтороднымъ органомъ. Добрался мер завецъ до Академи Наукъ, обратились къ Ал. Алекс.

Шахматову и тутъ ужъ склоняли его и разлагали до монгольскихъ корней. Изъ Потемкина онъ превратил ся въ ни чей. Но потомъ стали уврять, Ч источникъ съ главнаго телефона, что онъ Хитрово, Ухтомскй и Игнатьева. И эта троичность Потемкинскаго пениса, расчепляясь, являлась въ томъ образ, какой кому нравился. Къ четвергу, когда оставалось не такъ много часовъ до пятницы Сомова, Потемкина забыли и по Невскому разгуливали Хитрово, Ухтомскй и Игна тьевъ. Самъ Андрей Николаевичъ Сомовъ, а до него въ Эрмитажъ доходили самыя грозныя всти, на ми нуту усумнился: чей онъ? Между прочимъ увряли, что Хитрово, видли собственными глазами, вышелъ отъ Фредерикса и направился къ Трепову Ч патро новъ не жалть. И въ этомъ была какая-то правда:

разносчикомъ пениса по Петербргу былъ Валечка Ч В. О. Нувель: въ четвергъ онъ не ходилъ ужъ, а шны рялъ Ч и былъ всюду и вс его видли. В. В. Розано ва на этотъ разъ дйствительно вызвалъ въ неуроч ный часъ къ себе А. С. Суворинъ. Розановъ, само со бой, опровергъ Хитрово, Ухтомскаго, Игнатьева, но за былъ и Потемкина. Розановъ распространялся о нео конченности и многоточяхъ.

Не отъ этой-ли неоконченности отвратительный видъ ихъ, на который вс жалуются, и Ч восторгь въ минуту, когда недоговоренное Ч кончается (актъ въ ощущени?).

Интересъ былъ самый зажигательный, какъ къ открытю мощей или къ покушеню. Изъ Москвы пр халъ И. Д. Сытинъ и прямо къ Руманову.

Въ позднй часъ въ четвергъ состоялось перенесе не драгоцннаго таинственнаго ларца въ заднюю комнату К. А. Сомова, куда постители не допуска лись. Несъ, бережно держа въ обихъ руках, Андрей Николаевичъ. Изъ предосторожности электричество въ корридор погасили, а Константинъ Андреевичъ шелъ впереди со свчей.

Андрей Николаевичъ очень безпокоился: онъ бо ялся за цлость лоргана, какъ онъ почтительно ве личалъ пениса, главное, чтобы руками не хватали и не гладили: отъ всякаго малйшаго прикосновеня могла пропасть родинка у ствола расширеня. Еще разъ, провривъ родинку, Андрей Николаевичъ ушелъ къ себ. И настала ночь. Ночь для Андрея Ни колаевича.

Ночью Ч въ Песербург вечеръ начинался съ 10 11 ночи Ч къ Сомову, горя нетерпнемъ посмот рть, забгалъ В. Ф. Нувель, подъ какимъ-то пред логом зашелъ А. П. Нурокъ. Какое искушене для Со мова показать пениса!

Сколько еще осталось часовъ, вдь еще цлый день. Сегодня пятница. Если-бы знали о Калечин Малечин, весь Петербургъ скакалъ бы на одной ножк:

Калечина-Малечина, Сколько часовъ до вечера?

А пока пенисъ разъзжаетъ по Петербургу съ прощальными визитами Ч кто же пожалуется, что онъ вызываетъ отвращене? Напротивъ, вс принимаютъ его съ распростертыми объятями, онъ весь насы щенъ (Фаллъ всегда долженъ быть насыщенъ. Ко робъ 2) Ч и вотъ посмотрите, съ какимъ удовольст вемъ онъ стъ осетрину;

ему, конечно, сълъ и даль ше: вдь надо поспть къ Хитрово, Ухтомскому, Иг натьеву, ему некогда, а намъ не знай, какъ убить вре мя Ч и мн приходитъ въ голову, коротая время, за нять какимъ-нибудь другимъ разсказомъ и совсмъ изъ другого.

** * Зиму 1919 г. мы вытерпли въ нашей хорошей квартир въ дом Семенова Тяньшанскаго на В. О.

Больше терпть стало не подъ силу. Во Взвихренной Руси въ разсказ Труддезертиръ полная картина нашего житя. Въ ма 1920 г. мы перехали на Тро ицкую въ Первый отель Летросовта (это устроила С. Н. Равичъ, знакомы съ Вологды). Съ Троицкой мн было совсмъ близко на Литейную въ домъ Юсупова Ч въ ПТО я состоялъ при М. А. Андреевой и дважды въ недлю долженъ былъ ходить на призрачныя за сданя театральной коллеги. Близко мн было и въ Домъ Литераторовъ на Бассейной, а то изволь переть съ 14-ой лини! И Серафим Павловн въ Аничковъ дворецъ Ч она учила моряковъ л2-го Гвардейскаго "берегового" Экипажа.

Во глав Дома Литераторовъ стоялъ Н. М. Вол ковысскй и Хариновъ, а въ совете Ф. В. Философовъ, Петрищевъ. Секретаремъ былъ Ирецкй изъ Рчи.

Больше сулили, чмъ выдавали: ненормирован ные продукты. Была столовая, гд все-таки, можно было чего-то състь, конечно, со своимъ хлбомъ.

Бывалъ Ан.. Кони, Вас. И. Немировичъ-Данченко, а изъ молодыхъ Н. С. Гумилевъ.

Мн особенно памятна одна встрча.

Я вспомнилъ о ней особенно живо въ Париж въ дни оккупаци въ 1940 году: Зайцевъ просилъ Левиц каго, онъ завдывалъ вспомоществованемъ и Ле вицкй отказалъ: по его убжденю я, какъ сотрудникъ Послднихъ Новостей, не имлъ права не только на помощь, но и вообще и соваться черезъ кого-нибудь съ прошенемъ о вспомоществовани.

И я вспомнилъ, какъ однажды въ Домъ Литера торовъ пришелъ В. П. Буренинъ.

Онъ робко переступилъ порогъ. Онъ ничего не сказалъ;

за него сказали: Буренинъ.

Вышелъ Философовъ, онъ былъ очень взволно ванъ, онъ лъ что-то и бросилъ. Онъ не далъ слова сказать Ч я представляю, какя въ такихъ случаяхъ бываютъ слова (вдь все подъ мыслью: прогонятъ!).

Нтъ. Философовъ его взялъ подъ руку и усадилъ къ столу.

И вс мы, кто былъ тогда въ столовой, вс мы, какъ вытянулись. И душу, какъ вымыло. И свтъ сгу стился. Такъ Ч и не могло быть по-другому Ч тьмой выло бы глаза и оледенло бы сердце. Буренинъ что-то говорилъ Философову. Но той робости не было.

А было: говорилъ человкъ.

Какъ рдко взблескиваетъ свтъ въ нашу чело веческую тьму;

мое счастье: я видлъ этотъ свтъ.

Вернувшись домой, я весь былъ полонъ этимъ св томъ. И когда сказалъ Серафим Павловн, что въ Домъ Литераторовъ приходилъ Буренинъ, я зам тилъ, какъ тревога забороздила на ея лиц.

Накормили, Ч сказалъ я, Ч Философовъ... И все лицо ея освтилось.

Вы представляете себ: Философовъ и Буренинъ:

что можетъ быть обидне, что писалъ Буренинъ о Фи лософов и Философовъ не оставался въ долгу Ч дважды съ угрозой врывался къ нему. Не помню по дробностей, но, кажется, до мордобоя дло не дошло.

И то слава Богу.

И вотъ встрча.

О мордобо я забылъ, а про это нельзя за быть.

Обыкновенно принято опаздывать.

Скажутъ: въ девять, а придешь въ десять. Быва ли случаи, являлись и въ полчаса десятаго Ч но та кихъ на перечетъ: или какой заблаговременный или Левъ Шестовъ.

Къ Сомову собрались во-время. И у всхъ былъ какой заговорщицкй видъ, все было очень чинно и благопристойно, ни о какомъ пенис не было рчи, говорили о выставк.

Хозяйкой была сестра К. А. Сомова: она разли вала чай. На стол было что только можно, изъ сла стей и пирожныхъ.

А. Н. Бенуа и Анна Карловна, Добужинске, Е. Е.

Лансере, С. П. Яремичъ, А. Н. Шервашидзе, В. Д. Ро занова сидла, какъ на тычк: она чувствовала что то: гд-то, какъ-то ее обманутъ. Вас. В. Розановъ ни какъ не могъ усидть на мст. Ему нетерплось. Со стаканомъ онъ переходилъ съ мста на мсто: Когда же пенисъ будутъ показывать? ловилъ онъ К. А. Со мова. По Розанову и можно было догадаться, что пред стоитъ что-то необыкновенное. Наконецъ явился С. П.

Дягилевъ.

Подъ какимъ-то предлогомъ стали выходить въ другую комнату и за самоваромъ остались одн да мы. Не помню, кто-то былъ имъ пожертованъ для раз влеченя, кажется, М. В. Добужинскй и А. П. Нурокъ.

А тамъ Ч было тсно Ч а надъ ларцомъ хозяй ничали самъ хозяинъ и В. Ф. Нувель. Розановъ, ничего не видя и не слыша, весь Ч въ ларецъ, онъ пропихнул ся ближе не вообразишь.

И когда раскрыли ларецъ и обнаружилось розо вое, какъ миндальные цвтки, трудно-вынимающе еся и потянуло какимъ-то сладкимъ и вощанымъ, Ро~ зановъ ползъ руками. И тутъ случилось то, чего такъ боялся Андрей Ивановичъ Сомовъ: пальцы ли Роза нова, дыхане ли любопытныхъ, а скувырнули-таки родинку у ствола расширеня. И когда дошла до меня очередь приложиться, какъ я ни вгзлядывался, никакой родинки не замтилъ.

На колняхъ ползали около стола перед ларцомъ, не отъ усердя, а въ поискахъ этой родинки. И что-то было найдено, и крапинкой присажено у расшире ня. Въ то время я изучалъ апокрифы и у меня было цлое собране сказанй о происхождени табака. Осо бенно одно поразило меня Ч слово святогорца Ч табакъ выводился отъ такого вотъ потемкинскаго лорудя. А что если написать мн такую отреченную повсть, а Сомову иллюстрировать по наглядной на тур.

Вотъ было бъ дло, Ч сказалъ Вас. Вас, Ч на пиши! К. А. Сомовъ согласенъ, онъ, какъ образецъ, возь метъ потемкинское.

И тутъ для безобразя я сказалъ:

Вотъ вы восхищаетесь этимъ Ч я показалъ на ларецъ, который надо было закрыть и завернуть въ дорогую шелковую пелену Ч воздухъ, какъ частицу мощей, Ч но вдь это мертвое, бездыхан ное, а я знаю живое и совсмъ не неприкосновенное и въ ту же мру... Ч Кто?

Ч Да Потемкинъ.

У какого Потемкина?

Ч Студентъ Петръ Петровичъ Потемкинъ, пи шетъ стихи: Папироска моя не курится...

И ужъ за столомъ, продолжая чай Ч никто ни чего не замтилъ, какъ будто ничего и не было, только Вас. Вас. съ застывшимъ недоумнемъ паль цами раскладывалъ на скатерти какую-то мру, бор моча, Ч продолжая чай и разговоръ о выставк, какъ бы мимоходомъ разспрашивалъ о студент Потем кин.

В. Ф. Нувелю я указалъ прямой путь познако миться съ Потемкинымъ: обратиться къ А. И. Коты леву Ч онъ и живетъ у Котылева, долговязый, а это мсто...

Это ужъ къ моей отреченной повсти не относит ся Ч повсть пишется, еще не кончена. Но долженъ сказать, что слова мои о живомъ Потемкин Ч у всхъ на глазахЧ ходитъ по Петербургу Ч были от равой. Помню, Розановъ Ч первый: Покажи мн По темкина! А Нувель, никого не спрашивая, прямо об ратился къ Котылеву, какъ я указалъ, у Котылева познакомился съ Потемкинымъ, а потомъ залучилъ къ Сомову познакомиться. Все очень просто вышло и за нимательно. Петрушу, такъ разсказывалъ Кузминъ, онъ присутствовалъ на этомъ веселомъ свидани, и играли съ его живымъ потемкинскимъ даромъ три часа.

Съ этого вечера Потемкинъ пошелъ въ ходъ.

Я встртилъ Потемкина на Невскомъ и сразу за мтилъ перемну: подпудренъ и несло тмъ сладкимъ запахомъ, какъ изъ Потемкинскаго ларца. Теперь я понялъ, что духи, ими душился М. А. Кузминъ, роза Ч розовое масло.

Потемкинъ мн разсказалъ о зат Бакста: нари совать группу молодыхъ петербургскихъ поэтовъ.

Ч Кто же попадетъ въ эту группу?

Ч Блокъ, Гумилевъ, Кузминъ, Городецкй и я Ч Потемкинъ широко улыбнулся: видно было, какъ ему это прятно было: ли я.

А отъ Котылева я узналъ, что Петруша пошелъ въ ходъ, его стихи будутъ изданы, обложку общалъ нарисовать Сомовъ, и всмъ онъ нравится, а В. Ф. Ну вель возится съ нимъ какъ нянька, да и Петрушу узнать нельзя, сталъ аккуратный.

И вотъ, Ч Котылевъ показалъ на свертокъ, Ч купилъ ему зубного порошку.

Розановъ все еще продолжалъ, мимоходомъ:

Покажи мн Потемкина! А чего было показывать, когда Потемкинъ былъ у всхъ на виду и не дылда-студентъ, а поэтъ. На какомъ-то литературномъ вечер я показалъ на Пя ста:

Ч Вотъ онъ вашъ Потемкинъ! Розановъ было оживился, но поздоровавшись съ Потемкинымъ, отошелъ недовольный.

Ч Ты меня все обманываешь: какой-же это По темкинъ: руки мокрыя!

(Пястъ бывалъ у Розанова всякое воскресенье, и каждый разъ Розановъ съ нимъ знакомился: Роза новъ. Пясту это было очень непрятно, Ч но что по длаешь, если человкъ не хочетъ замчать, и вдь не нарочно!).

А недолго продолжалось увлечене Петрушей, такъ его теперь вс звали: игра съ Потемкинскимъ пенисомъ надола, какъ видно, и къ Рождеству По темкина больше не безпокоили.

Но это ничего не значитъ, основа положена, стихи вышли и вхожъ ко всмъ старйшинамъ и самъ лепископъ (С. П. Дягилевъ) руку подаетъ.

Я говорилъ Петруш, Ч объяснялъ Котылевъ, Ч стсняться нечего: ну, поиграютъ-поиграютъ и бро сятъ. Такъ оно и вышло, я этихъ господъ знаю, а ему какая убыль Ч слава Богу, на всхъ хватитъ!

Пристроивъ Петрушу, Котылевъ занялся семей ными длами и благотворительностью. Онъ же нилъ своего старшаго сына: онъ самъ облюбовалъ какую-то знакомую своей безропотной Марьи, под вергъ ее строжайшему испытаню и передалъ сыну.

Теперь я спокоенъ, Ч говорилъ Котылевъ, Ч по крайней мр все чисто, а то живо нарвется на ка кую-нибудь блядь... А благотворительность заключалась Ч въ Гу милев: Котылевъ ршилъ его женить, что было не такъ просто, Гумилевъ артачился, но въ конц кон цовъ уломалъ и свадьба совершилась на квартир Ко тылева.

Я продолжалъ свою работу. Главнымъ источ никомъ для меня были Розысканя акад. А. Н. Ве селовскаго. Я пользовался всми его указанями и изу чилъ всю литературу о происхождени табака. Вы шла Гоносева повсть: разсказываетъ святогорецъ монахъ. Самой форм я обязанъ и живой жизни Ч мои встрчи съ монахами блудоборцами и прослав ленной книг глубокочтимаго инока Пареня: о свя той гор Афонской. (1856) На Святкахъ я читалъ мою повсть старйши намъ (Бакстъ, Сомовъ, А. Н. Бенуа). Сомовъ готовъ сдлать иллюстраци, но издать книжку? Ч цензура не пропуститъ и кто возьмется издать такую книж ку?

** * Копытчикъ, а тогда Моль въ перчаткахъ Ч С. К. Маковскй и съ нимъ кавалергарды С. Н. Трой ницкй, А. А. Трубниковъ, М. Н. Бурнашовъ и пятый Н. Н. Врангель, издательство Сирусъ и типографя.

Первая книга Ч мой Прудъ (СПб., 1908).

Судьба: Копытчика (бабовидный въ ажурныхъ чулкахъ) и А. А. Трубникова Ч Парижъ. Тройницкй (бородатый) остался въ Росси, былъ главнымъ въ Эр митаж, его отставили. Слышалъ: пьетъ Ч живъ-ли, не знаю. Врангель былъ ближайшимъ къ Старымъ Годамъ, померъ въ Археологическомъ Институт.

Онъ учился съ Серафимой Павловной, не могъ кон чить, опаздывалъ на экзаменъ Ч это родовое Бурна шевыхъ, его отецъ трижды опаздывалъ въ церковь на свою свадьбу;

Бурнашовъ эмигрировалъ, жилъ въ Риг, сдлался священникомъ и померъ до войны, онъ былъ кроткй и тихй. Гонораръ за Прудъ, кажется, 200 рублей, онъ носилъ въ карман нсколько тъ и все забывалъ отдать мн.

На вечер у Копытчика я читалъ Плясъ Иро дады изъ Лимонаря. Художникъ Димитревъ пока зывалъ свои иллюстраци въ Пруду Ч у него ихъ было цлый альбомъ, штукъ 200. (Куда это все два лось и какая судьба Димитрева, не знаю). Въ этотъ вечеръ былъ разговоръ о издани моей повсти о Та бак. На прощанье Копытчикъ далъ мн великолп ный букетъ цвтовъ Ч цвты постоялые, но еще дер жались и я долго хранилъ ихъ.

Разговоръ объ издани продолжался у Тройниц каго.

Я бывалъ на Сергевской, 5, въ дом сенатора Тройницкаго. Сенатора я никогда не видлъ, я про ходилъ на половину сына. Его премная комната Ч антикварная лавка: чего-чего только не было. Но хо зяинъ гордился своими изданями (Сирусъ) Ч были книжки, изданныя въ единственномъ экземпляр!

Мой табакъ ршено было издать въ количеств 25-ти именныхъ безъ обозначеня типографи, а толь ко имя издателя:

Повсть сю написалъ на святкахъ А. Ремизовъ, рисунки длалъ К. Сомовъ, напечаталъ двадцать пять именныхъ экземпляровъ С. Н. Тройницкй И бояться ему нечего. Вс экземпляры онъ пере дастъ въ собственныя руки и ни одного въ продажу.

Такъ оно и было.

Тройницкй самъ всмъ разнесъ Табакъ и успо коился.

Но не такъ оно было, какой тамъ шито-крыто, слава о Табак сейчасъ же разнеслась по всему Пе тербургу: тому, кто не видалъ Потемкинскаго въ лар ц, любопытно было взглянуть на Сомовскую ко пю.

Тройницкаго осаждали просьбами Ч достать Та бакъ, но всмъ одинъ былъ отвтъ: двадцать пять именныхъ экземпляровъ не для продажи.

Для прочтеня онъ давалъ свой именной экзем пляръ, вс были очень довольны и подбивали Трой ницкаго повторить издане.

Но не такъ посмотрлъ сенаторъ Тройницкй. До него дошелъ слухъ: кто-то изъ высокихъ особъ ви длъ, а можетъ только слышалъ, что въ Петербург появилась книга, издателемъ которой значится его имя, а книга такая Ч по двумъ статьямъ: за кощунство и порнографю.

А сенаторъ ничего не знаетъ, только догадывается, очень взволнованъ, вызвалъ сына для объясненя. И прежде всего петребовалъ книжку. И убдился, что издана Тройницкимъ, а вдь онъ тоже Тройницкй!

А когда прочиталъ книжку, вынесъ свое сенаторское ршене: вс двадцать-пять экземпляровъ отобрать и сжечь.

Ужъ ему и то и се Ч и лограниченное и лимен ное, уперся старикъ: собери и жги! До слезъ про нялъ. И досадно.

Много стоило труда убдить сенатора въ безпо лезности сжигать. Въ конц концовъ согласился, но подъ условемъ: Тройницкй долженъ всхъ обойти лименных и собственноручно бритвой выскоблить на послдней страниц Тройницкаго.

С. Н. Тройницкй исполнилъ сенаторскй указъ, но ходить съ бритвой постснялся, онъ былъ увренъ, что каждый изъ насъ исполнитъ его просьбу и имя Тройницкаго испарится. Вс мы, конечно, общали, но выполнили слово, не думаю.

Въ это время я трудился надъ перепиской моей повсти: на большихъ листахъ полууставъ съ крас ными и голубыми заглавными буквами, къ моимъ ли стамъ вложены листы съ оригиналами рисунковъ Со мова. А все въ папк.

Дороже всего стоила папка. Сомовъ получилъ рублей (по 300 руб. рисунокъ), а мн за мою писчую работу 50 руб. Этотъ единственный рукописный эк земпляръ сдланъ былъ по заказу Николая Павлови ча Рябушинскаго. И отвезенъ къ нему въ Москву въ редакцю Золотого Руна.

Въ Москв ахали и удивлялись. А передъ отсыл кой в Москву мой текстъ Ч вс листы были сфото графированы. В. И. Ивойловъ (Княжнинъ) досталъ гд-то фотографическй аппаратъ и увковчилъ. Не гативы взялъ къ себ П. Е. Щеголевъ, общалъ сд лать оттиски, да такъ и не сдлалъ и памяти у меня никакой не осталось.

** * Какъ-то до войны еще, въ канунъ ликвидаци троцкистовъ и Тухаческаго я встртилъ А. Я. Аро сева. Я шелъ из NRF отъ Paulhan'а, нацливался пе реходить Bd St-Germain Ч для меня всегда очень трудное, и вдругъ меня кто-то взялъ за руку, сразу я и не узналъ. А это былъ Аросевъ Ч вотъ вы меня забыли, сказалъ онъ, а васъ забыла Росся, но я не забывалъ никогда! Съ Аросевымъ я познакомился въ Берлин, онъ издалъ свои разсказы и пришелъ къ намъ съ книгой.

Потомъ въ Париж уже совтникомъ посольства рд ко, но все-таки заходилъ на Av. Mozart, всегда прино силъ новыя книги изъ Росси. А потомъ его сдлали посломъ въ Праг. Эта встрча въ Париж да еще на опасномъ переход была неожиданная. Онъ только что былъ въ Москв, возвращается въ Прагу, а въ Париж на нсколько дней.

Передъ моимъ отъздомъ изъ Москвы, сказалъ Аросевъ, мн показалъ Лядовъ... Ч Какой Лядовъ, родственникъ? (Я подумалъ, сынъ Анатоля Константиновича).

Ч Нтъ, ему не Лядовъ, нашли при обыск, ну, знаете, вс такъ и ахнули: ваша рукопись. Вы дога дываетесь?

Я понялъ, о чемъ рчь и порадовался, что мой трудъ съ Табакомъ не пропалъ: это была моя руко пись съ оригиналами Сомова: Рябушинскаго.

Ч А вы знаете, сказалъ я, за эту рукопись я по лучилъ когда-то пятьдесятъ рублей.

Ч Хулъ! отозвался Аросевъ и объяснилъ значене этого нерусскаго слова: пенисъ въ Росси запре щенъ, а Пришвину никакъ не обойтись было безъ него, онъ и придумалъ и напечаталъ: хулъ Ч зву читъ по-англйски, но и по-нашему, дуракъ пойметъ.

Такъ мы на хул и разстались.

А какая судьба Аросева? Старый большевикъ во время чистки, попалъ въ троцкисты, былъ высланъ въ Сибирь, а дальше и не знаю.

Въ революцю 1918-1921 (до нэпа) единственное частное издательство: Алконостъ (Самуилъ Мироно вичъ Алянскй, а впослдстви окрещенъ Мишей). У издательства никакихъ средствъ. Бумага Ч черезъ преступлене. Надо понимать такъ: не иначе, какъ изъ запасовъ Государственнаго Издательства.

Подъ Издобалвелволпал вышла съ рис. Бакста сказка о цар Додон, подготовлялся Табакъ: Сомовъ сдлалъ новые рисунки, было готово клишэ. Зав. Гос изд. Илья оновъ далъ разршене.

Но тутъ нежданно, негаданно, нечаянно произо шло и все перевернуло.

Посланный изъ типографи съ клишэ задумалъ позабавить какихъ-то своихъ товарищей: развернулъ пакетъ и при всей честной публик показалъ потем кинскй пенисъ...

Кто удивлялся, кто ахалъ, и хохотали во вс гро хота. А проходили каке-то изъ фабричной инспекци.

Видятъ толпа и гогочутъ. Остановились. Въ чемъ д ло? Ч Да прямо на пенисъ...

Что за безобразе? И сейчасъ же посланнаго:

куда и зачмъ. Посланный только и могъ сказать:

Изъ типографи въ Госиздатъ къ товарищу онову. Свернулъ пакетъ и пошелъ.

И т пошли себ.

Но этимъ дло не кончилось, а только начинается.

А на другой день къ онову делегаця отъ бабъ.

Какъ это такъ, Ч говорятъ, Ч нашимъ дтямъ нтъ бумаги для учебниковъ, а на пенисы находится!

И пошли крыть.

оновъ попробовалъ было вступиться за бумагу, что на такихъ бумагахъ учебники не печатаются и бумаги-то такой на книгу не набрать Ч обрзки.

Да съ бабами нешто сговоришь: наладили свое:

пенисъ... пенисъ... пенисъ... Ч на пенисъ небось нахо дится! Я пришелъ, вижу чмъ-то разстроенъ. Въ чемъ дло?

Съ пенисомъ, говоритъ, попался, и теперь ничего нельзя сдлать, самого въ чеку возьмутъ.

И разсказалъ мн всю исторю, какъ оно вышло.

Пускай утихнетъ. Такъ на утихъ и отложилъ издане.

А на утихъ мало было надежды. Все забывается, а про этотъ пенисъ, какъ выжгло, нтъ-нтъ да и помянутъ.

И такъ это онову надоло, и разговаривать Ч напоминать о издани стало трудно.

Прошу его отдать мн Сомовске картинки и больше мн ничего не надо. Онъ согласенъ. Но не можетъ вспомнить, куда запряталъ Ч въ которое м сто.

Онъ когда-то сидлъ въ Шлиссельбургской кр пости и тамъ повредился: отшибало память. Я врю, не для слова, чтобы отдлаться, говорилъ онъ мн, а по-правд: спряталъ, а куда Ч ну, не можетъ вспом нить.

Ужъ онъ и ножку у стола завязывалъ Ч но и ножка не помогла, такъ я и ухалъ за-границу.

И никогда не забывалъ, что на Невскомъ въ без образнйшемъ дом Зингера въ Госиздат въ какомъ то шкапу у онова запрятаны, лежатъ Сомовскя кар тинки.

Какъ-то въ Берлинъ прхалъ оновъ и зашелъ къ намъ, принесъ свою книгу Ч оновъ писалъ стихи:

П. Я. (Якубовичъ-Мельшинъ) былъ для него канономъ поэзи. За чаемъ стали вспоминать знакомыхъ и всякя прошлыя дла и дяня. Я спросилъ о Сомовскихъ ри сункахъ (Сомовъ еще былъ въ Росси).

Какъ же, сказалъ оновъ, я нашелъ и на самомъ на виду, на стол лежали, а я былъ убжденъ, запря талъ.

Ч Такъ чего же вы не привезли?

Ч Забылъ, сказалъ оновъ, приготовилъ и за былъ.

Я почувствовалъ, что это неправда, а просто, напуганный бабами боится. Я ему еще и еще разъ обяснилъ, какъ цнны эти рисунки Сомова, и боюсь, что заваляются.

Ч У меня ничего не заваливается! Ч обидлся было оновъ, а потомъ самому стало неловко: вдь какъ же иначе назвать, вдь сколько, дйствительно, искалъ, а они лежали у него подъ-носомъ.

оновъ на прощанье пообщалъ или съ диплома тическимъ курьеромъ или съ врнымъ человкомъ, а непремнно вернетъ и оригиналы и клишэ.

Ч А рукопись, не знаю гд.

Ч Да Богъ съ ней, мн важны рисунки.

Никакой курьеръ мн ничего не передавалъ, такъ и въ Парижъ перехали, отъ онова никакихъ встей.

И вотъ ужъ въ Париж появился у насъ на Ville Flore Ефимъ Яковлевичъ Блецкй.

Когда-то завдующй хозяйствомъ въ Отдл управленя Петрокоммуны занималъ онъ это высокое мсто, хоть никогда партйнымъ и не былъ, а по-род ственному: онъ былъ женатъ на племянниц Урицкаго (начальникъ Чрезвычайки, убитый Канигиссеромъ).

Въ Петербург онъ у насъ бывалъ и мн удавалось черезъ него получать кое-что изъ нормированныхъ продуктовъ. Онъ все мечталъ сдлать меня главнымъ надъ всми игрушками Совтскаго Союза, чтобы лег че было намъ жить въ тягчайшихъ условяхъ ком мунистическаго опыта подъ властью Гришки Зино вьева.

Блецкй по пути въ Америку, гд онъ получилъ высокое назначене по закупкамъ, остановился въ Па риж. Перемна только во вншнемъ: за эти годы онъ отълся и похожъ былъ на нашего итальянца въ до военное время. (Теперь этотъ итальянецъ тощй, какъ щепка).

И сразу повинился: оновъ далъ ему клишэ для передачи, но въ послднюю минуту, онъ не ршился:

побоялся обыска.

Ч Открыто везти страшно, я запряталъ въ по душку. оновъ говоритъ давай я тебя обыщу для примра. Я разложилъ передъ нимъ все, что изъ ве щей беру въ дорогу. И онъ прямо на подушку, запу стилъ руку и... вынимаетъ пениса. И пришлось оставить.

Подушку зашила Марья Ритмановна (Каплунъ), а клишэ забралъ назадъ къ себ оновъ. Ч Послд нее слово о табак, и больше ничто не могъ сооб щитъ мн Блецкй.

Судьба онова? Ч да наврное, разстрлянъ.

А когда я встртилъ въ Париж К. А. Сомова я я ему разсказалъ, какъ кончилась исторя съ таба комъ Ч съ его новыми рисунками 1920 г.

Сомовъ выслушалъ молча, первое время за-гра ницей онъ былъ такъ напуганъ, онъ боялся о комъ нибудь спросить, что было тамъ и оттуда, мн по казалось, что во время моего разсказа онъ прислуши вается: не подслушиваетъ-ли кто.

Почему-то я увренъ, что рисунки Сомова не про пали, и когда-нибудь откроются, и будутъ изданы Ч клишэ есть. Но моя исторя кончена.

24/ 1945- Paris ЧТО ЕСТЬ ТАБАКЪ Многя суть басни о табак на соблазнъ людямъ написаны. Говорятъ тако: произростаетъ онъ изъ чер воточнаго трупа блудницы, друге же на Продаду ва лятъ, будто изъ ея костей втренныхъ, а третьи сов смъ несуразное порютъ, подсовывая корень табачна го зелья Арю заушенному, его внутренностямъ Ч по трахамъ смердящимъ.

И все се ложно.

Повсть, которую я разскажу вамъ, любимые мои, повдалъ мн нкй древнй старецъ Гоносй, до пол вка тъ недвижно и въ гробномъ молчани просто явшй дни свои въ тсномъ и скорбномъ мст у гро ба Господня.

Вотъ что разсказалъ мн древнй старецъ Гоно сй.

** * Нкогда на Судимой гор на самой плши стоялъ старый-престарый монастырь. И многое множество монаховъ и чернецовъ спасалось на Судимой гор.

Были таке старцы, что даже самихъ себя по имени не знали и, кром молитвы, ничего не помнили и ни кро шки въ ротъ не брали: ни хлба, ни смоквы, ни фи ника;

и никакаго питья не вдали, даже квасу не пи ли, а питались лишь отъ благоуханя своего, играю чи съ небесными птицами, зврями и зайцами.

Не разъ нападали разбойники и осаждали мона стырь, но молитвами честныхъ отцовъ бывали отби ты, понося уронъ и въ людяхъ и добычею.

Пречудныя чудеса творились на плши и знаме ня объявлялись разныя.

Забирались на плшь шестоноги со львовыми го ловами и двки съ рыбьимъ хвостомъ, то подвернется который съ шестью собачьими мордами на тл, вы стоитъ всю службу, и, благословясь, вмст съ бого мольцами во свояси уйдетъ, то подъ биломъ медвжо нокъ съ человчьимъ лицомъ привязанъ къ вервю спитъ. А то разъ закинули сти, а въ стяхъ вмсто рыбы чудо морское голова, лобъ, глаза и брови чело вчьи, уши тигровы, усы кошачьи, борода козья, ротъ львовый и на боку жабра, а вмсто зубовъ костяной ободъ. Окрестили чудо морское, Ч при монастыр оставили: ло оно хлбъ да молоко, хорошо ло, не жаловалось, а на дворъ никогда не ходило.

Изъ-за моря показывалась Гарпя змехвостая, выползала Медуза мордастоногая, плъ Сиринъ Ч птица райская и Алконостъ Ч птица павлинопышная, утшая святыхъ отшельниковъ гласомъ своимъ слад копсеннымъ.

Залетали и другя птицы красноличныя, имущя по пар воловьихъ роговъ и естество женское;

подъ благовиднымъ предлогомъ потоптавшись, несли яички пестрыя.

Всякй день и часъ открывались нетлнныя мо щи, раки коихъ точили исцлене и недугъ врачева ли: выходило угодниковъ видимо невидимо во славу Господа.

И стекалось на гору богомольцевъ и странниковъ Ч проткнуться некуда. и такое бывало скоплене, хоть топоръ повсь;

захоже дровоски такъ свои то поры и вшали, чтобы не пропало.

Лай, ревъ, крикъ, мурлыканье, Ч курокликъ, мы шепискъ, ухозвонъ, окомигъ, Ч хоть теб что, угомону не взять!

Огорчало нестроене, печалило: придумывалъ пре подобный отецъ игуменъ, придумывалъ, а подлать ничего не могли, сами старцы безымянные посовто вать ничего не могли.

И все шло по стару, какъ стало.

Былъ въ монастыр одинъ песоподобный монахъ Саврасй, втерся онъ въ монастырь невдомо откуда, невдомо что сотворивъ въ мру. Ходили слухи, что отъ юности своей жилъ онъ у одного царя за разбоемъ и много пролилъ русской крови, но рука изъ облака вышла ему и повела его на славную плшь въ пре славный монастырь.

Такъ ни кожи, ни рожи, высокй и постный, одна челюсть болыная, другая поменьше, а носъ громадный до невозможности.

И какъ пришелъ онъ въ монастырь смирный и незадирчивый и все мощи лобызаетъ, потомъ могилы копать примется для новопреставленныхъ и вс чер ныя работы исполнять, какя въ трудъ человку ка жутся.

Такъ прожилъ онъ многя та въ молчани и бо рении, впослдстви же времени съ благословеня игу мена заюродствовалъ, и ни единой твари откровеня не было, что подъ видомъ смиренника поселился въ монастыр самъ Даволъ.

Бывало, какъ станетъ припекать солнышко, вый детъ Саврасй на огородъ, ляжетъ гд въ грядку, эти ми самыми своими частями прямо на припек, и ле житъ. Поналетятъ мухи, сядутъ ему на нихъ и по чнуть ходить, и взадъ и впередъ, жужжа, ходятъ, сла достныхъ соковъ напиваются Ч уливы блудной. И ходятъ и подаютъ эту уливу невозбранно вплоть до вечеренъ.

Вскор и вся братя, зря Саврасево дйство, под далась примру да по обдн всмъ соборомъ прямо на огородъ да, обнаживъ эти части, на грядки ложится и лежитъ, привлекая и питая мухъ дерзкихъ.

И стала черезъ этого Саврася такая тишь да бла годать по всей плши горной, только и слышно, что муха.

Она проворная и ловкая водилась въ монастыр съ немалымъ избыткомъ и вдоволь: лапки юркя, ше котныя Ч шевелятъ, забираютъ Ч вс жилки пере беретъ, не насытишься, Ч юлы какя-то неподобныя, щекоча и томя истомами.

Не нахвалится игуменъ, не нарадуется, глядючи на братю. И не разъ, умиляясь, совлекалъ преподоб ный съ себя свой блый хитонъ, примащивался, какъ поудобне, и предавался мухамъ съденю.

Еще больше скоплялось богомольцевъ и странни ковъ, поучались подвигу, и не мало мрянъ обратилось въ т времена въ подвижниковъ.

Но вотъ прошло красное то, пришла зима, уста новился санный путь, пришлось брати покинуть ого роды.

И заскучала вся плшь, напалъ изводъ и тошнота великая.

Въ кели у Саврася стояла печурка, на этой пе чурк сидли кишки и желудки да, свсивъ ножки, лапша висла, Ч тутъ разводилъ Саврасй мравевъ.

Этими мравями онъ и пользовалъ плшь отъ тошноты и извода великаго.

Всякий день бралъ Саврасй сосудъ глиняный Ч добрыя хозяйки соленый и отварный грибъ въ такихъ сосудахъ съ пользой сохраняютъ Ч и отпускалъ та ковой на каждаго брата съ двунадесятью мравями.

А вся братя, сидя по келямъ въ тишин и мол чани, вынимала эти самыя свои части и, положа все въ сосудъ цликомъ къ мравямъ, предавалась вол Божей Ч ихъ насыщеню.

И омараченные дивились вс диву невиданному, благодарили Господа за ниспослане брата врнаго и любовнаго, Ч ангела хранителя во образ Саврася.

** * Спасалось въ монастыр два инока Ч два горба тыхъ старца: одного звали Нюхъ, а другого Духъ, оба неразлучные неотлучно пребывали у мощей нетлн ныхъ.

Горбатые, скорбные, мучимые мышью: по мыши отъ рожденя у каждаго старца сидло въ ух и зло сосало мозгъ;

и для облегченя пили многострадаль ные воду изъ кальной лужи, ею только и держались.

Этимъ-то старцамъ веллъ игуменъ, опутанный стями вражьими, сочинить заживо Саврасю ака истъ.

Размышляя какъ-то о сочинени, вышли старцы поразмяться, забрели въ сокъ и шли такъ по су, радуясь и похрустывая снжкомъ, вперяя очи въ не бесныя высоты. И видятъ, выходитъ имъ навстрчу изъ оврага мужикъ, а голова у мужика не мужикова, а птичья. Ахнули тутъ старцы, окрестились да съ по мощью Божей, запустивъ арканъ, арканомъ мужика и поймали. Тотчасъ благополучно отвели въ мона стырь, тамъ помстили въ келю къ чуду морскому, которое въ ту пору разными рукодлями занималось и вело себя прилично.

Тутъ взялись скорбные пытать мужика: осмотр ли тщательно, какого онъ есть пола, и найдя, что ни того, ни другого добивались имя его, но птичья голова ничего не отвчала. И подрзывали старцы тло его острыми ножичками и подваривали пятки его въ смо л, воск, олов, но птичья голова ничего не отв чала.

Не добившись толка, вознамрились богоугодные привести чудо сное ко святому крещеню. Обуре ваемые же сомннемъ, ршили напередъ испытать:

не бсовскй ли оно подкидышъ?

Кормили его мертвечиной Ч иного не ло.

Нюхъ былъ горбате Духа, а потому, какъ боле видному, предстояло ему совершить это испытане.

И вотъ на Пущенье, заговляясь блиномъ и варени ками, отъ послдняго вареника заложилъ Нюхъ себ сыръ за щеку и, предавшись сну, не глотая, проспалъ съ нимъ до утра понедльника пущеной недли. Въ понедльникъ вынулъ сыръ изъ-за щеки, благосло вясь, положилъ его под мышку и неприкосновенно но силъ до Великаго Четверга Ч Страстей Господнихъ.

Когда ударили къ Страстямъ и погналъ Духъ му жика съ птичьей головой въ храмъ Божй, Нюхъ сл домъ за ними, не пивши, не вши, къ мощамъ на свое мсто.

Возжгли свчи страстныя, вышелъ игуменъ дв надцать евангелевъ читать, тутъ Нюхъ тихонько сыръ изъ-подъ мышки вынулъ.

И что же онъ видитъ?

Все вверхъ дномъ, пакость на пакости, Ч глазу не вритъ.

Заголя задъ, скачетъ округъ аналоя преподобный игуменъ, да на сопли ладно и пно наигрываетъ, такъ ладно и пно, и вся братя, вс богомольцы, странники, калки, убоге, сухе, слпцы, хромцы, разслабленные, безноге скачутъ и пляшутъ съ тре щанемъ, прыткостью, Ч и взвизгиваютъ, орутъ во всю глотку, гогочутъ, притоптываютъ, причичикива ютъ, Ч пошевеливаютъ плечомъ, идутъ въ присядку Ч туда ногу, сюда ногу Ч такого откалываютъ, ни чмъ не остановить.

И лаютъ Ч собачьи морды строятъ, и мяукаютъ Ч кошачьи морды строятъ: трясутъ бедрами, вих лаютъ хребтомъ, киваютъ головой: прыгомъ, въ пыху блудятъ Ч не выговоришь, такимъ блудомъ, такимъ смсенемъ Ч не перечислишь.

А изъ царскихъ вратъ, подъятый на воздухъ, Сав расй съ краснымъ цвткомъ въ рук, бросаетъ въ иноковъ красные цвты, распаляетъ храмъ жаромъ сатанинскимъ.

И самъ Нюхъ, не совладавъ съ собой, бросилъ четверговую свчку, да, подобравъ рясу, колнце за колнцемъ пошелъ выкидывать.

Очнулся старецъ на третй только день Пасхи въ своей убогой кели и хочетъ молитву выговорить, а языкъ не повинуется Ч прилипъ къ гортани: ни ки пяткомъ, ни клещами, ничмъ не отдерешь.

Много старался Нюхъ, много положилъ силъ, но и Духъ не помогъ, только десну разворотилъ, да въ ух мышь спугнулъ, такъ что и свту не взвидлъ ста рецъ.

И сталъ съ тхъ поръ каждую полночь Саврасй къ нему въ келю таскаться, и говорилъ:

Ч Нюхъ, отдай мой сыръ!

Такъ мучилъ, такъ томилъ, и радъ бы Нюхъ от дать ему сыръ, лишь бы отвязался отъ Давола, да не помнитъ ужъ, куда въ затмени сыръ запряталъ, а можетъ быть, и сълъ? помнитъ, будто лъ что-то въ плясани и блуд мерзкое, Ч а можетъ быть, подъ языкомъ прилипши? Ч и ничмъ не зацпишь.

Саврасй тянулъ свое:

Ч Нюхъ, отдай мой сыръ!

И плакалъ старецъ слезами горькими, созывалъ братю и игумена: приходила братя, приходилъ игу менъ, Ч показывалъ Нюхъ знаками плясъ, блудъ, смане и непотребства, какя видлъ и испыталъ на собственной шкур за Страстями Господними Ч въ Великй Четвергъ.

Покивала братя головами, соболзновалъ игуменъ, Ч думали: совсмъ братъ рехнулся!

И плакалъ старецъ слезами горькими и, не видя себ ни откуда помощи, опечаленный непониманемъ, вострилъ глазъ, зорко слдилъ за Саврасемъ.

На Русалочй Великдень въ четвергъ на Зеленой недл съ ранняго утра, помня о смертномъ час, за брался Нюхъ съ этими цлями въ кустикъ у кели Саврася и, выставивъ горбъ наружу, будто сукъ, ждалъ невидимый нечистой полночи.

И съ полночи ночь всю слышалъ, какъ что-то под ходило къ окну Саврасеву и пло, подходило и пло.

Но выглянуть изъ-за кустика не ршался старецъ, и какъ ни разбирало любопытство, не посмотрлъ, бо ялся: не вытекъ бы глазъ на бду и не попортить бы себ членъ какой нужный.

Только на зар вылзъ блаженный изъ-за своего кустика, оглядлся да, оснивъ себя крестнымъ зна менемъ, прямо къ окну слдъ смотрть, а слдъ и не разберешь: не то козй, не то медвжй, и козй и медвжй разомъ, Ч носомъ понюхалъ: песй, а опе киши лепешечками Ч заячьи.

Одному Господу извстно, что все это значило.

На плши мирно и тихо текла жизнь.

Возлежала братя на огородахъ съ мухами и рас пинала плоть свою, долбя въ томлени частями своими этими сочныя огородныя тыквы, иные въ съ ухо дили Ч зеленый частымъ гребнемъ стоялъ съ, за манивалъ иноковъ прохладой, муравьиными кочками и грибомъ пухлымъ, а иные на рку шли Ч широ кая, кишмя киша рыбами, полотенцемъ растянулась голубая рка, Ч тамъ ловили рыбъ и пользовались для этого дла живыми ихъ мохнатыми жабрами.

Одно чудо морское да мужикъ съ птичьей голо вой не занимались.

И Нюхъ, будучи плотю встанливъ и разжигаясь тлесною похотью, но хотя претерпть, знаками про силъ ихъ и слезно молилъ привязывать его крпко за ногу, не пускать на огороды, въ съ, на рку.

Но ни чудо морское, ни чудо сное ничего этого не понимали, хоть и были не по уму понятливы: с ное за службой ставило свчки, а морское съ кружкой ходило.

Готовилъ старецъ мужика съ птичьей головой ко святому крещеню, уповая на Господа: вразумитъ Гос подь мужика, и ему ослабу подастъ, помогу въ боре ни.

На Петровъ же день, въ день крещеня чуда с ного, приключилось ни всть что.

Поссорившись изъ-за какихъ-то пустяковъ, Лс ное мякнуло Морское въ рыло, а Морское по плши Лсное огрло и ползли въ драку;

разъярились да по мордасамъ, такъ колотились, такъ колошматились, та кую лупцовку задавали: да за волосы, да за бороду, да за виски, да въ ухо, да въ усъ, въ бокъ Ч и на гла захъ всей брати и богомольцевъ вдругъ наскочивъ, пожрали другъ друга безъ всякаго остатка такъ что ничего, ни перышка, ни косточки, ни этакого самаго паршиваго ноготка Ч чисто, будто никогда ихъ и не было, ни чуда морского, ни чуда сного.

И дивился народъ и вся братя, не разумя сего знаменя.

Саврасй между тмъ поучалъ. Говорилъ слово вщее черезъ великую свою трость, сквозь нее, шо потомъ въ самое ухо, потому что горлатый былъ и на чиналъ если пть голосомъ, уши вяли и до скончаня вка обременялись глухотой неизлчимою.

Липла къ нему вся братя, ходили стаями, ища наущеня и просили послушаня, были рады все ис полнить, чего ни захотлъ бы этотъ Саврасй.

Когда въ постный день съ постной пищи нападала на всю плшь икота, и икала братя, ни пть, ни чи тать слова Божя не могли, шли къ Саврасю, и Сав расй тростью своей великой прогонялъ икоту: выхо дила она исчадемъ ада за ворота, сажалась на врата ря едота, съ едота пересаживалась на Якова, сто ящаго на сторожб, а съ Якова подъ гору Ч въ море.

Днями и ночами трудился горбатый старецъ Духъ:

написавъ Саврасевъ акаистъ, за канонъ ему прини мался.

И боллъ скорбный Нюхъ, убиваясь нещадно:

Саврасй, какъ тнь за нимъ.

Ч Нюхъ, отдай мой сыръ!

Случилось тмъ временемъ, въ своихъ путешест вяхъ по Вознесени Господнемъ прозжала Царица Небесная съ апостолами и праведными женами тми мстами. И вздумалось Богородиц монастырь по смотрть и сладкаго пня послушать.

Слава о монастыр и объ инокахъ и о Савраси и о всхъ чудесахъ плши горной достигла не только Москвы, но и дальнихъ странъ персидской и индй ской до самыхъ лукъ морскихъ.

И вотъ посылаетъ Она съ корабля сказать игу мену, что хочетъ быть на Успеньевъ день въ обители, прослушать всенощную и обдню, къ честнымъ мо щамъ и чудотворнымъ иконамъ приложиться.

Суматоха поднялась на гор неслыханная и такая спшка пошла: все подновляли и подчищали: что не нужное, прямо въ печк жгли.

Старецъ Духъ изъ силъ выбился, работалъ, какъ волъ, мстныя иконы начищая, да вытрусивъ за вре мя запыленныя пелены, разстилалъ ихъ какъ сл дуетъ.

Не меньше и Нюхъ прыти пускалъ: не спуская глазъ съ Саврася, вострилъ свое око недремное.

И отъ нетерпня на мст никто усидть не могъ, хотлось всмъ посмотрть Богородицу: такая ли Она, какъ на иконахъ пишется, или не такая?

Къ вечеру собралась вся братя, соборне сошла съ горы къ морю, приняла съ корабля подъ руки Бо городицу и, подивясь лику ея, съ крестнымъ ходомъ и пнемъ повела на плшь прямо въ храмъ.

Служба длилась долгая, старалась братя, изъ ко жи зла, чтобы лицомъ не ударить въ грязь и не охаиться.

Посл всенощной, около полуночи, когда Богоро дица удалилась въ покои свои и на молитву стала, приступили праведныя жены къ игумену, прося ука зать имъ баню, гд бы могли он съ дороги хорошень ко выпариться и блыми на обдню стать.

И указалъ игуменъ женамъ праведнымъ простор ное помщене и свтлое Ч лучшую баню: на всхъ хватитъ.

Услышалъ объ этомъ Саврасй да, не сказываясь никому, подвязываетъ себ свои непоказанныя мста къ заду и такъ въ род старой бабушки идетъ прямо въ баню и тамъ, какъ есть, управляется: и паръ под даетъ, и кладетъ женъ праведныхъ на скамейки, и растираетъ ихъ и разминаетъ, и за ноги встряхиваетъ, и паритъ вникомъ и животъ всмъ правитъ.

Ходили апостолы отъ Богородицы въ баню пона вдаться: не надо ли квасу прислатъ и хорошъ ли паръ, но по скромности своей и чистоты ради входили только въ предбанникъ, толклись Ч не окликали, и назадъ возвращались, говоря Богородиц:

Ч Слышимъ голоса радостные и райское присно блаженство.

И до самой обдни правилъ животы Саврасй же намъ праведнымъ всми манерами и со всякими под ходами и подходцами, а отпустилъ ихъ, только когда зазвонили: он же умиленныя вышли изъ нощного своего мытарства и прелести и, убравъ Богородицу, отошли съ ней въ храмъ Божй.

Давно уже замчалъ старецъ Нюхъ, что на боже ственной служб при начал Херувимской Саврасй скрывается. На этотъ разъ, запечатлвъ крестнымъ знаменемъ вс входы и выходы церкви, ждалъ ста рецъ, что будетъ.

И вотъ, когда запли Херувимскую и Царица Не бесная, прикрываясь покровомъ своимъ, просяла вся свтомъ неизрченнымъ и, какъ столпъ пламенный, блистая искрами, подпвать начала всептымъ гла сомъ своимъ, пожелалъ Саврасй, не терпя взоровъ Пречистой, выйти изъ церкви, но, увидвъ выходы, запечатлнные крестомъ, ползъ къ окнамъ, а окна Ч окрещены, поспшилъ наверхъ къ куполу, а на купол тоже крестъ. И, не видя себ никакого спасе ня, простеръ свои лапы и низвергнулся, Ч и надо же тому быть, подвернулся на грхъ Нюхъ, Ч шлепнул ся Окаянный да прямо мякиннымъ своимъ брюхомъ на скорбнаго старца, такъ что и самъ и старецъ вдре безги.

И пролилось нчто дегтемъ, Ч ни рожекъ, ни но жекъ, единственно одн уды въ этомъ дегтю среди церкви плаваютъ, и такя огромныя, на удивлене.

Смятене и плачъ наполнили храмъ, и конца воз рыданю не было. Утшила Богородица Ч заступница рода христанскаго Ч сама стала прерванную служ бу служить.

По окончани обдни, когда вс ко кресту прило жились и молебенъ съ акаистомъ Успеню сотвори ли, веллъ игуменъ тотчасъ взять деготь и камень, куда упалъ Даволъ, вынести все и бросить въ глубо кй оврагъ.

Такъ и сдлали.

Уды же не ршались трогать, потому что не могли сказать, чьи они и кому принадлежатъ: Даволу ли Саврасю, либо горбатому старцу Нюху?

Духъ клялся передъ мощами, что они Нюховы, и для врности клятвы показывалъ родинку у ствола расширеня, но одна изъ соблазненныхъ праведныхъ женъ, осквернившая въ ту ночь двство свое и несыт но и неудержанно творившая блудъ въ бан, клялась Богородиц, что они Саврасевы и родинку Саврасе ва хорошо упомнила.

Огорченная симъ происшествемъ, предвидя вели кя испытаня Божи, благословила Богородица благо словенемъ своего милосерднаго сердца всхъ иноковъ и клиръ, оснила храмъ и кельи вс и со апостолами и праведными женами, спустившись съ горы, сла на корабль и отплыла къ дому Лазаря болящаго, кото раго Господь воскресилъ подъ Вербное Воскресене.

По отбыти Богородицы, наложивъ на себя трех дневный постъ, взялась братя за уды и возилась съ ними смятенная, вруя Духу, что они Нюховы.

Омыла умерше, облекла въ новыя одежды, сло жила во гробъ и съ пнемъ, свчами и кадиломъ, от пвъ и отдавъ послднее цловане, погребла ихъ на святомъ мст лицомъ на востокъ солнца.

Справивъ кутью, предалась братя подвигу, умер щвляя плоть свою и служа неусыпно панихиды надъ могилою.

Такъ лежали бренные останки въ сырой земл всю зиму до весны.

Неисчислимыя бдствя постили плшь за труд ную зиму;

голодъ и моръ унесли въ могилу многихъ угодныхъ старцевъ, и некому было умолить Господа оградить обитель отъ нашествя враговъ и супоста товъ.

Лютые василиски точили зминымъ своимъ хо ботомъ стны монастырскя и не давали сна свистомъ своимъ. И врагъ сильный нападалъ и опустошалъ го ру: приходили люди нмые и блдные и люди ропа тые, травоядцы, и люди Ч десяти саженъ высота ихъ, и люди Ч въ волосахъ рты ихъ и очи, и люди Ч вверхъ рты ихъ, со слонами, древодорами, верблюда ми и крокодилами.

Съ терпнемъ выносила братя напасти и бды, видя перстъ Божй, наказующй за грхи и падене.

Но и тутъ Даволъ, готовый пакостить во вс вре мена, не оставлялъ въ поко обитель, длилъ свои ис кушеня.

По весн зацвла могила цвтомъ невиданнымъ, и такое пошло благовоне по всей плши горной: мно ге брали листы и, просушивъ ихъ, воскуривали во утшене, многие толкли цвтъ въ ступахъ и нюхали, и многе уносили корень и смена въ страны дальня, сохраняя и распространяя, какъ драгоцнный даръ Господа.

И собралась ужъ братя мощи открывать, приго товила богатую каменную раку, день назначила, какъ вдругъ явился игумену Ангелъ Господень, и все разъ яснилось, какъ возможно лучше.

Повеллъ Ангелъ разрыть могилу, вонъ взашей выбросить уды, а цвтъ изничтожить безъ всякаго по хлебства, да не осквернится домъ Божй.

Открылъ Господь глаза праведнымъ, отогналъ искушене.

Проросше уды объявились не Нюховы, а какъ неложно свидтельствовала праведная жена, Севрасе вы Ч его Даволовы, всего одна родинка принадле жала Нюху, да и та нетлнная невидимо перенесена была въ другое мсто тотчасъ по погребени: цвтъ невиданный Ч табакъ, благовоне Ч дымъ табачный.

И устрашилась братя и вс богомольцы, странни ки, калики, убоге, сухе, слпцы, хромцы, разслаб ленные, безноге и, не помня себя, съ остервеннемъ, ревнуя о Господ, напустились, тутъ на могилу: мо гилу разрыли, уды пожгли, но какъ ни изводили цвтъ и ни вытравливали корень, не изводился цвтъ и не вытравлялся корень, Ч гд въ другомъ мст, и пока жется зловонный и цвтетъ и распускаетъ благово не.

И пошелъ съ тхъ поръ табакъ отъ востока до запада, смердя рты, одвая зубы смолой, разводя грхъ и соблазнъ, творя дло Давола, какъ первый другъ и пособникъ начинанй давольскихъ Ч всмъ грхамъ пастухъ.

1906 г.

Il a t tir de cet ouvrage cent exemplaires de luxe sur papier couch mat suprieur, numrots de 1 100.

   Книги, научные публикации